Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Характеры. Сборник коротких рассазов. Окончание

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 31/01/2020. 65k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судьбу человека, как и его характер можно описать в коротком рассказе.

  •   Судьбы человеческие.
      
      
      
       ...Второй парень - Володя, молодой, лет двадцати восьми, щуплый и худой, первым пришел к нам в гости в вечер, перед первым мая. Я и до этого видел людей страдающих с похмелья, но это был случай особый.
       Голос его временами слабел и прерывался, а порой, казалось отказывался повиноваться; его бросало то в жар, то в холод, руки дрожали, и он постоянно судорожно хотел двигаться или делать что-нибудь; дышал тяжело, и впечатление производил самое печальное.
       В поведении с людьми незнакомыми был вежлив, если в таком положении можно говорить вообще о какой-то вежливости.
       Назавтра с утра, я пошел к нему в гости. Володя уже развел тесто, напек оладьев, растопил в тазике сливочного масла и я, с удовольствием, не ожидая повторного приглашения, ел оладьи с маслом и слушал рассказ хозяина об охоте на глухарином току...
      
       Через открытую дверь палатки видна была часть склона освещенного утренним весенним солнцем. Я в пол уха слушал, вспоминая дом и мать, которая по воскресеньям пекла блины. Просыпаясь, я слышал потрескивание теста на сковородке, а обоняние дразнили вкусные масляные запахи...
       Наевшись и поблагодарив Володю, искренне похвалил оладьи, я ушел к себе. Толя Полушкин ходил к Володе вечером и рассказал потом, что у Володи в Магистральном осталось двое ребятишек и жена, а сам он, прихватив ружье ушел пешком по трассе на восток.
      Дело было осенью, и он, оставляя ружье в лесу, заходил в большие поселки, брал водку, продукты и шел дальше...
      
       ...В Бамовском посёлке Магистральном, он прожил три года, работал год печником, потому что строителей в начале стройки был перебор, - сам он каменщик. Потом, некоторое время работал мастером на строительстве, - башковитый, проворный и энергичный молодой человек.
       ...Случалось, ездил в командировки...
       И вот, как-то вернувшись из командировки в неурочное время, застал жену - мать его двоих маленьких ребятишек - в постели с любовником. Детишки спали тут же за перегородкой. Володя, с трудом вспоминал этот момент и каждый раз, на глазах его наворачивались слёзы горечи и незабытой обиды.
       Он, тогда мог бы расправиться и с женой и любовником, но схватив ружьё, услышал плач проснувшихся ребятишек и ушёл, проклиная всё и всех...
       О многом передумал он, за время своего "вольного" похода на новое место работы, и все-таки решил, что надо жить.
       Здесь, в Тоннельном, устроился работать лесорубом и вот, уже около года живет в палатках, далеко от поселка и как он признался мне: "Лес - это, пожалуй, единственное место, где ему меньше лезут в голову нехорошие мысли и горькие воспоминания".
       Но при всяком удобном случае, он старается напиться до состояния полнейшего отчуждения, а назавтра сильно болел. Выпивка, это наверное клапан, который помогает сбрасывать постоянное нервное напряжение...
      Последнее время он задумал подать сам на себя на алименты и платить ребятишкам на "прожитье", как он говорит, грустно улыбаясь...
       Так укатывают людей жизненные тропки, дорожки...
      
      
       За месяц до того, как мне устроиться в отряд, здесь, произошло ЧП.
       Застрелился Валера Винокуров, работавший в институте давно и которого уже хотели назначить начальником отряда. В отряде остались многие, кто знал и работал с Валерой. Я видел фотографию, на которой он был снят с ребятами на фоне вездехода.
       Толя Полушкин, как оказалось, близко знал Винокурова и он, мног рассказывал мне о нем.
      
       ...Винокурову было тридцать шесть лет, но в жизни ни постоянства, ни стабильности, он к этому возрасту не обрел. Ко всему - очень болело сердце, боли были неожиданные и резкие, как удары ножа.
       Незадолго до гибели, он, лежа в очередной раз в больнице познакомился с молоденькой медсестрой Талей, завязался неожиданный роман похожий на запоздалую любовь.
       Валера развелся, а точнее ушел от жены, с которой прожил шестнадцать лет, у которой остался сын, ему было уже тринадцать лет.
       Через время, взяв с собой Талю - новую жену с её четырёхлетней дочкой Оксанкой, уехал в поле, то есть на сейсмостанцию. Таля была к тому времени один раз замужем, мужа ее посадили года три назад, и он должен был скоро освободиться из заключения.
       Медовый месяц прошел быстро, новизна общения сменилась однообразными серыми буднями, безуспешными поисками работы для Тали. К тому же, в этой напряженной обстановке, стала обостряться истеричность, присущая Тале.
       Небольшой скандал из-за самостоятельного ее заработка, сменился большой ссорой по поводу, якобы нелюбви Валеры к приемной дочери. Правда ссоры эти заканчивались горячими примирениями, но всё периодически повторялось и чем дальше они жили вместе, тем труднее им становилось.
       Истеричные женщины, это как стихийное бедствие которого ни предупредить, ни избежать нельзя. Такая жена, издёрганная то ли воспитанием, а точнее отсутствием такового, или перенесенного в молодом, непростом возрасте сильными нервными потрясениями, делает жизнь мужчины адом, из которого нет выхода.
      
       Поссорившись в очередной раз, Таля выпила уксусной кислоты, на глазах у Валеры и ее, едва удалось отпоить молоком и таблетками. Спустя несколько дней Таля забрала дочку и улетела в Иркутск, а Валера остался один, издерганный болью - физической, и нервной.
       К тому же, внешне спокойный и общительный, он обладал свойством впадать в хандру по пустякам и с возрастом, эта особенность прогрессировала, а обстоятельства подталкивали его все ближе к трагическому концу.
       Перед Новым годом он улетел в город, лег там в больницу, но излечения полного добиться было уже нельзя, а тут еще, налаживающиеся отношения с Талей вдруг прервались - ее муж вернулся из лагеря...
       Наверное, это окончательно склонило его к мысли о самоубийстве!
      И еще одна трагическая подробность: будучи еще совсем молодым, в армии, он уже покушался на самоубийство, но тогда его удалось спасти.
       Двадцать четвёртого января в доме родителей, Валера выстрелил из самодельного пистолета себе в живот и рассчитал верно. Двадцать шестого января его похоронили...
      
       Мне иногда, кажется, конечно, если смотреть на жизнь смелее, что смерть в некоторых ситуациях - единственный выход!
      
