Аннотация: Судьбу человека, как и его характер можно описать в коротком рассказе.
Судьбы человеческие.
...Второй парень - Володя, молодой, лет двадцати восьми, щуплый и худой, первым пришел к нам в гости в вечер, перед первым мая. Я и до этого видел людей страдающих с похмелья, но это был случай особый.
Голос его временами слабел и прерывался, а порой, казалось отказывался повиноваться; его бросало то в жар, то в холод, руки дрожали, и он постоянно судорожно хотел двигаться или делать что-нибудь; дышал тяжело, и впечатление производил самое печальное.
В поведении с людьми незнакомыми был вежлив, если в таком положении можно говорить вообще о какой-то вежливости.
Назавтра с утра, я пошел к нему в гости. Володя уже развел тесто, напек оладьев, растопил в тазике сливочного масла и я, с удовольствием, не ожидая повторного приглашения, ел оладьи с маслом и слушал рассказ хозяина об охоте на глухарином току...
Через открытую дверь палатки видна была часть склона освещенного утренним весенним солнцем. Я в пол уха слушал, вспоминая дом и мать, которая по воскресеньям пекла блины. Просыпаясь, я слышал потрескивание теста на сковородке, а обоняние дразнили вкусные масляные запахи...
Наевшись и поблагодарив Володю, искренне похвалил оладьи, я ушел к себе. Толя Полушкин ходил к Володе вечером и рассказал потом, что у Володи в Магистральном осталось двое ребятишек и жена, а сам он, прихватив ружье ушел пешком по трассе на восток.
Дело было осенью, и он, оставляя ружье в лесу, заходил в большие поселки, брал водку, продукты и шел дальше...
...В Бамовском посёлке Магистральном, он прожил три года, работал год печником, потому что строителей в начале стройки был перебор, - сам он каменщик. Потом, некоторое время работал мастером на строительстве, - башковитый, проворный и энергичный молодой человек.
...Случалось, ездил в командировки...
И вот, как-то вернувшись из командировки в неурочное время, застал жену - мать его двоих маленьких ребятишек - в постели с любовником. Детишки спали тут же за перегородкой. Володя, с трудом вспоминал этот момент и каждый раз, на глазах его наворачивались слёзы горечи и незабытой обиды.
Он, тогда мог бы расправиться и с женой и любовником, но схватив ружьё, услышал плач проснувшихся ребятишек и ушёл, проклиная всё и всех...
О многом передумал он, за время своего "вольного" похода на новое место работы, и все-таки решил, что надо жить.
Здесь, в Тоннельном, устроился работать лесорубом и вот, уже около года живет в палатках, далеко от поселка и как он признался мне: "Лес - это, пожалуй, единственное место, где ему меньше лезут в голову нехорошие мысли и горькие воспоминания".
Но при всяком удобном случае, он старается напиться до состояния полнейшего отчуждения, а назавтра сильно болел. Выпивка, это наверное клапан, который помогает сбрасывать постоянное нервное напряжение...
Последнее время он задумал подать сам на себя на алименты и платить ребятишкам на "прожитье", как он говорит, грустно улыбаясь...
Так укатывают людей жизненные тропки, дорожки...
За месяц до того, как мне устроиться в отряд, здесь, произошло ЧП.
Застрелился Валера Винокуров, работавший в институте давно и которого уже хотели назначить начальником отряда. В отряде остались многие, кто знал и работал с Валерой. Я видел фотографию, на которой он был снят с ребятами на фоне вездехода.
Толя Полушкин, как оказалось, близко знал Винокурова и он, мног рассказывал мне о нем.
...Винокурову было тридцать шесть лет, но в жизни ни постоянства, ни стабильности, он к этому возрасту не обрел. Ко всему - очень болело сердце, боли были неожиданные и резкие, как удары ножа.
Незадолго до гибели, он, лежа в очередной раз в больнице познакомился с молоденькой медсестрой Талей, завязался неожиданный роман похожий на запоздалую любовь.
Валера развелся, а точнее ушел от жены, с которой прожил шестнадцать лет, у которой остался сын, ему было уже тринадцать лет.
Через время, взяв с собой Талю - новую жену с её четырёхлетней дочкой Оксанкой, уехал в поле, то есть на сейсмостанцию. Таля была к тому времени один раз замужем, мужа ее посадили года три назад, и он должен был скоро освободиться из заключения.
Медовый месяц прошел быстро, новизна общения сменилась однообразными серыми буднями, безуспешными поисками работы для Тали. К тому же, в этой напряженной обстановке, стала обостряться истеричность, присущая Тале.
Небольшой скандал из-за самостоятельного ее заработка, сменился большой ссорой по поводу, якобы нелюбви Валеры к приемной дочери. Правда ссоры эти заканчивались горячими примирениями, но всё периодически повторялось и чем дальше они жили вместе, тем труднее им становилось.
Истеричные женщины, это как стихийное бедствие которого ни предупредить, ни избежать нельзя. Такая жена, издёрганная то ли воспитанием, а точнее отсутствием такового, или перенесенного в молодом, непростом возрасте сильными нервными потрясениями, делает жизнь мужчины адом, из которого нет выхода.
Поссорившись в очередной раз, Таля выпила уксусной кислоты, на глазах у Валеры и ее, едва удалось отпоить молоком и таблетками. Спустя несколько дней Таля забрала дочку и улетела в Иркутск, а Валера остался один, издерганный болью - физической, и нервной.
К тому же, внешне спокойный и общительный, он обладал свойством впадать в хандру по пустякам и с возрастом, эта особенность прогрессировала, а обстоятельства подталкивали его все ближе к трагическому концу.
Перед Новым годом он улетел в город, лег там в больницу, но излечения полного добиться было уже нельзя, а тут еще, налаживающиеся отношения с Талей вдруг прервались - ее муж вернулся из лагеря...
Наверное, это окончательно склонило его к мысли о самоубийстве!
И еще одна трагическая подробность: будучи еще совсем молодым, в армии, он уже покушался на самоубийство, но тогда его удалось спасти.
Двадцать четвёртого января в доме родителей, Валера выстрелил из самодельного пистолета себе в живот и рассчитал верно. Двадцать шестого января его похоронили...
Мне иногда, кажется, конечно, если смотреть на жизнь смелее, что смерть в некоторых ситуациях - единственный выход!
Встреча с медведем
...Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья, в глухой тайге, зная что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься. Беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах - даже если у тебя под рукой ружье, пуля из которого, может повалить и слона.
Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями воображаемые опасности...
Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу заряжать ружье картечью и пулей, а мой костер всю ночь горит, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее.
Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через двадцать-тридцать минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих шести ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
Ближе к утру, уснуть по-настоящему надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать.
Время подошло к трём часам утра и посомневавшись, что лучше - сон или утренний темноватый лес полный живности, которая на рассвете идет кормиться - я выбрал последнее.
Спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай, а сам снова спустившись к реке, умылся и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане наступающего утра.
Небо было, как и вчера обложено тучами, но дождя не было и лишь капельки, оседающего на землю тумана, падали на лицо.
Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер. И отправился.
Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость, оседая с неба приглушала звуки. В такую погоду говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра.
Пестря, проспавший всю ночь рядом с костром, хорошо отдохнул и привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго, распутывая следы.
Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником и покрытый толстым слоем светло-зеленого мха.
Пестря где-то отстал, я шел не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти, светло-серого цвета!
Совсем было уже прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалёка и потому, остановившись, стал осматриваться.
Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога - похоже, это был годовалый теленок северного оленя.
Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь и не успел на него ответить - оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланника, какое-то шевеление.
Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов от меня!
Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах.
Медведь двигался не останавливаясь и хотя, наверное заметил меня раньше чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот только подошел.
Тут я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланника, а я в это время, тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, точнее в мою сторону...
Потом, он мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие загребает передними лапами воздух и цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей, как бы стесняясь прячет, отводит от меня глаза и старается не смотреть прямо на меня.
Казалось, зверь даже чувствовал себя немножко виноватым от того, что все так неловко получается: "Вроде бы вот я шел, шел и наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя. Пойми"!
В голове у меня мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая как известно больше головы, последние мгновения решал - стрелять или не стрелять! В тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся в голове вот в такие сомнения.
До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза и может ещё поэтому, я нажал на спусковой крючок.
Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня они растянулись в многозначную, долгую картину...
Мишка, какой-то миг после выстрела еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть устрашая меня, подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он перекинулся через спину, развернулся и встав на четыре лапы, бросился наутек...
Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев понял, как он торопился убегая.
Надо отметить, что момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня время вдруг замедлилось в своем течении, и все происшедшее виделось картинами, отделенными одна от другой значительными временными промежутками...
Тут, из-за моей спины выскочил на рысях Пестря, и слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку, секунд через пять раздался его лай, который вскоре замолк.
Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
Отойдя чуть в сторону, оглядываясь и сжимая в руке ружье снял рюкзак, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями. Быстро достал из кармана рюкзака нож и затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать сверху, надеясь в случае надобности быстро его выхватить. (Отрывок из романа "Год жизни")
Уголёк
...Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно.
Я возвращался в нашу избушку после ежеутреннего купания в радоновом источнике и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки перешли на рысь и исчезли в кустах за домом - оттуда доносилась какая - то возня и тявканье Рики.
Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть, что случилось?
За домом, шагах в тридцати, под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель, чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое - где вылезавшей клочьями из его спины.
Увидев меня, собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке оскаливала зубы. На меня, её приветливость не произвела должного впечатления и я пытался прогнать приблудного пса, но он, по - прежнему, обращаясь ко мне сохранял самый дружественный вид, а в ответ на воинственно - угрожающие позы Пестри - скалил зубы.
Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции...
Позже, я вспомнил рассказ напарника о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию из Курумкана - тунгусского посёлка на Северном Байкале, а вспомнив догадался, что чёрная приблудная собака - это Уголёк - так звали эту лайку.
Уголёк, как выяснилось позже, жил какое - то время вместе с бригадой лесорубов за двести километров от нашего домика, в глухой тайге на берегу Муи, а когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем - то.
Тогда, отважная собака, преодолев двести километров по тайге, появилась на станции, то есть в своём первом Бамовском доме.
Мой напарник - хозяин Уголька Толя Полушкин - строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...
У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс чёрного с белым окраса, с тяжелой угловатой головой, хвостом загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз; Рика - молоденькая собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре - ловкая, хитрая, ласковая.
Она несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком - у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей. Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство, не имеющего границ. За это ей от меня не один раз доставалось, правда случалось это тогда, когда любопытство уже превращалось в нахальство...
Теперь, к этим двум, добавился Уголёк...
Собаки, тем не менее, зажили дружно и весело, как-нибудь в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...
Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать всё что нам полагалось, однако времени было в обрез и я, прекратил ежедневные прогулки по тайге. Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.
Наконец, у меня в избушке остановились гости - гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.
Гости остались домовничать, а я, собрав по полкам непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить что-либо существенное, отправился...
Была середина сентября - золотая пора в Северном Забайкалье - пора тёплой и одновременно свежей без духоты, осени.
Мошка и комары, прибитые утренними заморозками переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.
Одним словом, это был пир для души, для зрения, для слуха!
Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто - красно - зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...
Идти было не жарко и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье и там, по узенькой лесной тропке вышел на визирку - узкую лесоустроительную просеку. Уже только на вершине, я первый раз остановился...
Здесь, наверху, вовсю пекло солнце и было почти жарко. И вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, на горным отрогах, непроходимой тайгой.
Где-то за склоном, на восток от меня, скрывалась шумная сине - холодная река, а здесь, на неровной плоскотине, кое - где из зарослей тёмно-зелёного стланика торчали коричнево - серые скалы - останцы.
Отправившись дальше, я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами речной, широкой долины внизу.
Визирка, пересекая потайной ключик, струивший отражающие солнечный закат мелкие воды по каменистому ложу, поднималась чуть в гору, а там, делала поворот на девяносто градусов и тянулась дальше на юг.
Собаки, прошлёпав по воде, прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике, хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки.
Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё- таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья одновременно...
Здесь, на высоте воздух чист и прозрачен, солнце ласково, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг.
А дальше, за речной долиной поднимались крутые отроги Северо-Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке далёкие, скалистые вершины Муйского хребта.
От всего этого, я вдруг почувствовал себя как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной в жизни суеты и волнений...
...Слева, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики; басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри; размеренный и звонкий лай Уголька...
Я заторопился, продираясь почти на ощупь среди зелено-хвойной, пушисто - пахучей бахромы стланика...
Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак, суетящихся под длинной веткой стланника, на вершине которой сидел испуганный, серо-полосатый зверёк.
При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент бурундучек, молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.
Возбуждение собак достигло предела!
Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро - быстро работая лапами, закопались в глинисто - каменистую почву, только песок полетел по сторонам...
Я пожурил великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю за детское легкомыслие - ведь охота на бурундуков, это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки...
- Ну хорошо - увещевал я их. - Этой глупой девчонке Рике, можно простить лай и погоню за бурундуком...
- Но вам то уже не первый год. Нет, нет! Стыдно друзья быть такими легкомысленными!..
Уголёк и Пестря, понурившись слушали выговор. Их возбуждение, вызванное погоней за полосатым зверьком, прошло. Они, презирая и коря себя отошли от Рики и не скрывая стыда и разочарования удалились в чащу, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь...
Я прошёл от силы сто шагов, когда издалека раздался злой, частый лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, - так далеко это было от меня...
Но, ни Пестри, ни Рики, ни Уголька вокруг не было видно. Пока я размышлял, кто это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...
Я остановился, привставая на цыпочки стал смотреть поверх зелени вершин стланика и мне показалось, что вдалеке мелькает что - то большое и тёмное...
Мелькание приближалось и метров со ста, я уже хорошо рассмотрел, чёрный силуэт зверя, бегущего по чаще...
Вначале я подумал, что это сохатый. Но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, я с волнением и беспокойством понял, что это медведь...
Он летел, стелился над высокими, на уровне полутора метров, ветками стланника, подминая их под себя, как траву...
Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями...
Потом, уже не таясь, громко щёлкнув замками переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы, заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился в приближающегося зверя...
Медведь, на всём скаку вылетел на просеку метрах в тридцати от меня и я, прицелившись, автоматически нажал на курок...
Сухой треск выстрела обежал окрестности и оттолкнувшись от скал, вернулся громким эхом, утратившим чёткость реальности...
Медведь остановился, всплыл - вздыбился над просекой, повернувшись ко мне грудью. Тут из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя...
Завязалась ожесточённая борьба!
Медведь, стоял на задних лапах согнув спину и силился оторвать собаку, отдирая её от себя и клыками, и когтями; длинная коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами в такт движению мышц и при этом, она отливала на закатном солнце золотыми отблесками.
Уголёк беспрестанно злобно визжа, дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, успевая драть того зубами и когтями лап.
Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую на доске бельё в деревянном корыте!
... Здесь я очнулся, вновь вскинул ружьё и сразу же его опустил.
В стволах остался лишь один заряд, а я не хотел рисковать. В случае второго неудачного выстрела медведь мог кинуться на меня, и я не успел бы перезарядить ружьё...
Решив, что из левого ствола буду стрелять только в упор, торопясь вынул стрелянную гильзу из правого ствола, перезарядился и вновь приложился, целя в голову медведя. Раздался второй выстрел...
...Я боялся попасть в Уголька и поэтому промазал и вторым, и третьим выстрелом...
В это время, Пестря и Рика топтались шагах в пятнадцати от медведя, оглядываясь на меня суматошно и испуганно лаяли, вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты...
Я зло крикнул на них, но собаки не двинулись вперёд ни на метр...
После третьего выстрела над стволом, искажая прицел стали подниматься струйки горячего воздуха...
В запасе оставалась одна пуля...
Если бы я верил в бога, то я бы перекрестился, вкладывая её в ствол.
Вскинув ружьё и помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...
После выстрела, услышал звук попадания пули в тело; не отрывая взгляда от прицельной планки у видел, как струйки горячего воздуха над разогревшимися стволами искажали силуэты дерущихся - медведя и собаки...
Медведь, продолжал всё так же месить когтистыми лапами рыкающего в ответ, Уголька...
Наконец зверь, оторвал вцепившегося в него пса и сбросиил на землю, а после развернулся и рявкнув в последний раз, исчез в чаще...
Казалось, всё закончилось...
...Я, осторожно держа ружьё на изготовку, подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг, валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.
Наклоняясь, я рассматривал следы, когда из кустов появился Уголёк. Он подошёл и сразу лёг на землю.
Я осмотрел его.
Отважный пёс дышал тяжело, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь, разевая для укуса свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки и заслюнявил собачью спину...
Я погладил Уголька и тот со стоном лёг на бок, облизывая места на теле, из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия, тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены оставлены медведем, когда он, кусая собаку за живот повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие...
В это время, уже далеко, в вершине распадка, страшным и яростным басом, с металлическими визгливыми нотками, проревел убежавший медведь.
Уголёк встрепенулся, постанывая встал и не обращая внимания на мои ласковые уговоры, пошатываясь исчез в зарослях, по направлению услышанного медвежьего рёва...
Больше, я его никогда не видел...
.
Но на этом неприятности для меня не кончились.
Пестря и Рика, держась вместе, отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки невдалеке от меня, а метрах в тридцати уже с другой стороны, то приближаясь то удаляясь, треща валежником ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.
"Да сколько же вас здесь?" - в отчаянии подумал я, и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: - Ищи! Ищи!..
Но, и сильный драчун Пестря и шустрая Рика, жались к моим ногам и не думали нападать на второго медведя...
Постояв ещё минут пять на месте, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, пошёл назад к сейсмостанции.
Более часа, я медленно и осторожно, шёл до тропы, с которой перешёл на эту визирку.
Напружинившись и чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я медленно пробирался вперёд, озираясь по сторонам и часто останавливаясь.
Я опасался, что раненный медведь, может подкараулить меня в чаще и внезапно напасть...
Лишь выйдя на тропу, я заторопился, почти побежал вниз к избушке...
У сейсмостанции, мне встретился гостя - гидрогеолог, и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, я, криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и не вдаваясь в подробности прошёл в дом.
Почему я промолчал?
Наверное потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной было то, что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку с медведем!
Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял по фанерной цели пули из тех же патронов что были со мной в тот злополучный день.
И из нескольких выстрелов, ни разу не попал в лист фанеры, размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов!
С такими патронами можно было и в амбар промазать - так обычно шутят неудачливые охотники...
Я долго ждал возвращения Уголька, но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Больше не пришёл никогда!
Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор, в голову.
Но дело было сделано и оставалось только сожалеть обо всём случившимся...
...Назавтра, выбрав время я вновь сходил к тому месту, разыскивая Уголька и заставляя собак искать следы раненного медведя.
Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня - "чистила шпоры" как говорят охотники - владельцы собак...
Я подозревал тогда и думаю сейчас, что раненный зверь, всё - таки задрал неистового Уголька и сам издох, забившись в чащу.
Но это лишь мои предположения...
Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз заново переживая разочарование и обиду...
Для себя, я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес, даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль. Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, ты неожиданно не встретишь медведя... (Из романа "Год жизни")
1999 год Лондон. Владимир Кабаков
Верный.
"У нас еще нет слова, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум - все те великолепные качества, которыми обладает собака..." Константин Паустовский.
...Тунгус Иван Волков, работавший в строительно-монтажном поезде лесорубом, под Новый год по пьяной лавочке порезал трех человек, а четвертый всадил ему нож в ответ и серьёзно поранил, пробив лёгкое. Когда милиция, вызванная комендантом общежития, прибыла на место, то застала обоих участников драки за перевязкой, причём Ивана, сидящего на полу и истекающего кровью, перевязывал Петя Востриков, у которого, у самого, из раны на спине сочилась кровь, но он, порвав рубаху пытался унять кровотечение у Ивана.
Волкова сейчас же увезли в больницу, а Петю посадили в КПЗ, ввиду несильного ранения, но через сутки отпустили под подписку о невыезде.
Иван Волков пролежал в больнице двадцать дней и когда рана на животе затянулась, он с помощью приятелей бежал из больницы в лес! И куда он скрылся - никому не известно. С собой он прихватил только свою собаку по кличке Верный.
Этого отчаянного парня искали всю зиму, а весной, обнаружили его следы на Муе, где он жил и охотился. Команда милиционеров устроила облаву и удачно, без сопротивления захватила преступника в зимовье. При этом Верный, который должен охранять хозяина, был коварно обманут одним из милиционеров, который, тихонько подойдя к зимовью приласкал Верного и подкупил собаку куском аппетитно пахнущего мяса.
Его хозяина - Ивана Волкова - связали, посадили в вездеход и увезли в райцентр. Вскоре, прошёл суд и Ивана Волкова, признав виновным, посадили на несколько лет в тюрьму...
А Верный остался в посёлке, скучал и искал пропавшего хозяина, перебегая из одного человеческого поселения в другое. По иронии судьбы, через некоторое время собака попала в руки Пети Вострикова, участника той самой злополучной драки...
Он, чувствуя за собой невольную вину перед осиротевшей собакой, ухаживал за ним, кормил, даже сделал уютную конуру. Но дружеских отношений между ними так и не завязалось. Петя не был охотником и в отличии от Ивана Волкова в лес не ходил, а охотничьей собаке такой хозяин не нужен...
В конце концов, Верный и от него сбежал и скитаясь по лесу, набрёл на метеостанцию, стоящую далеко в тайге. Тогда, я работал там некоторое время, подменяя одного из лаборантов...
Надо сказать, что на метеостанции была стая собак, одна другой крупнее и злее. Мне рассказывали, что эти собаки стаей легко давили волков, а однажды, три из них, в начале зимы выгнали на наледь сохатого, повалили его на лёд и выпустили внутренности, ещё до того, как хозяин поспел к ним.
Возглавлял стаю здоровенный чёрный кобель с оторванным в драке ухом и жутковатым взглядом зелёных глаз. Он держал всю стаю в повиновении и страхе, пресекая малейшую попытку к самостоятельности.