Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Год жизни. Роман. Окончание

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 11/10/2017. 125k. Статистика.
  • Повесть: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О жизни в дикой природе и драме человеческого одиночества

  •   
      
      
      
      Несчастье в этой семье случилось неожиданно!
      Маленькая дочь, катаясь на санках с горки, сломала себе руку и так плакала и мучилась от боли в руке, что отец, не выдержав этого зрелища, в каком - то истерическом припадке, схватил ружьё, выскочил в сени и выстрелил себе в сердце...
      Надо отметить, что на БАМе, такого вида происшествия, случались довольно часто. Видимо, тому причиной, была географическая изолированность многих поселений, в которые приехали и где жили, чаще всего люди из больших оживлённых городов не привычные к такому однообразному быту.
      На этой же почве, часто случались и семейные трагедии, с изменами, ревностью и внезапными психическими срывами...
      Женщин здесь, сравнительно с большим количеством молодых и привлекательных мужчин, было немного и потому, многие жёны, окружённые таким количеством привлекательных "самцов", сходили с ума и это служило почвой для многих семейных трагедий.
      ...Один из моих приятелей, директор дома культуры, как-то уехал в долгую командировку и в его отсутствии, его жена, недавно родившая малыша, соблазнённая демоническим красавцем молдаванином, изменила ему.
      Когда наш друг возвратился в Тоннельный, через какое-то время, об этой измене, рассказала ему соседка-сплетница, всё видевшая или всё слышавшая...
      Разгорелся скандал. Обманутый муж схватив альпийскую кирку, пытался убить "прелюбодея", которого едва спасли, прибежавшие соседи по общежитию...
      В итоге, несчастная "изменщица", уехала на "материк" с ребёнком, а потом писала бывшему мужу слёзные письма и каялась во временной слабости.
      Молдаванин, тоже вынужденный был уехать, а наш друг внезапно запил, страшно душевно "раненный", всем случившимся...
      Этот мой знакомый, почернел лицом, очень переживал произошедшее, однако, так и не простил свою бывшую жену, родившую ему ребёнка. Он, несколько раз ездил на родину, борясь с душевной травмой и в конце концов, уехал с БАМа, не справившись с убивающими его воспоминаниями...
      ...Незаметно, наступило лето. Дневники я уже не писал, а работал с Юрой в посёлке и жили мы вместе в том же Доме быта, который и оформляли. На сейсмостанции, вместо меня работал мой сменщик, которому я отдавал свою зарплату...
      Однажды, в составе небольшой "рыболовной экспедиции", мы съездили на рыбалку, в верховья Верхней Ангары.
      Приехали на место на ГАЗ - 66, и остановившись на берегу, довольно широкой реки, стали закидывать сетку, а кто-то с удочками ушёл вверх по течению...
      Часа через два, все собрались ужинать. В сетку, к тому времени попал крупный, блестевший серебряной чешуёй сиг, а ребята, поймали ещё несколько крупных харьюзов, из которых и сварили замечательную уху. На всю команду, была только одна бутылка водки и потому, каждому досталось по паре глотков.
      Но и этого было достаточно, чтобы захмелеть и воодушевиться.
      Напомню, что на БАМе был сухой закон и выпивку было очень трудно доставать.
      А я, вообще, в течении года не пил ни грамма и потому чувствовал в себе пробуждение необычайных интеллектуальных силы...
      Но потом, стоило мне выпить хотя бы рюмку водки, как я начинал чувствовать, что работа моего мозга слабеет и как бы затуманивается нездоровым ядовитым "туманом".
      Юра Орлов, в тот вечер, уже после ужина, предложил мне поплыть на резиновой лодке, колоть рыбу с фонарем, и я согласился.
      Мы сели в резиновую лодку-двухместку и отплыли.
      Некоторое время, мы видели ещё на вершинах деревьев, оранжевые сполохи от большого костра, но вскоре потеряли его из виду и увлеклись рыбалкой.
      Однако рыба, почем - то не шла на свет, а мы, понемногу отдалялись от места стоянки, а когда "очнулись", то было уже поздно. Плыть по течению большой таёжной реки легко и приятно...
      Над тёмной рекой, уже поднимался серый рассвет и мы уже уплыли так далеко вниз по течению, что возвращаться не было смысла...
      И мы отдались на "волю волн" и течения, по очереди правили лодкой, которую несло вниз и довольно быстро.
      Вскоре, над глухой, непроходимой тайгой встало яркое словно умытое солнце и мы, забыв обо всем, любовались красотой совершенно дикой природы...
      Плыли мы несколько часов, и неизвестно что было бы дальше, но Юра вспомнил, что совсем недавно, был в этих местах в зимовье, на берегу реки, у местного егеря...
      Тогда мы решили пробиваться туда, а уже оттуда, выходить на трассу и на попутке, возвратиться в посёлок...
      Мощная сибирская река несла нашу лодочку среди необъятной и могучей тайги и мы изредка заглядывая вниз, под лодку, видели в тени, стоящих около дна крупных харьюзов, которых наша лодка совсем не пугала. Наверное они, эти рыбы и людей - то видели в первый раз...
      К полудню, мы совсем осовели от бессонной ночи, и то и дело принимались дремать по очереди - ведь надо было ещё и рулить лодочкой, чтобы не попасть в какой-нибудь, завал из упавших в реку громадных елей, обрушившихся в воду вместе с отступающим под напором течения, берегом.
      Юра, рассказал мне, что в этих местах осенью, браконьеры ловят байкальского омуля, который громадными косяками, длинной в несколько километров, идёт в верховья реки на нерест.
      Такие "рыбаки", стоя на берегу, большим сачком диаметром в метр-полтора сакуют рыбу идущую одна рядом с другой вверх по течению, сплошной живой, холодной массой.
      - Некоторые умеельцы - рассказывал Юра - вылавливают до тонны такой классной рыбы и до времени прячут её в выкопанных на берегу, ямах. Эти ямы, часто находят местные медведи и жируют здесь, вплоть до времени залегания в берлоги.
      - Рыболовная инспекция, в это время выставляет кордоны на дорогах и совершает облёты реки на вертолётах. Однако браконьеры, хорошо знают тайгу и умеют вовремя спрятать пойманную рыбу и самим спрятаться от инспекции...
      ...К полудню, у нас от голода и бессонницы начались галлюцинации. Например, мы вдвоём, вдруг увидели на берегу зимовье и человека с собакой, вышедшего на высокое крыльцо домика...
      Когда же подплывали ближе, то вместо домика оказалось упавшее дерево с громадным корневищем, которое и принимали за зимовье...
      Наконец, ближе к вечеру, Юра начал узнавать окрестные берега и мы, выйдя на отмель, перетащили несколько раз свою лодку через песчаные, намытые водой, косы, прежде чем увидели на высоком берегу реки, зимовье егеря.
      Егерь был дома с каким-то приятелем и они были несказанно удивлены, когда увидели нас поднимающихся по тропинке от реки. Они и предположить не могли, что кто - то будет добираться до зимовья по реке!
      Выше по Верхней Ангаре никаких жилых поселений вообще не было, а вниз, до ближайшего села было около сотни километров...
      Зевая, попили чаю с хозяевами, перекусили и растянувшись на полу около печки, тут же заснули мертвецким сном, до следующего утра...
      Назавтра, попрощавшись с егерем, вышли на трассу, которая проходила нескольких километрах от берега реки и зимовья. "Голоснули" первому же встречному "Магирусу", сели в уютную кабину и за разговорами, незаметно доехали до Тоннельного.
      Водитель рассказывал случаи встречи с медведями, которые прошлой осенью, уходя от пожаров в Баргузинской тайге, шли на север и в основном по строящейся трассе.
      Видели их здесь во множестве и потом, голодая, они стали выходить к человеческим поселениям вдоль БАМа и питались на свалках.
      Там их и добывали испуганные близостью хищников, поселяне - строители магистрали...
      В Тоннельном, мы узнали, что наши попутчики по рыбалке даже и не пробовали нас ждать или искать и уехали в посёлок на следующий вечер, наловив несколько десятков килограммов сигов и харьюзов. Они верно рассчитали, что два сильных мужика в тайге не пропадут, даже если и заблудятся...
      Потом мы несколько недель упорно работали над интерьерами, а подустав, вновь уходили в тайгу.
      За время нашей совместной работы, мы с Орловым, несколько раз ходили в окрестные таёжные урочища и об этих походах, я, впоследствии написал рассказ, который и помещаю в приложении...
      Кроме этого, я успел съездить летом на рыбалку в район Белых озёр, с другим своим приятелем, откуда мы возвратились с рюкзаком отборных полуторакилограммовых карасей. Об этой рыбалке тоже есть рассказ, который, тоже будет выложен в приложении...
      
      ...Так получилось, что я на сейсмостанции, за эти последние месяцы, поработал совсем немного, и уехали мы вместе с Юрой в Иркутск, в начале осени, после моего добровольного увольнения из Института Земной Коры...
      ...Добравшись, на попутной "вахтовке", до Нижнеангарска, мы договорились с отплывающим в Листвянку, на юг Байкала, буксиром и погрузив багаж, устроились на судне. Это трёхдневное путешествие запомнилось нам надолго...
      Буксир, тянул из Северобайкальска, на юг несколько барж с грузами и на каждой барже был свой шкипер. Где-то в районе острова Ольхон, к нашему буксиру, рано утром причалила маленькая лодка в которой сидели рыбаки, привезшие нашему капитану несколько вёдер пойманной рыбы, в основном омуля и харьюза...
      Рыбаки эти, были односельчанами нашего капитана и стояли в палатке, прямо под высоким скалистым берегом. Они ловили омуля и харьюза, по браконьерски. Но кто же этого не делал из местных жителей, на Байкале, во времена всеобщего запрета рыбалки.
      В тот день на буксире, в кают-кампании, состоялся праздник - был день рождения одного из шкиперов с барж.
      Это был молодой симпатичный цыган, отчаянно влюблённый в радистку с нашего буксира и эта пара, сидя рядом за праздничным столом, ворковала как голубки...
      Мне из этого "финального заплыва", запомнился суровый и бесконечный Байкал, а также замечательно дружная команда буксира, во главе с молодым капитаном...
      Прибыли мы в Листвянку вечером и выгрузившись на причале, душевно попрощавшись с командой, договорились с попуткой и в тот же вечер уехали в Иркутск, ко мне в Нахаловку...
      На этом закончилась моя Бамовская "одиссея"!
      
      
      Но память об этой поездке, сохранилась во мне на всю оставшуюся жизнь!
      Свои дневники, я распечатал ещё живя в Питере, а совсем недавно, эту распечатку я привёз в Лондон и постарался сделать из неё книгу. Перепечатывая давние эпизоды, я невольно забывал где я и сколько мне лет, - настолько захватывали меня, моё сознание вышеописанные картины простого таёжного быта и необычной дикой природы...
      Хорошо или плохо это у меня получилось, насколько я смог передать ту атмосферу одинокой но наполненной событиями жизни, - уже судить моим читателям...
      
      ...В добавление к сказанному, хочу раскрыть один секрет. Ещё в начале своей работы в отряде сейсмологов, я не сдержавшись и чтобы прервать постоянные "подначивания" обнаглевшего юнца Бойцова, ударил его, да так, что сломал челюсть...
      На следующий день на меня завели дело и после разбирательств, я уже летом, вместе с участниками и свидетелями этого происшествия, ездил на нашей отрядной машине на суд, в Нижнеангарске. Я был осуждён на год административных работ, по месту "совершения преступления". Поэтому и не мог уехать домой, и поэтому же, тосковал и мучился вспоминая любимых детей и жену...
      Во многом, этим и объяснялась ситуация с переездами и перелётами с сейсмостанции на сейсмостанцию весной того года...
      
      Ниже помещаю ту объяснительную записку, которую у меня потребовали на работе:
      
      
      
      
      
      
      Зав. лабораторией сейсмологии
      .
      
      
      Объяснительная записка
      
      Вечером 12 марта приехали с рыбалки в 10-ом часу вечера. Сели ужинать, вшестером. Когда поели, выйдя из-за стола, четверо ушли в комнатку с нарами. Я остался сидеть за столом, думая о своем и не желая слушал разговор, в котором помянули, в первую голову, начальника отряда нелестным словом, посмеиваясь, изобразили, как начальника можно выдвинуть из вертолета через аварийную дверцу. Перемежая эти шутки с соленым словцом.
      Я отметил про себя, что в мое отсутствие, по моему адресу, тоже возможны были различные шутки обо мне непечатными словами и поговорками. И я, стал внутренне накаляться. Разговор между тем, перешел на "начальников вообще", и упоминали мое имя в связи с тем, что Володя, де, тоже начальник, "бугор", как выразился Бойцов. Кто-то подсказал "кочка". "Во-во! "Кочка", - посмеялся Бойцов, лежа на нарах, сытый, веселый и довольный.
      "Начальства развелось - некого на ... посылать", - подытожил он, и разговор развивался дальше. Я кипел и уговаривал себя не обращать внимания на болтовню. Но я хорошо знаю, что если не пресечь подобные разговоры во время, то "травля" в начале словами, а потом и делом развернется вовсю, и потом, может быть, уже ничем не остановишь эскалацию нахальства.
      Надо учесть, что разница в возрасте между мной и Бойцовым - 10 лет, и у нас совершенно разные взгляды на жизнь и на происходящее в отряде. Но тогда, я молчал до поры до времени, думая, что молчание - это тоже отрицание, в какой-то ситуации. А Бойцов не скрывал своих взглядов и пропагандировал их, удивляясь, что есть люди, которые их не разделяют...
      Разговор, между тем, продолжался в том же духе, и не слышать этих гадостей было просто невозможно. Но некуда было деться, а на улице ночь и холодно, да и разговоры подобные бывают очень часто, и от них не спрячешься.
      И когда Бойцов еще раз повторил поговорку про начальство, меня взорвало.
      Я поднялся, и, крикнув, чтобы он наконец прекратил болтовню, ударил его в ярости и ... тотчас понял, что нервы вышли из-под контроля, и что так возражать, даже наглецам, нельзя!
      Но то, что сделано, не воротишь. Я виноват... Нельзя доказывать верность твоей жизненной позиции кулаками, и меня за ошибку ждет наказание.
      В разъяснении хочу добавить, что "матерщина" - это не только бескультурье или бравада, но, прежде всего, проявление отношений к человеку. Человек, который может позволить грубое слово по отношению к товарищу, без особой на то причины, наносит тяжелейшее оскорбление, хотя есть много людей, которые, наверное, не разделяют моего убеждения.
      Мне кажется, что в сейсмологических отрядах, в силу специфики нашей работы, наплевательское отношение к этому может привести к тяжелейшим последствиям. Здесь, как нигде, важно бережное отношение к чувству собственного достоинства каждого, будь то начальник отряда или простой новичок-сейсмолог...
       Следователи, по факту избиения завели дело и через несколько месяцев состоялся суд в Северо-Байкальске. Ехали туда на машине все вместе: я, свидетели и сам Бойцов. Суд принял к сведению что я не хулиган и назначил только административное наказание...
      
      
       Интересно, что уже позже, я узнал, что Бойцов на БАМе стал одним из лучших бригадиров! Думаю, что урок который я ему преподал подействовал на него благотворно...
      
      Роман написан по мотивам дневников, за 1978 год.
      
      
      
      
      ПРИЛОЖЕНИЕ:
      
      
      
      
       П О Х О Д Н А М У Ю
      
       РАССКАЗ
      
      За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой...
      А в природе происходили радикальные перемены...
      Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок.
      В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода. В голове затеснились планы будущих походов...
      Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции Виктор, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, километров сорок.
      План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
      По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
      Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
      Один Волчок был предан мне по - прежнему. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
      Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром , поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
      Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся. Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
      Поднявшись по крутому, но короткому подъему, от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно. Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
      Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
      Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё собака с тобой, то это вообще роскошь...
      Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому не в тягость...
      Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону, и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать.
      Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
      Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы.
      Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов, угрожающих самому существованию человечества...
      Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра. "Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная, обретённой свободой, собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку...
      Для Волчка поход начался...
      Я вынул рюкзак из кузова, пожал руку Виктору, оставшемуся в кабине, захлопнул дверцу и машина, газанув, скрылась за поворотом...
      И для меня поход тоже начался...
      Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
      Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил, что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полу занесёнными снегом.
      "Волки поработали - вздохнув, подумал я. - Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
       Мой Волчок, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
      Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядываясь в ледовую поверхность...
      Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка, текущая здесь летом.
      По-тунгусски это название означает - Большая Наледь...
      Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - Муякан тоже делал пологий поворот направо...
      Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
      Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полу копчёной колбасой. Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег...
      "Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
      Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
      А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу.
      Подул холодный ветер; пахнущий мороженным воздух, щипал за щёки и холодил руки. Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок набегавшись за день, рысил впереди, валкой, однообразной трусцой...
      Перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
      На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать...
      Поднявшись от реки на берег, я осмотрелся и выбрал место для ночлега.
      Сбросив рюкзак, собирая дрова для ночного костра, я, вдруг услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
      Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад.
      Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку, и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание.
      Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал.
      Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег, и исчез в тёмном сосняке...
      Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце, зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
      Вначале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин...
      Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, в наступающей ночи разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
      Полулёжа, опершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
      Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко.
      "Живая душа рядом - думал я. Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
      Незаметно, в воспоминаниях и размышлениях о смысле жизни, прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр. Постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
      -Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я...
      Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, поплотнее один на другой, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг, укрывшись полиэтиленом лицом к костру и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
      Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне наложил дров припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду, холодит бока и низ спины...
      Когда костёр прогорел. Вновь встал, подложил дров и снова задремал...
      И так продолжалось всю длинную ночь...
      Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончились...
      Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет.
      Серо - белые, заснеженные пространства, промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело...
      Волчок тоже проснулся, зевнул, широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
      Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
      "Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
      Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые интересные места и встречи...
      Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время, грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой синему небу, в сторону встающего солнца.
      Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая, девственно белым снегом долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. И мне предстояло идти до конца этой долины, до слияния Муякана с Муей!
      Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое. Волчок, убежал вперёд деловитой рысью и скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, собака появилась из леса уже подальше и впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду...
      Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую - я видел впереди, вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта.
      Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Я повеселел и пошел быстрее. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
      Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
      ... Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
      Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге впереди появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами, овчарку.
      Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и удаляясь исчезла.
      Я объяснил её появление здесь тем, что она видимо, принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников. И вот, она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть потеряв загулявшего хозяина, ищет его...
      Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию проделав по тайге около двухсот километров.
      Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции, который отдал его на время, в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства.
      Что - то или кто - то не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими...
      Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
      Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность я спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
      Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую...
      Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода, "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
      Эта подземная "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть - поток был шириной метров десять...
      Идя вниз, вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал, откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Остановившись, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
      В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
      И на фоне этого масштабно-величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почувствовавший весну и прилетевший откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса.
      Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки - появился этот лебедь, посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней...
      Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне.
      Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь...
      Вскоре, я поднялся с реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке.
      Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе, сбросил рюкзак, и осмотрелся...
      Следов человека вокруг не было, а значит, в зимовье уже давно никто не останавливался. Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
      Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, я вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук... Мешок был завязан...
      Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
      "Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
      "И потом, почему охотник здесь их оставил? - спрашивал я сам себя, озираясь.
      - Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
      Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
      Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля...
      ... Недавно, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке кого-то порезал в посёлке и сбежал в тайгу.
      Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник. Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
      Когда ночью окружили зимовье, этот сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
      В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
      ... Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки...
      А забеспокоился я не зря.
      В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов.
      Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
      Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными. А ещё кругом полно волков и рысей...
      В таких местах тебя могут съесть напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи...
      К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
      Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
      Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
      Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека жизни на время, на отдельные части годового цикла?
      К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
      ...Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай на берегу заснеженной реки...
      Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
      К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
      Сухих дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчок, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
      - Это ты хорошо придумал - похвалил я его. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься...
      Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра...
      Утром вновь был ветер, но и солнце проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает...
      Потеплело...
      Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
      Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна!
      Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить вокруг...
      Я вышел на лесную дорогу петляющей по широкой равнине среди отдельно стоящих островков крупных сосен.
      Вдруг, с одной из них снялся глухарь и, пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви, большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
      Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел, качая ветки. Прячась за стволы, от дерева к дереву, я шёл на лай и наконец, увидел собаку, а потом вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
      Он сидел на толстой ветке, близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом раздражённо хрюкал на собаку.
      Последние шаги я делал очень медленно...
      Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо, А птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
      Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
      Глухарь лежал неподвижно чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях и алые брови на угловатой, клювастой голове нависали, над закрытыми серой плёнкой, глазами.
      Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел был неплохой..."
      Я воздержался от комментариев...
      Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
      Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая, прожевал и проглотил их.
      Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак. "Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
      Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку - серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением. Пойма расстилалась на несколько километров вширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой.
      Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием шевелил медленными волнами, её густые заросли ...
      По небу бежали тёмные тучи и солнце скрылось за ними, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.
      Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ - 66 с тентом. Меня заметили, и какой - то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
      - Издалека? - спросил он поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс - А я вас помню...
      - Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли...
      Я кивнул. Действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми, на Мую...
      Мужичок пригласил меня в столовую - в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха, в ситцевом переднике, предложила мне поесть и я, не стал отказываться...
      Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок, в замасленной спецовке, видимо шофёр "Газика", спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
      Я прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык ...
      Мужичок покачал головой: - Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
      - Ну, я с собакой. Она если что даст голос - ответил я, но про ружьё не сказал. Перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, разложив предварительно. От греха подальше...
      Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...
      Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
      - Куда ты? - всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции. Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...
      Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому, мне надо быть в посёлке через два дня...
      Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован - ему здесь нравилось.
      А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек...
      И потом, я уже привык к свободному одиночеству...
      
      ...Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что - то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
      А мне было хорошо.
      Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок!
      И вдруг замурлыкал песню: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...
      Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся...
      Вскоре, снова начался лес, появился снег лежащий местами в тени деревьев.
      Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи с редкими соснами и тут, вспугнул двух сохатых - наверное поднял их из лёжки.
      Они, мотая головами и стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу.
      Волчок, примчавшийся на звук откуда-то справа, пустился догонять их.
      Через короткое время, я услышал снизу, из пади лай и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как появился он сам, на галопе, торопясь и часто дыша. Но увидев меня собака перешла на рысь, и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
      Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого, толстыми пластами ещё лежал снег...
      Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку.
      Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия...
      Уже в темноте, я поел сварившейся глухарятины, чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю и устраиваясь на ночлег, сняв сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся.
      Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая. Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться - иногда, перед ночлегом, очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...
      ... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонив палочки с портянками поближе к костру, заснул, в полудрёме видя эти "флаги" развевающиеся над огнём...
      Когда я проснулся, уже светлело в дальнем углу неба - холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем торчали только голые палочки - портянки сгорели...
      Я чертыхнулся, поднялся шмыгая просторными без портянок сапогами, сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай...
      Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые клыки, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку...
       Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал...
      "Интересно, кого это он там услышал - думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай?
      - Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые - еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту..."
      Я ещё какое - то время был настороже, но потом забылся, задремал, вспоминая, что нечто подобное, уже бывало в моих таёжных походах.
      Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Рика - моя молодая собака похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг, выскочив из еловой чащи, намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:- Бух, Бух, Бух...
      Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук, не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников...
      Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей. Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой...
      
      ...Когда проснулся, солнце уже поднялось над лесом, и я вскочил, дрожа от холода - костёр прогорел полностью.
      Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.
      На ходу разогрелся, но идти без портянок в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега...
      Солнце поднялось над лесом, большое и чистое, повисло в тёмно-синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.
      Вскоре, совершенно неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов.
      Навстречу мне выскочили две крупных собаки - лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...
      Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
      Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу, где - то в этих местах и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
      Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я, войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
      Разбудил меня шум трактора за стеной и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую.
      За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто не заглядывает...
      Им тоже был непонятен мой восторг перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес...
      После ужина все собрались в нашей избушке и я рассказал о своём походе, умолчав, однако, о встреченной зимовейке и шкурках соболя в мешке.
      Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.
      Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге недалеко от нынешней большой стройки. Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но, не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно. Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы, на чужом "путике" - охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки, и каждый день ходил их проверять. Иногда, соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил...
      Однажды, Петя, сбившись с пути, заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы - хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся.
      Он истоптал в том месте снег, ходя ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра...
      В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.
      Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека...
       - Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть - с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя!
      Все невесело засмеялись...
      В балке - так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику...
      - Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя - было тогда, когда я, неожиданно встретил в тайге хозяина участка на котором я нелегально охотился и капканил...
      - На время я увлёкся установкой капкана и вдруг, подняв голову заметил мелькнувшую среди сосен фигуру человека.
      Я остолбенел, потом, на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево.
      Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам. Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал.
      Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу.
      Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой...
      Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок - даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...
      - Я догадываюсь, в каком моём зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим, проговорил он на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой...
      Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил.
      - Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и вечером же, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги...
      Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети...
      Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз.
      Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали ...
      Другой лесоруб - Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника - тунгуса Алексея Соловьёва, из таёжной деревни на Витиме... Фамилия русская, но такие имена давали раньше тунгусам при крещении, русские священники...
      - Тут история тёмная - начал Виталий. Этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек.
      Был у него друг, тоже местный, русский, Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились и если надо, то медведя добывали сообща...
      - Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт знает почему.
      Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...
      - Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в городе.
      Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом и как сливки снимал - добывал ранних соболей...
      Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться - Алексея, многие побаивались...
      - И вот как - то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после охотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце, и разошлись - их участки рядом были...
      Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин...
      - Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти... Следователь, на вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как...
      - Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья - приятели были...
      - Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал - говорит для экспертизы.
      А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей...
      - Конечно, всякое может быть, но я в это не верю - закончил рассказ Виталий.
      Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать...
      - Завтра на работу - пояснил Петя, хотя назавтра была суббота. Лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать. Стройка торопилась на восток, а лесорубы готовили площадки для работ...
      Я долго не мог заснуть и всё думал о судьбе этого Алексея...
      Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге. Раньше охотничий участок был семейной собственностью. Обезличить тайгу не смогли самые тупые чиновники. Сейчас не то...
      ...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, - обезличило его. Главные начальники леса сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы.
      И так везде. Во всех министерствах. Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо. Но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.
      Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы: "Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости - появляется зло..."
      Перефразируя можно сказать: "Там, где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность"!
      Благодаря управленцам сидящим в министерстве, охота превратилась в дорогостоящий спорт и количество охотников резко уменьшилось...
      Охота всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность.
      Раньше в лесу жили по принципу: "Закон тайга - хозяин медведь".
      Ты боялся делать плохое, потому что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть и никто не скроется... А сейчас?
      Я как - то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему, а потом спустился вниз и мы, вскипятив чаю, попили - поели, поговорили...
      На участке, я бывал редко и потому, не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым...
      После этого, мужик никогда не появлялся больше в районе Белых озёр...
      Собака у него была замечательная. Крупная, ростом почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой. Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой местного лесничего - Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка - рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя....
      Я, думая обо всём этом заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе и Пети в домике уже не было.
      Все уехали на работу.
      Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи - проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой. Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже - белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям.
      Я прикрикнул на шустрого незнакомца, и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом. "Какой красавец - подумал я. Чей это интересно?"
      Зайдя в столовую, я попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.
      - Это Вася - тракторист, купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в
      Улан - Удэ и привёз сюда - рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай. - Красивый пёс, но бестолковый. Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп...
      - И это не первый случай - продолжил он. - Я знаю многих охотников, которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые, как на картинке, но к охоте не приспособленные...
      - Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя - шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл...
       А могло быть и хуже...
      Дежурный вздохнул: - Разве это собака, которая хозяина бросает?
      ... Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл напрямик, через холмы, на трассу. Надо было возвращаться на базу. Отсюда ходу до сейсмостанции было часов восемь...
      
      
       Февраль 2003 года. Лондон
      
      
      Амнунда
      
      
      Мы с Юрой Соколовым, работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали.
      И надо было, как - то переломить ситуацию. Вот мы и решили сходить в лес - на время поменять обстановку.
      Договорились с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу о небольшом "отпуске" и мигом собрались в поход.
       Юра Соколов - так звали моего друга - был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке. Правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде много ребят приехали из Ленинграда...
      Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он с журналистом из журнала "Вокруг света", забрел к нам в избушку, на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный. Журналист искал отряд лавиньщиков - вот они по ошибке и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку, и попутно рассказал немного о нашей работе.
      В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день. Мы сходили на горячие радоновые источники, искупались, а потом сидели и разговаривали, попивая чай с вареньем, которое мы с напарником Толей сварили по осени сами, из смородины, растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...
      Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился. Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник, я отдыхал и мог делать, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...
      ...Мы с вечера собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной ижевки и проснувшись на рассвете, вышли на трассу, ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы работавшие на Трассе.
      Вскоре подъехал один из них и молодой шофёр, приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины. Мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях, взобрались внутрь, На ходу уже, устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.
      Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение, после двух суток дождя, посмывало все мосты, и приходилось, преодолевать реки вброд, даже теперь, когда вода спала.
      Посмеиваясь, он рассказал, что его друг чуть не утонул сам и утопил "Магирус" на одном из таких переездов.
      - Воды было ещё полно, а он рискнул проехать и его машину, вода чуть не перевернула - снесла в промоину, из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...
      Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой, выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...
      Проехав так, под разговоры, километров тридцать мы сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.
      Река в этом месте, текла, неторопливо извиваясь по всей ширине долины.
      Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?
      "Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...
      На наше счастье, в очередном заливчике, увидели уже сколоченный плот, сделанный рыбаками, видимо, ещё по весне. Плот состоял из четырёх брёвен, сбитых вместе металлическими скобами.
      Посередине, был закреплён стояк - толстый кусок бревна, на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править.
      Оттолкнулись... Течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз.
      Юра, стоя впереди пытался загребать, но только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы вместе с ним, почти по колено.
      Я засмеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы. В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая, подгребали шестами...
      Через какое-то время плот, наконец, ткнулся носом в противоположный берег и мы, вздохнув с облегчением, спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой. Ружьё, я повесил за спину, чтобы, когда начнём тонуть сами, не утопить его!
      Но всё к счастью обошлось. Мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща...
      И потом, Бог смелым помогает...
      Выжав мокрые портянки, мы переобулись, и весело болтая и комментируя неожиданное приключение, пошли в сторону Амнунды. Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским, и означало в переводе - наледь.
      На этой реке, зимой, в сильные морозы, образовывалась громадная наледь с километр шириной и километра в три длинной. Высота льда посередине достигала трёх-четырёх метров, и потому наледь стаивала только к началу июля.
      В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело - голубые катера, выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.
      Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.
       Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком, мы и увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками...
      Надо сказать, что в этих местах, до БАМа вообще не было людей, и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы", охотники и рыбаки - тунгусы. Между Уояном - тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...
      Подойдя ближе, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб- домовина, для умершего здесь, в окрестностях, человека, скорее всего охотника- тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
      Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди на сходе земли и синего неба громоздились, далёкие и близкие горы.
      Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...
      "Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его тут, на просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось! Только эта домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках (чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб).
      Вдруг, откуда-то издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню гонного изюбря.
      "Ничего себе! - восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."
      И действительно. Такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона, заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
      Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, когда из под ног у нас вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаившись у нас на виду. Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, долго целился и наконец нажал на спуск.
      Выстрел грянул и заяц, упал, забился на секунду и затих. Юра исполнил танец "добытчика", и радостно блестя глазами воскликнул: - Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!
       Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился этим...
      Он, как настоящий охотник, пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...
      
      ...Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
      На охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт встречает негодующее осуждение. Вполне фарисейское, если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо впрок, промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
      Мало того. Он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями!
      Я знаю примеры, когда мясо изготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже промышленным способом) молоденьким свинкам, чтобы они лишённые зрения, не могли "волноваться" и поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...
      Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством охота - это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир - это ложь"!
      Однако возвратимся в долину Амнунды.
      Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там, на высоте, под близким солнцем, увидели мы пасущихся оленей - маток. Они были далеко, на горных луговинах - морянах и как ни в чём не бывало ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
      - Ты посмотри - с волнением говорил я, - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно - в воплощённом раю!
      Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
      Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным, со смородинкой, чаем...
      День между тем клонился к вечеру и увидев, прямо от кострища, высоко вверху на маряне, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону, навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр в высоту из склона.
      Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и украдкой рассматривал с высоты, открывающуюся далеко-далеко окрестную тайгу и широкую речную долину. Вид был во все стороны замечательный.
      И там, откуда мы пришли, за рекой, громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.
      Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней, и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову, с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато, и я просто любовался сильным красиво-грациозным животным, из своего укрытия...
       Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно напоминал по статям быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее.
      Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...
      Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
      Далеко внизу, полоской стали, поблескивала лента речной воды, и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.
      ...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в тёмно-синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные яркие, и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...
      Мы, не спеша, разговаривая, сварили ужин, поели, попили чаю сидя у большого тёплого костра...
      Природа вокруг дышала чистотой и покоем...
      Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...
      Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря.
      Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы выдохнул, в конце, как это делают изюбри...
      Я постоял ещё какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру.
      Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле и во время вьюги чуть не заблудился! Тогда, он испугался снежного бурана на всю жизнь...
      - Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
      В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, очень близко, раздался громогласный рёв...
      Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился, и наступила тишина.
      Юра, взволнованным голосом, полушепотом спросил: - Кто это?!" - я так же шепотом ответил, - Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику...
      Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая темнота...
      Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое - то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне по стланиковой чаще и трещит сухими ветками.
      Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...
      Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где сжавшись в комочек, в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра.
      Его глаза поблескивали при отсветах костра. Когда он подбросил большую охапку дров, костёр запылал, разгоревшись и я, устроившись на прежнее место, стал объяснять Юре, что бык прибежал, посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
      - А в такой темноте ничего не видно в десяти метрах... Так что мы можем не беспокоиться... Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко....
      Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя" - ведь это не заяц...
      Речка, очень близко, мерно и убаюкивающе шумела и мы посидев ещё какое-то время, легли спать, заложив в костёр пару крупных, сухих коряжин...
      Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился, убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые и потому не стрелялись искрами и мы могли спать спокойно...
      Проснувшись, последний раз уже на солнце восходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке, умылся, холодной до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр. Вскоре, вода закипела, и я заварил крепкий свежий чай.
      Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и стал грея руки над костром, нервно посмеиваясь, рассказывать сон про встречу с медведем...
      Странно, но я сам, у таёжных костров, на ночёвках, никогда не вижу снов...
      Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой, мы, оставив вещи у погасающего костра, пошли в сторону маряны на склоне.
      Немного не доходя до подошвы горы, в мелком соснячке, мы остановились, и я заревел, приманивая оленей и один тотчас отозвался, где-то совсем недалеко.
      Я повторил вызов, и бык вновь отозвался. Мы, затаившись, крутили головами, недоумевая - где он мог быть.
      И вдруг Юра пригнулся и показал мне рукой куда - то вверх.
      И точно... Прямо перед нами, метрах в ста пятидесяти на маряне, на открытом месте стоял бык и ревел.
      Он виден был как на ладони. Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть крупа и более лёгкая задняя, с сильными стройными ногами.
      Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом. Цвет шерсти был коричнево-серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.
       Мы, обмениваясь восхищёнными взглядами, долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в перерывах, копал передними ногами землю, встряхивая головой с развесистыми рогами.
      Маряна, как мы увидели, была покрыта сетью изюбриных троп, идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что тропы эти пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей, живущих и живших некогда здесь, в округе...
      Наконец бык словно встрепенувшись, тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем склона горы, в сторону восходящего солнца.
      Мы, не нарушая тишины начинающегося утра обмениваясь восторженными впечатлениями вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из за синих, покрытых тенями гор, сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого блестящего, яркого солнца.
      После обеда, захватив с собой рюкзаки, стали медленно подниматься на гору. Подъем, был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали, лёжа на краю склона, любуясь открывающейся панорамой...
      Справа, долина Амнунды петляя среди тёмных елово-сосновых лесов, уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте. Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта. Слева сквозь чистый прозрачный воздух, вдалеке, видна была синяя полоска Муякана, а за нею поднимались круто вверх отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
      Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы, натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил, прихрамывая, на обе ноги.
      Я, жалея его, никуда после обеда не пошел, и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек. Заготовив на ночь побольше дров, поужинали и вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
      Так и случилось!
      Перед заходом солнца, на маряну, откуда-то слева вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали высыхающую травку на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шепотом, стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных. Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове росли мощные много отростковые рога, с светлыми, словно отполированными остриями, торчащими вперёд, как вилы...
      Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше, и аккуратными головками с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими и уже поменяли шерсть, приготовляясь к зиме.
      Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцево поблескивала и лоснилась, на тугих мускулистых плечах и стегнах. Ножки были пропорционально туловищу длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения, несла их тела и в гору и под гору...
      Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и уставились в нашу сторону, поводя ушами. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
      Бык к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе, чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп, "поплыл", мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей, как у кровного скакуна...
      Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо!
       Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись?! Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
      Но тут есть и другие причины...
      Дело, скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому что когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
      Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз координированности чувств, человеку и не хватает...
      Мы с Юрой вернулись на оборудованный бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания, о медведях, прячущихся в еловой чаще...
      После еды, Юра быстро и крепко заснул намучившись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину... Часов около двенадцати ночи, где-то недалеко, протяжно и басовито заревел изюбрь...
      "Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
      Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще, что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
       Сквозь прогалы в еловой хвое, наверху едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью, чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
      "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру.
      - Всё-таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
      Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
      Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое, пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку толстого пня и стал ждать...
      Через десять минут уже заметно посветлело на востоке, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом.
      Там, где бежал по долине Муякан было ещё полу темно.
      Неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык, высоко и пронзительно затянул боевую песню.
      Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
      То ли от утреннего холода, то ли от азарта, меня начала колотить мелкая дрожь...
      Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом, затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
      Но бык, справа, в той стороне, где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно!
      Я, мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе...
      На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
      Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал: "Юра, наверное, уже выцеливает быка".
      Но время шло, а выстрела всё не было.
      Я, согнувшись, спрятавшись в основание пенька, "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и вдруг, выскочив из за бугра, появился быстрый бык.
      Он остановился и я прячась как мог, разглядывал его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую вожжой из разинутого рта с красным языком, болтающимся внутри.
      Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое разъяренное чудовище, и я разгорячённый воображением, чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
      В тот же миг, бык, упёрся в меня взглядом, как мне показалось, длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды...
      Он меня увидел! Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда, так неожиданно появился.
      "Ну что же там Юра? - негодовал я. Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
      Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел, что он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
      Делать было нечего, и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза, увидел меня и, смутившись, произнёс.
      - Я тут... Я тут немного задремал...
      - Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил:
      - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
       Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя собраться, проговорил.
      - Ну, это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе... Было бы сплошное надрывательство...
      Юра был явно сконфужен, и я не стал его "додавливать" своими упреками...
      Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня. Взошло солнце и стало теплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени.
      Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса, перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, сверху, были уже кое - где припорошены первозданно белым снежком...
      ...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук, перешедший в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт. Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия, чтобы он, забрал нас с Амнунды.
      Мы замахали куртками, закричали, что есть силы, но всё было напрасно. Вертолёт серой стрекозой прокрутил несколько кругов, под нами, метрах в трёхстах ниже, и улетел. Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы, сейчас не раздумывая, улетел в посёлок, появись такая возможность...
      Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
      Среди ночи у Юры, из кармана брюк, выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не взорвались, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшикающим звуком, сгорел. Мы отделались лёгким испугом...
      Утром, позавтракав, двинулись вдоль Амнунды, вниз, к Муякану.
      Вода в Амнунде была прозрачна и холодна, а камешки на дне, под солнечными лучами светились разноцветьем...
      Пройдя несколько километров, мы наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл брошенные резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он сделал из них, при помощи острого ножа, подобие японских сабо. И шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь...
      Рядом с геологической стоянкой, мы обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь...
      Из неё, посмеивались мы, можно было, как казалось, добыть мела для всех школ страны...
      День разыгрался солнечный и тёплый. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на траве ещё сохранилась утренняя роса. В одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с толстыми замечательными и развесистыми рогами.
      То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены, и остался только этот череп с рогами. Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога, будут подлинным украшением его ленинградской квартиры.
      Я помог ему нести рога до реки и мы не спеша, часто останавливаясь, наконец, достигли берега Муякана.
      В последний раз, сделав привал ввиду реки, на опушке, заросшей брусничником, мы вскипятили чай и поели, а потом долго, полулёжа, переговариваясь, ели спелую, сладко кислую, рубиново - красную под солнцем, бруснику.
      Но день уже клонился к вечеру, и надо было искать возможность, переправиться на другой берег, на трассу.
      Снявшись с привала, какое - то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана.
      И вдруг, под ноги к нам откуда - то справа, со стороны Белых озёр, выбежала торная тропа, которая и привела нас к переправе, сооружённой совсем недавно, рыбаками.
      Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках, через реку по толстому тросу туда и обратно. Мы не спеша, переправились поочерёдно и буквально через пять минут вышли к трассе.
      Тут мы были уже почти дома...
      И подождав полчаса, действительно без проблем, остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
      Вечером мы пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню, и парились нещадно, выбегая в чем мать родила из предбанника в пустынный огород, в паузах между заходами в адски горячую парилку. Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере, а они будут мне завидовать!..
       Мы посмеивались, но понимали его восторг. Ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни, засасывающей человека, как зыбучее болото...
      Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой, закусывая солёным с чесночком, ароматным и необычайно вкусным, жирным омулем, которого хозяин поймал, сбегав в браконьерский рейд на Верхнюю Ангару. Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
       И тут Юра сказал тост. Он встал, расправил левой рукой пушистые усы, а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню!
      Он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
       - Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется "лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
      И... и... выпьем за сказанное!!! - завершил он и опрокинув рюмку в рот, одним глотком выпил. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой (в посёлке была замечательная пекарня).
      Все последовали его примеру...
      Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был глубокий вечер, и звёздное небо во всю ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из - под речного обрыва, доносился необычно громко, шум быстро бегущей по камням воды и я привычно прогнозируя погоду назавтра, подумал, что, наверное, будет дождь...
      А потом, спохватившись довольно резюмировал: - Который нам уже не страшен!
      
      
      
       20. 03. 2006 года. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Караси.
      
      
      "К А Р А С И"
      
      Рассказ
      
      Я приехал на сейсмостанцию после короткого отпуска в начале июня и застал там много гостей из нашего института. Приехали на машине и прилетели на самолёте, сотрудники и сотрудницы, на летний изыскательский полевой сезон. Сразу сделалось многолюдно и тесно. Вокруг дома стояли палатки, в самом доме сейсмостанции поселились две пожилые сотрудницы сейсмологической экспедиции, которые к тому же, на летней кухне готовили ужин для всей команды приехавших, и для меня заодно...
      В тот день были жареные караси в сметане, которых, за день до того, наловили сетями на Белых Озёрах, километрах в сорока от посёлка. Караси были очень крупными, а один и вовсе килограмма на три - четыре.
      Я охал и ахал поражаясь его размерами, а Толя Копейкин, мой напарник по работе на станции объяснил, что на этих озёрах никто и никогда не ловил рыбу сетями и только строители новой железнодорожной магистрали, стали туда ездить на рыбалку. Поэтому такие крупные экземпляры там и сохранились.
      На следующий день, я пошел в поселок за продуктами и встретил по дороге Жору, своего знакомого, бывшего торгового моряка, а сейчас оператора какой - то автоматической электростанции, на участке тоннельного отряда, называемого "третьим стволом".
      Тоннель копали сразу в нескольких точках, чтобы ускорить пробивку штольни, и на перевале были сделаны три "норки", в которых тоже копошились тоннельщики. Эти норки и назывались стволами.
      Услышав от меня о жареных карасях, Жора загорелся энтузиазмом, и стал уговаривать меня поехать вместе на рыбалку.
      - Сети у меня есть - агитировал он меня. - Лодка резиновая - тоже. Мы на сутки туда смотаем и назавтра будем уже дома...
      Я не рыбак, но подумав о том, что уж очень они, караси, вкусны в сметане - согласился.
      ...Стояло начало короткого таёжного лета. Дни длинные, тёплые, а ночи короткие и прохладные. Однако уже появились и досаждали комары, которые, даже в посёлке, заедали поедом и животных и людей. Женщины обязательно надевали плотные брезентовые брюки, хотя днём температура позволяла наконец, щеголять в лёгких платьях.
      Но я надеялся, что мы сможем от этой напасти отбиться. И потом на озере главным нашим занятием будет ожидание, когда в очередной раз надо проверять сети и потому, основное время можно проводить у дымного костра...
      Решили - надо ехать!
      ... Жора зашёл за мной под вечер, с необыкновенно тяжёлым рюкзаком, в который загрузил и надувную лодку, и сети, и еду. Он едва нёс его. Я взял с собой еды на двоих, в основном консервы и концентраты, и котелок, кружки, ложки.
      Выйдя из избушки, мы перешли мост через речку Кавокту, и взобравшись по тропике, на автотрассу, стали ожидать попутки...
      Было часов около пяти, но солнце стояло высоко, и времени у нас было достаточно, чтобы доехать и расположиться на ночёвку ещё посветлу.
      Синее небо, полусферой вздымалось над скалистыми вершинами гор, покрытых лесом, и из- за последней, дальней вершины, чуть выглядывали серые острия скалистых пиков Муйского хребта, находившегося от нас на расстоянии почти ста километров. Воздух был так прохладен и чист, что видимость была удивительной...
      Через полчаса, около нас тормознул, ярко - жёлтый, немецкий самосвал "Магирус", и мы, взобравшись в высокую кабину, поехали.
      На БАМе был с самого начала стройки, замечательный обычай, по которому водители, видя "голосующего" на дороге, обязательно останавливались, и если было место, то подвозили куда надо. Между "стволами" тоннеля, ходили "вахтовки" - фургоны, установленные на базе ГАЗ - 66, оборудованные мягкими сиденьями. Они использовались как автобусы, перевозя пассажиров, в том числе попутчиков, и денег за это не брали...
      Отчасти, как мне казалось, это напоминало транспорт будущего, когда всякая оплата проезда будет отменена ( так мы тогда думали, вдохновлённые обещаниями "теоретиков" из ЦК КПСС)...
      Во всяком случае на БАМе уже тогда так было!
      Вообще, попасть на Стройку Века было непросто, и потому, туда отбирали самых лучших, самых "комсомольцев" у которых заповеди строителя коммунизма, особенно в начале стройки, были в почёте. Я, в другом месте расскажу об этих интересных временах в истории Строительства, ну а пока возвратимся к рассказу о карасях...
      Водитель, не заезжая в посёлок, помчался вперёд и вперёд, переехал мост через Муякан и по правому берегу, вдоль подножия горного хребта, "полетел" на север, поднимая клубы пыли, завивающиеся спиралью позади грузовика. Подвеска у немецких машин была необычайно мягкой, и мы чувствовали себя, словно ехали в такси по асфальту.
      Через час, выгрузившись, попрощавшись с "гостеприимным" водителем, договорились о завтрашнем возвращении - он, завтра возвращался в это же время в посёлок.
      Я подхватил тяжёлый Жорин рюкзак, он одел на плечи мой, и мы тронулись по тропинке в сторону озера, на котором, все, кто его знал, ловили карасей. Жора это озеро знал - он ведь был рыбак. Родился у моря, и потому, рыбачил с раннего детства.
      ...Шли низкими, почти болотистыми местами несколько километров. Я притомился и вспотел, а комары атаковали меня непрерывно и настойчиво.
      Обмахиваясь от назойливых комаров, сломанной берёзовой веточкой, Жора, шагая впереди, как бы, между прочим, пояснил мне, что самые злые комары начинаются на закате.
      Я промолчал, вытирая лицо от пота, отдуваясь обмахивался веточкой и осторожно ступал ногами в топкие места, боясь поскользнуться и повалиться в грязную жижу, вместе с тяжёлым рюкзаком.
      Вскоре вышли к десятиметровой ширины, протоке и пошли вдоль неё.
      - Гляди! Гляди! - вдруг закричал Жора - Таймень!
      Я, пользуясь моментом, скинул рюкзак на траву и стал вглядываться в прозрачную воду и вскоре увидел тёмное, почти чёрное "брёвнышко" под водой, почему - то плывущее против течения. - Здесь таких много - авторитетно подтвердил Жора, немного успокоившись от большого впечатления, вызванного величиной рыбины. - Но, здесь, они не такие большие, как на Верхней Ангаре. Там ребята рассказывали - ловят рыбин килограммов на шестьдесят - семьдесят, на связанные вместе волейбольные сети, сплавляясь на лодке вниз по течению. За ночь вылавливают несколько штук, конечно не всех таких больших. Но всё же... Жора сделал паузу. - Я тоже несколько штук поймал на мышь. Ты знаешь, что это такое? - спросил он меня. Я сказал что слышал, а точнее читал в рыболовных учебниках о такой рыбалке.
      -Ты не представляешь, что это такое! - снова взволновался Жора. - Руки трясутся, ноги дрожат от усилий, когда тянешь такую рыбину!..
      Он хотел продолжить рассказ, но на него налетело облако комаров, и он стал от них отбиваться, шлёпая себя ладошкой по лицу и чесать голову. Он ускорился и подгоняя меня, повторял - Ну пойдём, пойдём, тут уже недалеко...
      Мы, действительно, скоро пришли.
      Устроившись у старого кострища, распаковали рюкзаки, накачали резиновую лодку, осмотрели сети и не откладывая решили их поставить, пока светло.
      ... Солнце село за горные вершины, послав последний прощальный луч, как верный знак того, что завтра увидимся с ним, вновь.
      Но в горах и после захода солнца ещё долго светло и мы этим воспользовались. Комаров было видимо - невидимо, пронзительный звон стоял над всей большой широкой речной долиной. Мы обмазали репеллентом все открытые части тела, и это немного помогло отбивать комариные атаки.
      Погрузившись в просторную резиновую лодку, отплыли от берега на середину озера, почти круглого по периметру, заросшего по берегам высоким тальником. Вода была прозрачной, и мы видели, как опускаемые в воду сети, становились на дно стоймя. Сквозь чистую воду были видны белые поплавки, протянувшиеся в глубине, цепочкой, по прямой линии.
      Мы установили три сети, одна рядом с другой, связав их концы. Комары одолевали и нападали на те места, на шее и на лице, которых мы касались мокрыми руками и тем самым, смывали репеллент. Приходилось, то и дело шлёпать по открытым частям тела ладошками, отбиваясь, но от этого становилось ещё хуже...
      Незаметно надвинулись сумерки и установив сети, мы, торопясь, погребли к берегу, бегом взобрались на крутой берег к кострищу, не забыв прихватить с собой лодку.
      Поспешно развели костёр и стали собирать дрова вокруг, опасаясь скорого наступления полной темноты.
      Но ночь пришла довольно светлая, как всегда бывает здесь в это время года - казалось, что звёздное небо, отражаясь в тёмном зеркале озера, удваивало количество света.
      Огонь разгорелся быстро и мы, с комфортом устроившись рядом с костром, полулежа, отдыхали, разговаривали, радуясь, что костровой дым отгоняет комаров...
      Вскипятив чай в чёрном от копоти котелке, достали хлеб и колбасу, хрупая луком, с аппетитом поели и, слушая насторожённую тишину, изредка прерываемую непонятными плесками на озере, стали ждать середины ночи. Решили проверять сети чаще и если надо, то переставлять их на новое место... Жора от всего происходящего был просто счастлив - он подливал мне чаю, подкладывал дровишки в костёр и рассказывал...
      - Я родился и жил всю жизнь в Калининграде, где мой папаша служил во флоте. Учился я неважно и потому, лет в шестнадцать бросил школу, несмотря на семейные скандалы и поступил в "шмоньку" - школу моряков. Кенигсберг ведь стоит на берегу Балтийского моря...
      - Немецкий философ Кант, родился, преподавал и умер в Кенигсберге -вставил я, но Жора не обратил внимания на мою реплику, и мне стало неловко - лезу со своими интеллигентскими, никому не нужными знаниями, в нормальную человеческую жизнь...
      Жора ещё долго вспоминал учёбу в "шмоньке".
      - Драки с городскими - продолжал он - были обычным делом. Ножички, приятно оттягивающие карманы, были постоянными нашими спутниками. Жизнь была полна опасностей, но именно поэтому, скучать не приходилось.
      Иногда, случались разборки внутри училища, курс на курс. Вот тут - то, каждый мог себя проявить. Были в этих схватках герои. Но были и слабаки, которых все презирали и им, приходилось из училища уходить...
      Одним словом, была настоящая мужская жизнь - подытожил Жора...
      Я, слушая в пол-уха, лёг на спину и, всматриваясь в звёздное небо, пытался отыскать знакомые созвездия среди тысяч и тысяч видимых звёзд. Млечный путь пролёг заметной светлой полосой по чёрному небу, и я вдруг ощутил глубину, трёх мерность космоса над нами и вокруг нас...
      ... Странное ощущение движения громадного земного шара, вдруг возникло во мне. Казалось, я, впервые почувствовал и вращение земли вокруг своей оси. От громадности представляемой в воображении картинки, я невольно поёжился...
      ... На озере, что - то громко плеснуло, и прервавшись, Жора долго вглядывался в темноту...
      - Рыба играет - заключил он и продолжил рассказ.
      Костёр розово - желтыми отблесками высвечивал ближайшие кусты, а дальше была тревожно - напряжённая темнота, вмещающая ночную, опасную таёжную тайну.
      В озере и вокруг нас, что - то шуршало, тихо позванивало, плескалось. Лес и вода жили напряжённой ночной, слышимой, хотя и невидимой жизнью...
      Через время, я вновь сосредоточился на рассказе Жоры. А он повторял тему, но уже в деталях.
      - В "шмоньке" учились отчаянные хулиганы. Драки случались чуть ли не
      каждый день. Почти у всех будущих моряков, были спрятаны в карманах ножички, а то и настоящие "финки". Но, слава богу, эти ножи редко пускали в ход. Так, - показать, что ты тоже не жук на палке - это да...
      - Когда закончил "шмоньку", устроился на сухогруз, который ходил между
      Калининградом и Клайпедой, возил разные грузы. В армию я не попал, для морячков была какая - то отсрочка. Скоро, с помощью отцовских друзей, удалось устроиться на торговое судно, которое ходило в загранку. Меня заметил капитан и назначил суперкарго - это моряк, который отвечает за закупку и доставку продуктов на судно, для питания команды...
      Жора сделал в рассказе паузу, и, вспоминая, помешивал угли в костре длинной, тонкой палочкой...
      - У меня были деньги, я выходил в город, на рынок - продолжил он.
      - Вообще, жизнь наладилась... Но потом, после того, как исполнилось двадцать пять лет, повзрослев, я стал как - то уставать от тесноты, однообразия и монотонности судовой жизни. На берегу, в Калининграде, познакомился с девушкой. Стали встречаться... А тут началась стройка этой большой Магистрали и я решил "поменять курс". Уволился с флота, поженился и приехал сюда... Он помолчал и закончил свою историю: - Заработаем здесь на квартиру, на машину и уедем назад...
      - А жена где работает - спросил я прерывая затянувшееся молчание.
      - Да там же где и я - ответил Жора и отхлебнул остывающий крепкий чай из кружки. - Она закончила торговый техникум, но здесь на основном тоннельном портале работы нет, вот и устроили её сторожем, на склад. Ночует дома и раза два за ночь сходит посмотрит, как там дела. А иногда, я вместо неё подежурю...
      Сглотнув чай из кружки в последний раз, Жора выплеснул остатки на костёр и посмотрел на звёзды. Ковш Большой Медведицы развернулся на четверть круга и наступила почти полная темнота и тишина полуночи.
      - Пора - произнёс Жора, и я тоже поднялся, растирая лицо руками, отгоняя дрёму.
      Уходить от костра не хотелось. Тёмные силуэты кустов вокруг, казалось, таинственно двигались, то, отстраняясь, то, приближаясь, в зависимости от силы и высоты пламени в костре.
      Мы, осторожно ступая, почти в полной темноте, непривычной после яркого пламени костра, на руках, спустили лодку к воде и поплыли к сетям, ориентируясь, по чуть заметной линии противоположного берега.
      Я грёб, а Жора держал бечеву с металлическим якорем на конце, опущенным почти до самого дна. Но первый раз мы промахнулись и проплыли мимо сетей. Пришлось разворачиваться и повторять заход.
      На сей раз, зацепив сетку, дошли вдоль неё до начала, стали проверять улов, поднимая сеть к поверхности и перебирая руками бечеву с поплавками.
      Глаза постепенно привыкли к темноте, и я первым заметил, что - то, серебром блеснувшее в глубине, движущееся вместе с сетью к поверхности.
      - Ага, попался! - обрадованным голосом произнёс Жора и повозившись с сетью, подал мне тяжёлого, словно литого из текучего, живого металла, серебристого карася.
      - Вот так красота - не удержался от восклицания и я. - А какой он жирный да толстый.
      - Это ещё что?! - подхватил мой напарник - это ещё сравнительно небольшой, всего граммов на восемьсот. Тут такие чушки бывали... Едва из воды вытащишь...
      Карася бросили в мешок, на дно лодки и продолжили осмотр сетей.
      Мы оба, подхваченные общим чувством азарта, уже не замечали окружающую нас таинственную ночь, разговаривали громко, увидев мелькнувшего в глубине карася, кричали во весь голос: - Ещё один! Ещё карась!..
      Для меня рыбалка - большое чудо, наверное, ещё потому, что сам я не умею рыбачить, не знаю ни повадок рыб, ни рыболовного снаряжения.
      Толя Копейкин, мой напарник по сейсмостанции, всегда одинаково шутил надо мной, когда я в этом признавался, и лукаво улыбаясь, повторял: - А чё тут уметь - то? Наливай, да пей!
      И каждый раз я хохотал, представляя себе пьяных, не стоящих на ногах рыбаков, зная, что для многих, рыбалка - это повод, чтобы съездить на природу в хорошей компании и там напиться от души...
      В первую проверку, в наши сети попало восемь почти одинаковых по размерам рыбин. Я радовался, как ребёнок, запуская руку в мокрый мешок и щупая круглые, блестяще - серебряные, скользко - чешуйчатые бока карасей.
      ... Причалив к берегу, мы привязали мешок с рыбой к ветке прибрежной ивы и рыбы, погрузившись в воду, задвигались, отчего казалось, что мешок ожил...
      Поднявшись к полу прогоревшему костру, мы подбросили дровишек и задрёмывая стали ожидать рассвета...
      К утру стало прохладнее, и когда во второй раз мы проверяли сети, то иногда, по телу пробегала невольная дрожь, заставляя нас, то поочерёдно, то вместе, тягуче зевать...
      ... Во второй раз мы вынули из сетей шесть карасей. Я, смеясь, говорил Жоре, что их словно по одной килограммовой мерке вырастили, а он, вздыхая, отвечал мне, что трёхкилограммовых уже всех повыловили.
      ...Вскоре, на востоке, появилась алая полоска зари и по воде, протянулись серые полосы тумана, становящегося всё гуще. Комары тоже исчезли - наверное, улетели немного поспать, и потому, мы обессиленные беспокойной ночью заснули, а когда открыли глаза, то солнце уже поднялось над вершинами деревьев, и остатки тумана быстро разгонял по воде, начавшийся утренний ветерок. Комары тоже, словно устали от ночных поисков "пищи" и исчезли, попрятавшись в камышах и густой осоке, растущих на прибрежных отмелях...
      Мы, почёсываясь и позёвывая, любуясь наступающим светлым и чистым днём, вновь заварили чай, попили горячего, сладко - терпкого напитка и нам стало легко и весело.
      Вздымавшийся на другой стороне реки горный хребет, картинно отражался своими крутыми каменистыми распадками в гладкой воде, а трава и листья деревьев и кустарников вокруг, поражали яркостью зелёного, чистого цвета...
      Жора сделал для себя и для меня, удилища, из длинных и ровных стволов прибрежной ивы, приладил к ним, быстро и умело, катушки спиннингов, предусмотрительно прихваченных им из дома.
      Я совсем не умел забрасывать блесну, но, вспомнив шутку Копейкина, улыбнулся: "Не боги горшки обжигали"
      ...Тем не менее, я не столько рыбачил сам, сколько смотрел, как это делает Жора.
      ... Закинув блесну, широко размахнувшись, далеко и точно, он начинал энергично крутить катушку спиннинга, иногда по ходу энергично поддёргивая удилищем. Я, несколько раз замечал, как из под плавучего острова, чёрной тенью, хищно выскакивала щука, пытаясь схватить, стремительно несущуюся под водой, к лодке, блесну, мелькавшую светлыми боками.
      ... Наконец одна из щук догнала блесну и, клацнув зубастой пастью, заглотила железку и обманутая, повисла над водой, в недоумении тараща глаза и извиваясь всем телом.
      Жора ловко подхватил её сачком, снял с крючка и бросил на дно лодки. Хищная рыбина открывала зубастую пасть, переворачивалась с боку на бок, но потом затихла, "уснула", как говорят рыбаки.
      ... Через время и я поймал небольшую щучку и был рад и взволнован до того, что руки у меня тряслись, и я никак не мог зацепить её сачком...
      ... Солнце поднималось всё выше и отражение широкой искристой дорожкой пролегло по водной поверхности озера. Я успокоился, сел поудобнее и стал просто смотреть, как Жора, вытягивает одну за другой щук, хотя и небольших, но быстрых в воде и жадных, а потом, трагически разочарованных, "зевающих", и бьющихся в лодке.
      Поймав штук десять щучек, Жора предложил перекусить. Было уже одиннадцать часов утра и время от рассвета пролетело незаметно.
      Перед тем, как пойти к костру, мы ещё раз проверили сети. В них оказалось всего три карася, но видно их было в прозрачной, просвечиваемой солнцем воде издалека, и потому мы быстро с ними управились.
      Снова развели костёр, вскипятили в который уже раз чай, поели.
      В это время к костру подошёл незнакомый мужик, лет сорока пяти, заросший щетиной и одетый в ватник и резиновые сапоги.
      - Привет рыбаки - радушно поздоровался он с нами и мы в ответ вежливо ответили ему тем же, с опаской гадая про себя, кто он такой - не рыбинспектор ли? Словно почувствовав наше скрытое беспокойство, мужик отрекомендовался: - Я живу тут недалеко, на метеостанции, приплыл на лодке, по протокам, сетёшки проверить...
      Мы обрадовались, что наши подозрения не оправдались и налили ему горячего чаю и предложили бутерброд с колбасой. Он от еды отказался, но чай взял и отхлёбывая стал разговаривать.
      Узнав, что я "геолог", то есть сейсмолог, он отметил между прочим, что знает многих из нашего начальства, потому что они у него на метеостанции иногда останавливаются, когда проезжают мимо...
      Разговорились, и я спросил про жизнь здесь, до начала Стройки.
      - Сейчас всё переменилось - со вздохом отметил он. - Раньше здесь вообще никого не бывало, кроме медведей, лосей и волков. Охота была царская. Я как приехал сюда, завёл себе щенков из под хороших собак, из Уояна. Там раньше одни тунгусы - охотники жили. Ну и собаки у них были отборные, не то что сейчас...
      Он разочарованно вздохнул.
      - Выросли здоровенные зверюги - продолжил мужик, отхлебнув чай из кружки. - Как-то раз, летом, они, в протоке, вдвоём волка догнали и задавили, прямо в воде. А как заматерели, один раз вообще чудное случилось!
      - Мы, как - то пошли в местную таёжку, оленей посмотреть и если удастся, то стрелить... Зашли в распадок, а собаки где - то вдруг отстали. Потом слышим, грызутся между собой, где - то под горой. Мы туда бегом...
      Подходим, а там лосиха лежит и брюхо собаками располосовано - кишки вывалились, а кобели между собой дерутся - чья добыча. Мы попробовали подойти, да куда там, кидаются на нас, на своих хозяев...
      Он допил чай, посмотрел на озеро, помолчал и продолжил: - У зверовых
      собак это бывает. Они когда зверя - подранка доберут, то садятся около и никого не подпускают, грызут своих и чужих. А величиной и силой, они были, как волки...
      Так вот тогда, мы их кое - как от лося отвлекли. Потом, когда ты на лося сел, собаки успокаиваются. Мол, теперь это уже твоя добыча...
      Мужик невесело улыбнулся и продолжил: - Однако, со временем перевелись
      эти собачки. Один убежит куда, другого украдут. Остался у меня один Карай.... Я в нём души не чаял - рассказчик грустно вздохнул. - А он мне отвечал взаимностью. С ним мне хорошо было в лесу. Он был как ручной волк...
      Мужик сделал паузу и долго смотрел на противоположный хребет...
      Мы тоже молчали...
      - А тут Стройка началась, - продолжил он, наконец. - Метеостанция стоит на берегу Муякана, недалеко от берега. Зимой машины, пока хорошей дороги ещё не было, ездили по льду. Карай, как заслышит мотор, так на реку карьером, а там, летит за машиной, пытается обогнать и остановить. Это у зверовых собак инстинкт такой. Многие такие собаки машин не любят и гоняются за ними...
      Рассказчик снова помолчал. Видно было, что вспоминать эту историю ему тяжело, но и поделиться горем, тоже хочется...
      - Как - то раз, я дрова около дома рубил. Слышу, мотор гудит на реке. Карай намётом туда. У меня, словно сердце чуяло, остановил работу и слушаю.
      - Вдруг, Карай лаять перестал и завизжал. Я хватаю ружьё со стены - сердце
      уже почуяло беду - и бегом на реку. Вижу, лежит Карай на снегу, и самосвал этот немецкий, уже за речным поворотом скрывается. Я заорал, чтобы остановился, стрелил раз по кабине и побежал наперерез, напрямик через мысок, там река крутит. Выскакиваю из перелеска, а он у дальнего берега, далековато уже, уходит. Я навскидку, по кабине опять. Пуля по металлу стукнула, взвизгнула и ушла рикошетом... Я себя не помню, вернулся к Караю, а он уже не дышит, хотя ещё тёплый и кровь из носу бежит на снег. Я поднял его на руки, отнёс к дому...
      Метеоролог помолчал, поставил кружку, вытер ладонью рот.
      - А водила этот, змей подколодный, испугался, перестал сюда ездить, а потом и вовсе уволился и в город уехал... Я бы этого водилу убил, если бы встретил... Я узнал кто он такой...
      Мужик, помолчал, а потом перевёл разговор на другую тему.
      - Ну что, нарыбачили чего?..
      Мы ответили, что поймали штук пятнадцать.
      - Ну, на жереху хватит - подбодрил он нас. Вот раньше рыбалка была - он мечтательно вздохнул.
      - Бывало сети со дна не поднять. Рыбы тут в озёрах было несчитанно. Он снова вздохнул: - Я помню, в этих речках, да и в Муякане и тайменя и хариуса было очень много. А в Верхнюю Ангару, омуль осенью на нерест заходил косяками, длинной в несколько километров, аж вода кипела. Тогда, в эти дни, "саковали" и солили омуля на зиму, по несколько крапивных мешков. Саковать - это, значит, ловить большими сачками с берега - пояснил он привычно.
      Метеоролог ещё раз что - то послушал внимательно в стороне протоки,
      поблагодарил нас и закончил разговор: - Будете в районе метеостанции, заходите...
      Он махнул рукой, повернулся и ушёл по тропинке, вдоль берега, скрылся в кустах...
      - Жалко мужика - вдруг прервал молчание Жора, сосредоточенно глядя надалёкие горы.
      - Ведь он жил тут до начала Стройки, как король. Был сам себе хозяин, был известным человеком здесь, всеми уважаемый...
      - А сейчас? - после короткой паузы вопросил он, и сам себе ответил -
      - Десятки тысяч человек, машины, трактора, экскаваторы даже.
      Жора зевнул, долго молчал, потом посмотрел на солнце и спросил: - Снимаем сети и домой?
      Я кивнул в ответ утвердительно...
      С утра дул ветерок, и синяя озёрная волна покрылась белой рябью волнишек. Мы поплыли к сетям уже без прежнего энтузиазма - устали от бессонной ночи, от крепкого, вяжущего во рту чая, от разговоров. Хорошо ещё, днём, ветер сдувал комаров в закрытые, влажные места озеринки.
      На сей раз, в сетях оказалось всего два карася.
      - Может это и лучше - рассуждал Жора. - Нам ведь ещё к дороге выгребаться.
      Я снова кивнул. Говорить ничего не хотелось. На меня, рассказ метеоролога произвел тягостное впечатление. Я по своей жизни на сейсмостанции знал, как трудно бывает перестроиться и привыкнуть к переменам в тайге.
      Иногда, так бывает неприятно, когда после сосредоточенного одиночества зимой или весной, вдруг нагрянут гости, или знакомые, какие - то любопытствующие, часто пьяные люди...
      ... Выходили к дороге, тяжело нагруженными: лодка, вёсла, по мелочи всего, да ещё и рюкзак карасей...
      Брели, хлюпая резиновыми сапогами по мокрой тропинке, не глядя по сторонам, сцепив зубы от напряжения, и вытирая солёный пот с бровей и с подбородка.
      Подойдя к трассе, повалились на обочине на траву и долго лежали, отдыхая.
      Вскоре послышался шум мотора и появился наш самосвал. К тому времени, мы поделили карасей пополам и двух отложили для шофёра. Тот вначале отказывался, но потом взял, спрятал в бардачок, и начал рассказывать, что в лагерь к лесорубам, куда он ездил, повадился ходить медведь, на помойку, за столовой.
      - Собаки лают всю ночь. Медведь осторожный, ворочается в кустах, на открытое место не выходит. Собаки всю ночь без передышки лают...
      Он помолчал и махнув рукой продолжил: - Убьют его ребята! Подкараулят и убьют. Спать зараза не даёт. Собакам ведь пасть не заткнёшь. Всю ночь бухают: Гав, гав, гав...
      Самосвал довёз меня до самой сейсмостанции. Мы попрощались с Жорой, и я нагруженный рыбой, спустился с прибрежного склона по тропинке, напрямик, минуя дорогу.
      Перейдя деревянный мост через Кавокту, я увидел, что на летней кухне хлопочут наши поварихи - готовят ужин.
      Собаки выбежали меня встречать: и взрослые и щенки. Они прилежно виляли хвостами и от умиления встречей, лезли лизаться.
      Когда я показал карасей "хозяйке" на кухне, она только всплеснула руками.
      Из дома, на шум вышел Толя Копейкин. Он осмотрел рыбу, похвалил меня и стал по хозяйски точить кухонный нож. - Вы Надежда Петровна не беспокойтесь - проговорил он благородно. - Я сам почищу их и приготовлю к жерехе. Мы их до завтра в ледник положим, а завтра, на ужин, вы пожарите...
      Чуть позже, собаки с аппетитом хрумкали выпотрошенными внутренностями больших рыбин и даже чуть не подрались. Пестря, не поднимая головы, предупреждающе зарычал, обнажив белые длинные клыки.
      Щенки сразу отошли, а Рика тоже ответила утробным ворчаньем.
      Я прикрикнул на Пестрю, и Рика воспользовавшись моментом, прихватила у него кусок внутренностей и отбежала, но с достоинством, к дальним кустам.
      ... Из дома вдруг выкатился пушистый котёнок Тимошка. Он бесстрашно прошёл меж собак, потёрся пушистым бочком о мой сапог и легко вспрыгнул на колени. Пестря, бросил быстрый взгляд на бесстрашного котёнка, но я, перехватив это предупреждение ревнивца, возвысил голос, отчитывая собаку: - Но! Но! Смотри у меня!
      
      Пестря отвернулся, сделал вид, что это предупреждение - внушение его не касается, отошёл, и со вздохом лёг на траву, свернувшись калачиком. Из под его полуопущенных век, смотрели тёмные, внимательные глаза.
      Я, на всякий случай, посадил котёнка на плечо и вошёл в дом, где было уже по вечернему прохладно и полутемно...
      Солнце, привычно садилось за лиственничную, зелёную рощу, на северо-западном склоне, на другом берегу Кавокты...
      
      
      
      Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
      или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
      Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 11/10/2017. 125k. Статистика.
  • Повесть: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка