Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Книга "Собаки волки". 23 рассказа с предисловием

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 26/07/2018. 801k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О жизни человека в дикой природе. Собаки - верные друзья. Вражда волка и собаки.

  •    Предисловие к сборнику "Собаки и волки"
      
      
      Все мои книги написаны на одну тему - отношения человека и природы, хотя конечно, очень часто это рассказы об охоте. Но и в этом случае, охота выступает, как повод, к рассказу о той или иной ситуации происходящей или происшедшей в природе. В любом случае человек присутствует в "кадре" или за "кадром", даже если рассказ идёт от лица медведя или собаки, - говорят, то они на человеческом языке.
      Безусловно, человек - главное действующее лицо этого сборника, не уступающий по значимости ни собакам, ни волкам. Но очевидно так же, что история Собаки послужили отправной точкой авторского замысла...
      Собаки с детства привлекали меня, и я помню свою привязанность к дворняжке, которая к моему огорчению не стала моей, а жила во дворе. Родители не разрешали нам иметь своих собак и мечта иметь четвероногого друга сохранилась во мне до сегодняшнего дня...
      Живя в Англии, каждый раз при встрече, я с завистью смотрю на замечательно крупных и лёгких английских грейхаундов и представляю, как с ними можно охотится на волков...
      Однако тогда, в России, сделавшись взрослым, я при первой возможности завёл собаку - лайку. До этого, в шестнадцать лет, я перечитал гору книжек об охотничьих собаках, об их воспитании и натаске. Уже тогда, я начал отличать одну породу собак от другой, но живя в Сибири, естественно наибольшую тягу имел к охотничьим лайкам...
      Первой моей личной собакой был Саян - полугодовалый щенок восточносибирской лайки - которого отдал мне мой приятель - егерь живший в деревне, неподалеку от города. Отдал, потому что посчитал - из Саяна хорошей рабочей собаки не получится.
      Я перевёз собаку в город и каждый день, вернувшись с работы, выгуливал Саяна, уходя с ним на несколько часов в пригородные леса,.
      Прошло время, и Саян стал взрослой собакой: умной, спокойной, преданным другом...
      Позже, уже имея "собаководческий" опыт, я понял, что он, может быть, был лучшим, из более чем дюжины собак, которых я держал после него...
      Анализируя свой опыт выращивания и содержания охотничьих собак, я узнал, что уровень работы собаки, её охотничья продуктивность зависит от опыта хозяина - охотника...
      Первая собака - это всегда испытание в терпении и доброте, преодоление незнания и неумения отличать хорошее от плохого, легенды от реальности. Мы ждём от первых питомцев слишком многого и, как правило, горько разочаровываемся.
      Мне в Саяне не нравилась некоторая медлительность, сравнительно небольшой рост и даже его спокойный характер...
      Хотя сейчас я думаю, что это не помеха, а иногда и достоинство, ибо быстрым должен быть прежде всего охотник...
      И ещё одна простая истина. Охотничью собаку можно сделать даже из дворняжки - всё зависит от педагогических талантов хозяина и его настойчивости...
      Я потерял Саяна глупо, по незнанию - вначале отдал его другу на роль дворовой собаки, а потом, полтора года спустя, застрелил его - он заразился бешенством и я вынужден был убить его сам...
      Потом были другие собаки: породистые и не породистые, с хорошим характером и с плохим, умные и тупые. Каждая собака имела свои особенности и темперамент. Одни были мрачны и драчливы, другие трусливы и дружелюбны, третьи веселы и даже саркастичны...
      Да, да, саркастичны!
      Вспоминаю, как Лапка - чудная, умная собачка, когда мы шли зимой из леса и я вёл её на поводке, вдруг легла на снег, протестуя, что я её тащу и дёргаю. Я протянул её по снегу несколько метров, а потом, посмеиваясь, отпустил с поводка...
      Собаки имеют ум, и тому, я встречал много доказательств.
      Когда я жил и работал на БАМе, у меня была собачка Рика. И вот однажды, пообедав в столовой, рядом с входом в Северо-Муйский тоннель, я вынес ей сухарик. Рика зажала его в зубах и окунула в лужу, а потом уже "размочив" съела. Чем это не "инструментальный" ум, которым, говорят человек, отличается от животных...
      Однажды, та же Лапка, о которой я уже упоминал, каталась на укатанной снежной горке - она разгонялась, падала на бок, и с довольной "улыбкой" ехала вниз...
      И ещё можно вспомнить много уникальных случаев поведения моих собак, но об этом в сборнике...
      В завершении, хочу сказать всем охотникам - держите своих собак. Это поможет вам открыть многие удивительные тайны природы и глядя на собак, вы сможете лучше понять себя....
      ... Волки!!! От этого слова для русского человека веет опасностью и беспокойством. В жизни русского человека, волки занимали своё место, были героями легенд, сказок и былин. И почти всегда, волк - это символ вражды и беспощадности к миру человека...
      Однако недавно, я видел в зоопарке, как девушка служительница, через металлические прутья клетки, гладила и целовала волка, а тот облизывал её лицо и вилял хвостом. Волчица рядом ждала своей доли ласки...
      "Значит, волки могут быть так же приветливы, как собаки - подумал я.
      - Всё заключается в воспитании!"
      Однако, тут же, я вспомнил бесчисленных, задранных волками косуль, кабанов, оленей, лосей...
      Вспомнил грустный рассказ егеря из Кировской области, у которого волки украли в лесу, крупного и красивого гончака и он нашёл на месте гибели собаки только несколько обрывков шкуры и следы почерневшей крови...
      Вспомнил рассказ вятского охотоведа и телеведущего Михаила Павлова, который рассказывал мне, что однажды, на записи телепередачи, когда дети стояли рядом с прирученным волком, этот зверь, вдруг неожиданно бросился на одного из школьников...
      Вспомнил рассказ того же Павлова, как его монографию "Волк", не стали издавать в Швеции, только потому, что тамошние "защитники природы", не поверили его описанию волков - людоедов, существовавших в Кировской области, в войну...
      И подумал - всё далеко не так просто в отношениях человека к собакам и волкам...
      В этом сборнике, я и хочу, как умею, рассказать о своих собаках, о встречах с волками, о истории вражды волков, собак и человека...
      Надо отметить, что в рассказах, не все герои из реальной жизни - собаки, волки и люди в них - часто вымысел автора. Поэтому нельзя героев рассказов отождествлять с реально существовавшими и существующими, конкретными собаками, волками и людьми.
      
      Надеюсь, что эта тема заинтересует читателей - любителей природы...
      В эту книгу включено несколько рассказов из раннего сборника: "Говорят, медведи не кусаются", который первый раз был издан в 1998 году.
      Есть в ней и отрывок из романа, который был написан несколько лет назад и ещё не опубликован. Надеюсь, что читатели смогут его увидеть на прилавках магазинов и в интернете в ближайшее время...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      Апрель. 2002 год. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
       Первая собака.
      
      
      
      "...Людям трудно даётся счастье. Они замыкаются в себе, попадают впросак. Они сами не знают, что им нужно, и грустят, грустят... У собак таких сложностей нет. Они знают, что счастье - это когда что-то делаешь для других. Собаки делают всё, что в силах, лишь бы угодить своему двуногому другу, и счастливы, если это им удаётся..."
      Джон Ричард Стивенс
      
      
      
      ...Андрей познакомился с егерем через своего друга Петра, который учился тогда в университете, на биофаке. Андрей к тому времени уже был опытным лесовиком, но хотел стать ещё и опытным охотником. И захотел научиться этому ремеслу...
      Только много лет спустя, Андрей понял, что учиться надо у тех, кто может и хочет научить тебя чему-нибудь, вровень с собой.
      Но главное в обучение - доверие к учителю и наоборот. И конечно, всё осваиваешь только через свой опыт - через ошибки и заблуждения, хотя бывают и открытия...
      
      Егеря звали Лёша. Роста он был чуть выше среднего, худощавый с тонким лицом и голубыми глазами
      В обычной жизни он был весел и заливисто смеялся по любому поводу, но когда волновался, выглядел потерянным и тёр левый глаз, непроизвольно покашливая...
      В Сибирь, он приехал с Украины, уже после армии.
      Там, живя в Киеве и благодаря дяде - опытному охотнику и собаководу, он с детских лет пристрастился к охоте, имел гончих собак, ходил стрелять на траншейный стенд и зачитывался охотничьими книгами и журналами.
      Придя из армии, где пережил многое, включая несколько месяцев дисциплинарного батальона, на гражданке заскучал и списавшись с Иркутским областным обществом охотников, получил приглашение на егерскую должность в одном из охотничьих хозяйств, недалеко от города...
      Когда Андрей Чистов познакомился с ним, егерь уже жил в Сибири два года и неплохо устроился.
      С разрешения поселковой администрации, егерь поставил маленький деревянный, домок на бугре, в котором и поселился.
      Дом стоял на окраине посёлка, на берегу водохранилища, в полу километре от шоссе ведущего на Байкал, вдали от любопытных глаз и поселковых сплетен...
      Домик был совсем маленький, состоящий из жилой комнаты с двумя окнами и холодной прихожей, где развешены и расставлены охотничье снаряжение и различный инвентарь для моторной лодки, которую ему выделило охотхозяйство.
      А в начале, он жил на квартире у дяди Васи - "Леншкого" Бурундука, - как он рекомендовал себя в подпитии с каким - то местным акцентом, произнося так слово - "ленского".
      В первый же месяц, егерь, взял себе у знакомого охотника щенка лайки и назвал его на английский манер - Греем.
      Чуть позже, познакомившись со своей будущей женой, студенткой биофака, проходившей университетскую практику на рыбозаводе в Посёлке, и взял у неё на время молодую овчарку, Рифа...
      Незадолго до первого приезда Андрея в Посёлок, егерю подарили на день рождения ещё одного щенка лайки, которого он назвал Саяном...
      Чистов познакомился с егерем неожиданно.
      Как - то, приятель Чистова Пётр, привел его в университет, где работал Андрей и познакомившись, они заговорили о тайге, об охоте, о собаках.
      Прощаясь, Лёша - так звали егеря, пригласил Андрея к себе в Посёлок, в гости...
      Чистову сразу понравилась Лешина избушка одиноко стоявшая на лесном бугре. Понравилось, что никого вокруг не бывало, а ближний дом, был домом дяди Васи, тоже далеко отстоявший от остальных строений Посёлка.
      Хорошо было и то, что к заливу и в тайгу, можно было уходить и приходить не привлекая ничьего внимания...
      А как замечательно было на егерской моторной лодке под подвесным мощным мотором - "Вихрь", лететь по неподвижной глади водохранилища, в десять минут переправляясь в глухие таёжные места, на другой стороне огромной реки...
      Иногда Андрей помогал Лёше разбираться с браконьерами и скоро, по всей округе пошла молва о неумолимо непьющем и строгом егере и его помощнике, то есть об Андрее...
      
      Однако, моё предисловие затянулось и хочется поскорее перейти к собакам.
      ...Саяну было около четырёх месяцев. Он был чёрной с подпалинами масти, с необычно растянутым туловищем не характерным для лайки, почему и напоминал щенка овчарки.
      Невысокие лапы, лобастая голова и жёлтые пятнышки над глазами, только дополняли сходство.
      Живя у егеря, он много ел, был спокоен и даже ленив, а присутствие быстрого, строгого Грея, которому было уже два года, полностью лишали Саяна самостоятельности и инициативы.
      Лёша подсмеивался над Саяном, говорил, что охотничьей собаки из него не получится, а Андрей, вдруг решил взять его себе.
      Не обращая внимания на едкие насмешки егеря, он перевёз щенка на такси в город и водворил в свою кладовку, находившуюся во дворе восьми квартирного дома.
      Потом, выпилил отверстие в задней стенке сарая, сделав для Саяна выход в длинный прогулочный проход между строениями.
      С этого времени, каждый день придя с работы, Андрей надевал спортивную одежду, брал собаку на поводок и отправлялся с Саяном гулять в загородные, березово-осиновые рощи, километров за пять от дома.
      Туда, Андрей и Саян обычно шли одним и тем же путём.
      ...Когда выходили из пригорода, новый хозяин отпускал собаку с поводка, и Саян не спеша, валкой трусцой убегал в кусты, изредка появляясь то справа, то слева, от идущего по лесной дороге хозяина.
      Кормил его Андрей специально приготовленной кашей с рыбой, или тем, что оставалось от семейной трапезы.
      Саян рос и постепенно превратился в складную собачку, которая в лесу уже знала многое, но особыми талантами в охоте, как и скоростью бега не блистал. Благодаря далеким ежедневным прогулкам, он узнал запах тетеревов, рябчиков и даже глухарей, чей последний в округе выводок, они однажды вспугнули поблизости от Ершовского садоводства, в сосновой долинке на другой стороне заливчика.
      Гонялся Саян, правда безуспешно, и за лисами, которых было много на бывших колхозных полях за городом.
      Но главное, он сопутствовал Андрею в одиночных походах по глухим лесам в сторону Байкала и, человек был признателен собаке за компанию и разделённый охотничий энтузиазм.
      И первая большая добыча не заставила себя ждать. Это случилось следующей весной, то есть тогда, когда Саяну исполнился год...
      Солнце в эти дни беспрепятственно сияло с безоблачного, тёмно - синего неба. Снег начал таять, проседать, уплотняться и под вечер, когда влага скапливалась под казалось нетронутой солнцем белой поверхностью, снег на югах, вдруг, с глухим вздохом обваливался целыми полянами, почти до земли.
      Ходить по лесу, с каждым днём становилось всё легче.
      Толстый слой снега, уплотняясь уменьшался, а морозными утрами смерзался, особенно на южных склонах и устанавливался наст, который держал не только человека, но и зверя.
      По крепости, наст, ранним утром на багровом солнцевосходе, напоминал асфальтовое покрытие.
      Утром, идти по нему было легко и приятно, как по прибрежному морскому пляжу. А ведь ещё совсем недавно, в этих сугробах можно было даже в коротком походе выбиться из сил, проваливаясь выше колена и буровя ногами снежные наносы.
      Особенно тяжело было ходить в сиверах, где и по сию пору передвигаться в лесу было подлинным мучением. Человек ставил ногу на заледенелую поверхность, шагая, поднимался на одной ноге и пробивая под собственным весом неокрепшую корочку, проваливался почти до земли!
      И так, с каждым шагом, раз за разом всё приходилось проделывать вновь и вновь...
      Однажды случилось так, что Андрей даже собирался заночевать среди занесённого снегом сивера, потому что силы ему изменили - он, опрометчиво зашёл слишком далеко от дороги и на обратный путь, уже не оставалось ни сил ни энергии!
      Всё конечно обошлось, но в тот раз, когда он, изнемогая вылез на дорогу, то отдыхал около получаса, чтобы восстановить дыхание...
      Саяна, такой снег держал лучше, но иногда и он, пристроившись в кильватер к хозяину, уныло брёл позади...
      Андрей, благодаря своим походам уже очень неплохо знал тайгу в радиусе сорока километров от города и освоил несколько приличных зимовеек, в которых время от времени оставался ночевать...
      
      ...В тот раз, придя из университета поздно вечером, он собрал рюкзак, взял ружьё и пошёл в знакомое зимовье, в вершине таёжной реки Олы.
      Было более чем прохладно и потому, Андрей стараясь согреться шёл быстро. Собака, тёмным пятном на белом снеговом фоне, изредка мелькал то слева, то справа от тропинки, а точнее торной лыжни, которая подмёрзла и не проваливалась под ногами охотника.
      Андрей, напевая вполголоса песенку из детского мультфильма о собаках: "Лишнего не спросит, никогда не бросит, вот что значит настоящий верный друг..." - посмеивался и думал о Саяне.
      "Он со мной в моих лесных скитаниях так же устаёт, недоедает, недосыпает и главное, остаётся молчаливым и преданным верным другом. С ним, в походах, я уже не одинок..."
      В это время Саян подбежал, послушал, что там мурлычет хозяин, вильнул хвостом убедившись, что Андрей разговаривает сам с собой, и убежал вперёд, попеременно мелькая сивыми "штанишками" на задних лапах...
      Андрей привык к Саяну, в лесу твёрдо знал, что он "не один на свете" и чувствовал себя намного уверенней...
      Как - то, в дальнем зимовье, в морозную полночь он взялся насаживать слетевший с топорища топор и поранил себя так, что кровь потекла на пол струйкойВ этот момент он подумал, что перерубил вену!
      Не будь тогда Саяна, он бы наверняка запаниковал и бросился добираться в город, несмотря на пятьдесят километров пути.
      Присутствие собаки всегда успокаивало хозяина и помогало справляться с невзгодами походной жизни. Иногда, глядя в немигающие, карие глаза своего преданного четвероногого друга, он ощущал в нём живую душу и радовался...
      А то, что эта живая душа не умеет говорить, так ведь человек тоже не умеет лаять и понимать собачий лай. Вот и собаки не могут научится говорить по человечески, хотя, живя рядом с человеком, научаются его понимать...
      "Тут вопрос неправильного образования - про себя посмеивался Андрей.
      - Ведь и человек, живя в чужой стране и не зная языка, молчит, но чувствует, как и все остальные люди, вокруг. Ведь нельзя же про такого говорить, что он души не имеет..."
      Саян, в такие минуты, понимая, что хозяин шутит и в хорошем настроении, начинал одобрительно стучать хвостом по полу, словно аплодируя на собачий момент. "Ай да хозяин, ай да умник! - прочитывалось на его "улыбающейся" морде...
      В ту ночь, к счастью для Андрея, кровь вскоре перестала идти и обмыв рану, он увидел, что топор разрубил только кожу над веной, не задев её...
      В этот раз, охотник, придя в зимовье уже далеко после полуночи, осторожно вырубил дверь вмёрзшую в ледяную лужу, растопил печь и лёг спать натощак, так как очень устал и не захотел готовить поздний ужин...
      Проснувшись пораньше, вскипятил чай, поел и отправился в лес, где уже давно рассвело хотя было всего восемь часов утра.
      Перейдя небольшой распадок, Андрей увидел на снегу вчерашние следы молодого лося и пошёл по ним вперёд, распутывая повороты и даже петли кормившегося в молодом осиннике, зверя.
      Саян, в начале не обращал внимания на следы, но потом принюхался и убежал вперед. Через час ходьбы, его хозяин, услышал лай своей собаки, где - то впереди за горкой.
      - Неужели? - бормотал Андрей стараясь идти неслышно, но быстро... Ведь Саян убежал по лосиному следу... Неужели собачка лося лает?!
      Как позже выяснилось, Саян прошел по следу на южный склон, где был наст, поднял зверя с лёжки, погнал его, а потом, когда лось обрезался об острые ледяные кромки, - остановил его, продолжая призывно лаять, звать хозяина!
      Андрей не спеша подкрался, увидев спокойно лежащего лося - бычка, с небольшими рожками, отмахивающегося головой от "вежливо" лаявшего Саяна, решился стрелять и с первого выстрела добыл справного зверя. Следующей ночью, они с приятелем вынесли мясо к дороге и вывезли его в город.
      Сохатины хватило на несколько месяцев.
      А времена были голодные и в магазинах мясо давали по талонам по килограмму на человека, ежемесячно...
      Так Саян оправдал звание охотничьего пса!
      Благодаря трудам Андрея, по воспитанию собаки, Саян "вспомнил" все охотничьи навыки своих предков. Постепенно он научился многому: доставал стреляных уток из воды, облаивал глухарей и пушных зверей: белку, горностая и колонка, показывал норы ондатры в берегах таёжных речек...
      Зимой, Саян даже пытался догонять по глубокому снегу косуль, но отставал, и несколько раз приходил к хозяйскому костру поздно вечером, усталый до изнеможения.
      И всё-таки один раз, Андрей добыл из под него косулю, которая дремала на большой вырубке не подозревая о приближении охотника.
      А после того, как Саян её поднял и погнал, понеслась параллельно целившемуся в неё Андрею, которому осталось только нажать на курок!
      
      ...Пришло время, и Андрей привёз себе из таёжной командировке второго щенка лайки, Кучума. Когда Кучум подрос, то они с Саяном стали драться из-за пищи и из ревности к хозяину. И скоро меньший по размерам и по силе Саян, стал проигрывать в этих драках.
      Мало того, Кучум, которому в январе исполнилось год, стал высокой на ногах, сильной собакой и начал третировать Саяна, даже в лесу.
      Собаки очень ревнивы и потому, Кучум, как более сильный и крупный, отгонял Саяна от хозяина, не подпуская к нему более чем на пять метров.
      Саян своё подчинённое положение очень переживал, погрустнел и стал плохо есть. Андрей начал опасаться за жизнь Саяна.
      Но тут, друзья, жившие по соседству, в своем доме, попросили у Андрея Саяна, чтобы он жил у них и охранял дом. Андрей согласился и Саян стал сторожевым псом. Так было лучше для собаки, считал хозяин.
      И всё - таки Андрея мучили угрызения совести. Получилось, что он невольно предпочёл более сильного и более перспективного Кучума, своему старому другу Саяну.
      И только десятки лет спустя, Андрей, вспоминая своих собак, начал понимать, что Саян был очень хорошей охотничьей собакой. - преданной, спокойной и послушной и что он сам тогда, был никудышным охотником и потому, не поверил в достоинства своей первой собаки...
      
      ...Недолгая дружба Андрея и Саяна, закончилась трагически.
      У новых хозяев Саян прожил год...
      Кучум вскоре потерялся, но Андрей стеснялся просить собаку назад и Саян всё больше привыкал к роли цепного пса.
      Как - то, вечером, Маша, новая хозяйка собаки, выпустила Саяна на ночь, побегать. Юры, её мужа, тогда не было в городе - он где-то работал на халтурах и она жила одна.
      Маша в тот год родила и жила с малышом в своем доме, нисколько не боясь - собака то была рядом.
      Саян, отпущенный на волю, бегал где - то почти сутки, но придя домой был вновь водворён на цепь...
      С тех пор, прошло около двух недель и вдруг, вечером, к Андрею в дом прибежала испуганная Маша с малышом на руках.
      - Андрей! Что делать? Саян взбесился - чуть не плача повторяла Маша:
      - Грызёт цепь, все зубы себе выломал, смотрит дикими глазами, мокрый весь от пота аж парит и судорогами его перекашивает!..
      Андрей по описанию Маши понял, что Саян заразился собачьим бешенством или водобоязнью, как говорят в народе. Он, в своих ночных бегах, был где - то искусан бешеной собакой или крысой - они тоже переносчики заразы, а теперь, после инкубационного периода и сам заболел...
      У Андрея от этих предположений пробежали холодные мурашки по спине. Ведь собаки в таком состоянии себя не контролируют, бросаются на всё живое, кусают даже своих хозяев...
      Он представил, что будет, если Саян укусит Машу - вылечить от бешенства человека очень тяжело и часто бывают смертельные исходы. А Ваньке у Маши было всего полтора месяца отроду...
      Андрей помрачнел, достал со шкафа чехол с ружьём, собрал его, взял с собой несколько дробовых патронов и попросив Машу оставаться у них дома пока он вернётся, направился к её дому, один.
      Отворив калитку Машиного двора, Андрей увидел неподвижно стоявшего около будки, Саяна. Он был по-прежнему на цепи...
      Опасливо озираясь, бывший хозяин подошёл к собаке на несколько шагов приговаривая: - Ну что Саян, что старик? Заболел? Трагедия случилась!..
      Андрей чуть не заплакал, от тревожащего его сознание чувства вины, зная, что собаку уже не спасти...
      Внутри себя, он понимал, что предательски покинул своего верного друга в неловкую минуту - не отдай он его тогда, - может быть ничего этого бы не случилось...
      Саян при звуке человеческого голоса, тяжело поднял голову и пристально посмотрел на бывшего хозяина. Его била мелкая дрожь, и бока словно от воды, намокли от пота.
      На Нахаловку, где жил тогда Андрей с семьей и Юра с Машей, спускались летние сумерки и Человек уже не мог различить взгляда Саяна.
      Но ему показалось, что собака смотрит на него с укоризной.
      Прости друг, - проговорил Андрей, вскинул двустволку и прицелился!
      ...Через мгновение раздался выстрел и, брошенный сильным зарядом дроби на землю, Саян куснул себя за грудь, и тут, Андрей выстрелил второй раз в голову собаки.
      Саян повалился на землю, судорожно, несколько раз дёрнулся и затих!
      Матерясь сквозь крепко сжатые зубы, Андрей одел рукавицы, не отрывая взгляда от умершей собаки, взял за окровавленную голову, отстегнул ошейник, снял цепь с проволоки, продольно висевшей во дворе от калитки до входной двери, обмотав цепь вокруг мёртвого тела, оттащил Саяна в дальний угол огорода и повесив ружьё на плечо, вернулся к себе в дом...
      Мрачный и грустный, вспоминая дрожащего, неподвижно стоящего Саяна, он тщательно помыл руки под умывальником, потом объяснил Маше, к чему нельзя во дворе прикасаться и сказал, что придёт завтра утром похоронить собаку. Попросил, у ворот оставить лопату...
      
      Ночью, он несколько раз просыпался - ему казалось, что он слышит знакомый лай Саяна...
      Рано утром, только рассвело, Андрей проснулся, оделся, умылся и пошёл к Маше во двор...
      Там, взяв лопату и стал копать глубокую яму в углу огорода...
      Пока копал - вспоминал перипетии совместных походов и охот, ночёвки у костра, собачью верность и преданность...
      Горько вздыхая, он думал о судьбе Саяна: "Так незаметно, в суете и толкотне бытия, многообразия целей и задач, мы теряем лучших друзей, а новых уже нет или не хотим заводить и воспитывать...
      Так приходят в жизнь одиночество, разочарование и потерянность..."
      Он старался не смотреть на окоченевший труп своего верного, но мёртвого Саяна...
      Выкопав яму, Андрей сбросил туда одеревеневшее тело собаки, сверху засыпал известью, а потом, не торопясь, старательно закопал...
      Когда Андрей закрыл за собой калитку, Маша сквозь сон услышала её стук, пододвинула маленького Ваньку к груди, и снова заснула успев подумать: "Хорошо, что есть такие мужики как Андрей. Всё сделал и молчит. Только хмурится...
      А Саяна жалко...
      Но что бы я без Андрея делала одна?! Ведь если объявить врачам, то они сразу заставят делать уколы. А я ведь Ваньку - сыночка кормлю грудью. Как тогда-то быть?"
      В тишине мерно тикал будильник, и стрелки показывали только шесть часов утра...
      
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      
      Лето 2002 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
       Собаки и Волки.
      
      "Дикая природа живет по своим законам. И это законы выживания"
      
      
      
      
      ...Волки шли на охоту...
      Отлежавшись днём на окраине мохового болота, на бугре, заросшем молодым сосняком, полные сил, они, уже в сумерках поднялись, долго отряхивались, потягивались, топтались в мягком снегу чувствуя лапами острые краешки подмёрзших уже утренних следов.
       Наконец, волчица вышла на опушку долго принюхивалась, осматривалась, а четыре волка стояли позади и тоже нюхали воздух...
       Днём, когда ярко светило солнце, сквозь дрёму волчица слышала далеко справа, в болотах, лай собак и два выстрела.
       Сейчас, она решила пойти в ту сторону - может быть, после людей что-нибудь осталось. Иногда, после дневных выстрелов, ночью, волки находили остатки от человеческой охоты: большую лосинную голову, ещё незамёрзшую; ноги с ободранными камасами и вывернутые на снег внутренности - было чем перекусить вначале перехода...
       Волки выстроились гуськом и размеренной рысью, ровно и точно ступая след в след, тронулись туда, где совсем недавно красное солнце село в холодные тёмные тучи.
       Изредка, из строя выходил один из волков, привлеченный кучкой тёмных перьев рассыпанных на снегу, или услышавший выпорхнувшего из под снега, не обсидевшегося, не задремавшего ещё рябчика.
      Сумерки пока не стали тьмой и рябчик, сидя на высокой берёзе, испуганно тренькал видя серые тени, неслышно проходящие внизу под деревьями...
       След тут удваивался утраивался, чтобы через некоторое время, вновь сойтись в один...
      Делалось это инстинктивно...
      В стае всегда есть волк, который слышит лучше всех, есть и тот кто видит в темноте лучше и потому неудивительно, что стая имела уши, глаза, обоняние которые принадлежат не только волчице, идущей во главе.
      Она по праву главенства только ведёт, направляет собратьев, но каждый член стаи имеет свой характер, свою волю, свои приметы и особенности. Конечно, объединившись легче выживать, но в случае если стая распадётся, по каким- либо причинам, природа даёт шанс каждому волку выжить в одиночку...
       Волки дойдя до густого, высокого сосняка свернула направо, пересекли зарастающее молодым березняком болото и вышли на широкую прогалину, раньше бывшую озером, а сегодня, превратившуюся в заросшую трясину, с кочками поросшими клюквой и морошкой...
       Кочки, промёрзшие ещё в декабрьские морозы, были засыпаны снегом и ямы между ними заметены недавними метелями...
       Волки постояли немного, послушали свистящий в метёлках камыша, студёный ветер, потом повернули налево и пошли по краю болота между редкими, уродливыми сосёнками и торчащими то тут то там, сгнившими изнутри, обломанными стволами берёз.
       Стараясь спрятаться от пронзительного ледяного ветра, волчица увела стаю чуть в сторону и пошла кромкой молодого сосняка, подступающего к кочковатому, заметённому снегом открытому пространству...
       Здесь, в темноватой чаще, волки натолкнулись на следы двух собак!
       Волчица остановилась, рыкнула сквозь сжатые челюсти, шерсть на её загривке поднялась дыбом...
      Это был запах извечных врагов волков - собак, зверей прислуживающих человеку...
       Пройдя немного по следу, опустив голову и принюхиваясь, она прибавила ходу и за ней послушно тронулись с места галопом, остальные...
       Загибая чуть вправо, волки, мелькая серыми тенями между запорошенными снегом елями прошли низинку, держась всё время по краю собачьих следов.
      Потом укоротили рысь, а один раз даже остановились перед небольшим спуском к таёжной речке...
       Волчица хорошо знала эти места, потому что её первое логово было здесь, неподалёку, на другой стороне речки, в крутом берегу мелкого ручейка.
      Там она родила первых своих волчат и выкармливая их охотилась здесь, ловила зайцев и глухарей на гриве - в крупно-ствольном сосновом бору был глухариный ток.
       Иногда, мимо её логова проходили люди и она слышала их беспечные голоса, а далеко на дороге - урчали моторами машины и мотоциклы...
      Но все это, казалось ей событиями совсем из другой жизни. Ведь с того времени прошло четыре года...
       Было тихо... Мороз крепчал...
      Начинали трещать - "стрелять" рвущейся от холода корой промерзшие стволы берёз, стоявших на берегу. Речка зимой тоже перемерзала, вода почти исчезала в русле и крутые, обрывистые берега, сдавливали ледяной панцирь остановившейся воды...
       Волчица помнила речную стрелку, где эта речка впадала в большую реку - там была дорога и мост....
       Раз в году, к этому мосту, размытому весенним половодьем, приезжали люди на большом, урчащем совсем по медвежьи, грузовике, и настилали его вновь...
       До ближайшей деревни было километров восемь. Зимой, машины почти не появлялись здесь, а если проходили, то днём. Ночью все люди жили в домах неприятно пахнущих дымом. Это волчица тоже знала...
      
       Прослушав речную долину, волки, развернувшись, по дуге стали обходить речные изгибы и зигзаги, стараясь не отдаляться от собачьих следов...
       Через несколько километров они вышли к крупно-ствольному сосняку, в котором собаки, несколько времени назад, облаивали глухарей...
      
       ...Глухари сидели на большой, раскидистой сосне и кормились, когда их услышали пробегавшие мимо собаки. Они прискакали сюда, увидели крупных, чёрных птиц и залаяли звонко с подвывом, перебегая с места на место подняв головы, не отводя глаз от глухарей, в прыжке царапали когтями лап сосновую кору...
       Птицы, чувствуя себя в безопасности там наверху, крякали и скрипели, сердито поворачивая ало - бровастые головы то вправо, то влево...
      
       ... За собаками пришёл человек. Он долго подкрадывался, прячась за толстыми стволами, высматривая беспечных птиц в зелёной хвое...
       Вместе с ним пришла третья, молодая собака, которая ещё ничего не понимала в охоте...
      Потом человек стрелял - вначале один раз, потом второй. Две птицы упали, а третья, громко хлопоча крыльями сорвалась и улетела, в сторону реки. За ней убежали старшие собаки задирая головы и стараясь не потерять из виду, мелькающую в чаще птицу...
       Молодая крутилась у ног хозяина, потом увидев упавших птиц, кинулась к ним, стала мять их, кусая безжизненные уже тушки.
       Хозяин, улыбаясь, довольный удачей, гладил собаку повторяя: - Молодец, Молодец! Умница! Будешь рабочей собакой!..
       Потом, отогнав молодую лайку, поднял птиц, взвешивая на руке аккуратно сложил крылья, подвернув головы под крыло: одну запихал в маленький рюкзак, а у второй обрезал лапки и кинул прибежавшим взрослым собакам...
       Белка - собака с серыми пятнами на белом фоне, с маленькой головкой и остро торчащими ушками, схватила лапку на лету, два раза хрустнула косточками, проглотила и виляя хвостом стала ожидать ещё.
      Кучум - крупная чёрная лайка, не спеша пережёвывал и нехотя глотал хозяйский "подарок".
      Он был хорошо откормлен и выглядел довольным и ленивым, хвост на его широкой спине лежал красиво загибаясь кренделем...
       Молодой собаке тоже досталась часть лапки, но она поваляла её в снегу и бросила...
       Перед уходом, человек потрепал собак по загривкам и проговорил: - Ну теперь, давайте, лося ищите... Если найдёте - всем мяса хватит...
       Он закинул двустволку за круглые, жирные плечи, поправил старую, искусственного меха шапку чёрного цвета и, с хрустом продавливая наст ногами обутыми в большие резиновые сапоги - ботфорты, тяжело зашагал к дороге, к оставленной там машине...
       Собаки ободрённые успехом, убежали снова в лес и с ними увязался молодой Загря. Они, мелькая вдалеке, скоро скрылись в чаще...
      
       ...Волки принюхиваясь, обошли место под сосной, куда падали убитые глухари.
      Волчица, наморщив нос и обнажив клыки, рыкнула, учуяв кисловатый запах пороха идущий от красных папковых стреляных гильз лежащих на снегу и брезгливо отошла в сторону. Глядя на неё, отшатнулись и молодые волки...
       Через минуту, стая, вновь выстроившись цепочкой, по дуге, обходила сосняк, направляясь в сторону речной стрелки. Волчица вела их туда, где обычно останавливались машины охотников и где, эти нелепые, неловкие двуногие обедали, закусывая пили водку в конце дня, уже перед отъездом...
      
       ...Собаки, выпугнули крупного лося, из - за большой, поваленной давним ураганом, осины. Зверь поднялся не спеша, издали заслышав хруст снега под лапами бегущих собак.
      Поднявшись, он осмотрелся переступая светло - серыми голенастыми ногами, легко несущими чёрно - коричневое крупное туловище, большую, ушастую голову, с болтающейся на шее длинной волосяной серьгой.
      Увидев собак, зверь двинулся с места рысью широко переставляя ноги, сохраняя на бегу спокойствие и деловитость.
       Собаки услышали стук копыт о пеньки, спрятанные под снегом, хруст сломанных сухих веток, метнулись вперёд и быстрая Белка первой увидела лося, поддала, затявкала, заголосила и скоро ей стал вторить басистый лай Кучума, и иногда добавлялся жиденький баритон Загри...
       Лось, под холодным зимним солнцем, чуть пригрелся в лёжке, отошёл от ночного мороза, и потому бежал неспешно, разминая мышцы, разгоняя кровь по большому, тяжелому телу. Но разогревшись стал прибавлять ходу, по временам переходя в галоп...
       Собаки, вскоре отстали, но возглавляемые азартной Белкой, бежали изо всех сил по хорошо заметному, "парному" следу...
       Лось набрал ход и постепенно стал уходить от собак. Поскальзываясь, большой зверь выворачивал копытами сухой валежник, и куски смёрзшегося снега...
       Охотник услышав лай Белки, а потом и Кучума, остановился. Он подождал, послушал, определяя направление удаляющегося, прерывающегося лая, потоптался, решая, что делать, но потом лай замолк и охотник, ещё послушав, начинающую замерзать тишину, тронулся дальше, в сторону дороги.
      Там его ожидали товарищи, услышавшие два выстрела и на всякий случай, надеясь на удачу, пораньше вернувшиеся к машине...
       Солнце уже опускалось за зубчатую, еловую кромку горизонта справа, за рекой, когда к машине подошёл Толстый. Он, распарившись от ходьбы вспотел, расстегнул ватник, тяжело отдувался и готов был скинуть и толстый шерстяной водолазный свитер, который ему по блату, достали ребята из районного сельпо...
       Напарники его - Худой и Молодой, давно уже были у машины...
      Они натаскали дров, разожгли костёр прямо на дороге, и жарили на ивовых прутиках сало, сидя на коротко отпиленных чурбаках оставшихся здесь ещё с прежних времён...
       Заметив выходившего из леса Толстого, они, по его неспешной походке, определили, что он стрелял что - то по мелочи и успокоившись, вновь присели к костру.
      Подойдя, Толстый бросил прямо на дорогу, глухо стукнувшего о землю глухаря и показал через пройму рюкзака, второго. Напарники, немножко завидуя удачливому приятелю, стали рассматривать птицу, цокая языками и взвешивая на руке распустившего мёртвые крылья, глухаря.
       Толстый, скинул пропотевший ватник, хлопнув дверцей, достал оттуда свой мешок с продуктами и подсел к костру. Он улыбался, глядя на приятелей, зевающих, осунувшихся и усталых. С непривычки и недосыпу (проснулись рано и долго ехали по лесным дорогам), они заморились ходить по лесу и хотя снегу было немного - прилично наломали ноги...
       Толстый достал из холщёвого мешка кусок копчёной свинины, хлеб, лук, бутылку самогонки. Подбросив в костёр дров, охотники разлили самогон в эмалированные кружки, чокнулись за удачную охоту и крякая выпили, поглядывая в сторону лежащих на белом, чёрных глухарей. Потом, хрумкая луком и чавкая, пережевывая хлеб с поджаренным салом, закусили и стали рассказывать, кто где побывал и что видел...
       Но главным рассказчиком был конечно Толстый.
      Он начал свой рассказ с того, как услышал собак в сосняке, понял, что это на глухарей; как крался; как прицеливался в двух сидевших рядом птиц...
      Потом, как выстрелил - в начале по первому, затем по второму и как третий улетел в ужасе.
       - Они упали даже не мявкнув - заключил Толстый и его приятели засмеялись. Самогонка разогрела и разохотила мужиков. Уже не чувствуя горечи и сивушного запаха, выпили по второй. На душе стало светло и свободно. Замаслившимися глазами они смотрели на солнечный закат, вяло закусывали, потирали зябнущие руки. Но Толстый, одел ватник, устроился поудобней и стал есть: хлеб, копчёную свинину, солёные огурцы, лук...
       За разговорами не заметили, как где - то далеко, несколько раз тявкнула Белка.
       Сумерки опустились на лес, на реку, на поля вдоль речной долинки. Заметно похолодало. Костёр поменял цвет пламени - жёлтое стало красным и заалело яркими оттенками. Темнота неслышно подкралась к машине, которая чёрным жуком, горбилась на обочине...
       Разговоры смолкли... Стали прислушиваться...
       Мороз прибавлял, и охотники начали застёгиваться на все пуговицы и поправлять шапки, натягивая их на подмерзающие уши...
       День прошёл и после выпитой самогонки захотелось спать...
       Толстый собрал оставшуюся еду, уложил всё в мешок, отнёс в машину, сел за руль, воткнул ключ зажигания и нажал на стартёр. Машина не заводилась...
       Вместе с темнотой, пришёл мороз. Метал машины "накалился", набрался холода и казалось, что снаружи было теплее, чем в машине...
       Толстый, морща круглое лицо, лазил в мотор, смотрел "свечи", ставил их на место, пытался заводиться - всё безрезультатно...
       Худой замерз, его била крупная дрожь и он, то и дело монотонно спрашивал Толстого: - Ну как? - словно от этого вопроса, что-то могло измениться.
       Молодой поддерживал костёр и без конца кипятил чай, хотя пить его больше никто не хотел...
       В семь часов вечера, решили идти в деревню, ночевать, а утром по свету прийти назад и пытаться заводить снова...
      Но собак не было...
       Толстый матерился, свистел несколько раз, потом махнул рукой и стал собираться. Закинув рюкзаки за спину, они, оглядываясь на машину, поскрипывая снегом побрели по дороге.
      Впереди уверенно топал Толстый.
       - Никуда они не денутся... Придут сюда, покрутятся и рванут за нами - говорил он приятелям и те на ходу поддакивали. Все промёрзли до костей и хотели скорее в тепло, к людям...
       ...Через час после их ухода, вернулись собаки...
      Последним, жалобно подвывая, притащился уставший за день беготни - Загря. Белка, несмотря на трудный день, была по прежнему активна - она отыскивала мёрзлые корочки хлеба, кусочки оброненного сала, колбасные шкурки и съела, пока озабоченный Кучум обнюхивал машину...
       Белка поняла, что хозяин ушёл, но была уверена, что он вернётся и потому, обтоптавшись, легла в снег, на обочине.
      Вслед за ней, на утрамбованной колее, легли Кучум и Загря. Там было жёстко, морозило снизу, но от усталости они не хотели двигаться...
      
       ... Волки, обошли машину по большому кругу. Волчица поняла, что люди от машины ушли, но когда они вернуться - не знала.
       Зайдя под ветер, она учуяла запах собак, неслышно оскалилась, сверкнув в полутьме, вспыхнувшими яростью глазами...
       Потоптавшись и ещё раз понюхав воздух, она легла и вместе с ней улеглись поодаль остальные. Длинная, зимняя ночь, только начиналась...
       Через два часа, волчица, всё это время внимательно прослушивавшая тишину, встала, облизнулась и неспешной рысью, ещё раз повела волков делать проверочный круг.
      Диаметр круга сократился и в какой-то момент Белка учуяла волков!
      Она мгновенно вскочила, шерсть на ней поднялась дыбом. Всматриваясь в темноту, опытная собака залаяла гулким напряженным басом, как лаяла только на крупного зверя или на незнакомого человека.
       Загря и Кучум всполошились, повскакали с лёжек, загавкали ничего не понимая со сна. Но им сразу передался страх и злоба Белки и они заголосили - при этом Загря бухал редко, а Кучум лаял тоже басом с подвывов в конце.
       Лаяли долго, стараясь громкими звуками отогнать страшную опасную тишину вокруг.
       Волки стояли и слушали...
      Волчица высоко подняла голову, понюхала струйки вымерзшего воздуха, перешла с одного места на другое, и когда собаки на время затихли, она вытянув голову вперёд и вверх завыла: - У- У - У - начала она низко, потом тон возвысился до визгливо - злобного и опускаясь перешёл в пронзительное: - О - О - О - и оборвался...
      Собаки вновь испуганно и яростно залаяли, но в ответ, подхватили вой волчицы остальные волки...
       Это был страшный концерт! Кто слышал песню волка зимой, морозной ночью в безмерном, застывшем лесу, тот поймёт меня.
       Казалось вся страсть, злоба, тоска и жажда крови говорили языком этих диких кровожадных "певцов", основным природным предназначением которых, было убийство...
       Собаки под напором воющих голосов, замолкли, сбились в кучу и лязгали зубами от страха.
      Они почувствовали, что это звучит песня их смерти, что уже не уйти, не убежать, не пробиться и остаётся только ждать развязки - может быть люди ещё вернуться...
       А волки уже ничего не боялись - для них и этот мороз и эта ночь были одной из множества зимних ночей, а собаки их законной добычей, отданной им на растерзание равнодушной природой...
      И потому, они не спешили...
      Волки знали - это был их мир: леса, болота, поляны, перелески - всё необъятное пространство тайги заваленное снегом, прибитым к заледенелой земле морозом. И зимний холод, и эта насторожённая тьма кругом - тоже были частью их жизни...
      
       ... А собаки издавна служили человеку и были частью того мира, который принадлежал человеку. Эти островки человеческого мира, были разбросаны по земле, гудели моторами на дорогах, стучали металлом на стыках железнодорожных путей, когда по блестящим стальным рельсам проносились мимо дремучих, тёмных, лесных урочищ, вагоны с ярко освещёнными окнами и мелькающими тенями за ними.
       Эти человеческие островки грязно и опасно пахли: горьким ядовитым дымом, помойками и бензиновым перегаром.
      Люди и животные служившие им, спали, когда волки и другие лесные обитатели кормились, дрались за жизнь и охотились.
      И наоборот, обитатели человеческого мира жили, бегали, суетились только тогда, когда над землёй вставал день и над горизонтом появлялось позднее солнце.
      Ночами, для своей безопасности, от страха и неумения видеть в темноте, люди зажигали на улицах этих островов и островков, маленькие электрические солнца...
      От страха же, люди сбивались в большие стаи и жили в многоэтажных норах, покрывая землю между этими норами толстой коркой асфальта...
       Они были врагами земли, чистой воды, травы. Они валили деревья, сжигали леса, расширяли беспредельно свои городища, уничтожали птиц, рыб, и животных.
      И хорошо, если бы они всё это ели. Но они, часто, просто травили всё живое вокруг себя...
      Ели они тех животных и птиц, которых держали рядом - выращивали, "заботились" о них, а потом убивали и ели беззащитных, обманутых "лаской и уходом"...
      Хищники!!!
       Собаки были послушными рабами этих двуногих существ, и потому, волки ненавидели их как предателей, некогда вышедших из их рода, но променявших свободную дикую жизнь на конуру и миску жидкой похлёбки. Собаки, живя с человеком, утратили боевой дух, стали трусливы, и потому, их надо беспощадно уничтожать, без жалости и сочувствия...
      
       ... В это время, Толстый с приятелями, сидели в избе, одиноко живущего, старого лесника дяди Семёна...
       Тот, услышав уже в темноте, стук в калитку и крики: - Хозяин! Отвори?! - испуганно закричал в ответ, через закрытую дверь: - Кто такие?
       Потом со скрипом дверь отворилась и он продолжил: - Кого там черти носят? Кого надо?
       - Отец - проговорил в ответ Толстый - пусти Христа ради переночевать. Машина в лесу заглохла. Охотники мы - потом помолчав, добавил: - Я Лёшка Петров, из Заболотья. Да ты меня знаешь. Я в прошлом годе, лес мимо возил с лесосеки, на нижний склад...
       Дядя Семён помолчал, соображая - какой такой Лёшка, потом вспомнил, подумал, что в жизни такой человек с машиной пригодится и нехотя пошёл отворять калитку...
       Через час, в доме топилась печка, осмелевшие гости развешивали на верёвках за печью влажные портянки и Толстый, почёсывая жирную волосатую грудь, рассказывал, как осенью, из кабины застрелил кабана, переходившего лесную дорогу, в темноте попавшего в свет фар...
       Он варил глухаря в большой эмалированной кастрюле, а Молодой уже начистил картошки, и облокотившись о стол слушал с восхищением, как его старший товарищ живописал ситуацию...
       - У меня всегда под сиденьем, в кабине, старенький дробовик валяется - распространялся Толстый...
      - Мало ли чего? - глухаришка на дорогу сядет или тот же кабанчик на поле выскочит из леса. Они ведь машин почти не боятся.
      - Вот и в этот раз. Стоит кабанишка в двадцати метрах от машины, смотрит, и в свете фар глаза зеленью отдают.
      - Я не люблю спешить... Тихонько окно открыл, приложился прицелился и бахнул картечью - один, а потом и второй раз. Он и сковырнулся!
      - Я выскочил подошёл осторожно, вижу, мёртвый уже... Тут же вывернул потроха, шкуру срезал, на куски кабанчика "разобрал", и в мешок сложил...
      - Славный был кабанчик, сладкий - и Толстый довольно рассмеялся...
       Он поднялся подошёл к пышущей жаром печке, помешал варево алюминиевым черпаком, попробовал на соль и тут же, грязными руками ссыпал картошку в кипяток и снова помешал...
       В доме было жарко натоплено, пахло сладковатым запахом варившегося глухариного мяса - чуть ягодами и перепрелой хвоей...
       За слезящимися, отпотевшими, грязными, кое - где треснувшими стёклами окон, стояла тёмная морозная зимняя ночь...
      
       ... Волки постепенно сжимали круг. Собаки уже не лаяли; они залезли под машину, жались друг к другу и повизгивая дрожали...
       Волки, боясь запах железа и бензина медлили, стояли кругом вздыбив загривки и на одной ноте прерывисто рычали, сморщив нос и губы, обнажив белые острые клыки: - Р - Р - Р - Р - слышалось в темноте и из под чернеющей на белом снегу машины, в ответ, доносилось испуганное дрожание и лязганье зубов...
       Луна серебряным полумесяцем, поднялась над чёрным зубчатым горизонтом, осветив мрачный застывший под снегом лес и прогал дороги, убегающей в темноту...
      
       ...Когда незадачливые охотники, в избушке дяди Семёна, уже храпели на разные голоса, когда мороз достиг апогея, волчица решилась!
      Она как - то боком вышла на дорогу, на полусогнутых, напружиненных лапах, оскалившись подошла к машине, вначале на метр ближе, потом передвинулась ещё... ещё, и вдруг бросилась, и схватила Загрю, потерявшего от ужаса способность двигаться и сопротивляться! Выдернула его из под машины, полоснула клыками по гривастой шее. Собака повалилась на бок и тут же второй волк мощной хваткой вырвал часть собачьего бока, на мгновение обнажив белые рёбра...
       С отчаянным визгом, Белка, на своих длинных ногах рванулась от волчицы, часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась по дороге...
      А - А - А - залился её тонкий визг и смолк - ближний волк в прыжке настиг её, ударом груди сбил и повалив, вцепился в глотку тренированной хваткой...
       Кучум пытался убегать молча, несколько секунд, грызся с двумя волками, схватившими его с двух сторон, но вскоре с клокотаньем, захлебнулся собственной кровью...
      Всё было кончено!
       Волки оттащили трупы собак чуть в поле, подальше от пугающего силуэта машины и разорвав их на части долго насыщались, хрустя перекушенными костями и с треском разгрызая крупные...
      
       ...Утром, на рассвете, выпал морозный, блестящий кристаллами, иней, прикрыл следы ночного кошмара, присыпал кровавые пятна на дороге, и на восходе солнца, всё вокруг, празднично играло разноцветными искрам...
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
       Август. 1999г. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Убийство страха.
      
      
      
      
      Эпиграф: "Охота - символ стремления к Цели, так как единственная альтернатива жизни - это неподвижность". Уильям Фолкнер.
      
      
      ...В большом городе, постоянно присутствует какой-нибудь шум, а точнее гамма шумов, которые наслаиваясь один на другой, создают шумовой фон.
      Шум немного стихает к полуночи, а в четыре часа утра почти совсем тихо и тогда, особенно резко и нервно звучат работающие двигатели автомобилей, скрип тормозов, откуда - то доносятся непонятные щелчки, хлопки похожие на выстрелы...
      В начале шестого, скрипя снегом на морозе, изредка, пробегают первые проснувшиеся и спешащие куда-то горожане...
      В девять часов утра, не умолкая, воздух беспрерывно гудит от звуков: где - то работает трактор, воют моторы автомобилей, лают собаки, слышны обрывки человеческой речи. И особенно усиливается этот гул в тёплую, сырую погоду - кажется, что звуки, стиснутые со всех сторон серым, близким горизонтом сгущаются, подобно густотёртым краскам, забиваются во все щели и щёлочки и давят неотступно - на слух, на нервы, на мозг...
      
      Человек открыл глаза...
      
      Белизна хилых сумерек наполняла комнату.
      Не поднимая головы, он скосил глаза направо и увидел голую, белёную стену в серых пятнах.
      Взгляд скользнув по стене, задержался на трещине, пересекавшей потолок, и продолжая движение глаз, спустился на уровень стола, на углу которого стояли часы - будильник - было семь часов.
      За окном, под чьими - то ногами скрипел снег; издали раздалось приближающееся хрюканье и шаги пронесли мимо окна трескучий захлёбывающийся кашель похмельного пропойцы...
      
      Начинался очередной городской день.
      Быстро откинув одеяло, он спустил ноги на пол, не глядя пошарил ими по полу и найдя шлёпанцы, не одеваясь прошмыгнул в туалет, где зашуршал бумагой; потом зашумела спущенная вода в унитазе, вновь раздались шаркающие шаги - теперь на кухню...
      Включив свет, он, глядя на газовую печку подумал, - надо бы вызвать мастера и устранить утечку - с утра здесь было тяжело дышать от просочившегося сквозь неплотные сочленения труб, газа.
      Налив воды в эмалированный, покрытый копотью чайник, чиркнул спичкой, зажёг синевато - фиолетовый венчик пламени, поставил чайник, вновь чиркнув спичкой прикурил сигарету и выпустив дым сел у стола, положив худые, волосатые ноги одна на другую.
      После первых затяжек голова неприятно закружилась и появилось чувство лёгкой тошноты...
      Перебарывая себя, докурил сигарету до конца, с ожесточением затушил, смял окурок в самодельной пепельнице.
      Чайник забулькал и зашипел закипая...
      Выпив горячего чаю, он направился в спальню и сняв брюки, а потом рубашку и свитер с дверцы книжного шкафа, не спеша оделся. Сон окончательно прошёл...
      Разглядывая в зеркало, опухшее после сна лицо, недовольно морща лоб, человек долго брился старой электробритвой, щупая левой рукой оставшуюся под подбородком, в морщинках на шее упрямую, жёсткую щетину.
      Десять раз водя бритвой по одному и тому же месту он думал, разглядывая своё страдальческое лицо, что пора идти в лес и отдохнуть там от этой длящейся муки никчемности - вчера жена, в очередной раз забрала детей и ушла к подруге, обвинив его во всём неустройстве и абсурдности их бытия...
      
      ... Солнечный свет проникал в зимовье через окно в южной стене, освещая нары протянувшиеся во всю ширину помещения с кучей какого - то пыльного тряпья в левом углу; стол, покрытый невесть как оказавшимся здесь красным пластиком; металлическую печь на высоких ножках; фанерные полочки над столом...
      Едко пахло резанным луком и этот запах говорил о том, что совсем недавно в зимовье кто - то был.
      Выходя на улицу через дощатые сени, он краем глаза заметил на верстаке слева, пакеты из - под соли, полиэтиленовый порванный мешок с остатками ломаной в крупу вермишели и мышиные катыши...
      Его собака лежала неподалеку от зимовья, поодаль от кострища, греясь под лучами полуденного, осеннего солнца. День был замечательно солнечный, яркий и тёплый, но в воздухе, в атмосфере, было разлито ожидание грядущих перемен...
      Собаке явно нравилась погода и она отдыхала наслаждаясь теплом и солнцем.
      Чёрная шерсть на Жучке отливала коричневым блеском, а карие глаза, как два рубина светились на умной морде...
      Надрав бересты и запалив костёр, охотник придвинул поближе к огню полуобгоревшие брёвна, сходил за водой на подтаявшее болото, повесил котелок над высоким пламенем костра, подстелив под себя полиэтилен и сверху меховую душегрейку сел, скрестив ноги в медитационной позе...
      Он долго сидел так, сосредоточенно рассматривая противоположную сторону широкого болота. Там, сквозь белизну стройных берёзовых стволов, высоко над молодыми осинами, выше зелёных хвойных шапок сосновых деревьев, взметнулись вверх сильные, причудливо искривлённые временем и ветром вершины мощных, старых лиственниц...
      Прозрачное, оранжевое пламя лизало края закопчённого до черноты солдатского котелка. Вода нагрелась, кипела, касаясь раскаленных стенок. Пузырьки воздуха, вначале несмело, потом всё чаще и быстрее поднимались со дна и наконец, переходя в лавину, ключом взрывали водную поверхность изнутри...
      Глядя на лес, на костёр, на заходящее солнце, человек на время забыл зачем, почему он здесь и погружаясь в собственную память, видел другие картины, другой лес, другое солнце - солнце его свободной и беззаботной молодости...
      Человек, очень долго сидел так, неподвижный и сосредоточенный... казалось, что он заснул, но глаза его были открыты...
      Костёр прогорел, угольки покрылись пеплом и едкий дым забивал дыхание...
      Слёзы текли из глаз и было непонятно - то ли дым был причиной, то ли нахлынувшие воспоминания...
      Не замечая, он начал разговаривать сам с собой, длинно вздыхая и многозначительно повторяя, односложное: - Д - а - а - а...
      А потом, как бы подводя черту, произносил: - Вот так!..
      Собака привычная к таким разговорам хозяина с самим собой, лежала растянувшись на боку, изредка приподнимая голову и навострив уши, смотрела в сторону другого берега болота...
      Видимо не считая достойными внимания шумы, доносившиеся оттуда, она снова опускала голову на хвойную подстилку и засыпая, нервно подёргивая лапами
      видела сны, утробно взлаивала и силилась во сне то ли кого-то догнать, то ли убежать от чего-то страшного...
      Солнце опускалось всё ниже к горизонту - в начале тень накрыла спину хозяина, потом передвинулась к собаке и всё быстрее стала укрывать замерзшее болото...
      Заметно похолодало и человек у костра, словно избавляясь от тяжелого, тревожного сна встрепенулся, зябко повёл плечами и с удивлением увидел потухающий костёр, остывший чай в котелке, потемневший лес вокруг...
      Собрав продукты, человек вошёл в зимовье, затопил печь, прибрал на столе и навёл порядок на нарах...
      Потом, когда в зимовье нагрелось, он вышел на улицу...
      Жучка около избушки не было.
      "Пошёл размяться куда-нибудь по соседству" - подумал хозяин и войдя в зимовье прикрыл скрипнувшие двери. Потом лёг на нары и забылся тяжёлым сном...
      Проснулся от того, что стало трудно дышать.
      Перевернувшись на спину, сквозь дрёму всплывая на поверхность тревожного сна, вдруг услышал очень издалека яростный лай Жучка!
      Охотник знал, что надо окончательно проснуться, выйти на улицу и послушать, что происходит, но сил не было и он, вновь погрузился в тягучее забытье...
      Иногда, открыв глаза, он вглядывался в тёмный прямоугольник окна и слышал лай - собака лаяла то часто и зло, то с перемолчками, но с одного места и все-таки не так далеко от зимовья...
      Жучок пришёл под утро и тихо поскребся в двери.
      Хозяин впустил его в зимовье. Собака сильно хромала, а на правом боку, была длинная рваная рана. Шерсть, залитая кровью, смёрзлась в осклизлый колтун...
      Встревоженный охотник засуетился, долго промывал рану оставшимся в котелке чаем, смачивая её влажным тампоном, сделанным из старого нечистого полотенца и гадая, кто мог напасть и поранить его собаку...
      Жучок позволил себя перевязать, но вскоре, сбил повязку и стал зализывать рану...
      Хозяин, уставший и возбуждённый, долго не мог заснуть и неотвязно решал, что же ему делать, как ответить на очередной удар агрессивной жизни?!
      Казалось, весь мир, восстал против него. Ни в городе, ни в тайге, он уже не мог почувствовать себя спокойным. Всюду на него нападали и незаслуженные обвинения или нелепые обиды находили его...
      Часам к семи, перед рассветом, когда на улице мороз достиг апогея человек, закутавшись в тряпьё, скорчившись, сжавшись в комочек согрелся и наконец заснул...
      Пришёл странный и тревожный сон, похожий на явь...
      Его кто - то долго и страшно резал ножом...
      Он как мог отбивался...
      Одного из преследователей убил, метнув нож. Лезвие вонзилось в грудь противника и как в масло, глубоко вошло в человеческую плоть.
      С безысходным ужасом сознавая, что убил человека, он пошёл сдаваться в милицию... Сам он, был тоже ранен, но неглубоко - была дырка в груди и рана задела лёгкое - поэтому трудно дышать...
      
      ...Охотник открыл глаза, перевернулся на спину - оказывается, спал вниз лицом и потому, было тяжело дышать...
      Оглядевшись и приходя в себя от увиденного кошмара, почувствовал холод.
      Соскочив с нар, увидел Жучка лежавшего в углу. Вспомнил все, что произошло ночью, а так же увиденное во сне и содрогнулся от накатившего чувства тоски и безысходности.
      Жучок, заметив, что хозяин проснулся, тихо заскулил и попытался подняться, но видимо ему было очень больно и плохо и потому, собака осталась лежать, сверкая в полутьме зеленоватым, фосфорическим светом глаз...
      Рассвет едва проникал внутрь избушки - полумрак, холод, чувство боли пропитавшие это пространство, нагоняли на человека неизбывную тоску...
      Но надо было жить и двигаться...
      Он нехотя оделся, дрожа всем телом обул холодные тапки-башмаки, размахивая руками несколько раз присел согреваясь, схватил топор стоявший около печки и вышел на воздух.
      На улице, дул резкий, холодный ветер и изредка с невидимого, забитого тучами неба, сыпала жёсткая, колючая снежная крупа...
      Наколов и наносив дров внутрь, растопил печь, поставил варить кашу и стал готовиться: проверил и протёр промасленной тряпочкой, намотав её на прутик - шомпол, стволы своей старенькой двустволки. Достал из рюкзака патроны в картонной пачке и осматривая, пересчитал их: всего было четыре пули круглых и два патрона заряженных крупной картечью.
      Перебирая, ощупывая пальцами заряды, всё тщательно осматривая, он думал, что ему наверняка придётся сегодня пойти по следу Жучка в "пяту" и разобраться в происшедшем. Он почему - то вполне был уверен, что собаку помял медведь!
      Несмотря на страх сосущий под ложечкой неприятным беспокойством, на тоску и неуверенность преследующие его всё последнее время, он-таки решил постоять за себя - и была не была, - рискнуть, убить этого настырного зверя, как казалось посланного ему судьбой в наказание за слабость и ошибки в никчемной жизни...
      
      ...Вся жизнь в последнее время ему опостылела: и эти домашние дрязги, и это длящееся годами унижение и неопределённость, а тут единственный друг и утешение - Жучок, тоже в опасности...
      И со всем этим надо было как - то покончить, отмстить и доказать обидчикам, что он тоже чего-то стоит!
      Зимовье нагрелось, Жучок, успокоившись закрыл глаза, задремал, и его передние лапы конвульсивно подёргивались - во сне, он за кем-то продолжил гнаться...
      Охотник тяжело вздохнул, убрал с печи под нары, сварившуюся кашу остывать, брякнув полуобгоревшей деревянной ручкой поставил чайник на плиту и пролитые капли воды, на раскалённой поверхности печки зашипели и мгновенно испарились.
      Сменив стоптанные тапки - башмаки, на сапоги, прокашлявшись вышел из зимовья на мороз.
      Жучок открыл глаза и внимательно посмотрел вслед хозяину...
      Солнце, на минуту пробившись наконец сквозь тяжёлые облака, осветило коричнево - чёрную, срубленную из круглых брёвен избушку, поставленную на взгорке; зелёную чащу молодого ельника в распадке рядом; склон, заросший сосняком вперемежку с берёзой и осиной, снизу у земли переплетённых зарослями ольхового кустарника; болото, покрытое снегом, с торчащими верхушками густой, щетинистой осоки.
      Осматривая всё это, он послушал одну, а потом другую стороны болота, прикинул, сколько времени ещё осталось до вечера...
      Прошёл за избушку, похрустывая подмёрзшим снегом...
      Новых следов не было, но под изогнутой берёзой видны были алые точечки - ночные следы крови, оставленной здесь при возвращении Жучка в зимовье.
      Осмотрев место, он нашёл следы собаки пришедшей справа, со стороны начала большой пади, где сквозь графику голых ольховых веток, в проёме широкой долины, виднелся щетинящийся тёмный, почти чёрный сосняк на водораздельном хребте.
      Охотник подумал: "Это наверное произошло где-то там, в той стороне и туда мне придётся сегодня идти... Уже не отвертеться!".
      Перед тем как сесть есть, он вынес наружу приготовленный рюкзак, в котором был топор, длинная верёвка, маленький восьмисотграммовый котелок для чая, кусок хлеба, луковица, полпачки сахара - рафинада, чайная заварка завёрнутая в газетный листок...
      Рядом поставил ружьё, почищенное и матово поблескивающее лаком светло - коричневого приклада. Всё это делалось для того, чтобы запутать и не беспокоить собаку, которая всё время порывалась пойти за хозяином.
      Перед завтраком, охотник зажёг огарок свечи, и внутри стало заметно светлее и Жучок был этим удивлён - обычно хозяин экономил свечку для экстренных случаев и зажигал её на короткое время, только в темноте - вечером или утром.
      Жучок тоже получил свою долю пшённой каши, но есть отказался, равнодушно отвернув морду из - под руки хозяина. И от случайного прикосновения, человек почувствовал, как шершав и горяч нос собаки.
      - Н-да - произнёс он - видно тяжело тебе сейчас приходится... Ну потерпи старик, немножко. Это у тебя болевой кризис начался. Потерпи малыш, всё будет в порядке...
      Ему самому было нехорошо, есть расхотелось и буквально через силу, он тщательно пережёвывая проглотил несколько ложек каши запивая вдогонку, крепким, сладким чаем...
      Прошло ещё полчаса...
      Закончив есть, охотник убрал котелок с кашей на подоконник, подальше от мышей, накрыл его прокопчённой алюминиевой тарелкой, ещё похлебал чаю и съел пару сухарей.
      Немного придя в себя, потянулся с хрустом в позвоночнике взбодрившись после крепкого чая, схватил телогрейку и не одеваясь вышел, и прежде чем затворить дверь, несколько мгновений смотрел на Жучка.
      Тот лежал и в очередной раз пытался зализывать воспалившуюся рану на боку...
      
      ...Человек шёл по следу Жучка в пяту уже второй час, пересёк три поперечных распадка и начал подниматься на водораздел.
      Болото, постепенно суживаясь закончилось и вместо него, в мелком березняке начался овраг, на дне которого скопился сдутый с боков снег.
      Метров через триста, овраг стал "мелеть" превращаясь в широкую впадину, в которой то тут, то там стояли толстые высокие лиственницы.
      Цепочка собачьих следов, раздвоилась, расстроилась, разбежалась во все стороны, видимо собака металась, увёртывалась и лаяла, лаяла. Тут же, он увидел медвежьи следы...
      Чуть дальше, следопыт увидел круг метров десять в диаметре, с вытоптанным до земли снегом.
      Было понятно, что звери - медведь и собака кружились здесь, угрожая и нанося друг другу в бросках - выпадах удары - укусы.
      То тут, то там видны были клочки тёмно-коричневой, длинной шерсти и затоптанные капельки крови...
      Долго и тщательно, нервно озираясь по сторонам, охотник осматривал это место, внезапно замирая, слушал поводя головой направо и налево...
      Солнце спустилось к горизонту и в воздухе потемнело.
      - Да, надо спешить - проворчал охотник и заторопился вперёд и вверх к недалёкому уже лесному гребню.
      Следы собаки пропали и на белом снегу отпечатались крупные медвежьи, широкой тропой уходящие вверх по ложбинке. На ходу зверь буровил наметённые сугробы, загребая лапы чуть с боков и внутрь, вперёд.
      Иногда ритм шагов нарушался - медведь останавливался, озирался и слушал, а затем продолжал движение...
      Охотник шёл медленно, останавливался и всматривался до рези в глазах вперёд, в подозрительно чернеющие крупные пеньки и в серые колдобины - промоины.
      В какой-то момент, он задержался на месте, подбросил щепотку сухой травы вверх, определяя направление ветра. Потом развернулся под прямым углом и направился влево от следов, так же тщательно осматривая деревья и пни впереди.
      Он решил сделать проверочный круг и определить - далеко ли зверь ушёл и не залёг ли где в засаду...
      Фигура охотника напряглась, глаза на бледном лице сосредоточенно смотрели из под бровей, шаги сделались мягкими и почти неслышными.
      Вдруг над головой, возникая откуда - то из - за горы, загудели моторы тяжелого самолёта и среди облаков мелькнул серебристый силуэт пассажирского лайнера. Человек остановился и глядя вверх подумал, что в самолёте сейчас, наверное многие пассажиры дремлют, утомлённые долгим перелётом. По салону ходят стройные стюардессы в красивой синей униформе и разносят в маленьких, пластмассовых аэрофлотовских чашечках минеральную и фруктовую воду...
      - Н - да - протянул он вновь в полголоса...
      Звук затих в дальнем углу неба - самолёт и его беспечные пассажиры продолжили свой далекий путь...
      Когда охотник замкнул километровое кольцо, солнце уже коснулось горизонта и вот - вот должно было сойти с небосвода за границы леса и земли...
      Медвежьих следов, кроме входных, охотник больше не пересёк - зверь остался в круге!
      Осознав это, человек, заторопился вниз, к зимовью, стараясь успеть туда ещё засветло. И пока шёл, повторял про себя: "Ну, зверюга! Я знаю, знаю, где ты сейчас. У тебя, скорее всего здесь берлога выкопана. А Жучок помешал тебе залечь дремать в нору..."
      До зимовья добрался уже в глубоких сумерках. Пока шёл, разогрелся, повеселел, и быстро растопив печь, поставил подогревать кашу, а сам, зажёг свечку и подошёл к Жучку, неподвижно лежавшему на своей подстилке.
      Дыхание собаки сделалось тяжёлым и хриплым, бока часто - часто вздымались и опадали. Нос был шершавый как тёрка и по - прежнему горячий. Рану на боку пёс непрестанно зализывал и снова сбил белую повязку.
      Хозяин осторожно развязал и снял её, а потом, накинул на дрожащую в ознобе собаку, старую телогрейку.
      - Ну, согревайся, выздоравливай, - ворчливым, хриплым голосом говорил он, подвигая поближе к голове чашку с нетронутой вчерашней кашей...
      Жучок, вновь отказался есть и хозяин, с кряхтением распрямившись, прошёл к столу, сел и начал есть сам, памятуя, что завтра надо быть сильным и уверенным в себе... Перед едой, словно чего - то, опасаясь, он, закрыл двери на металлический крючок...
      Несмотря на трудный день, он ел без аппетита и вспоминая сегодняшний поход, повторял: "Да... Медведь где - то там, в вершине пади, и наверняка у него там берлога. Не будет же он ложиться на зиму, на снег... И поэтому, завтра с утра, я пойду туда, к берлоге, и постараюсь его добыть. Он даже в мыслях старался избегать слова - убить. Сегодня, я уже был рядом с ним и может быть, он даже учуял меня, а если не напал, то значит тоже боится и это уже уравнивает шансы".
      Доев кашу он ещё долго отдувался, вытирая пот пил чай в жарко натопленном зимовье. Свеча, оплывая потрескивала, дрова в накаленной печке гудели, как в паровозной топке, за окном тускло белел снег, вобравший в себя крохи звёздного и лунного света. Серпик нарождающегося месяца появился в углу оконного прямоугольника и пустился в еженощный поход по тёмному небу...
      Надо было ложиться спать...
      Охотник расстелил старое ватное одеяло, подложил под голову свёрнутую куртку, покряхтывая влез на нары, лёг на спину, вытянулся так, что в спине хрустнули расправляясь позвонки, потом вспомнив сел, наклонившись вперёд издали задул свечу, глянул в наступившей темноте на печку, увидел сквозь отверстия в дверке, алые отблески затухающих углей, придвинул поближе к правой руке лежавшее на нарах ружьё, выдохнул и лёг на лежанку, заложив за голову согнутые в локтях руки...
      Он долго не мог заснуть, ворочаясь вспоминал предыдущие встречи с медведями и чем больше думал об этом, тем ярче в его душе разгорался страх.
      Скрипнула половица, пробежала по подоконнику мышь и он вздрагивал, а сердце начинало часто - часто колотится в груди.
      "Неужели, я так его боюсь? - в который уже раз спрашивал он себя.
      - Или у меня от усталости и жизненных неудач истерика началась? Ведь я раньше в лесу ничего не боялся и один ходил в тайгу не имея оружия и даже охотничьего ножа. Почему это, сегодня со мной происходит?.."
      Он перевернулся с боку на бок, поудобнее устроился на жёстких нарах и продолжил свои размышления...
      "Воистину познание умножает скорбь, а значит и страх последствий поступков...
      Страх возник только после того, как я узнал множество историй, когда медведь нападал и убивал человека. И особенно запомнился рассказ о том, как медведь растерзал трёх охотников, ночующих под навесом у костра. И страшное в этом было то, что в это время, рядом с ними были собаки, которые ничего не почуяли до самого последнего момента, - так осторожно подкрался сумасшедший зверь...
      Возможно это охотничьи легенды. Но теперь, когда ты это знаешь, - это уже не имеет значения. Важно, что тобой владеет страх, который ты должен преодолеть или убить - всё равно...".
      Так он внутренне разговаривал сам с собой, анализируя ситуацию...
      Ему вспомнился Бамовской приятель, который со слезами на глазах говорил, что боится зимой медведей - шатунов и потому, не ходит в тайгу даже на белку.
      Тогда, слёзно уговаривая брать его с собой, приятель повторял: - Вдвоём нам ничего не страшно...
      
      ... Среди ночи охотник просыпался почти в ужасе - ему казалось, что кто - то ходит вокруг зимовья. Но это деревья скрипели неподалёку от зимовья, которые раскачивал ветер, порывами толкаясь в дверь, скребся в окно и гудел в трубе...
      Обессиленный, охотник засыпал ненадолго и вновь в страхе просыпался...
      Окончательно проснувшись часов в семь утра, он уже больше не ложился.
      Ещё в темноте развёл огонь в печке, напился чаю, осмотрел Жучка. Тот наконец встал, пошатываясь поскуливая, попросился на улицу и через какое - то время возвратился и постанывая как человек, лёг на прежнее место.
      - Ничего браток! - уговаривал собаку хозяин - потерпи и пойдёшь на поправку. Вот видишь - ты уже и пить захотел...
      Действительно, Жучок не отрываясь вылакал чашку воды и после этого облизнув морду снова лёг...
      
      ...Как только солнце показалось из - за горы, охотник вышел из зимовья и направился вверх по пади навстречу ветру, дующему с северо-запада.
      "Мне это на руку - подумал он - не будут ни лишних запахов с моей стороны, ни звуков..."
      Ветер гнал по небу зимние, низкие тучи, просыпая на землю мелкую снежную крупу, то поштучно, то горстями...
      Охотник шёл к берлоге и уже точно знал, что медведь лежит там, в норе и ждёт его прихода.
      Но человек, был так утомлён ночными кошмарами, так устал от раздумий о будущем, что с облегчением шёл туда, где может быть, его ждала внезапная смерть...
      Подойдя к тому месту, откуда вчера он начал делать проверочный круг, охотник постоял, подумал, и не торопясь, пошёл напрямик, в сторону издалека видимой вершины огромной лиственницы, стараясь держаться северо-восточного склона. Пройдя метров двести, он вдруг заметил впереди себя, цепочку следов и понял, что это следы медведя.
      Ступая ещё осторожнее, он свернул чуть в сторону от медвежьей тропы, поднялся повыше по склону и держа в поле зрения следы, озирая окрестности, медленно пошёл вперёд...
      В какой - то момент, он наконец увидел берлогу, сердце его стукнуло и бешено заколотилось, разгоняя кровь по телу.
      "Ага, вот она где! Надо же, совсем на виду!" - прокомментировал он для себя и быстро скинул рюкзак. Достав топор и держа ружьё наизготовку, он отступил за бугор прикрывающий вид на берлогу...
      - Вот так! - разговаривал он сам с собой. - Теперь, как учил Александр Владимирович, надо срубить подходящую ёлку, обрубить ветки покороче, в форме ерша и приготовится к встрече - он шепотом проговаривал это, по привычке, вслух.
      Потом, охотник почти бегом возвратился назад, в ложбинку, где раньше заметил островок молодых елей. Срубил одну, толщиной в руку, и высотой метра в три. Обрубив ветки сантиметров на тридцать от ствола, он закинул елочку на плечо и двинулся к берлоге.
      Шёл и сожалел, что рядом нет любимого и надёжного друга, Жучка и думал, что ему надо этого медведя добыть в одиночку, тем самым на все последующие времена победить в себе страх перед единственной опасностью, которая отравляла его жизнь в тайге. И этот страх рождала нерешительность, захватившая его в последнее время с головой.
      Нельзя сказать, что он был неопытным охотником. Он один раз уже участвовал в охоте на берлоге, но тогда рядом с ним были люди, был опытный медвежатник, у которого на счету было около двадцати добытых медведей.
      Но сейчас он боялся и волновался и чем ближе подходил к берлоге, тем больше сомневался в своих силах.
      "А стоит ли рисковать? Ведь если, что случится, ему из этих мест попросту не выбраться. До города около пятидесяти километров, а это день пути в хорошем темпе".
      Если честно, то он не верил в эту ёлку, что она сможет задержать разъяренного зверя, но так писали в книгах, так говорил опытный медвежатник.
      "Ну что же, посмотрим - думал охотник. - Это всё равно лучше, чем шурудить внутри берлоги простой палкой..."
      Последние пятьдесят шагов он шёл уже очень медленно. Слух был так напряжён, что на мгновение у него закладывало уши, и больно вибрировала перепонка...
      Тогда он останавливался, переводил дух, до галлюцинаций вглядываясь в чело берлоги, находившееся от него под острым углом...
      ... До берлоги оставалось не более десяти шагов, когда оттуда с рёвом, взметнулась, громадная медвежья голова, с торчащими ушами, которые в обычное время, почти не видны...
      От неожиданности охотник выпустил из рук еловый ствол себе под ноги, крутанул ружьё с плеча, и оно, как влитое застыло на уровне глаз.
      Охотник и ружьё слились в одну линию, в одну пружину, способную ударить или уклониться - как потребует обстановка!
      В следующий момент, зверь выскочил из норы и развернувшись вправо, всплыл на задние лапы, вырастая многократно...
      И увидел матёрый медведище, проживший на земле более десяти зим, в последний раз: необъятную тайгу, белую заснеженную землю, склон, уходящий и теряющийся в крупном сосняке, шумящую под ветром зелено-серую чащу в вершине, чёрную фигуру стреляющего человека, сноп огня из левого ствола...
      И почувствовав громовой удар в голову - словно тяжёлое бревно упало - зверь не успел уже услышать гулкий звук выстрела, раскатившийся мелкими осколками эха по окрестностям,- всё на земле уже кончилось для него и в нём...
      
      ...Охотник увидел, как после выстрела зверь дёрнулся, словно по чудесному заговору проглотив отравленную пулю, сгорбился на миг, расслабленно заколыхался опадая всем громадным, сильным телом, студенистой массой одетой в меховую, чёрную шубу! Повалился на снег, затрясся мелкой дрожью, раскрылся медленно, подставляя незащищённый живот следующему выстрелу...
      
      ...Человек не поверил случившемуся, долго ещё стоял выцеливая правым стволом туловище зверя расстелившегося перед ним, вмявшегося в снег мгновенно уменьшившись в размерах.
      Так, простоял он секунд десять длившихся для него почти вечность, ожидая возможного нападения, привыкая к происходящему - к уже произошедшему!
      ...Затем, чуть опустив ружьё, всё ещё в полной готовности сделал вначале пол шага, потом шаг, потом ещё и ещё, по дуге подходя к медведю все ближе и ближе...
      Наконец, человек понял, что медведь мёртв, но держа ружьё наизготовку, вытянул ногу в резиновом сапоге, ткнул носком округлый, мягкий, мохнатый бок.
      И уже косной, мёртвой материей отозвалась неподвижная, черная на белом, медвежья туша!
      Охотник увидел в короткой шерсти крутого лба, точно между глаз, темно - алый, заполненный блестяще жидким черно - красным крошевом кружок пулевого отверстия, чёрные струйки крови вытекающие из влажно - парных ноздрей, застывшие навсегда в неподвижности маленькие глазки с тёмными зрачками, невыразительно отражающие утраченный навсегда мир...
      Охотник, вдруг почувствовал слабость в ногах, волной начавшейся в животе и скатившуюся вниз. Пот выступил на его лице, судорога тошноты тряхнула грудь и горло и он, отступив на два шага, отвернувшись, опершись на ружьё двумя руками, согнулся.
      Волна отвращения заставила его широко раскрыть рот и глаза - его вырвало и мгновенно ослабев, вытирая слёзы выступившие на глазах, он повалился ничком на снег, уронив ружьё обхватил голову руками и растягивая, повторял фразы: - Ну, вот и всё! С этим покончено... И слава Богу!..
      ... Минут через десять, успокоившись, он вспомнил, что ему говорил Александр Владимирович: - В берлоге могут быть ещё медвежата, поэтому не спеши, обязательно проверь...
      Он принёс брошенную ель, сунул её в чело метра на полтора вглубь, уперся в противоположную стенку, повращал внутри налево и направо и успокоенный вытащил - берлога была пуста...
      Любопытство в нём разгорелось и тогда он, вынув из ножен острый как бритва, длинный охотничий нож, держа его наизготовку сполз по песчаному грунту внутрь норы.
      Убедившись, что там пусто, развернулся вверх головой удивляясь размерам медвежьего жилища, с хриплым рёвом, как мог быстро высунул голову наружу и вновь спрятался.
      - Да - разговаривая сам с собой, резюмировал он свои наблюдения - медведь меня увидел и понял, что я один и меня бояться нечего...
      Потом поджав под себя ноги, полежал на животе положив голову на руки, представляя, как это делал медведь ещё полчаса назад. И вдыхая запах мёрзлой земли, добавил: - Это его и подвело!..
      Потом заулыбался и подумал: "Однако! Как быстро ты стал таким смелым!"
      Он ещё чуть посидел внутри, поглядывая на кусочек неба и голые вершины лиственных деревьев, видимых в отверстие берлоги...
      ...Через полчаса ветер стих, снег кончился, костёр весело трещал высоким пламенем, а охотник с ножом в руках свежевал тушу и сняв шкуру срезал сало толстым в ладонь слоем, покрывающее бока и загривок зверя.
      Солнце то скрывалось за тучи, то вновь победоносно, длинными прямыми лучами упиралось в землю.
      Сосны шумели и поскрипывали под ветром, вспугнув кормившегося неподалёку глухаря. Пролетая над берлогой, он увидел маленькую, тёмную фигуру в шапке - ушанке, двигающую руками с окровавленным ножом, склонившуюся над большой, бело - красной тушей...
      
      ...Охотник вернулся в зимовье в темноте. Тяжело дыша, сбросил полный рюкзак под навесом, постанывая распрямил затекшую спину, отбил от снега сапоги, отрыл двери и в его грязную ладошку ткнулся нос Жучка - он давно уже ждал хозяина и в середине дня слышал далёкий выстрел.
      Поджимая заднюю лапу, не ступая на неё, собака проковыляла к рюкзаку, обнюхала его и шерсть на собачьем загривке поднялась дыбом.
      Хозяин заметил это, погладил собаку и успокаивая, стал выговаривать: - Жучок! Жучок! Успокойся... Его уже нет! Его больше нет... Никогда не будет!..
      Нарезав сало пластиками, охотник часть скормил оживающему Жучку, а часть, макая в соль и заедая чёрствой, вкусной горбушкой, съел сам.
      Потом привычно быстро и ловко растопил печь, поставил чайник со льдом на плиту, а сам прилёг на нары, потирая отяжелевшие веки и горячие, лоснящиеся жиром щетинистые щёки - съеденное лечебное сало напитывало организм теплом...
      
      ...Проснулся он в первом часу ночи. Печь давно погасла, чайник выкипел почти до дна, в зимовье стало прохладно.
      Широко зевая и прикрывая рот ладонью охотник расправил рваное одеяло, укрылся второй половиной, накинув сверху ещё телогрейку.
      Засыпая, он сквозь приятную истому дремоты, вспомнил море, резиновый плотик, на котором так радостно качаться на тёплых волнах подставляя солнцу лёгкое, загорелое тело, омытое солёной водой и солнечными лучами. Как приятно смотреть на высокое чистое небо, слышать гул прибоя и звонкие голоса, приносимые порывами ветра с песчаного пляжа!
      
      ... Охотник уходил из зимовья через неделю. Сало и мясо убитого медведя, он по частям перенёс от берлоги к зимовью и спрятал его в лёд, выдолбив в болоте, полуметровой глубины яму.
      Жучок отъелся медвежьим салом, ожил, рана его затянулась розовой плёнкой новой кожи. Лапа по-прежнему болела, но он стал опускать её на снег и передвигался прихрамывая...
      В ночь перед уходом, крупными хлопьями пошёл снег и под утро уже много навалило кругом, утопив все лесные звуки в перинно-пуховом одеянии.
      ...Идти было трудно, и пока охотник дошёл до гребневой дороги, то порядочно вспотел. Жучок вперёд не совался, но и не отставал лишь изредка останавливаясь на время, слушал шуршание снежинок о стволы деревьев и ветки кустарников.
      Выйдя на дорогу, охотник стряхнул с себя влажный снег липнущий к одежде, и только тронулся дальше, как за спиной, вывернув из - за поворота, послышался низкий звук сильного мотора, а вскоре показался и грузовик.
      Чуть посторонившись, охотник уступил дорогу, но грузовик остановился и из кабины, молодой, широколицый шофёр, приоткрыв дверцу и став на подножку, крикнул: - Садись земляк, подвезу!.. - на что охотник поклонился, заулыбался приложив руки в рукавицах к груди и ответил звучным голосом, перекрывая гул мотора: - Спасибо друг! Я сам дойду. Тут недалеко - и ещё раз поклонился, благодаря за предложение...
      Шофер, увидев улыбку на его лице, что - то понял, улыбнулся в ответ и захлопнул дверцу.
      Двигатель взревел преодолевая инерцию остановки и грузовик, чуть пробуксовывая набрал скорость и вскоре скрылся за поворотом.
      И тотчас звук затих укрытый снежной пеленой повисшей в воздухе, ослаб, растворился в звуках метели и охотник с собакой пошли дальше...
      
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      
      
      1980 - е годы. Ленинград. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      МОРОЗ
      
      
      
      Мороз медленно приходил в стылую тайгу.
      Из серой тьмы как на фотоснимке, вначале проявились отдельно стоящие большие деревья от подножия до вершины покрытые инеем. Потом выделились массивы сосняков окружающие старые горелые поляны. Всё, что было за соснами покрывал таинственной пеленой, словно смертным саваном, туман...
      Горная речка зажатая между крутых склонов промёрзла до дна и потекла по верху, дымясь застывая на ходу, ползла, превращаясь в жидкое сало и сверху, вновь натекала выдавленная морозом. Пар поднимался над долиной и превращаясь в снежные кристаллы оседал на прибрежных деревьях и кустах. В обморочной тишине замерзающей тайги слышалось шуршание наледи, прорезаемое пистолетно-винтовочными выстрелами трескающихся от мороза стволов лиственницы, тут и там чернеющих на склонах распадков...
      
      ...Волки появились неожиданно. Неслышно ступая, они шли друг за другом, оставляя после себя цепочку неглубоких следов. Стая шла обычной мерной рысью, словно плыла по заснеженным пространствам дремучих лесных урочищ. Вожак, идущий впереди, был заметно крупнее остальных: с большой тяжёлой головой, серой густой гривой на короткой шее и сильной широкой грудью. Изредка он останавливался и, точно по команде, останавливались остальные. Вожак вслушивался в тишину холодного утра, поворачивая лобастую голову то влево, то вправо и переждав какое-то время, звери трогались с места, продолжая свой нескончаемый поход...
      Пройдя по берегу, стая перешла речку и, зайдя в крутой распадок, чуть растянувшись, поднялась на лесную гриву отделяющую один речной приток от другого. Войдя в осинник, волки остановились. Притаптывая снег лапами крутились на одном месте и потом ложились, поджав их под себя, прикрыв живот сбоку пушистым хвостом. Годовалые волки повизгивали тонко и жалобно, устало вздыхали, прятали влажный нос в подпуш хвоста.
      Вожак лёг молча, выбрав для лёжки большую высокую кочку оставшуюся от разоренного медведем муравейника. Волчица долго устраивалась поудобнее. Схватив зубами вырвала из снега промёрзлый острый сучок, потопталась ещё и легла головой к входному следу. Она лежала последней и присматривала за "тылом", откуда обычно и появлялся главный и единственный враг волков - человек...
      Совсем рассвело. Солнце, не пробившись сквозь сухой морозный туман, давало мутно-серый холодный свет. Звери попрятались от стужи кто куда: в норы, гнёзда, трещинки в стволах и земле.
      Мороз достиг апогея!
      Было не меньше минус сорока градусов. Всё живое затаилось, пережидая длинный ледяной рассвет...
      
      ...Человек вышел из зимовья и невольно крякнул, задержал дыхание, пытаясь ещё хоть на мгновение сохранить в себе тепло, нагретого за ночь жилого пространства. Снег под ногами зашумел, и каждый шаг отдавался шуршанием рассыпающихся по сторонам кристаллов. Промороженный, он утратил скользкость и подобно крупной белой соли, хорошо держал шаг, не продавливался, лишь осыпался с краёв следа внутрь. Снега было немного, и идти было, особенно в начале, приятно.
      Отойдя от зимовья несколько сотен шагов, человек остановился, огляделся, припоминая, откуда он вчера, уже в темноте, пришёл. Потом, выбрав направление, глянул вперёд.
      Серая дымка укрывала почти неразличимый дальний край поляны, а горизонта не было видно вообще. Он покрутил головой, проворчал что-то неразборчиво и разминая усталые, за тяжелый многодневный поход ноги, двинулся вперёд.
      Пройдя ещё с километр, вышел на дорожную развилку и снова забормотал в пол голоса: - Ну а теперь куда?
      Он уже давно, бывая в лесу, разговаривал сам с собой и эти безответные реплики помогали преодолевать одиночество и усталость.
      Сегодня, рано утром, проснувшись и готовя себе еду человек уже решил куда пойдёт, а сейчас думал, как это сделать: пойти ли дорогами по лесным долинам, или грянуть напрямик, через холмы, сокращая расстояния, но преодолевая трудные подъемы и спуски.
      Он приблизительно знал, где выйдет на волчьи следы, оставленные вчера вечером и только прикидывал, как побыстрее, срезая углы, вновь встать на след волчьей стаи, за которой он шёл уже четыре дня...
      Незаметно, бородатый человек согрелся, приободрился, и только чуть ныли, отмороженные когда-то, пальцы на левой ноге. Но это было уже привычно, как шуршание мёрзлого снега под ногами, пот на лбу, тяжёлое усталое дыхание ближе к вечеру, потная, несмотря на холод, спина под тяжёлым рюкзаком...
      
      ...Волков с лёжки поднял голод...
      Вначале пошевелился вожак: услышав повизгивание во сне молодых волков, насторожился. Вскочив на ноги, он потянулся, расправляя мышцы большого сильного тела, потом, подойдя к пеньку высоко поднял правую заднюю лапу, пометил пенёк пахучей мочой, разгреб снег, энергично швыряя назад смёрзшиеся куски и отойдя в сторону, понюхал воздух. Всё вымерзло в тайге, и кроме запаха подмокшей волчьей шерсти, волк ничего не учуял.
      Волчица тоже встала и покрутившись на месте "прожгла" в снегу жёлтую дырочку. Потянувшись, зевнула, широко открывая пасть, потом облизнулась, сверкнув белизной длинных, острых клыков.
      Остальные тоже поднялись, разошлись по сторонам, принюхиваясь.
      Мороз чуть сдал, но солнце так и не пробилось сквозь туман и в лесу по- прежнему было сумрачно и холодно. Деревья стояли заиндевелые и неподвижные - словно умерли...
      Волки, выстроившись походным порядком, пошли вниз, в долину реки, к заброшенным полям, по краям заросших ивняком.
      Стая шла, долго не останавливаясь. Пройдя по берегу, волки перешли реку по снежному насту, кое-где подмоченному снизу водой - река промёрзла до дна. Вожак немного намочил лапы и после перехода лёг и стал выгрызать колючие льдинки между пальцами лап.
      Волчица, шедшая в этот момент последней что-то почуяла, подняла голову, понюхала воздух и, легко перейдя с места в карьер, ушла в кусты ивняка. Через какое-то время оттуда с шумом взлетел глухарь, и чуть погодя волчица вернулась на след. Волки уже ушли за вожаком и волчица, лёгкими и длинными прыжками, догнала стаю вблизи мостика на старой лесовозной дороге.
      Выйдя к полям уже в сумерках, волки пошли вдоль обочины через густые ивовые кусты вслушиваясь и приглядываясь.
      Вдруг вожак остановился, насторожившись.
      Из темнеющей впереди чащи ивняка раздался треск сломанной ветки. Хищники замерли. Вожак пристально смотрел в одну точку, высоко подняв голову. Его уши улавливали звуки, а нос втягивал воздух, пытаясь разобрать запахи.
      Через несколько мгновений, вожак сорвался с места, и стая, разворачиваясь на скаку в линию, помчалась через поле. Волчица, ходко убыстряя скок, понеслась справа, обходя одного за одним молодых волков. Вожак был впереди и вдруг изменив направление подал резко влево.
      Атаковали почти беззвучно, однако лоси почуяли, почувствовали опасное движение на поле. Из ивняка вырвались два крупных чёрно-лохматых зверя и мелькая в полутьме сероватым низом ног, стуча копытами по мёрзлой земле побежали к реке.
      Там, на другом берегу, щетинились густые заросли молодых ёлок, непроходимые для волков, но спасительные для высоконогих лосей.
      Третий лось, поменьше ростом и размерами, объедавший иву на углу поля, заметался в тревоге, услышав дробный стук копыт сородичей.
      Но волк - вожак уже развернул стаю в его сторону. Обезумевший от страха лосёнок кинулся догонять лосиху, однако волки опередили его. Их ещё чуть задержали густые кусты ивняка, стоящие стеной по кромке поля. Лосёнок, на галопе, описал дугу, проломился сквозь заросли и ещё успел увидеть за рекой, над тёмным ельником мелькание туловищ и голов взрослых лосей...
      Вожак настиг его в броске, вцепился в правую заднюю ногу, повис, распластался, проехал за жертвой по снегу тормозя всеми лапами.
      Лосёнок почти остановился, пытаясь сбросить, оторваться от волка, но тот воспользовавшись остановкой движения, мгновенно перехватился, лязгнул клыками и перекусил сухожилие на ноге.
      В длинном прыжке, подоспевшая волчица, с коротким рыком, ударила всем телом в шею лосенку и вцепившись снизу, распластала толстую кожу под тяжелой головой.
      Подоспели молодые волки и туловище лося почти исчезло под серыми сильными, злыми телами.
      Всё было кончено в одну минуту!
      Стокилограммовая туша, уже мёртво двигалась под напором рвущих её волков. Кровь обрызгала белый снег. Голова лосёнка с тёмными, широко открытыми глазами, от хищных рывков моталась из стороны в сторону ...
      Вожак вдруг, как-то по-особому рыкнул и словно от удара бича, остальные волки вздрогнули, вжали головы в плечи и попятились, поджимая под себя хвосты.
      Только один не услышал, не захотел услышать и тут же был сбит с ног, покатился по окровавленному снегу пряча лапы, визжа от боли и страха, а вожак ударяя его мощной грудью кусал, рвал за шею, за брюхо, за лапы...
      Наконец, с жалким воем, побитый волк вскочил, и что было сил бросился бежать и через мгновение исчез в темноте.
      Вожак вернулся к туше, рыча оглядел стаю и волки, пряча глаза, отворачивая головы, показывали вожаку полную покорность...
      Победитель вонзил клыки в брюхо лосёнку, распорол толстую кожу, и чёрная длинная шерсть тут же намокла от крови. Горячие ещё внутренности вывалились наружу - над тушей поднялся пар. Вожак вырвал печень и сердце и чуть оттащив в сторону, принялся есть, изредка поднимая голову, осматривался, облизывая пасть окровавленным языком...
      Морозная ночь спустилась на землю.
      В темноте видны были силуэты хищников копошащихся у туши жертвы. Матёрый оторвал себе ещё большой кусок мяса, оттащив подальше лег и разрывая плоть и перекусывая с треском кости, стал насыщаться.
      Следующей, отошла от остатков лосёнка отяжелевшая от съеденного мяса, волчица. Она изредка нервно вздрагивала и сдавленно рычала вглядываясь в темноту ночи.
      Остальные, ждавшие своей очереди, кинулись на мёртвое тело, огрызаясь друг на друга, рвали, терзали, хрустели костями, лакали кровь...
      Пиршество длилось долго. Незаметно ко всем присоединился побитый волк, но вожак его больше не преследовал...
      Через час лосёнка разорвали, растащили по полю и лёжа, уже спокойно доедали свою добычу. От крупной туши осталась голова с большими торчащими ушами, чернеющая на снегу порванная шкура, обглоданные кости ног и толстый желудок с остатками не переваренной лосиной пищи...
      Наевшись, волки ушли вниз по реке и войдя в чащу ольховых кустов, легли. Вожак устроился на холмике с хорошим обзором вокруг и главное с хорошей слышимостью. Засыпая, он вздрагивал всем телом и взлаивая подёргивал лапами - ему снилась погоня.
      Волчица лежала тихо, но иногда открывала глаза и всматривалась в просветы зарослей, и слушала пространства с той стороны, откуда вошла на лёжку стая...
      
      ...Бородатый человек шёл по следу. Морозная полутьма немного рассеялась к полудню и когда он остановился обедать на берегу болотца, мороз уже чуть сдал и левая нога перестала мёрзнуть и болеть.
      Обычно он с удовольствием шёл по незнакомым местам, вглядываясь и всматриваясь, запоминая приметы и красивые места, но сегодня, с утра, он то и дело пинал левой ногой стволы деревьев, чтобы восстановить нормальное кровообращение в ступне.
      Всё это утомляло, заставляло злиться. Остановиться и переобуться человек не решался, помня тот случай, когда ранним вечером, чуть не замёрз совсем рядом с городом...
      
      ...Он возвращался тогда с лыжной прогулки и набрав снегу в ботинки, решил выжать носки. Но мороз, на заходе солнца, резко прибавил, а снятые носки и ботинки мгновенно заледенели. К тому же, пальца на руках закоченели и перестали слушаться.
      Обдирая кожу и скрипя зубами от боли он, ничего не чувствующими пальцами, натянул стоящие колом носки, кое-как втиснул ноги в ботинки и побежал, волоча за собой лыжи, крупно дрожа и всхлипывая от напряжения, боли и страха...
      Тогда всё обошлось, но он отморозил левую ступню и запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь...
      
      ...Остановившись, человек разгрёб снег под большой сосной, сбросил рюкзак, наломал сухих тонких веточек, положил их в намеченное место. Потом достал из нагрудного кармана кусочки бересты и положив их под веточки, чиркнул спичкой.
      Затрещав, скручиваясь береста вспыхнула - родила огонь и появились несколько язычков пламени, а над костерком, поднялась прямо вверх струйка ароматного, тёплого дыма, который попав в глаза, выдавил слезу и заставил закашляться. Но это были приятные мгновения.
      Человек заранее приготовил несколько больших, сухих веток, сброшенных на землю сильными ветрами с сосен. Мороз выжал из древесины всю влагу и потому, дрова горели хорошо, ярким пламенем. Однако дым крутил, двигаясь то влево, то вправо и человеку приходилось, затаив дыхание и отворачивая лицо, пережидать наплыв едкого дыма.
      Вытирая выступающие слёзы, он размазывал грязь по щекам.
      - Ничего, ничего - бормотал он поправляя костёр и укрывая лицо от дыма - это приятно...
      Вскоре огонь разгорелся, набрал силу, дыму стало меньше и охотник устроился поудобнее, ожидая когда закипит котелок, наполненный снегом. Вообще, он предпочитал родниковую воду и старался даже зимой найти среди льда и снега незамерзающие родниковые ключи, но сегодня было так холодно и так мёрзла нога, что не захотелось тратить время на поиски открытой воды...
      Достав из рюкзака мешок с продуктами, человек вынул смёрзшийся хлеб, маргарин в помятой упаковке, консервы с сардинами в масле, луковицу, чай в бумажной пачке, сахар в полиэтиленовом мешке. Всё это разложил на опустевшем рюкзаке.
      Потом для тепла, подложил под себя меховые варежки, но чувствовал, как начал подмерзать правый бок и как нагревшись, жгла пальцы ноги резиновая подошва сапога.
      Даже в такой мороз, из-за наледей и незамерзающих болот, приходилось ходить по тайге в резине, вкладывая в сапоги войлочные стельки, надевая пару шерстяных носков и обматывая ноги сверху суконными портянками. Но у костра резина нагревалась, ноги потели, носки и портянки становились неприятно влажными...
      Наконец котелок зашипел, забурлил кипятком.
      Кряхтя, человек встал, бросил в котелок щепотку чая, обжигая пальцы, торопясь, снял котелок с огня и поставил рядом. Поправил костёр, подложив дров, он поплотнее запахнулся полами куртки, сел поудобнее, намазал маргарином отогревшийся, чуть подгоревший хлеб, открыл консервы и поставил на край костра греть.
      Налил большую эмалированную кружку паряще-горячим чаем, насыпал несколько ложек сахару, размешал и тогда только первый раз глотнул, - и как всегда обжёг язык и нёбо...
      Бок подмерзал. От сапога пахло горелой резиной. Дым ел глаза...
      Но человек почти не замечал этих мелочей. Он привык к мелким невзгодам лесной жизни и привыкнув, полюбил. Ведь обедая вот так, можно было немного отдохнуть от утомительной ходьбы, осмотреться, подумать и решить, что делать дальше.
      Сладкий горячий чай, вкусная, сытная рыба в масле, горячий, запашистый кусочек хлеба, хрустящие, горьковатые дольки мёрзлого лука, доставляли настоящее удовольствие. Костёр отогревал замерзающие ноги...
      В тайге никогда не бывает легко. Человек собираясь в дальние походы, всегда настраивал себя на тяжёлые испытания и потому, был готов к трудностям и не видел ничего особенного в ночёвках на снегу зимой и под дождём летом. "Жизнь наша такая" - шутил он улыбаясь, рассказывая приятелям о своих тяжёлых путешествиях.
      Но иногда, случались моменты когда он бывал в своих походах на верху блаженства, почти как в раю...
      
      ...Один раз, в начале лета, он долго шёл по густому жаркому, комариному лесу и совсем обессилел. Выйдя к большому болоту, направился к его центру, в поисках морошки.
      Тут-то он и попал в первобытный рай: с ярко-синего неба светило ясное солнце, ароматный ветер напористо дул навстречу, зелёный, толстый и сухой ковёр мха пружинил каждый шаг и вокруг отливая золотом, росла крупная и спело-сладкая морошка, тёплая от солнечного света.
      Тогда, он с криком ликования упал на спину, смеясь, смотрел в глубокое небо и слушал мелодичный крик маленького сокола, стрелой проносящегося над ним низко-низко.
      Так он лежал долго вдыхая полной грудью упругий терпкий, настоянный на лесных ароматах воздух и повторял вслух: - И всё-таки жизнь прекрасна! Волшебна! Удивительна!!! Наверное, таким был рай во времена Адама и Евы! Он был один в этом раю и потому, не стеснялся проявлять своё счастье...
      
      ...К вечеру, как обычно, мороз прибавил. Затрещала, лопаясь, кора на деревьях. Вновь поднялся над замерзшей землёй мутно-серый, холодный туман.
      Человек в сумерках вышел на дорогу, прошёл до заброшенных полей и там наткнулся на место, где волки задрали лосёнка. -Ну, злодеи - бормотал он себе под нос. - А говорят, что волки - санитары леса, что они убирают из природы больных и увечных. "Это же каким надо быть дураком, чтобы поверить в этот нацистский бред" - думал он, рассматривая следы беспощадной расправы. -Да, санитары! - бубнил он, трогая ногой голову лосёнка, смотрящую стеклянными, промороженными глазами в никуда. "Эти так подсанитарят, что и косточек не соберёшь, чтобы похоронить...
      "Будто больным и увечным умирать не больно" - продолжал размышлять он.
      "О Фарисеи- Лицемеры!" - человек вспомнил библию и рассердился. "Учёные, мать вашу так! Придумали теорию у себя в тёплых кабинетах и дурачат людей".
      Охотник, невольно передёрнул плечами, ещё походил молча, рассматривая следы вокруг. Увидел на снегу, отпечатки копыт двух взрослых лосей, ускакавших через ельник и подумал, что волки могут сюда ещё вернуться, попытаться поймать оставшихся, тех, что успели уйти...
      Уже стемнело, и человек, прихрамывая пошёл в сторону ближайшего зимовья. Идти было километров пять и стараясь поднять настроение, криво ухмыляясь, он, хриплым голосом пытался петь Высоцкого: "Товарищи учёные, доценты с кандидатами"...
      Охотник внимательно взглядывал в заросли, иногда, на время умолкал, но продолжал идти и запевал на прерванном месте, снова и снова...
      "Кончайте поножовщину, едрит ваш ангидрид..."
      Человек не помнил все слова песни и потому, повторял эти две строчки много раз. Звук собственного голоса бодрил и успокаивал...
      Он знал, что волки опережают его на сутки и что они пройдут недалеко от того зимовья, в которое он шёл ночевать...
      
      
      ...Сивый родился несколько лет назад в широкой речной долине, неподалеку от большого озера.
      Весной, когда яркое солнце растопило льды и согнало снег, когда на южных прогретых склонах появились жёлтые цветки подснежников, крупная, шоколадно-коричневая изюбриха родила маленького светло-серого олененка. Она долго возилась на бугре, поросшем бурьяном, перекатывалась с боку на бок, стонала, растопырив ноги, упираясь копытами в мягкую землю выдавливала из себя новорожденного.
      Он появился на свет после полудня, шатаясь, встал на дрожащих слабеньких ещё ножках и изюбриха, сама ещё очень усталая, стала его вылизывать новорожденного, стараясь нажимом языка не уронить малыша.
      Первый раз покормив оленёнка, изюбриха поднялась на ноги, огляделась и чувствуя сильную жажду тихонько пошла в сторону речки, уходя и уводя малыша подальше от места рождения.
      Потом, оставив в зарослях одного Сивого - так в Сибири зовут светло-серых по масти животных - она, на закате сходила к реке, попила водички и по пути, на сосновой опушке пощипала зелёной сочной травки, а вернувшись, нашла Сивого там же, где его оставила - под большим ольховым кустом.
      Ещё раз вылизав теленка, оленуха, подталкивая его мордой заставила встать и увела за собой в вершину крутого распадка, заросшего мягкой и пахучей пихтой...
      Первые недели изюбриха, уходя кормиться и попить воды, оставляла оленёнка одного в пихтаче.
      Но он был так мал, так неподвижно молчалив, что никто не замечал его присутствия в лесу. Несколько раз мимо, совсем близко проходила глухарка, но он - Сивый, не двинулся с места и даже не вздрогнул, а чуткая птица не заметила его присутствия...
      ...Через месяц, оленёнок уже резво скакал вокруг матери, сопровождая её на кормёжку и на водопой...
      В то лето, в окрестную тайгу пришли люди и начали валить лес.
      Трещали мотопилы, со стонами и уханьем валились на землю лесные великаны, сосны, лиственницы и ели, урчали моторы тракторов, стаскивая "убитые" деревья в одну кучу.
      Но люди для изюбрихи и оленёнка не были страшны, потому что были заняты своей работой с утра до вечера. А звери вокруг, постепенно привыкли к дневному шуму и жили как обычно.
      На рассвете, изюбриха и Сивый ходили в молодые осинники, где оленуха кормилась, обдирая с тонких гибких веток нежные пахучие листочки.
      А днём, они уходили в дальний распадок и лежали там в тени пихты, слушали шумы летнего леса и дремали.
      ...Хищники, потревоженные лесорубами, переместились в дремучие соседние урочища, и жизнь Сивого и его матери протекала спокойно и размеренно.
      Он всё дальше и дальше уходил от изюбрихи и когда терялся, то начинал тревожно свистеть сквозь вытянутые трубочкой губы. Мать приходила или прибегала на зов малыша, и он тотчас успокаивался...
      Наступила пора летнего солнцестояния, когда небесное светило, длинно и долго ходило по небу с востока на запад, когда дни были жаркими, а ночи короткими и прохладными.
      Со временем, зверей стали одолевать комары, слепни, оводы и изюбриха увела Сивого на прохладные крутые склоны приозёрного хребта. Там, почти всегда дул ветерок, росла сочная высокая трава, пахло луговыми цветами, жужжали трудолюбивые шмели и шумел горный ручей, прыгающий с камня на камень в узком ущелье, уходящем вниз, к озеру.
      Изредка, изюбриха водила оленёнка на солонец, в долину, где в круглом болотце, между двух скальных уступов, торчал, сочащийся желтовато-коричневой водой, бугор. Вода на вкус была горьковато-солёная и можно было полизать, побелевшие от выступившей соли, остатки корней, упавшей и давно сгнившей, сосны.
      Как-то, возвращаясь с солонца, они встретили медведя - мохнатое, сердито - пыхтящее, неповоротливое существо. Он погнался за ними, но быстро отстал и от досады рявкнув несколько раз, ушёл по своим делам.
      Позже, осенью, они иногда кормились вместе, на больших горных полянах-марях и Сивый, видя медведей уже не пугался, как в первый раз.
      Так он учился различать врагов, опасных и не очень...
      
      Вскоре наступила осень...
      Горы из зелёных превратились в серо- жёлто-красные. Листва на деревьях, обожженная ночными заморозками, постепенно меняла цвет, проходя поочерёдно гамму от жёлтого к красному и от серо - зелёного, к тёмно-коричневому...
      Вода в ручьях и речках стала ледяной и каменистое дно отливало золотом, сквозь серебряный блеск водных струй, отражающих тёмно-синее прозрачное небо...
      Ещё позже, на вершины гор лёг белый снег, а в долинах, утром и вечером на зорях, стали звонким эхом отдаваться трубные звуки изюбриного рёва. Изюбриха забеспокоилась, подолгу стояла и слушала этот рёв, а на свист Сивого почему-то не отзывалась...
      В начале зимы, Изюбриха и Сивый объединившись с ещё несколькими такими же парами, стали жить стадом...
      Когда выпал глубокий снег, они возвратились в долину, где родился Сивый. Люди там продолжали валить лес, корма было много, а хищники по прежнему держались от шуму и людей подальше...
      
      ...Прошёл год. Сивый вырастал большим, сильным, красивым оленем, но его отличал от сородичей цвет шерсти. Он был серым, почти белым и потому, заметен летом и почти невидим зимой на фоне снега.
      Когда он, неслышно и твердо ступая проходил вслед за изюбрихой по чистым осиновым рощам, казалось, что по воздуху плывёт плохо различимый силуэт - стройный и лёгкий...
      К следующей осени у Сивого появились рожки - спички, но он по прежнему ходил в стаде с изюбрихой...
      Началась вторая его зима.
      В один из ясных солнечных дней, когда стадо после кормёжки лежало на большой поляне- вырубке, страх, словно вихрь, пролетел по округе и все, вскочив, помчались прочь, в ужасе. На дремлющих зверей, напала стая волков. Но, то ли молодые волки были неумелыми охотниками, то ли их, нападавших, рано заметили олени, но бешеная погоня окончилась ничем - волки отстали, а олени разбившись на группы ускакали и оторвавшись от преследователей ушли дальше, прочь из этих мест.
      Тогда Сивый впервые испытал страх волчьей погони и осознал опасность исходящую от этих серых хищников, как неслышные тени скользящих по лесу подкрадываясь, а потом, с частым взвизгивающим придыханием, несущихся вслед. И тогда же, он понял, что может уйти, скрыться, ускакать от них! Молодой олень, осознал силу своих ног, крепость своего тела...
      
      ... Прошёл ещё год. Сивый незаметно потерял родственные чувства к изюбрихе - он стал взрослым оленем.
      И она ушла, незаметно исчезла из его жизни, в один из закатных вечеров когда таким тревожным эхом отдаётся, среди горной тайги, голос трубящего оленя...
      Вскоре, и сам Сивый, сжигаемый страстью и вожделением, с раздувшейся от похоти гривастой шеей и остекленевшими блестящими глазами, распустив слюну, рыл землю копытами и ждал, звал соперника на бой...
      Той осенью он впервые обладал молодой грациозной, послушной маткой, а потом месяц водил её за собой, удовлетворял свою неистовую страсть и случалось, дрался за неё с соперниками...
      Через месяц страсть прошла и он позволил ей уйти, а сам, соединившись с несколькими такими же молодыми быками, стал жить с ними вместе. На стадо самцов боялись нападать одинокие волки - так эти олени были сильны и бесстрашны.
      Прошло ещё несколько лет...
      Сивый превратился в сильного, опытного, уверенного в своих силах, оленя.
      Во время гона, он уже не боялся соперников, легко расправляясь с каждым, кто рисковал с ним схватиться. В его гареме каждый год бывало по несколько маток. Иногда он убегал сражаться с соперниками и часто пригонял в свой табун новых маток, отвоёванных в схватках...
      Проходило время и утолив свою страсть, заложив в потомство своё семя, Сивый уходил и жил там, где хотел, одиноко и свободно. Уже многие олени в приозёрном краю были необычного, светло-рыжего цвета, заметно отличаясь от своих кремово-шоколадных сородичей из других урочищ...
      
      ...Морозы в эту зиму были необычайно сильными.
      Сивый вынужден был спуститься в долину раньше положенного времени, и это его беспокоило. Снегу здесь было ещё очень мало, и волки легко могли выследить и подкрасться. Потому он был всё время настороже...
      
      ...Волк-вожак, вёл стаю в долину. Голод вновь подгонял их, заставляя непрестанно двигаться в поисках пищи.
      Зазевавшаяся лисица поздно заметила серые тени, мелькающие на опушке. Волчица, шедшая последней, увидела рыжую, юркнувшую в мелкий лог, сорвалась в карьер, легко настигла стелющуюся в смертном беге лису и мощной хваткой, сверху за горло, задушила её. Потом, приподняв над землей несколько раз встряхнула, бросила жертву на снег, обнюхала и фыркнув, неспешной рысью догнала стаю, уходящую все вперёд и вперед.
      Она была ещё недостаточно голодна, чтобы есть неприятно пахнущую лису. Волчица настигла и задушила ее, заметив бегство - сработал инстинкт преследования и закон вражды - волки не терпят лис...
      
      ... Сивый на рассвете кормился в осиновой роще на южном склоне полого поднимающегося вверх распадка. Он объедал мёрзлые веточки с вершин тонких стволов.
      Проходя мимо крупных осин, он поднимал голову и передними зубами - резцами соскребал вкусную кору сверху вниз, чуть стуча при этом, когда вдавливал зубы в мёрзлый ствол.
      Этот звук и привлёк внимание вожака.
      Сейчас, в сильный мороз он рассчитывал только на слух, потому что запахи в такую погоду были неподвижны и очень нестойки - вымерзали вместе с влагой.
      Вожак остановился, и стая замерла позади. Вожак вновь услышал стук, понял что не ошибся, напрягся и мягкой рысью пошёл вправо по склону.
      В редеющей тьме он не сразу заметил силуэт неподвижно стоящего оленя, тоже вглядывающегося в их сторону.
      И тут хрустнула ветка под ногой одного из молодых волков.
      Олень вздрогнул, сорвался с места и набирая скорость, швыряя комья снега из под копыт, поскакал по склону чуть в гору.
      Волки словно семь расправившихся пружин рванулись вслед и полетели, коротко взвизгивая, едва касаясь лапами земли. Гонка началась...
      Сивый - это был он, мчался по прямой, как таран, пробивая заросли кустарников и мелкий осинник, выскочил на гриву и на миг задержавшись, осмотревшись, повернул к предгорьям.
      Олень уже не один раз спасался там, на отстоях - скальных уступах, с узким входом на них и помнил ещё день, когда пять собак, подхватили его по следу и погнали.
      И тогда, Сивый скакал, останавливаясь прислушивался к погоне и снова скакал, пока не поднялся по узкому проходу скального уступа, торчащему над долиной, на отстой. Прибежавшие собаки затявкали, засуетились, не решаясь, напасть на свирепого оленя вооружённого толстыми развесистыми рогами с острыми концами, обещающих столкнуть в пропасть всякого, кто рискнёт по узкому уступу прорваться к нему.
      Тогда, охотник - хозяин собак, слышал лай, но не успел до ночи подняться на скалу, а под утро проголодавшиеся собаки ушли вслед за ним, в зимовье...
      ...Погоня продолжалась уже долго. Волки далеко отстали от Сивого, но бросать преследование не хотели. Голод и холод будили в них раздражение и злобу которые заставляли напрягать все силы. И потом, преимущество было на их стороне.
      Целью и смыслом жизни хищников является погоня и кровавые схватки. И в этот раз, они делали то, к чему их предназначила природа. Они были тем бичом, которым процесс жизни постоянно ускорялся, подгонялся.
      Но Сивый не хотел стать очередной фатальной жертвой этих страшных законов. Он был готов постоять за себя ...
      Волков было семь. Они, срезая углы сокращали время погони. Неглубокий снег не мешал волкам - бежать было удобно. Сивый же, доставая копытами до земли, часто поскальзывался и тратил силы впустую.
      Заметив, что волки срезают углы, когда он круто поворачивал, Сивый старался бежать по прямой, однако часто, то лесная чаща, то непролазный валежник мешали этому.
      Олень слышал погоню позади и старался оторваться от преследователей.
      Он разгорячился, и струйки пара вылетали из ноздрей. Сивая грива покрылась инеем от горячего дыхания, но сердце билось сильно и ровно, а большое тело, с поджарым задом и крепкими ногами, швыряло километр за километром под острые копыта...
      Совсем рассвело, и стали видны склоны широкой долины, заснеженная змейка реки, петляющая между крутых берегов. Но ни олень, ни волки не смотрели по сторонам.
      В этот стылый, серый день, под облачным и морозно-туманным небом, на просторах необъятной тайги, разыгрывалась привычная драма жизни, участниками которой были волки, благородный олень Сивый и где-то, ещё далеко, присутствовал человек.
      А сценой и зрителем, одновременно, была равнодушная природа, вмещающая в себя всё: и триумф яростной жизни и трагедию неотвратимой смерти...
      
      ...Нет! Конечно же мы не забыли о человеке !..
      Утром, выйдя из зимовья, охотник поправил шапку на голове, похлопал, рука об руку, закашлялся. Он наверное застудил верхушки лёгких и кашляя иногда, чувствовал пустоту в верху груди...
      И ещё, он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этой морозной тишины и сумрака, оказаться дома: в начале выйти к асфальтовому шоссе, потом, дождавшись автобуса или попутки уехать в город, к электрическим огням и шуму машин, большим домам и ровному полу в больших квартирах.
      Он решил сегодня последний день идти по следу, а завтра выезжать. Да и на работу уже пора, отпуск кончается.
      Человек представил себе парную баню, пахнущую берёзовым веником, щиплющий за уши жар и его пробрала дрожь.
      - Лучше об этом пока не думать - бормотал он и чуть прихрамывая, двинулся в сторону предгорий. Он знал, что стая, замыкая кольцо перехода, пойдёт где-то там, по верху.
      - За сутки они о-го-го, сколько могут отмахать - продолжил он разговор с самим собой и поправил лямки рюкзака, задубевшие от влаги и пота. Брезент, из которого сшит рюкзак, давно потерял первоначальный цвет и был похож на грубую, плохо выделанную шкуру.
      "Надо бы постирать" - думал охотник, но знал, что сам никогда этого не сделает. "Рюкзак - это часть моей походной жизни и оттого он так выглядит. Он в лесу таким и должен быть ... И в глаза не бросается... Маскировка" - завершил он тему и тихонько засмеялся...
      Осторожно балансируя руками, перешёл по упавшему дереву глубокий овраг-русло вымерзшей речки, на минуту остановился и осмотрелся...
      Издалека заметил следы на снегу, подойдя потрогал ногой и с удивлением отметил, что они совсем свежие.
      Приглядевшись, увидел среди кустов, чуть поодаль, большие следы. "Хм - прокряхтел он наклоняясь и стал разбираться...
      Вскоре охотник понял, что большие следы принадлежат оленю, а следы поменьше - волкам или собакам. "Но откуда здесь собаки? В такой холод ни один охотник не рискнет выйти в тайгу".
      Человек поправил на плече новое ружье-одностволку и продолжил про себя: "Может быть, сегодня я ружьё очень кстати взял. Ведь волки, - а это могут быть "мои" волки, - кажется гонят оленя на отстой. А здесь отстой один в округе, и я могу туда напрямик пойти".
      Он конечно до конца не верил в удачу, но чем чёрт не шутит...
      "Могыть быть. Могыть быть" -вспомнил он монолог юмориста Райкина и рассмеялся. На время, даже показалось, что всё вокруг как-то посветлело и потеплело.
      "А жисть - то может быть и ничего ещё" - продолжая цитировать юмориста, иронизировал он над своими мрачными недавними мыслями...
      
      ...Сивый зигзагами поднимался к отстою.
      Наконец, стуча копытами по камню, вскочил на карниз, прошёл по узкому проходу на широкую площадку окружённую обрывом, остановился и посмотрел назад.
      Далеко внизу, мелькая среди тёмных стволов серыми точками, двигались, один за другим, его преследователи. Высота скалы была метров сто пятьдесят и вход на неё начинался почти на гребне горы. Основание скалы вырастало из крутого склона, спускающегося к маленькой речке и усыпанного острыми каменными глыбами, оставшимися здесь после давнего страшного землетрясения...
      
      ...Вожак знал, что олень идёт на отстой.
      Он, однажды уже, будучи молодым волком, участвовал в такой погоне. Тогда они загнали оленя на скалу, просидели сторожа его несколько часов, а когда олень попробовал прорваться, задрали и съели его.
      Но и волки начали уставать. Часто и глубоко дыша они хватали на ходу снег - несмотря на мороз хотелось пить ...
      
      ...Человек перевалил через гребень, спустился в лощину, перешёл наледь замерзшего ручья и остановился. Устало, вздыхая, сбросил рюкзак под высокой с кривым стволом сосной. Развёл костёр, вскипятил чай, быстро поел и продолжил путь.
      Он торопился...
      До отстоя оставалось километра три. По горам это выходило час - полтора. Волки и олень, теперь, опережали его на полдня, и он боялся опоздать...
      
      ...Вперёд стаи, вырвался тот молодой волк, которого искусал вожак во время предыдущей охоты.
      Он шёл рысью, слева от стаи и получилось так, что ему не надо было взбираться в крутой подъём - он, по диагонали достиг отстоя первым, взобрался на карниз и при виде так близко стоящего оленя, забыл осторожность...
      Сивый ждал нападения. Олень шагнул навстречу прыгнувшему волку и молниеносным ударом, опущенных навстречу хищнику рогов, скинул нападавшего в обрыв. Волк с визгом полетел, вниз переворачиваясь в воздухе и упав на острый гранитный гребень, сломал себе спину и мгновенно умер...
      Стая поднялась к отстою через минуту, видела падающего сородича и потому была осторожна.
      Волки расположились полукругом перед входом на узкий карниз, скалили зубы, видя перед собой, всего в пяти шагах, такую желанную, но недостижимую добычу.
      Сивый же, глядя на преследователей, разъярился: его глаза налились кровью, шерсть на хребте поднялась торчком, голова с остро отполированными рогами, то угрожающе опускалась, то резко поднималась. Острые копыта рыли снег, стуча по мерзлому плитняку.
      А волки нетерпеливо топтались перед входом на карниз, но атаковать боялись.
      Вожак первым успокоился, облизываясь, неотрывно смотрел на Сивого, беспокойно переступая с лапы на лапу. Потом сел и подняв голову к небу, завыл.
      Морозный воздух плохо резонировал, но получалось всё-таки страшно и тоскливо.
      - О - О - О - выводил он толсто и басисто... И в конце гнусаво запел: -У - У - У - и резко оборвал.
      Голод злоба, жажда крови - всё слилось в этом ужасном вопле негодования и ярости!
      Сивый сильнее застучал копытами и сделал резкое движение навстречу волкам. Стая встрепенулась, но олень благоразумно остался на площадке, злобно раздувая ноздри пышущие паром, угрожающе поводя тяжелыми рогами...
      
      Прошло два часа...
      День клонился к вечеру. Мороз крепчал. Серая муть, наползающая из-за гор, казалось, несла с собой обжигающий ледяной воздух.
      Волки, свернувшись калачиком лежали рядом со входом на отстой, олень же, по - прежнему стоял.
      Отчаянная гонка, голод, неистовый холод отняли у него много сил. Сивый, утратив ярость, крупно дрожал переминаясь с ноги на ногу стуча копытами по камню. Он истоптал весь снег на площадке и гранит скалы, проглядывал сквозь белизну снега чёрными полосами...
      Иногда усталый зверь оступался споткнувшись и волки вскакивали, готовые напасть.
      Но Сивый выправлялся, и хищники снова ложились в томительном ожидании, изредка тонко поскуливая.
      А Сивый не мог лечь, не мог стоять на одном месте и потому, от долгого, бессмысленно долгого движения, начал уставать.
      Изредка он заглядывал вниз, в пропасть, как бы примериваясь...
      Время тянулось медленней и медленней. Неподвижно замерли вокруг отстоя заснеженные склоны кое- где покрытые серой щетиной кустарников и островами сосновых рощ...
      
      ...Человек вышел из-за заснеженного ельника и увидел впереди: отстой, белеющую кромку гребня на горизонте, редкие гнутые ветрами сосны с примороженной к хвое снежной пылью. Он остановился тяжело дыша, сел на поваленное весенней бурей дерево и сбросил рюкзак, а потом отдыхиваясь стал вглядываться в даль, стараясь увидеть зверей.
      И действительно, вскоре заметил на вершине скалы, что-то серое и движущееся.
      - Чёрт - выругался он.
      - Если это изюбрь, то он должен быть коричневым, почти чёрным...
      Охотник щурился, крутил головой и в какой- то момент различил голову и крупные рога.
      - Ого, - воскликнул он - а ведь это олень и какой здоровый, да ещё и белый.
      Помолчал соображая.
      Вспомнил "Охотничьи рассказы" Черкасова.
      "Да ведь это "князёк"! Так, их из-за необычного цвета называли. Чудеса! - протянул он.
      - Похоже, что это тот самый сивый изюбрь, о котором мне уже рассказывали".
      Такое чудо охотник видел впервые, хотя оленей встречал в тайге часто, да иногда и стрелять приходилось.
      Однако сколько не вглядывался человек, волков увидеть так и не мог.
      "Далеко ещё" - подумал он, но двигаться стал осторожнее, осмотрел ружьё и приготовил патроны с крупной картечью положив их поближе, в нагрудный карман.
      Потом несколько раз на пробу прицелился, вскидывая ружье и быстро и привычно вставляя приклад одностволки в плечевую впадину.
      Потоптавшись, спрятал рюкзак под дерево, попрыгал, проверяя не гремят ли патроны в карманах и не торопясь, насторожившись тронулся вперёд, стараясь прикрываться от скалы за крупными деревьями. Он по опыту знал, что олени видят очень хорошо.
      - Тем более серые разбойники... А они где-то там, поблизости - шептал он, хотя до скалы было ещё далеко...
      Человек плохо выговаривал слова, потому что от сильного мороза на его длинных усах под носом, образовались ледяные сосульки величиной с вишнёвые ягоды.
      Эти "вишни" касаясь кожи носа, обжигали морозом и человек ругнулся. Оттаять их не было никакой возможности - язык больно прилипал к заиндевелой поверхности. Оторвать же "вишни" можно было только с усами...
      
      ...Сивый замерзал...
      Он стал суетиться, бил копытами по камню, крутился на пятачке площадки, тяжело дышал, вздымая заиндевелые бока.
      Волки тоже оживились. Они вскочили, перебегали с места на место, рычали и не отрывали пронзительных злых глаз от изюбря...
      И тут Сивый решился. Он подошёл к краю обрыва, слева от входа на отстой, где, как ему казалось было пониже, потоптался зло взглядывая в сторону волков и вдруг, чуть присев на мощные задние ноги, опустил передние через кромку скалы и выждав мгновение, оттолкнувшись, прыгнул вниз, в неизвестность, привычно надеясь на силу и ловкость своего тела!
      До этого, он уже не один раз прыгал на крутых склонах с уступа на уступ с высоты пяти - десяти метров. Но здесь было много выше и только мороз, волки и плохая видимость заставили его это сделать...
      Волки такого не ожидали!
      Первым среагировал вожак. Он, осторожно ступая прошёл по карнизу на опустевшую площадку, раздувая ноздри втягивал и выдыхал воздух. Но изюбря там уже не было, хотя запах его ещё сохранился.
      Волк, опасливо почти подполз к краю пропасти и глянул вниз. И увидел широкую речную долину, заснеженные сосны, каменную осыпь прикрытую снегом и движущуюся фигурку человека...
      Через секунду, снизу раздался крик:
      - Эй!.. Э-ге-гей! - и хлестнул бич ружейного выстрела.
      Волки бросились к выходу с площадки. Вожак ударил замешкавшегося молодого клыками разинутой пасти по загривку, рыкнул и намётом помчался прочь от отстоя, в гору! И за ним в рассыпную понеслись остальные пять.
      Через несколько мгновений площадка отстоя опустела...
      
      ... Охотник, подойдя поближе, хорошо рассмотрел оленя, но волков не видел - они лежали за уступом, а до отстоя было ещё метров сто пятьдесят.
      А когда увидел, что олень, примериваясь опускает передние ноги с обрыва, то глазам своим не поверил...
      "Он что, самоубийца?" - мелькнуло в голове. Тут охотник выскочил из-за дерева, но было уже поздно.
      Сивого цвета олень, оттолкнулся и прыгнул вниз и падал набирая скорость, в полёте стараясь сохранять равновесие!
      И это ему в начале удавалось...
      Но метров через восемьдесят полёта-падения, его стало клонить вперёд, переворачивая головой вниз...
      Когда изюбрь уже не управлял телом, он первый раз коснулся выступа скалы, "сломался" и ниже, ударившись во второй раз о гранитную глыбу боком, беспорядочно, куском мёртвого мяса упал на заснеженные камни.
      Человек негодуя, протестуя всеми чувствами остановился и закричал, а потом вскинув ружьё и словно салютуя храбрецу, выстрелил в воздух. - Неужели олень покончил с собой? - шептал он, тоскливо глядя вверх, на каменную осыпь, будто ожидая, что олень поднимется и выскочит оттуда живой и невредимый... Но вокруг, расстилалось холодное, стыло-молчаливое и неподвижное пространство дремучей тайги...
      
      ...Шумно отдуваясь, человек медленно шагал по дороге, то и дело оступаясь, иногда тяжело, не удержавшись на ногах, падал подгибая колени, стараясь их не повредить.
      Глаза уже привыкли к темноте, но видели все равно плохо и только хорошее знание местности помогало не сбиться с пути - человек в этих местах бывал уже не один раз...
      Наконец, впереди, на краю большой поляны, зачернела односкатная крыша зимовья.
      ...Неизвестно кто и когда построил эту избушку, но с той поры она не один раз укрывала замерзающего охотника или заблудившегося лесного скитальца. Охотник, ночевал здесь первый раз лет десять назад и тогда, эти леса считались для него чуть ли не краем света.
      Сейчас он знал их, как свой огород и поэтому был спокоен.
      Однако, сегодня ночью, после многокилометровой ходьбы, да ещё с тяжёлым рюкзаком набитым мясом, он устал зверски и едва добрёл до спасительного домика...
      Свалив тяжёлый рюкзак с плеч под навес низкой крыши, он отворил скрипнувшую дверь и с трудом пролез внутрь.
      Охлопывая себя и сапоги от налипшего мёрзлого снега, огляделся. Привычным движением, нашарив рукой спички на подоконнике, взял их. Дрожащей рукой чиркнув два раза, зажёг свечку и когда в избушке стало светлее, повалился на нары со вздохом - стоном. Он не мог разогнуть натруженную спину, а ноги гудели от усталости...
      Дрожащий огонёк высветил закопченный потолок над деревянным столиком у окна, железную печку на металлических ножках, кучу дров сваленных в углу, невысокие нары во всю ширину домика.
      Немного полежав, человек с кряхтением встал, распрямил спину, подошёл к печке, положил внутрь на старую золу бересты, которая большими кусками лежала под печкой.
      Потом достал нож из деревянных ножен, в таких походах, всегда висевший на ремне, сбоку; нащипал лучины из приготовленного смолистого полена, им же оставленного в предыдущее посещение избушки.
      Снова чиркнув спичкой, зажёг огонь в печке.
      Прикрыв дверцу ненадолго, но услышав когда огонь загудел внутри снова открыл, наложил полную печку дров и закрыл её уже на задвижку.
      Выйдя наружу, занёс внутрь кусок льда, вырубленного тоже заранее в болотце неподалёку, разбил его топором на чурке и сложив всё в котелок, поставил кипятить воду для чая.
      Недолго полежав на нарах, отдышавшись поднялся, занёс внутрь большой кусок мяса, достав его из рюкзака.
      Ружьё повесил снаружи, на гвоздь под крышей.
      Острым ножом, с трудом нарезал мясо мёрзлыми ломтями и положил на закопченную сковороду.
      Взял с подоконника, тоже замёрзшую половинку луковицы и покрошил ее туда же. Потом с полки снял полотняный мешочек с серыми выступившими пятнами жира, достал из него кусок солёного сала, порезал длинными палочками в сковороду.
      Печка разгорелась и загудела мерно вздыхая, как паровозная топка; плита в центре заалела раскалённым металлом.
      Туда, на самый жар, он поставил сковороду, помешал содержимое и стал ждать...
      Чайник закипел, с шипением проливая капли горячей воды на раскаленную печь.
      Отлив немного кипятка в кружку, человек бросил туда оставшиеся на чурке льдинки и не выходя на мороз, тут же возле печки помыл руки и лицо, осторожно обрывая с усов остатки ледяных "вишен".
      На сковородке зашкворчало и такой вкусный запах разошёлся в согревающемся зимовье, что человеку зверски захотелось есть и он, несколько раз невольно сглотнул слюну.
      "О- о, как я их понимаю - подумал он о волках и может быть впервые за весь длинный вечер, улыбнулся.
      - Все-е-е, мы дети-и галактики-и...- замурлыкал он популярную песню и стал устраиваться поудобней.
      Снял, наконец, суконную куртку на ватном подкладке, душегрейку, расправил плечи, посидел неподвижно вороша волосы и уставившись в яркие точки огня, видимые сквозь круглые дырочки в дверце печки.
      Немного погодя. достал с полки мешок с сухарями, протёр нечистым полотенцем алюминиевую гнутую ложку, поставил сковороду с жаренной олениной на стол и принялся есть, аппетитно чавкая и хрустя сухариками. Дожёвывая и проглатывая очередной кусок мяса, нежного и ароматного, он бормотал по привычке: - Так жить можно - и немножко подумав, набив рот очередным куском мяса, прожёвывая, нечленораздельно добавил: - Ради такого момента стоит жить, мёрзнуть и надрываться!
      Через час зимовье нагрелось...
      Человек наелся, спрятал все припасы на полку, подальше от мышей. Сковороду с оставшимся недоеденным мясом вынес на улицу и прикрыв крышкой оставил под скатом крыши.
      Отойдя от избушки, постоял, поглядывая в невидимое небо, потирая свободной рукой зябнущие уши.
      Вернувшись в зимовье, достал из под нар толстые берёзовые поленья, положил их на тлеющие угли в печку.
      Расстелив на нарах остатки старого ватного одеяла, он разулся, потом развесил на верёвочках над печью влажные портянки и поставил сапоги в тепло, но подальше от раскаленных печных стенок.
      Не снимая носков, устало зевая, лёг.
      Похрустел суставами раскладываясь поудобнее и под мерное потрескивание разгорающихся дров задремал...
      Вскоре, ещё раз открыл глаза, потея, снял свитер, оставшись в несвежей футболке - безрукавке.
      Потом, вспомнив приподнялся, задул оплывающую от внешнего жара свечу и вздыхая, бормоча что-то нечленораздельное, уснул...
      
      ...Снаружи трещал мороз, и лопалась кора на деревьях. Было тихо и темно, а оттаявшее окошко зимовья чуть светилось изнутри, да из печной трубы домика изредка вылетали искры...
      
      ...Вожак увёл стаю от отстоя и давая отдых уставшим телам, волки вскоре легли, голодные и злые.
      Перед сном молодые волки грызлись между собой, отбивая место поближе к вожаку.
      Тот, как обычно, лёг на возвышении почти не оттаптываясь и беспокойно заснул, вспоминая звук ружейного выстрела и крик человека.
      Он уже решил утром идти обратно, к тому месту, где они на днях задрали лосёнка - волк вспомнил об оставшихся в тех местах двух лосях...
      
      ...Человеку снился сон...
      Он повёл детей, своих и соседских в лес, неподалеку от города, на берег водохранилища. Выйдя к заливу они долго купались в теплой прозрачной воде, загорали и бегали наперегонки.
      Потом, одевшись пошли дальше, потому что он обещал им показать ближнее зимовье.
      Когда перейдя болотистый ручей вошли в сосновый распадок, то на бугре около родничка, увидели на месте лесного домика чёрные угли.
      Кто-то сжёг зимовье ещё ранней весной, может быть ещё по снегу. Сделали это, скорее всего местные лесники, которые не любили, когда в их владениях, в лесном домике ночевали подростки.
      ...Но увидев пепелище, дети не огорчились, а он, в утешение им и себе быстро развёл костёр, вскипятил чай и вкусно накормил всех бутербродами с колбасой и сыром.
      Дети были маленькими и им нравилось просто сидеть у костра, подкладывать в него веточки иногда немного обжигая пальцы.
      Они весело и громко визжали от восторга, когда отец, бросив в костёр охапку сосновой хвои, поднял пламя костра высоко вверх...
      На обратном пути, он вырезал детям из "медвежьей" дудки трубки, сделал надрез на боку и когда сильно дунешь в открытую сторону, то раздавался громкий гуд-рёв, будто бычок мычит.
      Он назвал дудки рогом Олифанта и рассказал детям историю о рыцаре Ланселоте, который долго бился с сарацинами и когда изнемог, то затрубил в волшебный рог Олифанта и воины короля Артура услышали этот рог за много километров...
      Его черноглазая дочка Катя, ласкаясь к нему говорила: - Папа, откуда ты всё знаешь? Когда ты в хорошем настроении я тебя просто люблю. Очень, очень! Он рассмеялся.......... и проснулся.
      Печка прогорела. Было холодно, темно и страшно.
      Охотник встал, распрямил затекшую спину, дрожа от холода наложил в печку дров, подул на угли и увидев язычки пламени лизавшие поленья, снова лёг и засыпая, услышал гул разгорающейся печки...
      В следующий раз проснулся он рано и потянувшись, вспомнив вчерашний день, проурчал хрипло: - Эх, хорошо!
      Поднявшись, оделся и поставив подогревать вчерашнее мясо, выпил кружку крепкого вчерашнего чая.
      Когда завтрак был готов - поел с аппетитом. Подогретая оленина была ещё вкуснее, чем вчера.
      Силы от свежего мяса прибавилось значительно, и охотник заметно повеселел. Прибрав в зимовье, занёс несколько охапок дров, свалил их в угол, протёр стол старой газетой, кое-как помыл горячей водой сковороду и повесил её на гвоздь над столом.
      Потом обулся по настоящему, надел куртку, застегнулся на все пуговицы, ещё раз огляделся, поклонился на два дальних угла, проворчал: - С богом! - и толкнул дверь...
      Мороз начинал отступать. Было заметно теплее, чем вчера и в вершинах сосен тревожно гудел ветер...
      Подгоняемый попутным ветром, быстро шагая, охотник пошёл вниз, в распадок, выходящий к речке. Скоро он согрелся, размял ноги и мысли по протоптанной, накатанной колее заскользили в голове.
      "По пути загляну туда, где волки задавили лосёнка, посмотрю, приходили ли серые туда ещё раз...
      - Ну а потом двину на шоссе, а оттуда в город. Вечером смотришь, буду дома...".
      Он соскучился по детям и хотелось поскорее попасть в баню, выпарить из себя весь холод, который казалось, проник даже внутрь костей...
      
      ...Пройдя полями несколько километров, он нашел место где лежали остатки лосенка, осмотрелся, увидел следы колонка и лисьи строчки вокруг. Охотник подумал, что можно в следующий раз поставить здесь капканы.
      Поэтому он старался сильно не следить, снял рюкзак, поднялся на речной берег, присмотрел пушистую сосну и поставив ружье к стволу, стал стаскивать под дерево волчьи объедки: кости, голову, куски шкуры. Потом стал делать небольшую загородку из веток...
      Чтобы звери привыкли к незнакомому сооружению и не боялись его, нужно было время для привыкания...
      А загородочка нужна, чтобы ветер не заносил снегом капкана и чтобы зверь точно стал лапой на тарелочку капкана...
      Закончив приготовления, задумавшись постоял еще какое-то время, а перед тем как уходить, взглянул через речку, на поле.
      И ему показалось, что в просвете сосновых веток и густой хвои, там, на краю поля мелькнула серая тень!
      - Не может быть! - прошептал он и осторожно взял ружье из под дерева.
      Он вновь поднял глаза, отыскал хорошо видимый в просвет кусочек поля и снова, что-то вдруг двинулось там в кустах, на краю поля и охотник, с замиранием сердца разобрал силуэт крупного волка.
      "Не может быть!" - снова подумал он, поднимая ружье и прицеливаясь...
      Сердце колотилось! Руки дрожали и он, сдерживал дыхание опасаясь, что волк услышит стук сердца.
      Почти в истерике, охотник, ещё не веря своим глазам, нажал на спуск!
      Грянул гром выстрела, и наступила тишина. Ветер, налетая порывами раскачивал стволы и шумел в ветвях...
      
      ...Матерый стоял на краю поля, и вглядывался в противоположный берег реки, заросший сосняком. Он не решался выйти на чистое место. Что-то ему не нравилось здесь, сегодня. Он еще раз глянул в сторону высокой сосны на берегу и собрался уходить, уводить стаю из этого тревожного места.
      И тут грянул выстрел и вожак, в последний миг жизни, увидел вспышку выстрела, различил фигуру целившегося в него человека, увидел его прищуренный правый глаз... и умер, убитый казалось случайно попавшей в голову одной картечиной...
      
      ...После томительной паузы, время, как показалось человеку, понеслось вскачь. Серые тени на том берегу шарахнулись в сторону и вновь всё замерло.
      Так же гудел ветер, скрипела берёза на кромке берега и чуть слышно шуршала позёмка, струящаяся по поверхности реки.
      Охотник, перезарядив ружьё пошёл туда, где увидел силуэт волка.
      - Померещилось - ворчал он.
      Но уже подходя к ивняку знал, что убил волка-вожака...
      
      ...Я познакомился с Павловым - героем моего рассказа, в научно-исследовательском институте Земной Коры, где он работал в отделе гидрогеологии и занимался редкой темой: "Водные источники на дне глубоких озёр".
      Это был неразговорчивый, одетый в серый костюм с рубашкой без галстука, высокий бородатый человек с худым лицом и внимательными глазами.
      Он был в своих кругах известный человек, кандидат наук, сконструировал и сделал своими руками единственный в своём роде прибор для замера температуры придонных слоёв воды.
      Имел много публикаций и был приглашаем на важные научные конференции за границу. Жил Павлов в Академгородке, в девятиэтажке, в трёхкомнатной квартире...
      Мне поручили написать очерк в газету о светилах академической науки в нашем городе и хотя Павлов отнекивался и смеялся, я настоял на своём и побывав у него на работе, напросился к нему в гости домой, чтобы за чаем послушать рассказы о детстве, молодости и жизни вообще....
      Войдя в квартиру, я разделся, скинул башмаки в прихожей и по приглашению хозяина прошёл в гостиную.
      Первое, что я там увидел, была большая, необычного цвета, бело-серая голова оленя с крупными коричневыми полированными рогами, висевшая на стене. Один рог был почему-то сломан наполовину, а на втором не хватало двух отростков.
      Меня поразил цвет шерсти оленя и я невольно произнёс вслух: - Сивый!
      Павлов вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и спросил: - А вы откуда знаете?
      Я замялся, стал объяснять, что читал Черкасова, что, есть такие светлые, почти белые звери...
      Объясняя, я перевёл взгляд на противоположную стену, где висела большая, хорошо выделанная шкура волка с лобастой головой, на которой, как живые, блестели глаза. Переводя взгляд с одной стены на другую, мне показалось даже, что чёрные, зло блестящие огоньками ярости глаза вожака, неотрывно были устремлены на гордую голову Сивого...
      
      ... Там, в гостях, я и услышал эту историю и стараясь ничего не забыть пересказал её вам...
      
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      
      
      Сентябрь 1999 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Рыжик.
      
      
      
      
      У Толи раньше уже было несколько собак: Валет, Волчок, Дружок...
      Но все они рано или поздно исчезали - одни убегали и не возвращались, другие заболевали, а третьих попросту крали...
      В то время, в очередной уже раз, он остался без собаки и потому, когда представилась возможность, полетел по работе на Север, в посёлок с африканским названием Катанга.
      Оттуда он и привёз рыжего, пушистого месячного щенка и назвал его Рыжиком.
      Первую ночь в квартире, щенок скучал по "маме", но его уложили на мягкий коврик дали говяжьего фарша и молочка в глубоком блюдце. Щенок с аппетитом поел, поскулил немножко и когда вокруг стало темно - Наташа, жена Толи, выключила свет - уснул...
      Утром, Толя проснулся от шуршания газеты на полу и тихого повизгивания. Рыжик уже налил лужу в кухне и собирался сделать ещё что - то там же.
      Толя протёр глаза, вскочил с постели, накинул спортивку, схватил Рыжика подмышку и переступая через две ступеньки, сбежал вниз, во двор, а там, отпустил щенка на заснеженное поле, которое начиналось сразу за домом. Рыжик, нюхая воздух, поискал подходящее место, сделал свои дела, и Толя, таким же манером вернул его на место, в квартиру.
      За то, что Рыжик налил в кухне Толя наказал его, ткнув мордочкой в лужицу и слегка отшлёпал ...
      Видя, что щенок выспался и снова начинает скучать, хозяин дал ему поесть и попить, после чего Рыжик успокоился и задремал на своём коврике...
      ... Через несколько дней такой тренировки, умная собачка всё поняла и в "экстренных" случаях стала проситься во двор...
      
      ...Рыжик ел много, но и рос быстро. В четыре месяца, он достиг величины средней собаки, но лапы его были непропорционально велики, по отношению к туловищу и было ясно, что он вырастет ещё...
      Толя приучил щенка к ошейнику, и выходя из дому, в гости или по делам, непременно брал Рыжика с собой.
      Конечно, вначале это было хлопотно, но Рыжик привык бывать с хозяином подолгу и как всякая умная, породистая собака, старался хозяину угодить и постепенно научился понимать команды...
      Приходя к кому-нибудь в гости, Рыжик по команде Толи, ложился у порога на живот, клал голову на вытянутые лапы и внимательно смотрел перед собой. Если в доме была кошка, он вёл себя прилично, делая вид, что она для него не интересна.
      Вначале, собачка иногда проявляла суетливое любопытство, но хозяин строгим голосом делал ему выговор, а то и шлёпал несколько раз по заду, показывая своё недовольство плохим поведением щенка.
      Рыжик постепенно начал всё понимать с полуслова и потому, у хозяина больших хлопот с ним не было. Щенок быстро научился неторопясь ходить рядом с хозяином на поводке, садится, и ложиться по команде.
      Через какое - то время, когда собака подросла, Толя перевёл её в сарай, неподалеку от дома, а когда бывал свободен, то приводил Рыжика в дом и оставлял лежать на коврике, у дверей...
      Кто - то из старых собачников - охотников заметил, что чем больше молодая собака проводит времени с человеком, тем умнее она становится во взрослой жизни. Так случилось и с Рыжиком.
      Рыжика была замечательная наследственность - результат жёсткого отбора, человеком - охотником. Ведь село Катанга было центром большого охотничьего района и несколько столетий уже, главным занятием поселян была охота.
      Каждая усадьба в этом таёжном посёлке имела своё гнездо собак, в котором оставляли всегда самых сильных, умных, с хорошим характером лаек. Драчунов или трусов выбраковывали с самого начала и потому, в Рыжике сочеталось спокойствие с уверенностью и силой...
      Можно посоветовать всем охотникам, заводить только породистых собак, вот из таких охотничьих поселений. Тогда труды и заботы по выращиванию и воспитанию вернуться владельцу сторицей...
      В лесу, Толя с Рыжиком бывали нечасто, но лес - это уже следующая стадия обучения - считал он, а опыт воспитания у него уже был...
      К сожалению во многом негативный опыт.
      Первая его собака - Волчок, вырос непослушным, своенравным псом и в конце концов его застрелил турбазовский сторож, когда кобель в очередной раз убежал из дома и рвался к привязанной сторожевой собаке, у которой началась течка...
      Толя очень переживал смерть Волчка, грозился наказать сторожа, но поразмыслив, постарался забыть этот грустный эпизод своей охотничьей жизни. Ведь, в конечном счете, он сам был виноват в том, что Волчок вырос таким своенравным и злым к людям.
      Рыжик же, был породистой лайкой, его предки столетиями охотились с человеком, и как все таёжники, деревенские охотники в отборе собак руководствовались своими, тоже столетиями, выжитыми принципами: собака должна быть охотницей, но не драчливой, спокойной и послушной.
      Методы воспитания и отбора были жестокими, но благодаря этой жесткости, подчеркну - жесткости, человек воспитал для себя настоящего помощника и друга.
      Масть, рост, скорость бега у каждой собаки были индивидуальны, но в характере закреплялись из поколения в поколение покладистость, трудолюбие, азарт и сдержанность...
      У деревенских охотников, в глухих таёжных деревнях, где посторонних беспородных собак не было, в каждой семье, в каждом доме формировалось своё гнездо собак. У кого - то рыжие и высокие на ногах, у кого - то серые и кряжистые, с широким разворотом груди и шерстистым загривком, у кого то чёрные с белыми пятнами...
      Но повторяю - после первого же долгого зимнего выезда на промысел, из многих щенков, до года возрастом, оставалось не более двух - трёх, лучших, удовлетворяющих требованиям и привычкам своих хозяев. Остальные уничтожались, застреливались или умирали сами.
      Таков был закон отбора породы. Повторюсь - Рыжик был породистой собакой...
      Когда собаке исполнилось восемь месяцев, наступила зима.
      Красивая, ярко рыжая, тёплая меховая "шуба" спасала его от морозов. Сильное, сбитое туловище, длинные быстрые ноги, позволяли ему без устали скакать или по волчьи отмерять километр за километром по тайге на рыси, когда задние лапы ставятся ровно в следы передних...
      Небольшая голова, красивые, карие глаза видели всё в округе далеко и отчётливо, а острые аккуратные ушки быстро двигаясь, улавливали малейший звук на поле и в лесной чаще.
      Естественный отбор не оставляет нежизнеспособных особей и потому, такие собаки всегда красивы и даже элегантны...
      
      ...Толин приятель - Андрей, в начале осени, ещё по чернотропу, нашёл медвежью, свежевыкопанную берлогу и рядом видел несколько свежих медвежьих лёжек. Зверь копал берлогу несколько дней, кормился где - то неподалеку, а ночевал рядом с будущей норой.
      Когда Андрей, спускаясь по тайге напрямик с горы, случайно заметил кучу жёлтого песка на траве, а потом увидел и берлогу, медведя рядом конечно не было - зверь, наверное, услышал шаги человека и треск веток издалека и где - то спрятавшись, наблюдал за ним из укрытия - медведи умеют это делать...
      Андрей пригласил Толю в конце ноября, уже при глубоком снеге, проверить берлогу - лёг ли медведь и предложил сделать это, прихватив с собой собак. Собак обычно не берут с собой на проверку, но тут решили сделать исключение - молодых собак надо приучать к запаху медведя с "молодых ногтей".
      Толя, конечно был рад проверить Рыжика...
      Был морозный туманный, зимний день. Солнце безуспешно пыталось пробиться сквозь морозную мглу, но утомившись, так и осталось невидимым за серой, туманно - холодной дымкой.
      Андрей договорился встретиться с Толей в истоке большого залива водохранилища и направился туда рано утром, захватив с собой Жучка, молодую лайку его приятеля из пригородного садоводства, расположенного километрах в пятнадцати от назначенного места встречи.
      Толя с Рыжиком, приехали на водохранилище на автомобиле, по льду. Любители подлёдного рыбного лова, пробили туда неплохую трассу, и он без проблем доехал до "кочевья" рыбаков, под восточным крутым берегом большого залива.
      Оставив машину рядом с сидящими на льду рыбаками, Толя, в сопровождении Рыжика, направился в дальний конец залива и прежде чем войти в лес, остановился и в бинокль оглядел ледово-снеговую равнину позади.
      Далеко - далеко, он заметил идущего вразвалку Андрея и рядом чёрную точку - его собаку...
      Толя свернул в мелкий придорожный соснячок, разжёг костёр и стал кипятить чай...
      Минут через сорок, в сосняк вошёл и Андрей, откуда ему навстречу вышагнула знакомая фигура и замахала руками, а потом человек крикнул: - Мужик! Заходи сюда, чай будем пить!
      Андрей обрадовался Толе, свернул с дороги и войдя в лесок, увидел костер, котелок висящий на тагане, утоптанную площадку рядом, на которой разложены были хлеб, колбаса, лук, стояли кружки с чаем.
      Андрей подсел к костру, сделал бутерброд и кинул по кусочку колбасы Жучку и Рыжику. Молодые собаки были знакомы между собой по прошлым походам, поэтому вели себя миролюбиво.
      Проглотив колбаску они легли на снег и затихли, изредка поднимая головы и поглядывая на хозяев. Приятели, не торопясь и посмеиваясь, попили чаю, поели и через время двинулись дальше, по направлению к берлоге.
      Теперь, "команду" повёл Андрей...
      Берлога была выкопана в юго-западном склоне водораздельного хребта, в вершине одного из небольших распадков. Чуть выше, метрах в ста, по гребню, шла старая полузаросшая лесовозная дорога, по которой никто не ездил уже лет пятнадцать.
      Прямо напротив берлоги, на большой лиственнице, для памяти Андрей сделал затесь ещё осенью, чтобы по снегу найти берлогу - зимой под снегом вид местности иногда меняется до неузнаваемости и можно берлогу потерять или в поиске, нечаянно вспугнуть медведя.
      Пока дошли до распадка, пока совещались, как и с какой стороны заходить - короткий зимний день угас. Сумерки быстро опустились с невидимого в морозной дымке, неба...
      Заметно похолодало...
      Приятели, как договаривались, взяли собак на короткие поводки, сбросили рюкзаки на снег, зарядили ружья пулями, проверили ножи и осторожно тронулись вперёд...
      По дну заваленного снегом распадка, озираясь и вглядываясь, подошли к берлоге шагов на двадцать пять...
      Собаки напряглись, крутили головами, нюхали воздух, ловя струйки текучего запаха...
      Андрей прошептал: - Дальше подходить нельзя, можно выпугнуть!..
      Толя промолчал и остановился, хотя подумал: "Почему бы сегодня не попробовать добыть зверя? Ведь мы здесь и с нами собаки".
      Андрей, словно подслушав его мысли, шепотом возразил: - Пусть медведишко облежится. Сейчас уже темно и если он нас учует, то уйдёт без выстрела...
      Толя кивнул соглашаясь.
      Тут лёгкий ветерок, от берлоги, чуть дунул в лицо и Рыжик, задвигал носом и уставился в сторону чела берлоги. А потом тревожно и тихо заскулил.
      Толя одёрнул его поводком и охотники, так же медленно, осторожно, стали уходить назад - медведь лежал в берлоге...
      
      ...Добыли того медведя легко и быстро, через месяц, в канун Нового Года.
      Без хлопот подошли к челу, Андрей заломил вход в нору, а Толя увидев, как медведь вцепился зубами в осиновую слегу, пытаясь затащить её внутрь, прицелился, выстрелил и попал в голову, за ухо...
      Медведь умер мгновенно...
      Когда всё было кончено, и убедились, что других медведей в берлоге нет, спустили собак. Молодые лайки возбуждённо сновали вокруг берлоги и Андрей, улучив момент, забросил Жучка внутрь, прямо на голову лежащему, мёртвому зверю. Жучок с воплем выскочил, отбежал подальше и, озираясь, стал испуганно лаять.
      Толя стал травить на медведя Рыжика и тот не испугавшись, в какой - то момент заскочил в берлогу и схватив неподвижного, но страшного хищника за бок вырвал клок шерсти и хотел повторить этот манёвр, однако разъярившуюся собаку оттащили и Андрей похвалил Рыжика: - Будет, будет из него медвежья собака!..
      Прошёл ещё год...
      Рыжик подрос, возмужал, потяжелел. Ростом он был почти во взрослую овчарку, но более плотный, сильный и быстрый.
      Толя ездил с ним в тайгу, в ноябре и добыл несколько соболей и сохатого. Но об этой поездке другой рассказ...
      Взрослая, породистая лайка, напоминает машину для бега, для погони, для борьбы со зверем. Я знал собак, которые вдвоём загрызали волка, а когда в одном из походов их было три, они задрали взрослую лосиху: набросились, повалили и умертвили. Весу в той лосихе было более двухсот килограммов...
      Охотнику с такими собаками, даже безоружному медведь не страшен.
      Но такие собаки страшны даже для человека, когда они разъярены или голодны...
      Толя после ноябрьской таёжной поездки, долго отсиживался дома, делал срочную работу, но закончив, решил "проветриться", быстро собрался, посадил Рыжика в машину и поехал по старой лесной, Курминской дороге в сторону, залива...
      Оставив машину у знакомого сторожа в садоводстве, он взял Рыжика на поводок, и только войдя в нетронутый лесорубами лес, отпустил его. Места были давно знакомые, и Толя, перейдя Хейское болото, поднялся по малозаметной тропинке, от которой остался только не зарастающий прогал, на водораздел и здесь, увидел след глухаря, который шагал по неглубокому снегу с увала на увал, словно на прогулке.
      Рыжик куда - то исчез и Толя начинал беспокоиться. Однако Рыжик, никогда в лесу под ногами хозяина не болтался и наверняка, где-нибудь, наскочив на свежие следочки косули или даже лося, разбирался в них.
      Пройдя метров двести по гребню, оторвавши взгляд от следа, охотник поднял голову, огляделся и увидел впереди, среди мелкого осинника припорошённого снежком, взлетающего с земли, вспугнутого им глухаря.
      Сдернув с плеча ружьё Толя, навскидку выстрелил, но крупная птица, мелькая между сосновых вершин, улетела вдаль. Чертыхнувшись и обругав себя "мазилой", охотник перезарядился, выбросил стреляную гильзу на снег и на её место, с сухим щелчком опустил в ствол патрон с картечью...
      Из-за спины, на махах выскочил Рыжик, пробежал по следу глухаря до места взлёта, понюхал там снег, стал как вкопанный, вращая головой послушал окружающий лес и потом, виляя хвостом подбежал к хозяину.
      - Где ты бродишь? - ворчливо проговорил Толя - мог бы этого глухаришку облаять. Все, какая ни есть, но добыча...
      Рыжик выслушал хозяина, вильнул хвостом и сорвавшись с места, убежал в ту сторону, откуда и появился на звук выстрела.
      Толя заинтересовался такой торопливостью и развернувшись, пошёл теперь уже по следам собаки.
      Пройдя через красивый крупный сосняк, охотник спустился в низину, дошёл до широкого болота, и потом, забирая влево, начал по диагонали подниматься на горушку, покрытую некрупным березняком и заросшую кустами ольхи.
      На вершине, он огляделся. Погода портилась, начинался небольшой снежок и ветер дул снизу, из пади. И оттуда же, словно из - под земли, раздавался лай Рыжика, чуть слышный, но яростный и непрерывный.
      Толя, заволновался и побежал на лай - так Рыжик всегда лаял на крупного зверя...
      Спустившись в распадок, охотник остановился, перезарядил ружьё пулями и ещё послушал.
      Раздуваемый ветром, колючий, мелкий снежок сёк щёки и норовил попасть в глаза. Вокруг заметно потемнело, и опасливо оглядывая густой ельник впереди, торопливо шагая, Толя двинулся на возобновившийся лай...
      Держа ружьё наизготовку, охотник, то и дело наклоняя голову, обходил плотные заросли молодых ёлочек.
      Продвинувшись чуть дальше вверх по склону, он, в узкий прогал между кустами, увидел метрах в тридцати под большой, торчащей вверх чёрными корнями выворотня, мелькнувшего Рыжика.
      Толя, начиная уже догадываться, но ещё не до конца веря в своё предчувствие, немного испугался.
      Идя сегодня в лес, он совсем не рассчитывал на встречу с медведем - у него было всего две пули, а крупной, медвежьей картечи вообще не было. К тому же, он недостаточно опытен, чтобы стрелять в одиночку из под собаки, берложного медведя.
      Собака может совершенно неожиданно спровоцировать медведя на нападение. А когда он выскочит из берлоги - очень трудно попасть в убойное место. Медведь же в такой чаще легко может наброситься на человека и заломать его...
      Дрожащими от волнения руками, Толя вынул охотничий нож из ножен и спрятал его за голенище сапога...
      Чуть обойдя выворотень по кругу, но не приближаясь к нему, он увидел чело, а Рыжик заметив хозяина, ещё яростнее залаял почти в самое отверстие, темнеющее на белом снежном фоне...
      "Сейчас он выскочит - подумал Толя и подняв ружьё выцелил в чёрное отверстие, почти круглой формы, под корягой. В этот момент, медведь изнутри зло рявкнул на собаку и у охотника задрожали коленки...
      - Чёрт побери! - ругался он шёпотом. Что делать?! Стрелять отсюда в чело не видя медведя - глупо и опасно...
      Ждать, пока Рыжик отстанет от зверя, тоже вряд ли умно. Собака меня видит и поэтому лезет почти в берлогу...
      Помолчав, он прошептал самому себе: - Надо уходить, но место заметить...
      Пятясь задом, не отрывая взгляда от собаки у берлоги, он дошёл до крупной сосны и, остановившись, острым ножом срезал с толстой коры, круг величиной с головной убор, добравшись местами до желтоватой древесины...
      "Тут, прямо напротив, метрах в пятидесяти, я увижу берлогу - думал он вглядываясь в окружающий лес и запоминая, - когда приду сюда в следующий раз, не один и без собаки...
      Это я запомню! Медведь меня не видел. Я сейчас отзову Рыжика и через несколько дней приду сюда снова...
      Погода портится и медведь, я думаю, не уйдёт из этого логова. А я через день - два, сделаю тут проверочный круг, чтобы убедиться и проверить, что медведь остался здесь зимовать..."
      Отойдя метров на триста от берлоги, Толя засвистел, отзывая собаку, но тот продолжал размеренно и зло лаять с одного места...
      Снег повалил гуще...
      Выйдя на свои, полузаметённые следы, охотник старыми покосами, стал подниматься по пади вверх, разговаривая сам с собой.
      - Как же так?! Тут недалеко от города... До ближайшего садоводства по
      прямой всего километров пять, а он вздумал тут зимовать. Мне просто повезло, что Рыжик такой настырный. Видимо причуял запах медведя, а потом по запаху и берлогу нашёл...
      Толя остановился и оглядываясь назад, снова громко засвистел - лай уже был едва слышен...
      Пройдя ещё немного, он вдруг увидел, как из снега, метрах в тридцати от тропы слева, взлетела крупная птица, и села на вершину сухостойной ели.
      - Хм - отметил про себя Толя - что он здесь делает, почти в темноте?
      Сойдя с тропы, охотник подошёл к тому месту, откуда взлетел коршун - он успел рассмотреть сидящую на ели настороженную птицу - и различил лежащего под ней на белом снегу глухаря.
      - Вот это подарок! - воскликнул ошеломлённый Толя, поднимая глухаря за шею и чувствуя тяжесть ещё тёплого, незамерзшего тела. Вглядевшись, он различил в наступающих сумерках на голове глухаря, рядом с красной, словно вышитой бровью, кровь и понял, что коршун заклевал упавшую на снег раненную птицу.
      Это был тот глухарь, в которого он стрелял несколько времени назад и видимо ранил, а когда глухарь - петух, упал на землю, то его увидел пролетавший неподалёку коршун, спикировал и добил жертву, но вот воспользоваться добычей не успел - помешал человек.
      Толя на время отвлёкся, но потом снова стал слушать и заслышав далёкий лай, стал разводить костёр - разгрёб снег до земли, достал из кармана рюкзака кусочек бересты, наломал сухих веток от подножия сухой ели.
      Пламя весело пробежало по смолистым веткам и костёр вспыхнул, осветив и близко стоявшие деревья и белый свежевыпавший снег на полянке.
      Ароматный дымок, тёмными клубами поднялся вверх и Толя подумал, что через несколько минут, Рыжик, учует запах костра - обычно собака чувствует костровый дым за несколько километров...
      Потом, он, перезарядив ружьё дробью, выстрелил в воздух два раза и сел ждать...
      Было уже совсем темно. Ночной костёр отблескивал красными сполохами на белом, когда к костру выбежал, Рыжик, взволнованный и усталый.
      Толя ласковым голосом, с облегчением вздыхая, похвалил его: - Молодец! Видно, что зверовая собака...
      Допив чай, и в последний раз погрев руки над костром, охотник взял Рыжика на поводок, и побрёл к дороге, ведущей к знакомому садоводству...
      Рыжик шёл рядом и всё время тревожно оглядывался назад...
      Медведя того добыли в конце декабря...
      Приехали на берлогу вдвоём, вместе с Александром Владимировичем, опытным медвежатником и давним хорошим знакомым.
      Подъехав на вездеходе - "Уазике", поближе, оставив Рыжика в машине, ушли к берлоге.
      Брели по глубокому снегу и негромко разговаривали. Не доходя метров двести, стараясь не шуметь, вырубили слегу - мёрзлую осинку толщиной в руку и длиной метра в три.
      Шёпотом говорились, кто, что будет делать и где стоять, и пошли к берлоге...
      Александр Владимирович, напарник Толи по этой охоте, был опытный охотник и прекрасный стрелок, и добыл уже около двадцати медведей.
      - Как - то,- рассказывал он на ходу - выходил я из тайги, с промысла.
      - Со мной и ружья то не было, был только пистолет системы Макарова.
      Под вечер, мои собаки случайно нашли берлогу.
      Я собак привязал, уже почти в темноте подошёл к челу, привязал слегу одним концом к кустам растущим поблизости, а другим заломил вход в берлогу. Было конечно страшновато, но я выдержал, и когда медведь стал хватать за слегу зубами, я изловчился и застрелил его из пистолета в голову...
      - Потом заночевал неподалеку, у костра, потому что провозился разделывая крупного зверя, почти до полуночи.
      Но я тогда был моложе, сильнее, веселее - закончил Александр Владимирович свой короткий рассказ и улыбнулся...
      
      ... Вскоре подошли к зарубке на сосне. Толя показал напарнику берложное чело полузасыпанное снегом и после, они осторожно начали подход к берлоге. Александр Владимирович, шёл следом за Толей, с ружьём наизготовку, а когда приблизились метра на три, он, рукой показал Толе наверх берлоги и тот осторожно, обойдя бугор, под которым расположился зверь, сверху и сбоку воткнул в чело слегу, поперёк.
      Тут охотники заговорили в полный голос, и медведь заворочался в берлоге, Александр Владимирович вскинул ружьё к плечу, напрягся, поводил стволами выцеливая медвежью голову, потом, не отрываясь от приклада, буркнул сквозь сжатые зубы: - Вижу его - и выстрелил!
      А потом, чуть поведя стволами, ударил во второй раз.
      Тут же перезарядишись, старший охотник произнёс заглядывая в темноту берлоги: - Кажется готов!
      Осторожно обходя берлогу они не опуская ружья всматривались в тёмную нору и наконец убедившись, что чуть различимая в темноте берлоги косматая голова медведя неподвижна...
      Потом вместе на верёвке вытащили обмякшую тушу наружу, и пока Александр Владимирович разводил костёр, Толя сходил к машине и выпустил Рыжика. Собака стремглав устремилась к берлоге, сходу наскочила на медведя и, впившись в горло, стала рвать его бросками - хватками. Подбежавший Толя оттащил Рыжика и довольный Александр Владимирович похвалил: - Да собачка видно неплохая. Я таких только на севере, в тайге видел...
      Толя смущённо улыбнулся - ему эта похвала была очень по душе...
      Поправив на брусочке ножи, принялись разделывать тушу, изредка отогревая скользкие покрытые плёнкой жира руки у костра. Александр Владимирович, снимал шкуру с головы, аккуратно подрезая дёсны, глаза, уши, а Толя "освобождал" лапы с когтями...
      Сняв шкуру, свернули её трубой, чтобы поменьше замерзала, и стали обрезать сало снаружи, квадратными пластами - медведь был жирный. Потом вскрыли тушу и вырезав выбросили внутренности, которых было совсем немного - перед залеганием в берлогу, медведи "чистятся" - освобождают желудок и кишки от остатков пищи.
      Разделав зверя, мясо и сало разложили в две кучки и принялись перетаскивать всё это к машине, до которой было километра полтора...
      Сходили, тяжело загрузившись раза по два и вынесли всё - Медведь был небольшим.
      - Ну, теперь можно и передохнуть - отдуваясь предложил старший охотник, и Толя, вытирая пот со лба согласно кивнул головой.
      Развели костёр, поудобней устроились, выпили водочки по маленькой за успешную охоту. Толя закусывая, посмеивался и пережёвывая ароматное, чуть подсоленное медвежье сало, рассказал историю про охоту на берлоге, услышанную им от одного из участников команды шоферов, водивших грузовики с продуктами на Лену,
      - Узнали шофера, от местных про найденную берлогу, и купили её за
      недорого. Собралось их человек шесть, все с ружьями.
      Заехали на машинах к тунгусу, местному охотнику, который промышлял неподалеку и жил в зимовье.
      С вечера крепко выпили, напоили тунгуса, выпросили у него собак на завтра, на берлогу.
      - Тунгус утром не смог на ноги подняться с перепою, а водилы, мужики
      тёртые, им хоть бы что. Кто - то с утра уже крепко опохмелился.
      Все на взводе, взяли собак тунгуса и пошли к берлоге, чуть песни не поют...
      - Подошли, выпустили собак, а сами стали веером поодаль, бояться близко
      подходить. А собаки хорошие, чуть в берлогу не залезают...
      Медведь не выдержал и выпрыгнул с рёвом - собаки на него... Шофера открыли стрельбу, одну собаку убили сразу, другую ранили, а медведю хоть бы что, только озлился и бросился на мужиков.
      - Те разбежались: кто на дерево от страха полез, а кто просто убежал! А тот медведь легко, на махах в тайгу ушёл.
      Вернулись мужики к зимовью ни с чем, а следом, окровавленная собака
      приползла...
      Тунгус - охотник с горя заплакал, а мужики друг на друга не смотрят, сели в грузовики и уехали...
      
      ...Толя, рассказывая историю, попивал чаёк и посмеивался.
      Александр Владимирович дослушал рассказ, поулыбался и налил себе ещё рюмочку, а Толя отказался. Выпив, старший охотник, закусил корочкой, покрякал и словно отвечая Толе на его рассказ, продолжил разговор.
      - Хорошо сидим! За что я люблю охоту, так это за то, что после трудов и
      даже опасностей, можно вот так посидеть у костра, выпить, поболтать, расслабиться и вспомнить многое, что уже позади...
      Отклоняясь от разгоревшегося костра, он щурился, грел ладони. Протягивая их поближе к огню...
      - Толя, ты ещё молодой, а я охочусь уже лет тридцать пять и люблю это
      дело, как основную, самую интересную часть моей жизни. Я и на стенде начал стрелять, чтобы на охоте меньше мазать про стрельбе и тем самым меньше шума производить и с большим толком. В молодости я стрелок был аховый, в летящую утку нечасто умел попасть. Зато потом, когда стал мастером спорта, я уже стеснялся бить по сидячей птице. И только вспугнув, нажимал на курки...
      Он помолчал, потер рука об руку разгоняя кровь, нагнувшись, налил себе остывшего чаю и вздыхая стал отпивать маленькими глоточками...
      - Я и оглох то наверное от сильных и частых выстрелов. Ведь на стенде
      приходится помногу стрелять. Всё казалось, что ничего не случится, если наушники - глушители не одену. Ан, нет!..
      Толя сидел поодаль и поглаживал мягкий пушистый мех на загривке дремлющего Рыжика...
      - Настоящего охотника - продолжил Александр Владимирович - отличают от любителя три вещи: - Любовь и понимание законов природы; умение терпеть и приспосабливаться к тяжелой жизни в лесу и умение хорошо стрелять. Это как бы профессиональные черты охотника...
      Толя слушал и незаметно любовался старым охотником.
      Александру Владимировичу было уже за шестьдесят, но он выглядел молодо, всегда бывал весел и дружелюбен и главное, несмотря на трудную судьбу, сохранил в себе доброту и любовь к природе и к людям...
      "Вот бы и мне в его лета, быть таким же бодрым и сильным - подумал он и в это время, Александр Владимирович допил свой чай, встал, разминая мышцы крепкого, кряжистого тела и предложил: - Ну что, будем собираться по домам?
      Так и закончилась та охота...
      
      ... Но пришла пора рассказать и о печальном.
      Это было в конце зимы.
      Толя выехал в лес прогуляться самому и выгулять собаку. Сезон охоты закончился, но в лес, на свежий воздух очень хотелось...
      Рыжик засиделся дома, потолстел и стал очень крупной, внушительной собакой. Ему перевалило на третий год, и начался возраст собачьей зрелости...
      Машину, как обычно оставили у знакомого сторожа, на садоводстве и проведя Рыжика на поводке, до угла садоводческого забора, Толя отпустил его...
      Сделав пару стремительных кругов по снегу, на длинных махах Рыжик стал валяться в снегу. Потом вскочил, отряхнулся и крупной рысью, деловито ушёл вперёд в лес, по пробитой среди полей чистого снега, тракторной дороге.
      "Наверное, мужики сено вывозили недавно, с дальних покосов" - заключил про себя Толя и пройдя с километр по колее, свернул налево в чистый снег и побрёл по окраине болотца, осматривая старые и свежие следы зайцев и лисиц.
      Светило солнце, искрился первозданной чистоты снег, зелёная сосновая хвоя контрастно выделялась на сине - голубом чистом небе...
      "В городе снег серый от сажи и копоти, а здесь всё как в раю - настоящее раздолье - подумал он и глубоко вздохнул, набрав в лёгкие морозного, свежего воздуха.
      Побродив по соснякам, Толя слегка подустал и возвратился к дороге.
      Рыжика всё не было...
      Толя скинул рюкзак, привычно и быстро развёл костёр, прямо на дороге и поставил котелок, чай кипятить.
      После полудня задул ветер, и на синем глубоком небе появились белые облачка. Начиная, беспокоится, он несколько раз вставал и внимательно вслушивался в гудение ветра, надеясь услышать издалека знакомый лай Рыжика.
      Но слышен был только шум раскачиваемых под ветром сосновых хвойных крон, да скрип движимого упругими порывами воздуха полу упавшего осинового ствола, опирающегося на сухостойную сосну.
      Дым от костра тянулся в ту сторону, куда мог уйти Рыжик и Толя нервничал всё сильнее. Обычно собака, учуяв костер, приходила издалека, даже за несколько километров. Сегодня всё было не так...
      Наконец, он увидел Рыжика вывернувшего из - за поворота и понял, что случилась беда. Собака часто останавливалась, ложилась, а когда вставала, то видно было, что её шатало. Толя бросился навстречу.
      Рыжик, заметив подбегающего хозяина, заскулил и неловко сел на снег - вся задняя часть его тела была в крови, а левая лапа, болтаясь, волочилась по снегу. Когда хозяин подбежал к нему, Рыжик лёг и, не отрываясь, глядел на него и тихо скулил, словно прося извинения за хлопоты.
      Толя взволнованно и часто задышал, осмотрел тело собаки, не прикасаясь к окровавленным местам.
      В Рыжика стреляли, наверное дробью, с близкого расстояния, раздробили кость левой лапы и перебили сухожилия.
      Оставив Рыжика лежать на дороге, Толя вернулся к костру, сбросал в рюкзак чайные принадлежности, вынул поролоновую подстилку, и возвратился к собаке.
      Рыжик уже не мог двигаться и тяжело дыша, зализывал рану...
      Переложив собаку на подстилку, хозяин осторожно поднял его на руки и торопясь понёс в сторону садоводства, к машине.
      Задыхаясь и потея, Толя, наконец, донёс тяжёлую собаку до машины, уложил его на переднее сиденье рядом с собой и заведя мотор, на большой скорости, придерживая левой рукой сползающую с сиденья собаку, помчался в город.
      Подъехав к дому, он оставил машину у входа, вбежал в квартиру и не раздеваясь, позвонил знакомому хирургу, тоже охотнику - он решил делать Рыжику операцию...
      Подъехав к дому в котором жил хирург, он вызвал его и они вместе осмотрели собаку. Необходимо было срочно оперировать.
      Держа собаку на руках, спустились в подвал, установили посередине, под большой, яркой лампой, старый стол, и положив на него Рыжика, приступили к операции....
      Для начала, хирург сделал укол анестезии и сбегал в дом за инструментом. Толя держал одной рукой сильный фонарь, а другой поглаживал стонущую, как человек собаку...
      Операция длилась долго, часа два наверное. Хирург, резал, промывал и очищал рану, собирал разбитую кость, связывал сухожилия, потом зашивал и даже сделал гипсовую повязку.
      Для хирурга, это, наверное, была одна из самых сложных операций...
      В двенадцатом часу ночи закончили, и Толя горячо поблагодарив приятеля, отвёз собаку домой, уложил его на кусок оленей шкуры, в кухне, под столом...
      Рыжик всю ночь не спал и при любом движении, чувствуя боль повизгивал. Утром, Наташа, Толина жена, дала ему снотворное, разведя в водичке и после, спустя какое - то время Рыжик уснул...
      
      ...Через два месяца, Рыжик был почти здоров, но левая задняя нога, при отталкивании действуя нормально, в расслабленном состоянии болталась из стороны в сторону. Были безвозвратно повреждены сухожилия, отвечающие за координацию бокового движения лапы...
      
      ...Рыжика украли из сарая на улице, ветреной сентябрьской и дождливой ночью, когда из - за шквального ветра ничего не было слышно, а из - за сильного дождя, почти ничего не было видно...
      
      
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      2005 г. Сентябрь. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Преданность.
      
      
      
      Рассказ собаки.
      
      "Благоговение - чувство, испытываемое человеком к Богу и собакой к человеку..."
      
      ...Я безмерно привязан к нему, одиноко и обречённо...
      Но Он этого не замечает и даже не подозревает...
      Однако, когда он меня погладит и начнёт растягивая слова, своим волшебным голосом хвалить меня: - Фома хороший... Умный - я готов завыть от счастья. Но моё воспитание не дает этого делать, не позволяет даже просто ему улыбнуться. Я делаю вид что мне всё равно...
      И поэтому Он думает, что у меня плохой, мрачный характер, о чём Он, иногда почему то, с незаметной другим гордостью, рассказывает своим приятелям.
      Но мне абсолютно всё равно, что они обо мне думают...
      Когда я смотрю на него исподтишка, то не могу унять в себе чувства восхищения, перед его умением казаться окружающим простым человеком. Ему кажется, что когда он разговаривает, молча сидит или идёт по тайге, то Он это делает, как все другие. И тут, Он, как всегда скромничает...
      Ни у кого больше я не слышал такие волшебно мелодичные, мягко - переливчатые, бархатистые нотки в голосе...
      А его, всегдашнее спокойствие, доброжелательность, умение вести за собой других, даже не замечая этого?
      Но зато, когда он сердится, то такой металл звенит в его коротких словах, что мороз пробегает по коже.
      Походка у него тоже необычная - развалистая и широкая. Кажется, что Он никуда не спешит. Но сколько раз было, что мы, этой походочкой проходили по сорок - пятьдесят километров и при этом ни жалоб на усталость, ни стёртых ног.
      Идёт, да ещё и посмеивается сам над собой и напевает шутливую песенку: - На палубе даосы курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал...
      Я не знаю кто такие даосы и кто такой Чарли Чаплин, но наверное это смешные люди, потому что даже такой серьёзный человек, как мой Хозяин, сдержанно хихикает и фыркает...
      Для меня очевидно, что Он, человек с воображением.
      Один раз остановились уже под вечер, на берегу небольшой таёжной речки и решили перекусить. Я так набегался, что прилёг под кустиком и задремал, а Он вскипятил чай поел чего-то и вдруг засобирался. Я на него удивлённо глянул, а он мне и говорит:
      - Ну что, Фома - это меня так зовут... Пойдём-ка братец домой. Тут каких -нибудь километров двадцать и мы их часа за четыре сделаем... Так, что к одиннадцати вечера будем уже дома...
      Я конечно не стал возражать, улыбнулся и уши прижал. А Он погладил меня, вздохнул, закинул за спину рюкзак и пошёл вразвалочку вперёд, на закатное солнце...
      Расскажу немножко о его наружности...
      Он крепкого сложения, хоть невысокий, но стройный. У него сильные мускулистые руки и широкая, высокая грудь. Наверное поэтому, Он дышит всегда ровно и незаметно. Лицо продолговатое, с правильными, гармонично сочетающимися чертами. Глаза небольшие, серого цвета и на солнце отливают голубым. Его очень красит улыбка - широкая, добродушная. Даже борода на его лице очень уместна. Он говорит, что так легче выглядеть прилично, даже после недели проведенной в тайге...
      Но зато когда Он злится, то глаза становятся как колючки и руки невольно сжимаются в кулаки. Я его гнев на своей шкуре испытал!
      Как-то раз, в начале осени, был в тайге переход белки и Хозяин, загнал на дерево одну из них.
      Когда мы с Ритой, - о ней я расскажу позже - набежали под дерево и зашумели, Он стряхнул её на землю и в суете и азарте я подхватил зверька и немного помял. И всё не хотел Ему отдавать - ведь я же её поймал, а не Он...
      Тогда, Хозяин ласковым таким голосом стал звать меня поближе и я конечно не выдержал и подошёл...
      Тут, Он своей железной рукой схватил меня за гриву со спины, так чтобы я не мог сопротивляться, сорвал ивовый куст и стал меня этим прутом стегать по спине и бокам. Конечно было не так больно, как обидно, но видимо Хозяин на это и рассчитывал. Он хлестал меня и приговаривал:
      - Это тебе, чтобы ты не баловал, и слушал, что я тебе говорю...
      Потом он меня отпустил и я отбежал, а он ушёл и не разговаривал со мной несколько дней...
      Я уж и так, и эдак, а он молчит и делает вид, что со мной незнаком...
      Да - а -а - а...
      Натерпелся я тоски тогда. Хорошо, Он отходчивый...
      Как в лес засобирался, то дал мне корочку хлеба и даже погладил... Тут я понял, что его гнев прошёл и мне стало так легко и радостно на душе...
      
      Ну а теперь, я немного расскажу о том, как мы встретились...
      Я тогда был совсем ещё молодой и жил при молодой девушке-хозяйке в большом городе. Она во мне души не чаяла... Романтическая натура.
      Я постепенно перезнакомился со всеми её подружками и был о них не самого лучшего мнения.
      Идём гулять встретившись, они начинают болтать о всякой чепухе. Рассказывать о школе или институте, а ещё чаще о своих несносных приятелях. Это были такие манерные хлыщи, слабосильные и слабохарактерные. Вполне может быть, что кто-то из них был "голубым"!
      Но я отвлёкся...
      Однажды мы выехали на трёх машинах на пикник. Загрузились и поехали... Приехали в какой-то дальний лес, моя подружка выскочила из легковушки заохала, заахала, задышала...
      - Ах, как тут хорошо! Ах, как тут просторно!
      Не слушая её, я побежал нюхать разные травки и цветочки. Забежал за деревья и тут увидел лисичку. Ну конечно я обо всём забыл - друг как молнией меня ударило. И когда я прихватил её несносный запашок, у мен внутри словно цепь какая-то оборвалась и я понял, что что это охотничья страсть...
      Одним словом меня охотничий угар охватил. Я кинулся за лисой со всех ног и даже казалось, что вот-вот её прихвачу за рыжую "шубу".
      Но она юркнула в один овраг, потом перескочила во второй, потом каким-то густым ельником пошла петлять. Одним словом, через два часа я очнулся и не могу понять где я?
      Лиса убежала, солнце за лес садится. Холодно стало, тоскливо. А где наш бивуак я и не помню вовсе...
      Побежал в одну сторону, в другую, а тут и сумерки, туман над травой стал подниматься...
      Мне стало страшно!
      Промучился я всю ночь мотаясь по чащам, умаялся и от огорчения, прилёг под утро уже и задремал - и вдруг слышу - кто то идёт по тайге.
      Ну я туда. Какой-то мужик в резиновых сапогах и с ружьём шагает. Я к нему. Он мне и говорит.
      - Ну что приятель, заблудился, хозяев потерял? А я ему ответить не могу, меня дрожь после бессонной ночи колотит...
      Взял он меня с собой в машину, которая стояла неподалёку, на просёлочной дороге, посадил на переднее сиденье и увёз в город.
      А назавтра отдал меня Ему, и стал я у Него жить. Мой новый Хозяин, был брат этого мужика...
      Вскоре я понял, что мой Хозяин человек боевой - по лесам, по тайгам неделями бродит с ружьём. А я ведь романтик. Для меня лучше леса ничего в жизни нет... Так и зажили вместе...
      Было одно приключение в начале зимы...
      Мой Хозяин, вместе с братцем по первому снегу всегда ходил на Курминский залив, на охоту.
      Вот и в тот раз, выступили из города рано утром, ещё по темну. Водохранилище и первый лес, был в километре от пригорода, где мы жили...
      Кстати, мой новый Хозяин, держал меня как аскета, в кладовке, во дворе дома и я успел подготовиться к морозам, потому что условия были спартанские, не то что у той юной девушки, где я жил в душной квартире...
      Но я продолжу...
      Только мы подошли к заливу, который по берегам уже покрылся тонким прозрачным льдом, как мой Хозяин решил по этому льду зайти подальше от берега.
      Идёт осторожно, охает и ахает, прозрачностью воды подо льдом восхищается и вдруг лёд как ухнет, и провалился под ним.
      Хозяин крякнул, охнул и загребая ружьём как веслом, лёд перед собой грудью ломает и упорно идёт к берегу...
      А было холодно, градусов эдак двадцать, минус!
      Я, спервоначалу думал, что Он балуется и давай по берегу бегать и шуметь, а Он на меня рявкнул: - Заткнись дурак! - а как на берег вылез, почему-то стал бегать, а братец евонный, в это время костёр разводил...
      Только потом, я понял, что Он боялся замерзнуть до смерти!
      Тогда Хозяин переоделся в запасные штаны братовы, портянки выжал, у костра просушил, чаю горячего попил и как ни в чём не бывало, отправился с братцем дальше.
      Пришли мы в Курму, уже под вечер...
      Там, стояли на мысу, на берегу широкого залива, несколько домиков и в один из них мы внедрились. Рядом ночевали, какие-то мужики деревенские, которые наутро ушли назад, в свою деревню...
      А мы, рано утром, с Хозяином, который одел белый маскхалат, пошли в долину Олы, где пересекли запашистый ещё, лосиный след.
      Я конечно, тогда был ещё "чайником", засуетился и полез в высокий кочкарник. Ноги посбивал, пока пытался след выправить и умаялся сильно. Хозяин целый день за мной проходил, и один раз мы этого чёрного, гривастого, горбоносого лося даже видели.
      Но и он нас заметил, да так припустил в вершину большого распадка, что мы запарились его догонять. Наконец Хозяин повернул в сторону зимовья и меня свистнул. Я честно сказать, даже рад был этому - так с непривычки набегался по болотным, высоким кочкам...
      Пришли в зимовье, Хозяин в зимовье скоро стал кашу варить, слышу сладкие аппетитные ароматы из избушки доносятся. Ну думаю, скоро будем харчится...
      Луна, к тому времени взошла, снег кругом белый, белый и морозик прибавляет...
      Вдруг слышу, где-то за мысом, вроде как санные полозья по снегу скрипят. Потом вдруг появляется вдалеке лошадка в санях и какие-то мужики в белых полушубках сидят в них. Я конечно зашумел, и Хозяин на шум вышел...
      Подъехали Мужики, а оказалось, что это целая карательная экспедиция! Мужики-то в полушубках, да с пистолетами на поясных ремнях и в шапках заиндевелых...
      Хозяин пригласил их в избушку, а я слушаю...
      Долго там какие-то разговоры были. Потом вышли мужики эти, несут Хозяйское и братово ружьё, бросают их в сани и говорят Хозяину: - За ружьями придёте в охот надзор...
      Вижу Хозяин сердитый, но молчит, а возница который мужиков привёз, в сторонке, перед Ним, как бы оправдывается, говорит: - Пришли к нам на кордон мужики, которые здесь ночевали, и заложили вас. А эти, меня заставили, их сюда везти...
      Хозяин молчит и только головой кивает, а как уехали мужики в санях, говорит братцу: - У нас с тобой документы в порядке, только путёвки в эти места нет. Вот они и придрались, оружие забрали, чтобы мы их охоте не помешали... Вздыхает, лицо ладонями трёт: - Ну мы как-нибудь с ними сочтёмся... Одного мужика я знаю... Он в тюрьме несколько месяцев отсидел, за то, что какого-то охотника, нечаянно застрелил из пистолета, когда по убегающему "браконьеру" стрелял, в его ГАЗик. Говорит, хотел в колёса, а попал прямо в голову...
      У хозяина, в это время, глаза недобро заблестели и я, в этот вечер, старался ему на глаза не попадаться...
      Назавтра, мы не солоно хлебавши, с утра домой выступили, а хозяин идёт и ворчит: - В следующий раз буду ружьё под корягу прятать, а охотится не брошу...
      
      ...Однако, вскоре мой Хозяин собрался в дальние края и меня с собой прихватил. Правда сам решил лететь самолётом, а меня попутной машиной отправил. Я конечно не роптал, потому что не мог уже без него прожить и нескольких дней и потому, подчинялся как Богу, чуть не молился на него... Характер у меня привязчивый...
      Он меня с рук на руки сдал какому-то мужику с редкой рыжей бородкой и хитрыми глазами. Тот помог мне взобраться в кузов, под самый верх брезентового тента, устроив некое подобие тёплого гнезда на груде вещей и багажа для сейсмостанций на БАМе.
      Мороз был нешуточный и мы доехали до посёлка Ангаракан за пять дней, по пути объехав весь Байкал, с южной его стороны...
      Дорога шла горами, через дремучую тайгу. И лёжа у себя наверху, я иногда чуял диких зверей, которых там, в этом лесу было не меряно...
      Хотя сторона была южная, но мороз был изрядный, да и трясло не слабо. Однако я всё выдержал и в итоге, через пять дней "высадился" в посёлке, в вершине Малой Ангары, на базе сейсмологов.
      Только я спрыгнул с самого верха кузова, как на меня налетел какой-то Шурик, местный хулиган и драчун. У меня голова ещё кругом идёт, а он этим и воспользовался...
      Хорошо, Хозяин подоспел на выручку. Вдвоём мы отогнали Шурика и я водворился на базе.
      Но как только увидел своего любезного Хозяина, так с души ком свалился. Ведь я хотел, если что, пуститься его разыскивать. Он ведь меня никогда не бросит...
      А так, место там ничего. Горы кругом, тайга северная, глухая и снегу под два метра. Люди ходят в туалет по какому-то тоннелю снежному, сверху для меня виден только кусок синего неба...
      Хозяину там спервоначалу не понравилось. Он ведь привык сам собой распоряжаться и не от кого не зависеть. А тут соработники, да ещё и начальник отряда не самые лучшие.
      В него правда сразу жена этого начальника втюрилась. И ведь в него нельзя не влюбиться: мрачный, немногословный, гордый, но как только улыбнётся, так сразу словно солнце в дождливый день засветится. Есть такие люди, которые всем девушкам нравятся. Тут какой-то секрет скрыт, который я никак разгадать не могу...
      Я его не ревную.
      Но я отвлекся с этими девушками...
      Он ведь для меня, как старый вожак - что скажет, то я и сделаю. Одним словом и моя жизнь стала в колею входить постепенно. А эта молодая женщина и меня стала подкармливать , стараясь Хозяину понравится. Я конечно скромничал. А она: - Фома, Фомушка, Красавец! Заласкала совсем...
      И тут мой Хозяин устроил скандал...
      Там был такой рыжий молодой наглец, из деревенских, да ранний. В армии он был сержантом при кухне. Вот и привык верховодить перед молодыми, голодными салагами. И тут он тоже попробовал к моему Хозяину, как на кухне, с подленькими насмешечками подъехать. А Хозяин, как я уже рассказывал, иногда бывает крут. А тут ещё по детям заскучал, которых с жёнкой в городе оставил...
      И как-то вечером, слышу шум в балке - это так называется деревянный домик, на Севере. Потом вдруг выходит Хозяин, полураздетый, дышит напряжённо и сам с собою разговаривает: - Я вам, мать вашу так, покажу, как надо себя вежливо вести!..
      Назавтра я узнал, что Он челюсть этому бывшему начальнику кухни, своротил...
      Шуму, конечно было много, зато рыжий притих и остальные стали уважительно на Него смотреть. Силу и люди уважают...
      Вскоре нас, по просьбе Хозяина, на вертолёте перекинули в вершину горной реки Кавокты. Там стоит домик, в котором живут и работают двое сейсмологов. Места дремучие, высокогорные, и туда "только вертолётом можно долететь". Была в те времена такая песня...
      Предыдущие вылетели, потому что напарник Игоря, того парня, которого мы сменили, замёрз по пути на базу, когда ночью выходил через тайгу.
      Они там с этим Игорем из-за бражки смертельно поругались, что часто бывает, когда люди живут вдвоём, вдалеке от поселений...
      Хозяин говорит о таких случаях - это сенсорная депривация - но я таких слов не понимаю...
      Прилетели мы туда утром, и был ещё небольшой снег.
      Хозяин меня вытолкнул на снег, потому что я забоялся - всё было новое и страшное.
      К тому же "вертушка", движки не выключила и винт над головой со страшным звуком рубил воздух!
      Когда он меня, упирающегося скинул, я упал на снег и от неожиданности пополз и только тогда, когда отполз подальше, вскочил на ноги и отбежал на бугор и там сидел и смотрел, как Хозяин с Нестором, своим будущим напарником выгружали снаряжение и продукты...
      Вертолёт разгрузился, забрал Игоря и начальника отряда, странно задрав хвост поднялся метров на двадцать и полетел вниз, вдоль речки, постепенно уменьшаясь в размерах...
      И мы остались одни...
      Вечером, над долиной взошла луна и противоположный склон был виден до мельчайших подробностей - так прозрачен и чист был горный воздух. В избушке зажгли керосинку и окно, полузасыпанное глубоким снегом, осветилось приятным желтоватым светом...
      На чёрном небе высыпали звёзды и посередине небосвода пролёг Млечный Путь. Мне было непривычно и немного страшновато от невероятной тишины, водворившейся в заснеженной долине. Но я сквозь стены избушки слышал разные звуки и иногда голос Хозяина и мне делалось спокойнее...
      Так мы и жили!
      Хозяин с Нестором в избушке, а я в продуктовой палатке...
      Мне так ещё удобнее было: я всё видел и слышал прекрасно, да и продукты под боком. Всё - таки греет, если знаешь, что продуктов достаточно на зиму. Потом ещё, вертолёт раз в месяц прилетал, завозил новые съестные припасы и забирал сейсмограммы...
      Хозяин, после неприятностей на Базе, отошёл, повеселел, да и ко мне ласковей стал относится. Однажды, они с Нестором, даже баню себе устроили и Хозяин в валенках и в ватнике на голое тело мелькал между баней и домиком. Я даже слышал, как он парился в баньке полотенцем - веников не было. Хлеща себя по спине и по бокам, он выкрикивал: - Ну, такой благодати и на "материке" не бывает!
      Вечером, он чистый и раскрасневшийся, вышел подышать из домика и так ласково меня погладил, что я разомлел и сердце моё, может быть в первый раз здесь, на БАМе, наполнилось нежностью и преданностью к нему.
      Когда Он вернулся в избушку, то я обошёл домик с тыльной стороны по снегу, высота которого, доходила до половины окна и долго наблюдал, как Хозяин писал письмо, при свете большой электрической лампочки, от работающего, в честь бани, электрогенератора...
      Лицо у него снова было грустным и я понял, что он сильно скучает по дому и по детям...
      Прошло время и нас с Хозяином перебросили на Горячий источник, на Муякан, - это через Муйский перевал, по другую его сторону от поселка, где база стояла. Там, на сейсмостанции тоже недавно было ЧП и потому, первое время мы поселились там одни - людей не хватало...
      За неделю до того, как мы туда переехали, "молодые", которые работали до нас, по пьяной лавочке передрались и даже стреляли в потолок...
      Нас, как всегда в аварийной ситуации, призвали на замену...
      Первые дни была просто благодать. Мы впервые искупались в радоновом источнике и Хозяин каждый раз, возвращаясь в избушку, которая стояла неподалёку от источников, повторял вслух, что это Божья благодать жить здесь независимо, а потому и свободно.
      И потом после купания в источнике, Хозяин летел в избушку, словно на крыльях, едва касаясь сильными ногами земли...
      Я его сопровождал, каждый раз, по пути осматривая и делая метки на "приусадебном хозяйстве", за что Хозяин прозвал меня Завхозом. Я конечно был польщён. Но будучи скромным, не брал сильно в голову, помня как быстро может переменится евонное настроение .
      Вскоре, с Базы приехал Толя Филюшкин, напарник Хозяина. Это был тот хитроватый, лукавый мужичок, с которым я добирался до Базы из города, на грузовике.
      Он звал меня, почему то Фоминым, но я не обижался, так как этот Толя, был мужик неплохой, да и побаивался моего Хозяина после той драки на Базе и после сломанной челюсти бывшего кухонного работника.
      Филюшкин, иногда, чтобы переломить моё к нему равнодушное отношение, подкармливал меня полу копчёной колбасой, но я не очень перед ним расшаркивался, и он это понимал...
      Если честно, то кроме Хозяина там и уважать то некого было - народ какой-то мелкий подобрался...
      Так мы и зажили...
      Хозяин, как только потеплело немного, стал делать зарядку на улице и с каждым днём становился всё спокойнее и веселее...
      Ну а для меня вообще началась лафа.
      На Кавокте, я был ограничен пространством между продуктовой палаткой и домиком, а здесь, мог убегать в любую сторону на километры...
      Был уже синий промороженный май, весенний наст затвердел и ходить по нему, всё равно, что по асфальту бегать...
      Иногда, мы заглядывали с Хозяином в посёлок, в продуктовый магазин и там, я познакомился с разными людьми. Хозяин, вообще-то общительный мужик и потому, там в посёлке, у него завелось много приятелей и даже приятельниц. Хотя, я этого не одобряю...
      Зная способность Хозяина нравиться, когда новые его подружки пытались меня погладить, я совсем не реагировал, им казалось, что я грубый и потому, они меня оставляли в покое...
      Поздней весной мы с Хозяином, нередко, в свободные от дежурства дни, ходили в тайгу и иногда с ночёвками...
      Это конечно был полный кайф...
      Расскажу об одном походе...
      ...Проснулись в тот день рано.
      Я услышал, как Хозяин вылез из своего спальника, оделся, растопил печку и поставив еду на печь разогреваться, начал собираться: осмотрел ружьё, патроны, вынул из кладовки консервы и булку хлеба, отрезал полу копчёной колбасы, взял несколько луковиц, чай, сахар - ну в общем всё, что берут с собой в лес, когда идут на несколько дней.
      Потом я слышал снаружи, через рассохшиеся бревенчатые стены, как звенела ложка, задевая за края алюминиевой чашки. Потом двери отворились и Хозяин вынес мне, часть ещё тёплого супа и большую горбушку хлеба.
      Ночь была хоть и весенняя, но ясная и холодная, поэтому я проголодался и с удовольствием съел всё и даже чашку вылизал.
      Наконец, я увидел через окошко избушки, что Хозяин погасил керосиновую лампу и вышел на улицу уже одетый в походный ватник, с понягой на плечах и с ружьём, торчащим вверх стволами над его головой.
      Я дал Ему понять, что очень рад предстоящему походу, на что Он улыбаясь, как всегда сдержанно ответил: - Ну, ну, не балуй - ласково так, отпихнул меня ногой и мы двинулись, ещё в полной темноте по тропинке, вправо от домика. Я понял по направлению, что мы идём в вершину Муякана...
      Когда поднялись на сопку, начало светать, и Хозяин решил по верхней тропе, обрезать речной изгиб, и поскорее выйти в глухую тайгу, которая начиналась за ручьём впадающим в Муякан с левого борта. Я мотался по кустам высматривая вынюхивая следы, а когда вышли на стрелку - место впадения ручья в реку, насторожился.
      Чуть справа от тропы, пахнуло незнакомым, страшноватым запахом, и в лучах яркого восходящего солнца, я рассмотрел большие, почти круглые следы , тяжело отпечатавшиеся на остатках талого, подмёрзшего за ночь снега.
      Хозяин их не видел, потому что шёл по тропе вдоль реки...
      Я конечно суетиться не стал, но поглядывал по сторонам, в оба...
      Когда солнце поднялось повыше и потеплело, Хозяин, остановился под большим кедром, с толстым слоем мягкой хвои у корней.
      По временам, Он, любуясь тёмно-синим небом над северным, заснежено-белым склоном на противоположной стороне горной долины, развёл костёр из сухих кедровых веток, поставил кипятить чай в котелке, прилёг рядом и стал жарить полу копчёную, ароматную колбаску над огнём.
      От запаха у меня потекли слюнки и Хозяин, будучи в хорошем настроении, оделил меня несколькими пластиками колбаски. Я проглотил её в момент, а потом, делая вид что я наелся, прилёг неподалёку и задремал, чувствуя, как утренний бриз протягивает вдоль реки, с заснеженного верха, в прогреваемый весенним солнцем, широкий низ долины...
      Река шумела в нескольких шагах от нас перескакивая в быстром течении через камни, торчавшие со дна, а золотое солнышко светило во всю мочь...
      Я незаметно задремал, и спохватился, когда Хозяин уже одел на плечи понягу и ткнул меня прикладом: - Фома! Мы вроде как на охоту идём?
      Я был смущён своей забывчивостью и вскочив, побежал вперёд...
      Тут и там через человеческую тропу переходили северные олени и мне казалось, что я могу даже нагнать их в лёжке. Но Хозяин шёл не останавливаясь и я, боясь отстать, каждый раз бросал свежий след на полдороги...
      Солнце поднялось высоко, снег на обочине тропы набух, наполнился влагой. Но у промёрзшей за зиму земли, струйки холодного воздуха, чуть шевелили хвою кедрового стланика, местами спускавшегося с каменистого склона, вплотную к реке.
      В одном месте, на белом, подтаявшем снегу я увидел и учуял большие следы похожие на собачьи, и мне, вновь вдруг стало страшно. Хозяин шёл рядом и остановившись, долго рассматривал следы, а пройдя чуть дальше увидел большие плоские следы лап с когтями...
      - Эге - пробормотал Он - да это же медведь! А волчки видимо за ним ходили... Занятно, занятно!..
      Мне от этого смешанного волчье - медвежьего запаха захотелось бежать куда попало, но я сдержался, помня, что Хозяин меня в беде не бросит...
      Однако держался я рядом с ним, делая вид, что меня интересуют теперь только местные запахи...
      На закате солнца, мы остановились на плоском пятачке берега, поросшем молодым березняком, вперемежку с кустами кедрового стланика.
      Хозяин "развьючился", устало повздыхал, насобирал дров для ночного костра, сварил кашу с тушёнкой, а потом, достав рыболовные снасти отошел недалеко и принялся бросать мушке на течение. Река тут скакала на перекате по камням и монотонно шумела, навевая сон...
      Я лёг рядом с его пропахшей потом и лесом понягой и задремал, видя во сне убегающих по горному склону северных оленей...
      Хозяин вскоре вернулся довольный, хотя, конечно ничего не поймал. Надо честно сказать, что рыбак он был никакой...
      Вернувшись к костру, Он развёл огонь и поев остывшей каши, остатки отдал мне, а сам вскипятил чай, прилёг на подстилку и, наблюдая красивый закат, сменившийся синими, лёгкими сумерками, попивал чаёк, глядя пристально в костёр думал о чём то своём...
      Напротив нас, на вершине хребта, высилась большая скала, с лицевой стороны, словно обрубленная громадным топором. Посередине этой скалы, висело лёгкое облачко и хозяин любуясь этой картинкой, как бы между прочим произнёс: - Наверно, к утру погода поменяется - и глянул в мою сторону.
      Я сделал вид, что сплю...
      Уже в полутьме, он перезарядил стволы картечью, устроился поудобней, развёл костёр побольше и завернувшись в полиэтилен, задремал, изредка приподнимая голову и прислушиваясь...
      Я тоже чуял запах медведя принесённый потоками холодного воздуха откуда то сверху, по течению воды, но был таким усталым, что не нашёл в себе сил подняться и обследовать берег впереди нас...
      После полуночи, поднялся нешуточный ветер. Река заметно громче шумела на перекатах, как всегда бывает перед переменой погоды...
      Проснулся Хозяин часа в четыре ночи. Он собрал прогоревший костёр в кучку, раздул высокое пламя, вскипятил и заварил свежего чаю и без аппетита позавтракал, подрагивая от озноба. Потом, ещё в полутьме, собрал всё в поняжный мешок, приторочил его к поняге и отправился в обратный путь...
      В полутёмном небе неслись тяжёлые серые клочковатые тучи и ветер свистел в зарослях тальника и шумел стланиковой хвоей...
      Я, отдохнув за ночь и чуть размяв ноги, прихватил свежий запах оленей и полез в стланик, через который, стадо оленей прошло на гребень склона, где и залегло.
      Только я кинулся там вдогонку за некрупной оленухой, поднявшейся прямо передо мной из лёжки, как снизу, вдруг бухнул выстрел, а за ним и второй. Я развернулся и сломя голову метнулся к Хозяину.
      Я понимал, что там что-то нехорошее случилось и бежал изо всех сил...
      Позже, я по следам восстановил происшедшее...
      Хозяин шёл по тропе и было уже совсем светло. Когда увидел на тропе клочки серой оленьей шерсти, Он заинтересовался, свернул с тропы, поднялся чуть вверх по склону и увидел серо - коричневую шкуру оленя и торчащие из неё во все стороны полу обглоданные кости, с остатками красного, кровянистого мяса. Тут же, неподалёку, не скрывая своего раздражения прохаживался взад - вперёд медведь, который пришёл доедать задавленного им, несколько дней назад, оленя. По насту они иногда это делают.
      Хозяин не стал стрелять в медведя и выскочил на чистое место, чтобы обезопасить себя от внезапного нападения.
      Но медведь, заметив, что Хозяин в нерешительности отступил, сам решил напасть первым и поднявшись на дыбы пошёл на Хозяина, мотая головой и тряся когтистыми, крупными лапами.
      Ну, Хозяин приложился и выстрелил раз, а потом второй...
      Раненный картечью медведь, - Хозяин, после ночёвки забыл перезарядиться пулями - перевернулся через спину и напуганный, бросился широкими прыжками, наутёк. А тут и я подоспел и бросился за ним...
      Однако, большой медведь летел по тайге как борзая собака и я, заметно отстал от него, хотя и видел мелькание коричневого в зелёном, густом стланике и даже подал Хозяину голос...
      Но вдруг, меня пронзил невольный страх и я остановился, подумав:
      "А что я буду делать, если медведь заляжет под кустом и скараулив меня, кинется? Он ведь меня, в такой чаще задерёт в одно мгновенье...
      Я повернул назад и прибежал к Хозяину, который тоже был взволнован - достал острый охотничий нож, спрятал его за голенище и с ружьём на изготовку, шёл по тропе и осматривал каждый стланиковый куст впереди, опасаясь медвежьей засады...
      И от страшного запаха, меня вновь обуял страх!
      Я двигался как заторможенный, стараясь не терять Хозяина из виду. На него у меня была стопроцентная надёжа!...
      Позже, день распогодился, настроение поднялось, но, когда солнце впервые пробилось сквозь тучи, мы уже подходили к сейсмостанции ...
      
      Прошла неделя и после очередного дежурства, пользуясь хорошей весенней погодой, мы пошли в новый поход, но на сей раз уже вниз по течению, в сторону большой реки Муи...
      С утра, нас с Хозяином. на "Урале", знакомый водила подбросил километров на пятьдесят вперёд, по долине Муякана и там, где дорожная подсыпка закончилась, мы спрыгнули из кузова и под утренним прохладным солнцем, по не растаявшему ещё ночному насту, пошли вперёд, к стрелке, где сливались Муякан и Муя...
      Весна была в самом разгаре, но кругом, особенно в сиверах, лежал белый, белый снег, промерзающий за ночь насквозь и потому, идти было приятно, как по городскому асфальту.
      Перейдя по залитому водой льду, крупный левый приток Муякана, мы остановились на высоком обрывистом берегу и пообедали. Во время обеда, я вдруг снизу, от реки, услыхал мерное потрескивание льда под чьими то копытцами и вскочив, стал озираться.
      А Хозяин, вглядевшись, вдруг проговорил, успокаивая меня: - Я его вижу. Это косуля - самец, с рожками, переходит через реку. Тебе его камни береговые закрывают, да и нет смысла за ним гнаться. Уж очень он далеко...
      Но какой красавец! - прокомментировал Хозяин, а я слыша в его голосе спокойные нотки, снова улёгся под кустик...
      До вечера мы отмахали изрядно и свернув круто вправо, перейдя низинную полоску тайги, вышли на берег реки. Это был ещё Муякан, но долина сузилась и над покрытой льдом рекой, протянулись красивые, крутые и высокие, скалистые берега.
      Вдруг, с промоины, посередине реки, поднялся белый лебедь, и гортанно крича, мимо нас полетел над рекой куда-то вдаль.
      Ишь ты! - воскликнул Хозяин - Одинокий красавец! Наверное подругу свою потерял в перелёте, откуда-нибудь из Англии или Северной Франции. Вот теперь ищет новую любовь, беспокоится. Но где же её здесь найдёшь - он посмотрел вдоль высоких горных гребней вдаль, и вздохнул...
      А я подумал: - Ох как я Тебя понимаю!
      Пройдя ещё немного, увидели на берегу, деревянный охотничий домик - зимовье, где и заночевали в тепле и в довольстве.
      В домике зимой жили охотники, и было всего вдоволь: и крупы и консервов и дров, аккуратно сложенных в поленницу вдоль наружной стены зимовья. Хозяин на ночь запустил меня в домик, покормил кашей с тушенкой и я, как барин, замечательно выспался в тепле и довольстве. Он меня редко так баловал...
      Наутро выступили рано и пройдя немного вдоль реки, вдруг увидели, что из большой скалы, чуть выдающейся над заснеженной землёй, бьёт крупный источник хрустально чистой воды, а ниже по реке, видны были среди льда широкие разводы речного течения.
      Воды из под земли выливалось очень много и когда я попробовал её пить, то она оказалась тёплой. Хозяин вдруг вгляделся в водную глубину и проговорил удивлённо: - Смотри-ка ты! Там ведь окуни красноперые плавают. Да какие крупные! Оказывается рыба и в тёплой воде приспосабливается жить...
      Спустившись ниже по реке мы вышли на большие поляны, с растаявшим уже снегом, разделённые местами сосновыми перелесками...
      И тут я вспугнул с земли капалуху - глухарку. Она с квохтаньем, пролетела по прямой метров сто, и уселась на видном месте, на толстую ветку одинокой сосны, стоявшей поодаль от остальных. Я на махах подскочил под сосну и стал звать Хозяина. Он не спешил, прячась за стволами, подкрался метров на пятьдесят, приложился и бахнул из ружья.
      Капалуха, как скошенная, бамкнулась на мёрзлую землю и подскочив, я пару раз жамкнул ещё теплую птицу, пахнущую брусникой и волчьей ягодой, которая по весне ароматна и сладка.
      Подошёл Хозяин, потрепал меня по шее, похвалил и отрезал от глухарки лапку...
      Именно в такие моменты, я ощущаю, что мы с Хозяином как одно целое - почти что родня...
      Вечером, у костра, Хозяин выпотрошил и ободрал копалуху и сварил такой знатный супец с мясом, что я ещё долго облизывался, после того, как съел объёмистую грудную косточку с остатками мяса на ней....
      Ночь была холодная и Хозяин всё время просыпался и подкладывал в костёр, все новых и новых дров, а под утро, наложив побольше коряг заснул мёртво и его портянки, повешенные на палку сушится, охваченные пламенем сгорели в один момент...
      На рассвете, я проснулся от чувства опасности и вглядевшись в пред утреннюю полутьму, заметил мелькание серых теней за зарослями густого ельника.
      Я невольно зарычал от страха и злобы и Хозяин проснулся...
      Он приподнялся, протёр глаза и сел.
      - Ты чего? - спросил Он и я зарычал вновь, глядя туда, где несколько мгновений назад прошли волки. Хозяин заозирался, встал на ноги, долго вглядывался в том направлении, а потом, вдруг всплеснул руками и проговорил - А мои портянки где?
      Вынув палку из снега, Он долго рассматривал её, и со вздохом произнёс - Были портянки и сплыли.... А потом, помолчав добавил: - Мне всё равно надо просыпаться и выходить...
      Попив чаю, Он из старой мешковины сделал себе портянки, обулся и сдержанно ворча, направился в сторону дома...
      Мы пробыли в тайге, в тот раз, четыре дня и вернулись на сейсмостанцию как раз к дежурству...
      В начале лета на сейсмостанции появилась моя будущая подружка Рита. Её привёл к нам мальчик - школьник, которому родители запретили держать собаку дома, из за беспокойного характера.
      Мой Хозяин согласился взять Риту, и мы стали жить вместе. Рита была небольшого ростика особа, немножко косолапая, но крепко сбитая и шустрая. Если не считать некоторых разногласий во время еды, то Рита была вполне безобидна.
      Но иногда, во время еды, она вдруг начинала есть с моей стороны общей чашки. Я конечно в лоб ложкой ей не мог дать, но всячески возражал, иногда используя ненормативную лексику, или даже переходил к грубым формам воздействия. Хозяин, на мой взгляд излишне остро реагировал на наши разногласия и вмешивался.
      - Ты что же это Фома, малышей обижаешь? Это, с твоей стороны, проявление невоспитанности, как минимум...
      Пытаясь апеллировать к справедливости, я пытался объяснить, что во первых старше, а во вторых вдвое больше, на что Хозяин отвечал, что он и ей поддаст, если нужно, но самосуд устраивать не позволит...
      Однако вскоре, Хозяин завёл для Риты отдельную чашку и всё наладилось.
      Вскоре к нам на сейсмостанцию приехали геологи из Института в котором работал Хозяин и начались весёлые деньки.
      Начальник партии, проводив геологов в поле, вместе с водилой на вездеходе уезжал в посёлок, в магазин, закупал водки и после, устроившись в своей палатке они "квасили" водочку весь день...
      Только к ужину выходили покачиваясь, и стараясь не дышать, навстречу другим членам геологической партии. Хозяину это сразу не понравилось, и он, в вежливой форме дал понять, что выпивка в домике сейсмостанции категорически запрещена, а всё остальное - это дело геологов и их ответственность...
      Однажды Толя, напарник Хозяина по сейсмостанции, откуда то, от знакомых, принёс месячного щенка лайки, и тот стал жить под крыльцом. Дни стояли жаркие и потому, перед ужином, все собирались около кухонного очага, на улице.
      Щенок по кличке Рыжик, всячески домогался моего покровительства и я не возражал, когда он, позволял себе изредка изображать драку. Я конечно, вежливый и люблю детей, и потому делал вид, что Рыжик меня побеждает, валился на землю и щенок начинал трепать меня за шею, которую я ему услужливо подставлял.
      Хозяин на эти игры смотрел с интересом и даже посмеивался, чему я был рад, и продолжал игру. Мне хотелось доставить Ему несколько приятных минут...
      ...Как известно, лето на севере коротко, и вот вскоре, листья на берёзе, под которой был устроен кухонный очаг, пожелтели, геологи, во главе с пьяницей начальником уехали назад, в город и мы вновь остались одни, сами по себе. Толю напарника, забрали на строительство новой сейсмостанции и он прихватил с собой подросшего Рыжика, а мы зажили втроём, в притихшем домике...
      Тут, я должен оговориться, что на сейсмостанции, жили ещё кошка Нюська и котёнок Тимоша, существа безобидные, живущие в доме и редко появлявшиеся на улице...
      Но как-то солнечным утром, Тимоша, заметив полуоткрытую дверь, вышел на крыльцо, под которым, мы с Ритой прятались, отдыхая от мошкары. Когда котёнок, случайно приблизился к входу в наше убежище, Рита на него гавкнула и из дому, вдруг раздался истерический вопль его мамаши, и к нам под крыльцо, ворвалась разъярённая фурия, - кошка Нюська.
      Я уже по моему упоминал, что воспитан хорошо, несмотря на внешнюю неприветливость и потому, не обратил внимания на Тимошу, но эта заполошная Нюся, кидалась на нас с Ритой и мы отругиваясь, беспорядочно отступили в дальний угол, тогда как Нюся, бросалась на нас и норовила поцарапать острыми когтями.
      Услышав шум, Хозяин вышел из дома, и разобравшись в происходящем, вдруг весело засмеялся. Нам же с Ритой было не до смеха.
      Наконец отсмеявшись, Он приказал Нюсе успокоиться, взял ошеломленного Тимошку на руки и унёс его в дом. За ним, свирепо поваркивая, последовала неистовая Нюся.
      Возвратившись, Он осмотрел нас, а меня даже погладил и похвалил: - Хороший Фома! Вежливый пёс и воспитанный! Это он меня псом, иногда называет
      Я конечно "растаял" и был благодарен Хозяину, за выручку из неловкой ситуации. А на Нюсю я не обижался. Что взять с ненормальной истерички?...
      Так вот, время между незаметно шло...
      Однажды, когда мы отдыхали после обеда на крыльце, а Хозяин обрабатывал сейсмограммы внутри дома, из-за поворота дорожки, ведущей к мосту через речку, появился чернявый незнакомец, в безобразно линяющей шубе, с непропорционально длинными усами, за что я его сразу назвал Усачём...
      Мы с Ритой встретили незнакомца негостеприимно, и даже пытались его угнать от домика, но он отбрехивался и мне даже показалось, что он хорошо знает и домик и его окрестности. Я хотел учинить трёпку пришельцу и уже сказал ему, всё что о нём думаю, когда из домика вышел Хозяин.
      Он заинтересованно глянул на Усача и признав в нём бывшую собаку Толи Филюшкина, оставил на сейсмостанции.
      И началась беспорядочная жизнь.
      Раньше я чувствовал себя хозяином и отчасти даже Завхозом сейсмостанции, а тут постоянно под ногами крутился этот Усач, и хотя драк между нами пока не было, но напряжение в отношения чувствовалось. Хозяин делал вид, что не замечает этого и призывал меня, иногда в строгой форме, быть вежливым и гостеприимным.
      Надо отметить в Хозяине его удивительную демократичность. Он всегда говорил, что нельзя делать другому того, что тебе самому не понравилось бы...
      Я долгое время сдерживался...
      И вот, как-то рано утром, мы пошли всей компанией на рыбалку, на Муякан и Усач увязался с нами.
      Когда Хозяин рыбачил на перекате, неподалеку, на берегу я учуял остатки рябчика и в этот момент, на них вдруг стал претендовать и Усач. Я ему этого не мог простить. Нервы мои сдали и я набросился на Усача, свалил его в реку и стал душить. Дело бы кончилось смертоубийством, но Хозяин сквозь шум падающей воды расслышал тонкое повизгивание обессилевшего Усача и разнял нас...
      Я долго ничего не соображал, настолько ярость и жажда крови ударила мне в голову, но потом немного успокоившись, понял, что так даже лучше. И Хозяин не будет сердится и Усач запомнит на будущее, кто в доме хозяин...
      Так и получилось. После этой драки Усач стал себя вести вполне прилично и уступал мне не только дорогу, но и место у чашки кормления...
      Однако с появлением Усача я осознал, как глубоко и крепко я люблю Хозяина. Усач был в общем "мужик" неплохой, но меня мучила ревность, что всегда свидетельствует о большой привязанности.
      И тогда же, я понял, что за Хозяина я готов жизнь отдать, а уж тем более, пожертвовать собой за Его спасение...
      Однако Хозяин, почему то не разделял моего энтузиазма и иногда, весь его вид как бы говорил: - Ещё и петух трижды не пропоёт, как ты откажешься от меня...
      Меня эта недосказанность приводила в негодование, и я только и ждал момента, чтобы доказать ему мою преданность...
      Наступила осень...
      По синему небу, солнышко каталось с утра до вечера; по ночам начались заморозки и комары и мошка вымерзли. Паутинки летали в прозрачном воздухе. На кедрах стали вызревать кедровые шишки...
      В один из таких дней, мы отправились на несколько часов в сторону Муякана, через горный гребень, на плоскотину, что наверху. Хозяин по прежнему работал на сейсмостанции один и не мог уйти в тайгу с ночёвкой.
      Поднявшись на горное плато, заросшее кедровым стлаником, мы попали на "визирку" - узкую просеку, и тут же рядом обнаружили бурундучка, который не успел заскочить в норку и поэтому сидел наверху ветки и верещал от страха. И я, и Рита, и Усач стали на него орать снизу, но подошёл Хозяин, думая, что мы загнали по крайней мере соболя, однако увидев бурундука стал нас стыдить и даже шлёпнул меня по заду приговаривая: - Кажется уже взрослые, а всё бурундуками интересуетесь. Ищите-ка лучше лося или медведя. Вот это будет добыча!
      И мы пристыженные побежали дальше...
      Буквально через пять минут, Усач вдруг прихватил опасный запах и на махах, полетел вперёд...
      Мы с Ритой старались не отставать. Вдруг, впереди в кустах, мелькнуло что-то буро - чёрное и Усач взревев кинулся через кусты, напрямик вдогонку...
      Он оказался храбрым малым. Я увидел, как он набросился на медведя и тот испугавшись, кинулся убегать в сторону нашего Хозяина, который остался на тропе.
      Медведь и преследовавший его Усач оторвались от нас намного. Рита трусила и не спешила преследовать за медведем, а её страх передался мне...
      Когда Усач выгнал медведя на просеку, метрах в тридцати от Хозяина, тот не задумываясь стал стрелять, несмотря на то, что неистовый Усач, вцепился в грудь всплывшего на дыбы медведя и мешал хозяину прицеливаться.
      Усач с воем рвал медведя, а тот в свою очередь драл Усача и кусая его громадными клыками, разевая пасть и захватывая почти всю спину своего преследователя.
      Стоял жуткий вой и рёв и может быть впервые в жизни я струсил. Мы с Ритой топтались на месте около Хозяина и орали во всю глотку. Но когда Хозяин приказал нам атаковать медведя, Рита не рискнула и на меня напал такой страх, что я даже отбежал чуть в сторону от Хозяина...
      Этого, я себе не мог простить всю оставшуюся жизнь. Но и Хозяин проявил нерешительность и вместо того, чтобы подбежать ближе и выстрелить в упор, Он продолжал перезаряжать ружьё и стрелять с одного места...
      Наконец Он попал, медведь взревел, отбросил вцепившегося в него Усача и убежал. Усач постанывая от боли, в искусанном теле побежал за ним, а Хозяин укоризненно глянул в мою сторону и перезарядившись в очередной раз, подошёл к месту сражения...
      По траве были разбросаны клочки медвежьей и собачьей шерсти и разбрызганы капли крови. Когда хозяин осматривал место побоища я, вдруг услышал в чаще, справа, ещё какой-то непонятный треск...
      По кустам, в это время, ломился второй медведь, а у Хозяина уже видимо не осталось зарядов. Он осмотрелся и осторожно пошёл по просеке к дому, озираясь и подгоняя нас...
      Раненный медведь, зло и пронзительно завопил, где то в вершине чащевитого распадка, но мы туда естественно не пошли...
      Возвращались в домик втроём, невесело. Хозяин иногда останавливался и свистел, но Усач не отзывался...
      Не вернулся Усач и ночью...
      Назавтра мы вновь сходили на вчерашнее место, и я даже учуял, как мне показалось, медвежий запах в чаще, но Хозяин туда не полез, да и я не рискнул...
      В общем, мы не нашли ни раненного медведя, ни пропавшего Усача. Меня жёг стыд, за мою трусость и уже никогда больше, я ничего такого не боялся. Стоило мне вспомнить Хозяйский укоризненный взгляд, как я преображался и мне уже было всё равно...
      По возвращению на сейсмостанцию, Хозяин сделал несколько проверочных выстрелов в лист картона и выяснилось, что пули не попали в квадрат метр на метр, с расстояния в двадцать шагов. Хозяин ворчал и говорил, что никогда больше не будет брать в тайгу чужие патроны...
      Через время, на сейсмостанции появилась новая собака, которую Хозяин стал называть Волчком. Это был и статями и окрасом, очень похожий на волка, кобель. Я сразу дал ему понять, кто в доме хозяин, но он похоже и не претендовал ни на что...
      Вскоре мы уже командой, на пять дней ушли в поход, в сторону Белых Озёр. На дворе была осень и заметно похолодало. Белки в окрестной тайге было много, и хозяин сделал пробный отстрел нескольких штук...
      Рита - балованная собачка и любимица Хозяина, когда он сбил первую белку, подскочила к ней первая и схватив в зубы, отбежала чуть в сторонку.
      Я, зная что Хозяин самоуправства не одобряет, предусмотрительно отошёл в стороночку. Волчёк, тоже, как выяснилось был собакой воспитанной. А Рита, пала жертвой своего темперамента...
      Я видел, что Хозяин рассвирепел, но делает вид, что не сердится. Он подзывал Риту с таким видом, словно хотел её угостить шоколадкой. Но я то, на своей шкуре испытал сладость этой "шоколадки" и поэтому внимательно наблюдал за происходящим.
      Рита стояла на краю поляны, положив белку подле себя, а Хозяин, медленно подходил к ней, как то по дуге, всё время сквозь зубы повторяя, якобы ласковым голосом: - Хорошая собачка... Умная... Рита...
      Наконец он приблизился к хулиганке и та доверчиво завиляла хвостом, не чувствуя злой фальши в его голосе...
      И тут он схватил её. Что тут началось?! Хозяин, заорал на весь лес: - Ты что же, дрянная сучка, хозяина не слушаешь. Я тебе говорил нельзя, а ты решила со мной поиграть!
      Тут он прихватил белку правой рукой, держа Риту левой за холку и стал ею бить проказницу по морде, приговаривая: - Это, чтобы наперёд знала, что белок и соболей хватать или драть запрещено...
      Рита взвизгивала, убирала морду от ударов, а Хозяин положив белку на землю, вдруг поднял Риту на воздух и уже уходя, швырнул её вверх, чуть давая её телу подкрутку. Она, визжа от страха, сделала несколько воздушных переворотов и хлопнулась на заснеженную землю, вскочила и отбежала в сторону, соображая где она и что с ней...
      Хозяин потеряв к ней интерес, положил белку в рюкзак и пошёл дальше, а мы пустились разыскивать следующую...
      Когда мы аккуратно облаяли найденную белку с радужно красным, пушистым хвостом , Хозяин не торопясь подошёл, прицелился и выстрелил. Белка упала под дерево, но теперь уже никто из нас не посмел к ней притронутся и Хозяин поднимая пушистого зверька с земли, проворчал: - Ну то-то же. Сейчас вы ведёте себя как воспитанные дети...
      Чуть позже, найдя удобное место, рядом с незамерзающим ручейком, Он развёл большой костёр, пообедал колбасой и запил горячим чаем. Рита подошла к нему, виновато клоня голову к земле и демонстрируя полнейшее повиновение. И Хозяин простил её и погладил по спине. Рита сильно обрадовалась и пробежала вокруг костра несколько весёлых кругов...
      Я всегда знал, что хозяин строг, но справедлив!
      Уже под вечер, мы остановились около металлической вышки, и Хозяин сбросив рюкзак, на землю, взобрался наверх, чтобы обозреть окрестности...
      В это время, Волчок подошёл и прилёг рядом с рюкзаком, явно демонстрируя, что право любить Хозяина и охранять его вещи принадлежит и ему...
      Это был вызов и я возмутившись, кинулся на нахала и закатил ему такую трёпку, что он на всю жизнь запомнил, что быть приближённым к любимому Хозяину - честь, которую надо заслужить...
      Хозяин спустился, внимательно посмотрел на меня, пожалел Волчка, погладил, а ко мне не притронулся. Но думаю, что он хотел показать этим только свою беспристрастность...
      Вечером, я долго лежал у себя под крыльцом и думал, что только с появлением других, я наконец понял, что Хозяин для меня - это Бог, которого я беззаветно и привычно уважаю и преклоняюсь, и к которому я привязан и душой и телом.
      И действительно - пока мы были одни, просто не возникало вопроса, предлога, обдумать моё к нему отношение. И только, когда появился, вначале Усач, а потом и Волчок, я осознал, что и настоящее и будущее моё, связано с Хозяином, и что я могу быть счастлив и спокоен до той поры, пока мы рядом идём по жизни...
      В чём его обаяние? - спрашиваю я себя, и не нахожу ответа.
      - Просто он такой! Бывает строгий, но бывает и ласковый, а иногда и сердитый... Но всё это так естественно...
      И я понимаю, что он нравится всем, потому что не хочет выделяться, потому что считает меня ровней и другом и ценит меня как послушного, так и строптивого - и это подкупает...
      
      ...Осень заканчивалась и на горах уже выпал первый снег. Однажды, к хозяину пришёл его друг - охотник и попросил собак, на пушную охоту. Хозяин, после небольшого раздумья отдал ему и Риту и Волчка, но меня оставил себе - старая дружба - двух новых стоит...
      Чуть погодя, Хозяин вдруг погрустнел, и из обрывков разговоров, я понял, что какие-то неприятности случились в его семье...
      И вот тогда, случилось несчастье!
      Хозяин исчез...
      Проснувшись однажды ранним утром, я вдруг почувствовал, - готовится, что-то неприятное. Из дома доносились звуки каких-то сборов и суеты.
      Затем вышел Хозяин, долго оглаживал меня вздыхая, потом одел ошейник и посадил на цепь...
      Через некоторое время, он вышел на крыльцо с тяжёлым рюкзаком за плечами, простился с Нестором, который жил в домике последнее время и перед тем, как скрыться за большой инструментальной палаткой, остановился и долго смотрел на меня, словно прощаясь.
      У меня заныло внутри. Но я посчитал, что он на денёк уезжает на Базу, за перевал и поэтому повилял в ответ хвостом, но внутри у меня всё вдруг окаменело. Хотелось завыть, но ведь я был уже взрослым и поэтому сдержал себя...
      Я проводил взглядом фигуру Хозяина до дороги и когда он скрылся за гребнем, лёг и загрустил. Нестор вынес мне еду, но есть не хотелось и я к ней не притронулся...
      Прошла ночь и день, я всё больше и больше тосковал и несмотря на уговоры Нестора, к пище не притрагивался...
      На следующее утро, Нестор вздыхая снял с меня ошейник думая, что я не ем оттого, что мне нужно побегать.
      Однако, почувствовав себя свободным, я перешёл на рысь и по памяти, ориентируясь по приметам, направился вдоль дороги в сторону посёлка Ангаракан, куда мы с хозяином возвращались каждый раз после командировок и где располагалась База института...
      К вечеру минуя опасные места, в которых местные хулиганы, пытались меня побить, я пришёл к дверям Базы. У меня было прокушено в этих драках ухо, но я отбился от хулиганов достойно и думаю, что некоторые из них пожалели о своей наглости...
      Вдруг двери отворились и из дома Базы, вышел бывший кухонный работник. Увидев меня, он зло заматерился, видимо вспомнив, как Хозяин сломал ему его дрянную челюсть. Он попробовал меня пнуть, но я отскочил и так зарычал, что этот негодяй испугался и скрылся за дверью...
      Я пролежал около Базы всю ночь, но утром мне стало ясно, что Хозяина и здесь не было...
      Утром я пошёл в сторону продуктового магазина и тут рядом со мной остановилась машина, ГАЗ - 69. Из неё вылез человек, в охотничьей одежде, и ласково приговаривая: - Собачка! Хорошая собачка... подманил меня куском хлеба. Я не ел четверо суток и поэтому аромат хлебной горбушки прельстил меня. И потом, этот человек пах, как мой хозяин - лесом, костром и зимовьем... Я доверчиво потянулся за горбушкой и он немного подсадив меня, подтолкнул в машину - у меня ещё теплилась надежда, что он увезёт меня к Хозяину...
      Мы долго ехали, вначале через посёлок, а потом по тайге. Машина качалась на ухабах просёлочной дороги как на волнах. Наконец, газик остановился и я выпрыгнул, на землю...
      Передо мной стояла лесная избушка, в которую и вошёл мужик - охотник. Он вынес мне поесть, поставил чашку с водой и я напился...
      Потом я лёг и затосковал вновь. Я хотел увидеть Хозяина хотя бы на минутку и сказать ему как я его люблю и как скучаю без него...
      На тайгу опустилась холодная ночь и в воздухе запорхали лёгкие снежинки...
      Я лежал под навесом зимовья, и вдруг такая тоска меня обуяла, что я не сдерживаясь завыл громко и обречённо.
      Через время из зимовья вышел с руганью, мужик и попробовал меня успокоить. Но меня раздирала неизбывная тоска по Хозяину и я выл и выл, пока мужик не вышел вновь, но уже с ружьём и матерясь прицелился в меня...
      Я смотрел ему в глаза и если бы мог, то сказал ему: - Ну стреляй, что же ты медлишь?! Этот выстрел, будет прекращением тоски и боли, которая охватывает меня, когда я думал, что может быть потерял своего любимого Хозяина, навсегда!!!
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      31. 01. 2006 год. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Медвежья травля.
      
      
      
      Было это в Ленинграде, а точнее в Ленинградской области, куда мы с приятелем поехали на электричке, посмотреть медвежью травлю...
      За окнами вагона было белым-бело. Снег не только лежал на полях и в лесу, но снег ещё и шёл, начавшись утром, продолжаясь по свету...
      
      Мы с Юрой сидели в вагоне электрички, а у нас под сиденьем, лежала спокойная, восточносибирская лайка Волга, молодая собачка, которую он купил через общество охотников...
      В обществе был клуб, который назывался "Клуб любителей восточносибирских лаек", где энтузиасты собирали различный материал о своих собаках, делились опытом выращивания и воспитания и занимались натаской лаек, в том числе по медведю...
      В обществе был и специальный егерь, который жил в лесу, километрах в шестидесяти от города и держал в клетке медведя, а в огороженном пространстве и кабана, для притравки собак...
      Пока ехали на электричке, Юра мне рассказал, что этого егеря, "ручной" медведь уже один раз крепко помял и тот, после этого случая лежал какое - то время в больнице.
      Медведь в тот раз был чем-то раздражён, при кормлении набросился на своего благодетеля и стал его катать по клетке, пока на крики жертвы не подоспел помощник и не отогнал медведя ведром воды, опрокинутым ему на голову.
      Медведя этого застрелили, а егерь отлежался и завёл себе нового питомца, медвежонка - медведицу.
      Она вскоре выросла и превратилась в добродушное существо, обожающее своего хозяина. Однако, помня предыдущую катастрофу, егерь уже побаивался медведей и потому был осторожен - недаром говорят, что если вы хотите смерти своему недругу, то подарите ему ручного медведя...
      ... А мне вспомнился мой визит в Кировский лаячий питомник, где смотритель питомника Николай держал годовалую медведицу. Тогда, я подошёл к клетке, долго наблюдал за зверем и это медведице не понравилось.
      Не глядя мне в глаза, она крутила головой из стороны в сторону и вдруг, молниеносно просунула когтистую лапу через железные прутья клетки и попыталась меня схватить.
      Я опешил от неожиданности и медведица, обозлённая неудачной попыткой причинить мне боль, впервые посмотрел прямо на меня и я, прочитал в её глазах ненависть и злобу...
      Меня поразил и напугал этот неспровоцированный всплеск гнева, и качая головой, я рассказал всё это смотрителю, который подошёл к клетке со шваброй, отогнал медведицу в дальний угол и подмёл деревянный пол...
      
      ... Сойдя с электрички, мы долго шли по дорожке, укрытой белым свежим снежком, среди искусственных тополиных насаждений, потом свернули в настоящий лес, переправились через тихую тёмную речку по деревянным шатким мосткам и долго кружили по заснеженному лесу в поисках домика егеря...
      Наконец, мы натолкнулись на высокую глухую изгородь и обойдя её кругом, вышли на дорогу, на которой, на свежевыпавшем снегу были видны следы множество собачьих и человеческих следов.
      Тут, мы услышали совсем неподалёку лай нескольких собак и поняли, что мы недалеко от цели.
      Волга шла с нами на поводке и когда мы вышли на дорогу, то она забеспокоилась, натянула поводок, заоглядывалась и потом, опустив голову, переступая с ноги на ногу долго нюхала воздух, ...
      - Медведя чует - отметил Юра, и я согласно кивнул головой...
      Мы прошли по дороге дальше и вскоре увидели перед собой большую поляну, на середине которой росли две сосны и между ними, была натянута толстая проволока, которую я вначале не заметил.
      Посередине поляны, между этими деревьями, сидел коричнево - чёрный медведь и вокруг, на приличном расстоянии бегали две лайки, судя по размерам - кобель и сучка.
      Лаяли они вяло, словно не веря в опасность хищника, а как они лаяли, так к ним и относилась медведица - она сидела на заду и поглядывала вокруг, не обращая внимания на "ленивых" собачек...
      Волга, увидев и учуяв медведя, ощетинилась, стала словно бы выше ростом и начала рваться с поводка, просяще повизгивая и открывая пасть с белыми зубами и острыми клыками...
      Толстый, бородатый егерь распоряжался травлей.
      - Чья следующая очередь - зычно крикнул он, и из кустов вышел новый хозяин и новая собака...
      Это была молодая крупная лайка- кобель.
      Спущенный хозяином с поводка, он крутил головой, нюхал воздух и несмело подойдя к медведю несколько раз тявкнул, а когда медведица сделала ему навстречу два шага, загремев цепью, кобель отпрянул, словно впервые понял кто перед ним и оглядываясь, отбежал к хозяину.
      Тот тщетно пытался заставить кобеля напасть на медведя, повторяя как заклинание: - Фас! Фас! Возьми его!
      Но кобель опасливо оглядывался и явно не понимал, чего от него хочет и ожидает хозяин...
      К тому времени, мы отошли подальше в кусты, чтобы не беспокоить Волгу которая, не видя медведя, крутила головой и нюхала воздух, глубоко втягивая его чёрными, влажными ноздрями...
      - Запускай следующего - зычно распорядился егерь и на поляну выскочил коричневого цвета кобель, на махах подлетел к медведю и разогнавшись не смог остановиться на снегу, - медведица, сделав короткий выпад навстречу кобелю, ударила его правой лапой и достала. Кобель перевернулся, завизжал упав на снег, а потом вскочил, явно ошарашенный такой быстротой реакции хищника, опустив хвост между ног, отскочил в сторону, и стал лаять зло и яростно...
      "Из этого кобеля будет толк" - подумал я и глянул на Юру, который прокомментировал эпизод:
      - Ишь как разогнался, будто за овечкой гонится. Теперь получил по боку и будет осторожнее...
      Через время бородатый егерь приказал увести кобеля, и на поляну выскочила новая пара...
      - Мы следующие - явно волнуясь, заметил Юра...
      Новые собаки вели себя достойно. Они довольно близко подступили к медведю, лаяли его с двух сторон и тот, разогреваясь, начал бросаться то на одну, то на другую собаку. Цепь звенела, медведь рассерженно рявкал, собаки непрестанно лаяли, кружились вокруг, но всё - таки близко не подходили...
      Наконец наступила очередь Волги.
      Когда Юра, дрожащими от волнениями руками отстегнул поводок, собака с места взяла в карьер, выскочила из кустов на поляну и наметом кинулась к зверю.
      Тот учуял настоящего противника, приготовился. Но Волга, не добежав до медведя двух шагов стала бросаться из стороны в сторону, потом обежала медведя, сделав круг, и при этом яростно лаяла, скаля белые, длинные, острые клыки.
      В какой - то момент, медведь растерявшись не успел повернуться за ней, не среагировал и она молниеносным броском куснула его за зад, вырвав клочок черной шерсти. Медведица рявкнула кинулась за собакой, но та отскочила и атаковала уже с другой стороны.
      "Вот это настоящая сибирская лайка - подумал я. - Конечно в лесу, в тайге, редко встречаются такие ровные широкие поляны и там медведь не сидит на цепи, но всё же..."
      Волга прыгала как резиновая вокруг медведицы, была от неё на расстоянии не более метра, но быстро реагировала на её выпады и вовремя отскакивала назад или в сторону, опережая на мгновение неповоротливую, засидевшуюся в клетке, медведицу.
      Юра с выступившим на щеках румянцем волнения, сам не замечая того, двигался, переступал ногами, повторяя движения своей любимой собачки...
      Медведица между тем устала и тяжело дыша села на снег и только ворочала тяжёлой головой, наблюдая за атакующей собакой.
      "Вот так они, зверовые лайки и должны работать в тайге - думал я, напряжённо вглядываясь в ловкие движения Волги.
      - Посадить зверя, заставить его остановиться на одном месте - вот её охотничья задача. А в это время хозяин - охотник подкрадывается откуда-нибудь из кустов и, прицелившись стреляет по неподвижному, остановленному собакой медведю..."
      Наконец егерь хрипло крикнул: - Хозяин! Забери собаку. А то она Машку мою совсем замотала!.. Видимо, так по домашнему звали медведицу.
      Юра рысью выскочил из кустов, подбежал к Волге и обхватив её за шею дрожащими руками пристегнул к ошейнику поводок...
      ... Следующими к медведице выпустили пару крупных, разномастных кобелей. Они с ходу, накинулись на медведицу и начали её крутить, время от времени доставая острыми зубами - то бок, а то и черные кожаные подошвы, укус за которые особенно болезнен.
      Медведица, постепенно отступая, непрестанно рявкая, старалась поймать собак, но те ловко уворачивались и расположившись с двух сторон, непрестанно двигаясь, довели медведицу до истерики...
      В конце - концов, она прижалась задом к толстому стволу сосны, а кобели, ощетинившись и изредка взлаивая, вытянувшись на пружинистых лапах, остановились на мгновение, словно давая возможность фотографам, запечатлеть этот замечательный момент...
      Это была лучшая пара лаек и я искренне позавидовал их хозяину. С такими собаками можно было не опасаясь ходить по любой, самой дикой тайге...
      По команде егеря, хозяин этого слаженного "дуэта", едва оттащил собак от зверя и все присутствующие невольно зааплодировали - настолько профессионально работали по медведю эти собаки...
      
      ... Вскоре после этого, травля закончилась...
      Небо к тому времени вновь нахмурилось, вокруг потемнело и посыпал мелкий, частый снежок.
      Толстый, бородатый егерь подошёл к медведице, отстегнул цепь от проволоки, привязал к ошейнику медведицы длинную верёвку, перед этим угостив её за работу кусочком сушёного мяса и кусочком сахара.
      Она спокойно дала себя увести - для неё это была уже не первая травля и потому, зверь относился к этому как к работе, за которую причиталось поощрение...
      Снежок тихо падал наполняя воздух порхающими снежинками, а вокруг всё вдруг помрачнело, устало застыло в дремотной, зимней неподвижности...
      И тут, я увидел, рассмотрел, распознал душевным чувством трагическую, почти эпическую картину - процессию из старинной русской жизни, движущуюся мимо нас по дороге...
      Впереди шёл бородатый егерь, неся на плече цепь, замкнутую на ошейнике медведицы.
      За ним на расстоянии нескольких метров брела его усталая "питомица", переваливаясь с боку на бок и загребая когтистыми лапами снег назад и немного внутрь...
      А сзади, держа натянутую верёвку, тоже закреплённую за ошейник, шёл помощник егеря...
      Это шествие продолжалось долго, в полном напряжённом молчании и я подумал, что вот так же, ещё только каких-нибудь лет двести назад, по Руси ходили умельцы с дрессированными медведями, переходя из деревню в деревню, из города в город...
      Там и тогда ручные медведи были частью русской жизни, а сегодня эта процессия воспринималась как некая экзотика, случайно подсмотренная любопытным литератором...
      ... Мне вспомнилась книжка в которой рассказывалось о медвежьих травлях в Москве, ещё в девятнадцатом веке...
      Существовал тогда специально построенный цирк, держали много пойманных и выращенных в неволе медведей.
      Были и собаки, специально выведенные в России.
      Породу эту называли меделянками или медвежьими собаками...
      При большом стечении народа, этих медвежатниц, на специально сделанной арене, травили на медведей и были такие собаки, которые парой, вцепившись в уши медведя, растягивали его на арене, под крики и вой возбуждённой толпы зрителей...
      У меделян была такая хватка, что их отрывали от побеждённых медведей с помощью деревянных клиньев или разливали холодной водой...
      На травлях этих, были нередки случаи, когда медведи убивали нерасторопных собак, хотя эти кровавые происшествия, только подогревали интерес публики...
      Сейчас, конечно, ничего подобного увидеть нельзя, но сегодняшняя медвежья травля, тоже запомнилась мне надолго...
      Чуть позже, мы подошли к домику егеря, посмотрели на клетку медведицы и услышали, как она в ожидании кормёжки раздражённо порыкивала внутри своего "логова".
      Подошедший к ним бородатый егерь, похвалил Волгу, и стал рассказывать, что вырастил медведицу с возраста двух месяцев, и что она к нему сильно привыкла...
      - Я ж её, ещё совсем маленькую, молоком из бутылочки выкармливал. Я для неё и отец и мать, а теперь уже и как доминантный самец. Она меня побаивается и уважает. Это медведица стала для меня как большая собака - засмеялся он хрипло...
      - Прошлое лето у неё первая "течка" началась. А где я ей самца найду? -
      вздохнул он.
      - Вот она и мучилась. Есть перестала, и даже по ночам не переставая, ревела... Я уже к ней в это время боялся в клетку заходить...
      
      ...Пока мы разговаривали с егерем, погода вновь переменилась и на синем небе, проявившемся вдруг среди серой дымки, появилось яркое солнце.
      Мы попрощались с егерем, и пошли назад на станцию. Волга весело бежала рядом с Юрой, а он, на ходу оглаживал её по роскошной длинной и блестящей шерсти, явно гордясь своей любимой собакой...
      А мне, вновь вспомнилась сибирская, осенняя тайга, раннее утро, холодный туман поднимающийся со дна широкой лесистой пади, пригорок, заросший багульником, дерево стоящее на пологом склоне и подле дерева лайка медвежатница, со вздыбившейся шерстью на загривке, с туго завернутым на спину, калачом пушистого хвоста.
      А буквально в метре от собаки, напряжённо вытянувшейся всем телом, стоял некрупный медведишко, тоже с вздыбленной шерстью и тоже в напряжённой позе ожидания нападения собаки.
      Лайка, при приближении человека, которого она услышала уже давно, лаяла злобно и басисто.
      А медведь уже утомлённый борьбой с прилипчивой собакой, изредка мотая головой рявкал, стараясь не двигаться с места. Стоило ему пошевелиться и собака тут же бросалась в атаку и изловчившись кусала мишку за голые кожаные подошвы лап, оставляя на них кровавые ссадины...
      "Вот так в реальности, собаки - медвежатницы держат медведя до прихода хозяина" - думал я, с симпатией поглядывая на Волгу. И про себя решил, что тоже буду заводить восточносибирскую лайку, и конечно попытаюсь натаскать её на медведя...
      
      
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      
      2001 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
       Уголек
      
      
      
      Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно.
      Я возвращался в нашу избушку после утреннего купания в радоновом источнике, и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки Пестря и Рика перешли на рысь и исчезли в кустах, за домом.
      Вскоре, оттуда донеслись какая - то возня и тявканье Рики.
      Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть - что случилось.
      За домом, шагах в тридцати под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель: чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое - где вылезавшей клочьями со спины.
      Увидев меня, пришлая собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке скалила зубы.
      На меня её приветливость не произвела должного впечатления и я, попытался прогнать приблудного пса, но он по-прежнему сохраняя самый дружественный вид, обращался вежливо только ко мне, а в ответ на воинственно - угрожающие позы Пестри - скалил зубы.
      Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции...
      Позже, я вспомнил рассказ бывшего напарника по работе о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию "Тоннельная", из Курумкана - тунгусского посёлка на Северном Байкале. А вспомнив догадался, что чёрная приблудная собака - это Уголёк, так звали эту лайку напарника.
      Уголёк, как выяснилось позже, жил какое - то время вместе с бригадой лесорубов, за двести километров от нашего домика, в глухой тайге, на берегу Муи, и когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем - то.
      Тогда, отважная собака, преодолев двести километров по тайге, появилась на сейсмостанции, то есть в своём первом и родном БАМовском доме.
      Мой напарник, хозяин Уголька, строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...
      У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс, чёрного с белыми пятнами окраса, с тяжелой, угловатой головой, хвостом, загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз и Рика - молоденька собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре - ловкая, хитрая, ласковая.
      Она, несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком - у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей.
      Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство не имеющее границ. За это, ей от меня не один раз доставалось, правда, случалось это тогда, когда любопытство уже переходило в нахальство...
      Собаки тем не менее жили дружно и весело и как-нибудь, в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...
      Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать все, что нам полагалось, однако времени было в обрез, и я прекратил ежедневные прогулки по тайге.
      Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.
      Наконец, у меня в избушке остановились гости - гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.
      Гости остались домовничать, а я, собрав по полкам непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить что-либо существенное на этой прогулке, отправился в тайгу налегке ...
      Была середина сентября - золотая пора в Северном Забайкалье, - время тёплой и одновременно свежей, без духоты, осени. Мошка и комары, прибитые утренними заморозками, переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза, и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.
      Одним словом - это был пир для души, для зрения, для слуха. Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто - красно - зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...
      Идти было не жарко, и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье, по узенькой лесной тропке, вышел на визирку, - узкую лесоустроительную просеку и остановился, уже наверху горы.
      Здесь, во всю пекло солнце и вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, по горным отрогам, непроходимой тайгой. Где - то за склоном, на востоке от меня скрывалась шумная, сине - холодная река, а здесь, на неровной плоскотине, кое - где из зарослей тёмно-зелёного стланика торчали коричнево - серые скалы - останцы.
      Я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами широкой речной долины, внизу, под горой.
      Визирка, пересекала потайной ключик, струившийся по каменистому ложу отражая солнечный закат, поднималась чуть в гору, и там, делая поворот на девяносто градусов, продолжалась уже на юг.
      Собаки, прошлёпав по воде прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике, хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки...
      Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё-таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья, одновременно...
      Здесь, на высоте, воздух чист и прозрачен, солнце светит ласково и открыто, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг.
      Слева, за речной долиной поднимались крутые отроги Северо-Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке, видны были далёкие, скалистые вершины Муйского хребта.
      И я, радуясь сегодняшнему походу, чувствовал себя как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной, но обычной в жизни суеты и волнений...
      Слева от меня, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики, басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри, размеренный и звонкий лай Уголька...
      Я заторопился, продираясь почти наощупь, среди зелено-хвойной, пушисто - пахучей бахромы стланика.
      Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, я увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак, суетящихся под длинной веткой, на вершине которой сидел испуганный, серо-полосатый зверёк.
      При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой, задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент, бурундучёк молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.
      Возбуждение собак достигло предела. Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро, быстро двигая лапами, закопались в глинисто - каменистую почву, только песок полетел по сторонам...
      Я разобравшись в происходящем, пожурил за детское легкомыслие великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю. Ведь охота и гоньба бурундуков - это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки...
      - Ну, хорошо - увещевал я их - этой глупой девчонке Рике можно простить
      лай и погоню за бурундучком...
      Но вам то, уже не один год отроду!
      - Нет, нет Друзья! Стыдно быть такими легкомысленными!..
      Уголёк и Пестря, понурившись стояли, слушая выговор. Их возбуждение, вызванное погоней за полосатым зверьком, прошло. Они, презирая себя, отошли от Рики и не скрывая стыда и разочарования, удалились в чащу, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь...
      Однако, успел пройти от силы сто шагов, когда, уже издалека, раздался частый злой лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, так далеко это было от меня...
      Однако, ни Пестри, ни Рики, ни Уголька не было видно вокруг.
      Пока я размышлял, кто бы это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...
      Я остановился, привставая на цыпочки, стал смотреть поверх зелени вершин стланика, и мне показалось, что вдалеке мелькает, что-то большое и тёмное.
      Мелькание приближалось и метров со ста, уже хорошо был виден чёрный силуэт, бегущий по чаще в мою сторону...
      Я взволнованно подумал, что это сохатый, но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, понял, что это медведь...
      Он летел, стлался, над высокими, полутораметровыми ветками стланика, подминая их под себя, как траву...
      Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями. Потом, не таясь, громко щёлкнув замками, переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился!
      Медведь, на всём скаку вылетел на просеку, метрах в тридцати от меня и я, прицелившись, автоматически нажал на курок!
      Сухой треск выстрела обежал окрестности и оттолкнувшись от скал, вернулся эхом, утратившим чёткость реальности...
      Медведь всплыл, вздыбился над просекой и повернулся ко мне грудью - он увидел меня!
      Тут, из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя!
      Завязалась ожесточённая борьба...
      Медведь стоял на задних лапах согнув спину и силился оторвать от себя собаку, отдирая её и клыками, и когтями. Длинная, коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами, в такт движению мышц и отливала на закатном солнце, золотыми отблесками...
      Уголек, беспрестанно визжа дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, драть того зубами и когтями лап. Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую бельё на стиральной, доске в деревянном корыте.
      Тут я очнулся, вскинул ружьё и сразу же его опустил. В стволах остался лишь один заряд и я не хотел рисковать.
      В случае второго неудачного выстрела, медведь смог бы кинуться на меня и я не успевал бы перезарядить ружьё!
      Я тут же решил, что из левого ствола буду стрелять только в упор, торопясь вынул стреляную гильзу из правого ствола и перезарядившись, вновь приложился, целя в голову медведя...
      Я боялся попасть в Уголька и потому наверное промазал и вторым, и третьим выстрелом...
      В это время, Пестря и Рика топтались шагах в пятнадцати от медведя, суматошно и испуганно лаяли вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты...
      Я зло крикнул на них, но собаки не сдвинулись вперёд ни на метр.
      После третьего выстрела над стволом, искажая прицел, стали подниматься струйки горячего воздуха. В запасе оставалась ещё одна пуля...
      Если бы я верил в бога, то перекрестился бы, вкладывая её в ствол...
      Вскинув ружьё, помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...
      После выстрела, я услышал шлепок, звук попадания пули в тело зверя, но медведь продолжал всё так же месить когтистыми лапами, рыкающего уже только по временам, Уголька.
      Струйки горячего воздуха над прицельной планкой искажали силуэты дерущихся медведя и собаки, Наконец зверь оторвал вцепившегося пса, бросил его на землю, развернулся и рявкнув, исчез в чаще...
      Казалось, всё закончилось...
      Держа ружьё на изготовку, я осторожно подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.
      Я рассматривал следы, когда из кустов появился Уголёк!
      Подошёл ко мне и сразу лёг на землю.
      Я осмотрел его. Отважный пёс тяжело дышал, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь, разевая свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки и кусая его, заслюнявил собачью спину...
      Я погладил Уголька и тот, со стоном лёг на бок облизывая места, на теле, из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены оставлены медведем кусающим собаку за живот, что зверь повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие...
      В это время, уже далеко в вершине распадка, страшным яростным воплем с визгливыми металлическими нотками, проревел медведь.
      Уголек, встрепенувшись, постанывая встал и, не обращая внимания на мои ласковые уговоры остаться, пошатываясь исчез в зарослях стланика, направляясь в сторону убежавшего медведя...
      Больше я его никогда не видел!
      На этом неприятности для меня не кончились.
      Пестря и Рика, держась вместе, отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки невдалеке от меня.
      А метрах в тридцати, уже с другой стороны просеки, то приближаясь то удаляясь, треща валежником ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.
      "Да сколько же вас здесь? - в отчаянии подумал я и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: - Ищи! Ищи!..
      Сильный драчун Пестря и шустрая Рика, испуганно жались к моим ногам, не желая нападать на второго медведя...
      Постояв ещё минут пять, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, стал возвращаться.
      ... Более часа я шёл, осторожно преодолевая расстояние до тропы, с которой перешёл на визирку.
      Напружинившись, чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я, озираясь по сторонам пробирался вперёд...
      И лишь выйдя на тропу, заторопился, почти побежал вниз к избушке...
      У сейсмостанции, неожиданно встретил своего гостя и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и, не вдаваясь в подробности, прошёл в дом.
      Почему я промолчал?
      Наверное, потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной, было то, что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку с медведем!
      ...Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял пулю по фанерной цели, из той же партии патронов которая была со мной в тот день. И не попал в лист размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов...
      - С такими патронами, можно было и в амбар промазать - ворчал я недовольно. Так обычно шутят неудачливые охотники.
      Я ждал Уголька, но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Не пришёл больше никогда...
      Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор. Но дело было сделано и оставалось только сожалеть об упущенной возможности и корить себя за трусость!
      ... Назавтра, выбрав время, я сходил вновь к месту кровавой схватки, разыскивая Уголька, заставляя собак искать следы раненного медведя.
      Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня - "чистила шпоры", как говорят собачники.
      Я подозревал тогда и так думаю сейчас, что раненный зверь, всё - таки задрал неистового Уголька и сам умер, забившись в чащу.
      Но это лишь мои предположения...
      Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз, заново переживая разочарование и обиду...
      Для себя я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль.
      Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, не встретишь неожиданного медведя...
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      
      
      1980 - е. Ленинград. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
       Жучок
      
      
      
      
      
      Первый раз Андрей увидел Жучка, будучи в гостях у Дмитрия Ивановича, бывшего учителя физкультуры, который к тому же был охотником - любителем.
      -Ты знаешь - хвастался он, - я тебе сейчас покажу классную собаку, которую мне подарил знакомый охотник, из таёжной деревни.
      Он повёл Андрея в сарай и включив там свет, подозвал собаку. Это оказалась, немножко боязливая, чёрная молодая лайка, месяцев шести отроду, небольшая ростиком, но складная и аккуратная.
      Разглядев Жучка поближе, Андрей заметил, что от долгого сидения взаперти, у собаки ослабли лапы и передние чуть развернулись наружу...
      Пожалев собачку, Андрей попросил у Дмитрия Ивановича разрешения, по временам брать Жучка с собою на охоту, и тот согласился...
      Так Жучок стал очередным спутником Андрея, в его лесных походах...
      ... Однажды, уже по снегу, Андрей решил сходить на дальний водораздел, за деревней Ерши, где он хотел посмотреть косуль, которых по рассказам приятелей там было множество.
      Зайдя за Жучком, он отыскал ключ от сарая, спрятанный Дмитрием Ивановичем под крышу, в условленном месте, открыл навесной замок и обрадованный Жучок, выскочил из сарая, сделал несколько радостных кругов вокруг Андрея, а немного успокоившись, позволил новому хозяину взять себя на поводок.
      Выйдя за город, Андрей отпустил собаку и двинулся в направлении синеющего вдалеке высокого водораздельного хребта, километрах в пятнадцати впереди...
      Преодолев широкую долину речки Каи, охотник вышел на склон пологого холма и пройдя березняки растущие на месте бывших вырубок, углубился в настоящую тайгу, постепенно поднимающуюся к вершине водораздельного хребтика.
      В одном месте Жучок, беспокойно засуетился, перешёл на галоп, сделал проверочный круг, а потом, подбежав к крупной сосне, поднял морду и стал ровно и звонко лаять: - Гав, Гав, Гав...
      Андрей ускорил шаги и подойдя под дерево, увидел на стволе под самой вершиной жёлтое пятно - это был крупный колонок, загнанный Жучком на дерево. Андрей не торопясь сбросил рюкзак, снял с плеча ружьё и прицелившись, сбил колонка...
      Прикрикнув на возбуждённого Жучка, пытающегося завладеть добычей, он поднял зверька рассмотрел его и свернув, положил в рюкзак, похвалив свою собаку за расторопность.
      Позже, разбираясь в следах, метрах в двадцати от сосны, на которой сидел колонок, охотник нашёл мертвого полузамерзшего глухаря, которого этот зверёк скрал на земле и вцепившись в шею прокусил её и умертвил птицу, по размерам, превосходящую колонка в несколько раз.
      Маленький хищник, как раз лакомился глухарятиной, когда Жучок нашёл его по следу, и загнал на дерево...
      Таким образом, одним выстрелом, благодаря смышленой собачке, хозяин добыл и колонка и глухаря...
      ... В следующий поход, Андрей отправился на Олу, в зимовье, стоящее в устье пади Чащевитой.
      Место было удобным, потому что из этого зимовья можно было ходить по окрестностям во все стороны на многие километры, и везде была глухая тайга, полная зверем и замечательными видами, открывающимися на каждом повороте и снизу вверх, и сверху вниз...
      Зимовье, срубили неизвестные любители леса, а потом по каким-то причинам перестали в него ходить...
      Добираться до него можно было разными путями. Один путь начинался на мысу, выдающемся в водохранилище, в начале Курминского многокилометрового залива и проходил по гребневой зарастающей дороге, а в последней четверти, спускался по правому борту длинной долины.
      Второй путь, был немного длиннее, но можно было доплыть до Турбазы на рейсовом судне на воздушной подушке, а оттуда, обогнув вершину Курминского залива, заходить по долине речки Ола.
      Напротив того места, где Ола раздваивалась, и приток уходил вправо, в сторону заброшенного посёлка и располагалось зимовье, спрятанное среди зарослей ольхи и молодых ёлок.
      Путь от зимовья, в вершину Олы, начинался с перехода через широкое болото, на ближнем берегу которого и стояла избушка.
      Андрей, через какое - то время, сделал это зимовье своей базой, и живал в нём подолгу и с большим удовольствием...
      В этом таёжном домике он отдыхал от городской суеты и семейных неприятностей, и главное отсыпался в тишине и покое, часто во сне, видя весёлые добрые истории просыпался по утрам с улыбкой...
      ... Однажды, поздней осенью, он возвращался из вершины Олы, с левого её берега и сильно припозднился.
      Он спешил, но тяжёлый рюкзак с камедью давил на плечи и Андрей опаздывал. В те времена, он зарабатывал себе на жизнь, сбором камеди - застывшего в дуплах крупных деревьев лиственничного "сока", который в городе, сдавал на вес, в заготконтору и получал приличные деньги...
      ...Сумерки сменились полной темнотой, когда запоздавший охотник вышел к берегу последнего болота, за которым на мысу, стояло зимовье.
      Но темнота уже наступила такая, что не видно было вытянутой собственной руки.
      Жучок, хорошо зная дорогу, убежал вперёд и Андрей, щупая ногой землю, определяя началось ли болото, понял, что даже если он удачно перейдёт болото, найти зимовье ему будет очень трудно - внятной тропы, к избушке через болото, не существовало...
      Наконец он решился и сделал первый шаг...
      Человек, по внутреннему чутью держал направление, изредка попадая в густой кустарник и стараясь придерживаться взятого направления.
      Иногда, охотник зацепившись за невидимые кусты на кочках, ворочаясь как медведь, выбирался из одних кустов, чтобы ввалиться в новые...
      Вскоре, под ногами, он почувствовал сухую землю, остановился, не зная, где он находится по отношению к зимовью.
      Кругом стояла холодная, напряжённая тьма.
      И тут его осенило! Он несколько раз свистнул и через минуту, услышал потрескивание кустов и в его руку ткнулся холодный нос Жучка.
      - Ага, милый,- бормотал хозяин, - ты то мне и нужен!
      ...Держа Жучка за гриву одной рукой, а другой снимая с ружья ремень, этим ремнём, Андрей обвязал шею Жучка, и приговаривая: - Домой! Домой! - осторожно ступая, направился за идущей в темноте, собакой...
      Через пять минут, он был у зимовья и наклонившись, отпуская собаку с импровизированного поводка, поцеловал своего питомца в нос...
      Если бы не Жучок, то пришлось бы охотнику, ночевать в ста пятидесяти шагах от тёплого и сухого зимовья, на земле, да ещё без дров. А ведь была осень и температура по ночам опускалась до минус пяти...
      Жучок со временем вырос в справную собачку среднего роста, чёрной масти, с карими яркими, умными глазами, и хорошим характером - спокойным, дружелюбным, покладистым...
      От своих деревенских предков он унаследовал охотничьи повадки, и с ним, в лесу, Андрею было спокойно и приятно...
      Как - то в ту же осень, он с Жучком возвращался из Ольского зимовья, домой...
      Катера, уже перестали ходить по водохранилищу из-за наступивших морозов и Андрей выбирался из тайги с рюкзаком камеди за плечами, прямиком, минуя залив, по лесной дороге до тракта, а потом по нему, уже до самого дома...
      Было часов двенадцать дня и с серого, затянутого тучами неба редкими хлопьями падал холодный снег.
      Миновав долину реки Курминки, охотник уже порядочно устал и шел сцепив зубы, как говорят "на терпении".
      Поднявшись на крутой склон левого берега долины, он заметно сбавил скорость, и Жучок убежал далеко вперёд...
      Проходя по лесной дороге, в густом сосняке, Андрей где-то впереди, услышал сердитый лай Жучка и понял, что собака лает на крупного зверя.
      Он со вздохом облегчения скинул рюкзак, оставил его на дороге и быстро, с ружьём наизготовку, зашагал навстречу лаю...
      Подойдя ближе, охотник по звуку определил, что Жучок лает кого -то внизу, в широкой овальной промоине, заросшей кустарником и молодыми сосновыми деревьями.
      Подкравшись к краю дороги, Андрей через поросший высокой высохшей травой бортик оврага заглянул вниз и увидел чёрного Жучка с вздыбленной на загривке шерстью, а проследив направление, в котором безостановочно лаяла собака, всмотревшись, различил заднюю часть тела крупного секача - кабана, неподвижно стоящего за толстой сосной и наблюдающего за назойливой, но вежливо лающей собачкой.
      У Андрея от волнения задрожали руки и чтобы не промахнуться, он приставил стволы ружья к берёзе, растущей на краю дороги, тщательно выцелил зверя в начало лопатки - остальная часть туловища и голова были заслонены сосной, и спустил курок.
      После грянувшего выстрела, кабан выскочил из укрытия и подволакивая зад, треща кустами, помчался чащей вниз, в распадок. Жучок галопом бросился за ним!
      Андрей разочарованно вздохнул и тут снова услышал лай собаки ещё более яростный и призывный...
      - Я его ранил, - рассуждал охотник перезаряжаясь и спускаясь в овраг, на дне которого уже лежал тонкий слой подмёрзшего снега...
      Выйдя на следы кабана, летевшего по кустам намётом, он увидел на снегу следы крови, которой чем дальше кабан убегал, тем больше из него выливалось.
      - Значит, я ранил его тяжело - бормотал Андрей, по привычке разговаривая сам с собой - и мне надо быть очень осторожным...
      Пройдя метров двести, выйдя на перекрёсток, где овраг по которому он шёл, встретился, с перпендикулярно спускающейся к реке, широкой лесной долиной.
      Там, он увидел Жучка, возбуждённо перебегающего с места на место и в центре, по радиусу этих перебежек увидел торчащую из кустов клинообразную голову большого кабана.
      По двигающимся ушам зверя охотник определил, что тот ещё жив, но передвигаться уже не может - иначе он не стал бы дожидаться охотника здесь, на открытом пространстве.
      Андрей разволновался, но тщательно выцелил эту большую чёрную голову, с свирепыми маленькими глазками и выстрелил. Голова ткнулась в снег и замерла.
      Жучок вздыбив шерсть осторожно кругами приблизился к кабану и наконец решившись, куснул его за шерстистый зад и отскочил. Кабан лежал по - прежнему, неподвижно... Он был мёртв...
      Эту кабанятину, семья Андрея ела несколько месяцев и жена даже зауважала его, как охотника, хвастаясь удачей мужа своим подружкам. Времена были голодные, а кабанчик весил не мене ста килограмм...
      
      Наступила морозная, снежная зима...
      Раз в две недели, Андрей собирал рюкзак, заполнял его продуктами, какие ещё можно было купить в опустевших продовольственных магазинах, и отправлялся в лес, в своё любимое зимовье на Оле.
      До него, от городского дома Андрея, стоявшего на городской окраине, ходу было не менее сорока километров, и потому, приходил охотник в лесной домик уже в сумерках.
      Но даже если он задерживался и наступала ночь, то снег, отражая звездное небо, давал достаточно света чтобы не заблудиться.
      И всегда, в этих походах, его сопровождал верный друг- Жучок...
      Однажды, уже в декабре, в очередной свой поход за камедью, Андрей, выдя из зимовья поутру, направился в сторону вершины Олы, по левому её берегу.
      Выйдя из избушки на рассвете, он перешёл речку в узком месте болотистой долины и по старому "зимнику", пробитому лет пятьдесят назад сразу после войны, направился на восток, в сторону далёкого водораздельного хребта, отделяющего Олу от долины Аланки.
      Давным-давно, в этом районе были охотничьи угодья, и кто -то из его знакомых, рассказывал, что в одной из загонных охот на копытных, охотники нашли старую медвежью берлогу.
      Сам Андрей, ещё летом, несколько раз встречал здесь следы медведей жирующих на ягодниках смородины, растущих в тенистых сырых болотцах вдоль течения речки, и в малинниках, которые поднимались колючей стеной на месте бывших складов леса, заготовленных пленными японцами сразу после войны
      Здесь, по рассказам старожилов, был большой лагерь военнопленных и они рубили лес вдоль берега реки Ангары.
      Однако, сейчас была уже глубокая зима с сильными морозами и встретить здесь медведя, кроме может быть медведя-шатуна, было невозможно...
      Перейдя незамерзающий ручей, охотник с собакой свернули направо, в широкий пологий распадок и начали подъём на гребень.
      Не доходя до вершины таёжного хребтика, идущего параллельно речке, Жучок вдруг заволновался - шерсть у него на загривке поднялась дыбом и он начал бегать быстрыми кругами, что -то вынюхивая и вслушиваясь в звуки, слышные только ему...
      Наконец, он, словно увидев крупного зверя, уставился в одну точку, и стал яростно лаять, изредка коротко взглядывая на хозяина, словно хотел ему сказать: - Ты видишь! Он там!..
      Андрей смотрел, слушал, но ничего не мог понять, пока вдруг на снежном увале, куда смотрел Жучок, увидел непонятные крупные следы, которые никуда не вели!
      У них, просто не было начала, но не было и продолжения?!
      Прошло несколько минут, пока Андрей вдруг понял, догадался, что его собака лает на берлогу и что медведь сидит тут, в норе, в двадцати шагах от него и что это его большие следы!..
      Шепотом подозвав разгорячившегося Жучка, он примкнул его на поводок и осторожно ступая, оглядываясь поминутно, увёл собаку от берлоги, не забыв сделать на крупной кедринке, большую затесь топором...
      Так Андрей с Жучком нашли свою первую берлогу...
      К этой берлоге они приехали вместе с опытным медвежатником, добыли зверя и Жучок впервые куснул, уже мёртвого медведя за гачи, несмотря на страшный запах, которым пугал молодую собаку это опасный хищник...
      Но это уже другой рассказ!
      ...Андрей, теперь, почти как профессионал, ходя по тайге, питался и жил "со своего ружья", чем конечно гордился и вызывал зависть у своих знакомых, охотников любителей...
      Дружба между человеком и собакой после этого случая укрепилась, и Жучок чувствовал себя почти равноправным членом семьи Андрея, хотя по-прежнему жил в сарае у Дмитрия Ивановича.
      Медвежью шкуру, Андрей отдал выделывать ему же, и получил её через две недели чистую, лоснящуюся коричневым блеском, с чёрными, словно пластиковыми когтями на лапах и белой мездрой, проваренной в кислотном растворе...
      Взамен, Андрей отдал Дмитрию Ивановичу медвежью желчь, которой тот лечился от каких - то лёгочных недомоганий. Желчь весила всего граммов тридцать, но цена её, на чёрном рынке была буквально на вес золота...
      
      ... Незаметно подошла весна. В один из походов, в любимое зимовье, Андрей, проходя вечером по берегу ближнего болота, вспугнул с земли парочку глухарей и решил поутру сходить на ток.
      Проснувшись ещё затемно, он долго ворочался на нарах, и, наконец, растопив печку и вскипятив чаю, напился горячего и крепкого ароматного напитка, запер, заманив в избушку Жучка, и пошёл на токовище.
      Перейдя болото, Андрей остановился на краю невысокой гривки и долго слушал,- не затэкает ли токующий глухарь - петух?
      Тайга насторожённо молчала...
      Напрягая слух, Андрей крутил, головой пытаясь уловить знакомые звуки токующего глухаря.
      Иногда ему казалось, что он слышит повторяющиеся костяные "трели" поющего петуха, где - то вдалеке, но пройдя чуть вперёд, понимал, что это ветерок шуршал отделившейся от соснового ствола пластинкой коры.
      Слух у охотника был острый...
      Уже рассвело, когда, пройдя в нетерпении метров триста по краю гривки, Андрей отчётливо услышал тэканье, а вслед - и точение...
      Остальное уже было делом техники - Андрей умело подскакал под песню к разгоревшемуся от страсти и азарта петуху, долго наблюдал за ним и наконец выстрелил и добыл его.
      Но главное, что охотник увидел рассматривая поющего глухаря, что он перекликается с другими глухарями, токующими на другом берегу Олы, метрах в трёхстах от этой гривки...
      Так Андрей неожиданно нашёл большой глухариный ток, который никто из других охотников не знал...
      Обиженный Жучок, на всё утро оставленный в зимовье, конечно, обрадовался возвратившемуся хозяину, тотчас забыл обиду, и с хрустом съел глухариные лапки, которыми хозяин поощрил его за спокойное поведение и послушание...
      ... Лето пробежало незаметно. В Сибири оно продолжается около трёх месяцев и за это время, природа успевает отойти от зимнего "обморока", расцвести, вырастить плоды и порадоваться этим плодам...
      В эти, замечательно красивые осенние дни, Андрей успел сходить на Байкал, через прибрежные хребты, вид с которых в обе стороны: и на Байкал и на Ангарское водохранилище, открывается замечательный.
      Склоны таёжных хребтов покрыты разноцветьем увядающих трав и лиственных деревьев и горные хребты, окружающие байкальскую котловину, сверкают серебряной белизной на фоне этого многоцветья и глубокого чистого, темно - синего неба.
      Воздух наполнен грустными ароматами увядания, а от заснеженных вершин, в прозрачные ранние утра, уже веет холодком.
      По дороге на Байкал, ночевали в недавно срубленном зимовье, а когда утром тронулись в дальнейший путь, то Жучок чуть опережая хозяина свернул за поворот лесной дороги, оттуда раздалось хлопанье крыльев и когда Андрей вывернул из - за развесистого куста, то Жучок уже держал в зубах красиво окрашенную серо - оранжевую капалуху-глухарку. Андрей похвалил расторопную собачку и продолжил путь...
      Вечером, он остановившись на ночлег на красивой, сухой, поросшей редким сосняком, речной косе, развёл большой костёр и сварил вкусный суп из глухарятины, половину которого, "за заслуги", скормил своей смышлёной собаке...
      Утром, Андрей долго спускался с Прибайкальского хребта к берегу озера, постоянно сверяясь с картой и всё-таки пришлось несколько раз брести по речке, потому что берега вздымались со всех сторон непроходимым скалистым ущельем.
      Наконец уставший, он вышел к небольшому станционному посёлку на Старо - Байкальской железной дороге и постучался в первую встреченную избу. Открыл незапертую дверь молодой парень и узнав, что Андрей с Жучком пришли через перевал из города, пригласил в дом.
      Жучка, пришлось привязать на поводок в коридоре, потому, что поселковые беспривязные собаки, собрались в стаю и хотели разобраться с чужаком, вдруг появившимся на их территории.
      Местные собаки - лайки, показались Андрею удивительно чистыми, и он сам себе объяснил это необычайной чистотой и прозрачностью здешнего воздуха и совершенным отсутствием пыли...
      Действительно, горный хребет Хамар - Дабан, на противоположной стороне озера, до которого было километров шестьдесят, казался, словно вырезанным из куска скалы с вкраплениями сверкающего хрусталя, и видны были мельчайшие подробности горного рельефа.
      На солнце закате, горы, подсвеченные сзади, казались некоей громадной театральной декорацией, а темно-синяя вода, лежала хрустальным монолитом между берегом и стеной гор, с синими снежными тенями, у остроконечных вершин и горных пиков трёхкилометровой высоты, ...
      Молодой парень встретивший Максима, оказался местным егерем, приехавшим сюда всего несколько лет назад из Европейской части России. Он до сих пор восхищался красотами Байкала, дикой природой вокруг и нашёл в лице Андрея понимающего слушателя.
      Сидя за чаем, после ужина, который приготовил хозяин сварив замечательно вкусную похлёбку из тушенки со свежей картошкой, они долго разговаривали. Когда Андрей, перед сном, вышел на крылечко дома, то увидел над головой тёмное небо с широкой серебряной полосой Млечного пути через весь небосвод, обсыпанный мельчайшей звёздной пылью.
      А вдали, на той стороне Байкала, громадными силуэтными привидениями прорисовывались далёкие снежные вершины гор Хамар-Дабана...
      Рано поутру, держа Жучка на поводке, простившись с гостеприимным егерем, Андрей зашагал на север и проделал весь обратный путь в два дня...
      
      ...И снова пришла зима...
      В самые морозы, Андрей несколько дней жил в деревне, превратившейся со временем в дачный посёлок, в большой даче своего знакомого, на берегу водохранилища...
      А в леса ходил на большой залив с бурятским названием Калей.
      Здесь, он набрёл на следы здоровенного кабана - секача и решил заняться им завтра, с утра пораньше...
      Выйдя из дома на восходе ало - дымного, морозного солнца, он за два часа прошёл по неглубокому снегу километров восемь, а выйдя на следы секача, подозвал Жучка, стал его науськивать повторяя тревожным шёпотом: - Ищи! Ищи! - и сам пробежал несколько метров по кабаньему следу.
      Жучок "завёлся с пол-оборота"!
      Он активно взял след и на галопе исчез в лесу, оставляя после себя, на прыжках, ямки следов на снегу. Вскоре неподалёку, на гривке же, раздался его сердитый лай. Андрей зарядил двустволку пулей и крупной картечью и пошёл по следам собаки.
      Пройдя метров двести, охотник вышел на открытое место и увидел впереди себя, всего в ста шагах, деловито и размеренно лающего Жучка, а метрах в пятнадцати от него, крупного секача, спокойно разрывающего снег круглым пятаком носа и что - то жующего деловито и неспешно.
      Когда кабану надоедал спокойный и размеренный лай собаки, он срываясь с места и как танк, бросался в сторону Жучка, а тот быстро убегал в сторону. После неудачной попытки поймать собаку на клык, кабан возвращался к кормёжке.
      А Жучок, вновь принимался лаять, изредка поворачивая голову в сторону Андрея, словно приглашая хозяина к активным действиям. Кабан на человека не обращал внимания и продолжал кормиться...
      Переходя с места на место по несколько шагов, Андрей подрагивая от волнения, приблизился к секачу метров на шестьдесят и прицелившись под мерный, успокаивающий лай Жука, выстрелил в широкий и толстый кабаний бок.
      Пуля, с треском пробила лопатку и позже, при разделке зверя, Андрей увидел, что она, уже на излёте, попала в край сердца.
      Кабан, после выстрела, словно споткнувшись упал на передние ноги, потом вскочил, постоял некоторое время пошатываясь и снова, уже плашмя, упал в пушистый белый снег...
      ... Дело было сделано...
      Сидя вечером в просторном, деревянном доме, на кухне, Андрей жарил кабанятину и кормил самыми аппетитными кусочками мяса, разомлевшего и полусонного, объевшегося героя кабаньей охоты - Жучка.
      Мясо почти двухсоткилограммового секача пришлось вывозить из леса на машине...
      ...Когда Гена, его давний приятель и охотник узнал, что Андрей с Жучком добыли кабана - секача, он загорелся и уговорил поучаствовать Андрея в совместной охоте.
      Андрей отговаривал Гену брать с собой его собаку Волчка, злого и быстрого, высоконогого кобеля, но Гена всё - таки настоял на своём.
      Когда они, заехав в лес в кабаньи места, найдя свежий след спустили собак с поводка, Волчек намётом полетел впереди Жучка и вскоре собаки скрылись в белом, заснеженном лесу.
      ... Снег блестел и искрился под низким золотым солнцем и длинные тени подсинивали белые сугробы, и от этого становилось ещё холодней...
      Идя по собачьим следам, охотники услышали откуда - то издалека, яростный лай Волчка, а потом и подтявкиванье Жучка.
      Затем лай прекратился и Андрей мрачно прокомментировал: - Погнали кабанов...
      Друзья ускорились, и постепенно перешли на лёгкую рысь.
      Если тренированному Гене это было нетрудно, то для Андрея, такой бег трусцой по пересечённой местности, показался тяжёлым испытанием.
      Он бежал потея и отдуваясь, а когда добежали до места, где собаки первый раз стронули кабанов, Андрей перешёл на ходьбу, и постепенно отставая, брёл уже в одиночестве, изредка останавливаясь и слушая - не лают ли собаки...
      Часа через полтора первыми появились собаки, а за ними и разочарованный, дымящийся от пота, Гена.
      -Они - он показал на собак - не захотели дальше гнать и вернулись...
      Андрею хотелось добавить: - А я что говорил? - но он сдержался.
      Так, несолоно хлебавши, закончилась эта охота и Андрей сделал вывод, что настоящая охотничья собака, не та, что зла и быстра, а та, что умна и приспособлена к охоте.
      Медленный спокойный Жучок, оказался в охоте за кабаном отменной собакой...
      Вскоре, однако, Андрей уехал на заработки, и весной от жены в письме узнал, что Дмитрий Иванович неожиданно умер от обострившихся лёгочных проблем, и что Жучка, его жена отдала в деревню, родственникам...
      Так неожиданно, он потерял очередную свою собаку, хорошего друга и хорошего охотника...
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      
      4 мая 2006 года. Лондон.Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Деревенские собаки
      
      
      
      
      
      
      Казалось, половина деревни пришла на выгон, за околицу, который одновременно служил и посадочным полем местного аэропорта.
      Больше было ребятишек, но пришли и старушки и старики, были даже мужики, пришедшие посмотреть на нового доктора, прилетающего этим самолётом.
      ... Двукрылый АН- 2, внезапно появившийся со стороны солнца сделал вираж и круто спланировав, сел на зелёное поле, протарахтел мимо зрителей подрагивая крыльями, взревел мотором словно успокаиваясь после долгого перелёта, подрулил к избушке - диспетчерской, окружённой редкими встречающими и остановившись, заглушил мотор.
      Пропеллер на мгновение прочертил серебристо - блестящий круг, потом стали различимы лопасти винта, и наконец они замерли неподвижно, напоследок чуть качнувшись в обратную сторону.
      Прошло несколько мгновений...
      Внутри самолётика что - то тренькнуло и дверь медленно открылась, появился молодой лётчик, в синем костюме с погонами, в белой рубашке и в фуражке с серебряной кокардой; он спрыгнул на землю и быстро пристроил к борту сходни, состоящие из двух ступенек...
      Медленно, разминая затёкшие ноги, на землю спускались немного взволнованные полётом и довольные удачным приземлением, пассажиры.
      Последним из салона вышел молодой, крепкого сложения мужчина, ведя на железном поводке, двух высоких, тощих собак.
      Встречающие, увидев их, невольно ахнули и в толпе зашелестели негромкие реплики удивлённых аборигенов.
      Ребятишки таращили глаза и громко смеялись, показывая пальцами на собак и их хозяина; мужики разглядывали приезжего, крякали, недовольно хмурились и обменялись несколькими многозначительными в своей краткости, замечаниями. Один из встречающих, разузнав что - то от первыми вышедших пассажиров, подошёл к молодому человеку, опасливо косясь на незнакомых, непривычного вида, тянущих в разные стороны собак, поздоровался.
      Приезжий оказался новым, так долго ожидаемым доктором Владимиром Дмитриевичем Южиным, и мужик взялся помогать ему с вещами...
      
      ...Володька Южин был завзятый, страстный охотник и об этом знали все сокурсники в медицинском институте и знакомые - всё свободное от учёбы, а потом и от работы время, он проводил или в лесу, или приготовляясь к лесным походам: заряжал патроны пулями новой, неизвестной конструкции, подгонял лесное обмундирование, ездил в охотничьи магазины и к тому же воспитывал и натаскивал охотничьих собак.
      Разговоры с близкими или друзьями рано или поздно сходили на охотничьи темы и, как правило носили на себе отпечаток незаконченности - ведь каждому было что рассказать, было чем поделиться из личного охотничьего опыта. Вместе с тем, Южин был и остался типичным городским жителем, который немножко романтик, немножко утончён и изнежен: он скрывал от всех, что боится темноты в лесу, но ещё больше боится заблудиться и потому, считал за подвиг для себя, одинокую ночёвку летом под открытым небом...
      Второй его страстью, органически связанной с увлечением охотой, была любовь к четвероногим друзьям человека - собакам.
      Он с детства постоянно возился со щенками непонятных пород и просто с бродячими собаками, а сделавшись взрослым, бесконечно заводил всё новых и новых питомцев: у него уже были и спаниели, и лайки, была одна гончая полукровка по кличке Бим, и как -то, более полугода прожил кобель, непонятно откуда взявшийся на сибирской земле - дратхаар; однако, он как появился незаметно, так и исчез неизвестно куда, оставив лишь смутное воспоминание о своей свирепости и необъятной глупости.
      Последней страстью Южина были борзые. Какая - то знакомая, на день рождения Володи, подарила ему щенка с родословной и документами, удостоверяющих породу, подчёркивающих высокое положение пёсика в собачье табели о рангах...
      С той поры прошло три года и щенок превратился в высокого, с подведённым животом и вытянутой острой мордой кобеля, по кличке Агат. В пару к нему, Южин прикупил вторую борзую, уже взрослую собаку - Пирата.
      Володя сбился с ног выкармливая, прогуливая и натаскивая славную пару и его старания были вознаграждены - его питомцы прошлой осенью, затравили лису, которая впрочем, была чем то больна и потому не смогла убежать; и ещё пару зайцев, чем хозяин несомненно гордился и даже немного хвастал...
      Месяца два назад, Южин узнал о открывшейся вакансии, в глухом, таёжном забайкальском краю, где леса непроходимые, но есть участки степи в которых, как он достоверно узнал, водились волки...
      Он выхлопотал себе это место и в ожидании переезда томился желанием поскорее перебраться на новое жительство и там, со своими помощниками, потомками великолепных русских борзых бравших волков в одиночку, затравить самому, с помощью Агата и Пирата, эту почётную добычу. И наконец - то оправдать звание охотника - профессионала, что так льстило самолюбию Южина. Ведь волк - это добыча для любого охотника более чем значительная...
      Мужикам, почему - то появление этих красавцев с мелковатой, кудрявой шерстью и хвостом - помелом, заметно не понравилось, они всю дорогу в деревню, что - то горячо обсуждали, беспокойно жестикулируя и обмениваясь нецензурными репликами...
      Деревня Бутаково, в которой происходили описываемые события, отстояла от крупных населённых пунктов далеко и попасть туда летом, было делом нелёгким, как впрочем, и зимой.
      Испокон веков население Бутаково занималось охотой и рыбалкой - этим кормились, на заработанные деньги воспитывали своих детей и организовывали пышные похороны и богатые поминки.
      Жители деревни - потомки староверов, вели суровый образ жизни, водку не пили, в официальные посты не ели скоромного и по заветам веры, уважали стариков и почитали родителей.
      Охота была и страстью и работой.
      Лишь в последнее время, жители Бутаково стали разводить скот на фермах, в основном лошадей на мясо, а лучших, используя в хозяйственных делах, в заготовке и вывозе кедрового ореха и на охоте, для заброски и вывоза охотников с промысла.
      Эти люди больше всего ценили возможность погулять, после промысла и до, выпить хмельной браги с артельщиками, а подвыпив похвастать своими успехами на охоте, похвалиться своим Бобкой, Пестриком, Вьюгой, рассказать истории, когда их собака например, в течении двух суток, в начале прошлой зимы держала на отстое огромного, на двадцать пудов быка, лося - рогаля.
      Другой вариант рассказов о том, что с ним, то бишь с Бобкой, или Шариком, или Вьюгой, за прошлую зиму добыли до полусотни соболей, не считая по мелочи белок, колонков и горностаев....
      Южин вёл собак по улице деревни, а сам широко вдыхал полной грудью свежий, пахнущий дымком и сухим кедровым деревом воздух, возбужденно перебегая взглядом с ладных, просторных, крепко рубленных домов на окрестные холмы, покрытые синеющими вдали кедрачами; пыльная дорога мягко пружинила под ногами и в какой - то момент, он готов был рассмеяться от ожидания счастья здоровой вольной жизни на природе, от будущей дружбы с этими простыми, бородатыми и широколицыми мужиками.
      Борзые, заметив деревенских собак, рвались в драку, натягивая поводки, и Южину большого труда стоило их удержать...
      Так провожаемые лаем от дома к дому, от двора к двору, они и последовали до ворот деревенской больницы.
      В каждом дворе было от двух до шести собак, которые строго следили за неприкосновенностью свих территорий и чужаков встречали лаем - руганью, а то и драли тех, кто позволял с собой это делать...
      Южин с Агатом и Пиратом, скрылись за изгородью, но собаки из округи долго не могли успокоиться и обсуждали на своём языке, появление этих странных, тощих и кудрявых щеголей.
      Известный деревенский драчун кобель Буська, был где - то в бегах, поэтому шествие прошло без скандала, но драчун скоро объявился, всё разнюхал и возглавив подпевал, исчез за воротами больницы. Через некоторое время со двора, из - за изгороди, донёсся страшный шум и вопли дерущихся собак. Надо заметить, что местные собаки были в основном крупные, подвижные зверовые псы, а Буська и среди них выделялся статями и белоснежными длинными клыками.
      Когда Южин выскочил на крыльцо, Буська грыз Агата, свалив его на зелёную, словно стриженую траву, а подпевалы, рвали гачи Пирату; С большим трудом хозяину удалось отбить знаменитых волчатников, с помощью санитарки тёти Паши, которая, зная собачьи повадки, разлила драчунов водой.
      Местные хулиганы, во главе с Буськой, достойно удалились со двора в щель под воротами, а потрёпанные борзые долго зализывали раны, повизгивая жаловались хозяину на грубый приём "деревенских".
      Южин, немного отдохнув с дороги, переоделся, распаковал вещи и взяв у тети Паши плотницкий инструмент, тщательно заделал все дыры, в ограде и в воротах.
      Жильё, для нового доктора отвели здесь же, во флигеле и смущённые Агат с Пиратом, водворились в прихожей, немного стесняясь хозяина...
      Наутро, доктор не откладывая начал приём больных - работы было по горло. Доктора ждали и очень радовались, когда поняли, что и специалист, и работник он был хороший...
      В начале следующей недели работы Южина в Бутаково, в кабинет ввалился здоровенный старик лет шестидесяти пяти, с окладистой рыжей бородой и в разношенных ичигах сорок шестого размера, не менее.
      Он потоптался у порога и потом, слушаясь жеста одетого в белый халат Южина, присел на краешек стула, который под ним жалобно заскрипел.
      Окончив записывать предыдущее врачебное дело, Южин поднял глаза на старика и спросил: - Что у вас?..
      Старик заёрзал, стул снова скрипнул и Южин, по - своему истолковав замешательство, переспросил: - Так что у вас болит?
      Помолчали...
      Старик, наконец, начал сбивчиво: - У меня доктор ничего не болит, и всю жизнь, окромя головы с похмелья, ничего не болело...
      Вновь наступила пауза и старик, наконец, решившись, приступил к сути дела:
      - Мы с мужиками тут потолковали, погуторили и решили тебя просить продать нам твоих собак...
      Южин удивлённо вскинул брови, а старик заторопившись, добавил: - Если захочешь, мы тебе взамен своих собак, пару хороших кобелей предоставим...
      Доктор заулыбался и спросил: - А на что они вам дедушка?..
      Старик же помрачнев - он видимо не любил, когда его называли дедушкой, разъяснил: - А мы из них рукавичек себе на зиму нашьём - и только тут скупо улыбнулся...
      Настало время помрачнеть доктору. Он взволнованно вскочил со стула и заходил по комнате: - Но почему вы так говорите? - начал он сбивчиво.
      - Они никому не мешают, собак ваших они трогать не будут. Почему вы об этом со мной заговорили? - вдруг покраснев, почти закричал он.
      Старик, поднявшись со стула, поспешил отступить к двери и, взявшись за ручку, заключил на прощанье:
      - Ты доктор не серчай, обчество меня послало с тобой поболтать. Наши собаки одни на весь район и обчество постановило, чтобы ты своих ублюдков убрал или отправил назад в город.
      - А я только предупредить тебя пришёл. Мы тебя все как уважали, так и будем уважать. Но только собачек своих лучше бы убрал...
      Старик отворил дверь, осторожно протиснулся в коридор и мягко прикрыл её за собой...
      Южин назавтра, не поленился, с утра пораньше сходил в сельсовет и пожаловался на незваного доброхота, требуя защиты.
      Председатель сельсовета, мужчина лет пятидесяти, в чёрной перчатке на левой руке - как потом выяснилось, у него вместо кисти, некогда отмороженной на охоте, был протез - успокоил доктора, вежливо пообещал разобраться и даже проводил доктора немного в сторону больницы...
      На улице светило яркое солнце, на пустырях, вдоль улицы зеленела мягкая травка. В заболоченной низинке ходили спутанные госпромхозовские кони и повсюду встречались собаки: черные и рыжие, покрупнее и помельче - они лежали у своих ворот, бегали по улице, обнюхивая столбики заборов, метили их, задирая кто левую, кто правую лапы, словно совершая ритуал необременительный, но необходимый...
      Только Агат и Пират сидели дома взаперти - тяжело дыша от жары и духоты они просились на улицу, но Южин, вспомнив неловкого, грузного старика, сжав зубы, в сердцах отпихивал от себя скулившего Пирата и поплотнее прикрывал двери...
      Но время шло. Доктор стал забывать этот неприятный случай - собаки спокойно бегали во дворе, и никто их не трогал и не думал трогать, так во всяком случае, стало казаться Южину.
      ... Наступило красивейшее время года - золотая осень. А в здешних местах она была особенно красива!
      Небо с каждым днём становилось всё чище и синее, окрестные берёзовые рощи оделись в золотой наряд, на зелёной траве ранним утром заметен был тонкий слой серебристого инея.
      Охотники в деревне зашевелились, стали заготавливать продукты и завозить их в дальние зимовья на смирных, раздобревших за лето лошадях.
      Южин тоже поглядывал в поля окружающие деревню, замышляя погонять поближе к морозам, вылинявших лисиц и упитанных зайчишек.
      Агат и Пират растолстели, если можно так говорить о борзых, на деревенских харчах и просились побегать на волю. Они всё чаще и чаще убегали со двора и Южину, больших трудов стоило загнать их обратно.
      Как - то в среду, Южин по обыкновению принимал больных у себя в кабинете, народу было немного и закончив, он пошёл во флигель, собираясь обедать. Собаки по привычке, выскользнули в щель в калитке и отправились за огороды, на луговину, к речке.
      Там они гонялись друг за другом и за сусликами, которые, при виде опасности скатывались в норы и собаки оставались ни с чем...
      Южину обед варила та же тётя Паша, и когда он вошёл во флигель, на столе уже стоял накрытый чистым полотенцем обед.
      Доктор обедая, услышал в открытое окно два негромких выстрела, где- то, как ему показалось, за речкой. Но время было обеденное, народ в деревне двигался, было шумно и эти хлопки как-то прошли мимо его сознания - стреляли здесь нередко и иногда даже во дворах, забивая перед зимой молодых свинок в приусадебном хозяйстве...
      Без аппетита, прожёвывая пищу, Южин почитал свежий медицинский журнал, а потом лёг на диван и задремал, увидев во сне город и явственно услышал звон городских трамваев, на поворотах...
      Проснувшись, он удивился своему сну, потому что последнее время всё реже и реже вспоминал прежнее городское житьё. Здесь, он в одночасье, по приезду, стал одним из самых уважаемых людей и все ему кланялись, встретив на улице узнавали в лицо.
      В местном клубе, самодеятельный хор репетировал два вечера в неделю и у доктора стали налаживаться особенные отношения с милой девушкой, секретарём поссовета Люсей...
      Проснувшись, Южин потянулся так, что хрустнули хрящики где - то в груди, надел белый халат со стетоскопом, засунутым в правый верхний карман и пошёл в амбулаторию осматривать единственного стационарного больного...
      ...Агат и Пират не вернулись ни к вечеру, ни ночью, ни утром следующего дня. Южин обошёл все окрестности, кричал и свистел, спрашивал проходящих и проезжающих, не видели ли они его собак, но все отвечали отрицательно... Поиски были напрасны. Собаки пропали...
      Домой вернулся Южин в темноте и не раздеваясь повалился на кровать...
      Он плохо спал эту ночь, днём был хмур и раздражителен...
      Ему вдруг всё опротивело здесь и он стал задумываться о переводе куда - нибудь в районный городок...
      ...И вот как - то, на приём к нему пришёл тот самый здоровенный старик по фамилии Алёшин, как уже успел узнать доктор.
      Алёшин этот был одним из самых известных охотников в деревне и все говорили, что у него лучшие собаки в округе.
      Жил он за речкой, в отдельном доме, совсем как на заимке и его лайки, были высоки на ногах, чёрной с белыми пятнами масти и говорят, что были случаи, когда они ловили косулю на бегу.
      Действительно, собаки были не только сильными, но и очень быстрыми...
      Старик, как и в прошлый раз, долго топал ногами в сенях протирая ичиги, затем, войдя в комнату, молча мялся и видя невесёлое, осунувшееся лицо Южина, вдруг заулыбался и начал степенно: - Народ говорит, доктор, что у тебя собачки твои чудные пропали?..
      Южин сверкнул глазами исподлобья, но сдержался, ответил: - Да, пропали - и с вызовом продолжил - а ты что дед, утешать меня пришёл?!
      Алёшин вновь чуть заметно улыбнулся и мягко ответил: - Ты своих собачек доктор не жалей. Мы тут подумали, посовещались и решили тебе за твою работу подарок сделать.
      В ответ на недоумённый взгляд доктора, старик, хитро улыбаясь, поманил его пальцем и вышел, пятясь, в сени, а потом и во двор.
      Южин, хмуро глядя перед собой, негодуя на себя за податливость, нерешительно пошёл вослед Алёшину.
      На дворе, рядом со стариком - охотником привязанные на верёвке, сидели две чёрные, с белыми пятнами на боках лайки, с густой блестящей шерстью, переливающейся под солнцем.
      Двигая своими небольшими аккуратными головками с острыми ушками, они весело смотрели на Южина, словно приглашая его поиграть с ними, или хотя бы погладить их чистые, пушистые шубки.
      Южин, подойдя к собакам присел на корточки перед ними и невольно заулыбался, - обеими руками стал гладить собак по головам.
      А старик, видя это, громко захохотал и хлопнув себя ладонью по бедру сквозь смех проговорил: - Ты доктор, наверное, думал, что мы только обижать человека умеем.
      - Нет! Ты с этими собачками, ещё не одного зверя добудешь, помяни моё слово! Собачки молодые, к тебе быстро привыкнут как к хозяину, тем более что ты собачник опытный.
      - А они ведь из моего гнезда: что на оленя, что на лося могут работать, а если случится, то и медведя посадят на задницу так, что сможешь его с пятнадцати метров стрелять - будет сидеть как пришитый...
      - А если понадобится, они и волчка могут задрать...
      - Мои собаки в районе известные - закончил он монолог и вновь весело засмеялся.
      А Южин, непритворно улыбаясь гладил собачек и уже бодро поглядывал на кедрачи за рекой...
      А старик, через паузу, уже уходя со двора и оставляя собак с Южиным, продолжил: - А если захочешь, я тебя возьму с собой на промысел и научу тебя, как счастливо и весело жить в тайге...
      Старик, широко шагая и не оглядываясь скрылся за калиткой, а ошеломлённый
      Южин держа верёвки с собаками, перевёл их к своему флигелю и привязал к столбу, и сбегав на кухню принёс им сладкие кусочки сахара.
      Увидев его возвращающегося, собаки завиляли хвостами и потом, с хрумканьем стали разгрызать рафинад своими белыми зубами...
      Возвращался молодой доктор в приёмный покой с улыбкой на лице, и с лёгким сердцем, думал про себя: "А всё - таки этот Алёшин замечательный старик, профессиональный, настоящий охотник..."
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      1970 - е годы. Иркутск. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
       Собаки и волки
      
      
      
      
      
      "Дикая природа живет по своим законам. И это законы выживания"
      
      
      
      
      ...Волки шли на охоту...
      Отлежавшись днём на окраине мохового болота, на бугре, заросшем молодым сосняком, полные сил, они, уже в сумерках поднялись, долго отряхивались, потягивались, топтались в мягком снегу чувствуя лапами острые краешки подмёрзших уже утренних следов.
      Наконец, волчица вышла на опушку долго принюхивалась, осматривалась, а четыре волка стояли позади и тоже нюхали воздух...
      Днём, когда ярко светило солнце, сквозь дрёму волчица слышала далеко справа, в болотах, лай собак и два выстрела.
      Сейчас, она решила пойти в ту сторону - может быть, после людей что-нибудь осталось. Иногда, после дневных выстрелов, ночью, волки находили остатки от человеческой охоты: большую лосинную голову, ещё незамёрзшую; ноги с ободранными камасами и вывернутые на снег внутренности - было чем перекусить вначале перехода...
      Волки выстроились гуськом и размеренной рысью, ровно и точно ступая след в след, тронулись туда, где совсем недавно красное солнце село в холодные тёмные тучи.
      Изредка, из строя выходил один из волков, привлеченный кучкой тёмных перьев рассыпанных на снегу, или услышавший выпорхнувшего из под снега, не обсидевшегося, не задремавшего ещё рябчика.
      Сумерки пока не стали тьмой и рябчик, сидя на высокой берёзе, испуганно тренькал видя серые тени, неслышно проходящие внизу под деревьями...
      След тут удваивался утраивался, чтобы через некоторое время, вновь сойтись в один...
      Делалось это инстинктивно...
      В стае всегда есть волк, который слышит лучше всех, есть и тот кто видит в темноте лучше и потому неудивительно, что стая имела уши, глаза, обоняние которые принадлежат не только волчице, идущей во главе.
      Она по праву главенства только ведёт, направляет собратьев, но каждый член стаи имеет свой характер, свою волю, свои приметы и особенности. Конечно, объединившись легче выживать, но в случае если стая распадётся, по каким- либо причинам, природа даёт шанс каждому волку выжить в одиночку...
      Волки дойдя до густого, высокого сосняка свернула направо, пересекли зарастающее молодым березняком болото и вышли на широкую прогалину, раньше бывшую озером, а сегодня, превратившуюся в заросшую трясину, с кочками поросшими клюквой и морошкой...
      Кочки, промёрзшие ещё в декабрьские морозы, были засыпаны снегом и ямы между ними заметены недавними метелями...
      Волки постояли немного, послушали свистящий в метёлках камыша, студёный ветер, потом повернули налево и пошли по краю болота между редкими, уродливыми сосёнками и торчащими то тут то там, сгнившими изнутри, обломанными стволами берёз.
      Стараясь спрятаться от пронзительного ледяного ветра, волчица увела стаю чуть в сторону и пошла кромкой молодого сосняка, подступающего к кочковатому, заметённому снегом открытому пространству...
      Здесь, в темноватой чаще, волки натолкнулись на следы двух собак!
      Волчица остановилась, рыкнула сквозь сжатые челюсти, шерсть на её загривке поднялась дыбом...
      Это был запах извечных врагов волков - собак, зверей прислуживающих человеку...
      Пройдя немного по следу, опустив голову и принюхиваясь, она прибавила ходу и за ней послушно тронулись с места галопом, остальные...
      Загибая чуть вправо, волки, мелькая серыми тенями между запорошенными снегом елями прошли низинку, держась всё время по краю собачьих следов.
      Потом укоротили рысь, а один раз даже остановились перед небольшим спуском к таёжной речке...
      Волчица хорошо знала эти места, потому что её первое логово было здесь, неподалёку, на другой стороне речки, в крутом берегу мелкого ручейка.
      Там она родила первых своих волчат и выкармливая их охотилась здесь, ловила зайцев и глухарей на гриве - в крупно-ствольном сосновом бору был глухариный ток.
      Иногда, мимо её логова проходили люди и она слышала их беспечные голоса, а далеко на дороге - урчали моторами машины и мотоциклы...
      Но все это, казалось ей событиями совсем из другой жизни. Ведь с того времени прошло четыре года...
      Было тихо... Мороз крепчал...
      Начинали трещать - "стрелять" рвущейся от холода корой промерзшие стволы берёз, стоявших на берегу. Речка зимой тоже перемерзала, вода почти исчезала в русле и крутые, обрывистые берега, сдавливали ледяной панцирь остановившейся воды...
      Волчица помнила речную стрелку, где эта речка впадала в большую реку - там была дорога и мост....
      Раз в году, к этому мосту, размытому весенним половодьем, приезжали люди на большом, урчащем совсем по медвежьи, грузовике, и настилали его вновь...
      До ближайшей деревни было километров восемь. Зимой, машины почти не появлялись здесь, а если проходили, то днём. Ночью все люди жили в домах неприятно пахнущих дымом. Это волчица тоже знала...
      
      Прослушав речную долину, волки, развернувшись, по дуге стали обходить речные изгибы и зигзаги, стараясь не отдаляться от собачьих следов...
      Через несколько километров они вышли к крупно-ствольному сосняку, в котором собаки, несколько времени назад, облаивали глухарей...
      
      ...Глухари сидели на большой, раскидистой сосне и кормились, когда их услышали пробегавшие мимо собаки. Они прискакали сюда, увидели крупных, чёрных птиц и залаяли звонко с подвывом, перебегая с места на место подняв головы, не отводя глаз от глухарей, в прыжке царапали когтями лап сосновую кору...
      Птицы, чувствуя себя в безопасности там наверху, крякали и скрипели, сердито поворачивая ало - бровастые головы то вправо, то влево...
      
      ... За собаками пришёл человек. Он долго подкрадывался, прячась за толстыми стволами, высматривая беспечных птиц в зелёной хвое...
      Вместе с ним пришла третья, молодая собака, которая ещё ничего не понимала в охоте...
      Потом человек стрелял - вначале один раз, потом второй. Две птицы упали, а третья, громко хлопоча крыльями сорвалась и улетела, в сторону реки. За ней убежали старшие собаки задирая головы и стараясь не потерять из виду, мелькающую в чаще птицу...
      Молодая крутилась у ног хозяина, потом увидев упавших птиц, кинулась к ним, стала мять их, кусая безжизненные уже тушки.
      Хозяин, улыбаясь, довольный удачей, гладил собаку повторяя: - Молодец, Молодец! Умница! Будешь рабочей собакой!..
      Потом, отогнав молодую лайку, поднял птиц, взвешивая на руке аккуратно сложил крылья, подвернув головы под крыло: одну запихал в маленький рюкзак, а у второй обрезал лапки и кинул прибежавшим взрослым собакам...
      Белка - собака с серыми пятнами на белом фоне, с маленькой головкой и остро торчащими ушками, схватила лапку на лету, два раза хрустнула косточками, проглотила и виляя хвостом стала ожидать ещё.
      Кучум - крупная чёрная лайка, не спеша пережёвывал и нехотя глотал хозяйский "подарок".
      Он был хорошо откормлен и выглядел довольным и ленивым, хвост на его широкой спине лежал красиво загибаясь кренделем...
      Молодой собаке тоже досталась часть лапки, но она поваляла её в снегу и бросила...
      Перед уходом, человек потрепал собак по загривкам и проговорил: - Ну теперь, давайте, лося ищите... Если найдёте - всем мяса хватит...
      Он закинул двустволку за круглые, жирные плечи, поправил старую, искусственного меха шапку чёрного цвета и, с хрустом продавливая наст ногами обутыми в большие резиновые сапоги - ботфорты, тяжело зашагал к дороге, к оставленной там машине...
      Собаки ободрённые успехом, убежали снова в лес и с ними увязался молодой Загря. Они, мелькая вдалеке, скоро скрылись в чаще...
      
      ...Волки принюхиваясь, обошли место под сосной, куда падали убитые глухари.
      Волчица, наморщив нос и обнажив клыки, рыкнула, учуяв кисловатый запах пороха идущий от красных папковых стреляных гильз лежащих на снегу и брезгливо отошла в сторону. Глядя на неё, отшатнулись и молодые волки...
      Через минуту, стая, вновь выстроившись цепочкой, по дуге, обходила сосняк, направляясь в сторону речной стрелки. Волчица вела их туда, где обычно останавливались машины охотников и где, эти нелепые, неловкие двуногие обедали, закусывая пили водку в конце дня, уже перед отъездом...
      
      ...Собаки, выпугнули крупного лося, из - за большой, поваленной давним ураганом, осины. Зверь поднялся не спеша, издали заслышав хруст снега под лапами бегущих собак.
      Поднявшись, он осмотрелся переступая светло - серыми голенастыми ногами, легко несущими чёрно - коричневое крупное туловище, большую, ушастую голову, с болтающейся на шее длинной волосяной серьгой.
      Увидев собак, зверь двинулся с места рысью широко переставляя ноги, сохраняя на бегу спокойствие и деловитость.
      Собаки услышали стук копыт о пеньки, спрятанные под снегом, хруст сломанных сухих веток, метнулись вперёд и быстрая Белка первой увидела лося, поддала, затявкала, заголосила и скоро ей стал вторить басистый лай Кучума, и иногда добавлялся жиденький баритон Загри...
      Лось, под холодным зимним солнцем, чуть пригрелся в лёжке, отошёл от ночного мороза, и потому бежал неспешно, разминая мышцы, разгоняя кровь по большому, тяжелому телу. Но разогревшись стал прибавлять ходу, по временам переходя в галоп...
      Собаки, вскоре отстали, но возглавляемые азартной Белкой, бежали изо всех сил по хорошо заметному, "парному" следу...
      Лось набрал ход и постепенно стал уходить от собак. Поскальзываясь, большой зверь выворачивал копытами сухой валежник, и куски смёрзшегося снега...
      Охотник услышав лай Белки, а потом и Кучума, остановился. Он подождал, послушал, определяя направление удаляющегося, прерывающегося лая, потоптался, решая, что делать, но потом лай замолк и охотник, ещё послушав, начинающую замерзать тишину, тронулся дальше, в сторону дороги.
      Там его ожидали товарищи, услышавшие два выстрела и на всякий случай, надеясь на удачу, пораньше вернувшиеся к машине...
      Солнце уже опускалось за зубчатую, еловую кромку горизонта справа, за рекой, когда к машине подошёл Толстый. Он, распарившись от ходьбы вспотел, расстегнул ватник, тяжело отдувался и готов был скинуть и толстый шерстяной водолазный свитер, который ему по блату, достали ребята из районного сельпо...
      Напарники его - Худой и Молодой, давно уже были у машины...
      Они натаскали дров, разожгли костёр прямо на дороге, и жарили на ивовых прутиках сало, сидя на коротко отпиленных чурбаках оставшихся здесь ещё с прежних времён...
      Заметив выходившего из леса Толстого, они, по его неспешной походке, определили, что он стрелял что - то по мелочи и успокоившись, вновь присели к костру.
      Подойдя, Толстый бросил прямо на дорогу, глухо стукнувшего о землю глухаря и показал через пройму рюкзака, второго. Напарники, немножко завидуя удачливому приятелю, стали рассматривать птицу, цокая языками и взвешивая на руке распустившего мёртвые крылья, глухаря.
      Толстый, скинул пропотевший ватник, хлопнув дверцей, достал оттуда свой мешок с продуктами и подсел к костру. Он улыбался, глядя на приятелей, зевающих, осунувшихся и усталых. С непривычки и недосыпу (проснулись рано и долго ехали по лесным дорогам), они заморились ходить по лесу и хотя снегу было немного - прилично наломали ноги...
      Толстый достал из холщёвого мешка кусок копчёной свинины, хлеб, лук, бутылку самогонки. Подбросив в костёр дров, охотники разлили самогон в эмалированные кружки, чокнулись за удачную охоту и крякая выпили, поглядывая в сторону лежащих на белом, чёрных глухарей. Потом, хрумкая луком и чавкая, пережевывая хлеб с поджаренным салом, закусили и стали рассказывать, кто где побывал и что видел...
      Но главным рассказчиком был конечно Толстый.
      Он начал свой рассказ с того, как услышал собак в сосняке, понял, что это на глухарей; как крался; как прицеливался в двух сидевших рядом птиц...
      Потом, как выстрелил - в начале по первому, затем по второму и как третий улетел в ужасе.
      - Они упали даже не мявкнув - заключил Толстый и его приятели засмеялись. Самогонка разогрела и разохотила мужиков. Уже не чувствуя горечи и сивушного запаха, выпили по второй. На душе стало светло и свободно. Замаслившимися глазами они смотрели на солнечный закат, вяло закусывали, потирали зябнущие руки. Но Толстый, одел ватник, устроился поудобней и стал есть: хлеб, копчёную свинину, солёные огурцы, лук...
      За разговорами не заметили, как где - то далеко, несколько раз тявкнула Белка.
      Сумерки опустились на лес, на реку, на поля вдоль речной долинки. Заметно похолодало. Костёр поменял цвет пламени - жёлтое стало красным и заалело яркими оттенками. Темнота неслышно подкралась к машине, которая чёрным жуком, горбилась на обочине...
      Разговоры смолкли... Стали прислушиваться...
      Мороз прибавлял, и охотники начали застёгиваться на все пуговицы и поправлять шапки, натягивая их на подмерзающие уши...
      День прошёл и после выпитой самогонки захотелось спать...
      Толстый собрал оставшуюся еду, уложил всё в мешок, отнёс в машину, сел за руль, воткнул ключ зажигания и нажал на стартёр. Машина не заводилась...
      Вместе с темнотой, пришёл мороз. Метал машины "накалился", набрался холода и казалось, что снаружи было теплее, чем в машине...
      Толстый, морща круглое лицо, лазил в мотор, смотрел "свечи", ставил их на место, пытался заводиться - всё безрезультатно...
      Худой замерз, его била крупная дрожь и он, то и дело монотонно спрашивал Толстого: - Ну как? - словно от этого вопроса, что-то могло измениться.
      Молодой поддерживал костёр и без конца кипятил чай, хотя пить его больше никто не хотел...
      В семь часов вечера, решили идти в деревню, ночевать, а утром по свету прийти назад и пытаться заводить снова...
      Но собак не было...
      Толстый матерился, свистел несколько раз, потом махнул рукой и стал собираться. Закинув рюкзаки за спину, они, оглядываясь на машину, поскрипывая снегом побрели по дороге.
      Впереди уверенно топал Толстый.
      - Никуда они не денутся... Придут сюда, покрутятся и рванут за нами - говорил он приятелям и те на ходу поддакивали. Все промёрзли до костей и хотели скорее в тепло, к людям...
      ...Через час после их ухода, вернулись собаки...
      Последним, жалобно подвывая, притащился уставший за день беготни - Загря. Белка, несмотря на трудный день, была по прежнему активна - она отыскивала мёрзлые корочки хлеба, кусочки оброненного сала, колбасные шкурки и съела, пока озабоченный Кучум обнюхивал машину...
      Белка поняла, что хозяин ушёл, но была уверена, что он вернётся и потому, обтоптавшись, легла в снег, на обочине.
      Вслед за ней, на утрамбованной колее, легли Кучум и Загря. Там было жёстко, морозило снизу, но от усталости они не хотели двигаться...
      
      ... Волки, обошли машину по большому кругу. Волчица поняла, что люди от машины ушли, но когда они вернуться - не знала.
      Зайдя под ветер, она учуяла запах собак, неслышно оскалилась, сверкнув в полутьме, вспыхнувшими яростью глазами...
      Потоптавшись и ещё раз понюхав воздух, она легла и вместе с ней улеглись поодаль остальные. Длинная, зимняя ночь, только начиналась...
      Через два часа, волчица, всё это время внимательно прослушивавшая тишину, встала, облизнулась и неспешной рысью, ещё раз повела волков делать проверочный круг.
      Диаметр круга сократился и в какой-то момент Белка учуяла волков!
      Она мгновенно вскочила, шерсть на ней поднялась дыбом. Всматриваясь в темноту, опытная собака залаяла гулким напряженным басом, как лаяла только на крупного зверя или на незнакомого человека.
      Загря и Кучум всполошились, повскакали с лёжек, загавкали ничего не понимая со сна. Но им сразу передался страх и злоба Белки и они заголосили - при этом Загря бухал редко, а Кучум лаял тоже басом с подвывов в конце.
      Лаяли долго, стараясь громкими звуками отогнать страшную опасную тишину вокруг.
      Волки стояли и слушали...
      Волчица высоко подняла голову, понюхала струйки вымерзшего воздуха, перешла с одного места на другое, и когда собаки на время затихли, она вытянув голову вперёд и вверх завыла: - У- У - У - начала она низко, потом тон возвысился до визгливо - злобного и опускаясь перешёл в пронзительное: - О - О - О - и оборвался...
      Собаки вновь испуганно и яростно залаяли, но в ответ, подхватили вой волчицы остальные волки...
      Это был страшный концерт! Кто слышал песню волка зимой, морозной ночью в безмерном, застывшем лесу, тот поймёт меня.
      Казалось вся страсть, злоба, тоска и жажда крови говорили языком этих диких кровожадных "певцов", основным природным предназначением которых, было убийство...
      Собаки под напором воющих голосов, замолкли, сбились в кучу и лязгали зубами от страха.
      Они почувствовали, что это звучит песня их смерти, что уже не уйти, не убежать, не пробиться и остаётся только ждать развязки - может быть люди ещё вернуться...
      А волки уже ничего не боялись - для них и этот мороз и эта ночь были одной из множества зимних ночей, а собаки их законной добычей, отданной им на растерзание равнодушной природой...
      И потому, они не спешили...
      Волки знали - это был их мир: леса, болота, поляны, перелески - всё необъятное пространство тайги заваленное снегом, прибитым к заледенелой земле морозом. И зимний холод, и эта насторожённая тьма кругом - тоже были частью их жизни...
      
      ... А собаки издавна служили человеку и были частью того мира, который принадлежал человеку. Эти островки человеческого мира, были разбросаны по земле, гудели моторами на дорогах, стучали металлом на стыках железнодорожных путей, когда по блестящим стальным рельсам проносились мимо дремучих, тёмных, лесных урочищ, вагоны с ярко освещёнными окнами и мелькающими тенями за ними.
      Эти человеческие островки грязно и опасно пахли: горьким ядовитым дымом, помойками и бензиновым перегаром.
      Люди и животные служившие им, спали, когда волки и другие лесные обитатели кормились, дрались за жизнь и охотились.
      И наоборот, обитатели человеческого мира жили, бегали, суетились только тогда, когда над землёй вставал день и над горизонтом появлялось позднее солнце.
      Ночами, для своей безопасности, от страха и неумения видеть в темноте, люди зажигали на улицах этих островов и островков, маленькие электрические солнца...
      От страха же, люди сбивались в большие стаи и жили в многоэтажных норах, покрывая землю между этими норами толстой коркой асфальта...
      Они были врагами земли, чистой воды, травы. Они валили деревья, сжигали леса, расширяли беспредельно свои городища, уничтожали птиц, рыб, и животных.
      И хорошо, если бы они всё это ели. Но они, часто, просто травили всё живое вокруг себя...
      Ели они тех животных и птиц, которых держали рядом - выращивали, "заботились" о них, а потом убивали и ели беззащитных, обманутых "лаской и уходом"...
      Хищники!!!
      Собаки были послушными рабами этих двуногих существ, и потому, волки ненавидели их как предателей, некогда вышедших из их рода, но променявших свободную дикую жизнь на конуру и миску жидкой похлёбки. Собаки, живя с человеком, утратили боевой дух, стали трусливы, и потому, их надо беспощадно уничтожать, без жалости и сочувствия...
      
      ... В это время, Толстый с приятелями, сидели в избе, одиноко живущего, старого лесника дяди Семёна...
      Тот, услышав уже в темноте, стук в калитку и крики: - Хозяин! Отвори?! - испуганно закричал в ответ, через закрытую дверь: - Кто такие?
      Потом со скрипом дверь отворилась и он продолжил: - Кого там черти носят? Кого надо?
      - Отец - проговорил в ответ Толстый - пусти Христа ради переночевать. Машина в лесу заглохла. Охотники мы - потом помолчав, добавил: - Я Лёшка Петров, из Заболотья. Да ты меня знаешь. Я в прошлом годе, лес мимо возил с лесосеки, на нижний склад...
      Дядя Семён помолчал, соображая - какой такой Лёшка, потом вспомнил, подумал, что в жизни такой человек с машиной пригодится и нехотя пошёл отворять калитку...
      Через час, в доме топилась печка, осмелевшие гости развешивали на верёвках за печью влажные портянки и Толстый, почёсывая жирную волосатую грудь, рассказывал, как осенью, из кабины застрелил кабана, переходившего лесную дорогу, в темноте попавшего в свет фар...
      Он варил глухаря в большой эмалированной кастрюле, а Молодой уже начистил картошки, и облокотившись о стол слушал с восхищением, как его старший товарищ живописал ситуацию...
      - У меня всегда под сиденьем, в кабине, старенький дробовик валяется - распространялся Толстый...
      - Мало ли чего? - глухаришка на дорогу сядет или тот же кабанчик на поле выскочит из леса. Они ведь машин почти не боятся.
      - Вот и в этот раз. Стоит кабанишка в двадцати метрах от машины, смотрит, и в свете фар глаза зеленью отдают.
      - Я не люблю спешить... Тихонько окно открыл, приложился прицелился и бахнул картечью - один, а потом и второй раз. Он и сковырнулся!
      - Я выскочил подошёл осторожно, вижу, мёртвый уже... Тут же вывернул потроха, шкуру срезал, на куски кабанчика "разобрал", и в мешок сложил...
      - Славный был кабанчик, сладкий - и Толстый довольно рассмеялся...
      Он поднялся подошёл к пышущей жаром печке, помешал варево алюминиевым черпаком, попробовал на соль и тут же, грязными руками ссыпал картошку в кипяток и снова помешал...
      В доме было жарко натоплено, пахло сладковатым запахом варившегося глухариного мяса - чуть ягодами и перепрелой хвоей...
      За слезящимися, отпотевшими, грязными, кое - где треснувшими стёклами окон, стояла тёмная морозная зимняя ночь...
      
      ... Волки постепенно сжимали круг. Собаки уже не лаяли; они залезли под машину, жались друг к другу и повизгивая дрожали...
      Волки, боясь запах железа и бензина медлили, стояли кругом вздыбив загривки и на одной ноте прерывисто рычали, сморщив нос и губы, обнажив белые острые клыки: - Р - Р - Р - Р - слышалось в темноте и из под чернеющей на белом снегу машины, в ответ, доносилось испуганное дрожание и лязганье зубов...
      Луна серебряным полумесяцем, поднялась над чёрным зубчатым горизонтом, осветив мрачный застывший под снегом лес и прогал дороги, убегающей в темноту...
      
      ...Когда незадачливые охотники, в избушке дяди Семёна, уже храпели на разные голоса, когда мороз достиг апогея, волчица решилась!
      Она как - то боком вышла на дорогу, на полусогнутых, напружиненных лапах, оскалившись подошла к машине, вначале на метр ближе, потом передвинулась ещё... ещё, и вдруг бросилась, и схватила Загрю, потерявшего от ужаса способность двигаться и сопротивляться! Выдернула его из под машины, полоснула клыками по гривастой шее. Собака повалилась на бок и тут же второй волк мощной хваткой вырвал часть собачьего бока, на мгновение обнажив белые рёбра...
      С отчаянным визгом, Белка, на своих длинных ногах рванулась от волчицы, часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась по дороге...
      А - А - А - залился её тонкий визг и смолк - ближний волк в прыжке настиг её, ударом груди сбил и повалив, вцепился в глотку тренированной хваткой...
      Кучум пытался убегать молча, несколько секунд, грызся с двумя волками, схватившими его с двух сторон, но вскоре с клокотаньем, захлебнулся собственной кровью...
      Всё было кончено!
      Волки оттащили трупы собак чуть в поле, подальше от пугающего силуэта машины и разорвав их на части долго насыщались, хрустя перекушенными костями и с треском разгрызая крупные...
      
      ...Утром, на рассвете, выпал морозный, блестящий кристаллами, иней, прикрыл следы ночного кошмара, присыпал кровавые пятна на дороге, и на восходе солнца, всё вокруг, празднично играло разноцветными искрам...
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
      
      Август. 1999г. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
       Матёрый
      
      
      
      Матёрый, вцепившись в шею, рванул к себе онемевшую, расслабленную от ужаса молодую собаку и на языке почувствовал солоноватый вкус крови.
      Потом, волк встряхнул собаку не разжимая челюстей, и та слабо взвизгнула...
      В это время, на поляне, из - за густых кустов, появился человек, всего в нескольких метрах от Матёрого, убивающего его собаку!
      И так велика была, проснувшаяся при вкусе крови дикая ярость хищника, что он, бросив обмякшую жертву, метнулся навстречу человеку!
      Но и человек был приготовлен годами охотничьих скитаний по лесной глуши к неожиданным встречам. Он, по-ковбойски крутанул ружьё с плеча, приклад привычно - удобно лёг в плечевую впадину, глаза мгновенно совместили прицельную планку и могучую, гривастую грудь, взлетевшего в прыжке Матёрого, палец легко стронул спусковой крючок, грянул выстрел, и солнце в сияющем синем небе вздрогнуло от звукового удара!
      Тишина, осеннего яркого дня несколько раз оттолкнула выстрел, эхом раскатившийся по окрестностям и через миг, в округе вновь стало тихо и чуть слышно, посреди покоса, под ветром, загудела хвоей одинокая, пышно - зелёная сосна ...
      Мгновение спустя, услышали выстрел коровы, пасущиеся на отаве, возле деревни; лежащий на пригорке пастух лениво повернул голову в ту сторону, ...
      ... Матёрый, умирая, казалось падал на землю долго - долго, превращаясь из живого, сильного, красивого хищника в мёртвое тело, неживую материю, плоть лишённую двигателя!
      Душа волка, вылетела из дырки, пробитой пулей в грудных мышцах, и унеслась в пространства космоса, навстречу, родоначальнику всего живого, туда, в тёмные бездны вечности!
      Жизнь Матёрого закончилась...
      Человек, ещё до конца не понимая, что произошло, подбежал к собаке, невольно обегая по дуге, неподвижного, но всё ещё страшного своей убийственной силой, волка...
      И так велик был по размерам мертвый зверь, так хороша была его густая, светло - серая, гладкая шерсть, что собака лежащая рядом, показалась охотнику маленькой, жалкой, слабой и некрасивой...
      Зельда, тоже была мертва. Матёрый клыками, располосовал ей глотку, перервалартерию и кровь струёй, толчками лилась на траву из мёртвого, но ещё тёплого тела.
      -Зельда! Зельда! - звал хозяин, почему - то шёпотом.
      Присев рядом, он гладил её по блестящей, чёрной шерсти на спине, но увидев окровавленную рану на шее, понял, что она мертва...
      Поднявшись, сдерживая накатившую ярость, подошёл к волку, опасливо потрогал ногой мёртвое тело, держа ружьё наизготовку, забыв, что не успел перезарядить его - всё случилось так внезапно и стремительно, что охотник немного потерялся.
      Большой волчище, Матёрый, лежал перед ним распластавшись во всю длину. Громадная голова с закрытыми уже глазами, мощное туловище, длинные сильные лапы с серыми по низу подпалинами. Казалось, его тело продолжало жить, однако утратило способность двигаться, уже навсегда.
      ...Светило солнце, темнело прозрачной синевой холодное, осеннее небо, отливала изумрудным оттенком зелёная, мягкая трава луговины.
      А посреди этого великолепия, на краю поляны, неподвижно сидел человек, опершись на длинное ружьё и с грустью смотрел на свою собаку, навсегда прощаясь с ней!
      Поодаль от него лежал серый, крупный волк, а рядом, собака - лайка с распущенным пушистым хвостом и чернеющим на зелёной траве, пятном крови, совсем недавно вытекшей из её тела...
      
      ... Логово волчица устроила в старой барсучьей норе, среди толстых корней, большой, в два обхвата осины, упавшей от шквального ветра несколько лет назад. Волчица выгнала барсуков, только начинавших обживать это место, а барсучиху задушила и съела в два приёма - она в эти дни не была голодна.
      Волк - отец, охотился в окрестных лесах и часто приносил к норе, из осинника на краю колхозных полей, зайцев и пойманных на току тетеревов...
      Волчица перед родами стала раздражительной, часто рычала на самца и даже старалась его укусить, когда он, любопытствуя, слишком близко подбегал к норе...
      После родов, волк видел волчицу очень редко. И только тогда, когда волчата подросли, он сквозь зелёную свежую листву, долго разглядывал, как маленькие щенки, играли вокруг лежащей на боку мамаши - волчицы, дрались играя, между собой, сосали материнское молоко.
      Когда ветер, вдруг, скрипел сухой веткой на стволе над норой, волчата пугаясь, быстро убегали в нору толкаясь и перепрыгивая друг через друга.
      Волчица в этот момент из состояния томной полудрёмы, резко переходила к насторожённому вниманию. Но, убедившись, что никакой опасности нет, снова ложилась, пользуясь отсутствием волчат и задремывала, тяжело дыша во сне, вздымая отвислое брюхо с голыми розовыми сосками...
      Волчата быстро росли, и когда им исполнилось месяц, волчица начала их подкармливать мышами и лягушками, потом зайчатами и однажды, принесла к норе полузадушенного глухаря. Глухари в это время не могут летать и забиваются в "крепи", в кустарниковую чащу, где их иногда ловят лисицы и волки...
      Волчата, сначала с опаской, а потом осмелев, набросились на обессиленную птицу и задушив, стали драться между собой, за большие куски окровавленного мяса...
      Теперь, волчица по утрам и вечерам, водила свой выводок на водопой, к ручью, что бежал в глубоком овраге, прорытом людьми, на краю большого поля, отграничивая его от леса. Волк - отец к тому времени куда - то исчез, и волчица осталась с волчатами одна. Но погода стояла хорошая, пищи хватало всем и поэтому, волчица не очень обеспокоилась его отсутствием.
      Изредка, в ясные, туманно - прохладные, тихие вечера, издалека, через весь большой лес, из деревни доносились, то глухие звуки удара железа о железо, то громко, беспокойно и часто мычала корова.
      Волчица в этот момент настораживалась, а волчата на всякий случай прятались в нору. Волчица, долго нюхала воздух, убегала вперёд, по низинке, в сторону доносившихся звуков, а ночью, проснувшись напряжённо вслушивалась в тишину леса.
      Изредка, из деревни, попутный ветер доносил лай собак и волчица вставала, беспокойно переступала с лапы на лапу, начинала тихонько повизгивать, словно жалуясь кому - то на одинокую, тяжёлую жизнь матери пятерых волчат...
      В один из длинных, солнечных летних дней, когда волчица ушла на охоту, со стороны деревни, к логову подкрались люди, с длинными, чёрными ружьями, держа их наизготовку.
      Они окружили логово, но перед тем, слыша их шаги и торопливый шепот, волчата спрятались в нору. Только самый сильный и самый любопытный из них, был в это время у ручья и ловил там лягушек, в сырых травяных зарослях. Он так увлёкся, что ничего не видел и не слышал вокруг себя.
      Вдруг, со стороны логова, раздался громкий крик человека: - Нашёл! - и там, наверху, заговорили грубые мужские голоса: - Здесь они! Слышу, как они там поскуливают!..
      Волчонок, дрожа от страха, побежал по дну оврага, по течению ручья, взобрался на крутой берег и побежал от норы в сторону, по распадку, туда, куда обычно, на охоту, уходила каждый день, на рассвете, волчица.
      Не успел волчонок сделать несколько шагов вверх по склону, как от пушистой ёлки, отделилась фигура человека, с ружьём в руках.
      Волчонок сильно испугался этого высокого двуногого страшно пахнущего зверя, юркнул в высокую траву, потом под куст и пустился бежать подальше от логова, от людей, о которых он инстинктом знал, что они опасны для волков.
      Охотник с ружьём - это был лесник Матвей - очень удивился, увидев прямо перед собой, в высокой траве мелькнувшего тощего, почти чёрного щенка с большими ушами. Он никогда не видел не только волчат, но и волков вообще, и ему казалось, что волчата должны быть серыми, ростом с большую собаку и обязательно шумно бегущими или даже воющими.
      Растерявшись, он не успел вскинуть ружьё, а когда приготовился стрелять, то волчонок уже исчез в лесной лиственной зелени...-Вот шляпа! - ворчал шепотом раздосадованный Матвей - проворонил волчонка...
      "Но кто же, знал - рассуждал он про себя, огорчённо вздыхая -что они сейчас такие маленькие, такие тёмные и так не похожи на тех волков, которых рисуют в детских книжках..."
      Он ещё повздыхал, поплевался, укоряя себя за неудачливость, но когда товарищи по облаве позвали громкими криками к норе, решил для себя, что никому об этом случае не расскажет, чтобы не засмеяли. "А следов сейчас найти нельзя" - решил лесник и утешившись, полез к логову напрямик, треща валежником...
      ...Волчица вернулась к норе днём. Ещё на подходе она учуяла множество человеческих следов, испугавшись убежала в дальний сосняк, сидела там, под корягой, дрожала всем телом, предчувствуя самое плохое...
      На закате солнца, она не выдержала и завыла тоскливо и протяжно. Но щенки на логове не отзывались и пройдя ещё немного по кругу, центром которого была нора, она вновь "запела" тоскливо и страшно.
      Так она выла весь вечер и в надвинувшейся темноте из деревни ей ответили лаем встревоженные собаки...
      Около полуночи, она услышала в кустах, какое - то приближающееся шуршание и из чащи вылез дрожащий от холодной росы и пережитого страха, одинокий волчонок.
      Она бросилась к нему, облизала тычасьмордой в теплое безволосое брюшко, а потом увела от разоренного логова, в дальний край большого болота, на другой стороне лесного массива. Ночевали они под корягой, и с тех пор стали жить без норы...
      Волчица, ещё долгое время тосковала, выла вечерами, призывая откликнуться волчат, но кроме шума ветра в ответ, ничего не было слышно. Уцелевшего волчонка в такие моменты охватывала дикая грусть, и он пытался подвывать, повизгивая и взлаивая почти по собачьи...
      Оставшись один с матерью, он стал быстро расти - еду, которую волчица раньше заготавливала на весь выводок, съедал один. Заботливая мамаша ни на минуту теперь не отпускала его от себя, учила, как надо выслеживать добычу, как подстерегать её на тропах и на кормёжке...
      Жизнь постепенно вошла в обычное русло, и всё пошло своим чередом. Однако волчица помнила о потерянных волчатах и о людях, которые их забрали...
      ...Звери шли в ночной тьме по просеке линии электропередач, в сторону деревни, оставляя в глубоких торфяных колеях от вездехода, свои следы: большой - волчицы и рядом, маленький - волчонка.
      Выйдя к широкой речке, долго стояли на взгорке и смотрели на далёкие деревенские огоньки, нюхали запах коровника и печного дыма, слушали, как сквозь сон, вдруг взбрехнёт особо нервная собачонка, ночующая под высоким деревянным крыльцом сарая или бани.
      Река под берегом, мерно шумела сильными струями и изредка, в течении, всплёскивала рыба или ондатра...
      ...Волчонок вырастал крупным, всё знающим и умеющим в своей волчьей жизни, хищником...
      Незаметно приблизилась, подкралась зима. Поля опустели, лес стал прозрачным и холодным. По утрам, на разъезженной грунтовой дороге, в лужах, застывала корочка прозрачного льда, пробегая по которому сверху, волчонок чувствовал, как непривычно обжигает холодом, голые подошвы лап.
      Вскоре, после тёплого, тихо - солнечного дня, ночью, поднялся сильный, воющий ветер. Деревья вокруг, от напряжения, стонали и трещали стволами и толстыми ветками.
      Волчица и волчонок лежали, на заросшем высокой травой поле и с тревогой вслушивались в жалобный шум леса.
      Под утро, ветер внезапно стих и с чёрного неба посыпались белые снежинки, падая одна за одной с лёгким шуршанием, постепенно покрывая всё вокруг белой, празднично - поминальной пеленой.
      Волчица изредка вставала, встряхивала с себя мокрый снег, нюхала стынущий воздух и покрутившись на одном месте, обтоптавшись, вновь ложилась свёртываясь калачиком и утыкая нос в распушенный хвост. По временам, она длинно зевала, сглатывая вязкую, голодную слюну.
      Снегу в ту ночь выпало много, но на тёплой ещё земле, он скоро растаял.
      И всё - таки зима началась. Дней через десять после первого снегопада, наступили сильные морозы, - стылая земля трескалась, и лужи на дорогах промерзли до дна...
      Следующий снег выпал уже днём и остался лежать белым слоем подмороженной крупы, на которую, уже через три дня навалило зимнего мягкого, бело-пушистого снега...
      Снегопад продолжался почти сутки и влажными хлопьями повис на деревьях и кустах, завернул, закутал снежным покрывалом ёлки и ёлочки от вершин до корней. Ручьи и речки покрытые льдом, засыпало, замело вьюгами и казалось, что жизнь в них умерла...
      Но нет. Из нор под берегом, стали по ночам вылезать кормиться на прибрежную кромку медлительные, одетые в тёплые шубы бобры, обгрызая тальниковые заросли растущие вдоль реки.
      На них и охотились теперь волчица с молодым волком. С вечера, они ложились на высоком берегу, под густой ёлкой и ждали темноты. В сумерках, чуть слышно начинала булькала вода над бобровой норой-хаткой, и волки уже знали, что бобры скоро пойдут заготовлять веточный корм, на случай возможной непогоды.
      Бобровое семейство, за лето успело построить высокую плотину, которая не только держала уровень, достаточный для плавания под водой, но и была складом вкусного корма, на всю длинную и холодную зиму.
      Бобры выбирались из конусообразной хатки в воду, и подо льдом подплывая к плотине кормились, обгрызая вкусную кору, с брёвен и бревнышек, уложенных в "тело" плотины за лето...
      В этот раз, бобр - разведчик ещё в гнезде, долго и осторожно принюхивался, прислушивался и осматривался и только потом выбрался на заснеженный лёд через промоины - отдушины. Потом, остановившись вновь, сел столбиком, смотрел и слушал... И стоило снегу с шуршанием скатиться с еловой ветки, как осторожный зверь исчезал подо льдом и долго не показывался. Но после, всё повторялось с начала...
      Вслед за разведчиком, убедившись, что всё споконо, на берег выбирались другие бобры...
      Волчица, наученная горьким опытом неудачных погонь в темноте, хорошо слыша бобров, кралась, ползла к ним медленно, с остановками. Молодой волк подражая ей, делал всё так же осторожно...
      Вот, изнемогающая от голода и ожидания волчица вскакивала, и на прыжках бросалась к зазевавшемуся у тальниковых кустов, далеко от воды, бобру...
      Но охота тут только, по сути и начиналась. Все, что было до этого, - было выслеживанием.
      Волки с двух сторон набрасывались на бобра, и старались не дать ему уйти в нору...
      Изнурительная борьба не всегда заканчивалась успехом. Часто, бобр, израненный, истекающий кровью, уползал, прорывался к воде и нырнув уплывал в "хатку" - конусообразный, двухметровой высоты зимний бобровой домик, заживлять свои раны.
      Под прикрытием толстых стен, сделанных из веток, бревёшек и липкой грязи, сцементированных морозом, он отлёживался в галерее "хатки", на подстилке из сухой болотной травы...
      Но иногда, волки загрызали бобра до смерти, оттаскивали его тушку в чащу, там наедались до отвала жирным, нежным мясом, похожим по вкусу на зайчатину - ведь бобры тоже грызуны и питаются древесной корой...
      Однажды, сопротивляющийся бобр, в схватке, так прокусил лапу молодому волку, что тот несколько дней сильно хромал и не мог быстро бегать, наравне с волчицей. Но та, по - прежнему видя в нём детёныша, не оставляла его и ловила зайцев и бобров одна, а молодой, как мог, помогал ей...
      В середине зимы, когда наступили сильные морозы и выпал большой снег, волчица и молодой волк присоединились к стае из пяти волков, которая пришла в их места с севера...
      Во главе её, стоял вожак, светло - серый волк, со шрамом на левом глазу, отчего это глаз всегда был полузакрыт и выражение на морде, казалось от этого злым и подозрительным.
      В стае уже была волчица, два волка первогодка, ровесники нашему Одиночке (назовём его так для удобства различения) и один по второму году. Всего их стало семь...
      Для всего живого в округе стая сделалась настоящим бедствием. Делая по полям и лесам круги длинной в пять - шесть дней, волки постепенно загрызли и съели всех молодых кабанов, много лосей и даже бобров, которых вылавливали попутно, во время оттепелей, когда те выбирались из воды на поверхность заснеженных берегов.
      А снегу нападало за зиму около метра, и люди передвигались от деревни к деревне, только по прочищенным трактором дорогам...
      Наконец наступила весна, и перед тем, как разбиться на пары, волки в стае начали грызться из - за двух самок. Но и самки между собой не ладили и в один страшный момент, вторая волчица напала неожиданно на мать Одиночки и загрызла её до смерти.
      Одиночка остался около волчицы умершей от тяжёлых ран, а стая ушла дальше...
      После того, как мать его умерла, молодой волк долго выл, изливая свою тоску, переживая своё наступившее так внезапно, одиночество. Он долго оставался рядом с неподвижным телом волчицы, но голод погнал его вперёд, и он ушёл на север, на поиски новой стаи...
      Прошло три года...
      Одинокий стал крупным, сильным волком. Его боялись и не любили в новой стае за необщительный, мстительный характер. Когда Одиночке пошёл третий год, он, в весенних драках отбил себе волчицу и вместе с народившимися волками составил свою стаю, в которой стал вожаком. Его волчица, была ему верной подругой и помощницей в погонях и разбоях...
      ... И, наконец, настал такой момент, когда Одиночка вернулся в места, где он родился и вырос, где был тот овраг и та нора, вылезая из которой, он впервые увидел солнце и небо.
      Как - то, остановившись на днёвку вблизи старого логова, он ночью услышал, как лаяла собака в той самой деревне, к которой водила его мать - волчица, много лет назад.
      Под утро, в тумане, оставив свою стаю в лесу, Одиночка подошёл низиной к броду через речку, и долго стоял там неподвижно, совсем недалеко от домов, слушал и нюхал воздух, и шерсть на его загривке вставала дыбом при звуках доносившихся от человеческого жилья.
      Когда рассвело и из тумана выделились тёмные силуэты редких сосен, стоявших на высоком берегу, волк стронулся с места и ушёл догонять стаю.
      Его подруга в тот год не смогла родить...
      По последнему снегу, когда они уже вдвоём охотились на крупную лосиху, волчица получила сильный удар лосинным копытом по отяжелевшему брюху. После удара, она отползла в кусты и несколько дней лежала, там находясь между жизнью и смертью - острое копыто рассекло кожу и сломало несколько рёбер...
      Одиночка охотился в округе и приносил волчице куски окровавленного мяса, но она не могла есть и только жалобно повизгивая, благодарно лизала его в нос...
      Через некоторое время, она начала вставать на ноги, ходила к ручью на водопой, но потом снова ложилась. Она отощала и серая шерсть висела на рёбрах клочьями.
      Вскоре, она начала понемногу есть свежее мясо и лизать кровь придушенных зайцев и тетеревов, которых приносил ей заботливый Одиночка.
      Через неделю , волчица начала поправляться, но волчат в том году у неё уже не было...
      Подошла осень...
      Волчица совсем выздоровела, и только на бегу, чуть прихрамывала на левую заднюю ногу - удар копытом перебил связки сухожилий с левой стороны...
      Две ночи назад, далеко - далеко на западе, они услышали из темноты волчий вой. Одиночка насторожился, а волчица долго слушала, потом подошла к нему, и словно успокаивая, положила голову на его мощный загривок. Одиночка пошевелился, лизнул волчицу в нос, и они тронулись вверх, по дну оврага, в поисках удобной и безопасной днёвки...
      К этому времени Одиночка превратился в матёрого зверя - его острые клыки сверкали как ножи в мощной белозубой пасти, а широкая грудь с тёмно - серой гривой длинных волос, свисала вниз с мускулистых высоких плеч, придавая ему массивный и уверенный вид.
      Он уже всё знал и умел из того что нужно знать волку, чтобы стать грозой всей округи, внушать страх не только кабанам, оленям и лосям, но и косолапому неповоротливому медведю. Одним словом он стал Матёрым волком...
      Матёрый и волчица, утром, легли на высоком берегу заросшего густым ельником, ручья, чуть сочившимся сейчас, по глубокому песчаному руслу...
      Когда раздался первый далёкий крик, Матерый не вставая, поднял голову, прислушался, определил, что это кричат люди, но очень далеко и потому успокоившись, задремал вновь.
      Время шло своим чередом. Солнце стало круто подниматься над островерхим, тёмным ельником, а крики заметно приблизились.
      Задвигалась уже и молодая волчица, а Матёрый поднялся, потянулся и глухо заворчал в сторону тревожащих его, звуков...
      Через мгновение, неслышно, серыми тенями, они вдоль русла, пошли назад на север, подальше от беспокоящих их предчувствием неведомой опасности, громких людских криков...
      Холодная ночь, сменилась ясным, хрустально - чистым осенним днём. Солнце блистало чистыми лучами с безоблачного лёгкого неба, прогревая травы на полянках и ветерок, чуть шуршал слоистой лёгкой корой на золотисто - жёлтых, крупных стволах зелено-хвойных сосен, стоявших в окружении пожелтевших берёзок и осин...
      Ещё утром, Матёрый, шевеля острыми аккуратными ушами, уловил далёкий звук сильного мотора, который вскоре умолк и через какое - то время вновь послышались ненавистные ему людские голоса...
      Горьковато пахло подопревшими палыми листьями, красно - золотыми, крупно - круглыми монетками, усыпавшими траву под деревьями. Всё это было привычно и знакомо волкам, и лишь надвигавшиеся ровной полосой человеческие голоса будили беспокойство и заставляли зверей постепенно сворачивать в сторону широкой лесной просеки, по которой, треща электрическими разрядами, широко шагали серебристые опоры линии электропередачи, протянувшей паутинки серебряных проводов через бездонный океан синего, прозрачного неба...
      Человеческие голоса медленно, но неотвратимо приближались, а волкам, это движение перекрывало путь отступления через большое поле, с проходившей по его краю грунтовой дорогой к коровнику, находившемуся на краю полузаброшенной деревни, пахнущей бензином и пролитой смазкой...
      Матёрый, чуя надвигающуюся опасность, резко свернул вправо, разглядев впереди, среди невысоких кустов, поляну. Волчица опрометчиво, чуть забежала вперёд и влево, и остановившись на краю просеки, начала осматриваться и прислушиваться...
      Выстрел грянул неожиданно! Волчица взвизгнула от боли, подпрыгнула вверх, ужаленная зарядом крупной картечи, рухнула на траву, стала кататься, кусая себя за пробитый тяжёлым свинцом, бок.
      Хлестнул второй выстрел и зверь, сильный и молодой, замер вытянувшись неподвижно в густой траве, добитый вторым смертоносным зарядом.
      Через мгновение, дрожь последних судорог прошла по телу зверя и волчица умерла, так и не поняв, не связав воедино крики загонщиков и выстрелы из цепи стрелков.
      Матёрый, после выстрела развернулся, прянул назад, в чащу, и помчался вперёд, распустив пушистый хвост на ветру, прижимая уши к голове, иногда оглядываясь...
      После выстрелов, люди позади Матёрого закричали ещё громче, ещё азартнее и два раза тявкнула собака...
      Почему - то, это тявканье собаки особенно запомнилось волку...
      ...Наконец, Матёрый, дрожа всем телом, остановился, прислушиваясь и ожидая волчицу. Потом, не дождавшись, сорвался с места, круто повернул влево и намётом помчался среди ольховых кустов в сторону густого молодого ельника. Он долго ещё бежал так, уходя все дальше от опасного места...
      ...Мелькая серым на тёмно - зелёном фоне ельника, он не останавливаясь, одним прыжком перескочил тропинку проходящую через лес, соединяющую две соседних деревни, и казалось, избежал опасности...
      Наконец, сбавляя ход, перешёл на рысь, потом на тихий шаг, потом остановился и прислушался...
      Волчицы не было...
      Вокруг вновь установилась тишина ясного осеннего дня и только изредка неподалёку, под порывами ветра поскрипывала вершиной наклонённая сухая ель, опирающаяся на ствол толстой осины.
      Людских голосов больше не было слышно, а там откуда они перед этим раздавались, затаилась коварная тишина...
      Но и волчицы тоже не было...
      Матёрый долго стоял неподвижно в еловой чаще, принюхиваясь и прислушиваясь... Однако лёгкого шуршания шагов волчицы всё не было. Только чуть шумел под напором лёгкого ветра, хвойный лес кругом, да ещё пронзительней заскрипела полу упавшая ель...
      Потом убедившись, что волчица потерялась, Матёрый медленно, стараясь идти густой чащей, тронулся назад в сторону линии электропередач, часто и подолгу останавливаясь и слушая...
      Наконец волк достиг сенокосных полян, одной стороной касавшихся леса, а другой, выходящих на просеку. Там среди молодых ёлочек, далеко, поблескивала серебром, вершина электрической опоры, несшая на себе тонкие ниточки гудящих, алюминиевых проводов....
      В проёме, между двух кустов черёмухи, на зелёной траве луговины, вдруг мелькнул силуэт чёрно - белой, молодой собаки - лайки!
      Ветер дул от нее в сторону серого хищника, и волк, учуяв ненавистный запах городского жилища и чуть подмокшей шерсти, приготовился к броску...
      Собака - лайка, Зельда, отбежав от хозяина идущего следом чуть вперёд, в это время учуяла в траве утренний след тетерева и попыталась его распутать, уткнув нос в траву и ничего вокруг не замечая...
      ... Потеря подруги и унизительный страх, охвативший его при бегстве, разозлили Матёрого, лишили его привычной осторожности. Он прилёг в сухую траву, затаился, замер и только серые с жёлтым, блестящие глаза грозно и неподвижно следили за собакой...
      Когда между ними оставалось метров десять, волк приподнялся, медленно переставляя напряжённые лапы, растянувшись и неслышно ступая, продвинулся в сторону жертвы ещё на несколько шагов, и вдруг бросился на собаку, длинными мощными прыжками!
      ...Зельда, только в последний момент увидела Матёрого и он был так велик, так свирепо целеустремлён, что её сковал страх, и она не смогла сдвинуться с места. Молнией обрушился Матёрый на собаку, смял её в один миг, вонзил привычной мёртвой хваткой блеснувшие в воздухе клыки в её шею, чуть ниже уха и рванул к себе...
      Ненависть, возбуждаемая в хищнике злобой и местью за утраченную по воле жалких, двуногих созданий и их прислужниц - собак, заставила его забыть об осторожности, что и послужило причиной смерти Матерого...
      ...Всё происшедшее вслед за этим нападением волка на собаку, вы уже знаете...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      Лето 1999г. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Черныш
      
      (Отрывки из романа "Симфония дикой природы"
      
      
      ... Стая волков, в которой молодой Черныш был седьмым, ходила по тайге широкими кругами и волчица хорошо запомнила места, в которых держались и кабаны, и лоси, и олени. Иногда по пути, они выпугивали из дневных лёжек высоконогих стройных косуль, убегающих в ужасе от одного запаха серых разбойников. В беге, они выпрыгивали высоко, взлетая над кустами, показывали белые "зеркальца" на заду, чем во многом облегчали погоню своим преследователям.
      Но бег косуль был так лёгок и стремителен, что волки, прогнав их с километр постепенно отставали, а потом и прекращали преследование. Снег становился так глубок, что мешал волкам развивать большую скорость...
      В один из дней, на красно - алом солнцезакате, стая вышла на следы крупной кабанихи с двумя подсвинками. Всего в помёте было при рождении девять поросят, но два умерли ещё в первый месяц жизни, а пятерых смогли отогнать от матки и потом задавить, дикие собаки, отбившиеся от человеческих поселений и живших в пригородных лесах как волки - их дикие предки...
      ... Волчица остановилась, понюхала воздух крутя головой по сторонам и решив что-то для себя, не спеша, пошла по длинной дуге, огибая большую поляну, с южной стороны ограниченную крупно ствольным сосняком.
      Здесь, на границе леса и поля, земля в солнечные дни прогревалась, и снег, превращаясь в крупные кристаллы, постепенно испарялся, кое - где обнажая чёрно - серые полоски земли с остатками увядшей травы.
      Тут и кормились кабаны, вспахивая верхний слой дернины, своими пружинисто - крепкими "пятаками", в поисках кореньев.
      Дойдя до кабаньих покопок, волчица вошла тихой рысью в сосняк и вдруг, оттуда на поляну выскочила негодующе хрюкающая кабаниха, а за нею пара кабанят...
      Волки мгновенно окружили дикую свинью и её детёнышей и стали теснить матку, стараясь отделить поросят, отогнать от свирепой и сильной кабанихи. Она весила не мене ста пятидесяти килограммов, и была покрыта чёрной с проседью, жёсткой щетиной, стоявшей на мощном загривке дыбом.
      Она, словно танк, вдруг неожиданно бросалась на ближнего волка, который, поджав хвост бросался на утёк, а в это время матёрый и волчица набрасывались на пронзительно визжащих отбивающихся от хищников, кабанят...
      С третьего раза, матёрому удалось перекусить сухожилия на задних ногах одному поросёнку и тот, так пронзительно завизжал, что кабаниха, бросив преследовать молодого волка вернулась к кабанятам, но было уже поздно.
      Кабанёнок сильно захромал и подволакивал левую заднюю ногу, а второй вообще не мог бежать и дотащившись до кустов залег там. Кабаниха стояла рядом и делала короткие броски в сторону окруживших её волков, пытаясь если не отогнать, то хотя бы напугать хищников. Но всё было напрасно...
      Проведя несколько часов в этих кустах, обессиленная, голодная кабаниха попыталась прорваться сквозь волчье кольцо. Она, выбежав на край поляны, попеременно бросалось в сторону двух переярков, отвлекающих её внимание, а матёрый и волчица в это время рвали беззащитных кабанят... И загрызли их наконец до смерти.
      Кабаниха, с трудом оторвавшись от наседающих волков, пришла на помощь к кабанятам, но её детёныши были уже мертвы. Стоя рядом с ними, громадная, с вздыбившейся на загривке щетиной кабаниха была в несколько раз крупнее волка - вожака. Но она ничего не могла поделать с умной инстинктивной тактикой этих прирождённых бойцов и охотников...
      Уже через час, одинокая кабаниха, поняла, что её поросята мертвы, оставила окоченевшие трупы и побрела в сторону рассвета...
      Её, волки не преследовали, и как только она скрылась за густым ельником, вожак накинулся на одного поросёнка, волчица на другого...
      Через час, на морозном солнцевосходе, под тревожно пронзительное стрекотанье сорок, сидевших на соснах над полем, волки разодрав кабанят на куски и растащив окровавленное мясо в разные стороны, насыщались, изредка утробно порыкивая, поднимая голову оглядывались и облизывали окровавленные морды.
      Снег на поляне был вытоптан и на белом, были заметны следы крови, клочки чёрной кабаньей щетины и серой волчьей шерсти...
      Для Черныша эта схватка была первым боевым крещением. Он помог волчице растянуть кабанёнка, вцепившись клыками в щеку жертвы, а потом перехватившись оседлал кабанёнка, в то время, как волчица сильной хваткой вырвала кусок мяса из незащищённого живота...
      Черныш размерами и силой заметно был крупнее своих братьев и потому верховодил и в играх и в драках между подрастающими волчатами. Теперь по силе, он был третьим в стае после взрослых и потому ел намного больше, и рос, набираясь сил заметно быстрее...
      
      ...В конце декабря, волчья стая, проходя через болотистые перелески, остановилась в сосняке на днёвку.
      Долго устраиваясь на днёвку, молодые волки тихо повизгивали от усталости и голода, располагаясь поудобнее вокруг вожака по длинной дуге. Заснули быстро, прикрывая от свирепого мороза влажные носы пушистым кончиком хвоста.
      Волчица изредка глубоко вздыхала, задрёмывала и не просыпаясь взлаивала судорожно подёргивая лапами - во сне она гналась за лосем...
      Над лесом стоял серый морозный туман, и неожиданно рано начались длинные зимние сумерки...
      Голодные волки встали из лёжек раньше обычного.
      Выстроившись походным порядком, они пошли на юг, в сторону моховых болот на которых две недели назад задрали молодого лосёнка, зазевавшегося во время кормёжки и не успевшего убежать за лосихой. Волчица вела стаю в ту сторону, надеясь перехватить и оставшуюся в одиночестве лосиху...
      Выйдя к берегу широкого безлесного болота, волки легли в прибрежных кустах и Матёрый в сопровождении Черныша первой парой, стал переходить широкое открытое пространство.
      Дойдя до середины болота, Матёрый вдруг остановился, словно споткнулся и долго, пристально рассматривал незнакомый предмет, похожий на корягу, торчащую изо льда наледи под крутым сивером - северным склоном, метрах в ста пятидесяти от волков. Наконец убедившись, что предмет совершенно неподвижен, Матёрый продолжил "переправу" и вскоре вся стая, перейдя попарно это опасное место, продолжила свой путь...
      ...Коряга, неподвижно торчащая под северным склоном, оказалась человеком, замеревшим на месте от удивления и невольного страха.
      Когда стая ушла дальше, он с облегчением выдохнул воздух, перешёл болото и подойдя к свежим волчьим следам долго их рассматривал, удивляясь, как точно след в след шли один за другим серые разбойники, разбившись на пары.
      Человек - местный егерь, занимавшийся в межсезонье, заготовкой, в этих местах, ивовых прутьев для плетения корзин, вспоминал сколько было волков и пытался по размерам определить половой состав стаи.
      "Однако - думал он - эти волчки, если их оставить тут на зиму, могут вырезать всех кабанов, лосей, да и косуль прихватить на закуску. Это ж сколько надо мяса каждый раз, чтобы эту ораву накормить?"
      "А потом они же волчат наплодят и тогда уже спасения всему живому в округе не будет!" - продолжил он размышлять, поспешая в сторону дома.
      Отойдя с пол километра, он на всякий случай, спрятавшись за пушистой тёмной елью на берегу распадка, подождал, приготовив топор - ружья в тот раз он с собой не взял, - не последуют ли волки за ним по следам. Убедившись, что преследователей нет, он вышел на просёлочную дорогу и пошёл в сторону деревню, где жил и работал...
      Войдя в деревню уже в темноте, егерь свернул в сторону дома своего приятеля, колхозного агронома и страстного волчатника, которому и рассказал о встреченной в лесу волчьей стае...
      За вечер обзвонили всех охотников в соседних деревнях и договорились завтра утром собраться у оврага, в дальней части таёжной Пустоши, где обычно дневали проходные волки. Егерь был опытным волчатником и знал все места волчьих переходов и их днёвок.
      Придя домой, егерь растопил печку, поставил в чугунке вариться картошку в мундире - он жил один, а жена и сын студент, зимами жили в соседнем городке, у родственников.
      После ужина, достав с антресолей мотки бечёвки, с привязанными к ним красными тряпочками - "флажками", егерь проверил сохранность бечевы, крепко ли пришиты тряпочки и попив чаю, лёг спать...
      Наутро, ещё в полной темноте, прихватив своего друга волчатника, они, на снегоходе укатил на Пустоши, где на развилке дорог, неподалеку от Оврага, стали ожидать остальных участников оклада...
      Волки вошли в овраг сверху, ступая след в след и двигаясь один за другим. Впереди шёл Матёрый, который выделялся размерами, большой головой и серо - палевой гривой на широкой сильной груди...
      Спустившись метров на триста в сумрачный овраг занесённый утрамбованным ветром и морозами снегом, стая остановилась, волки чуть разошлись, вынюхивая и выискивая место для лёжек...
      Матёрый лёг на возвышении, носом к ветру. Остальные волки, быстро расположившись вокруг, обтоптавшись легли на снег и прикрыв пушистыми хвостами носы, свернувшись калачиком уснули.
      Только Матёрый, ещё какое - то время вслушивался в тишину, нарушаемую свистом холодного, пронзительного ветра, и убедившись, что тайга, как обычно спокойно - равнодушна, задремал, положив голову на лапы...
      ...Рассвет застал стаю в Овраге. После вчерашнего длинного перехода, волки отдыхали...
      Было по прежнему холодно, но ночью ветер прекратился, и алое от мороза, солнце появилось на зимнем, низком и безоблачном небе, во всей красе и величии незамутнённой природной чистоты.
      Яркие, ещё по-утреннему розоватые лучи брызнули поверх вершин сосен и редко стоящих крупных елей, и снег заискрился, играя разноцветными огоньками...
      Однако укутанные снегом деревья оставались совершенно неподвижными, и тишина охраняла это лесное зимнее сонное царство от вторжения мира яростной жизни, обычной для других времён года в тайге...
      Вдруг позади, в нескольких сотнях метров, за тёмным, молодым ельником, что - то треснуло и человеческий голос, произнёс - пропел первый раз: - Хоп - хоп! По - шли ро-ди-мы-е!
      Вслед, кто - то озорно и насмешливо заулюлюкал: - Э - ге - ге - гей...
      С другой стороны оврага, тоже закричали звонкие человеческие голоса, безжалостно нарушая тишину дремучего зимнего леса...
      Матёрый вскочил первым, заметался по поляне, и его тревога передалась остальным волкам. Волчица выскочила на бугор, замерла и убедившись, что голоса раздающиеся из ельника принадлежат людям, развернулась и на галопе понеслась прочь от опасных звуков, вдоль своих входных следов, на выход из Оврага. За ней помчались молодые волки и быстрее всех - Черныш.
      Матёрый, на какое-то время задержался, оценивая обстановку, а потом решил попробовать прорываться, уходить в одиночку. Он свернул вправо и на широких махах, поднимая снежную пыль, утопая по грудь в белом снегу, галопом бросился вверх по склону...
      ... Волчица первая выскочила на линию стрелков притаившихся под и за деревьями, в белых халатах, которые делали их неподвижные фигуры невидимыми.
      Грохнул первый выстрел, и тяжелое эхо пролетело над неподвижным лесом...
      Заряд картечи встретил волчицу в прыжке, пробив шкуру проник в тело, перебил несколько рёбер и сломал крестец. Волчица, взвизгнула от боли и ещё по инерции проползла несколько шагов на передних лапах...
      Затем, с двух сторон ударили ещё выстрелы и она, пробитая во многих местах, замерла распластавшись на холодном, белом покрывале снега.
      Кровь, вытекая из её обездвиженного тела, чуть парила на морозе!
      Два молодых волка, не успев остановиться, были встречены частыми выстрелами из цепи стрелков и тоже умерли, даже не увидев своих убийц!
      ...Черныш, после первого выстрела резко затормозил бег всеми четырьмя лапами, развернулся на сто восемьдесят градусов, и громадными прыжками понёсся вспять. Но тут же услышал впереди задорно злое: - Хоп - хоп - хоп...
      И почти звериное: - Ха - й - я - я - я ...
      В людях, во время загона, особенно в тех из них, кто страстно любил охоту, вдруг просыпался дикий прачеловек, и потому, они, в такие моменты готовы выть, визжать, рычать и драться за свою добычу! А внутри, ещё гордились этими, необычными для современного человека, чувствами...
      Странные метаморфозы порой происходят с представителями рода "гомо сапиенс - сапиенс".
      ... За Чернышом увязалась и едва поспевала его сестра, молодая волчица, часто- часто отталкиваясь на коротких, но быстрых прыжках...
      Вновь резко свернув в сторону, Черныш, по склону оврага выскочил к гребню и тут, от страха на его загривке вздыбилась шерсть: по краю оврага были на незаметной бечеве развешены красные тряпочки на уровне волчьей головы, которые чуть заметно и таинственно трепетали под несильным утренним ветерком.
      Черныш, постоял мгновение вглядываясь, в непонятно чем страшное движение ярких "флажков", но тут снизу и слева, вновь грянули выстрелы и он, словно живая пружина, метнулся вперёд, на ужасные красные тряпочки и высоко выпрыгнув перемахнул страшное препятствие...
      За ним последовала молодая волчица...
      И всё!
      Они были свободны, оставив в окладе, окровавленные мёртвые тела матери волчицы, своих братьев и сестёр...
      ...Вожака, застрелил молодой загонщик, идущий в цепи с самого краю, случайно заметивший мечущегося, в нерешительности перед "флажками", волка.
      Выстрел был произведён наугад, но, как известно - новичкам часто везёт - случайная картечина попала Вожаку прямо в глаз...
      Волчий загон завершился: в стае из семи волков, остались живы и ушли через флажки только два - Черныш и его сестра - уменьшенная копия Черныша, но только палевого окраса...
      А молодые волки, ещё долго скакали вперед и вперёд, напрягая все силы, стараясь как можно дальше убежать, скрыться от страшного места...
      Наконец тяжело дыша и высунув языки, волки перешли на рысь и по распадку, поднявшись на водораздел, не обращая внимания на следы оленей и косуль, избороздивших снег вокруг, перевалили гребень, и ушли в соседнюю речную долину...
      Первое время, молодые волки голодали...
      Теперь уже не было рядом ни Матёрого, ни волчицы, которые всегда возглавляли большие охоты и первыми бросались на крупных жертв. Теперь всё надо было делать самим.
      Черныш, физически был сильным и крупным волком и после того как они на пару, отделив молодого косулёнка от убегающего стада, легко задрали его, он понял инстинктом, свою силу и готовность к убийству других! Тогда, жизнь волчьей пары стала намного легче...
      ... В январе наступили сильные морозы. Реки и ручьи промерзли до дна и вода выдавленная на поверхность, шурша салом - текучим льдом, медленно "плыла" вниз, образуя на поверхности неровности и вздутия...
      Звери затаились в норах и укрытиях, а копытные отощали и чтобы выжить должны были кормиться много времени, иногда и днём.
      Мать лосиха и Любопытная, поднялись повыше на перевал, где было поменьше снега, сдуваемого оттуда ветром, выбрали себе площадку, почти плоского вершинного болота и не уходя никуда прожили здесь все морозы, питаясь молодыми побегами ивы и осины, объедая вершины деревцев и кустов, а если не могли достать, то находя на деревце, тяжёлым телом, ломали промёрзшие насквозь стволики и на сломанных, обгрызали все ветки.
      Дневали здесь же, ложась на снег сверху и поджав под себя костистые, длинные ноги, с коротко - жёсткой серой шерстью, на внутренней стороне.
      Любопытная старалась всё делать подражая матери, но силы в молодом теле было заметно меньше и потому, она сильно похудела, и ряд широких, плоских рёбер проступили сквозь натянутую на брюхе кожу.
      Солнце, в морозные дни, не могло пробиться сквозь холодный туман, и отсутствие света и тепла ещё больше угнетали молодого зверя...
      Но к началу февраля отеплило...
      На небе, чаще появлялось яркое солнце и в затишке, перед густыми сосновыми зарослями, солнечные лучи почти не задерживаемые чистым и сухим воздухом, растапливали снег и кое - где, даже появилась, протаявшая до серой прошлогодней травы, земля.
      Лосиха приводила Любопытную сюда, на опушку, при самом высоком солнце, днём и молодая лосиха, может быть, впервые за всю зиму по настоящему отогревалась и крепко засыпала, а мать-лосиха сторожила её покой, чутко дремала, и часто поднимая голову повыше, оглядывала и прослушивала окрестности...
      Но место тут было мало доступное и кроме большого стада изюбрей, кормившихся неподалёку, здесь никого больше не бывало.
      ... Раньше, в округе, волчья стая из семи волков, как по жестокому графику, еженедельно задирала то лося то оленя, то кабанов. Потом, она исчезла из окрестностей, и это позволило выжить многим копытным, включая и Любопытную.
      Постепенно, молодая лосиха отошла от морозного стресса и даже стала поправляться, бока её округлились, шерсть заблестела и плотно прилегла к телу. Она начала дальше отходить от матери, проводя неподалёку, за пределами прямой видимости уже несколько часов, во время кормёжки. И только на лёжку они, по - прежнему, каждый день уходили вместе...
      В конце февраля завьюжило, подули снежные ветры, хотя сильных морозов больше не было, и потому, лоси переместились на южные подветренные склоны, на которых ветер не делал глубоких заносов, пробиваться через которые, было трудно, даже длинноногим лосям...
      ... Однако это были уже угрюмые последние судороги зимы.
      В начале весны, когда солнце всё выше поднималось на небо к полудню, а синие влажные сумерки сменялись прозрачной прохладой ясных лунных ночей, мать Сама, вместе с лосёнком перекочевала за водораздел и остановилась в широкой пади, по которой протекала небольшая, в высоких кочковатых берегах, река Хея.
      Кругом ещё лежали глубокие снега, но на южном, высоком берегу реки, в редких сосняках, под деревьями образовались проталины, куда и выходила кормиться лосиная семейка...
      
      ...Черныш и молодая волчица к тому времени стали уже мужем и женой, избежав свирепых драк между кобелями - волками - в округе, больше не было других волков...
      Брюхо волчицы заметно увеличивалось с каждой неделей, и волчья пара отыскала себе логово, в старой, покинутой барсучьей норе, очистив её от прошлогодних листьев и занесённого внутрь мусора. Эта нора, случайно находилась неподалёку от места, куда выходили кормиться лоси: матка и лось - сеголеток.
      ... Уже под вечер, пробегая вдоль реки, по гребню высокого берега, волки натолкнулись на лосиху и лосёнка Сама. При виде волков, шерсть на загривке лосихи поднялась дыбом и Сам, к тому времени уже ставший размерами с мать, придвинулся к ней поближе и гневно захрапел.
      Волки, разделившись, обежали вокруг лосей и те, поворачивали головы вослед их движению, пристально наблюдая за волчьими манёврами.
      Черныш, вздыбив шерсть на загривке, мелкими шагами приближался к стоящим бок о бок лосям, когда Палевая перемещаясь, совершила ошибку - подошла слишком близко, к готовой защищаться не на жизнь, а на смерть лосихе.
      Оценив момент, мгновенно напрягшись, лосиха прыгнула вперёд, встала на дыбы и обрушила дробь убийственных ударов на Палевую, которая метнулась назад, но вытаявшие кусты черничника, на мгновение помешали ей увернуться от острого правого копыта, лосихи.
      Чёрное острое копыто попало в заднюю часть тела, в крестец, рассекло кожу и повредило кость правой задней лапы. Черныш бросился на выручку, но Сам, неожиданно быстро отпрыгнул в сторону и развернувшись тоже поднялся на дыбы и стал передними копытами бить уворачивающегося волка.
      Чёрная шерсть на загривке лосёнка торчала дыбом, крупные белые резцы оскалились и опустившись после серии ударов копытами на мёрзлую землю, Сам, ещё пытался укусить, бросающегося из стороны в сторону Черныша, старающегося забежать или сбоку или сзади, разъяренного и испуганного, сверкающего в злобном оскале белыми острыми клыками,.
      Но, в конце концов, волк своего добился - отвлёк внимание на себя. Лосиха - мать бросила, визжащую от боли, ускользающую от ударов Палевую, и кинулась к Саму на выручку.
      Отступая, скача то влево, то вправо Черныш уводил разъяренных, почувствовавших свою совместную силу, лосей от раненной подруги.
      Наконец Черныш отбежал на несколько десятков метров и лоси храпя и поводя налитыми кровью глазами стали медленно, с остановками уходить, иногда имитируя броски - выпады, в сторону врага, от которых Черныш, якобы, в нерешительности, делал несколько шагов назад и в сторону...
      Когда лоси скрылись за деревьями в соседний распадок, Черныш вернулся к Палевой, которая лежала и лизала отбитый зад, жалобно повизгивая от пережитого страха и боли. Черныш лизнул её в морду, словно жалея и понимая её состояние ...
      Вскоре, волчица приподнялась и подволакивая задние лапы, сильно хромая, пошла в сторону логова, сбоку сопровождаемая Чернышом...
      ...Несколько дней Палевая находилась между жизнью и смертью и Черныш, приносил ей по вечерам, приходя с охоты зайцев и птиц, а однажды и кусок косулятины. Но Палевая ничего не ела и только зализывала рану, жалобно поскуливая, глядя на Черныша влажными блестящими глазами, словно благодаря его за заботу и участие.
      Через несколько дней, волчица начала поправляться, но ещё долго скакала по лесу на трёх лапах, а потом прихрамывала почти до первых зелёных листочков. В положенное время она родила мёртвых волчат, и потому на лето они остались по-прежнему парой, но жили около норы...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      
      
      Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
       Зельда
      
      
      
      
      Зельда появилась у Андрея неожиданно и началась её история, когда Андрей с приятелями был в Качугской тайге и по весне собирал камедь, в вершине безымянной таёжной речки...
      Заезжали уже привычно, на ГАЗ - 66 с будкой. Загрузили снаряжение продукты, собак Валетту и Тошу и выехали с утра, чтобы засветло добраться до конечного пункта.
      Собаки вели себя прилично и без хлопот, уже под вечер они высадились на полевом колхозном стане, то есть рядом с вагончиком, на краю большой луговины, где летом пасут колхозных коров и где по осени заготавливают сено. Вагончик был небольшой, но с печкой и с железными кроватями, стоящими вдоль стен. Прямо из окна их нового жилища, были видны, далёкие холмистые горизонты, покрытые лесом, а в распадках, просматривались луговины, на которых летом и отъедается колхозная скотина.
      Первую ночь переспали спокойно, а поутру, позавтракав кашей с тушёнкой, разошлись в разные стороны.
      Гена, вместе с крупным кобелём - лайкой Валетом, отправился вверх по течению речки; Юра со своим Тошей - вниз по течению, а Андрей, прямо от вагончика, в сторону далёкого склона, на краю большой приречной долины...
      Андрей, на первый раз далеко не пошёл и обследовал вершинки небольших распадков, выходящих в луговую долину. Камеди было совсем немного, и Андрей понял, что кто - то уже раньше здесь побывал, а то, что он собрал к концу дня, было той камедью, которая натекла за последние несколько лет. Камедь вообще, накапливается десятилетиями и потому, собранная один раз, восстанавливается очень медленно.
      Но как всегда в таких походах, дело для Андрея было не только в камеди. Ведь была поздняя весна и потому ходить по лесам было легко и приятно - свежий, ароматный воздух, прибитая растаявшим снегом трава, широкие горизонты с видимостью на несколько километров...
      Вот и в тот раз, Андрей уже через несколько дней почувствовал себя сильным и здоровым, каким он был ещё совсем в недавней молодости...
      Вечером, возвратившись в вагончик они за ужином обменивались новостями, и Гена, в первый же день рассказал, что часа в четыре вечера, на луговины, вдоль широкой речной поймы, в одних и тех же местах выходят пастись косули.
      И действительно, выйдя в тот вечер из вагончика с биноклем, Андрей увидел несколько жёлтых пятнышек на дальней полянке, на границе с лесом в истоке противоположного распадка. Он навел бинокль и понял, что это были косули, мирно щиплющие травку примерно в километре от вагончика.
      У Андрея было ружьё, одностволка двадцать восьмого калибра и несколько металлических гильз, заряженных крупной картечью и он, наблюдая за козам (так в Сибири называют косуль) решил, что завтра же выберет время и подкрадётся к ним и попытается подстрелить одну, чтобы разнообразить меню их ужинов...
      Назавтра, он крутился неподалёку от этой полянки, а когда время перевалило на пятый час после полудня, выйдя на край леса, увидел, на поляне парочку коз... Он, заволновавшись, побежал скрадывать, сделал полукруг, почти ползком подкрался к краю леса, но в последний момент, когда охотник, находясь в двадцати шагах, косули учуяли его.
      Он сидел за толстым бревном держал ружьё на изготовку, и глядел за ними из под упавшего ствола, опасаясь высунуться сверху толстого бревна, хоть на сантиметр. Косули стояли неподвижно и смотрели в его сторону, но стоило Андрею поменять положение и начать приготовляться стрелять, как козы сорвались с места и мгновенно исчезли в лесу, проскочив в чащу, метрах в двадцати от него... Андрей негодовал, называл себя шляпой, но изменить уже ничего не мог.
      Назавтра, он пошёл с утра, в противоположную сторону, и тоже, на одной из лесных полянок, на другой стороне болота, видел пасущихся косуль, но памятуя о своей вчерашней неудаче, он не соблазнился выслеживанием и скрадыванием, а прошёл мимо. Пройдя ещё несколько километров, он вышел к деревянному, старому домику с полуобвалившейся крышей и это оказалась, старинная бурятская охотничья избушка - юрта, которую он впервые встретил за всё время своих таёжных скитаний. Срублена она была шестиугольником и крыша, шатром поднимаясь к центру, заканчивалась дырой, которую можно было закрывать крышкой, закреплённой на шесте, изнутри.
      На коленях, он протиснулся в маленькое четырехугольное отверстие, которое служило входом в охотничью юрту.
      Внутри, Андрей увидел, что вместо печки посередине, был выложенный из плитняка, уже осыпавшийся очаг, где ночующие охотники разводили огнь, на котором и пищу готовили, и которым обогревались. Вместо двери, был сделан щит в размер отверстия, которым можно было закрываться в избушке, тоже изнутри...
      -Вот так старина - думал он осматривая юрту. - Этому строению наверное лет шестьдесят...
      В тот день, Андрей зашёл далеко и вернулся поздно и от Юры узнал, что Тоша отстал и остался ночевать в лесу...
      Назавтра, они вместе пошли в сторону той лесной избушки, вблизи которой отстал Тоша...
      Когда они, свернув с лесной дороги, подошли к зимовью, то увидели Юрину собаку Тошу, фокстерьера, сидящую под стеной домика, словно в гипнотическом сне.
      Тоша, вначале даже не узнал своего хозяина, но разобравшись, завизжал от радости, и потом не отходил от Юры ни на шаг.
      Андрей смеялся и говорил приятелям, что у Тоши, временно, от страха и переживаний одинокой ночи в глухой тайге, "крыша съехала" и потому, он впал в психический ступор. Приятели смеялись и подтрунивали над городским пёсиком Тошей, который, наверное, впервые в жизни испытал ужас ночного таёжного одиночества...
      Все эти шуршания, чуть слышные шаги, всхлипывания и вскрикивания в ночной темноте неизвестных, а потому страшных зверей и птиц, привели собаку на грань умственного помешательства. И потом самое главное, - рядом не было привычного, родного хозяина, который в жизни Тоши играл роль родителя...
      ... Дни проходили за днями в походах по окрестностям. Однажды, Андрей зашёл в незнакомые места, и вдруг, идя по лесной дороге, увидел впереди, в прогале лесных зарослей, нечто похожее на небольшую деревеньку.
      Когда он приложился и глянул в бинокль, то понял, что это металлические модули в форме домов, а потом уже догадался, что попал на полигон бомбометания.
      Пройдя ещё чуть вперёд, из зарослей густого чапыжника, вспугнул нескольких коз, которые поднялись с лёжек и стремительно ускакали в чащу на высоких прыжках, взлетая в воздух и показывали белые "зеркальца" на заду...
      "Значит, они не бояться ни гула самолетов, ни падающих "бомб" - подумал он, и продолжил путь.
      Вдруг над головой, в далёком небе загудели моторы невидимых в серой дымке самолётов, застрочили пулеметы, и Андрей понял, что над полигоном идёт учебный бой...
      - Ещё чего доброго начнут бомбы кидать - подумал он и увидел вдруг, под деревом, в зарослях свиного багульника, металлическую болванку голубого цвета с короткими стабилизаторами на конце, длинной метра полтора и в диаметре сантиметров тридцать.
      "А вот и бомбы - подумал он и вдруг услышал гул новых моторов в небе и стук далеко упавшей металлической болванки, ударившейся в ствол дерева. Он забеспокоился и остановился, но уговаривал себя, что процент попадания такой болванки в него, настолько мал, что практически невозможен...
      Это не было последним его приключением в тот день...
      Уже на обратном пути, Андрей, выйдя на большую вырубку, вдруг услышал рявканье, как ему показалось козла - самца косули. Он остановился, долго вглядывался в открытое, широкое пространство, заросшее кустарником и высокой травой, а потом рявкнул в ответ и сделал это так умело, что "козёл" ему отозвался.
      Некоторое время они перекликались и рявканье со стороны невидимого "козла" становилось всё пронзительнее и злее...
      И только потом, когда на одном из открытых мест, он заметил мелькание коричневого в зелёной чаще, то запоздало понял, что перекликался с медведем...
      Придя в вагончик, Андрей определил, что из кастрюли пахнет свежеварёным мясом, и Гена, нервно позёвывая, объяснил, что Валетка поймал косулю...
      А было это так...
      Гена, как обычно, в походе, на время потерял Валетку из вида и поднимаясь по крутому склону, вдруг заметил в густых кустах какое - то шевеление.
      Потом, из чащи выскочил возбуждённый Валет, с шерстью торчащей на загривке дыбом. Гена, приготовив ружьё, пошёл вслед за собакой, которая, казалось, призывала его за собой.
      Войдя в кусты, Гена увидел косулю, лежащую на траве, неловко подвернувши голову. Подойдя, он увидел капельки крови тянущихся полосой откуда - то сверху, и понял, что Валетка поймал её в кустах и задушил, пока она пыталась убежать вниз по склону.
      Уже позже, разделывая, Гена обратил внимание, что у козы была сломана правая задняя нога. Именно сломана, а не перекушена Валеткой.
      Пока хозяин разделывал косулю, Валетка вёл себя необычно, всё время озирался и нюхал воздух, поднимая голову высоко вверх.
      Обдумывая всё случившееся, Гена решил, что косулю поймал какой - то большой хищник: может быть рысь, может быть россомаха, а может быть и медведь. Валет, скорее всего, вспугнул "хозяина" добычи, а тут и человек подоспел...
      Может быть хищник, а это, повторяю, мог быть и медведь, затаился где - то неподалёку, в кустах, и собака его чуяла и потому нервничала...
      Во всяком случае, лесовики очень хвалили Валетку за расторопность и с удовольствием ели вкусную косулятину...
      Дня за два до этого, в избе, которая стояла пустая в ограде загона для скота, под вечер появились два молодых бурята из ближайшей деревни. Они пришли пешком, и тихонько устроились в доме ночевать, но Гена, вдруг обнаружил, что малокалиберная винтовка, которую он прятал в металлическом барабане сенокосилки, стоявшей на краю поля - исчезла...
      -Они, они её забрали! Увидели случайно и забрали - повторял он вздыхая озабоченно.
      Пришлось идти к бурятам разбираться...
      Те, при виде трёх мужиков настроенных решительно и нервно поплёвывающих на пол, струхнули. Тозовку отдали и рассказали случай, который произошёл здесь, год назад, когда к загону, в котором ночевали колхозные коровы, тёмной ночью, подошёл здоровенный медведь.
      ...Большой и сильный бык, как всегда лежал вне загона и медведь подкравшись напал, на него свернул шею пятисоткилограммовому гиганту, и, несмотря на поднятый коровами шум, несмотря на то, что пастухи в доме проснулись и стали кричать и жечь бересту, зверь уволок быка на край поля, метров на двести от загона, и принялся его есть. Утром, испуганные пастухи обнаружили убитого быка, у которого было выедено пол бока...
      ... Буряты, тихонько переночевав, поутру незаметно ушли, понимая, что место занято - наверное, они приходили поохотиться, а взяв чужую мелкашку, они теперь чувствовали себя виноватыми перед незнакомцами и решили от греха исчезнуть...
      Незаметно подошло время отъезда...
      С утра, когда лесовики обсуждали каким образом выезжать до тракта и вывозить несколько мешков камеди, у вагончика появился колёсный трактор, который привёз на пастбища, мешки с удобрениями. Гена договорился с водилой, и тот, за умеренную плату довёз мужиков и их груз до тракта...
      Расположившись на обочине асфальтовой дороги, они ждали попутки. Дело двигалось к вечеру, и путешественники, понимая, что попутку не так просто поймать, спокойно отдыхали, устроившись на мешках и непривычно радуясь свободному времени...
      Вдруг, непонятно откуда, вдоль дороги, виляя хвостиком, к ним подбежала маленькая справная лаечка - щенок, весеннего помёта. Она была чёрной масти, весёлая, дружелюбная и сразу понравилась Андрею. Уже одно то, что она так далеко убегала от дома, говорило о её самостоятельном характере. А тут, скорее всего она потерялась и потому прибежала к людям!
      Он приласкал собачку, и она стала через некоторое время, воспринимать его за хозяина. Осмотрев её, он понял, что она хороших кровей, но, скорее всего, живёт во дворе при своей матери - сучке, у которой не захотели отнимать щенков...
      Когда Гена - главный организатор поездки, остановил два грузовика идущих в город и договорился с ними, за приличную цену доставить всю компанию в месте с грузом в город, Андрей решил, что он возьмёт этого щенка в город. Собаки у него в это время не было, а он собирался провести предстоящее лето в тайге...
      Загрузили мешки с камедью в кузова, сами сели по кабинам и Андрей, вначале поместил щенка себе на колени, а когда собачка привыкла, опустил в ноги, на коврик, где она свернувшись калачиком, заснула и проспала до самого приезда в город. Грузовик развёз всех по домам и Андрей, рано утром постучал в двери своей квартиры, где его ожидало сонное семейство - была суббота, и на работу не надо было вставать...
      Так Зельда поселилась у Андрея. Дети были рады новой собачке, жена без энтузиазма отнеслась к новому члену семейства, но неудовольствия тоже не выразила.
      -А почему Зельда? - спросила она, услышав необычную для собаки, кличку.
      И Андрей объяснил, что так звали жену, американского писателя, Скотта Фитцджеральда, которая славилась томной красотой и капризным характером.
      -Она мне сразу понравилась - объяснял он знакомым. В ней есть, какой-то
      присущий здоровым и сильным хищникам шарм, некая сила тела и духа...
      Зельда водворилась в сарай, на место своих предшественников и потому, момент привыкания и к новым условиям жизни, и к новому хозяину, выпали из поля зрения Андрея. Но собаки, всегда любили его, за весёлый характер, за оптимизм и за то, что он треть своей жизни, особенно летом и осенью проводил в тайге...
      Зельда оказалась спокойным, умным, послушным "ребёнком" и потому, у Андрея, с ней хлопот не было...
      Первым большим походом был заезд, в зимовье, на Олу, таёжную речку километрах в сорока от города...
      Было уже начало лета, листья на деревьях распустились в полный размер и доцветали последние яркие, весенние цветы...
      Высадившись из рейсового катера, на причале у большой турбазы, Андрей с Зельдой прошли лесной тропой по берегу залива, переправились через речку Курминку по толстому бревну, положенному охотниками с одного берега на другой и срезая угол, пошли через заросшие березняком холмы, в долину Олы.
      Место было замечательное. Обширная луговина, на которой каждую осень колхозники из дальнего посёлка косили сено и потому по весне, здесь всегда вырастала ровная новая трава, в которой то тут, то там горели оранжевыми венчиками цветы - сибирские жарки.
      Было ощущение, что перед вами первозданный райский сад, оранжево - зелёный, с чудным ароматом смешавшихся в один букет весенних запахов: лиственничной нежно зелёной хвои, дикого лука - черемши и разных цветов, которые имея, каждый свой аромат, вместе составляли изысканно тонкий, прозрачный запах весны, от которого у Андрея быстрее начинало биться сердце, в предчувствии праздника свободы, хорошеё погоды и удачливого похода...
      Так оно и случилось - при переходе первого же большого болота, из прибрежных кустов багульника, Зельда выпугнула двух глухарей, которые взлетев с шумом и треском, заинтересовав собачку, сели на невысокую лиственницу, на берегу болота, и стали крякая, сердится на собаку, выражая своё раздражение скрипучими, сварливыми голосами.
      Андрей, прячась за кустами, не спеша, стоя на коленях в мягком, толстом мху, достал из рюкзака ружьё, изредка взглядывая на лиственницу, вокруг которой ничего не понимая, но явно интересуясь, этими крякающими существами сновала Зельда.
      Собрав ружьё и зарядившись, он встал осторожно вглядываясь в крону дерева, а заметив мелькание чёрного оперения в зелёной хвое, прицелился и выстрелил. Один глухарь упал под дерево, и к нему кинулась Зельда, второй с шумом улетел, далеко впереди свернув в ближайший распадок...
      Когда хозяин подошёл к глухарю, его собака, погрузив нос в оперение, кусала его за спину, а точнее придавливала челюстями, с сопением, почти с храпом втягивая сладковатый запах хвои и ягод, исходящий от этой большой и страшноватой птицы.
      Выстрела, как и ожидал охотник, собачка не испугалась и первый раз у себя в голове, связала громкий звук выстрела и упавшую добычу...
      Остановившись в зимовье, Андрей провёл в нём три дня, и ходил по тайге неспеша, высматривая высокие толстые лиственницы с дуплами, в которых иногда встречалась камедь...
      Собачка бегала весь день вокруг хозяина, далеко не убегая, но и не мозоля ему глаза. Она разбиралась в незнакомых запахах, пыталась, что - то вытропить, но потеряв хозяина из слуха, бросала следок и сделав полукруг, выбегала на хозяйский след догоняла его и снова убегала вперёд...
      Тот поход оказался удачным. Андрей заработал за три дня свою прежнюю месячную зарплату, которую он имел, работая в университете, учебным мастером...
      Возвратившись из похода, Андрей отдыхал, или пережидал непогоду, а потом вновь отправлялся в тайгу, на несколько дней, на сколько хватало продуктов, которые он заносил в лес на себе...
      Так прошло два месяца. Зельда за это время выросла и стала самостоятельной собачкой, знающей все лесные и звериные запахи. Андрей ею был доволен и надеялся, что из неё вырастет настоящая охотницкая собака.
      Однажды, Андрей, с утра пораньше, ведя Зельду на поводке, вышел за город, пройдя по жёсткому, щебёнчатому шоссе несколько километров, свернул налево и по красивой, покрытой зелёной травкой дороге, вышел на речку Каю, и переправившись через неё по мостку - брёвнышку, по едва заметной среди кочек, тропке, вышел на противоположный, глухой, заросший крупным сосняком, склон.
      Под ногами, он вдруг увидел покопки, свежие, и подумал, что это поутру, сегодня, кормился барсук. Зельда бежала впереди и мелькая чёрной шубкой, среди зарослей высокого зелёного папоротника - орляка, пыталась разобраться в следах.
      Андрей зарядил свою двустволку крупной дробью на барсука и шёл склонив головы и рассматривая покопки, которые встречались всё чаще и чаще. Заметив боковым зрением, что Зельда встала как вкопанная и замерла, охотник поднял глаза и проследив направление её взгляда, увидел крупного, с круглой спиной и шерстистым загривком, кабана, который тоже стоял совершенно неподвижно в двадцати шагах, оценивая ситуацию.
      Время словно на мгновение замерло, и озадаченный Андрей, помня, что у него в стволах крупная дробь, не знал, что ему делать - или стрелять, бесполезно, легко заранив зверя или перезаряжаться и тогда кабан конечно убежит...
      Так и случилось...
      Стоило Андрею шевельнуться, как кабан с места перешёл в галоп и исчез, убежал вниз по косогору и за ним пулей бросилась Зельда, молча, явно не понимая, что за зверь перед ней.
      Обескураженный Андрей, чертыхаясь, переступал с ноги на ногу, не зная, что делать дальше, как вдруг снизу раздался яростный лай Зельды, и он почти побежал навстречу, забыв перезарядиться. Вдруг из кустов, навстречу охотнику выскочил всё тот же кабан и мелькая чёрными круглыми плотными боками, промчался мимо Андрея буквально в нескольких метразх, в обратном направлении, а вслед за ним, появилась Зельда, тоже на быстром галопе.
      Растерявшийся Андрей развернулся, пропустив зверя вперёд прицелился в круглый, зад кабана и...не стал стрелять.
      Он понял, что для такого крепкого на рану зверя, его крупная дробь будет, что слону дробина. Поэтому, он снова не стал стрелять, тратить патрон и увечить красивое, сильное животное...
      Андрей в очередной раз обругал себя назвав раззявой, но делать было нечего - шанс остаться с добычей, с мясом, был упущен...
      Вскоре возвратилась и Зельда, и хозяин похвалил её за настойчивость, а она не обращая внимания на его слова, кинулась к лёжке кабана, которая была совершенно на открытом месте! Потом, покрутившись неподалеку с минуту, она вновь с азартом кинулась распутывать свежие кабаньи следы...
      ...В начале сентября, лес раскрасился в яркие тона: берёзы покрылись золотом, а осины словно модницы - красавицы принарядились в красно - коричневые цвета, и по утрам трепетали круглыми листочками под свежим ветерком, реагируя на малейшее движение осеннего воздуха.
      Речки очистились от летней мути, дно, было видно в самых глубоких местах, а на каменистых перекатах вода принимала золотистый оттенок, искрящийся множеством осколочков солнца...
      Однажды, в эту пору Андрей возвращался из очередного своего похода, волоча на себе тяжеленный рюкзак с двумя десятками килограммов камеди. Он уже шёл с раннего утра, устал, согнулся спиной, и, вздыхая, вытирал пот с лица тыльной стороной ладони. Зельда бежала впереди.
      Перейдя неглубокое болотце, из которого обычно, брали воду посетители зимовья стоящего на поляне, они свернули направо и вышли на луговину, через которую шла лесная дорога, в сторону, верхового шоссе...
      Андрей вдруг обратил внимание, что Зельда, впереди, как - то засуетилась, опустила голову к земле и стала что - то на галопе вынюхивать, распутывая следы...
      Не прошли они и двадцати шагов, как из придорожного осинника с шумом взлетел глухариный выводок и мелькая, чёрными с серым оперением (они ещё не успели вылинять) разлетелись во все стороны.
      Зельда, вместо того, чтобы кинуться за ними сломя голову, уставившись в одну точку, медленно прошла несколько шагов, а потом вдруг прыгнула вперёд и поймала крупного глухарёнка, который почему - то не улетал и спрятался за кустом ягодника.
      Обрадованный Андрей, воспользовавшись возможностью отдохнуть, сбросил рюкзак, подошёл к Зельде, терзающей беспомощного глухарёнка, который был уже величиной с крупного тетерева...
      - Вот славная собачка - обрадовано похвалил он Зельду. - Она сама
      поймала глухаря. Какая всё - таки умная и смышленая собачка...
      Зельда повиляла хвостом, бросила неживую птицу и побежала искать других глухарей из взлетевшего выводка...
      Позже разбираясь в произошедшем, Андрей вспомнил, всё что он видел здесь, свёл в одну картину и понял, как это произошло.
      Зельда бежала впереди и вдруг наткнулась на свежие наброды глухариного выводка. Она по запаху определила направление, а вскоре и услышала их шевеление в траве.
      Кинувшись туда, она выпугнула птиц, которые ещё не очень уверенно летали, особенно, когда их преследовали и потому, один глухарёнок, в панике, пролетая мимо лиственницы, крылом задел за сучок поранился и, спланировав чуть дальше, упал на землю и затаился. Но смышленая собака увидела место, куда он упал, кинулась туда, поймала глухарёнка и задушила...
      Андрей был рад неожиданной добыче и отрезав глухариные лапки, отдал Зельде, как заслуженный трофей. Собака подержала лапку во рту, измусолила её, а потом бросила. Она, очевидно, была не голодна...
      ... Следующий интересный случай произошёл с Зельдой, на Оле, но на другой стороне речной долины. Андрей и его собака шли, как обычно, осматривая вершины распадков, в которых чаще всего и росли крупные лиственницы с потёками высохшей камеди в выгоревших дуплах...
      Уже была середина осени, и на траве то тут то там лежали опавшие берёзовые, желтые листья, покрывая зелень травы золотыми акварельными мазками листопада. Лес погрустнел, притих и прояснился, видно стало далеко в разные стороны и казалось лесные горизонты раздвинулись, открывая взору, всё лето спрятанные в лиственной зелени детали панорамы и неровности почвы.
      Зельда убежала куда - то вперёд и Андрей, опустив голову вниз увидел покопки в траве. В это время за бугром послышался звонкий, яростный лай Зельды и как ему показалось, рычание в ответ.
      Немного испугавшись, Андрей зарядился пулями и стал осторожно подходить, к лающей собаке. Выйдя из под бугра, в просветы между берёзами, охотник увидел, что Зельда лает под большой выворотень, но что там за выворотнем, он не видел.
      Взволновавшись ещё больше и уже представив, себе, что Зельда облаивает медведя, который спрятал зад под корневища, Андрей, начал по дуге обходить выворотень, видимый сначала только с тыла...
      И когда он обогнул эту разлапистую корягу, то увидел, что под выворотнем никого нет. На душе у Андрея отлегло и он, подойдя к коряге вплотную, понял причину своей ошибки. Зельда, скорее всего, облаивала барсука, который кормился около норы, а потом в эту нору и спрятался. И это он рычал, отвечая на лай молодой собаки.
      Задержать барсука, который имеет когти, острые как бритва и клыки, белые и крепкие, она не смогла и потому, зверек скрылся в норе. Андрей, подойдя ближе, снял ружьё, вырубил длинный ольховый шест и засунув в нору, стал щупать её дно. Когда он вытащил этот шест из норы, то кончик его был влажным.
      - Ага - подумал охотник - барсук действительно там внутри, и выходить не собирается, хотя мой шест кусает. От этого кончик палки стал мокрым...
      Разобравшись в ситуации и предположив, что может быть, в норе и барсучата сидят, Андрей снял "осаду", взял Зельду на поводок, и решил прийти сюда попозже, когда барсучата станут самостоятельными и он сможет подкараулить барсуков у норы...
      Так он и сделал, придя в это место после листопада, отчего, местность и нора засыпанные толстым слоем палых берёзовых листьев, выглядели необитаемыми...
      На всякий случай охотник караулил барсуков весь долгий вечер, сидя в засаде за высоким чёрным пнём, но всё было напрасно. Барсуки покинули нору навсегда.
      Поздней осенью, Андрей уехал работать в Европейскую часть Союза, и возвратился только следующей весной.
      Когда он летел домой, то всю долгую ночь в самолёте мечтал, как прихватив в компаньоны уже годовалую Зельду, отправится с нею в весенний, волшебный лес, в лучшую зимовейку и поживёт там недельку, с засидевшейся без хозяина в городе собакой....
      Однако, когда он спросил про собаку жену, только - только проснувшись дома после бессонной ночи в самолёте, то узнал, что собаку, она совсем недавно отдала какому - то прохожему, знакомому охотнику...
      С этого времени Андрей загрустил, и взаимное непонимание с женой переросло во взаимное отчуждение. Вскоре Андрей собрался и вновь уехал из дома и теперь уже навсегда...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      4 мая 2006 года. Лондон. ВладимирКабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Волчья преданность
      
      
      
      
      Дом Василия, стоял на вершине холма, а его фермерский участок включал и широкую долину, спускающуюся к речке, и заросли кустарников вдоль дороги ведущей к дому, и большой покос, на котором фермер со временем хотел сеять пшеницу. Планы и желание работать у него были большие...
      Ну а пока, он перебивался "с хлеба на воду": держал несколько овец, четыре коровы, лошадь с жеребёнком, и конечно по мелочи - кур, уток, гусей...
      С ним жила его жена Дарья и три ребёнка: Петька, старший сын Дарьи, и два его мальчика - Дима и Пашка, которого в доме все звали Павлином....
      Василий Аксёнов приехал сюда, тогда ещё в колхоз имени Ленина, двенадцать лет назад, со строительной бригадой шабашников - они строили и отделывали изнутри, большой колхозный клуб...
      Постепенно Василий перезнакомился с колхозниками и случайно встретился с Дашей, тогда девушкой девятнадцати лет, уже родившей мальчика Петьку. Отец Петьки, здешний ловелас, был призван в армию, и, несмотря на обещание жениться на Даше, так, и не вернулся в деревню.
      Василий и Даша, после знакомства, часто встречались во дворе двухквартирного дома, в одной половине которого, временно жили приезжие строители, а в другой, она сама, Петька и мать Дарьи - Фёкла, давняя вдова запойного колхозного конюха, который сгорел от водки, когда Даше было семь лет.
      Дарье, Василий сразу понравился. Это был спокойный, крепкого сложения мужик, уже однажды несчастливо женатый и брошенный женой. После развода, остались сиротами и две его дочки, которых он помнил постоянно и сильно скучал по ним.
      Но жизни с первой женой, никак не получалось. Она его не любила, хотя и родила в свой срок двух милых дочерей. Она была так привязана к своей матери, так зависела от неё, что при любых семейных раздорах, - а дело это довольно обычное, особенно в первые годы совместной жизни, - забирала детей и уходила к теще, оставляя Василия на несколько дней, а то и недель в одиночестве.
      Василий в эти дни к вечеру, бросал работу, напивался, чтобы забыться и не чувствовать себя изгоем и дома, иногда, от безысходной ярости и обиды, бил посуду!
      В конце концов, властная тёща, которая своего простого, неучёного зятя ни в грош не ставила, нашла для симпатичной дочки другого мужа, пожилого уже, но состоятельно и красноречивого парикмахера. Несколько раз, Василий, по пьянке скандалил с новым мужем бывшей жены, требуя встречи с любимыми дочерьми. Но после того, как его за хулиганство в пьяном виде забрали в кутузку и крепко там поколотили, он кажется успокоился и смирился со своей горькой участью...
      Во времена этих скандалов, когда Василий пребывал в пьяном угаре, его уволили со стройки, где он работал плотником. Однако вскоре, опомнившись, он нашёл новую работу на выезде, и пить почти перестал.
      В очередной его приезд "домой", что бы повидаться с дочками, жена категорически потребовала от Василия, "очистить жилплощадь", с чем он безропотно согласился....
      Так получилось, что в один прекрасный день, ему уже некуда было возвращаться из "командировки", но зато он и алиментов не платил, что ему помогало жить и на чужбине вполне прилично.
      В те годы, в деревне всё менялось. Колхоз имени Ленина распался. Председатель, агроном и бригадиры, поделили лучшие земли и стали фермерами, заодно приватизировав на своих фермах всю колхозную сельхозтехнику...
      Василий давно уже задумал завести себе клочок земли и жениться на деревенской.
      Так и получилось. В начале, после долгих гуляний с Дарьей, по деревенским околицам, Василий переехал в дом к Фёкле. Потом была бедная свадьба, на которой, на столе вдруг оказалось двадцать с лишним бутылок водки. Все - и гости, и хозяева перепились, но наутро, вспоминали гулянку с уважением...
      Через время, Василий стал оформлять документы на участок земли под ферму. Небольшие деньги для этого у него были - строители получали за работу несравнимо больше колхозников.
      Василию повезло - он взял в аренду не только землю, но и полуразвалившийся дом, на заимке, километрах в четырёх от деревни. Кроме того, как мужик понятливый и рукастый, он отремонтировал старый, заржавленный трактор "Беларусь", поставив его на колёса купленные за две бутылки водки у приятеля, в соседнем хозяйстве.
      Весной вспахали огород на ферме и всё лето Василий жил на заимке, занимался ремонтом дома и приглядывая за "придворным" хозяйством.
      К осени дом был готов и второй раз беременная, Дарья переехала вместе с Петькой, к Василию.
      Жили они дружно, и Дарья всем с гордостью рассказывала, что Василий почти не пьёт, разве что чуть - чуть, иногда, по праздникам.
      Василий был мужиком самостоятельный, а то что первая его жена пыталась из него сделать подкаблучника, - так это на любого по жизни может свалиться...
      А теперь нужды в водке у него не было, потому что в семье царили любовь и порядок - как жить и что делать в первую голову думал мужик, а ему давала советы и поддержку трудолюбивая и не избалованная женщина...
      Первая зима, тем не менее была трудной. Порой было тоскливо и одиноко, и особенно в ветреные вьюжные ночи, когда казалось, что мира за стенами занесенного снегом домика не существует, или он недостижимо далеко. Но конечно, это только казалось...
      К весне, Дарья родила Димку, и Василий летал всюду, как на крыльях - радостный и возбужденный. Вскоре прикупили ещё коровку и несколько овечек...
      Поместили их в новом скотном дворе, который Василий построил сам, на задах, за огородом. Он провёл туда ещё в начале зимы электричество и проложил водяную трубу, установив электрический насос.
      В начале лета, жить стало легче, и Дарья словно расцвела. Ей, хлебнувшей в детстве и юности горя и нужды, жизнь с любящим, спокойным Василием казалась праздником и при первой возможности, отложив в сторону распашонки и пелёнки, она чем могла помогала мужу.
      Василий за это её ещё больше зауважал, а Дарья, чувствуя это, отвечала взаимностью. С первых же, после переезда дней, она не упускала случая, помочь Василию по хозяйству...
      ... Ферма росла, поголовье скотины умножалось. Но и количество работ возрастало соответственно. Так в хлопотах прожили ещё зиму...
      Сельская жизнь достаточно однообразна: прежде всего работа, работа и работа. Перерыв только на ночь, на сон. Зато и результаты налицо...
      По скотному двору гуляют справные коровки, шерстистые овечки. Из птичника раздаётся кудахтанье кур, кряканье уток и гоготанье гусей - шум на всю округу. Жизнь на ферме закипела...
      Василий, выбрав время, съездил в город, договорился там с рыночными торговцами, и стал раз в неделю возить туда "излишки" - продукты с фермы: мясо, сливки и сметану, которые получал уже от трех коровок. На вырученные деньги купил телегу, сани, сбрую и прочую утварь для поездок...
      Когда Димка начал бегать рядом с Петькой, Дарья незаметно родила Пашку. Василий гордился большой семьёй и стал работать ещё больше. Доход от фермы был пока небогатый, но и семья жила рачительно и экономно.
      В начале очередной зимы, Василий купил телевизор, подержанный, зато цветной, ставший непреходящей радостью и для детишек и для Дарьи. Сам Василий смотрел телевизор редко. В основном передачи о природе и в "Мире животных".
      Иногда он сердился на ведущего этой программы, хлопал руками по бёдрам и сердито выговаривал: "Что он показывает? Ну что он показывает?! Опять про собачек: пуделей и болонок. Прежняя передача была о кошечках, а теперь вот опять показывает московскую квартиру и её обитателей!
      - Ты посмотри - обращался он к Дарье - хозяева этих болонок очень похожи на своих собачек, или наоборот - и начинал громко смеяться, ища поддержки у жены...
      А между тем, дела в некогда процветающем сельскохозяйственном районе шли всё хуже и хуже. Фермеры разорялись или запивали от тоски и безысходности. Продукты которые они вырабатывали тяжелым трудом никому были не нужны, а продавать за бесценок алчным перекупщикам, никто не соглашался!
      Деревни обезлюдели, молодёжь ушла на заработки и в поисках лучшей "сладкой" жизни в большие города, пополняя там ряды люмпенов, без корней и без веры...
      ... В округе появились волки!
      Василий вспомнил рассказы своего вятского приятеля, с которым работал на стройке. Тот рассказывал, что во времена войны, в вятских лесах, волки стали нападать на людей и даже крали детей прямо из деревенских огородов...
      Однажды, в тёмный зимний вечер, выйдя во двор по нужде, Василий, сквозь шум ночного ветра различил заунывные звуки волчьего воя. Он окончательно проснувшись, вернулся в дом, тихонечко оделся, стараясь не разбудить жену и детей, вышел из избы и прикрывая лицо от морозного, резкого ветра, сходил за огороды, на скотный двор - проверил, все ли электрические лампы горят над сараями; послушал, спокойны ли коровы и овцы.
      В стойлах было темно и тихо. Пахло сеном и влажной коровьей шерстью. Овцы, услышав, как скрипнула знакомая калитка, затопотали у себя в овчарне. Василий постоял, послушал и успокоенный, вернулся в дом досыпать...
      Но в душе, тревога осталась...
      Как - то, в очередную поездку в город, он зашел в охотничий магазин и купил пачку патронов с крупной картечью и несколько пуль. "Пригодится - думал он лежа в санях, закутанный в овчинный тулуп, вяло, сквозь дрему обдумывая, что еще надо сделать, чтобы обезопасить ферму, от незваных "гостей".
      Кобыла размерено и привычно тянула сани по полузанесённой снегом, дороге. Незаметно подкрались ранние зимние сумерки...
      Вдруг лошадь дёрнула, сани заскользили быстрее, а кобыла, ёкая селезенкой, пошла рысью.
      Василий приподнялся в санях и увидел, что его смирная Манька, швыряя снежные комья из под копыт в передок саней, бежит в сторону дома выгибая шею и крупным, темным глазом косясь влево и назад, в сторону густого придорожного кустарника. Василию даже показалось, что он заметил серые тени, мелькнувшие и скрывшиеся среди мерзлых веток, в чаще.
      Приехав, домой, он Дарье ничего не сказал, поужинал и, одевшись потеплее, ушел на скотный двор, сославшись на то, что надо подремонтировать загон у овец...
      Дарья и старшие дети смотрели по телевизору, какой - то сериал, о страданиях безответной любви бедной девушки не-то в Бразилии, не-то в Аргентине.
      Собак Василий не держал: во первых, места были настолько безлюдные, что редко кто, кроме старенькой почтальонши приходил, а во вторых, он не любил шума, а собаки подчас брешут просто на ветер или на шуршание соломы, под его порывами.
      И потом, в самом начале жизни здесь, они завели себе крупную беспородную дворнягу Шарика, у которого оказался неистребимый, охотничий характер. Иногда, он, видя, что хозяев нет поблизости, вдруг начинал гоняться за курами и поймав, душил их.
      Однажды, он пробрался в овчарню и задавил двух ягнят, и был пойман на месте преступления. Василий схватил палку и колотил Шарика даже спрятавшегося в конуре, после чего "незадачливый охотник", сбежал и никогда больше не появлялся, но без ночного собачьего лая, фермерам спалось намного лучше...
      Сняв с гвоздя ружьё, спрятанное под ворохом старой одежды в сенях, Василий, прихватил пачку патронов с картечью и через заснеженный огород, прошел на скотный двор.
      Там потоптавшись, он неслышно приоткрыл дверь в загон, освещённый электрической лампой, зажал дверь щепочкой в таком в приоткрытом положении, и бросив на пол несколько охапок сена, лёг, запахнувшись шубой, а ружьё зарядил и положил рядом.
      "Посмотрим - думал он, устроившись поудобнее, вглядываясь в дальний угол загона, где электрический свет не мог уже бороться с ночной темнотой, и где не было видно дальней изгороди - она притаилась во тьме...
      Потом, когда глаза привыкли, человек стал различать поперечины изгороди - ему почему - то казалось, что волки придут оттуда.
      Василий почти задремал угревшись, обдумывая, что делать, если серые разбойники сегодня не появятся. Вдруг в голове мелькнула полусонная мысль: "А почему бы ни попытаться подманить волков?"
      Он поднялся, войдя к овцам, стал их легонько похлёстывать прутиком, овцы всполошились, затопотали, начали перебегать с места на место и тревожно блеять.
      Забеспокоилась кобыла у себя в стойле, тяжело переступая коваными копытами по деревянному полу. Звонко, оглушительно звонко заржал жеребёнок...
      "Вот так! Вот так! - повторял про себя Василий и вернулся к своей лежанке на полу у заднего выхода...
      Время шло... Зимой темнеет рано, и Василий лежал уже довольно долго, когда услышал скрип открывающейся двери, в доме.
      "Дарья вышла - подумал он - посмотреть". Потом дверь, закрываясь вновь, скрипнула. "Ушла ложится, - с необычной теплотой подумал он о своей жене. - Она ведь привыкла, что я по вечерам, иногда на скотном дворе работаю. Сама ляжет и детей уложит. И это хорошо. Незачем ее понапрасну пугать..."
      Прошло ещё несколько часов. Время приближалось к полуночи. Ветер то дул и шумел, то стихая, оставлял временные промежутки тишины...
      В один из таких промежутков, вдруг испуганно затопотали овцы в овчарне. Сердце у Василия застучало, руки невольно дрогнули. Он осторожно потянулся к ружью, схватил его крепко и стал пристально вглядываться в дальний край загона...
      Но волки появились, откуда - то слева, неожиданно выйдя в полосу яркого света. Их серые, крупные силуэты, словно выплыли неслышно на середину освещённого пространства. Первый волк был заметно крупнее остальных, с пушистой гривой и хвостом опущенным поленом и острыми ушками на большой голове.
      "Нет! Это не собаки - судорожно сглатывая наполнившую рот слюну, соображал Василий. - Эти крупнее собак почти вдвое и так осторожны, что сразу понятно - это дикие звери!"
      Он начал медленно поднимать одностволку, прицеливаясь в волка, который был впереди.
      За спиной у Василия, бесились от страха овцы, стены подрагивали от ударов и топот стоял оглушительный...
      На этот раз заволновались и коровы, завздыхали и поднялись на ноги, хотя обычно в это время спокойно дремали. Кобыла несколько раз задела перегородку копытом. Страх перед серыми разбойниками передавался от скотины к скотине. Да и Василию было не по себе. А ведь у него в руках было оружие...
      "Надо стрелять, а то животные весь сарай разнесут - решил Василий, и совместив мушку, прорезь прицела и лопатку волка, нажал на курок.
      Грянул гром выстрела! Василия, отдачей от приклада сильно толкнуло в плечо, а волк, взвизгнув, высоко подпрыгнул и грянулся на покрытую снегом, мёрзлую землю, извиваясь всем телом. Второй волк незаметно исчез. Словно его и не было...
      Вскочив на ноги, Василий скинул ненужную уже шубу, перезарядил одностволку и вошёл в загон...
      Волк лежал уже неподвижно, словно вдавившись, впечатавшись в снег и налетевший ветерок шевельнул шерсть на его загривке.
      "Он мёртв - заключил Василий и услышал со двора встревоженный голос Дарьи: - Василий! Ты чего там?..
      - Иду - откликнулся Василий, и пошёл к дому, минуя овчарню, не забыв затащить тушу волка в тёплый предбанник...
      Волк оказался крупным зверем, не менее сорока килограммов весом и оскаленная его голова блестела белыми длинными клыками, производя устрашающее впечатление...
      Утром, Василий ободрал его, шкуру занёс в сени и растянув прибил по краям гвоздями, оставив сушить. Мальчишки долго разглядывали шкуру, а потом Петька, осмелев, потрогал мех пальцем.
      Волчий труп, Василий оттащил подальше от дома и забросил в глубокий полузанесённый снегом, овраг.
      На следующей неделе, поехав в город, он рассказа всё знакомому охотнику и тот сказал, что волчица придёт к его скотному двору, ещё хотя бы раз.
      - Она сейчас будет жить где - нибудь неподалёку, а потом уйдёт искать себе
      новую пару - объяснил он.
      Возвращаясь из города, Василий сделал небольшой крюк и заехал к оврагу.
      Волчица не только приходила, но и лежала рядом с мёртвым телом, какое - то время - снег под нею немного протаял.
      "Она может быть и к скотному двору придет. Надо сегодня снова засесть в засаду - подумал он и пошёл к дому уже пешком, рядом с санями, держа вожжи в руках.
      Вечером, как только стемнело, Василий с ружьём вновь огородом, прошёл на скотный двор и устроился там, как и в прошлый раз...
      ...Волчица пришла около девяти часов вечера. Она пробралась из дальнего, тёмного угла почти незаметно, аккуратно переставляя лапы и нюхая воздух, подошла к месту, где был убит её волк, постояла оглядываясь, а потом легла.
      Ветер тянул в её сторону, и потому животные в стойлах и овчарне вели себя спокойно...
      Василий сразу увидел волчицу, прицелился, но почему - то не торопился нажать на курок. Он уже собирался стрелять, когда волчица неожиданно легла на снег.
      Сдерживая дрожь, Василий решался - стрелять, не стрелять. Ему почему - то вдруг сделалось грустно: "Хищник, а вот, тоже страдает. Привыкла, наверное, к нему. Одиноко ей теперь. Скучно, страшно и опасно, наверное, одной..."
      Волчица, вдруг проползла немного вперёд, чуть слышно повизгивая. Василий снова вскинул ружьё и вновь не стал стрелять...
      -А ведь мне её жалко - вдруг понял он и отпустил ружьё
      Долго он ещё лежал, всматриваясь в волчицу, пока не начал задрёмывать - день был тяжёлым.
      ...Уже почти засыпая, он вдруг стрепенулся и его пронзила мысль: "А ведь она и не думает нападать на наш скот, она наверное пришла своего волка поискать... Думает - а может он ещё всё - таки жив?"
      Василий приподнял голову и стал вглядываться в то место, где лежала волчица.
      Но её там уже не было...
      
      Эпилог:
      
      Так получилось, что через некоторое время, я решил продолжить эту историю, посчитав, что без трагической концовки она будет неполной.
      ...Прошёл ещё почти год. Времена становились всё хуже и хуже. Бандиты в стране взяли под свой контроль всё, что ещё осталось инициативного и жизнедеятельного. Рынок на который Василий отвозил немного мяса, сметаны и сливок тоже сделался их вотчиной. Они поднимали цены на продукты, закупая их у деревенских жителей, за бесценок. Всем это не нравилось, но против "организации", как известно, одиночки не могут устоять.
      В тот раз Василию деньги нужны были позарез - надо было платить аренду. Он зарезал бычка и овцу, забрал из ледника вчерашнюю сметану и поехал в город, как обычно, на телеге, загруженной мясом. Но на рынке, вместо знакомого продавца, Хромого Петра, его встретили молодые, наглые парни.
      -Ну что там у тебя? - встретил его вопросом один из них, мордастый,
      молодой ещё мужик с большим ртом и золотой фиксой на переднем зубе.
      -Мясо... Много мяса, свежего - ответил Василий. Он ещё пытался
      налаживать отношения с "новой властью".
      Поговорив перед этим с бабкой Настей, которая продавала на рынке солёные огурцы и капусту, он узнал, что Хромого Петра, бандюки, на прошлой неделе избили, тут же за рыночной стойкой, и на следующий день он на своё место уже не пришёл...
      Мужик потыкал пальцем в мясо, спросил: - Почём просишь?
      -По пятьдесят за кило - решительно ответил Василий, сердцем чувствуя опасность исходящую от этого Большеротого... Он начинал заводится.
      -Дам тридцать и не копейки больше - лениво протянул Большеротый и
      впился в собеседника глазами.
      -Я сказал пятьдесят - повторил цену Василий, сдерживая дыхание и стараясь, как мог относится к происходящему спокойно.
      -Ты, мужик, слышал, что я сказал - обозлился Большеротый. - Ты это мясо
      можешь своим деревенским воронам скормить. У меня, без тебя клиентов достаточно...
      -Не хочешь, как хочешь! - тихо проговорил Василий, и повернувшись,
      схватил мешок с мясом и зашагал на выход не сдержавшись, проворчав под нос: - Пошли вы!.. Я на вас ещё не батрачил...
      -Что ты сказал!? - заорал Большеротый и выскочив из-за прилавка, почти
      бегом догнал Василия и схватив за плечо, попытался развернуть. Но Василий отмахнулся, левой, свободной рукой и попал Большеротому в грудь.
      -Ах ты, сука старая! - заорал тот и откуда - то из - под одежды, выхватил
      блестящий острый нож. Одна из баб торговок вскрикнула, и Василий, обернувшись, увидел нож в руках Большеротого.
      Дальше он всё делал автоматически, как его учили, очень давно, в армии. Сбросив мешок, он резко повернулся, длинно вытянувшись, используя инерцию тела, ударил правой ногой по левому бедру противника...
      Тот упал, уронив нож на бетонный пол. Василий, ещё шагнул вперёд и второй удар - пинок пришёлся по голове, по испуганному, противно-большеротому лицу. Голова дёрнулась под ударом, Большеротый потерял сознание и упал на спину, ударившись затылком об пол.
      -Василий отскочил, огляделся и не сдерживаясь проговорил: - В начале были
      бандиты в кабинетах, народ мучили. А сейчас эти подонки жить не дают...
      Он осмотрел притихших продавцов за прилавком и закончил тираду.
      -А вы не терпите это! Их мало, а вас много! Если надо - убейте нескольких и будете сами себе хозяева...
      Потом посмотрел на потупленные лица, выдохнул: - Эх! - подхватил мешок и вышел с рынка...
      Домой он возвращался вечером, после того, как повидал Хромого Петра, продал ему мясо по сорок рублей килограмм и после, конечно немножко выпили, проклиная бандитов, чиновников, которые ничего не делают, а только болтают, да ментов, за то что стакнулись с бандюками...
      -Сталина надо! - шумел обиженный, подвыпивший Пётр - Нового Сталина надо! Он бы постоял за народ, управился бы быстро и с этими грабителями и их покровителями!
      -Тише! Тише! - уговаривал его Василий: - Нам же ещё жить здесь!
      Расстались под вечер. Когда Василий на своей телеге выезжал из города, его обогнали две машины - иномарки. В одной из них сидел Большеротый с забинтованной головой и с синими подтёками под глазами. Их чёрный джип, с тонированными, непроницаемыми стёклами и зажженными подфарниками несмотря на светлое время дня, промчался до первого загородного леска и въехав в кусты, остановился там. Вторая машина развернулась и уехала в город...
      Большеротый остался внутри, а двое с ружьями вышли, потоптались на месте и крадучись пошли к дороге...
      ...Выстрел из кустов раздался, когда Василий, сидя на телеге, проехал чуть вперёд от места, откуда стреляли. Заряд картечи попал ему в затылок и разбил череп вдребезги, словно арбуз. Василий умер мгновенно, на полуслове оборвав свою любимую песню: - Хасбулат удалой...
      Напуганная лошадь прянула вперёд, ударив несколько раз копытами о передок телеги, но метров через двести успокоилась и привычной дорогой привезла труп Василия домой...
      Дарья вешала бельё и когда увидела лошадь, телегу и лежащего в ней ничком мужа, испугалась. Она медленно подошла к убитому Василию, заметила кровь, потом разбитую выстрелом голову слипшиеся, в красно - серый ком, волосы и упав на колени завыла нечеловеческим голосом...
      Напуганный Петька прибежал в деревню, почти в темноте и сказал бабке Фёкле, что отец Василий убит. Всполошившиеся соседи и соседки, уже ночью пошли на заимку, откачали Дарью лежавшую в дорожной пыли рядом с телегой и уже не могшую даже плакать.
      Помогли перенести Василия в избу и обмыть его... Потом, уже возвратившись в деревню, позвонили в милицию...
      Приехавший на заимку, участковый, покачивая головой осмотрел труп, составил протокол, сипло проурчал пропитым голосом: - Будем искать! - и уехал...
      Похоронили Василия на третий день, недалеко от дома, на поляне, в берёзовой роще. Дарья кусала губы до крови, но не плакала...
      Она с помощью своей матери Фёклы, настряпала перед похоронами блинов, заварила кисель и угостила всех присутствующих на поминках...
      Все жалели её... Деревенские соседки любили Дарью за мягкий характер и потому, доброжелательно советовали продать всё и переселятся в деревню. Но Дарья наотрез отказалась: - Он здесь и я буду здесь! - отвечала она решительно...
      ... Так она осталась на заимке. Первое время от работы уставала нещадно, но эта усталость помогала переживать боль утраты...
      Петька за лето заметно подрос и стал серьёзным и неразговорчивым подростком. Он, как мог, помогал, матери по хозяйству и скоро привык и лошадь запрягать и косой косить.
      Младшие мальчики тоже повзрослели до поры. Они домовничали и топили печку, заготавливали дрова и убирали коровник. Бабка Фёкла, часто болела, но за детьми, как могла, присматривала...
      Дарья часто ходила на могилу мужа, а следующей весной посадила в головах, молодой дубок, который прижился и летом, в ветреный день, шумел узорчато - матовой, зелёной листвой, словно шептал тихие слова утешения...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      
      Лето 2001 года. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Весна
      
      С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
      Я, давно не выходивший в леса, с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день, делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
      Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
      По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
      ...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
      Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая алую пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
      Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом, поплотнее затворив двери...
      В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
      Не спеша, попив чаю, я обулся, надел сверху ватник, тёплый и лёгкий, "навьючил" рюкзак и отправился в поход!
      Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега: кое - где снег проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
      Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое - где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
      Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
      Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
      Незаметно побежали первые ручейки. Тропа с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течению и торчащие то ближе, то дальше от берега.
      Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака: на тропе, под ногами было влажно, но под кедрами, на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
      Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
      Сбросив рюкзак, достал топор, но он не понадобился. Под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
      Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
      Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени...
      Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду, с опаской проглотил раз и два, боясь простудить горло.
      Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полу копчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку... Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
      Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".
      Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.
      Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
      Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.
      Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
      Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
      Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
      Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
      Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
      Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...
      Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...
      Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...
      Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...
      Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...
      Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...
      Камни, разных размеров и форм, покрытые толстым, слоистым мохом разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей...
      И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.
      Тёмная, почти чёрная река, бежала быстро вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока, видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями...
      Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту философски сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира, который нас окружает...
      Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке. Несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...
      Выбегая прямо к воде, собака к чему-то подолгу принюхивалась, аостанавливаясь, что - то долго и напряженно соображала...
      Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...
      Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...
      Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...
      Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...
      Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...
      Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.
      Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.
      Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.
      Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.
      Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.
      Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.
      Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.
      Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку...
      В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?
      А там, где нет понимания, нет и успеха. Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу. Он тоже понял, что рыбы уже не будет...
      Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.
      Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке. Но память начисто мне отказала, и я, довольствовался переживанием романтического приподнято одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы...
      Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой, глушила все остальные звуки.
      Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесив двустволку на сучок, над головой. Ещё днём, я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом, несколько волчьих.
      Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.
      Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...
      Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр, я положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки, уже дремал, чутко слушая, сквозь лёгкий сон мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.
      Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо. Перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу и мешала заснуть по-настоящему...
      Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте. Присутствие в округе голодных, после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды с хорошей на плохую...
      Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, я проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе...
      Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок, и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.
      Преодолевая тошноту выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.
      Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, выгибая спину, как кот потянулся, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу, отыскал в траве хлеб, съел его, и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...
      На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода испортилась.
      Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко бегущие облака. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно - синего неба, но после, тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться в полной силе над проснувшейся землёй.
      Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...
      Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки...
      Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускали дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно.
      Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - снег на горах замёрз ночью накрепко и приток талой воды прекратился...
      В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого...
      И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.
      Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что тогда случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой. Пестря на время исчез из поля зрения...
      Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди тёмно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!
      Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."
      Приподняв шкуру, я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.
      Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох. Но и для того ещё, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.
      Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника, круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!
      Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале...
      У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"
      Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."
      Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, не понимал... не хотел понимать опасности, вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча...
      Наконец беспокойство передалось от медведя и мне!
      Я вскинул ружьё и прицелился в левую лопатку шерстистого хищника... Но стрелять не стал... Мне было неясно - нападёт медведь или отступит, продемонстрировав, ясно свои намерения...
      Я отпустил ружьё вниз, не желая убивать "беззащитную", как мне показалось жертву, сделал три больших прыжка, перескочил на открытое со всех сторон пространство посреди зарослей стланника и остановился.
      На какое - то время, я потерял мишку из виду и с тревогой вглядывался в зелено - хвойную чащу! Когда, вдруг, внезапно заметил, как заколыхались ветки стланика впереди и тут же, над ними неслышно и проворно "всплыл" медведь!!!
      Зверь, какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, ворочал головой, потряхивал лапами с чёрными, длинными когтями на концах... Затем, он медленно двинулся на меня, по прежнему стоя на дыбах и словно сохраняя равновесие, цеплялся передними расслабленными когтистыми лапами за ветки.
      Я хорошо рассмотрел его в этот момент: треугольная, с конусообразным носом башка вращалась на толстой шее, незаметно переходящей в бочкообразное туловище.
      Шерсть на загривке, мягкими волнами переливалась в такт шагам, скрывая сильные мышцы. Маленькие чёрные глазки, не глядели в мою сторону; полукружья "плюшевых" ушей, чуть выделялись на лобастой, мотающейся из стороны в сторону, несоразмерно крупной голове.
      Медведь, казалось стеснялся своего поведения и словно неловко оправдывался, чувствуя внутренний стыд. Всем своим видом он как бы говорил: "Ты уж извини меня, но олень мой и ты здесь лишний. Только поэтому я и хочу тебя съесть..."
      Медведь неумолимо приближался и хотя с момента его появления над стлаником прошло несколько секунд, мне показалось, что время остановилось...
      Когда до медведя оставалось шагов пятнадцать, я выстрелил из правого ствола, целясь в голову!..
      Время двигалось медленно и вокруг наступила непонятная тишина, хотя, наверное всё так же шумела река на перекатах и также, порывистый ветер теребил вершины густых высоких кедров на берегу...
      Я помню все подробности этой встречи и по сию пору: что делал я, что делал медведь - не замечал я только окружение. Я забыл о Пестре, который непонятно когда и куда исчез. Не видел даже облачного неба и гор на противоположной стороне долины...
      Жили и двигались в этой картинке только я и медведь, словно два персонажа драматической пьесы, связанных в повествовании по воле автора, случайностью...
      Медведь после выстрела, почему-то страшно зашипел горлом, хотя я был уверен, что через мгновение после ружейного выстрела он заревёт громоподобно, устрашающе!
      Однако, вместо рёва, раздалось это непонятное шипение.
      Сразу после выстрела, медведь мгновенно развернувшись назад и вбок, слетел, скатился с дыбов на четыре лапы, и в два больших прыжка исчез в стланиковой чаще...
      Тотчас из - за спины с злобным лаем возник Пестря и помчался в погоню... Ещё некоторое время я слышал его лай на бегу, потом всё смолкло и вскоре моя собака вернулась, и словно ничего страшного не произошло, принялась объедать и грызть оленьи кости - не пропадать же добру...
      Только когда медведь позорно бежал, я по-настоящему испугался!
      Побелев лицом, озираясь, я отошёл к тропинке, перезарядился и вынимая стрелянную гильзу, вспомнил, что ещё с ночи у меня в стволе осталась картечь и что картечью-то я и стрелял зверя. Поэтому, вместо рёва медведь издал чуть слышное шипение - хрипение. Наверное картечь пробила ему горло в нескольких местах...
      Заменив патрон в правом стволе пулей, я для страховки вынул нож из ножен и затолкал его за голенище сапога, чтобы быстрее можно было вытащить его, в случае внезапного нападения раненного зверя...
      Проделав всё это, я медленно пошёл по тропе, замечая на подмёрзшей грязи и остатках снега под кустами стланика, много свежих медвежьих следов...
      Через некоторое время и Пестря догнал меня.
      Видимо только сейчас он понял значение медвежьего запаха. Он шёл впереди, напрягшись, насторожив уши и медленно переступая с лапы на лапу. Я чуть отстал, сохраняя дистанцию, держа ружьё на изготовку и рассматривая в бинокль все подозрительные пеньки и коряги впереди, опасаясь засады раненного зверя...
      Вскоре я увидел следы убегавшего зверя. Он прыжками, в три с половиной метра нёсся по тропе и, чуть погодя, свернув налево и в гору, скрылся в чаще. У меня мелькнула мысль преследовать медведя, но это было очень опасно - в такой чаще раненный хищник, почти наверняка бы задрал меня, даже если бы я успел по нему выстрелить...
      Пестря продолжал идти строго по тропе, не рискуя последовать за медведем.
      Ещё с полчаса я с напряжённым вниманием шёл медленно, то всматриваясь перёд, то оглядываясь назад, боясь нападения с тыла.
      Отойдя несколько километров от места неожиданной встречи, я наконец постепенно расслабился, а Пестря повеселел и снова скрылся, надолго исчез в стланике, распутывая, разбираясь в следах северных оленей, которых здесь было немало. Один раз я даже услышал его далёкий лай где - то позади, на горе.
      Но вскоре он догнал меня и мы продолжили путь.
      К полудню, погода разгулялась, появилось солнышко и на душе стало веселее. Утренняя встреча с медведем, опасность, страх, ощущение таинственности и нереальности произошедшего, начали забываться...
      ...Солнце уже садилось за гору, когда я переступил порог нашего домика...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      1980 - е годы. Ленинград
      
      
      
      
      
      Весна
      
      С утра было ещё холодно: снег размокший вчера под неудержимым потоком солнечного света, ночью смёрзся, фиксируя подобно гипсовой маске все следы и отпечатки прошедшего дня. Безоблачное небо пронзительно голубое и высокое, тревожащим душу омутом разливалось над тайгой, над трассой будущей дороги, над посёлком...
      Я, давно не выходивший в леса, с нетерпением ждал момента, когда со склонов сойдёт снег, а пока, в весенней грустной тишине одиночества, каждый день, делал зарядку на улице, восстанавливал физическую форму и готовился: расспрашивал знакомых о тропе в вершину Муякана, о подробностях рельефа, заряжал патроны, точил топор.
      Пестря, моя собака-лайка, тоже ждал, по утрам убегая по насту далеко от дома, вынюхивая и разбираясь в набродах кабарги и лёгких следочков белочек.
      По рации, на ежедневной связи, говорили, что в вершине Ангаракана через день идёт снег и за половину мая выпало уже около метра. Но Ангаракан - это две тысячи метров над уровнем моря, а мы стояли в низине, у реки, поэтому, снег наконец-то сошёл с южных склонов и я засобирался в тайгу...
      ...Утром проснулся на рассвете, стараясь не шуметь вылез из спальника, поёживаясь и приплясывая от утренней прохлады, надел походную одёжку, растопил печь, поставил подогревать чай и вышел на улицу...
      Из под крыльца, потягиваясь и зевая, широко раскрывая алую пасть с белыми рядами зубов и блестящими клыками, вылез Пестря, обнюхал мои лесные штаны, засуетился, заволновался, учуяв лесной запах - запах похода.
      Вылив ему остатки вчерашнего супа и сделав утренние дела, я вошёл в дом, поплотнее затворив двери...
      В доме нагрелось, чай закипал, пуская плотную струю беловатого пара в потолок.
      Не спеша, попив чаю, я обулся, надел сверху ватник, тёплый и лёгкий, "навьючил" рюкзак и отправился в поход!
      Вначале, наш путь лежал по северному склону, по заледеневшей, толстой корке снега: кое - где снег проваливался под сапогами, опасно хлюпая водой, прячущейся под настом.
      Поднявшись на гору, свернули направо и вышли на торную тропу, идущую южным, крутым склоном, где снег уже в основном стаял. Оголившаяся лесная почва, чуть оттаявшая сверху под сантиметровым слоем перепревшей лиственничной хвои, белела льдистым холодком: идти было скользко и приходилось кое - где, на поворотах идти осторожно щупая ногами тропу, придерживая себя в равновесии и цепляясь за ветки и стволики деревьев...
      Пестря убежал далеко вперёд и лишь изредка, я видел его чёрную спину или "бублик" хвоста, мелькавший то слева, то справа от тропы.
      Солнце, поднимаясь всё выше и выше, набирало силу и несмотря на пронизывающий ветерок, становилось теплее...
      Незаметно побежали первые ручейки. Тропа с крутого склона спустилась в долину, и пошла вдоль реки, по временам "выбегая" на самый обрыв, и я с волнением наблюдал, как торопилась, шумела, кипела прозрачными струями весенняя вода реки, огибая замшелые камни преграждающие течению и торчащие то ближе, то дальше от берега.
      Время подходило к двенадцати и я почувствовал голод и жажду. Стал выбирать место для бивака: на тропе, под ногами было влажно, но под кедрами, на берегу, виднелись сухие подстилки из опавшей, рыже -коричневой хвои.
      Я выбрал кедр, в обхват толщиной и остановился...
      Сбросив рюкзак, достал топор, но он не понадобился. Под деревом лежали сухие и лёгкие ветки, а из ствола торчали во все стороны, снизу, до высоты трёх метров, серые, смолистые, острые на концах, сучья.
      Наломав охапку, я сгрёб часть хвои с поверхности и уже на влажную землю положил щепочки растопки и бересту...
      Костёр разгорелся моментально, сухие кедровые дрова с сахарным треском лопались, разгораясь, распадаясь на куски. Синеватый дымок поднимался над язычками прозрачного, акварельно - оранжевого пламени...
      Достав из рюкзака котелок, осторожно спустился к воде, зачерпнул, попробовал через край на вкус ледяную воду, с опаской проглотил раз и два, боясь простудить горло.
      Срубив ветку с берёзы растущей поблизости, сделал из неё таган, подвесил котелок над костром и стал выкладывать припасы: свежий хлеб, с хрустящей корочкой горбушки, полу копчёную колбасу, чай в жестяной баночке, сахар - рафинад кусочками, ложку, кружку... Острым охотничьим ножом нарезал хлеб и колбасу пластиками; колбасу положил на промасленную газетку, а хлеб расставил "заборчиком" вокруг костра.
      Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".
      Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.
      Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.
      Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.
      Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...
      Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.
      Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...
      Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...
      Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...
      Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...
      Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...
      Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...
      Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...
      Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...
      Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...
      Камни, разных размеров и форм, покрытые толстым, слоистым мохом разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей...
      И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.
      Тёмная, почти чёрная река, бежала быстро вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока, видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями...
      Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту философски сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира, который нас окружает...
      Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке. Несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...
      Выбегая прямо к воде, собака к чему-то подолгу принюхивалась, аостанавливаясь, что - то долго и напряженно соображала...
      Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...
      Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...
      Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...
      Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...
      Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...
      Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.
      Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.
      Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.
      Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.
      Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.
      Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.
      Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.
      Устроившись среди скользких камней, на берегу перед бурлящим водопадом, я закидывал мушки на двух крючках в самую глубину, однако делал это механически, без понимания самого процесса рыбной ловли на мушку...
      В рыбалке, как во всяком деле есть свой смысл, расчёт и технология. Поэтому, человек не рыбак, не может взять в толк, почему надо мушку кидать немного после, а не до быстрины; почему надо ставить поплавок то мельче, то глубже, почему мушка должна быть красной с чёрным, а не наоборот?
      А там, где нет понимания, нет и успеха. Пестря, вначале последовавший за мной, посмотрел на мои манипуляции и через время вернулся к кострищу. Он тоже понял, что рыбы уже не будет...
      Солнце опустилось на горы и прохладные тени разбежались, расстелились по низинам. Громадная скала, вздымающаяся в небо, в ущелье на противоположном склоне, потемнела и примерно посередине отвесной громады, угнездилось маленькое облачко.
      Я попытался прочесть вслух стихи Лермонтова о скале и облаке. Но память начисто мне отказала, и я, довольствовался переживанием романтического приподнято одинокого и гордого сочувствия величию дикой природы...
      Когда я вернулся к стоянке, с пустыми руками, Пестря уже спал, свернувшись клубочком в кустах недалеко от кострища и даже головы не поднял. Может быть не услышал - река шумела в пяти шагах и плотной завесой, глушила все остальные звуки.
      Опасаясь непрошенных гостей ночью, я зарядил ружьё: один ствол картечью, а другой пулей и подвесив двустволку на сучок, над головой. Ещё днём, я видел неподалеку, на обтаявшей наледи, недавние следы медведя и рядом, несколько волчьих.
      Это заставляло меня быть настороже - весной медведи не боятся человека, тем более в такой глуши.
      Расстелив подстилку недалеко от костра, я с аппетитом поел каши и попил чаю с хлебом и маслом...
      Солнце скрылось за горами. Стало сумеречно и прохладно. Разведя большой костёр, я положил в него две смолистые коряги и когда на небе появились первые звёздочки, уже дремал, чутко слушая, сквозь лёгкий сон мерный шум реки, треск дров в костре и насторожённую тишину, на противоположном берегу.
      Ночью стало холодно и поднялся ветер, принёсший невидимые тучи, закрывшие звёздное небо. Перемена погоды, вселила в меня лёгкую тревогу и мешала заснуть по-настоящему...
      Впрочем, тревожность - обычное состояние для ночёвок в глухой тайге, в незнакомом месте. Присутствие в округе голодных, после берлоги медведей, тоже не добавляло оптимизма, как впрочем и перемена погоды с хорошей на плохую...
      Проворочавшись до четырёх часов утра на жесткой подстилке, я проснулся окончательно при первых мазках света на тёмном небе...
      Сходив за водой, развёл на прогоревшем кострище новый костерок, подвесил котелок, и когда вода закипела, заварил крепкий чай. Есть совсем не хотелось, и откусив два кусочка хлеба с колбасой, с трудом прожевав их, остальное кинул Пестре.
      Преодолевая тошноту выпил две кружки сладкого чая и стал собираться.
      Пестря, увидев брошенный мною ломоть хлеба, не спеша поднялся, выгибая спину, как кот потянулся, осторожно ступая сбитыми подушечками лап по камням, неловко переваливаясь с лапы на лапу, отыскал в траве хлеб, съел его, и подойдя к костру лёг рядом, блестя глазами и облизываясь...
      На востоке постепенно начало светлеть и чем дальше, тем яснее становилось, что погода испортилась.
      Серый свет пробивался сквозь клочковатые, быстро и низко бегущие облака. Кое - где, изредка проглядывала полоска тёмно - синего неба, но после, тучи на долгое время укрывали небо, мешая свету разлиться в полной силе над проснувшейся землёй.
      Собравши свой походный скарб в мешок, я ещё ненадолго задержался у костра отогревая стынущую спину, потом черпнув воду котелком, залил дымящиеся головёшки, затоптал их и тронулся в обратный путь...
      Возвращались мы по вчерашней тропе, вдоль берега реки...
      Вскоре, окончательно рассвело, но пасмурное небо, толстый слой быстро летящих, низких облаков, по прежнему не пропускали дневной свет к земле и в лесу было сумрачно и неопределённо тревожно.
      Ветер порывами пробегал по ущелью и шум прибрежных кедрачей соперничал с шумом реки, уменьшившейся к утру в размерах - снег на горах замёрз ночью накрепко и приток талой воды прекратился...
      В какой-то момент, я глянул на часы и отметил, что уже половина шестого...
      И тут же, рядом с тропой я увидел серые клочки светло - серой оленьей шерсти, лежащей на поверхности земли.
      Меня это заинтересовало - откуда она здесь и что тогда случилось с оленем?! Свернув с тропы, я пошёл вдоль цепочки кочковатых шерстинок, видимо, вчера принесённых с ближнего склона, талой водой. Пестря на время исчез из поля зрения...
      Шагов через тридцать, посреди зарослей стланика, обнаружилась полянка, диаметром метров в пять, с сорванным верхним слоем толстого мха. Посреди тёмно - коричневого круга истоптанного мха, лежали останки оленя!
      Гадая над причиной его смерти, я подошёл к кучке остатков, состоящей из обрывков шкуры и костей. "Видимо какой- то крупный хищник - думал я -напал на оленя и в борьбе, они сорвали мох до земли..."
      Приподняв шкуру, я увидел под ней объеденные ноги зверя, с торчащими трубчатыми костями, остатки черепа и обломки рогов. Это были рога молодого северного оленя.
      Рассматривая всё это, я подумал, что только медведь мог, таская пойманного зверя по кругу, так разворошить толстый мох. Но и для того ещё, чтобы заваливать мхом, спрятать тушу жертвы от волков и росомах.
      Опустив шкуру на землю, я поднял голову и увидел, всего шагах в двадцати пяти, под кустом разлапистого стланника, круглого, почти черного, мягкого, неслышно двигающегося, средних размеров медведя!
      Он беспорядочно, суетливо двигался, то исчезая в хвое зарослей, то вновь возникая в прогале...
      У меня, вдруг, в голове возникла нелепая мысль - вопрос: "А что он здесь делает!?"
      Однако я, тотчас сам себе и ответил: "Он пришёл доедать медведя..."
      Прошло несколько тягучих мгновений и я, отстранённо наблюдая передвижения зверя, не понимал... не хотел понимать опасности, вдруг нависшей надо мной - настолько неожиданной и неуместной казалась мне эта встреча...
      Наконец беспокойство передалось от медведя и мне!
      Я вскинул ружьё и прицелился в левую лопатку шерстистого хищника... Но стрелять не стал... Мне было неясно - нападёт медведь или отступит, продемонстрировав, ясно свои намерения...
      Я отпустил ружьё вниз, не желая убивать "беззащитную", как мне показалось жертву, сделал три больших прыжка, перескочил на открытое со всех сторон пространство посреди зарослей стланника и остановился.
      На какое - то время, я потерял мишку из виду и с тревогой вглядывался в зелено - хвойную чащу! Когда, вдруг, внезапно заметил, как заколыхались ветки стланика впереди и тут же, над ними неслышно и проворно "всплыл" медведь!!!
      Зверь, какое-то время стоял, переминаясь с ноги на ногу, ворочал головой, потряхивал лапами с чёрными, длинными когтями на концах... Затем, он медленно двинулся на меня, по прежнему стоя на дыбах и словно сохраняя равновесие, цеплялся передними расслабленными когтистыми лапами за ветки.
      Я хорошо рассмотрел его в этот момент: треугольная, с конусообразным носом башка вращалась на толстой шее, незаметно переходящей в бочкообразное туловище.
      Шерсть на загривке, мягкими волнами переливалась в такт шагам, скрывая сильные мышцы. Маленькие чёрные глазки, не глядели в мою сторону; полукружья "плюшевых" ушей, чуть выделялись на лобастой, мотающейся из стороны в сторону, несоразмерно крупной голове.
      Медведь, казалось стеснялся своего поведения и словно неловко оправдывался, чувствуя внутренний стыд. Всем своим видом он как бы говорил: "Ты уж извини меня, но олень мой и ты здесь лишний. Только поэтому я и хочу тебя съесть..."
      Медведь неумолимо приближался и хотя с момента его появления над стлаником прошло несколько секунд, мне показалось, что время остановилось...
      Когда до медведя оставалось шагов пятнадцать, я выстрелил из правого ствола, целясь в голову!..
      Время двигалось медленно и вокруг наступила непонятная тишина, хотя, наверное всё так же шумела река на перекатах и также, порывистый ветер теребил вершины густых высоких кедров на берегу...
      Я помню все подробности этой встречи и по сию пору: что делал я, что делал медведь - не замечал я только окружение. Я забыл о Пестре, который непонятно когда и куда исчез. Не видел даже облачного неба и гор на противоположной стороне долины...
      Жили и двигались в этой картинке только я и медведь, словно два персонажа драматической пьесы, связанных в повествовании по воле автора, случайностью...
      Медведь после выстрела, почему-то страшно зашипел горлом, хотя я был уверен, что через мгновение после ружейного выстрела он заревёт громоподобно, устрашающе!
      Однако, вместо рёва, раздалось это непонятное шипение.
      Сразу после выстрела, медведь мгновенно развернувшись назад и вбок, слетел, скатился с дыбов на четыре лапы, и в два больших прыжка исчез в стланиковой чаще...
      Тотчас из - за спины с злобным лаем возник Пестря и помчался в погоню... Ещё некоторое время я слышал его лай на бегу, потом всё смолкло и вскоре моя собака вернулась, и словно ничего страшного не произошло, принялась объедать и грызть оленьи кости - не пропадать же добру...
      Только когда медведь позорно бежал, я по-настоящему испугался!
      Побелев лицом, озираясь, я отошёл к тропинке, перезарядился и вынимая стрелянную гильзу, вспомнил, что ещё с ночи у меня в стволе осталась картечь и что картечью-то я и стрелял зверя. Поэтому, вместо рёва медведь издал чуть слышное шипение - хрипение. Наверное картечь пробила ему горло в нескольких местах...
      Заменив патрон в правом стволе пулей, я для страховки вынул нож из ножен и затолкал его за голенище сапога, чтобы быстрее можно было вытащить его, в случае внезапного нападения раненного зверя...
      Проделав всё это, я медленно пошёл по тропе, замечая на подмёрзшей грязи и остатках снега под кустами стланика, много свежих медвежьих следов...
      Через некоторое время и Пестря догнал меня.
      Видимо только сейчас он понял значение медвежьего запаха. Он шёл впереди, напрягшись, насторожив уши и медленно переступая с лапы на лапу. Я чуть отстал, сохраняя дистанцию, держа ружьё на изготовку и рассматривая в бинокль все подозрительные пеньки и коряги впереди, опасаясь засады раненного зверя...
      Вскоре я увидел следы убегавшего зверя. Он прыжками, в три с половиной метра нёсся по тропе и, чуть погодя, свернув налево и в гору, скрылся в чаще. У меня мелькнула мысль преследовать медведя, но это было очень опасно - в такой чаще раненный хищник, почти наверняка бы задрал меня, даже если бы я успел по нему выстрелить...
      Пестря продолжал идти строго по тропе, не рискуя последовать за медведем.
      Ещё с полчаса я с напряжённым вниманием шёл медленно, то всматриваясь перёд, то оглядываясь назад, боясь нападения с тыла.
      Отойдя несколько километров от места неожиданной встречи, я наконец постепенно расслабился, а Пестря повеселел и снова скрылся, надолго исчез в стланике, распутывая, разбираясь в следах северных оленей, которых здесь было немало. Один раз я даже услышал его далёкий лай где - то позади, на горе.
      Но вскоре он догнал меня и мы продолжили путь.
      К полудню, погода разгулялась, появилось солнышко и на душе стало веселее. Утренняя встреча с медведем, опасность, страх, ощущение таинственности и нереальности произошедшего, начали забываться...
      ...Солнце уже садилось за гору, когда я переступил порог нашего домика...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      1980 - е годы. Ленинград
      
      
      
      
      
      
      
      
       Собаки и волки. Часть 3.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Лапка.
      
      
      Было это очень давно.
      Андрей тогда жил в Сибири и увлечён был охотой - бродил всё свободное время по дремучим лесам, если удавалось, то охотился по мелочи, но в основном открывал для себя новые места, наблюдал жизнь незатронутой человеком природы.
      Иногда, сидя ночью один, у большого костра, где-нибудь в дальней тайге, он, вдруг ощущал прилив большого чувства, оттого что жив - здоров, что молод, что над головою звездное небо и он свободен, а рядом - только четвероногий друг - собака.
      На беду, потерял он тогда годовалого красавца - лайку Кучума, привезённого им из Жигаловского района.
      Собака, выращенная им с месячного возраста переехала, вместе с Андреем, на новое место жительства в собственный дом, и там, сорвавшись с цепи, убежала, но назад дороги не нашла, а, скорее всего, была поймана другими людьми и осталась у них. Вид у Кучума был действительно привлекательный, совсем как на картинке...
      Андрей, попробовал воспитывать нового питомца, щенка купленного по объявлению у незнакомого человека, из первого помёта молодой лайки - Кузю, но та оказалась "выродком" - из нормального туловища росли коротенькие лапки. Собачка была весёлой преданной, но совсем не охотничьей.
      Однако Андрей по-прежнему хотел иметь лайку и поэтому, однажды, он поехал на птичий рынок - ему говорили, что там в иные дни привозят на продажу и охотничьих собак, и породистых щенков ...
      ... Птичий рынок размещался на большом поле, позади каких - то гаражей и народу бывало там порядочно: те кто продавал стояли рядами и посередине ходили и смотрели "товар", покупатели.
      Продавали птиц в клетках и клетушках, аквариумных рыбок с большими и малыми аквариумами, птичий корм, кошек и котят. Кое - где, на расстеленных тряпках или ковриках лежали собаки, а рядом, в лукошках или плоских тазиках ползали и копошились их щенки...
      Андрей прошёл по рядам туда и обратно, но того, что ему было нужно не встретил. Он, решив, что съездил неудачно, перед уходом остановился около суки курцхаара - немецкой легавой, лежащей на коврике и нервно осматривающей прохожих карими глазами. Рядом лежали в плетёной корзине пять или шесть щенков. Некоторые из них ползали, копошились и беспокойно пищали, тараща блестящие чёрные глазки. Окрас их показался Андрею подозрительным, и он даже подумал, что щенки не от этой суки, однако присел рядом и стал рассматривать их.
      Хозяин курцхаара, среднего роста, бойкий, деревенского вида парень лет двадцати пяти, вежливо спросил Андрея: - Интересуетесь?
      Андрей, сидя на корточках, снизу вверх посмотрел на парня и ответил, легко поднявшись: - Интересуюсь, да. Но мне курцхаар не нужен...
      Хозяин щенков смигнул, оценив по достоинству знания Андрея.
      -Мне бы лайку - щенка или молодую собачку месяцев шести - восьми,
      чтобы можно было самому натаскать - продолжил Андрей...
      Он стал приглядываться к пареньку с надеждой и сомнением. Ему показалось вдруг, что в такой суете, шуме, толкотне и праздном любопытстве ничего толкового нельзя купить, и что всё или почти всё, что здесь продаётся - поддельное и ненастоящее.
      Поэтому, когда парень уверенно ответил: - Дома у меня есть хороший щенок - лайки, двух с половиной месяцев - Андрей ему не очень то поверил. Однако поговорил, узнал, что тот живёт не в городе, а далеко по железной дороге, в сторону Слюдянки, на электричке - и это его немного приободрило.
      Хозяин щенков написал корявым почерком на кусочке бумажки название железнодорожной станции, и Андрей пообещал приехать посмотреть щенка, в начале следующей недели.
      Домой он вернулся раздосадованный, но бумажку с адресом положил на комод, на видное место, и не очень веря в удачу, всё - таки, на следующей неделе поехал за обещанным щенком...
      Было начало лета. В городе стоял жаркий май, цвела черёмуха, и дети, изнемогая от жары, купались в большом фонтане, в центре города. Деревья здесь давно распустили листья и когда Андрей, из окна вагона электрички, увидел полупрозрачную зелень "выстрелившую" из недавних почек, то подумал, что, наверное, на берегу Байкала, в крутых, северных распадках, кое - где под ёлками ещё лежат остатки снега, а по озеру плавают большие, белоснежные льдины, несмотря на яркое солнце.
      Чем ближе он подъезжал к шестьдесят седьмому километру - так назывался полустанок, тем больше он верил в удачу."Ну не может человек, живущий так далеко от города, держать и кормить
      беспородную собаку и врать о некоем охотнике, от чьих собак произошел этот щенок..."
      Высадившись, на пустынную, бетонную станционную платформу полустанка, Андрей, сверяясь с нарисованным планом, пошёл по тропинке и издали увидел несколько одноэтажных бараков, чьи крыши виднелись чуть справа и внизу, в молодом, прозрачном ещё березняке.
      Хозяин сидел на крыльце и увидев Андрея засуетился, пошёл ему навстречуи поздоровавшись сказал: - Вот и хорошо! Надо забирать собачку, а то я уже предложил её обходчику знакомому, из Чистых Ключей...
      Андрей про себя хмыкнул - цену набивает - в дом не пошёл и спросил строго: - А где собачка - то?
      Хозяин вновь засуетился, показал на будку в огороде: - Вот она, в будке... Только я её вначале покормлю, а то она голодная. Стрелка!? - позвал он и из будки проворно выскочил тощий, на тонких лапах щенок, с маленькой головой и острыми ушками, с хвостом неопределённого жёлто - черного окраса, почему - то висевшим вниз палкой.
      "Щенок то не ахти - подумал Андрей, но тут хозяин вынес из дому миску, с какой - то жидкой баландой, и щенок почти без разбегу, прыгнул к нему навстречу. Верёвка, на которую была привязана собачка, натянулась и бросила её на землю, но она, как пружинка вскочила и встала на дыбки, потянувшись к миске.
      -Есть хочет - деловито заключил хозяин - и вопросительно посмотрев на
      Андрея, спросил: - Ну, как собачка?..
      Тот, шаря в карманах брюк в поисках договоренной десятки, помолчал, а потом проговорил - Посмотрим... И уже достав деньги, добавил - Вид у неё не ахти...
      Хозяин видя деньги заторопился, стал оправдываться, что кормить нечем, а в магазине покупать дорого...
      Андрей его почти не слушал, подошёл, к уже проглотившей еду собачке, и она обнюхала его протянутую руку, надеясь, что её ещё покормит.
      - Дома поедим - ласково проворчал Андрей, погладил щенка, а потом двумя руками взял её за морду, умело обнажил клыки, и увидел на белой эмали зубов ржавые пятнышки кариеса.
      - От плохой кормежки - про себя, констатировал Андрей, уже по хозяйски отвязал верёвку от ошейника, пристегнул свой кожаный поводок.
      Хозяин суетился вокруг, мял в руках десятку и старался всячески угодить. - Ошейник можете взять - затараторил он. - А в собачке можете не сомневаться, знатная будет добытчица, потому что от хороших родителей. Вы меня ещё вспоминать будете - привычно проговаривал он, провожая Андрея и собачку до железнодорожного полотна. Заметно было, что деньгам он очень обрадовался...
      Уже в городе, выйдя из электрички, Андрей, дождавшись троллейбуса, попытался втащить туда Лапку (у щенка на правой лапке было белое пятно), но та упиралась, выкручивая тощую шейку из ошейника... Андрей взял её лёгкое тельце на руки, и так и ехал, стоя с собакой на руках...
      Рядом покачивался подвыпивший, замедленно - спокойный интеллигентного вида мужчина. Он пригляделся к Лапке, потянувшись, погладил её по головке - щенок беспокойно вертелся у Андрея на руках, испытывая ужас от движения этого металлического ящика на колёсах...
      - Хорошая собачка - безапелляционно заявил пьяненький, и чуть помедлив, добавил - Лайка!..
      Андрей удивился и подумал: "Откуда он знает? Наверное, геолог или охотовед... Я сам сомневаюсь - а он знает!..
      Дома жена встретила Лапку прохладно, но дети обрадовались...
      Кузя, на правах хозяйки, попыталась "качать права", но Лапка сразу поколотила её, и дала понять, что с этих пор, "парадом в доме" будет командовать она.
      Андрей, наблюдая за ней, видя её уверенную агрессивность, с надеждой думал: "А ведь, похоже, что собачка-то действительно хорошая!"
      Тогда Андрей жил в Нахаловке, в маленькой избушке само построенного посёлка - без прописки, без документов на дом...
      Но жили до поры, до времени хорошо. Тогда ещё, его первая жена, Люба, справлялась со своим характером, хотя и ревновала его даже к его прошлому.
      Переезд на новое место, на время притушил страсти в её душе.
      Пока Андрей мастерил забор вокруг домика и участка земли, ставил новый туалет во дворе, занимался расчисткой огорода, Люба копала жёсткую землицу во дворе и высадила зелёную травку, семена которой купила на рынке.
      Жилось ей тогда действительно нелегко - Андрей отсутствовал дома большую часть времени - пять дней в неделю работал с семи утра до семи вечера, а в субботу и воскресенье, проводил в пригородной тайге.
      Она топила печи ежедневно, носила воду на коромысле из водоколонки метров за триста от дома, мыла детей, стирала пелёнки, готовила еду и при этом успевала ещё вязать и читала при этом умные книжки. Она постепенно привыкала жить одна. Как - то, она прочитала Андрею начало стихотворения Георгия Иванова:
      "А люди? Ну, зачем мне люди
      Идет мужик, ведёт быка.
      Сидит торговка, плечи, груди,
      Платочек, круглые бока...
      
      Природа? Вот она природа -
      То дождь и холод, то жара.
      Тоска в любое время года, как дребезжанье комара.
      
      Конечно, есть и развлеченья:
      Страх бедности, любви мученья,
      Искусства сладкий леденец,
      Самоубийство, наконец...
      
      И так далее...
      Андрей смеялся, просил дать почитать ещё стихи этого русского поэта - эмигранта, жившего после выезда из Советской России в Париже.
      Андрею так понравились его жёсткие стихи, что он брал тоненькую книжечку с собой в лес и читал вслух, сидя не крылечке зимовья.
      
      "Я научился понемногу, шагать со всеми - рядом, в ногу,
      По пустякам не волноваться и правилам повиноваться.
      Встают - встаю. Садятся - сяду
      Стозначный помню номер свой,
      Лояльно благодарен Аду
      За звёздный кров над головой...
      
      "Ведь это совсем про меня, про мой характер" - смеялся он, размышляя над содержанием и смыслом стихов и вспоминая свои злоключения во время службы в армии. Тогда, к концу службы, он совсем "выпрягся" и нарывался на срок в дисцбате. Настолько ему осточертела несвобода и режим подчинения!
      Тогда, слава богу все обошлось, но приехав домой он зажил как буддистский аскет, ликуя и радуясь осознанной свободе, которую особо научился ценить в Армии. Но об этом - особый разговор...
      Только позже он узнал, что поэт был долго и неизлечимо болен и ожидал каждый божий день наступления смерти.
      Однако Андрей никогда не спрашивал себя, почему у него, такой же характер?
      ... Лапка сразу стала равноправным членом семьи. Она терпеливо переносила "нежности" детей, и всегда была игрива и весела, виляла хвостиком и "улыбалась", выбегая навстречу новому хозяину, то есть прижимала ушки к голове и обнажала зубки...
      Андрея, она полюбила как "отца родного".
      ... Начали вместе ходить по лесам. Лапка в этих походах была неутомима. Лёгкое, сильное тело, живой характер и вместе ласковость и послушание. Андрей её почти не наказывал - она всё понимала с полуслова...
      Когда, увлекшись, она вдруг бросалась вслед проезжавшему автомобилю, Андрей рявкал раздражённо: - Фу! - и Лапка валилась на землю, переворачивалась на спину, подставляя беззащитный живот, и как бы говорила: "Увлеклась! Виновата! Наказывай!"
      Андрей смеялся, гладил её и умная собачка, начинала прыгать и бегать вокруг хозяина в радости и веселии...
      Ещё, Лапка любила и умела драться и "побивала" более крупных и взрослых собак, молниеносно кусая за лапы, за шею, за голову, сама же легко уклоняясь от встречных атак. Андрей, встречая в лесу собак, был за Лапку совершенно спокоен - в обиду себя она не давала...
      ... Лето незаметно кончилось. По утрам начались заморозки, и Андрей, шагая на работу, видел, как блестит на кончиках травинок, растущих на обочине, растаявший иней.
      Лапка подросла, округлилась, хвост загнулся кольцом на спину.
      Ей было всего шесть месяцев, когда она поймала первого своего глухаря... Вот как это было.
      Андрей, вместе с Колесом, своим лучшим напарником по таёжным походам, в конце сентября, выбрался на два дня в лес. Погода стояла тёплая и яркая, а днём бывало даже жарко, однако вечером, у костра, после долгого захода в вершину речки Каи, начинало познабливать, а ночью, под утро, Андрей крутился с боку на бок, вставал через каждый час, чтобы подбросить в костёр дров.
      Колес, взявший с собой меховую зимнюю куртку, блаженствовал и проснувшись под утро, чтобы сходить в "кустики" посмеивался и после, запахнув полы куртки потуже, уснул до утра...
      Зато утром, пока Колес готовил завтрак и кипятил чай, Андрей в его куртке тоже отлично поспал часа полтора, и восход золотистого солнышка, оба встретили, посмеиваясь, за кружкой горячего, крепкого чая.
      Часам к десяти погода испортилась, подул ветер, тучи затянули небеса и стадами, подгоняемые ветром, побрели на север...
      Перейдя таёжный водораздел, так никого и не встретив: ни глухарей, ни тетеревов, у которых весной был ток поблизости, они не спеша шли вдоль начинающегося болота, назад, к Кае.
      Лапка, бежавшая впереди, метрах в тридцати, и что - то внимательно вынюхивающая, вдруг замерла неподвижно, напряглась, глядя в одну точку, на краю болота, а потом, длинными прыжками понеслась вперёд!
      В невысоких, но плотных кустиках ограничивающих начинающийся кочкарник, раздалось тяжёлое хлопанье больших крыльев и Лапка, словно всадник, оседлала крупного глухаря и проехала на нём несколько метров. Подбежавшие на шум приятели, увидели глухаря под собакой и Андрей схватил его, отгоняя Лапку.
      Но, рассвирепевший глухарь, как петух, клюнул собаку в морду, и та, испуганно взвизгнула. Андрей и Колес долго смеялись, а Лапка обиженно наморщила нос и тёрла его подушкой правой лапы, насторожённо поглядывая на глухаря, вздыбившего перья на шее...
      -Ай да справная собачка! - приговаривал Андрей. - Ай да добытчица! - и ласково поглаживал свою питомицу за ушами.
      Колес смотрел на Лапку с восхищением: - Вот так собака. Она ведь как стрела летела к глухарю, который видимо в кустах запутался, и не смог быстро взлететь...
      Он тоже, уважительно погладил собаку и по хорошему позавидовал Андрею думая: "То Саян с Кучумум, а вот теперь Лапка. Везёт же Андрею!.."
      А хозяин собаки прокомментировал: - Она ему хвост вырвала пучком, вот он и не смог взлететь...
      Скоро выпал первый снег, и Андрей с Лапкой стали ходить в перелески, за большие пригородные колхозные поля. Когда-то здесь вырубили лес и на вырубках поднялись смешанные леса, в преобладанием березняков. В этих березняках селились тетерева, над опушками весной и осенью "тянули" вальдшнепы, а зимой, из - за реки, спасаясь от глубоких снегов приходили косули.
      Здесь, Лапка впервые вышла на след косули и пустилась её догонять, но конечно не догнала, хотя и очень старалась. Однако она видела косулю и почувствовала азарт погони за крупным зверем...
      Каждый год, в начале ноября, Андрей вместе с братом Сергеем, ходили на несколько дней, далеко в тайгу, к Байкалу, где в конце большого залива, под "навесом" из высоких сосен, стояли у воды несколько избушек, в которых летом жили самодеятельные дачники, разводили огороды, рыбачили и просто дышали воздухом. Но осенью, они уезжали на лодках в город, оставляя в избушках голые стены. Замков на дверях не было, потому что по старинным таёжным законам, замок на избушке в лесу - это оскорбление права на гостеприимство. За это раньше такие избушки сжигали - а в лесу это очень просто сделать.
      В эти таёжные места шли берегом водохранилища, попадая из залива в залив, через невысокие перелески. Сергей взял свою собаку Альбу, крупную лайку с маленькой, серо - белой головой, и разноцветными глазами. Она была выше Лапки почти на треть, но Лапка в этой паре была лидером -ещё осенью, в одном из походов, она дала такую трёпку Альбе, что та невольно подчинилась ей...
      Шли весело и быстро. Утром мороз был под минус двадцать, и над серединой водохранилища стоял холодный серый туман - где - то там, лёд ещё не установился...
      В началах заливов лёд напоминал прозрачное стекло, через которое можно было видеть песчаное дно на глубине в несколько метров. Андрей, несмотря на уговоры Сергея, решил перейти один такой заливчик по свежему ледочку, сокращая расстояние.
      Отойдя от берега метров на двадцать, он провалился по пояс и ухая, отдуваясь выгребался из "провала", используя приклад ружья, как весло, а потом, брёл к берегу, ломая кромку льда перед собой, как ледокол, грудью и руками...
      -Держись прямо к берегу - с беспокойством в голосе кричал Сергей взволнованно маша руками, а собаки ничего не понимая, стали вдруг радоваться, и бегали по берегу кругами, думая, что хозяева шутят.
      Наконец, Андрей вышел на берег и тут же вода, стекая с него, застывала на прибрежных камнях.
      Сергей стал разводить костер, торопясь и ломая спички, приговаривая. - Я сейчас тебе из рюкзака достану ичиги, и тёплое трико... Ты одевай всё это и бегай - бегай...
      Андрей отбивая зубами чечётку переоделся и бегал по кругу, пока костёр наконец разгорелся...
      Вдвоём, выжали начинающую похрустывать ледком одежду, развесили сушить над огнём, вскипятили чай, поели...
      Часа через два тронулись в путь дальше. Андрей отогрелся, и весело улыбаясь, в который уже раз рассказывал: - Лёд-то прозрачный и с виду крепкий. Он ведь даже не трещал. Просто провалился подо мной, "молча"! У меня от холода сразу дыхание перехватило, вот я и заухал, вдыхая и выдыхая воздух...
      Он шёл в ичигах Сергея, в его штанах и в свитере и всё было ему впору - у братьев был один размер одежды и обуви...
      Сам Сергей, ещё в десятом классе донашивал Андреев вельветовый пиджак, которым очень гордился...
      К избушкам подошли в сумерках. По дороге подстрелили пару рябчиков, и жарко растопив печку, сварили суп, поели сами, покормили собак и легли спать...
      Утром проснулись рано, попили чаю, посовещались и решили разойтись в разные стороны - охотится поодиночке...
      Андрей надел белый маскхалат, лёгкий рюкзак спрятал под куртку и пошёл направо, чуть в гору, пересекая вершинки пологих распадков. Где -то в одном из них, впереди, метрах в восьмидесяти, он, в прогал увидел встающую из лёжки косулю.
      Она, ещё в лёжке услышала шаги Андрея, вскочила и крутила головой во все стороны, тревожно топая копытцами передних ног по мёрзлой, гулкой земле - "бум", "бум", "бум. Затем замерла на мгновение и увидев охотника, сорвавшись с места, мгновенно исчезла в чаще молодого сосняка.
      Андрей, не успевший выстрелить, ворчал: "Далековато было!" - но понимал, что это всего лишь самооправдание собственной нерасторопности.
      Осторожно ступая, он обошёл сосняк полукругом и по следам понял, что стадо косуль из пяти коз, вспугнутое им, унеслось прочь, прыжками по пять - шесть метров в длину.
      "Прозевали - подытожил Андрей и увидел примчавшуюся к нему, запыхавшуюся Лапку, а вскоре и Альбу увязавшуюся за ней.
      "Сергей где - то поблизости проходил, вот Альба и пришла к нам - подумал он и пошёл дальше, по лесной дороге петляющей в редком, с кустарниковым подростом, сосняке.
      Скоро собаки залаяли наперебой, где - то впереди. Андрей заторопился и быстрым шагом вышел на край поляны, где под раскидистой, толстой сосной, сидели и подняв головы к пушистой хвойной кроне, лаяли его старательные помощницы.
      "Белка, наверное" - отметил недовольно охотник.
      Он несколько минут осматривал сосну: и ствол, и хвою, но ничего не увидел. Потом, подойдя к дереву вплотную и глядя вверх, вдоль ствола стучал и скрёб палкой по коре. В одном месте, как ему казалось, блестели глазки спрятавшегося колонка, но может быть, он и ошибался.
      - Ну, собачки, пошли дальше. Видите, здесь ничего нет - комментировал он происшедший конфуз, недовольным голосом...
      Серый свет короткого зимнего дня не давал представления о времени, но Андрей чувствовал, что уже около полудня. Собаки убежали вперёд, а он вышел на дорогу, прошел по ней несколько сотен метров и вдруг услышал из чащи ольховых кустов среди крупного березняка, громкий стон - вопль, отчётливый и пронзительный - так стонут животные, когда их душат.
      - Ах, чёрт! - всколыхнулся Андрей и побежал на стон. "Собака наверное попала в браконьерскую петлю случайно и стонет, бьётся, пытаясь вырваться!"
      Он побежал, перескакивая через низко растущие стволы ольшаника...
      - Сейчас! Сейчас! - кричал Андрей на бегу, и вдруг, зацепившись за ветку упал, растянувшись во весь рост...
      Он быстро вскочил и тут стон повторился...
      - Эге - протянул охотник вслух, начиная, кажется понимать, что
      происходило в чаще.
      - Это что - то не собачий голос... Это наверное собачки кого - то поймали! - догадался он и перешёл на быстрый шаг. У него отлегло от сердца.
      Вскоре, Андрей увидел впереди, что - то чёрное, лежащее неподвижно на снегу и рядом Лапку, которая, заметив хозяина, схватила косулю за горло и пыталась её тащить к нему навстречу. Тут же, лёжа на снегу, что - то рвала Альба. Потом, снимая шкуру, охотник увидел, что Альба, ещё до его прихода, вырвала кусок мяса из бедра косули и принялась его есть.
      Косуля была первогодком, и потому, тёмный мех был особенно красив, чист и высок. Зверь был упитан, пропорционально сложен и потому, Андрею стало его немного жаль.
      - А что делать? - бормотал он про себя, снимая рюкзак и доставая нож и топор. -- Таковы жестокие законы природы. Ведь все хотят жить и есть. Поэтому и живут рядом хищники и их жертвы...
      Потом вспомнил поговорку: "Для чего волки?! А чтобы овцы не дремали!"
      Погода была не такой холодной и Андрей, не разводя костёр, стал разделывать косулю... Быстро снял шкуру, ножом по суставам разделал тушу и сложил всё на расстеленную шкуру с внутренней её стороны.
      В рюкзачок положил только сердце, печень и кусок мякоти из бедра козы - так называют косулю местные охотники. Потом, уже в сумерках, отдыхая, осмотрел окрестности и разобрался, - как всё происходило...
      Косуль было три, они лежали недалеко друг от друга. Когда, неожиданно появились собаки, две вскочили и понеслись в одну сторону, а косулёнок, со сна промедлил, растерялся, вначале кинулся в противоположную сторону.
      Потом, увидев перед собой собак, повернул назад, попытался проскочить за взрослыми косулями, мимо мчавшихся навстречу собак. Это его и погубило!
      Лапка, увидевшая скачущую навстречу ей косулю, помчалась к ней со всех ног, и та вынуждена была чуть по дуге свернуть с пути.
      Быстроногая Лапка, неслась что есть сил наперерез, и когда обезумевший от страха косулёнок попытался перескочить через куст ольхи - настигла его! Дотянувшись в прыжке, вцепилась в заднюю ногу, и словно якорь, повисла, тормозя бег, - тащилась за косулей, пока та, по инерции, влетела в куст и упала, зацепившись за ветку.
      В этот момент, Лапка успела перехватиться за горло, но косуля поднялась, и таща собаку на себе пыталась бежать. Тут подоспела Альба, косулю уже вдвоём повалили и умертвили...
      -Ай да собачки! Ай да добытчицы - хвалил Андрей, оглаживая Лапку и
      подбежавшую, за своей порцией ласки, Альбу.
      - Вот и хорошо! Сегодня, у нас с братцем будет жареная свеженина, да и вам достанется - радовался Андрей...
      Собаки к тому времени наелись потрохов и обещания сытого ужина, их уже не вдохновляли...
      Когда Андрей подошёл к зимовью, была уже ночь и сильно похолодало. Задул ветер с позёмкой и почти заровнял его утренние следы...
      Удачливый охотник отворил дверь, вошёл и увидел Сергея сидевшего на корточках перед печкой и разводившего огонь.- Ну, как? - спросил братец не оборачиваясь, уныло заталкивая щепки в топку.
      -А у тебя что-нибудь есть? - вопросом на вопрос ответил Андрей.
      -Нет! - коротко ответил Сергей и поднявшись, прикрыл дверцу
      печки...
      - Следов было много, но не одной козы не видел.
      - Ну а ты как?
      Андрей снял рюкзак, расшнуровал его и достал куски мяса: - А я как видишь, с добычей!
      -Да неужто?! - радостно вскрикнул Сергей.
      -Он устал, замёрз и не слыша за весь день ни одного выстрела, уже потерял надежду на удачу. Поэтому, спрашивая Андрея больше обычного удивлялся.
      -Значит, будем, есть жереху! Я посмотрел тут, за печкой, и нашёл большую
      сковородку.
      - Мы это дело мигом сварганим...
      ... Через час в зимовье было тепло и весело. Потрескивали в печке дрова, приятно пахло жареным мясом с луком и чесноком - на столе стояла зажженная свеча и рядом, два стеклянных стакана, отблескивающие красными отсветами, с прозрачной, хрустально холодной водочкой.
      Братцы сидели друг против друга в одних рубашках, и Андрей рассказывал, как Лапка на махах вылетела наперерез косуле, как вцепилась в ногу, как повалила и перехватилась и как Альба вырвала кусок мяса из бедра косули...
      Сергей слушал, кивал и по хорошему завидовал старшему брату, у которого оказалась такая хорошая собачка...
      
      
      ... Прошло ещё несколько месяцев. Зима перевалила за половину. Прошёл и долгожданный Новый Год. Дни становились длиннее, ярче и солнечнее...
      Лапка ещё подросла и стала взрослой, справной и складной собачкой.
      Всю зиму снегу было немного, и Андрей изредка выходил прогуляться в окрестные леса, пешком.
      Дома, Люба, от тяжёлой и однообразной рутины жизни, стала скандалить и ссориться с Андреем и чтобы избежать неприятных обвинений и жалоб жены на трудную жизнь, он, часто с утра уходил из дома и возвращался уже в темноте...
      Как - то, в начале февраля, в субботу, после завтрака Андрей прихватил Лапку и отправился, через пригород, в соседний с городом лес...
      Был солнечный морозный день. Снег искрился и блестел кристалликами под
      ярким солнцем, а голубое, холодное небо казалось бездонным.
      Часа через два ходьбы по утрамбованной лыжне пересекающей местами лесовозные дороги, расчищенные трактором, Андрей увидел, совсем случайно, отпечатавшийся на утрамбованной лыжне, след копытца крупной косули, прошедшей здесь прошлой ночью...
      Минут двадцать, ведя на поводке Лапку, он распутывал следочки...
      Дойдя так до свежей лёжки, где косуля кормилась в молодом осиннике, Андрей насторожился, да и лапка заинтересовалась, навострила ушки и стала принюхиваться.
      Выяснилось, что косуля ушла в островок молодых сосёнок, видимо на днёвку. Тихонько подойдя к сосняку, Андрей спустил Лапку с поводка и собака, большими прыжками ушла внутрь зарослей.
      Погоня началась и тактика была знакома - гнать косулю, не переставая, пока собака не схватит зверя или Андрей, сам не потеряет след...
      Под безоблачным небом, в лучах яркого молодого, предвесеннего солнышка, разыгрывалась очередная природная лесная драма, - драма охоты человека с собакой за зверем. Охота очередная, но не первая и не последняя...
      Мир так устроен, охотник догоняет, а жертва пытается скрыться, обмануть, убежать от преследователя...
      Человек с собакой был хищником, а крупный самец косули был жертвой. Инстинкт и страсть, гнали первых двух вперёд и тот же инстинкт, заставлял косулю насторожённо вслушиваться, и быстро убегая, избавляться от опасности...
      Целый день, Андрей и Лапка шли по следу косули, не давали ей ни кормиться, ни отдыхать.
      Но и преследователи тоже устали. Лапка всё реже убегала вперёд, а Андрей, широко шагал и шагал сильными, выносливыми ногами по снегу, во след собаки...
      Он изредка, слышал на проходившей невдалеке лыжне, где то за деревьями, скрип лыжных палок по снегу и даже человеческие голоса. А однажды, заметил фигурки лыжников катящихся под уклон, с горки. Они конечно и не подозревали, что рядом идёт такая драматическая погоня - охота. Для них, эти места были пустынны и уж никак они не ожидали увидеть здесь крупную, грациозную косулю...
      На закате солнца, преследователи подогнали косулю, насколько могли ближе к городу. Андрей вначале недоумевал, почему косуля идёт в сторону пригородов, но потом вспомнил, как умело Лапка разворачивала её каждый раз, когда та, пыталась пробиться в дальние леса. Охотник похвалил свою собачку за умное поведение...
      Ближе к вечеру, на притихшую землю, с голубоватым холодным снегом в ямках и распадках, спустились морозные, весенние сумерки, и Андрей, заметив место, где они оставили след, взял Лапку на поводок и повёл её домой...
      Уже в темноте, придя в дом, хозяин до отвала накормил свою собачку тёплой кашей с тушёнкой, и запустил в тёплые сени, чтобы она могла выспаться и отдохнуть за ночь от тяжёлой погони...
      Сам он тоже лёг пораньше и сразу заснул крепким сном.
      Косуля осталась в морозном, заснеженном лесу, в темноте и в драматическом одиночестве....
      Проснулся Андрей в семь часов утра, словно разбуженный будильником. Ещё в юности он научился просыпаться ровно в "заказанный" срок и потому, никогда не просыпал положенного времени.
      Поставив подогревать завтрак и кипятить чай, он выпустил Лапку во двор. Спустя, полчаса он и сам вышел из дому, тихо прикрыв за собою двери, боясь разбудить Любу и спящих детей.
      На дворе было ещё совсем темно. С синеющего рассветом неба, желто - серебряным светом светила любопытная луна.
      Мороз стоял нешуточный и на ближних к Нахаловке озёрах, трещал стылый лёд. Кое - где в домах из труб шёл серый, пахнущий сухими сосновыми поленьями, дым.
      Было очень холодно и может быть поэтому, Лапка не стояла на месте, а тянула поводком хозяина вперёд, полная новых сил и уверенности в удачной охоте, предчувствуя увлекательную погоню.
      Пройдя пригород, уже поднимались на лесистую гору по лыжне, когда на востоке блеснули первые лучи восходящего солнца. А в другом углу небесного свода, висела бледно - беловатым кругом, не погасшая ещё луна.
      -Это хорошая примета - подумал Андрей - когда в небе встречаются вместе - солнце и луна...
      Между тем развязка этой драмы, которая в природе совершается из часа в час, день за днём, год за годом - была совсем недалека...
      В этом вечном действе, называемой жизнью, сегодня и сейчас участвовали человек, собака и косуля. Их роли были заранее распределены и действия расписаны великим сценаристом - природой...
      ... Войдя в густой лес и спустившись с первой горки, по - прежнему держа Лапку на поводке, Андрей увидел следы одинокой косули, перешедшей лыжню, в сторону большого леса.
      "Это наверное "наша" косуля ночью кормилась и шла шагом, - подумал он.Наверное, она, не успела восстановиться после вчерашней гонки..."
      Охотник с собакой, брёл по снегу, опустив голову вниз, разбираясь в следах, когда Лапка, вдруг, неожиданно и сильно дёрнула поводок. Андрей поднял голову и метрах в тридцати, впереди, увидел косулю, медленно поднимающуюся из лёжки в снегу.
      Лапка, натянув поводок встала на дыбы и рвалась вперёд, с яростным взвизгиванием, пока охотник отстёгивал поводок от ошейника.
      Лапка, почувствовав свободу, пулей сорвалась с места и часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась вслед крупной косуле, уходящей от собаки на высоких, длинных прыжках.
      Андрей впервые увидел её за два дня преследования и удивился. Ведь вчера, он ни разу не заметил даже её мелькания в кустах - настолько сильна и осторожна была эта косуля...
      Поэтому сегодня, в восторге от азартного зрелища, Андрей замер и долго вглядывался в эту замечательную гонку, двух превосходных "скакунов". Впереди летела рыжая, с длинной шеей и маленькой головкой, высокая на ногах, поджарая косуля. А за ней - ловкая и быстрая, серо - чёрная Лапка, стелилась в стремительном беге, с каждым прыжком, тонко повизгивая, резко выдыхая воздух...
      Вскоре звери исчезли из вида и Андрей заторопившись, быстро пошёл, почти побежал вдоль сдвоенного следа, гадая: - Догонит, не догонит? - и приготовляясь к долгой погоне...
      В лесу было морозно и тихо. Где - то внизу долины каркали далёкие вороны и березняки вокруг стояли, словно в дрёме, ожидая дневного света и тепла...
      На востоке, за заснеженной горой, вставало солнце и его лучи реяли высоко в небе и их отблески высветлили картинку, замершего в ледяной неподвижности, предвесеннего леса.
      В этом сонном, белом безмолвии началась гонка не на жизнь, а на смерть и человек сделался только свидетелем, судьёй в соревновании собаки и оленя - косули.
      Андрей шёл по следам, высматривая впереди возможные повороты, чтобы срезать углы.
      Лапка, по- прежнему, неслась за видимой жертвой на быстром галопе, а косуля прыгала и прыгала, не убавляя скорости, оставляя в снегу ямки следков, собранными вместе четырьмя копытцами. Расстояния между этими ямками было, особенно под горку метров по пять - шесть...
      Андрей теперь не спешил, шагал размеренно, старался вытягивать ноги из снега аккуратней, зная, что может быть целый день, придётся вот так, шагать с горки на горку, идти всё вперед и вперёд...
      Вдруг, он увидел, чуть слева, в низинке, частый берёзовый молодняк, обрезанный на уровне человеческого живота. Это лесники по весне заготавливали здесь мётлы для городских дворников. Он знал, что на этом зарабатывают денежки бомжи и даже колхозники из ближайшей деревеньки. Вглядевшись, он вдруг заметил в середине этого островка, какое - то движение и подойдя ближе, различил там, в смешении стоящих и лежащих стволиков и веток, мелькание Лапкиного хвостика.
      "Неужели? - подумал Андрей не веря глазам, и ускорил шаги... Войдя в березнячок, инстинктом охотника, он, вдруг всё понял.
      Косуля, пытаясь оторваться от Лапки, свернула в эту чащу...
      Потом наверное споткнулась, потеряла скорость, а тут налетела собака...
      И всё было кончено - ведь опыт в ловле косуль у Лапки уже был.
      Но странно - следов борьбы, не было заметно. Создавалось впечатление, что косуля упала и внезапно умерла!
      Крупный зверь, весом килограммов в шестьдесят, лежал на снегу, подогнув под себя стройные ноги с чёрными, точёными копытцами и с открытыми, неживыми глазами, отражающими небо.
      Лапка бегала вокруг, довольно виляла хвостом и как бы хотела проговорить: - Хозяин, ты доволен?! Это я для тебя расстаралась и поймала эту косулю...
      Андрей осмотрелся: место было скрытное, однако ниже, по дну пади, шла лыжня и надо было торопиться - вот, вот появятся первые воскресные лыжники...
      По-прежнему было холодно. Солнце только - только появилось над лесным горизонтом, и в долине стояла морозная дымка...
      "Градусов пятнадцать - определил Андрей, скинул рюкзак, снял меховые рукавицы, достал из - за пояса охотничий, острый нож и немедля принялся разделывать ещё тёплую косулю.
      Руки быстро замерзли почти до бесчувствия и охотник, неловко порезал палец, а потом, стараясь унять бегущую кровь, отсасывал её из пореза и сплёвывал на снег. Лапке, он бросил дымящийся кусок печени и та, легла на снег и стала не торопясь, есть.
      Андрей умело и быстро снял шкуру, вскрыл грудину и достал сердце, почти круглое, раза в полтора больше человеческого. Осматривая его, он заметил кусок сердечной мышцы, словно разорвавшейся на ходу, в работе и торчащий наружу, из округлого сердца.
      "Похоже, что у косули от этой гонки сердце разорвалось - подумал Андрей.- Но ведь я не знаю, как это бывает у людей. Однако говорят ведь - умер от разрыва сердца. Почему у косули такого не может быть?!"
      Половину мяса, он загрузил в рюкзак, а половину, присыпал снегом, замаскировал и решил прийти за оставшимся мясом вечером, в темноте...
      Солнце поднялось чуть выше, и мороз стал немного сдавать. Но на усах Андрея висели круглые сосульки, величиной с крупную ягоду смородины. Они жгли холодом нос, но растопить или оторвать их не было никакой возможности и охотник, замерзающий и продрогший от длительного стояния на месте, заторопился уходить...
      В половине горы, сверху, навстречу Андрею катился лыжник, и проезжая мимо Андрея, почему - то испуганно на него посмотрел. Охотник, проводив взглядом напуганного лыжника, осмотрел свою одежду, отделил стаявшую с усов сосульку и понял почему лыжник смотрел на него так подозрительно - сосулька была красной от крови, которую он высасывал из пореза на пальце...
      "Я наверное на вурдалака похож - тихо рассмеялся Андрей и поспешил дальше.
      Лапка весело бежала впереди, с чувством, исполненного перед хозяином, долга...
      ...А вечером в их доме был праздник. Люба напекла вкусных поджаристых пирогов с мясом, и вся семья, сидя за столом, ела ароматную стряпню, и хвалила Лапку. По тем временам, когда в магазинах, мясо и масло давали по талонам, достать съестного для большой семьи было главной проблемой всех людей.
      Тогда, сама жизнь, подталкивала настоящих мужчин становиться охотниками...
      ... Вскоре наступила весна, отбиваясь от контрнаступлений, не сломленной ещё зимы.
      Однажды, вместе с Лапкой, Андрей пошёл на глухариный ток...
      Сильный, холодный ветер гнал тёмно серые снизу облака по холодному небу и из них порывами падал крупными хлопьями белейший снег.
      Набухшие сиреневые берёзовые почки, серая земля с пятнами нерастаявшего по обочинным канавам снежного наста, свист ветра в ивняке в низинных местах - всё заставляло охотника ежится, и спешить к спасительной зимовейке, стоящей на краю полянки, в сосновом лесочке, за речкой.
      Лапка надолго исчезла где - то распутывая следы, хотя она сама, в каждое мгновение знала где находится её хозяин.
      Андрей шел и рассматривая березняки вдоль дороги, вспоминал французских импрессионистов: Дега, Мане, Сислея...
      Нечто подобное по цветовой гамме бывало и на их полотнах. И особенно конечно у Ренуара, с его тяготением к тёмно - синему...
      Андрей только сегодня, глядя на холодную красоту природы его окружавшей, понял желание этих художников запечатлеть на холсте впечатление от живой жизни, в попытке, передать единство и отдельность красок и теней, которые нас окружают везде, но которые особенно пронзительно мы замечаем в природе.
      И эта живопись - импрессия, по сравнении с классическим портретом или пейзажем, смотрелась, как цветная фотография, в сравнении с чёрно - белой. "Казалось бы пейзаж, вид местности один и тот же, но каково богатство оживших оттенков и цветовых рефлексов у импрессионистов! - думал он, мерно вышагивая по заснеженной дороге.
      - Сиреневые березняки, на чёрно - белой стынущей земле, с добавлением холодного ветра пахнущего мороженным - это и есть подлинное переживание красоты мира, нас окружающего..."
      Андрей только недавно заметил, что березняки, весной, во времена тока, становятся дымчато-сиреневыми и словно обретают вес и форму, перед тем как заполнить все свободные пространства обилием сочной, зелёной массы неисчислимого количества клейких листочков...
      На подходе к зимовью, уже вечером, в сумерках, Лапка выпугнула глухаря, слетевшего с токового дерева на краю маленького тока, и севшего на крупную, развесистую ёлку.
      Андрей осторожно крался к ели через открытую луговину, когда услышал и увидел, что собака пытается залезть на дерево - запрыгивает на нижние ветки, а потом карабкается выше, пока не поскользнётся и потеряв равновесие, спрыгнет на землю, чтобы проделать новую попытку, добраться до глухаря самостоятельно.
      Охотник впервые видел лазающую по деревья собаку и от неожиданности, расхохотался. Заметив хозяина, Лапка отскочила от ствола, и стал лаять размеренно и звонко, на затаившуюся птицу.
      И только, когда рассерженный глухарь стал сердито скрипеть и крякать на назойливое четвероногое существо под деревом, Андрей увидел его, сидящего совершенно открыто, на самой маковке ели и изредка покачивавшегося на неустойчивой тонкой крестовине хвойных веток.
      Не торопясь, охотник прицелился и выстрелил. Глухарь, сложив крылья упал вниз, и с глухим стуком, ударился тяжёлым телом о землю.
      Птица оказалась, старым и тяжёлым "петухом", с яркими, ало - красными "бархатными" бровями и длинным, черно - блестящим хвостом, с переливом чёрного в перьях на шее в сторону тёмно -изумрудного...
      ... Утром, Андрей, ещё в темноте проснулся в зимовье, попил крепкого, чёрного как дёготь чаю, немного отошёл от постоянного недосыпа, завел Лапку в зимовье, и прикрикнув на неё, вышел, захлопнув скрипнувшую в ночи дверь...
      Ток был на горушке, за сухим болотом и разогревшись от ходьбы охотник остановился, где - то посередине подъема, и замер.
      На небе, на восточной его стороне, проклюнулась синеватая полоска зари, и почти тотчас же, из мрачной глубины крупного сосняка, в прохладной тишине уходящей ночи раздался первый сухой щелчок, потом ещё один и ещё... и ещё...
      И вот щелчки в первый раз слились почти в непрерывное тэканье и вслед, раздался звук напоминающий точение сабли на бруске...
      Первый глухарь, регент и распорядитель весеннего хора, опробовал голос и через несколько минут в ответ на непрекращающуюся песню разошедшегося токовика, ответил другой "петух", потом третий, четвертый...
      Из тьмы несся шквал сдавленно - яростных звуков: шипения, точения, звонкого, кастаньетного тэканья...
      Андрею на мгновение стало страшно. Ему показалось, что он перенёсся на многие тысячи лет в прошлое, когда на месте посёлков и городов стояли дремучие хвойные леса. Но и тогда, многие тысячи лет назад, весной, по утрам, из темноты неслись точно такие же звуки, указывая на наступление новой неистово - яростной и благодатной весны...
      Чуть рассвело, когда Андрей, "подскакав" ближе, под глухариные простенькие песенные переборы, высмотрел петуха, чёрного и сердитого, трясущего в песне бородкой под клювом на шее, сводящего и распускающего веером полукруг длинного хвоста.
      В этот момент, словно звук серебряной трубы, раздались с дальних болот голоса проснувшихся журавлей, и оттуда же донеслось гулкое бормотание и чуфыканье токующих тетеревов...
      К этому времени, стали видны уже не только силуэты сосен, но и отдельные ветки...
      Глухарь на минуты замолк, потом щёлкнул разок и сделал паузу...
      "Проверяет - улыбаясь, подумал охотник. - Если бы я в это время запрыгал, ожидая обычного продолжения песни, то петух услышал бы меня и улетел..."
      Через время петух вновь запел, разогнался и ему, пробиваясь сквозь нарастающий гомон пения проснувшихся птичек, отвечали из округи, с расстояния в сотню метров, соперники - петухи.
      "Наверное, пора - подумал Андрей и почти с сожалением, выцелив глухаря под точение, нажал на курок.
      Раздался оглушительный выстрел. Птица упала под дерево с громким стуком и на мгновение в округе воцарилась тишина. Но уже через минуту птичье пение продолжилось с удвоенной силой.
      Подняв крупного, с толстой шеей глухаря, Андрей осмотрел его, заметил кое - где выдернутые пуховые перья на шее и подумал, что глухарь был отчаянным драчуном и уже наверняка имел в своём "гареме" несколько капалух - глухарок наложниц...
      Солнце ещё не взошло, когда Андрей вернулся в зимовье, продрогший и не выспавшийся. Выпустив обрадованную Лапку из избушки, он отрезал ей когтистую, чешуйчатую лапку глухаря, и бросил заскучавшей собаке. А потом, войдя в зимовье, в тепло натопленного деревянного домика, повалился на нары, и тотчас заснул.
      Лапка терпеливо ожидала его пробуждения снаружи...
      На обратном пути, проходя узкой ложбинкой заросшей ольховником, собака вспугнула, ещё белого, не вылинявшего зайца. Он понёсся, мелькая белым на сером фоне прошлогодней пересохшей травы, и вслед за ним, то стремглав проскакивая под ветками то выпрыгивая вверх и преодолевая препятствия, с утробным "хаканьем", летела Лапка.
      Так в десяти шагах друг от друга они и скрылись за гривкой, а через некоторое время, Лапка вернулась и сделала вид, что она на время отлучилась, а теперь снова рядом с хозяином...
      - Ушёл зайчишка - то! - подтрунивая, произнес хозяин, но собачка сделала
      вид, что его не услышала...
      
      
      ... Вскоре, однако, с собакой случилось неожиданное несчастье.
      В начале лета, проходя в лес через пригород, на автодороге, Лапка попала под автомобиль.
      Вот как это было...
      Андрей отправился в ближайшие леса прогулять собачку и самому продышаться. Как известно - лето - это пора, закрытая для охоты. Но и охотник и собаки продолжают жить, им надо готовиться к охотничьему сезону, поддерживать форму. Заход в лес с собаками, летом, воспрещён: утверждают, что собаки разоряют гнёзда, давят птенцов и линяющую птицу. Однако это бывает редко и трудно объяснить убыль лесного зверя и птицы, только воздействием браконьеров и "диких" собак. И конечно на взгляд Андрея это причина не самая главная.
      Птицы охотничьей фауны катастрофически убыло, потому, что колхозные поля стали обрабатывать ядохимикатами...
      Раньше, в окрестностях города, как вспоминают старые охотники, леса полны были рябчиками, тетеревами и глухарями. Тетеревов было столько, что после весенних токов, по утрам видели сотенные стаи, собирающиеся вместе на закрайках токовищ. Зимой, на березах, перед тем как упасть и спрятаться под снег, тетерева рассаживались так "рясно", что казалось - это вороны собрались со всего города.
      Тогда, на больших токах, деревенские охотники ставили петли из конского волоса и отлавливали по пять - десять токующих птиц за утро....
      Сейчас, тетеревов практически нет в округе ещё и потому, что, вылетая весной, кормится на поля, они наедаются ядохимикатов, которыми протравливают семена и погибают.
      И ведь не только тетерева, но и глухари, особенно те, что селятся поближе к городу. В тайге, конечно не найдёшь колхозных полей, а вылетать на них имеют привычку только тетерева...
      Утверждают ещё, что копытные исчезают из - за браконьеров, но и это верно только отчасти. Андрей, знал случай, когда быстро размножившиеся кабаны, по причине многочисленности были в одно лето повержены, какой - то эпизоотией...
      Трупы павших животных встречались в тайге очень часто, и после этого, кабанов не стало в округе, вообще.
      Псевдоучёные всё валят на пресс цивилизации, но Андрей, так же знал случай, когда олени - изюбри стали появляться под самым городом, после долгого отсутствия их в здешних лесах.
      И пришли они сюда, спасаясь от волков, и ещё потому, что вокруг стали строить дачные посёлки и для этого валить лес, в том числе и спелую по возрасту осину, кора и ветки которой и служили им кормом зимой.
      О волках, надо поговорить как-нибудь отдельно.
      Это - как Андрей убедился на собственном опыте - страшные "санитары"! Одно время была модной теория, которая изображала волков, как санитаров леса.
      Он, саркастически посмеивался над таким "романизмом" городских учёных. На практике получалось так, что при отсутствии квалифицированных охотников - волчатников, эти санитары, буквально уничтожали популяции кабанов и лосей. Он матерился как извозчик, когда через полгода волчьих "санитарных" мероприятий, в округе, где совсем недавно ходили стада кабанов, остался одинокий, старый секач, который даже серым "санитарам" был не по зубам...
      Однако я отвлёкся и продолжу рассказ о Лапке и её хозяине - Андрее.
      В тот день, они шли ещё по пригороду, и Андрей отпустил Лапку с поводка. Она перебежала, последнюю перед лесом дорогу, но потом вдруг решила вернуться - Андрей немного отстал.
      Тут на беду, поблизости вдруг появился автобусик, на большой скорости мчавшийся мимо. Услышал звук удара Андрей поднял голову и увидел, что Лапка лежит на асфальте, а автобус не сбавляя скорости несётся дальше. Андрей, не помня себя, закричал что - то и кинулся к собаке - она не шевелилась!
      Что было делать!?...
      Он взял её на руки, отнёс подальше от дороги, положил на траву и сел рядом...
      Так сидел Андрей долго, горевал, вспоминая бесчисленные совместные походы по лесным дебрям, зимой и летом, весной и осенью...
      Он не хотел, чтобы Лапка умерла...
      И случилось чудо! Часа через полтора, собака зашевелилась, очнулась, жалобно глядя на хозяина, попыталась подняться, встала на ноги, шатаясь, сделала несколько шагов, но её постоянно тянуло влево и потому, она могла ходить только по кругу. Андрей уложил её на траву и сидел рядом ещё час, а потом медленно, то и дело заходя, справа от собачки и корректируя ее левые отклонения, вернулся домой....
      Через несколько дней, последствия сильного удара бампером автобуса по голове, почти исчезли, как ему показалось...
      Лишь через месяц или два, охотник начал догадываться, что в результате контузии, Лапка оглохла!
      ... Пришла осень. Андрей, ещё не зная о глухоте своей любимицы, впервые после трагического случая отправился в лес, со своим приятелем, за чёрной смородиной.
      Переправлялись через водохранилище на моторной лодке уже к вечеру...
      Когда лодка мчалась по тихой воде, оставляя за собой расходящийся пенным клином след, Лапка, стоя на носу, нюхала воздух и, оглядываясь на хозяина, приглашала его сделать то же самое. Андрей кивал ей - дескать, потерпи немножко, я понимаю твоё волнение - а сам вглядывался в приближающийся, холмистый таёжный берег...
      Приятеля звали Федя. Он был одних лет с Андреем, работал где - то слесарем, и пол влиянием Андрея стал завзятым охотником, а точнее человеком, любящим лес, воду, луга и поля - природу, одним словом...
      Однообразная жизнь, неинтересная работа только за деньги, унылый размеренный быт, заставляет людей искать занятие для души, отдушину, через которую можно было бы иногда проникать в природу, прятаться в ней хоть на время от абсурдности бессмысленного бытия...
      Не будучи поэтом, Федя вдохновлённый рассказами Андрея и первыми впечатлениями от таёжных походов, написал стихотворение и Андрею оно понравилось. Он часто посмеиваясь повторял понравившиеся ему строки:
      "Пять моих чувств, во главе с интуицией
      Грызут корочку обыденного бытия.
      Боже! Пошли мне в жизни событие...
      Дальше он обычно запинался, забывал, но эти первые строки всегда декламировал с выражением. К Феде же, Андрей, после этого стихотворения, ощутил неподдельное уважение и даже задумался: "Ведь, оказывается, не я один бьюсь лбом в открытые двери. Оказывается, есть ещё люди, понимающие весь трагизм, происходящего в человеческой среде, в так называемой "нормальной" жизни!
      Теперь понятно, почему некоторые знакомые, слушая мои рассказы о природе и о лесе, восторгаются и удивляются. Многие из них хотели бы изменить свою жизнь тоже, но не знают, как это сделать. Мои рассказы, как бы приоткрывают для них на миг, двери в мир гармонии человека и природы. Я стараюсь жить согласно инстинкта свободы, хотя бы иногда выбираясь на природу. А большинство привыкают к несвободе городской отдельной от природы жизни. И для них, привычка к этому рабству, часто подменяет собой инстинкт свободы!"
      Федя, не только восхищался услышанным от Андрея, но и делал первые шаги навстречу освобождению от привычной бестолковщины рутинной жизни. Начал он, преодоление этой привычки почти как все "неофиты" с покупки моторной лодки, снаряжения и лесной одежды. Но и в душе он менялся.
      Теперь любым развлечениям и даже просмотру футбола с пивом, предпочитал лесной поход. А это, согласитесь, значит в жизни обывателя очень много...
      ...Когда, в тот раз, приятели высадились на берег, длинная тень от водораздельного хребта, покрывала часть прибрежных вод.
      Решили, поспешая, перевалить через хребтик, а потом, уже найдя ручеёк, останавливаться ночевать.
      Идти было по вечерней прохладе легко и весело. Лапка, мелькая хвостом в высокой траве, принюхивалась и вперёд не убегала. Андрей шёл первым и поглядывая на часы, задавал темп. Солнце давно скрылось за горизонтом, и сверху, из каменистых, крутых распадков, веяло влажной прохладой.
      Вдруг слева, на гривке, метрах в двухстах, протяжно и зло заревел медведь. Андрей и Федя остановились, переглядываясь и вслушиваясь. Лапка в это время, напряженно принюхивалась, почему - то повернувшись в противоположную сторону...
      - Наверно, наши голоса услышал - предположил Андрей, знавший по рассказам, что здесь по осени бывает много медведей. Федя в ответ на реплику товарища, только поддакнул и тут, вновь медведь заревел, ещё более сердито, словно предупреждая. Федя встрепенулся, во все глаза стал всматриваться в заросли деревьев впереди, уже погружённых в серые, мрачные сумерки.
      -Может быть, остановимся ночевать? - спросил он Андрея и тот, секунду
      подумав, согласился.
      -Тропа дальше сворачивает налево и поднимается на гребень - пояснил он
      своё решение.
      - Уже почти темно, и если медведь захочет напасть - а он чем то разозлён и может на это решиться, то мы окажемся в невыгодной ситуации. Сейчас уже почти темно и прицельно стрелять будет очень трудно...
      Остановившись и выбрав приятное местечко, быстро разожгли костёр. Андрей, взяв котелки, с опаской сходил за водой на ближайшее глубокое место ручья, а когда вернулся к бивуаку, то пламя костра уже ярко светило в темноте и фигура Феди, отбрасывала гигантскую тень, на заросли кустов, растущих справа от тропы...
      Вскипятили чай, достали продукты из рюкзаков, расположились поудобнее - и всё это делали, внимательно прислушиваясь к окружающему лесу. Что - то там медведишко поделывает?
      Кашу варить не стали, а сделав бутерброды с колбасой и салом, поужинали всухомятку...
      Допивая, сладкий, горячий чая, сосредоточенно глядя в огонь, играющий яркими бликами, Андрей вспомнил один случай, который произошёл с ним, неподалёку от этого места, прошлой осенью, когда Лапка была ещё совсем щенком...
      Федя к тому времени уже устроился у костра и задремал, накрывшись курткой...
      ...Раньше, когда он только начинал ходить по лесам, иногда его обуревали сомнения - может ли он бывая в лесу, в одиночку охотится, как это делают профессионалы?
      Ещё и поэтому, Андрей, проверяя себя, стал пропадал в дремучих лесах по неделе, а то и по полумесяцу, в дальних таёжных урочищах под Байкалом.
      И одиночество, в конце концов стало ему нравиться.
      Однажды, он решил отправиться на изюбриный рёв, в тайгу отделённую от человеческих поселений рекой, в начале осени.
      ...Андрей бывал здесь уже и раньше, но в компании с егерем, который жил на другой стороне водохранилища, километрах в пяти отсюда.
      А в этот раз он был один и переправлял его Дима, родственник...
      Дни стояли солнечные, тихие, по утрам уже падал на траву иней, и тайга
      начала желтеть, местами сквозь зелень, показывая золото молодых осинников. Высокие травы уже огрубели, но стояли ещё, особенно в тенистых распадках зелёные и густые...
      Плыли на лодке под сильным мотором быстро и вода впереди разливалась, как голубоватое застывшее стекло, отражавшее небо. Пенный след оставался за кормой и незаметно сливался с гладкой поверхностью.
      Навстречу летела поблескивающая мириадами осколков солнечного отражения густеющая, застывающая поверхность неподвижной воды и мгновениями казалось, что лодка стоит на месте...
      Солнце спокойно и немного грустно светило с глубокого неба, дышалось
      легко и свободно, и само будущее в этот момент представлялось безоблачным и лучезарным...
      -Хорошо!!! - прокричал сквозь шум мотора Дима и Андрей ответил ему энергичным утвердительным кивком.
      Многое можно было бы ещё сказать об этих минутах жизни, но и "Хорошо!!!", тоже годилось...
      Вскоре, заглушив мотор тихо вплыли в уютный плёс и только тогда заметили
      чужую, приткнувшуюся к берегу лодку. На берегу, у костра сидели два охотника.
      Лапка, не дожидаясь пока лодка, пристанет, прыгнула в прозрачную,
      тёплую воду и проплыла последние несколько метров, а потом прыжками, поднимая брызги, выскочила на берег и принялась кругами носится по луговине покоса. Она, после сидения на цепи, была несказанно рада оказаться на воле, в тайге...
      Приятели вытащили лодку повыше, и подошли к костру. Мужички оживились, налили им горячего крепкого чаю из закопчённого котелка, и пока гости пили, рассказывали, что охотились на уток, что "лёт" неважный, чтособираются приплыть сюда через неделю ещё раз.
      Когда Андрей начал их расспрашивать о изюбрином рёве в этих местах, они
      приняли его за охотника - добытчика.
      Узнав, что Андрей приехал сюда на пять дней, один из них, хозяин лодки, сказал, что если он захочет, он может захватить его через пять дней назад, в город. Андрей конечно, хотел, потому что Дима, в следующие выходные работал и не мог его вывезти назад...
      Но, Андрей этому доброхоту ничего не обещал, не хвастался, а мужики, почему - то подумали, что он приехал охотиться всерьёз и он не стал возражать...
      Яркий день был в разгаре. Они сидели у синеющего дымком, гаснущего
      костра, на зелёной, мягкой отаве...
      Покосы в этом заливе были большие, места раздольные, луговые, с чистыми березовыми перелесками и у самой воды, берег залива чуть поднимался и заканчивался небольшим обрывом. И главное, здесь редко бывали люди, потому что от посёлка на противоположной стороне водохранилища, надо было плыть на лодке километров десять.
      К тому же, зелёный травянистый береговой мысок, почти закрывал, заслонял вход в бухточку.
      Поэтому Андрею, вдруг привиделось, что они оказались в земном "раю": солнечно, тепло, зелено, чуть плещет вода залива, набегая на жёлтый песочек берега, и охотники разделяют его восторг перед совершенством и красотой природы вокруг нас...
      Наконец закончив пить чай, Дима уплыл в город, а мужички - охотники остались ещё на время, внимательно слушали рассказы Андрея об этих местах, о изюбрях, о рёве, о равнодушии природы к человеку...
      Наконец и мужики уплыли, помахав ему на прощанье руками...
      Андрей остался один, и рядом была верная Лапка...
      Прервав воспоминания, Андрей подбросил дровишек в ослабевший костёр, заслоняясь ладошкой от дыма, послушал темнеющий впереди распадок.
      Федя лежал не шелохнувшись, дышал спокойно. А Андрей, пристально глядел в костёр - в извивах пламени он видел живые меняющиеся картинки из прошлого - не то людей, не то загадочных животных...
      Было прохладно, тихо и очень темно по сторонам от костра. Ароматы нагревшейся за день травы, хвои и пожухлых опавших листьев, неслышными и невидимыми волнами накатывали сверху, от вершины водораздела, вниз, к прохладной воде заливов. Лапка вдруг поднялась из лёжки, потянулась и тихо пошла в сторону ручья, принюхиваясь и крутя головой...
      Итак, он остался на берегу один - продолжил воспоминания Андрей.
      Делать табор на том покосе он не захотел - слишком много народу здесь бывает за неделю. Он вспомнил, укромный заливчик посреди берёзового лесочка, километрах в двух от этих покосов, и свистнув разомлевшую от солнца Лапку, пошёл туда по лесной просеке, заросшей ольшаником.
      Преодолев невысокую гривку, Андрей спустился к воде, перешёл на противоположный берег через небольшое болотце в начале заливчика. Там, он выбрал полянку, на которую с утра пораньше будет светить утреннее солнце, и затаборился, на знакомом уже месте, у упавшей берёзы.
      Расстегнув рюкзак достал тент, котелки, подстилку и натянув брезент привязал одной стороной верёвочками к берёзовому стволу, протянувшемуся на уровне метра над землёй, с другой, закрепил колышками. Получилась как бы односкатная матерчатая крыша, под которой охотник мог спрятаться от росы или даже от дождя.
      Пока Андрей возился с тентом, делал таган для костра, готовил дрова ночлега,
      прохладные тени подползли сверху распадка и накрыли его стоянку, а потом и воду заливчика, сразу потемневшую и похолодевшую...
      Торопясь и поглядывая на небо, он собрал ружьё, выбрал патроны с пулями и крупной картечью и поспешил наверх, на водораздельный хребет, на прослушивание изюбриного рёва. Лапка привычно бежала впереди появляясь то слева, то справа от тропы...
      ...Андрей, занятый воспоминаниями, вдруг подумал - сейчас ещё рано для рёва - сейчас ещё только конец августа, а рёв начинается в конце сентября и заканчивается через месяц, уже в конце октября...
      Он встал, укрыл Федю своей курткой, подложил дров в костёр и устроившись поудобнее, вновь погрузился в воспоминания...
      В тот раз, поднялся он с Лапкой на хребтик быстро и вышли на гребень водораздела вовремя.
      Шли быстро, Андрей вспотел - тропинка заросла, идти тяжело, трава высокая и
      густая. "Тут уже несколько десятков лет никто не ходит - думал он осматриваясь.
      "Раньше, по этим местам, даже по глухой тайге и дороги были, потому, что по берегу Ангары, да затопления долины водохранилищем, шла железная дорога до порта Байкал, а от гребневых дорог на железнодорожные полустанки спускались торные тропы..."
      ...Андрей, услышав какой-то шорох в траве, отвлёкся, а потом, вдруг вспомнил детство, широкую и быструю, хрустально - холодную Ангару с зелёными, цветущими островками посередине, грохочущие и звонко гудящие поезда, тянувшие составы, аж до самого Владивостока...
      Всё это уже давно и глубоко под водой - с грустью подумал Андрей и снова сосредоточился на охотничьих воспоминаниях...
      Тогда, поднявшись наверх, он ещё увидел солнце и ощутил вечернее тепло светлого дня...
      Присев на упавший ствол, восстановил дыхание, а потом нашёл место пооткрытей, с обзором и заревел, да так, что эхо ответило издали.
      К тому времени, он научился уже без трубы реветь своим голосом подражая гонным изюбрам и быки со всей округи бежали к нему сломя голову, принимая за своего...
      И тут тоже, бык откликнулся скоро и слышно было, что издалека. Но Андрей-то знал, как рогатый боец быстро мчится, летит навстречу сопернику...
      Услышав ответ, охотник подозвал Лапку, взял на поводок, чтобы она быка не вспугнула.
      Молодая собака ещё ничего не понимала в звериной охоте, но облаять и вспугнуть оленя могла, если увидит вблизи.
      "Добуду зверя, то и для Лапки будет большая школа" - думал Андрей, прислушиваясь и осматриваясь...
      Прошло минуть пять...
      Он снова продышался и вновь заревел - бык ответил тотчас же, уже намного ближе, не дослушав "песни" Андрея до конца. "Ох, горячий, ох летит ко мне навстречу, драться хочет!" - думал он, и приготовив ружьё, спрятался за ствол толстой сосны...
      Бык ещё раз рявкнул, уже совсем близко, за бугром, но охотник не ответил, боясь вспугнуть случайной фальшивой ноткой в голосе. "Он всё равно прибежит, потому что слух у него отличный - подумал Андрей. Начиная подрагивать от волнения. - Зная местность, олени могут издали определить где стоит ревущий соперник с точностью до десяти метров..."
      Охотник затаился и старался даже дышать пореже...
      Солнце опустилось за кромку леса и чуть просвечивало отдельными золотыми лучиками сквозь чащу веток и стволов.
      За спиной Андрея, в низинах пади уже сумерки - а наверху было ещё светло и даже солнечные лучи, пробивались сквозь листву...
      Вдруг, впереди, метрах в ста, послышался треск и быстрые лёгкие шаги.
      Лапка насторожилась, и Андрей плотнее наступил на её поводок.
      Он и не заметил, как бык подошёл к нему на тридцать шагов - когда зверь прослушивает округу, то идёт очень тихо...
      Кругом были плотные кусты, и Андрей, вдруг - это всегда бывает неожиданно - увидел жёлтый бок оленя, появившийся в нешироком прогале. Бык стоял там неподвижно, осматривался и слушал.
      Андрей не видел его головы, не видел его ног, а только этот шерстистый бок, ярким пятном выделялся на фоне зелени травы и кустов. Охотник осторожно поднял ружьё, прицелился и ... не выстрелил...
      Андрей, вдруг подумал6 "Если убью быка сейчас, то до "выезда", ждать ещё пять дней... - Погода тёплая, мясо спрятать некуда - быстро решал он. - Проквашу мясо, погублю быка и потом будет меня совесть мучить. А время впереди ещё неделя. Успею другого добыть - если они будут так азартно реветь"!
      ...Потом, обдумывая случившееся, Андрей понял, что просто не хотел с первого дня заезда суетится, возиться с мясом, таскать его, далеко вниз, по чаще, прятать в прохладное болото. И ведь надо было ещё выходить назавтра в город, договариваться с вывозом мяса...
      А он хотел ещё просто пожить в лесу, в такую замечательную погоду, не задумываясь о добывании и переработке зверя...
      Одним словом стрелять Андрей не стал, Лапка урока охоты на крупных
      копытных не получила, но зато он не испортил зверя! А олень, в конце концов учуял человека, сорвался с места и исчез...
      ...Андрей надолго задумался, вспоминая ту красивую осень...
      Уже была ночь, тихо, и на небе горели мириады ярких, словно мохнатых звёзд. Зевая, Андрей встал, положил сверху на костёр большой смолистый пень и дожидаясь пока он разгорится, стоял, щурился, отворачивался от дыма и сдерживал дыхание, чтобы не закашляться...
      ...Изюбрей в тот раз, он больше не видел. Ревущие быки были очень
      осторожны, наверное, уже с матками и к себе близко не подпускали...
      ...Через пять дней за ним приплыл тот мужик и когда Андрей ему всё рассказал, мужик был недоволен и разочарован.
      Он поверил в него, рассчитывал на мясо, ещё не убитого оленя и сразу к Андрею охладел. Мужик, недовольно говорил, что Андрей мог бы выйти в город и найти его на лодочной станции... И ещё много что говорил...
      Андрей, возбуждённый воспоминаниями, встал с земли, подсел к костру и отворачивая голову от едкого дыма стал слушать ночную темноту...
      ...Тогда, в последний, пятый день, ожидая лодку, Андрей пролежал полдня на берегу, на невысокой скалке из жёлтого песчаника, наблюдая, как в зеленоватой просвеченной насквозь солнышком, прозрачной воде, тысячами мимо проплывали, на глубине несколько десятков сантиметров от поверхности, мальки хариуса, величиной с указательный палец.
      Светило солнце, было безветренно и тепло и он, просто лежал и смотрел, а мальки тысячными стайками проплывали рядом, неизвестно куда и зачем...
      ... Ночью Андрею снились медведи, и он проснулся оттого, что сквозь сон услышал шуршание чьих - то тихих шагов. Федя спал, укрывшись с головой, костёр почти прогорел и на небе, уже над самым хребтом светилась полная луна.
      С замиранием сердца, Андрей сел, огляделся и увидел, что метрах в двадцати от костра ходит Лапка, высматривая что - то в траве. Он шёпотом позвал: - Лапка! Лапка! - но она и головы не повернула.
      И тут Андрея словно прострелило, и он впервые после того, как собаку сбила машина, понял, что она плохо слышит, что она глухая или почти глухая!
      Стали понятны теперь некоторые странности в её поведении после контузии...
      Андрей поднялся, подошёл к собаке и погладил её. Лапка вильнула хвостом и снова принялась, что - то разыскивать в траве...
      "Она уже привыкла к глухоте - понял Андрей и озабоченно нахмурился. "Обязательно проверю, как она глуха - совсем или немного..."
      Утром проснулись поздно. Солнце рано спряталось в тучи, поднялся ветер...
      Когда перевалили через хребет и спустились к Оле, пошёл редкий, крупный дождь. Друзья разожгли большой костёр, под дождём сварили кашу и вскипятили чай, и пообедав, прилегли под тентом, задрёмывая и слушая шуршание дождя по брезенту навеса.
      К вечеру дождь закончился и пока Федя ходил смотреть ягоду к речке, Андрей с Лапкой ушли знакомится с окрестностями.
      Пройдя километра три вверх по речке, в зарослях молодого осинника Лапка прихватив запах, помчалась вперёд и влево, низко опустив голову к земле и сколовшись, так же галопом возвращалась на след.
      "Кто бы это мог быть? - гадал Андрей, идя в том же направлении, вслед за собакой.
      - Может быть косуля?" - предположил он...
      Далеко и много левее ожидаемого залаяла Лапка, размеренно и звонко. Андрей заторопился...
      Подойдя ближе, он увидел свою собаку, стоящую перед куртиной частого осинника, и тявкающей в сторону чащи... Она даже не оглянулась на шаги хозяина...
      -Что за чудеса - пробормотал Андрей. - Куда это, на кого это она так лает?
      Он сделал ещё несколько шагов, и в осиннике, вдруг, что - то стукнуло, треснуло, и раздался шум убегающего крупного зверя. Андрею даже показалось, что он увидел в кустах, в небольшом прогале, силуэт чёрного, с серыми ногами, сохатого...
      Лапка убежала следом, но через полчаса вернулась, и легла рядом, тяжело дыша и высунув язык...
      Возвращаясь к биваку, Андрей думал, что Лапка оглохла, но чутьё у неё, после этого стало ещё лучше. Вот она и выследила кормящегося зверя и облаяла его. Но преследовать бегущего зверя ей трудно, потому, что она не слышит его шумного передвижения по тайге и только чует, что значительно снижает скорость преследования...
      ...В тот раз, они с Федей набрали по ведру чёрной смородины и на обратном пути, уже на берегу залива, встретили отдыхающих, ночующих в палатке, неподалёку от воды.
      Женщины, мужья которых имели моторные лодки и были на рыбалке, рассказали им, что медведь, по ночам бродит вокруг палатки, и маленькая собачка, живущая с ними здесь, слыша ворчание зверя, сходит с ума от страха, и в палатке, норовит держаться как можно ближе к людям, чуть не залезая им на головы, ища у них защиты...
      Андрей и Федя, в свою очередь рассказали им, что слышали, как этот медведь ревел вчера вечером совсем недалеко от места стоянки семей рыбаков. Андрей, посоветовал женщинам уезжать отсюда поскорее, потому что с раздражённым медведем шутки плохи.
      Через час за нашими ягодниками пришла лодка, и они отплыли в город...
      
      ... Вскоре, прихватив Лапку, Андрей уехал на две недели в дальние леса, в компании с Василием, ещё одним своим приятелем...
      Устроившись в палатке, в лиственничном лесу, километрах в пяти от большой деревни, они с утра, позавтракав скудной кашей - в магазинах тогда ничего кроме кильки в томате не было, - расходились в разные стороны, в поисках лиственничной камеди, которая, как сок, вытекала, откуда то из сердцевины крупных лиственниц и янтарными, жёлтыми, бурыми и даже фиолетовыми потёками застывала "сосулями", разной формы и размера, или капала и застывала на земле.
      В заготовительной конторе, в городе, её, высушенную и очищенную от мусора, принимали по пять рублей килограмм, - столько же, по тем временам стоил килограмм лучших шоколадных конфет...
      Василий, вовсе не таёжник, занимался этим промыслом давно и на заработанные деньги, даже купил себе кооперативную квартиру, в пятиэтажном доме, соблазнив несколькими тысячами рублей, заработанных на камеди, горького пьяницу - владельца жилья, который, уезжая в деревню, всё распродал...
      ...Андрею это занятие понравилось, Лапке тоже. В тех местах, было много косуль, и Андрей несколько раз видел, как Лапка стрелой неслась за этим маленьким оленем, но догнать зверя уже не могла - контузия и здесь сказывалась...
      Вообще, живости и агрессивности в ней заметно поубавилось.
      Как - то, когда Андрей шёл крупным, чистым сосняком и высматривал по вершинам, в прогалы, характерные силуэты высоких и крупных лиственниц, Лапка из густой травы выпугнула глухариный выводок, и успела уже на лету, высоко выпрыгнув, схватить за хвост крупного глухарёнка, который только наполовину поменял своё оперение из серого на чёрное и уступал размерами взрослым птицам раза в полтора...
      Это была последняя добыча Лапки с Андреем...
      Вечером Лапка исчезла. Андрей ходил по округе, свистел, звал её голосом, но понимал, что даже если она недалеко, то из - за своей глухоты его всё равно не слышит. Оставалось только ждать...
      Назавтра, за ними из города приехала машина. Они загрузили свои мешки с камедью, сели сами, долго сигналили, уже тронувшись, ехали медленно, но Лапки так и не было. Проехав по деревне, заглядывали во дворы, расспрашивали жителей - собаки не было...
      Так потерялась талантливая и весёлая охотничья лайка - Лапка...
      ...Уже года через три, Андрей заезжал в эту деревню, и ему показалось, что несколько молодых местных лаек, очень похожи на Лапку.
      Встреченный Андреем в лесу мужик - охотник, рассказывал, что несколько лет назад, в деревне появились первые щенки необычного, серо - чёрного окраса, из которых потом выросли отличные охотничьи собаки...
      Раньше, такой необычной масти у деревенских собак не было - подытожил свой рассказ мужик...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      Лето. 2002 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Волчок
      
      
      ...За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней, наедине с самим собой...
      А в природе происходили радикальные перемены...
      Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок...
      В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода.
      В голове затеснились планы будущих походов...
      Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции,Виктор, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, километров на сорок.
      План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
      По карте, я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
      Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся.
      Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан - собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
      Один Волчок был предан мне по - прежнему. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Он просто прибежал неизвестно откуда и ему у нас понравилось.
      Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
      Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
      Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся.
      Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
      Поднявшись по крутому, но короткому подъему, от домика на шоссе, мы объехали посёлок Тоннельный стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белоснежной речной долине.
      Здесь, снег ещё не начал таять и лежал повсюду. Наверное поэтому, ночами было ещё довольно холодно.
      Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
      Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
      Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, так это вообще роскошь...
      Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому, не в тягость...
      _ и потом, мне кажется, что жажда свободы, как и общение с природой, заложены в характере человека. Если можно так выразится: в человеке присутствует инстинкт свободы и мы бываем удовлетворены жизнью, только тогда, когда умеем удовлетворить этот инстинкт!
      Тут, я отвлёкся заметив на снежной поверхности реки следы лося. "Недавно прошёл" - отметил я для себя...
      После паузы, я хотел продолжить рассуждения о человеческой свободе, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону, и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать, тем более о природе человека...
      Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
      Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы. Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов, угрожающих самому существованию человечества...
      Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра.
      "Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная обретённой свободой собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку...
      Для Волчка поход начался...
      Я вынул рюкзак из кузова, пожал сидящему в кабине Виктору руку, захлопнул дверцу и машина газанув, развернулась и скрылась за поворотом...
      Для меня поход тоже начался...
      Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана
      и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
      Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полузанесёнными снегом.
      "Волки поработали - вздохнув, подумал я. - Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
      Мой Волчок, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
      Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядываясь в ледовую поверхность...
      Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка, текущая здесь летом. По - тунгусски, это название означает - Большая Наледь...
      Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - Муякан тоже делал пологий поворот направо...
      Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
      Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с копчёной колбасой.
      Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег...
      "Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе, к утру, костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
      После еды, я снова тронулся в путь, но не встречая звериных следов заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки...
      А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, уже довольно низко повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу. Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздух. Он щипал за щёки и морозил руки.
      Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок набегавшись за день по сторонам, рысил совсем недалеко впереди, валкой, однообразной трусцой...
      Перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
      На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать...
      Поднявшись от реки, осмотрелся и выбрал место для ночлега.
      Сбросив рюкзак, собирая дрова для ночного костра, я вдруг, снизу от реки услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
      Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад. Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу.
      Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку, и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание. Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал- настолько устал за первый день свободы...
      Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез в тёмном сосняке...
      Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце, зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
      Костёр в таком походе имеет несколько функций. В начале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин...
      Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, в наступающей ночи разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру дующему вдоль речного русла, вниз по течению.
      Уже в темноте, устроившись на лежанке полулёжа, упершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
      Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко. "Живая душа рядом - думал я.
      - Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня, рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
      Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр. Постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
      - Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я невольно, слушая в этой тишине свой голос...
      Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг, укрывшись полиэтиленом, лицом к костру, и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
      Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне наложил дров, припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду холодит бока и низ спины...
      Когда костёр прогорел. Вновь встал пошатываясь, подложил дров и снова задремал...
      Так продолжалось всю длинную, зимнюю ночь...
      Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая, и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончились...
      Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет.
      Серо - белые, заснеженные пространства промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело...
      Волчок тоже проснулся, зевнул широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса...
      Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
      "Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
      Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи. Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время, грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой, синему небу, в сторону встающего солнца.
      ...Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая девственно белым снегом, долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое. Волчок, деловитой рысью убежал вперёд, скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши.
      Вскоре собака появилась из леса уже далеко впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду...
      Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую...
      Я видел перед собой вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта. Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
      Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины, разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
      ... Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной дороге и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
      Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге, впереди, появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами, овчарку. Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам мою левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам равнодушным взглядом, пробежала мимо и удаляясь, исчезла.
      Я объяснил её появление здесь, тем, что она видимо, принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников. И вот она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть, потеряв хозяина и ищет его...
      Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, прошлой осенью прибежавшую на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров. Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции, который отдал его на время, в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства. Что - то или кто - то там не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими...
      Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд, по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
      Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, я спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
      Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую...
      Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим бегучим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
      Эта "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не смог перепрыгнуть - поток был шириной метров пять...
      Идя вниз, вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Я остановился, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
      В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
      И на фоне этого масштабно - величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь уже почувствовавший весну и прилетевший, откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса!
      Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки - появился этот лебедь - посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней...
      Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне. Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь...
      Вскоре, я поднялся со льда реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке. Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе, сбросил рюкзак, и осмотрелся...
      Следов человека вокруг не было, а значит в зимовье уже давно никто не останавливался. Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
      Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, я вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук...
      Мешок был завязан...
      Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
      "Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
      "И потом, почему охотник здесь их оставил? - спрашивал я сам себя, озираясь. - Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
      Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке, и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
      Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля, бывающего на сейсмостанции...
      ... Недавно, в тайге, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке кого - то порезал в посёлке и сбежал в родное зимовье. Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник. Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
      Когда ночью окружили зимовье, сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
      В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
      ... Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки...
      А забеспокоился я не зря. В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов. Конечно закон дурацкий и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
      Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными; а ещё кругом полно волков и рысей...
      В таких местах тебя могут съесть, напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи...
      К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
      Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
      Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
      Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека нормальной жизни, хотя бы на время, на отдельные части годового цикла?
      К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
      Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай, на берегу заснеженной реки...
      ...Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
      К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь, в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
      Сухих дров кругом было много, и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчок, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
      - Это ты хорошо придумал - похвалил я его, вслух. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься...
      Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра...
      Утром вновь был ветер, но и солнце, проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает...
      Потеплело...
      Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
      Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна. Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними, пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить вокруг...
      Я вышел на лесную дорогу, петляющей по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен. Вдруг с одной из них снялся глухарь и, пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему, и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
      Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел, качая ветки. Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и, наконец увидел собаку, а потом, вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
      Он сидел на толстой ветке близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом, раздражённо хрюкал на собаку, ...
      ... Последние шаги я делал очень медленно. Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, немного волнуясь поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо и птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
      Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
      Глухарь лежал неподвижно, чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях, и алые, словно вышитые брови на угловатой, клювастой голове, нависали над закрытыми серой плёнкой, глазами.
      Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел был неплохой..."
      Я воздержался от комментариев...
      Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
      Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая, прожевал и проглотил их.
      Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак. "Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
      Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку - серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением. Пойма расстилалась на несколько километров в ширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой. Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами, шевелил её густые заросли...
      По небу бежали тёмные тучи, солнце исчезло, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки, завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.
      Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ - 66 с тентом. Меня заметили, и какой - то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
      - Издалека? - спросил он, поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс - А я вас помню...
      -Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли...
      Я кивнул. Действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми, на Мую...
      Мужичок пригласил меня в столовую - в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха в ситцевом переднике, предложила мне поесть, и я не стал отказываться...
      Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок в замасленной спецовке, видимо шофёр "Газика", спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
      Я, прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык ...
      Мужичок покачал головой. - Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
      - Но, я с собакой. Она если что даст голос - ответил я, но про ружьё не сказал. Перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, разложив предварительно. От греха...
      Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...
      Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
      - Куда ты? - всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции
      - Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...
      Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому, мне надо быть в посёлке через два дня...
      Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован - ему здесь нравилось.
      А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек...
      И потом, я уже привык к свободному одиночеству...
      Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что - то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
      А мне было хорошо. Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок...
      И вдруг, я замурлыкал песню - со мной такое бывает в настроении: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...
      Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся...
      Вскоре, снова начался лес, появился снег, лежащий местами в тени деревьев... Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи вперемежку с редкими соснами и тут, вспугнул двух сохатых, - наверное поднял их из лёжки.
      Они, мотая горбоносыми головами, стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу, а Волчок, примчавшийся на звук откуда -то справа, пустился догонять их...
      Через короткое время, я услышал снизу, из пади, лай и только решил посмотреть, чем это облаивание закончится, как на галопе появился Волчок, торопясь и часто дыша; увидев меня собака перешла на рысь, и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
      Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами лежал снег...
      Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега, и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку.
      Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия...
      Уже в темноте, я поел сваренной глухарятины чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю, и устраиваясь на ночлег снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся. Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая. Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться. Иногда, перед ночлегом очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...
      ... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонил палочки с подвешенными портянками поближе к костру и заснул, в полудрёме видя эти "флаги" развевающиеся над огнём...
      Когда я проснулся, было уже серо, холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем торчали только голые палочки - портянки сгорели...
      Я чертыхнулся, поднялся, шмыгая просторными без портянок сапогами, сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай...
      Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые зубы, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку...
      Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал...
      "Интересно, кого это он там услышал - думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай? - Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые - еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту..."
      Я ещё какое - то время был настороже, но потом забылся, задремал, вспоминая, что нечто подобное, уже бывало в моих таёжных походах.
      Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Лика, моя молодая собака, похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг, выскочив из еловой чащи, намётом примчалась ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:- Бух, Бух, Бух...
      Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук, не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников...
      Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей. Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой...
      ...Когда проснулся, солнце уже поднялось над лесом, и я вскочил, дрожа от холода - костёр прогорел полностью.
      Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий...
      На ходу разогрелся, но идти без портянок, в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
      Солнце поднялось над лесом, большое и чистое повисло в тёмно - синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.
      Вскоре, неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов. Навстречу мне выскочили две крупных собаки - лайки, и Волчок пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...
      Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
      Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу где - то в этих местах, и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
      Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
      Разбудил меня шум трактора за стеной, и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую. За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады, и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто даже не заглядывает...
      Им тоже был непонятен мой восторг, перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес...
      После ужина все собрались в нашей избушке, и я рассказал о своём походе, умолчав, однако, о зимовейке и шкурках соболя в мешке.
      Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи. Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге, недалеко от нынешней большой стройки.
      Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но, не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожничая. Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы, на чужом "путике" - охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки, и каждый день ходил их проверять. Иногда, соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил...
      Однажды, Петя, сбившись с пути, заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел истоптанный свежими медвежьими следами снег - хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся. Он истоптал весь кустарник, ходя ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра, на полянке...
      В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад, возвратился напрямую, срезав двухкилометровую петлю на тропе.
      Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека...
      - Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть - с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя. Все невесело засмеялись...
      В балке - так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка, и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику...
      -Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя - было
      тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился, капканил соболя...
      -Я увлёкся установкой капкана, и вдруг, подняв голову, заметил среди сосен,
      фигуру человека. Я остолбенел, потом, на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево. Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам. Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал меня. Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу. Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой...
      Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок - даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...
      -Я догадываюсь, в каком зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим,
      проговорил тот охотник на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой...
      Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил:
      -Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и
      вечером, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги...
      Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети...
      Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз. Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика, и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали ...
      Другой лесоруб - Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника - тунгуса, Алексея Соловьёва из таёжной Витимской деревни...
      Фамилия русская, но такие имена давали раньшетунгусам при крещении, русские священники...
      -Тут история тёмная - начал Виталий. Этот Алексей был здоровый парень,
      хороший охотник и смелый человек. Был у него друг, тоже местный, русский, Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились, и если надо, то медведя добывали сообща...
      -Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт
      знает почему. Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...
      -Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в
      городе. Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом, и как сливки снимал - добывал ранних соболей...
      Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться - Алексея, многие побаивались...
      -И вот как - то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после
      охотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце и разошлись - их участки рядом были...
      Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин...
      -Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти... Следователь, на
      вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как...
      -Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья - приятели
      были...
      -Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал -
      говорит для экспертизы. А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей...
      -Конечно, всякое может быть, но я в это не верю - закончил рассказ Виталий.
      Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать...
      -Завтра на работу - пояснил Петя, хотя назавтра была суббота. Лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать. Стройка торопилась на восток, а лесорубы расчищали площадки для работ...
      Я долго не мог заснуть, и всё думал о судьбе этого Алексея...
      Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге. Раньше охотничий участок был семейной собственностью. Обезличить тайгу, не смогли самые тупые чиновники. Сейчас не то...
      ...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, - обезличило его. Главные начальники леса сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы.
      И так везде. Во всех министерствах. Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо. Но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.
      Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы: "Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости - появляется зло..."
      Перефразируя, можно сказать: "Там, где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность". Благодаря управленцам, сидящим в министерстве, охота превратилась в дорогостоящий спорт, и количество охотников резко уменьшилось...
      Но ведь охота, всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность.
      Раньше в лесу жили по принципу: "Закон тайга - хозяин медведь" Ты боялся делать плохое, потому, что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть, и никто не скроется... А сейчас?
      Я как - то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему, а потом спустился вниз, и мы вскипятили чай, попили - поели, поговорили...
      На участке, я бывал редко и потому не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым...
      После этого, мужик никогда не появлялся больше в районе Белых озёр...
      Собака у него была замечательная. Крупная, почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой. Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой, местного лесничего - Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка - рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя....
      Я, думая обо всём этом, заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе, и Пети в домике не было.
      Все уехали на работу.
      Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи - проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой. Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже - белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям. Я прикрикнул на шустрого незнакомца, и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом. "Какой красавец - подумал я. - Чей это интересно?"
      Зайдя в столовую, я попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.
      -Это Вася - тракторист, купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в
      Улан - Удэ и привёз сюда - рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай. - Красивый пёс, но бестолковый. Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп...
      -И это не первый случай - продолжил он. - Я знаю многих охотников
      которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые, как на картинке, но к охоте совсем не приспособленные...
      -Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя - шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл...
      А могло быть и хуже...
      Дежурный вздохнул - Разве это собака, которая хозяина бросает?
      ... Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл напрямик, через холмы, на трассу. Надо было возвращаться на базу. Отсюда, пешего ходу до сейсмостанции было всего часов восемь...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
      
      20. 02. 2003 г. Лондон.
      
      
      
      
      
      
       Волчья стая
      
      
      
      ...Наступили январские морозы. Снег с утра, "сеял" мелкой крупкой на покрытую сугробами землю, и холодное, мутно-красное солнце пробивалось сквозь серую морозную пелену только к полудню, чтобы через несколько часов незаметно исчезнуть, погрузиться в серую мглу.
      Всё живое старалось сохранять частички живоносного тепла, как можно дольше не вставало из лёжек, выходя из укрытий, только для того чтобы напитаться и вновь залечь, где-нибудь в малозаметном убежище...
      Волчья стая может быть одно из немногих сообществ в тайге, в это время вынуждена была передвигаться в поисках пищи, скарауливая свои жертвы на кормёжках и переходах на лёжки...
      ...Волчица открыла глаза от непонятного звука. Только чуть позже она поняла, что её разбудило повизгивание во сне молодых, голодных и усталых волков. Оглядев окрестности своими серо - жёлтыми, немигающими глазами, она нехотя поднялась, вытягивая по очереди далеко назад, лапы и растягивая все мышцы, проверяя их готовность к работе. Потом, покрутившись около кустика, прожгла мочой в снегу жёлтую дырочку и сильно, задними же лапами, сгребла снег с поверхности, отбрасывая его далеко назад.
      Матёрый тоже приподнял голову огляделся и поднявшись проделал тот же "утренний" ритуал, заменяющий волкам зарядку и мытье, и чистку зубов. Молодые волки проснувшись с неохотой вставали, зевали во всю пасть, осматривались...
      ... Волчья стая пришла в новые для них места, потому что эти леса уже около года пустовали, после гибели последних членов волчьей стаи издавна селившихся здесь. Последними её членами были Черныш и Палевая...
      Волчица вела стаю в Соколий Мох, с опаской.
      Каждый волк со дня своего рождения знал не только из личного опыта, но из опыта биовида, что захват чужих территорий всегда связан с братоубийственной войной...
      Волчица остановилась на краю большого болота, и вслед за ней остановились семь её спутников. Волчица долго принюхивалась, вглядываясь в серый окаём невидимого морозного горизонта, неразличимого в морозной дымке, укутывавшей холодные заснеженные пространства.
      Наконец, решившись, медленно тронулась, перешла на походную рысь и вслед поспешили и Матёрый, и молодые волки, которые делали всё, исходя из закона подражания, державший волчий род в постоянном движении, но движении по определённым правилам.
      Всегда время начала похода и маршрут движения определял самый знающий, а ответственность за ошибочные решения, всегда делили все члены стаи. Чаще всего, жертвами таких невольных ошибок "старших", становились именно они, молодые волки.
      Может быть поэтому, молодых в стае всегда было много больше, чем тех, кто принимал решения - именно они были главными исполнителями и носителями волчьих законов...
      ... Перейдя болото без приключений по утрамбованному зимним ветром снежному наддуву, волки вошли в молодой сосняк, тоже занесённый жёстким вымороженным снегом, где стая решила залечь на днёвку.
      Войдя в середину густого сосняка волчица остановилась и покрутившись на одном месте, легла со вздохом облегчения и рядом стали устраиваться другие волки.
      Матёрый, отличавшийся размерами и большой серой гривой свисающей с плеч, лёг на небольшое возвышение, и пока молодые устраивались, подняв голову, наблюдал за окрестностями. Задремал он последним, и поэтому слышал далёкое стрекотанье сорок, где - то за пределами видимости, за сосняком, у подножия пологого холма, поднимавшегося над болотиной...
      
      ...Мать Сама, взрослая лосиха, после ухода быка - повелителя, чувствуя в себе нарастающую тяжесть новой жизни, держалась теперь на берегу Сокольего Моха, в пологих распадках, поднимающихся к водоразделу и заросших ельниками и молодым осинником...
      Днём она отдыхала, делая свои лёжки в середине выгоревшего прошлой весной, просматриваемого и прослушиваемого насквозь, белоствольного березняка, на фоне которого, даже пробежавшая белка видна была метров за сто от лёжки. Ночами, лосиха ходила кормиться в осинники, с одной стороны ограниченные тёмными, почти непроходимыми густыми ельниками, а с другой - большой наледью, нараставшей каждую зиму в устье неширокой таёжной речки Амнунды.
      Наледь занимала к концу зимы несколько квадратных километров и заливала подвижными льдами, всю широкую плоскую долину.
      Наледь нарастала за каждый зимний день по несколько сантиметров вверх и вширь. После первых же сильных морозов прохватывающих речку до самого дна, вода выдавленная на поверхность, через какое-то время застывала новыми и новыми слоями, и постепенно, ледовое поле увеличивалось многократно...
      В этот день лосиха поднялась из лёжки пораньше предчувствуя непогоду и пошла в осинники напрямую, по изученной уже дороге.
      Пройдя мелкий распадок, заросший невысокими кустами голубики засыпанными белым снегом, лосиха поднялась по склону с южной солнечной стороны и войдя в осинник стала жевать ветки и вершинки деревьев, ломая их своим тяжёлым телом.
      Она находила на деревце, промёрзшее до сердцевины и гнула его к земле. В определённый момент мёрзлая, утратившая гибкость древесина с хрустом раскалывалась - расщеплялась, деревце сламывалось и лосиха, уже спокойно, не поднимал голову высоко вверх, объедала молодые веточки и побеги, размеренно перемалывая сильными челюстями и крупными плоскими зубами, кору и льдистую древесину в сочную аппетитную и питательную массу...
      Проведя в осинниках несколько часов, лосиха к рассвету с раздувшимся от съеденного брюхом, не торопясь, перешла в березняк и легла там за толстой, упавшей от ветровала берёзой...
      Ночь заканчивалась и на востоке появилась едва заметная сине - серая чёрточка рассвета...
      Ледяной ветер тянул с севера и переметал белую поверхность наста, длинными косицами снежной крупки, с шуршанием пробегавшей по промороженной низине.
      Вокруг, расстилалась лесистая, промёрзшая и продуваемая зимняя пустыня, с пятнами темнохвойных сосняков и просматриваемыми далеко вперёд, осинниками...
      ...Волки поднялись из лёжек в начале ночи, голодные и злые.
      Молодые принялись грызться между собой за место в пешем строю стаи и только, когда Матёрый кинулся на одного из них и ударив грудью, куснул за зад, грызня прекратилась и все заняли свои места. Он, на сей раз, встал впереди и повёл стаю, а замыкающей шла волчица...
      Так они делали всегда, когда спешили на охоту. Матёрый был самым крупным и сильным волком в стае и от его проворства, слуха и чутья, во многом зависела удача...
      Стая шла по привычному уже маршруту, который повторялся один раз в пять - шесть дней.
      Минуя большие болота и заброшенные, полузаросшие ольхой поля, волки шли опушками, по краю болотистых речных долин. И делали это привычно упорно, как нечто знакомое, не требующее ни риска, ни обдумывания и выбора. Природа сделала их рационалистами. Никакой фантазии - только опробованная и затверженная веками привычка...
      Все копытные ложатся на днёвку, где-нибудь на границе леса и поля. Отсюда уходят кормиться. Сюда приходят на днёвку...
      Тут и надо было их искать...
      Всю ночь, серые разбойники легкой неизменяемой рысью, прочёсывали окрестности Сокольего Моха.
      Под утро уже, Матёрый, вдруг в предрассветной мгле заметил крупные следы, и тут же учуял запах лося, прошедшего здесь совсем недавно...
      На какое-то время стая остановилась и Матёрый, на махах сделав проверочный круг, галопом помчался по следу, хватая знакомый запах широко раздутыми ноздрями.
      Волки рассыпавшись цепью, неслышно скакали чуть позади, иногда меняясь местами следуя вдоль строчки следов -лосиха шла на лёжку зигзагами, не спеша...
      Она только - только первый раз задремала, удобно устроившись в неглубокой ямке засыпанной мягким снегом, когда недалеко, берёзовая кора на стволе лопнула от мороза и раздался громкий хлопок - похожий на выстрел.
      Лосиха подняла голову осмотрелась и вдруг, вдалеке, в редеющей рассветной мгле, заметила мелькающие серые тени...
      Мгновенно вскочив на ноги, она прыгнула с места и застучав копытами по мёрзлой земле, пробивая глубокий снег, понеслась вперёд и в сторону наледи. Ей казалось, что на твёрдой, бесснежной поверхности, она может выиграть эту гонку.
      Но волки только этого и ждали!
      Словно слаженная, тренированная команда, они на скаку развернулись, отрезая для лосихи путь к темнеющему на горизонте ельнику.
      Волки были голодны и потому легки, злы и проворны. И расстояние между лосихой и стаей с каждой минутой сокращалось.
      Выскочив на край широкой наледи, парящей где - то посередине, незамерзшей ещё водой, лосиха оглянулась и увидела, что волки уже близко.
      Всхрапнув, тяжёлый, чёрно - мохнатый высоконогий зверь, повернул и помчался на галопе пятиметровыми прыжками по заснеженному закрайку ледяного поля, в сторону густого леса, на пологом склоне приречного холма.
      Вожак с его длинными сильными лапами бежал чуть быстрее, опережая остальных волков. Он вырвался вперёд и неумолимо настигал лосиху, часто - часто отталкиваясь на прыжках и выпуская воздух из лёгких с каждым напряжением всех мышц, со звуком напоминающим не - то короткое взлаивание, не - то короткий рык...
      Наконец Матёрый настиг лосиху и в молниеносном броске, вцепился зубами за заднюю ногу и, упираясь всеми четырьмя лапами, стал притормаживать её бег. Лосиха, сделав неимоверное усилие, сбросила Матёрого на лёд, и чуть повернув в сторону леса, пятная белый снег кровью из разодранной ноги, уже медленнее продолжила бег.
      Однако тут же, на неё налетела волчица и высоко выпрыгнув, вцепилась в морду, вцепившись за нижнюю челюсть. Мотнув головой, сильная лосиха сбросила и её, но скорость бега уже была утеряна и Матёрый, выпрыгнув во второй раз, вонзил зубы в незащищённый бок, а подоспевшие молодые навалились скопом, запрыгивали даже на спину лосихи, царапаясь когтями лап стараясь удержаться наверху и клацая мощными челюстями, хватали за загривок.
      Лосиха, под их тяжестью, теряя равновесие, ещё какое-то время отбивалась, то, поскальзываясь и падая, то, вновь поднимаясь на ноги...
      Через несколько минут смертельной схватки, лосиха с выпученными от страха и ярости налитыми кровью глазами, взвилась на дыбы и вдруг, словно подкошенная рухнула на лёд. Матёрый перекусил ей сухожилия на задней ноге...
      И словно пружина, лопнула внутри лосихи и она прекратила борьбу.
      Волки, налетели на упавшую жертву всей стаей и с хриплым рычанием принялись её добивать.
      Матёрый, в этой свалке, подобрался к горлу лосихи и мощной хваткой располосовал шею, прокусив толстую кожу снизу. Кровь хлынула горячим потоком на покрытый слоем изморози заснеженный лёд и лосиха сдалась.
      Глаза её помутнели, силы постепенно оставили большое тело и волчица, напрягшись, клацнула челюстями и привычно вспорола брюхо, из которого на лёд вывалились, горячие ещё, внутренности.
      Лосиха слабо задёргалась, голова её с застывшими глазами упала на снег и она умерла, прожив отведённый природой срок...
      Волки отъедались за несколько голодных дней. Они рвали, кромсали тело острыми зубами, лакали тёплую ещё кровь, и Матёрый выдрав из брюха лосихи, нарождающийся, но так и не появившейся на свет комочек жизни, сьел зародыш лосёнка, у которого уже можно было различить маленькую головку и длинные нескладные ножки. ...
      Отяжелевший, с отвисшим от съеденного мяса брюхом, измазанный кровью, которую он то и дело слизывал с шерсти, Матёрый рыкнул победительно и волчья стая, последовала за ним на днёвку, в прибрежные заросли ивняка...
      
      ...В морозы, Сам "стоял" в небольшом осиннике, окружённом чистым сосновым бором, который был пуст всю зиму и только иногда, глухари, у которых в бору было токовище, залетали сюда в солнечные дни, и кормились сидя на величественных, могучих соснах, вершины которых видны были далеко вокруг.
      Две недели, когда температура на рассвете подкатывала к минус сорока, он и кормился тут, и ложился среди объеденных обломанных вершинок, на холодный и промороженный до твердости песчаного пляжа, снег...
      Сам истоптал всё в осиннике, но волки, раза два, проходя буквально в километре от места его "стойбища", по сосняку, не встречали следов и потому его не потревожили ...
      Наконец морозы закончились, и Сам перешёл в широкую болотистую долину реки Олхи, и выходил кормиться по вечерам в широкую речную пойму, заросшую ивняком и кустами черёмухи...
      Волки каждый раз проходя по кругу обследовали долину этой реки и неожиданно натолкнувшись на следы Сама, несколько оживились...
      Пока волки топтались на месте, волчица галопом сделала проверочный круг, определила направление хода лося и вся стая, на рысях, тронулась за нею...
      
      Сам привыкший к одиночеству придерживался одного и того же режима. Уходя с кормёжки под утро, он, пройдя по твёрдому, заледеневшему болоту, перед заходом на лёжку, на островок, возвышающийся над плоской болотиной, делал полупетлю и ложился на бугре, с хорошим обзором местности.
      По берегу болота, стояли темно-зеленые сосняки, а дальше и чуть выше, располагались старые колхозные покосы, с двумя сеновалами, посередине пологого чистого склона.
      Ещё дальше, за нечастым смешанным лесом, выросшим на месте бывших вырубок, совсем недавно, люди из большого, дымно - серого города, начали строить, раскорчевав лес, маленькие домики, в которых жили только с весны до осени.
      Там, на небольших участках земли, прирезанных к домикам, выращивали овощи, ягодные кусты и даже цветы.
      Заезжали люди сюда на ежедневном автобусе, который следовал по грунтовой дороге до конечной остановки и высадив пассажиров, разворачивался, забирал отъезжающих и гнал на железнодорожную станцию, километрах в двадцати от садоводства.
      Зимой, домики и огородики засыпало, заносило снегом, а из ближнего леса, в огороды, часто наведывались белые крупные зайцы - русаки, погрызть капустные кочерыжки и заночевать в безопасности, под поленницей сухих дров, на краю занесённого снегом участка...
      Дикие звери естественно опасались человеческого поселения, а волки обходили его далеко стороной...
      Солнце после обеда спряталось за тучи и подул сильный ветер, раскачивая одиночные сосны, поднимая снежную позёмку на открытых местах.
      Снег, казалось живыми струйками перетекал с места на место, заравнивая ямки и ложбинки и делая высокие сглаженные сверху наддувы, немного напоминающие застывшие волны...
      
      Пожилой человек жил в садоводстве уже второю неделю. В городе было полутёмно и грязно и потому, пенсионер, воспользовавшись свободной от домашних работ неделей, переехал на дачу, в домик, который сам же выстроил незадолго до этого, два года по бревнышку собирая сруб, устанавливая крышу, обживая шестисотковый огородишко.
      Он был уже давно на пенсии и овдовев, стал тяготиться городской суетой и тяжёлым одиночеством, среди множества людей, которые не только не знают друг друга, но и знать не хотят...
      Обычный для города уровень человеческих отношений...
      От этого одиночества в толпе и появляется ощущение безнадежности, грусти и горечи.
      Поэтому, переехав в пустынное безлюдное садоводство, он, втянувшись в размеренно спокойную жизнь, привыкнув к тишине, начинал делать что -то по хозяйству, не сообразуясь со временем, а часто и не обращая на него внимания. Часов человек не имел и потому жил по солнцу - вставал после сна, когда высыпался и ложился, когда глаза начинали слипаться от повышенного потребления кислорода, в чистом воздухе наступивших сумерек...
      В тот день, после полудня, он потеплее оделся и взяв с собой лёгкий топорик, вышел за окраину садоводства, чтобы нарубить длинных осиновых слег, для ограждения своего участка...
      Войдя в осинник, проваливаясь в снег по колено, оглядевшись, выбрал несколько ровных стройных осинок, и размеренно тюкая топором, стал рубить их, предварительно аккуратно обтоптав снег вокруг стволов, почти до земли... От работы человек незаметно разогрелся и даже расстегнул ватник на верхние пуговицы...
      Время клонилось к вечеру и из дальнего западного угла неба, двигались, становясь, всё плотнее и плотнее, тёмные тучи.
      За широкой просекой, справа от осинника, начинались невысокие сосняки с прогалинами небольших верховых болотин, откуда и дул противный холодный ветер, по разбойничьи посвистывая в тонких ветках зарослей...
      Вдруг, в дальнем углу соснового лесочка, возникло какое - то движение и мелькая среди деревьев, появился чёрный силуэт лося, галопом скачущего в сторону человека, который не поверил своим глазам и даже встряхнул головой - "Не мерещится ли?".
      
      ...Сам, как обычно, после кормёжки на рассвете пришёл на островок среди болота, прилёг на снег и задремал. Облежавшись к полудню, он заснул надолго и проснулся внезапно, словно его кто подтолкнул.
      Открыв глаза Сам увидел вдалеке, на краю снежной поляны, бегущих цепочкой волков...
      Вскочив, Сам бросился бежать сквозь колючие заросли боярышника и спустившись на болотину, свернул влево и проскакав по сосняку, начал по диагонали пересекать покосы...
      ...Волки уже дважды пересекали утренний лосиный след, и сбившись поплотнее, сократив расстояние между идущими, прибавили рыси.
      Вожак выдвинулся вперёд и на ходу, подняв голову, всматривался в заснеженный лес.
      Издалека заметив в болоте невысокий островок, передний волк чуть свернул в его сторону. Уже приближаясь к месту лосиной лёжки, волки почуяли свежий запах зверя и перешли на галоп.
      Огибая островок, Вожак прихватил парной ещё запах и вскоре наткнулся на следы, скачущего в панике, лося. Сделав размашистый проверочный полукруг, Вожак определился с направлением и поскакал в сторону сосняка. Стая устремилась за ним...
      Лось на галопа разогрелся, из ноздрей его вырывались струйки беловатого горячего дыхания, и он ровно и мерно прыгал, отмеряя прыжок за прыжком расстояния по три или четыре метра.
      В прыжке, задние его копыта выходили чуть за линию сдвоенных передних и в глубоком снегу отпечатывалась треугольная ямка. И эти ямки отмечали ровно загибающуюся чуть влево, линию его бега....
      Стая, растянувшись, галопом неслась вдоль лосиного, "горячего" ещё следа и впереди, как обычно на охоте был Матёрый.
      Казалось он не спешил, но расстояние между волками и Самом постепенно сокращалось.
      Выскочив на край широкой покосной поляны, волки заметили на противоположной стороне леса, мелькающий вдалеке силуэт лося и прибавили ходу.
      Сам тоже увидел гнавшихся за ним волков и потому, чуть повернув, по ложбинке, полной рыхлого глубокого снега, поскакал напрямик, вперёд, надеясь только на свои длинные сильные ноги...
      Волки через какое - то время, поднявшись в ложбинку, попали в этот глубокий снег, сбавили скорость прыжков и стали уставать.
      Матёрый, высунув красный длинный язык сквозь белые, оскаливающиеся при каждом прыжке зубы, ощущая возрастающую усталость, свернул чуть в гору и выскочил на гребень, с которого сильные ветра сдули снег в ложбинку.
      Бежать стало намного легче и к тому же, в прогалы леса, метрах в трёхстах впереди, чуть справа и внизу, то и дело мелькал силуэт лося.
      Расстояние между жертвой и хищниками неумолимо, хотя и медленно сокращалось.
      И тут, раздувающиеся ноздри Сама уловили в морозном воздухе запах печного дыма и он услышал, где - то далеко впереди, тюканье топора по дереву. Сам, не раздумывая, свернул в ту сторону и из последних сил наддал...
      Он уже дышал тяжело...
      Холодный белый иней от застывающего на морозе дыхания, покрыл его горбоносую морду и часть шеи.Широкая грудь вздымалась и опадала на бегу, и лось начал храпеть, с усилием втягивая воздух в лёгкие. Каждый новый прыжок давался ему с трудом...
      Уставший Вожак, а следом за ним и остальные волки, бежали молча. Но дыхание от усталости тоже сделалось хриплым и неровным.
      Однако расстояние между ними и лосем сократилось почти до ста шагов.
      Их чуткий нос хватал такой манящий, сладковато тёплый запах разогретой бегом плоти, и молодые волки на бегу начинали яростно взвизгивать...
      Не добегая до застывшего в неподвижности человека ста метров, лось перешел с галопа на мерную рысь и по чистому месту приблизился к осиннику, посреди которого, чернела человеческая фигура.
      Подойдя к человеку шагов на двадцать, лось остановился и дрожа всем телом от страха и возбуждения, тяжело поводя крутыми боками при дыхании, всё время оглядывался.
      Глянув в ту сторону, человек неожиданно увидел волчью стаю во главе с крупным волком, Вожаком, вынырнувших из леса и при виде человека, внезапно остановившихся...
      Волки, переминаясь с ноги на ногу, стояли на месте и словно ждали, что дальше будет делать человек...
      А человек тоже испугался. У него в домике, на стенке, висела заряженная картечью двустволка, но до домика было метров сто пятьдесят, а волки были всего шагах в восьмидесяти.
      Человек вдруг схватил срубленную осинку и замахав ею вдруг во весь голос закричал неожиданно для самого себя: "А вот я вас разбойников сейчас!"
      Осиновый стволик в его руках напоминал увесистую дубинку.
      Лось, прядая ушами от страха, нетерпеливо перебирая ногами, остался на месте, а волки услышав долетевший до них сердитый человеческий голос и увидев вертящуюся по кругу дубинку, прянули назад и один за другим исчезли в сосняке.
      Лось, блестя крупными навыкате глазами и чуть похрапывая, сделал насколько шагов в сторону виднеющегося за леском человеческого жилья, но к человеку не приблизился и обойдя его по короткой дуге, пошёл шагом, тяжело дыша и оглядываясь на дальний лес.
      Человек подождал, пока лось прошел через перелесок, разделяющий просеку и домики и тоже стал возвращаться, оглядываясь и удивляясь, такому неожиданно страшному и драматичному проявлению дикой природы в такой непосредственной близости от человеческого жилья.
      
      "Обычно человек, не только этого не видит, но и не хочет видеть,- рассуждал он про себя - чтобы самому спокойно спать и жить рядом с природой, чтобы не бояться свободы дикой природы, которая чревата выбором, ошибками, и конечно ответственностью. А за ошибки в природе всегда приходится платить смертью..."
      Сам, выйдя на границу человеческого поселения, не переступая её, но достаточно близко к ней держась, прошёл до дальнего угла пустынного посёлка, остановился, оглянулся на дальний лес, понюхал воздух и так же не торопясь ушёл в молодой ельник, из которого, кое где торчали вершины высоких берёз...
      Перейдя полузаросшую лесовозную дорогу он, Сам, почувствовал себя в безопасности и пройдя ещё какое-то расстояние по болотистым зарослям, лёг отдыхать.
      Он долго ещё, уже лёжа, осматривался и нюхал воздух, а потом, устало положив голову на снег, плотно свернувшись в полукруг, смежил веки...
      Здесь, неподалеку от человеческого жилья он был почти в безопасности...
      
      ...Ветреные сумерки спустились на заснеженную, промороженную землю.
      После неудачной погони, волки, пройдя еще какое-то время вперёд, остановились на границе леса и покосов, и легли.
      Но вожак - Матёрый голодный и потому раздражительно злой, долго устраивался, как обычно на возвышении, затем лёг и полежав какое - то время поднялся, выйдя на край поляны, поднял голову и глядя на появившуюся, мелькающую в тучах полную луну, вдруг завыл басисто и зло, изливая звуками, своё разочарование и тоску, порождённую морозной, многоснежно - длинной, полуголодной зимой...
      Волчица, внезапно потревоженная, при первых звуках голоса матёрого вскочила и через мгновение подхватила "песню" на самой пессимистичной ноте, но голосом более высоким и гнусавым.
      Молодые волки, возбудившись, окружили старших и "запели", словно предупреждая и запугивая одновременно всё и всех вокруг. "Мы здесь - говорили их объединенные общим настроением голода и безысходности, голоса. - Бойтесь нас и трепещите. Мы не оставим в живых никого, кто не сможет убежать, скрыться, спастись от нас!".
      Их свирепыми, безжалостными голосами природа предупреждала всё живое вокруг - волки здесь и бойтесь замешкаться или подумать, что вы сильны и в безопасности. От острых волчьих клыков и сильных челюстей может спасти только скорость ног, сила лёгких, и острое зрение, слух, обоняние, которые все должны держать в полной готовности и тренированности...
      ...Волки долго ещё изливали свою жалобу небу, но постепенно успокоились и когда лёг Матёрый, обтоптавшись и, прикрыв пушистым хвостом мочку влажного носа, улеглись и остальные волки...
      Задолго до рассвета, голодная стая поднялась из лёжки и ведомая волчицей вновь устремилась в поход - поиск.
      Пройдя по высокому правому берегу реки Олхи, стая словно ожившая цепочка, плавно изгибаясь, повернула вправо на речной извилине, а потом, поднявшись на крутой перешеек, перевалила в другой приток, и пошла по поднимающемуся полого гребню, обследуя вершины, приходящих слева распадков. Распадки были завалены глубоким снегом, который совсем не трогал ветер, не могущий пробиться сквозь чащу стволов и кустарников.
      Подойдя к небольшой, почти круглой маряне, поднимавшейся от ручья к самому гребню по всей высоте склона, стая, в редеющей темноте разделилась и цепочка распалась.
      Молодые волки во главе в Матёрым, свернули вниз, и по границе леса, не выходя на маряну, сошли в неширокую, покрытую наледью долинку ручья. Волчица пошла по гребню, тоже по границе между лесом и луговиной...
      Вскоре, сверху, в полутьме сумерек, она увидела силуэт крупного оленя с раскидистыми рогами, щиплющему засохшую травку, торчащую из мёрзлого склона. Ветер, на этом месте, уносил снег с поверхности в окраинные чащи и потому Рогач, старый олень - изюбр, кормился тут почти каждую ночь...
      И совсем уже собрался уходить в непролазные заросли противоположного склона, где его не могли найти, а тем более догнать волки, чей вой он слышал сегодня издалека, в начале ночи...
      Он проживал в этих местах с осени, и казалось, что ему здесь ничто не угрожает. После случая с человеческой петлей, он стал осторожнее, держался днём в непролазных чащах, а ночами выходил кормиться на окрестные открытые маряны...
      ...Сегодня, для него, всё было как всегда - кругом тихо и спокойно...
      Внезапно, олень, заслышав шорох на гребне склона, поднял голову и увидел серое пятно, мелькающее в кустах. Олень замер, убедился, что это волк и проследив, как серая одиночная тень направляется в его сторону, полный сил и уверенности в себе, начал с ровной рыси по диагонали и вниз, пересекая маряну, направляясь к ручью, за которым на крутом каменистом склоне заваленном валежником и снегом, никакие волки не могли его догнать, или даже просто приблизиться.
      Он так был уверен в себе, что вместо того, чтобы галопом рвануть в сторону ближайшего многоснежного леса и там искать спасения, мерной рысью стал спускаться в долинку....
      Волчица, однако, не скрывалась и не кралась к Рогачу. Она перешел в небыстрый галоп, держась, всё время немного выше того места, по которому скакал, набравший скорость, олень...
      Услышав стук копыт Рогача по мёрзлой земле на маряне, Матёрый, уже снизу, из долинки, определив местоположение и направление бега изюбра, помчался низом на перехват, стараясь встретить Рогача ещё на берегу залитой бесснежным гладким крепким льдом, наледи. И это ему удалось...
      Стая чуть приотстала, но поспешала изо всех сил...
      Рогач понял грозящий ему, коварный волчий замысел слишком поздно... Выскочив на лёд, оторвавшись от волчицы почти на сто метров, он вдруг увидел, что слева, вдоль наледи, уже в десяти шагах, скачет крупный гривастый волк и за его спиной мелькают ещё и ещё серые тени...
      Уже несколько раз сильные ноги уносили Рогача от волков, спасали ему жизнь в смертельной скачке преследовании...
      Но, в этот раз всё было иначе...
      Пытаясь уйти, от летящего на него Матёрого, он попробовал поменять направление, повернуть, чуть вперёд и вправо, но копыта скользнули по бесснежному льду, олень на мгновение потерял равновесие и его зад чуть занесло по инерции...
      Тут же, Гривастый сделал длинный прыжок и успел вцепиться мёртвой хваткой в заднюю ногу Рогача, чуть повыше копыта.
      Олень ударил другой ногой, Матёрого и тот с воем покатился на лёд, но этой секундной задержки, хватило двум молодым волкам, чтобы вцепиться клыками за ноги, а подоспевшая волчица, тоже в прыжке вонзила зубы в отяжелевшее после кормёжки брюхо оленя и прокусила его толстую кожу, разорвала брюшину в том месте, где слой и плотность густого зимнего меха была нетолстой.
      Рогачь, ещё успел боднуть одного зазевавшегося, неловкого молодого волка и тот, отлетел в сторону проткнутый чуть ли не насквозь отполированными острыми отростками левого рога...
      Но тут, на Рогача, разогнавшись в два прыжка, кинулся полуоглушённый, озлившийся Матёрый.
      Он вцепился клыками в морду оленя и повис на ней всей своей шестидесятикилограммовой тяжестью. Волчица, перехватившись, острыми как бритва клыками, располосовала толстую кожу, в подбрюшье, и в образовавшуюся рваную рану хлынула кровь, и вывалились кишки.
      Остальные волки, почуяв кровь, набросились на оленя, и он последним усилием, поднялся на ноги, таща на себе сразу несколько волков и сделав несколько неуверенных шагов, хрипя и шатаясь, рухнул на окровавленный скользкий лёд.
      Матёрый всадив клыки в шею под нижней челюстью Рогача, перекусил воротную вену. При падении, олень сломал рог, и потому голова его упала одной стороной на холодный лёд, а вверх торчал метровой длинны второй рог с восемью отростками...
      Можно было бы сказать, что самого сильного оленя в округе погубила переоценка своих сил. Ведь он мог помчаться с самого начала, как вихрь, напрямую и тем самым избежать ловушки...
      Но таковы, жестокие и беспощадные законы дикой природы!
      Извечное соперничество хищников и их жертв, всегда заканчивается гибелью жертвы, хотя на этой охоте нередко гибнут и те, кому природа предназначила роль убийцы. Так было и с молодым волком. Он не поостерёгся и погиб от удара рогом. От удара, который нанесла жертва защищаясь...
      В стае теперь осталось шесть волков - два самца и четыре самки. Они, оставшиеся в живых, даже не поглядели в сторону убитого волка и набросились со всей яростью двухсуточного голода на убитого Рогача...
      Почти до восхода солнца, волки драли и кромсали старого оленя, дырявили его шкуру, выдирая из мёртвого, но ещё тёплого тела куски мяса, вырывая и оттаскивая в сторону внутренности, лакая и слизывая выливающуюся на лёд, кровь...
      ... Лишь насытившись и отяжелев от съеденного мяса, волки отошли недалеко от своей жертвы и легли на днёвку, в прибрежном ельнике...
      Под утро вымороженный из воздуха, иней присыпал, прикрыл ледяную поверхность со следами кровавой ночной схватки, и издалека, на белом был виден торчащий вверх крупный олений рог и обрывки коричнево - шоколадного меха разбросанного вокруг полуобъеденного оленьего костяка...
      
      ...Приближалась пора волчьих свадеб...
      Волки становилась все злее, всё нетерпеливей.
      В одну из тёмных и вьюжных февральских ночей стая очень близко подошла в снежной круговерти к полузаброшенной деревне на берегу реки Олхи, где - то в её среднем течении.
      Остановившись за ветром, волки топтались на месте, чуя запах тепла и даже соблазнительный аромат овечьего зимнего хлева...
      Дома, на невысоком берегу, стояли тёмными привидениями, то возникая среди снежных смерчей, то пропадая за этими находящимися в "вечном" движении вихрями.
      Молодая, любопытная волчица, отделившись от стаи, поднялась, на береговой откос и осторожно, с остановками приблизилась к крайнему дому, стоящему чуть на отшибе и ближе всего к реке.
      За пределами ограды, на невысоком обрыве, стояла отдельно от остальных строений банька, к которой примыкала собачья конура, где спал, спасаясь от непогоды, чёрный, кудлатый пес Загря. Он дремал, как всегда свернувшись клубком в тесном собачьем домике, под вой и свист снежной вьюги, вспоминая свой вчерашний дневной поход в большую деревню Федосово, стоящую километрах в пяти, ниже по течению, на стрелке сливающихся Олхи и Олы...
      Деревня большая, дворов в сто, если не больше и с множеством собак в ней. Одна из цепных собак - Вьюга, "потекла" и сорвавшись с цепи, бегая по улицам деревни, взбудоражила всё собачье "мужское" население.
      Кобели со всех концов деревни, гурьбой следовали за легкомысленной Вьюгой, изредка вступая в короткие драки, когда самые крупные и сильные кобели принимались вдруг рвать кобелей поменьше.
      После такой трёпки, отчаянно воя и визжа от боли, "неудачники" хромая отбегали в сторону...
      Но вскоре, пережив позор поражения, продолжали следовать за свадьбой, в отдалении, сладострастно принюхиваясь к возбуждающему терпкому запаху распространяемому вокруг, вертлявой сучкой.
      Самые крупные кобели - их было всегда не менее двух, бежали за Вьюгой с разных сторон и старались не смотреть друг на друга, иногда нечаянно сблизившись, глухо ворчали, глядя в сторону и обнажали белые клыки.
      Они, "силачи" собачьей компании, откладывали выяснение отношений на потом, удовлетворяясь ролями самых обнадёженных претендентов на благосклонность кокетки Вьюги...
      Загря появился неожиданно.
      Он был почти в полтора раза крупнее самого большого из кобелей и без разговоров пристроился на ближнее, сзади, к Вьюге, место.
      Рыжий, старый кобель с полуразорванным в одной из подобных "свадеб" ухом, решившись, даже очень неожиданно для себя самого, рыкнув, кинулся в драку, но Загря перехватил его бросок и увернувшись вцепился в плечо, а потом вонзив клыки в бок и длинно располосовал кожу на сопернике.
      Яростный рык Рыжего в этой суматохе, смешавшись в общем рычании и лае, сменился пронзительным визгом боли и страха.
      Теперь Рыжий уже жалел, что так опрометчиво кинулся в драку, но было поздно.
      Загря оседлав его сверху драл, кусая за голову и плечи. На боку побеждённого кобеля появилась широкой полосой текшая из раны густая кровь, капающая с намокшей шерсти, большими каплями на заснеженную землю... На белом, красная кровь была особенно заметна...
      Через время Рыжий всё-таки вырвавшись из под Загри и с жалобными воплями бросился убегать и все остальные кобели большие и маленькие, "чуть отдали назад", а победитель Загря, приблизившись к игривой Вьюге, бесцеремонно обнюхал её зад, на что она ответила робкими увёртками и взлаиванием, на которые, Загря и внимания на обратил.
      Он овладел ею как ненасытный и свирепый победитель собачьего "рыцарского" турнира. И она не сопротивляясь, сдалась...
      Победитель сполна получил все, на что он рассчитывал. "Свадьба" закончилась и превратилась в бракосочетание.
      "Зрители" неохотно, но постепенно разбежались, оставив счастливых любовников, наедине друг с другом...
      Вот эти сладостные минуты триумфа и вспомнил Загря внезапно, лёжа у себя в конуре...
      ... Вдруг ему показалось, что порыв воздуха принёс в его домик незнакомый,
      тревожно - опасный запах.
      Загря, мигом очнувшись от грёз, выскочил из конуры и увидел в порывах белой метели неясный силуэт, мелькнувший в стороне реки.
      Загря опрометчиво бросился в ту сторону, в надежде выяснить происхождение тени.
      Он на прыжках спустился на заснеженный лёд реки и тут же сбоку, на него налетел Матёрый и ударив грудью свалил собаку и вцепился ей в глотку под челюстью.
      Молодая волчица, спровоцировавшая Загрю, подскочив, впилась ему в зад, в самое уязвимое кобелиное место и вырвала кусок плоти, одной хваткой, словно ножом отрезала.
      Ошеломлённый пёс взвизгнул от ужаса и боли, а подоспевшая старая волчица, с хрустом перекусила ему заднюю ногу...
      Матёрый перехватился, и вырвал из бока Загри кусок шерсти вместе с перекушенными рёбрами...
      Через минуту Загря был мертв, и волки растерзали его буквально на куски...
      
      ...А кругом, всё так же выла вьюга, кружились в неостановимом танце снежинки и сквозь беспорядочно летящий снег, на высоком речном берегу, проглядывали то и дело, тёмные молчаливые силуэты деревенских домов...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://www.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
      
      
       2006 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
       Зимняя охота
      
      
      
      Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В болотинках, в узких крутых распадках снегу легло до семидесяти сантиметров. Лес притих и насторожился...
      ... Молодой лось, лежащий в густом, серо - зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову осмотрелся и прислушался.
      Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз ещё вчера, к вечеру, чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
      Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине - серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста. Понюхав воздух подвижными губчато - чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу - всё было спокойно и молодой зверь, привычными переходами, тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо, склона, за которым и было то, заветное, место.
      Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок, рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге...
      Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали и свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
      Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место...
      Тайга кругом постепенно просыпалась от длинного ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым "одеялом", и потому, даже рассветные сумерки позволяли, на белом фоне, видеть любое движение ясно и отчётливо.
      На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.
      ... Переходя наледь, в самом широком её месте лось, с оглушительным треском провалился под лёд, левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг...
      На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался спокойными зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами а потом двинув головой отрывал и с помощью языка направлял корм в рот, ворочая нижней челюстью, как жерновом, перемалывал и проглотив, тянулся за новой.
      Чем выше он поднимался из долины, тем шире раскрывались ещё сумеречные горизонты - стали видны длинные, изломы гривы водораздельного хребта, чернеющие на белом неровной щетиной зарослей, обмороженного, застывшего в неподвижности леса, со снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток, ближних кустарников...
      Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки вдоль которой, вдруг, из - за низкого здесь горизонта, брызнуло алыми лучами, восходящее солнце...
      Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная жесткая шерсть на шее лося, покрылась белым, налётом инея, образовавшимся от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей.
      Перевалив гребень, войдя в смешанную, елово - сосново - берёзовую тайгу, молодой лось - бык, с небольшими, трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок и северной стороной гривы, степенно дошагал до начинавшегося под вершинными скалками, курумника. Он переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах, как ножки циркуля, а потом прямо вставлял в снег и потому следы оставались за ним, неровной цепочкой снежных вмятин, отделённой одна от другой почти метровыми расстояниями...
      Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв какое - то время, прослушивая округу, лось со вздохом лёг, не обтаптываясь и положив голову на белый мягкий свежевыпавший снег, закрыл глаза и задремал, слушая, как потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах, в холодной низине узкого распадка.
      Ярко - красное, на рассвете, солнце, поднимаясь выше над горизонтом, поменяло цвет диска на дымно - золотистый, и синеватый в тени распадков снег под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия...
      Лось дремал особенно крепко и спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки, лёгкое поскрипывание холодного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи , коричневого оленя - самца, с серыми пяти отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк. Лось, на всякий случай, понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно - блестящие глаза веками с длинными заиндевелыми ресницами...
      Вид во все стороны, с его лёжки открывался хороший , а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон, засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались...
      ... Большой город, как обычно зимой, просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое - где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали ворча и фыркая моторами, проснувшиеся автомобили...
      На засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых торопящихся на работы, прохожих...
      Постепенно на остановках начали скапливаться не выспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди и прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин. Из пригородов в свою очередь, служащие устремились в центр города...
      Когда над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего где - то на востоке, солнца, город уже шумел и шевелился, обычной суетой рабочего дня...
      К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы вновь успокоится до вечернего разъезда по домам. Зимний день был холоден, сер и неуютен и казалось, не успев начаться, заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту...
      ...Гена завёл свой микро - автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад, разворачиваясь, потом вновь переключившись, нажал на газ и быстро выехал со двора и вскоре, свернув в промежуток между домами, попал на магистральную улицу.
      Его сын Максим, сидел справа , на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин, по заледенелой автостраде...
      Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начал волноваться. Всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки и он нервно смотрел очередной русский бесконечный детектив, с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов, и красавицу, заместителя прокурора, которая ненавязчиво ими распоряжалась. Трупы и убийства происходили где - то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...
      Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с рыжеватыми редкими волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны, и был похож на пожилого, но хорошо сохранившегося дворника...
      Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру, дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому он, неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность...
      Наконец во дворе посигналил Генин микроавтобус и Федя заспешил одеваться и обуваться в лесную одёжку и обувку...
      С кряхтеньем влезая в машину, он спросил: - Вы чего - то сегодня долго? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни от унылого и однообразного пенсионного быта...
      А то, что Гена иногда бывал груб - так он к этому привык, за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований - они оба в молодые годы были конькобежцами...
      Машина, между тем миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах, молчаливо - таинственный, запорошённый снегом сосновый лес, подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком, речная долина...
      На обочине, изредка из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечной дремучей тайге начинающейся сразу за городом... Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно тонули позади, в темноте наступившего, долгого морозного вечера...
      Поднявшись на перевал, привычно тормознули, вышли из машины, хлопая в ранней ночной тишине, дверцами. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! - выпили крякая и после, вытерев губы ладонями, закусили бутербродами с колбасой.
      Черное небо над головами светилось холодной серебряной россыпью звёзд и звёздочек. Созвездие Большой Медведицы, выделялось яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что времени было ещё совсем немного...
      В деревню Черемшанку приехали часам к восьми. Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному домику с освещёнными окнами, стоявшему на длинной широкой улице протянувшейся вдоль речки. Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
      В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже, только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать. После следующих крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после праздничное, продуктовое изобилие...
      Тут были и ярко - красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато - желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченная колбаса с белыми вкраплениями жира на темно - коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
      От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом...
      Как обычно, в начале застолья, произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
      Все дружно чокнувшись, позванивая рюмками, выпили и принялись закусывать маринованными маслятами в прозрачном, тягучем желе и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком , залитой прозрачно - желтоватым подсолнечным маслом...
      Незаметно возник общий разговор, и бывший пилот вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на занесённое глубоким снегом аэродроме на брюхо. Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них конечно не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси и конечно никто не заметил нервозности проводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни...
      Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала...
      Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге, Александре Владимировиче.
      Гена опрокинув рюмку в рот, одним глотком , не торопясь закусил и вздыхая, вспоминая смерть старого охотника, заговорил:
      - Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым человеком. Он конечно ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить. Но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и говорил посмеиваясь, что прогулки по лесу, инфарктникам даже очень полезны...
      Гена отщипнул корочку от куска хлеба пожевал её и после небольшой паузы продолжил.
      - Вот он и умер в хорошем настроении, осенью, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного боевого изюбря - Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче ... А потом он умер, по существу за несколько секунд... Упал, потерял сознание и перестал дышать - больное сердце остановилось...
      Разлили молча по третьей. Не чокаясь выпили и стали есть праздничные разносолы...
      Встали из - за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина, переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег...
      Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, охотники тепло попрощавшись с ними вышли к машине, постояли посмотрели на холодно - тёмное, звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов с обеих сторон, улице, в сторону выезда из деревни.
      Опять переехали полу разломанный мост, прокатились мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок, покатили по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу, под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
      Машина, урча мотором, медленно "брела" по занесённой колее и любая попытка вырулить на "не затоптанный" снег оканчивалась неудачей - борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину и приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста...
      Несколько раз микроавтобус буксуя и дрожа от напряжения останавливался и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись, брал неожиданное препятствие "приступом". Он, выкручивая "баранку" то вправо, то влево, напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные, для проезда, места...
      Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину, и Гена расслабившись заговорил:
      - Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на "Уазике", на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку, вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами. Кое - как выбравшись на берег, мы обсуждали возможности вызволения машины. До берлоги было ещё несколько километров... Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии...
      - Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд, под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть - чуть, стронулись с места...
      - Все пытались помогать "Уазику", подталкивая его с боков и общими усилиями машина наконец выбралась на берег...
      - Ну а берлога как ?- спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах. Гена заулыбался и ответил - Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру, толщиной с ладонь. Я всю зиму жарил себе медвежьи отбивные. Вкус - исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то... - Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся...
      За окнами, в свете фар, проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега...
      Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
      - Тут совсем недалеко - прокомментировал Гена. Он хорошо знал эти места и потому расслабился - самоё плохое было уже позади...
      Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
      - Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап. Вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе - это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают чуть ли не на вес серебра. Но когда сам попробовал холодец, тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина. Вкус совершенно изумительный - тонкий, нежный. питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное...
      Гена прервался, выезжая на широкую поляну, сделал большой круг, разворачиваясь, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика произнёс: - Ну, вот и приехали!
      Захлопав дверцами, покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения, вышли на воздух. Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, а чёрное небо светилось звёздами и в серединке, был виден Млечный Путь протянувшийся от края до края...
      Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное...
      Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники. оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, тронулись цепочкой, к зимовью.
      Пройдя немного по снежной луговине, поднялись на склон, примыкающий к речной долине и шагая след в след по сорока сантиметровому снегу, свернули по диагонали, в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником...
      Зимовье встретило охотников сонным молчанием, и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи. Яркое пламя, отбрасывая лёгкие тени на окружающие застывшие в снежной дрёме, деревья осветило, оживило белые пространства вокруг зимовейки.
      Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём, решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.
      Из зимовья, через печную трубу, вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
      Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня, мелькая языками жёлто - алого пламени высоко поднялся над землёй и через десять минут, снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв, закипела вода.
      В это время, в зимовье, Гена, пока напарники занимались костром, зажёг свечу, стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе в зимовье подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, и прихваченное из домашнего холодильника, свиное солёное сало, белое, с розовыми мясными прослойками, репчатый лук нарезанный длинными дольками, пшеничный ароматный хлеб...
      В добавок, он выставил бутылочку водки и поставил каждому по пластмассовой пузатой кружке...
      Через полчаса Гена с сыном и Федя, уже сидели на нарах, вокруг стола и закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим молчавший всю дорогу не удержался и проговорил. - Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу, на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться...
      Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, все закивали головами...
      Спать улеглись где - то около двух часов ночи. К этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршал полиэтиленовым пакетом, оставленным под столом...
      Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе, как дома в это время, лёжа в двуспальной широкой кровати, рядом с супругой, при свете ночника, обычно дочитывал очередной детектив и потом удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне, детектива...
      А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу, и в углу, упорно скреблась невидимая мышка...
      Через время, Федя и сам не заметил, как заснул.
      Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим закутавшись с головой, спали чуть посапывая на вдохе.
      Поворочавшись, Федя встал, наложил дров, в тёплую ещё печку, снизу между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью, вышел на улицу.
      Снаружи было темно, холодно и тихо. Тёмные силуэты деревьев вокруг маленькой избушки, стояли молча и совершенно неподвижно. Звёзды на небе, кажется утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и Большая Медведица, повернулась вокруг своей оси почти наполовину...
      Зайдя за угол и сделав дела, Федя подрагивая всем телом вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах, услышал, как разгоревшись, огонь загудел в трубе. Поворочавшись, Федя заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...
      ...Лось кормился уже несколько часов. Глаза его привыкли к ночной темноте, и он изредка, останавливаясь в жевании, вслушивался и вглядывался в ночную тайгу вокруг. Было тихо и безветренно и потому, за десять шагов, в кустах шиповника было слышно, как попискивала маленькая мышка, глубоко под снегом, пробегающая по своим снеговым тоннельчикам.
      Почувствовав сытость, зверь ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу, потоптался, выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя, вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние. Лось какое - то время лежал подняв голову на длинной шее, осматриваясь, а потом задремал и положил голову на снег...
      Два крупных волка, встали из лёжек почти одновременно. Они лежали под толстой, пушистой елью, растущей на краю небольшой полянки, в широкой речной пади, неподалёку от журчащей подо льдом, речки.
      Волки, зевая потягивались, потом встряхнулись всем телом, разошлись на несколько метров. Тот что покрупней, задрав правую ногу помочился на кустик желтой прошлогодней травки, потом энергично разбросал снег задними лапами. Второй волк - это была взрослая волчица, с прокушенным в давних драках правым ухом, не стоявшим круто вверх, а чуть согнутым у самого основания и потому несимметричным, присела на задние ноги, чуть приподняв одну из них и прожгла узкое отверстие в снегу.
      Первый волк в это время высоко подняв голову, чуть подрагивая крыльями чёрного носа понюхал воздух и потом не торопясь обежал полукруг по поляне и пробравшись сквозь елово-ольховую чащу, вышел на наледь. Волчица последовала за ним...
      Вновь остановившись, они осмотрелись и направились вперёд, навстречу предутреннему ветерку, по дороге обходя частые куртинки молодых ёлок и стараясь выбирать чистые от кустарниковых зарослей, пространства.
      Вскоре речка сделала крутой поворот и волки сойдя с наледи в глубокий снег, начали, перестроившись на ходу, след в след, подниматься на пологий склон, через бывшие вырубки, заросшие молодым березняком, ольховником и редко встречающимися сосёнками.
      Они, по-прежнему шли навстречу ветерку, изредка останавливались прислушиваясь и поводя подрагивающими ноздрями, принюхивались. Поднявшись на гривку, волки чуть разойдясь, пошли лёгкой ровной рысью, вдоль гребня, перпендикулярно направлению ветра.
      ...Был тот предутренний час, когда в тайге становится особенно темно и тихо и когда копытные после продолжительной кормёжки ложатся на отдых...
      Волки шли автоматически переставляя ноги в одном и том же, среднем ритме и делали это почти бесшумно...
      Через некоторое время на востоке, прорезалась едва заметная синеватая полоска утренней зари и стали различимы большие массивы тайги на противоположном склоне широкой пади...
      Пройдя участок леса, с поваленными весной во время ветровала крупными осинами, волки соединившись, вновь пошли след в след и дойдя до пологого спуска, резко свернули и через несколько минут, спустившись с гривки, остановились на перекрёстке небольших распадков, поднимающихся от ручья на крутой склон заросший густым молодым сосняком...
      В это время их внимание привлёк необычный звук треснувшей ветки в осиннике растущем в низинке, между распадками. Волки насторожились и когда треск повторился, тронулись в том направлении, с места в галоп...
      Молодой олень уже заканчивал кормиться, чувствуя, как наполненный перемолотыми осиновыми ветками желудок начал оттягивать брюхо к низу. Он стоял в густом осиннике и потому двигая головой иногда задевал рогами за нижние сухие ветки, на не толстых стволах...
      Уже тронувшись по направлению на лёжку, он вдруг услышал шум упавшей снежной шапки, обвалившейся с изогнутого снегопадами, частого куста шиповника. Мгновенно замерев, в предутренней тишине он отчётливо услышал лёгкие звуки волчьих прыжков и рванувшись с места, поскакал не разбирая дороги чуть по диагонали, в сторону гребневой вершинки.
      Теперь волки преследовали его по слуху, стараясь завернуть зверя вниз, в долину...
      И через какое - то время это им удалось. Олень увидел непроходимую чащу ольшаника, впереди, в вершинке крутого распадка и свернул чуть влево, стараясь поскорее обежать это неожиданное препятствие.
      Волк - кобель, напрягая все силы ускорился и стал обегать чащевитый участок справа, а волчица, словно угадав его замысел, чуть сбавила ход и побежала параллельно следу оленя, оставлявшему на снегу, в прыжке, небольшие ямки от всех собранных во время приземления, четырёх копыт, чередующиеся через пять - шесть метров - такова была длинна прыжка испуганного зверя...
      Олень на ходу услышал, что волки начали отставать и тоже, чуть сбавил ход, а местами даже переходил с галопа на широкую рысь. Преследователям только этого и надо было...
      Волк, обежав ольшаник справа, тяжело дыша и высунув розовый язык, выскочил на чистое место, выше по склону и в какой - то момент увидел мелькающее в предрассветных сумерках, далеко внизу, темно - коричневое, движущееся пятно.
      Хватнув открытой пастью снег, волк резко изменил направление и с удвоенной скоростью помчался вниз, под горку.
      Когда олень понял свою ошибку, было уже поздно - волк несся на него справа, сверху и потому убегать пришлось, тоже резко свернув, но налево. И тут же, оглянувшись в другую сторону, он увидел позади, бегущую, параллельно его следу, волчицу...
      Олень вновь перешёл на галоп и широким намётом помчался вперед, швыряя на прыжках снег из под копыт, стараясь прорваться через наледь, к противоположному склону, на котором глубокий снег облегчил бы ему спасение.
      Но волки действовали по, уже много не раз опробованному плану. Они хотели согнать оленя на наледь, где снегу почти не было и преимущество оленя в скорости сокращалось до минимума...
      И тут уж пришлось поработать старой волчице. Она часто - часто толкаясь задними лапами, "хакая" при каждом выдохе, неслась за оленем по диагонали, сократила расстояние до жертвы, и первой выскочила на наледь.
      Олень поджимаемый сверху другим волком, старался как можно быстрее преодолеть опасную, скользкую, ледяную преграду, но волчица, тоже пугала его и потому, преследуемый зверь, чуть заворачивая вправо, понёсся низом склона, вдоль наледи. Горячее дыхание туманным облачком вылетало из его ноздрей и оседало на шее, покрытой крепким ещё, густым волосом.
      ...Волчица, воспользовавшись отсутствием снега на наледи, скакала, летела на махах по левой стороне пади, постепенно сокращая расстояние до зверя. Второй волк к тому времени почти догнал оленя и клацая белыми длинными клыками, на длинных прыжках, старался схватить оленя за задние ноги. Преследуемый зверь, в ужасе выгибая шею, делал многометровые, частые прыжки, но в какой - то момент, не выдержав близкой погони, свернул на наледь. Это было началом его конца...
      ...Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз, не поленился, подложил в печку дров, и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно, подумал : "Вставать ещё кажется рано... И потом Гена спит, а значит и мне, тоже можно поспать". Федя лёг на своё место и сразу заснул.
      Проснулись окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон, на котором стояло зимовье.
      Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес, беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились в дырявом, эмалированном ведре с крышкой, под нарами. Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
      Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время "совещания", Федя не поленился, вымыл котелок из под каши, думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому нет смысла, внимательно слушать указания Гены, торопиться и суетиться.
      Гена тоже, поглядывая на высокое солнце в небе, думал, что сегодня наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться, с завтрашним днём - то есть подготовить почву на завтра...
      Вышли от зимовья уже в первом часу дня. С синего ясного неба светило золотое солнце и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что - нибудь разглядеть против солнца...
      Гена отойдя от зимовья с километр, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут, рассматривая открывшиеся горизонты.
      Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву, покрытую серо - черным густым кустарником. От неё, влево, полу дугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти под чистую вырубленная местным леспромхозом.
      На вырубах, то здесь, то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
      Было совсем не холодно и Гена расстегнув верхние пуговицы суконной куртки, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги и обдумывая куда пойти...
      Наконец решившись, он по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину прошёл мимо неё и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка...
      Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых под толстым слоем льда позванивала, обмелевшим течением, река.
      Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности, следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливаясь, чтобы поиграть.
      Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид, следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые пользуясь хорошей погодой играли и резвились не обращая внимание ни на что...
      "Может быть гон уже начался - подумал он. - Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале..."
      В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что рыси, прошли здесь часа полтора назад...
      Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже чем по колено, Гена развернулся и бросив след, уходящий в склон, вернулся на дорогу.
      Там, устроившись на поваленной лиственнице, он развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду, кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
      Закончив есть он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время, разглядывая крутой заснеженный склон поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке - к вечеру начинало подмораживать - тронулся дальше...
      Чуть не доходя до подъёма на седловинку, он заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и подойдя определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью... Разобравшись с давностью следов, охотник не торопясь тронулся дальше.
      К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
      Гена знал, что через час настанет темнота и потому не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
      "За ночь, зверь далеко не уйдёт - размышлял охотник. - Он скорее всего пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть... И Максима с собой возьму... Вдвоём намного сподручнее охотиться" - заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловинке. А от этой седловинки уже было рукой подать до "дома".
      Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте. Он издали заметил костёр на склоне, перед зимовейкой и внутренне порадовался тому, что его напарники были уже там и наверное варили ужин...
      Действительно, Федя, днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
      Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в ночи, совсем его не вдохновляло. Поэтому он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров "свалился" влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке...Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода, совсем не устал ...
      Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
      Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке...
      Перед едой, немножко выпили и разговорились. Федя вспомнил в очередной раз, как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный гон и стрелил там зверя...
      - Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки и отдуваясь, вытирал пот с раскрасневшегося лица.
      - Я стою... За моей спиной в соснячке местный умелец трубит в трубу. И вдруг на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал... Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок и кажется глаза закрыл. Открываю, а он, бык, уже лежит и не шевелится...
      Гена был опытный зверовый охотник, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому к Фединому рассказу с самого начала относился прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать.
      - А какие у быка были рога, Фёдор Инокентьевич? И сколько он весил, примерно?
      Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести отростковые рога и весил он килограммов под триста...
      - Ну, таких не бывает. - скептически заметил Гена и разлил ещё по одной. У Феди глаза заблестели. - Ты знаешь, я сам удивился - не уловив скепсиса продолжил он - но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером...
      - Так что у вас там загон был? - вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола, и простодушно ответил: - Семь. Седьмой был водитель "Урала"...
      После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило, и потому, попив чаю, сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение...
      Гена на мгновение очнувшись, слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место,тут же заснул вновь, теперь уже до утра...
      ... Шоколадно - коричневый олень - изюбрь нёсся по белому, пушистому снегу, высоко выпрыгивая и мелькая желтоватым "зеркалом" на заду, а вслед ему скакали серые волки, прижав уши и распушив хвосты... Тайга вокруг, стояла по прежнему суровая и молчаливая и казалось была совершенно равнодушна, к вечной как мир драме - жить или умереть. Хищники как всегда догоняли, а жертва стремилась убежать и спасти свою жизнь...
      Как только олень выскочил на наледь, разница в скорости сократилась и преимущество перешло к преследователям. Волки здесь, плотнее держались на ногах, в то время как олень, сильно толкаясь, твёрдыми копытами, проскальзывал задними ногами и потому гонка какое - то время шла на равных. Но тут наледь сворачивала чуть влево и волк , боясь что олень проскочит с наледи в заснеженный лес, где он будет иметь преимущество, напряг силы, сделал несколько длинных прыжков и наконец, на лету, вцепился мёртвой хваткой в правую заднюю ногу зверя, чуть повыше копыта и растопырив все четыре лапы стал тормозить, тащась всем телом по наледи, словно живой якорь.
      Олень, на мгновение потерял равновесие, поскользнулся передними копытами на запорошённом снегом льду, в этот момент, разогнавшаяся волчица с ходу прыгнула и используя инерцию, вскочила оленю на спину и вцепилась жертве в холку. В последнюю секунду олень выправился и оставшись на ногах пытался скакать дальше. Он ударил левым копытом волка, тот оторвался от ноги и кубарем отлетел в сторону, но тут же вскочил и злобно рыкая, постарался догнать потерявшего скорость зверя, с "седоком" на плечах....
      Олень даже сумел спрыгнуть с наледи в глубокий снег и от толчка волчица тоже свалилась вниз. Но тут вновь подоспел волк и в броске, весь вытянувшись, вцепился в бок оленя и дёрнув тяжёлой головой, вырвал большой кусок мяса из подбрюшья.
      Олень протаранил встречный заснеженный куст, но скорость бега потерял окончательно и тут уже оба волка с разбегу вскочили на оленя и на ходу рвали и кусали обезумевшего от боли и ужаса, слабеющего от ран зверя.
      На его неровных следах оставалась, широкой полосой, кровавая цепочка ало - красных брызг. По коричневой шерсти с загривка тоже потекли липкие красные потёки.
      Проскакав ещё метров пятьдесят со своими страшными "седоками", повисших на нём, он, уже не владея телом, столкнулся с молодым деревцем, шатаясь сделал ещё несколько шагов и рухнул в сугроб. Волк перехватившись, вонзил клыки в горло жертвы и перервал его одним мощным рывком. Алая, тёмная кровь жарким потоком хлынула на снег и олень, несколько раз дернувшись всем телом, умер...
      Хищники продолжали рвать его беззащитное тело и успокоились только тогда, когда разорвав живот, вытащили наружу дымящиеся паром внутренности и оттащив чуть в сторону, каждый свой кусок, принялись есть, по временам зло озираясь, облизывая окровавленные морды и порыкивая от не проходящего возбуждения...
      Для них это была очередная удачная охота из множества предыдущих. Но каждый раз они вот так напрягали последние силы в погоне, чтобы потом отъедаться на убитом звере, торжествуя очередную победу.
      Таковы безжалостные законы природы - одни убегают спасая свою жизнь, другие догоняют, спасая свою. Так мир устроен! Перефразируя русскую поговорку можно сказать: "Для чего в природе волки?! Да для того, чтобы олени не дремали"!
      ... Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг, и просчитав до десяти, поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу...
      В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен растущих вокруг домика. Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Он вставая, надеялся, после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье, он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки, новых поленьев, снизу положил бересту зажёг её и закрыл дверку. Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров, и при свете свечи, Гена поставил сверху на плиту, котелок со вчерашней кашей и второй - с чаем.
      Сын и Федя заворочались на нарах и Гена помешивая ложкой, греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно - насмешливо: - Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день...
      Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола охотники нехотя, без аппетита поели...
      Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя, приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится...
      В зимовье посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи светло и где - то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце...
      Разошлись в разные стороны. Федя неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка...
      Спустившись вниз, они идя след в след, свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушёпотом пошли вперёд...
      - Мы, сегодня - говорил Гена - пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где - то недалеко. А уже выйдя на след начнём тропить и действовать по обстоятельствам...
      Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны. Года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому надеялся на повторную удачу...
      ... Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато и он приотстал от отца. Когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток, они на галопе побежали вниз и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться...
      Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево - шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять...
      Но вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё - таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег...
      Оленухи выбежали на него почти метров на тридцать и он перед стрельбой, хорошо разглядел и крупы зверей, и головы и даже тревожное выражение их глаз...
      Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь тёмно - серые заросли. Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и прицелившись выстрелил. Вторая оленуха, скакнув вперед после выстрела, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и зашатавшись упала в ольховый куст. Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому она остановилась в кустах. а не помчалась убегать дальше...
      Оленьего мяса, той зимой, семьям, хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за добычливость...
      ...Пройдя по наледи ещё с полкилометра, рядом с малой маряной, на склоне, справа, охотники увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись посовещались...
      Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
      Максим свернув чуть налево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками, глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь, ушёл чуть вперёд, а Гена тронулся прямо по оленьему следу, слегка приотстав. Идти было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотник передвигался быстро и потому, изредка останавливался, чтобы оглядеться и отдышаться.
      Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена остановился в очередной раз, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди и ему вдруг показалось, что он увидел лосиную голову торчащую над чащёбником и глядевшую в его сторону.
      Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытаясь определить, действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах... Но ведь шёл то он по оленьему следу...
      Наконец он сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся - голова была неподвижна и по прежнему неясно было, есть там в кустах лось или нет. После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой - то момент увидел и понял, что это лось. Зверь стоял неподвижно и смотрел на его переходы, не шевелясь и не отрывая от человека глаз...
      Как только Гена понял, что это сохатый, он не раздумывая, боясь, что зверь вдруг, сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив чуть пониже головы, нажал на спуск. Грянул выстрел...
      Лось, развернулся в прыжке, мелькнув чёрной лохматой шерстью и исчез в кустарнике, протрещав валежником...
      Всё стихло и Гена оглядевшись, увидел сквозь деревья, впереди, слева на склоне остановившегося Максима, ожидающего от отца разъяснений. Гена помаячил ему, показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где стоял и смотрел за охотниками, молодой лось...
      Выстрел был сделан так быстро, что он не совсем верил, что попал, но шёл медленно, озираясь, держа карабин на изготовку и пристально вглядываясь в тёмные места, в чаще.
      Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося. Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу, Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд...
      Когда он оторвал голову от следов и поднял глаза, то увидел сквозь кусты, шагах в тридцати от него, чёрного - лохматого, красивого лося лежащего на снегу в неловкой позе. На его голове, Гена рассмотрел небольшие, трёх отростковые рожки...
      - Ага, - чуть не закричал он - я его добыл! - но сдержался и помахал рукой сыну призывая его к себе...
      Позже, они вместе, не торопясь осмотрели лежащего лося и его последние следы...
      Лось, после утренней кормёжки медленно шёл по гриве, часто останавливаясь и прислушиваясь; потом свернул в сторону вершины маленького распадка, по которому в это время поднимались охотники, тропя изюбря. Услышав шум их шагов, лось остановился в чаще и прежде чем убежать, решил рассмотреть всё получше. Он долго стоял и ждал, видя неясное мелькание фигур охотников, впереди и внизу...
      В это время. Гена, случайно бросил взгляд в сторону зверя, а тот, в этот момент, чуть повернул в голову в сторону Максима и это движение выдало его и заставило насторожиться охотника...
      Когда Гена передвигался из стороны в сторону, лось видимо ждал малейшего его движения вперёд, в свою сторону, чтобы развернуться и убежать. Но охотник интуитивно угадал намерения зверя, очень быстро выстрелил и попал лосю в грудь. И это был смертельный выстрел...
      Возбуждённый Гена рассказывал сыну как это было.
      - Я его увидел, но глазам своим не поверил. Поэтому я и присматривался получше. Но в тот момент, когда голова зверя, вновь чуть двинулась, я навскидку выстрелил, и был почти уверен, что промазал...
      Гена сделал паузу посмотрел вниз на то место, с которого он увидел голову лося и продолжил:
      - Возобновить стрельбу по бегущему я не успел, потому, что он мгновенно скрылся в чаще и слышен был только удаляющийся треск, почему - то быстро прекратившийся. Я не мог стрелять, потому что совсем его не видел, а наобум палить не захотел...Есть охотничье правило - не стрелять на звук...
      Максим приобнял отца поздравил его с удачным выстрелом и они стали разделывать лося.
      Зверь был упитанный, сильный и красивый. Рожки с тремя отростками показывали, что ему было три - четыре года. Чёрная длинная, блестящая шерсть, большая горбоносая голова, длинные серо - белые ноги с чёрными крупными копытами- показывали, опытным охотникам, что зверь был хорошо развит и несмотря на середину зимы, в полной силе и откормленности...
      Сбросив на снег рюкзаки, отец с сыном не спеша - время было всего около часу дня - развели костёр, подточили ножички и принялись за разделку туши.
      Максим в институте, хотел стать хирургом и потому хорошо знал анатомию и всегда интересовался анатомическими подробностями у добытых зверей и разделывал туши мастерски...
      Подрезая трудные места ножичком и помогая себе отдирать щкуру от мяса сжатым кулаком, они делали это с двух сторон и потом вскрыв брюшину, выпотрошив лося, вывалили наружу пахучий кожаный мешок - желудок и стали разбираться куда же попала пуля.
      Выяснилось, что пуля вошла в левую сторону груди, по касательной задела лопатку и проникла вдоль рёбер в область сердца, где пробила и оторвала большой кровеносный сосуд. Кровь слилась в брюшина и какая - то её часть вылилась через ноздри, на снег. Зверь был упитанный и на внутренностях, кое - где виднелись "серги" нутряного жира.
      Весил лось килограммов двести шестьдесят - двести восемьдесят и потому вынести его к машине уже в "разобранном" виде было совсем непросто...
      Закончив разделывать и исследовать убитого лося уже близко к сумеркам, проголодавшись, отдыхая, отец и сын, вскипятили чаёк и съели взятый с собой перекус.
      К машине отправились в шестом часу и подойдя к поляне, где отстаивалась машина, издалека увидели костёр, который развел Федя. Он уже давно ожидал Гену с Максимом и гадал что с ними произошло в тайге...
      Встречая их, он отошёл от костра и спросил: - Ну как? Добыли кого - нибудь?
      Максим прошёл мимо, к машине и ответил что - то нечленораздельное. Посомневавшись какое - то время, Федя решился спросить Гену...- Я выстрел слышал днём... Вы что, кого - то добыли?...
      Гена махнул рукой и равнодушно ответил - Да, стрелили бычишку. Так что, будем выносить...
      Федя вздохнул, вспомнив напряжение и усталость, когда несёшь в рюкзаке , на плечах килограмм сорок мяса, да ещё по не хоженной, заснеженной тайге, но промолчал...
      Посидели у костра, попили чаю, поели немного каши, которую Федя сварил несколько часов назад, сразу после полудня. Он рано пришёл к машине, потому, что устал и потому что не пошёл далеко - боялся заблудиться. А ходить по тайге, в одиночку, да ещё ночью он очень не любил, и если честно признаться - боялся...
      Гена между тем, коротко, как и подобает опытному охотнику, рассказал, как он стрелил зверя. Федя обрадовался, приставал с вопросами, на что Гена отвечал односложно, только да и нет... Ему казалось, что охотнику следует быть немногословным, но знающим и деятельно - удачливым. Федя же, как всякий любитель, готов был с энтузиазмом обсуждать каждую деталь удачной охоты. Его привлекала эмоциональная сторона охоты и немного отталкивала охота как профессия, как тяжёлая и часто, грязная работа...
      Допивая чай, Гена решил, что будут выезжать из тайги немедленно, и что за мясом приедут завтра, взяв с собой ещё кого - нибудь...
      Федя обрадованно поддакнул, а Максим как всегда промолчал...
      Прогрев паяльной лампой мотор, Гена спустя какое - то время завёл машину, подождал немного, потом все уселись в микроавтобус и не торопясь поехали уже в полной темноте, под холодным звёздным небом, по своему следу, назад на тракт, а потом и дальше, в город, не заезжая в деревню.
      Гена, как обычно вёл машину, управляясь с баранкой почти автоматически, а рядом сидел молчаливый Максим. Он вспомнил весь сегодняшний день и подумал, что в тайге, ему нравиться бывать всё больше, а когда это удовольствие сопровождается ещё и удачной, добычливой охотой, то интерес увеличивается многократно.
      За эти дни, он отвлёкся от работы в госпитале и ему уже вновь захотелось поскорее вернуться домой, увидеть уютную, приветливую жену и детей, которые с малых лет знали, что если "папа с дедой едут в лес", то обязательно привезут мяса из которого мамка наделает вкусных, сытных котлет и бифштексов. И старший и младший мальчики с восхищением смотрели на отца и деда, и очень хотели, когда вырастут, стать такими же охотниками, как старшие....
      Машина, вскоре, переваливаясь, на ухабах и рыча разогретым мотором, "выплыла" на трассу, и тут, резво побежала в сторону городу, освещая ярко горящими фарами, белый снег, лес на обочинах, утоптанную колёсами грузовиков и лесовозов, широкую шоссейную дорогу...
      Федя развалившись на мягком сиденье молчал и вглядывался в освещённое впереди машины пространство. Он тоже был доволен поездкой и думал, что завтра на "вынос" мяса надо обязательно взять сына, которому было уже двадцать пять лет и который тоже работал следователем в городском отделе милиции...
      " Надо будет его тоже приучать к охоте и к поездкам в тайгу - размышлял Федя. - Такой отдых, такая перемена обстановки - просто необходима, для милиционера - следователя. От уголовников, от их свирепых разборок невольно душевно устаёшь. А в лесу можно восстановиться очень быстро..."
      Он невольно вспомнил нелепые, но приятные детективные сериалы, а потом тихо улыбнулся, представляя, как будет сегодня рассказывать жене о прогулках по лесу, и хвастать что принесёт домой несколько десятков килограмм свежего мясца...
      ...Пара крупных рысей, отлежавшись днём в густом ельнике, вышла в сумерках на чистый, заросший крупным сосняком склон и направилась в сторону, вершины таёжного ручья, где разрослись молодые осинники, в которых зимовали зайцы - главная зимняя добыча рысей.
      Обойдя по дуге осинники, рыси разделились и одна залегла на утоптанной и посыпанной заячьим помётом тропе, а другая вошла в осинник и немного пройдя по тропе, вспугнула зайца, который мелькая в полутьме наступившей ночи беленьким хвостиком изо всех сил помчался от опасности и попал прямо в лапы затаившейся второй рыси. Используя такую тактику за ночь, рыси поймали трёх зайцев, которых им вполне хватило для утоления голода. Рыси вообще едят немного и часто съев лакомые куски тушки, остальное бросают или закапывают в снег...
      Под утро, проходя поверху гривки, среди сосен, самец - рысь, натолкнулся на след незнакомой рыси - соперника...
      Обнюхав метку, сделанную незнакомцем на обгорелом пне,он вдруг, покинув свою подругу, мягкими, но сильными и длинными прыжками помчался вслед нарушителю границ его кормового участка.
      Вскоре на окраине сосняка, уже на открытой маряне, "хозяин участка" заметил мелькающую в подлеске незнакомую, молодую рысь.
      Самец пронзительно, дико и страшно закричал и по прямой бросился на незнакомца. Отступать было уже поздно, и рыси схватились в открытом бою. Сцепившись неразделимым клубком, яростно урча и пронзительно рявкая, они катались по снегу подминая кустики багульника, торчащего из снега...
      Шерсть вокруг полетела клочьями и когда клубок распался, то хозяин здешней тайги, утробно урча отошёл чуть в сторону, взъерошенный и нервно подёргивающий коротким хвостом, а молодой рысь стал шипеть и припав к земле, напряжённо следил за уходящим победителем.
      Из ран, у него на боку в начале закапала а потом и обильно потекла кровь... Хозяин, отойдя к ближайшему высокому толстому пню, упавшей от ветровала сосны, сделал метку и злобно рыча и оглядываясь, плавно переступая круглыми, мягкими лапами, возвратился к подруге...
      Молодая рысь, постанывая и шатаясь, прошла некоторое расстояние, дойдя до полу занесённого багульника, вошла в чащу, легла и стала зализывать раны...
      ...Волки, после обильного пиршества, с переполненными животами, отошли от разодранной туши оленя совсем недалеко, и залегли в снег. Волк - самец устроился на развороченном прошлым летом муравейнике с таким расчётом, чтобы была видна туша убитого ими зверя, а волчица легла неподалеку и тотчас задремала, изредка дёргалась всем телом и повизгивала во сне, видя воображаемую погоню за новым зверем.
      Волк спал молча и очень чутко. Стоило треснуть от мороза, коре дерева в узком распадке справа, зажатом между, крутыми каменистыми берегами слоистого чёрного плитняка, он мгновенно просыпался, взглядывал в сторону туши и убедившись, что всё спокойно, вновь опускал угловатую большую голову с торчащими подвижными ушками, на вытянутые лапы, до следующего подозрительного звука...
      Утром, волки проснулись полные сил, и поднявшись, долго потягивались и широко раскрывая острозубые пасти зевали. Потом волчица подошла к волку и лизнула его в чёрный, влажно - блестящий нос. Волк недоверчиво отвернул морду, чихнул и потёр нос правой лапой...
      Они стояли рядом и видна была разница в размерах. Волк был сантиметров на десять выше волчицы и имел поджарый живот и длинные саблеобразные задние лапы которые стояли на снегу, более тесно чем прямые передние. Глаза у волка были коричнево - серого цвета и в лучах встающего солнца отливали янтарным блеском. Он был привычно спокоен и уверен в себе.
      Волчица, более приземистая и коренастая, имела низкую грудину, отвисший живот, и несимметричные уши, которые она подходя к волку, прижимала чуть назад. Волчица виляла толстым коротким хвостом, давая понять, что она в полной покорности и в полной власти волка - вожака.
      Не обращая на неё внимания, волк всем своим видом показывал, что нежности, в данном случае и в данное время совершенно неуместны.
      Он подошёл к дереву, поднял правую лапу, пометил низ дерева струйками мочи, потом дёргая лапами, расшвырял пушистый снег почти до земли и после этого, уходя с лёжек, перешёл с места на легкую рысь, направляясь на север, в обход кормового участка стаи...
      Через некоторое время, волки, выйдя на покосы, двигаясь один за другим, подошли к дороге и учуяв свежий запах колёсной резины и остановившись в нескольких шагах от колеи, долго осматривались и нюхали воздух...
      Совсем недавно по дороге проехала машина, оставив за собой глубокую снежную колею неприятно пахнущую мокрой резиной и железом...
      Потом, волки широкими прыжками перескочили опасное место и по прямой ушли в распадок, из которого навстречу внезапно задул холодный ветер, предвещавший перемену погоды и новые морозы...
      
      15. 01. 2007 года. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Встреча с медведем
      
      
      Все двадцать дней мая, за малым исключением, идет снег - или с утра, или вечером, чаще ночью, реже - весь день. Дня два уже шел дождь. Времена года, казалось, меняются за считанные часы. Сегодня с утра на улице лежал пушистый снег слоем в пять сантиметров, а сейчас, глядя в окно, вижу ясный, холодный закат, темная суровая вершина на западе затемняет распадок, а на юго-востоке рдеют под заходящим солнцем снежные вершины хребта, которые я иногда путаю с высокими летними облаками. Они, по временам, заполняют горизонт, поражая зрение чистотой розового цвета.
      Восемнадцатого мая проснулся в шесть часов утра, полежал в теплом спальнике, раздумывая в полудреме: вставать-не вставать? Хочу привыкнуть к утреннему настрою; вдруг вспомнил о том, что утром собирался уйти на рыбалку. Но наверное все знают, как разительно отличаются вечерние настроения от утреннего. Поэтому, мысленно вяло уговариваю себя не спешить с лесом, - лес не уйдет, а поспать утром - так приятно.
      И все-таки ставшее привычным состояние: раз собирался, надо делать, не давало покоя. Еще пять минут размышлений, и вот вылезаю медленно из спального мешка, тело противится перемене температурного режима; вдеваю ноги в туфли, зябко поеживаясь, выпрямляюсь, гляжу в окошко: что-то серовато. Неуверенными движениями стягиваю свитер с крючка над изголовьем, надеваю на себя колючий и неуютный, заворачиваю спальный мешок, извлекаю из-под него теплое трико, покачиваясь, то и дело теряя равновесие, чертыхаясь, натягиваю на себя вначале трико, потом штаны, жесткие и хрустящие, делаю два шага до вешалки, надеваю фуфайку и выхожу на улицу.
      Погода сумрачная, но тепло: самая ходовая погода для меня. Пестря, потягиваясь, выходит из-за угла дома, виляет хвостом, - для него, наверное тоже.
      Сделав "дело", вхожу в дом, умываюсь, холодной водичкой, смывая остатки сна и нерешительности. Печку не растапливаю, наливаю холодного чаю, достаю масло, хлеб, колбасу и ем: аппетита нет, автоматически жую бутерброды и думаю, все ли взял? Рюкзак собран еще вчера вечером, заполнен обычным лесным снаряжением: котелок, кружка, ложка, нож, продукты: соль, лук, сахар, чай, рис, банка тушенки, кусок колбасы, булка хлеба. Моё снаряжение: ружье, бинокль, несколько рыбацких настроев, набор мушек, леску в карман сунул; туда же шесть патронов: четыре пули, одна картечь и дробь Љ2.
      ...Кажется все в порядке, глянул на часы - половина седьмого: можно идти. Снимаю фуфайку и заталкиваю ее в тощий рюкзак, а на себя надеваю длинный просторный пиджак - на ходу, да еще в гору после ста метров согреваешься, а в конце первого километра становится жарко...
      Тихонько, стараясь не стучать кирзовыми сапогами и не потревожить напарника, прохожу в комнату, беру со столика часы, надеваю на руку, завожу будильник на восемь утра и ставлю напарнику в головах, надеваю на плечи рюкзак, поправляю лямки, окидываю последний раз взглядом комнату и толкаю дверь.
      Пестря уже различает походное снаряжение и, увидев рюкзак, весело суетится вокруг, забегая вперед, "улыбаясь" глядит в лицо, понимающее и довольно взлаивает, потом, перестраиваясь на походный лад, убегает вперед - убедился, что мы и вправду идем в лес. Взбираюсь на первый подъем, регулирую дыхание, посматриваю вокруг и на небо, начинаю, размышляя сам с собой, определять погоду на день и конечном итоге успокаиваю себя тем, что весной, если дождь и бывает, то редкий и недолгий, обойдусь, как-нибудь без брезентового навеса, который летом я беру с собой обязательно.
      Пройдя по дороге около километра, сворачиваю направо и лезу в гору по северному склону. Кое-где еще пластами лежит снег. Сыро. Мох мягко проминается под ногой, кедровый стланик поднялся - зимой, придавленный снегом, он лежит, прижавшись к земле и мешает ходьбе. Выхожу на узкую просеку - тропу, которая змеится по верхнему краю гор, окружающих долину реки Муякан. По тропе идти легко и приятно, места кругом хоженые, обжитые, но для Пестри лес есть лес, - он то и дело исчезает не надолго то влево, то вправо. Появляясь передо мной, на меня не глядит: очень занят, - кругом запахи, и эти нахальные бурундуки-разбойники свистят и сердятся.
      ...Проходит час, другой, лес вокруг незаметно меняется, делается суровее. Тропа, то теряется, разветвляясь несколькими тропками, то находится снова. Но я не беспокоюсь и спокойно нахожу её продолжение. Внутренне, я уже перестроился на одиночество и трудности пути меня не пугают.
      Мысли в голове разные и больше без системы: воспоминания: прогноз погоды, перемешиваются с выводами о том, куда пошел этот след сохатого, кому он принадлежит: быку или телке, молодому или старому, давно ли прошел, торопился или шел не спеша, возьмет след Пестря, если встретит сохатого или нет?
      Много и часто встречаем медвежьи покопки, - когда-то здесь медведей бывало в эту пору много, а сейчас кругом урчат моторы, грохочет железо, человек разжигает костры, оставляя после себя пустые консервные банки, бутылки из-под водки, - это все создает фон, на котором трудно представить жизнь диких животных, тем более медведя. В городах это привычно и закономерно, но немножко необычно воспринимается это здесь, в местах, которые были вековой глушью еще пять лет назад.
      Тропинка, петляя то прижимается к берегу речки, то уходит от нее. И горы тоже, то сдвигают склоны, то отступают на километр или два, обещая ключ или приток - ручей. Муякан глухо шумит, желтой весенней, наполовину из талого снега водой, взбивая на перекатах белые шапки пены.
      Тропинка, вскоре, вышла к зимовейке, стоящей на берегу речки. Здесь особенно бросилась в глаза неряшливость, суетливость человека: на сто метров в радиусе, то тут, то там торчали пни, окруженные шлейфом щепок; вокруг зимовья, набросано много бутылок, тряпок, поленьев, консервных банок, пожелтевших бумаг. Тут и там следы кострищ; мусор лежит толстым слоем. На дверях зимовья с зимы приколота записка: "Товарищ, входя в зимовье, оставайся человеком". Я, не снимая рюкзака, на минуту вошел в него. Нары по бокам, ржавая печка, стол у окна, обращенного на юг; на столе - банки и котелок, по полкам разложен засохший хлеб, сбоку от стола, на гвозде висит мешок с чесноком. Подумалось, если бы не беспорядок вокруг зимовья, все это воспринималось бы хорошо и уважительно.
      Желания задерживаться здесь не возникало, и я пошел дальше, решив про себя, что остановлюсь попить чаю часов около двенадцати. Чем выше по течению Муякана, тем ближе горы подступают к реке, тем плотнее к воде подходит тропинка, пробираясь через завалы и приречные осыпи, тем труднее идти. К тому же, с пасмурного неба посыпался не переставая мелкий, редкий вначале, дождь, который становился все чаще и крупнее.
      ...Иду час, два, три. Рюкзак за спиной все тяжелее, пиджак на плечах и груди намок, а дождь все прибавляет. Приходится делать остановку и пережидать дождь, благо и место отменное попалось. Кедр, толщиной в обхват, стоит на берегу; под низко растущими ветвями сухо и мягко; прошлогодняя хвоя на ладонь покрывает землю вблизи ствола.
      Со вздохом облегчения сбрасываю рюкзак, передергиваю натруженными плечами, быстро развожу костер, от которого приятно пахнет кедровой смолой. Зачерпываю котелком воду из Муякана, бегущего буквально в двух шагах, и вешаю на берёзовый таган над костром, а сам удобно устраиваюсь в ямке между корнями дерева. Пиджак висит на ветке тут же под рукой, сохнет, а из рюкзака достал и одел на себя, легкую и теплую сухую телогрейку.
      Уткнувшись носом в меховой воротник, полулежа, опершись на согнутую в локте руку, сосредоточенно смотрю на огонь. Пламя перебегает с хворостинки на хворостинку; причудливо изгибаясь, поднимаются вверх язычки пламени, охватывая закопченные стенки помятого котелка. Задремываю... Неясные, плавно текущие мысли напоминают состояние человека замерзающего... Через время, открываю глаза, завариваю чай и, разложив перед собой колбасу, свежий белый хлеб, сахар, принимаюсь есть. Хлеб, нарезав ломтями, ставлю поближе к огню; когда он подрумянится и покроется хрустящей корочкой, беру его; с аппетитом жую тугую копченую колбасу, нарезанную тонкими пластиками, закусываю хлебом и запиваю горячим, ароматным чаем.
      Закончив чаепитие, все складываю назад в полиэтиленовые мешки, складываю их в рюкзак, который удобнее устраиваю под головой и, свернувшись клубочком, засыпаю под тихий шелест дождика по кедровой хвое.
      ...Летний дождь - с утра - до обеда...
      И точно, - часам к трём, дождик кончился, но по небу по-прежнему бегут облака с размытыми краями, а солнце так и не появилось. Капельки дождя повисли на ветках стланика и от неосторожного движения, порция холодного душа выливалась за шиворот, в карманы и на плечи... Однако идти уже можно.
      Чем дальше я шел, тем больше встречал звериных следов. Дважды встретились вчерашние покопки медведя. На наледи, рядом с медвежьими следами заметил крупные волчьи, то тут; то там попадался зимний помет сохатого и оленя благородного, и северного. Лес становился всё глуше и темнее, да и погода была пасмурной - свету в лесу было немного... Часов около пяти вечера, хоженая тропа свернула направо, в гору.
      Пестря бежал все время впереди, редко показываясь ввиду, имел облик деловой и озабоченный...
      Почти поднявшись на перевал, мы вспугнули белку, которая, сердито цокая, влезла на тонкую лиственницу и, нервно подрагивая хвостиком, вертела головой и сердилась на собаку, которая по всем правилам охотничьей науки звонка, азартно лаяла на зверька.
      Пестря в этот раз вел себя образцово, - он не бросался на дерево, не кусал веток, а сидя метрах в десяти от дерева, лаял, не спуская глаз с белки; и ведь его этому никто не учил, да и белку-то наверное видел так отчетливо в первый раз за свою собачью жизнь. Я обрадовался: определенно хорошие задатки в Пестре есть. Надобно будет их развивать, и может получится хорошая, промысловая собака.
      Стоя под деревом минуту-другую раздумывал: стрелять белку или нет и все-таки решил, что не стоит ее убивать, во-первых, не сезон, во-вторых - дроби - один патрон, а Пестря мне это небрежение добычей простит.
      Пошел дальше, а мой кобель долго не успокаивался, раза четыре возвращался к белке: полает, полает, услышав мой свист, побежит ко мне, но на полдороге остановится, долго смотрит в сторону оставленного зверька и, подумав возвращается. Полает полает, но видя, что я ухожу и зову его, снова побежит в мою сторону, потом остановится и опять вернется к дереву, на котором сидела сердитая белка.
      ...Тропа поднялась к перевалу, где брал начало ключ, и зимой стояла большая наледь, которая не растаяла по сию пору. Идти по наледи легко, но опасно: можно провалиться. Здесь снова встретил в странном соседстве следы медведя четырёх-пяти лет, средних размеров и крупные волчьи следы.
      Вспомнилось, что где-то читал о том, как по весне стая волков, пользуясь медвежьей бескормицей, нападала на слабых, некрупных медведей, которые и делались их добычей.
      Тропа уходила куда-то вперед и правее, а я хотел идти все время вдоль реки, и поэтому, перейдя наледь, свернул налево и побрел, утопая по колено в жидкую кашицу: смесь снега с водой. Недалеко от тропы случайно натолкнулся на естественные солонцы: вокруг было много следов сохатых, оленей, косуль, приходивших полизать соленую землю еще по снегу. Внимательно осмотревшись, и с удовлетворением отметил, что скрадка или сидьбы, как ее называли охотники, поблизости не было, да и место было непригодное для устройства засады: летом кругом солонца, наверное, только камни торчат, да водичка тихонько журчит по осыпи. Хорошенько запомнив место, я пошел дальше, то и дело останавливаясь передохнуть, вытирая пот со лба и ругая себя за опрометчивость, - можно было не лезть в эти снега, а остановиться на ночлег на южном склоне, рядом с тропой.
      Возвращаться к тропе было поздно, и я побрел вперед, гадая, что там, под горой, - снег или сухо. Прошло еще полчаса, склон, разворачиваясь плоскостью на юг, постепенно освобождался от снега, стал круче, и открылся красивый вид на противолежащий горный массив, где километрах в в трёх-четырёх от меня по прямой, взметнулся ввысь скальный уступ метров на триста-четыреста высотой - зрелище грандиозное.
      Однако долго любоваться панорамами не было времени - было уже около семи часов вечера, и наступала пора устраиваться на ночлег.
      Выйдя к Муякану, который здесь, с грохотом и шумом круто спускался с гористого плато вниз, пенистым, неистовствующим потоком, я стал двигаться уже вниз по течению, в поисках удобного для ночлега места. В этих местах, мох по колено покрывал каменную осыпь, и тонкие лиственничные стволы, конечно, не могли служить укрытием от ветра и холода.
      Пройдя вниз по течению метров пятьсот, пришел к развилке, где сливались два одинаковых по ширине потока, и речка, сделавшись вдвое многоводнее, утрачивала стремительность и яростный напор; еще чуть ниже, примерно с километр от развилки, я и решил ночевать.
      ...Вновь, найдя толстый, пушистый кедр, стоящий у реки, сбросил рюкзак и, немедля, приступил к заготовке дров. Топора у меня с собой не было, да он и не нужен, - кругом много поваленных толстых и тонких деревьев, над головой сухие кедровые ветки на растопку.
      Сбор дров занял минут двадцать, и осталось время порыбачить, - простенькие снасти были в рюкзаке, в полиэтиленовом мешочке. Но надо сказать, что я не рыбак и взялся за это только потому, что это оправдывало мой поход, и служило официальной его причиной...
      Около часа тщетно пробовал, то здесь, то там выловить что-либо похожее на рыбу, уж не до хариюсов или ленков...
      Наверное у меня не было никакого умения, или рыбы здесь не было, но за этот час ни разу не клюнуло, и я, смотав снасти, пошел к биваку, варить ужин.
      На ужин сварил рисовую кашу с тушенкой, но то ли сильно устал, то ли пересилил голод в походе, но ел без аппетита: кое-как, покопался ложкой в котелке и больше половины каши отдал Пестре, который был этому рад и, наевшись, завалился под куст, в нескольких метрах от костра, спрятал нос в пушистый хвост, а, точнее, прикрыл его хвостом и крепко уснул - набегался за день.
      Я же вскипятил чай, помыв в речке котелок, и долго неторопливо пил, размышляя, что делать завтра, вспоминая сегодняшний путь; в это время, медленные сумерки уступали место темноте ночи. Рядом, заглушая все, шумела река. В небе, в разрывах туч проглянули тусклые звезды. На противоположном склоне, еще почти сплошь покрытом снегом, откуда - то сверху, спустился туман; ветерок крутил дым костра, предвещая неустойчивую погоду назавтра...
      Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья в глухой тайге, зная, что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься, - беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах, даже если у тебя под рукой ружье, пуля, выпущенная из которого, кажется, может повалить слона. Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями, воображаемые опасности.
      Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу заряжать ружье картечью и пулей, а костер у меня всю ночь горит, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее. Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через 20-30 минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих 6 ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
      Ближе к утру уснуть по-настоящему, надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать. Время подошло к трём часам утра, и посомневавшись, что лучше сон или утренний, темноватый лес, полный живности, которая на рассвете идет кормиться, я выбрал последнее, спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай кипеть, а сам, снова спустившись к реке, умылся, и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
      Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане, наступающего утра. Светало. Небо было, как и вчера, обложено тучами, но дождя не было, и лишь капельки оседающего на землю тумана, падали на лицо.
      Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя, нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер и отправился.
      Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость, оседая с неба, приглушала звуки. В такую погоду, говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра. Пестря, проспавший всю ночь, хорошо отдохнул и, привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго, распутывая следы.
      Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
      ...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником, покрытый толстым слоем светло-зеленого мха. Пестря отстал где-то, шел я не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти светло-серого цвета. Совсем было прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалека, и потому, остановившись, стал осматриваться. Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу, и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога, похоже, это был теленок северного оленя. Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
      Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь, и не успел на него ответить, оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланика какое-то шевеление. Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов!
      Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
      А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится, и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах. Медведь двигался, не останавливаясь, и хотя, наверное, заметил меня раньше, чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот-вот подошел.
      Только тут, я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
      Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланика, а я, в это время, тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, в мою сторону...
      Потом мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие, загребает передними лапами воздух и, цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей и, как бы, стесняясь смотреть прямо на меня.
      Казалось, зверь даже немножко чувствовал себя виноватым от того, что все так неловко получается. "Вроде бы вот я шел, шел и, наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя, пойми".
      В голове мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
      И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая, как известно, больше головы. Но в тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся вот в таком решении.
      До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза, и может поэтому я нажал на спусковой крючок.
      Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня растянулась в многозначную долгую картину...
      Мишка, какой-то миг после выстрела, еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть, устрашая меня и подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он перекинулся через спину, разворачиваясь и бросился наутек...
      Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев понял я, как он торопился, убегая.
      Надо заметить, что, наверное, момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня время вдруг замедлилось в своем течении, и я все происшедшее видел картинами, отделенными одна от другой, значительными временными промежутками.
      Тут из-за моей спины выскочил на рысях Пестря и, слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку, секунд через пять раздался его лай, который однако вскоре замолк. Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
      В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
      Отойдя чуть в сторону, снял рюкзак, оглядываясь и сжимая в руке ружье, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями, достал из кармана рюкзака нож и, затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать, надеясь в случае надобности быстро его выхватить.
      Вернулся Пестря и, не обращая внимания на мои команды: "Ищи! Ищи!", стал грызть кости - остатки оленя.
      Подозреваю, что он так и не разнюхал, что к чему и, не разобравшись, решил для себя, что хозяин, как обычно, поторопился и, стрелял безобидную трусливую животину, для него вовсе не интересную.
      Я, чуть придя в себя, стал гадать, попал или не попал в нападавшего зверя, но, вспомнив хрип и припомнив вдруг, что в левом стволе у меня, еще с ночлега, остался патрон с картечью, подумал, что, скорее всего, попал и, наверное, одной картечиной пробил дыхательное горло. Поэтому медведь, оставшись без голоса, перепугался этого обстоятельства, больше выстрела и, может быть, больше боли...
      Случилось все выше описанное в половине шестого утра.
      Небо по-прежнему, хмурилось, серый утренний свет подчеркивал темновато-зеленые тона, вперемежку с серым цветом окружающей тайги, и с трудом верилось во всё происшедшее здесь, ещё каких-нибудь пять минут назад, столкновение. Действующими лицами на этой затемненной сцене были голодный, недавно вставший из берлоги, медведь средних размеров и я, который, до этого и медведей-то в лесу ни разу не видел.
      Хмыкая и чертыхаясь, гадая попал - не попал, я стоял еще некоторое время в нерешительности и, наконец, тронувшись, пошел в сторону, куда убежал медведь, тщательно осматривая подозрительные кусты и выворотни, крепко сжимая ружье, заряженное двумя пулями - одной круглой, другой - системы Полева.
      Шел я по тропинке и видел, на пятнах нерастаявшего снега под ногами, свежие следы медведя, которые были величиной чуть больше моего сапога, и оставил их этот хищник, здесь, еще рано утром до встречи со мной. Река, тут заворачивала влево, тропинка тоже, и здесь я увидел следы убегающего медведя, который прыжками метра по 3-4 скакал напрямик и, вылетев на тропинку, грянул по ней, благо и места почище, и бурелома меньше...
      Пестра, чуть напрягаясь, бежал впереди, метрах в пятидесяти, и явно не горел, судя по всему, желанием вылавливать раненого медведя; где-то в закоулках его родовой памяти под черепной коробкой, наверное, хранилось осознание опасности, связанное с медвежьим запахом, но соображал он туго, и труда не взял до конца во всем разобраться.
      А я шел и размышлял, что или рассказы про свирепых медведей, которые после неудачных выстрелов кидались на охотников и оставляли их, задавив и спрятав, заваливая валежником, были неправдой, или мне попался добродушный мишка...
      Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где залег медведь в засаде.
      Но страхи мои были напрасны, медведь, перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом свернул куда-то налево и в гору...
      Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, показался серебряный диск солнца. Все происшедшее отодвигалось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения.
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Караси
      
      
      
      Я приехал на сейсмостанцию после короткого отпуска в начале июня и застал там много гостей из нашего института. Приехали на машине и прилетели на самолёте, сотрудники и сотрудницы, на летний изыскательский полевой сезон. Сразу сделалось многолюдно и тесно. Вокруг дома стояли палатки, в самом доме сейсмостанции поселились две пожилые сотрудницы сейсмологической экспедиции, которые к тому же, на летней кухне готовили ужин для всей команды приехавших, и для меня заодно...
      В тот день были жареные караси в сметане, которых, за день до того, наловили сетями на Белых Озёрах, километрах в сорока от посёлка. Караси были очень крупными, а один и вовсе килограмма на три - четыре.
      Я охал и ахал поражаясь его размерами, а Толя Копейкин, мой напарник по работе на станции объяснил, что на этих озёрах никто и никогда не ловил рыбу сетями и только строители новой железнодорожной магистрали, стали туда ездить на рыбалку. Поэтому такие крупные экземпляры там и сохранились.
      На следующий день, я пошел в поселок за продуктами и встретил по дороге Жору, своего знакомого, бывшего торгового моряка, а сейчас оператора какой - то автоматической электростанции, на участке тоннельного отряда, называемого "третьим стволом".
      Тоннель копали сразу в нескольких точках, чтобы ускорить пробивку штольни, и на перевале были сделаны три "норки", в которых тоже копошились тоннельщики. Эти норки и назывались стволами.
      Услышав от меня о жареных карасях, Жора загорелся энтузиазмом, и стал уговаривать меня поехать вместе на рыбалку.
      - Сети у меня есть - агитировал он меня. - Лодка резиновая - тоже. Мы на сутки туда смотаем и назавтра будем уже дома...
      Я не рыбак, но подумав о том, что уж очень они, караси, вкусны в сметане - согласился.
      ... Стояло начало короткого таёжного лета. Дни длинные, тёплые, а ночи короткие и прохладные. Однако уже появились и досаждали комары, которые, даже в посёлке, заедали поедом и животных и людей. Женщины обязательно надевали плотные брезентовые брюки, хотя днём температура позволяла наконец, щеголять в лёгких платьях.
      Но я надеялся, что мы сможем от этой напасти отбиться. И потом на озере главным нашим занятием будет ожидание, когда в очередной раз надо проверять сети и потому, основное время можно проводить у дымного костра...
      Решили - надо ехать!
      ... Жора зашёл за мной под вечер, с необыкновенно тяжёлым рюкзаком, в который загрузил и надувную лодку, и сети, и еду. Он едва нёс его. Я взял с собой еды на двоих, в основном консервы и концентраты, и котелок, кружки, ложки.
      Выйдя из избушки, мы перешли мост через речку Кавокту, и взобравшись по тропике, на автотрассу, стали ожидать попутки...
      Было часов около пяти, но солнце стояло высоко, и времени у нас было достаточно, чтобы доехать и расположиться на ночёвку ещё посветлу.
      Синее небо, полусферой вздымалось над скалистыми вершинами гор, покрытых лесом, и из- за последней, дальней вершины, чуть выглядывали серые острия скалистых пиков Муйского хребта, находившегося от нас на расстоянии почти ста километров. Воздух был так прохладен и чист, что видимость была удивительной...
      Через полчаса, около нас тормознул, ярко - жёлтый, немецкий самосвал "Магирус", и мы, взобравшись в высокую кабину, поехали.
      На БАМе был с самого начала стройки, замечательный обычай, по которому водители, видя "голосующего" на дороге, обязательно останавливались, и если было место, то подвозили куда надо. Между "стволами" тоннеля, ходили "вахтовки"- фургоны, установленные на базе ГАЗ - 66, оборудованные мягкими сиденьями. Они использовались как автобусы, перевозя пассажиров, в том числе попутчиков, и денег за это не брали...
      Отчасти, как мне казалось, это напоминало транспорт будущего, когда всякая оплата проезда будет отменена ( так мы тогда думали, вдохновлённые обещаниями "теоретиков" из ЦК КПСС)...
      Во всяком случае на БАМе уже тогда так было!
      Вообще, попасть на Стройку Века было непросто, и потому, туда отбирали самых лучших, самых "комсомольцев" у которых заповеди строителя коммунизма, особенно в начале стройки, были в почёте. Я, в другом месте расскажу об этих интересных временах в истории Строительства, ну а пока возвратимся к рассказу о карасях...
      Водитель, не заезжая в посёлок, помчался вперёд и вперёд, переехал мост через Муякан и по правому берегу, вдоль подножия горного хребта, "полетел" на север, поднимая клубы пыли, завивающиеся спиралью позади грузовика. Подвеска у немецких машин была необычайно мягкой, и мы чувствовали себя, словно ехали в такси по асфальту.
      Через час, выгрузившись, попрощавшись с "гостеприимным" водителем, договорились о завтрашнем возвращении. (Он, завтра возвращался в это же время в посёлок).
      Я подхватил тяжёлый Жорин рюкзак, он одел на плечи мой, и мы тронулись по тропинке в сторону озера, на котором, все, кто его знал, ловили карасей. Жора это озеро знал - он ведь был рыбак. Родился у моря, и потому, рыбачил с раннего детства.
      ... Шли низкими, почти болотистыми местами несколько километров. Я притомился и вспотел, а комары атаковали меня непрерывно и настойчиво.
      Обмахиваясь от назойливых комаров, сломанной берёзовой веточкой, Жора, шагая впереди, как бы, между прочим, пояснил мне, что самые злые комары начинаются на закате.
      Я промолчал, вытирая лицо от пота, отдуваясь обмахивался веточкой и осторожно ступал ногами в топкие места, боясь поскользнуться и повалиться в грязную жижу, вместе с тяжёлым рюкзаком.
      Вскоре вышли к десятиметровой ширины, протоке и пошли вдоль неё.
      - Гляди! Гляди! - вдруг закричал Жора - Таймень!
      Я, пользуясь моментом, скинул рюкзак на траву и стал вглядываться в прозрачную воду и вскоре увидел тёмное, почти чёрное "брёвнышко" под водой, почему - то плывущее против течения. - Здесь таких много - авторитетно подтвердил Жора, немного успокоившись от большого впечатления, вызванного величиной рыбины. - Но, здесь, они не такие большие, как на Верхней Ангаре. Там ребята рассказывали - ловят рыбин килограммов на шестьдесят - семьдесят, на связанные вместе волейбольные сети, сплавляясь на лодке вниз по течению. За ночь вылавливают несколько штук, конечно не всех таких больших. Но всё же... Жора сделал паузу. - Я тоже несколько штук поймал на мышь. Ты знаешь, что это такое? - спросил он меня. Я сказал что слышал, а точнее читал в рыболовных учебниках о такой рыбалке.
      -Ты не представляешь, что это такое! - снова взволновался Жора. - Руки трясутся, ноги дрожат от усилий, когда тянешь такую рыбину!..
      Он хотел продолжить рассказ, но на него налетело облако комаров, и он стал от них отбиваться, шлёпая себя ладошкой по лицу и чесать голову. Он ускорился и подгоняя меня, повторял - Ну пойдём, пойдём, тут уже недалеко...
      Мы, действительно, скоро пришли.
      Устроившись у старого кострища, распаковали рюкзаки, накачали резиновую лодку, осмотрели сети и не откладывая решили их поставить, пока светло.
      ... Солнце село за горные вершины, послав последний прощальный луч, как верный знак того, что завтра увидимся с ним, вновь.
      Но в горах и после захода солнца ещё долго светло и мы этим воспользовались. Комаров было видимо - невидимо, пронзительный звон стоял над всей большой широкой речной долиной. Мы обмазали репеллентом все открытые части тела, и это немного помогло отбивать комариные атаки.
      Погрузившись в просторную резиновую лодку, отплыли от берега на середину озера, почти круглого по периметру, заросшего по берегам высоким тальником. Вода была прозрачной, и мы видели, как опускаемые в воду сети, становились на дно стоймя. Сквозь чистую воду были видны белые поплавки, протянувшиеся в глубине, цепочкой, по прямой линии.
      Мы установили три сети, одна рядом с другой, связав их концы. Комары одолевали и нападали на те места, на шее и на лице, которых мы касались мокрыми руками и тем самым, смывали репеллент. Приходилось, то и дело шлёпать по открытым частям тела ладошками, отбиваясь, но от этого становилось ещё хуже...
      Незаметно надвинулись сумерки и установив сети, мы, торопясь, погребли к берегу, бегом взобрались на крутой берег к кострищу, не забыв прихватить с собой лодку.
      Поспешно развели костёр и стали собирать дрова вокруг, опасаясь скорого наступления полной темноты.
      Но ночь пришла довольно светлая, как всегда бывает здесь в это время года - казалось, что звёздное небо, отражаясь в тёмном зеркале озера, удваивало количество света.
      Огонь разгорелся быстро и мы, с комфортом устроившись рядом с костром, полулежа, отдыхали, разговаривали, радуясь, что костровой дым отгоняет комаров...
      Вскипятив чай в чёрном от копоти котелке, достали хлеб и колбасу, хрупая луком, с аппетитом поели и, слушая насторожённую тишину, изредка прерываемую непонятными плесками на озере, стали ждать середины ночи. Решили проверять сети чаще и если надо, то переставлять их на новое место... Жора от всего происходящего был просто счастлив - он подливал мне чаю, подкладывал дровишки в костёр и рассказывал...
      
      Я родился и жил всю жизнь в Калининграде, где мой папаша служил во флоте. Учился я неважно и потому, лет в шестнадцать бросил школу, несмотря на семейные скандалы и поступил в "шмоньку" - школу моряков. Кенигсберг ведь стоит на берегу Балтийского моря...
      Немецкий философ Кант, родился, преподавал и умер в Кенигсберге - вставил я, но Жора не обратил внимания на мою реплику, и мне стало неловко - лезу со своими интеллигентскими, никому не нужными знаниями, в нормальную человеческую жизнь...
      Жора ещё долго вспоминал учёбу в "шмоньке"...
      - Драки с городскими - продолжал он - были обычным делом. Ножички, приятно оттягивающие карманы, были постоянными нашими спутниками. Жизнь была полна опасностей, но именно поэтому, скучать не приходилось.
      Иногда, случались разборки внутри училища, курс на курс. Вот тут - то, каждый мог себя проявить. Были в этих схватках герои. Но были и слабаки, которых все презирали и им, приходилось из училища уходить...
      Одним словом, была настоящая мужская жизнь - подытожил Жора...
      Я, слушая в пол-уха, лёг на спину и, всматриваясь в звёздное небо, пытался отыскать знакомые созвездия среди тысяч и тысяч видимых звёзд. Млечный путь пролёг заметной светлой полосой по чёрному небу, и я вдруг ощутил глубину, трёхмерность космоса над нами и вокруг нас...
      ... Странное ощущение движения громадного земного шара, вдруг возникло во мне. Казалось, я, впервые почувствовал и вращение земли вокруг своей оси. От громадности представляемой в воображении картинки, я невольно поёжился...
      ... На озере, что - то громко плеснуло, и прервавшись, Жора долго вглядывался в темноту...
      
      Рыба играет - заключил он и продолжил рассказ.
      Костёр розово - желтыми отблесками высвечивал ближайшие кусты, а дальше была тревожно - напряжённая темнота, вмещающая ночную, опасную таёжную тайну.
      В озере и вокруг нас, что - то шуршало, тихо позванивало, плескалось. Лес и вода жили напряжённой ночной, слышимой, хотя и невидимой жизнью...
      Через время, я вновь сосредоточился на рассказе Жоры. А он повторял тему, но уже в деталях.
      
      В "шмоньке" учились отчаянные хулиганы. Драки случались, чуть ли не каждый день. Почти у всех будущих моряков, были спрятаны в карманах ножички, а то и настоящие "финки". Но, слава богу, эти ножи редко пускали в ход. Так, - показать, что ты тоже не жук на палке - это да...
      Когда закончил "шмоньку", устроился на сухогруз, который ходил между Калининградом и Клайпедой, возил разные грузы.
      В армию я не попал, для морячков была какая - то отсрочка. Скоро, с помощью отцовских друзей, удалось устроиться на торговое судно, которое ходило в загранку. Меня заметил капитан и назначил суперкарго - это моряк, который отвечает за закупку и доставку продуктов на судно, для питания команды...
      Жора сделал в рассказе паузу, и, вспоминая, помешивал угли в костре длинной, тонкой палочкой...
      
      У меня были деньги, я выходил в город, на рынок - продолжил он.
      - Вообще, жизнь наладилась... Но потом, после того, как исполнилось двадцать пять лет, повзрослев, я стал как - то уставать от тесноты, однообразия и монотонности судовой жизни. На берегу, в Калининграде, познакомился с девушкой. Стали встречаться... А тут началась стройка этой большой Магистрали и я решил "поменять курс". Уволился с флота, поженился и приехал сюда... Он помолчал и закончил свою историю: - Заработаем здесь на квартиру, на машину и уедем назад...
      
      А жена где работает - спросил я прерывая затянувшееся молчание.
      - Да там же где и я - ответил Жора и отхлебнул остывающий крепкий чай из кружки. - Она закончила торговый техникум, но здесь на основном тоннельном портале работы нет, вот и устроили её сторожем, на склад. Ночует дома и раза два за ночь сходит посмотрит, как там дела. А иногда, я вместо неё подежурю...
      Сглотнув чай из кружки в последний раз, Жора выплеснул остатки на костёр и посмотрел на звёзды. Ковш Большой Медведицы развернулся на четверть круга и наступила почти полная темнота и тишина полуночи.
      - Пора - произнёс Жора, и я тоже поднялся, растирая лицо руками, отгоняя дрёму.
      Уходить от костра не хотелось. Тёмные силуэты кустов вокруг, казалось, таинственно двигались, то, отстраняясь, то, приближаясь, в зависимости от силы и высоты пламени в костре.
      Мы, осторожно ступая, почти в полной темноте, непривычной после яркого пламени костра, на руках, спустили лодку к воде и поплыли к сетям, ориентируясь, по чуть заметной линии противоположного берега.
      Я грёб, а Жора держал бечеву с металлическим якорем на конце, опущенным почти до самого дна. Но первый раз мы промахнулись и проплыли мимо сетей. Пришлось разворачиваться и повторять заход.
      На сей раз, зацепив сетку, дошли вдоль неё до начала, стали проверять улов, поднимая сеть к поверхности и перебирая руками бечеву с поплавками.
      Глаза постепенно привыкли к темноте, и я первым заметил, что - то, серебром блеснувшее в глубине, движущееся вместе с сетью к поверхности. - Ага, попался! - обрадованным голосом произнёс Жора и повозившись с сетью, подал мне тяжёлого, словно литого из текучего, живого металла, серебристого карася.
      Вот так красота - не удержался от восклицания и я. - А какой он жирный да толстый.
      
      Это ещё что?! - подхватил мой напарник - это ещё сравнительно небольшой, всего граммов на восемьсот. Тут такие чушки бывали... Едва из воды вытащишь...
      Карася бросили в мешок, на дно лодки и продолжили осмотр сетей.
      Мы оба, подхваченные общим чувством азарта, уже не замечали окружающую нас таинственную ночь, разговаривали громко, увидев мелькнувшего в глубине карася, кричали во весь голос: - Ещё один! Ещё карась!..
      Для меня рыбалка - большое чудо, наверное, ещё потому, что сам я не умею рыбачить, не знаю ни повадок рыб, ни рыболовного снаряжения.
      Толя Копейкин, мой напарник по сейсмостанции, всегда одинаково шутил надо мной, когда я в этом признавался, и лукаво улыбаясь, повторял: - А чё тут уметь - то? Наливай, да пей!
      И каждый раз я хохотал, представляя себе пьяных, не стоящих на ногах рыбаков, зная, что для многих, рыбалка - это повод, чтобы съездить на природу в хорошей компании и там напиться от души...
      В первую проверку, в наши сети попало восемь почти одинаковых по размерам рыбин. Я радовался, как ребёнок, запуская руку в мокрый мешок и щупая круглые, блестяще - серебряные, скользко - чешуйчатые бока карасей.
      ... Причалив к берегу, мы привязали мешок с рыбой к ветке прибрежной ивы и рыбы, погрузившись в воду, задвигались, отчего казалось, что мешок ожил...
      Поднявшись к полу прогоревшему костру, мы подбросили дровишек и задрёмывая стали ожидать рассвета...
      К утру стало прохладнее, и когда во второй раз мы проверяли сети, то иногда, по телу пробегала невольная дрожь, заставляя нас, то поочерёдно, то вместе, тягуче зевать...
      ... Во второй раз мы вынули из сетей шесть карасей. Я, смеясь, говорил Жоре, что их словно по одной килограммовой мерке вырастили, а он, вздыхая, отвечал мне, что трёхкилограммовых уже всех повыловили.
      ... Вскоре, на востоке, появилась алая полоска зари и по воде, протянулись серые полосы тумана, становящегося всё гуще. Комары тоже исчезли - наверное, улетели немного поспать, и потому, мы обессиленные беспокойной ночью заснули, а когда открыли глаза, то солнце уже поднялось над вершинами деревьев, и остатки тумана быстро разгонял по воде, начавшийся утренний ветерок. Комары тоже, словно устали от ночных поисков "пищи" и исчезли, попрятавшись в камышах и густой осоке, растущих на прибрежных отмелях...
      Мы, почёсываясь и позёвывая, любуясь наступающим светлым и чистым днём, вновь заварили чай, попили горячего, сладко - терпкого напитка и нам стало легко и весело.
      Вздымавшийся на другой стороне реки горный хребет, картинно отражался своими крутыми каменистыми распадками в гладкой воде, а трава и листья деревьев и кустарников вокруг, поражали яркостью зелёного, чистого цвета...
      Жора сделал для себя и для меня, удилища, из длинных и ровных стволов прибрежной ивы, приладил к ним, быстро и умело, катушки спиннингов, предусмотрительно прихваченных им из дома.
      Я совсем не умел забрасывать блесну, но, вспомнив шутку Копейкина, улыбнулся: " Не боги горшки обжигали"...Тем не менее, я не столько рыбачил сам, сколько смотрел, как это делает Жора.
      ... Закинув блесну, широко размахнувшись, далеко и точно, он начинал энергично крутить катушку спиннинга, иногда по ходу энергично поддёргивая удилищем. Я, несколько раз замечал, как из под плавучего острова, чёрной тенью, хищно выскакивала щука, пытаясь схватить, стремительно несущуюся под водой, к лодке, блесну, мелькавшую светлыми боками.
      ... Наконец одна из щук догнала блесну и, клацнув зубастой пастью, заглотила железку и обманутая, повисла над водой, в недоумении тараща глаза и извиваясь всем телом.
      Жора ловко подхватил её сачком, снял с крючка и бросил на дно лодки. Хищная рыбина открывала зубастую пасть, переворачивалась с боку на бок, но потом затихла, "уснула", как говорят рыбаки.
      ... Через время и я поймал небольшую щучку и был рад и взволнован до того, что руки у меня тряслись, и я никак не мог зацепить её сачком...
      ... Солнце поднималось всё выше и отражение широкой искристой дорожкой пролегло по водной поверхности озера. Я успокоился, сел поудобнее и стал просто смотреть, как Жора, вытягивает одну за другой щук, хотя и небольших, но быстрых в воде и жадных, а потом, трагически разочарованных, "зевающих", и бьющихся в лодке.
      Поймав штук десять щучек, Жора предложил перекусить. Было уже одиннадцать часов утра и время от рассвета пролетело незаметно.
      Перед тем, как пойти к костру, мы ещё раз проверили сети. В них оказалось всего три карася, но видно их было в прозрачной, просвечиваемой солнцем воде издалека, и потому мы быстро с ними управились.
      Снова развели костёр, вскипятили в который уже раз чай, поели.
      В это время к костру подошёл незнакомый мужик, лет сорока пяти, заросший щетиной и одетый в ватник и резиновые сапоги.
      
      -Привет рыбаки - радушно поздоровался он с нами и мы в ответ вежливо ответили ему тем же, с опаской гадая про себя, кто он такой - не рыбинспектор ли? Словно почувствовав наше скрытое беспокойство, мужик отрекомендовался: - Я живу тут недалеко, на метеостанции, приплыл на лодке, по протокам, сетёшки проверить...
      Мы обрадовались, что наши подозрения не оправдались и налили ему горячего чаю и предложили бутерброд с колбасой. Он от еды отказался, но чай взял и отхлёбывая стал разговаривать.
      Узнав, что я "геолог", то есть сейсмолог, он отметил между прочим, что знает многих из нашего начальства, потому что они у него на метеостанции иногда останавливаются, когда проезжают мимо...
      Разговорились, и я спросил про жизнь здесь, до начала Стройки.
      
      - Сейчас всё переменилось - со вздохом отметил он. - Раньше здесь вообще никого не бывало, кроме медведей, лосей и волков. Охота была царская. Я как приехал сюда, завёл себе щенков из под хороших собак, из Уояна. Там раньше одни тунгусы - охотники жили. Ну и собаки у них были отборные, не то что сейчас...
      Он разочарованно вздохнул.
      
      - Выросли здоровенные зверюги - продолжил мужик, отхлебнув чай из кружки. - Как-то раз, летом, они, в протоке, вдвоём волка догнали и задавили, прямо в воде. А как заматерели, один раз вообще чудное случилось!
      - Мы, как - то пошли в местную таёжку, оленей посмотреть и если удастся, то стрелить... Зашли в распадок, а собаки где - то вдруг отстали. Потом слышим, грызутся между собой, где - то под горой. Мы туда бегом...
      Подходим, а там лосиха лежит и брюхо собаками располосовано - кишки вывалились, а кобели между собой дерутся - чья добыча. Мы попробовали подойти, да куда там, кидаются на нас, на своих хозяев...
      Он допил чай, посмотрел на озеро, помолчал и продолжил: - У зверовых
      собак это бывает. Они когда зверя - подранка доберут, то садятся около и никого не подпускают, грызут своих и чужих. А величиной и силой, они были, как волки...
      Так вот тогда, мы их кое - как от лося отвлекли. Потом, когда ты на лося сел, собаки успокаиваются. Мол, теперь это уже твоя добыча...
      Мужик невесело улыбнулся и продолжил: - Однако, со временем перевелись
      эти собачки. Один убежит куда, другого украдут. Остался у меня один Карай.... Я в нём души не чаял - рассказчик грустно вздохнул. - А он мне отвечал взаимностью. С ним мне хорошо было в лесу. Он был как ручной волк...
      Мужик сделал паузу и долго смотрел на противоположный хребет...
      Мы тоже молчали...
      
      - А тут Стройка началась, - продолжил он, наконец. - Метеостанция стоит наберегу Муякана, недалеко от берега. Зимой машины, пока хорошей дороги ещё не было, ездили по льду. Карай, как заслышит мотор, так на реку карьером, а там, летит за машиной, пытается обогнать и остановить. Это у зверовых собак инстинкт такой. Многие такие собаки машин не любят и гоняются за ними...
      Рассказчик снова помолчал. Видно было, что вспоминать эту историю ему тяжело, но и поделиться горем, тоже хочется...
      
      - Как - то раз, я дрова около дома рубил. Слышу, мотор гудит на реке. Карай
      намётом туда. У меня, словно сердце чуяло, остановил работу и слушаю.
      
      - Вдруг, Карай лаять перестал и завизжал. Я хватаю ружьё со стены - сердцеуже почуяло беду - и бегом на реку. Вижу, лежит Карай на снегу, и самосвал этот немецкий, уже за речным поворотом скрывается. Я заорал, чтобы остановился, стрелил раз по кабине и побежал наперерез, напрямик через мысок, там река крутит. Выскакиваю из перелеска, а он у дальнего берега, далековато уже, уходит. Я навскидку, по кабине опять. Пуля по металлу стукнула, взвизгнула и ушла рикошетом...
      Я себя не помню, вернулся к Караю, а он уже не дышит, хотя ещё тёплый и кровь из носу бежит на снег. Я поднял его на руки, отнёс к дому...
      Метеоролог помолчал, поставил кружку, вытер ладонью рот.
      
      - А водила этот, змей подколодный, испугался, перестал сюда ездить, а потом и вовсе уволился и в город уехал... Я бы этого водилу убил, если бы встретил... Я узнал кто он такой...
      Мужик, помолчал, а потом перевёл разговор на другую тему.
      - Ну что, нарыбачили чего?.. Мы ответили, что поймали штук пятнадцать.
      
      - Ну, на жереху хватит - подбодрил он нас. Вот раньше рыбалка была - он мечтательно вздохнул. - Бывало сети со дна не поднять. Рыбы тут в озёрах было не считано. Он снова вздохнул: - Я помню, в этих речках, да и в Муякане и тайменя и хариуса было очень много. А в Верхнюю Ангару, омуль осенью на нерест заходил косяками, длинной в несколько километров, аж вода кипела. Тогда, в эти дни, "саковали" и солили омуля на зиму, по несколько крапивных мешков. Саковать - это, значит, ловить большими сачками с берега - пояснил он привычно.
      Метеоролог ещё раз что - то послушал внимательно в стороне протоки,
      поблагодарил нас и закончил разговор: - Будете в районе метеостанции, заходите...
      Он махнул рукой, повернулся и ушёл по тропинке, вдоль берега, скрылся в кустах...
      
      - Жалко мужика - вдруг прервал молчание Жора, сосредоточенно глядя надалёкие горы.
      
      - Ведь он жил тут до начала Стройки, как король. Был сам себе хозяин, был известным человеком здесь, всеми уважаемый...
      
      - А сейчас? - после короткой паузы вопросил он, и сам себе ответил: - Десятки тысяч человек, машины, трактора, экскаваторы даже.
      Жора зевнул, долго молчал, потом посмотрел на солнце и спросил - Снимаем сети и домой?
      Я кивнул в ответ утвердительно...
      С утра дул ветерок, и синяя озёрная волна покрылась белой рябью волнишек. Мы поплыли к сетям уже без прежнего энтузиазма - устали от бессонной ночи, от крепкого, вяжущего во рту чая, от разговоров. Хорошо ещё, днём, ветер сдувал комаров в закрытые, влажные места озеринки.
      На сей раз, в сетях оказалось всего два карася.
      
      - Может это и лучше - рассуждал Жора. - Нам ведь ещё к дороге выгребаться.
      Я снова кивнул. Говорить ничего не хотелось. На меня, рассказ метеоролога произвел тягостное впечатление. Я по своей жизни на сейсмостанции знал, как трудно бывает перестроиться и привыкнуть к переменам в тайге.
      Иногда, так бывает неприятно, когда после сосредоточенного одиночества зимой или весной, вдруг нагрянут гости, или знакомые, какие - то любопытствующие, часто пьяные люди...
      ... Выходили к дороге, тяжело нагруженными: лодка, вёсла, по мелочи всего, да ещё и рюкзак карасей...
      Брели, хлюпая резиновыми сапогами по мокрой тропинке, не глядя по сторонам, сцепив зубы от напряжения, и вытирая солёный пот с бровей и с подбородка.
      Подойдя к трассе, повалились на обочине на траву и долго лежали, отдыхая.
      Вскоре послышался шум мотора и появился наш самосвал. К тому времени, мы поделили карасей пополам и двух отложили для шофёра. Тот вначале отказывался, но потом взял, спрятал в бардачок, и начал рассказывать, что в лагерь к лесорубам, куда он ездил, повадился ходить медведь, на помойку, за столовой.
      
      - Собаки лают всю ночь. Медведь осторожный, ворочается в кустах, на открытое место не выходит. Собаки всю ночь без передышки лают...
      - Он помолчал и махнув рукой продолжил: - Убьют его ребята! Подкараулят и убьют. Спать зараза не даёт. Собакам ведь пасть не заткнёшь. Всю ночь бухают: Гав, гав, гав...
      Самосвал довёз меня до самой сейсмостанции. Мы попрощались с Жорой, и я нагруженный рыбой, спустился с прибрежного склона по тропинке, напрямик, минуя дорогу.
      Перейдя деревянный мост через Кавокту, я увидел, что на летней кухне хлопочут наши поварихи - готовят ужин.
      Собаки выбежали меня встречать: и взрослые и щенки. Они прилежно виляли хвостами и от умиления встречей, лезли лизаться.
      Когда я показал карасей "хозяйке" на кухне, она только всплеснула руками.
      Из дома, на шум вышел Толя Копейкин. Он осмотрел рыбу, похвалил меня и стал по хозяйски точить кухонный нож. - Вы Надежда Петровна не беспокойтесь - проговорил он благородно. - Я сам почищу их и приготовлю к жерехе. Мы их до завтра в ледник положим, а завтра, на ужин, вы пожарите...
      Чуть позже, собаки с аппетитом хрумкали выпотрошенными внутренностями больших рыбин и даже чуть не подрались. Пестря, не поднимая головы, предупреждающе зарычал, обнажив белые длинные клыки.
      Щенки сразу отошли, а Рика тоже ответила утробным ворчаньем.
      Я прикрикнул на Пестрю и Рика, воспользовавшись моментом, прихватила у него кусок внутренностей и отбежала, но с достоинством, к дальним кустам.
      ... Из дома вдруг выкатился пушистый котёнок Тимошка. Он бесстрашно прошёл меж собак, потёрся пушистым бочком о мой сапог и легко вспрыгнул на колени. Пестря, бросил быстрый взгляд на бесстрашного котёнка, но я, перехватив это предупреждение ревнивца, возвысил голос, отчитывая собаку: - Но! Но! Смотри у меня!
      Пестря отвернулся, сделал вид, что это предупреждение - внушение его не касается, отошёл и со вздохом лёг на траву, свернувшись калачиком. Из под его полуопущенных век, смотрели тёмные, внимательные глаза.
      Я, на всякий случай, посадил котёнка на плечо и вошёл в дом, где было уже по вечернему прохладно и полутемно...
      Солнце, привычно садилось за лиственничную, зелёную рощу, на северо-западном склоне, на другом берегу Кавокты...
      
      Зима. 1999год. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
      
      
      
      
      
      
      
      
       Верный
      
      
      
      Тунгус Иван Волков, работавший в строительно-монтажном поезде лесорубом, под Новый год по пьяной лавочке порезал трех человек, а четвертый всадил ему нож в ответ, и серьёзно поранил, пробив лёгкое. Когда милиция, вызванная комендантом общежития прибыла на место, то застала обоих участников драки за перевязкой, причём Ивана, сидящего на полу и истекающего кровью, перевязывал Петя Востриков, у которого, у самого, из раны на спине сочилась кровь, но он, порвав рубаху, пытался унять кровотечение у Ивана. Волкова сейчас же увезли в больницу, а Петю посадили в КПЗ, ввиду несильного ранения, но через сутки отпустили под подписку о невыезде.
      Иван Волков пролежал в больнице двадцать дней и, когда рана на животе затянулась, он с помощью приятелей бежал из больницы в лес! А куда - никому не известно. С собой он прихватил и собаку по кличке Верный.
      Этого отчаянного парня искали всю зиму, а весной обнаружили его следы на Муе, где он жил и охотился. Команда милиционеров устроила облаву и удачно, без сопротивления захватила преступника в зимовье. При этом Верный, который должен охранять хозяина, был коварно обманут, одним из милиционеров, который, тихонько подойдя к зимовью, приласкал Верного и подкупил того куском аппетитно пахнущего мяса.
      Его хозяина, Ивана Волкова, связали, посадили в вездеход и увезли в райцентр. Вскоре, прошёл суд и Ивана Волкова, признав виновным, посадили на несколько лет в тюрьму...
      А Верный остался в посёлке, скучал и искал пропавшего хозяина перебегая из одного человеческого поселения в другое. По иронии судьбы, через некоторое время, собака попала в руки Пети Вострикова, участника той самой злополучной драки...
      Он, чувствуя за собой невольную вину перед осиротевшей собакой, ухаживал за ним, кормил, сделал даже уютную конуру. Но дружеских отношений между ними так и не завязалось. Петя не был охотником, в отличии от Ивана Волкова, в лес не ходил, а охотничьей собаке такой хозяин не нужен... В конце концов, Верный и от него сбежал и, скитаясь по лесу, набрёл на метеостанцию, стоящую далеко в тайге. Тогда я там работал некоторое время, подменяя одного из лаборантов...
      Надо сказать, что на метеостанции была стая собак, одна другой крупнее и злее. Мне рассказывали, что эти собаки стаей легко давили волков, а однажды три из них в начале зимы, выгнав на наледь сохатого, повалили его на лёд и выпустили внутренности, до того, как хозяин поспел к ним.
      Возглавлял стаю здоровенный чёрный кобель с оторванным в драке ухом и жутковатым взглядом зелёных глаз. Он держал всю стаю в повиновении и страхе, пресекая малейшую попытку к самостоятельности.
      При появлении Верного, Одноухий сразу дал понять, кто в стае хозяин. Во время кормления, он без предупреждения набросился на Верного и сильно покусал того, несмотря на яростное сопротивление. Я видел всё это и с трудом отогнал Одноухого. Верный, поскуливая, и глядя на меня, хромая ушёл за сарай...
      Понимая, что о нём некому позаботиться, я кормил его остатками от нашего стола, и через некоторое время, Верный стал приходить в себя. Когда он появился на метеостанции, он был худой, рёбра торчали, и хребет забором выделялся под грязной, линяющей шкурой.
      Через полмесяца он стал выправляться: бока округлились, грудь стала шире, шерсть, очистившись после линьки, заблестела. Белые пятна на чёрном фоне стали смотреться как стиранные салфетки... Одним словом, собака восстановила боевые кондиции...
      Но вот особенность характера: я кормил его, гладил и прочёсывал шерсть, но его угрюмость не проходила, всё это он воспринимал, как надоедливое приставание, и в ответ на мои заботы, он ни разу не приласкался ко мне, ни разу его хвост не вильнул в ответ на моё поглаживание. Весь его полный достоинства вид говорил: "Хочешь, ухаживай и корми, это твоё дело, но мне до тебя дела нет".
      Наконец, он поправился полностью, и стало видно, что это собака превосходна: широкая грудь, туловище на стройных и длинных ногах, маленькая голова с коричневыми мрачно смотрящими глазами, уши небольшие и подвижные, в пасти торчат острые белоснежные клыки в два сантиметра длиной.
      Отношения с Одноухим оставались натянутыми и Верный избегал стычек с ним, сохраняя достоинство, уходил от драки, но никто из стаи не смел, подходить к месту, где Верный лежал большую часть дня.
      Однажды, когда Одноухий ушёл с хозяином на рыбалку, Верный за какую-то провинность "побил" второго по силе кобеля в стае, моментальным броском сбив того с ног и прокусив лапу.
      Стало заметно, что и Одноухий, наконец, начал чувствовать возрастающую силу соперника, он уже не так нагло прохаживался перед лежащим Верным и избегал вообще появляться за сараем, во владениях последнего...
      Прошло ещё полмесяца.
      Однажды, я собрался на рыбалку, взял спиннинг, сумку под рыбу и пошёл вверх по реке, надеясь наловить хариусов и ленков, где-нибудь за перекатом. Со мной отправились и собаки, - впереди бежал Одноухий, за ним все прочие и, к моему удивлению, чуть-чуть позади и поодаль бежал Верный.
      Мне вдруг в голову пришла мысль, что сегодня что-то случится в собачьей стае, но я подумал об этом и забыл. Найдя подходящее место, я, подняв голенища болотных сапог, зашёл в реку, и стал бросать мух на верховую. Хариус словно ждал меня, клёв был хороший, и через полтора часа у меня в сумке трепыхались десятка два крупных, пахнущих свежим огурцом рыбин. О собаках я забыл.
      Вдруг откуда-то справа раздались странные звуки - не то визга, не то пронзительное тонкое рыдание. Я подумал, что это, может быть, пищит медвежонок, потерявший мать. Тогда, куда девались собаки, почему они молчат?
      Река шумела, перекатывая пенные буруны через крупные камни, преграждавшие течение, но лай я всё равно бы услышал. Выйдя на берег, я положил спиннинг на песок и осторожно пошёл на звук.
      Подойдя ближе, я увидел, что под берегом что-то копошится, а остальные собаки сидя наверху, внимательно смотрели туда.
      Приглядевшись, я заметил, дерущихся собак. Это были они: Верный, чёрная промокшая шерсть которого вздымалась на загривке, и Одноухий, которого он душил, повалив в воду.
      Из горла поверженного вожака собачьей стаи, вылетали эти странные стонущие звуки - не то визг, не то предсмертный хрип.
      Прикрикнув на них, я схватил палку. Верный, нехотя отпустил Одноухого и глянул на меня налитыми кровью, опьяненными жаждой убийства глазами. Он был не в себе.
      ... Вывернувшись из-под победителя, Одноухий с жалобным визгом, куснул за морду Верного, но тут же ретировался, жалко поскуливая.
      Взгляд Верного, не обратившего внимания на последний укус, весь его вид - взъерошенный и какой-то заторможенный, я воспринял, как укоризненную фразу: "Ага, и ты за него, и ты не даёшь мне отомстить за прошлое постоянное унижение". И, что греха таить, - я вдруг подумал, что обидел Верного, - ведь ему столько пришлось вытерпеть от Одноухого.
      Осмотрев прибрежные кусты, я понял, что послужило поводом для драки: по берегу лежали кусочки засохшего хлеба и вскрытая консервная банка - остатки от рыбачьего обеда. Видимо, Верный первый нашёл их, а Одноухий почёл за право сильнейшего, отобрать добычу...
      С этой поры в собачьей стае сменился вожак. Верный, не обращая внимания, на окрики бросался за Одноухого, оседлав сверху, стараясь ухватить за загривок, или шею, стоило тому во время кормежки подойти ближе, чем на пять шагов. Одноухий же в этом случае, спешил отступить, опустив хвост между ног и всем видом, давая понять, что он ничего не имеет против нового вожака... Казалось, справедливость восторжествовала!
      Однако, вскоре случилось непонятное. Верный вдруг заскучал, стал отказываться от пищи, всё реже и реже выходил из дощатого сарая, а потом стал куда-то исчезать,- сначала на полдня, на день, потом на несколько дней. Надеясь, что осенью смогу с ним охотиться, и пытаясь приучить к послушанию, я посадил его на цепь. Прошло несколько дней, и всё это время, Верный, отказываясь от еды, молча и угрюмо лежал в тени, и казалось, что за сутки не сдвинулся с места ни разу. Его равнодушие ко мне, перешло в неприязнь, и я стал читать в его взгляде презрение и ненависть.
      Видя, что с этим характерным псом не сладить, я отпустил его с цепи.
      Он, некоторое время ещё лежал, не двигаясь, потом, будто проснувшись, встал на ноги, потянулся, и трусцой не спеша, побежал в лес. Больше я Верного на метеостанции не видел.
      Октябрь. 2005 года. Лондон. Владимир Кабаков...
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.comили в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Хищники и жертвы
      
       (Отрывки из романа "Симфония дикой природы)
      
      
      Свинцовая вода в реке переливалась и шумела на перекатах...Прохладный ветер, ещё с ночи гнал по низкому небу серые тучи. Лес неприветливо шумел вокруг и где - то, в чаще тревожно поскрипывала полу сломанным стволом, наклонённая к земле, сухая осина...
      Выйдя из густого темнохвойного леса, молодой лось прошёл по берегу, оглядываясь и прислушиваясь, и остановился на галечном берегу небольшой, неглубокой речной заводи...
      Плоская часть открытого берега, в весеннее половодье заливаемая водой, была покрыто зелёной травкой и осенними последними цветочками, горящими среди серо - зелёной пожухлой травы, ало- красными капельками, чуть удлинённой формы. Рядом, шумела быстрым течением, серо - свинцового цвета вода. По небу ползли тёмные снизу, ватно - влажные облака...
      Постояв на обдуваемой прохладным ветерком щебёнчатой косе, молодой лось, медленно шагая своими нескладными, длинными ногами с черными копытами и серой, жесткой шерстью на их внутренних поверхностях, подошёл к воде. Остановившись перед заливчиком, долго стоял и слушал тишину наступающего вечера, поводя нескладной большой, горбоносой головой, шевеля длинными ушами, разворачивая их как локаторы, в сторону неожиданно громко плеснувшей речки или тихо треснувшей ветки под ёлками. Зверь наконец, словно решившись, не торопясь вошёл в воду, почти по брюхо и стал не спеша пить, булькая животом, в котором, вода переливалась, как в большой кожаной бочке...
      Напившись, молодой лось поднял голову, вновь осмотрелся, прислушался и только после этого, вышел на берег, громко ударяя острыми копытами по камешкам. И не доходя до леса несколько шагов, решил чуть подождать, не покидать продуваемого ветром берега и насладиться отсутствием комаров и лосиных клещей, которых в лесу сегодня было, как никогда много...
      Эта его пятиминутная остановка и стала причиной всех трагических событий, развернувшихся вскоре, на берегу таёжной безымянной речки ...
      ... Стая волков, состоящая из волчицы, матёрого и четырёх полугодовалых щенков, после днёвки в болоте, густо заросшем молодым ивняком и кустарниками жимолости, на невысоком, сухом бугре, поднялась и вслед за волчицей мерной рысью направилась к реке, чуть растянувшись в цепочку. Последним шёл матёрый, заметно отличавшийся своими размерами и большой гривастой головой. Казалось, что она росла из самого туловища, без шеи. Он переставлял ноги в два раза медленнее, чем щенки, но ступая широко, не отставал и даже временами, остановившись и что то вынюхивая, после, быстро догонял стаю.
      Пройдя берёзовый распадок поперёк, волки вышли на звериную тропу и волчица, замедлив ход, несколько раз понюхала ветки на обочине, высоко поднимая голову. Учуяв, совсем недавно прошедшего здесь лося, напружинившись, она коротко рыкнула и молодые волки, подтянувшись поближе, тоже стали тоже принюхиваться...
      Волчица, определив направление запаха, перешла на неслышный галоп и замелькала серой с чёрной полосой по хребту спиной, среди хвойной зелени, склонив голову к земле поскакала по звериной тропе, которая вошла в густой ельник и чуть повернула в сторону речки...
      Полого отклоняясь, всё больше и больше влево, тропа вдруг вынырнула из чёрно-зелёного ельника на открытую поляну берега, и волчица отчётливо увидела стоящего метрах в семидесяти впереди молодого лося с небольшими, плоскими раздвоенными рожками на нескладной голове и волосяной серёжкой, висящей на тонкой ещё шее. Лось успел перелинять и потому был почти черным, с короткой шерстью на брюхе и на внешних сторонах ног, отросшей чуть подлиннее только на загривке...
      Матёрый задержался, приотстал, вынюхивая свежий лосиный запах оставленный на тропе, когда этот же запах, несильный порыв ветра принёс почти с противоположной стороны...
      Матёрый волк резко свернул с лосиной тропы и напрямик, перепрыгивая через ягодниковый кустарник и проскальзывая под низко растущими еловыми ветками, устремился к берегу реки, который он за годы жизни в окрестных лесах знал хорошо...
      Лось боковым зрением заметил у себя за спиной движение серых быстрых теней и сорвавшись с места, в галоп помчался к спасительному ельнику, в противоположную от реки сторону...
      На границе еловых зарослей, стояла большая разлапистая ель. И только лось поравнялся с ней, как откуда то сбоку, из под ели, стрелой в его сторону метнулась ещё одна крупная серая тень и оттолкнувшись сильными задними лапами, в прыжке, матёрый бежавший лосю наперерез, вцепился, длинными белыми клыками в левое заднее стегно лося...
      От сильного удара, зад крупного зверя занесло в сторону, но он удержался на ногах, и мощно оттолкнувшись, сбросил с себя опытного хищника и помчался дальше. Волк, однако, успел клацнуть зубами и почти вырвал из бедра большой кусок мышцы, которая повисла на коже и стала болтаться на бегу причиняя лосю сильную боль... Кровь почти тотчас же хлынула из раны и залила, промочила шерсть на ногах и на брюхе зверя...
      В ельнике было тесно для крупного зверя и услышав, что волки настигают его с азартным взвизгиванием, он вновь свернул в сторону реки...
      Выскочив на берег, лось стуча копытами проскакал до воды и так же широко и мощно прыгая, поднимая тучи брызг, наперерез течению, задевая копытами неглубокое дно, перескочил реку, оставив волков далеко позади. Вода после лося окрасилась кровью и течение унесло эти бурые разводья вниз по реке...
      ...Медведица не торопясь, вперевалку, перешла полусухое болото и вслед за ней, из береговых кустов, появились медвежата и наперегонки, словно два круглых мячика, покатились по болотистой осоке, толкаясь и похрюкивая от щенячьего восторга...
      Весёлая компания перешла через открытое пространство и вошла под полог густого лиственного леса. Заросли папоротника скрывали медвежат и только мохнатая спина медведицы была видна среди зелени, не торопясь "плыла" среди моря травы. Изредка заботливая мамаша, останавливалась, поднимала лобастую голову над зарослями и поджидала деток, посматривая вокруг и прислушиваясь...
      Неожиданно вышли к реке и спустившись с невысокого берега к воде, звери вошли в воду и долго пили отфыркиваясь, лакали, капая влагой с намокшей шерсти. Вдруг медведица учуяла запах свежей крови, принесённый ветерком вдоль поверхности реки...
      Она рыкнула и медвежата по этой команде выскочили на берег и вертя головами, начали тревожно осматриваться. Медведица, необычайно проворно, по прямой, вспрыгнула на берег и поводя влажным, чёрно блестящим носом определила направление, откуда по ветру, прилетел запах...
      Все трое, выстроившись походным порядком, идя вдоль берега против течения, направились к источнику запаха, которым был, раненный волками, лось...
       В полу километре от медвежьей семейки, он стоял в реке почти по брюхо в воде, а с двух сторон теснилась, иногда нетерпеливо вбегая в воду, волчья стая, догнавшая раненного зверя. Молодые повизгивали от азарта, с брызгами заскакивали в быструю воду и тогда, лось делал угрожающие движения в их сторону, мотая рогатой головой...
      Матёрый и волчица не спешили, лежали на берегу и не отрывая пристального взгляда серо - жёлтых глаз от жертвы, изредка облизывали розовыми, тонко - плоскими языками, белые, острые зубы...
      Крупные, с чёрно блестящим оперением вороны, увидели происходящее случайно, пролетая над речной долиной, и тут же расселись на вершинах елей. Наблюдая за развитием событий, они коротко, но возбуждённо переговаривались, а точнее каркали, обмениваясь впечатлениями о происходящем на берегу...
      ... Медведица с медвежатами вышла на прибрежную галечную косу и увидев лося, стоящего посередине, направилась в его сторону. Волки вскочили засуетились, повизгивая и вздыбив шерсть, чуть отбежали подальше от реки, но продолжали наблюдать за лосем...
       Медведица была раза в два крупнее матёрого и потому, последний скаля белые клыки , визгливо рыча от раздражения, тоже отошёл чуть в сторону. Медвежата, один из которых был необычно светлого серо-коричневого цвета, а второй, тёмно коричневый, теперь, видя столь необычайное скопление зверей испуганно жались к матери, которая заняв позицию, ближнюю к лосю стояла неподвижно, нюхая воздух, поднимая голову высоко и казалось вовсе не глядя на раненного зверя...
      Она попробовала напасть на лося, но тот переплыл, перешёл, через реку и медведица покрутившись на берегу, боясь оставлять медвежат одних, рядом с волчьей стаей, недовольно рявкнула и медленно удалилась в лес, оставив зверя на растерзание волкам...
      Прошло несколько часов...
      Лось ослабленный потерей крови и часами стояния в ледяной воде - умирал...
      Зверь уже несколько раз падал в воду, но проплыв несколько метров по течению, вновь поднимался на ноги... Постепенно он выходил из реки всё больше и всё ближе к нему подкрадывались волки... Наконец он лёг, прямо на неглубокой отмели, повернув большую горбоносую голову с крупными, тёмными глазами в сторону берега.
      Первым к нему подлетел чёрный ворон. И по кромке берега, как то боком, готовый в любой момент улететь, подпрыгал почти вплотную к печальной голове молодого лося и заглянул к нему в глаза...
      И увидел в них знак смерти...
      Но умирающий зверь собрал последние силы и поднял голову. А испуганный ворон сердито каркнул и отлетел в сторону, где на него резко бросилась волчица и клацнула зубами в нескольких сантиметрах от крыльев. Ворон взлетел на всякий случай повыше, и ещё долго возмущённо каркал, осуждая такое вероломство.
      Медведица с медвежатами, на время покинула берег и волки оцепив лося дугой, сантиметр за сантиметром приближали происходящее к развязке...
      Лось лежал в мелкой воде, головой вперёд, в сторону подступавших волков...
      Наконец, матёрый, видя, что молодой лось уже не может поднять даже голову, напрягся и крадучись мелкими шажками стал подходить всё ближе и ближе к обездвиженной жертве. Глаза лося, после долгих мучений от боли и страха, уже затуманились равнодушием смерти...
       Но он всё ещё был жив, когда вожак волчьей стаи, вдруг коротко рыкнул и прыгнул вперёд, в мелкую воду и вонзив клыки в незащищённую шею, стал рвать лося, мотая головой из стороны в сторону, намертво вцепившись в горло. Остальные волки, словно по неслышной команде, тоже кинулись, набросились на умирающего зверя, поднимая брызги и на какое - то мгновение почти закрыли своими серыми телами чёрного лося...
      Через минуту всё было кончено, и лось умер, а оголодавшие волки принялись терзать, рвать жертву, отдирая от туши куски мяса и слизывая кровь, проступающую на месте глубоких ран и разбавленную водными брызгами...
      Незаметно, из лесу вышли, возвратились медведица и медвежата. Они по касательной, насторожившись и вздыбив жёсткую шерсть, подошли к туше убитого волками лося, и волки, ощерившись и утробно рыча, скаля зубы, и поджимая хвосты, медленно отошли от полурастерзанного зверя...
      Медведица, заметив, что матёрый слишком близко подошёл к медвежатам, вдруг сорвалась с места и рявкая на каждом прыжке отогнала волка подальше, после чего озираясь и порыкивая приблизилась к окровавленной туше и лизнув кровь, сильными челюстями вцепилась в основание задних ног и упираясь лапами вытащила тяжёлую тушу на берег...
      Затем, вырвала кусок плоти из безжизненного тела и оттащив это мясо подальше, по галечному берегу, принялась есть...
      Медвежата копошились тут же, может быть впервые в своей жизни пробуя свежее мясо с кровью...
      Наконец наевшись и не рискуя больше раздражать долгим ожидание, насторожённых, лежащих невдалеке волков, медведица вновь рыкнула и медвежата опасливо косясь в сторону серых разбойников, вплотную за матерью ушли в ельник и отойдя несколько сот метров, легли отдыхать, облизывая мордочки...
      Воспользовавшись суетой, несколько воронов слетели, с окружающих отмель деревьев и переругиваясь, каркая и стараясь держаться от вожака - ворона на расстоянии, стали клевать окровавленную тушу убитого зверя...
      Волки вновь бросились на свою жертву и испуганные вороны с криками негодования взлетели, и вновь уселись на ветках тёмных елей, беспрестанно и злобно каркая...
      Привлечённые карканьем из лесу вышел ещё один медведь и увидев сцену пиршества, валкой рысью кинулся на волков, которые теперь уже обозлённые голодом и долгим ожиданием, вздыбив шерсть на загривках и почти на прямых, негнущихся лапах окружили пришельца и рыча, почти взлаивая бросались молниеносно на крупного медведя, по два - три одновременно, кусая его за зад и за лапы... Соперники завертелись, закружились в поединке и неизвестно, чем бы эта схватка закончилась, если бы медведь недовольно рявкая не отступил, теснимый сплочённой стаей...
      Наконец - то волки получили возможность насладиться плодами своего разбоя...
      Они вгрызались во внутренности, разрывали толстую кожу на брюхе, отрывали мясо от костей и завладев крупным куском оттаскивали его в сторону и лёжа, уже не озираясь и не вздрагивая ушами, насыщались...
      Поедание жертвы длилось долго и как - то незаметно из лесу приблизился и принял участие в трапезе ещё один, молодой медведь. Он подошёл осторожно, боком, подняв шерсть на загривке. Но, видя, что волки заняты едой, устроился с дальнего краю и стал рвать и кромсать острыми молодыми зубами мясо на левой задней ноге...
      Волк и волчица с большими кусками мяса перед собой, поедали его в нескольких шагах от туши, а молодые были не настолько агрессивны и готовы к схватке, чтобы пытаться отогнать медведя от туши. Казалось, что молодые звери на время заключили перемирие, понимая, что в этот раз мяса хватит всем...
      Наконец медведь перегрыз сухожилия и оторвав ногу от туловища поволок ее по камням в сторону темнеющего стеной ельника...
      Молодые волки отяжелев, с вздувшимися от большого количества съеденного мяса животами, по одному отходили от туши, облизывая окровавленные морды и устраивались под деревьями, вокруг матери волчицы. Матёрый лёг чуть в стороне и задремал, время от времени поднимая тяжёлую голову и оглядывая окрестности...
      Наконец то настало время для воронов. Они, планируя, всей стаей, один за другим слетели с деревьев, расселись вокруг разорванной уже на клочки туши, по периметру окровавленных остатков и стали своими сильными, чёрными клювами отрывать кусочки мяса. Раз за разом между ними возникали короткие драки из - за лакомых кусочков, и только вожак вороньей стаи, ел то, что хотел и при его приближении, другие вороны испуганно отпрыгивали в сторону или даже на время взлетали, уступая место сильнейшему, помня силу и остроту его клюва и когтей...
      
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 26/07/2018. 801k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка