Йост Елена Борисовна: другие произведения.

У нас дома...

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Йост Елена Борисовна (elenajost@mail.ru)
  • Обновлено: 14/10/2015. 154k. Статистика.
  • Повесть: Германия
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:

       љ flamingo
      
       МАЛЕНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ.
      
      
      Стимулом к написанию этих заметок послужило электронное сообщение моей троюродной сестры, Елены Владимировны Антоненковой. В том сообщении были сканы фотографий наших общих предков - бабушек, их братьев и сестёр, прабабушки, прадеда ... и прапрабабушки... Да-да! Фото даже прапрабабушки, Ксении Павловны Ворона ( ударение на первом слоге ). Призадумалась я сразу как-то о том, что годы безжалостно уходят, память стирает то, что знаем сами, и то, о чём рассказывали нам бабушки-дедушки и мама с папой. Не станет меня, сестры, и наши дети не будут знать о своих предках с материнской, с моей стороны, вообще ничего! Выход был один: всё то, что ещё помнится, знается, что ещё можно извлечь из глубин памяти - всему этому нужно дать физическую форму существования в виде записок, мемуаров, повести... Да как ни назови - суть не изменяется!
      Возможно, кому-то покажутся скучными и малоинтересными изложенные здесь события, факты, воспоминания, но не судите поспешно и строго ведь писалось всё "постфактум", так сказать, стёрлись из памяти и даты, и имена, и так украшающие любое повествование мелочи и подробности. А привирать и прифантазировать не хотелось.
      В эти воспоминания очень, на мой взгляд, неплохо вплелись небольшие рассказы и новеллы, написанные ранее - возможно, уже тогда, когда я их писала, подсознательно и зародилась идея рассказать о том, что и как было у нас дома.
      
      
      
      
       У НАС ДОМА...
      
      Моим детям: Белке Лиде и Зайцу Олежке.
      Всем, кого помню и люблю.
      Кто рядом со мной и кто жив уже только
      в сердце и в памяти.
      
       1. Я
      
      С чего начать?.. Начну, конечно, с себя любимой - как иначе повествовать от первого лица?! Кто оно, это самое "первое лицо"? А так - сразу понятно, я и есть это самое лицо.
      
      Появилась я....давно появилась. Тогда ещё и чёрная икра пирамидками баночек в магазинах стояла, рыба осётр и севрюга и ловились, и коптились, и, что самое интересное, в магазинах продавались по ценам, при виде которых не требовалось экстренного приёма валокордина...
      Город наш был столицей союзной республики, а не "дружественного суверенного государства", всеми правдами и неправдами демонстрирующего сейчас свою "дружбу". И вот в том самом городе была больница, которая называлась Роговской. Именно эта Роговская больница и есть мой, так сказать, дом родной, в ней я и родилась. Как родилась, конечно, не помню. Не смейтесь, не смейтесь, не надо! Учёные уже доказали, что вполне возможно помнить момент своего рождения. Просто очень немногие помнят его, этот момент - природа, мать наша, умная: рождаться ещё больнее, чем рожать, вот она и "промывает" нам память от тяжёлых воспоминаний. Но с некоторыми этот фокус не проходит, и мой родной дядя Женя, папин младший брат, всегда утверждал, что помнит процесс своего рождения. Тогда ему не верили, а сейчас оказалось, что очень даже напрасно. Ну ладно, я, что-то, отвлеклась. Так о чём я?.. А, о своём появлении. Короче, не помню я, как появилась. Кроме того, не помню, как появилась сестра!... Да, что-то я опять не в тему. Как я могу помнить появление сестры, если она - старшая?! Но я не помню её появления в моём сознании! В каком возрасте я осознала, что у меня есть старшая сестра?...
      А вот она-то помнит! Помнит, как папа, собираясь к маме в роддом, плёл ей, извините за выражение, косички, путляхая неизвестно как её волосы и завязывая морскими узлами - это неудивительно, так как папа был моряком - шёлковые ленточки.
      В нетерпеливом ожидании папа каждые полчаса учинял допрос дежурной, не появился ли кто-то уже. Дежурная терпеливо и привычно уговаривала:
      - Потерпите, папаша, нет пока новостей.
      "Папаша" в который раз терпел очередные полчаса. И вот в один прекрасный "раз" женщина, выглядывая белой шапочкой из прорезанного в стекле перегородки окошечка, загадочно улыбаясь, "осчастливила":
      - Поздравляю, папаша, дочка у вас!
      - Как дочка? Откуда дочка? Проверьте ещё раз! Полчаса назад ещё никого не было!
      - Полчаса назад никого не было, а теперь - дочка!
      Папа был убит наповал. Папа ждал сына! А родилась я.
      Как рассказывала мама, они, как-то, не спешили нарекать новорождённое дитё. То есть меня. То ли на ум ничего не шло, то ли "консенсуса" у них с папой в этом вопросе не было... Мама робко предложила:
      - Давай назовём её Мариной?
      На что папа вполне аргументированно возразил:
      - Ну вот! Будешь звать Ирину - а я не говорила ещё, что мою сестру зовут Ирина? - прибежит Марина! Позовёшь Марину - прибежит Ирина! Нет, Марина не подходит!
      - Ну тогда, может быть, Елена? - с несвойственной для неё робостью сделала вторую попытку мама.
      - Пусть будет Елена! - недолго думая, согласился папа.
      Итак, меня нарекли Еленой, о чём я, в общем-то, никогда не сожалела и за что всегда была благодарна маме с папой.
      Первое моё воспоминание обо мне самой и о маме можно отнести к тому времени, когда мне было... месяцев одиннадцать. Да-да, именно себя-тогдашнюю я запомнила, поскольку связано это было с одним происшествием.
      В общем-то, ничего особенного не случилось. Просто, проснувшись однажды днём, я умудрилась вывалиться из кроватки вниз головой. Причём, удар, очевидно, возымел такое действие, что в качестве компенсации за шишку на голове и бившую фонтанчиком тоненькую струйку крови, память моя зафиксировала все мелочи этого события и обстановку нашей тогдашней комнаты. Мама долго сомневалась, действительно ли я всё это запомнила, но когда я в подробностях описала расположение моей кроватки, письменного стола, лимонного деревца на жардиньерке в углу между столом и кроваткой, пару малюсеньких, едва завязавшихся лимончиков на веточках и даже зелёный эмалированный горшок, что стоял на толстой серой кошме под кроваткой, сомнения почти отпали. Окончательный "отпад сомнений" произошёл после того, как я ответила на мамин "контрольный вопрос".
      - Если ты так действительно всё помнишь, то скажи, кто был тогда у нас в кухне? - в последней надежде, что моя память - это всего лишь мои фантазии, вопрошала мама.
      - Да помню я всё! А была у нас тогда тётя Аня. Милы Трущелёвой мама! И именно она держла меня, ревущую, на руках, пока ты прикладывала к шишке мокрое холодное полотенце! - без запинки отчиталась я.
      Факты - упрямая вещь. Маме пришлось поверить в мою почти феноменальную память. "Почти" я говорю из скромности, поскольку память у меня и вправду исключительная.
      Ну на этом я, пожалуй, и завершу ознакомительную часть, но это вовсе не означает, что я рассказала о себе уже всё, что рассказать стоило бы. Продолжение следует!
      
      
       2. МАМА
      
      Мама была младшим ребёнком в семье. Она была на четыре года младше своей сестры Галины. Их отец, Борис Нилович Смирнов, - мой дед - будучи солдатом Первой мировой войны, штурмовал в исторически знаменательном году Зимний Дворец, где был даже ранен. С особой гордостью он рассказывал о том, что дважды видел Ленина, так сказать, "живьём".
      По рождению он был питерским, родился 7 сентября 1893 года*. По рассказам маминой сестры, а моей тёти, Гали, которая всё и про всех всегда знала, дедов отец был чуть ли не Поставщиком Двора Его Императорского Величества и поставлял бельё. Так это, или не так - сказать не могу, только, наверное, не с потолка взяла моя тётушка эту информацию?! Но при таком раскладе остаётся загадкой, как дед оказался в рядах штурмующих Зимний Дворец. Позже, проживая уже в Узбекистане, дед работал кассиром на каком-то предприятии, и в свободное время то ли подрабатывал, то ли просто "из любви к искусству" где-то, наверное в городском саду на танцплощадке, играл в оркестре на барабане. Помню, как я, девчонка раннего противно-подросткового возраста, изводила деда, бросая невзначай со всей ехидностью, присущей этому самому возрасту:
      - Тоже мне, "золотой барабан мира"!..- зная тогда уже о том, что "золотой трубой мира" называли Луи Армстронга.
      Такое моё ехидство приводило деда в состояние бешенства и он, весь трясясь от возмущения и бессилия - ну что он мог сделать мне, самой младшей из его внуков?! - кричал:
      - Да что ты понимаешь??? Соплячка!!!
      Помню, как дед, слушая по телеку выступление Дважды Краснознамённого ордена Красной Звезды ансамбля песни и пляски Советской Армии имени А.В. Александрова, в восхищении восклицал:
      - Защитнички!
      Ну разве же могла я, при всей своей вредности, промолчать?!
      - Ага. Защитнички. Они, эти "защитнички", хоть знают, с какого конца ружьё стреляет-то?
      Реакция деда была... Смотри выше, какая была реакция!
      Конфликтовала я с ним постоянно по причине вредности моего возраста и характера. Но, как ни странно, именно дед всегда вступался за меня, когда чем-то недовольна была бабушка, по-стариковски мудро и спокойно говоря:
      - Да маленькая ещё! Повзрослеет - поумнеет.
      Дед в своё время окончил гимназию и помнил наизусть почти полностью пушкинского "Евгения Онегина" и некоторые стихотворения из гимназической программы. Одно из
      стихотворений так понравилось мне своим глубоким смыслом, что я выучила его наизусть, слушая деда, и теперь, когда стало возможным найти в интернете всё или почти всё, я попыталась определить автора, но, увы, тщетно. Дабы это замечательное стихотворение не сгинуло, как многое в нашей жизни и истории, приведу-ка я его здесь - вдруг кто-то через много лет скажет мне спасибо? Вот оно, это стихотворение.
      
      Летели две тучки по ясной лазури,
      Одну догоняла другая.
      Одна была яркого белого цвета,
      Другая была - грозовая.
      
      И чёрная долго за светлой летела,
      Как-будто томилась желаньем,
      Хотя б на минуту, хотя б на мгновенье
      Её озариться сияньем!
      
      Именно гимназическими знаниями память деда и ограничивалась: он не помнил, что было вчера, позавчера, и даже сегодня до обеда - память имеет такую особенность, помнить досконально события "до Рождества Христова" и не помнить, чем ты сегодня завтракал.
      
      Но что-то, однако, я отвлеклась от повествования о дедушкиной семье. Продолжаем разговор.
      Две его сестры, Ольга и Миля ( не знаю, каково было полное имя, но, наверное, Эмилия ), были балеринами, вроде даже в Мариинке. Миля вышла замуж якобы за обедневшего грузинского князя и после замужества носила фамилию Огиевская. По маминым рассказам году в 1928 у них родился сын Юрий, сбившийся впоследствии с пути истинного и сгинувший где-то на просторах бурлящей после войны страны. Дедова же сестра Ольга после Первой мировой войны вышла замуж за пленного немца Пауля Виллинга ( или Вилинга? ), выступавшего в тогдашнем Петрограде в цирке борцом. У них была дочь Рита. Когда после революции 1917 года военопленным разрешили вернуться на родину, то семейство Виллинг благополучно выехало в Германию, где, по сведениям всё той же тёти Гали, поселилось на улице Коперника в Берлине, в той части города, которая после войны называлась "Западный Берлин". Поздравительные открытки от тёти Оли, хоть и нерегулярно, приходили вплоть до начала 70-ых годов, но потом внезапно всякая связь прервалась - то ли наши спецслужбы постарались, то ли писать стало некому... Есть у меня мечта отыскать потомков тёти Оли, тем более, что сама теперь живу в Германии, но... Непросто всё это.
      Ещё одна дедова сестра, Александра, в замужестве Ушакова, жила в Москве, где и умерла от инфаркта на радостях от возвращения из пионерского лагеря единственной внучки Евгении. Сама же Евгения, моя троюродная сестра, преподавала в МГУ и была зверски убита в своей квартире предположительно своим студентом. Дело замяли, так как замешаны были детки-"мажоры", а главный подозреваемый был, по слухам, сыном какого-то генерала.
      Это коротко всё то известное, что касается маминого отца, умершего в возрасте 86-ти лет 23 сентября 1979 года. Похоронен в Андижане.
      
      Мамина мама, моя бабушка, Клавдия Петровна ( урождённая Петрова ), родилась 15 марта 1901 года на станции Белек Среднеазиатской железной дороги. Её отец, Пётр Филиппович Петров, родился в 1877 году в селе Белеевка Курмышского уезда Симбирской губернии. Он был начальником железнодорожной станции Калята ( или Колята - не знаю, неразборчив почерк, которым сделана запись на фотографии восьмилетней бабушки, удостоверяющая и её подпись, и её личность ). Бабушкину маму звали Наталья, Петрова Наталья Михеевна, в девичестве Кирсанова, родилась там же, где и её муж, в селе Белеевка, в 1879 году, жила в Ташкенте, умерла в 1953 году в Джамбуле, куда поехала погостить у своей дочери Евгении. Помимо моей бабушки в семье были ещё три дочери - Евгения, Елена, Нина, и сын Александр.
      Старшая, Евгения, родилась в 1899 году в городе Красноводск. Замуж вышла за Фёдора Монакова, у них было двое детей, Галина и Анатолий.
      Вторым ребёнком была бабушка.
      Третья, Елена, родившаяся в 1904 году на станции Кзыл-Арват Среднеазиатской железной дороги, жила в Москве. Вышла замуж за Андрея Игнатовича, преподававшего в последние годы жизни в Военной Академии имени М.С. Фрунзе, имевшего звание полковника. У них было двое детей, Олег - погиб в годы Великой Отечественной Войны под Москвой, и Евгений, родившийся уже после войны, в 1946 году. Умерла и похоронена Елена Петровна в Андижане: она очень скучала по Средней Азии и часто ездила туда в отпуск. Приехав в очередной раз к моей бабушке, она попала с сердечным приступом в больницу, а в день выписки, во время утреннего туалета внезапно упала и умерла.
      Александр, единственный сын, родился в 1906 году. По сведениям двоюродной сестры моей мамы, Людмилы Валентиновны Мравьян ( в девичестве Насакиной ), пережил всех сестёр, но дата его смерти ей не известна.
      Нина была самой младшей из детей в семье Петровых. Родилась она в 1908 году в Ашхабаде. Замуж вышла за Валентина Насакина, и в браке родились трое детей: Евгения, Людмила и Борис. Хотя она и была самой младшей, умерла раньше всех, в 1956 году. Ей было всего 47 лет.
      Многочисленные отпрыски сестёр и брата бабушки живы и поныне, а дочь Евгении ( в замужестве Монаковой ), тётя Галя, Галина Фёдоровна ( 07.11. 1921 - 01.04. 2009 ), по мужу Евтеева, приходившаяся моей маме двоюродной сестрой, была моей самой любимой тёткой. Она преподавала химию в Ташкентском Институте сельского хозяйства, а в 1957 году была даже участницей VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве.
      
      Судя по всему, семейство бабушки не бедствовало, дети получили гимназическое образование. Юность моей бабушки пришлась на бурные революционные годы становления советской власти в Средней Азии и потому, как-бы отвечающим веяниям времени, вполне логичным было решение о вступлении в ряды РКПб. Чем именно в то время занималась бабушка, мне неизвестно, но среди семейных легенд есть одна, согласно которой молодую бабушку-коммунистку похитили басмачи. Всё бы закончилось плачевно, если бы местность не заняли войска под командованием М.С. Фрунзе. Всю жизнь бабушка проработала в органах безопасности, занимала должность начальника областного секретариата КГБ Андижанской области, хотя моя сестра Ирина, вспоминая рассказы нашей мамы, считает, что бабушка руководила Первым отделом. Я в этом не уверена, но всё может быть.
      На пенсию бабушка вышла в звании майора КГБ, в своё время была награждена Орденом Красной Звезды, который был похищен у неё с сумочкой, но сохранился на старинных фотографиях, где бабушка была в форме. В годы, когда врагом народа объявляли не только военных, но и любую кухарку, бабушке чудом удалось избежать репрессий - кто-то из вышестоящих сослуживцев, добрая душа, вовремя порекомендовал ей уволиться из рядов органов безопасности, что она благоразумно и своевременно сделала. Бабушка была профессионалом своего дела и потому позже вернулась в органы по приглашению руководства. Она была ярой коммунисткой в лучшем понимании этого слова. Партийный стаж её насчитывал более полувека. Чекист старой закалки, дома в кругу семьи она никогда не обсуждала никаких дел или историй, с которыми ей приходилось иметь дело по роду деятельности и коих знала, наверняка, немыслимое количество. Разговоры о её работе были неписанным табу и мы никода ни о чём не спрашивали.
      При всей серьёзности её деятельности бабушка была ужасная модница и имела тонкий вкус. Для тех лет одевалась она очень изысканно. У неё была домработница и даже своя портниха, и замечательные бабушкины платья из шифона и креп сатина, крепдешина и креп-жоржета, украшенные вышивкой "ришелье", всевозможными буффами, галстучками и манжетиками, моя мама долго ещё перекраивала на нас с сестрой. К каждому платью у неё непременно имелись клипсы и броши. Все эти портновские изыски и всевозможные аксессуары лишь дополняли то, чем от природы была наделена бабушка: кроме того, что она была очень красивой женщиной, у неё была точёная фигура, стройные красивые ноги и статная походка.
      Будучи великолепной рассказчицей анекдотов, коих она знала несчитано, бабушка напрочь была лишена чувства юмора. Больше всего её раздражал журнал "Крокодил".
      - Ну что это за пузатый и носатый урод здесь нарисован?! К чему? Почему бы не поместить фотографию и не написать: "Иван Иванович Иванов, расхититель социалистической собственности!" - с возмущением вопрошала она всякий раз, когда видела "Крокодил" в руках у деда, для которого в "Крокодиле" понятно было всё!
      Умерла бабушка 10 апреля 1976 года, похоронена в Андижане.
      Вот такое длинное предисловие к рассказу о маме. О мамочке, мамулечке, которая была необыкновенной женщиной.
      
      Мама родилась 2 сентября 1926 года в городе Андижан. Это в Узбекистане. Воспоминания мамы о её детстве, сохранившиеся в моей памяти, очень обрывочны. Помню только, как мама рассказывала, что когда их домработница Нюра
      уходила на рынок, мама, заливаясь слезами, канючила:
      - Ню-у-уня-а-а! Ты куда, а я куда-а-а?
      Что означало: Нюра, куда же ты без меня?
      Другой эпизод маминых воспоминаний относился уже ко времени Великой Отечественной войны. Так как Андижан город южный, то, естественно, таких тягот военного времени как холод, испытать не пришлось, но голод... Голод был в то время повсеместный и всеобщий. Мама вспоминала, как на чугунной комфорке большой, каменной, стоявшей в углу комнаты печи, пекли собиравшиеся где-то у столовой картофельные очистки - вкуснее, по её словам, ничего не было! Но самым ярким её воспоминанием о голоде и еде того времени,
      потрясшим нас, был рассказ о найденных случайно где-то в глубине ящика какого-то шкафа пряниках! Пряники эти собой напоминали уже окаменелости, их кололи щипчиками для колки сахара, постукивая, вытряхивали многочисленных поселенцев в виде червячков, потом небольшие кусочки этих окаменелостей размачивали в кипятке и, зажмурив в блаженстве глаза, неспеша сначала посасывали, потом медленно, дабы вкусить всех прелестей этого роскошества, долго и неспеша разжёвывали, и вот только после всего этого отработанного нуждой и временем
      "технологического процесса" - проглатывали, запивая всё тем же кипятком.
      Рассказ этот, особенно та часть, которая повествовала об извивающихся из всех многочисленных дырочек многочисленных
      червячках, потряс до умопомрачения нас с сетрой. Могу себе представить, как он потряс впоследствии моих, привыкших к сытной германской жизни детей!
      
      * - все даты приведены по новому стилю.
      
      
       3. ПАПА
      
      Папа... Папа родился 1 февраля 1924 года в городе Екатеринбург ( позже город назвали Свердловском, а сейчас опять переименовали в Екатеринбург ) в семье офицера РККА Степана Ивановича Есюнина и домохозяйки Валентины Семёновны урождённой Ворона ( ударение на первом слоге ) и был старшим ребёнком - младшим был его брат, Евгений Степанович Есюнин ( 31.03.1928 - 1993 (?) ).
      Мой дед, Степан Иванович Есюнин, родился в 1897 году ( эта дата определена, так сказать, эмпирическим путём, из свидетельства о рождении моего папы, где написано, что отцу регистрируемого ребёнка на тот момент было 27 лет ) в деревне Ротики Вятской губернии Слободского уезда Сезенёвской волости. Мне известно только о наличии у него сестры Надежды, а из более старшего поколения в семье упоминался его отец, мой прадед, Иван Савельевич Есюнин. Прадед прожил довольно долгую жизнь, если известно, что он, будучи в возрасте 82-ух лет, работал на железной дороге и даже женился.
      Дед же мой, Степан Иванович, был офицером РККА, но определить его звание по сохранившимся фотографиям не получилось - фотографии старые и недостаточно качественные. По рассказам бабушки, перед бракосочетанием он должен был представить невесту в офицерском собрании, так сказать, для одобрения.
      В начале 30-ых годов ХХ века, скорее всего по чьему-то доносу, дед был арестован. После шести месяцев заключения он был оправдан, но за это время, проведённое далеко не в санаторных условиях, заболел туберкулёзом горла. Понимая, что болезнь, в то время. практически, неизлечимая, берёт верх над молодым организмом, дедушка в отчаянии восклицал:
      - Валюша, как хочется жить!!! Сказали бы сейчас, что для выздоровления необходимо есть дерьмо ложками - ел бы! Как жить хочется!
      
      Бабушка приложила все силы в попытках вылечить его. Она отправляла его на курорты Крыма, в Николаев, в Ялту, иногда ездила вместе с ним и с двумя детьми. Время было нелёгкое, для оплаты всех этих курортов и санаториев необходимы были деньги, для поддержания слабого дедова организма - хорошее питание, которе стоило немалых денег. Бабушке пришлось распродать, а точнее - сдать в ТОРГСИН, всё столовое серебро фирмы Фаберже, полученное от отца в качестве приданого, и, о чём она горько сожалела до последнего дня, тоненькое золотое обручальное кольцо, подаренное ей к свадьбе будущим мужем. В семье у нас осталось несколько ложек из того столового серебра Фаберже, и бабушка иногда горько восклицала:
      - Лучше бы все ложки продала, а кольцо оставила!
      
      Как ни билась бабушка, в возрасте 36-ти лет дед умер, но она всегда, до самой смерти любила своего Стёпочку - иначе она его никогда в разговорах и не называла. Лишь однажды она попыталась как-то устроить свою личную жизнь с человеком по имени Аркадий ( у нас даже фото его сохранилось, хотя и без какой-либо информации о нём ), но, поняв, что новый претендент не нравится сыновьям, тогда ещё глупым мальчишкам, бабушка Аркадию отказала. Уже в старости папа сокрушался:
      - Какие же мы с Женькой были дураки! Ведь неплохим мужиком был этот Аркадий, и маму любил, а мы...
      
      Бабушка, Ворона ( с ударением на первом слоге ) Валентина Семёновна, родилась 23 февраля 1899 года в городе Котельнич Вятской губернии в семье мещанина Ворона Семёна Исидоровича и его супруги Агриппины Ананьевны. Всего в семье было девять детей: старший - Алексей, воевал в Первую мировую, второй была моя бабушка, Валентина, далее - Лидия, Нина, Елена, Борис и Виталий. Где-то между ними были ещё два брата - Михаил и Владимир, умершие в детстве. Что интересно, если о предках мамы у меня нет почти никакой информации, то о предках папы, хотя бы со стороны его матери, информации довольно много. Род Ворона идёт от Ворона Емельяна, который приходится мне прапрапрадедом. Его сын, Исидор Емельянович с супругой Ксенией Павловной были первыми известными представителями мещанства в нашем роду, а мой прадед, Семён Исидорович, родившийся в 1870 году, с 1911 являлся мещанским старостой города Котельнича. В 1914 году был членом Сиротского суда. О предках по женской линии кроме названных имён ничего, увы, не известно.
      Бабушка моя окончила гимназию и была довольно грамотной женщиной. После замужества занималась воспитанием детей и ведением домашнего хозяйства. Овдовев, вынуждена была зарабатывать на жизнь, чтобы растить двоих детей - моего папу и его младшего брата Евгения. С начала 1960-ых годов и до смерти жила в Москве, в самом центре, на 2-ой Тверской-Ямской улице, в доме номер 70. Скончалась 5 декабря 1976 года, но в свидетельстве о смерти стояло 6 декабря - жена дяди уговорила врача скорой помощи, засвидетельствававшего факт смерти от естественных причин, поставить эту дату, чтобы получить причитающуюся бабушке пенсию - какое-никакое подспорье в похоронных расходах.
      
      Это, так сказать, официальная часть моего повествования, цель которого - сохранить те сведения о наших предках с обеих сторон, которые удалось раздобыть. Сведения, касающиеся рода Ворона, мне удалось почерпнуть из небольшой статьи в номере газеты "Котельнический вестник" за 10 июня 2006 года, автором которой является моя троюродная сестра Новосёлова Ольга Александровна.
      
      
       4. МАМА-ПАПА
      
      Как познакомились мама с папой, точно не знаю, но по воспоминаниям рассказов мамы это произошло, когда она приехала к тёте Гале ( 22.05.1922 - 19.01.2000 ) , её единственной сестре, в отпуск в Баку, где к тому времени тётя Галя жила с мужем-бакинцем. Дело в том, что тётя Галя, её муж дядя Боря ( 17.02.1926 - 06.01.1997 ) и мой папа учились вместе в Батумском мореходном техникуме и были лучшими друзьями. По распределению после окончания техникума попали в Баку, откуда был родом дядя Боря. Тётя Галя с дядей Борей вскоре после выпуска поженились и моя мама приехала к ним в гости, где и произошло судьбоносное для нашей семьи знакомство наших будущих родителей.
      Мама часто и с удовольствием рассказывала всякие интересные истории времён папиных ухаживаний, но, увы, очень мало, что сохранилось в памяти, и именно тот факт, что эти важные для нашего семейства истории потеряны или имеют перспективу стать таковыми в дальнейшем, и побудил к написанию этих строк.
      Как-то раз, прогуливаясь при очередном свидании по городу, маме ужасно захотелось пить. А дело было поздней осенью и тот, кто имеет понятие о бакинском климате, знает, какая ветренная и промозглая погода бывает в это время года в Баку. Увидев замаячившую невдалеке тележку с газированной водой, мама чуть было не произнесла:
      - Боря, давай попьём? Я так хочу пить!..
      Папа тоже узрел эту тележку, но его привлекла небольшая очередь "жаждущих" и он, знобливо передёрнув плечами, в недоумении воскликнул:
      - И какой идиот в такую погоду пьёт???...
      Вопрос был риторический, но жажду у мамы как рукой сняло.
      Мама, судя по всей её дальнейшей жизни, штучкой была довольно капризной и вопрос о том, как, таки, папе, такому мягкому и, в общем-то, нерешительному, удалось окрутить маму, до сих пор не снимается с обсуждения в разговорах с сестрой.
      Как и все влюблённые, мама с папой иногда ссорились, потом мирились, причём одна ссора была судьбоносной, так как примирение могло и не состоятья, если бы маме не хватило мудрости признать свою неправоту. Что там произошло - мы с сестрой уже и не помним, забылись мамины рассказы, но до сих пор в маминой шкатулке хранится телеграмма, присланная папой прямо с моря к очередной годовщине их женитьбы . Текст телеграммы напоминает шифровку: "Светик, вспомни 1 января 1949 года и ромовую бабку!" ( думаю, что в телеграмме папа ошибся с годом - это, очевидно, был уже новый 1950 год ). Что там произошло с этой ромовой "бабКой" - мы не знаем, но именно ей мы благодарны своим появлением на свет, так как именно после этой ссоры папа сделал маме предложение, и было это 11 февраля 1950-ого года. День этот отмечался в нашей семье с таким же почётом как и 3 марта того же приснопамятного 1950 года - день бракосочетания наших родителей. С этим событием связано воспоминание ещё об одной истории.
      Всем молодожёнам по закону полагалось то ли два, то ли три дня отпуска. Получил этот отпуск и папа. Как же быстро летит время у влюблённых, когда расставание даже на несколько часов - трагедия жизни! Пролетели и эти "медовые" дни. Естессно, свежеиспечённому мужу ох как не хотелось отрываться от молодой жены, но... Каких только чудес изобретательности не проявляют влюблённые! Папа, для того, чтобы не уходить в море, натравил на себя знакомую дворовую собаку. Та его "благополучно" покусала, чего именно и добивался наш героический молодожён. Несмотря на стопроцентную уверенность в полном здравии псины, папа мужественно согласился на прививки против бешенства, а их нужно было сделать немалое количество, для чего был выдан больничный лист. Ура, ура! Цель была достигнута и папа ещё на некоторое время остался на берегу, с мамой.
      
      
       5. МАЛЕНЬКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
      
      Как, оказывается, непросто собрать вместе всю ту информацию, которая, подобно золотому песку, "намыта" из пустой породы разговоров и переписки с родными, из их обрывочных воспомнаний, из воспоминананий своей жизни, полузабытых рассказов обеих бабуль, всевозможных тётушек, родителей!.. Словно лучом стробоскопа из памяти выхватываются отдельные фразы, образы, чувства и впечатления, которые, оставшись когда-то незамеченными, именно сейчас, или, как говорится в многочисленных пьесах, на склоне жизни, приобретают особую окраску, особую огранку и - как результат всей этой переработки - особую ценность. Как вплести тоненькие разномастные обрывки ниточек-воспоминаний в одно, пусть и небольшое полотно?!.. А может, ну его, это цельное полото? Може быть, лучше создать нечто, похожее на витраж, состоящий из кусочков разноцветного стекла, скреплённых металлическими "прожилками"? Каждый при желании сможет посмотреть сквозь стёклышко своего любимого цвета и...
      В общем, решено: ВИТРАЖ!
      
      
      
       6. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
      
      Кроме "головокружительного" падения из кровати в младенческом возрасте, в памяти, увы, ничего больше не осело. Как-то более или менее осознанно я помню себя уже только лет с трёх. Себя и маму - больше никого. Причём, воспоминания эти даже не столько визуальные, сколько на уровне чувств и ощущений, хотя и отдельные "покадровые" образы всплывают где-то очень глубоко, порой и неуловимо, не поддаваясь фиксации или описанию. Одно из воспоминаний, причём, не как факт, а как состояние - мама укладывает меня спать. Мне, наверное, года два с половиной-три. Мама, сидя в изножии кровати, - чтобы не продавливалась металлическая сетка - держит меня на руках. Я "присосалась" к бутылке с манной кашей - кашу из бутылки я ела перед сном лет до трёх, ничего вкуснее этой каши припомнить не получается, и любовь к "манке" осталась на всю жизнь.
      Не помню ни того, как мама выглядела, ни подробностей обстановки на тот момент - только вкус каши, мамин голос, напевающий "Сон приходит на порог", и то блаженное состояние, какого больше не бывало никогда в жизни.
      Старшую сестру и папу в тот период я ещё не помню: весь мир на тот момент - это мама и я.
      По рассказам мамы я с раннего детства была очень аккуратной девочкой, и где-то, на каком-то очень глубинном уровне памяти отложилось видение: я складываю друг с другом два чулка (!), лифик, к которому эти чулки пристёгивались резинками на пуговках... А, вот ещё один осколочек "витража"! Я в спальне намываю под стулом пол... носовым платком - "какой помощник у Папы Карло"!..
      Решение выйти замуж пришло ко мне тоже очень рано и очень сразу. Я твёрдо решила сочетаться браком со своим двоюродным братом. Мне было чуть больше трёх. Вадик ( 18.09.1950 ) - так зовут двоюродного брата, сына маминой сестры и моей тёти Гали - был на шесть лет старше, и о моих матримониальных планах не имел ни малейшего представления. А я твердила всем, что выйду замуж только за Вадика, потому что он нёс меня "на горбушке", когда мы все двоюродные - я с Ирой и он, Вадик, со своим старшим братом Борей ( 03.08. 1947 ) - бегали босиком по раскалённому жарким августовским бакинским солнцем асфальту к столовке, где старик-азербайджанец с большущей, плетёной из соломы сумкой, сидя на крыльце, торговал варёной кукурузой. Мои маленькие, с ещё нежной неочерствевшей кожей ступни ну никак не были готовы к такой экзекуции, как беготня босиком по горячей сковороде, с которой только и можно было сравнить раскалённый асфальт. Старший брат, Боря, нести меня наотрез отказался, - пусть идёт сама! - а вот Вадик - пожалел, чем влюбил меня в себя сразу и на всю жизнь, хотя теперь, конечно, эта любовь носит совсем иной характер. Но тогда...Тогда я была свято уверена, что замуж выйду только за Вадика. Что интересно, с Борисом именно с того похода за варёной кукурузой тёплые отношения у меня так и не сложились.
      
      Уже сейчас, по прошествии более, чем пятидесяти лет, бороздя просторы интернета, я поняла, что, оказывается, на своей шкуре испытала всю опасность исторически знаменитого Карибского кризиса, и именно сейчас, заглянув в соответствующий раздел Википедии для более точного освещения
      событий тех дней в своём повествовании, у меня от понимания всей серьзности тогдашней политической ситуации по спине целый муравейник "мурашков" пробежал.
      Было мне тогда в аккурат шесть с половиной лет, но я помню, как мама, одев нас потеплее, собрала небольшую хозяйственную сумку с какими-то то ли вещами, то ли продуктами... Было уже, очевидно, довольно прохладно, потому что в пмять врезалсь, что я в пальтишке, сшитом мамой из соштукованных кусочов тёмно-синего драпа, и застёгиваю большие двухслойные кремово-синие пуговицы. Иру в упор не помню! Как объясняла нам мама, ожидается землетрясение, и в случае его наала мы должны были бежать в бомбоубежище, которое было совсем рядом с нашим домом, напротив стоящего по-соседству общежития. Это только сейчас я задумалась: какое бомбоубежище при землетрясении, да и можно ли было спрогнозировать землетрясение, тем более тогда, болеее пятидесяти лет назад?! А ещё задаюсь вопросом, знала ли мама, о каком "землетрясении" шла речь? Скорее всего, нет, не знала. Больше того, так и не узнала, не догадалась сопоставить ставшие известными о Карибском кризисе факты с воспоминаниями о той тревожной ночи. Что говорить о маме, если даже я, более "продвинутая" в современном мире, только недавно догадалась, к чему мы должны были быть подготовлены той ночью!
      Карибский кризис 22-26 октября 1962 года!
      
      
       7. ТРИ КОПЕЙКИ
      
      Хотя эти воспоминания можно тоже отнести к первым впечатлениям, выделю их в отдельную главу, ибо потрясение от описываемого случая было сильнее, чем неизвестный мне тогда исторический Карибский кризис. А дело было так.
      Я всё в том же 5-ти - 6-тилетнем возрасте. За окном наша нехолодная бакинская осень, но я уже в пальто и в вязаной шапке... Мама в кухне занимается своими делами, являюсь я, вся такая радостная, возбуждённая. Ещё бы! Счастье такое привалило: я нашла аж... целых.... три....копейки!!!...
      - Мама! Мама! Я деньги нашла! - с радостным воплем врываюсь я в кухню. - Аж целых три копейки!
      Все ровесники, наверное, помнят, что за три копейки можно было купить не просто стакан газировки, а стакан газировки с сиропом!
      - И где же ты их нашла? - спокойно, не проявляя, по непонятным мне причинам, соответствующего событию энтузиазма, спросила мама.
      - Да во дворе! Там, у тутовника! - рассказывала я восторженно.
      - Ну что, прямо так и лежали эти твои три копейки? - допытывалась мама. Что-то, видно, не понравилось ей в моём рассказе. То ли уверенность была напускной, то ли глаза бегали... Не знаю! Голос мамин был спокойным. Убийственно спокойным! Это не предвещало ничего хорошего, но откуда мне тогда это было знать?!
      - Что-то я хожу, хожу каждый день и через двор, и по улице, но у меня, почему-то, никакие деньги не находятся! Разве это не странно? - гнула свою линию мама.
      - Ну у тебя не находятся, а у меня нашлись! - не сдавалась я ни в какую.
      Допрос с пристрастием длился долго. Мама не сердилась, не кричала, но своего добилась, я "раскололась".
      - Да это Жорка казарянский потерял, а я нашла! - поведала я.
      - Если ты знала, что потерял Жорка казарянский, то почему же ты не отдала эти деньги ему сразу, когда нашла?! - не унималась мама. - Это уже называется не нашла, а украла!
      Я уже рыдала, обливаясь горючими слезами, не зная, куда деваться от стыда: меня объявили воровкой!
      - Мамочка, я не воровка! Я верну эти деньги! Я пойду и положу их на то место, где я их нашла! - всхлипывая, пыталась реабилитироваться я. Но не тут-то было!
      - Нет, это не называется "вернуть деньги", - продолжала воспитательную пытку мама, - это называется "подбросить деньги"! Не нужно было их брать! Раз ты знала, что их потерял Жорик, нужно было сразу же ему их отдать! Вот теперь ты это и сделаешь, но не просто отдашь, а извинишься перед ним за то, что позволила взять себе эти три копейки!
      Я уже билась в истерике, представляя весь ужас от похода к Жорику домой. Видя, что я уже просто в полуобморочном состоянии, мама нашла способ смягчить свой приговор, усилив при этом воспитательно воздействие всей ситуации. Моя мудрая добрая мама!
      - Хорошо, мы пойдём с тобой вместе. Пусть и мне будет стыдно, если я так тебя плохо воспитала !
      И мы вместе отправились к Жорику.
      Размазывая сопли и слёзы, я, сгорая от стыда ещё и потому, что моя мама должна была разделить со мной этот срам, постучала в соседскую дверь, и, заикаясь попросив прощения, отдала свою злосчастную "находку" её истинному владельцу.
      Этот урок сослужил мне добрую службу, когда мне, уже самой ставшей мамой, пришлось решать подобную проблему с моими детьми.
      
      
       8. И СНОВА О ПАПЕ
      
      Всё чаще и чаще думая о папе, поражаюсь тому, как он, 14-летний щупленький мальчишка, практически ребёнок, сумел один из Котельнича, что в Кировской области, добраться до Батуми, сдать экзамены в мореходный техникум, поступить и выучиться на механика??? Как же рано взрослели наши родители! Сейчас, когда моей дочери 25, сыну почти 24, я считаю их ещё совсем детьми, названиваю почти ежедневно, особенно дочери, учащейся в Хайдельберге, и не представяляю их в подобной ситуации.
      Папа, в ту пору до такой степени блондин, что все друзья-приятели называли его не иначе как Борька-Седой, уехал в Батуми, что было, практически, на краю света от тогдашнего Котельнича. Он часто рассказывал о том, как непросто и голодно жилось курсанту мореходки, как из обуви имел только рабочие грубые ботинки, у которых вместо шнурков были тоненькие полоски такой же грубой как и у ботинок кожи. Как растёр этими сыромятными шнурками-ремешками ногу, отчего нога эта загноилась до такой степени, что началась уже гангрена и встал вопрос об ампутации... От перспективы стать безногим инвалидом спасла то ли уборщица общежития, то ли ещё кто-то - я уже и не помню в подробностях рассказ папы... Цена вопроса была - килограмм сливочного масла. Нет, это была не плата за лечение, а сырьё для приготовления по народному рецепту какой-то чудодейственной мази. Друзья папы, сами вечно голодные, растущие ещё мальчишки, скинулись, как папа всегда говорил в таких случаях, "по паре копеек", раздобыли где-то этот спасительный килограмм сливочного масла. Добрая тётка наварила какой-то мази, намазала и предупредила, что дёргать гноящуюся гангренозную ногу будет очень сильно, но что нужно терпеть. Папа, по жизни человек очень терпеливый ещё, наверное, с детства, и не предполагал, до какой степени сильно будет дёргать ногу! Рассказывая это всё с округлившимися от эмоций глазами, сам удивлялся, как он не упал с кровати: "За спинку держался!" - живописал он ситуацию.
      Нога была спасена и быстро стала заживать, чему невероятно удивились врачи - они-то уже "приговорили" папу к инвалидности!
      Годы учёбы в батумской мореходке совпали с началом и первыми годами Великой Отечественной войны. Конечно, все или почти все мальчишки рвались на фронт! Сначала их не брали - возрастом не вышли, потом, позже - берегли их как резерв, использовали как рабочую силу на судоремонтных заводах. В Батуми для ремонта и восстановления приводили на буксире искорёженные бомбёжками суда, иногда они приходили ещё своим ходом. Времени на то, чтобы перед ремонтом остудить судовые котлы, не было, на зачистку этих ещё неостывших котлов посылали мальчишек-курсантов. Работа была адова, но была война, и каждый вносил свою посильную ( и даже непосильную! ) лепту в дело приближения Победы и разгрома ненавистного врага.
      По окончании мореходного техникума папа был направлен в Баку, в Каспийское пароходство. Много позже, когда папа уже вышел на пенсию после более, чем 40-летней работы в качестве судового механика, - а был он старшим механиком нефтеналивного танкера, последним его судном был танкер "Большевик Караев", - у него развилась катаракта. После обследования в офтальмологическом центре Святослава Фёдорова, врачи сказали, что катаракта у него термическая . После расспросов о жизни и роде деятельности папы, они пришли к выводу, что заболевание глаз - "эхо" войны, последствие его работы по зачистке раскалённых судовых котлов.
      Это была маленькая страничка из жизни папы в годы войны.
      
      
       9. НЕМНОГО О МАМЕ
      
      После войны мама поступила в Ленинградский финансово-экономический институт, но организм, ослабленный военным недоеданием, никак не хотел привыкать к сырому и неласковому климату северной столицы. Мама стала часто простужаться, болеть, лёгкие были слабые, и врачи посоветовали ей оставить институ и уехать из Ленинграда. В противном случае она вполне могла заболеть туберкулёзом, заболеванием жестоким, в те времена трудно поддающимся лечению или совсем неизлечимым. Хотя, глядя сейчас на фотографии мамы ленингадского периода, с трудом можно было предствить, что эта улыбчивая и, опять же, судя по фотографиям, довольно сбитая девушка имела столь хлипкое здоровье.
      Оставив институт, мама покинула так полюбившийся ей Ленинград и через какое-то время поехала в Баку, к своей сестре. Выше я писала уже, что именно там, в Баку, познакомились наши с сестрой родители.
      Часто, думая о маме, задаюсь вопросом, было ли что-то, чего бы моя мама не умела.
      Она умела прекрасно паять, т.к. уже в Баку окончила техникум и получила диплом по специальности техник КИП ( контрольно измерительных приборов ). Имея на руках нас, двух ещё довольно маленьких дочерей, она окончила курсы кройки и шитья, причём, шила она так хорошо, что сшитые ею для нас платья принимали за фирменные, привезённые откуда-то с запада. Помню, когда я-двадцатилетняя, поехала с соседкой Жанной в Ленинград, меня на Невском проспекте остановила расфуфыренная, в крупных бусах и серьгах, напоминающих кремлёвские люстры, дама и, обойдя меня вокруг, беспардонно рассматривая, как новогоднюю ёлку, спросила:
      - Девушка, это на вас финское платье?
      Тогда, в середине семидесятых, писком моды были всевозможные кримплены, финлены, трикотины... А производили это всё фины, и финское платье - это было... ну очень круто!
      - Да нет, это платье мне мама сшила, - ответила я, стушевавшись от напора дамы.
      - Невероятно! А ваша мама принимает заказы на пошив? - с надеждой в голосе спросила эта тётя-мотя.
      - Да нет, она не шьёт чужим, по заказу. Да мы и живём не в Ленинграде.
      - Какая жалость! Какая жалость! - покачала головой, сокрушаясь, дама.
      Мы с сестрой часто, разговаривая по СКАЙПу, обсуждаем детали маминого гардероба тех лет, то, что мы общими усилиями вспоминаем. Все её платья... То шерстяное цвета "бордо" с синим атласным галстучком и юбкой-гофре, которое она делала сама, то из нежного маркизета с рисунком, напоминающим то ли сирень, то ли цветы "иудина дерева". Это платье было украшено оборочками на плечах, и платьев таких мама сшила два: себе и бабушке, своей маме.
      Мама всегда очень элегантно одевалась и папа иногда не без удовольствия рассказывал небольшой случай из времён начала шестидесятых годов.
      Тогда судно, на котором работал папа, стояло в доке судоремонтного завода и папа был на берегу, что случалось очень нечасто в жизни мамы с папой. Условились, что встретятся по окончании папиного рабочего дня, чтобы поехать в центр то ли по делам каким-то, то ли просто прогуляться, коли выпала такая радость - побыть вдвоём. Мама тогда не работала, занималась нашим воспитанием и пошла опять работать, когда я перешла уже в пятый класс. Папа ожидал маму у проходной завода в компании коллеги. Вдруг тот мужчина говорит:
      - Посмотри, какая красивая элегантная женщина идёт!...
      Папа оглянулся и не без гордости сказал:
      - А это моя жена.
      Мама тогда была в сшитом ею самой то ли из поплина, то ли из сатина ансамбле, состоявшем из зауженного в коленях платья с подрезами и сборочками на бёдрах и расклешённого жакета с рукавом в три четверти и большим белым шёлковым воротником, завязывавшимся бантом. Весь воротник был выстрочен ровными параллельными толстыми строчками, повторявшими форму воротника и создававшими иллюзию не просто шёлка, а шёлкового то ли пике, то ли репса...
      У меня так и стоит перед глазами образ мамы в этом недорогом, скорее всего, но выглядевшем шикарно ансамбле в стиле Жаклин Кеннеди! Только, думаю, Джеки явно уступала нашей маме. Мама была очень красива!
      Какие летние костюмы шила в те времена мама для папы!... Отстрочка шириной в миллиметр не сбивалась нигде по бортам пиджака! Это была мастерская работа.
      Кроме того, что мама умела великолепно шить и хорошо паять, она умела подбить нам задники туфель, зашить на них распоровшиеся швы. Наша бедная мама!.. Будучи почти всегда без мужчины в доме из-за специфики папиной профессии, ей самой приходилось таскать мешками картошку и лук, раскладывая всё это в ларях подвала, когда делала запасы на зиму. А какие ёлки она нам ставила!!! В то время в нашем южном городе купить ёлку к новому году было практически невозможно, но она, оббежав неоднократно все возможные точки, торгующие ёлками, умудрялась "урвать" две-три палки с несколькими веточками, которые, связанные умелыми мамиными руками, превращались в пушистую ёлку. Если ветки располагались не достаточно равномерно, то она высверливала в стволах этих ёлок-палок дырочки, куда плотно загоняла
      дополнительные ветки. Покупка ёлочных украшений была ежегодным ритуалом. Каких только игрушек у нас не было! И всевозможные выдутые из стекла чайнички и самовары, и огромные шары всех цветов и фасонов!... Особенно любимы нами были китайские игрушки: сделанные из стеклянных блестящих бусин паучки, стрекозы, фонарики и просто какие-то висюльки ... Ящик с ёлочными игрушками хранился в подвале, и я, уже довольно большая, лет 13-14-ти девчонка, во время летних каникул любила устраивать что-то вроде ревизии всех этих сокровищ, настолько хотелось повторения новогоднего чуда.
      В то время, в начале и середине шестидесятых годов, мы с Ирой посещали хореографическую студию, и каждый год все новогодние ёлочные представления во Дворце культуры НБНЗ ( Новый бакинский нефтеперерабатывающий завод ) давались силами участников этой студии. Какие это были ёлки! Ко всем выступлениям маме нужно было шить для нас костюмы. Несмотря на то, что я была в этой студии не только самая маленькая, но и самая младшая, я почти всегда была солисткой и выступала в главных ролях всех представлений. То я была Снегурочкой, то самым главным маленьким гномом, на изготовление бороды которому маме пришлось расплетать кусок толстой пеньковой верёвки, то "заводной куклой"... И всегда у нас с Ирой были лучшие костюмы, сшитые руками нашей мамы! Недавно в социальных сетях нашлась одна из бывших участниц той студии и тех представлений Татьяна Букина, теперь уже не худенькая высокая девочка, а солидная стройная дама. После нескольких коротких первых сообщений с объяснением того, кто она, первым её восклицанием было:
      - Помню, Леночка, тебя хорошо, и твою маму-мастерицу!
      Расписывая мамины таланты и способности, я уже и не упоминаю здесь о том, как она превосходно готовила и пекла, с какой фантазией могла накрыть праздничный стол. Уж чего-чего, а фантазии и выдумки ей было не занимать!
      Короче говоря, что бы ни делала мама, она делала это превосходно!
      
       10. КОГДА ПАПА БЫЛ В МОРЕ
      
      Я не помню будней своего раннего детства. Помню те дни, которые можно было отнести к праздникам. В такие дни мама наряжала нас в парадно-выходные накрахмаленные и наутюженные платья, сшитые ею, очень часто одинаковые, лишь по размеру разные. Заплетала тугие косички Ире - она была постарше и косички кое-какие в наличии уже имелись. Нагретыми щипцами наводила кудри и завязывала на макушке бант мне. Ленты у нас всегда были шёлковые, даже тогда, когда уже появились капроновые - не любила мама эти торчащие колом, желтеющие со временем и не желающие разглаживаться в местах узлов ленты из новомодной тогда синтетики. Шёлковых лент у нас было много, всех цветов и разной ширины. Висели они на перекладинке с внутренней стороны узкой створки шифоньера. Все эти приготовления означали одно: наступил день получения папиной зарплаты со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями в виде покупки обещанных ранее игрушек - мы никогда не клянчили, но если попросили и мама считала возможной такую покупку, то всегда выполняла обещание это купить, "когда папа пришлёт денежки". Вторым "вытекающим приятным последствием", ставшим ритуальным при наших "выходах в свет", было катание на водной карусели. Карусель эта находилась на приморском бульваре. Ох, какой у нас в Баку был, приморский бульвар! Хотя, почему был, ведь он и сейчас есть?! Нас там просто давно нет! Так вот, карусель эта водная находилась в аккурат возле кукольного театра, и было это всё в пяти минутах ходьбы от КАСПАРа - Каспийского морского пароходства, где мама по доверенности получала папину зарплату, когда сам он был в море.
      Изо всех сил стараясь не пуститься вприпрыжку, - мы девицы были послушные, воспитанные, не к лицу таким было в нетерпении скакать в самом центре города на одной ноге - с замиранием сердца подходили к окошечку кассы и - о, счастье, если каруселька как раз стояла в ожидании маленьких пассажиров! - занимали свободную лодочку в виде какой-нибудь рыбки или лягушки. Кассир нажимал "волшебную" кнопку и...
      Мы наслаждались этим скольжением по водной глади бассейна, этой прохладой, веющей с моря, визжали от восторга, если нас осыпало брызгами зелёной, уже зацветшей воды, но... Пять или десять минут этого счастья пролетали, как одно мгновение, каруселька останавливалась, но тут... Мама... отдавала... "запускальщику карусели"... билетики... ещё... на две или три поездки!!! Наша добрая, всё понимающая мама!..
      Когда папа был в море, а рейсы тогда были долгие, иногда по два-три месяца, вся наша жизнь была одним длинным ожиданием прихода папиного судна в бакинский порт. Никогда это не было в тягость, и, несмотря на отсутствие, папа, благодаря маме, незримо всегда присутствовал в нашей повседневной жизни. Ни одна конфетка, ни одна шоколадка у нас в семье никогда не съедалась кем-то втихаря или в одиночку - всё делилось на четыре части поровну и папина "доля" дожидалась его, припрятанная в шкафу или холодильнике. Все эти кусочки, завёрнутые в конфетные и шоколадные обёртки, торжественно извлекались на свет божий и презентовлись, как только папа возвращался домой!
      Никогда мама ничего не решала своей властью в одиночку: нужно посоветоваться с папой! Конечно, повзрослев, мы понимали, что это была только проформа, но, несмотря на вынужденное фактическое своё главенство в семье, мама смогла привить нам убеждённость и неоспоримость главенствующего положения именно папы, как бы долго он ни отсутствовал и насколько непродолжительным ни было бы его появление дома.
      Когда на нашей улице уже поставили телефонную будку, раз в несколько дней мама звонила в справочную пароходства, чтобы быть в курсе перемещений и возможного прихода папы из рейса. Все маршруты нам были известны и мы уже знали, из какого каспийского порта судно непременно должно было вернуться в Баку. К таким дням мама всегда готовила что-то особенное, все папины рубашки и брюки висели, отглаженные, в шкафу, носки были при необходимости отштопаны. Ну, естесственно, было, чего и выпить по рюмашечке.
      Помню, на письменном столе в одной из пустых чернильниц мраморного чернильного прибора с белым медведем всегда был запас "двушек" для телефона-автомата, и, повзрослев, мы с Ирой тоже бегали к заветному углу, чтобы позвонить в справочную службу пароходства по номеру, который помню до сих пор: 3-08-68.
      
       11. СЧАСТЛИВОЕ СЛОВО
      
      
      Папа нечасто бывал дома. Когда он был в море, жизнь шла своим чередом в режиме ожидания. Ожидания, когда он сойдёт на берег. И это были будни. Но когда, наконец, ЭТО наступало, это были праздники, имевшие своё конкретное название.
      
      Был опять ночной приход. Само собой, ждать, когда придёт папа, мама не позволяла - утром в школу, а прийти папа мог и под утро, ведь автобус-развозку могли и не дать. Но даже за закрытой дверью спальни я, полусонная, слышала всё-таки стук в дверь - три удара с небольшим интервалом - и, заплетаясь в ночной
      рубашке, босиком выскакивала в прихожку, чтобы повиснуть, хотя бы на минуточку, у папы на шее.
      Утром, проснувшись по будильнику, быстренько позавтракав - война войной, обед по расписанию, пусть школа хоть сгорит! - я неслать в "храм знаний", поскольку директриса уже разорялась в матюгальник-мегафон, пытаясь выстроить классы рядами. Шесть уроков пролетали быстро - школа никогда не была мне в тягость: и я, и старшая сестра были "энтузиастками школьного дела" и пропустить занятия могли только в самом крайнем случае. Нам повезло, школа была через дорогу от нашего дома, поэтому, чтобы опоздать на урок,
      нужно было здорово постараться. Обратный же путь всегда был затяжным: пока с подружками, нога за ногу, зайдёшь по пути в хлебный, пока распрощаешься... Иногда, прибежав домой, я, как ни странно, обнаруживала папу.
      Ур-р-ра-а-а-а! Папа сошёл на берег! ПАПА ВЗЯЛ КУЛЬТДНИ ! Что означало это загадочное непонятное слово, я узнала намного позже, а тогда...Тогда оно звучало для меня сказочной музыкой, ведь было синонимом слова "счастье".
      Как долго предстояло жить в состоянии счастья, зависело от количества этих самых культдней. Особо "продуктивным"
      счастье было, если культдни совпадали с каникулами, ведь в этом случае оно, это счастье, не ограничивалось выходными днями.
      Программа, в общем-то, всегда была известна и одинакова, иногда с небольшими экспромтами, и заключалась в планомерном посещении зоомагазина, зала непрерывного показа мультфильмов в кинотеатре "Знание", где папа умудрялся непременно и незаметно заснуть, но так же, вдруг, проснуться в "нужном месте" и заразительно, по-детски расхохотаться,
      глядя на пузатого волка из "Ну погоди!" в цветастых трусах. Помимо всех этих прелестей в программу могло быть включено посещение магазинчика для филателистов, что был возле кинотеатра "Вятан", и тира напротив непостроенного ещё тогда Дворца имени Ленина.
      Что интересно, осознанно я помню папу именно с этого периода, когда мне было уже лет двенадцать-тринадцать. Папу из моего более раннего возраста я помню эпизодически - сказалось редкое папино присутствие дома из-за длительных рейсов - папа был старшим механиком на танкере в Каспийском пароходстве или КАСПАРЕ, как его ещё называли ( и это тоже долгое время было непонятным и каким-то особенно важным словом для меня).
      Иногда бывали и особые "выходы в свет", как то: посещение выставки "Природа и фантазия" или нанесение визита папиному другу дяде Абраму, что жил в Крепости, как раз там, где в фильме "Бриллиантовая рука" в кадре появляется осёл. А как-то раз мы ходили даже на выставку собак! Вот где было настоящее счастье!
      И такая львиная доля счастья доставалась мне одной, поскольку у старшей сестры были уже совсем другие интересы.
      А ещё были семейные выходы в Молоканский сад "по сосиски". Звучит смешно, но те кто застал это время - меня поймут.
      Дело в том, что одно время сосиски были огромным дефицитом и, дабы получить больше"навару", все они какими-то особыми путями попадали во всякого рода забегаловки. В Молоканском садике - это его неофициальное название, а "в миру" он назывался "Сад 9-ого января" - было очень приличное, очень подходящее для летних семейных посещений кафе, где подавали горячие сосиски и такой же горячий, с пылу, с жару, чурек. А горчица там была!!!... "Крышу" сносило! Вот туда-то мы и ходили иногда всем семейством.
      Но были эти "культдни", увы, непродолжительными. Или мне казалось так, потому что хотелось, чтобы счастье это - ПАПА ДОМА! - длилось как можно дольше?.. Наступал день, когда, в очередной приход судна в порт, папа должен был опять, с туго набитым всякими вкусностями небольшим саквояжем, неспеша поднявшись по трапу, ступить с причала на борт. Мама в таких случаях отпрашивалась на несколько часов с работы и мы, внешне весёлые, но очень грустные в душе, шли провожать папу.
      Наступал момент, когда отдавали швартовы и судно отчаливало. Папа в это время должен был находиться в машинном отделении, но мы терпеливо ждали, когда, прогудев прощально, эта, казавшаяся мне тогда огромной, посудина брала курс в открытое море.
      Вот тогда на корме появлялся папа ( наверное, поэтому я всегда больше любила корму, чем нос )! Он не махал нам. Он просто стоял, опираясь на леера и смотрел на нас. А мы оставались ждать. Ждать очередного прихода. И КУЛЬТДНЕЙ!
      Оказалось, что слово "культдни" расшифровывалось очень просто - культурные дни, и представляли собой самые обыкновенные отгулы за выходные дни, проведённые в рейсах. Но слово "отгулы" не говорило мне ни о чём. А вот "культдни"!.. Культдни - это счастье!
      
      
       12. МУЗЫКА
      
      Когда Ира ( 15.01.1952 ) перешла во второй класс, её отдали в музыкальную школу обучаться игре на фортепиано. Дома пианино у нас тогда не было, и, чтобы Ира могла подготовиться к очередному музыкальному уроку, мама, заручившись разрешением школьного начальства, по вечерам водила её в музыкальную школу, когда там уже заканчивались все занятия и оставались только технички. Иногда она брала меня с собой, но чаще я оставалась дома одна, запертая мамой на ключ. Ранней осенью это не доставляло мне никаких неприятностей - у девочки пяти лет была масса своих дел, которыми можно было заняться в мамино с Ирой отсутствие. Но ближе к зиме, когда день заканчивался так бысто и резко, как-будто кто-то взял и, просто-напросто, нажал тумблер выключателя, оставаться пяти-шестилетней девчонке дома одной было жутковато. Обычно это случалось, когда была плохая погода, ветер - а какие ветры в Баку, знают все, кто там бывал хотя бы однажды! - и дождь. В такие "оставленные" вечера время тянулось бесконечно. Я, взобравшись коленками на стул, прижавшись лбом к стеклу кухонного окна, вглядывалась в темноту и замирала от страха: ветер порывами швырял в стёкла, будто пригоршнями, крупный дождь, раскачивал ветки тутовника, который летом заляпывал сочными приторными ягодами не только тротуар, но и наружный кухонный подоконник... Но самым ужасным были крики младенцев! Это я потом, много позже узнала, что были это никакие не младенцы, а... гуляющие сами по себе коты, для которых тогда, по-моему, круглый год был один нескончаемо длинный март. Тогда же я была свято уверена, что это кричали чьи-то брошенные дети. Так как пианино в Баку тех лет купить было практически невозможно, муки мои продолжались, наверное, года два, после чего папа взял отпуск и поехал в Белоруссию, производившую тогда прекрасные, одноимённые с республикой фортепиано.
      Я до сих пор помню, как во двор въёхал грузовик, на котором стояли два здоровенных, из неоструганных досок ящика: одно пианино было для нас с Ирой, второе - для соседей сверху, Мельниковых, которые пропросили папу купить инструмент и для их сына Жени. У нас началась новая эра - эра пианино!
      Доступ к его чёрному глянцевому телу строго контролировался на предмет чистых рук мамой - а вдруг, о ужас, на пальце чернильное пятно?!
      Ко времени моего поступления в первый класс общеобразовательной школы было твёрдо решено, что, помимо параллельного со школой посещения хореографической студии, я буду учиться и в музыкальной школе. Решение этого вопроса не стали откладывать в долгий ящик, и в последнюю перед началом учёбы в школе весну я успешно прошла вступительное собеседование в музыкальной школе Љ 15. Естесственно, по решению мамы с папой и я должна была учиться игре на фортепиано, но моя душа рвалась к скрипке, все мои помыслы были лишь о том, как я, играя на скрипке под аккомпанемент фортепиано Иры, шмякну её, сестру мою старшую, смычком по макушке за фальшиво взятую ноту. Смешно? Конечно! Но мне же было всего семь лет, а Ира никуда не хотела брать меня с собой - разве не важное основание для таких музыкально-карательных мер с моей стороны?!
      Так началась моя учёба в музыкальной школе, которую я, учась, в общем-то, с удовольствием, и окончила. И училась бы дальше - было такое желание, даже мечта, - если бы не обстоятельства, о которых писать, думаю, ни к чему - больно уж тривиально всё это, невесело и долго.
      Да, люблю фортепиано, но... нет-нет да и сожмётся душа, защемит в сердечке при звуках оставшейся на всю жизнь любимой скрипки.
      
      
       13. ДНИ РОЖДЕНИЯ
      
      Так сложилось, что мой и мамин дни рождения отмечались всегда только в семейном кругу. Дни рождения папы и Иры отмечались "публично". Папин, так как он бывал дома редко, отмечался с приглашёнными гостями, друзьями и сослуживцами по "круглым" юбилеям. Дни рождения Иры отмечались регулярно с друзьями и подружками класса, наверное, с восьмого: Ира была комсомольской активисткой не только в классе и школе, но и в районе, и жизнь вела бурную, в отличие от меня. К тому же так уж выпало, что мой день рождения приходился на весенние каникулы и потому проходил незамеченным в классных и школьных кругах. Но даже без толпы приглашённых друзей-подружек, без шумных компаний день рождения всегда был ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!
      Едва продрав глаза ото сна, именинник попадал в атмосферу особой заботы и внимания. Ему можно было всё: ничего не делать по хозяйству, капризничать, с любопытством заглядывать в холодильник - а что там есть вкусненького по случаю дня рождения?.. Подарки, вроде бы и не обговаривались зарание, но задолго до "дня Ч" брались на заметку все желания, предпочтения и нужды, и для "новорождённого", как бы он ни ожидал получить желаемое, подарки всегда были сюрпризом. Конечно, за свою долгую жизнь я получила много подарков, в основном от моих родных, много было дней рождения, но помнятся больше всего три из этой череды ежегодных одариваний сюрпризами.
      Я просыпаюсь. Комнаты залиты ярким солнечным светом - 27 марта в Баку, по-моему, всегда был солнечным днём. Ещё бы, ведь это МОЙ день рождения! Как могло быть иначе?! Из кухни доносятся приглушённые голоса - мама утихомиривает Иру: именинник может дрыхнуть, пока пузыри не полезут из известного места, нужно вести себя тише!
      Выйдя из спальни в большую комнату ( она так у нас и называлась - большая комната, а спальня - маленькая комната ), я, ошарашенная, останавливаюсь, как вкопанная. Или как в столбняке... Это как вам больше нравится. Возможны, как говорится, варианты. И как тут не остолбенеть?! Большой квадратный стол, накрытый новёхонькой жёлтенькой скатертью с мережкой, - скатерть эта на всю жизнь осталась моей любимой, и, хоть и ветхая до неприличия, жива до сих пор! - а на столе, в высокой витой голубой вазе, жёлтые, с оранжевой, обрамлённой мелкой рюшечкой серединкой-граммофончиком, крупные цветы невиданной мною до того дня красоты, источающие нежнейший аромат! Рядом с вазой - овальное резное, зелёного то ли хрусталя, то ли стекла блюдо, - и оно живо до сих пор у Иры в Эри, в США! - а на нём горочкой ромбики чего-то печёного, золотистого и очень вкусно пахнущего. Лимонный пирог!
      Но на этом сюрпризы не кончились! На столе, прислонённое к вазе с цветами, сидело чудо-чудное - лохматая обезьянка-шимпанзе, продукт игрушечной промышленности ужасно "заграничной" тогда ГДР ( Германская Демократическая Республика ). Обезьянку-шимпанзе нарекли Мэри, но иногда, любя, называли её Читой. Она стала моей любмой игрушкой.
      Это был мой пятый день рождения. Именно с этого дня появилось осознание дня рождения как праздника с подарками и сюрпризами, праздника, когда именно ты - пуп Земли, центр Вселенной и гвоздь программы в одном лице.
      Как я уже написала, жёлтенькая скатерть с мережкой и зелёное блюдо живы до сих пор. Жива и голубая ваза! Лимонный пирог стал моей кулинарной "фишкой", а Мэри, с погрызенным то ли мышками, то ли молью фетровым носом, с неоднократно ремонтированными руками-ногами, лежит у меня в коробке вместе с моряком-Андрюшкой, подаренным мне бабушкой Валей годом позже. Невиданной красоты цветами были ставшие позже банальными трубчатые нарциссы.
      
      Вторым знаменательным для меня днём рождения стало моё восьмилетие, если можно так выразиться.
      Папа был в тот период на берегу. То ли судно на ремонте было, то ли папу на курсы повышения квалификации отправили - не знаю. Собственно, причины присутствия папы дома были мне, как это сейчас говорится, параллельны. Или фиолетовы. Наверное, фиолетовы - мне это определение нравится больше, хотя фиолетовый - не из любимых мною цветов. Был у папы друг. Вернее, друг есть и сейчас - папы уже нет. Дядя Алик. Альберт Михайлович Приступа. Что интересно, папа был на пятнадцать лет старше дяди Алика, но это не мешало им быть друзьями, несмотря на диаметрально противоположную по судовым мерка профессиональную деятельность: папа был старшим механиком, а дядя Алик, или Алюля, как его называли мама с папой, был штурманом, одним из помощников капитана. Значит всё-таки судно было на ремонте - не могли на курсах повышения квалификации одновременно быть штурман и механик! Ну так вот. Дядя Алик был молодым, бесшабашным, ужасно остроумным и эрудированным. Мы все любили его.
      В то время моей мечтой был аквариум, и наступивший день рождения давал мне все основания надеяться, что это жгучее желание, наконец- то, исполнится, т.к. дядя Алик пообещал мне подарить этот самый аквариум. В центр поехали втроём: я, папа и дядя Алик. Но если два моряка на берегу, то как они могут, находясь в центре города, в непосредственной близости от своего незабвенного, горячо любимого и одновременно ненавистного КАСПАРа ( Каспийского морского пароходства )... Ну никак не могут они туда не зайти! Я не знаю, чем, как и кто занимал или отвлекал меня, но по своей детскости я даже не заметила, что папа и дядя Алик где-то с кем-то в этом самом КАСПАРе уже отметили встречу. В зоомагазине мы все были уже в приподнятом настроении: я по причине дня рождения и наступления момента "сбычи мечт", а папа с дядей Аликом по причине посещения КАСПАРа. Корече, АКВАРИУМ И РЫБКИ БЫЛИ КУПЛЕНЫ! Всё остальное не имело для меня никакого значения. Было лишь одно желание: скорее попасть домой и заняться всей этой живностью. Но не тут-то было! Как говорится, гулять, так гулять! Дядя Алик пошёл, что говорится, "в разнос": помимо аквариума и сопутствующих ему прибамбасов он решил, почему-то, подарить мне люстру! С какого такого перепугу именно люстру - не знаю, но, наверное, потому, что зоомагазин находился неподалёку от магазина "Свет", располагавшегося на Торговой, как называли её в народе, улице. Люстра была ультрамодной: огромная, на три рожка, молочного стекла "тарелка", расписанная по краю каким-то жёлтеньким орнаментом. Все бы ничего, но... вскоре после покупки люстры, тут же, на улице, дядя Алик грохнул эту самую пресловутую "тарелку"! Ничуть не смутившись, дядя Алик заходит в магазин "Свет" и покупает вторую точно такую же люстру: широкая душа, деньги - это мелочи жизни, мусор! Нужно было видеть лица продавщиц в этот момент.
      Вся эта история с люстрой никаким боком меня не взволновала ведь меня ждал МОЙ аквариум и МОИ рыбки - что мне какая-то там разбитая люстра!
      Что было по возвращении домой, как прошёл остаток моего дня рождения - я уже и не помню. Зато всё наше семейство очень хорошо помнит и рассказывает до сих пор уже нашим отпрыскам историю с пробуждением дяди Алика после моего дня рождения, а именно то, как дядя Алик, проснувшись утром, нашарив свои брюки, как попало валявшиеся на стуле, потянул за штанины, а из кармана вывалилась монетка. Дядя Алик наклонился....
      - Тоже деньги! - сказал дядя Алик и убрал в карман.... ОДНУ КОПЕЙКУ.
      К сожалению, радость от получения столь желанного аквариума, очень скоро сменилась огорчением и слезами: рыбки стали безжалостно дохнуть, что было неудивительно, т.к. опыта по ведению "рыбного хозяйства" не было не только у меня-восьмилетней, но и у моей мамы - папе заниматься всем этим было некогда и были ль у него какие-то знания в этой области, не знаю.
      Рыбки плавали на поверхности кверху пузами, а я, заливаясь горючими слезами, причитала:
      - Ры-ы-ыбочки, мо-о-ои-и-и хоро-о-ошенькие-е! Ну почему же вы у-у-умерли-и-и???
      Глядя на всю эту трагедию, мама, как могла, упокаивала меня. Добрая мудрая моя мама нашла выход, нашла способ меня успокоить:
      - Леночка, доченька, не плачь, моя хорошая! А мы сейчас давай спустим этих мёртвых рыбок в туалет, они попадут там в воду, а оттуда по трубам - в море или океан, и оживут!
      Ох, как легко было меня, дурёху, обмануть! Слёзы моментом высохли, в глазах - радость и надежда на рыбье воскрешение...
      - Правда? Они оживут? Давай же скорее смоем их в туалет!
      Это был мой восьмой день рождения. Второй из запомнившихся особо.
      
      Мне двадцать один год. За накрытым столом мама, папа, Ира, Сергей - первый муж Иры, и кто-то ещё, несколько человек, но кто именно - не помню. Наверное, была ещё моя лучшая школьная подруга Мила Чернушенко ( сейчас она уже 36 лет как Кочубей ), свекровь и свёкр Иры и, по-моему, папин товарищ Петер. Петер - это прозвище, "в миру" он был Владимиром Петровичем Поддубняком, вторым механиком у папы и его заместителем во время отсутствия на судне.
      На тот момент жгучим желанием моим были золотые серёжки. Уши у меня были непроколоты, но желание от этого не становилось менее жгучим.
      Застолье только-только разгорелось, когда папа встал, засунул руку глубоко в карман брюк - у него это получалось как-то особенно, игриво и интригующе. Таким же, каким-то особенным, только ему присущим движением он извлёк из кармана руку, зажатую в кулак.
      - Дай руку, - велел он мне.
      Я протянула ладошку.
      - Ты хотела серёжки- колечки? "Колечек" не было, купил вот эти.
      На моей ладони лежала маленькая коробочка из ювелирного магазина. Я открыла. Там лежали серёжки необыкновенной, как мне тогда показалсь, красоты!
      - Дай-ка и мне посмотреть, - попросила сидевшая рядом со мной Ира, - Можно примерить?
      - Не надевай! - вдруг как-то резко сказал папа.
      Ира, смутившись, посмотрела на серьги в коробочке.
      - Очень красивые! - сказала она растерянно.
      У Иры к тому времени уши уже были проколоты и она благополучно носила тоненькие большие "цыганские" кольца.
      - Ирочка, доченька, я в этом году на твоё двадцатипятилетие тебе ничего не подарил... - продолжил папа после некоторой заминки - Держи!
      Папа театральным жестом залез в другой карман брюк, вытащил зажатую в кулак руку, взял за руку Иру и... вложил в её ладошку точно такую же, как у меня, коробочку. С точно такими же серёжками!
      - Только, доченька, извини, они чуть-чуть дешевле ведь сегодня день рождения у Лены, поэтому ей дороже.
      Я взглянула на ярлычок, привязанный к серёжкам. Да, серьги были дешевле моих... на целый...РУБЛЬ.
      История с серьгами Иры имела грустное продолжение. Когда мы все оказались беженцами в Саратове, Иру обворовала её знакомая, унеся всё золото. Конечно, все мы долго горевали по этому поводу, но однажды... Однажды, зайдя в саратовский "Детский мир", в ювелирном отделе ( довольно странный для "детского мира" отдел! ) мы увидели точно такие же, какими были украденные серьги! Денег при себе не было. И не при себе тоже не было. Да и стоили они недёшево по тогдашним меркам. Не зная ещё, где и как мы добудем деньги, попросили продавщицу отложить нашу "находку" до завтра. Примчавшись домой, мы выскребли все "сусеки" с нашими личными заначками. Это не были деньги утаённые от мамы и папы, когда мы жили, практически, одним кошельком. Это были деньги, припрятанные каждой из нас на "чёрный день" для нас всех. На следующее утро мы примчлись в магазин к его открытию. Продавщица, увидев нас, удивилась:
      - Честно говоря, не думала, что придёте - время-то не для покупок серёжек, выжить бы.
      Возвратившись домой, Ира надела обновку и предстала перед папой. Папа, папа! Как его не хватает! Добрейший, наивнейший и бесхитростнейший человек!
      - Ой, доченька, серёжки нашлись?! Милиция нашла?!
      Мы не оставили его в наивном заблуждении на счёт нашей доблестной милиции и рассказали всё как на духу.
      Сейчас, часто разговаривая с Ирой по СКАЙПу, мы часто вспоминаем и историю дарения этих серёг, и историю с их похищением. Но с особой радостью говорим о "возвращении" этих серёг, о том, что, несмотря на вторичность, удалось таким образом сохранить папин подарок. Много позже у Иры сложилось вот такое стихотворение, которое я считаю лучшим из всего, написанного ею:
      
      Серёжка в ухе медленно качнулась,
      Когда мне ветер волосы сдувал с лица.
      И снова, вспомнив о тебе, я улыбнулась...
      
      Кусочек золота на память от отца...
      
      ~
      ( Ирина Серебрякова 26 мая 2013 г. Erie, PA )
      
      
       14. МЫ С ИРОЙ
      
      Так уж получилось, что я оказалась младшей. Судьба, так сказать! Четыре года разницы между нами в разные периоды нашей жизни по-разному влияли на наши взаимоотношения. Когда я была совсем маленькой, сестрица моя даже умудрялась извлекать из моего младшинства пользу для себя. В детстве, в пятилетнем возрасте, она страсть, как любила крутиться перед зеркалом. Чтобы пресечь эти её кривляния, мама завесила огромное зеркало трюмо старыми газетами и строго-настрого запретила Ире эти газеты срывать. Это было время, когда я только училась ходить и, делая неуверенные шаги, постоянно нуждалась в опоре. Такой опорой иногда и служило наше на тот момент завешенное газетами трюмо, цепляясь за которое, чтобы не упасть на "пятую точку", я невольно делала то, что было запрещено Ире: срывала с зеркала газеты. Сестра моя быстро сориентировалась и всячески поощряла мои тренировки в ходьбе возле зеркала:
      - Рви, рви, Леночка! Тебя мама не будет ругать, ты же маленькая!
      Все дети дошкольного возраста подвергались, да и сейчас подвергаются пытке "мёртвым" часом". Ну как можно спать днём, когда во дворе столько всего интересного?! Ирина быстро просекла, что и здесь её старшинство ей на руку. Как-то она засобиралась во двор, хотя было время дневного сна. Мама, заметив её сборы, с удивлением выловила её у двери:
      - И куда это ты собралась, интересно знать?
      - Во двор! - не моргнув глазом "выстрелила" моя старшая сестрица.
      - Какой двор? Спать нужно!
      Ирка прищурилась, руки в боки:
      - Да? А с Леночкой гулять кто будет?
      Конечно, позже у неё пропало желание гулять со мной, для этого были многочисленные подружки-соседки, и ей частенько приходилось отбиваться от меня, мелюзги, пытавшейся увязаться за ней в какие-нибудь, не всегда позволяемые мамой "походы". Её желание отделаться от меня было ничуть не меньше моего желания непременно пойти с ней. Для достижения своей цели я прибегала даже к шантажу:
      - Не возьмёшь меня с собой - скажу маме, что ты с девчонками на бассейку ходила! Вот тебе влетит, ведь мама строго-настрого запрещает туда ходить!
      Став старше, я, конечно, отказалась от такого "гнилого" метода воздействия на сестрицу, да и мама изменила политику, признав право Иры на свою, независимую от меня девчачью жизнь. Да если честно, то и у меня появились и свои подружки, и свои увлечения, никак не пересекавшиеся с интересами Иры. Но до определённого возраста мы и болели вместе, и в балетную студию вместе ходили, и на плаванье во время летних каникул... Мы часто вспоминаем, как мы "хором" болели, по-моему, корью. Во двор нам, естесственно, выходить было нельзя, были мы тогда уже школьниками обе, или только Ира - не помню. Помнится, что мы, умирая от скуки, улеглись с ней вдвоём на диван. Окно большой комнаты было затянуто какой-то тканью... Наверное, красной, как рекомендовали тогда врачи. Мама, судя по всему, ушла в магазин - должен же кто-то продукты принести. Мы копошились под одеялом в вечном споре, кому лечь у стенки, а кому у края. Спор был нешуточный - крайнее место считалось престижнее, "взрослее", и Ира, в конце концов, зажала меня у мягкой спинки дивана. Что ей взбрело в голову - не знаю, но она вдруг заявила, тараща в испуге глаза:
      - Лен, я ничего не вижу! Я ослепла!
      Я от такой новости вошла в ступор, но сразу, конечно, не поверила - притворяется Ирка. Но "свежеослепшая" Ирка очень убедительно шарила в воздухе руками в поисках меня, спинки дивана... Короче, она меня убедила! Я поверила! Что тут началось!.. Такого ужаса - сестра ослепла! - я не испытывала, по-моему, больше никогда в жизни! Я, рыдая и размазывая по лицу слёзы и что-то, усиленно вытекавшее из носа, пыталась обнаружить хоть какие-то признаки её зрячести. Увы! Ирка, как она заявила и успешно демонстрировала, ослепла окончательно и бесповоротно. Я подняла такой вой, что тут не на шутку испугалась уже моя сестрица. Сообразив, что её "спектакль" зашёл слишком далеко, она принялась меня успокаивать:
      - Лен, ты что? Я же пошутила!
      - Ду-ура! Кто так шу-утит! Я же тебе пове-е-ерила, я же испугалась за тебя! - подвывала я, икая.
      Не помню, застала ли мама весь этот ужасный спектакль, но ... Скуку тогда как рукой сняло, но веселье, почему-то, так и не наступило.
      А случай этот вспоминаем до сих пор, только теперь уже - смеясь.
      Помнится ещё, как мы вместе страдали по поводу "кончины" гипсового бюста А. М. Горького. Разбила-то его Ира, но страдали мы обе: она от страха перед наказанием, хотя, какое, к чёрту, наказиние - нас никогда не наказывали за разбитые чашки тарелки, но ведь это был БЮСТ ГОРЬКОГО! - а я из солидарности. Ирина плакала и всё время подвывала какую-то душещипательную песню. Слов не помню, но мелодия до сих пор нудит в ушах. Ире было лет тринадцать, мне, соответственно - девять. Дело было поздним вечером, мы были, как ни странно, одни, и с обречённостью ожидали "вынесения приговора". Пришла мама, выяснила причину "великой скорби" и сказала:
      - Ну разбила и разбила! Жаль, конечно - столько лет стоял, - но, думаю, проживём и без него.
      Но особенно памятен для нас один случай, где особенно осознанно Ира по причине своего старшинства приняла львиную долю "страданий" на себя.
      Дело было в новогоднюю ночь. Сколько лет нам было - не знаю, но у нас уже был наш первый чёрно-белый "Радий - Б". Тот Новый год был особенным - папа был дома! - и мама с папой приняли нелёгкое для них решение уйти вдвоём - в кой-то веки раз! - на новогодний бал в Клуб моряков. Мы с Ирой, наевшись праздничных вкусностей, улеглись вдвоём в кровать, включили телевизор и предались "развлечению" - шёл Новогодний огонёк, новое и "забойное" для того времени зрелище. Время было позднее, естественно, мы стали клевать носом, но упорно изо всех сил таращились на экран. Когда "таращиться" стало ну совсем уж невмоготу, посовещившись приняли решение:
      - Давай сделаем так: пятнадцать минут смотрю телевизор я, а ты спишь, потом - наоборот! - мудро распорядилась моя сестрица. Сказано - сделано, благо, будильник стоял рядом, можно было "не отходя от кассы" следить за временем. Пробуждаться каждые пятнадцать минут было сродни собачьей пытке, и Ира проявила великодушие:
      - Ладно, спи мою "долю" - я же старшая, я потерплю.
      Когда ночью вернулись мама с папой, мы обе дружно смотрели двадцатый сон, а экран телевизора мельтешил "снегом" - не было тогда вещания сорок восемь часов в сутки, всё имело свой конец. Наутро, проснувшись, мы радостно рассказывали, какое мудрое решение мы приняли - смотреть телевизор по очереди.
      - Вот дурынды! А телевизор выключить и лечь спать, не догадались? - риторически вопрошал папа, хохоча.
      Конечно, воспомнания бесконечны, но эти!.. Эти особенные!
      
       15. Я И ШКОЛА
      
      Как и все норамльные советские дети, в первый класс я пошла, когда мне исполнилось семь лет. Это бы 1963-ий год. За несколько дней до начала учебного года мама повела меня в школу, что только-только была построена - краска, наверное, ещё не успела высохнуть - для знакомства с моей будущей учительницей. На пришкольной площадке собралось много таких же как и я будущих первоклашек, толпящихся отдельными группами. У всех был немного растерянный, а у некоторых и испуганный вид. Боясь потеряться в толпе, каждый держался за руку мамы или папы, многие были с бабушками-дедушками - такое событие как поступление любимого дитяти в школу было важной вехой в каждой семье. Мама подвела меня к группе, собравшейся вокруг молоденькой женщины. Но это я сейчас понимаю, что она была совсем молоденькая, - было-то ей всего двадцать восемь! - а тогда я подумала, что мне не нравится эта тётка в чёрном в крупный белый горох шёлковом платье. Была она круглолица, голубоглаза, с очень светлыми, лёгкими волнистыми волосами, которые ратрепал наш бакинский ветер. Знакомясь с родителями и детьми, она рассказала, что будет вести 1-ый "Б" класс, и что зовут её Валентина Фёдоровна Парфирова ( 02.07.1935). О чём она рассказывала ещё - я, конечно же, не запомнила. На следующий день, первого сентября, мама торжественно повела меня в школу. Косички "бубликами", комбинированное платьице - белое сверху и синяя в горошек или в какой-то похожий рисунок юбка. Оказалось, что наша школа как раз торжественно открывалась, и что самое интересное и замечательное, что перерезать красную ленточку, символизирующую открытие школы, выбрали, почему-то, меня! Но что оказалось ещё интереснее, так это то, что на следующий день в городской газете, а может это была и республиканская газета, появилось фото, где ленточку разрезает совсем другая девочка, темноволосая, судя по всему - азербайджанка! Вот такие метаморфозы!
      Когда нас стали рассаживать по партам, то один мальчик вдруг заявил тоном, не терпящим никаких возражений:
      - А меня вот с этой девочкой посадите! Я её знаю - её сестра учится в одном классе с моим братом!
      Так я оказалась за одной партой со Славиком Луниным. Ира и в самом деле училась в одном классе с его старшим братом Володей. Я не помню, как долго продолжалось наше совместное "сидение", но помню только, что мы с ним постоянно ссорились - ну никак не брал нас мир! Что интересно, сейчас, когда нам обоим под шестьдесят, мы с ним очень хорошие друзья, хотя и общаемся лишь в интернете - живём в разных государствах.
      Ученицей я была с первого дня очень прилежной, аккуратной, хотя, конечно, бывали и "косяки". Помню, в один из первых школьных дней, когда уже задали писать какие-то палочки, я, вопреки маминому предупреждению не садиться за уроки без неё, пока она не придёт из магазина, всё-таки решила проявить инициативу - что я, маленькая что ли, без мамы с этими дурацкими палочками не справлюсь?! Открыла тетрадь, начала старательно выводить наклонные палочки, и что-то, как мне показалось, так медленно это всё продвигалось, что я решила ускорить процесс: начала "встречное движение" палочек с противоположного конца строчки. Писала, писала, и... Палочки не "встретились" - я ошиблась на одну клеточку, написав палочки ниже. Пришла из магазина мама, а я вся бьюсь в рыданиях - испортила тетрадь и палочки. Я не буду описывать содержание воспитательной беседы, проведённой мамой, но запомнила надолго, что не везде и не всегда нужна поспешность.
      Училась я хорошо и охотно, причём, эта любовь к учёбе сохранилась у меня по сей день. Валентина Фёдоровна оказалась никакой не "тёткой", а ПЕРВОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕЙ, о которой вспоминаю с теплом и благодарностью всю жизнь.
      
      
      
       16. ЖИВНОСТЬ
      
      
      Сколько себя помню, в отличие от Иры мне всегда ужасно интересно было что-то сажать, проращивать, укоренять, выкармливать кого-то... Отношения с "братьями нашими меньшими" складывались у меня как-то очень своеобразно. Лет в пять я притащила с помойки чёрного щенка. В полном смысле с помойки! Из ямы возле деревянного магазинчика "дяди Саши", что был через дорогу от нашего крайнего на тот момент дома, в которую сваливали мусор из близлежащих домов. Как я достала заморыша-кутёнка со дна этой ямы, известно, наверное, уже только одному Богу, поскольку добраться до этого самого дна нормальному человеку было, практически, невозможно: мусор, вонь, мухи, а яма-то глубо-о-окая была. Притащила я эту псину на вытянутых руках, держа бедолагу за шею так, как-будто собиралась придушить. Мамуля, конечно, в обморок не упала, хотя, думаю, была близка к этому. Щенок оказался молодой сучкой, которую мы окрестили, вполне подходяще обстоятельствам её появления, Найдой. Шерсть Найды была вся в колтунах, под которыми очень уютно чувствовали себя мириады блох и толстые, напившиеся щенячьей крови клещи. Мама псину вымыла, клещей повыдрала, но не знала, что делать с постоянно гноящимися глазами Найды. Вскоре из рейса пришёл папа и сказал, что для лечения собаку нужно кормить серой.
      Как и большинство дворняг, Найда оказалась очень умной, демонстрируя свои способности во время "воспитательного процесса", которым занимался, в общем-то, только папа в свои редкие и непродолжительные "набеги" домой. Описывать всё, что было связано с моей первой собакой не буду - действительности уже не помню, а сочинять "ненаучную фантастику" не хочу. Помню только, что в один печальный день в нашем дворе появился "собачий ящик" - машина и особая категория людей, занимающихся отловом бродячих собак. Почему "особая категория людей"? Да потому что, как я думала тогда и думаю до сих пор, нормальный человек не сделает источником дохода убийство ни в чём не повинных животных, к тому же, как часто оказывалось, и зарегистрированных в определённых "собачьих" ведомствах.
      Попала под "раздачу" в собачий ящик и наша Найда, так как дома никого не было, а она, не будучи в чистом виде домашней псиной, бегала днями напролёт по улицам.
      Горю моему не было предела! Я рыдала, выла и обливалась слезами, узнав о печальной участи моей Найды. Мама, чтобы как-то успокоить меня, придумала легенду, по которой "нашу Найду взяли служить на границу - она же вон какая умная у нас"! Вцепившись в эту историю, как утопающий за соломинку, я вмиг "просохла", и с сияющими глазами, полными веры в такую удобною и приятную легенду, поскакала во двор, чтобы рассказать всем друзьям-приятелям о нашей умной Найде-пограничнице.
      Что интересно, в легенду эту я свято и наивно верила лет до пятнадцати, будучи уже довольно взрослой, но, как оказалось, полнейшей балдой.
      
      С кошками у меня любовь была довольно своеобразная. У соседей, Авдеевых, был кот Васька. Вполне обычный, здоровенный котяра серого "леопардового" дикого окраса. Я его время от времени отлавливала, гладила, тискала... Васька от меня шарахался, как от чумы. Таки у него были на то вполне веские основания! Я по своему малолетству жалела всех бездомных кошечек-собачек... Птенчиков, вывалившихся из гнёзд под крышей... Но жалеть Ваську никаких уважительных причин не было - что его жалеть, откормленного, домашнего, присмотренного?! Ну так если причин для "жаления" не было, значит нужно было их создать! И я "создавала" их. Я отлавливала Ваську, когда никто не видел, и... начинала бедную животину душить до тех пор, пока он не начинал таращить глаза, хрипеть и высовывать язык. Вот теперь БЫЛ повод его, бедного, и пожалеть! Конечно, теперь-то я понимаю, какой садюгой я была тогда, но ведь всё это я проделывала от большой любви к несчастному Ваське, которого, как я считала, просто так пожалеть-то и незачто! Представляю, что испытает его хозяйка, одна из моих соседок-подружек Таня Авдеева, если ей доведётся прочитать эту главу о моей "любви к Ваське"!
      Расписывать, как я выкармливала, хоронила и убивалась об усопших птенчиках, конечно же, не буду - это очень долго и, думаю, мало интересно. Но были в моей жизни такие животинки, которые значили для меня, да и не только для меня, но и для всех членов нашей семьи, очень много, которые своей такой по человеческим меркам непродолжительной зверюшной жизнью оставили на сердце неизгладимый след, а в душе - маленький ноющий тёплый комочек воспомнаний.
      
      Её я принесла из школы, классе, наверное, в третьем - подарил одноклассник, Костя Васильев. Когда я пришла домой, прикрывая её, прижатую к груди моей маленькой ладошкой, мама спросила:
       - Что это там у тебя булькает?
       - Это мне подарили... морская свинка. Мам, она такая забавная!..
      Мы назвали её Булькой, раз она "булькает". Глазки, как бусины, мордочка и попка чёрные, а "в талии" она - чисто-белая. Булька, как и все её соплеменники, питалась всякой растительной всячиной: огурцами, капустой, морковкой... Стоило открыть холодильник, как она вставала на задние лапки и своими свистяще-булькающими звуками требовала выдать ей то, что было в холодильнике. Соседка, тётя Галя Митина, с которой мы дружили, часто приносила Бульке капустные листья и морковные очистки - борщ был главным и ежедневнвым блюдом у неё в семье. Какое-то время, навещая по-соседски тётю Галю и наблюдая за её кухонными хлопотами, мама не понимала смысла повторяемой тётей Галей одной и той же фразы:
       - А это пусть Бюль-Бюль кушает!
      При чём здесь бедный Бюль-Бюль* - никто из нас долго не мог понять. Оказалось, что именно так называла тётя Галя нашу Бульку, переиначив её кличку на более привычное слуху имя известного певца и композитора.
      Прожила у нас Булька по меркам морских свинок долгую и спокойную жизнь, смерть её не оставила равнодушными ни нас, ни соседей-друзей.
      
      Когда мне было лет четырнадцать, мы с соседским мальчишкой, Чингизкой, отбили у мальчишек истекавшую кровью черепаху. Рана была ужасная: кто-то рубанул её топором поперёк от места, которое символически можно было назвать "пуп", до самой "макушки" панциря. И у кого только рука поднялась?! Рана постоянно кровила и пузырилась кровавой пеной при малейшем попадании солнечных лучей, заливая тёмной кровью дно ящика, определённого для обитания этой страдалицы. Чингизкина мама, тётя Нигяр, велела ему выбросить эту "гадость", и Чингизка предложил мне забрать Тортиллу, как я сразу же её окрестила. День за днём, несмотря на такую кровопотерю, моя мученица поправлялась. Жила она у нас без всяких ящиков и коробок, ползая из кухни в комнаты в поисках нашего общества. Как это ни смешно звучит, но Татти, как любовно сокращённо мы её называли, была действительно очень общественной скотинкой. Если она, проснувшись в кухне, обнаруживала, что мы все смотрим телевизор в большой комнате, то, стуча панцирем по полу, она во весь свой черепаший опор мчалась на звуки наших голосов и телевизора, накорячившись вдоволь, взгромождалась на чьи-нибудь ступни, и замирала, уставившись в экран телевизора, как-будто и вправду что-то понимала.
      Когда я уехала в Казахстан, то перевезла её из Баку сразу же, как только получила отдельное жильё. Дети мои, Лидуша и Олежка, одновременно со словами "мама" и "папа" научились произносить и её имя - Татти. Когда из-за развала СССР мы вынуждены были уехать из Казахстана и в качестве беженцев переселились в Саратов, Татти перенесла все тяготы зимнего переезда, неустроенности нашего нового неотапливаемого жилища. После нашей с детьми эммиграции в Германию в качестве равноправного члена семьи она жила уже под присмотром мамы и папы. Умерла Татти совершенно неожиданно, во время нашего очередного приезда на время летних каникул. Заволновавшись, что Татти не видно третий день, мы обнаружили её под диваном, уже мёртвую. Было это, наверное, в 2004 году. Печали нашей не было границ, прослезился даже папа, ведь она жила с нами бок о бок на протяжении более тридцати лет.
      
      * Бюль-Бюль - Полад Бюль-Бюль Оглы, советский и азербайджанский эстрадный певец.
      
      
      
       17. ПАМЯТЬ И ВОСПОМИНАНИЯ
      
      
      Чем дальше продвигается моё повествование, тем больше понимаю, что память не имеет ничего общего с воспоминаниями! Вот, вроде, память хранит всё, что связано с домом, с семьёй, с мамой и папой... А воспоминания, которые могла бы предать листу бумаги!.. Настолько они обрывочные, точнее даже - осколочные, и эти мельчайшие осколочки нужно "реставрировать", склеивать в одно целое. Какая-то "ваза" получится из них?!.
      
      Мне семь. Последнее перед поступлением в школу вольное лето, которое решено было - не мной, естественно, а мамой с папой - провести в Котельниче, на родине бабушки, папиной мамы. Там, в Котельниче был, да и сейчас он есть, двухэтажный дом-родовое гнездо, принадлежавший ещё моим прапрадеду и прапрабабке Сидору Емельяновичу и Ксении Павловне ВОрона. На лето в нём собиралась вся многочисленная родня, все отпрыски многочисленного и уже многофамильного рода ВОрона. В общей сложности количество родичей, одновременно находившихся в доме в этот период, исчислялось, по моим сегодняшним подсчётам, человек в 25 - помимо непосредственно родни бывало ещё человека два-три "приглашённых". Вечерами взрослые до потери пульса бились в "девятку" - карточную игру, до сих пор оставшуюся для меня непреодолимой наукой, - или же в лото, но уже все: и взрослые, и дети. Завтракали и обедали все в разное время - одни были "ранними пташками", другие - любители поспать подольше. Это никого никак не напрягало, так как обычно каждое семейство вело на отдыхе своё хозяйство. Исключение составляли дни, когда объявлялись "всеобщие" пельмени. Такого количеста одновременно налепленных вручную пельменей мне не приходилось видеть больше нигде и никогда, даже в кино! Пельмени лепили все - и стар, и млад! В общей сложности налеплено их бывало тысячи по полторы-две! Помню, тётя Руфа, жена папиного дяди Бориса, вырезая деревянной "рюмочкой" из огромного раскатанного пласта теста маленькие сочни для пельменей, натёрла на среднем пальце кровавую мозоль, лопнувшую тут же прямо на этот огромный раскатанный "блин"!
      Или "всеобщая рыбалка"! На несколько дней всё взрослое население этого "семейного летнего пансионата" отправлялось на лодках рыбачить на Вятку или на озеро Чёрное - есть в Кировской области недалеко от Котельнича такое, названное Чёрным из-за, казалось, непроглядно-чёрной воды, которая на самом деле была чиста и прозрачна, как слеза - чёрным озеро выглядело от ила и тины, покрывавших глубокое дно.
      Из обильных трофеев этой многодневной и семейно-массовой рыбалки затевались уха и пироги с рыбой. Ах, какие это были пироги! В обычные дни все готовили на примусах и керогазах, но по случаю "великих пирогов" растапливалась большая русская печь. Тесто месила вся женская часть обитателей! Нам же, детям всех возрастов, торжественно поручалось смазывать пирожки и огроменные пироги куриным крылышком, обмакивая его в растопленное масло. Пироги пеклись в огромных глубоких противнях: с луком и яйцами, с мясом, с грибами... Но главными были пироги с рыбой: с судаком и даже со стерлядью! На отдельной огромнейшей сковородище подавалась жареная рыбья икра, если таковая обнаруживалась при потрошении рыбы. Естественно, всё это роскошество сопровождалось холодненькой водочкой - как при таком событии без неё?!
      Читая это всё, у некоторых возникнет вопрос, как мы все размещались за столом. А очень просто! Ещё со времён моих прапра... в доме до сих пор сохранились два огромных раздвижных стола на пузатых "бильярдных" ножках, за каждым из которых свободно умещалась вся наша летне-отпускная "капелла". И это при том, что стол не раздвигали! Когда выходила замуж папина двоюродная сестра, дочь дяди Бори Людмила, потребовалось стол раздвинуть. Но не тут-то было! В самой большой комнате дома, так называемом зале, не хватило для этого места! Пришлось на время разбирать бревенчатую перегородку между "залом" и соседней комнатой!
      Таким же событием, как рыбалка, был и сенокос. У дяди Бори и тёти Руфы было хозяйство: куры, поросёнок Гришка и корова Малютка, всё лето снабжавшая парным молоком всех нас, детей. До сенокоса добирались на лодках, в несколько "очередей".
      Какой старой тогда, в далёком 1963-ем, казалась мне бабушка, папина мама! Да что там бабушка - даже мама, хотя ей было на тот момент всего-то каких-то тридцать семь лет! Помню, как-то, проснувшись утром, не знаю с чего бы вдруг, я задалась "философским" вопросом:
      - Мама, а ты тоже будешь, как бабуля, старенькая?
      - Конечно, буду - все когда-то становятся старыми!
      - И у тебя ручки, как у бабушки, тоже станут все-все в морщинках???
      - Конечно будут. И руки, и лицо...
      Что тут со мной началось! Я так взвыла, что на мой вой прибежали бабушка и папа!
      - Не хочу, чтобы ты становилась старенькая! Не хочу, чтобы у тебя руки стали в морщинках!
      Еле-еле успокоили. Не знаю, почему мне так запомнился этот случай!..
      
      Время шло, проблема старения мамы почему-то меня больше никогда так не волновала, но много позже, став уже взрослой и когда уже не стало мамы, мне припомнился случай, о котором, пожалуй, никто кроме меня и не знал. Почему вдруг всплыло это в памяти - не знаю, но когда я рассказывала Ире то, что вспомнилось, мы обе обливались слезами, представив, как нелегка была судьба мамы, несмотря на несомненно очень счастливую семейную жизнь с папой.
      
      Мне лет восемь. Новый год. Дома мы втроём: мама, Ира и я. Папа в море. В назначенном мамой для этой цели углу - высокая, под потолок, наряженная ёлка. Мы с Ирой веселимся, рассматриваем новые и хорошо уже знакомые ёлочные игрушки, развешенные на ветках - нам ни до чего: ПРАЗДНИК! Даже не заметили, что мама ушла в спальню. Ира, почему-то, этого не помнит, а может быть она и не видела этого... Я вхожу в спальню и вижу, что мама на кровати укрылась с головой одеялом. Из-под одеяла тихий плач, от него одеяло содрогается. Бедная мама! Как очень часто бывало, в очередной раз она, совсем, в общем-то, молодая женщина - ну что за возраст тридцать восемь! - опять встречает праздник без мужа, только с нами. Я не знаю, как я поняла своим детским умом весь драматизм ситуации, но я вышла, тихо прикрыв дверь спальни. Мама, по-моему, так и не узнала никогда, что я стала невольным свидетелем её слабости. Несмотря на всю свою сентиментальность и "слезомойство" - мама могла плакать от хорошей песни, музыки, душещипательного кино и голоса Левитана, объявляющего по радио или телевизору что-то от "советского информбюро" - мама была необыкновенно сильная морально, духовно, и другого случая проявления ею слабости я не могу припомнить.
      
      А какая она была нежадная! Как-то недавно в интернете на одном портале в социальных сетях прочитала воспоминание одной женщины о том, как её, в бытность девчонкой, ругала и наказывала мама за неудачную попытку что-то испечь или приготовить. Насколько дикими мне показались эти воспоминания, а точнее описание недовольства той мамы от порчи продуктов!
      
      Лет с десяти у меня проявилось желание что-то взбивать, варить и печь. Помню, бухнув в стакан кусок сливочного масла с парой ложек сахара, я упорно, но, увы, безуспешно пыталась взбить крем. Но всё это, как оказалось, были цеточки на фоне моего более позднего, просто маниакального желания научиться печь "безе"! Все попытки взбить из яичных белков и сахара белую тугую пену заканчивались полным крахом: пена в чашке напоминала нечто сопливое, из чего по причине огромного количества сахара и яичницу-то не пожаришь! Я психовала, плакала, впадала в отчаяние... Это я. Но не мама!
      - Ну что ты расстраиваешься?! Научишься! Непременно научишься! Пусть не сейчас. Возможно, в следующий раз у тебя всё получится! - говорила мама и, взяв из моих рук чашку с "сопливыми белками", вываливала всё это в очередной раз в унитаз - куда ещё было деть этот ужас?! Как у нашего унитаза от такого количества сахара не развилась "золотуха" - остаётся для меня загадкой до сих пор.
      Конечно, научилась я печь это окаянное "безе"! И многому другому научилась! Но с какой благодарностью я вспоминаю мамино терпение и поддержку во всём, чем нам - и мне, и Ире, позже и нашим с Ирой детям! - приходилось заниматься!
      
      
       18. ФАМИЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ И
       ДАРЫ ВОЛХВОВ
      
      У нас в семье деньги никогда не были ни объектом почитания, ни самоцелью... Понятно, без денег прожить невозможно - до сих пор их так никто и не отменил, но у нас в семье деньги были для того, чтобы их тратить. Тратить на ЖИЗНЬ, а не на существование. Естесственно, всё относительно: то что для нас было ЖИТЬ, для кого-то определялось, наверное, унылым словом "СУЩЕСТВОВАТЬ". Но, как бы там ни было, деньги в нашей семье, помимо удовлетворения естественных бытовых потребностей, служили для того, чтобы доставлять как можно больше радости. Какая радость может быть от денег, заботливо складываемых в заветную коробочку или на счёт в сберкассе, если дети не видят вдоволь ни сладостей, ни развлечений, ни игрушек? Если для детей покупка мороженого "Пломбир" за 20 копеек - событие месяца? Нет, у нас в семье отношение к деньгам было "без трепета". Это вовсе не означает, что мы не знали им цену, не считались с фактом необходимости решения насущных проблем и потребностей. Просто наши родители и сами считали, и нас воспитали в понимании того, что радостей, которые мы могли бы себе позволить, в нашей жизни не так много для того, чтобы мы отказывались от этих самых радостей во имя пополнения вклада на сберкнижке. Когда из-за событий, связанных с армяно-азербайджанским конфликтом, встала реальная возможность срочной эвакуации, и разрешено было взять с собой только самое ценное и необходимое, то Ира, взяв любимый старенький полосатый саквояж, любовно сложила в него... все семейные фотографии. К счастью, до эвакуации дело так и не дошло, но ни одна фотография не были ни утеряна, ни, тем более, не дай Бог, выброшена. А ведь на свалках в то время были целые завалы - или, наоборот, развалы? - семейных фотоархивов, безжалостно вываленных отъезжающими в срочном порядке бакинцами. Я никогда не поверю, что в багаже у них не нашлось бы места для одной, пусть далеко и не спичечной, коробки с фотоисторией семьи, а то и целого рода!
      У нас в семье была малюсенькая тёмно-зелёная эмалированная, непощажённая временем, с отбитыми боками мисочка, из которой нас в детстве кормила кашей мама. Потом из неё кормила Ира Борю - своего сына. Когда в гости из далёкого казахстанского Ермака приехала я уже со своей восьмимесячной Лидочкой, её тоже кормили из этой "легендарной антикварной" мисочки. Что же это была за мисочка? Ну, собственно, она не была, а есть до сих пор, а легендарна она тем, что была подарена нашему папе на его второй день рождения его папой, нашим дедом, Степаном Ивановичем. Несколько лет назад, приехав в Саратов в отпуск из немецкого Вупперталя и не обнаружив этой мисочки, я в первую очередь позвонила Ире в американский Эри и, боясь её напугать пропажей семейной ценности, осторожно навела справки, не увезла ли она этот "артефакт" с собой. Слава Богу, "пропажа" нашлась, мисочка была у Иры. Конечно, и я бы с удовольствием забрала её себе, но... Мисочка одна, а ссориться из-за наследства - последнее дело. Думаю, что в этом месте моего повествования кто-то удивлённо улыбнётся: наследство - оббитая эмалированная миска "времён очаковских"! Но представьте, именно такое наследство могло бы нас, в принципе, рассорить. Не мамины золотые украшения, не деньги... Папина мисочка! Великая семейная ценность!
      Приблизительно так же у нас относились и к подаркам - ценность их была далеко не в циферке на ценнике.
      
      Годы беженства. Холодное неотапливаемое летнее общежитие для студентов-практикантов сельскохозяйственной академии. Электричества почти нет - неизвестно, когда его включат, а когда опять выключат. Вода торосами застывает вокруг умывальника, что в общем туалете. Работы нет. Денег нет не то что лишних - необходимых на скромное питание тоже вечно не хватает: пособие по безработице вечно задерживают, детское пособие не выплачивают уже несколько месяцев. Зарплата тех из нас, кто имеет хоть какую-то работу, существует лишь теоретически, где-то в бухгалтерских отчётах. Слава Богу, пенсию маме с папой выдают более или менее регулярно. На неё и живём всем нашим "колхозом". Январь. День рождения Иры. Что можно подарить в такой ситуации?! Не помню уже как и откуда, но я наскребла каких-то своих "заначенных" денег, чтобы купить приглянувшийся микроскопический флакончик французских духов "8' E Jour" в магазине "Yves Rocher" на Немецкой улице - пусть порадуется чему-то по-настоящему женскому, красивому и праздничному! Скользя по гололёду тротуаров, как фигуристка при исполнении произвольной программы, добегаю до цели, прошу продать вожделенный флакончик и...
      - Только он без коробочки - последний. Брать будете? - ошарашивает меня хорошенькая продавщица. Раздумываю недолго - нужно ещё на автобус успеть, хотя бы на последний, что идёт до нашей "Тмутаракани".
      - Беру! - расплачиваюсь и выскакиваю из магазина.
      Дома, уложив детей спать, из пачки от сигарет полночи клею по всем правилам для флакончика коробочку. Но ведь пачка от сигарет некрасивая! Вспоминаю, что где-то был кусок нарядной серебристой, в меленький цветочек подарочной бумаги...
      Мой подарок вызвал море слёз, время-то было не для французских духов: не до жиру - быть бы живу. Сразу припомнился эпизод, по-моему, из толстовского романа "Хождение по мукам", когда в этом хаосе и полном отсутствии привычных благ вдруг отыскивается флакон с остатками французских духов на самом донышке - вот радости-то было у героинь!..
      А коробочка эта до сих пор хранится у Иры.
      
      После многодневных мытарств по оформлению загранпаспорта и многочасового стояния на морозе во дворике немецкого консульства с неизменной "группой поддержки" в лице своей единственной сестры я, наконец-то, получила визу на въезд с детьми в Германию. Это означало, что вместе нам быть осталось от силы неделю - время на сборы сумок и покупку билетов на автобус до нужного немецкого города. Намёрзшиеся, разбитые физически всей беготнёй и морально от осознания ужаса предстоящей разлуки, мы зашли в магазин на Немецкой. В радостные дни получки мы иногда покупали в нём что-нибудь вкусненькое нашим старикам и деткам, магазин специализировался на деликатесах и винах, которыми, кстати, торговали и на разлив. Зайдя в торговый зал, мы, не смущаясь присутствия завсегдатаев-выпивох, обратились к продавщице:
      - Два стакана вина, пожалуйста.
      Нужно было видеть её округлившиеся глаза: две прилично выглядящие и хорошо одетые, смею сказать симпатичные женщины - и вино на разлив!.. Но виду не подаёт:
      - Вам какого: белого, красного, сухого или полу...
      Недолго совещавшись, решили:
      - Красного, пожалуйста, полусухого, хорошего - на ваше усмотрение. Только нет ли у вас чего-то поприличнее, чем пластиковые стаканчики?
      - Сейчас поищу, - сказала женщина в белой наколке и скрылась за дверной занавеской.
      Через минуту она вынесла бутылку вина и два тонких винных бокала. Из-за её спины выглядывала, судя по "прикиду", заведующая - больно хотелось увидеть, кому она пожертвовала свои бокалы.
      - Вот, "Мерло", полусухое, французское. Хорошее, но дорогое. Будете? - как-то растерянно спросила продавщица.
      Это было как раз то, что нужно.
      Мы потягивали вино, стоя за столиком, плакали и произносили тосты.
      Наступил день отъезда. Суета сборов как-то притупила на время ужас от предстоящей разлуки - не до "ужасов", некогда! Но вот вещи собраны и грусть берёт реванш после отступления, подступает вплотную. Сердце сжимается от мысли о приближении прощания и слёзы выступают, и уже не смахиваются украдкой... Вытирая покрасневший нос, Ира протягивает мне... свой красненький небольшой чугунок.
      - Лен, у меня больше ничего нет, что я могла бы тебе подарить...Возьми на память этот чугунок...
      Какие тут слова???!!! Обнявшись, рыдали обе.
      
      Прошли годы. Изменились наши возможности. Подарены друг другу были уже и бриллианты, и изумруды, и много чего ещё, но...
      Вон он, чугунок, стоит у меня на полке, напоминает о сестре, хотя я о ней ни на день не забываю, впрочем, как и она обо мне.
      
      Жизнь не всегда складывается так, как хочешь. У неё свои выкрутасы, далеко не приятные. Проблемы, накатывающие, как волны каспийского прибоя, и подобно ему же сбивающие с ног - не всегда устоишь под их ударами.
      Выходной не сулил ничего хорошего, что, в общем-то, вполне закономерно, если жизнь превратилась в один бесконечный стресс. Настроение хреновое, но это не даёт права забыть о своих обязанностях мамы. Слёзы где-то близко-близко к тому, чтобы пролиться от чьего-то неосторожного слова. Время завтрака, дети за столом. Прижухли, видя моё состояние. А я, уткнувшись невидящим взглядом в сковороду, пеку блины. Тесто всё не кончается и не кончается, еле сдерживаюсь, чтобы не поддаться настроению и не бросить к чёртовой матери и половник, которым разливаю тесто на сковороду, и саму эту чёртову сковороду... Слава Богу, всё заканчивается, закончилось, наконец, и тесто. Блины аппетитной стопкой на большой тарелке. В голове карусель из мыслей.
      "Так. Лиде - чай с молоком. Олежка заказал горячее молоко. Лиде в чашку ни в коем случае не должна попасть пенка - терпеть её не может. Значит все пенки - Олежке, он - мой сын, за молочную пенку душу отдаст!.. Только бы не заплакать! Нужно успокоиться!.. Ну кому там ещё чего-то нужно?.. Олежка. Что ему?" - очнулась от голоса сына:
      - Мам, хочешь пенку из молока?
      
      
       19. БИЛЛИ БОНС
      
      Когда он появился у нас, я даже и не знаю. Просто помню, что всегда могла найти его в письменном столе, в папином ящике. Там, в том ящике, мно-о-ого всякого-разного-интересного было. И, что самое главное, он никогда не был заперт - не было у нас дома секретности, и при этом никто никогда не пытался вторгнуться
      туда, куда вторгаться было нежелательно.
      Ну так вот, раньше, совсем давно-предавно, мы называли его просто: одноглазый бинокль. Это была то ли половинка от бинокля, то ли ещё что... Вот сейчас отвлеклась и специально посмотрела: не от бинокля "оно" - нет следов крепления второй половинки. Тогда что это? Скорее всего деталь от какого-нибудь
      списанного навигационного прибора. Папа принёс ещё при Царе-Горохе.
      Ой, сколько всего интересного можно было увидеть в этот "одноглазый бинокль"! Особенно, когда болеешь и не ходишь в школу, а все твои одноклассники и одношкольники после занятий валом валят мимо твоих окон.
      Ага! Вон Саша Фишзон... Отличник.
      Старшеклассник. Надежда школы. О-о-о-о, Юрочка Мунтян ( всегда была уверена, что он армянин. Оказалось - молдаванин!). Таки закончил школу с золотой медалью! Ой, а девчонки-то, девчонки!.. Вот дуры! Хихикают, якобы украдкой оборачиваются на него!.. Пигалицы!
      
      А ещё здорово было летом рассматривать ночью дядьку-продавца арбузов - почему-то ежегодно именно на этом углу, прямохонько напротив наших окон, располагался "пункт по круглосуточному обеспечению населения арбузами". Пункт этот состоял из огромной кучи арбузов, стола, стула, раскладушки и орущего чуть ли не круглосуточно
      транзисторного приёмника. Вот было где-нибудь ещё так, кроме как в нашем городе?! Фигушки! Нигде и никогда не видела. Вот сидим, бывало, ночью в кухне, беседы беседуем - бдим, как называл наши посиделки папа. И вдруг наша чья-то левая нога захотела арбуза. И тут нам на выручку приходит он, одноглазый бинокль - всё можно разглядеть: спит или не спит наш дядька-арбузник ( неловко, как-то, будить человека среди ночи из-за своего бзика, хотя он, человек этот, для того здесь и посажен, чтобы этот самый бзик удовлетворить, хотя и за наши кровные копейки - цена арбузам была десять копеек за килограмм!).
      
      А иногда, когда мама заводила какую-нибудь воспитательную волынку, можно было со смехом посмотреть на маму
      в этот одноглазый бинокль с обратной стороны. Мама делалась ма-а-аленькой и далёкой, как и все её поучения. И это означало: оставь, пожалуйста, свою волынку, "я не здешний". Мама смеялась, глядя на меня и всё понимала.
      
      Когда и кто "обозвал" нашего одноглазого друга Билли Бонсом - не знаю и не помню. Потом, став взрослой, я уехала
      из дома, а Билли Бонс остался в ящике папиного стола. Когда нашего дома не стало, как такового, и мы все разъехались
      по разным странам, Билли Бонс достался мне. Уже обшарпанный, потёртый, с кое-где проявившимся из-под чёрной краски
      латунным корпусом...На зелёном шнурке...
      
      Теперь уже мои дети смотрели сквозь него одним глазом на приближённый мир, совсем другой мир: вот рассыпалась
      по небу целая стая монгольфьеров - ну-ка, кто там машет рукой из корзины? А вот летит дирижабль, или как их здесь
      называют, цеппелин - что там на нём написано? Жизнь здорово прошлась по мне и иногда, чтобы отдалить её неблаговидные
      по отношению ко мне поступки, очень хотелось посмотреть с обратной стороны Билли Бонса - "я не здешний". Чтобы забыть
      обидчиков - отдалить их Билли Бонсом: я вас в упор не вижу!
      Если бы сейчас всё было так как в детстве просто ! Увы, Билли Бонс, потерял ты свою волшебную силу! Или просто я,
      наконец, повзрослела?
      
      
       20. ТРОШКИНЫ МЕМУАРЫ
      
      В разные периоды жизни у нас появляются разные друзья. Одни остаются навсегда, другие по той или иной причине отсеиваются. Иных, предавших тебя, просто вычёркиваешь не только из списка друзей, но и из своей жизни... Но есть такая категория друзей, которые никогда не предадут, которые любят тебя независимо от твоего настроения, бзиков, от того хороший ты человек или не очень... Их уже и друзьями не назовёшь - это настоящие члены семьи, и когда они уходят, то забирают с собой частичку твоего сердца, твоей души, поселяясь навсегда в памяти. Вот что мог бы написать о себе такой друг, ставший членом нашей семьи.
      
      Меня зовут Трошка. Полностью - Трофим. Но даже в паспорте стоит "Трошка". Эти дураки-чиновники, видно, не знают, что Трошка - значит Трофим.
      Мать мою звали Анфисой и она была очень интеллигентной, но я её и не помню. Я был у неё "поскрёбышем", так сказать. Поздним ребёнком. Отца я вообще не знал. Ни кто он, ни как его звали... Так что, отчества у меня никакого не было.
      Но вот бабушка моя, Катя, была даже немного знаменитой, о ней есть целый рассказ. Так и называется "Катя".
      Когда матери не стало, моим воспитанием занялись Дед с Бабулей. Кем они мне были - не знаю. Похоже, не родня: я - рыжий, в мать, хотя она и не была откровенно рыжей. Но Дед и Бабуля очень заботились обо мне. Особенно Дед. Просто он был крепче. Бабуля часто болела, но Деда пережила. Когда Деда не стало, все заботы обо мне легли на плечи Бабули. Вскоре и Бабули не стало. Я остался совсем один. Слава Богу, соседи не дали пропасть. В память о Деде и Бабуле они заботились обо мне. Каждый по-своему: кто накормит, кто проследит, чтобы я зимой не остался на улице, и откроет дверь - жили мы в общежитии и вход был общий...
      В общем, мытарства мои продолжались восемь месяцев. В один прекрасный летний день явились дочки Бабули и Деда. И их внучка. Я столкнулся с ними в общем коридоре. Дочки давно меня не видели и потому не сразу узнали. Оно и неудивительно - шибко я изменился, без ухода-то...
      Младшая, увидев меня, обращаясь то ли ко мне, то ли к старшей своей сестре, спросила: "Это не Трошка ли?" Я, было, уже вышел на крыльцо, но Дедова дочка позвала с собой и я не смог устоять. Три дня я никуда из дома не выходил, всё боялся, что опять останусь один. Потом попривык. Так прошёл почти месяц. Меня все любили, обо мне заботились, кормили деликатесами.
      Приближался день отъезда сестёр-Дедовых дочек. Старшая лила слёзы: взять меня с собой в свою Америку она не могла - не было у неё такой возможности. Младшая её успокаивала. В конце концов младшая заявила старшей: "Ну давай его заберу я!" И началось!..
      Целыми днями они возили меня куда-то. Собирали справки, оформляли документы. Наконец мой паспорт был готов!
      Можете представить, какого страха я натерпелся, пока летел в самолёте?! Я ж никогда нигде дальше нашей улицы не был!
      Вот уже полгода я живу у младшей Дедовой дочки. В Германии. За морем, скажу вам, житье не худо. Тепло. Сытно. Дедовы внуки меня любят. А что ещё нужно бывшему беспризорному?! Бывшему беспризорному коту.
      
      Троша умер 16 апреля 2015 года, прожив с нами в Германии пять с половиной лет. Каков был его возраст - точно никто из нас сказать уже не мог, но, думаю, было ему лет 12-13. Уход его был долгим и мучительным. Как я пережила это - я не знаю, хотя, судя по всему, я ещё и не пережила: плачу при каждом воспоминании о нём. Похоронили мы его на кладбище животных с очень грустным и романтическим названием "Wolkenreise" - "Путешествие на облака". Боль от его ухода выплеснулась в строчках стихотворения, написанного мною в те дни:
      
      Прощай, мой верный друг! Янтарными глазами
      Ты не посмотришь уж в мои зелёные глаза...
      Наверное, меня за что-то наказали,
      Раз ты ушёл и не простившись, и ни слова не сказав...
      
      Ты душу согревал мне ярким жарким солнцем,
      И сердце под ладонью моему стучало в ритм.
      Закрылось в мир иной волшебное оконце,
      С тобою никогда мы по душам уж не поговорим...
      
      Не выйдешь ты меня теперь встречать у двери -
      Откуда только узнавал, что это я иду?! -
      Да, всё же лучшие друзья у человека - звери:
      Они и радость искренне всегда разделят, и беду...
      
      И любят бескорыстно так... так беззаветно...
      Нам, людям, поучиться б этому всему у них...
      Что философствовать?! Всё в этом мире смертно!..
      Ну вот, всё кончилось, отмучившись, навек и ты затих.
      
      Мой рыжий друг, с трудом переживу потерю,
      Но, уходя в неведомые дали, не забудь:
      Я в нашу будущую встречу втайне верю,
      И буду ждать тебя... в созвездии Фламинго где-нибудь.
      
      
       21. НАШИ ДЕТИ
      
      Так сложилось, что, в общем-то, и неудивительно для нашего семейства, что наши с Ирой дети стали для всех нас НАШИМИ ДЕТЬМИ. Мама с папой никогда не делали различия между Борей Иры и моими Лидушей и Олежкой: все были равнолюбимыми. Конечно, учитывая разницу в возрасте между Борей и Лидочкой и тот факт, что она единственная девочка из троих внуков, была она на особом положении, особенно у деда, но, в общем-то, никого особо не баловали и не отличали: всех баловали, жалели, наказывали, ругали и гордились их достижениями в соответствии с необходимостью и ситуацией. Кроме того, что Ира как моя сестра являлась моим детям тётей, была она им к тому же крёстной матерью, причём обязанности, возложенные с этим званием, она охотно и добросовестно выполняет по сей день, хотя детки мои уже вполне самостоятельные и вполне взрослые, хотя и молодые ещё люди.
      Я же, исходя из родственной иерархии, была Боре просто тётей, так как в годы, когда он появился на свет, вся наша страна состояла сплошь из ярых атеистов и нехристей, и окрестился он уже в довольно самостоятельном возрасте, когда по церковным правилам наличие крёстной матери было уже и необязательным, и, в общем-то, никчёмным.
      Когда родился Боря, мне было всего восемнадцать лет, и я, гордая своим положением тёти, "выгуливала" племянника, если Ира была занята. Я толкала перед собой коляску и ужасно забавлялась шушуканием прохожих, мол такая молоденькая, а уже родила - в то время детей с бухты-барахты не рожали, тем более в в подростковом возрасте, матери-одиночки считались позором семьи, а досужие соседки, исходя из даты рождения детёнка, старательно высчитывали, до или после свадьбы был этот детёнок зачат.
      Враньё, что единственные дети непременно вырастают эгоистами! Это уж как воспитают. И нас, и Борю воспитывали так, чтобы сразу было понятно, что этот мир принадлежит не только тебе, а значит нужно всем делиться, что всё в семье должно быть поровну. Конечно, последний пункт был только номинальным и постоянно нарушался, но так, чтобы это было незаметно для нас. Помню, когда Боре было года три, папа привёз целое большое эмалированное ведро клубники. Венчала эту роскошь огромная, величиной, наверное, со среднюю ладонь ягода. Ни до, ни после я никогда не видела ничего похожего: ярко-красная, наподобие огромного петушиного гребня клубничина выглядела настоящей Королевой. Конечно, Борька сразу же потянулся к ней! Но тут вмешался "педагогический коллектив" в лице бабушки - нашей мамы - и Иры.
      - Боречка, угости дедулю своей клубникой! - выступила с предложением Ира. Идею поддержала и бабушка.
      - Да, Боренька, поделись с дедушкой.
      Бедный ребёнок, бросив прощальный взгляд на своё сокровище, протянул деду этого гиганта клубничных грядок.
      - На, деда, угощайся!
      "Деда", взяв за хвостик ягоду, совсем было уже нацелился смачно откусить от красного бока этого "петушиного гребня", и тут...
      - Деда, не кушай, а?.. - жалобно-молящим голоском тихо попросил Боречка.
      Смеху было - до слёз! Конечно, дед вернул "презент" дарителю, а историю эту до сих пор без хохота не вспоминаем.
      Боря рос смышлённым, весёлым, иногда упрямым, иногда своенравным мальчишкой. Но главное, что порядочным, честным и с чувством собственного достоинства. Я как тётя, важная от нового статуса и возможности проявить свою взрослость, ударилась в воспитание племянника со всем рвением. К сожалению для меня, но, наверное, к радости "воспитуемого", процесс этот был эпизодическим, так как я уехала в Казахстан, когда Боречке - а иначе у нас никто его не называл, отчего и он в детском возрасте представлялся всем именно так, и никак иначе! - было всего четыре года. Ах каким важным для меня был приезд, когда Боречка пошёл в первый класс! Я специально "забронировала" на работе отпуск именно на это время - МОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ПЛЕМЯННИК ПОЙДЁТ В ПЕРВЫЙ КЛАСС! Конечно, Боря-школьник - это было что-то! Помню, однажды перед самым началом школьного дня Боря, присев вдруг на корточки у двери из квартиры, запричитал. В полном смысле слова.
      - Ой, горе мне, великое горе! Что теперь будет? - заголосило наше дитятко, размазывая невесть откуда взявшиеся слёзы. Естесственно, все мы не на шутку заволновались!
      - Боренька, мальчик, в чём дело, что стряслось? - наперебой забросали мы его вопросами.
      - Горе великое случилось! Великое горе! - продолжал сокрушаться наш школьник. - Я забыл сделать рисование! Что же теперь будет??? О, великое горе!
      Нашу озабоченность как рукой сняло! Мы все дружно разразились хохотом - таким смешным и не по-детски серьёзными были его горе и причитания. Что интересно, случай этот запомнился только мне, и все остальные челены нашего семейства хохотали потом уже только от моих рассказов.
      Иногда, когда я в процессе воспитания вступала с воспитуемым в конфликт, Боря, уже повзрослевший, полный чувства собственного достоинства, прищурившись, немигая уставившись на меня, дерзко констатировал:
      - Сейчас опять скажешь: "Что смотришь, как Ленин на буржуазию?"
      Но всё это такие мелочи - наши с Борькой конфликты, по сравнению с тем, как мы друг друга любим и уважаем!
      Боря, на удивление многим, после третьего класса возымел желание заняться танцами и, несмотря на то, что вступительные экзамены и учебный год уже начался, его приняли в Бакинское хореографическое училище. Заканчивал учёбу Боря уже в Саратове, куда наша семья, будучи русской, вынуждена была уехать в качестве беженцев в связи с армяно-азербайджанским конфликтом и из-за притеснений со стороны местного коренного населения всех, кто не являлся
      азербайджанцами. По окончании училища Боря был приглашён в Чебоксары, в театр оперы и балета, где выступал в качестве солиста балета. В 1994 году выехал на гастроли в США, после которых в Россию он уже не вернулся.
      В США балетная карьера Бориса сложилась вполне удачно, он был солистом некольких балетных компаний, в числе которых Hartford Ballet, Washington Ballet... Оставив сцену, Борис блестяще окончил American Academy of Dramatic Arts в Нью-Йорке.
      Думаю, что на этом история Бори не закончена, но дописывать её будет уже кто-то другой. Возможно, его дочь Ульяна, так же как и родители ставшая балериной.
      
      Мои детки у меня - поздние. Естесственно, их появление было желанным и долгожданным всеми членами нашего дружного семейства. Боря был рад, что, наконец, у него появились сестрёнка и брат, хотя и двоюродные. Бабушка с дедушкой - прибавлению в полку внуков и внучек. Ира - появлению нового для неё статуса тёти. Конечно, о своих детях у меня больше воспоминаний и впечатлений. Их взросление, воспитание - всё происходило ежедневно на моих глазах, при моём непосредственном и главенствующем участии, хотя помощь всех остальных взрослых членов семьи была безмерна и оценить её масштабы и роль просто невозможно. Естесственно, и историй интересных, весёлых и забавных осело в моей памяти больше, чем от взросления Бори, которого я видела и воспитывала "наскоками", в короткие месяцы приездов в отпуск из Казахстана.
      
      Лидочка... Лидочка - это не ребёнок, а какая-то премия от Бога! Или аванс в счёт всех трудностей и ударов судьбы. Чудо-ребёнок!
      Она появилась вопреки всем опасениям врачей о неблагоприятном исходе родов. Было это 4 октября 1989 года, в 11 часов 55 минут, - полуденное дитё - в среду. Волосы её были, почему-то, цвета марганцовки - фиолетовые. Малюсенькие ножки - у неё и сейчас размер обуви 34-ый! - с пальчиками, как-будто вылепленными из пластилина. Но главными были огромные глаза - как у белки, в разлёт, раскосо-вверх. Именно за тогдашний разрез глаз мы и прозвали её Белкой. Как мне хотелось, чтобы Белка была рыжей - обожаю рыжеволосых, особенные они какие-то, светящиеся! Но, увы, из фиолетовых волосы очень скоро превратились в тёмно-русые, такие, как у меня.
      С самого первого дня своего появления на свет Лидочка-Белка никогда никаких проблем не создавала. Несмотря на разницу в возрасте с Олежкой всего в год и четыре месяца, она, как только прорезалось какое-то сознание, сразу приняла на себя ответственность за брата. Без какого бы то ни было нажима с нашей родительской стороны она чётко знала, что должна заботиться о братике, делиться с ним всем и уступать - она же СТАРШАЯ!
      Как-то раз, когда мне понадобилось поехать на "толкучку", чтобы купить сапоги, - время было такое, когда купить что-то нужное можно было только на базаре-"толкучке" - я попросила присмотреть за детьми Нину, соседку и подружку в одном лице. Приезжаю с базара, а Нина мне и рассказывает:
      - Утром забрала Лидочку к себе, как только она проснулась, а Олежка ещё спал, будить его не стала. Напекла блинов, налила молока в кружки, и усадила Никиту - это внук Нины - и Лидочку завтракать. Выдала им по блину. Никита наворачивает, а твоя красавица разорвала блин на две половины: одну отложила в сторонку, а вторую ест, запивая молоком. Спрашиваю, почему не ест вторую половину. "А это для Олежки, когда он проснётся!" - отвечает. Я умилилась чуть ли не до слёз! Говорю, чтобы ела, что блинов много, и Олежке хватит!
      Вот такая она, моя девочка, с первого дня жизни и до сегодняшнего. Моя Звезда, награда свыше за какие-то неизвестные мне мои заслуги.
      Совсем другой Олежка, это маленькое "чудовище", этот монстрик-кровопивец, как любовно я его называю.
      Он родился почти на месяц раньше срока - так сказать, жертва "павловской" денежной реформы, когда нужно было срочно обменять имеющуюся денежную наличность, вернее, задекларировать её в бухгалтерии предприятия, на котором работала. Дело было в январе, в морозный, но после оттепели вечер, в конце рабочего дня. Торопясь на автобус, сопровождавший меня муж подскользнулся, и, чувствуя, что падает и боясь потянуть за собой меня, находящуюся в конце восьмого месяца беременности, он судорожно пытался отцепить мою руку от своего локтя, но... Упали мы оба! В автобусе, по дороге домой, он без слов, лишь взгядом спрашивал меня: "Ну как?"... Я так же безмолвно отвечала испуганным взглядом:
      "Ещё не знаю, пока ничего особо не чувствую". Когда добрались до дома, я уже "почувствовала", но надеялась, что всё рассосётся, утрясётся и наладится. Увы, тря дня ожидания показали, что "павловскую" реформу я запомню надолго, НА ВСЮ ЖИЗНЬ. 26 января 1991 года, в 0 часов 45 минут, в субботу, появился наш Олежка. О своём приходе в этот мир он заявил таки-и-им басом, что даже немолодая акушерка, повидавшая много новорождённых на своём веку, удивилась: "Шаляпин какой-то!" Если Лидочка была раскосая, как белка, то Олежка, почему- то, спал всегда с полуприкрытыми глазами, и за это сразу стал называться у нас в семье Зайцем.
      С момента осознания своего младшинства он очень хорошо вошёл в роль "младшего братика" и отнимал у Лидухи всё, что ему было нужно. Мы не потворствовали его эгоизму, наоборот, старались на корню пресекать все его проявления, всячески "отбивали" у него и Лидочкину коляску, и её пластмассовый мотоцикл... И даже горшок! Олежке всегда нужно было именно то, что было у Лидуши. Ну вот как так: от одних родителей, одинаково воспитывали, а дети совершенно разные?! Поистине, враньё, что все дети рождаются одинаковыми - все разные, несмотря на одинаковые условия появления и воспитания! Лидочка росла послушной, спокойной, самостоятельной... Олежка - с точностью до наоборот! Но какой он был философ, как точно он мог что-то подметить и дать этому определение!.. Года в три-четыре он ошарашил меня вопросом:
      - Мама, что значит "провоцировать"? - детки мои вообще рано начали говорить, а Олежка уже в полтора года разговаривал предложениями, так что вопрос, несмотря на сложность, вполне мог быть от него ожидаем.
      - Ой, сына, ну как бы попонятней объяснить?.. Вот представь: ты пристаёшь и пристаёшь к Лидуше, она тебя предупреждает, чтобы отстал, а ты не унимаешься... В результате она тебя стукнула. Ты её спро-во-ци-ро-вал на такие действия! Понятно? - как могла объясняла я Олежке.
      - Да, мама, понятно, - задумчиво-серьёзно ответил сын.
      Как-то, проходя мимо подворотни, где стояли контейнеры с мусором, из-за летней жары распространявшие невообразимое амбре, Олежка, потянув воздух, принюхиваясь, сморщил нос от недовольства, и философски изрёк:
      - Фи! Вонью пахнет!
      Это выражение - пахнет вонью - стало у нас семейной "фишкой".
      Помню, Лидуша никак не могла научиться выговаривать букву "Р". Дед часами "рычал" с ней в два горла, пытаясь объяснить, как именно это нужно делать, чтобы эта окаянная "Р" перестала быть непонятно чем.
      - Лидочка, тр-р-р-рактор-р-р... Ну, давай сначала вместе, а потом ты сама попытаешься.
      Лидочка "пыталась" до слёз, но...
      И вот однажды, когда дед, как всегда, "слушая новости", прикемарил на диване, Лидуша ка-а-ак "зарычит!..
      - Деда, деда, проснись! Получилось! У меня получилось! Тр-р-рактор-р-р!
      Дед, очнувшись от дрёмы, сначала и не понял причины ликования, но потом...
      - Ну вот! Я же говорил, что у тебя непременно всё получится, только нужно очень захотеть и поверить в свои силы!
      Кто больше был рад, Лидочка или дед - осталось тайной.
      Когда в бытность нашего беженства в Саратове я приобрела так называемую "дачу" - участок земли в пять соток, на котором горбатилась с ранней весны до поздней осени, чтобы прокормить семью, - Лидуха стала заядлой "дачницей", помогая мне в меру своих детских силёнок: она собирала ягоды, колорадских жуков, сухие коровьи "лепёшки" по дороге на "дачу"... Как-то, когда мы приехали в качестве отпускников в Саратов уже из Германии и решили прогуляться до "дачи", Лидия заприметила на дороге засохший коровий "сюрприз", но пока мы собрались и вышли из дому, "находка" её исчезла - то ли кто-то подобрал на огород, то ли просто убрали... От возмущения Лидуха стала вне себя.
      - Вот сволочи! Уже дерьмо спёрли! - негодовала она в расстроенных чувствах.
      
      Не хочу и не буду описывать горьких минут, связанных с болезнями, операциями и трагедиями - слава Богу, всё миновало, всё уладилось. Но есть весёлые истории, которые хотелось бы "увековечить" в этих семейных хрониках.
      
      - Ну вот! Все "красные" собрали! Мать твою... -
      В сердцах матюкнулся и выжидающе уставился на висевший над дорогой светофор мой огорченный муж.
      - Успокойся, не на пожар же торопимся! И словечки выбирай - дети очень быстро все на ус наматывают.
      На заднем сидении, расплющенные ремнями безопасности, сидели, как два воробья,
      наши карманного формата дети - а в кого им, собственно, не быть карманными?! Какое семя - такое и племя! "Народ оказался прав!" *
      Светофор как сдох! А может быть его просто замкнуло: несмотря на немецкий порядок с ним иногда такое случалось и стоять приходилось двойной срок.
      Уставшие от походов по магазинам Лидуха и Олежка, клевали носом и смотрели в окно осоловевшими глазами. Но вдруг прямо перед мордой нашего "Гольфа", воспользовавшись пешеходной "зеброй", дорогу какими-то
      неуловимыми, ртутеподобными рывками перебежала маленькая рыженькая белочка, от охватившего ее ужаса растопырив лапки и балансируя пушистым хвостом.
      - Мама, мама, смотри! Смотри, белка! Белка бежит!
      - Папа, не задави, сейчас зеленый будет, осторожно!
      Дети так оживились, что забыли об усталости, бурно обсуждая увиденное: такие свободные перебежки белок через дорогу, прогулки оленей под окнами и высиживание дикими утками утят в кустах на детской площадке еще не стали привычными для наших детей, бОльшую часть своей такой еще недолгой жизни проживших в
      довольно большом российском городе, где кроме бродячих ободранных кошек и собак в "свободном полете" никакого зверья не наблюдалось.
      - Na endlich! ** - проявил вдруг недюжинное знание "родного" языка мой немец-муж.
      Загорелся зеленый свет, и под разгоревшийся на заднем сидении между детьми спор мы пересекли переход.
      - Мам, а как белочки на свет рождаются? - явно заинтересованный этим вопросом спросил Олежка. - Они что, из яиц, что ли, вылупляются?
      - Ты что, дурак что ли? - возмущенная его невежеством и уверенная в своем всезнании вступила в дискуссию Лидия. - Из яиц зайцы вылупляются! А вот белки как - я не знаю, - недоумённо призналась она, и задумалась.
      Мы сначала и не поняли, какая связь между зайцами и яйцами - просто прыснули от смеха. Через пару минут, когда из глаз уже текли слезы, продолжая хохотать, я, сообразившая первой, растолковывала мужу этот странный для зайцев способ размножения длинноухих.
      - И что ты ржешь?! Умный у нас ребенок! Просто гениальный! Она сделала логический вывод из того, что каждый год видит во всех магазинах, телевизионных рекламах и пасхальных подарках!
      Муж непонимающе вытаращил на меня правый глаз, левым продолжая смотреть, все-таки, на дорогу.
      - На Oster *** что им дарят? Правильно, зайцев....и крашенные яйца! Так что прослеживается прямая связь: зайцы - яйца.
      Ребенок сделал вывод: зайцы вылупляются из яиц, в противном случае почему тогда они всегда рядом?!
      Прошло несколько лет. О способах появления на свет кошечек, белочек, зайчиков и даже человеческих детенышей наших
      киндеров благополучно просветили в школе. Случай этот стал нашим семейным анекдотом, воспоминания о котором
      неизменно вызывают приступы веселья....и грусти: быстро, ох как быстро выросли детки!
      
      Сейчас Боря живёт в США, Лида с Олегом вместе со мной - в Германии. Дети выросли. Лида учится в Хайдельберге при знаменитом на весь мир университете на биолаборанта. Моя лучшая подруга и советчица - откуда в ней, девочке моей, такая мудрость в её возрасте?!Олег окончил школу, получил профессию шлифовщика по металлу. Изросся Олежкин эгоизм - с Лидочкой они лучшие друзья и помощники друг другу в решении возникающих проблем. По причине занятости всех троих общаются очень редко и лишь по СКАЙПу, но все и всегда интересуются жизнью друг друга. И как бы ни была далека Америка от Германии, мы с Ирой знаем, что после нашего ухода в мир иной наша троица будут самыми родными друг другу - они же братья и сестра, хотя и двоюродные, в каждом из них течёт кровь Есюниных! Во всяком случае, очень хочется надеяться, что именно так и будет.
      А Лидочка, всё-таки, стала рыжей! Хотя, конечно, и не медноволосой рубенсовской. Но золотинка-рыжина - "наследство" от прабабки-немки, Марии Дейс в девичестве, рыжей "на всю голову" - ещё как искрится! Олежка же у нас - блондин, но и у него желтинкой проскальзывает рыжина. Прусак, одним словом - против генов, увы, не попрёшь!
      
      
      * "Народ оказался прав!" - фраза из телевизионной программы "Контрольная закупка", ставшая шаблоном.
      ** Na endlich! (нем.) - Наконец-то!
      *** Oster (нем.) - Пасха.
      
      
      
       22. И ЕЩЁ РАЗ О МАМЕ С ПАПОЙ
      
      Чем больше времени проходит с начала нашего сиротства, - сиротами можно стать и в пятьдесят! - тем чаще и светлее воспоминания о маме с папой. В разговорах с Ирой мы вспоминаем порой такие мелочи!.. Как папа курил, присев у дверцы печи-голландки на сделанную им скамеечку... Как он готовил свои фирменные завтраки нам, - когда он бывал на берегу, то приготовление завтрака он брал на себя, освобождая маму от этой обязанности и давая ей подольше поспать - а потом нашим детям: Боре яйцо в смятку, смешанное в чашке с хлебом, маслом и солью, Лидуше с Олежкой - так называемый "йогурт", представлявший собой сметану с сахаром и толчёной клубникой.Часто говорим о том, каким по-детски наивным и доверчивым был папа. Его было так легко обмануть! И мы, взрослые тётки, обманывали его! Но это была ложь во спасение. Во спасение не нас, а папы, поскольку все эти перестройки и игры в демократию, эти "чёрные вторники" и дефолты, эти астрономические цены, всё то, что происходило и творилось в России 1990-ых, понять, пережить и принять ему, почти
      семидесятипятилетнему старику, морально было не под силу. Озвучивание цены какой-нибудь очередной необходимой покупки повергало его в шок, вводило в ступор: взгляд становился растерянно-беззащитным, речь прерывистой - наш дед начинал элементарно заикаться. Чтобы не доводить его до шока, мы выработали "тактику сокрытия истинных цен". Бывало, принесём что-то из магазина, папа начинает крутить и вертеть покупку, рассматривая со всех сторон, с лица и с изнанки... Вздохнёт...
      - И сколько это стоит? Поди тысячу?
      - Да, папочка, почти угадал, но чуть дороже. Полторы тысячи.
      - Полторы???... - глаза у папы округлялись, дар речи иссякал.
      Мы не знали, как бы он прореагировал, назови мы настоящую цену, бывшую раз в десять выше, и потому не осмеливались рисковать. В обычной ситуации папа никогда не выражал никакого недовольства ни покупками, ни ценами: надо - значит надо! - и потому обман наш носил чисто условный характер, ведь обманывали мы не из желания утаить что-то, а из опасения за его здоровье. Что интересно, мама, в отличие от папы, вполне нормально и адекватно относилась к озвученным реальным ценам и поддерживала из солидарности в опасениях за папино здоровье нашу "игру в обман".
      В то время реклама по телевизору уже цвела буйным цветом. Между мультиками, в середине фильма, после выпуска новостей рекламировали прокладки, тампоны, всевозможные "Snickers", "Mars", "Bounty"... Была в репертуаре и реклама батончиков "Picnic" - на песчаных барханах в ритм музыке дружно синхронно пританцовывали три верблюда. Папа смотрел, смотрел, как обычно, подперев щёку ладонью...
      - Это ж надо, так скотину выдрессировать!..
      Мы сначала и не поняли, о чём это он... Потом не поняли, серьёзно ли он... Потом всё поняли... Смеялись долго. Ну откуда тогда папе было знать о каких-то там компьютерных анимациях?!
      Помню, когда я приезжала в отпуск, иногда приходилось наблюдать, как мама "катит бочки" на папу... Претензии её были давно и хорошо известны - сколько они жили вместе, столько они и звучали, а жили они на тот момент уже более пятидесяти лет вместе, "золотая свадьба" уже отпраздновалась.
      Как обычно за завтраком, папа намазывал хлеб маслом, причём, в процессе этом помимо ножа была задействована вся его ладонь. В том смысле, что не только лезвие ножа, но и вся пятерня, а значит и рукоятка ножа были вымазаны сливочным маслом. Для нашей мамы это было смерти подобно!
      - Боря! Ну сколько можно говорить! Я пятьдесят лет никак не приучу тебя к тому, что я терпеть не могу жирную ручку у ножа!
      В этом месте мы с Ирой, обычно, громко прыскали, а дальше - тоже как обычно...
      - Ну, дурочки две, что смеётесь? Что ваша мать такого смешного сказала?!
      - Мам, - начинала Ира, - ну если ты его за пятьдесят лет не приучила, неужели надеешься добиться результа за оставшееся время???...
      Теперь уже смеялась и мама.
      Когда мой свёкр узнал, что родители отпраздновали "золотую свадьбу", он, сам будучи давным давно в разводе с моей свекровью, задал мне вопрос:
      - Ну вот скажи, только честно, благодаря кому твои родители так долго прожили вместе: отцу или маме?
      Я раздумывала не долго.
      - Знаете... Наверное, папе...
      Свёкр не дал договорить:
      - Ну молодец, хоть честно сказала!
      - Да, папе, но вы не дослушали. Благодаря папе, потому что ему хватило ума понять, КАКАЯ удивительная женщина ему досталась!
      
      
       23. КРАСНАЯ РОЗА ЭМБЛЕМА...
       ПЕЧАЛИ...
      
      Даже не верилось, что вчера днем я еще была у себя, в Германии, и беззаботно "гуляла" по интернету, пока не получила сообщение от одноклассника Иры. Он как-то очень коротко и сдержанно рекомендовал срочно позвонить в Саратов, сестре. Стало ясно, что случилось что-то непоправимое.
      И вот, спустя всего сутки, я уже в Саратове. В сознании не укладывалось, что папы больше нет: обещанные врачами полгода оказались всего восемью днями. Что похороны через каких-то пятнадцать часов.
      Мама, с распухшими от слез и горя глазами и покрасневшим носом, плакала негромко и так же негромко причитала, сидя у гроба своего единственного мужчины, с которым судьба отпустила прожить "в горе и в радости,в здравии и в болезни" без четырех месяцев пятьдесят шесть лет. Глядя на нее сердце, сжималось от жалости, такой убитой и отрешенной она была. Но несоизмеримо большую жалость и тревогу вызывала сестра, которая, судя по всему, находилась в состоянии прострации. Или ступора. Она сидела, смотрела на меня - или казалось, что смотрела, поскольку глаза ее были широко открыты, - но было ясно, что она не видит ничего. Не ясно было только одно: как она не падает со стула, потому что после нескольких практически бессонных ночей она, не отдавая себе отчета, то ли пребывала в сомнамбулическом состоянии, то ли спала с открытыми глазами, и уже не плакала. С трудом оторвав от стула, я насильно уложила ее в постель, чтобы она отдохнула, хотя бы несколько часов. С мамой было проще, поскольку она была в состоянии внять моим уговорам и до утра прилечь здесь же, где мне предстояло провести мою последнюю и единственную ночь возле папы.
      Отупевшая от свалившегося горя, я бессмысленно обводила взглядом комнату, которая не только была, но даже выглядела холодной. И чужой. Мне трудно было представить, как я привезу сюда в очередные каникулы детей. Привезу, а деда нет! Ну как так?! Прошедшим летом еще был, а следующим уже не будет!
      На пианино в высокой хрустальной вазе одиноко стояла роза. Темно-бордовый, так и не распустившийся цветок венчал не длинный, а очень высокий даже не стебель, а шток,настолько толст он был. На этом гладком, почти без намека на шипы, штоке остался всего один лист. Остальные уже облетели, поскольку стояла она здесь уже десять дней. Это был последний папин подарок маме. Он купил ее на вокзале, когда вернулся из онкологического центра.
      Папы уже не стало, а роза все еще цвела в вазе.
      Сегодня похороны.
      
      После похорон, занятые хлопотами поминального обеда мы только к вечеру освободились для того, чтобы сидя за столом попытаться осмыслить нашу дальнейшую жизнь.Теперь уже втроем. Без папы.
      В высокой вазе на пианино стояла увядшая роза.
      
      
       24. ГЛАВА ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
      
      Вот и подошло к концу моё повествование. Посмотрев на дату начала моего труда, с удивлением обнаружила, что прошло, оказывается, уже почти два года! В этом году будет уже десять лет, как не стало папы - он ушёл 17 октября 2005 года, и уже семь лет, как мы остались без мамы - её не стало 8 июня 2008 года. За время работы над записками происходили новые события, всплывала какая-то новая информация, кто-то что-то добавлял в копилку воспоминаний... Так после публикации на интернет-портале проза.ру первых глав повести, рассказывающих о маме и её родителях, где я упомянула стихотворение, которое читал мой дед и автора которого я не знала, от одного читателя пришёл отзыв, в котором был полный текст стихотворения и даже имя автора! Прошерстив интернет, я, правда, не нашла информации, подтверждающей авторство стихотворения, но, думаю, не с потолка же этот читатель назвал имя и произведение, фрагментом которого и было "дедушкино" стихотворение. Этот читатель сообщил, что это стихотворение - фрагмент главы "Мама", и автором его является, предположительно, Ребиков Владимир Иванович, русский композитор начала ХХ века. Полный текст стихотворения выглядит так:
      
      Летели две тучки по ясной лазури,
      Одну догоняла другая.
      Одна была яркого белого цвета,
      Другая была - грозовая.
      
      И чёрная долго за светлой летела,
      Как будто томилась желаньем,
      Хотя б на минуту, хотя б на мгновенье
      Её озариться сияньем!
      
      Напрасно. Всё дальше крылатая тучка
      Неслась, подымаяся выше,
      А та всё темнела - и вдруг разразилась
      Грозой под лазурною крышей.
      
      И, словно слезами, дождём разлилася,
      Как будто печалясь, жалела,
      Что та, за которою долго гналася
      От ней далеко улетела.
      
      
       ВМЕСТО ЭПИЛОГА.
       МАЛЕНЬКАЯ ФАНТАЗИЯ-
       ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ-МЕЧТА
      
      Листы с "помарашками" были разбросаны по всему столу, что очень страннно - у Лидии порядок в бумажных делах всегда был на одном из первых мест по важности. И тем не менее...
      - Олег, ты не помнишь, в каком году мама окончила институт?
      - Лид, да что гадать, есть же диплом, посмотри там!
      - Das ist eine gute Idee, Alter! * Знаешь, думаю, нужно написать о том, какая она, наша неуёмная мать, была фантазёрка! А какая мастерица! А помнишь, как мы к праздникам делали сами открытки под её чутким руководством?
      - О-о-ой, помню, это была для меня "вешалка"! - Олег засмеялся в ответ каким-то своим воспоминаниям. - А помнишь, как она собиралась в ручье раков ловить?
      - Да, да, конечно помню... Кстати, у неё где-то был рассказик об этом! Что если вставить его в одну из глав, как ты думаешь?
      - Лид, ты у нас "биограф мамы" - ты и решай! А рассказик-то есть?
      - Да, вот, уже нашла в файлах. Как оказывается, давно она это написала, ещё в 2008-ом! Вот он.
      
      
       НУ НИКАКОЙ СВОБОДЫ!
      
      - Ну что за фигня! К компу не пробьешься! Опять сидишь весь вечер перед этим ящиком. Я знаю, просидишь, пока не посинеешь, а потом опять всю ночь будешь уроки делать? Нельзя столько перед компьютером сидеть, тем более, в твоем возрасте!
      
      - Это еще цветочки! Вчера открываю дверь, стоит, сопли до пупа, ноги мокрые, ботинки все в грязи! Уже перед соседями неудобно, опять, наверное, наблюдали с балконов эти прогулки вдоль ручья! Слава Богу, раков в ручье еще не ловит - не сезон пока! А на днях стоит наше дитятко в ванной перед зеркалом и усиленно жует жвачку, пытается пузыри из нее надуть - мечта всей жизни, видите ли, научиться пузыри из жвачки надувать! Аж глаза на лоб вылезли от усердия!
      - Ага, точно, гуляет или перед компом сидит, как-будто ни уроков, ни других дел нет! - и уже в сторону - Сколько можно в чате сидеть?! Среди моих знакомых нет никого, кто бы жил перед компьютером! У тебя уже интернет-зависимость! Ты просто не хочешь в этом себе признаться!
      - Если ты не думаешь о нас и все наши слова тебе "до лампочки", то подумай, хотя бы, о своих глазах! Ведь ослепнешь скоро, уткнув нос в монитор!
      
      "Ну что за напасть?! Почему мне нельзя гулять у ручья?! Почему переписываться в чате с друзьями нужно строго "дозированно"! Как ОНИ меня задолбали! И еще учителя!.. Вечно чем-то недовольны: то поведением, то успеваемостью, вернее, ее полным отсутствием! Звонят через день да каждый день! И что жалуются? Мальчишка - как мальчишка: в меру хулиганистый, как все - ленивый! Слава Богу, дочь, тьфу, тьфу - сокровище, никаких проблем! Ну нет в жизни счастья! Еще эти уроки! На фиг мне эти курсы?! Можно было и без них прожить. Вечно ищу приключений на свою задницу! Ну что поделать?! Делать нечего! Сама виновата, распустила детей! Ни тебе в интернете "погулять", ни у ручья! Матери стыдятся: не по возрасту мне все это, видите ли! Ну кто это сказал?! Кто придумал?!
      Ну что поделать: назвалась мамой - освободи место у компа!
      НУ НИКАКОЙ СВОБОДЫ!"
      
      У Лидии повлажнели глаза.
      - А всё-таки, классная у нас была мать!
      
      * Das ist eine gute Idee, Alter! (нем.) - Это хорошая идея, старик! ( немецкий слэнг )
      
      04.09.2013
      23.00
      -
      17.00
      28.06.2015
      
      
      
      љ Copyright: Елена Йост Есюнина, 2015
      Свидетельство о публикации Љ215071801311
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Йост Елена Борисовна (elenajost@mail.ru)
  • Обновлено: 14/10/2015. 154k. Статистика.
  • Повесть: Германия
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка