Когда я рассказываю своим нынешним французским друзьям о своём открытии Франции, каждый раз вижу большой знак вопроса в глазах. Что ты делала в этой дыре?
Этот город был практически полностью разрушен во Вторую Мировую, потом был отстроен. Вполне надёжно, но как-то... монотонно. Большинство домов, трёхэтажных, похожих друг на друга, с небольшым разнообразием в цветовой гамме, выстроилось как под линеечку. Но по сравнению с квадратной суровостью наших бетонно-панельных многоэтажек, эти домики выглядели очень мило, как на мой вкус.
И всё же, и всё же... в первую неделю я потерялась. Как ведь было дело. Я только приземлилась на этой новой планете, начала знакомиться с аборигенами, и меня пригласили на день рожденья к русской девушке Ольге. Её дом находился на набережной, параллельной моей улице. Часа в два ночи я собралась домой. Меня провожал какой-то мальчик, имя которого я давно забыла. Вечер был тёплый, близость моря освежала, в этом была даже доля подростковой романтики... Мы вышли на мою улицу, которая растянулась номеров на двести... И вдруг я обнаруживаю, что не могу вспомнить номер дома. Вылетело из головы, как птичка из клетки. Мне казалось, что я смогу по крайней мере узнать дверь. В моих воспоминаниях она мне казалась темнозелёной. Прошлись по улице от начала до конца, но я не нашла темнозелёной двери. Ничего похожего на мой дом. Птичка, видимо, улетела далеко и не хотела обратно возвращаться. Мы прошли всю улицу два, три, четыре раза, мой кавалер начал терять терпение, я упрямилась. Его благородство не позволяло оставить меня одну, бездомную, бродить туда-сюда по улице в три часа ночи. Когда я уже дошла до известной степени остервенения, я смирилась и согласилась пойти к нему домой переночевать. Лежа в незнакомой комнате (одна, одна!), в четыре утра меня вдруг осенило. Я вдруг явственно увидела перед глазами, как я заполняю какую-то анкету и вписываю номер 98. Эврика! Хотелось сразу побежать домой, но я решила не будить гостеприимных хозяев, пришлось подождать до утра.
Утром я обнаружила, что моя дверь вовсе не темнозелёная, а темнокоричневая! И таких дверей на нашей улице не один десяток! Моя соседка по квартире скептически выслушала мой сбивчивый рассказ, покачала головой, мол, заливай, заливай.... ну да ладно, не всё ли равно? Звёздная жизнь только началась.
И всё же, и всё же. Даже в этом городе была своя особая прелесть.
В тёплые воскресенья жители города прохаживаются по набережной. Это было своего рода событие недели. На этих Элисейских полях Дюнкерка из конца в конец шествовали отцы семейтва со своими расфуфыренными женами, беспокойными чадами и кичливыми собачками. Пользуясь тем, что наш язык никто не понимает, мы громко издевались над этими мелкими, но очень помпезными животными, поразительно похожими на своих хозяев.
Поскольку больше в этом городе делать было нечего, прогулки и для нас стали своего рода ритуалом. Попутно мы знакомились с обычаями местных жителей. Меня умиляла безобидная привычка французов не закрывать шторы на окнах-дверях, особенно на первом этаже. Они без стеснения выставляли напоказ внутреннюю жизнь своих домов. Нас с детства учили не заглядывать в чужие окна, но когда вас так открыто приглашают взглянуть на театр жизни, то трудно отвести любопытные глаза. Не говоря уже о том, что это легкий способ почерпнуть знания об образе жизни местых жителей...
Все достопримечательности города можно было обойти пешком за пол-часа, но всё же он доставлял много простых и маленьких радостей. Мы мечтательно заглядывали в заманчиво неприкрытые окна добротно обставленных квартир. Красочно представляли себе, каково жить в таких хоромах, воображали, как в один прекрасный день счастье улыбнется, и нам дадут в руки рог изобилия...
Подольём же романтики в напиток нашего рассказа!
Вечером город спит, закрыв тяжёлые стальные веки окон. Улицы безмолствуют. Огни улиц одиноки и задумчивы, как будто фонари скучали о чём-то далёком и желанном. Море во время отлива разлилось по пляжу тонким слоем, как по тарелочке. Мы искали крабов и мелких морских обитателей, которых уходящая морская волна оставила барахтаться на мокром песке. Огни набережной слились в одну жирную черту, она обрывается там, где видны силуэты стальных ветряных мельниц. Они машут здоровенными лопастями, навевая воспоминания о Дон Кихоте на тощей кляче, меланхолическом борце с ветряными монстрами, его призрак бродит ночами по окраине города... В ясные дни на горизонте видны берега Англии, мы ходим в порт смотреть на паромы, медленно отплывающие в сторону Туманного Альбиона. Иногда вечерами я наталкиваюсь на мою сокурсницу-англичанку, которая, остро тоскуя по дому, бродит по сырому песку. До её родины рукой подать, но ей кажется, что она одна-одинешенька во всем мире.
Холодное Северное море очень украшает этот город. С ним никогда не скучно. Случалось, что море бушевало бурей, а улицы Дюнкерка заносило песком. Чем мрачнее была погода, тем уютнее было дома. Ветер дул со страшной силой, я чуть не улетела в небо, как Мэри Поппинс.
Ноги, крылья и хвосты
Я освоилась довольно быстро. Сейчас мне уже трудно представить масштабы моего переезда во всех его пикантных деталях. В моей сумке была уложена небольшая сковородка, кастрюлька, вилка-ложка-нож, пара тарелок, в-общем, походный минимум. Ещё в чудо-чемодане были рыбные консервы, а также появившиеся на украинском рынке брикеты китайской вермишели. Они должны были разбухать в стакане воды - помните? - и через пять минут обед готов. Признаюсь, что эта вермишель меня не вдохновляла. Предельная практичность - её единственное достоинство. Она мне напоминала белых полумертвых червяков, анемично плавающих в тарелке, с соответствующим их загадочному происхождению мутным вкусом. Я очень надеялась, что скоро наступят времена, когда я не буду давиться этим произведением китайского кулинарного гения.
Положение спасало то самое копченое мясо, так великодушно подаренное моими попутчиками-армянами. Оно служило мне деликатесом, наверное, с месяц. Таким образом, в первые недели я могла жить вполне автономно, лишь изредка заходя в супермаркет. Кстати, он не произвел на меня особого впечатления. Хотя посещать это вожделенное место всех совков, эту Мекку капитализма, было приятно. Длинные полки с продуктами быстро перестали быть темным лесом. Как любой студент, я покупала, что подешевле и втайне гордилась моей практической хваткой, когда удавалось отхватить на рынке пять килограмм картошки по смешной цене. Я весело тащила её с друзьями домой, мы готовили обеды, ходили в гости...
