Волки шли на охоту. Отлежавшись днём на окраине мохового болота, на бугре, заросшем молодым сосняком, они, полные сил, в сумерках поднялись, долго отряхивались, потягивались, топтались в мягком снегу, чувствуя лапами, острые краешки подмёрзших уже утренних следов.
Наконец волчица вышла на опушку долго принюхивалась, осматривалась, а четыре волка стояли позади и тоже нюхали воздух...
Днём, когда ярко светило солнце, сквозь дрёму, волчица слышала, далеко справа, в болотах, лай собак и два выстрела.
Сейчас, она решила пойти в ту сторону - может быть, после людей что - нибудь осталось. Иногда, после дневных выстрелов, ночью, волки находили остатки от человеческой охоты - большую лосинную голову, ещё незамёрзшую; ноги с ободранными камасами и вывернутые на снег внутренности - было чем перекусить вначале перехода...
Волки выстроились гуськом и размеренной рысью, ровно и точно ступая след в след, тронулись туда, где совсем недавно красное солнце село в холодные тёмные тучи.
Изредка, из строя выходил один из волков, привлечонный, кучкой тёмных перьев, рассыпанных на снегу, или услышавший, выпорхнувшего из под снега, не обсидевшегося, не задремавшего рябчика. Сумерки ещё не стали тьмой и рябчик сидя на высокой берёзе, испуганно тренькал, видя серые тени, неслышно проходящие внизу, под деревьями...
След тут удваивался утраивался, чтобы через некоторое время, вновь сойтись в один... Делалось это инстинктивно.
В стае всегда есть волк, который слышит лучше всех, есть и тот кто видит в темноте лучше и потому неудивительно, что стая имела уши, глаза, обоняние, которые принадлежат не только волчице, идущей во главе. Она по праву главенства только ведёт, направляет собратьев, но каждый член стаи, имеет свой характер, свою волю, свои приметы и особенности. Конечно, объеденившись легче выживать, но в случае если стая распадётся, по каким либо причинам, природа даёт шанс каждому волку выжить в одиночку...
Волки, дойдя до густого, высокого сосняка, свернула направо, пересекла зарастающее молодым березняком болото, и вышли на широкую прогалину, раньше бывшую озером, а сегодня превратившуюся в заросшую трясину, с кочками поросшими клюквой и морошкой...
Кочки, промёрзшие ещё в декабрьские морозы, были засыпаны снегом и ямы между ними - заметены недавними метелями...
Волки постояли немного, послушали свистящий, в метёлках камыша, студённый ветер, повернули налево и пошли по краю болота, между редкими, уродливыми сосёнками и торчащими то тут, то там, сгнившими изнутри, обломанными стволами берёз.
Стараясь спрятаться от пронзительного ледяного ветра, волчица увела стаю чуть в сторону и пошла кромкой молодого сосняка, подступающего к кочковатому, заметённому снегом открытому пространству...
Здесь, в темноватой чаще, волки натолкнулись на следы двух собак...
Волчица остановилась, рыкнула сквозь сжатые челюсти, шерсть на её загривке поднялась дыбом... Это был запах извечных врагов волков - собак, зверей прислуживающих человеку...
Пройдя немного ,по следу, опустив голову и принюхиваясь, она прибавила ходу и за ней послушно тронулись с места, галопом, остальные...
Загибая чуть вправо, волки, мелькая серыми тенями между запорошенными снегом елями, прошли низинку, держась всё время по краю собачьих следов, потом укоротили рысь, а один раз даже остановились перед небольшим спуском, к таёжной речке...
Волчица хорошо знала эти места, потому что её первое логово было здесь, неподалёку, на другой стороне речки, в крутом берегу мелкого ручейка. Там она родила первых своих волчат и выкармливая их, охотилась здесь, ловила зайцев и глухарей - на гриве, в крупноствольном сосновом бору был глухариный ток.
Иногда мимо её логова проходили люди и она слышала их беспечные голоса, а далеко на дороге - урчание моторов машин и мотоциклов... Но это казалось ей, событиями совсем из другой жизни. Ведь с того времени прошло уже четыре года...
Было тихо. Мороз крепчал. Начинали трещать - "стрелять" рвущейся от холода корой, промерзшие стволы берёз, стоявших на берегу. Речка зимой тоже перемерзала, вода почти исчезала в русле и крутые, обрывистые берега, сдавливали ледянной панцирь, остановившейся воды...
Волчица помнила речную стрелку, где эта речка впадала в большую реку - там была дорога и мост....
Раз в году, к этому мосту, размытому весенним половодьем, приезжали люди на большом, урчащем совсем по медвежьи, грузовике, и настилали его вновь...
До ближайшей деревни было километров восемь. Зимой, машины почти не появлялись здесь, а если проходили, то днём. Ночью все люди жили в домах неприятно пахнущих дымом. Это волчица тоже знала...
Прослушав речную долину, волки, развернувшись, по дуге стали обходить речные изгибы и зигзаги, стараясь не отдаляться от собачьих следов...
Через несколько километров, они вышли к крупноствольному сосняку, в котором собаки облаивали глухарей...
...Глухари сидели на большой, раскидистой сосне и кормились, когда их услышали пробегавшие мимо собаки. Они прискакали сюда, увидели крупных, чёрных птиц и залаяли звонко с подвывом, перебегая с места на место, подняв головы и не отводя глаз от глухарей, царапали когтями лап сосновую кору...
Птицы чувствовали себя в безопасности, там наверху, крякали и скрипели сердито, поворачивая ало - бровастые головы то вправо, то влево...
... За собаками пришёл человек. Он долго подкрадывался, прячась за толстыми стволами, высматривая беспечных птиц в зелёной хвое...
Вместе с ним пришла третья, молодая собака, которая ещё ничего не понимла в охоте... Потом человек стрелял - вначале один раз, потом второй. Две птицы упали, а третья, громко хлопоча крыльями сорвалась и улетела, в сторону реки. За ней убежали старшие собаки задирая головы и стараясь не потерять из виду, мелькающую в чаще птицу...
Молодая крутилась у ног хозяина, потом увидев упавших птиц, кинулась к ним, стала мять их, кусая безжизненые уже тушки.
Потом, отогнав молодую лайку, поднял птиц, взвешивая на руке, аккуратно сложил крылья, подвернул головы под крыло: одну запихал в маленький рукзак, а у второй обрезал лапки и кинул прибежавшим взрослым собакам...
Белка - собака с серыми пятнами на белом фоне, с маленькой головкой и остро торчащими ушками, схватила лапку на лету, два раза хрустнула косточками, проглотила и виляя хвостом стала ожидать ещё. Кучум - крупная чёрная лайка, неспеша пережёвывал и нехотя глотал хозяйский "подарок", Он был хорошо откормлен, и выглядел довольным и ленивым, хвост на его широкой спине лежал красиво загибаясь кренделем...
Молодой собаке тоже досталась часть лапки, но она поваляла её в снегу и бросила...
Перед уходом, человек потрепал собак по загривкам и проговорил: - Ну теперь, давайте, лося ищите... Если найдёте - всем мяса хватит...
Он закинул двухстволку за круглые, жирные плечи, поправил старую, искусственного меха , шапку, чёрного цвета и с хрустом продавливая наст ногами, обутыми в большие, резиновые сапоги - ботфорты, тяжело зашагал к дороге, к оставленной там машине...
Собаки ободрённые успехом, убежали снова в лес и с ними увязался молодой Загря. Они мелькая вдалеке, скоро скрылись в чаще...
...Волки принюхивась, обошли место под сосной, куда падали убитые глухари. Волчица, наморщив нос и обнажив клыки, рыкнула, учуяв кисловатый запах пороха, идущий от красных папковых стреляных гильз, лежащих на снегу, и брезгливо отошла в сторону. И глядя на неё, отшатнулись и молодые волки...
Через минуту, они, вновь выстроившись цепочкой, по дуге, обходили сосняк, направляясь в сторону речной стрелки. Волчица вела их туда, где обычно останавливались машины охотников, и где эти нелепые, неловкие двуногие обедали, закусывая, пили водку, в конце дня, перед отьездом...
...Собаки, выпугнули крупного лося, из - за большой, поваленной давним ураганом, осины. Зверь поднялся неспеша, заслышав издали хруст снега под лапами бегущих собак. Встав, он осмотрелся, переступая светло - серыми голенастыми ногами, несущими чёрно - коричневое крупное туловище, большую, ушастую голову, с болтающейся на шее, длинной волосянной серьгой. Увидев собак издалека, зверь двинулся с места рысью, широко переставляя ноги, сохраняя на бегу, спокойствие и деловитость.
Собаки услышали стук копыт о пеньки, спрятанные под снегом, хруст сломанных сухих веток, метнулись вперёд, и быстрая Белка первой увидела лося, поддала, затявкала, заголосила и скоро ей стал вторить басистый лай Кучума, и иногда добавлялся жиденьуий баритон Загри...
Лось, под холодным зимним солнцем, чуть пригрелся в лёжке, отошёл от ночного мороза, и потому бежал неспешно, разминая мышцы, разгоняя кровь по большому, тяжелому телу. Но разогревшись стал прибавлять ходу, по временам переходя в галоп...
Собаки, вскоре отстали, но возглавляемые азартной Белкой, бежали изо всех сил по хорошо заметному, "парному" следу...
Лось набрал ход и постепенно стал уходить от собак. Поскальзываясь, большой зверь выворачивал копытами сухой валежник, и куски смёрзшегося снега...
Охотник услышав лай Белки, а потом и Кучума, остановился. Он подождал, послушал, определяя направление удаляющегося, прерывающегося лая, потоптался, решая, что делать, но потом лай замолк и охотник, ещё послушав, начинающую замерзать тишину, тронулся дальше, в сторону дороги.Там его ожидали товарищи, услышавшие два выстрела, и на всякий случай, пораньше вернувшиеся к машине...
Солнце уже опускалось за зубчато - еловую кромку горизонта, справа, за рекой, когда к машине подошёл Толстый. Он, распарившись от ходьбы, вспотел расстегнул ватник, тяжело отдувался, и готов был скинуть и толстый шерстянной водолозный свитер, который ему по блату, достали ребята из районного сельпо...
Напарники его - Худой и Молодой, давно уже были у машины. Они натаскали дров, разожгли костёр прямо на дороге, и жарили на ивовых прутиках сало, сидя на коротко отпиленных чурбаках, оставшихся здесь, ещё с прежних времён...
Заметив выходившего из леса Толстого, они, по его неспешной походке, определили, что он стрелял что - то по мелочи, и успокоившись вновь присели к костру. Подойдя, Толстый бросил прямо на дорогу, глухо стукнувшего о землю глухаря и показал через пройму рюкзака, второго. Напарники, немножко завидуя удачливому приятелю, стали рассматривать птицу, цокая языками и взвешивая на руке распустившего мёртвые крылья, глухаря.
Толстый, скинул пропотевший ватник, хлопнув дверцей, достал оттуда свой мешок с продуктами и подсел к костру. Он улыбался, глядя на приятелей, зевающих, осунувшихся и усталых. С непривычки и недосыпу (проснулись рано и долго ехали по лесным дорогам), они заморились ходить по лесу, и хотя снегу было немного - прилично наломали ноги...
Толстый, достал из холщёвого мешка, кусок копчёной свинины, хлеб, лук, бутылку самогонки. Подбросив в костёр дров, охотники разлили самогон, в эмалированные кружки, чокнулись за удачную охоту, и крякая выпили, поглядывая в сторону лежащкго на белом, чёрного глухаря. Потом, хрумкая луком и чавкая, пережовывая хлеб с поджаренным салом, закусили, и стали рассказывать, кто где побывал и что видел...
Но главным рассказчиком был конечно Толстый. Он начал свой рассказ с того, как услышал собак в сосняке, понял, что это на глухарей; как крался; как прицеливался в двух сидевших рядом птиц... Потом, как выстрелил - в начале по первому, затем по второму и как третий улетел в ужасе.
- Они упали даже не мявкнув - заключил Толстый и его приятели засмеялись. Самогонка разогрела и разохотила мужиков. Уже не чувствуя горечи и сивушного запаха, выпили по второй. На душе стало светло и свободно. Замаслившимися глазами они смотрели на солнечный закат, вяло закусывали, потирали зябнущие руки. Но Толстый, одел ватник, устроился поудобней и стал есть: хлеб, копчёную свинину, солёные огурцы, лук...
За разговорами не заметили, как где - то далеко, несколько раз тявкнула Белка.
Сумерки опустились на лес, на реку, на поля вдоль речной долинки. Заметно похолодало. Костёр поменял цвет пламени - жёлтое стало красным и заалело яркими оттенками. Темнота неслышно подкралась к машине, которая чёрным жуком, горбилась на обочине...
Разговоры смолкли... Стали прислушиваться...
Мороз прибавлял, и охотники начали застёгиваться на все пуговицы и поправлять шапки, натягивая их на подмерзающие уши...
День прошёл и после выпитой самогонки захотелось спать...
Толстый собрал оставшуюся еду, уложил всё в мешок, отнёс в машину, сел за руль, воткнул ключ зажигания и нажал на стартёр. Машина не заводилась...
Вместе с темнотой, пришёл мороз. Метал машины "накалился", набрался холода и казалось, что снаружи было теплее, чем в машине...
Толстый, морща круглое лицо, лазил в мотор, смотрел "свечи", ставил их на место, пытался заводиться - всё безрезультатно...
Худой замерз, его била крупная дрожь и он, то и дело монотонно спрашивал Толстого: - Ну как? - словно от этого вопроса, что - то могло измениться.
Молодой поддерживал костёр и без конца кипятил чай, хотя пить больше никто не хотел...
В семь часов вечера, решили идти в деревню, ночевать, а утром по свету прийти назад и пытаться заводить снова... Но собак не было...
Толстый матерился, свистел несколько раз, потом махнул рукой и стал собираться. Закинув рюкзаки за спину, они оглядываясь на машину, поскрипывая снегом побрели по дороге.Впереди уверенно топал Толстый.
- Никуда они не денутся... Придут сюда, покрутятся и рванут за нами - говорил он приятелям и те на ходу поддакивали. Все промёрзли до костей и хотели скорее в тепло, к людям...
...Через час, после их ухода, вернулись собаки. Последним, жалобно подвывая притащился усталвший за день беготни - Загря. Белка, несмотря на трудный день, была по прежнему активна - она отыскивала мёрзлые корочки хлеба, кусочки оброненного сала, колбасные шкурки и сьела пока озабоченный Кучум обнюхивал машину...
Белка поняла, что хозяин ушёл, но была уверена, что он вернётся, и потому обтоптавшись, легла в снег, на обочине. Вслед за ней, на утрамбованной колее, легли Кучум и Загря. Там было жёстко, морозило снизу, но от усталости они не хотели двигаться...
... Волки, обошли машину по большому кругу. Волчица поняла, что люди от машины ушли, но когда они вернуться - не знала.
Зайдя под ветер, она учуяла запах собак, неслышно оскалилась, сверкнув в полутьме, вспыхнувшими яростью глазами...
Потоптавшись и ещё раз понюхав воздух, она легла и вместе сней улеглись поодаль остальные. Длинная, зимняя ночь, только начиналась...
Через два часа, волчица, всё это время внимательно прослушивавшая тишину, встала, облизнулась и неспешной рысью, ещё раз повела волков делать проверочный круг. Диаметр круга сократился и в какой то момент Белка учуяла волков. Она мгновенно вскочила, шерсть на ней поднялась дыбом. Всматриваясь в темноту, она залаяла гулким напряженным басом, как лаяла только на крупного зверя или на незнакомого человека.
Загря и Кучум вполошились, повскакали с лёжек, загавкали ничего не понимая со сна. Но им сразу передался страх и злоба Белки и они заголосили - при этом Загря бухал редко, а Кучум лаял тоже басом с подвывов в конце.
Волки стояли и слушали. Волчица высоко подняла голову, понюхала струйки вымерзшего воздуха, перешла с одного места на другое, и когда собаки на время затихли, она вытянув голову вперёд и вверх завыла: - У- У - У - начала она низко, потом тон возвысился до визгливо - злобного, опускаясь, перешёл в пронзительное - О - О - О -... и оборвался... Собаки вновь испуганно и яростно залаяли, но в ответ, подхватили вой волчицы остальные волки...
Это был страшный концерт. Кто слышал песню волка зимой,морозной ночью, в безмерном, застывшем лесу, тот поймёт меня.
Казалось вся страсть, злоба, тоска и жажда крови говорили языком этих диких кровожадных певцов, основным природным предназначением которых, было убийство...
Собаки под напором воющих голосов, замолкли, сбились в кучу и лязгали зубами от страха. Они почуствовали, что это звучит песня их смерти, что уже не уйти, не убежать, не пробиться, и остаётся только ждать развязки - может быть люди ещё вернуться...
А волки уже ничего не боялись - для них и этот мороз и эта ночь, были одной из множества зимних ночей, а собаки их законной добычей, оттданной им на растерзание равнодушной природой... Они не спешили... Они знали - это был их мир: леса, болота, поляны, перелески - всё необъятное пространство тайги, заваленное снегом, прибитым к заледенелой земле морозом. И зимний холод, и эта насторожённая тьма кругом - тоже были частью их жизни...
... А собаки издавна служили человеку и были частью того мира, который принадлежал человеку. Эти островки человеческого мира, были разбросаны по земле, гудели моторами на дорогах, стучали металлом на стыках железнодорожных путей, когда по блестящим стальным рельсам, проносились мимо дремучих, тёмных, лесных урочищ, вагоны, с ярко освещёнными окнами и мелькающими тенями за ними.
Эти человеческие островки грязно и опасно пахли: горьким ядовитым дымом, помойками и бензиновым перегаром. Люди и животные, служившие им, спали, тогда, когда волки и другие лесные обитатели кормились, дрались за жизнь, любили, и наоборот жили, бегали, суетились только тогда, когда над землёй вставал день и над горизонтом повлялось солнце. Ночами, для своей безопасности, от страха и неумения видеть в темноте, люди зажигали на улицах этих островов и островков, маленькие электрические солнца... От страха же, люди сбивались в большие стаи и жили в многоэтажных норах, покрывывая землю между этими норами, толстой коркой асфальта...
Они были врагами земли, чистой воды, травы. Они валили деревья, сжигали леса, расширяли беспредельно свои городища, уничтожали птиц, рыб, и животных. И хорошо, если бы они всё это ели. Но они, часто, просто травили всё живое вокруг себя... Ели они тех животных и птиц, которых держали рядом. Выращивали, "заботились" о них, а потом убивали и ели, беззащитных, обманутых "лаской и уходом"... Хищники!!!
Собаки были послушными рабами этих двуногих существ, и потому, волки ненавидели их, как предателей, некогдв вышедших из их рода, но променявших свободную дикую жизнь, на конуру и миску жидкой похлёбки. Они, живя с человеком, утратили боевой дух, стали трусливы, и потому их надо беспощадно уничтожать, без жалости и сочувствия...
... В это время, Толстый с приятелями, сидели в избе, одиноко живущего, старого лесника дяди Семёна...
Тот услышав, уже в темноте, стук в калитку и крики - Хозяин! Отвори?! - испуганно закричал в ответ, через закрытую дверь - Кто такие?
Потом со скрипом дверь отворилась и он продолжил - Кого там черти носят? Кого надо?
- Отец - проговорил в ответ Толстый - пусти Христа ради переночевать. Машина в лесу заглохла. Охотники мы - потом помолчав, добавил - Я Лёшка Петров, из Заболотья. Да ты меня знаешь. Я в прошлом годе, лес мимо возил с лесосеки, на нижний склад...
Дядя Семён помолчал, соображая - какой такой Лёшка, потом вспомнил, подумал, что в жизни такой человек с машиной пригодится и нехотя пошёл отворять калитку...
Через час, в доме топилась печка, осмелевшие гости развешивали на верёвках за печью, влажные портянки и Толстый, почёсывя жирную волосатую грудь, рассказывал, как осенью, из кабины, застрелил кабана, переходившего лесную дорогу в темноте, и попавшего в свет фар...
Он варил глухаря в большой эмалированной кастрюле, а Молодой уже начистил картошки, и облокотившись о стол, слушал с восхищением, как его старший товарищ живописал ситуацию...
- У меня всегда под сиденьем, в кабине, старенький дробовик валяется. - распостранялся Толстый... - Мало ли чего? - глухаришка на дорогу сядет или тот же кабанчик на поле выскочит из леса. Они ведь машин почти не боятся. Вот и в этот раз. Стоит кабанишка, в двадцати метрах от машины, смотрит, и в свете фар глаза зеленью отдают. Я не люблю спешить... Тихонько окно открыл, приложился прицелился и бахнул картечью - один, а потом и второй раз. Он и сковырнулся. Я выскочил подошёл осторожно, вижу, мёртвый уже... Тут же вывернул потроха, шкуру срезал, на куски "разобрал", и в мешок сложил....Славный был кабанчик, сладкий - и Толстый доволно рассмеялся...
Он поднялся подошёл к пышащей жаром печке, помешал варево алюминиевым черпаком, попробовал на соль и тут же, грязными руками ссыпал картошку в кипяток и снова помешал...
В доме было жарко натоплено, пахло сладковатым запахом варившегося глухариного мяса - чуть ягодами и перепрелой хвоей...
За слезящимися, отпотевшими, грязными , кое - где треснувшими стёклами окон - стояла тёмная морозная зимняя ночь...
... Волки постепенно сжимали круг. Собаки уже не лаяли; они залезли под машину, жались друг к другу и повизгивая дрожали...
Волки, боясь запах железа и бензина, медлили, стояли кругом, вздыбив загривки и на одной ноте прерывисто рычали, сморщив нос и губы, обнажив белые острые клыки... Р - Р - Р - Р - слышалось в темноте и из под чернеющей на белом снегу машины, в ответ, доносилось испуганное дрожание и лязганье зубов...
Луна серебрянным полумесяцем, поднялась над чёрным зубчатым горизонтом, осветив мрачный застывший под снегом лес и прогал дороги, убегающей в темноту...
Когда незадачливые охотники, в избушке дяди Семёна, уже храпели на разные голоса, когда мороз достиг апогея, волчица решилась. Она как - то боком вышла на дорогу, оскалившись, на полусогнутых, напружиненных лапах, подошла к машине, вначале на метр ближе, потом передвинулась ещё... ещё, и вдруг бросилась, и схватила Загрю, потерявшего от ужаса способность двигаться и сопротивляться, выдернула из под машины, полоснула клыками по гривастой шее. Собака повалилась на бок и тут же второй волк мощной хваткой вырвал часть собачьего бока, на мгновение обнажив белые рёбра...
С отчаянным визгом, Белка, на своих длинных ногах рванулась от волчицы, часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась по дороге... А - А - А - залился её тонкий визг и смолк - ближний волк в прыжке настиг её, ударом груди сбил и повалив, вцепился в глотку тренированной хваткой...
Кучум пытался убегать молча, несколько секунд, грызся с двумя волками, схватившими его с двух сторон, но вскоре с клокотаньем, захлебнулся собственной кровью... Всё было кончено...
Волки оттащили трупы собак чуть в поле, подальше от пугающего силуэта машины и разорвав их на части, долго насыщались - хрустя перекушенными костями и с треском разгрызая крупные...
...Утром, на рассвете, выпал морозный, блестящий кристаллами, иней, прикрыл следы ночного кошмара, присыпал кровавые пятна на дороге, и на восходе солнца, всё вокруг, празднично играло разноцветными искрам...