Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Симфония дикой природы. Роман. Часть вторая

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 10/08/2017. 106k. Статистика.
  • Статья: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь диких животных в природе и их взаимоотношения с человеком

  •   
      ...Любопытная в такие часы жалась к матери, но доведенная укусами кровососущих до истерики, вскакивала и напролом неслась по пихтачу или ельнику, в котором лоси пережидали дни, как солнечные, так и ненастные. Пробежав несколько десятков метров и избавившись на минуту от тучи комаров и паутов, подёргивая кожей на зудящихся от укусов местах, молодая лосиха, замирала в оцепенении, пока новая туча маленьких кровопийц не слеталась с округи вновь, привлечённая запахом зверя...
      И всё повторялось вновь и вновь...
      
      ...В самые жары, начался у медведей гон.
      Барышня с медвежонком в это время поднялась повыше в горные долины и избегая встреч с гонными медведями, спокойно кормилась короткими тёмными ночами на марянах, утром уходя на обдуваемые ветерком горные гребни или скальные останцы, где и проводили жаркие дни....
      Бурый ставший ещё на один год старше, громадный, в "шубе" тёмно - шоколадного цвета, вновь устремился в долину, в поисках самки...
      И он нашёл её томящуюся от нежеланного одиночества...
      И начались обычные любовные трогательно - наивные игры, когда молодая медведица, отбиваясь от наседающего, нетерпеливо напирающего Бурого, то бросалась бежать, то, клацая клыками в сантиметре от морды ухажёра пыталась сдерживать его неумеренную страсть.
      Так они переходили, перебегали с места на место, пока не настал вожделенный миг, и перевозбуждённый, роняющий из пасти клочки тягучей пены, самец, овладел, наконец, дрожащей от страха, проводящей первый свой половозрелый сезон, медведицы...
      На какой то момент, вдруг, из под густых сосен вывернул небольшой, чёрной масти медведишко, но Бурый, словно хвастаясь своими размерами и созревавшей годами силой, поднялся на дыбы, зарычал страшно и свирепо, и одним этим, без боя заставил отступить, а потом и позорно бежать незадачливого соперника...
      Инстинктом, медведишко почувствовал смертельную опасность, исходящую от этого громадного соперника, с такими тяжёлыми, длинно - когтистыми лапами, и ретировался, предпочтя искать "счастья" в другой стороне...
      
      ...Таёжное лето коротко. Незаметно, ночи становились длиннее и прохладнее, а в отяжелевшей и подсохшей на жаре листве, кое - где проглянули первые жёлтые прядки.
      Со стороны гор всё чаще налетали ветры, и кровососущих заметно поубавилось. В моховых болотах поспевала голубика и морошка, а дождливых дней стало почти столько же, сколько солнечных. На предгорных луговинах, трава поднялась в человеческий рост и звери в этом царстве зелени и осенних высоких цветов, пробили свои тропы. Медведи объедаясь дикой, сладко - ароматной лесной малиной, не уходя далеко, ложились дневать в густых зарослях зонтичных и проснувшись под утро, перейдя только с одного места на другое, принимались сопя и чавкая, объедать кусты малинника, пригибая, собирая лапами в пучок длинные малиновые ветки с осыпающейся от сотрясения алыми сочными ягодками.
      Иногда, в малинники прилетали глухари уже закончившие линьку и расхаживая под малиновыми зарослями, собирали "паданку", склёвывая ягоды с земли...
      Никто никого не боялся объесть, потому что ягоды хватало на всех...
      
      ...Однажды по утру, по лесной полузаросшей дороге, приехали к малиннику люди на урчащей, разогретым мотором, большой машине.
      Они повыскакивали из кузова, устроили костерок на поляне, на берегу речки, громко разговаривая, наспех позавтракали и в нетерпении отправились за ягодой, разошлись друг от друга на расстоянии слышимости голоса.
      Средних лет женщина, в мужских, широких штанах и ситцевом матерчатого платочке, кукольно торчащем над головой, увлёкшись поисками самой рясной малины, отошла чуть в сторону и позванивая кружкой о эмалированное ведро присела под густые кусты малины, когда рядом, под одинокой ёлкой проснулся сытый, добродушный медведь.
      Услышав непонятные звуки он высунул голову из под ели и увидел пухленькое двуногое существо, что - то довольно напевавшую себе под нос и проворно собирающую в кружку малину...
      Сухая еловая ветка под лапой медведя хрустнула и двуногое существо в ярком платочке на голове, не оборачиваясь, спросила: "Это ты Маша?".
      Не получив ответа она, прервавшись на мгновение обернулась и увидев громадную медвежью голову с маленькими полукруглыми ушками торчащими из густой бурой шерсти. Ягодница сдавленно вскрикнула и на мгновение застыла в ужасе...
      А потом, закричав нечеловеческим голосом, как - то протяжно - визгливо, уронив и рассыпав на траву наполовину наполненное малиной ведро, со всех ног кинулась в сторону поляны.
      Медведь испуганный неожиданным, громким криком, метнулся со всех ног в противоположную сторону и замелькал по кустам, буро - коричневым пятном, сквозь зелёное.
      Высунувшись из - за малинника, мужик в кепке, увидев это мельканье, насторожённо приподнялся и оглядевшись быстрым шагом, почти побежал к машине.
       Лес зашумел, заголосил, перекликаясь и переговариваясь. Ягодники вскоре собрались на поляне у машины и выслушав уже в который раз рассказ растрепанной бабы о том, что: "Вдруг вижу, как на меня идёт медведь и пасть разинул, а там красный длинный язык болтается!", - засобирались из опасного леса домой...
      А мужик авторитетно подтверждал: "Смотрю, а он крадётся по кустам, мелькает бурым!"
       Машина завелась, заурчала, ягодники уселись в кузове и грузовик, ломая колёсами кустарник, выехал на дорогу. Водитель долго ещё вглядывался в тёмные придорожные кусты, но когда свернули на знакомый просёлок, вздохнул с облегчением...
      
      Но наш герой - Бурый был к этому времени уже в своих привычно знакомых местах. Поселившись в долине небольшой таёжной речки, он жил размеренной жизнью, восстанавливая силы после месячного сладострастного, временного сумасшествия...
      Ему нравилось быть одному, нравилось полежать на мягкой сухой траве на рассвете и наоборот, вечером выходить кормиться пораньше. Он шёл от места днёвки на знакомые ягодники - малинники на закрайках старых зарастающих гарей, пересекая пологие неширокие распадки, с сенокосными полянами по широким руслам, с одиноко стоящими толстыми берёзами...
      В одном из этих распадков он обнаружил странную вещь. Сваренная из толстых металлических пластин большая "коробка", с неширокими щелями повдоль, в которой лежало несколько полуразложившихся рыбин, ароматно пахнущих гниющей плотью.
      "Ящичек", имел сварную металлическую дверку, замкнутую на завёрнутый до отказа болт. К ящичку, змеёй извиваясь в траве, был прикреплён кусок железного троса, другим концом обвязанного, за крепкий, берёзовый ствол...
      Бурого находка заинтересовала, он перевернул "ящичек" несколько раз, попробовал толстыми лапами достать хотя бы кусочек рыбины, но у него ничего не получилось.
      Раздражаясь, он засопел, несколько раз со звоном ударил лапой по ящику и послушал слабый звук, который ему понравился...
      ...Над тайгой солнце веером выпускало последние дневные лучи и зелень берёзовой листвы чуть трепетала под порывами лёгкого ветра. Внизу, под деревьями уже было сумеречно, но синее небо, отражая заходящее солнце светилось необъятной глубиной. И сквозь сосновые ветки, на гребне распадка, ещё проблескивал золотой краешек солнца.
      В вечерней тишине, откуда - то издалека прилетел внезапно зародившийся звук стрекотания мотоциклетного мотора. Он, казалось, то приближался, то удалялся и наконец, продолжая нарастать придвинулся, и стали слышны звуки громкого человеческого голоса, пытающегося на ходу перекричать шум двигателя...
       Бурый однако, так увлёкся необычной игрушкой, что не обращал на эти звуки никакого внимания...
      Наконец, где - то в устье распадка мотор замолк, и вновь наступила тишина. Бурый возбуждаемый запахом рыбы, становился всё настойчивей, ворочая металлический ящик из стороны в сторону, звенел железом ударяя когтями по металлу и сердито рявкал, когда в очередной раз не удавалось залезть внутрь соблазнительного предмета...
      
      ...Два охотника, из деревни находившейся километрах в тридцати от этого места приехали проверить своё "изобретение".
      Заглушив мотор, они, разминая ноги походили по травке, переговариваясь и поглядывая на темнеющий сумерками горизонт.
      Тишина обступила их со всех сторон и после гула мотора казалась особенно неподвижной. Вдруг старший насторожился, поднял руку и молодой замолчал, прервавшись на полуслове...
      Из глубины распадка раздались, какие-то неясные звуки - то ли звон, то ли стук. Старший сдёрнул с плеча двустволку, достал из кармана брюк патроны с картечью и пулями зарядился и стараясь на щёлкать пружиной ружейного замка аккуратно привёл стволы в исходное положение. Молодой, повторяя движения старшего товарища, проделал то же самое со своей одностволкой...
      Переложив оставшиеся патроны, в нагрудный карман энцифалитки, старший сделал знак рукой второму охотнику и мягко ступая на носки пошёл вверх по распадку, на звук...
      Охотники шли опасливо пригибаясь и, напряжённо вглядываясь в просветы между деревьями, иногда останавливаясь, замирали прислушиваясь.
      Наконец старший, идущий впереди, сделал знак рукой младшему и прошептал взволнованным шёпотом: - Вижу медведя! Да какой здоровый! - голос от волнения срывался.
      Страх вкрался в сознание охотника. Мысли быстро - быстро, замелькали в голове...
      "Далеко ещё! А вдруг увидит нас и бросится?! Лучше стрелять отсюда!".
      Старший охотник, не дожидаясь пока приотставший второй охотник разглядит медведя, медленно поднял двустволку, и взволнованно дыша и стараясь унять дрожь напряжённых рук, выцелив неясно мелькающее за кустами багульника, бурое пятно, нажал на курок, что было сил.
      Он выцеливал под лопатку, но от сильного нажатия на курок, стволы чуть дёрнулись вверх. Раздался гром выстрела, медведь, после удара пули в загривок, подпрыгнул, рявкнул яростным громовым басом и всплыл на дыбы повернувшись в сторону охотников!
      Различив какое - то шевеление за кустами, Бурый громадными прыжками бросился в ту сторону и тут раздался второй и третий выстрелы. После второго выстрела заряд картечи ударил зверя в грудь и заставил крутнуться на месте... Медведь яростно и пронзительно взревел от неожиданной новой боли и вновь вскинулся на дыбы. Испуганные охотники бросились убегать, на ходу теряя патроны, пытаясь перезарядить ружья.
      Им казалось, что раненный медведь, вот - вот догонит их и потому, подбежав к мотоциклу, старший стал ударяя ногой по рычагу заводки, на ходу, развернул мотоцикл и когда мотор взревел, оба человека запрыгнули на сиденья и отталкиваясь ногами от земли, набирая скорость, помчались к дороге.
      Резко свернув вправо, чуть не упав вместе с мотоциклом они, выехали на дорожную колею и поддав газу понеслись прочь от этого страшного места, где как им казалось, медведь уже почти настигал их...
      Бурый был ранен пулей и несколькими картечинами застрявшими в мякоти грудных мышц. Пуля, чуть выше лопаток пробила толстую шкуру загривка и вышла с другой стороны, пробив слой подкожного жира по касательной...
      Бурый, чувствуя боль и жжение в местах ранений, начал кататься по траве, пятная зелень красными кровавыми каплями. Кровь с каждой секундой шла всё сильнее и сильнее и постепенно намочила шерсть и пропитала её насквозь на спине, на боках и на груди...
      Жжение постепенно утихло, но боль не уходила и Бурый побрёл в сторону реки...
       Продравшись напролом через кустарники и молодой березняк, он, войдя в текучую воду, стал окунаться почти с головой, поднимая со дна мягкий чёрный ил. Вода вокруг окрасилась кровью, но жжение и боль, казалось, стали меньше и Бурый ещё долго сидел в воде, ворочаясь всем сильным телом, поднимая на поверхности мелкую волну...
      Он сидел в речной холодной воде долго, пока кровь не перестала идти и только сочилась мелкими каплями из крупной раны на загривке...
      Почувствовав внезапную жажду медведь долго пил воду, потом выбрался на берег и кровеня траву побрёл вглубь болота и выбрав небольшой островок в чаще тонкоствольного березняка лёг, приминая кусты и траву тяжёлым телом....
      ... К полуночи, когда половинка серебряной луны выбралась на край тёмного ночного неба, в большом теле Бурого стала подниматься температура, и он тяжело и часто дыша, чувствуя боль в местах ранений стал пытаться когтями вынуть из ран в груди мешающие ему жить, крупные картечины, вновь раздирая раны до крови...
      Он вспоминал всё происшедшее и от этих воспоминаний волна ярости, вздымавшаяся в нём, заставляла шерсть на раненном загривке подниматься дыбом.
      Он начинал зло рявкать и в ночной тишине этот свирепый рык, пугал всё живое вокруг, предупреждая других животных об опасности встречи с разъяренным, страдающим от ран, свирепым хищником...
      Он вспоминал хлёсткие звуки выстрелов, запах человека и пороха, несущих в себе опасность и боль, и визгливо пронзительно ревел...
      Прошла долгая мучительная ночь, прошёл и яркий, но тоже мучительный день. Поднявшись и постанывая как человек, медведь по своим следам сходил к реке, долго пил фыркая и рыкая от боли и через время вернулся на старое место...
      Под утро следующего дня начался нудный мелкий дождик, который промочив плотный медвежий мех сбивал температуру борющегося со смертью большого сильного тела...
      Прошло четыре дня и чувствуя боль и слабость, Бурый заставил себя подняться и побрёл в лес, нюхая траву, стараясь отыскать среди зарослей, лечебные стебли и корешки...
      Начался долгий и мучительный период выздоровления...
      
      ...Лето заканчивалось. Мать Сама всё чаще уходила от молодого лося и остановившись в чаще долго и напряженно слушала тишину окружающего леса...
      Тайга постепенно окрашивалась в яркие празднично грустные осенние тона и вода в ручьях и речках становилась золотисто прозрачной и холодной.
      По ночам, иногда подмораживало, и к утру на траву ложился тонкий слой белого инея.
      Утром, восходящее яркое солнце очень быстро сгоняло иней с травы, превращая в росу, в мириады прозрачно - чистых капель, при малейшем порыве ветра блестевших разноцветьем огоньков.
      Влажная поверхность густой травы, под низким солнцем встающем из-за лесов и болот, играла всеми цветами радуги от ярко рубинового, до желто - зеленоватого...
       Природа приноравливалась к наступающим холодам, однако земля была ещё тёплой, нагретой за три месяца короткого, но жаркого лета и потому, днём при высоком солнце, бывало даже жарко, хотя тени стали резче и заметно прохладнее, а воздух посвежел, и потому дышалось особенно легко и свободно. Звери за лето нагуляли силу и набрались энергии, и в природе наступала пора осеннего гона, страстно - похотливое время, когда непонятный жар, разливается в крови и беспокоит и самцов и самок.
      Накопленная сила требует выхода и потому осень - время зарождения многих новых жизней в дикой природе, особенно среди копытных...
      Быки - лоси на время теряют покой и сон. Они бродят по округе в поисках маток и "охают", вызывая соперников на бой, давая знать самкам, что они здесь и готовы биться за право продолжить жизнь вечного лосиного рода...
      Сам к этому времени стал вполне самостоятельным лосем. Он на кормёжке далеко уходил от матери, но перед уходом на лёжку из кормовых мест, безошибочно находил её по знакомому запаху...
      В одну из прохладных ночей, с другого берега широкой речной долины, из темноты вдруг донеслось короткое "У - О - Х - Х". Лосиха вздрогнула от этого призыв, поднялась на ноги, затопталась в беспокойстве, как - то невольно потянулась в сторону рёва, и вытянув шею, коротко мыкнула - один, потом второй раз...
      И долго слушала, ожидая ответа, пока уже значительно ближе не раздалось: "У - О - Х - Х"...
      Вскоре послышался треск валежника под копытами и на полянку выскочил чёрный крупный лось с шерстистым полукруглым выростом снизу, на шее, и большими рогами, похожими на соху, с несколькими короткими отростками вырастающими из тяжелой, плоской сохи неровным веером.
      Заметив Сама, испуганного внезапным появлением пришельца, лось - рогач, подошел к нему ближе и ткнул рогами в плечо молодого лося и от этого толчка, Сам чуть не упал, и после отбежав на несколько десятков метров, сквозь кусты следил, как лосиха, его мать и рогач, крутились почти на одном месте, облизывая и обнюхивая друг друга.
      От пришельца исходил резкий, запоминающийся запах, который можно было учуять за сотни метров...
      Сам не знал, не понимал, что происходит с его матерью, но инстинктом почувствовал, что ему надо уходить. Рогач вдруг повернулся в его сторону и проревел "У - О - Х - Х" и стал рогами, поддевать снизу невысокую сосёнку, сдирая с неё молодую кору и обламывая гибкие ветки...
      Сам потоптался на месте, повернулся и медленно стал уходить в темноту, в сторону от обычного места лёжек...
      С этой поры он остался один...
       Мать Сама и лось - рогач, потоптавшись, двинулись куда то на север, в сторону больших заливных болот. Лосиха шла впереди, а за нею, то заходя слева, то чуть отставая чтобы прореветь знакомое "У - о - х - х", двигался, треща ветками кустов, крупный лось, нашедший, наконец так долгожданную подругу...
      
      ...Черныш и Палевая лежали в густом ельнике, на берегу глубокого оврага, по которому протекал небольшой ручей, в сильные дожди превращающийся в шумливую речку, моющую глинистые берега.
      Волки отдыхали от ночной охоты, когда они по следам очень близко подошли к стаду косуль и после короткого броска - погони, отделив косулёнка от родителей, загрызли его, а потом почти всего съели, разодрав на кровавые куски.
      Шёрстка косулёнка была почти чёрной, необычно пушистой, а кожа ещё тонкая и нежная.
      Когда Черныш, на всём стремительном скаку схватил детёныша за заднюю ногу, косулёнок почувствовал страшную силу волчьих клыков, и закричал - застонал.
      Волк мгновенно перехватившись, повалил, вцепился в горло очередной жертве и через секунду малыш был уже мёртв!
      Подоспевшая Палевая, вонзила зубы в бок жертвы и вырвала большой кусок мышцы, но косулёнок уже умер и потому ничего не почувствовал...
      ...Издалека, повторенный звонким далёким эхом раздался необычный для леса звук и Черныш, мгновенно проснувшись, поднял крупную, лобастую голову, с острыми подвижными ушами, насторожился...
      Через какое-то время звук повторился и волк вдруг отчётливо вспомнил, что уже слышал этот, такой звук, в тот страшный зимний день, когда погибли все его братья и сёстры, кроме Палевой, а также и волчица с матёрым...
      Черныш, словно напрягшаяся пружина вскочил, и шерсть на его загривке поднялась дыбом. Он зарычал, обнажив острые белые зубы, сморщив нос в свирепую, злую "гармошку".
      Палевая тоже поднялась и смотрела на вожака с удивлением. Черныш ещё некоторое время послушал, и когда человеческий крик ещё раз повторил "Хей - я - я!", - он с места тронул рысью, и Палевая последовала за ним...
      Пройдя ельник, волки, по высокой траве, вышли на край большого поля - покоса, окружившего мыс леса с трёх сторон.
      Они, постояли в кустах рассматривая, зелёный необычно ровный травянистый луг с полуразрушенным чёрным, дощатым сеновалом в дальнем углу поля. Черныш не решился пересекать открытое пространство, и потому, они, развернувшись, уже галопом помчались вдоль поля немного наискосок и чуть навстречу страшным звукам...
      Охотники из ближней деревни делали загон на косуль. Стрелки, спрятавшись, стояли на заросшем кустарником перешейке, между полем и широкой просекой высоковольтной линии электропередачи.
      Загонщики - их было человек десять, с криками шли из другого угла леса, перекликаясь и улюлюкая. Они шли не торопясь, почти не глядя вперёд, потому что знали - косули, если они были в загоне, услышав их крики, уже давно поднялись с лёжек и поскакали вперёд, спасаясь от опасности...
      Черныш и Палевая постарались проскочить во весь опор опасное место и это им почти удалось. Но один из загонщиков молодой азартный охотник уж очень торопился и шёл по лесу необычно быстро. Он ожидал выстрелов в цепи стрелков, и сам был с ружьём. Он первый раз участвовал в загоне и потому старался идти тише и незаметнее, надеясь, что косули нечаянно набредут на него...
      В последний момент, он заметил мелькание среди молодых сосёнок чёрно - серого, вскинул ружьё, но выстрелить не успел - зверь скрылся в чаще.
      Только он опустил ружье, ругая себя за нерешительность, как вслед появилось новое, но теперь светло-серое пятно, стремительно скачущее по тем же кустам. Молодой охотник вновь вскинул ружьё и почти наугад, не целясь, выстрелил по мелькающей тени крупной картечью и убил Палевую наповал.
      Когда он подбежал к тому месту, где неизвестный зверь упал после выстрела, то увидел молодую, красивую волчицу, похожую на крупную собаку...
      Это была Палевая...
      Черныш на махах пролетел самые опасные триста - четыреста метров и сбавил ход только тогда, когда крики загонщиков остались слева и позади.
      Он слышал выстрел, но не связывал этот трескучий звук с отсутствием Палевой. Пробежав ещё с километр, он остановился в чаще и долго стоял в ожидании шуршащих, лёгких шагов своей подруги.
      Но Палевой всё не было и не было...
      Перейдя в крупный, заросший ольшаником ельник, он лёг и ждал Палевую ещё несколько часов, до сумерек. Волчицы не было...
      Уже в полной темноте, Черныш тоскливо и зло завыл призывая потерявшуюся, как ему казалось Палевую.
      Всю ночь он бродил в окрестностях сенокосных полей и выл призывая, умоляя, проклиная...
      Потом, он даже нашёл то место, где лежала убитая молодым охотником Палевая, и где, так же, как тогда зимой, пахло порохом, кровью и человеком. Отойдя в сторонку он вновь завыл тоскуя и призывая...
      Но его подруга не появилась...
      На рассвете Черныш, сделал ещё один круг, но не найдя Палевой, уже на восходе солнца, двинулся в дальний лес, за рекой. Переходя просеку линии электропередач, он задержался немного, вглядываясь в открытое пространство впереди, и вдруг заметил чёрную с белыми пятнами на боках, молодую собаку - лайку, выбежавшую на зелёную луговину, поросшую отавой, из-за кустов.
      Волк напрягся, неслышно оскалился, и мягко ставя лапы на короткую зелень травы, начал красться ей навстречу.
      Вся ненависть к этому безжалостному миру, вдруг сконцентрировалась для Черныша, на этой собаке, прислуживающей издавна, его главным врагам - людям. И так велика была эта ненависть, что на время, волк потерял осторожность...
      Подкравшись, он неслышно лёг за кустом дикой смородины, а беспечная собака набежала на него почти вплотную. Черныш вскочил стремительно, сделал пару длинных прыжков навстречу лайке и, коротко рыкнув, вонзил клыки в шею, обезумевшей и застывшей на месте от страха жертвы.
      Прокусив горло, Черныш, мотнув громадной головой, встряхнул, уже ничего не чувствующую собаку и почувствовал вкус солоноватой крови на языке...
      В это время хозяин собаки, тот самый Егерь, который организовал давний флажковый оклад волчьей стаи Черныша, в заснеженном Овраге, вышел на просеку из тех же кустов и увидел, что крупный чёрный волк рвёт безжизненное тело его любимой лайки Дамки.
      Черныш, сквозь ослепление ярости, услышал шуршание шагов, поднял голову и их взгляды, волчий и человеческий, встретились. И так велик и неуправляем был в этот момент инстинкт убийства в волке, что он, вопреки многовековому страху перед человеком вскочил и громадными прыжками кинулся на Егеря...
      Егерь - опытный охотник и хороший стрелок, быстро среагировал, автоматически, привычно вскинул двустволку к плечу, коротко прицелился и нажал на курок, в момент последнего волчьего прыжка.
      Картечь пробила тело Черныша в нескольких местах и смерть пришла мгновенно. Он на лету, словно споткнувшись о невидимую преграду, потерял силу инерции прыжка и рухнул на зелёную траву, окрасив через мгновение тёмно - зелёную траву, красной кровью...
      Обойдя полукругом два неподвижных тела, Егерь, убедившись что волк мёртв склонился над собакой и гладя ещё тёплое тело своей любимицы повторял грустно, чуть не плача: "Дамка! Дамка!"
      Рядом с собакой лежал молодой сильный волк, с чёрной спиной и тёмными боками. Он распластался по земле, не утратив стремления достичь, допрыгнуть, долететь, схватить и его большая голова, с открытыми глазами, лежала на передних вытянутых вперёд, длинных мускулистых лапах...
      Егерь с опаской поглядывал в его сторону и подумал: "В нём килограммов шестьдесят будет. Такой зверюга может в одиночку оленя загрызть!"
       Собака и волк были очень по животному, очень похожи, и отличались только размерами.
      Но как далеки они были в своих привычках и повадках. Собака издавна служила человеку и стала домашним животным и спутником человека. Волк - сохранил свою дикость и был беспощадным хищником, исполняющим вечный закон дикой природы - выживает сильный. А собаки помогали человеку в его охотах, прислуживали ему верой и правдой...
      И, может быть потому, взаимная ненависть и страх, так разделили волка и собаку в природе...
      
      ...Сам, уйдя от матери, какое - то время жил один. Он уже хорошо усвоил привычки и жизненный распорядок лосиного племени. Кормился ночами, особенно внимательно прислушиваясь к опасным звукам вокруг, принюхиваясь к тревожным запахам встречающимся на его пути...
      Постепенно успокаиваясь, Сам стал забывать мать лосиху и когда выпал первый снег, он перешёл на южные склоны речной долины, где было теплее и снег, не накапливался за зиму в таких количествах.
      Однажды, на рассвете, на большой гари, зарастающей лиственным молодняком, он встретил двух лосей - матку и лося - сеголетка.
      Сам обрадовался, но осторожно подошёл к молодой лосихе с телёнком и долго обнюхивал её, отдалённо припоминая запах своей матери.
      Лосиха отпрянула от пришельца, громко фыркнула и отойдя подальше и принялась объедать ветки с молодой осинки, а Сам понял, что его тут не ждали...
      Молодой лось остался жить один. Днём, он, заходило в куртину кустарников и ложился на днёвку, а вечером шел н водопою и после, направлялся на кормёжку, где и проводил всю ночь изредка ложась и на время чутко задремывая. Уже под утро, с полным брюхом, он шёл на днёвку в знакомую чащу.
      Такой размеренной жизнью жили лоси всю осень...
      Со временем, краски леса поменяли свой цвет. Всё больше коричневого и серого появлялось на недавно ещё яркой, палитре обширных приречных лесов. С каждым днём в тайге становилось светлее и прозрачней; со склонов соседнего хребта, в освободившиеся от листвы прогалы, иногда, были видны дальние извивы реки, и её вода отливающая тёмно-синим.
      Осенний холодный ветер свистел пролетая сквозь оголенные ветки, там, где ещё месяц назад под его порывами шумела густая, плотная листва.
      ... Земля окрасилась опавшей листвой в необычайно яркие тона.
      В осинниках зелень травы только изредка проглядывала сквозь желтизну и красноту бесчисленного количества умирающих листьев.
      В молодом лиственничнике, опавшая жёлтая хвоя покрасила землю в ярко - золотой цвет, и на восходе солнца, густые заросли лиственниц, серые оголившиеся ветки часто росших деревьев, просматривались из конца в конец на сотни метров...
      Однажды, днём было необычно тихо и солнечно. Казалось, всё в природе замерло, в непонятном тревожном ожидании.
      Под утро, когда сам ушел в ельники на днёвку, с неба посыпался мелкий серый дождик, к полудню перешедший в мокрый снег.
      К вечеру из тяжёлых низких, холодных тучь повалил настоящий снегопад и поднялся ветер.
      Влажный снег налипал на ветки и под его тяжестью, они с треском ломались и рушились на землю. В ельнике снег на хвое таял, а потом стал с опасным шуршанием, скатываясь с веток, падать на землю, пугая своим падением Сама...
      К утру, когда снег перестал, его белый, пушистый слой покрыл землю толстым одеялом и много деревьев, особенно гнилых и старых, было повалено, а у молодых берёз и осин, неуспевших сбросить листву, были обломаны вершинки.
       В это время Сам встретил лосиху с лосёнком и они стали жить неподалеку друг от друга. После снегопада, лоси чуть выйдя из ельника, принялись поедать сочные ветки на этих обломках и корма "заготовленного первым снегопадом, хватило на несколько дней.
      Боясь снежной белизны, оставляющей на себе чёткие следы, лоси, первые дни после снегопада, старались, как можно меньше ходить по округе и держались на одном месте...
      
      ...В утихшей и поредевшей тайге звонкое эхо, громко разносило олений рёв. Особенно хорошо был слышен хриплый, злой голос большого оленя - Рогача. Его рога достигали необычных размеров, с восемью отростками на каждом и толщиной у основания в доброе молодое деревце...
      В стаде - гареме Рогача было восемь маток. И он, постоянно перегоняя их с места на место ревел грубым и низким басом, а услышав ответный рёв скакал на вызов и вступал в драку без предварительных приготовлений и запугиваний, спокойно уверенный в своём превосходстве.
      Он, Рогач, знал свою силу и это тоже помогало ему побеждать всех оленей - соперников в округе...
      Все его бои проходили почти по одинаковому сценарию...
      Выскочив из чащи, Рогач, не сбавляя хода, бросался на оленя соперника галопом, швыряя из под острых крупных копыт куски дернины с остатками травы.
      Налетая на ошеломленного соперника как вихрь, он сминал, толкая огромными рогами, отшвыривая то в сторону, то назад, напрасно сопротивляющихся ошеломлённых его злой силой самцов - рогачей. И побеждённые быки отступали, поскальзывались упертыми в землю напряжёнными ногами, изгибая толстые раздувшиеся от похоти шеи, а освободившись от захвата рогов этого лесного великана, убегали, оставляя во власти победителя своих маток. Оленухи, наблюдавшие за боем разъяренных соперников почти спокойно, так же невозмутимо воспринимали смену хозяина.
      А Рогач, показывая свою свирепость и власть, гнал их к своему стаду, непокорных бил рогами и копытами, оставляя на теле оленух долго не заживающие кровавые метки...
      Ещё на ходу, старый сладострастник намечал себе очередную жертву "насилия", набрасывался на нее, свирепо рявкая и скаля передние зубы, громоздился сверху и сзади, касаясь своей огромной рогатой головой шеи матки и вонзив в неё орудие похоти и сладострастия, овладевал изнемогающей от испуга маткой...
      Удовлетворившись, Рогач на какое-то время успокаивался и матки спокойно паслись вокруг него, а он, иногда стоял гордо закинув голову с коричнево - серыми рогами на спину, осматривался припухшими от возбуждения и бессонницы, блестящими глазами на выкате притихшую тайгу, временами ревел громко и яростно и рыл острыми копытами землю, вырывая куски дерна и травы...
       Из его полураскрытой пасти тянулась пенная слюна, а по брюху и по задним ногам текла клейкая жидкость, а из разбухшего от постоянной похоти горла вырывались звуки низкого, почти медвежьего рёва...
      Молодые олени заслышав этот свирепый рёв, вздрагивали и переходя на рысь убегали подальше от яростной угрозы, слышимой в этом голосе...
      Все олени в округе боялись Рогача, испытав на себе силу его копыт и рогов и потому, на вызов неистового любовника никто не смел отвечать, а многие ушли в поисках маток в другие таёжные урочища...
      Насладившись своей непобедимостью, Рогач выбирал себе очередную "жертву" в гареме и налетев на неё подчинял её волю и тело своему напору, а удовлетворившись, долго остывал, рысью обегая стадо и осматривая все ли матки на месте.
      Потом, успокоившись ложился и чутко дремал, вздрагивая во сне от распаляющих желание сладострастных видений...
      
      Так проходили дни за днями...
      Осень заканчивалась...
      Цветовая гамма, таёжных просторов перешла из яркого и насыщенного колорита, к более спокойному, жёлто - серому, а потом и к тёмно - бурому, мрачному...
      И одновременно кругом становилось тише, просторней, прозрачней...
      Постепенно проявились многие детали холмистого рельефа, и сквозь редеющий лиственный лес проглянули поляны и лесные опушки.
      Травы в речной долине, от ночных заморозков пожелтели, а потом стали сухими и серыми, и острая осока в болотинах, торчала густой кабаньей щетиной, вокруг синевато - холодных водных зеркал озёр, озеринок и сырых заросших мочажин...
      
      ... Человек выехал из пригородного посёлка рано утром. Он протарахтел на своём старом мотоцикле по притихшим улицам, ревя мотором, поднялся в гору, повернул налево, и с холма на холм, по просёлочной гравийной дороге поехал в сторону синеющего на горизонте водораздела.
      К багажнику был приторочен брезентовый мешок, с запасом продуктов на несколько дней, топориком и двумя проволочными петлями, свернувшимися в мешке, как заснувшие, опасные змейки...
      Переправившись по полуразрушенному мосту через таёжную речку, он проехал ещё какое-то время по разбитой, грязной глинистой дороге, потом свернул на лесную заросшую дорогу, вброд переехал через ручей и выкатившись на поляну окружённую высоким крупно ствольными сосняком, заглушил нагревшийся мотор...
      Вокруг стояла зачарованная лесная тишина.
      Ветерок, шевеля оставшиеся на берёзках жёлтыми листочками, шептал, что-то неразборчивое. А листочки: лёгкие и полу высохшие, потерявшие упрямство жизненной тяжести, отзывались на малейшее движение воздуха, то плавно покачиваясь, то начиная мелко дрожать и наконец, некоторые из них, оторвавшись от ветки, по диагонали, или неровными зигзагами, делая последний в своей жизни полёт, планировали вниз и коснувшись земли, застывали в мёртвой неподвижности...
       Березняки на противоположном склоне, освободившись от густой листвы, просветлели, прояснились и стали видны ярко белые чёрточки белокожих берёзовых стволов...
      Человек снял шапку и крутя головой послушал лес вокруг, потом крякнул удовлетворённо и подумал: "Тишина!.. Ягодники и грибники уже в лес не суются, так что я буду один и мне некого опасаться! Егеря сейчас тоже по домам сидят после долгой, суматошно - пьяной осени".
      Мужику было лет сорок пять. Одет он был в ватную телогрейку, на голове была шапка ушанка с грязным искусственным мехом, а на ногах замызганные грязные, резиновые сапоги - ботфорты.
      Сдёрнув с багажника мешок, мужик отнёс вещи в притаившееся под пологом леса старое зимовье, выложил там продукты и выйдя на свет, на старом кострище замусоренном полусгнившими щепками и пятнами солярки, развёл огонь и вскипятил чай.
      Достав из мешка рыбные консервы, он открыл их охотничьим ножом, порезал хлеб толстыми ломтями и чавкая стал есть, запивая еду горячим чаем...
      Насытившись, он собрал остатки завтрака в мешок, вернулся к костру с петлями и какое-то время сидел, заплетая тупым металлическим лезвием большого складного ножа похожим на большую отвёртку, проволочные прядки на неаккуратно обрубленном тросике...
      Глядя изредка на склоняющееся к горизонту солнце, мужик начинал торопиться...
      Проволока в тросике была очень жёсткой и он, сплюнув, не закончив заплётку, на последней петле махнул рукой - "Так сгодиться!"
      Встав на ноги, он, разминая спину походил, затем снова сел, подняв голову посмотрел на небо и допил остывший в котелке, горьковатый от крепости чай. Потом подумал: " Сегодня поставлю первую петлю в Оле, а завтра вторую в Хее. Или там или здесь, кто - то должен в петли попасться...
      Приеду проверять через два дня. Если кто попадётся и будет ещё жив, дострелю из обреза..."
      Мужик прошёл в лес за зимовье. Подошёл к молоденькой густой ёлке и пошарив правой рукой вдоль ствола, достал оттуда тяжелый сверток, завёрнутый в кусок полиэтилена. Развернув полиэтилен, достал ружейный чехол, расстегнул его и извлёк старую кое - где со следами ржавчины на стволе, одностволку.
      - Так - так, - забормотал он. - Ружьишко конечно не ахти, но метров с двадцати, да по стоячему лосю не промахнусь. А больше и не надо...
      Он закинул ружьё за плечи, вернулся к мотоциклу, завёл его, удивившись, как звонко и громко стучит старенький мотор в лесной тишине, развернулся и покатил по лесной дороге, по пути объезжая, выросшие в давно неезженой колее, кусты ольшаника...
      Бросив мотоцикл на гребне хребта, мужик спустился в распадок, где начинался небольшой ручеек. Потом прошёл вдоль склона метров триста и у первой же мочажины залитой неглубокой но чистой водой, на чёрном илистом бережке, увидел крупные следы лося.
      "Ага!.. - подумал он - сюда на водопой лось ходит".
      Оглядевшись, он поднялся чуть в горку и нашёл хорошо утоптанную тропу ведущую к ручью. Сбросив мешок на землю, достал топорик и срубил насколько берёз, повалив их так, чтобы они преграждали другой путь к воде, кроме как по тропе...
      Затем достал тросик, продёрнул его сквозь петлю и закрепил за основание крупной толстой берёзы растущей над тропой. Потом саму петлю расправил, поместив её круг вертикально к земле и закрепил тонкими веточками.
      Центр периметра петли приходился на уровень человеческой груди: верхняя часть торчала на высоту более двух метров, а нижняя была на уровне полуметра, над тропой...
      Закончив установку петли, он глянул на небо, увидел, что солнце уже садиться к горизонту, и заторопился. Человек не любил оставаться в лесу на ночь и боялся темноты...
       Выбравшись на верховую дорогу, мужик, видя, что солнце ещё проглядывает над горизонтом, успокоился и "оседлав" мотоцикл, покатил в сторону зимовья...
      С вечера, пораньше, он сварил кашу на костре, поужинал сидя на крыльце лесного домика и в сумерках, закрыв двери зимовья на крючок, лёг спать...
      Проснувшись часов в двенадцать ночи, он, опасливо поглядев в окошко, вышел на улицу, увидел серп яркой, серебристой луны в проёме неба между хвойными вершинами сосен, напрягшись послушал притихший лес и только после, чуть отойдя за угол сделал свои дела и быстро возвратился, настороженно оглядываясь, на окружающую избушку, сосновую чащу.
      Он тайге не доверял, и ожидал в лесу всяких неприятностей. "Как другие ночами по тайге ходят? - удивлялся он. - Ведь это страх - то какой! А вдруг медведь, или тот же кабан?!"
      Через какое-то время, он заснул и увидел сон из своей молодости...
      Играли в футбол, и ему никак не удавалось из верных положений забить гол. Игроки его команды, ворчали на него в перерыве, а он оправдывался. После перерыва игра переменила направление, и соперники забили несколько голов в ворота его команды.
      И вот тогда он, обозлённый неудачей, дал себе волю. И, когда один из нападающих противника, упал в их штрафной площадке, то он незаметно в общей суматохе, пнул его сзади по почкам.
      Нападающего увели с поля под руки, а он злорадствуя хихикал: "Так ему и надо! Хоть мы и проиграли, зато этот парень будет помнить..."
      На этом месте, он проснулся увидел, что квадрат маленького, грязного окошка посветлел. "Сейчас часов около шести утра. Ещё поспать можно". Мужик перевернулся, поджал ноги поближе к подбородку и заснул уже до солнце восхода...
      Вторую петлю человек установил на подходе к солонцу, на гребне перешейка между вершиной крутого распадка и болотистой долинкой, таёжной речки. Здесь он сделал настоящую изгородь, в виде тупого треугольника, в горловине которого и были устроены им узкие воротца, чтобы только зверь мог пройти....
      "Тут они как в загоне будут тесниться и петли им не миновать!" - рассуждал мужик оглядывая дело своих рук. Он остался доволен своей задумкой.
      Если его спросили бы, зачем он это делает, то он не смог бы ответить. Ему просто нравилось быть добытчиком. "Так, надо в магазин идти, деньги тратить, а тут бесплатно и всё от твоей хитрости зависит. Тайга большая, и если с головой, то сколько же денег можно сэкономить?" - вопрошал он сам себя, и предвкушая удачу, улыбался...
      ...Когда, громадный нескладный лось, в один из ненастных дней ушёл от лосихи жившей в окрестностях этого зимовья, она, не очень то и скучала, чувствуя в своём теле тяжесть вновь народившейся жизни. Лосиха кормилась как обычно в осинниках и по вечерам на закате ходила на водопой.
      В тот день, она уже в сумерках подходя к ручью, увидела белеющие издалека свежие порубы на сваленных берёзах, учуяла запах мокрого металла и долго стояла, принюхиваясь и прислушиваясь.
      Потом движимая неясной тревогой развернулась и обойдя полукругом березняк, через чистый сосняк спустилась к лесной заболоченной озеринке и напилась там воды, чуть пахнущей тиной и болотом....
      Назавтра она, подойдя как обычно к ручью, не заметила ничего нового и стала спускаться по натоптанной тропе. Не доходя метров двадцати до воды, лосиха вдруг почувствовала на лопатках, через густую шерсть, холод металлической удавки и испугавшись рванулась вперёд, стараясь сбросить с себя опасную змейку.
      Но тонкая, злая петля, захлестнула её шею ещё туже и сколько не билась несчастная лосиха, ни порвать, ни сбросить петли она не могла - плетённая проволока, всё туже стягивала её шею и обречённый зверь бился и страдал напрасно. Хрипы - стоны вырывались из её сдавленного горла...
      Не хватало воздуха и лосиха после долгих минут безнадёжной борьбы, вначале упала на колени, а потом повалилась на бок, оскалив зубы и высунув посиневший разбухший язык и выкатив налитые кровью тёмные глаза.
      Умирала она мучительной долгой смертью...
      И вместе с ней долго и тягостно умирал и наконец умер, лосёнок, внутри её, так и не начав жить сознательной жизнью...
      К рассвету, большое тело мёртвой лосихи окоченело и пробегавшая мимо лисичка, учуяв запах мёртвой плоти, свернула к мёртвому телу, и убедившись, что ей несказанно повезло, объела, прежде всего, покрытый чёрной влажной кожей, большой горбатый нос лосихи.
      Вороны заметившие поутру пирующую лисичку, подняли большой шум и когда лисица набив брюхо мясом лося ушла, они каркая и наскакивая друг на друга, спустились с соседних деревьев на труп и выклевали глаза.
      К полудню, на следующий день, привлечённые запахом тлена, к телу мертвой лосихи вышла медведица, жившая в здешней округе с двумя медвежатами.
      Она осторожно подошла к мёртвому телу, поднимая голову и втягивая воздух чёрным носом с широкими дырками ноздрей.
      Убедившись, что лосиха мертва, медведица, вцепившись в брюхо лосихи, острыми зубами, упираясь всеми четырьмя лапами стала рвать и терзать неподвижное тело.
      Вспоров тугое брюхо лосихи, медведица, вырвала мёртвый уже плод лосёнка и оттащив его за коряжину, привалила ворохом валежника. Потом, вернувшись, оторвав несколько больших кусков мяса вместе с рёбрами, медведица тихим ворчаньем подозвала медвежат и позволила им попробовать свежее мясо, вырванное ею из тела лосихи...
      Когда медведица и медвежата, насытившись, ушли в лес на днёвку, к полу разорванному трупу подбежала, всегда куда - то спешащая косолапая, зло щерившая длинные клыки, росомаха.
      Она была похожа на взрослого, медведя - карлика и только длинная шея и хвост отличали её. Росомаха вырвала оставшиеся внутренности и оттащив большую кровенящую, тёмную печень в сторонку, тут же не прожёвывая съела её, глотая крупные куски...
      Потом уже, сытая росомаха, отгрызла одну из задних ног и утащила её в дальние кусты, где и спрятала, завалив ветошью и старой, пожухлой листвой...
      На днёвку росомаха легла неподалёку и прерывая неспокойный сон, насколько раз бросалась на обнаглевших крикливых воронов обнаруживших схоронку... Чуть позже сюда подошла и лёгкая на ходу, светлая, в тёмных пестрянках рысь. Она, неслышно ступая подкралась насторожённо, фыркая, не торопясь, вырвала несколько самых вкусных кусочков из заднего стегна и насытилась быстро.
      А потом, так же спокойно и незаметно ушла в надвигающиеся сумерки...
      Пир на теле лосихи продолжался несколько дней непрерывно и закончился только после того, как всё мясо и даже часть шкуры была съедена мелкими и крупными хищниками...
      
      ...Человек, поставивший петли вернулся в тайгу через неделю. Приехать осматривать петли во время, ему помешала непогода...
       Холодные дожди лили почти не переставая несколько дней и дороги, без того плохо проходимые, превратились в грязные болотца.
      Зная это, человек не торопился в лес и день за днём откладывал поездку. Наконец, с утра вышло солнце и обогрело землю и подсушило дорожную глину, размокшую и скользкую.
      На второй день наступившего, может быть последнего тепла, человек, вновь протарахтев на мотоцикле среди лесной тишины, подъехал к зимовью...
      Сбросив продукты на землю, поближе к кострищу, он, не задерживаясь, покатил дальше.
      И так же, как прошлый раз, бросив мотоцикл на лесной гребневой дороге, спустился через заросли ольшаника вниз, в распадок а подходя к тому месту, где ставил петлю, напрягся и пошёл чуть наклонившись к земле, высматривая в прогалы между деревьями, стоящего в петле зверя.
      Человек, почему-то был уверен, что лось может ожидать в петле несколько дней и ещё быть живым...
       Но получилось наоборот. Уже на подходе, метров с пятидесяти, человек учуял запах гниющего мяса и выйдя к петле увидел белеющие в траве кости, обрывки шкуры и остатки ног, с чёрными копытами, такими заметными на фоне серо - зелёной травы вокруг.
      Подойдя вплотную, он рассмотрел скелет лося, объеденный уже до костей грызунами и птицами. Чуть в стороне лежала большая безрогая голова с выклеванными глазами и полу объеденной мордой.
      Поскользнувшись на размокшем, гниющем куске кожи, человек чуть не упал, потом громко заматерился и словно в ответ ему, с ближней крупной сосны, недовольно каркнул ворон...
      Обойдя по кругу "побоище", мужик, увидел кости и косточки разбросанные по кустам, и подойдя вновь к останкам лосихи вздохнул и подумал: "Эх, опоздал немного!"
      Потом достал нож из самодельных деревянных ножен и стал срезать с остатков ног камасы, часть шкуры с ног, с короткой жесткой шерстью, которую охотники используют, для обивки широких охотничьих лыж.
      "С паршивой овцы, хоть шерсти клок" - почему-то вспомнил мужик и отворачиваясь от воняющих останков, стал запихивать содранные камасы в большой карман рюкзака...
      Он конечно не знал, что из гнилой шкуры весь мех скоро вылезет...
      Вторую петлю, раздосадованный неудачей мужик и проверять не пошёл. Вернувшись к зимовью, он вскипятил чаю, попил у дымящего, отсыревшего за долгую непогоду кострища, заглянув в зимовье почуял запах плесени и настроение его совсем испортилось.
      "Зачем вообще я сюда приехал?" - спрашивал он сам себя и не найдя ответа, вдруг решился, и несмотря на поздний час вскочил на мотоцикл и погнал назад, в город, ворча в слух: - Ничего. До ночи успею. А дома выпью водочки и лягу спать в тёплую постель...
      
      ...Рогач ушёл из своего "гарема", неожиданно. Ещё с утра он гонял оставшихся маток в молодой осинник кормиться, но к вечеру, отойдя от стада на несколько километров поднялся на скалу - отстой, на краю большой маряны, и долго стоял там вглядываясь в окружающие высокий склон, таёжные хребты и долины, по которым бежали обмелевшие, перед зимними холодами, ручьи и речки...
      За месяц гона он отощал, шерсть его поблекла, и рёбра проступили под толстой кожей. Под правым глазом чернел не полностью ещё заживший шрам и потому, этот глаз казался полузакрытым. Большие рога, ещё недавно казавшиеся невесомым украшением самца и его непобедимым оружием, отяжелели и давили голову книзу.
      Вспомнив неожиданно прошедшую страстную и сумасшедшую пору, олень - рогач напрягся и заревел. Но не было в его голосе уже ни кипения жизненных сил в разгоряченном теле, ни могучих переливов яростной силы. Его рёв был больше похож на хриплый вой...
      Так и не закончив боевой песни, Рогач ещё какое-то время постоял, слушая молчаливую тайгу, а потом решившись, по гребню водораздела, направился в сторону темнеющего кедрача, в вершине речной долины.
      Матки оленухи не удивились исчезновению, свирепого владетеля "гарема". Они, переночевав без Рогача в небольшой долинке под вершиной распадка, назавтра, тоже тронулись в сторону гор, ведомые старшей маткой.
      По дороге к ним присоединялись молодые олени - двухлетки с рожками "спичками" и молодые матки, которые во время гона, далеко от стада "невестящихся" оленух не уходили, но и на глаза грозному "повелителю" их матерей, старались не попадаться...
      Стадо разрасталось постепенно, и когда они пришли на новое место, в старые заросшие гари, то в стаде было уже почти два десятка голов. При таком количестве оленей всегда одна из старших маток была "сторожем".
       В то время, когда остальные кормились, "сторож" стоял и осматривал округу, вглядываясь и прислушиваясь. Так можно было заранее заметить опасность и предупредить сородичей...
      
      ...Рогач пришёл в знакомые места и зажил спокойной размеренной жизнью. Ночами он отъедался в осинниках, а вечерами, иногда уходил на солонцы, в вершинах распадков, выходящих на водораздельный хребет...
      Однажды он, Рогач направился к солонцу, на котором давно уже не был. Пройдя по неглубокому распадку, олень поднялся на невысокую перемычку отделяющую речную долину от вершины распадка.
      Пройдя между сужающимися белеющими в темноте, слегами заборчика, олень попытался пройти сквозь узкие воротца в сторону солонца, когда вдруг на отростки левого рога упала металлическая петля. Рогач тряхнул головой, пытаясь избавиться от мешающей ему проволочной петли, но только плотнее затянул её!
      Тут Рогач испугался не на шутку. Он, напрягся всем своим большим, сильным телом и упёршись острыми копытами в землю, стал мотая головой пытаться порвать металлическую петлю.
      Мышцы его тела вздулись, сухожилия натянулись и тросик, на другом его конце, впился в белую кору берёзы у основания, на котором была закреплена петля.
      Тросик натянулся как струна и плохо заплетённые пряди проволоки, стали вдруг растягиваться, распутываться и неожиданно тросик порвался, оставив небольшой конец на роге оленя.
      По инерции, Рогач прянул, опрокинулся на поджарый зад, перевернулся через бок, вскочил на дрожащие ноги и помчался, не разбирая дороги по ночному лесу, треща валежником, ломая кусты по дороге, испуганный, но счастливо свободный!
      На конце его толстого с восемью отростками, коричнево - серого рога остался болтаться обрывок проволочного тросика...
      
      ...Предзимье. По ночам уже холодно, но днями, когда яркое солнце поднимается к зениту, иногда, в заветренном месте, где-нибудь в развилке крутого распадка, так неподвижен прогретый лучами воздух, и так покойно и приятно полежать смежив веки, вспоминая недавнее, но ушедшее навсегда тёплое, ароматное лето...
      Серые безлистые леса продуваемые насквозь внезапно налетающим холодным ветром, стоят осиротело, словно в тёмном трауре, а длинными ночами в болотных мелких лужах вода промерзает почти до дна.
      Первый сырой снег, упавший на тёплую ещё землю - стаял, а нового, уже постоянно зимнего, ещё не было...
      ...Вот в такое время, из глухой сибирской деревни, в сторону синеющего на горизонте таёжного хребта вышел маленький караван из двух лошадей, двух всадников и двух собак лаек. Проезжая по деревенской улице, всадники кивали головами любопытным старушкам, одетым в старинные плюшевые жакетки на ватине, и большие шерстяные платки.
      Они сидели на лавочках, у высоких деревянных оград, деревянных же бревенчатых домов, во дворе которых заливались лаем хозяйские, тоже охотничьи собаки.
      Эти сгорбленные временем и тяжёлым крестьянским трудом старушки, помнили этих мужчин - охотников ещё мальчишками, когда спрятав отцовскую одностволку в штаны и запахнувшись ватником, они крались по улицам, стараясь незамеченными уйти в соседний лес.
      Местный егерь был очень строг и всегда докладывал начальству о случаях браконьерства и стыдил родителей несовершеннолетних охотников, которые в неположенное время и в неположенных местах, устраивали "сафари", вопреки всем распоряжениям местных властей...
      Преодолев реку вброд, всадники выехали на просёлочную дорогу и потянулись неторопливо по пологому подъему в сторону далёкого таёжного зимовья, стоящего за перевалом, в одном из неприметных таёжных распадков.
      Собаки покрутившись недалеко от всадников, освоившись с походным режимом, надолго убегали вперёд, пробуя распутывать звериные следы, но не задерживались, чтобы не отстать от всадников...
      Заночевали в полдороги от охотничьего участка, в зимовье, расположенном у подножья горной гряды, в развилке между двумя таёжными речками.
      Развьючив лошадей, люди растопили печку в домике и сварили пельмени, которые домочадцы охотника, готовили перед выходом два дня, с утра до вечера. Пельмени получились крупные, размерами один к одному, вкусные и питательные.
      Поужинав и покормив собак сушеной рыбой, прихваченной с собой в больших количествах, путешественники занесли в домик вьючные сумы, а полмешка замороженных пельменей, положили под крышу, повыше и подальше от собак. Утомленные долгим переездом, уснули рано, как только ночь опустилась на таёжные склоны ближних хребтов...
       Уже в темноте, на край поляны заросшей молодым сосняком, вышел лось.
      Он постоял, втягивая воздух горбатым носом с подвижными крупными отверстиями ноздрей и учуяв запах дыма, поворотил назад и обойдя зимовье по большой дуге, по лесу, вышел на реку ниже по течению и войдя в обмелевшую воду, склонив голову на длинной шее долго пил, втягивая жидкость в булькающую просторную требуху.
      Потом, не поднимаясь на берег, зверь, долго и неподвижно стоял, подняв голову повыше и прядая ушами...
      Услышав, как дверь в далёкой зимовейке хлопнула, зверь перешёл речку на другую сторону и углубился в густой лес у подножия холма...
      На другой день, Охотник и сопровождающий его конюх, поднявшись ещё до рассвета, торопясь попили чаю, оседлали продрогших за ночь лошадей и отправились дальше...
      К полудню, преодолев невысокий перевал заросший крупным кедрачом, перекусив на ходу, едва успели к сумеркам в охотничий домик.
      Наскоро развьючив лошадей и стреножив их, отпустили пастись на большую поляну перед домиком, а сами на костре сварили ужин и даже выпили по пятьдесят граммов самогонки, прихваченной с собой предусмотрительным Охотником.
      Закусывали обстоятельно и не торопясь, а наевшись долго пили чай, негромко обсуждая увиденное за день...
      Долго ещё, у домика, в ночной темноте полыхал раздуваемый ветром костёр и мужчины, грея перед огнём зябнущие руки, разговаривали, вспоминая предыдущие охоты...
      Ночевать пошли в зимовье, протопив перед этим печку и немного просушив его внутри - за полгода нутро избушки отсырело. На дворе, по ночам было уже под минус десять, и даже у костра, ночью было холодно и неуютно...
      Наутро, конюх, тоже заядлый зверовщик, привязав освободившуюся лошадь к своему седлу, грустно вздыхая и завидуя остающемуся в тайге Охотнику, помахав рукой при отъезде, тронулся в дальний обратный путь.
      А Охотник остался один в тайге, с собаками, своими верными помощницами - Саяном и Кучумом.
      Они пытались было побежать за лошадьми, но видя, что хозяин остался у домика, вскоре возвратились и легли у входа, положив головы на лапы , изредка взглядывая на хозяина, который был занят разборкой и сортировкой вещей и продуктов, привезённых караваном...
      Начался долгий охотничий зимний сезон...
      Вечером, сидя у костра и привыкая слушать таёжную глубокую тишину, Охотник вспоминал свою молодость...
      
      ...Охотится он начал лет с десяти - в первую охотничью свою зиму, ставил петли на зайцев на вырубках рядом с деревней и поймал за зиму несколько десятков. В этом деле он достиг настоящего знания и умения, и закормил семью свежей зайчатиной...
       Лет с четырнадцати, отец зимой стал давать ему свою одностволку, зная, что иногда, сынок брал её в тайгу без "официального" разрешения.
      И уж в этот раз, юноша важно и спокойно шёл в тайгу ещё в предутренних сумерках, поскрипывая подшитыми войлоком ичигами, на промороженном, примятом полозьями саней, снегу...
      В пятнадцать, он бросил школу и устроился на колхозную пилораму, подсобным рабочим. Уже к тому времени, он был крепко сложенным и сильным пареньком, с весёлым добродушным характером...
      В шестнадцать, он купил себе пиджак и одеколон "Шипр" и стал ходить на танцы в деревенский клуб.
      Его сверстники, выпивали перед танцами, самогонки и потом весь вечер куражились, изображая из себя взрослых мужиков. Но для нашего героя, водка была просто плохо пахнущей горькой водой и он, на вечеринках предпочитал пить кисло - сладкий, хорошо утоляющий жажду, клюквенный морс.
      У себя дома в сарае, он завел гантели и двухпудовую гирю и "качался", с каждым годом становясь, всё сильнее и здоровее...
      Тогда же он влюбился в свою будущую жену.
      Девушке, молодой скромный парень тоже понравился, и они стали встречаться...
       Её дом был на окраине деревни, за рекой. И весной, когда река на несколько дней становилась непреодолимой преградой, он, по металлическому канату, по которому летом ходил деревенский паром, перебирался к ней на свидание цепляясь за канат руками и ногами...
      Охотник вырастал смелым и самостоятельным человеком...
      На окраине деревни, жил тогда ещё, старый охотник Васильич, который работал сторожем на водозаборной станции и был уже давно на пенсии. Это был ещё крепкий, седоголовый старик, среднего роста, кряжистый, широкоплечий с весёлым улыбчивым лицом и молодыми смеющимися голубыми глазами... Васильич был дальним родственником молодому Охотнику и как - то по весне, он пригласил будущего охотника на глухариный ток...
      
      Зашли на токовище ещё с вечера, на заросшую сосновыми зелёными борами, таёжную речку...
       Переночевав ночь в душном зимовье, поднялись задолго до рассвета, попили крепкого невкусного чаю, и в полной тьме, Васильич повёл своего молодого друга в тайгу.
       Перейдя болото, поднялись по склону, заросшему крупным сосняком до половины и остановились. Тишина и темнота обступила охотников со всех сторон...
      Сквозь сереющую мглу видны были плохо различимые силуэты крупных деревьев. Пахло оттаивающей землёй и душным, едким свиным багульником.
      В сумерках наступающего рассвета, пронзительно и тоскливо засвистели "токующие" бурундуки. Вначале слышался унылый свист слева, а потом ему вторил такой же грустный ответ, откуда - то справа. И всё повторялось вновь и вновь...
      В рассеивающейся мгле, вдруг послышалось неподалёку лёгкое потрескивание веток под чьими - то тяжёлыми шагами. "Кто - то из деревенских - догадался Охотник. Тоже на ток пришёл..."
      И вдруг, Васильич, молча показал рукой на толстый полусгнивший ствол поваленный давней весенней бурей, лежавший на земле, неподалёку. И молодой Охотник увидел, что мимо, за валежиной, медленно "проплывает" чья - то большая, шерстистая, полукруглая спина...
      Совершенно неслышно и как показалось молодому охотнику, очень медленно "спина", покрытая длинным тёмным мехом, последовала справа налево и скрылась за вздыбленным корневищем - выворотнем...
      - Кто это был? - с тревогой, полушепотом спросил юноша Васильича и тот тоже шепотом коротко ответил: "Медведь!..
      Тогда на току, они добыли по замечательно крупному, глянцевито - чёрному глухарю, но Охотник на всю жизнь запомнил тот утренний невольный страх и предчувствие чего - то страшного и непоправимого....
      ...Ещё, Васильич был мастером делать трубы - манки на изюбрей, ревущих во время гона. Он показал молодому охотнику, как вырезать такие трубы из хорошо просушенного елового дерева и научил реветь в эту трубу, подражая изюбрям на гону.
      Это был, в исполнении Васильича, даже не рёв, а настоящая песня - страстная, гневная, жалующаяся и призывающая. И когда Васильич уже поздней зимой вдруг доставал одну из труб и начинал "петь", втягивая воздух в себя, через узкое отверстие, на конце, все в доме замирали от восторга и юному охотнику казалось, что прекрасная разноцветная осень стоит на дворе, хотя окна в избе были разрисованы морозными узорами...
      Чуть позже, Охотник научился подражать гонным оленям, голосом...
      Он сам до этого додумался, а так как обладал хорошим музыкальным слухом, то после нескольких репетиций - тренировок, у него стало получаться...
      Это было удивительно и волшебно и реветь, подражая гонному изюбрю, для него вовсе было не трудно.
      Он, напрягая горловые связки выводил звериную песню тонко длинно и сердито, а в конце грубо и коротко, заканчивая резким рявканьем. И в этой песне, звучали, когда надо угроза, а когда надо, то и мольба.
      Стоило Охотнику вообразить состояние гонного быка и у него всё получалось. Когда такую имитацию слушали его приятели, то у них по спине невольно пробегал холодок страха...
      Все быки сбегались на этот зов, а вся округа откликалась звонкоголосым и яростно - страстным эхом.
      Однажды осенью, уже перед армией, молодой Охотник вышел в тайгу на день и под кедровым синеющим высокими вершинами вдалеке хребтом, на его рёв мгновенно откликнулся изюбр.
      Охотник повторил призыв - вызов и бык - соперник откликнулся уже много ближе. Притаившись за сосной, охотник ждал. И услышав треск веток под ударами рогов и сопение оленя, поднял ружьё и стал всматриваться в прогалы желто - зелёной листвы, укрывающей всё вокруг.
      В одном из таких прогалов, он вдруг заметил коричневое пятно, внезапно заполнившее паузу между листьями кустарников.
      И он понял, что это бык, а потом неслышно подобрался к нему, подошёл по чистому месту.
      До чуть шевелящегося пятна было метров пятьдесят и Охотник прицелившись выстрелил в центр коричнево - рыжего пятна.
      После выстрела пятно исчезло и он разочарованно вздыхая, ругая себя за недопустимое волнение и дрожащие при выстреле руки, пошёл на всякий случай глянуть на следы...
      Большой сильный, красивый бык с крупными, много-отростковыми рогами лежал под ольховым кустом и был мертвенно неподвижен...
      После, разделывая изюбря, Охотник увидел, что пуля пробив лопатку попала в сердце и олень умер мгновенно...
      Когда Васильич узнал о добытом олене, то очень обрадовался и похвалил молодого Охотника...
      
      ...А потом была армия в Даурских степях, батарея управления и радиорелейная станция на которой он служил оператором....
      Армия длилась невыносимо долго!
      Несвобода тяготила молодого солдата больше всех тягот службы и когда предоставлялась возможность, он один уходил на берег реки в степи и подкрадывался незамеченным к степным лисам, видимым в открытых пространствах издалека...
      ... Он очень скучал по тайге, по свободе и когда пришёл из армии, не раздумывая поступил в промхоз, штатным охотником.
      И с той поры начались его полугодичные жития в одиночку, но с верными друзьями - собаками лайками, в глухой тайге...
      Приходилось и голодать, и замерзать, и проваливаться под лёд.
      Но всё это было на лоне природы и воспринималось, как необходимый производственный риск на охоте.
      Конечно, охота была трудным и часто опасным делом. Но это было достойное и уважительное занятие для сильного и смелого мужчины...
      И потом в тайге, он был не один, а рядом с четвероногими приятелями...
      Собак Охотник любил с детства и у них во дворе, как и в каждом деревенском доме жили три - четыре собаки и все были охотничьими, "рабочими", то есть работающими и по пушному зверю и по копытным. Других в деревне не держали...
      
       ... Но он, с согласия отца, завел себе свою, личную. Кобеля звали Кучум. Это была лайка черно - белой масти, высокая на ногах и с широкой грудью. Пушистый, черный хвост лежал колечком на спине. Кучум был быстр, проворен, не драчлив и послушен...
      А хозяина он любил беззаветно, хотя тот бывал с ним, иногда очень строг...
      ... Кучум уже в возрасте восьми месяцев, поймал как-то, в недалёких перелесках косулю и охотник его зауважал.
      Вот как это случилось...
      Кучум обследуя по неглубокому снегу испещрённый козьими следами мелкие сосняки, вышел на лёжки косуль, погнался за ними и перехватив одну, быстрым броском настиг замешкавшегося молодого косуленка и вцепившись в заднюю ногу, затормозил его, проехав по снегу метров десять, а потом повалив, задушил...
      В тот вечер, жаря вкусную косулятину, на сковороде, Охотник от ароматов распространявшимся по зимовью, сглатывал слюну, а когда ел сочное мягкое мясо, то всё время похваливал шуструю собачку...
      Со временем Охотник стал одним из лучших в промхозе и превратился во влюбленного в тайгу человека.
      Молодая жена управлялась по дому и растила двух мальчишек - погодков, а интересом всей жизни и одновременно работой, стал для Охотника лес...
      Все тяготы и неприятности жизни он забывал оставаясь один на один с молчаливой и величественной тайгой. И главное - он был свободен и счастлив и всегда говорил, посмеиваясь, что он счастливый человек, потому что удачно женился и нашёл себе дело по душе...
      
      ...Охотник очнулся от воспоминаний уже в темноте.
      Костёр прогорел и холод струйками студёного воздуха пробирался под одежду. Ноги тоже немного подмёрзли и Охотник, войдя в зимовье, переобулся в разношенные валенки, засветил лампу - керосинку и подогрев остывшую кашу, покормил собак.
      Сам он есть не захотел и выпив чаю забрался в спальник и уже засыпая, сквозь дрёму, вспоминая добытого с Васильичем первого медведя...
      Дело было уже после армии...
      Как - то по снегу, проходя по верху водораздельного склона заросшего смешанным лесом, Охотник, далеко впереди в пологом распадке, заросшем ольховником и молодым ельником, услышал глухой, басистый лай Кучума.
      Не торопясь, он свернул в сторону лая и вскоре, в чаще на белом, снежном фоне увидел, что Кучум лает куда - то под выворотень.
      Подойдя поближе, Охотник внезапно понял, что Кучум, его умная собака лает в чело берлоги. Он обрадовался, но дело было уже к вечеру и сумерки опускались на тайгу. К тому же, начинался небольшой редкий снежок...
      "Если сейчас пробовать добыть медведя, это может мне дорогого стоить. Во - первых, видимость плохая, а во - вторых, я знаю, как стрелять медведя только из рассказов старых охотников. Стоит ли рисковать?
      Если честно, то молодой Охотник побаивался в одиночку добывать медведя, хотя был одним из лучших стрелков в промхозе и даже участвовал в соревнованиях по стрельбе на траншейном стенде, где выполнил норму первого разряда. Но одно дело стрелять по тарелочкам и другое в сумерках пойти на медведя в тёмной берлоге...
      "А зверь из берлоги меня будет видеть очень хорошо" - подытожил размышления охотник и отозвав упорствующего Кучума, ушел в деревню, сделав затесь на большой лиственнице, стоящей метрах в восьмидесяти от входа в берлогу...
      ... Через несколько дней, молодой охотник и Васильич пришли к берлоге с собаками. Привязав их подальше, они вырубили осиновую слегу метра в три длинной и в руку толщиной и крадучись пошли к медвежьей норе.
      С утра было уже привычно холодно, и на лесной гривке трещали промороженные деревья. Но Охотник не замечал холода, ему даже было жарко...
      Подойдя к берлоге, они, взяв ружья на изготовку, подкрались к заметённому снегом челу почти вплотную, и Васильич махнув рукой, показал место сверху берлоги: - "Заламывай!"
      Оставив ружье за спиной, Охотник перехватил слегу двумя руками и воткнул заострённый конец, сверху, в нижний край чела по диагонали!
      Медведь внутри заворочался и схватив зубами слегу пытался втащить её внутрь берлоги.
      Приложив ружьё к плечу, Васильич у которого было около двадцати удачных охот на медведя, зорко вглядывался в темноту берлоги и вдруг спокойным голосом проговорил: "Вижу голову! - и помолчав, спросил сквозь зубы: - Ну что? Стрелять!?".
      - Давайте! - громко подтвердил Охотник, крепко держа дёргающуюся в руках слегу. Грянул выстрел и Васильич через несколько секунд, уже опуская ружьё от плеча, сдержанно проговорил -Кажется готов!
      Стали вытаскивать медведя из берлоги.
      Охотник спустился в нору вниз головой и с верёвкой в руках. В двадцати сантиметрах от его лица, мёртвый медведь скалил пасть с длинными желтыми клыками.
      И в какой-то момент Охотнику даже показалось, что медведь шевельнулся. "А ведь будь медведь жив, он бы мне голову так бы и откусил - вдруг подумал Охотник и неприятное предчувствие кольнуло под сердце...
      Но он взял себя в руки, надел на голову медведя верёвочную петлю и вылез из берлоги, с помощью Васильича, который тянул его вверх за ноги...
      Уже после того, как охотники разделали жирного медведя с толстым, студенистым слоем сала под шкурой, толщиной почти с ладонь поставленную на ребро, они развели костёр и стали пить чай...
      Васильич вспомнил случай произошедший в тайге лет десять назад...
      Прихлёбывая горячий, сладкий чай, он, глядя в темнеющий впереди заснеженный распадок, рассказывал...
      - На местного охотоведа, который выслеживал не залегшего медведя - шатуна, зверь, сделав засаду, напал неожиданно.
      Охотовед был бедовый парень, ничего в тайге не боялся...
      И стрелок был хороший...
      Но бывают в тайге случаи, когда кажется всё против тебя...
      Васильич вздохнул, сглотнул чай и сделал длинную паузу, вспоминая, что то своё...
      - Тогда у него, наверное, винтовку заклинило - вскоре продолжил рассказчик -
      и охотовед растерялся...
      Васильич, снова отхлебнул чай из кружки и грустно вздохнул...
      - Но домой он не вернулся...
      Пошли его искать и нашли полу съеденные медведем останки, засыпанные снежком...
       Старый охотник допил чай, и выплеснул холодные капли из кружки на снег... Сумерки опускались на тайгу. Цвет огня стал оранжево, красным и дым начал крутить над костром, в разные стороны...
      - И что? - спросил Охотник, ожидавший продолжения рассказа...
      Васильич, поднялся с заснеженной валежины, потёр озябшие руки, и завершил рассказ:
       - Медведя того выследили и убили, но охотовед погиб и никто не знает, как это было на самом деле...
      Можно только предполагать...
      
      Долго молчали, грея вытянутые руки над костром, вглядываясь невольно в тёмные силуэты, окружавшего костёр, леса...
      У Охотника на душе вдруг стало тоскливо...
      - Вот был медведь и умер и это мы его убили...- думал он собирая рюкзак. Старый охотник почувствовал настроение своего молодого друга и подбодрил.
      - Ты не переживай. Ведь это большая удача, найти берлогу и добыть в ней
      медведя.
      Тут тебе и медвежья желчь, которая раньше, использовалась как лекарство и была буквально на вес золота. И нутряной медвежий жир, который тоже используют в лечебных целях. И потом, у медведей же мясо целебное. Они корешки полезные едят, да орешки кедровые...
      Так что, можно сказать, что тебе очень повезло...
       Перед уходом, Васильич, словно забыв, что уже говорил об этом, произнёс:
       - И потом сало нутряное в медведе очень полезно для лёгочников. Оно и бодрость, и силу даёт. А медвежья желчь и вовсе на вес золота...
      А то, что убили, так это может быть и к лучшему. Не он нас, а мы его... На охоте, ведь всякое бывает...
      - Своей судьбы то никто не знает - со вздохом закончил он....
      Васильич помолчал, ещё раз тяжело вздохнул, огладил бородку, и закончил...
      - Все рано или поздно умирать будем. Никто ещё, дольше своего срока не проживал!
       За мясом решили подъехать на машине поближе, чтобы не надрываться и мясо на себе не таскать, и налегке ушли в деревню...
      
      Так закончилась его первая берложная охота. Потом было много других.
      И казалось, что он уже начал привыкать к опасным встречам с Хозяином тайги. Однако, каждый раз в его душе оставалось после таких охот, ощущение чего - то незаконченного и таинственно - тревожного. В этих удачно завершённых охотах, он уже несколько раз добывал медведей в берлоге в одиночку, только с собаками, а иногда и без них.
      Раз Охотник застрелил медведя в берлоге уже ближе к весне, когда выходил со своего охотничьего участка. У него уже не осталось ружейных пуль, и он застрелил медведя из пистолета "Макарова", который тайком брал с собой на зимовку.
      Он, в тот раз, заломив предварительно чело слегой которую привязал к кустам над берлогой верёвкой, стрелял по видимому медведю и попав в голову, убил того наповал!
      ...И всё - таки, каждый раз, когда он думал о медведях, на душе у него становилось неспокойно...
      Вот и в этот раз, охотник долго не мог заснуть, слушая, как ветер воет за стенами домика, изредка порывом залетая в печную трубу...
      
       Первые дни Охотник старался далеко от зимовья не отходить.
      С утра, взяв собак, прогуливался по окрестностям, подмечая, где какие звери живут, и кто проходит или пробегает по окрестностям...
      Он, привыкая, подстрелил десятка два белочек из под собак, но во второй части короткого дня возвращался к зимовью и занимался его ремонтом.
      В первую очередь, человек починил крышу и надрав мха в болоте зашпаклевал появившиеся, между рассохшимися брёвнами сруба, щели.
      Спилив сухую кедрушку неподалёку, расколол её на плахи и сделал некое подобие конуры с двумя раздельными входами для собак.
      В последний день, с утра, после ночного влажного снега, проходя распадком, увидел строенные следы лося на галопе и рядом прыжки своих собак. Они вспугнули сохатого в густом ельнике, мимо которого проходил охотник незадолго до того...
      Через полчаса Саян вернулся, а Кучум пропал...
      Придя к зимовью, Охотник принялся рубить дрова, из заготовленных ранее, напиленных на чурки, сухостоин. Разрубив чурку на восемь частей, он складывал дрова вдоль боковой стенки зимовья.
      Ловко расположив чурку на земле человек, легко взмахивал топором и, бом... чурка как головка сахара с хрустом разлеталась надвое. Взяв одну из половинок, он ставил её на чурку и ...тюк - тюк - тюк, раскалывал на ровные части - поленья, ароматный, желтоватой древесины, кедр. Охотник так увлёкся, что и не заметил, как наступили сумерки.
      Разрубив очередную чурку и уложив поленья, он спрятал топор под крышу и вошёл в уже тёмное зимовье. Засветив керосиновую лампу, Охотник быстро развёл огонь в металлической, сделанной из листового железа печке, и поставил вариться кашу и кипятить чай. Выйдя на улицу, в темноте увидел, как из конуры вылез грустный, немного потерянный Саян и виляя хвостом подбежал к хозяину...
      Кучума по-прежнему не было. "Куда он запропастился - Не дай бог что случилось! -вздыхая озабоченно, думал Охотник и подняв голову, долго слушал наступившую ночь. В какой - то момент ему показалось, что он услышал далёкий, далёкий лай, но потом, сколько не напрягал слух, не мог отличить в наступившей тишине ни одного похожего на лай звука.
      От напряжения в ушах зазвенело и он вернувшись в зимовье прикрыл двери. "Даже если это Кучум лаял, в темноте я ничего не могу сделать. Надо только ждать - размышлял он укладываясь спать после невкусного ужина...
      Проснувшись на рассвете, Охотник вышел на улицу, накинув сверху старый полушубок, используемый, как подстилка на нарах. Над тайгой чернело высокое чистое небо с россыпью серебристой звёздной пыли, сгустившись, протянувшуюся посередине небосвода с севера на юг.
      "Млечный Путь - констатировал человек и расслабившись прислушался. Тишина стояла необыкновенная...
      Слышно было как на дальней сосне под набежавшим из распадка порывом ветра зашелестела пластинка сосновой коры, шурша краешком по стволу...
      И вдруг из глубины тёмного леса донёсся отчётливый лай Кучума. "Ага - обрадовался охотник, - значит, он вчера увязался за этим лосем, и держит его, не отстаёт. Вот молодец собачка!"
       Саян вылез из конуры потянулся и услышав далёкий лай, насторожился....
      Охотник, зайдя в зимовье, не стал больше ложится, засветил лампу, подрагивая от прохлады выстывшего к утру зимовья, развёл огонь в печке, из оцинкованного ведра плеснул в котелок воды и сварил себе пельменей. Позавтракав, он наскоро помыл котелок и алюминиевую солдатскую миску, и принялся хлебать крепкий горячий чай, с кусковым сахаром, вприкуску. "Эх, сейчас бы пряничков, - внезапно подумал он и сглотнул слюну. - Медовых... Коричневого теста, да ещё с глазурью по верху"...
      
      Из зимовья вышел ещё затемно. Саян подбежал к хозяину потёрся мохнатым боком о ногу хозяина и перейдя на деловитую рысь исчез в рассветной полутьме, впереди....
      Пройдя немного в гору, охотник вышел на водораздельный гребень и сориентировавшись, направился в ту сторону, откуда слышал лай Кучума рано утром...
      На рассвете, мороз прибавил, и над тайгой поднялась туманная пелена.
      Пройдя по гребню, Охотник, по распадку спустился в соседнюю речную долину, и, остановившись, послушал. Минут через десять, уже начиная замерзать, он вдруг услышал немного в другой стороне, звонкий призывный лай.
      "Наверное, перегнал быка с одного места на другое и вот вновь лает. А лось, видимо, стоит где-нибудь в чаще и наблюдает за собачьими манёврами".
      Охотник заторопился, зашагал быстро, и согревшись, успокоился, начал уже медленнее двигаться и внимательней смотреть по сторонам.
      Снег под ногами чуть поскрипывал, и охотник старался ставить ногу аккуратней...
      Вдруг, лай Кучума и присоединившегося к нему Саяна, зазвучал совсем близко и похоже было, что собаки гнали лося на хозяина. Остановившись за толстым сосновым стволом, охотник проверил пулевые патроны в двустволке, и осторожно выглядывая из - за дерева, стал ждать...
      Через несколько минут, в чаще ольховника, у подошвы лесного холма, на ровном пространстве, перед пересохшим руслом таёжного ручейка, раздался треск сломанной ветки...
      Вскоре, сквозь чащу, в прогалы, замелькал чёрный, нескладный силуэт, с длинно вытянутой, горбатой головой и небольшими рогами, с четырьмя отростками, от толстого основного рога.
      "Лет пять быку" - определил Охотник.
      Унимая начавшуюся в теле дрожь волнения, медленно поднял ружьё, прижал стволы для устойчивости к дереву и аккуратно выцелив, подождал, пока зверь подбежит метров на пятьдесят...
      В кустах, по обе стороны от лося бежали и попеременно лаяли две его собачки. По сравнению, с двухметровым сохатым, они казались мелкими, намного меньше обычного...
      Лось бежал, не оглядываясь на собак. Он их совсем не боялся, но они надоели ему со своим шумным лаем, и зверь хотел бы от них избавиться. Преследуемый, вовсе не торопился, поглядывая по сторонам, кося сердитым глазом, в сторону настырных преследователей...
      Перед ним расстилалась знакомая, застланная белым снежным покрывалом, тайга и ничто не предвещало беды...
      ... Ещё вчера, с полудня, за ним увязались две собачонки: чёрная с белыми лапками и белыми пятнами, и вторая серая. Они упорно не отставали, а когда лось останавливался, то и собаки замедляли бег, но вплотную не подходили, а остановившись продолжала мерно и казалось спокойно лаять "Гав - гав - гав..."
      К вечеру, одна из собак, незаметно исчезла, а вторая осталась и по прежнему бежала за лосем, а когда он останавливался, начинала мерно и настойчиво лаять...
       Даже ночью она не ушла...
      И по-прежнему, принималась лаять на кормившегося в осиннике лося, каждый раз, как он начинал двигаться и переходил от одной осинки к другой.
      Когда лосю это надоедало, он, прижав большие уши к голове и сердито храпя, показывая большие резцы на длинных челюстях, бросался на собаку, которая ловко уворачиваясь, отбегала в сторону, и когда лось успокаивался, она снова постепенно подбиралась к нему метров на двадцать и лаяла, лаяла...
      
      ...Уже хорошо было слышно, как шуршал снег под копытами лося, и человек, сам себе неслышно сказал - пора, и, сдерживая дрожь волнения, мягко нажал на спусковой крючок...
      После выстрела, лось словно споткнулся, подогнул длинные ноги под себя и упал на колени, а потом, уже после второго выстрела, хлестнувшего его пулей по боку, постоял ещё секунду на коленях, сгорбившись и потом, повалился на бок, сразу став меньше, словно в мгновение съежившись...
      Кучум и Саян подскочив к поверженному противнику, впились своими клыками в длинную шерсть на горле, но лось уже не сопротивлялся...
      Он был мёртв....
      "Вот собачка так собачка - ликовал охотник, подбегая к чернеющему мохнатыми боками на снегу, убитому лосю. - Теперь я буду с мясом весь сезон! И на приманку, для собольих капканов, хватит!"
      Увидев хозяина, Кучум обрадовался, "заулыбался", прижимая ушки к голове и виляя хвостом. Охотник погладил собаку, приговаривая: "Хорошая собачка! Зверовая собачка!"
      Он разделывал лося, уже ближе к сумеркам.
      Развёл большой костёр и отогревал на нём руки, зябнущие от сильного мороза. Разложив лося на спину, и удерживая его в этом положении, подложенными под бока брёвнышками, Охотник, уже не стесняясь, окунал замёрзшие скользкие пальцы в горячую кровь лося, вытекшую в полость брюшины и потом, отогрев их, быстро закончил разделку, и разрубив тушу на части, сложил всё мясо, завернув в шкуру. Прихватив с собой, кусок печенки, он пришёл в зимовье уже часам к десяти вечера и покормив собак кусками окровавленной лосятины, растопил печку и на большой сковороде, пожарил остатки печени с луком и уже совсем задрёмывая, съел.
      Заснул быстро, и спал без сновидений до утра...
      На следующий день, он принялся перетаскивать мясо, добытого лося, по частям, к зимовью...
       На это ушёл весь день...
       Зато вечером, обессилевший от переноски неподъемно тяжёлых рюкзаков с мясом, Охотник вновь, пожарил себе остатки лосиной печенки на жире, вкусно поужинал и даже выпил пару рюмок самогонки....
      Лицо его, после съеденного сочного и жирного мяса лоснилось и выйдя уже перед сном на улицу, не чувствуя мороза, он долго стоял и смотрел на небо и звёзды в одной рубашке с не застегнутым воротом.
      Глядя на усыпанное мерцающими звёздами, небо, он задумался. От выпитой самогонки, Охотник разомлел, и потянуло на обобщения...
      "Вот я тут живу один, в глухой, безграничной тайге и мне кажется, что мир вокруг меня необычайно велик и безлюден. Но если сравнить Землю с этим необъятным безбрежным космосом, то наша планета, покажется ничтожной песчинкой на фоне этого вечного и бесконечного мира. Можно, наверное употребить сравнение и сказать, что Земля подобна песчинке на морском пляже"
      Охотник потёр замерзающие уши и возвратился в зимовье...
      Уже засыпая, он подумал: "Так жить можно. И впереди ещё много - много непрожитых годов, интересных охот и вообще удач и счастья!"
      
      ...Бурый выжил после тяжёлых ранений, но похудел, отощал и бродил по тайге в поисках пищи. Кедровые орехи в тот год не уродились и потому, Бурый не брезговал падалью.
      Как - то раз, набредя на останки лосихи, погибшей в петле, он обглодал все косточки и объел голову: разломав череп, полакомился мозгом и сгрыз даже мягкие части рёбер...
      ... Но в берлогу, медведь, таким отощавшим, не мог и не хотел ложиться, потому, что без жира под кожей, который медленно питал его всю зиму, он не мог бы пережить сильных, долгих морозов в середине зимы. Вот и бродил хищник, по замёрзшей тайге, в надежде найти себе достаточно еды, чтобы растолстеть, и тогда уже, залечь в берлогу...
      Раны его почти заросли, но несколько пробоин на груди ещё чесались и Бурый, пытаясь унять зуд, расчёсывал их до крови когтистыми лапами, снова и снова....
      Медведь даже выкопал себе берлогу, ещё по теплу, но, не очистив себе желудок не мог ложиться в зимнюю спячку, а чиститься не мог потому, что постоянно боролся с голодом. От голода и боли в ранах, Бурый был всегда в плохом настроении, и иногда, ревел пронзительно и свирепо, оповещая окружающую тайгу о том, как ему плохо.
      Так переходя с места на место, в поисках пищи, он постепенно приближался к той таёжной местности, в которой Охотник начал промышлять соболя...
      
      ... Осенний лес, словно съежился от наступивших морозов.
      Серые тучи громоздились на горизонте непроходимыми завалами и голые, озябшие осины, выделялись светло - зелёным, на фоне темнеющего в излучине реки, ельника...
      Вскоре толстые, похожие на рваные подушки, облака, подгоняемые ветром, закрыли всё небо, и пошёл первый большой снег, упавший уже на замёрзшую землю.
      Снежная метель, начавшись под вечер, со скрипом раскачивала криво-ствольные сосны на мысах горных холмов, укутывала не продуваемые ельники в снежные одеяния.
      Здесь, в чаще и спасался от пронзительного, режущего морозом свирепого ветра, одинокий медведь...
      Голод и холод заставляли его постоянно двигаться в поисках тепла и пищи. Догнать оленей или лосей он не мог, но и подкрасться к ним тоже было сложно. Заледеневшая высокая трава шумела, шуршала под тяжёлыми лапами, а затаиваться на тропах и ждать, у Бурого уже не хватало терпения. Несколько раз он видел мелькающего по лесу чёрного молодого лося, но тот услышав или даже увидев большого зверя, которому трудно было спрятаться в прозрачности белого окружающего пространства, прыжками срывался с места и убегал на много километров, от места неожиданной встречи...
      От голода и постоянных недосыпов по утрам, когда бывало особенно холодно, Бурый сильно отощал и озлился.
      Однажды, на берегу большой парящей морозным туманом наледи, медведь натолкнулся на остатки лося, убитого стаей волков. Полу съеденная туша зверя, почти полностью вмёрзло в наступающую, "натекающую" на берега наледь и потому, Бурому, пришлось выгрызать кусочки мяса, шкуры и костей, изо льда. Здесь, он задержался на несколько дней и однажды, даже вступил в драку с волчьей стаей проходившей, как обычно по своему охотничьему маршруту раз в пять - шесть дней.
      Но медведь в таком состоянии был похож на лесного демона, и волки благоразумно отступили, не ввязываясь в большую драку.
       И потом, они были сыты, после того, как поймали на переходе молодую оленуху, отставшую от стада.
      Погоня была молниеносной, а схватка короткой. Этого мяса, стае хватило на два раза.
      ... В тот раз, волки, выстроившись цепью, спускались с водораздельного гребня, когда обезумевшая от страха оленуха, увидев мельканье серых тел сквозь кусты, с треском ломая молодой ольшаник, вырвалась на просторы залитого крепким скользким льдом болота, но поскользнулась, пытаясь круто свернуть от набегающей на неё сбоку, волчицы. И тут подоспевший молодой волк - переярок вцепился клыками ей в шею, а подскочившие взрослые волки в несколько секунд задушили, убили её...
      ... При встрече с медведем у остатков лося, желудки волков ещё были полны непереваренного мяса и потому, они даже и не пытались атаковать Бурого, а трусливо убегали, поджав хвосты. Будь они голодны, ещё неясно было бы, кто выйдет из схватки, за лосиные остатки, победителем...
      Когда надо, стая действовала бесстрашно и слаженно...
      
      ... Прожив несколько дней около чужой добычи, Бурый вскоре съел всё, включая кожу от большого желудка, и даже обгрыз копыта. И вновь, надо было искать новую пищу, а зимняя тайга не была гостеприимна к не залёгшему вовремя в берлогу, медведю...
      Начались его последние, мучительные шатания по тайге, в поисках еды...
      А холода становились всё сильнее, а дни, когда, хотя бы немного светило солнце, становились всё короче. Ночи, казалось, длились бесконечно...
      Тишина, стояла в лесу гробовая. Изредка, это ледяное безмолвие прерывалось треском разрывающейся от мороза коры промёрзших до основания древесных стволов и диким волчьим воем, с ближнего хребта...
      Жизнь одинокого зверя становилась невыносимой...
      
      ...Соболюшки приготовились к морозам, отрастили легко-пушистый, тёплый, блестяще - коричневый мех и по утрам, на солнцевосходе, полные сил и энергии, покидали тёплые норы - дупла в толстых кедровых корневищах упавших в ветровал, перезрелых, полусгнивших стволов...
      Они неутомимо скакали по тайге своей характерной побежкой, ставя задние лапы в промятые передними лапами, лунки.
      Когда была возможность, то вскакивали на поваленные деревья и пробегали по ним какую-то часть своего пути. Ловкие, быстрые зверьки ловили мышей, раскапывая их подснежные туннели, гонялись за белками и если повезёт, то догоняли и убивали, прокусывая острыми зубками - шильцами, беличье горлышко...
      Наевшись, соболюшки возвращались в дупло, где в тепле и безветрии дремали готовясь к следующим охотам...
      ...Охотник проснулся, как всегда задолго до рассвета. Выйдя из зимовья в темноту, он увидел своих собак вылезших навстречу хозяина из своих конур и потягиваясь, виляющих хвостами. Их мех заиндевел на боках, но чувствовали они себя, несмотря на мороз, здоровыми и сильными...
      Вернувшись в зимовье, человек затопил печь, поставил греться на плиту, вчерашнюю кашу и стал собираться в тайгу.
      Положил в рюкзак сухари и кулёк пельменей, чайную заварку и несколько кусочков сахара. Потом подсев к столу позавтракал кашей, запивая сладким чаем. Остатки он вынес собакам и разложил в разные чашки. Собаки почти не жуя проглотили кашу и облизываясь, подошли к хозяину, поднимая головы, и словно заглядывая ему в глаза...
      Над тайгой поднимался обычный морозно - серый рассвет.
      Большие деревья, замороженные до сердцевины, стояли не шелохнувшись, словно умерли, и только маленькая синичка, в кустах шиповника, на берегу перемёрзшего ручья, тонко посвистывая перелетала греясь, с ветки на ветку, ...
      А в это время соболь - мужичок (так называют соболя - самца в Сибири), вылез из под большого корневища упавшей сосны, пробежал по стволу оставляя сдвоенные отпечатки пушистых лёгких лап, и спрыгнув на бело - синий в рассветных, зимних сумерках снег, поскакал галопом по привычному уже маршруту...
      Вот тёмной стремительный силуэт соболя пересёк свежие следы длиннохвостой, пушистой белочки. Остановившись, соболюшка потоптался на месте, определяя направление хода белки.
      Вдруг, его тонкий слух различил шуршание коготков белки по коре кедра, в ближней чаще. Он, словно пружинка, крутнулся на одном месте и помчался на звук...
      Сидящая, на толстой ветке в половине ствола белочка, завидев тёмный силуэт соболя на белом снегу, стрелой мелькая в хвое веток, метнулась в вершину. Но соболь уже заметил это мелькание и бросился в погоню.
      Стремительно, в длинном полёте, белочка, перепрыгивая с дерева на дерево, неслась по воздуху, едва касаясь лапками веток, а чешуйки кедровой хвои осыпались на снег, отмечая её путь. Но ещё быстрее мчался соболёк!
      Смертельная погоня закончилась внезапно. Соболь уже почти настиг белку, когда она, сорвавшись, промахнулась мимо очередной опоры и полетела вниз, к основанию соснового ствола.
      Азартный соболь, не раздумывая прыгнул вслед, мягко приземлился на снег, в несколько прыжков настиг белочку и острыми как белые гвоздики зубами, в мгновение перервал ей горло...
      Немного успокоившись, соболёк полизал вытекающую из горла кровь и принялся поедать ещё тёплое, пахнущее кедровыми орешками мясо жертвы...
      Насытившись, соболюшка закопал недоеденные останки белочки в снег, проскакав по снегу несколько метров, взобрался на высокую сосну, шурша острыми коготками, вскочил на толстую ветку чуть прошёл от ствола и глянул вниз.
      Солнце к этому времени поднялось над лесом, и белый снег искрился под его яркими лучами миллионами огоньков. Было необычайно светло и красиво в этом зимнем лесу - заснеженные деревья, словно неживые, стояли не шелохнувшись, и зверёк, как обычно после еды решил отдохнуть соболь...
      Устроившись поудобнее, соболёк растянулся на ветке и задремал, чувствуя приятное успокоение от так удачно начавшегося дня...
      
      ...С утра выставилась сухая морозная погода. Кучум и Саян весёлым галопом описывая на белом снегу круги и полукружья, с двух сторон от идущего посередине охотника, обследовали тайгу, пропуская сквозь эту сеть поиска большую полосу леса.
      В одном месте, пересекая соболиный след, Кучум, вдруг остановился как вкопанный, подобравшись и словно став выше на ногах, понюхал воздух над недавним следочком.
      После этого, лайка на галопе сделала небольшой круг и определив в какую сторону ушёл соболь, на длинных махах помчалась вперёд уже прихватывая запах соболя верховым чутьём.
      След был утренний и потому, собака мчалась, летела напрямик, перепрыгивая кусты и заснеженные валежины...
      ... Соболь проснулся, когда услышал шуршание снега осыпающегося под лапами Кучума на прыжках. Он видел сверху, как собака проскочила мимо у подножия дерева, но потом вернулась, подбежала к сосне и поцарапала кору когтями передних лап, встав на задние.
      Соболь, рассердившись на непрошенного гостя, не то фыркнул, не то чихнул и собака, услышав это, тот - час заметила в кроне пушистого зверька и залилась звонким призывным лаем. " ... Тяф - тяф - тяф... - выговаривал Кучум и вскоре к дереву на галопе примчался Саян и тоже включился в сердитое переругивание. "Гав - гав - гав..."
      Вскоре из - за деревьев появился охотник. Он торопился, вспотел и потому подойдя к дереву и увидев притаившегося на ветке соболя не спешил.
      Сняв шапку, обтёр вспотевший лоб, поглядывая вверх, в сторону соболюшки. Потом достал дробовой патрон, перезарядил двустволку, отошёл от сосны чуть в сторону, и когда ствол дерева прикрыл туловище соболя, стал целиться в едва заметную головку с треугольными ушками и чёрными бусинками блестящих глаз...
      Собаки, заняли позицию напротив охотника, с другой сторону дерева, и размеренно гавкали, то вместе, то порознь. Саян при этом суетился, перебегал с места на место, а Кучум сидел на задних лапах и лаял, уверено и мерно, не отрывая зоркого взгляда от соболюшки...
      ... Грянул выстрел. От удара, с сосновой хвои под дерево посыпалась искрящаяся, лёгкая, снежная кухта, и чёрный соболёк упал ватной игрушкой к ногам быстро подбежавшего под дерево Охотника.
      Собаки тоже бросились к убитому собольку, но после сердитого окрика хозяина, остановились и крутя головами и виляя хвостами, не отрывая быстрых глаз от пушистого зверька, топтались рядом. Хозяин поднял с земли соболя и показал собакам. "Молодцы собачки! - похвалил он, и собаки ещё веселее завиляли колечками свои пушистых хвостов...
      "Ну, вот и первый соболёк - радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру...
      - Вылинял уже давно - подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
      - Ну, вот и с полем! - поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного.
      - Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучится - посмеивался он, оправдываясь сам перед собой...
      Бросив собакам по сухарику, который они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса сориентировался и направился в сторону зимовья.
      Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз, на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами словно замершие богатыри вслушивались в искрящуюся, зимним снегом, морозную тишину леса.
      Снег лежал повсюду, и потому, по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем...
      Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье - лай старшей собаки Кучума. "На зверя лает - вдруг забеспокоился охотник.
      Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и широко шагая поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше - это залаял Саян.
      Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак.
      Саян, со вздыбленной на загривке шерстью бегал с место на место, оглядывался словно опасаясь засады и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда стоя на напружиненных ногах.
      "Берлогу нашёл! - чуть не вскрикнул охотник.
      Чело берлоги было на виду. И невольно, у охотника задрожали от волнения руки. Он не торопясь снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
      Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу.
      Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
      Кучум заметив хозяина вздыбил шерсть и приблизившись к челу заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча. Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги, и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след...
      Охотник с облегчением вздохнул. "А где же косолапый? - нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и, заглянул внутрь берлоги...
      Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда, и вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
      - Не бойся, медведя там уже нет - успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
      - Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху - продолжил он, и
      Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка...
      Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе: "Или он ушёл в другую берлогу или его кто - то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?"
      ...В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике, в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо, сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак.
      Медведю, голодному, с обмороженными лапами вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов.
      Шерсть на Буром поднялась дыбом, и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания, длинные клыки...
      Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость...
      ... На следующий день, Охотник решил поставить капканы. Вечером, пораньше позавтракав, он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам.
      Затем закладывал их на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз, под крышу...
       Собаки в этот вечер, как - то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
      Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил...
      Утром как обычно позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь, и на берегу первого же распадка приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
      Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса с оставшимися перьями - глухарятины.
      Он недавно, добыл из под собак облаянного ими на вершине сосны угольно - чёрного петуха - глухаря и не обдирая, положил под нары.
      В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику....
      Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки над капканами, а перья разбрасывал по округе.
      Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в западне...
      А "оградка", защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер...
      Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник проверяя капканы, из ближнего вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. - А сегодня, на что он мне?"
      Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же, шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю...
      Собаки же, с утра, прихватили свежий след лося, и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая, при виде убегающего зверя.
      Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их, и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
      Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь, изредка были видны, серые силуэты деревьев, запорошенных снегом...
      К вечеру и охотник и собаки очень устали и потому отправились в зимовье пораньше. Собаки, неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
      Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы, и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары, для долгожданного отдыха...
      
      ... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 10/08/2017. 106k. Статистика.
  • Статья: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка