"И все это, и вся эта заграница, и вся эта ваша Европа, все это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия... помяните мое слово, сами увидите!"
Ф.М. Достоевский "Идиот"
Разбираясь вчера в шкафу, на дне одной из запылённых коробок, простоявших в углу уже несколько лет, я обнаружил мою старую кожанную куртку -- моё первое приобретение в Америке. Собственно это был подарок моего шефа, поляка, привезённого сюда ребёнком в грудном ещё возрасте. Мы объяснялись в основном жестами, я не понимал его, он -- меня, гладильный пресс освоить мне никак не удавалось, но он за что-то симпатизировал мне.
Однажды он протянул мне свёрток, на котором крупными печатными буквами было написано: "FOR YURIY". "Носи," -- говорит, -- "на здоровье. Я купил себе новую, а то эта поизносилась совсем."
Старая, широкая в плечах, с заплаткой на локте, она всё равно страшно понравилась мне.
Тогда мне вообще всё нравилось: бродить по прямым бостонским улочкам, рассматривать непривычные их домики, слушать громкую чудную речь, спрашивать дорогу по-английски и кивать, улыбаться, не понимая ответа.
Поскольку все остальные вещи мои были из России, куртка эта оказалась как бы мостиком для моего вхождения в Америку. Надев её, я сразу чувствовал себя здесь "своим", она придавала мне больше уверенности.
А уверенности мне не хватало с того самого момента, когда выяснилось, что страна эта совсем не такая, какой я представлял её в России.
Эта я понял в первый же час пребывания в ней.
В аэропорту нас встречал дядя с детьми, ни слова не говорящими по-русски, и приятелем, любезно согласившемся помочь нам добраться до дома -- баулы наши в одну машину просто не уместились бы.
Мы обнялись, поцеловались, похлопали друг друга по спине. Дядя представил своего приятеля:
"Вот, знакомьтесь, мой хороший друг Миша."
"Майкл," -- пожал тот мою руку.
"Очень приятно. Юра."
"По-английски это будет..." -- он задумался, пощёлкал пальцами. -- "Это будет Джордж! Хеллоу, Джордж. Вэлкам ту Америка."
"Простите," -- говорю, -- "но у меня пока плоховато с английским."
"Учи, Джордж! А то будешь как лузер сидеть на велфере всю жизнь!"
Я не понял, что он имел ввиду, но на всякий случай покивал головой.
Майкл похлопал меня по плечу: "Ничего, всё впереди. За мной, эврибади! Летс гоу!"
Подхватив мой маленький дорожный рюкзак, он стремительно направился к припаркованному неподалёку автомобилю.
Родители с сестрой уехали с дядей, нас с дедом разместили в Мишиной машине.
Выехав из аэропорта, мы оказались в каком-то обшарпанном, полутёмном туннеле.
"Это -- Санмер Таннэл," -- болтал Миша. -- "Сейчас мы проезжаем под заливом! Представляешь?!" Представлять не хотелось -- жёлтые пятна на стенах не внушали доверия.
Некоторое время ехали молча -- дед дремал, я рассматривал проносившуюся рядом Америку, Майкл подпевал какому-то джазовому оркестру. Внезапно, будто вспомнив что-то важное, он повернулся в мою сторону: "Ты знаешь, где мы сейчас находимся?"
Я не знал.
"Это же хайвей!"
Признаться, я был разочарован. Хайвей представлялся мне этаким многоярусным гигантом, по которому неслись автомобили. Оказался же он подобием московской кольцевой дороги.
"Да ты что?!" -- обиделся Миша за Бостон. -- "Какая это тебе кольцевая?!"
Меня вдавило в кресло от резкого увеличения скорости, дед обиженно всхрапнул позади. Машина дёргалась и стонала.
"На 100 милях идём!" -- гордо сообщил наш водитель.
Что такое 100 миль в час, я не представлял. От перегрузок в самолёте голова моя раскалывалась. Поэтому, хотя я и постарался выразить восхищение, чтоб не обижать Мишу, получилось у меня, по всей видимости, плохо. Он надулся.
***
Вечером, за обедом, дядя отказался разговаривать о России: "моя семья порвала с этой страной и у нас уже нет с ней ничего общего".
Мы же совершенно не знали Америку. Разговор не клеился.
Засыпая в сооружённой на полу из подушек кровате, я вспоминал, как ещё вчера был среди друзей, в Москве. И вот прошёл всего один день, а нас с ними не просто раскидало по разным концам света, мы оказались в разных реальностях. Пробыв в Америке всего несколько часов, я уже не мог представить себя в России: пропал там, не появившись здесь. Это чувство будет мучить меня долгие годы...