Аннотация: О зимней охоте и жизни в дикой природе.
Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В низких болотинках, в узких крутых распадках снегу легло до семидесяти сантиметров. Лес притих и насторожился...
...Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз ещё вчера, к вечеру, чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
... Молодой лось, лежащий в густом, серо - зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову, осмотрелся и прислушался.
... Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине - серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста.
Понюхав воздух подвижными губчато-чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу - всё было спокойно и молодой зверь, привычными переходами тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо склона, за которым и было то, заветное, место.
Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге...
Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали и свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место...
Тайга кругом постепенно просыпалась от долгого ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым "одеялом", и потому, даже рассветные сумерки позволяли видеть ясно и отчётливо на белом фоне, любое движение.
На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.
... Переходя наледь в самом широком её месте, лось, с оглушительным треском провалился под лёд левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг...
На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами, а потом, двинув головой отрывал от ствола, с помощью языка направлял корм в рот и ворочая нижней челюстью как жерновом, перемалывал, а проглотив, тянулся за новой...
Чем выше он поднимался из долины, тем шире открывались ещё сумеречные горизонты - стали видны длинные изломы лесистой гривы водораздельного хребта. На белоснежном фоне, они чернели неровной щетино-обмороженного, застывшего в неподвижности леса, с гладкими снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток, ближних кустарников...
Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки, вдоль которой, из - за низкого здесь горизонта, как всегда неожиданно, брызнуло алыми лучами восходящее солнце...
Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная жесткая шерсть на шее лося, покрылась белым налётом инея, образовавшимся от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей...
Перевалив гребень, войдя в смешанную, елово-сосново-березовую тайгу, молодой лось - бык с небольшими, трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок и северной стороной гривы, степенно дошагал до начинавшегося под вершинными скалками, курумника.
Он переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах, как ножки циркуля, а потом, прямо вставлял в снег, словно точки расставлял.
Следы оставались за ним неровной цепочкой снежных вмятин, отделённых одна от другой почти метровыми расстояниями...
Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв какое - то время, прослушивая округу, лось со вздохом лёг не оттаптываясь и положив голову на белый мягкий свежевыпавший снег, закрыв глаза задремал, слушая, как потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах, в холодной низине ближнего, узкого распадка.
Ярко-красное на рассвете, солнце, поднимаясь выше над горизонтом поменяло цвет диска на дымно - золотистый; синеватый в тени распадков снег под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия...
Лось дремал особенно крепко и спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки, лёгкое поскрипывание промороженного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи, коричневого оленя - самца, с серыми пяти-отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк.
Лось, на всякий случай, понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно - блестящие глаза веками с длинными, заиндевелыми ресницами...
С его лёжки, во все стороны открывался хороший вид, а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон, засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник, и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались...
... Большой город, как обычно зимой, просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое - где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали, ворча и фыркая моторами, проснувшиеся автомобили...
На тротуарах, засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых прохожих, торопящихся на работы...
Постепенно, на остановках начали скапливаться невыспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди, прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин.
Из пригородов, в свою очередь, устремились в центр города служащие ...
Когда над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего на востоке солнца, город уже шумел и шевелился обычной суетой рабочего дня...
К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы через час вновь успокоится до вечернего разъезда по домам. Зимний день был холоден, сер и неуютен. И казалось, не успев начаться заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту...
...Гена завёл свой микро - автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад, разворачиваясь, потом, вновь переключившись, нажал на газ и быстро выехал со двора. Вскоре, свернув в промежуток между домами, попал на магистральную улицу.
Его сын Максим, сидел справа, на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин, по заледенелой автостраде...
Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начинал волноваться.
Всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки, а он, в нервном ожидании смотрел очередной русский бесконечный детектив с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов; грудастой красавицей, заместителем прокурора, которая ненавязчиво ими распоряжалась.
Трупы и убийства происходили где - то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...
Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с редкими рыжеватыми волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны и больше был похож на пожилого, хорошо сохранившегося дворника...
Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру, дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому, он неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность...
Наконец во дворе посигналил Генин микроавтобус и Федя стал торопясь одеваться и обуваться в лесную одёжку...
С кряхтеньем, влезая в машину, он спросил: - Вы чего - то сегодня долго? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни от унылого и однообразного пенсионного быта...
А то, что Гена иногда бывал груб - так он к этому привык за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований - они оба в молодые годы были конькобежцами...
Между тем, машина миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах молчаливо - таинственный, запорошённый снегом сосновый лес, подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком, речная долина...
Изредка, то слева, то справа, из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечно дремучей тайге, начинающейся сразу за городом... Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно, тонули в темноте наступившего, долгого морозного вечера, позади...
Поднявшись на перевал, привычно тормознули, вышли из машины, громко хлопая в ранней ночной тишине, дверцами. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! -выпили и после, крякая, вытирая губы ладонями, закусили бутербродами с колбасой.
Черное небо над головами, светилось холодной серебряной россыпью звезд и звёздочек. Созвездие Большой Медведицы, выделялось яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что длинная зимняя ночь только началась...
В деревню Черемшанку, приехали часам к восьми вечера.
Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному, с светящимися окнами домику, стоявшему на длинной широкой улице протянувшейся вдоль речки.
Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать.
После следующих крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после-праздничное, продуктовое изобилие...
Тут были и ярко - красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато - желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченая колбаса с белыми вкраплениями жира на темно - коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом...
Как обычно, в начале застолья, произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
Все дружно чокнулись, позванивая рюмками выпили и принялись закусывать маринованными маслятами, застывшими в прозрачном, тягучем желе, и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком, залитой желтоватым подсолнечным маслом...
Незаметно возник общий разговор и бывший пилот Аэрофлота, вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на занесённое глубоким снегом поле аэродрома, на брюхо.
Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них, конечно, не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси, и конечно никто не заметил нервозности бортпроводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни...
Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала...
Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге, Александре Владимировиче.
Гена опрокинув рюмку в рот одним глотком, не торопясь закусил и вздыхая, вспомнил смерть старого охотника:
- Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым человеком. Он, конечно, ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить. Но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и посмеиваясь говорил, что прогулки по лесу инфарктникам даже очень полезны...
Гена отщипнул корочку от куска хлеба, пожевал её и после небольшой паузы продолжил.
- Вот он и умер в хорошем настроении, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного боевого изюбря.
- Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче ...
А потом он умер, по существу за несколько секунд... Упал, потерял сознание и перестал дышать - больное сердце остановилось...
Разлили молча по третьей. Не чокаясь, выпили и стали, есть праздничные разносолы...
Встали из - за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег...
Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, охотники, попрощавшись с ними вышли к машине, постояли, посмотрели на холодно - тёмное, звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов с обеих сторон улице, в направлении выезда из деревни.
Опять переехали полу-разломанный мост, прокатились мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок на ухабах покатили по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу, под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
Машина, урча мотором, медленно "брела" по занесённой колее, и любая попытка вырулить на "не затоптанный" снег оканчивалась неудачей - борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину - приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста...
Несколько, микроавтобус, раз буксуя и дрожа от напряжения останавливался и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись, брал неожиданное препятствие "приступом".
Выкручивая "баранку" то вправо, то влево, он напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные для проезда, места...
Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился, и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину и расслабившись, Гена заговорил:
- Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на "Уазике", на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку, вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами.
Кое - как выбравшись из машины на берег, мы обсуждали возможности вызволения Уазика. До берлоги надо было проехать ещё несколько километров...
Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии...
- Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть - чуть стронулись с места...
- Все пытались помогать Уазику, подталкивая его с боков и общими усилиями машина, наконец выбралась на берег...
- Ну а берлога как? - спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах.
Гена заулыбался и ответил: - Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру, толщиной с ладонь. Я всю зиму жарил себе медвежьи отбивные. Вкус - исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то...
Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся...
За окнами, в свете фар, проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега...
Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
- Тут совсем недалеко - прокомментировал Гена. Он хорошо знал эти места и потому расслабился - самоё плохое было уже позади...
Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
- Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап. Вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе - это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают, чуть ли не на вес серебра.
Но когда сам попробовал холодец, тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина.
Вкус такого холодца совершенно изумительный - тонкий, нежный, питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное...
Гена прервался, выезжая на широкую поляну, разворачиваясь сделал большой круг, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика, произнёс: - Ну, вот и приехали!
Охотники, хлопая дверцами вышли из машины покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения.
Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, а чёрное небо светилось звёздами, а в серединке небосвода был виден Млечный Путь, протянувшийся от края до края...
Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное...
Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники, оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, цепочкой тронулись к зимовью.
Пройдя немного по снежной луговине, поднялись на склон примыкающий к речной долине и, шагая след в след по сорока сантиметровому снегу, свернули по диагонали, в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником...
Зимовье встретило охотников сонным молчанием и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи.
Яркое пламя, отбрасывая лёгкие тени на окружающие зимовье деревья застывшие в снежной дрёме, осветило, оживило белые пространства вокруг.
Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём, решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.
Из зимовья, через печную трубу, вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня, мелькая языками жёлто - алого пламени высоко поднялся над землёй и через десять минут, снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв, закипела вода.
В это время в зимовье, Гена, пока напарники занимались костром, зажёг свечу, стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе в зимовье подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, прихваченное из домашнего холодильника соленое белое, с розовыми мясными прослойками свиное сало, репчатый лук нарезанный длинными дольками, ароматный пшеничный хлеб...
Вдобавок, он выставил бутылочку водки и поставил каждому по пузатой пластмассовой кружке...
Через полчаса Гена с сыном и Федя, уже сидели на нарах вокруг стола и закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим, молчавший всю дорогу, не удержался и проговорил. - Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу, на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться...
Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, все понимающе закивали головами...
Спать улеглись где - то около двух часов ночи. К этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршал полиэтиленовым пакетом, оставленным под столом...
Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался, искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе, как дома в это время, лёжа в широкой двуспальной кровати, рядом с супругой, при свете ночника, обычно дочитывал очередной детектив и потом, удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне, фильма "про милицию".
А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу и в углу, упорно скреблась невидимая мышка...
Через время, Федя и сам не заметил, как заснул.
Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели, в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим, закутавшись с головой, спали, чуть посапывая на вдохе.
Поворочавшись, Федя встал, наложил дров в тёплую ещё печку, снизу между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью, вышел.
Снаружи было темно, холодно и тихо.
Тёмные силуэты деревьев вокруг маленькой избушки, стояли молча и совершенно неподвижно. Звёзды на небе утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и Большая Медведица, повернулась вокруг своей оси почти наполовину...
Зайдя за угол и сделав свои дела, Федя подрагивая всем телом, вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах услышал, как разгоревшись, огонь загудел в трубе.
Поворочавшись, Федя заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...
...Лось кормился уже несколько часов. Глаза его привыкли к ночной темноте и изредка останавливаясь в жевании, он вслушивался и вглядывался в ночную тайгу вокруг. Было тихо и безветренно и потому, в соседних кустах шиповника, слышно попискивала маленькая мышка, глубоко под снегом пробегающая по своим снеговым тоннельчикам.
Почувствовав сытость, лось ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу, потоптался, выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя, вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние.
Зверь ещё какое - то время лежал подняв голову на длинной шее, осматривался, а потом задремал и положил голову на снег...
...Два крупных волка, поднялись из лёжек почти одновременно. Они ночевали под толстой, пушистой елью, растущей на краю небольшой полянки, на краю широкой речной пади, неподалёку от журчащей подо льдом, речки.
Зевая и потягивались, волки встряхнулись всем телом, потом разошлись на несколько метров. Тот, что покрупней, задрав правую ногу, помочился на кустик желтой прошлогодней травки, потом энергично разбросал снег задними лапами.
Второй волк - это была взрослая волчица, с прокушенным в давних драках правым ухом, не стоявшим круто вверх, а чуть согнутым у самого основания и потому несимметричным, присела на задние лапы, чуть приподняв одну из них и прожгла мочой узкое отверстие в снегу.
В это время, первый волк высоко подняв голову и чуть подрагивая крыльями чёрного носа, понюхал воздух и потом, не торопясь обежал полукруг по поляне и пробравшись сквозь елово-ольховую чащу, вышел на наледь. Волчица последовала за ним...
Вновь остановившись, они осмотрелись и направились вперёд, навстречу предутреннему ветерку, по дороге обходя частые куртинки молодых ёлок и стараясь выбирать чистые от кустарниковых зарослей, пространства.
Вскоре речка сделала крутой поворот и волки, сойдя с наледи в глубокий снег, перестроившись на ходу, начали, идя след в след, подниматься на пологий склон через бывшие вырубки, заросшие молодым березняком, ольховником и редко встречающимися сосёнками.
Они, по-прежнему шли навстречу ветерку, изредка останавливались, прислушиваясь и принюхиваясь, чуть подрагивающими ноздрями...
Поднявшись на гривку, волки разойдясь, пошли лёгкой ровной рысью вдоль гребня, перпендикулярно направлению ветра.
Был тот предутренний час, когда в тайге становится особенно темно и тихо, когда копытные после продолжительной кормёжки, ложатся на отдых...
Волки шли, автоматически переставляя ноги в одном и том же среднем ритме и делали это почти бесшумно...
Через некоторое время на востоке, прорезалась едва заметная синеватая полоска утренней зари и стали различимы большие массивы тайги, на противоположном склоне широкой пади...
Пройдя участок леса с поваленными весной во время ветровала крупными осинами, волки соединившись, вновь пошли след в след и дойдя до пологого спуска, резко свернули, и через несколько минут спустившись с гривки, остановились на перекрёстке небольших распадков, поднимающихся из долины ручья в крутой склон, заросший густым молодым сосняком...
Вдруг, их внимание привлёк необычный звук треснувшей ветки в осиннике, растущем в низинке, между распадками. Волки насторожились и когда треск повторился, тронулись в том направлении, с места в галоп...
Молодой олень уже заканчивал кормиться чувствуя, как наполненный перемолотыми осиновыми ветками желудок начал оттягивать брюхо к низу. Он, стоял в густом осиннике и потому, двигая головой, иногда задевал рогами за нижние сухие ветки на не толстых стволах...
Уже тронувшись по направлению к лёжке, он вдруг услышал шум упавшей снежной шапки, обвалившейся с изогнутого снегопадами, частого куста шиповника.
Мгновенно замерев, в предутренней тишине он отчётливо услышал лёгкие звуки волчьих прыжков и рванувшись с места, поскакал не разбирая дороги чуть по диагонали, в сторону гребневой вершинки!
Теперь уже, волки преследовали его по слуху, стараясь завернуть зверя вниз, в долину...
И через какое - то время это им удалось. Олень увидел впереди, в вершинке крутого распадка непроходимую чащу ольшаника, и свернув чуть влево, постарался поскорее обежать это неожиданное препятствие.
Волк - вожак, напрягая все силы, ускорился и стал обегать чащевитый участок справа, а волчица, словно угадав его замысел, чуть сбавила ход и побежала параллельно следу оленя, оставлявшему на снегу, в прыжке, небольшие ямки от всех собранных во время приземления, четырёх копыт, чередующиеся через пять - шесть метров - такова была длинна прыжка испуганного зверя...
Олень на ходу услышал, что волки начали отставать и тоже, чуть сбавил ход, а местами даже переходил с галопа на широкую рысь. Преследователям только этого и надо было...
Волк, обежав ольшаник справа, тяжело дыша и высунув язык, выскочил на чистое место, выше по склону, и в какой - то момент увидел мелькающее в предрассветных сумерках, далеко внизу, тёмно-коричневое, движущееся пятно. Хватнув открытой пастью снег, волк резко изменил направление и с удвоенной скоростью помчался вниз, под горку...
Когда олень понял свою ошибку, было уже поздно - волк несся на него справа, сверху и потому убегать пришлось, тоже резко свернув, но налево. И тут же, оглянувшись в другую сторону, он увидел позади, бегущую, параллельно его следу, волчицу...
Олень, вновь перешёл на галоп, и широким намётом помчался вперед на прыжках, швыряя под себя снег из под копыт, стараясь прорваться через наледь, к противоположному склону, на котором глубокий снег облегчил бы ему спасение.
Но волки действовали по много раз, опробованному плану. Они хотели согнать оленя на наледь, где снегу почти не было и преимущество оленя в скорости сокращалось до минимума...
И тут уж пришлось поработать старой волчице. Она, часто - часто толкаясь задними лапами, хакая при каждом прыжке - выдохе, по диагонали сократила расстояние до жертвы, и первой выскочила на наледь.
Олень, поджимаемый сверху другим волком, старался как можно быстрее преодолеть опасную, скользкую, ледяную преграду, но волчица, тоже пугала его и потому, преследуемый зверь, чуть заворачивая вправо, понёсся низом склона, вдоль наледи.
Горячее дыхание туманным облачком вылетало из его ноздрей и оседало на шкуре, покрытой крепким, густым волосом.
Волчица, воспользовавшись отсутствием снега на наледи, скакала, летела на махах по левой стороне пади, постепенно сокращая расстояние до зверя. Второй волк к тому времени почти догнал оленя и клацая белыми длинными клыками, на длинных прыжках, старался схватить оленя за задние ноги.
Преследуемый зверь, в ужасе выгибая шею, делал частые длинные прыжки, но в какой - то момент, не выдержав близкой погони, свернул на наледь. Это было началом его конца...
...Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз, не поленился, подложил в печку дров и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно, подумал: "Вставать ещё кажется рано... И потом Гена спит, а значит и мне, тоже можно поспать". Он лёг на своё место и сразу заснул.
Проснулись окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон, на котором стояло зимовье.
Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес, беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились в дырявом, эмалированном ведре с крышкой, под нарами. Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время "совещания", Федя не поленился, вымыл котелок из под каши, думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому, нет смысла внимательно слушать указания Гены, а потом торопиться и суетиться.
Гена, поглядывая на высокое солнце в небе, тоже думал, что сегодня, наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться, с завтрашним днём - то есть подготовить почву на завтра...
Вышли от зимовья уже в первом часу дня.
С синего ясного неба светило золотое солнце, и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что-нибудь разглядеть против солнца...
... Гена, отойдя от зимовья с километр, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут, рассматривая открывшиеся горизонты.
Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву, покрытую серо - черным густым кустарником.
От неё, влево, полудугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти под чистую вырубленная местным леспромхозом. На вырубах, то здесь, то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
Было совсем не холодно и Гена, расстегнув верхние пуговицы суконной куртки с толстой подкладкой, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги и обдумывая куда пойти...
Наконец решившись, по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину, прошёл мимо неё и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка...
Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и, свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых под толстым слоем льда позванивала, обмелевшим течением, река.
Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности, следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливаясь, чтобы поиграть.
Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид, следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые, пользуясь хорошей погодой, играли и резвились, не обращая внимание ни на что...
"Может быть, гон уже начался - подумал он. - Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале..."
В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что прошли рыси здесь, часа полтора назад...
Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже, чем по колено, Гена развернулся и, бросив след, уходящий в склон, вернулся на дорогу.
Там, устроившись на поваленной лиственнице, он развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду, кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
Закончив есть, он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время разглядывая крутой заснеженный склон поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке - к вечеру начинало подмораживать - тронулся дальше...
Чуть не доходя до подъема на седловину, он заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и, подойдя, определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью...
Разобравшись с давностью следов, охотник тронулся дальше.
К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
Гена знал, что через час настанет темнота, и потому не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
"За ночь, зверь далеко не уйдёт - размышлял охотник. - Он, скорее всего, пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть...
И Максима с собой возьму... Вдвоём намного сподручнее охотиться" - заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловине. А от этой седловинки уже было рукой подать до зимовейки...
Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте. Он издали заметил костёр на склоне перед зимовьем и внутренне порадовался тому, что его напарники были дома и, наверное варили ужин...
Действительно, Федя днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в темноте, совсем его не вдохновляло. Поэтому, он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров "свалился" влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке...
Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода, совсем не устал ...
Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье, и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке...
Перед едой, немножко выпили и разговорились. Федя вспомнил в очередной раз, как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный гон и стрелил там зверя...
- Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки и отдуваясь, вытирал пот с раскрасневшегося лица.
- Я стою... За моей спиной, в соснячке, местный умелец трубит в трубу. И вдруг на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал...
Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок, и, кажется, глаза закрыл. Открываю, а он, бык, уже лежит и не шевелится...
Гена был опытным зверовым охотником, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому, к Фединому рассказу с самого начала отнёсся прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать.
- А какие у быка были рога, Фёдор Иннокентьевич? И сколько он весил, примерно?
Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести-отростковые рога и весил он килограммов под триста...
- Ну, таких зверей не бывает, - скептически заметил Гена и разлил ещё по одной. У Феди глаза заблестели.
- Ты знаешь, я сам удивился - не уловив скепсиса, продолжил он - но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером...
- Так что, у вас там загон был? - вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола, и простодушно ответил: - Нас семь было. Седьмой был водитель "Урала"...
После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило, и потому, попив чаю, сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение...
Гена на мгновение очнувшись от глубокого сна, слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место, тут же заснул вновь, теперь уже до утра...
... Шоколадно-коричневый олень нёсся по белому, пушистому снегу, высоко выпрыгивая и мелькая желтоватым "зеркалом" на заду, а вслед ему скакали серые волки, прижав уши и распушив хвосты...
Тайга вокруг, стояла по-прежнему суровая и молчаливая, и казалось, была совершенно равнодушна, к вечной как мир драме - жить или умереть. Хищники как всегда догоняли, а жертва стремилась убежать и спасти свою жизнь. Извечное противостояние быстрых ног и острых клыков или когтей...
Как только олень выскочил на наледь, разница в скорости сократилась, и преимущество полностью перешло к преследователям.
Волки на льду, плотнее держались на ногах, в то время как олень, сильно толкаясь, твёрдыми копытами, проскальзывал задними ногами и гонка, какое - то время шла на равных.
Но в одном месте, наледь сворачивала чуть влево, и волк , боясь что олень проскочит с наледи в заснеженный лес, где он будет иметь преимущество, напряг силы, сделал несколько длинных прыжков и наконец, на лету, вцепился мёртвой хваткой в правую заднюю ногу зверя, чуть повыше копыта и растопырив все четыре лапы стал тормозить, замедляя движение жертвы тащился всем телом по наледи, словно живой якорь.
Олень, на мгновение потерял равновесие, поскользнулся передними копытами на запорошённом снегом льду и в этот момент, разогнавшаяся волчица с ходу прыгнула, используя инерцию броска вскочила оленю на спину и вцепилась жертве в холку.
В последнюю секунду олень выправился и оставшись на ногах, пытался скакать дальше. Он ударил левым копытом волка, тот оторвался от его ноги и кубарем отлетел в сторону, но тут же вскочил, и злобно рыкая, постарался догнать потерявшего скорость зверя, с "седоком" на плечах....
Олень даже сумел спрыгнуть с наледи в глубокий снег, и от толчка, волчица тоже свалилась вниз. Но тут вновь подоспел волк, в броске, вытянувшись вцепился в бок оленя и, дёрнув тяжёлой головой, вырвал большой кусок мяса из подбрюшья.
Олень, протаранил встречный заснеженный куст, но скорость бега потерял окончательно и тут уже оба волка, с разбегу вскочили на оленя, и на ходу рвали и кусали обезумевшего от боли и ужаса, слабеющего от ран зверя.
На его неровных следах оставалась, широкой полосой, кровавая цепочка ало - красных брызг. По коричневой шерсти с загривка тоже потекли липкие красные потёки...
Проскакав ещё метров пятьдесят со своими страшными "седоками", повисших на нём, он, уже не владея телом, столкнулся с молодым деревцем, шатаясь, сделал ещё несколько шагов и рухнул в сугроб. Матёрый волк, перехватившись, вонзил клыки в горло жертвы, и перервал его одним мощным рывком. Алая, тёмная кровь жарким потоком хлынула на снег и олень, несколько раз дернувшись, умер...
Хищники продолжали рвать его беззащитное, неподвижное уже тело, и успокоились только тогда, когда разорвав живот, вытащили наружу дымящиеся паром внутренности.
После, озираясь и рыкая, оттащив чуть в сторону свой кусок оленины, принялись есть, по временам зло осматриваясь, облизывая окровавленные морды, повизгивая от непреходящего возбуждения...
... Для волков, это была очередная удачная охота из множества предыдущих. Но каждый раз они вот так напрягали последние силы в погоне, чтобы потом отъедаться на убитом звере, торжествуя очередную победу.
Таковы безжалостные законы природы - одни убегают, спасая свою жизнь, другие догоняют, "спасая" свою. Ведь если они не смогут догнать жертву, то сами умрут от голода... Так мир устроен!
Перефразируя русскую поговорку можно сказать: "Для чего в природе волки?! Да для того, чтобы олени не дремали"!
... Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг и просчитав до десяти, поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу...
В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен, растущих вокруг домика.
Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и, захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Он, вставая, надеялся после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки новых поленьев, снизу положил бересту, зажёг её и закрыл дверку.
Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров и Гена, при свете свечи, поставил сверху на плиту котелок со вчерашней кашей и второй - с чаем.
Сын и Федя заворочались на нарах и Гена, помешивая ложкой, греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно - насмешливо: - Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день...
Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая, поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола, охотники нехотя, без аппетита поели...
Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится...
В зимовье посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи светло и где - то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце...
Разошлись в разные стороны.
Федя, неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе, широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка...
Спустившись вниз, они, идя след в след свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушепотом, пошли вперёд...
- Мы, сегодня - говорил Гена - пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву, будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где - то недалеко. А уже выйдя на след, начнём тропить и действовать по обстоятельствам...
Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны. Года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому, надеялся на повторную удачу...
... Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато, и он приотстал от отца.
Когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток - оленух, они на галопе поскакали вниз, и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который, заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться...
Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево - шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять...
Но, вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё - таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег...
Оленухи, выбежали на него метров на тридцать и он, перед стрельбой хорошо разглядел и крупы зверей, и головы, и даже тревожное выражение их глаз...
Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь темно - серые заросли.
Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл тихонько, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и, прицелившись, выстрелил. Вторая оленуха, скакнув после выстрела вперед, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и, зашатавшись, упала в ольховый куст.
Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому, она, остановилась в кустах, а не помчалась убегать дальше...
Тогда, отец с сыном, разделали оленей, мясо оставили на месте и позже, подъехав на машине загрузили добычу и вывезли в город...
Оленьего мяса, той зимой, Гениной и Максимовой семьям, хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за оборотистость и добычливость...
...Пройдя по наледи ещё с полкилометра, охотники, рядом с малой маряной на склоне справа, увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись, посовещались...
Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
Максим, свернув чуть налево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь шёл чуть вперёди, а Гена тронулся прямо по оленьему следу, слегка приотстав.
Идти по глубокому снегу было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотники передвигались быстро. А чтобы не вспугнуть зверя, они изредка останавливались, чтобы оглядеться и отдышаться...
Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена остановился в очередной раз, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди...
Ему, вдруг показалось, что он увидел лосиную голову, торчащую метрах в пятидесяти, над чащобником глядевшую в его сторону.
Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытался определить, - действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах...
Но ведь шёл-то он по оленьему следу...
Наконец, охотник сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся - голова была неподвижна, и по-прежнему неясно было, есть там, в кустах лось или нет...
После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой - то момент увидел и понял, что это точно лось.
Зверь стоял неподвижно и смотрел на его передвижения, не шевелясь и не отрывая от человека глаз...
Как только Гена понял, что это сохатый, он не раздумывая, боясь, что зверь вдруг сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив чуть пониже головы, в широкую грудину, нажал на спуск.
Грянул выстрел!
Лось, развернулся в прыжке и мелькнув чёрной лохматой шерстью, исчез в кустарнике, протрещав валежником...
Всё стихло...
Оглядевшись, Гена увидел сквозь деревья впереди, слева на склоне, остановившегося Максима, ожидающего от отца разъяснений.
Гена помахал ему руками показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где минуту назад, стоял и смотрел за охотниками, молодой лось...
Выстрел был сделан Геной так быстро, что он не совсем верил, что попал, но шёл медленно и осматривался держа карабин на изготовку, пристально вглядываясь в тёмные места в чаще.
Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося.
Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд...