"И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своём."
Бытие 6:6
"...Соседи по подъезду --
Парни с прыщавой совестью..."
Наутилус Помпилиус
Первым делом он сбросил обувь. Посмотрел на ноги: тонкие шёлковые носки были как-то слишком легкомысленны и он с раздражением снял их. Смяв, сунул в ботинки.
Пошевелил пальцами ног -- стало легче, свободнее. Ногти были недавно подстрижены, стыдиться не придётся. От освещённого заходящим оранжевым солнцем гравия исходила теплота и уверенность.
Пахло ранней весной. В окружающем мире пробуждалась жизнь. Почки были беременны новыми клейкими листочками.
Боль приутихла и только тупо занозила сердце. Он сделал то, что должен был. Обязательства кончились.
Вспомнились её глаза -- до. Улыбка -- робкая, ласковая, предназначавшаяся только ему. А о после он думать не любил.
Но и забыть -- не мог. Воспоминания просачивались серной кислотой, жгли, не давали заснуть.
Она шла домой, они -- только вышли на охоту. Остановив машину рядом, втянув в неё девушку, сорвались с места. Несколько секунд спустя, Ольга была уже крепко связана и уложена на пол. Верёвка врезалась в запястья, пальцы посинели. Ноги её тоже спутали и подтянули к рукам, так что пошевелиться она уже не могла. Дышать было трудно -- мешал кляп, а на шее стояла нога в тяжёлом ботинке.
Ехали долго. Потом, завязав ей глаза, вынесли из машины. Последнее, что ей запомнилось -- острый запах елей.
Ночь она провела в кровавом забытье. Босые её ноги напрасно комкали простыню -- парни насладились досыта.
Их скорее всего никогда не нашли бы, но... По дороге домой они сильно привысили скорость -- были слишком пьяны -- и их остановила полицейская патрульная машина.
Подошедший проверить права полицейский, увидел связанную девушку на заднем сидении и братков задержали... Но уже на следующий день выпустили под подписку.
Дима не собирался ни забывать, ни прощать...
Борю он нашёл через пару дней, пока Ольга ещё лежала в больнице.
Бил жестоко, специально метя между ног, превращая его в инвалида. Оставив во дворе куском мяса -- ушёл. И стал ждать.
Через несколько дней они встретились под жёлтым, безразличным ко всему светом уличного фонаря. Он и те, кто пришёл его убивать.
Мелькнули зажатые в кулаках лезвия и он ударил первым. Их было больше, он был крупнее, злее. Он уже всё потерял: за день до этого Ольга вскрыла себе вены тупым пластмассовым больничным ножом. Резала по синякам на запястьях, закрывшись в туалете. Спасти её не успели.
Те два удара, которые он пропустил, не спасли бориных бандюков...
И вот теперь Дима был здесь.
Он не осуждал Ольгу за уход из жизни. Ведь самоубийство -- это трусость, переходящая в безграничную смелость. Потеря надежды, но обретение веры. Веры в то, что самоубийство разрешит все проблемы. Не только последняя точка в жизни, но и мечта о будущей. Эгоизм личный, противопоставленный эгоизму окружающих...
Он не осуждал её, лишь силился понять, знала ли она что делает этот выбор за них обоих: убивая себя, уносила с собой и его жизнь. Впрочем, подумалось, скоро у него будет возможность спросить Олю об этом лично. Эта последняя мысль особенно понравилась ему, укрепила в решении. Он благодарно улыбнулся ей и, подойдя к краю, сильно оттолкнулся, прыгнул навстречу тёмному асфальту. Через несколько секунд его не стало.
...А Борис выжил, оправился от побоев. Нужно было подыскивать новых людей.