Аннотация: О жизни в дикой природе и драме человеческого одиночества
Несчастье в этой семье случилось неожиданно!
Маленькая дочь, катаясь на санках с горки, сломала себе руку и так плакала и мучилась от боли в руке, что отец, не выдержав этого зрелища, в каком - то истерическом припадке, схватил ружьё, выскочил в сени и выстрелил себе в сердце...
Надо отметить, что на БАМе, такого вида происшествия, случались довольно часто. Видимо, тому причиной, была географическая изолированность многих поселений, в которые приехали и где жили, чаще всего люди из больших оживлённых городов не привычные к такому однообразному быту.
На этой же почве, часто случались и семейные трагедии, с изменами, ревностью и внезапными психическими срывами...
Женщин здесь, сравнительно с большим количеством молодых и привлекательных мужчин, было немного и потому, многие жёны, окружённые таким количеством привлекательных "самцов", сходили с ума и это служило почвой для многих семейных трагедий.
...Один из моих приятелей, директор дома культуры, как-то уехал в долгую командировку и в его отсутствии, его жена, недавно родившая малыша, соблазнённая демоническим красавцем молдаванином, изменила ему.
Когда наш друг возвратился в Тоннельный, через какое-то время, об этой измене, рассказала ему соседка-сплетница, всё видевшая или всё слышавшая...
Разгорелся скандал. Обманутый муж схватив альпийскую кирку, пытался убить "прелюбодея", которого едва спасли, прибежавшие соседи по общежитию...
В итоге, несчастная "изменщица", уехала на "материк" с ребёнком, а потом писала бывшему мужу слёзные письма и каялась во временной слабости.
Молдаванин, тоже вынужденный был уехать, а наш друг внезапно запил, страшно душевно "раненный", всем случившимся...
Этот мой знакомый, почернел лицом, очень переживал произошедшее, однако, так и не простил свою бывшую жену, родившую ему ребёнка. Он, несколько раз ездил на родину, борясь с душевной травмой и в конце концов, уехал с БАМа, не справившись с убивающими его воспоминаниями...
...Незаметно, наступило лето. Дневники я уже не писал, а работал с Юрой в посёлке и жили мы вместе в том же Доме быта, который и оформляли. На сейсмостанции, вместо меня работал мой сменщик, которому я отдавал свою зарплату...
Однажды, в составе небольшой "рыболовной экспедиции", мы съездили на рыбалку, в верховья Верхней Ангары.
Приехали на место на ГАЗ - 66, и остановившись на берегу, довольно широкой реки, стали закидывать сетку, а кто-то с удочками ушёл вверх по течению...
Часа через два, все собрались ужинать. В сетку, к тому времени попал крупный, блестевший серебряной чешуёй сиг, а ребята, поймали ещё несколько крупных харьюзов, из которых и сварили замечательную уху. На всю команду, была только одна бутылка водки и потому, каждому досталось по паре глотков.
Но и этого было достаточно, чтобы захмелеть и воодушевиться.
Напомню, что на БАМе был сухой закон и выпивку было очень трудно доставать.
А я, вообще, в течении года не пил ни грамма и потому чувствовал в себе пробуждение необычайных интеллектуальных силы...
Но потом, стоило мне выпить хотя бы рюмку водки, как я начинал чувствовать, что работа моего мозга слабеет и как бы затуманивается нездоровым ядовитым "туманом".
Юра Орлов, в тот вечер, уже после ужина, предложил мне поплыть на резиновой лодке, колоть рыбу с фонарем, и я согласился.
Мы сели в резиновую лодку-двухместку и отплыли.
Некоторое время, мы видели ещё на вершинах деревьев, оранжевые сполохи от большого костра, но вскоре потеряли его из виду и увлеклись рыбалкой.
Однако рыба, почем - то не шла на свет, а мы, понемногу отдалялись от места стоянки, а когда "очнулись", то было уже поздно. Плыть по течению большой таёжной реки легко и приятно...
Над тёмной рекой, уже поднимался серый рассвет и мы уже уплыли так далеко вниз по течению, что возвращаться не было смысла...
И мы отдались на "волю волн" и течения, по очереди правили лодкой, которую несло вниз и довольно быстро.
Вскоре, над глухой, непроходимой тайгой встало яркое словно умытое солнце и мы, забыв обо всем, любовались красотой совершенно дикой природы...
Плыли мы несколько часов, и неизвестно что было бы дальше, но Юра вспомнил, что совсем недавно, был в этих местах в зимовье, на берегу реки, у местного егеря...
Тогда мы решили пробиваться туда, а уже оттуда, выходить на трассу и на попутке, возвратиться в посёлок...
Мощная сибирская река несла нашу лодочку среди необъятной и могучей тайги и мы изредка заглядывая вниз, под лодку, видели в тени, стоящих около дна крупных харьюзов, которых наша лодка совсем не пугала. Наверное они, эти рыбы и людей - то видели в первый раз...
К полудню, мы совсем осовели от бессонной ночи, и то и дело принимались дремать по очереди - ведь надо было ещё и рулить лодочкой, чтобы не попасть в какой-нибудь, завал из упавших в реку громадных елей, обрушившихся в воду вместе с отступающим под напором течения, берегом.
Юра, рассказал мне, что в этих местах осенью, браконьеры ловят байкальского омуля, который громадными косяками, длинной в несколько километров, идёт в верховья реки на нерест.
Такие "рыбаки", стоя на берегу, большим сачком диаметром в метр-полтора сакуют рыбу идущую одна рядом с другой вверх по течению, сплошной живой, холодной массой.
- Некоторые умеельцы - рассказывал Юра - вылавливают до тонны такой классной рыбы и до времени прячут её в выкопанных на берегу, ямах. Эти ямы, часто находят местные медведи и жируют здесь, вплоть до времени залегания в берлоги.
- Рыболовная инспекция, в это время выставляет кордоны на дорогах и совершает облёты реки на вертолётах. Однако браконьеры, хорошо знают тайгу и умеют вовремя спрятать пойманную рыбу и самим спрятаться от инспекции...
...К полудню, у нас от голода и бессонницы начались галлюцинации. Например, мы вдвоём, вдруг увидели на берегу зимовье и человека с собакой, вышедшего на высокое крыльцо домика...
Когда же подплывали ближе, то вместо домика оказалось упавшее дерево с громадным корневищем, которое и принимали за зимовье...
Наконец, ближе к вечеру, Юра начал узнавать окрестные берега и мы, выйдя на отмель, перетащили несколько раз свою лодку через песчаные, намытые водой, косы, прежде чем увидели на высоком берегу реки, зимовье егеря.
Егерь был дома с каким-то приятелем и они были несказанно удивлены, когда увидели нас поднимающихся по тропинке от реки. Они и предположить не могли, что кто - то будет добираться до зимовья по реке!
Выше по Верхней Ангаре никаких жилых поселений вообще не было, а вниз, до ближайшего села было около сотни километров...
Зевая, попили чаю с хозяевами, перекусили и растянувшись на полу около печки, тут же заснули мертвецким сном, до следующего утра...
Назавтра, попрощавшись с егерем, вышли на трассу, которая проходила нескольких километрах от берега реки и зимовья. "Голоснули" первому же встречному "Магирусу", сели в уютную кабину и за разговорами, незаметно доехали до Тоннельного.
Водитель рассказывал случаи встречи с медведями, которые прошлой осенью, уходя от пожаров в Баргузинской тайге, шли на север и в основном по строящейся трассе.
Видели их здесь во множестве и потом, голодая, они стали выходить к человеческим поселениям вдоль БАМа и питались на свалках.
Там их и добывали испуганные близостью хищников, поселяне - строители магистрали...
В Тоннельном, мы узнали, что наши попутчики по рыбалке даже и не пробовали нас ждать или искать и уехали в посёлок на следующий вечер, наловив несколько десятков килограммов сигов и харьюзов. Они верно рассчитали, что два сильных мужика в тайге не пропадут, даже если и заблудятся...
Потом мы несколько недель упорно работали над интерьерами, а подустав, вновь уходили в тайгу.
За время нашей совместной работы, мы с Орловым, несколько раз ходили в окрестные таёжные урочища и об этих походах, я, впоследствии написал рассказ, который и помещаю в приложении...
Кроме этого, я успел съездить летом на рыбалку в район Белых озёр, с другим своим приятелем, откуда мы возвратились с рюкзаком отборных полуторакилограммовых карасей. Об этой рыбалке тоже есть рассказ, который, тоже будет выложен в приложении...
...Так получилось, что я на сейсмостанции, за эти последние месяцы, поработал совсем немного, и уехали мы вместе с Юрой в Иркутск, в начале осени, после моего добровольного увольнения из Института Земной Коры...
...Добравшись, на попутной "вахтовке", до Нижнеангарска, мы договорились с отплывающим в Листвянку, на юг Байкала, буксиром и погрузив багаж, устроились на судне. Это трёхдневное путешествие запомнилось нам надолго...
Буксир, тянул из Северобайкальска, на юг несколько барж с грузами и на каждой барже был свой шкипер. Где-то в районе острова Ольхон, к нашему буксиру, рано утром причалила маленькая лодка в которой сидели рыбаки, привезшие нашему капитану несколько вёдер пойманной рыбы, в основном омуля и харьюза...
Рыбаки эти, были односельчанами нашего капитана и стояли в палатке, прямо под высоким скалистым берегом. Они ловили омуля и харьюза, по браконьерски. Но кто же этого не делал из местных жителей, на Байкале, во времена всеобщего запрета рыбалки.
В тот день на буксире, в кают-кампании, состоялся праздник - был день рождения одного из шкиперов с барж.
Это был молодой симпатичный цыган, отчаянно влюблённый в радистку с нашего буксира и эта пара, сидя рядом за праздничным столом, ворковала как голубки...
Мне из этого "финального заплыва", запомнился суровый и бесконечный Байкал, а также замечательно дружная команда буксира, во главе с молодым капитаном...
Прибыли мы в Листвянку вечером и выгрузившись на причале, душевно попрощавшись с командой, договорились с попуткой и в тот же вечер уехали в Иркутск, ко мне в Нахаловку...
На этом закончилась моя Бамовская "одиссея"!
Но память об этой поездке, сохранилась во мне на всю оставшуюся жизнь!
Свои дневники, я распечатал ещё живя в Питере, а совсем недавно, эту распечатку я привёз в Лондон и постарался сделать из неё книгу. Перепечатывая давние эпизоды, я невольно забывал где я и сколько мне лет, - настолько захватывали меня, моё сознание вышеописанные картины простого таёжного быта и необычной дикой природы...
Хорошо или плохо это у меня получилось, насколько я смог передать ту атмосферу одинокой но наполненной событиями жизни, - уже судить моим читателям...
...В добавление к сказанному, хочу раскрыть один секрет. Ещё в начале своей работы в отряде сейсмологов, я не сдержавшись и чтобы прервать постоянные "подначивания" обнаглевшего юнца Бойцова, ударил его, да так, что сломал челюсть...
На следующий день на меня завели дело и после разбирательств, я уже летом, вместе с участниками и свидетелями этого происшествия, ездил на нашей отрядной машине на суд, в Нижнеангарске. Я был осуждён на год административных работ, по месту "совершения преступления". Поэтому и не мог уехать домой, и поэтому же, тосковал и мучился вспоминая любимых детей и жену...
Во многом, этим и объяснялась ситуация с переездами и перелётами с сейсмостанции на сейсмостанцию весной того года...
Ниже помещаю ту объяснительную записку, которую у меня потребовали на работе:
Зав. лабораторией сейсмологии
.
Объяснительная записка
Вечером 12 марта приехали с рыбалки в 10-ом часу вечера. Сели ужинать, вшестером. Когда поели, выйдя из-за стола, четверо ушли в комнатку с нарами. Я остался сидеть за столом, думая о своем и не желая слушал разговор, в котором помянули, в первую голову, начальника отряда нелестным словом, посмеиваясь, изобразили, как начальника можно выдвинуть из вертолета через аварийную дверцу. Перемежая эти шутки с соленым словцом.
Я отметил про себя, что в мое отсутствие, по моему адресу, тоже возможны были различные шутки обо мне непечатными словами и поговорками. И я, стал внутренне накаляться. Разговор между тем, перешел на "начальников вообще", и упоминали мое имя в связи с тем, что Володя, де, тоже начальник, "бугор", как выразился Бойцов. Кто-то подсказал "кочка". "Во-во! "Кочка", - посмеялся Бойцов, лежа на нарах, сытый, веселый и довольный.
"Начальства развелось - некого на ... посылать", - подытожил он, и разговор развивался дальше. Я кипел и уговаривал себя не обращать внимания на болтовню. Но я хорошо знаю, что если не пресечь подобные разговоры во время, то "травля" в начале словами, а потом и делом развернется вовсю, и потом, может быть, уже ничем не остановишь эскалацию нахальства.
Надо учесть, что разница в возрасте между мной и Бойцовым - 10 лет, и у нас совершенно разные взгляды на жизнь и на происходящее в отряде. Но тогда, я молчал до поры до времени, думая, что молчание - это тоже отрицание, в какой-то ситуации. А Бойцов не скрывал своих взглядов и пропагандировал их, удивляясь, что есть люди, которые их не разделяют...
Разговор, между тем, продолжался в том же духе, и не слышать этих гадостей было просто невозможно. Но некуда было деться, а на улице ночь и холодно, да и разговоры подобные бывают очень часто, и от них не спрячешься.
И когда Бойцов еще раз повторил поговорку про начальство, меня взорвало.
Я поднялся, и, крикнув, чтобы он наконец прекратил болтовню, ударил его в ярости и ... тотчас понял, что нервы вышли из-под контроля, и что так возражать, даже наглецам, нельзя!
Но то, что сделано, не воротишь. Я виноват... Нельзя доказывать верность твоей жизненной позиции кулаками, и меня за ошибку ждет наказание.
В разъяснении хочу добавить, что "матерщина" - это не только бескультурье или бравада, но, прежде всего, проявление отношений к человеку. Человек, который может позволить грубое слово по отношению к товарищу, без особой на то причины, наносит тяжелейшее оскорбление, хотя есть много людей, которые, наверное, не разделяют моего убеждения.
Мне кажется, что в сейсмологических отрядах, в силу специфики нашей работы, наплевательское отношение к этому может привести к тяжелейшим последствиям. Здесь, как нигде, важно бережное отношение к чувству собственного достоинства каждого, будь то начальник отряда или простой новичок-сейсмолог...
Следователи, по факту избиения завели дело и через несколько месяцев состоялся суд в Северо-Байкальске. Ехали туда на машине все вместе: я, свидетели и сам Бойцов. Суд принял к сведению что я не хулиган и назначил только административное наказание...
Интересно, что уже позже, я узнал, что Бойцов на БАМе стал одним из лучших бригадиров! Думаю, что урок который я ему преподал подействовал на него благотворно...
Роман написан по мотивам дневников, за 1978 год.
ПРИЛОЖЕНИЕ:
П О Х О Д Н А М У Ю
РАССКАЗ
За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой...
А в природе происходили радикальные перемены...
Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок.
В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода. В голове затеснились планы будущих походов...
Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции Виктор, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, километров сорок.
План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
Один Волчок был предан мне по - прежнему. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром , поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся. Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
Поднявшись по крутому, но короткому подъему, от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно. Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё собака с тобой, то это вообще роскошь...
Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому не в тягость...
Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону, и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать.
Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы.
Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов, угрожающих самому существованию человечества...
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра. "Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная, обретённой свободой, собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку...
Для Волчка поход начался...
Я вынул рюкзак из кузова, пожал руку Виктору, оставшемуся в кабине, захлопнул дверцу и машина, газанув, скрылась за поворотом...
И для меня поход тоже начался...
Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил, что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полу занесёнными снегом.
"Волки поработали - вздохнув, подумал я. - Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
Мой Волчок, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядываясь в ледовую поверхность...
Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка, текущая здесь летом.
По-тунгусски это название означает - Большая Наледь...
Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - Муякан тоже делал пологий поворот направо...
Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полу копчёной колбасой. Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег...
"Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу.
Подул холодный ветер; пахнущий мороженным воздух, щипал за щёки и холодил руки. Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок набегавшись за день, рысил впереди, валкой, однообразной трусцой...
Перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать...
Поднявшись от реки на берег, я осмотрелся и выбрал место для ночлега.
Сбросив рюкзак, собирая дрова для ночного костра, я, вдруг услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад.
Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку, и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание.
Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал.
Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег, и исчез в тёмном сосняке...
Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце, зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
Вначале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин...
Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, в наступающей ночи разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
Полулёжа, опершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко.
"Живая душа рядом - думал я. Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
Незаметно, в воспоминаниях и размышлениях о смысле жизни, прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр. Постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
-Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я...
Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, поплотнее один на другой, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг, укрывшись полиэтиленом лицом к костру и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне наложил дров припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду, холодит бока и низ спины...
Когда костёр прогорел. Вновь встал, подложил дров и снова задремал...
И так продолжалось всю длинную ночь...
Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончились...
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет.
Серо - белые, заснеженные пространства, промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело...
Волчок тоже проснулся, зевнул, широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
"Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые интересные места и встречи...
Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время, грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой синему небу, в сторону встающего солнца.
Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая, девственно белым снегом долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. И мне предстояло идти до конца этой долины, до слияния Муякана с Муей!
Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое. Волчок, убежал вперёд деловитой рысью и скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, собака появилась из леса уже подальше и впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду...
Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую - я видел впереди, вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта.
Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Я повеселел и пошел быстрее. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
... Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге впереди появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами, овчарку.
Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и удаляясь исчезла.
Я объяснил её появление здесь тем, что она видимо, принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников. И вот, она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть потеряв загулявшего хозяина, ищет его...
Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию проделав по тайге около двухсот километров.
Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции, который отдал его на время, в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства.
Что - то или кто - то не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими...
Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность я спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую...
Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода, "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
Эта подземная "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть - поток был шириной метров десять...
Идя вниз, вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал, откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Остановившись, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
И на фоне этого масштабно-величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почувствовавший весну и прилетевший откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса.
Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки - появился этот лебедь, посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней...
Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне.
Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь...
Вскоре, я поднялся с реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке.
Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе, сбросил рюкзак, и осмотрелся...
Следов человека вокруг не было, а значит, в зимовье уже давно никто не останавливался. Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, я вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук... Мешок был завязан...
Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
"Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
"И потом, почему охотник здесь их оставил? - спрашивал я сам себя, озираясь.
- Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля...
... Недавно, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке кого-то порезал в посёлке и сбежал в тайгу.
Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник. Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
Когда ночью окружили зимовье, этот сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
... Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки...
А забеспокоился я не зря.
В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов.
Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными. А ещё кругом полно волков и рысей...
В таких местах тебя могут съесть напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи...
К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека жизни на время, на отдельные части годового цикла?
К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
...Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай на берегу заснеженной реки...
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Сухих дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчок, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
- Это ты хорошо придумал - похвалил я его. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься...
Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра...
Утром вновь был ветер, но и солнце проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает...
Потеплело...
Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна!
Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить вокруг...
Я вышел на лесную дорогу петляющей по широкой равнине среди отдельно стоящих островков крупных сосен.
Вдруг, с одной из них снялся глухарь и, пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви, большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел, качая ветки. Прячась за стволы, от дерева к дереву, я шёл на лай и наконец, увидел собаку, а потом вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
Он сидел на толстой ветке, близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом раздражённо хрюкал на собаку.
Последние шаги я делал очень медленно...
Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо, А птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
Глухарь лежал неподвижно чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях и алые брови на угловатой, клювастой голове нависали, над закрытыми серой плёнкой, глазами.
Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел был неплохой..."
Я воздержался от комментариев...
Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая, прожевал и проглотил их.
Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак. "Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку - серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением. Пойма расстилалась на несколько километров вширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой.
Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием шевелил медленными волнами, её густые заросли ...
По небу бежали тёмные тучи и солнце скрылось за ними, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.