Моё жилище достойно отдельного описания. Как уже известно, меня на второй же день определили на место жительства в квартиру к симпатичной испанке. Я подписала первый в своей жизни контракт с настоящим владельцем недвижимости. На пороге же моей комнаты меня ожидал нешуточный сюрприз. Мало того, что квартира находилась на уровне подвала так, что окна выходили на улицу, и мир мы видели лишь наполовину. Вернее, самую нижнюю его часть: ноги прохожих, колеса автомобилей, собачек, кошечек, голубей и прочую ползучую живность. Но это было даже поэтично: Франция, собственная квартирка, знойная молодость, благородная бедность... Но комната, которая досталась мне, кроме этого имела и другие "достоинства": в ней практически не было окна. Дневной свет попадал сверху через квадрат толстого стекла, который одновременно служил снаружи полом. Испанка воспользовалась своим правом первого выбора и дала мне понять, что салон с кухней, ванной и туалетом занимает она, а я буду приходить в гости готовить, кушать и мыться.
Первые дни я чувствовала себя в этой совершенно белой закоулистой комнате, как жена декабриста, приехавшая за мужем в добровольную сибирскую ссылку. При всей советской тесноте мы как-то не привыкли жить в голых стенах без обоев, ковров, без каких-либо украшений, как в келье. В ней стояли кровать, стол, стул и небольшой шкаф, и поначалу мне было тоскливо среди этих неказистых предметов обихода. Но проходили дни, и я привыкла к своему жилищу, сделала его уютным. Ведь это маленькое пространство было частью моей свободы, моей самостоятельной жизни, моего нового звёздного мира.
По-настоящему он стал мне домом, когда я приютила у себя моего друга и сокурсника, а также компаньона по приключениям, того, с чего вся эта история и началась. Он прибыл две недели после меня в полной расстерянности, и я его принимала, как хозяйка, как человек освоившийся и умудрённый опытом. Добро пожаловать в Клондайк! Я уже присмотрела местечко, где мы накопаем кучу золота!
Как я уже писала, приём иностранных студентов в нашем учебном заведении был на высшем уровне, и студентка-мексиканка, ответственная за расселение, со всем своим латиноамериканским темпераментом не спешила искать квартиру новоприбывшему украинцу. Так я приняла участие в первом своём поиске жилья на французской земле - каждый день приносил свои приятные и неприятные сюрпризы и доселе неиспытанные наслаждения.
Гарри Поттер в школе волшебников
Пора познакомиться с учебным заведением, куда меня занесла судьба-волшебница. Я влилась в ряды трехсот студентов, французов и иностранцев. Могу гордиться, что я и мой сотоварищ стали первыми представителями нашей молодой страны. О нас ещё услышат!
Честно говоря, собираясь сюда, мне было всё равно, что изучать. Мне до умопомрачения хотелось учиться во Франции. Ради этой благородной цели я спрятала в закоулках сознания своё барское отвращение гуманитария к экономическим наукам, к этой скуке цифр и подсчётов, к этому символу "престижности" на языке рассудительных родителей и добропорядочных граждан. Но я не представляла себе, чем обернется моя затея.
Выяснилось, что Директор школы - прелюбопытнейший субъект. В своём учреждении он был и царь, и Бог, и Папа Карло. Мы поступали к нему на первом курсе зелёными, ёще не обтёсанными разнокалиберными поленьями, и до третьего, последнего курса, из нас полагалось сделать Буратин, приблизительно одинаковой комплекции. Под конец, многие из нас превращались в некие существа с очень гибким хребтом, оппортунисты чистого закала, готовые к беспощадной борьбе на капиталистическом фронте, эдакие хорьки, мелкие зубастые хищники. Я объясню всё в подробностях, только наберитесь терпения. Нет ничего увлекательней, чем рассказывать о собственной жизни.
Нет-нет, не думайте, хомо советикус тут и не пахло, никакого коллективизма, комсомола и хождения строем, а совсем наоборот: в этих стенах уважалась и должна была развиваться каждая личность. Девизом служило "Превзойти себя"... Так сказать "всё выше и выше", только вот методы были слегка... диктаторские. Неувязочка между теорией и практикой, между идеями и их наглядным применением, между идеалом и горькой правдой жизни. Вот всё это мне и пришлось испытать на своей шкуре, все до единого постулаты... Об этом, собственно, и мой рассказ. Моя инициация. Моя первая школа жизни. Я говорю без иронии...
Какая досада, что я уже не помню, какие истины были написаны на стенах этой школы, так, чтобы каждый день они нам бросались в глаза, чтобы они, наконец, въелись в наши души. Причем всё было очень душевно, из серии, надо любить ближнего, быть толерантным, открытым, надо бороться и искать, найти и не сдаваться...
Так вот, директор школы был законным тираном в этом маленьком мире, создателем своей системы обучения. Всё происходило по его щучьему велению. У него имелась милая привычка принимать посетителей до двух ночи в своём кабинете. До этого полагалось договориться о рандеву у секретаря и проторчать у дверей долгое время в нервном ожидании аудиенции. Осознать за это время всю важность оказанной чести. Обдумать своё положение. Мне пришлось, и не однажды, вкусить гостеприимства этого загадочного директора.
Кроме своих прямых обязанностей, связанных с директорством, он преподавал нам, первокурсникам, предмет под названием Action commerciale, что по сути являлся техникой переговоров и всем, что связано с коммерческой жизнью. Точнее объяснить не смогу - дисциплина эта не имела чётких границ. Со щенячьей наивностью мы внимали новым истинам и скребли ручкой по бумаге.
А директор-то был маг-кудесник! Магнетический взгляд, импозантная внешность молодого ещё мужчины, матёрого волка, который не потерял ещё нюх. Он внушал одновременно и трепет, и восхищение. Умный был мужик, красивый, но с большим приветом. Однако именно его чудачества позволяли нам жить интенсивной интеллектуальной жизнью, на грани стресса и авантюры.
Он лично придумывал разные испытания, чтобы научить нас жизни. Вот один из ярких примеров. Первый курс начинается с "dИfi". Мы разбиваемся на группы, каждая группа получает листочек с загадкой, шифровкой. Напрягая всё извилины и являя чудеса эрудиции, полагалось разгадать загадку, в которой говорилось о месте, куда нужно было отправиться, и о задании, которое необходимо было выполнить. Место могло быть какое угодно - Португалия, Канада, Аргентина, Марокко, только разве что Жмеринки и Ухрюпинска там не было.
При этом было поставлено несколько условий: уговорить принять участие кого-нибудь из руководства и кого-нибудь из старших курсов (можете представить себе кого-нибудь из наших завкафедры, который стопит на пыльных дорогах в Марокко?). Использовать собственные или родительские деньги для поездки строго воспрещалось. Нужно было заставить раскошелиться местные фирмы. Что вы им расскажете, что наобещаете и как будете убеждать, а главное, чем "расплатитесь" - это ваша личная головная боль. Но вы должны найти спонсоров. После возвращения необходимо было предоставить доказательства - билеты, квитанции из гостиницы, откуда деньги, фотографии (на фоне требуемого объекта, разумеется). Не обошлось и без приколов. Одна группа добиралась до Вегаса. Узрев огни большого города, они, уставшие и голодные, остановились в первом попавшемся отеле. Позднее выяснилось, до Лас-Вегаса было ещё далеко... иллюминация подвела....
Я была бы в восторге от участия в такой авантюре... Я одновременно завидовала своим сокурсникам и тайно презирала: их приходится выталкивать пинком на приключения, д'Артаньяны общипаные! Это же какая прелесть! Но только моя виза не позволяла мне покидать пределы Франции. Пришлось написать объяснительную на имя директора (как унизительно для будущего великого путешественника!)- без выполнения этого задания на диплом можно было не рассчитывать.
А чего стоит задание директора под кодовым названием "Маскарад"? В один прекрасный день мы должны были явиться в школу одетыми так, чтобы нас не узнали. Простым решением выглядело бы, если бы женщины были одеты, как мужчины, а мужчины, как женщины... Что-то тянется рука перечитать дедушку Фрейда... Условие второе: одежду надо попросить у кого-то из знакомых. Несколько странная подготовка будущих торговых представителей, вы не находите? В рядах некоторых скромных существ пробежала волна смущения, но задание выполнили все. Еще бы - за это ставили оценки!
Результат превзошёл все ожидания. Мы выяснили, что некоторые мальчики обладают столь стройными ножками, что их нестыдно отправить танцевать в Мулен Руж. Прямо из аудитории на сцену в их ярких нарядах и колготках в соблазнительную сеточку. Под толстым слоем макияжа, в парике и не угадаешь, кто есть кто. Одна девушка так выгодно замаскировалась под полицейского с усами и фуражкой, что узнать её было совершенно невозможно. Мой костюм не был образцом оригинальности, я даже не помню, как он выглядел!
Вы уже поняли - наш директор был настоящий массовик-затейник.
Каждый студент, памятуя о дипломе, должен был бесплатно трудиться на благо какой-нибудь ассоциации, созданной самими же студентами. Это было такое добровольно-принудительное времяпрепровождение, где мы должны были изображать бурную деятельность, прямо как честные комсомольцы.
Мы числились в ассоциации с оригинальным названием "Пушкин", где из русских была всего одна девушка Оля, остальные же - два француза, два азербайджанца, три грузинки - и мы, двое с Украины. Сначало мы вякнули, что неплохо бы название поменять. Пушкин - поэт исконно русский, так сказать, в данном контексте - это символ колониализма и нашего советского прошлого. Он нас никак не объеденяет. Но бюрократия и косность мышления настигла нас и здесь, во Франции, так что вскоре пришлось смириться с таким положением вещей. Ну Пушкин, так Пушкин. Слава Богу, не Владимир Ильич, и на том спасибо.
Почему я называю нашего директора маленьким тираном? Он ведь такой талантливый... Дело в том, что он страдал манией величия, и никто не смел ему перечить, ни преподаватели, ни, боже упаси, студенты. Критиковать систему дозволялось только очень хитрым способом. Вам это ничего не напоминает? С первого же занятия вас обучали правилам игры, и если в ваши планы входило получить в конце третьего года диплом, нужно было играть по правилам. Совсем, как в жизни. Так мы учились становиться конформистами, при этом изо всех сил показывая всю неординарность нашей многогранной личности.
Как сказали бы сегодня, похоже на Гарри Поттера в школе волшебников.
Планета Марс
Приблизительно через месяц моего пребывания в Дюнкерке в моей жизни появилась бабушка. Не моя, не родная, конечно, а настоящая, французская бабушка. В самый первый день моего приезда я набралась наглости (и откуда она у меня взялась?) и попросила мою "опекуншу" помочь мне в поиске работы. Я очень удивилась, когда та вызвала меня к себе и сообщила, что подыскала мне место...
Я совмещала роли уборщицы, компаньонки, психолога, подружки по шопингу, падчерицы, историка и социолога, читающего лекции по пост-коммунистическому периоду восточноевропейских стран. Бабушка звонила своим знакомым и громовым голосом рассказывала, что у неё появилась украинская девочка, как будто она завела себе какую-нибудь экзотическую зверушку, вроде дикобраза, или решила разводить в доме кроликов.
Настроение её менялось, как окрас у хамелеона, совершающего послеобеденную прогулку по цветастому одеялу. В мою задачу прежде всего входило настроиться на правильную волну. Я вела себя с ней как компаньонка, а она обращалось со мной, как с прислугой, или наоборот, давала "материнские" советы. Общение с ней у меня занимало массу энергии. Даже самый совершенный радиоприбор даёт сбой от перегрева.
Бабушка курит "голуаз". Её голос, густой, с хрипотцой, совершенно не сочетался с её телом, которое выглядило таким хрупким и высушенным временем. От неожиданности можно и испугаться... Именно ей я обязана сверхвысокими показателями в моём овладении французским. Думаю, на основе данной методики можно было бы организовать выгодный бизнесс.
К чести её будет сказано, она не думала, будто по нашим улицам ходят белые медведи и мужики в красных косоворотках, косая сажень в плечах и борода подносом. (Это не пустая метафора для красного словца: как-то давно, в начале знойных девяностых, мне пришлось сопровождать молоденькую американку по городу Киеву - так она мне почти призналась, густо краснея лицом и шеей, что удивлена, как выглядит наш город, на ней просто написано было, что она ожидала увидеть медведей. Так-то...)
Но я всё же была для неё существом слегка инопланетным, и Украина, эта страна, только-только появившаяся невесть откуда на картах, видимо, находилась между Венерой и Юпитером, а наша суматошная жизнь из моих рассказов выплывала сплошным марсианством. Наши разговоры, или скорее бурные дискуссии, были испытанием моего ораторского искусства.
Вначале наше общение не выходило за рамки хозяйственной лексики. Мне казалось, что каждая тряпочка в этом доме имела своё название, которое я никак не могла запомнить. Я стояла посреди кухни с раскрытым от растерянности ртом, пытаясь догадаться, о чём меня попросили. В это время лицо бабушки наливалось багровым, и из всего было видно, что она проклинает тот день, когда я впервые переступила её порог. Но... никуда не денешься...
Когда я добралась до Дюнкерка, мои познания во французском языке были далеки от совершенства. Два года занятий в университете даже с настоящей француженкой дали весьма приблизительные результаты. Язык мне ужасно нравился, я почти рыдала от бессилия, только заслышав " О, Шанз Элизэ " Джо Дассена. Но произношение, а в особенности восприятие на слух, мне давались из ряда вон плохо. Это остро чувствуется, когда говоришь с людьми, которые быстро забывают, что ты иностранка, и тараторят со своей обычной скоростью. Как ни настраивай уши локаторами, половину сказанного всё равно не уловить. От напряжения уши безвольно повисают, а голова шумит, как испортившийся радиоприёмник. Поначалу мне казалось, что я нахожусь как бы в тумане чужой, непонятной речи. Затем, потихоньку я стала всё больше понимать, будто запотевшее стекло начало проясняться, становилось прозрачным... Абсолютно удивительное ощущение " проявления" слов в мозгу, как на фотоплёнке... из абракадабры они выстраиваются во вразумительный ряд, на языке сами повисают нужные слова.
А впрочем, никакой эзотерики. Вечерами я сидела за зубрёжкой, и дела мои кое-как продвигались.
Вскоре я могла вести глубокие философские дисскусии... Они далеко не всегда были приятными. Мы сцеплялись в словесном бое, как два носорога - в попытке донести свою мысль до собеседника, мы упирались рогом и гнули своё. Почему ? Я сейчас подробно объясню, ибо тут сошлись не на жизнь, а на смерть не просто шестидесятилетняя француженка из зажиточного среднего класса и двадцатилетняя девчонка без гроша в кармане из нищей, никому неизвестной страны. Это было столкновение ментальностей, образов мысли, культур, поколений... целых миров.
Вот хотя бы история с бананами.
Бабушка (назовём её настоящим именем - Жаклин), как только видела, что я покупаю бананы, наставляла меня, строго обращая внимание на то, что нужно следить за фигурой, а от бананов поправляюся. Стоило ли объяснять, что такое для меня, дитя перестройки, означают бананы. Да никогда ни моих знаний французского, ни моих талантов рассказчика, ни моего богатого воображения, ни моего бурного темперамента ни хватило бы, чтобы объяснить ей этого. Да и не только ей, а и всей Франции.
Банан - это ведь не жалкий фрукт, банальный и вульгарный, что гниет на полках французских магазинов. Это символ со столь же глубокой смысловой нагрузкой, как и красный флаг с серпом и молотом. Моё детство, которое попало на голодные восьмидесятые, было озарено редким, как полёт кометы, но столь желанным появлением бананов в нашей жизни. Их возникновение совпадало с папиными командировками в Москву. Никогда не бывавшим в советской столице провинциалам не полагалось знать, на что похожи бананы, каков их вкус и цвет, я так думаю. В этом был скрытый смысл государственной политики. Они были зелёные, маленькие и твердые, штуки четыре, а может, больше, уже не вспомнить. Надо было ждать несколько дней, пока они поспеют. Те танталовы муки, которые я испытывала, может понять только человек, который их пережил и кто вожделел сей запретный плод. А это все, кто жил в те годы в Союзе Советских Социалистических Республик. Мало не покажется. Да об этом можно написать роман, а может уже и написан.
Я уезжала во Францию ещё до наступления эры изобилия, 96 год, только мы выкарабкивались из-под обломков рухнувшей экономики, изъеденной гипер-инфляцией, девальвацией, коррупцией, и всяческой -цией. Когда я ела банан, не зелёный, а жёлтый, спелый, тающий во рту, я испытывала сладкое чувство моей личной победы над всем советским строем, в полном его объёме, от выстрела с Авроры и до провозглашения независимости. Скажите, как это объяснить человеку, который последние десятилетия жил буржуазной жизнью (в лучшем смысле этого слова), женщине, муж которой владел фабрикой? Которая рассматривает пищу в основном на предмет того, как она влияет на фигуру? Дайте рецепт, я запишу.... Хотя поздно, сладкий вкус победы давно растворился. Теперь бананов сколько хочешь, они часто киснут на моём столе. Они давно перестали быть для меня символом чего бы то ни было и опустились до звания обыденного, как старый халат, фрукта.
Хотя постойте. Как быстро забываются двадцать три года жизни - всего лишь за несколько лет моего эмигрантства. До старости ещё далеко, лет сорок, а память уже вся в дырках, как голландский сыр. Народная мудрость так и говорит: ко всему хорошему быстро привыкаешь. Сегодня я, как настырный рыболов, выуживаю из глубин моей памяти эти забытые ощущения и переживания. Ностальгирую с наслаждением, так сказать. Потому что бывший экзотический фрукт уже его не приносит, это наслаждение, поэтому и довольствуемся эрзацем - памятью о наслаждении. Во как постмодернично!
Ностальгия тем и хороша, что связана с прошлым, которое не вернешь. Упаси Бог вернуться в ту реальность, когда казалось, что вот, съел банан - и умереть не жалко. Не зря прожил жизнь. Когда моим самым большим подарком на Новый год была шоколадка с орехами и изюмом... Эх, ничего слаще её не было!
Тема эта бесконечна. Простите, что лирическое отступление затянулось. И после этого я смела назвать банан вульгарным фруктом!
В бабушкиных глазах я была авантюристкой, несмотря на мой покладистый и вполне мирный характер. Она доводила меня до отчаяния своими наставлениями. Мои аргументы про шанс, который бывает только раз, который, как говорится, надо крепко взять за лебединую шею, обеими руками... тот самый, что превращает тыкву в роскошную карету жизни. Он может никогда не повториться, этот случайно брошенный взгляд фортуны на тебя, грешного... мои возвышенные тирады были встречены ледяным душем. " Дорогая, вот студентка-англичанка переписывалась год с институтом, прежде чем организовать свою поездку. Надо планировать, а не бросаться в омут головой. О чем думали твои бедные родители? Ехать так, ничего не зная, ничего не предусмотрев... Вот я могу сказать, куда поеду через три года летом".
Мне было даже не смешно. Мне хотелось рыдать от её постоянных упреков в моём детском авантюризме. 1996 год! Да в нашей стране люди не знают, что с ними будет завтра, а планировать на неделю вперед, это просто верх самонадеянности. Все, от уборщицы общественных туалетов и до премьер-министра, не знали, что будет с этой страной через месяц, да и будет ли она существовать, такая страна Украина или рассыплется, как трухлявое дерево, расстает, как наваждение...
Когда вчерашние инженеры, домработницы, партийцы, профессора и вагоновожатые бросились в такие аферы, в такую невероятную круговороть, что барон Мюнхаузен удавился бы от зависти, в то время, когда сколачивались миллиардные состояния, вчерашние мыши стали кошками и пошли косить капусту, как говорил товарищ Веллер, в это магическое время разрушения и созидания цивилизации, когда сходишь с ума от вседозволенности и страшной опасности всё потерять, в том числе свою жизнь и близких, когда молодые люди играли с судьбою, как Герман в карты в " Пиковой даме ", когда нищета давила паровым катком одних, а богатство уносило в космос других...
...В это время я сидела на мягком диване в тихом провинциальном французском городе Дюнкерке, в котором, наверное, ничего существенного не происходило с сорок пятого года, где ничего не меняется, и где ты думаешь, что точно можешь сказать, куда поедешь в отпуск в 2010 году, где всё есть, как в Греции, я безуспешно пыталась объяснить шестидесятилетней женщине, недавно потерявшей мужа и от этого тяжело хандрившей, впадавшей то в грусть, то в ярость, почему я сейчас сижу на её мягком диване и отчаянно спорю. Но ничего не действовало: если мне удавалось пробить головой стену, я неизменно попадала в соседнюю камеру...
Наша жизнь под одной крышей организовывалась довольно своеобразно. Когда мы только встретились, она подозрительно посмотрела на меня снизу вверх и спросила, есть ли у меня petit-ami - друг. Я еще очень слабо знала тонкости французского языка и с испугу сказала да. С довольно злобным выражением она ответила, чтобы мы (то есть я и несуществующий бойфренд) не спали в её квартире. Тут до меня наконец дошло, о чём речь, и я поспешно заверила, что ничего такого не будет...
Она взяла меня к себе в дом, как мне казалось, чтобы победить одиночество и страх, который после смерти мужа бродил точно привидение по большой для такого маленького существа квартире. Еще бы не впасть в депрессию, если огромные окна-двери её салона выходили прямо на местное кладбище! Такое зрелище по утрам расстроит даже слона с его спокойной психикой. Меня лично этот факт не смущал - за нашим киевским домом находилось старое кладбище, к которому все привыкли, но мне было искренне жаль бабушку...
Ещё в мои обязанности входила помощь по хозяйству, уборка, глажка, покупки... За это меня бесплатно кормили и выделили отдельную комнату. Вроде бы шикарные условия. Авантюра начала принимать благопристойную форму, даже превращаться в литературный прототип...
Благодаря бабушкиным кулинарным изысканиям я открыла для себя французскую кухню, попробовала невиданные яства (боже, как я давилась тушеными endives!), тонкое вино (жуткий кисляк после нашего сладко-убойного портвяшка), дивную морскую рыбу (это уже безо всякой иронии!).
Однажды я предложила приготовить для гостей Жаклин какое-нибудь украинское блюдо. Это было своего рода показательное выступление. Бабушка представила своим знакомым приобретённую зверушку. В квартиру зашла немолодая пара, мужчина в безукоризненного покроя бежевом пальто и до блеска ухоженная как шикарное фарфоровое блюдо женщина.
Я замерла - вот по-настоящему богатые люди, это было заметно по жестам, по наклону головы, по запаху наследственных денег... Сейчас меня ничто не удивляет, но тогда, после грязных многоэтажек и людей в спортивных костюмах и красных пиджаках с пыжиковой шапкой на голове, мне приятно было взирать на эту пару нестреляных буржуа.
Их воспитание в полной мере проявилось, когда они хвалили и давились моим вермишелевым супом, с обильной луковой зажаркой. По их страдальческим глазам и полной нежности улыбке, я поняла, что это оказалось очень экзотическое блюдо в местных широтах.
Они также восхитились моим отменным французским, хотя я склонна думать, что он был того же качества, что и мой суп. Подвела меня в этот раз моя кулинарная интуиция.
Жизнь потекла по целенаправленному руслу. Я училась с огромным воодушевлением. Мне было всё интересно, даже если большинство предметов ускользало от моего понимания. Мой французский совершенствовался, я даже взялась за немецкий. Бабушка оказалась уроженкой Альзаса, и она приняла живое участие в освоении этого неудобоваримого языка.
Она строго регламентировала мою жизнь: то громогласно спрашивала, когда я собираюсь черт возьми учиться, французские студенты, видите ли, целыми днями сидят за зубрёжкой, голов не подымают от книг (то-то результаты на лицо!), то выгоняла на улицу " проветриться ", " подышать воздухом ", " погулять со сверстниками ". Однажды я опоздала на ужин по уважительной причине - ждала владельца квартиры, где я раньше жила. Вместо бабушки меня встретила Медуза Горгона, которая шипела и таращила глаза, говорила, что не верит ни единому моему слову, и что я просто загуляла со своей подружкой и заливаю ей, как все подростки. От такого несправедливого обвинения я чуть действительно не превратилась в камень, а Медуза продолжала пугать меня своей змеиной головой...
Угадать, куда подует ветер, было крайне трудно. Роли, изначально плохо установленные, совершенно перемешались в калейдоскопе будней, и я уже не могла понять, кто я - её домработница, падчерица или собачка на поводочке. Такое шаткое положение акробата, балансирующего на канате с приступом кашля, меня начало всерьёз тяготить. От той пьянящей свободы, которую я испытала в первый месяц, почти ничего не осталось. Что же мне было делать ?
Обратная сторона луны
В своём рассказе я забыла упомянуть об одном персонаже, достойном дополнении к общей картине. На целые годы я забыла о существовании этой женщины, но вдруг воспоминание о ней выплыло на поверхность памяти, как бутылка, давно брошенная в море. Ей досталась трагикомическая роль в моей истории.
Первый раз я услышала её низкий прокуреный голос ещё в Киеве, когда я пыталась позвонить в школу и выяснить кое-какие детали поездки. Она была русской, меня это сначало обрадовало, а потом покоробило от её фамильярной " милочки ". Из телефонной трубки повеяло чем-то эмигрантско-кабацким.
Когда я с ней познакомилась в школе, она приняла меня и моего сокурсника с распростёртыми объятьями, по-панибратски. Сразу перешла на доверительный тон, мол, обустраивайтесь, детки, если понадобится совет, не стесняйтесь, заходите на огонёк, расскажите по подробней о своей жизни, тёте интересно. Мы мило поулыбались, особенно мой обаятельный товарищ, пообещали, что, конечно, зайдем, как же, спасибо за заботу и душевный приём. Вышли из кабинета и благополучно обо всём забыли. Правда, остался неприятный осадок, что тётя навязывалась на откровенность и как-то очень настырно хотела взять нас под крыло. Но в студенческой суете нам было не до того.
Жизнь забила весёлым фонтаном. У меня появились друзья, та же упомянутая русская девочка, грузинка, литовка, парочка французов, просто знакомые сокурсники. Мы каждый по- своему осваивали данную территорию. Мы готовили коллективные задания, торчали в библиотеке, вечером ходили в местный бар или в гости к друг другу. Пока я делила квартиру с испанкой, жизнь была почти безоблачной.
Меня беспокоил только один вопрос, но капитальный: на что мне жить целый год. Ведь денег у меня было месяцев на три, и то если сильно растянуть. Вопрос второй: моя виза действительна только три месяца, в течение которых я должна подать документы на вид на жительство. А как их подавать, когда в кармане только вошь на аркане, и та голодная? И тут привалила удача с бабушкой. Если я ей понравлюсь, она может взять меня на содержание и подписать нужный документ.
Вот та спасительная соломинка, которую я искала. Ведь в 96 году во Франции иностранным студентам ещё не разрешалось официально работать. Или приезжай по стипендии, или живи на родительские деньги. Подпольно можно было заниматься только бейбиситтингом или работой по дому. Но такой заработок в префектуре не покажешь... И потом я панически боялась администрации. Мне всё казалось, что там меня быстро изобличат в безденежьи (ведь я и визу-то не должна была получить!). Ночами меня остро мучала моя воспалённая честность, а также закоренелый совковый страх перед полицией, любой государственной структурой, где, мне казалось, меня будут унижать и еще чего доброго вышлют с позором из страны.
Конечно, мне тогда и в голову не могло прийти, насколько мои страхи были преувеличены. Я узнала об этом намного позже, когда поближе познакомилась с французской действительностью.
Лирическое отступление. Версаль
Частью этой действительности были и более приятные вещи, например, другие города. На каникулы я поехала на экскурсию в Версаль. Так сбываются детские мечты.
В первый раз он мне показался магическим местом. Цитирую саму себя: " У меня не было ощущения того, что когда-то здесь жили французские короли, вершили судьбы народов, плели интриги, любили и были любимы... Версаль видел взлёты и падения, но теперь от него осталась только оболочка. Он сомкнул губы в загадочном молчании, чтобы унести свои тайны в глубины истории. Заезжим туристам, желтым, белым, черным, с раскосыми глазами и с миндалевидными, высоким и коротышкам, с приятными лицами и не очень, - им не обязательно знать весь трагизм и помпезность этой обители абсолютизма. Огромный парк простирался перед дворцом на километры. Когда-то там гуляли придворные дамы с кавалерами. Они переживали, прикрывали лицо веером, посылая кокетливые взгляды понравившемуся мужчине. Сад покорил меня богатством красок, листьями всех мыслимых и немыслимых оттенков. Вдоль аллей белеют статуи античных богов, пропорциональные мраморные тела. Версаль - это спящая красавица, которую уже не разбудить. Нет больше принцев, способных на такой поступок! Осень в Версале божественна... "
Я увидела кусочек Парижа. Некоторые мужчины считают, что случайно оголенная женская лодыжка эротичнее обнаженного тела. Я готова с ними согласиться. Верхушка Эйфелевой Башни только промелькнула над домами (это всё, что мне удалось увидеть с окна автобуса), и этот вид донельзя распалил моё воображение... Париж, когда я тебя увижу?
Собственно инициация
Дни проходили то весело, то печально... становилось прохладней, ветренней, природа готовилась к зиме, а мы - к каникулам... тихо подползала злополучная дата... Я проводила переговоры с бабушкой, собирала документы для похода в префектуру. Меня должна была сопровождать шведская студентка. Я чувствовала себя, как идущие на гильйотину, тайно надеясь, что в последнюю минуту их помилуют.
Всё шло в принципе по плану, как вдруг моя шведка вбунтовалась, сказала, что со мной никуда не пойдёт, пока я не переделаю самый важный документ.
Дело в том, что в моей " пьесе " присутствовал ещё один герой, которого я вам не представила. Его роль была значительной, просто огромной, и не только в моей маленькой жизни. Его тень следовала за мной, как статуя Командора. Это Его Величество Деньги. В бумажке, которую подписала Жаклин и от которой зависела моя дальнейшая судьба, стояла некая символическая сумма, которая никогда не намеревалась стать реальной. Пожалуй, на этом месте моего рассказа есть необходимость внести ясность в некоторые детали бытности студентов из бывших советских республик. Я с большим удивлением обнаружила, что практически все они получили вид на жительство по подложным документам. То есть папа пишет бумажку, что его сын или дочь будут получать из его кармана на их расчетный счёт определенную сумму, на которую они и будут жить во Франции. Это бумага украшалась красивыми печатями, которые должны заверить французскую полицию, что папочка платежеспособен. Конечно, никто никаких денег не получал, а выкручивался, как мог. Как именно, это был личный секрет каждого... Если бы не патологическая честность нашей семьи, я бы не втянулась в историю с бабушкой... Но продолжать учиться хотелось ужасно, тем более, что всё в мозаике складывалось, пока я,...
...по требованию моей сопровождающей, не попросила изменить указанную сумму в документе, согласно которому меня берут на попечение... Это и стало роковой ошибкой, которая привела к падению империи... (как я случайно узнала несколько лет спустя, моя " вожатая " не вынесла тягот учебы и попала в... психушку!!! Эх, " знав би, де впадешь - соломки постелив би "...)
На следующее утро я, как обычно, пошла на занятия. Меня занимали какие-то мелкие проблемы, но в-общем, это был день как день. Вдруг меня вызывет к себе в кабинет та самая ответственная за иностранных студентов, добрейшей души человек. Она сверкнула своей знаменитой голливудской улыбкой и осторожно спросила, как мои дела, как мне живется с Жаклин. Я ответила, когда как, но в целом всё нормально, мы попритёрлись друг к другу. " Знаешь, HИlХne (так я себя называла для простоты), Жаклин приходила сегодня в школу. " Я насторожилась... холодок быстрым кроссом пробежался по телу. " Она сказала, что не может тебя оставить у себя. Ты себя отвратительно ведешь... " Что мне говорили дальше, я практически не слышала и тем более не помню, что именно фигурировало в её черном списке. Моя память быстро стёрла настолько нелепые обвинения. Когда говорят, что земля уходит из-под ног, это не пошлая метафора. Я чуть не упала в обморок от потрясения и чувства неслуженного позора.
Главное же, что Жаклин сама ничего мне не сказала, даже не намекнула, ни словом, ни взглядом... Моё недоумение в конце-концов пересилило все остальные чувства, и твёрдой поступью я пошла домой разбираться. Вот тебе нож в спину! Даже Брут не способен был на такую подлость!
Бабушка на деле оказалось, как говорят французы, cadeau empoisonnИ, в её лице судьба мне сделала медвежью услугу. Когда я ей задала один лишь вопрос " Почему?", она как-то вся съежилась и выдала достойный великих монолог: " Так будет лучше для тебя. Не нужна тебе эта торговля, экономика... вот ты рисуешь - рисуй! Изучаешь гуманитарные науки - изучай и дальше. Это тебе больше подходит! Возвращайся домой". Вот так сюрприз! Вот как круто закрученный сюжет! Но где же логика? Вы не сильны в драматургии, Мадам!
И с этого момента начался такой спектакль! Вполне достойный экранизации. Не будь я главной героиней этого кошмара, написала бы сценарий и выгодно продала... но в тот момент мне было не до иронии...
При таких обстоятельствах стало ясно, что мне пора подыскивать новое место жительства, а заодно и средства к существованию... К тому времени у меня появился французский друг-однокурсник, который часто давал мне списывать лекции, так как моих знаний языка не доставало, чтобы понять в тонкостях коммерческое право или какой-нибудь другой устрашающий предмет.
Он проникся моими проблемами и решил активно помочь (наставления нашего директора не прошли даром: именно такой должна быть реакция человека, владеющего своей судьбой - не сдаваться! Искать решений!). Моему сокурснику принадлежит идея поиска стипендии. Сроки - предельно сжатые - недели две. Это было очень интересно, но совершенно безрезультатно. Мы ходили в мэрию, в местный университет, даже в какую-то организацию, которая как раз занималась стипендиями. Там только пожимали плечами.
Мои затруднения совпали во времени с новой причудой директора - игрой в "лобби".
Мы разделились на группы и должны были избрать себе сюжет для лоббирования. Защита животных, детей, или еще что-то в этом роде, детско-наивное. Наша презентация должна быть настолько убедительной, чтобы Директор согласился "профинансировать" проэкт. Моя группа выбрала в качестве " сюжета "... меня! То есть, мы поставили на карту моё дальнейшее пребывание в школе и во Франции.
С наивностью и энтузиазмом молодых щенков мы принялись искать выход из положения. Мы готовили " кампанию", подробностей которой я уже толком не помню. Зато я никогда не забуду, как разразился скандал. Кажется, на уроке мы сделали нашу презентацию... но Директор не проникся... потом какой-то мальчик, из особо наивных, не спросив у меня ни слова, на какой-то встрече, на которую он неизвестно как попал, столкнулся с представительницей организации защиты прав человека и ляпнул, что в его учебном заведении ущемляются права украинской студентки...
Утром в школе обо мне и моей истории знали все. Неожиданно для себя я стала звездой, хотя моя слава оказалась с " душком ". Я не могла понять, в чём дело, пока мне не рассказали об инциденте с правами человека. Потом события происходили в таком темпе, что я совершенно потеряла над ними контроль.
Директор вызвал весь наш курс на ковёр и произнес речь перед своими притихшими подопечными. Меня сначала попросили выйти! Вкратце, речь содержала в себе наставления о том, что, мол, не выносят сор из избы, и прежде чем жаловаться кому-то на стороне, ставить под удар репутацию школы, необходимо решить проблему изнутри. Второй частью марлезонского балета было моё оправдательное выступление в центре аудитории перед глазами всего курса. Директор также пригласил меня вечером к себе в кабинет с объяснительной. Что-то в его тоне звучало до боли знакомое, металлическое, был в нём какой-то гнилой запашок, отдающий советской пропагандой. Мол, девочка, я тебе сейчас устрою " пражскую весну " в индивидуальном порядке. Какая честь, право! До меня, наивной, начало доходить, что пропаганда вечна, она просто любит менять формы, как красавица наряды. Учитесь, дети, пока я жив.
Итак, я побывала на аудиенции дважды и осталась под глубоким впечатлением... Для начала, меня оставили ждать под кабинетом неопределенное количество времени. Я нервно мяла в руках ночью написанную объяснительную. В панике перечисляла в голове аргументы в свою защиту. Наконец, меня пригласили войти.
Трудно подобрать сравнение тому, что я увидела. Представьте себе уютный кабинет практически во мраке, посредине которого находилось большое кожаное кресло и таких же почтительных размеров письменный стол. По всему было заметно, что хозяин кабинета проводил в нём значительную часть своей жизни. Не раз мне доводилось видеть директора, выходящего из школы в два часа ночи (в это время я возвращалась домой с друзьями на машине).
Когда я наконец присела, у меня внутри всё дрожало. Меня будто привели на съедение к Минотавру. В первое посещение кабинета я старалась не смотреть в глаза директору, просто подала свою бумажку и вполне внятно объяснила, что я не виновата в том скандале, который охватил школу, что я никого не просила жаловаться в организацию по защите прав человека. Просто я попала в затруднительное положение и искала из него выхода. Кажется, мои сказки Шахерезады подействовали, и мне сохранили жизнь до следующей ночи.
Директор меня даже заверил, что мне помогут. Так и сказал в глаза : " Мы тебе поможем ". Звучало это вполне убедительно, да ещё из уст столь внушительного господина, что я поверила. (Как будто у меня был другой выход!)
Тем временем события происходили с нарастающей скоростью. Все мои сокурсники, а это восемьдесят человек, вступились за то, чтобы украинская девочка осталась учиться с ними. Не смотря на всю их искренность, это было похоже на игру в Гринпис: " Спасём исчезающих черепах! ", в духе нашего домашнего задания. Но для меня их поддержка была очень трогательна. Я даже сохранила листочек со всеми подписями на имя директора, как исторический документ.
Когда мой ныне забытый персонаж вышел на подмостки, ситуация перестала быть только классической трагедией, мы быстро перешли на сцену театра абсурда. Мне пришлось столкнуться с русской Мадам, занимающей непонятно какой пост по работе со студентами. Она обрушила на меня поток ругательств, будто я не оправдала её личные надежды. Не могло быть и речи, чтобы выступить в мою защиту, даже слово замолвить в виду наших общих этнических корней. Она на меня шипела и пенилась, как перегретое шампанское, говорила, что я должна была всеми правдами и неправдами понравиться бабушке (на коленях ползать что-ли?), и та безусловно права, что выставила меня за дверь (вот уж достойный образ праведницы!). И вообще, она меня предупреждала, почему я не приходила к ней за советами?! Почему не рассказывала в подробностях о своей жизни (то есть не сплетничала)?
К моменту нашей встречи я уже находилась в глубоком шоке от происходившего, поэтому эта гневная тирада меня удивила и чуть не рассмешила. Мне казалось, что у кого-то из нас основательно поехала крыша. Кашу маслом не испортишь. А тем более то варево, которое булькало и кипело жёлчными высказываниями в мой адрес.
Я узнала, как себя чувствует человек, когда его грязное белье развешено всем напоказ бульварной прессой. Я не верила своим ушам. Мне казалось, что мне всё это снится. Я силилась побыстрей проснуться от мучавшего меня кошмара.
Между тем, я наведывалась к секретарю директора, очень импозантного мужчины, в жилах которого смешалась азиатская и европейская кровь. Он всегда был элегантно одет, безупречно выбрит и сверкал, как новая копейка. Смотреть на него было приятно. Так вот, я регулярно подходила к нему и вежливо спрашивала, нет ли новостей по поводу решения директора. Секретарь вскидывал недоумённые брови и просил прийти позже. После нескольких безрезультатных походов недоумевать начала я. Что собственно происходит? Та надежда, что согревала меня после первой беседы в кабинете, начала таять и мельчать, как Алиса, наевшаяся уменьшительных грибов. Еще чуть-чуть - и исчезнет вовсе. Пришлось снова идти на поклон.
Второй разговор был гораздо менее приятен, чем первый. Я имела неосторожность посмотреть в черные как пропасть глаза директора. Вся выстроенная аргументация начала рассыпаться, как изъеденный компьюторным вирусом файл. Я заикалась и не могла пошевелиться от пронизывающего рентгеновского взгляда. Пожалуй, я поняла, как чувствует себя несчастный кролик, на которого не отрываясь смотрит удав. Я ничего не поняла. Обещание мне помочь вроде бы остается в силе, но когда и как оно осуществится?
Когда я снова подошла к секретарю, он принял меня за ненормальную. Каким-то завуалированным способом, ничего не сказав напрямую, он дал мне понять, что никакой стипендии для меня не предвидется, и, право же, нельзя быть такой наивной. В этот момент мне показалось, что у меня выросли ослиные уши, еще секунда и я в отчаяньи закричу " Иа! Иа! ".
Наконец, до меня начала доходить вся абсурдная суть моего положения. Из мира правды и добра я попала в мир интриг и притворства. Улыбки сползли с лиц актеров, холодный дождь смыл их грим. Как-то я прочитала у Веллера, что такое левер-понч. На боксерском жаргоне так называют неожиданный сокрушительный удар. Не было сомнений, что мне нанесли этот самый понч.
Герои моей пьесы предстали передо мной реальными и неприукрашенными. Жаклин испугалась ответственности (что может случиться с каждым), но боится признаться в этом себе и другим, поэтому она переносит эту тяжесть на меня и на общественность (мол, разбирайтесь теперь сами). Мадам русская, не смотря на годы, прожитые за границей, своих советских рефлексов не утратила и смертельно боялась потерять место в школе, поэтому показала директору свою безграничную преданность. Смотреть на это было противно. Настоящие друзья отсеялись от ненастоящих, как золото от примеси неблагородных металлов. Директор же в который раз наглядно преподал своим студентом урок того, как нельзя никому доверять, что даже слово человека уважаемого может ничего не стоить. Что в делах нет места искренности, а есть расчёт и тонкая игра. (Моё разочарование усилилось тем, что от друзей я впоследствии узнала, что стипендии предназначались китайским студентам. Китай в плане торговых связей является приоритетным для Франции, директор и вправду глядел вдаль. А кому нужна Украина?). Одного я до сих пор не могу понять: зачем этот маскарад с обещаниями и показательными выступлениями?
Кстати, никто толком не осудил Жаклин. Все " взрослые " оказались на её стороне! Мне сказали (не помню, кто был автором этой эпохальной фразы): " ну как же, она не могла сказать вам правду в лицо, это невежливо. Во Франции так не принято!". А поливать грязью за глаза, позорить на всю школу, перед чужими людьми вежливо?! Это французское воспитание?!
Пережитые события стали для меня самым сильным культурным шоком в моей жизни. В течении двадцати лет я считала, что люди говорят то, что думают, то есть если им кто-то очень не нравится, это заметно. Это чувствуется. Это проступает сквозь улыбку. Нет, я конечно, понимала, что есть люди, которые врут и притворяются. Я сама могла приукрасить действительность... дело не в этом. Нельзя же так долго и так естественно разыгрывать приязнь! Наши люди склонны хамить и открыто проявлять недовольство. Особенности же французского характера меня глубоко потрясли. Вот уже шесть лет я живу в этой культуре, но урок, полученный мною почти десять лет назад в Дюнкерке, я, пожалуй, запомнила навсегда...
Возвращение блудной дочери
Однако я с ужасом обнаружила, что все мои попытки спасти положение тщетны. Эта страна выталкивала меня твёрдой неумолимой рукою, как вода Архимеда. Я почти физически ощущала её направленные действия. Я цеплялась и упрямилась, но всё больше чувствовала себя, как медуза, которой вдруг вздумалось вскарабкаться по крутому склону, но каждая новая волна её снова смывает в море.
Выход был один - сложить оружие и возвращаться домой. Я спаковала чемоданы. Бабушка рыдала, будто бы это не она была причиной моего отъезда. Она фотографировала меня с обещанием выслать фотографию. Я отбывала на родину в составе делегации от нашей " пушкинской " ассоциации, которая везла на Украину гуманитарную помощь детским домам.
Родина меня встретила, как мне показалось, грубо. Пронзительным холодом, грязью и совковой музыкой. Нет, за три месяца ничего кардинально нового не произошло. Улицы не стали грязнее, и зима пришла вовремя... Просто я изменилась. Моя жизнь приняла совершенно новый оборот, и все последующие события будут этому доказательством...