Аннотация: Королю Англии отрубили голову, после суда над ним, и это стало итогом первой революции, взглавляемой Оливером Кромвелем, которого я называю "первый Сталин".
...Тридцатого января 1649 года в Лондоне стояла холодная погода. Лужицы на улицах похрустывали утренним ледком и смог от множества каминов разожжённых с утра, делал улицы и прохожих на них похожими на мрачные декорации с привидениями.
Часов после десяти взошло солнце осветившее жалкие лачуги бедняков на южном берегу Темзы и стены дворцов в Вестминстере. Толпы любопытных, несмотря на середину рабочей недели потянулись в сторону Уайт-холла. Помост для казни Короля, назначенной на два часа, выстроенный за одну ночь, красовался посередине большого пространства, постепенно заполняемого людьми. Ряды копейщиков, с длинными страшными пиками отделяла помост от толпы. На площади стоял гул тысяч голосов, бегали и толклись под ногами крикливые дети, а их отцы и матери стояли, в ожидании великого события, переминаясь с ноги на ногу...
...Король проснулся рано, обессиленный ночными кошмарами. Нехотя встал с постели и камердинер помог ему одеться. Умывшись и попив кофе он подошёл к камину, погрел зябнущие руки, сел в кресло и стал читать Библию - Евангелие от Матфея, те главы в которых описывалась смерть Иисуса из Назарета. Часто, отвлёкшись от чтения, Чарльз, долго и неподвижно смотрел на потрескивающий огонь, на язычки пламени, серо-оранжевые, в свете наступившего дня. Поёжившись он приказал принести ему вторую теплую рубашку, не спеша одел её и наглухо застегнув камзол, вновь сел.
Охранник, приставленный к нему Полковником Томлинсоном, казалось совсем не мешал ему, о чём-то сосредоточенно думать. Точнее, Король не замечал его, погружённый в трагические переживания всего происходящего. До последнего дня он надеялся, что Смутьяны не посмеют его казнить, что помощь и освобождение вот-вот наступят. Ещё три дня назад, когда ему зачитали страшный приговор, он ждал и надеялся, что верные ему люди спасут его от смерти...
И только сегодня ночью он осознал, что жить ему осталось всего несколько часов.
Вместо страха появилось равнодушие и беседуя с кардиналом Юксоном, своим духовником, он много говорил о судьбе невинно осуждённого Иисуса Христа, вспоминал тяготы походной жизни, предательство и эгоизм придворной челяди, передавал через кардинала советы и наставления семье, которая была в изгнании, в Голландии.
"Я сожалею, - говорил он Юксону - что буду умирать не видя родных, знакомых лиц. Но все мы умрём, поменяв нашу земную жизнь полную суеты и страданий, на жизнь загробную, где нет ни политики, ни войн, ни предательств..."
Юксон слушал и молча кивал головой, а его кардинальские одежды поблескивали серебром и золотом, когда огонь в камине вспыхивал ярче. Это почему-то беспокоило Короля и он невольно отводил глаза от румяного лица своего священника.
Помолчав какое-то время, Чарльз произнёс: "Я хочу побыть один" - и кардинал тихо ступая, удалился...
"Когда это началось?- спрашивал себя Чарльз, уже в который раз.- Почему это произошло со мной и в моей стране, Англии?".
Он вспомнил далёкую юность, своего наставника и друга, герцога Букингемского, который учил его фехтовать, стрелять из лука и мушкета, возил на большие охоты вдалеке от Лондона, советовал, как выбирать стильную одежду и обувь, грациозно и с достоинством кланяться и принимать поклоны. Его отец Джеймс был равнодушен и часто груб, а бедная матушка тиха и молчалива. Только герцог был добр, общителен, вежлив, красив и смел...
И вдруг все кончилось. Герцога Букингемского убил какой-то полусумасшедший фанатик и, так легко, весело начавшаяся юность внезапно оборвалась. С той поры он не любил посторонних людей, доверял только своим близким, народ презирал и считал его тёмным стадом животных далёких от искусства, заботящихся только о деньгах и благе собственного живота. Парламент же всегда не любил, потому что тот мешал ему умно управлять страной, данной ему в наследство от Бога...
Чарльз долго не мог понять, как это сборище полукрестьян, полусолдат, полуторговцев может вмешиваться в его государственные дела, которые он не отделял от личных дел. Когда они - Парламент - стали мешать ему в делах королевства, он их просто распустил по домам, считая Парламент неким предрассудком доставшимся ему неудачным наследством. Это была неприятная сторона жизни...
Но была и приятная: женитьба на красивой молодой женщине, потом дети, охота, искусство...
Красивые картины, много картин. Художники, неловкие, но услужливые. Наряды, на которые с восхищением смотрели женщины и с завистью, мужчины...
Но когда же неприятного в его жизни стало больше чем приятного?" Он вспомнил стычки с Парламентом, собранным им милостиво после десятилетней паузы. А ведь мог бы и не собирать!
Потом этот полусумасшедший Джон Пим, посмевший его, Короля, обвинить в расточительстве...
То ли от возраста, то ли от возрастающей неприятной стороны жизни, Чарльз стал раздражителен и заболевал нервными расстройствами, которые тщательно скрывал от придворных и даже от близких. "Дурная наследственность- рассуждал он, вспоминая развратного и необузданного отца, впадающего в ярость от малейшего сопротивления его воле...
Потом Смутьяны из Парламента, подняли народ на войну и он несколько лет, вместо дворцов Лондона, жил в военных лагерях, в заштатном Оксфорде, а потом и просто в жалких лачугах, где скрывался от этих негодяев, временно одержавших над ним победу.
Чарльз презирал и Ферфакса и Эссекса, но особенно ненавидел этого выскочку из Кембриджа - Оливера Кромвеля - сектанта и врага не только королевской власти, но и католической церкви. Когда же он, Король, увидел это носатое, грубое лицо, коренастую фигуру, вызывающий взгляд, то понял, что перед ним враг и антипод.
Король тогда обозвал его Анабаптистом, и оказался прав. Во время последней войны, Чарльз надеялся разбить армию Парламента и переманить на свою сторону их полководцев, а Кромвеля повесить. И это ему почти удалось, но Кромвель разгадал планы, изгнал лорда Манчестера, разбил королевские войска при Нейсбай и выследив, воспользовавшись предательством знати, захватил самого Короля и осудил на смерть, конечно не сам, но с помощью запуганных им судей...
Часы пробили двенадцать и во дворце Сент-Джеймс, в котором помещался пленный король, началась какая-то суета. В спальню заглянул полковник Томлинсон, небрежно поклонился Королю, что-то прошептал на ухо часовому и ушел, стуча каблуками и звеня шпорами.
"Хам! - подумал Чарльз и, оторвавшись от горестных воспоминаний, удалился в маленькую часовню, в углу за ширмой, встал на колени и глядя снизу вверх на фигуру Христа на деревянном распятии напротив, стал молиться:
"Господи! Прости мне мои прегрешения, мою усталость и моё равнодушие в прежние годы, когда я не находил времени среди занятий искусствами уединиться и молиться тебе, Боже, прося благодати и благословения!.. Спаси и сохрани мою семью, жену и детей от происков врагов наших. Прости и моим врагам их грубость и неразвитость. Воистину, не ведают, что творят!.."
Из-за ширмы вошёл кардинал Юксон и стал поодаль, стараясь не мешать молитве Короля.
Вскоре раздалось лязганье шпор и полковник Томлинсон почти гаркнул, приказывая: "Через полчаса надо отправляться!"
Король поднялся с колен и Юксон, стараясь отвлечь Короля, предложил: "Может быть, вам государь надо подкрепиться?.. Дух силён, а плоть немощна" - пробормотал он привычно, но Король согласился и подойдя к столу с закусками, выпил немного вина и съел кусочек белого хлеба...
Потом в коридоре затопал сапогами конвой...
Король в последний раз оглядел спальню, яркие огоньки углей в камине, блеск солнечного света отразившегося в оконном стекле...
"Пора - подумал он. - Да воздаст господь Смутьянам сполна! А мне даст силы перенести казнь, как перенёс её он Сам! - Чарльз широко перекрестился на распятие и в сопровождении Юксона и своего старого слуги Херберта, под аккомпанемент топанья сапог полуроты конвоя твердо зашагал к выходу...
...Ровно в два часа по полудни, Король Чарльз взошёл на эшафот в сопровождении кардинала Юксона, двух полковников распоряжающихся казнью и чуть отставших палачей в полумасках и кажется даже в париках. Кардинал морщил лицо сдерживая рыдания и не глядя на побледневшее лицо Короля, шевелил губами, шепча молитвы. Король невольно вздрогнул, когда толпа увидевшая его тысячегорло ахнула и раздались крики: "Ведут! Ведут!".
Заплакали, запричитали сердобольные женщины, кому-то в задних рядах сделалось плохо. Мужчины стояли молча, хмурые и мрачные. Наступила тишина, и даже дети притихли. Один из полковников выступил вперёд и торопясь, невнятно прочёл приговор. "За измену... народа и Англии... казнить... через отсечение...
Народ вновь откликнулся: "О-о-о-х-х-х". Кардинал подошёл и дал поцеловать Королю большой золотой литой крест...
Палач и его помощник стояли рядом широко расставив ноги и заложив сильные мускулистые руки за спину. Когда полковник окончил читать приговор, помощник передал палачу чёрную повязку и тот подойдя к Королю сзади, ловко и быстро завязал ему глаза. Люди в толпе замерли!
Палач, словно актёр-протагонист, казалось упивался своей бесстрашной силой. Взяв Короля под руку, он подвёл его к плахе, помог встать на колени и поудобней поправил голову.
Солнце, пробившись сквозь белое облако ярко озарило сцену казни и вновь скрылось...
Палач молодецки повёл плечами, примериваясь подбросил чуть вверх топор. В это время, помощник палача подошёл к Королю со спины и чуть надавил двумя руками вперёд...
"Боже!!! Прости ме...".
Палач, чуть привстав на носках, взметнул блеснувший под солнцем топор и с хаканьем опустил на белую шею...
Голова, полностью отрубленная, со стуком упала в сторону и через мгновение из шеи фонтаном хлынула кровь...
"А-а-хх, - взвыла толпа и закричали в истерике женщины, кто-то упал в обморок, кого-то держали под руки. Мужчины отворачивались, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Палач, бросив топор на помост вынул из-за пояса красную тряпку, схватив за длинные волосы голову с ещё открытыми глазами вытер капли крови с лица и волос и показывая её толпе, поводя рукой со страшной ношей то влево, то вправо произнёс хриплым и громким голосом традиционную фразу: "Смотрите!!! Вот голова его!!!"
Глухой вой страха и отчаяния пронёсся над площадью и солдаты, подгоняемые короткими злыми командами, принялись вытеснять народ с площади...
...В этот день, в пабах Лондона было многолюдно и шумно - все обсуждали казнь Короля.
В пабе "Львиная голова", что на Холбоне неподалёку от Друри Лейн, было тесно. Сидевшие в тёмном углу солдаты, приехавшие со своим ротным за провиантом для Армии разместившейся временно в Сафрон Уолдене, милях в шестидесяти от столицы, разговаривали громко, с вызовом поглядывая на компанию робких мастеровых, примостившихся в противоположном углу. Горбоносый, тощий и высокий конник Билл с большим шрамом через всю щеку, громко говорил: "Я помню битву при Нейсбай. Рубка была настоящая и в начале нас потеснили. Джек, Гарри Трумен, Вилли Коротышка и многие другие были убиты или ранены, а потом затоптаны конями принца Рупперта. Казалось, что пришла наша погибель..."
Двери паба растворились и сопровождаемые клубами холодного воздуха в помещение вошли два констебля. Потирая озябшие руки они осмотрелись, заметили группу солдат - их возбуждённый вид, кажется, напугал служителей порядка и потому, потоптавшись у порога констебли вышли, проклиная про себя и службу, и неспокойные времена, когда закон потерял силу, а на место закона пришла сила оружия...
Взбодренный "отступлением" сил правопорядка, Билли хлебнул ещё несколько больших глотков из кружки: - Эх! Какие это были ребята! Дрались с приспешниками Короля, как звери. Но, тут всем показалось, что мы проиграли битву!..
Разгорячившись, он стукнул кулаком по залитому элем столу: - Но наш Старик, наш Генерал, как всегда знал что делать! Повернул всю нашу конницу и ударил во фланг ихней пехоты.
Тощий победоносно оглядел товарищей, которые слышали эту историю много раз, а некоторые сами были участниками той битвы и потому, слушали невнимательно и разглядывая двух проституток у стойки, обменивались замечаниями.
Робкие мастеровые тихонько оделись и незаметно ушли, опасаясь скандала.
- Благодаря Богу и нашему Оливеру мы повернули Фортуну к себе передом и тут ей уже было не отвертеться - продолжил Тощий и захохотал, а все солдаты оценив шутку Билли подхватили веселье и загоготали. - Ах, Билли! Ах, развратник! Да накажет тебя Бог! Если бы наш Старик тебя слышал, он бы наказал тебя. Все знают, что Генерал Кромвель Пуританин. Он бы приказал тебя оштрафовать!
Все ещё громче засмеялись.
- Он, Старик, своих не выдаёт! - отбивался довольный Билл - Мы за это его и любим. Он за простых солдат горой стоит!
Так! Это так! - понеслось со всех сторон...
- Сегодня Королю отрубили голову и это справедливо - продолжил Тощий хватаясь за саблю, и лицо его перекосила судорога: - Пусть кто-нибудь мне возразит!
Он выхватил из ножен саблю, а потом вновь вложил ее со стуком: - Я верю в Господа Бога и знаю, что без его поддержки Парламент бы не победил Короля. Тут воля Божия - как говорит наш Старик.
- Король покусился на нашу свободу, захотел сделать нас своими рабами и убил многих наших товарищей. И мы вправе, защищаясь, убить его!
Сидящие за столом вскочили: - Виват Кромвель! Виват Республика! - кричали они все вместе и в разнобой.
- Да славиться наш Господь! И да провалиться в преисподнюю Папизм и свора его прислужников. Теперь мы Свободны!!!
...Солдаты вывалились из паба около полуночи и поддерживая друг друга, горланя песни, двинулись в сторону казарм...
2005 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal