Аннотация: О походах по тайге и приключениях часто связанных с опасность.
Хамар - Дабан
Договорились ехать на Байкал в воскресенье.
Утром, после тяжёлого "званого" ужина у старшего брата, проснулся в пять часов. Поворочался, послушал, как там на улице? Тишину рассвета нарушили знакомые звуки - кто - то не стесняясь, громыхал крышкой мусорного бака и хрипло матерился... Подумалось, что это бомжи, проснулись пораньше, где - нибудь в тайном подвальчике, и вышли страдая от перманентного похмелья, на поиски съестного. То, что они ищут пищу в мусорных баках, здесь теперь, никого не смущает. Привыкли и обыватели, привыкли и сами бездомные.
... Сегодня, деятельное сострадание совсем не в ходу россиян и потому, все уже притерпелись к "отверженным", живущим бок о бок с "нормальными" людьми. Однако, как можно назвать нормальным человека, который не только не замечает нищеты и горя окружающих, но и находит им умственное оправдание?..
... Чтобы избавиться от назойливых звуков со двора, включил телевизор, и пошёл на кухню, ставить чайник - заснуть уже не удастся. "Да и опоздать боюсь - договорились встретиться с Колей, в семь часов утра, на остановке трамвая, почти в центре города...
Коля - мой старинный знакомый, пообещавший отвезти меня на несколько дней, на Байкал, в свой домик, в одном из прибрежных садоводств...
Чайник закипел... Я заварил чай и не спеша, смакуя, выпил, горячий обжигающе - бодрящий напиток. Настроение немного поднялось. С полчаса, я смотрел какой - то бессмысленный американский боевик, в котором жертвы, убегали от злодеев, то на авто, то на крыше вагона электрички, и в конце концов, злодеи все случайно погибли, а "жертва" осталась одиноким победителем.
"Какое это отношение имеет к жизни в России, - думал я, выключая "ящик", - В нашей жизни всё намного прозаичней и потому неразрешимо трагичней. Нет ни явных злодеев, ни очевидных жертв. Всё происходит неотвратимо и потому очень не спеша. Те же бомжи за окнами, ведь родились под крышей, и может быть имели хороших родителей... Нормальных - поправил я сам себя...
... И вот жизнь проходит, и выхода из ситуации уже не видно, и не потому, что нет благотворителей или государственной поддержки, а ещё и потому, что эти бомжи, уже согласились с такой судьбой и другой себе не представляют".
... Попрощавшись с матерью, которая из-за возраста тоже, привычно, не спит по утрам, я вышел на полутемную улицу и тут же заметил, подошедшую к остановке автобуса, маршрутку. Подбежав к микроавтобусу, я спросил, идёт ли до рынка, и получив утвердительный ответ, сел на боковое сиденье, поплотнее запахнувшись курткой и поставив на колени свой рюкзак.
По пути, на одной из остановок, подсели две китаянки в куртках с искусственным покрытием и громко заговорили по-китайски. Я уже вошёл в курс местной жизни и понял, что они едут на рынок, в Шанхайку, где наверное зарабатываю русские деньги, торгуя в одном из бесчисленных киосков, может быть дешёвой китайской бижутерией, а может быть теми же куртками, из искусственного меха и с искусственным покрытием.
Внедрение китайцев в городскую торговлю, началось лет пятнадцать назад, в самые страшные и нищенские девяностые. Сейчас, Шанхайка тоже выглядит отвратительно, грязно и дёшево, но вот китайцы приспособились и приезжая на несколько месяцев, остаются годами и уезжают в Китай "разбогатевшими", конечно по китайским меркам.
Русских торговцев, они не любят и презирают, а по этим торговцам или торговкам, судят обо всех русских. И наверное они правы - такого нравственного падения и духовной деградации, в России наверное никогда не было. Жизнь сегодняшнего русского торговца, безнравственна и атеистична. Кроме культа денег и халявной зарплаты в головах и в душах этих нравственно изуродованных людей, кажется ничего нет больше - только инстинкт выживания. И самое печальное, что и винить то некого. Вначале строили социализм - не получилось. Теперь вот строим бандитский капитализм, который и сделал миллионы людей жертвами товарно - денежных отношений...
Доехав до рынка, вышел в предрассветную холодную муть начинающегося утра и пересев в пустой, громыхающий по рельсам, старый, грязный трамвай, доехал до остановки Богоявленская Церковь. Мы с Колей договорились встретиться здесь, на остановке.
Церковь стояла напротив, на невысоком холме и на фоне облачного неба, светилась синеватыми луковками куполов. Я невольно и привычно перекрестился. Церковь была старая, но её подновили и верующие православные со всей округи, ходят сюда на службы, и особенно по воскресеньям и престольным праздникам. Чаще это старушки, худенькие, сгорбленные, в шерстянных платочках на седеньких головках...
Мне вспомнилась бабушка, мать отца, у которой я в детстве, гостил в деревне. Она в церковь не ходила, за её неимением в деревне, по тем атеистическим временам, но когда зевала, то крестила морщинистые губки. Позже я узнал, что это делается автоматичеки, чтобы "бес" в рот не залетел...
Наконец появился заспанный усталый Коля, поздоровался и тут же мы сели в громыхающий на стыках, трамвай идущий на вокзал. На остановках, в трамвай всё чаще садились люди, проснувшиеся в выходные пораньше и спешащие по делам, хотя внутри было не меньше десятка пассажиров... Но, когда мы вышли на кольце, у вокзала, кругом уже было почти светло и вовсю суетились озабоченные неприветливо - хмурые люди.
Пока ждали маршрутку, поёживаясь от утреннего холода, Коля сбегал в газетный киоск и купил "Русский Ньюсуик". Он был известным в городе социологом и преподавал в университете.
Наконец, из диспетчерской появился распаренный, розоволицый водитель маршрутки, мы влезли в тесный, промёрзший за ночь микроавтобус - маршрутку и поехали. Коля с интересом просматривал журнал, с американскими фотографиями, а я смотрел по сторонам, вспоминая знакомые места. Ведь я, когда - то, почти тридцать лет прожил в этом городе...
На переднем сиденье маршрутки, устроился какой - то, не протрезвевший ещё с вечера, человек, и постоянно комментировал увиденное, заплетающимся языком. Когда въехали в предгорья Байкальского таёжного хребта, он запросился в туалет, оформив свою просьбу простонародными словами.
Маршрутка остановилась, мы на несколько минут вылезли, постояли кучками неподалёку, а часть пассажиров сбегала в кустики и возвратилась через минуту...
После остановки в маршрутке вновь стало прохладно и я шевелил пальцами ног в башмаках, стараясь восстановить кровообращение.
Наконец, маршрутка перевалила самую высокую точку хребта и покатила вниз, к Байкалу. ...Через время, перед нами и под нами, открылась гигантская чаша, наполненная стального цвета, водой. Она, эта природой созданная громадная чаша, протянулась справа налево, всё расширяясь к востоку, уходила далеко за горизонт. Вскоре, мы, спустившись по серпантину, дороги, увидели впереди, плоскую болотину с зеркалами озеринок, окружённых зарослями высохшего, чахлого камыша.
Я присматривался к этому серому безрадостному пейзажу и вспоминал, что первый раз побывал здесь лет сорок назад. И тогда, всё окружающее не производило такого грустного впечатления.
"Осень... - оправдывал я произошедшие перемены, не то в ландшафте, не то в моём сознании. - Жизнь конечно стала много злее и грязно - безнадёжней, но это наверное потому, что и сам я "поизносился" за эти десятилетия...
Въехали в Слюдянку, и по выщербленному асфальту грязной улицы, приблизились к железнодорожному вокзалу. Когда маршрутка остановилась, то Коля скомандовал:
- Быстрей, пересаживаемся на другую - и мы всматриваясь в названия маршрутов на машинах, вскоре нашли нужную и влезли внутрь. Здесь все привыкли к тесноте и потому потеснились ещё немного, пустили нас на сиденье. К окончанию посадки, кто - то, привычно остался стоять на ногах, в проходе...
Шоссе из Слюдянки до Улан - Уде, петляло по берегу озера, и я с любопытством вглядывался в окрестные лесистые холмы и новые дачные посёлки, на обочинах, то справа то слева. Домики здесь строили, такие же как двадцать лет назад, да и участки были тоже соток по шесть - десять...
Природа, вокруг, наглядно демонстрировала присутствие человека - то небольшая свалка мусора, а то чахлые, жиденькие берёзовые колки, на обочинах - видно было, что леса здесь вырубили совсем недавно...
На подъезде к Мангутаю, Коля задвигался, всматриваясь в запотевшие оконца, и в какой - то момент попросил водителя: - Остановитесь здесь, пожалуйста!
Расплатившись, мы вышли на свежий воздух и, когда, маршрутка газанув, скрылась за поворотом, то на нас, обрушилась изначальная природная тишина, а в глаза бросились масштабы холмов и горок вокруг.
Напротив нас, на другой стороне речки, которую мы не видели (она бежала под обрывом, впереди), но слышали её мерный рокот, к небу поднимался крутой склон, покрытый смешанным лесом, где на фоне густых зарослей, золотистых, не сбросивших ещё листву берёзок, местами росли зелено - хвойные стройные сосны. На склоне, ближе к гребню, виднелась высоковольтная просека, на которой, далеко друг от друга, стояли металлические "деревца - опоры", линии электропередачи, соединённые тонкими паутинками проводов.
Перейдя шоссе, мы свернули по асфальтовому отвороту направо и вскоре подошли к воротам садоводства, в котором, несколько лет назад, Коля со своими приятелями французами, вскладчину, купили маленький домик, и участок земли в шесть соток величиной. Первые годы, после покупки дачи, жили здесь часто и подолгу и русские и французы. Но потом всё это приелось, дети выросли и домик стоял пустым большую часть года...
Пройдя по садоводству метром сто, мы ещё раз свернули, прошли на участок через дырку в проволочном заграждении и пройдя мимо свежепоставленного брусового сруба, с новой шиферной крышей, но ещё без оконниц и стёкол, подошли к приземистому, деревянному домику, с дощатым настилом, перед входом, Коля нашёл ключ, как всегда в таких домиках, спрятанный под дощечкой, где - то сбоку от входа, открыл двери и ввел меня внутрь. Домик состоял из прихожей - коридора и комнатки, а посередине стояла большая, беленая печка.
Я охал и ахал, переполняемый ностальгическими чувствами, вспоминал своё житьё в таком же домике на БАМе, в глухой тайге, а Коля, доставал из потайных мест, кастрюли и сковородки, показал откуда надо носить воду, и даже провёл меня в чуланчик, где стояла запылённая книжная полка, с подшивками старых журналов, вырезками из них и несколькими десятками книг...
Позже, мы решили, пока светло, сходить погулять по окрестностям, а уже после сварить ужин и хорошо поесть...
... Выйдя из садоводства, мы пересекли шоссе в обратную сторону, и свернув по глинистой грунтовой дороге, направо, спустились к речке, которая рокотала, неглубоким течением по каменистому дну, с вросшими полукруглыми гранитными валунами, посередине. Заросшая травой дорога, петляла по березовым перелескам, не удаляясь далеко от речки.
В лесу пахло осенними, подсыхающими, уже подмороженными травами и рябиной, которая местами росла рядом с дорогой, привлекая внимание ярко - красными гроздьями созревших ягод...
Я задышал глубоко и ритмично и стал гадать, какие звери есть в здешних лесах.
"Наверное и медведи есть - думал я вглядываясь в следы на дороге. - Но олени и косули уже точно здесь бывают. Хотя дорога, находилась недалеко от тракта и потому, звери наверное близко к домам не подходят..."
Вскоре запахло дымом костра и мы вышли на небольшую полянку, на которой стояла машина - внедорожник, и рядом, у костра сидели несколько человек и жарили на прутиках мясные шашлыки. Сидящие у костра, вдруг признали Колю, и выяснилось, что они приехали посидеть у костра из города, и возвращаются туда вечером. Это было удобно для Коли и он тут же договорился, что поедет вместе с ними домой, в город...
Пройдя ещё немного вперёд, мы глянули на часы и потому развернулись и возвратились к садоводству. Там Коля, решил показать мне берег Байкала и мы прошли дальше и мимо забора, по тропинке, идущей через заросшие камышом низины и железнодорожные пути к озеру. Выйдя к Байкалу, на гравийную отмель, застроенную какими - то нелепыми времянками для хранения лодок и моторов, подошли к неприветливой, прохладному даже на вид, большому водному пространству, и я традиционно помыл ледяной водой лицо и руки. Можно сказать "окрестился" и омывшись, почти инстинктивно, избавился от грехов городской суеты и бессмыслицы...
... Вид на противоположный гористый коричнево - серый берег, поросший "линяющей" осенней тайгой, открывался необыкновенно широкий и мрачноватый. Линия горизонта, там, на другой стороне озера, в сорока километрах от нас, продолжалось ломаной линией горных вершин соединенных чуть просматриваемым гребнем. Далеко и правее, угадывалось расширение Байкала и виднелась небольшая выемка в линии горизонта, где из озера вытекала "красавица" Ангара и где расположен старинный порт Байкал, существовавший наверное ещё во времена протопопа Аввакума - он побывал здесь в годы ссылки, сразу после разгрома патриархом Никоном, мятежных "старообрядцев".
День был пасмурным, с ветерком и потому, озеро "насупилось" и неприветливо молчало, додумывая свои тревожные думы о приближающейся, снежной и студёной зиме. Под мерный плеск воды набегающей под порывистым, холодным ветром на мелкую, словно просеянную гальку берега, поговорили о прошлом и будущем этих мест.
Байкал - это сокровищница, или иначе. - жемчужина Сибири, уникальное природное образование, в котором вот уже много миллионов лет, храниться для будущего человечества, почти пятая часть всей пресной воды мира. Уровень озера, возвышается на четыреста метров над уровнем мирового океана, а его глубина достигает более полутора километров.
... Я помню, своё путешествие на теплоходе "Комсомолец", который уже давно не существует. И разговоры о будущем Байкала с доктором географических наук, из Москвы, который со страстью рассказывал о бесценных качествах сибирского озера, как обьекта туризма и уникально чистой пресной воды, вскоре - по его словам - должной превратиться в материальное богатство, дающее владельцу большие экономические преимущества, - допустим как владение большими запасами нефти или газа. О будущем туризме на Байкале он тоже говорил с придыханием...
С той поры прошло более тридцати лет и предсказания того географа начинают сбываться. Однако, по прежнему и богатства Байкала и его уникальные географически - туристические свойства не раскрыты даже наполовину. По южному берегу, есть только одна, более или мене приемлемая для автомашин дорога, а северные склоны, имеют только конные тропы. Да и те прерываются в местах подхода к воде скал, подпирающих Байкальский хребет...
Я и сам путешествовал по диким места северного побережья и не представляю когда и как там можно будет построить дорогу, по которой туристы могли бы добираться до истоков Лены, или кататься на лыжах где-нибудь в окрестностях Мыса Покойники...
Пока я обдумывал свои дневник воспоминания, Коля рассказывал мне об истории своей дачи и мы неспешно шли вдоль берега озера, покрытого намытой водой галькой и по низинам, заросшего тальником. Ветер свистел в голых тонких ветках, мрачные тучи медленно ползли по небу. Кругом было грязно, не ухожено и бесприютно, и с трудом верилось, что когда-нибудь всё может измениться в лучшую сторону. Природа. Словно копировала разочарование и равнодушие царящее ныне в умах и в сердцах людей...
Пройдя чуть дальше, по берегу, вышли на полотно железной дороги, прижавшуюся в одном месте вплотную к скалам. От озера, её отделяло пространство залитого бетоном берега, о который с лёгким стуком ударялись невысокие сине - зелёные волны, поднятые пронизывающим ветром.
... Возвратившись в домик, растопили печку, и приготовили на электроплитке, обед: заварили китйскую, жиденькую вермишель с острыми приправами, и на второе, пожарили кружочки колбасы с луком, которую запили горячим чаем.
Коля рассказывал о здешних жителях и соседях, говорил, что соседка, из дома напротив, активная женщина, общественница, стала его "врагом", после того, как они с французами, спилили кедр, стоявший за забором и мешавший электрическому проводу подвешенному на столбах. Такая забота об отдельном дереве, выглядит весьма трогательно, но немного фальшиво, в окружении безбрежной тайги, покрывающей на многие тысячи километров сибирские просторы. Я уже видел участки в тайге, где "браконьеры, не боясь наказания выпиливали самый отборный лес, и вывозили его пиратскими способами, продавая за большие деньги заграницу...
Пока ели и пили чай, сумерки вечера, словно подкравшись со стороны неприветливых гор, залили окрестности "чернильной" темнотой, и включив электричество, мы словно отгородились от постороннего, такого насторожённого и безрадостного мира.
В это время в дом вошёл Колин приятель, хозяин внедорожника, заехавший за ним после таёжного пикника, и мой друг, быстро собравшись, крепко пожал мне руку, многозначительно пристально поглядел в глаза, дескать держись, и ушёл -а я остался один, на всю неделю...
В доме уже стало по настоящему тепло, и раздевшись, оставшись в лёгкой футболке, я подсел к остывающему боку печки и стал читать историю жизни и взглядов Блаженного Августина. Эту книгу, я купил в городе, в надежде прочитать её со вниманием в сосредоточенном одиночестве...
В соседнем дворе, по временам взлаивала собака, и в ответ, оттуда же, изредка доносилось повизгивание голодного щенка. Я невольно прислушивался ко всему, что происходило за стенами, привыкая к одиночеству...
На минуту выйдя во двор, я включил электрическую лампу, висящюю над крыльцом, отчего тьма вокруг, вне электического света, стал ещё гуще и непроглядней. Постояв неподвижно, вдыхая и выдыхая прохладный осенний воздух, наполненный горьковатым ароматом палой, подмороженной листвы, настороженно послушал тишину ночи, вернулся в дом и расстелив постель, залез под одеяло, предварительно погасив свет внутри... На новом месте , я бываю инстинктивно остопрожен и напряжён - опыт одиноких таёжных походов и поездок, остался во мне, кажется, на всю жизнь...
... В полудрёме, из глубин памяти, пришли далёкие воспоминания, о тех временах, когда я семнадцатилетним пареньком, неподалёку от этого места, чуть дальше на восток по берегу Байкала, на станции Танхой, прожил около полугода. Тогда, я, по знакомству, через друзей отца, устроился на строительство линии электропередач, тянувшейся вдоль озёрного берега, в сторону Улан - Удэ и Читы.
... Жили тогда, вдвоём с приятелем, на квартире, у бывшего танкиста, в сельском доме, где на окнах стояли герани, а наша половина, от хозяйской, была отделена дощатой перегородкой...
Очень явственно вспомнилась история первой мимолетней влюблённости в женщину, которая была старше меня на пятнадцать лет и которая жила в станционном бараке с маленьким ребёнком и ворчливой старухой-матерью. Тогда ведь все люди старше сорока были для меня пожилыми людьми...
... Работали в тайге, уезжая из посёлка на машине, с раннего утра, до тёмного вечера. Но бывали ведь и воскресенья, в которые, я, лёжа на своей раскладушке читал книги, или шёл обедать в станционный буфет, где готовили замечательные фирменные борщи и котлеты с подливкой и на гарнир предлагали картофельное пюре.
Однажды возвращаясь из буфета, уже после обеда, я увидел во дворе одного из домов, молодую, привлекательную женщину, которая неумело рубила дрова... Я, перескочив низкую ограду и подойдя, напросился помогать ей. Нарубив кучу дров, я пошёл домой, но в следующее воскресенье, снова застал её за этим занятием и снова помог ей.
Естественно, за работой познакомились, и она оказалась, симпатичной и весёлой вдовой, с ребёнком - дочкой лет четырёх. Жила они с матерью, в бараке, в железнодорожных квартирах, и работала кассиром в билетных кассах железной дороги...
Была весна и чистые синие, искрящиеся холодным снегом, солнечные дни, сменялись длинными сумерками, когда оттаявшие за день лужи, начинали покрываться ледовой прозрачной плёнкой...
Мне было семнадцать лет и я был невинен, как ягнёнок и женщины для меня были существами другой биологической породы...
... Мы стали, встречаться и моя знакомая, отбиваясь от моих объятий, хихикала, краснела, оглядывалась и пугала меня своей матерью. Я же понимал её смущение, как простое кокетство и безнадежно настаивал на своём...
Мы пару раз прогулялись по полотну железной дороги, поглядывая по сторонам и о чём-то весело разговаривая. Моя новая знакомая, наверное чуть подсмеивалась над моей молодостью и наивностью. Но в глубине души, ей было приятно и моё присутствие и мои неумелые ухаживания...
В посёлке все обо всех знали, и потому, вскоре случился инцидент, который положил конец моему влюблению.
... Однажды, идя по улице, неподалеку от своего дома, я встретил малознакомого мне монтажника, который тоже работал в Механизированной колонне. Он подойдя ко мне, остановился и тыча рукой мне в грудь, стал меня пугать и потребовал, чтобы я перестал встречаться, с Машей, - так звали эту женщину. Я, не понимая что он от меня хочет, старался от него отделаться, а он становился всё грубее, стал хватать меня "за грудки", что и увидел в окно дома, мой хозяин, бывший танкист. Позже выяснилось, что он был контужен в войну и подвержен психическим припадкам, как тогда говорили.
И вот мой хозяин, вдруг выскакивает из нашей калитки с топором в руках и угрожающе размахивая им, гонится за неудачным ревнивцем, загоняет его в в соседскую ограду, и так как бежать дальше было некуда, этот ревнивец, упал на землю, пополз и стал прятать голову под поленницу дров. Мой хозяин навалился на него с топором, и я едва оттянул его от обезумевшего от страха, "соперника"...
Надо сказать, что в мехколонне, работало много мужиков, которые или сидели до того, или собирались вскоре сесть. Я видел несколько свирепых по-зэковски, драк, с ножами, металлическими прутьями и кровью и потому, меня психованность моего домохозяина не удивила... Как бы то ни было - "ревнивец", был страшно напуган и явно отказался от своей мести, мне...
Но как всегда, весть о драке разнеслась по посёлку, и на меня стали смотреть как на ловеласа, а Маша наотрез отказалась со мной встречаться. Я не очень переживал об этом, потому что честно говоря не видел и не понимал главной причины наших встреч. Возможно мой соперник, хотел на ней жениться, а я из любопытства позволил себе "влюбиться", и будучи юношей стеснительным и романтическим, ожидал какие-то встречных шагов от невольной моей пассии.
Вскоре и командировка закончилась, и мехколонна переехала в другой посёлок...
... Прошло более сорока лет, однако с той поры, я запомнил эти тревожно дикие горы, необъятную тайгу и неистовое зимнее солнце, отражающееся от безукоризненно белого сыпучего снега. Вспоминал я, и безумные, пьяные поездки нашей бригады монтажников, по только что замёрзшему Байкалу, когда лёд трескался под тяжёлым грузовиком и вода из трещины, бежала с шипением вслед нашей машине...
Было начало января и громады водных объёмов озера, медленно остывая, начинали сверху схватываться первым ледком, несмотря на то, что зима давно властвовала над тайгой и горными вершинами и морозы, особенно утром, доходили до минус двадцати - тридцати градусов...
За день до этого водно-ледяного приключения, бригада после получки, прихватив с собой в машину ящик водки, оставив меня дома, укатила гулять на "просеку" - так называли место, где в тайге, мы собирали на расчищенной площадке железные опоры, линии электропередач, скрепляя металлические уголки, на болты. Потом уже, собранные тридцатиметровой длинны, ажурные громады, лежащие на бревнах-подкладках, с помощью тракторов поднимали вертикально, закрепив четыре "ноги" опоры, за бетонные "башмаки, врытые в землю.
... Возвращались мои со работники в посёлок, поздно вечером, по льду Байкала, и за рулём, вместо шофера, валявшегося "вдрызг" пьяным в кузове, сидел тоже пьяный, но могущий держать руль в руках, "волонтёр - любитель".
Назавтра, когда утром, мы ехали по своему вчерашнему следу на заснеженном льду озера, то все, откинув полог брезентового покрытия кузова, с замиранием сердца, ждали столпившись, что машина вот - вот провалиться в трещину. К счастью этого не случилось, но в тот же день, всем машинам мехколонны запретили ездить по Байкалу...
... Под эти воспоминания, я незаметно заснул, и через несколько часов утомительного сна, посередине длинной осенней ночи, неожиданно проснувшись, и уже не мог заставить себя спать, - поднялся, оделся и растопив печку, налив себе чаю, стал просматривать книги и журналы из местной "библиотеки".
За окнами наступила полуночная тишина, которая была так непривычно, что я невольно стал чего-то опасаться. Выйдя на улицу, ощутив на лице изморось мокрого тумана, невольно вглядываясь и вслушиваясь, как мне казалось, в замершую, напряжённую тишину, я инстинктивно ожидал каких-то неприятностей. Я понимал, что моя нервозность была обусловлена переменой обыденной жизни на одинокую и потому непривычную, однако от этого знания было не легче.
Я уговаривал себя расслабиться, и воспринимать внутреннее беспокойство, как обычную реакцию на перемену обстоятельств и места жительства...
Войдя в дом, зевая, я сел около печки, прислонившись к горячему её боку, и вновь пытался читать жизнеописание Блаженного Августина. Согревшись и успокоившись я стал сосредотачиваться на прочитанном. Конечно, мне была чужда экзальтированная наивность этого латинского святого, но его призывы жить по доброму, и "делать больше добра, чтобы в мире стало меньше зла" я вполне разделял, хотя понимал, что обычно, в реальной жизни всё упирается в строгость определения, что такое добро, а что такое зло...
Совсем недавно я узнал, что Блаженный Августин, не возражал против сжигания еретиков заживо, потому что римские законы, таким образом наказывали фальшивомонетчиков. Ведь еретики, это сторонники фальшивой веры - наверное "логично" рассуждал Августин...
... Наконец, я устал настолько, что лёг на постель не раздеваясь и заснул почти сразу, а проснулся уже только на рассвете, когда все ночные беспокойства отступают и даже кажутся смешными...
В доме было прохладно, и я, раздевшись, залез под одеяло и уснул, без сновидений до солнцевосхода...
В очередной раз проснулся уже около десяти часов. Глянув в окошко, определил, что погода портиться - по небу бродили низкие тучи и холодный ветер, шумел в вершинах соседних с садоводством сосняков. Помывшись на улице холодной водой, я до суха протёрся полотенцем, а потом, включив электроплитку, стал жарить на сковороде телячью колбасу, нарезанную ломтиками с луком. Аппетитный запах распространился по дому, и вскипятив чай, я приступил к еде, обдумывая что делать дальше - идти ли на Байкал, или попробовать всё - таки сходить в тайгу, вдоль берега речки, берущей своё начало километрах в тридцати от озера, в вершинных ущельях хребта Хамар - Дабан...
Пока я собирался, приготовляя обеденный перекус, из низких туч, посыпалась мелкая снежная крупа и я решил, что в такую погоду, лучше пойти в тайгу, - у озера, будет холодно и неуютно...
Закинув за спину, свой рваный рюкзак с тёплой курткой и обедом внутри, вышел наконец из дома, понюхал холодный ветер, пахнущий мороженным и по знакомой уже дороге, направился в сторону речки.
Выйдя на шоссе, пройдя чуть вперед, перешёл высокий мост над белопенной рекой, и свернул на грунтовую дорогу, с заросшей подсохшей травой, колеёй. Вдоль неё росли черёмуховые кусты и я, найдя несколько подмороженных за ночь чёрных ягод, съел их с большим удовольствием.
Пройдя так до первой развилке, я начал трудный подъём на крутой склон, заросший молодым кедрачом, вперемешку с лиственными деревьями. На ломкую, сухую траву, насыпало уже тонкий слой снежной крупы, и я, старался идти аккуратней, не поскальзываясь. В одном месте из кустов рябины, слетел "хлопоча" крыльями, рябчик, и я увидел, как он серой тенью, планируя, скользнул вниз, в соседнюю чащу.
Вскоре дорога закончилась, и я понял, что она была проложена, давно, когда здесь велись лесозаготовки. Таких дорог, без начала и конца, довольно много осталось с тех времён, по всем необъятным просторам прибайкальской тайги...
Дальше пошла уже довольно торная тропа, и так как снег продолжался с перерывами уже несколько дней, то на снежной тонкой пока, пелене, стали встречаться следы зверей и зверюшек. Вначале я увидел прыжки, белочки, перебегавшей с одной кедринки на другую, а поднявшись чуть ближе к горному гребню, различил, следы крупного соболя, который мог здесь охотиться за этой белочкой...
Тропа, постепенно выполаживаясь, петляя среди валежин и кедровых зарослей, наконец, привела меня на гребень склона. Вид открывался на две стороны, в том числе и на следующую падь, с крутыми склонами, заросшую хвойными деревьями, вперемежку с берёзами. Внизу, в глубине пади, росли густые кустарники и высокая плотно стоящая трава, по которой идти было трудно даже на плоском месте. Обернувшись, позади, я увидел широкую долину речки Безымянки, зелено - хвойные кедрачи в углублениях распадков, спускающихся с гребня, а на противоположной стороне, на югах, стояли осиново-берёзовые рощи, частые, даже и на крутых склонах.
"В этой тайге - подумал я, - лучше ходить по долине реки, или по большим её притокам".
Наглядевшись на окрестную тайгу, я начал зигзагами пробираться по гребню, который тоже зарос деревьями, а густая трава, ещё не прибитая большими снегами и морозами, прятала в своих зарослях упавшие валежины и толстые ветки, которые своими сухими сучьями часто цеплялись за ноги и за одежду.
Идти так, было тяжело и я решил спуститься к речке, и попробовать подниматься по речной долине. Следуя этому плану, не спеша спустился в один из поперечных распадков, заросших молодым, прозрачным осинником, по которому петляла зверовая тропа. Я даже рассмотрел, кое - где на земле, следочки копыт, не-то молодых оленей, не-то косуль.
В одном месте в тени от купы густых кедров, лежал нерастаявший предыдущий снег и в нем, я неожиданно различил, увидел ржавую проволочную петлю, привязанную одним концом, радом с тропой, за один из осиновых стволиков.
"Ага, - подумал я - браконьеры и здесь промышляют и наверное выставили петлю ещё осенью, а потом как водиться проверив её раз, найдя пустой, так тут и бросили, уже не заботясь о будущих жертвах этой петли. Так, к сожалению, довольно часто сегодня в ближних к селению тайгах, случается. Псевдо охотники, расставят петли на тропах, а потом либо запьют горькую, либо им просто лень их проверять. Если зверь попадётся, он в этой петле гибнет, а потом его растаскивают хищники и расклёвывают вороны.
Во многом, из-за этого, сегодня в самых звериных местах, редко можно заметить следы, тем паче увидеть оленя или косулю...
Браконьеры, такими варварскими способами губят их за просто так. Раньше, таких горе охотников характеризовали присловьем: - Ни себе ни людям...
Тропа, по которой я шёл, была явно звериная, потому что слишком крутая для людей, и, цепляясь за стволы осинок, спускаться приходилось осторожно... И всё-таки, я упал несколько раз, правда не больно, поскользнувшись на опавшей листве...
Потом, я услышал впереди шум воды и понял, что из соседней пади, течёт речка, достаточно многоводная. Спустившись, к воде, не спеша обследовал несколько кустов черёмухи и найдя ягоды, стоял и объедал их слушая и приглядываясь к окружающей тайге. Снег уже давно закончился и в прорывы туч проглянуло солнце. У речки было влажно и вода спрыгивая с уступов, в омуте, крутила последнюю опавшую листву, медленными кругами. Пахло влажной травой и кедровой смолой - на противоположном берегу, стоял густой молодой кедрач.
Я, набрав в речке воды, в пластиковую бутылку отошёл от заросшего лозняком, берега, чуть в горку, выбрал сухое место и удобно устроившись, стал есть свой обед, запивая бутерброды с колбасой, водой из речки...
... День постепенно клонился к вечеру и закончив с едой, я начал спускаться дальше вниз, вдоль русла речки, иногда, с трудом переходя влажные места, заросшие зелёной густой травкой.
Влажная топкая земля чавкала под сапогами, оставляя глубокие следы в раскисшем грязном травянистом грунте. В какой - то момент, русло речки впереди, так заросшее кустами и заваленное валежником, показалось непроходим и я, обходя чащобу, чуть поднялся на крутой склон, найдя поперечную тропинку.
Затем, осторожно шагая по склону, поглядывая с высоты на окружающие заросли осины, вдруг вышел на дорожную колею, начинавшуюся на круглой, луговой полянке. Кое - где, здесь, из под сухих листьев проглядывала зелёная травка, которая потом, так и уходит под первый большой снег...
Чуть позже, я вышел на развилку, где небольшая речка - приток впадала в Безымянку и где, по берегу реки, уже шла проезжая, грунтовая дорога.
Я, какое-то время, постоял на ней, прикидывая, куда пойти, или уже отправляться домой. Но потом всё- таки решил, что на первый день, этого похода по окрестностям вполне достаточно. Таким образом выбрав продолжение, я повернул направо, в сторону Байкала...
... Уже идя по дороге, в одном месте, разглядел следы оленьих копыт, и подумал, что раз здесь ходят матки - следок был небольшим, - значит где - то здесь должны быть и олени - быки.
Осень, несмотря на первые небольшие снега, ещё продолжалась, и я предположил, что в этой речной долине, могут на зорях реветь олени - изюбри...
Через полчаса, я вышел к шоссе, перешёл его и привычно уже, вошёл в садоводство, без труда найдя свой дом, в череде похожих строений. На садоводстве, в это время уже почти не бывает дачников и потому, дома стоят тихие и насторожённые, словно осиротевшие до следующего лета...
В моём доме было прохладно и я, тотчас же растопил печку и стал готовить ужин. Поставив на плиту в кастрюльке рис, я открыл рыбные консервы и решил устроить себе "японский" ужин. "Попутно" начал читать книгу о волках в Заполярье. Вспомнил, как мой знакомый Трофим Викторов, рассказывал мне, о годах проведённых в охотничьем зимовье, в тундре, разъезжая на мотонартах по своему охотничьему участку. К некоторым из его рассказов, я относился скептически, однако знал, что такое вполне могло быть. Север, тундра и бескрайняя тайга хранит ещё много удивительных тайн и историй. Часто их просто некому рассказывать и слушать - так не любопытны и равнодушны стали горожане...
Трофим божась, говорил мне, что однажды, на подкормке для песцов, неподалеку от его базового зимовья, в тундре, в капкан, попался волк гигантских размеров, весом около ста килограммов...
- Это был редкий экземпляр, даже для тундры - рассказывал Трофим, когда мы сидели с ним в кафе после его очередного приезда с Севера, и пили пиво.
- Шкуру я выделал, а потом продал какому - то любителю редкостных трофеев, за приличные деньги...
Уже изрядно напившись, он рассказывал , как к нему, к избушке, приходил медведь, учуявший запах добытого и привезённого из тундры северного оленя. Туша этого зверя лежала метрах в двадцати от зимовья.
- И когда я вышел из домика - рассказывал Трофим, покуривая очередную папиросу, -
медведь понялся на дыбы, до этого скрываясь за лежащим мёртвым оленем и выгрызая у него мороженные внутренности. Появление хищника было таким неожиданным, что я оторопел и некоторое время стоял неподвижно, нашаривая правой рукой винтовку за спиной, не отрывая глаз, от всплывшего на дыбы медведя...
Мне просто повезло, и карабин был привычно заряжен. Навскидку, я выстрелил первый раз и медведь рявкнул получил первую пулю в бок. Потом он упал и всё время пытался подняться на лапы, чтобы броситься, прыгнуть, подползти в мою сторону, поближе ко мне. Тут уж я выпустил в него несколько пуль из магазина, пока агрессивный зверюга не перестал шевелиться...
- Разделав зверя, я увидел, что моя первая пуля попал медведю в отросток позвоночника и
привела к параличу конечностей... Просто мне повезло... Ведь мог бы промазать или ударить по мякоти... Тогда неизвестно чем бы этот эпизод в моей жизни закончился...
... В книге, которую я читал, здесь, на Байкале, была рассказана история счастливого заселения и совместной жизни, двух молодых выпускников охотоведов - мужа с женой.
Я очень люблю эти описания тревог и трудностей одиноких зимовок, может быть потому, что сам некоторое время жил в глухой тайге, в домике, на севере Бурятии. Те годы, я вспоминаю с грустью и удовлетворением, несмотря на то, что бывали и трудные дни и даже трудные месяцы. ... Однако нередко, при воспоминаниях о том времени в памяти всплывает лирические эпизоды: деревянный домик окружённый листвиничником и молодым кедрачом, весенние длинные тихие дни, когда в одиночестве кажется, что в мире уже до скончания века ничего не измениться... В моих воспоминаниях, горная речка, заполненная водой от тающих горных снежников, мерно шумела в тридцати шагах от крыльца таёжной избушки и это было настолько привычно, что я переставал замечать этот бодрый плеск водных струй, прыгающих с камня на камень, с вечным упорством неостановимой водной стихии...
... Читая, я невольно завидовал свободной жизни героев в необъятной безлюдной тундре, и начал обдумывать варианты и возможности для себя, провести вот так, в одиночестве, год или два в тайге, в зимовье, только в обществе охотничьих собак. Захотелось заново пережить молодое чувство счастья единения с природой, в "пустыне", где тебя не касается суета и несвобода человеческой рутинной жизни.
... Последние годы, я всё чаще задумываюсь о приближающейся бесцельной старости и потребности отделиться от мира планов и достижений, погрузиться наконец в мир сочувственного наблюдения, "со стороны", за процессом многообразной и насыщенной жизни природы, вокруг и в нас самих.
Вдруг, с неприязнью вспомнил алчную, соревновательную, иногда зло напористую "толкотню" людей в городах, где собственно человеческое, то что в нас является отблеском божественного начала, наглухо отделено от вечности природы, закрыто "суетой" каждодневной, бессмысленной спешки что-то иметь и видеть...
Церковь, стоит среди этого моря торопливой пошлости и животности, небольшими островками, окружёнными океаном эгоистического неверия. "Лишь оставаясь один на один с природой - думал я - человек способен осознать свое особенное положение в мире, понять или просто прочувствовать свою ответственность перед всем подлинно живым, вокруг и внутри нас..."
... Здесь, на Байкале, я тоже начал постепенно привыкать к одиночеству, и после ужина, помыв посуду, ложусь на кровать и читаю. Изредка, издалека, слышу шум проходящего по железной дороге поезда, а потом, встревоженный лай собаки из соседнего двора. Погода по прежнему облачная и с неба, по временам сыплет снежная крупа, которая тут же тает, на неостывшей ещё земле.
В избушке стало тепло и потому, в довольстве долго лежу и читаю. Изредка, выхожу на улицу и издалека, слышу шум речки Безымянной, и прикидываю, что завтра, тоже будет пасмурная погода, а ночью возможен небольшой снег. Обычно перед непогодой, шум воды слышен очень далеко и отчётливо... Войдя в дом, вновь ложусь и читаю.
Но временами, моё внимание отвлекается от книжного текста и я начинаю думать, что в очередной раз ритм моей жизни резко сменился и чувство непривычного одиночества, постепенно сменяется чувством благодарности, к Тому, кто создал этот разнообразный мир, где преодоление опасности, несправедливости и даже предательства, сменяются душевным покоем, и удовлетворённостью.
... Я отвлёкся, на несколько минут помолился, стараясь почти вслух внятно и раздельно произносить: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя..." и проговорив, прочувствовав это несколько раз, расслабился и вспомнил, ощущение покоя и радости появившееся в душе, в конце моей сегодняшней прогулки по тайге. Открытое пространство лесной дороги, покрытое, ковром опавших листьев, коричнево - палевого оттенка... Крутые лесистые склоны, справа и слева на которых ближе к гребням, на прогалинах лежит белыми пятнами не стаявший снег... Такая простая, и вместе с тем такая замечательная своим красочным эстетическим наполнением, картина!
... А здесь, вечером, ещё по свету, из окна затянутого кружевными тюлевыми занавесками, видны жёлтые и коричневые листья на рябине, стоящей в огороде. Особенно привлекают внимание ярко - алые ягоды собранные в симметричную гроздь. Справа, и чуть дальше во дворе, виден синий треугольник крыши над колодцем, с замечательно вкусной и холодной водой...
Ещё дальше, видны несколько домиков, разбросанных среди участков земли, ухоженных садоводами. Они выращивают здесь садовую клубнику, а домики используют, как временное жильё, во время короткого сибирского лета...
Слева, за садоводством и железной дорогой, которую здесь проложили ещё при царе, лежит озеро Байкал, с хорошо видимым, дальним гористым берегом, желтеющим по глубоким падям лиственничной подмороженной хвоей, и где по склонам, щетинятся берёзово - осиновые, уже голые, продрогшие рощи.
Озёрная вода, покоится нерукотворным громадным бассейном, и в этом бассейне, страшно сказать - сосредоточена почти четверть всей пресной воды огромного мира...
В этот момент, я незаметно задремал, а проснулся уже глубокой ночью, вышел на минутку во двор, постоял, послушал сонную тишину, притихшего леса, окружающего садоводство и возвратился в натопленный домик, погасил свет и лёг, уже раздевшись, под одеяло... Поворочавшись, найдя удобное положение, я вспомнил сегодняшний поход, вкус подмороженной черёмухи и незаметно уснул, уже до утра...
Назавтра, повалявшись в тёплой постели подольше, я неторопясь встал, помылся на улице ледянной водой, поел и отправился в сторону Байкала, поглядывая на низкое, покрытое бегучими тучами, небо, надеясь на скорое улучшение погоды.
Долго бродил вдоль берега, рассматривая величавую панораму озера - моря раскинувшегося впереди и справа, на сотни километров... К обеду, ветер угнал тучи в дальний конец озера и на синем небе появилось долгожданное солнце. Во второй половине яркого, солнечного дня вышел на открытое место и устроившись поудобнее на выброшенной штормом коряжине, расслабился и пргрузился в созерцание.
Солнце тихо светило из-за спины, с бледно - голубого, прохладного и высокого неба и его лучи чуть грели мои плечи и спину. Хребты окружающие речку Безымянную, со стороны солнца, при взгляде на них, были чуть видны размытым ломанным силуэтом, и казалось солнечный туман поднимался из складок горного рельефа...
А впереди, прозрачная вода, раскинувшаяся на многие сотни километров, в двух шагах от моих ног, мерно и непрерывно набегала на галечный берег и шумела пенными гребешками, чуть подгоняемая боковым ветерком.
Перистые, лёгкие облачка в высоком небе почем-то тянулись в обратную сторону, и я многозначительно подумал, что наверху, всё всегда немножко иначе чем на земле...
Противоположный северный берег озера, был освещён прямыми солнечными лучами, и потому казался отчётливей и ближе, чем обычно. Складки серых гор, кое-где обрывались к воде крутыми скальными, складчатыми склонами и уходя в открытую перспективу, незаметно, растворялись где-то далеко справа, в лёгкой туманной дымке...
Вдруг, откуда - то слева, прилетела белая, лёгкая чайка. Другая, белой точкой качалась на тёмно - синих студёных волнах, далеко от берега. Ветер был не сильный, но пронзительно холодный и потому, я прятал руки в рукава куртки, пытаясь хотя бы на время согреть озябшие пальцы. Но несмотря на холод, уходить с берега не хотелось и я почти неподвижно сидел опустив плечи и сосредоточив взгляд на дальнем берегу. Время текло незаметно, и я словно, загипнотизированный видом необъятных открытых пространств, спокойно думал о своей жизни, о том, что скоро надо будет возвращаться заграницу, где меня ждёт семья и привычный налаженный годами уют небольшой квартирки в центе большого европейского города...
... Солнце из зенита, медленно начало спуск к западу, и всматриваясь в противоположный берег, я вспомнил, как несколько десятилетий назад, ходил там, по круго-байкальской железной дороге, путешествуя пешком от Култука, то есть от южной оконечности озера, до порта Байкал, прибрежного посёлка на месте вытекания из озера, большой сибирской реки Ангары...
Я прошёл этот маршрут несколько раз, и в одиночку и с друзьями. А однажды с детьми - моим восьмилетним сыном и его десятилетним двоюродным братом. Путешествие наше продолжалось пять дней и ночей и мы успели посмотреть все красивые тоннели и дамбы, и стальные виадуки, и мосты, через прозрачно холодные быстрые речки и ручьи...
Ночевали мы в палатке, на берегах встреченных ручейков, жгли костёр готовили себе кашу с тушёнкой и слушали тихий шёпот набегавших на каменистый берег невысоких сонных волн...
Несколько раз, мы поднимались по крутым распадкам на опасно высокие и обрывистые скалы торчащие в верхней части склонов, и оттуда вид на спокойное озеро открывался удивительный. Была ранняя осень и кедровые шишки, на невысоких кедрах, растущих на краю обрывов, торчали из зелено-хвойных веток и вершинок, соблазняя дотянуться и сорвать их. Орехи, внутри тяжёлых и смолистых, тёмно- фиолетовых, почти черных шишек, ещё не созрели, и вместо маслянистых орешков, внутри серых, почти прозрачных скорлупок, виднелись белые зёрнышки, напоминающие по вкусу молочную плёнку на кипячёном молоке...
Тогда, добравшись до порта Байкал, мы на пароме переправились на другой берег Ангары, полюбовались на вершину Шаман - камня, торчащего неприметным валуном из воды, всего на метр в высоту, но перегораживающего исток большой реки, почти на всём её течение. А после, сели на рейсовый автобус и вернулись по асфальтовой дороге в город...
... Но были и другие воспоминания. Однажды, я приехал на то приметное место, на другом берегу Байкала, находящееся как раз напротив Мангатуя и садоводства, на один день, с молодой, красивой девушкой - высокой стройной, с синими большими глазами и белозубой улыбкой. Она была моложе меня лет на пятнадцать и потому, я старался не обидеть её нечаянным неловким взглядом или действием.
В тот жаркий день, мы, отыскав укромную бухточку, раздевшись, купались в ледяной байкальской воде, а потом загорали лёжа рядом. После, лазили по прибрежным скалам, устав, устроили обед, поев заготовленных бутербродов и долго сидели расслабившись, друг против друга, разговаривали и пили чай из закопчённого котелка...
В конце дня, уже на обратном пути к станции, нас на зелёной полянке, застал короткий, но сильный дождик, и мы пережидая его, стояли под одним зонтиком, почти обнявшись и я, заглядывая в её синие смеющиеся глаза, загадывал своё будущее...
"Как же давно это было?! - грустью вопрошал я и отвечал беззвучно: - Это было, когда ты ещё был совсем молодым!
... Горы на северной стороне Байкала, постепенно покрывались тёмными морщинами боковых теней, и я глянув в последний раз на это прохладное великолепие, отправился к себе в дом. Ветер по - прежнему тянул справа, сосновые и кедровые хвойные шапки на деревьях вокруг садоводства непрестанно шумели, помогая мне сосредоточиться и вспомнить детали далёкого и потому немного грустного прошлого...
Утром поднялся пораньше, вскипятил чай и позавтракал, поглядывая в окно. Погода была сумрачной, но ни дождя ни снега не было. И я, собрав немного еды для обеденного перекуса, отправился вновь, в приречную тайгу...
Перейдя автомобильный мост, свернул на дорогу и в первой же мокрой мочажине увидел следы оленя и оленухи, наверное прошедших тут под утро, или даже на рассвете - следы были совсем свежие.
Пройдя вдоль речки, до того места где вчера свернул с дороги, я пошёл дальше, пока не упёрся в неширокий ручей, текущий в овражке. Дорога сама собой закончилась здесь и превратилась в торную тропу, по которой я и проследовал далее. Слева, на взгорке, стоял зелёной стеной кедрач, и прямо на берегу, на другой стороне ручья, впадавшего с востока в Безымянку, на небольшой полянке, стоял балаган, сооружённый орешниками, которые совсем недавно, здесь заготавливали кедровый орех. Рядом виднелось большое, чёрное кострище, и в двух шагах, навес, плотно прикрытый сверху, кедровыми и берёзовыми ветками...
Я не стал задерживаться здесь, и прошёл дальше, вверх по течению речки. В одном месте, там, где Безымянка летом в большие дожди, затапливает пойму, подходя прямо к скалистому обрывистому берегу, увидел песчанную косу, на которой отпечатались свежие оленьи следы. Видимо звери приходили сюда пить, потому что прямо под скалой было глубокое озерцо прозрачно чистой воды, отражающее в своей блестящей поверхности тёмные морщины каменной громады, причудливо нависающей над водой.
Продолжая свой путь, вышел на открытое пространство, где река, делая изгиб, текла почти спокойно, под невысоким берегом, заросшем ивняком и высокой травой. Здесь в чаще, нашёл становище рыбаков, устроенной в низине, под навесом из ивовых густых кустов.
Спустившись по тропинке к реке, я набрал воды в пластиковую бутылку, возвратился к становищу и на прогоревшем кострище, развёл маленький костерок, разогрел на огне свои бутерброды, и пообедал, запивая еду холодной водой - котелка у меня с собой не было...
После обеда, пошёл дальше, вверх по течению, но вскоре, река свернув круто влево, отрезала мне путь по равнинке русла, и пришлось подниматься в крутой подъём, по чаще.
Вокруг все так заросло, так много было на моём пути мёртвых древесных стволов, лежащих вершинами в разные стороны, что я с трудом преодолевая эти завалы, спустился в подобие глубокого крутого оврага, и пройдя ещё чуть в гору, убедился, что дальше, тут, мне уже не пробиться...
Пришлось разворачиваться, и стараясь не терять набранную высоту, двигаться уже в обратном направлении, вдоль склона. На мою удачу, бурелом скоро закончился и я вошёл в кедрач, который затенил весь лес зелёном шатром своей хвои. В нём, как в громадной тёмной комнате, изредка слышался протяжный и сварливый крик кедровки и я попытался проникнуть в эту "комнату", войдя под зелёный полог лёгкой пушистой хвои...
Оказалось, что впереди, меня ожидали новые испытания...
Я увидел деяствительно нечто мистическое - лес, которого не касалась рука человека. Гигантские поваленный бурей кедры, лежали в зарослях высохшего папоротника, перегородив лес своими толстыми и длинными стволами, раскинув вершины во все стороны, и сверху эти стволы, были в большинстве, покрыты толстым и мягким слоем мха, из которого вырастал частый зелёный брусничник. Идти через этот замшелый разноуровневый бурелом, было очень трудно. К тому же со склона, в этом месте спускались несколько глубоких оврагов, заваленных упавшими деревьями и деревцами вдоль и поперек...
Я с трудом выбрался из этой страшной чащи, и идя краем долины, наконец вышел к молодым, чистым кедрачам, на высоком светлом взлобке...
Вдруг, я заметил, что к одному из кедров, был прислонен "колот", и решил несколько раз ударить по стволу, в надежде сбить оставшиеся от "орешников - добытчиков", кедровые шишки. Однако усилия мои пропали зря. Ни одной шишки не сорвалось сверху и в конце концов, оставив "колот" на прежнем месте, я двинулся дальше и незаметно, вышел на торную тропу, которая поднималась на вершину, гребня.
Появившееся к тому времени среди туч солнце, уже садилось и я подумал, что может быть отсюда, с высокого чистого места, я могу потрубить оленем, и может быть, мне отзовутся из окрестностей гонные изюбри - быки...
... Я постоял на краю лесного склона, рассматривая открывающиеся, широко в глубину необъятного пейзажа, окрестности, потом продышался, очищая лёгкие и заревел - затрубил, сбиваясь и фальшивя, как это всегда бывает в отсутствии тренировки. Тайга, на мой неряшливый рёв, ответила насторожённым молчанием.
Послушав эту тишину, я ещё несколько раз проревел, и не получая ответа, заскучал, решил, что гонных оленей в округе нет...
Подождав ещё какое - то время, я вышел на тропинку, и стал спускаться к ручью, бегущему в соседнем распадке, по крутому, заболоченному оврагу...
В половине склона, я нашёл ещё один балаган орешников, в котором они похоже жили совсем недавно. Кострище с удобным таганом чернело мокрыми угольками , и вокруг были расставлены чурочки, служившие добытчикам, вместо стульев...
... Однажды, в былые годы, и я пробовал заготовлять кедровые орехи, и не так уж далеко от этих мест, в тайге, в нескольких километрах от тункинского тракта. Тогда мы с моим другом, жили в зимовье около недели и "набили", как говорят в Сибири, по пяти ведерному мешку кедровых орешков.
Это было замечательное приключение и тяжёлая работа, посреди спелого и плодоносного кедрача, на вершинках которого, среди пучков зелёной хвои, светились коричнево - медовым цветом "созвездия" спелых, уже подсохших, шишек...
Помню, что как все "заготовители", работали мы с утра до вечера, радуясь хорошему урожаю и хорошей погоде. На склонах холмов уже лежал первый снежок, и это нам помогало находить, слетевшие с веток, после ударов "колотом", и лежащие, как на белой, снежной скатерти, шишки. Ночевали мы в хорошем зимовье, с опрятной, тёплой печкой...
Одно было плохо, - по ночам изо всех щелей вылезали мыши, проникающие в домик из округи, и начинали бегать и шуршать, иногда прямо по нашим телам, и даже лицам. Я не высыпался, и потому, был рад, когда мы наконец покинули, в общем то замечательную, "таёжку".
И последним испытанием в этой "эпопее", были труднейшие пять километров до тракта, под гору, по зарослям ягодника и мха, которые мы преодолели с сорокакилограммовыми рюкзаками за спиной, с нашей бесценной "добычей"...
... Уже без надежды, я в последний раз остановился и проревел, грозно и отчаянно...
И вдруг, с другого берега речки, мне ответил олень-бык, хриплым, словно простуженным басом. И тут же, неподалёку, уже с моей стороны реки, тонко и пронзительно отозвался его молодой соперник... Я замер, и прислушался до звона перепонок в ушах...
Старый бык глухо рычал, не растягивая песню, зато молодой почти визгливо и нервно-разражено выводил свою мелодию - И - и - и -, заканчивая гневливым И -и - ах - ах...
Постояв некоторое время на месте, я почти бегом спустился по тропинке, к ручью и на какое-то время затаился за валежиной, ожидая продолжения "диалога", который сам и спровоцировал.
Я конечно не надеялся на то, что увижу быков, однако, уходить из тайги не торопился...
Солнце, неспешно приближалось к вершинам холмов, окружающим долину реки с запада, когда, вдруг, в прохладной тишине, начинающихся сумерек, я услышал стук рогов и громкое сопение, со стороны речки. Я ещё ниже пригнулся за валежиной, и тут оба изюбря, вдруг заревели, совсем близко, и у меня от восторга и ужаса, по спине пробежали мурашки. Звери были так близко, что я расслышал в их голосах металлические нотки в клокочущем рыканье, которое издают их напряжённые и опухшие от неудовлетворённого сладострастия, глотки...
... Наконец, я увидел, как с разных сторон, из кустов ольхи, навстречу друг другу, на расстоянии нескольких десятков метров, выскочили на рысях два коричневых, почти шоколадного цвета быка. Тот, у которого бас, - был намного крупнее молодого, но тоже справного быка.
Увидев друг друга, а слышали они противника уже за многие сотни метров, олени ощетинившись длинной шерстью, начали медленно сходиться параллельными курсами, впечатывая напряжённые передние ноги в осеннюю траву, задирая на ходу головы вверх, показывая свои светящиеся белыми блестящими острыми концами отростков, рога - бороны. Они был на редкость красиво симметричны и конечно опасны, мощной силой их обладателей... Олени - самцы, разъярённые видом соперника, по прежнему сближались постепенно, стараясь не смотреть один на другого, но гневно играя расширившимися ноздрями
Наконец крупный бык, сблизившись, на предельное расстояние, резко развернулся в сторону молодого, мгновенно опустил голову с семи отростковыми толстыми, широко разведёнными, симметричными рогами - вилами, к земле.
Чуть задержавшись, молодой олень проделал тоже самое, и после, оба прыгнули один навстречу другому. Раздался треск столкнувшихся рогов, и старый бык, напрягая толстую шею, легко перехватываясь рогами, постарался занять удобную позицию. Однако, Молодой, после первого же страшного удара Доминантного быка, отскочил в сторону, и развернувшись, в высоком прыжке, испуганно кося глазом на соперника, бросился убегать и Доминантный, яростно хрюкая, несколько десятков метров пробежал за ним. Потом остановился и тяжело дыша, поднял рогатую, мощную голову вверх, заложив рога почти на спину, заревел, хрипло и свирепо...
"Он чудовище! - переводя дух, с восторгом подумал я... С таким даже с ружьём опасно встречаться".
Бык, словно услышал мои мысли, повернул голову в мою сторону, понюхал воздух широко раздвинутыми ноздрями, подхватил мой запах, вздрогнул и тронув с места тяжёлой рысью, быстро скрылся в кустах, убегая назад, по направлению к реке. Через время, я услышал, как в той стороне застучали копыта по речной гальке и после, вокруг вновь воцарилась тишина...
Вечер надвигался по речной пади, снизу вверх и серые сумерки покрыли окрестные склоны и тайгу...
А я, выйдя на дорогу и с опаской оглядываясь, пошёл в сторону шоссе, переживая про себя увиденное мною таёжное чудо...
Было ещё достаточно светло, когда я перешёл шоссе, и потому, решил сходить на берег Байкала, и встретить вечер на берегу волшебного озера.
... В начале по дороге, а потом по тропинке, я подошёл к высокому железнодорожному полотну, и вдруг заметил, стоявших неподалёку от тропинки, железнодорожных рабочих, которые как - то нерешительно и мрачно толклись на одном месте подле железнодорожной насыпи. Проходя мимо, я вежливо с ними поздоровался, но никто даже не посмотрел в мою сторону. Когда я перешёл через двухколейный путь, на другую сторону насыпи, то вдруг увидел на каменистом щебне полотна, рядом со стоявшими двумя рабочими, тело молодого мужчины в сером костюме, лежащее в неловкой позе на камнях, и заметил светловолосое, молодое ещё лицо, измазанное грязью, с ободранной окровавленной щекой. Он лежал неподвижно и его остекленевшие глаза смотрели куда - то высоко в небо...
И только тут, я внезапно понял, что этот мужчина мёртв и может быть уже как несколько часов. Вся его неловкая, неудобная поза, свидетельствовала об этом... Только теперь, я начал понимать, почему так неприветливо мрачны были эти железнодорожники...
Видимо человек, либо выпал из вагона, либо его из этого вагона выбросили насильно. Я непроизвольно поморщился, крепко сжал зубы и перекрестился.
... Мир людей и их страстей, вдруг грубо ворвался в мою жизнь. И я проклиная себя, уже не видя и не желая видеть красоту заката над необъятным озером - морем, поспешно возвратился к садоводству, но уже другой дорогой. Навстречу мне, уже около моего дома попала милицейская машина идущая в сторону насыпи, и я понял, что они едут на место убийства или самоубийства, по вызову этих рабочих...
По пути к своему дому, я вспомнил, свою давнюю знакомую, которая стала женой моего приятеля на БАМе. Лена - так её звали, - была молода, красива, и легкомысленна. Приятель влюбился в неё сразу и на всю жизнь, а она, надеялась ещё найти свою любовь, а приятелю просто позволяла себя любить. Брак их конечно был несчастен...
И некоторое время назад, я узнал, что они развелись. Но самое страшное произошло потом, уже в опасные бандитские девяностые. Лена стала проституткой и подрабатывала в поездах, на транссибирской магистрали. Её там, в какой-то пьяной драке и зарезали...
Чудовищная по жестокости и несправедливости жизненная история...
Может быть с этим молодым мужчиной тоже приключилось что - нибудь трагическое. Его лицо, с открытыми голубыми глазами, вновь и вновь представлялось мне, как маска печали и внутреннего страдания...
... Придя в домик, уже теряя весь свой философский, идиллический настрой, растопил печку, пораньше лёг спать, и проснулся на рассвете от кошмарного сна в котором мне долго и безнадежно приходилось убегать и скрываться от неведомой опасности...
"Сегодня же уеду" - вдруг решился я и стал готовиться к отъезду. Сложил свои вещи и книги в рюкзак, сковороду и кастрюли с тарелками, спрятал подальше от мышей в верхние ящики старинного комода, и только, собрался уходить и уже закрывал домик на замок, когда по улице затарахтел мотор трактора "Беларусь".
К домику напротив, подъехал колёсный трактор с прицепом, доверху нагруженный берёзовыми чурками. Два мужика, сидевших в тракторе, не раздумывая и не стесняясь меня, въехали через пролом на Колин участок, ломая кусты смородины посаженной вдоль изгороди, развернулись на нём и сдав задом, вывалили дрова к забору соседа. Коля говорил мне что в этом домике жил главный архитектор города.
Видя этот бандитизм, я выскочил на дорогу, крикнул на мужиков в кабине, но было уже поздно. Они видимо были привычно пьяны и потому, не обращая внимания на мои протесты, свалив дрова, не вылезая из кабины, получили деньги от появившегося архитектора, и уехали, выпустив из выхлопной трубы жирную струю дизельного дыма...
Архитектор, подошёл ко мне, извинился за пьяных трактористов, но я ему ничего не ответил и только махнул рукой...
И тут же, глубоко вздыхая одел на плечи рюкзак и вышел на дорогу, направляясь на шоссе, к автобусной остановке...
Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков...
Озеро Хара - Нур.
...Эту историю я писал давно и тогда ещё не было тех нелепых запретов, которыми сегодня чиновники ограничивают жизнь человека со всех сторон...
...Собирались, как всегда непростительно долго: то водку разливали из стеклянных бутылок в пластиковые, то вдруг оказалось, что свежего хлеба в соседней булочной не оказалось. А ведь ехали на две недели и потому, очень хотелось сохранить хлеб в соответствующем виде, хотя бы неделю. Потом конечно будут сухари, но всё - таки...
Наконец всё загружено, размещено для долгой дороги, ребята сели на свои места и я тронулся...
Пока разворачивался у себя на стоянке, рядом с домом, вдруг услышал в голосе мотора какие-то новые нотки и стал себя спрашивать - что произошло?
Может быть поэтому отвлёкся и был невнимателен. В три приёма разворачивая машину, я совершенно неожиданной, услышал, дикий человеческий крик сзади, и меня аж в пот бросило
- Неужели...! - вскинулся я - и тут же почувствовал, что машина кого-то зацепила задом. Внутри у меня всё оборвалось и открывая дверку, я уже был готов к самому плохому...
Оказалось, что серебристый "Вольво" моего соседа по дому, грузина Кахи, вдруг, словно живой подлез под мой микроавтобус, и я прилично помял ему безукоризненно новое крыло.
- Ты что это сделал! - вопил горбатый Кахи, а у меня от сердца отлегло... -Ты мне новую машину раздавил! Уж лучше бы ты меня самого покалечил!..
Я подождал, пока нервный грузин придёт в себя, а потом объяснил, что сейчас срочно уезжаю и потому не могу с ним заниматься и предлагаю ему сделать ремонт, а потом прислать мне счёт. Я всё оплачу...
Кахи немного утих, но по прежнему чуть не плакал и не мог отвести взгляд от потерявшего невинный вид, "Вольво"...
На этом всё закончилось, а Максим с Аркашей, вылезли из машины после первых криков и молча, скептически смотрели то на помятое крыло, то на причитающего Кахи. И может быть поэтому, тот, несмотря на своё горе, вёл себя прилично...
Наконец мы тронулись, и у меня, от пережитого, мышца под глазом какое-то время непроизвольно дёргалась...
А времени было уже девять вечера, и несмотря на то, что темнело около одиннадцати часов, всем стало ясно, что ночевать придётся в дороге. Тем более, что нам надо было заехать в Кырен - бурятское село в Тункинской долине, чтобы попутно повидаться с одним человечком, которому я вёз детальки от его "Нивы".
Незаметно выбрались из города, а когда покатили по тракту в сторону Южного Байкала, к Култуку, то дышать стало легче. На дворе стоял июнь, всё уже оделось в новую свежую зелень и потому даже сквозь окна кабины проникали ароматы летнего леса, распустившегося листвой.
Максим сидел рядом и рассказывал, как в его психиатрическом отделении, появился новый пациент, который "съехал" на мысли, что в его деревне живут несколько старух - ведьм.
- Вот он, однажды, прихватив мелкашку, направился их уничтожать. Одну, он успел пристрелить у неё на огороде, но тут его уговорили бросить оружие, а потом и скрутили дюжие мужики - соседи. А с виду, он, этот мужичок самого нормального виду. Только блеск какой-то нездоровый в глазах - криво улыбаясь, закончил Максим, работавший в психиатрическом отделении городской больницы заведующим.
Аркаша весело посмеивался во время рассказа, а после начал вспоминать, как он с "придурками", взятыми им из "психушки" - он тоже был психиатр - строил себе дачу...
- Я им задачу поставил, оставил еды на несколько дней и уехал в город...
Приехал через два дня, в срубе положены уже несколько "стоп", а народец мой, устав от работы, загорает на задах моего участка и в хорошем настроении. Я их, конечно, поблагодарил, и налил из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой. Они, расчувствовались и готовы были меня хозяином называть ...
Вот что значит "трудотерапия" - закончил он со смешком. Я тоже улыбнулся, представив себе как они эти стопы клали и после Аркашиного рассказа, вспомнил случаи из своей жизни.
... У меня был большой опыт по строительству дачных домов. Я свой первый дом, строил из толстого кругляка, вдвоём с знакомым плотником Петром. Он был мужичок сноровистый, но тщедушный, и мне пришлось этот кругляк, по сути, в одиночку таскать и подавать, иногда на самый верх сруба. Я тогда полмесяца ставил сруб, а полмесяца отходил от перенапряга. Потом выяснилось, что я себе геморрой заработал на этом деле. Зато домик и по сию пору стоит, как новенький и всё лучше становится...
... За разговорами незаметно проехали Глубокую, и поднявшись на перевал, где на обочинах пышным, белым, лёгким цветом, ещё безумствовала черёмуха и её холодный аромат попадал в машину через полуоткрытые окна. Все в машине невольно глубоко задышали впитывая в себя остатки весеннего настроения природы...
Поднявшись на самую высокую точку между городом и Байкалом, начали по "серпантину" дороги спускаться к озеру - тут, уже была настоящая тайга, а не пригородные леса! И мы это почувствовали. Напряжение сборов и ожиданий отъезда, постепенно поменялось на ощущение покоя и ожидания - очередное путешествие в неизведанное будущее началось...