      
      
      
      
      
      Встреча с медведем
      
      
      
      ...Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья, в глухой тайге, зная что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься. Беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах - даже если у тебя под рукой ружье, пуля из которого, может повалить и слона.
      Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями воображаемые опасности...
       Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу заряжать ружье картечью и пулей, а мой костер всю ночь горит, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее.
      Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через двадцать-тридцать минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих шести ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
       Ближе к утру, уснуть по-настоящему надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать.
       Время подошло к трём часам утра и посомневавшись, что лучше - сон или утренний темноватый лес полный живности, которая на рассвете идет кормиться - я выбрал последнее.
      Спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай, а сам снова спустившись к реке, умылся и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
       Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане наступающего утра.
      
       Небо было, как и вчера обложено тучами, но дождя не было и лишь капельки, оседающего на землю тумана, падали на лицо.
       Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер. И отправился.
       Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость, оседая с неба приглушала звуки. В такую погоду говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра.
       Пестря, проспавший всю ночь рядом с костром, хорошо отдохнул и привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго, распутывая следы.
       Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
       ...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником и покрытый толстым слоем светло-зеленого мха.
       Пестря где-то отстал, я шел не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти, светло-серого цвета!
       Совсем было уже прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалёка и потому, остановившись, стал осматриваться.
       Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога - похоже, это был годовалый теленок северного оленя.
       Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
       Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь и не успел на него ответить - оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланника, какое-то шевеление.
       Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов от меня!
       Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
       А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах.
       Медведь двигался не останавливаясь и хотя, наверное заметил меня раньше чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот только подошел.
       Тут я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
      
       Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланника, а я в это время, тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, точнее в мою сторону...
       Потом, он мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие загребает передними лапами воздух и цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей, как бы стесняясь прячет, отводит от меня глаза и старается не смотреть прямо на меня.
       Казалось, зверь даже чувствовал себя немножко виноватым от того, что все так неловко получается: "Вроде бы вот я шел, шел и наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя. Пойми"!
      
       В голове у меня мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
       И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая как известно больше головы, последние мгновения решал - стрелять или не стрелять! В тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся в голове вот в такие сомнения.
       До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза и может ещё поэтому, я нажал на спусковой крючок.
       Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня они растянулись в многозначную, долгую картину...
       Мишка, какой-то миг после выстрела еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть устрашая меня, подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он перекинулся через спину, развернулся и встав на четыре лапы, бросился наутек...
       Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев понял, как он торопился убегая.
       Надо отметить, что момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня время вдруг замедлилось в своем течении, и все происшедшее виделось картинами, отделенными одна от другой значительными временными промежутками...
       Тут, из-за моей спины выскочил на рысях Пестря, и слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку, секунд через пять раздался его лай, который вскоре замолк.
       Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
       В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
       Отойдя чуть в сторону, оглядываясь и сжимая в руке ружье снял рюкзак, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями. Быстро достал из кармана рюкзака нож и затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать сверху, надеясь в случае надобности быстро его выхватить. (Отрывок из романа "Год жизни")
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Уголёк
      
      
      
      ...Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно.
      Я возвращался в нашу избушку после ежеутреннего купания в радоновом источнике и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки перешли на рысь и исчезли в кустах за домом - оттуда доносилась какая - то возня и тявканье Рики.
       Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть, что случилось?
       За домом, шагах в тридцати, под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель, чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое - где вылезавшей клочьями из его спины.
       Увидев меня, собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке оскаливала зубы. На меня, её приветливость не произвела должного впечатления и я пытался прогнать приблудного пса, но он, по - прежнему, обращаясь ко мне сохранял самый дружественный вид, а в ответ на воинственно - угрожающие позы Пестри - скалил зубы.
       Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции...
      
       Позже, я вспомнил рассказ напарника о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию из Курумкана - тунгусского посёлка на Северном Байкале, а вспомнив догадался, что чёрная приблудная собака - это Уголёк - так звали эту лайку.
       Уголёк, как выяснилось позже, жил какое - то время вместе с бригадой лесорубов за двести километров от нашего домика, в глухой тайге на берегу Муи, а когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем - то.
       Тогда, отважная собака, преодолев двести километров по тайге, появилась на станции, то есть в своём первом Бамовском доме.
       Мой напарник - хозяин Уголька Толя Полушкин - строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...
       У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс чёрного с белым окраса, с тяжелой угловатой головой, хвостом загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз; Рика - молоденькая собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре - ловкая, хитрая, ласковая.
       Она несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком - у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей. Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство, не имеющего границ. За это ей от меня не один раз доставалось, правда случалось это тогда, когда любопытство уже превращалось в нахальство...
       Теперь, к этим двум, добавился Уголёк...
      
       Собаки, тем не менее, зажили дружно и весело, как-нибудь в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...
       Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать всё что нам полагалось, однако времени было в обрез и я, прекратил ежедневные прогулки по тайге. Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.
       Наконец, у меня в избушке остановились гости - гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.
       Гости остались домовничать, а я, собрав по полкам непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить что-либо существенное, отправился...
       Была середина сентября - золотая пора в Северном Забайкалье - пора тёплой и одновременно свежей без духоты, осени.
       Мошка и комары, прибитые утренними заморозками переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.
       Одним словом, это был пир для души, для зрения, для слуха!
       Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто - красно - зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...
       Идти было не жарко и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье и там, по узенькой лесной тропке вышел на визирку - узкую лесоустроительную просеку. Уже только на вершине, я первый раз остановился...
      
       Здесь, наверху, вовсю пекло солнце и было почти жарко. И вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, на горным отрогах, непроходимой тайгой.
       Где-то за склоном, на восток от меня, скрывалась шумная сине - холодная река, а здесь, на неровной плоскотине, кое - где из зарослей тёмно-зелёного стланика торчали коричнево - серые скалы - останцы.
       Отправившись дальше, я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами речной, широкой долины внизу.
       Визирка, пересекая потайной ключик, струивший отражающие солнечный закат мелкие воды по каменистому ложу, поднималась чуть в гору, а там, делала поворот на девяносто градусов и тянулась дальше на юг.
       Собаки, прошлёпав по воде, прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике, хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки.
       Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё- таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья одновременно...
       Здесь, на высоте воздух чист и прозрачен, солнце ласково, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг.
       А дальше, за речной долиной поднимались крутые отроги Северо-Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке далёкие, скалистые вершины Муйского хребта.
      От всего этого, я вдруг почувствовал себя как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной в жизни суеты и волнений...
      
      ...Слева, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики; басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри; размеренный и звонкий лай Уголька...
       Я заторопился, продираясь почти на ощупь среди зелено-хвойной, пушисто - пахучей бахромы стланика...
       Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак, суетящихся под длинной веткой стланника, на вершине которой сидел испуганный, серо-полосатый зверёк.
       При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент бурундучек, молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.
       Возбуждение собак достигло предела!
       Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро - быстро работая лапами, закопались в глинисто - каменистую почву, только песок полетел по сторонам...
       Я пожурил великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю за детское легкомыслие - ведь охота на бурундуков, это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки...
       - Ну хорошо - увещевал я их. - Этой глупой девчонке Рике, можно простить лай и погоню за бурундуком...
       - Но вам то уже не первый год. Нет, нет! Стыдно друзья быть такими легкомысленными!..
      
       Уголёк и Пестря, понурившись слушали выговор. Их возбуждение, вызванное погоней за полосатым зверьком, прошло. Они, презирая и коря себя отошли от Рики и не скрывая стыда и разочарования удалились в чащу, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь...
       Я прошёл от силы сто шагов, когда издалека раздался злой, частый лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, - так далеко это было от меня...
       Но, ни Пестри, ни Рики, ни Уголька вокруг не было видно. Пока я размышлял, кто это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...
       Я остановился, привставая на цыпочки стал смотреть поверх зелени вершин стланика и мне показалось, что вдалеке мелькает что - то большое и тёмное...
       Мелькание приближалось и метров со ста, я уже хорошо рассмотрел, чёрный силуэт зверя, бегущего по чаще...
       Вначале я подумал, что это сохатый. Но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, я с волнением и беспокойством понял, что это медведь...
      
       Он летел, стелился над высокими, на уровне полутора метров, ветками стланника, подминая их под себя, как траву...
       Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями...
       Потом, уже не таясь, громко щёлкнув замками переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы, заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился в приближающегося зверя...
       Медведь, на всём скаку вылетел на просеку метрах в тридцати от меня и я, прицелившись, автоматически нажал на курок...
       Сухой треск выстрела обежал окрестности и оттолкнувшись от скал, вернулся громким эхом, утратившим чёткость реальности...
       Медведь остановился, всплыл - вздыбился над просекой, повернувшись ко мне грудью. Тут из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя...
      
       Завязалась ожесточённая борьба!
       Медведь, стоял на задних лапах согнув спину и силился оторвать собаку, отдирая её от себя и клыками, и когтями; длинная коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами в такт движению мышц и при этом, она отливала на закатном солнце золотыми отблесками.
       Уголёк беспрестанно злобно визжа, дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, успевая драть того зубами и когтями лап.
       Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую на доске бельё в деревянном корыте!
      
       ... Здесь я очнулся, вновь вскинул ружьё и сразу же его опустил.
       В стволах остался лишь один заряд, а я не хотел рисковать. В случае второго неудачного выстрела медведь мог кинуться на меня, и я не успел бы перезарядить ружьё...
       Решив, что из левого ствола буду стрелять только в упор, торопясь вынул стрелянную гильзу из правого ствола, перезарядился и вновь приложился, целя в голову медведя. Раздался второй выстрел...
      
       ...Я боялся попасть в Уголька и поэтому промазал и вторым, и третьим выстрелом...
      В это время, Пестря и Рика топтались шагах в пятнадцати от медведя, оглядываясь на меня суматошно и испуганно лаяли, вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты...
       Я зло крикнул на них, но собаки не двинулись вперёд ни на метр...
       После третьего выстрела над стволом, искажая прицел стали подниматься струйки горячего воздуха...
       В запасе оставалась одна пуля...
       Если бы я верил в бога, то я бы перекрестился, вкладывая её в ствол.
       Вскинув ружьё и помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...
       После выстрела, услышал звук попадания пули в тело; не отрывая взгляда от прицельной планки у видел, как струйки горячего воздуха над разогревшимися стволами искажали силуэты дерущихся - медведя и собаки...
       Медведь, продолжал всё так же месить когтистыми лапами рыкающего в ответ, Уголька...
       Наконец зверь, оторвал вцепившегося в него пса и сбросиил на землю, а после развернулся и рявкнув в последний раз, исчез в чаще...
       Казалось, всё закончилось...
      
       ...Я, осторожно держа ружьё на изготовку, подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг, валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.
       Наклоняясь, я рассматривал следы, когда из кустов появился Уголёк. Он подошёл и сразу лёг на землю.
       Я осмотрел его.
       Отважный пёс дышал тяжело, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь, разевая для укуса свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки и заслюнявил собачью спину...
       Я погладил Уголька и тот со стоном лёг на бок, облизывая места на теле, из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия, тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены оставлены медведем, когда он, кусая собаку за живот повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие...
       В это время, уже далеко, в вершине распадка, страшным и яростным басом, с металлическими визгливыми нотками, проревел убежавший медведь.
       Уголёк встрепенулся, постанывая встал и не обращая внимания на мои ласковые уговоры, пошатываясь исчез в зарослях, по направлению услышанного медвежьего рёва...
      
       Больше, я его никогда не видел...
      .
       Но на этом неприятности для меня не кончились.
       Пестря и Рика, держась вместе, отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки невдалеке от меня, а метрах в тридцати уже с другой стороны, то приближаясь то удаляясь, треща валежником ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.
       "Да сколько же вас здесь?" - в отчаянии подумал я, и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: - Ищи! Ищи!..
       Но, и сильный драчун Пестря и шустрая Рика, жались к моим ногам и не думали нападать на второго медведя...
       Постояв ещё минут пять на месте, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, пошёл назад к сейсмостанции.
       Более часа, я медленно и осторожно, шёл до тропы, с которой перешёл на эту визирку.
       Напружинившись и чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я медленно пробирался вперёд, озираясь по сторонам и часто останавливаясь.
       Я опасался, что раненный медведь, может подкараулить меня в чаще и внезапно напасть...
       Лишь выйдя на тропу, я заторопился, почти побежал вниз к избушке...
      
       У сейсмостанции, мне встретился гостя - гидрогеолог, и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, я, криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и не вдаваясь в подробности прошёл в дом.
       Почему я промолчал?
       Наверное потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной было то, что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку с медведем!
      
       Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял по фанерной цели пули из тех же патронов что были со мной в тот злополучный день.
       И из нескольких выстрелов, ни разу не попал в лист фанеры, размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов!
       С такими патронами можно было и в амбар промазать - так обычно шутят неудачливые охотники...
      
       Я долго ждал возвращения Уголька, но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Больше не пришёл никогда!
       Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор, в голову.
       Но дело было сделано и оставалось только сожалеть обо всём случившимся...
      
       ...Назавтра, выбрав время я вновь сходил к тому месту, разыскивая Уголька и заставляя собак искать следы раненного медведя.
       Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня - "чистила шпоры" как говорят охотники - владельцы собак...
       Я подозревал тогда и думаю сейчас, что раненный зверь, всё - таки задрал неистового Уголька и сам издох, забившись в чащу.
       Но это лишь мои предположения...
      
       Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз заново переживая разочарование и обиду...
       Для себя, я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес, даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль. Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, ты неожиданно не встретишь медведя... (Из романа "Год жизни")
      
       1999 год Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
       Верный.
      
      
      
      
      "У нас еще нет слова, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум - все те великолепные качества, которыми обладает собака..." Константин Паустовский.
      
      
       ...Тунгус Иван Волков, работавший в строительно-монтажном поезде лесорубом, под Новый год по пьяной лавочке порезал трех человек, а четвертый всадил ему нож в ответ и серьёзно поранил, пробив лёгкое. Когда милиция, вызванная комендантом общежития, прибыла на место, то застала обоих участников драки за перевязкой, причём Ивана, сидящего на полу и истекающего кровью, перевязывал Петя Востриков, у которого, у самого, из раны на спине сочилась кровь, но он, порвав рубаху пытался унять кровотечение у Ивана.
      Волкова сейчас же увезли в больницу, а Петю посадили в КПЗ, ввиду несильного ранения, но через сутки отпустили под подписку о невыезде.
       Иван Волков пролежал в больнице двадцать дней и когда рана на животе затянулась, он с помощью приятелей бежал из больницы в лес! И куда он скрылся - никому не известно. С собой он прихватил только свою собаку по кличке Верный.
       Этого отчаянного парня искали всю зиму, а весной, обнаружили его следы на Муе, где он жил и охотился. Команда милиционеров устроила облаву и удачно, без сопротивления захватила преступника в зимовье. При этом Верный, который должен охранять хозяина, был коварно обманут одним из милиционеров, который, тихонько подойдя к зимовью приласкал Верного и подкупил собаку куском аппетитно пахнущего мяса.
       Его хозяина - Ивана Волкова - связали, посадили в вездеход и увезли в райцентр. Вскоре, прошёл суд и Ивана Волкова, признав виновным, посадили на несколько лет в тюрьму...
       А Верный остался в посёлке, скучал и искал пропавшего хозяина, перебегая из одного человеческого поселения в другое. По иронии судьбы, через некоторое время собака попала в руки Пети Вострикова, участника той самой злополучной драки...
       Он, чувствуя за собой невольную вину перед осиротевшей собакой, ухаживал за ним, кормил, даже сделал уютную конуру. Но дружеских отношений между ними так и не завязалось. Петя не был охотником и в отличии от Ивана Волкова в лес не ходил, а охотничьей собаке такой хозяин не нужен...
      
      В конце концов, Верный и от него сбежал и скитаясь по лесу, набрёл на метеостанцию, стоящую далеко в тайге. Тогда, я работал там некоторое время, подменяя одного из лаборантов...
       Надо сказать, что на метеостанции была стая собак, одна другой крупнее и злее. Мне рассказывали, что эти собаки стаей легко давили волков, а однажды, три из них, в начале зимы выгнали на наледь сохатого, повалили его на лёд и выпустили внутренности, ещё до того, как хозяин поспел к ним.
      
       Возглавлял стаю здоровенный чёрный кобель с оторванным в драке ухом и жутковатым взглядом зелёных глаз. Он держал всю стаю в повиновении и страхе, пресекая малейшую попытку к самостоятельности.
       При появлении Верного, Одноухий сразу дал понять, кто в стае хозяин. Во время кормления, он без предупреждения набросился на Верного и сильно покусал того, несмотря на яростное сопротивление. Я видел всё это и с трудом отогнал Одноухого, а Верный, поскуливая и грустно глядя на меня, хромая ушёл за сарай...
       Понимая, что о нём некому позаботиться, я кормил его остатками от нашего стола и через некоторое время, Верный стал приходить в себя. Когда он появился на метеостанции, он был худой, рёбра торчали, и хребет забором выделялся под грязной, линяющей шкурой.
       Через полмесяца он стал выправляться: бока округлились, грудь стала шире, а шерсть, очистившись после линьки, заблестела. Белые пятна на чёрном фоне стали смотреться как стиранные салфетки... Одним словом, собака восстановила боевые кондиции...
       Но вот особенность его характера: я кормил его, гладил и прочёсывал шерсть, но его угрюмость не проходила, всё это он воспринимал как надоедливое приставание, и в ответ на мои заботы, ни разу не приласкался ко мне, ни разу его хвост не вильнул в ответ на моё поглаживание.
      Весь его вид, полный достоинства говорил: "Хочешь, ухаживай и корми, это твоё дело, но мне до тебя дела нет".
       Наконец, он поправился полностью и стало видно, что это превосходная собака: широкая грудь, туловище на стройных и длинных ногах, маленькая голова с коричневыми, мрачно смотрящими глазами, уши небольшие и подвижные, в пасти торчат острые белоснежные клыки в два сантиметра длиной.
       Однако, отношения с Одноухим оставались натянутыми и Верный, избегая стычек с ним сохранял достоинство, уходил от драки, но никто из стаи не смел подходить к тому месту, где Верный лежал большую часть дня.
      
       Однажды, когда Одноухий ушёл с хозяином на рыбалку, Верный за какую-то провинность "побил" второго по силе кобеля в стае - моментальным броском сбил его с ног и прокусил лапу.
       Стало заметно, что и Одноухий, наконец начал чувствовать возрастающую силу соперника - он уже не так нагло прохаживался перед лежащим Верным и избегал вообще появляться за сараем, во владениях последнего...
      
       Прошло ещё полмесяца.
       Однажды, я собрался на рыбалку, взял спиннинг, сумку под рыбу и пошёл вверх по реке, надеясь где-нибудь за перекатом наловить хариусов и ленков. Со мной отправились и собаки, - впереди бежал Одноухий, за ним все прочие и к моему удивлению, чуть-чуть позади и поодаль, бежал Верный.
       Мне, вдруг, в голову пришла мысль, что сегодня что-то случится в собачьей стае, но я подумал об этом и забыл.
      Найдя подходящее место, подняв голенища болотных сапог, я зашёл в реку и стал бросать мух на верховую. Хариус словно ждал меня, клёв был хороший и через полтора часа, у меня в сумке трепыхались десятка два крупных, пахнущих свежим огурцом, рыбин. О собаках я забыл.
       Вдруг откуда-то справа раздались странные звуки - не то визг, не то пронзительное, тонкое рыдание. Я подумал, что это может быть, пищит медвежонок, потерявший мать. Тогда, куда девались собаки, почему они молчат?
       Река шумела, перекатывая пенные буруны через крупные камни, преграждавшие течение, но лай я всё равно бы услышал. Выйдя на берег, положив спиннинг на песок я осторожно пошёл на звук и подойдя ближе, увидел, что под берегом что-то копошится, а остальные собаки сидя наверху, внимательно смотрят вниз.
       Приглядевшись, я заметил, дерущихся собак и это были они: Верный, чёрная промокшая шерсть которого вздымалась на загривке, и Одноухий, которого он душил, повалив в воду.
       Из горла поверженного вожака собачьей стаи, вылетали эти странные стонущие звуки - не то визг, не то предсмертный хрип.
       Прикрикнув на них, я схватил палку. Верный, нехотя отпустил Одноухого и глянул на меня налитыми кровью, опьяненными жаждой убийства, глазами - он был не в себе.
       ... Вывернувшись из-под победителя, Одноухий с жалобным визгом, куснул за морду Верного, но тут же ретировался, жалко поскуливая.
       Взгляд Верного, не обратившего внимания на последний укус, весь его вид - взъерошенный и какой-то заторможенный, я понял как укоризненну: "Ага, и ты за него, и ты не даёшь мне отомстить за прошлое, постоянное унижение".
      И что греха таить - я вдруг подумал, что обидел Верного, - ведь ему столько пришлось вытерпеть от Одноухого.
       Только осмотрев прибрежные кусты я понял, что послужило поводом для драки: на берегу лежали кусочки засохшего хлеба и вскрытая консервная банка - остатки от рыбачьего обеда. Видимо, Верный первый нашёл их, а Одноухий почёл за право сильнейшего отобрать добычу...
      
       С этой поры в собачьей стае сменился вожак. Верный, не обращая внимания на окрики, бросался на Одноухого, стоило тому, во время кормежки, подойти ближе чем на пять шагов, и оседлав сверху, стараялся ухватить за загривок, или шею смертельной хваткой. Одноухий же, в этом случае спешил отступить, опускал хвост между ног и всем видом давал понять, что он ничего не имеет против нового вожака...
      Казалось, справедливость восторжествовала!
      
       Однако, вскоре случилось непонятное. Верный вдруг заскучал, стал отказываться от пищи, всё реже и реже выходил из дощатого сарая, а потом стал куда-то исчезать, сначала на полдня, на день, потом на несколько дней.
      Надеясь, что осенью смогу с ним охотиться, и пытаясь приучить к послушанию, я посадил его на цепь. Прошло несколько дней и всё это время, Верный, отказываясь от еды молча и угрюмо лежал в тени сарая и казалось, что за сутки ни разу не сдвинулся с места.
      Его равнодушие ко мне, перешло в неприятие, и я почувствовал в его мрачном взгляде презрение и ненависть.
      
       Видя, что с этим характерным псом не сладить, я отпустил его с цепи.
       Он, некоторое время ещё лежал, не двигаясь, потом, будто проснувшись встал на ноги, потянулся и трусцой, не спеша побежал в лес. Больше я Верного на метеостанции не видел...
      
       Октябрь. 2005 года. Лондон. Владимир Кабаков...
      
      
      
      
      
      Убийство страха.
      
      
      "Насколько человек побеждает страх, настолько он - человек..." Томас Карлейль, британский писатель
      
      ...Несмотря на страх сосущий под ложечкой неприятным беспокойством, на тоску и неуверенность, преследующие его всё последнее время, он-таки решил постоять за себя и была не была, - рискнуть убить этого настырного зверя, как казалось посланного ему судьбой, в наказание за ошибки...
      Вся жизнь в последнее время ему опостылела: и эти домашние дрязги, и это длящееся годами унижение и неопределённость, а тут единственный друг и утешение - Жучок, тоже в опасности...
      И со всем этим надо было как - то покончить, отмстить и доказать обидчикам, что он тоже чего-то стоит!
      
      Зимовье нагрелось, Жучок, успокоившись закрыл глаза, задремал, и его передние лапы, во сне, конвульсивно подёргивались - во сне, он за кем-то продолжил гнаться...
      Охотник тяжело вздохнул, убрал с печи, остывать, под нары, сварившуюся кашу, поставил чайник на плиту, брякнув полуобгоревшей деревянной ручкой и пролитые капли воды, на раскалённой поверхности зашипели и мгновенно испарились. Сменив стоптанные тапки - башмаки, на сапоги, прокашлявшись вышел из зимовья на мороз.
      Жучок открыл глаза и внимательно посмотрел вслед хозяину...
      Солнце, на минуту пробившись наконец сквозь тяжёлые облака, осветило коричнево - чёрную, срубленную из круглых брёвен избушку, поставленную на взгорке; зелёную чащу молодого ельника в распадке рядом; склон, заросший сосняком вперемежку с берёзой и осиной, снизу у земли, переплетённых зарослями ольхового кустарника; болото, покрытое снегом, с торчащими верхушками густой, щетинистой осоки.
      Он постоял осматривая всё это, послушал одну, а потом другую стороны болота, прикинул, сколько времени ещё осталось до вечера...
      Прошёл за избушку, похрустывая подмёрзшим снегом...
      Новых следов не было, но под изогнутой берёзиной, видны были алые точечки - следы крови, оставленной здесь ночью, при возвращении Жучка в зимовье. Осмотрев место, он нашёл следы собаки пришедшей справа, со стороны начала большой пади, где сквозь графику голых ольховых веток, в проёме долины виднелся щетинящийся тёмным, почти чёрным сосняком, водораздельный хребет.
      Охотник подумал: "Это наверное, где - то там произошло, в той стороне, и туда мне придётся сегодня идти... Уже не отвертеться!".
      
      Перед тем как сесть есть, он вынес наружу приготовленный рюкзак, в котором был топор, длинная верёвка, маленький восьмисотграммовый котелок для чая, кусок хлеба, луковица, полпачки сахара - рафинада, чайная заварка завёрнутая в газетный листок...
      Рядом поставил ружьё, почищенное и матово поблескивающее лаком светло - коричневого приклада. Всё это делалось для того, чтобы запутать и не беспокоить собаку, которая всё время порывалась пойти за хозяином.
      Перед завтраком, охотник зажёг огарок свечи, и внутри стало заметно светлее, и Жучок был этим удивлён - обычно хозяин экономил свечку для экстренных случаев и зажигал их на короткое время, только в темноте - вечером или утром.
      Жучок тоже получил свою долю пшённой каши, но есть отказался, равнодушно отвернув морду из - под руки хозяина, и от случайного прикосновения, тот почувствовал, как шершав и горяч нос собаки.
      -Н-да - произнёс хозяин - видно тяжело тебе сейчас приходится... Ну потерпи старик, немножко. Это у тебя болевой кризис начался. Потерпи малыш, всё будет в порядке...
      Ему самому было нехорошо, есть расхотелось и буквально через силу, он тщательно пережёвывая проглотил несколько ложек каши, запивая вдогонку, крепким, сладким чаем...
      Прошло ещё полчаса...
      Закончив есть, охотник убрал котелок с кашей на подоконник, подальше от мышей, накрыл его прокопчённой алюминиевой тарелкой, ещё похлебал чаю и съел пару сухарей. Потянулся с хрустом в позвоночнике, взбодрившись после крепкого чая, захватил телогрейку и не одеваясь вышел и прежде, чем затворить дверь, несколько мгновений смотрел на Жучка. Тот лежал и в очередной раз пытался зализывать воспалившуюся рану на боку...
      
      Человек шёл по следу Жучка уже второй час, пересёк три поперечных распадка и начал подниматься на водораздел.
      Болото, постепенно суживаясь, закончилось и вместо него в березняке начался овраг на дне которого скопился сдутый с боков снег.
      Метров через триста, овраг стал "мелеть", превращаясь в широкую впадину, в которой то тут, то там стояли толстые высокие лиственницы. Цепочка собачьих следов, раздвоилась, растроилась, разбежалась во все стороны, видимо собака металась, увёртывалась и лаяла, лаяла...
      Чуть дальше следопыт увидел круг, метров десять в диаметре, с вытоптанным до земли снегом. Было понятно, что звери - медведь и собака кружились здесь, угрожая и нанося друг другу броски - выпады, удары - укусы. То тут, то там видны были клочки тёмно - коричневой, длинной шерсти и затоптанные капельки крови...
      Долго и тщательно охотник осматривал это место, нервно озираясь по сторонам, замирая внезапно, слушал, поводя головой направо и налево...
      Солнце спустилось к горизонту и в воздухе потемнело.
      - Да, надо спешить - проворчал охотник и заторопился вперёд и вверх к недалёкому уже лесному гребню.
      Следы собаки пропали и на белом снегу отпечатались крупные медвежьи, широкой тропой уходящие вверх по ложбинке. На ходу зверь буровил наметённые сугробы, загребая лапы чуть с боков и внутрь, вперёд.
      Иногда ритм шагов нарушался - медведь останавливался, озирался и слушал, а затем продолжал движение...
      
      Охотник шёл медленно, останавливался и всматривался до рези в глазах, вперёд, в подозрительно чернеющие крупные пеньки и в серые колдобины - промоины.
      В какой-то момент, он задержался на месте, подбросил щепотку сухой травы вверх, определяя направление ветра. Потом развернулся под прямым углом и направился влево от следов, так же тщательно осматривая деревья и пни впереди. Он решил сделать проверочный круг и определить - далеко ли зверь ушёл и не залёг ли где в засаду...
      Фигура охотника напряглась, лицо, глаза сосредоточенно смотрели из под бровей, шаги сделались мягкими и почти неслышными.
      Вдруг над головой, возникая откуда - то, из - за горы, загудели моторы тяжелого самолёта и среди облаков мелькнул серебристый силуэт пассажирского лайнера. Человек остановился, глядя вверх и подумал, что в самолёте сейчас, наверное, многие пассажиры дремлют, утомлённые долгим перелётом. По салону ходят стройные стюардессы в красивой синей униформе и разносят в маленьких, пластмассовых аэрофлотовских чашечках минеральную и фруктовую воду...
      - Н - да - протянул он вновь в полголоса...
      Звук затих в дальнем углу неба - самолёт и его беспечные пассажиры продолжили свой путь.
      Когда охотник замкнул километровое кольцо, солнце уже коснулось горизонта и вот - вот должно было сойти с небосвода...
      Медвежьих следов, кроме входных, охотник больше не пересёк. Зверь остался в круге.
      Человек, осознав это, заторопился вниз, к зимовью, стараясь успеть туда ещё засветло и пока шёл, повторял про себя: "Ну, зверюга! Я знаю, знаю, где ты сейчас. У тебя, скорее всего здесь берлога выкопана. А Жучок помешал тебе залечь дремать в нору..."
      
      До зимовья добрался уже в глубоких сумерках. Пока шёл, разогрелся, повеселел, и быстро растопив печь, поставил подогревать кашу, а сам, зажёг свечку и подошёл к Жучку, неподвижно лежавшему на своей подстилке. Дыхание собаки сделалось тяжёлым и хриплым, бока часто - часто вздымались и опадали. Нос был шершавый как тёрка и горячий по - прежнему. Рану на боку пёс непрестанно зализывал и сбил белую повязку.
      Хозяин осторожно развязал и снял её, накинув на дрожащую в ознобе собаку, старую телогрейку.
      -Ну, согревайся, выздоравливай, - ворчливым, хриплым голосом говорил он, подвигая поближе к голове чашку с нетронутой вчерашней кашей...
      Жучок, вновь отказался есть и хозяин, с кряхтением распрямившись, прошёл к столу, сел и начал есть сам, памятуя, что завтра надо быть сильным и уверенным в себе... Перед едой, словно чего - то, опасаясь, он, закрыл двери на металлический крючок...
      Несмотря на трудный день, он ел без аппетита и вспоминая сегодняшний поход, повторял: "Да... Медведь, где - то там, в вершине пади, и наверняка у него там берлога. Не будет же он ложиться на зиму, на снег... И поэтому, завтра с утра, я пойду туда, к берлоге, и постараюсь его добыть. (Он даже в мыслях старался избегать слова - убить). Сегодня, я уже был рядом с ним и может быть, он даже учуял меня, а если не напал, то значит тоже боится и это уже уравнивает шансы".
      Доев кашу, он ещё долго отдувался, вытирая пот, пил чай в жарко натопленном зимовье. Свеча, оплывая, потрескивала, дрова в накаленной печке гудели, как в паровозной топке, за окном тускло белел снег, вобравший в себя крохи звёздного и лунного света. Серпик нарождающегося месяца появился в углу оконного прямоугольника и пустился в еженощный поход по тёмному небу....
      Надо было ложиться спать...
      
      Охотник расстелил старое ватное одеяло. Подложил под голову, свёрнутую куртку, покряхтывая влез на нары, лёг на спину, вытянулся так, что в спине хрустнули расправляясь позвонки, потом вспомнив сел, наклонившись вперёд, издали, задул свечу, глянул в наступившей темноте на печку, увидел сквозь отверстия в дверке, алые отблески затухающих углей, придвинул поближе к правой руке, лежавшее на нарах ружьё, выдохнул и лёг на лежанку, заложив за голову согнутые в локтях руки...
      Он долго не мог заснуть, ворочаясь вспоминал предыдущие встречи с медведями и чем больше думал об этом, тем ярче, в его душе разгорался страх. Скрипнула половица, пробежала по подоконнику мышь, и он вздрагивал, и сердце начинало часто - часто колотится в груди.
      "Неужели, я так его боюсь - в который уже раз спрашивал он себя. Или у меня от усталости и жизненных неудач истерика началась? Ведь я раньше в лесу ничего не боялся и один ходил в тайгу, не имея оружия и даже охотничьего ножа. Почему это, сегодня со мной происходит?..
      Он перевернулся с боку на бок, поудобнее устроился на жёстких нарах и продолжил свои размышления...
      - Воистину познание умножает скорбь, а значит и страх последствий поступков. Страх возник только после того, как я узнал множество историй, когда медведь нападал и убивал человека. И особенно запомнился рассказ о том, как медведь растерзал трёх охотников, ночующих под навесом у костра... А главное в то время, рядом с ними были собаки, которые ничего не почуяли до самого последнего момента, так осторожно подкрался сумасшедший зверь... Возможно это охотничьи легенды. Но теперь, когда ты это знаешь, - это уже не имеет значения. Важно, что тобой владеет страх, который ты должен преодолеть или убить - всё равно...".
      Так он разговаривал сам с собой, анализируя ситуацию...
      Ему вспомнился Бамовской приятель, который со слезами на глазах, говорил, что боится зимой медведей - шатунов и потому, не ходит в тайгу даже на белку. Слёзно уговаривая брать его с собой, приятель повторял: - Вдвоём нам ничего не страшно...
      
      ... Среди ночи охотник просыпался почти в ужасе - ему казалось, что кто - то ходит вокруг зимовья... Но это ветер скрипел, раскачивая деревья неподалёку, толкался порывами в дверь, скрёбся в окно и гудел в трубе...
      Обессиленный, охотник засыпал ненадолго и вновь в страхе просыпался...
      Проснувшись часов в семь утра окончательно, он уже не ложился больше. Ещё в темноте развёл огонь в печке, напился чаю, осмотрел Жучка. Тот наконец встал, пошатываясь поскуливая, попросился на улицу и через какое - то время возвратился, постанывая как человек, лёг на прежнее место.
      - Ничего браток! - уговаривал собаку хозяин - потерпи и пойдёшь на поправку. Вот видишь - ты уже и пить начал.
      Жучок, действительно, не отрываясь вылакал чашку воды и после этого облизнул морду...
      Как только солнце показалось из - за горы, охотник вышел из зимовья и направился вверх по пади, навстречу ветру, дующему с северо-запада. "Мне это на руку - подумал он - не будут ни лишних запахов с моей стороны, ни звуков..."
      Ветер гнал по небу зимние, низкие тучи, просыпая на землю мелкую снежную крупу, то поштучно, то горстями...
      Охотник шёл к берлоге, и он уже точно знал, что медведь лежит там, в норе и ждёт его прихода.
      Но человек, так утомлён был ночными кошмарами, так устал от раздумий о будущем, что с облегчением шёл туда, где может быть, его ждала внезапная смерть...
      Подойдя к тому месту, откуда вчера он начал делать проверочный круг, охотник постоял, подумал, и не торопясь, пошёл напрямик, в сторону издалека видимой вершины огромной лиственницы, стараясь держаться северо-восточного склона. Пройдя метров двести, он вдруг заметил впереди себя, цепочку следов и понял, что это следы медведя. Ступая ещё осторожнее, он свернул чуть в сторону от медвежьей тропы, поднялся повыше по склону и держа в поле зрения следы, озирая окрестности, медленно пошёл вперёд...
      В какой - то момент, он наконец увидел берлогу, сердце его стукнуло и бешено заколотилось, разгоняя кровь по телу. "Ага, вот она где! Надо же, совсем на виду - прокомментировал он для себя и быстро скинул рюкзак. Достав топор и держа ружьё наизготовку, он отступил за бугор прикрывающий вид на берлогу...
      
       - Вот так! - разговаривал он сам с собой. - Теперь, как учил Александр Владимирович, надо срубить подходящую ёлку, обрубить ветки покороче, в форме ерша и приготовится к встрече - он по привычке проговаривал это вслух. Охотник почти бегом возвратился назад, в ложбинку, где раньше заметил островок молодых елей. Срубил одну, толщиной в руку, и высотой метра в три. Обрубив ветки сантиметров на тридцать от ствола, он закинул елочку на плечо и двинулся к берлоге. Шёл и сожалел, что рядом нет любимого и надёжного друга, Жучка и думал, что ему надо этого медведя добыть в одиночку, тем самым на все последующие времена победить в себе страх, перед единственной опасностью, которая отравляла его жизнь в тайге.
      Он уже участвовал один раз в охоте на берлоге, но тогда рядом с ним были люди, был опытный медвежатник, у которого на счету было около двадцати добытых медведей.
      Но сейчас, он боялся и волновался, и чем ближе подходил к берлоге, тем больше сомневался в своих силах. "А стоит ли рисковать? Ведь если, что случится, ему из этих мест попросту не выбраться. До города около пятидесяти километров, а это день пути в хорошем темпе"
      Если честно, то он не верил в эту ёлку, что она сможет задержать разъяренного зверя, но так писали в книгах, так говорил опытный медвежатник.
      "Ну что же, посмотрим - думал охотник. Это всё равно лучше, чем шурудить внутри берлоги простой палкой..."
      
      Последние пятьдесят шагов он шёл уже очень медленно. Слух был так напряжён, что на мгновение у него закладывало уши, и больно вибрировала перепонка...
      Тогда он останавливался, переводил дух, до галлюцинаций вглядываясь в чело берлоги, находившееся от него под острым углом...
      ... До берлоги оставалось не более десяти шагов, когда оттуда с рёвом, взметнулась, громадная медвежья голова, с торчащими ушами, которые в обычное время, почти не видны...
      От неожиданности охотник выпустил из рук еловый ствол себе под ноги, крутанул ружьё с плеча, и оно, как влитое застыло на уровне глаз.
      Охотник и ружьё слились в одну линию, в одну пружину, способную ударить или уклониться - как потребует обстановка. В следующий момент, зверь выскочил из норы и развернувшись вправо, всплыл на задние лапы, вырастая многократно...
      И увидел матёрый медведище, проживший на земле более десяти зим, в последний раз: необъятную тайгу, белую заснеженную землю, склон, уходящий и теряющийся в крупном сосняке, шумящую под ветром зелёно -серую чащу в вершине, чёрную фигуру стреляющего человека, сноп огня из левого ствола... И почувствовав громовой удар в голову, словно тяжёлое бревно упало, зверь не успел уже услышать гулкий, раскатившийся мелкими осколками эха по окрестностям, звук выстрела - всё уже кончилось на земле для него и в нём...
      
      ...Охотник увидел, как после выстрела зверь дёрнулся, словно по чудесному заговору проглотив отравленную пулю, сгорбился на миг, расслабленно заколыхался опадая всем громадным, сильным телом, студенистой массой одетой в меховую, чёрную шубу повалился на снег, затрясся мелкой дрожью, раскрылся медленно, подставляя незащищённый живот следующему выстрелу...
      
      ...Человек не поверил случившемуся, долго ещё стоял выцеливая правым стволом туловище зверя, расстелившегося перед ним, вмявшегося в снег, мгновенно уменьшившись в размерах.
      Так, простоял он секунд десять, длившихся для него почти вечность, ожидая возможного нападения, привыкая к происходящему...
      К уже произошедшему...
      
      Затем, чуть опустив ружьё, всё ещё в полной готовности, сделал вначале пол шага, потом шаг, потом ещё и ещё, по дуге подходя к медведю ближе, ближе...
      Наконец, человек понял, что медведь мёртв, но держа ружьё наизготовку, вытянул ногу в резиновом сапоге, ткнул носком округлый, мягкий, мохнатый бок и уже косной, мёртвой материей отозвалась неподвижная, черная на белом, туша...
      Охотник увидел в короткой шерсти крутого лба, точно между глаз, темно - алый, заполненный блестяще жидким черно - красным крошевом, кружок пулевого отверстия, чёрные струйки крови, вытекающие из влажно - парных ноздрей, застывшие навсегда в неподвижности маленькие глазки с тёмными зрачками, невыразительно отражающие утраченный навсегда мир...
      Охотник вдруг почувствовал слабость в ногах, волной, начавшейся в животе и скатившуюся вниз - пот выступил на его лице, судорога тошноты тряхнула грудь и горло, и он, отступив на два шага, отвернувшись, опершись на ружьё двумя руками, согнулся. Волна отвращения заставила его широко раскрыть рот и глаза - его вырвало и мгновенно ослабев, он вытирая слёзы, выступившие на глазах, повалился ничком на снег, уронив ружьё, обхватил голову руками повторял растягивая фразы... - Ну, вот и всё! С этим покончено... И слава Богу!..
      ... Минут через десять, он, успокоившись, вспомнил, что ему говорил Александр Владимирович: - В берлоге могут быть ещё медвежата, поэтому не спеши, обязательно проверь...
      Он принёс брошенную ель, сунул её в чело метра на полтора вглубь, уперся в противоположную стенку, повращал внутри налево и направо и успокоенный вытащил - берлога была пуста...
      Любопытство в нём разгорелось и тогда он, вынув из ножен, острый как бритва, длинный охотничий нож, держа его наизготовку сполз по песчаному грунту внутрь норы.
      Убедившись, что там пусто, развернулся вверх головой, удивляясь размерам медвежьего жилища, с хриплым рёвом, как мог быстро высунул голову наружу и вновь спрятался.
      - Да - разговаривая сам с собой, резюмировал он свои наблюдения - медведь меня увидел и понял, что я один и меня бояться нечего...
      Потом поджав под себя ноги, полежал на животе, положив голову на руки, представляя, как это делал медведь ещё полчаса назад и вдыхая запах мёрзлой земли, добавил: - Это его и подвело!.. - потом заулыбался и подумал: "Однако! Как быстро ты стал таким смелым!"
      Ещё чуть посидел внутри, поглядывая на кусочек неба и голые вершины лиственных деревьев, видимых в отверстие берлоги.
      Ещё через полчаса снег кончился, костёр весело трещал высоким пламенем, а охотник с ножом в руках свежевал тушу, сняв шкуру, срезал сало толстым в ладонь, слоем покрывающее бока и загривок зверя. Солнце то скрывалось за тучи, то вновь победоносно, длинными прямыми лучами упиралось в землю. Сосны шумели и поскрипывали под ветром, вспугнув кормившегося неподалёку глухаря. Пролетая над берлогой, он увидел маленькую, тёмную фигуру в шапке - ушанке, двигающую руками с окровавленным ножом, склонившуюся над большой, бело - красной тушей...
      Охотник вернулся в зимовье в темноте. Тяжело дыша, сбросил полный рюкзак под навесом, постанывая, распрямил затекшую спину, отбил от снега сапоги, отрыл двери и в его грязную ладошку ткнулся нос Жучка - он давно уже ждал хозяина и слышал далёкий выстрел в середине дня.
      Поджимая заднюю лапу, не ступая на неё, собака проковыляла к рюкзаку, обнюхала его, и шерсть на загривке поднялась дыбом.
      Хозяин заметил это, погладил собаку и успокаивая, стал выговаривать: - Жучок! Жучок! Успокойся... Его уже нет! Его больше нет... Никогда не будет!..
      Нарезав сало пластиками, охотник часть скормил оживающему Жучку, а часть, макая в соль, и заедая чёрствой, вкусной горбушкой, съел сам. Потом привычно быстро и ловко растопил печь, поставил чайник со льдом на плиту, а сам прилёг на нары, потирая отяжелевшие веки и горячие, лоснящиеся жиром щетинистые щёки - съеденное лечебное сало напитывало организм теплом...
      Проснулся он в первом часу ночи. Печь давно погасла, чайник выкипел почти до дна, в зимовье стало прохладно.
      Широко зевая и прикрывая рот ладонью, охотник расправил рваное одеяло, укрылся второй половиной, накинув сверху ещё телогрейку. Засыпая, он сквозь приятную истому дремоты, вспомнил море, резиновый плотик, на котором так радостно качаться на тёплых волнах, подставляя солнцу лёгкое, загорелое тело, омытое солёной водой и солнечными лучами. Как приятно смотреть на высокое чистое небо, слышать гул прибоя и звонкие голоса, приносимые порывами ветра с песчаного пляжа...
      
      ... Охотник уходил из зимовья через неделю. Сало и мясо убитого медведя, он по частям перенёс от берлоги к зимовью и спрятал в лёд, выдолбив в болоте полуметровой глубины яму.
      Жучок отъелся медвежьим салом, ожил, рана его затянулась розовой плёнкой новой кожи. Лапа по-прежнему болела, но он стал иногда, опускать её на снег и передвигался прихрамывая...
      В ночь перед уходом, пошёл крупными хлопьями снег, и под утро навалило кругом, утопив все лесные звуки, в перинно-пуховом одеянии снегопада.
      Идти было трудно и пока охотник дошёл до гребневой дороги, то порядочно вспотел. Жучок вперёд не совался, но и не отставал, лишь изредка останавливаясь на время, слушал шуршание снежинок о стволы деревьев и ветки кустарников.
      Выйдя на дорогу, охотник стряхнул с себя влажный снег, липнущий к одежде, и лишь только тронулся дальше, как за спиной, вывернув из - за поворота послышался низкий звук сильного мотора, а вскоре показался и грузовик. Чуть посторонившись, охотник уступил дорогу, но грузовик остановился и из кабины, молодой, широколицый шофёр, приоткрыв дверцу и став на подножку, крикнул: - Садись земляк, подвезу!.. - на что охотник заулыбался, поклонился приложив руки в рукавицах к груди и ответил, перекрывая гул мотора звучным голосом: - Спасибо друг! Я сам дойду. Тут недалеко - и ещё раз поклонился с благодарностью за предложение...
      Шофер, увидев улыбку на его лице что - то понял, улыбнулся в ответ и захлопнул дверцу. Двигатель взревел, преодолевая инерцию остановки и грузовик, чуть пробуксовывая, набрал скорость и вскоре скрылся за поворотом. И тотчас звук затих, укрытый снежной пеленой, повисшей в воздухе, ослаб, растворился в звуках метели и охотник с собакой пошли дальше...
      
      
       2000 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 31/01/2020. 65k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка