Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Горы и долины. Книга рассказов о дикой природе. Полный вариант

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 08/02/2020. 584k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы о дикой природе, заставлют меня вспоминак просторы сибирской тайги, где приходилось жить в одиночку, в сообществе с собаками - лучшими и преданными друзьями!

  •   
      
      
      ...Нас было четверо: я, Миша, Максим и Саня, друг и одноклассник Максима...
      Наконец - то я мог расслабиться... Посадив за руль хозяина "Круизера" Мишу, зевая, я залез на заднее место и завернувшись в спальник уснул. Но перед тем как заснуть, вспоминал последние свои "дни и заботы".
      
      ... "Мне не повезло. Вёз жену с работы и не спешил. Сидели разговаривали. Вдруг, какой - то придурок, "подрезал" меня и преспокойно порулил дальше - сегодня молодые борзеют, а как прихватишь кого, так под бандюков косят...
      Я Машу попросил держаться, вырулил на встречную полосу и по газам. "Нива" моя аж задрожала. Машка испугалась, вцепилась в сиденье. Встречные водилы шарахаются - думают мужик с ума сошёл. Догнал я этого пацана вклинился между ним и передней машиной, и по тормозам...
      
      Он конечно поцеловал меня в зад и засигналил...
      Остановились...
      Я выхожу, а он бежит навстречу, руками машет. Думаю, счас начнёт руками махать и я его с полным правом могу "успокоить". А он затормозил в метре и видимо что -то почувствовал и стал на словах права качать... Я ему говорю - вызывай ГАИ...
      Менты приехали как - то быстро, акт составили.... Дело в конце концов в суд пошло. Мамка у этого пацана настырная... Суд присудил оплатить ремонт... А я и не возражал...
      Но этот молодой, в следующий раз будет поосторожнее..."
      
      ...Машина внутри нагрелась. Когда я проснулся, уже к Култуку подъезжали... Байкал вскрылся, но по берегу белая полоска льда лежит - водой талые "иглы" повыбрасывало на галечный пляж...
      Заехали в местный магазин, купили ещё тёплого свежего хлеба и поехали дальше...
      Дело к вечеру... Ночевать надо... За Тибельтями, свернули налево и по лесной дороге, километра на два вверх поднялись, въехали в хороший лес, и увидели подходящую полянку у реки... Решили ночевать...
      Развьючились, костёр большой развели. Дровцы сухие, смолистые, колешь и душа радуется, как сахар под топором хрустят...
      Достали водочки, разложили закусочку. Мишина жена напекла мужу на дорогу пирогов с лосятиной...
      
      Сели вкруг костра, выпили по первой и хорошо стало, а тут и солнышко село, захолодало. На другой стороне Тункинской долины, гольцы в сумерках засветились снежными вершинами, а с нашей, уже и ночь подползла. Наш то борт пониже, да в тени... Звезды на небе высыпали... Благодать...
      Выпили по второй и вспомнил я, как первый раз к бурятам в Косую Степь ездил, за камедью. И стал мужикам рассказывать...
      
      "Приехал я туда уже в начале зимы, по первому снежку. Поселился в зимовейке, а через день и хозяин зимовья пожаловал. С ним была пара каких - то облезлых собачонок. Одна особенно какая - то тощая... "Болеет что - ли? - подумал я...
      Ночевали вместе, поговорили. Мужик оказался хороший, угостил сохатиной. Говорит недавно из под собак стрелил. Я не поверил, но промолчал... Назавтра он в лес ушёл, а та собака, тощая, намётом понеслась в тайгу. Думаю, вот "сюрпрайз" - в чём душа держится, а азарту на троих.
      
      Вечером прихожу к зимовью, а бурят уже ждёт меня. Говорит, помоги мясо вытащить. Сегодня собачки, сохатого прищучили на гривке. Бобик - бурят показал на тощего кобеля, - как только вышли в лес, следок прихватил и ушёл, а Жулька за ним. Через час слышу, далеко лают, на гриве. Поднялся туда, подкрался, вижу здоровую матку сохатого держат. А Бобик заметил меня и рад стараться, вокруг лося крутится, не даёт с места стронуться...
      Подошёл на шестьдесят метров, там ещё частинка такая, и оттуда стрелил. Матка прыгнула после выстрела, как ужаленная, метров через двадцать остановилась, постояла, постояла и упала. Я потом посмотрел - пуля сердце по краю задела..."
      
      ...Костёр трещит, мужики внимательно слушают, небо тёмное и из-за большого огня звёзд почти не видно...
      Выпили ещё по одной, закусили... Потом чаёк разлили - Божья благодать...
      Воздух прохладный, чай горячий, аж парит из кружки. Хоть и начало лета, но по ночам, да в горах прохладно... Зато хорошо, что комаров нет...
      Я наконец завершил свой рассказ.
      
      "- Я потом с этим бурятом, каждый год виделся. Он хоть и пьянь, но охотник хороший. Несколько сохатых за год со своим Бобиком и Жулькой добывал..."
      
      Помолчали. Выпили ещё...
      
      А Максим, посмеиваясь, вспомнил как прошлый год, случайно, в Тункинских Гольцах на трёхтысячник влезли...
      
      Мы с Саней были в Тунке. Выскочили на несколько дней. Я взял парочку
      деньков в институте, вроде никаких срочных обследований не предвиделось, и Санёк, тоже отпросился. На машинке доехали до Ниловой Пустыни, а там машину оставили у знакомых и на перевал. Ночевали, а утром позавтракали и пошли вдоль хребтика, чтобы высоту не терять...
      
      Хорошо! Ветерок дует, прохладно, небо синее. И долина под нами, а посередине речка петляет, и сверху, словно ручеёк...
      Уже во второй половине дня, видим слева гора овалом уходит вверх и
      вершины не видно. Подумали времени много, можно попробовать залезть...
      Начали подниматься. А подъём всё круче. А горка всё выше. И солнышко
      уже к горизонту опускается. Ну, думаем, поднимемся на вершину и вниз на другую сторону, уже бегом будем спускаться... А гора всё круче, идти всё тяжелее... И тут уже мы поняли, что торопиться нельзя, иначе голову можно потерять - такие скальные крутяки начались...
      И наконец, кое - как на гребень поднялись. Отдышались, прошли по гребню, на противоположную сторону глянуть. А там обрыв... Да и солнце уже село...
      Мы потоптались, потоптались и решили. Ночевать надо. Поужинали без
      костра, всухомятку и на боковую. Выбрали площадку под скалкой, в спальники залезли и сразу уснули, а ноги гудят и сердечко колотится. Тут я понял, что мы высоко забрались...
      Ночью конечно холодно стало, прижались друг к другу, кое - как до утра
      продержались. Проснулись, из спальников вылезли, а холодно, давай вверх - вниз бегать, греться.
      И дёрнул же нас чёрт, спускаться по противоположной стороне. Там обрыв - не обрыв, но крутяк приличный. И чем дальше, тем веселее. Пришлось рюкзаки снимать и поочерёдно спускаться. Вначале рюкзак спустим вниз, а потом сами подбираемя. И так раз за разом...
      
      В одном месте Саньке не повезло, он рюкзак не удержал, отвлёкся на
      мгновение, потом глянул, а рюкзак уже вниз поскакал и из него весь груз постепенно вываливается на этих скачках... Мы рюкзак, только глазами проводили...
      
      Санёк, глядя в огонь смущённо кивнул подтверждая всё сказанное Максимом.
      
      ...Ночь опустилась на притихший лес, и где - то далеко заухал филин. Речка под берегом шумела быстрым течением и изредка на середине, выскакивая из воды плескался крупный хариус. Миша встал, подложил в костёр сухих дровишек, сходил за водичкой к реке, поставил кипятиться новый чай и прилёг на старое место, оперев голову на локоть. А Максим продолжил:
      
      - Мы уже не рады были, что в эту сторону начали спускаться... Санёк снова кивнул головой...
      - Наконец часам к двенадцати, мы выбрались на безопасное место. Санёк
      пошёл вещички из рюкзака собирать, а я заметил пустой рюкзак, застрявший в кустах, и принёс его. Вещи почти все нашлись и мы, чуть передохнув тронулись ниже в распадок, где ручеёк бежал и росло несколько сосёнок. Там мы чай соорудили и только тогда расслабились - вполне могли мы с этой горы вниз головой улететь...
      
      Максим помолчал, отхлёбывая свежезаваренный чай и завершил историю...
      Позже я альпинистам знакомым рассказал. Так они головами качали и говорили, что нам повезло. Ведь это был известный в Гольцах трёхтысячник и на него только со снаряжением поднимаются. А мы на своих - двоих...
      
      ...Спать расхотелось, и я вдруг вспомнил одну историю, из того периода жизни, когда я подрабатывал, собирая камедь. У меня была хорошая работа в проектном институте, но получал я там рублей двести тридцать в месяц, а на камеди, иногда мог за недельку рублей пятьсот заработать. А тогда на пятьсот рублей можно было приличный мотоцикл купить...
      
      И как-то меня занесло в места, где жил один бомж в избушке. Я пришёл туда под вечер и бомж, сидя у летнего кострища чистил рыбу для ухи... Поздоровались. Разговорились. Узнав, что я живу в городе, он стал просить привезти ему лески и крючков разных размеров... Потом пригласил ночевать у него...
      
      Когда входили в избушку, он предупредил меня.
      - Кот у меня здоровый и шибко злой. Ты его старайся не задевать, а то он и кинуться на тебя может ночью. Мстительный чёрт. Когда посторонние без меня в избушку заходят, он вначале шерсть дыбом поднимет и шипит, а если не послушаются, то кидается на грудь и начинает драть когтями.
      - Я теперь, как ухожу, так и двери не запираю. Он у меня вместо дворовой собаки...
      
      Я зашёл в дом и в полумраке увидел два зелёных, горящих фосфором глаза. Хозяин предупредил кота: - Свои Тимоша, свои! - и Тимоша недовольно залез под нары...
      Вечеряли без происшествий и когда хозяин сварил уху на печке, то поели и чаю попили. Я отдал ему банку тушёнки, которая у меня была в рюкзаке, чему он был рад, но виду не показал - по тем временам тушёнка была страшным дефицитом. Позже он показал мне место на противоположных нарах и когда легли, то закурил и стал разговаривать...
      - Я же здесь, до прошлого года с жёнкой жил - начал он. - Да вот в январе, в самые морозы заболела она и через три дня умерла. До ближайшей деревни здесь сорок километров, да и в той больнички нет...
      Так она и померла здесь. Непонятно от чего... Температура была высокая, аж горела вся... Но у нас ведь и градусника не было...
      
      Мужик вздохнул, прикурил новую сигаретку от старой.
      - Мы с ней вначале в городе бомжевали. Я как из лагеря освободился,
      пробовал жильё найти и на работу устроиться. Но потом от неудач запил, да и как не запить. Ночевали же по подвалам... Он выдохнул сигаретный дым и почесал бороду...
      - Там я с нею познакомился. Она тоже была пьющая, но ещё молодая и на лицо ничего. Как её в этот бомжатник занесло, я до сих пор не знаю. Что - то там в её прошлом было, отчего она от людей отбилась и запила...
      
      ... Поднявшись с нар мужик налил себе чаю, отпил несколько глотков и продолжил...
      - Я её уговорил в лес уйти и зажить вдвоём. Я, в лагере так натерпелся, что рад был любому жилью, лишь бы не на общих нарах. Я ведь тоже, тогда камедь начал собирать и денежки иногда приличные заколачивал, только всё пропивал. А тут, вроде как семья и всё прочее...
      Я слушал вполуха и начинал уже задрёмывать.
      - Вначале иногда водки и здесь доставали, а потом как-то привыкли без неё...
      Хозяйка домовничает, обед или ужин сварит, а я рыбачу или по тайге шастаю...
      Посторонних тут не бывает... Хозяин помолчал, накрыл ноги ватным
      одеялом...
      - А вот как умерла, для меня главная забота была, как её похоронить...
      Морозы под тридцать стояли, земля промёрзла и стала как стекло...
      Я тогда попробовал лопатой копать, но она от земли, как от железа
      отскакивает. Кострил два дня, но только сантиметров на пятнадцать откопал...
      Тогда я её вынес, потому что она уже пахнуть начала и закопал подальше от избы, в сугроб, а сверху воды полил, чтобы льдом покрылась, и грызуны не пробрались и не поели...
      Уже засыпая я слышал как мужик ворочается и вздыхает...
      
      Когда я закончил рассказ о бомже и его чудесном коте, все долго молчали, а потом так же молча стали раскладываться...
      ...Время подошло к полуночи, и все зевали... Наконец улеглись. Заснули быстро. Но спали хорошо или плохо, в зависимости от спальников и кто как устроился. Я завернулся в кусок полиэтилена и спал как младенец. А Санёк ворочался и всё костёр шурудил - наверное ему холодно было...
      Утро поднялось ясное и солнечное, и быстро позавтракав, мы тронулись в путь, дальше.
      Кругом всё было ещё полно воспоминаниями о весне: и зелёные листочки, только - только проклюнулись из почек, травка кое где яркой зеленью из - под серой прошлогодней играет, да и птицы пели не преставая. Лес свистел, щебетал на разные голоса, а яркое солнце, празднично изливало свой свет на преображённую землю...
      
      Выехав на тракт, помчались вперёд под шансон из авто магнитофона, который так обожал Миша. Известный певец Кучин, с обычным своим зэковским репертуаром, бархатистым баритоном жаловался на несвободу и на сторожевые вышки, а дорога стлалась под колёса петляя между бело - пенной, широкой и быстрой речкой и горными безлесыми склонами.
      Потом долина расширилась и мы покатили по широкой степи, с далеко видными домика редких бурятских посёлков и гольцами справа на горизонте...
      Часа через два, въехали в предгорья Саян и асфальт кончился, но началась ухоженная грунтовка...
      Ближе к перевалу, дорога жалась к крутым, скалистым берегам реки, и петляла, повторяя изгибы обрывистых склонов...
      Переехав перевал, остановились у Бурхана и плеснули по чуть - чуть водочки, на удачу. Тут, уже я сам пересел на водительское место - Окинская долина для меня была хорошо знакома...
      Вскоре и Ока набрала силу, а широкие притоки, приходящие слева, каждый, добавлял воды в её расширяющееся русло...
      
      Орлик проехали не останавливаясь, и в посёлок Саяны прибыли к обеду. Но нашего знакомого Олега - бывшего председателя поссовета, дома не было - он уехал накануне в Улан - Удэ, по делам и обещался приехать или вечером или утром назавтра...
      Хозяйка, - жена Олега, открыла нам гостевой домик, отправила младшего сынишку протопить баньку и пока мы обедали вскипятив на электроплитке чайник, раскладывали снаряжение и разглядывали горы вокруг посёлка, банька уже была готова.
      
      Я люблю попариться, а тут чистая, просторная банька пахнущая берёзовым веником, и обилие хрустально - чистой воды: и горячей, и холодной.
      Плеснув на раскалённую каменку, шипящего кипяточку, мгновенно ощутили тугой удар жаркого воздуха и одной рукой хлеща себя веником по бокам и спине, другой прикрывали, сворачивающиеся в трубочку от жара уши.
      Тут все, покряхтывая и покрикивая, принялись париться.
      Выскочив из парилки, не беспокоясь о простуде выливали на себя по шайке ледяной воды, блаженно улыбаясь сидели обмениваясь восклицаниями - междометиями, а чуть охладившись, вновь заходили в парилку. Пот лился по коже струйками, но после третьего захода, кожа порозовела, стала мягкой и упругой...
      Из бани вышли уже в сумерках и приглашённые в большой дом, попили чаю и узнали, что Олег позвонил, извинился и сказал, что приедет завтра утром...
      Попив чаю с шаньгами и домашними, вкусным, тягучими сливками, мы поблагодарили хозяйку и ушли в гостевой дом спать. Длинная дорога утомила всех...
      Назавтра, проснувшись по очереди мылись и чистили зубы, а тут приехал энергичный и весёлый Олег. За чаем, обсудили подробности нашего похода. И после, пока ребята отдыхали, я с Олегом съездил на строительство детского интерната, где работал в это время - наш знакомый по прежним походам, проводник Лёня Иванов...
      Лёня заулыбался, увидев меня, крепко пожал руку и быстро собрав вещи уехал с нами в Саяны....
      Из Олегова дома выехали на двух машинах. Олег с Лёней на его УАЗ-ике впереди, и мы на "Круизере", следом. Поехали на Лёнино стойбо - летнее поселение, где пасся его семейный скот. Там же были и его лошади...
      Лёня ушёл ловить лошадей, а мы расположившись в его стойбе, смотрели спутниковые программы ТВ. Как раз показывали хронику чемпионата Европы, по футболу. Российская сборная играла в Португалии неважно и потому, смотрели в основном и "болели" за сборную Чехословакии, с замечательным полузащитником Недведом и нападающим Милошем Барошем...
      Наконец появился Лёня на своей низкорослой савраске, ведя в поводу четырёх коней. Мне достался, рослый крупный мерин, которого я вначале немного побаиваясь, особенно когда начал вьючить перекидные, сшитые из толстой кожи, сумы.
      
      К тому же приходилось приглядывать за всем, что делали остальные, потому что привык держать под контролем всё, что происходит в походе и знать где, что лежит...
      Выехали к вечеру, попрощавшись с загрустившим Олегом. Ему тоже хотелось провести несколько дней в тайге, но как всегда планы и работы требовали его присутствия в посёлке. Вздохнув, он пожал всем руки, сел в машинку и уехал...
      Вскоре тронулись и мы.
      
      ... До сумерек успели доехать только до ближайшего зимовья.
      Трава на луговинах начинала зеленеть и горы справа, на южной стороне долины, уже очистились от снега. Серые, мощные скалы, кое - где громоздились по гребню хребта, были похожи на чудовищной величины неприступные крепостные стены.
      ...Лесная дорожка вилась по берегу реки, иногда отходя далеко от русла, то поднимаясь на небольшие пригорки, то спускаясь на пологие луговины. Землю покрывали остатки прошлогодней, рыжей лиственничной хвои и я представил себе, что осенью, здесь всё словно застелено жёлтым тонким покрывалом...
      Караван растянулся метров на пятьдесят. Мы с Лёней и Максимом ехали впереди и смотрели по сторонам - на склонах могли пастись и медведи и изюбри. Максим держался молодцом, да и лошадка у него была приличная.
      Позади ехали Саня и Миша. Мишина лошадь изредка взбрыкивала и пробовала его скинуть, потому что на спине у неё была под потником небольшая ссадина, которую Лёня перед выездом смазал какой - то мазью...
      
      Саня сидел на лошади мешковато, но старался улыбаться, хотя, когда его Звёздочка переходила на рысь, то у него лицо напрягалось и он намеренно грубым голосом проговаривал: - Ну - у - у, не балуй!..
      Вскоре выехали на большую поляну среди леса, с зимовейкой на высоком берегу реки. Решили здесь заночевать...
      Пока развьючивали лошадей, пока стреножив их отпустили пастись, пока сходили за водой и растопили печь - наступили сумерки.
      К вечеру подул холодный ветер, набежали тучи и начал накрапывать мелкий дождичек...
      Сварили рисовую кашу с тушёнкой, вскипятили большой котелок чаю, и разложившись за столом, закусывая зелёным луком и солёным, тающим во рту салом с чесночком, выпили за начало похода и плеснули Бурхану, на удачу...
      
      Лёня как всегда невозмутим и серьёзен, но выпив вторую рюмку водочки, начал рассказывать как прошлый год, с собачкой, по осени охотился на кабарожку.
      Из - за кабарожьей "струи", которая стоила на черном рынке не менее ста долларов, или как говорят торговцы приезжающие закупать струю -УЕ - условных единиц, многие охотники забросили свои соболиные путики...
      На кабарожку охотиться интересно - продолжал рассказ Лёня. Их иногда
      бывает много в одном месте, а "струя", сегодня, ценится выше, чем самый лучший соболь.
      Я обычно с собакой, с утра выходил из зимовья, а к вечеру, уже возвращался с добычей. Мясо кабарги, я оставлял в лесу, но иногда, если время позволяло, то протягивал тушку кабарожки по снегу, вниз по склону, и в конце бросал её, а рядом ставил парочку капканов. Рысь от запаха кабарги балдеет, бегом бежит по кровавому следу и конечно в капкан попадается. Она зверь очень аккуратный, в капкане не бьётся, хотя кусты рядом с капканом бывают все обкусаны и конечно снег вокруг вытоптан...
      Кабарга же, собаку не боится зная, что та на скалу не залезет и потому,
      запрыгнув на какую-нибудь малодоступную скальную полку, остаётся там. Стоит и смотрит на собаку, которая надрывается от лая... Ей ведь невдомёк, что вслед за собакой придёт человек с ружьём, которое может достать зверя на расстоянии до двухсот метров...
      
      Поэтому, главная премудрость в этой охоте - хорошая, опытная собачка. Я обычно беру с собой двенадцатикратный бинокль и как только Жук, залает, смотрю в том направлении, куда он глядит. Кабарожка, пока опасности не видит, не маскируется под неподвижный камень, а я её вижу без проблем...
      Лёня помолчал, потёр глаза правой рукой. Он видимо давно уже так много не говорил...
      Ну а дальше - дело техники - завершил Лёня свой рассказ. - После выстрела кабарожка не убегает и даже, если ты промахнулся первый раз, то у тебя есть ещё в запасе выстрелы.
      Я прошлый год штук двадцать кабарожек добыл... Собака у меня неплохая и потому охота добычлива...
      Зимовье нагрелось и от тепла, пришла сонливость. Залезли в спальники и минут через десять все засопели - заснули утомлённые длинным днём...
      
      Утром, как обычно, Лёня поднялся первым, растопил печку, поставил подогревать вчерашнюю кашу и пошёл ловить лошадей...
      Я, несмотря что люблю поспать с утра, поднялся вслед за ним, приготовил завтрак и крикнул подъём. Мужики, зевая вылезали из спальников, искали в утреннем полумраке штаны и сапоги. А потом по очереди поливая друг другу из кружки, помыли руки и лица...
      Пришёл Лёня и привёл лошадей, которых привязал к коновязям по отдельности...
      Позавтракали быстро и после, не мешкая завьючились и отправились в путь. Мой мерин, уже привык ко мне и потому, не мешал седлать и приторачивать сумы.
      
      По-прежнему, шли двумя группами. Только сегодня, мы с Лёней ехали впереди вдвоём, а Максим присоединился к Сане и Мише. Погода заметно портилась - на протяжении дня дул порывистый ветер и тяжёлые тучи тянулись по небу, задевая брюхом за высокие скалы.
      - Однако снег будет, - глядя на небо прогнозировал Лёня. - Нам надо на привале не задерживаться, а поскорее добираться до Хойтогола...
      Я кивал, соглашаясь - нам совсем не светило под мокрым снегом заканчивать путь и готовиться к ночлегу...
      Обедали, на развилке, у очередного зимовья. Сварили макароны с тушёнкой, попили чаю и не отдыхая тронулись дальше, по правой дороге, вдоль притока, поросшего густым ельником. На дороге, кое - где были видны недавние медвежьи следы и Лёня улыбаясь говорил:
      - Значит медведишки стоят где - то в этих местах и потому, мы наверняка их должны увидеть...
      К Хойтоголу подошли часам к четырём, и как только разгрузили переметные сумы и затопили печку, в крайнем от леса домике, пошёл моросящий дождь в сумерки перешедший в снег.
      Мы в тайгу не пошли, решили отоспаться, поужинали и выпив водочки, за прибытие на временную базу, завалились спать. Лошадей стреножив, отпустили пастись.
      Снег продолжался почти всю ночь. Когда я по нужде, уже под утро, выскочил на улицу, кругом стояла мертвенная тишина, снег перестал, но его выпало столько, что он, проминаясь на десять сантиметров похрустывал под сапогами, и на крышах остальных домиков заметны были пятнадцати сантиметровой толщины, "шапки"...
      
      Утром чай кипятили в домике и ребята выйдя на белый свет охали и ахали, удивляясь чистейшей белизне свежевыпавшего снега. Я, как обычно поднялся позже всех, и мы с Лёней решили сходить за горными козлами, которых ещё в прошлый сюда приезд, видели на скальниках, вверху...
      Мужики, собравшись втроём, чуть раньше отправились направо, в сторону перевала в Туву. А мы, выйдя почти вслед за ними, отправились вниз и тоже направо, по сужающейся долине, поросшей редкими елями вперемежку с кедрами. Пройдя вверх по пади, километра четыре, свернули налево, перешли неширокую вершину речку и стали подниматься на склон, по диагонали, чуть назад и в лоб - иначе этот крутяк взять было невозможно...
      На подходе к скалам, Лёня, несмотря на белизну снега, который лежал повсюду как зимой, заметил сторожевого козла стоящего на "страже", выше нас метров на пятьсот, на гребешке скал и показал его мне... Мы, посовещавшись решили обойти скалки и зайти козлам в тыл...
      
      Подниматься было с непривычки очень тяжело. Ноги в снегу проскальзывали, а подъём был градусов сорок. Или мне так казалось? Назад смотреть было страшновато - внизу петляла узкая полоска воды - речка...
      Лёня шел впереди и казалось совсем не устал, тогда как я дышал тяжело и с половины склона ноги начали подрагивать ...
      Чем выше мы поднимались, тем величественней открывался вид: прямо за нашей спиной, за долиной речки начинался подъём, который оканчивался высокой голой вершиной укрытой снегом. По высоте эта вершина была выше нас на много метров и Лёня увидев что я смотрю на эту гору, прокомментировал: - Это пик Топографов. Он выше трёх тысяч метров...
      
      Слева, чуть ниже нас, виднелось ущелье перевала в другой водораздел, ограниченный полукружьем, заваленного снегом хребта.
      Справа, почти в углу панорамы расстилающейся перед нами, я увидел крошечные избушки Хойтогола, а посмотрев в бинокль, хорошо различил и наш домик...
      Лёня первым поднялся на пологий гребень и высмотрев что - то на другой стороне увала, поманил меня рукой...
      Я, осторожно подходя к нему, ступал в глубокий снег и всматриваясь вперёд, тоже заметил горных козлов - небольшое стадо из восьми - десяти голов. Они были чуть ниже нас, в ложбинке и разрывая снег, искали на земле, сухую траву, а на камнях мох...
      Пошептавшись, мы чуть разошлись по сторонам, легли на снег, проползли чуть вперёд и прицелившись в ближайшего козла с остро торчащими рожками начали стрелять. После первых выстрелов, стадо, словно подхваченное ветром веером рассыпалось по ложбинке и через несколько секунд, исчезло за снежным увалом, слева от нас. На снегу остался лежать козёл рогач и небольшая коза... Подойдя к убитым зверям я тщательно рассмотрел их.
      
      Козёл был величиной намного меньше чем изюбрь, но крупнее, а точнее шерстистее, чем косуля. Шерсть его при ближнем рассмотрении оказалась коричнево - серой, хотя у молодой матки была почти серой, отличаясь по тону от шерсти козла...
      Рога у козла толстые. тоже серого цвета, почти прямоугольные у основания каждый из них, состоял из рубчатых звеньев числом до двадцати и длинной сантиметров шестьдесят. Оба рога были симметричны, как по расположению на голове, так и по форме. Окончание левого рога было чуть сколото и уже закруглилось от постоянного задевания за камни и землю. Шерсть на ногах была очень длинной и похожа немножко на коротковатые штанишки. Копыта были необычайно твёрдыми и чёрными, а на кромке внутренней стороны, имели острый ободок, который позволял диким козлам при прыжках по камням, зацепляться копытами за малейшие неровности в граните.
      Благодаря этим ободкам, - объяснил Лёня, козы могут перемещаться почти по отвесным скалам, и используя силу инерции, чуть касаясь камня в прыжке, совершать немыслимые подъёмы и спуски...
      Осмотрев коз, мы "вскрыли" их и удалили желудок и требуху...
      Теперь надо было подумать, как спустить добытых коз вниз. Лёня был опытным охотником и потому, ничего не объясняя, схватил тяжёлого козла за рога и потянул за собой к спуску с вершины. Я сделал тоже самое с маткой которая была намного меньше и легче козла... Как я понял, большую массу видимого силуэта горных козлов составляет длинный и плотный мех, а само тело не такое уж крупное.
      
      Мы спускались вниз, в долину, по своим следам, а в конце, там где нерастаявшего снега была побольше и он лежал ровными языками, мы просто тянули туши коз вперёд головами, по направлению шерсти, а иногда даже бежали за ними подталкивая их на ходу ногами, когда из - за крутизны спуска туши, по инерции скользили вниз,.
      Спустив добычу вниз, мы разделали коз. Как я и предполагал, размеры добытых зверей совсем не соответствовали их виду. Запах от них был не очень приятным, резким и я вспомнил поговорку - пахнет как старый козёл. Хотя звери были хорошо откормлены и на внутренностях, кое - где были тонкие слои желтоватого жира...
      До Хойтогола было не так далеко и мы срезав мясо с костей. уложили всё в снежник, и присыпали сверху снегом, а в два рюкзака положили куски от стегна молодой матки и печень козла...
      
      Подходя к домикам мы увидели наших лошадей лежавших на краю большой поляны. Издали заметили, что из трубы нашей избушки вьётся дымок и на подходе встретили Мишу , который видя наши нагруженные рюкзаки, поинтересовался: - Кого добыли?
      Войдя в избу, мы скинули рюкзаки на пол и обрадованный Максим, стал разбирать мясо, чтобы начать готовить жаркое, но принюхавшись, вопросительно глянул на меня...
      - Ничего, готовь. Думаю, просто надо побольше лучку с чесноком положить в мясо и тогда запах будет не так заметен...
      Максим кивнул головой и занялся приготовлением ужина...
      Миша коротко рассказал, что они ходили почти до перевала, видели на снегу несколько недавних медвежьих следов. Видели даже изюбря на высоком склоне, но уже под вечер и потому, не стали к нему подкрадываться, а пораньше вернулись домой...
      - Мы ваши выстрелы услышали и подумали, что лучше пораньше вернуться, мясо помочь выносить...
      
      Погода к вечеру прояснилось и в промежутках между серыми тучами появились кусочки синего неба. В темноте, небесная сфера над нами покрылось серебряным слоем звёздочек и звёзд и было ясно, что назавтра можно ожидать солнечный день...
      Вечером долго ужинали, сидя за столом в избушке и при свете свечи, ели жаренную козлятину, которая оказалась совсем не так плоха, как представлялось по запаху. Мясо было жёсткое, но питательное и запивая ужин горячим крепким чаем, все хвалили жаркое...
      
      После еды долго разговаривали. Лёня рассказывал, как он летом водил голландских туристов на пик Топографов и как они были рады пожить простой сельской жизнью, хотя бы несколько дней.
      С ними был переводчик из Москвы, который просто умирал от скуки, тогда как голландцы в восторге были от гор, от ночёвок в зимовье и даже от уличных туалетов - так их достал город... А русский гид морщил нос, фыркал, и откровенно посмеивался над природным идеализмом иностранцев...
      Лёня глядя на дрожащее пламя свечки, взъерошил жёсткие волосы на голове и вдруг признался:
      - А я ведь их понимаю... Когда я долго бываю в Улан - Удэ, то мне тоже, по приезду сюда всё нравится - настолько мне тяжело жить в городе, в постоянной суете и бессмыслице, происходящей там... Я ведь в городе почти четыре года прожил, пока в институте учился.
      Он сделал паузу, хлебнул из кружки чай и продолжил...
      - Здесь я свободен, а они там, в городе, даже пищи себе сами не способны
      добыть, всё покупают в магазинах. И ещё мне кажется, что городские мужики, больше зависят от женщин, чем женщины от них... Мне кажется, что многие городские - он хитро улыбнувшись глянул на нас - боятся быть свободными и потому, прячутся за женские юбки и только делают вид, что они хозяева жизни...
      
      Никто из нас, это замечание на свой счёт не принял и потому, все промолчали...
      Легли поздно и я спал как убитый.
      Утром, сквозь сон слышал, как Миша и два друга Максим и Саня собрались и ушли, прежде позавтракав вчерашним мясом, а мы с Лёней проснулись часов около десяти, не спеша помылись и позавтракали остатками вчерашнего пиршества...
      Потом Лёня стал штопать порвавшийся кожаный вьючный мешок, а я ещё прилёг и вздремнул немного... Мы совсем уже собрались выходить, но к этому времени вернулись ребята и стали взахлёб рассказывать, что метрах в пятистах от домиков увидели на крутом склоне медведя, но лезть в крутяк не решились и пошли дальше...
      - А там, - продолжил рассказ Миша, - на поляне, уже на другой горке, сразу у кромки леса, увидели медведицу с двумя крупными медвежатами. Она нас тоже заметила и стала набегать на нас, и рыкать. Расстояние конечно было ещё приличное, метров сто, но всё равно не очень приятно, когда на тебя скачет сердитая мамаша - медведица...
      Саня смущённо улыбнулся и подтвердил: - Медведица давала нам понять, что она будет защищать своих медвежат. А те, пока мамаша нас пугала, сидели на задницах и наблюдали за мамашиными манёврами...
      - Так чего же вы не стреляли, спросил удивлённо Лёня и Миша смущённо ответил. - Медведицу мы может быть и убили бы, но что с медвежатами делать?
      Лёня неодобрительно покачал головой, но промолчал...
      - Ладно - вступил в беседу я. - Мы тогда с Лёней пойдём и глянем на этих медведей, а вы, заседлайте своих лошадей и привезите мясо, козлятину со снежника... Я коротко объяснил, что мясо закопано в снегу и рассказал, как его найти...
      Миша кивнул головой и они пошли ловить лошадей.
      
      Мы с Лёней шли по следам ребят, когда высоко, под самыми скалами, на проталине, между двумя белыми снежными языками на склоне, увидели медведя, который кормился под скалой, вороша лапой прошлогоднюю ветошь.
      - Давай как вчера - предложил шёпотом Лёня - обойдём с тыла и посмотрим, что получится...
      Лесом, по диагонали, мы поднялись до оголённого склона, а потом узкой ложбинкой, чуть пригибаясь поднялись по крутяку до гребня.
      Было уже далеко за полдень, когда разделившись и договорившись встретиться около высокого отстоя - скального останца, стали скрадывать медведя.
      Я шёл осторожно, посматривая на яркое солнце и отмечая про себя, - как быстро под летним солнцем сходит свежий снег и остаётся только кристаллический зимний...
      Обходя небольшое возвышение, я любовался ярко синим небом и серо - чёрными скалами, с вытаявшей прошлогодней травой, рассматривал невообразимо громадные горные кряжи протянувшиеся во все стороны до пределов видимости, и дышал полной грудью, свежим, прохладным воздухом...
      Ветерок дул мне навстречу и я ощущал прохладу этой двухкилометровой высоты и думал, что зимой, здесь наверное бывает холодно как в бело - синем аду...
      
      Карабин у меня был чужой и ещё вчера, я заметил, как пуля поднимает фонтанчики снега, иногда довольно далеко от цели. Поэтому, не веря в оружие был настороже и прокручивал в голове варианты встречи с медведем нос к носу...
      Незаметно приблизившись к краю гребня, пригнувшись, я подошёл поближе и подняв голову заглянул за увал.
      Там была долина противоположного речного притока, сивера приречного хребта забитые синеватым снегом, и когда перевёл глаза на ближний план, то немного внизу, увидел подо собой площадку скального отстоя и лежащего на этой площадке медведя. До него было метров шестьдесят и я заметил, как на загривке, под ветром шевелится его длинная, рыже - коричневая шерсть.
      Дыхание моё участилось, руки дрогнули и снимая карабин с плеча, я уговаривал себя не волноваться и не торопиться...
      
      "Лёня, наверное где - то недалеко и вот - вот должен появится наверху - подумал я и взбодрился. - Но будет хорошо, если этого медведя добуду сам..."
      Затаив дыхание, не спеша поднял винтовку, выцелил через оптику шерстистый бок медведя и нажал на спуск.
      Выстрел прогремел, пуля отбила от камня на котором лежал зверь несколько осколков, а медведь вскочил и намётом кинулся от меня по диагонали и вниз.
      " - Эх мазила - пронеслось у меня в голове и я, выцелив скачущего медведя нажал на курок ещё раз, и ещё...
      Выстрелы, разносясь по округе сухо щёлкали, но медведь невредимым добежал до края небольшого склона и скрылся за гребнем...
      Я рассердившись на чужой карабин чертыхался про себя, но подождав некоторое время, осторожно пошёл к краю гребня, за которым скрылся медведь. На остатках снега, белеющего пятнами на склоне, увидел следы прыжков медведя и различил капли ярко - красной крови.
      
      "Ранил - подумал я с сожалением - и не тяжело. Видимо по мягкому месту попал, куда-нибудь в зад... Рана конечно лёгкая, заживёт, но медведь сегодня из этих мест уйдёт наверняка..."
      Тут из - за увала вывернул Лёня и на всякий случай окликнул меня. Я помахал ему рукой, давая знать, что увидел его.
      Сошлись у медвежьих следов. Он осмотрел следы и капли крови, потом глянул на меня: - Заранил, но легко. Он сейчас уйдёт как можно дальше и мы его больше не увидим...
      Я рассказал, как неожиданно вышел на медведя и как стрелял...
      Лёня тоже объяснил, что шёл по следам того медведя, которого мы увидели снизу на склоне. И тут услышал наверху выстрел и заторопился сюда:
      - Я видел, как медведь, мелькнув спиной за камнями помчался куда - то вниз, под гору. Но мне заслоняли видимость скалки и потому, я решил пойти к тебе и узнать, что произошло...
      
      Делать было нечего. Мы ещё немного прошли по следу, а потом свернули в сторону и стали спускаться вниз...
      Когда мы пришли в Хойтогол, в домике топилась печка и Миша варил плов. Он нарезал мясо горной козы на кусочки и налив масла в большой котелок варил рис в масле с кусочками мяса. По избе расходился аппетитный аромат. Саня почему - то прихрамывал и когда я спросил его об этом, он, криво улыбаясь ответил:
      - Да ничего страшного. Просто, когда мы мясо коз вывозили, одна
      лошадь стала биться и я старался её удерживать за повод. Вот она и наступила кованным копытом мне на ступню. Хорошо ещё там снег был, и нога спружинила, ушла в снег. Он смущённо улыбнулся. - Немного поцарапал ступню, да синяки появились... А так вроде ничего не сломал... Потом помолчал и добавил. - Но коня я не отпустил. Он наверное учуял дикий запах, вот и взбесился...
      
      Плов получился на славу и мы с удовольствием поели и выпили немного, чтобы лучше заснуть - все были немного возбуждены дневными происшествиями...
      Назавтра, мы с Лёней как обычно пошли вместе, на сей раз направо от Хойтогола. Снег почти весь стаял, и кругом было серо, и кое - где в затишье, из оттаявшей земли вылезли первые зелёные стрелки новой травки...
      Пройдя вдоль ручья, свернули в крутой распадок и по нему стали подниматься на хребтик.
      Подъём постепенно перешёл в пологую луговину и вдруг, одновременно, мы увидели трёх медведей, пасущихся, метрах в двухстах от нас на одном уровне с нами, но слева. Посовещавшись, решили идти в обход. Глянув ещё раз в сторону медведей в бинокль, я понял, что это была медвежья семейка - медведица и два уже больших медвежонка по второму году. Медведица начала беспокоится, всплывала на задние лапы и нюхала воздух. Я перестал разглядывать их и заторопился вслед Лёне...
      
      Поднявшись вверх, мы свернули налево, прошли чуть навстречу ветру и обойдя невысокую скалу, выглянули из -за неё...
      В это время прямо на нас, с другой стороны скалы, вышла медведица и учуяв нас, всплыла на задние лапы, мгновенно развернулась и не успели мы выстрелить, как она скрылась...
      От нас она была метрах в тридцати и я хорошо рассмотрел её тёмно - шоколадного цвета шубу, чёрный подвижный нос и даже полукруглые ушки на квадратной, крупной голове.
      Вернувшись чуть назад, мы, почти бегом обогнули отстой и торопясь поднялись на скалу, где сразу увидели медведицу, стоящую на снежнике и поджидающую медвежат. Мы, не сговариваясь легли на землю выцелили медведицу и начали стрелять.
      После первых выстрелов, медведица дёрнулась, закрутилась на одном месте кусая себя за бок, потом сделала несколько прыжков вниз, но Лёня попал в убойное место, и вскоре, раненный зверь остановился и лежал неподвижно, пока мы подходили. После выстрела медвежата, ростом уже только чуть поменьше медведицы, кинулись в разные стороны и исчезли за увалом...
      
      Мы осторожно подошли к лежащему зверю и я, потрогал носком сапога ещё тёплую и мягкую тушу медведицы. Она лежала неподвижно. Пасть была полуоткрыта и видны были жёлто белые длинные и острые клыки и фиолетового цвета язык. На широких лапах сквозь длинную шерсть видны были чёрные, словно пластмассовые когти...
      Посовещавшись решили стащить медведицу по снегу, насколько можно вниз, а потом сходить за лошадьми и вывезти мясо к домикам...
      Незаметно наступили сумерки и мы, начали спешить - предстояло спускаться по крутому склону не менее пятисот метров...
      
      Медведица была тяжёлой и мы, тянули её по проталинам, ухватившись за уши, но попадая на снег туша ехала по нему довольно быстро и нам оставалось только подтягивать её вперед, преодолевая снежные рытвины и колдобины...
      Уже почти в темноте, при свете тонкого серпика луны, мы разделав медведицу, сходили за лошадьми...
      Остальные были уже в зимовье, и узнав что мы добыли медведя, обрадовались и пошли вместе с нами вывозить мясо. Поделив медведицу на три части, разложили всё по перемётным сумам, но когда стали грузить на коней, Мишина лошадь, учуяв запах медведя стала биться и крутиться на месте, стараясь вырваться и убежать. Она лягнула Мишу по ноге и тот согнулся от боли, но повода не выпустил. К нему на помощь подоспел Лёня и громко ругаясь, стал успокаивать лошадь...
      Наконец мясо во вьюках загрузили на лошадей и ведя их в поводу, стали спускаться к избушкам...
      - Ничего - бормотал на ходу Миша. - Главное, что ногу не сломала...
      
      Ночью долго ужинали, сидели при свече и вспоминали подробности этого дня. Два человека из нашей команды хромали, но настроение у всех было бодрое...
      Перед сном, решили, что завтра будем отдыхать и ставить сети на нижнем озере, километрах в трёх вниз по течению реки. С охотой решили закончить, потому что мяса было уже достаточно чтобы есть и в город увезти...
      Озеринка, куда мы приехали с утра, была метров двести в диаметре и заросла кустарником и осокой...
      Нашлась на берегу и лодка. Я сел в лодку и с помощью Максима, стал выкидывать сети, связанные вместе. Сети я прихватил с собой из города, памятуя возможность хорошей рыбалки... Лодка вертелась подо мной и я, то и дело выгребался, пытаясь добиться равновесия...
      Выкинув сети разожгли костёр и стали пить чай. Лошади спокойно паслись неподалёку, видимо в очередной раз привыкая к условиям охотничьего похода.
      Было почти тепло и потому, мы решили подремать под ярким солнцем...
      
      Озеро со всех сторон окружали высокие горные хребты и тёмная, холодная вода блестела под солнцем полированным железом. Большие утки - турпаны с жёлто - коричневой грудью, хорошо заметные на фоне стального цвета воды, не улетели, а лишь отплыли в дальний конец озера, явно не боясь людей...
      Но стрелять их мы не стали, так как мяса у нас было уже достаточно, а из любопытства убить утку, казалось мальчишеством...
      После обеда, я поплыл проверять сети и вынул несколько харьюзов, граммов по триста каждый. Тут, посередине проверяемой сети я увидел под водой страшноватую, широченную налимью морду, из пасти которой, торчал хвост хариуса попавшего в сеть.
      Лодка подо мной вертелась, я вот-вот должен был опрокинуться, но всё - таки попробовал схватить налима, который был длинной около метра. Одной рукой, я подтягивал сеть к поверхности, а другой погрузив руку в ледяную воду, безуспешно пытался захватить скользкого налима за голову... Лодка от моих усилий накренилась, я выпустил налима и он "выплюнув" хариуса, с недовольным видом, медленно уплыл в глубину. Только теперь, я увидел что хариус запутался в сети и налим воспользовавшись его беспомощностью, схватил рыбину и попробовал заглотить...
      Я разочарованно вздыхал рассказывая эту эпопею ребятам и успокоился только тогда, когда попробовал замечательную уху из свежей рыбы, приготовленную с картошечкой, с лучком и с перчиком. Я для таких случаев всегда беру с собой пакет со специями...
      
      Переночевав последнюю ночь на Хойтоголе, утром мы навьючили лошадей мясом, остатками припасов и тронулись в обратный путь. Погода была ясная, но ветреная и прохладная. Реки за эти дни набрали воды по береговую кромку и нам приходилось форсировать их с "боем".
      На одной переправе, Мишина лошадь не удержалась за дно на переправе и её понесло вниз, а вместе с нею и Мишу. Он плыл, держась одной рукой за луку седла, а другой подгребаясь, сохранял равновесие... Мы зачарованно смотрели, как из бегучей холодной реки, среди течения торчала голова лошади, а рядом маленькая голова Миши. Мы сами при переправе вымокли по пояс, потому что вода поднималась выше лошадинного брюха, но когда Миша всем телом попал в воду, мы замерли...
      К счастью, в этом месте река делала поворот направо и Мишина лошадь выплыв, зацепилась копытами за дно, а потом прыгая и поднимая волну, выскочила на мелкое место, а рядом с ней, чудом оказался испуганный Миша...
      
      Лёня, в конце концов поймал обезумевшую лошадь, а мы помогли Мише отжать одежду и портянки и тут же, заставили его выпить стакан водки...
      Только теперь, он до конца осознал всю опасность ситуации и медленно пьянея повторял, сокрушённо взмахивая руками: - Ну, мужики! Я вам скажу... И чуть погодя вновь начинал: - Ну, мужики!
      В довершение ко всему пошёл сильный дождь с градом.
      Мы все замёрзли и дрожали крупной дрожью. Даже бывалый Лёня клацал зубами и говорил: - Тут недалеко зимовейка есть, но в ней печки нет - придётся ехать в стойбо к дояркам, которые там живут на неделе. Иначе можем помёрзнуть...
      Настроение у всех было понурое, но запьяневший Миша требовал ещё водки и старался угостить нас...
      
      В конце концов, мы доехали до стойба, где нас встретили смущённые женщины. Таких гостей они никак не ожидали. Лёня им всё объяснил и мы, дрожа от холода попили горячего чаю, развесили мокрую одежду вокруг печки и набившись на нары во второй комнате, выпив на сон понемногу водочки, заснули...
      К утру одежда наша высохла и когда я вышел на улицу, то в небе сияло ясное солнце, а на широком лугу перед стойбом, паслись разноцветные спокойные и откормленные коровы.
      
      ... К полудню, когда мы подъезжали к Лёниной летней "резиденции", было уже почти жарко и довольные лошади то и дело сбивались на рысь, чуя родные места...
      Лёнина деревянная изба, после мытарств похода, была просто верхом комфорта и пока Лёня на печке готовил обед, мы все смотрели спортивные новости с чемпионата Европы по футболу и огорчённо хлопали себя по бокам, когда вратаря сборной России удалили с поля в начале игры и поэтому, русские в очередной раз позорно проиграли...
      
      ... В посёлке, были уже в сумерках. Вместе с нами, на "Круизере", в посёлок уехал и Лёня. В доме Олега, уже с полудня была растоплена баня и мы промокшие и продрогшие за прошедшую неделю похода, парились с остервенением и хаканьем...
      Какое блаженство хлестать горячим веником по промёрзшим суставам и потом чувствовать, как вместе с внутренним жаром в тело возвращается энергия действия и оптимизма.
      После парилки и обливания ледяной водой, мы все сидели в предбаннике, блаженно улыбались и перекидывались восторженными междометиями...
      И тут я подумал, что подлинный, сладкий вкус жизни начинаешь чувствовать вот после таких приключений, испытаний и невзгод. Наверное поэтому, человека так неудержимо влечёт путешествовать и открывать новые земли и леса. Наверное все великие первооткрыватели Земли, руководствовались в своих жизненных планах такими ощущениями. Только у них они бывают намного сильнее, чем у обычного человека...
      
      После бани был ужин в чистой и тёплой летней кухне... Мы долго рассказывали хозяевам о своих приключениях и между делом, не пьянея, выпивая по рюмочке одну за другой.
      Олег жаловался, что в окрестностях посёлка собираются открывать золотодобывающий рудник, а я сожалея говорил, что это будет началом конца природной и этнической гармонии, в которой пребывает сегодня Окинская долина.
      Я говорил, что как вера покой и счастье сохраняются на земле за счёт верующих праведников которые всегда жили на земле, так величие, красоту и свободу природы, могут сохранить для мира такие места как Окинская долина и похожие на неё, малодоступные уголки Земли.
      И потом, надо помнить, что человек тоже является частью этой дикой природы и потому живёт по её часто жестоким законам: - Я не против охраны природы, или как модно стало это называть - экологии. Только при этом, не надо забывать, что человек существо природное и должен жить внутри неё - путешествовать, охотиться, рыбачить - чтобы не утратить связь с природой и не превратиться в искусственное создание - гомункулуса!
      
      Олег поддакивал мне, а ребята, собравшись перед телевизором, смотрели очередную футбольную трансляцию с чемпионата Европы...
      Их, наши возвышенные темы не трогали или просто в своём "экологическом" развитии, они ещё не дозрели до понимания сложности взаимоотношений человека и природы...
      ... Назавтра, с утра пораньше мы проснулись в гостевом доме, стараясь не шуметь собрались, попили чаю в пустой кухне - Олег и его жена уже работали по хозяйству, а их дети ещё спали, простились с гостеприимными хозяевами и рассевшись в удобной, просторной машинке, включив Визбора с его старыми, добрыми туристическими песнями, тронулись в обратный путь.
      "То взлёт, то посадка, то зной, то дожди" - мягким баритоном выводил бард - геолог и романтик...
      А мы покачиваясь в мягких креслах, неслись, по зеленеющей первой травкой, ровной, как стол степи, рассматривали через окна внедорожника широкую речную долину, буруны сине - прозрачной воды на середине речного течения, пологие снизу серо - коричневые склоны горного хребта на противоположном берегу, голубое лёгкое небо над высоким горизонтом.
      На душе было весело и спокойно. Все опасности похода остались позади и стали интересной историей, о которой можно было с гордостью и поддельным равнодушием рассказывать своим знакомым и приятелям, сидя с бутылкой пива где-нибудь в предбаннике городской бани и ощущать на себе слегка завистливые взгляды слушателей...
      Подъехав к ближнему Бурхану-ообо - так называют его буряты - остановились, выложили мелочь из карманов цивильных штанов на поднос в кумирне, разлили последнюю бутылку водки и чокнувшись выпили, а оставшиеся капли плеснули на землю.
      У меня, от такого количества выпитой за последние дни водки болел желудок, но я всегда поддерживал компанию. Ведь опытные люди говорят, что в экстремальных ситуациях алкоголь служит как релаксант и успокоительное...
      И ещё я думал о том, что и на этот раз Бурхан - дух местности и охоты - нас не подвёл. Он, очевидно нам помогал и потому, наше путешествие было замечательным, хотя иногда и опасным...
      Зато будет о чём вспомнить!
      
      22. 05. 2006. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
       РАССКАЗЫ ЛЁНИ ИВАНОВА
      
      
      ...Лёня и Эрден первый раз за весну собрались на охоту в верховья речки. Эрден жил за рекой, на Заворотной, с родителями. Лёня, пообещал другу заехать за ним с утра.
      Он, собравшись ещё с вечера, уложил всё во вьюки и стал смотреть телесериал "Бригада". Прошлой осенью, один знакомый предложил спутниковую антенну, и они купили. Этот же знакомый её быстро смонтировал.
      Сегодня всё это выглядит немного смешно - стоят деревянные, коричневые от времени и солнца постройки, а над крышей большого дома торчит черно-матовый диск антенны. Ещё десять лет тому назад, скажи кому - не поверил бы. А сегодня - почти у каждого стойба в долине, есть эта антенна. Можешь десять и пятнадцать каналов ловить и выбирать, что душе угодно...
      "А "Бригада" мне нравится. Там такие бандиты решительные. И справедливые. Всё между собой разбираются, кто у кого закон нарушил" - вспоминал он утром с сочувствием, поджаривая себе вчерашнее мясо на газовой плите. У них в доме был баллон с газом и когда спешили, то готовили еду на газовой плите...
      
      ... Он проснулся на рассвете, пока родители ещё спали, тихонько прошёл на кухонную половину, позавтракал вкусной телятиной, а кости выбросил во двор, чёрному Жуку - собаке-лайке.
      Потом оделся в охотничий костюм: резиновые сапоги, чёрные плотные брюки, на клетчатую ковбойку надел камуфляжную куртку, а сверху - солдатскую куртку с меховым отложным воротником. На голову натянул тоже камуфляжную, брезентовую панаму. Потом вывел из стойла своего Вьюнка, которого загнал туда ещё с вечера и дал овса.
      Вьюнок - невысокая, но живая и быстрая лошадка, косил коричневым глазом из-под чёрной жёсткой чёлки спускающейся на морду, фыркал и переступал ногами, и когда, мотнув головой, задел плечо Лёни, тот ткнул её в ответ не больно в брюхо и больше для порядка проговорил, как один из героев "Бригады":
      - Ну, ну! Аккуратней! - делая ударение на последнем слоге.
      
      Холодное, чистое солнце взошло над высокой горной долиной, пронзило холодный воздух золотыми лучами, обещая тепло к полудню. Горы, как обычно в ясную погоду, были хорошо видны во все стороны широкой долины реки Сенцы...
      И ощущая силу тренированного тела, охотнику захотелось поскорее почувствовать себя одиноким и свободным, как бывало всегда, во времена весенне-летних удачных охот - походов. И он заспешил, определяя течение времени по высоте золотистого светила в синем небе...
      Оседлав Вьюнка, Лёня забросил вьюки на коня, выровнял их, натянув повод, вскочил в седло и с места рысью, чуть ударив по бокам лошади сапогами, тронулся в сторону брода.
      
      Серая трава, покрывающая ровную широкую долину, кое-где чуть перебивалась зелёным; тёмно-синяя, холодная река, поблескивала на перекатах. Но в верховьях долины, он это помнил, в узких местах, где росли небольшие куртинки кустарника заслоняющие воду от солнца, по берегам, ещё громоздились белые ледяные забереги и речка, только в середине ледяного покрытия пробила себе дорожку и, сжатая с двух сторон, неслась шипя и всплёскивая холодной стремниной.
      Перед бродом Вьюнок погарцевал немного задирая голову, не хотел входить в реку, но Лёня дёрнул за повод, сердито крикнул: "Нн-о-о!" - и лошадь чуть боком, кося глазом на хозяина, стуча под водой копытами по камням перешла поток и легко вскочила на высокий, крутой берег...
      
      Вьюнок - справная лошадка с чёрной гривой и развевающимся на ветру хвостом - шёл по привычной дороге ходко, часто-часто переступая копытами с поблескивающими, стёртыми подковами.
       Лёня сидел в седле, чуть сгорбившись, и привычно гасил инерцию толчков чуть пружиня ногами, нажимая на стремена.
      
      Проезжая мимо кустарниковой рощицы, Лёня вспугнул выдру, которая чёрной таксой, неожиданно быстро кинулась к воде и с плеском нырнула с берега.
      "Надо будет капканы поставить" - подумал охотник, но из-за поворота уже показалось стойбо его старинного приятеля Эрдена, и он сам увидев Лёню в окно, вышел на крыльцо уже одетый, и с винтовкой через плечо.
      Не дожидаясь, пока Лёня приблизится, он прыгнул в седло с крыльца, по длинной дуге подъехал к другу и улыбнувшись, поздоровался. Его лошадка была повыше ростом, ярко-коричневой масти, с белой отметиной на лбу.
      - Ты патроны взял? - спросил он Лёню поравнявшись, и тот удивлённо посмотрел на него.
      - Не могу найти своих. Куда-то в верстак положил после зимы, а когда хватился, то не нашёл, - помолчав и поскрипывая седлом, чуть поднимаясь на рыси добавил, - я тебе потом отдам.
      - У меня десять штук. Думаю, что нам хватит, - улыбнулся Лёня, - не на стрельбы едем.
      Он, после окончания ветеринарного института пошёл в армию, где был командиром танка и слово "стрельбы", значило для него тяжёлый гул пушечных залпов и суета в тесной громыхающей железом машине, с выцеливанием мишеней.
      
      Лесная дорога поднималась в этом месте чуть вверх, вошла в лиственничный лес с кустарниковым, берёзово-осиновым подростом с сероватой прошлогодней травой между деревьями, и мягкой, усыпанной серо-коричневой хвоей лиственницы, землёй.
      По осени, покрытие дороги было почти красным, ярко жёлто-оранжевым, но за зиму выцветало и тем не менее напоминало тканную дорожку, чуть прибитую к земле стаявшим снегом.
      Солнце светило справа, сбоку и там же, за рекой, сквозь чёрные ветви лиственниц был виден заснеженный хребет с высоким серыми скалами, гребёнкой торчащими на фоне синего неба.
      "Хорошо!" - подумал Лёня изредка вглядываясь налево, на склон, видимый в прогалы леса. "Погода отличная, и сегодня можно добыть зверя".
      
      Эрден молчал, ехал чуть позади и невольно отвлекаясь, вспоминал вчерашний фильм "Бригада" и жестоких бандитов: "Что они всё время делят, - думал он - не понимаю?".
      Он вспомнил про недавний случай угона тувинцами скота в соседней долине, из крайнего к перевалу стойба: "Тувинцы, конечно не бандиты, но стрельнуть исподтишка, чтобы припугнуть, могут. Тут они не бывают - далековато от границы - но всё-таки неприятно..."
      Он тяжело вздохнул, поднял голову и закончил размышления: "Всё переменилось в мире за последние десять лет... И даже у нас, в долинах, где кажется всё застыло в неподвижности на долгие года..."
      Шурша травой, откуда-то справа на дорогу выскочил чёрный с обрубленным хвостом Лёнин Жук, глянул на хозяина и перейдя с рыси на галоп, убежал вперёд.
      
      "Хорошая собака", - отметил Эрден, и тут дорога чуть спустившись с бугра, вышла на край долины, над которой покатой стеной клонился ближний хребет. Открылась большая каменная осыпь - серая, с коричневыми, высокими лиственницами, редко стоящими вдоль границы леса.
      И Лёня, и Эрден стали внимательно вглядываться в лесные прогалы и скальные увалы, торчащие то тут то там из склона. Крутяки справа уже освободились от снега и на сером фоне, хорошо были заметны скальные, невысокие останцы под которыми кое - где белели снежные, не стаявшие ещё, языки снега...
      Вскоре дорога свернула влево, вышла на большую поляну ограждённую справа крупными зелёными елями, закрывающими обзор.
      Солнце здесь уже нагрело траву и тёплый воздух поднимался струйками в чистое небо. Посередине, виднелся деревянный стол со скамьями и две лиственницы, стоящие отдельно почти в центре круга. К нижним веткам лиственниц было привязано множество белых и синих ситцевых ленточек, обозначающих место почитания духа природы и охоты - Бурхана. Ленточки были похожи на бабочек, легкокрылой стайкой присевших отдохнуть на ветки.
      Тут же, под деревом набросаны были бутылки: стеклянные и пластиковые - знак, показывающий количество тех, кто поклонившись Бурхану выпивал водку сам и "брызгал" на землю - духам.
      Спешившись, приятели быстро и слаженно приготовили обед: пока один ходил за водой на небольшой ручей, невидимый за тёмно-зелёной еловой стеной, другой разжёг костёр...
      Чай вскипел мигом. Бросили в кипяток горстку заварки, сняли котелок с тагана, разлили по кружкам, из вьюка достали мясо, лук, хлеб.
      Ели с аппетитом удобно усевшись за стол и сняв сапоги, грели ноги под ярким солнцем и ходили вокруг костра по мягкой лиственничной хвое, которая щекотала кожу подошв.
      Обедая, говорили о маряне сразу за поворотом, где могут быть изюбри. Эрден вспомнил, что прошлый год видел там четырёх медведей одновременно. Лёня кивал головой...
      
      Жук, появившийся откуда-то из ельника, лёг тяжело дыша, открывая пасть и показывая красный язык...
      Когда отъехали от святого места, было всего двенадцать часов дня. Выезжая из леса, оба, почти одновременно увидели на маряне, в дальнем её углу, медведя. Он переходил с места на место, ворошил что-то широкой лапой, а потом совал в ветошь морду, вынюхивая запахи съедобных корешков.
      Друзья, не сговариваясь, спрыгнули с лошадей, привязали их к молодым осинкам на обочине. Жучка взяли на поводок и наискосок, через негустой лес растущий у подножья склона, стали подниматься на склон, подбираясь ближе к маряне.
      Потом, минут пятнадцать обходили маряну верхом и наконец, крадучись стали приближаться к открытому месту, идя уже сверху вниз.
      На подходе, поделили патроны - по пять штук каждому...
       Лёня шедший впереди, вдруг поднял руку - он увидел медведя метрах в ста, на склоне. Жук, идущий позади Эрдена крутил головой и нюхал воздух. Эрден подошёл ближе и когда напарник показал ему рукой медведя на маряне, отпустил поводок, наступил на него ногой, поднял карабин и тоже стал прицеливаться.
      Лёня видел через мушку, как медведь,- круглый, мохнатый, - широкой когтистой лапой, как лопатой сгрёб веточки и прошлогоднюю траву и скусив несколько зелёных травинок, стал жевать их. Потом, подняв голову и посмотрел в его сторону...
      
      Охотник нажал на курок. Сухо треснул выстрел,и медведь упал.
      Попал! - крикнул Лёня, но медведь тут же вскочил и прыжками поскакал к
      чапыжнику, непроходимой частой щёткой, растущему на склоне посередине маряны. Жук, после выстрела рванулся с поводка и Эрден, в суете, только со второго раза освободил собаку от ошейника.
      Лёня, коротко выцеливая стрелил в бегущего медведя ещё раз, потом в третий раз!
      Но видимо оба раза промазал, потому что медведь, после выстрелов, побежал и вскоре исчез из виду, заскочил в частый кустарник высотой с человека. Уже по скрывшемуся в кустах зверю выстрелил и Эрден, но поторопился и тоже промазал.
      Жук, уже был там и почти вслед за медведем исчез в чапыге.
      Охотники опустили карабины, и пошли к кустам.
       - Я попал, - объяснял Лёня, - но он живучий. Дай мне ещё пару патронов.
      Только Эрден собрался вынимать пули из магазина, как медведь в чапыжнике рявкнул, и Лёня увидел, что кусты задвигались в обратном направлении, уже в их сторону. Сначала выскочил Жук, поджав обрубок хвоста и оглядываясь, помчался к хозяину.
      Тут же из кустов выпрыгнул медведь и кинулся догонять собаку, пока ещё не замечая охотников.
      Лёня, помня что осталось всего два патрона, выстрелил раз, а Эрден в это же время - два. Выстрелы затрещали один за другим. Так! Так... - Так...
      Медведь остановился, словно задумавшись что делать дальше.
      
      Эрден ёще раз выстрелил: - Так! - и медведь упал, но потом вскочил и снова убежал в кусты. Жук, напуганный медведем и пальбой, убежал вниз, а Лёша и Эрден возбуждённо переговариваясь и стараясь не отходить друг от друга, подошли к чапыжнику, увидели кровь на земле, на следах, которые уходили в заросли совершенно непроходимые для человека.
      Нам туда нельзя! - коротко предупредил Эрден.
      Он нас там, как котят задавит. Выстрелить не успеем.
      Лёня кивнул, соглашаясь.
      - А Жук где? - спросил Эрден.
      - Он видимо к лошадям побежал, - сокрушённо отметил Лёня.
      Решили обходить кустарник вокруг. Может быть, медведь прошёл сквозь чапыжник и убежал. Метрах в пяти от границы кустарника, пошли вдоль зарослей кругом. У охотников в стволах осталось по пуле. Их всё больше одолевал страх, хотя они молчали и храбрились друг перед другом...
      А погода, за это время, переменилась.
      
      Тёмные облака набежали из-за белеющего снегом противоположного гребня. Поднялся ветер, лес зашумел. Лёне хотелось бросить всё, спокойно спуститься к лошадям и ехать в зимовье, которое было совсем недалеко.
      Эрден думал так же но молчал, не желая показаться трусом. Для каждого это был не первый медведь, но до этого случая всё обходилось без проблем. А тут...
      Шли медленно, тщательно глядя себе под ноги и на кусты, чуть раскачивающиеся под ветром. Когда обошли почти полкруга, оба облегчённо вздохнули...
      Кажется, ушёл, - предположил Эрден, и тут же, из кустов высунулась клыкастая, оскаленная пасть. Оба охотника навскидку выстрелили почти одновременно.
      Медведь находившийся метрах в десяти от охотников, получив почти одновременно две пули в грудь, замер на месте, несколько раз дёрнулся, потом, словно очнувшись на время, словно ещё по инерции, прополз несколько шагов вниз к охотникам и припав к земле замер, распластавшись метрах в пяти от них.
      Патроны у охотников закончились и они стараясь оставаться невозмутимыми, внутри сильно это переживали. Совершенно необычное беззащитное состояние, когда ты стоишь с винтовкой в руках, но не можешь из неё выстрелить...
      
       Вынув ножи, Лёня и Эрден сойдясь поближе, долго стояли не желая приближаться к этому живучему зверю. Потом решившись, осторожно, следя за тушей неподвижного зверя, подошли. Лёня сапогом ткнул в бок неподвижного хищника, но тот не шевелился.
      - Однако, разделывать надо, - неуверенно произнёс Эрден.
      Осторожно прикасаясь к мохнатым лапам, приятели осмелев, развернув зверя поудобнее поправили ножи на бруске и разобрав длинную тёмно-коричневую шерсть между задних ног, Лёня, вонзил нож, собираясь делать первый длинный разрезю И тут медведь рыкнул громко и зло! Оба охотника отскочили в мгновенье ока и долго стояли подняв ножи, ожидая нападения ожившего зверя! Но медведь не двигался...
      Лёня вытер рукой вспотевший лоб - если бы он был один, то просто ушёл бы к лошадям, а тут перед другом было стыдно...
      И всё-таки, сделав паузу, приятели неуверенно подошли к мёртвому зверю и осмелившись, сделали первый надрез...
      
      Потом, с облегчением вздыхая, привычно, не спеша сняли шкуру, помогая себе острыми ножами и кулаками, втискивая их между шкурой и жирным мясом, с нажимом водили их влево вправо, оттягивая скользкую сальную кожу...
      Наконец шкуру отделили от туши, вскрыли нутро. Снаружи были видны пять ран в туловище, а когда вскрыли грудину, то оказалось, что сердце тоже пробито пулей... Медведь оказался довольно упитанным, с толстым слоем жира под шкурой и кусками нутряного жира на кишках, что по весне встречается не так часто.
      Довольные неожиданной удачей и чуть возбуждённые после пережитых страхов, Лёня и Эрдэн, оставив мясо на горе спустились к лошадям - там был Жук выбежавший им навстречу и виновато вильнувший коротким хвостом хозяину.
      Ну что же ты? - спросил Лёня собаку, отстёгивая поводок от ошейника, но Жук молчал, и только виновато отворачивал морду в сторону...
      
      Мясо спускали вниз на лошадях, но Вьюнок, на подходе к разделанному зверю почуял медвежий запах, захрапел и стал пятиться задом вниз по склону, приседая и поскальзываясь, высекая подковами искры из торчащих на поверхности камней.
      Лёня едва его успокоил и Эрден, опасливо поглядывая на разгорячённого Вьюнка, пока хозяин держал лошадь за повод загрузил мясо во вьюки и забросил их на спину лошади.
      До зимовья решили довести лошадей в поводу. Вышли на дорогу и двинулись небольшим караваном вперёд. Солнце село и заметно похолодало. Впереди, вверху по долине, зашумела, загрохотала лавина. Лошади, шли прядая ушами и беспокойно косились назад, задирая головы и скаля зубы. Не доходя несколько метров до зимовья, Жук, опустивший голову к земле, бегущий какой-то полу - рысью. полу - галопом, вдруг бросился в кусты справа от дороги и оттуда вылетел красавиц-изюбрь, с молодыми рожками. Олень, громадными прыжками перескочил через дорогу и помчался к речке, а за ним, с громким лаем Жук.
      Всё это длилось несколько мгновений. Автоматически схватившись за карабин, Лёня тут же вспомнил, что у них нет патронов и выругался. Эрден тоже занервничал, чувствуя свою вину...
      
      Но ведь медведя они всё-таки добыли и это без сомнения, была удача.
      Вскоре, от реки раздался лай собаки - она непрерывно и равномерно тявкала на одном месте.
      Наверное, быка в реке поставил, - со вздохом упрёка, невольно заметил Лёня, уже выходя на большую поляну, посередине которой стояло квадратное зимовье с плоской крышей. Пока развьючили и расседлали лошадей, пока перетаскали вьюки с мясом медведя к зимовью, спустились сумерки. В это время вернулся Жук - он был мокрый, облизывался и сразу же лёг в стороне от домика.
      Ещё через час, перед зимовьем, в ночной темноте уже горел большой костёр и фигурки двух охотников, на фоне яркого огня, казались чёрными, отбрасывая длинные расплывающиеся тени, когда люди двигались вокруг костра...
      
       2005 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      НАПАДЕНИЕ
      
      ...Лето стояло сухое и жаркое. Трава даже в сиверах пожухла, а на открытых местах засохла и словно покрылась серой пылью. Речки обмелели, а небольшие ручьи и вовсе пересохли...
      В тайге начались пожары...
      Дым стлался над долинами, закрывая небо серо-синей пеленой. Горький запах пожаров проникал всюду и в низких местах было трудно дышать - першило в горле, заставляло сердце колотиться быстрее и беспокойней.
      Звери в тайге, стронулись с привычных мест напуганные пожаром и перешли на новые. Попадая в незнакомые урочища, они начинали голодать, и голод толкал их ближе к людям...
      
      Солнце, на рассвете, вставало жёлтой монетой в багрово-красном мареве и только пробившись в зенит, теряло трагический оттенок.
      Обеспокоенные пожарами медведи спускались с гор, вниз по долине, выходили близко к стойбам, пытались поймать коров отставших от стада.
      Пастухи были напуганы, держали скот в загонах и приготовили оружие...
      Мовсар, который везде уже побывал и всё видел рассказывал, что один год, когда он работал на БАМе, на севере Бурятии в Баргузинском заповеднике, загорелась тайга. Дым, закрывал солнце и подгоняемый попутным ветром, двигался вверх по долине реки Верхняя Ангара, что впадает в озеро Байкал на севере.
      Медведи тогда, густо переходили в районе БАМа, доходили до Муи, занимая места обитания местных зверей и дрались между собой...
      
      Страх и беспокойство поселились в округе. Пришельцы бродили по дорогам, попадая под колёса мощных немецких грузовиков, "Магирусов". Другие заходили в многолюдные посёлки, пытались ловить собак, добирались до свалок и жили там, находя себе хоть какую-то пищу.
      Тогда же, один медведь забрался на территорию детского сада и рычал, прячась в дальней части участка - в местах детских прогулок - его обнаружили поселковые собаки. Он пока не решался нападать на детей, но все в страхе уже забаррикадировались в доме и по телефону вызвали милицию...
      
      ...Пастухи, кивала головами, слушали с интересом, но многие не очень верили Мовсару. Он был известным выдумщиком, однако Эрден, который боялся медведей, подтолкнул Мовсара в его рассказе:
      - И что? И что?
      Мовсар продолжил:
      - На мотоцикле приехал районный охотовед с карабином. Медведь сидел внутри изгороди, охотовед подобрался поближе, прицелился, стрелил и убил медведя...
      - Тогда, тоже были большие пожары, - заключил Мовсар.
      Мужчины, сидевшие в тесном домике бобыля Мовсара, закивали головами, и у каждого в душе зашевелилось подозрение, что такой случай может иметь место в эти пожары и в их долинах.
      Назавтра выяснилось, что Мовсар, как в воду глядел и напророчил неприятности...
      
      Медведь пришёл к загону днём. Это был большой, почти чёрный зверь - голодный и очень злой. Собака Лёни Иванова - Жук, кинулась было на опасного визитёра, то тот вместо того, чтобы обороняться, бросился на неё и чуть было не поймал, задев чёрным, почти десятисантиметровым когтем по заду и вырвал клок шерсти с мясом. Жук, поджав хвост,убежал и спрятался под крыльцо дома. А медведь рявкая, вернулся к загону.
      Коровы и хайнаки - помесь коровы и монгольского яка, - отступив в дальний конец огороженного пространства, сбившись в кучу спрятали молодых животных в середину стада, стояли, выставив рогатые головы из общей живой массы и мычали - ревели, жалобно и испуганно...
      
      Из избы выскочили, обедавшие там, пастухи.
      Поднялся невообразимый шум. Скот мычал, собаки лаяли, мужики кричали во всё горло боясь подойти ближе к хищнику, а медведь ещё и угрожающе рявкал.
      Шерсть на его загривке поднялась дыбом, из оскаленной пасти, пузырясь, текла пена. Зверь делал короткие броски в сторону людей, предупреждая и показывая что не боится их. Эрден с карабином, дрожа всем телом от страха и напряжения, постепенно подобрался поближе и приложившись, начал стрелять.
      Трах-тарах-тах-тах - застучали выстрелы!
      Видно было, что Эрден попал, потому что после третьего выстрела, медведь дёрнулся, припал к земле и хромая, побежал на Эрдена. Шестой выстрел, казалось, остановил медведя, развернув почти на месте. Но зверь выправился и хромая, подбегал к людям всё ближе и ближе.
      У Эрдена кончились патроны и он, повернувшись, держа в руках бесполезную винтовку кинулся бежать. Медведь бежал за ним, почти настигая неудачливого охотника. Остальные пастухи застыли на месте, кто с ружьём, а кто с топором и смотрели на эту гонку как на цирковой номер.
      Никто не мог предугадать, чем закончится дело, но всем было интересно.
      Медведь, хоть и хромал, но бежал намного быстрее чем человек и кроме того, Эрдену путь преграждало озеро, сильно разливающееся глубокое весной, а летом, превращающееся в большую лужу грязной воды.
      Слыша медвежье рявканье в нескольких метрах за спиной, Эрден поднимая брызги вбежал в воду выше колена. Тут медведь догнал человека, на ходу ударил его простреленной правой лапой, свалил в воду и стал кусать, гневно рявкая...
      
      Собаки тявкая, подбежали к самому берегу, мужики орали что было сил.
      Самый смелый из них, старый пастух Василий забежал в воду с мелкашкой и стал стрелять в зверя почти в упор! Медведь, бросив Эрдена развернулся и тут, одна из пулек попала ему прямо в левый глаз и он, с вздыбившись тяжело рухнул в воду, придавив своим телом Эрдена. Остальные пастухи подбежали ближе, но боялись войти в воду. Василий закричал:
      - Эрдена надо спасать! Он под водой. Его мёртвый медведь держит!
      Он побрёл по воде, приблизился вплотную и выстрелил медведю в ухо. Тут уже, боясь и подрагивая, громкими криками подбадривая себя побрели по грязной воде и остальные!
      Перевалив тяжёлую окровавленную тушу медведя на другой бок, они вытащили безжизненное тело Эрдена на берег, столпились вокруг и Олег - бывший ветеринар - стал делать ему искусственное дыхание - Эрден задохнулся и воды нахлебался изрядно...
      
      Наконец, внутри безжизненного тела что-то забулькало, изо рта полилась вода и Эрдена вырвало, с хрипами и натужным кашлем.
      Он наконец очнулся, лежал жалкий, мокрый, весь в крови, своей и медвежьей и плакал, растирая слёзы по сморщенному, в жалостной гримасе лицу.
      
      - За что он меня? - всхлипывая спрашивал Эрден. - За что?
      И так неожиданно было всё происходящее, так нелепо звучал этот вопрос обращённый к лежащей в озере чёрной туше медведя, что все захохотали и долго ещё хохотали, держась за бока и глядя друг на друга. Василий, отсмеявшись, вытирая слезы выступившие от смеха, повторял:
      - Ох, уморил. Он... Василий показывал рукой на горюющего Эрдена: - Он на него обиделся! - и другой рукой показывал на мёртвого медведя.
      Отсмеявшись и отведя Эрдена в дом, пастухи вернулись с ножами и топорами, вытащили медведя на берег и стали его разделывать.
      Зверь был крупным, старым самцом с полу съеденными зубами. Он отощал, от переходов и бескормицы и потому, решил напасть на скот не дожидаясь темноты.
      Когда стали разделывать, то выяснилось, что Эрден ранил хищника несколько раз, в том числе перебил кости правой лапы и сломал пулей челюсть.
      
      - Повезло Эрдену - улыбаясь, говорил Мовсар - медведь, бил его своей сломанной лапой и кусал сломанной челюстью. Если бы не эти ранения, то порванный зверем Эрден, может быть и не выжил бы...
      Вечером все собрались в избе Эрдена, пожарили медвежатины, ели, вспоминали разные истории и смеялись, когда живой, но весь забинтованный и заклеенный пластырем Эрден, рассказывал уже в который раз:
      - Я бегу и слышу, что медведь сзади, в метре рявкает. Увидел озеро, думаю, может в воде от него спрячусь...
      На этом месте все снова начинали громко хохотать.
      Мовсар, который везде бывал и всё видел, вспомнил очередную похожую историю:
      - Я тогда пастухом работал в Качугском районе, на летнем выпасе...
      Он закурил очередную папироску, глубоко затянулся, выдохнул дым и продолжил:
      - Тёмной, тёмной ночью пришёл к загону медведь...
      Коровы в загоне забегали, затопотали, замычали!
      Мы из зимовья повыскакивали, а темнота кругом, хоть глаз выколи. Стали из ружей стрелять вверх - зверя отпугивать. Но не видно же ничего что происходит и в кого стрелять...
      А за загоном какой-то шум, возня - медведь пару раз рявкнул, бык замычал. Наконец, всё чуть успокоилось. Мы в избе двери закрыли, ждём рассвета. Как развиднелось, пошли смотреть...
      Все коровы и молодняк на месте, а быка - здоровущего, как трактор - нету. Потом нашли место, где его медведь задрал...
      
      Мовсар помолчал и после паузы разъяснил:
      - Мы обычно коров в загон загоняли, а бык снаружи ложился. Думали, кто его такую громадину тронет? А этот медведь шею ему сломал, покусал и уволок аж к речке, метров на двести от загона и там бросил, но брюхо ему вырвал и почти все внутренности выел...
      
      ...Мужики притихли, когда Мовсар закончил свой рассказ - каждый про себя представлял сцену нападения такого медведя и гадал, не случилось бы такого и в эту ночь...
      Ночью все спали в пол уха, часто просыпаясь, слушая звуки за плотно закрытой дверью. Под утро пошёл легкий снег, который днём превратился в проливной дождь. В вершине долины эти дожди погасили пожары, и через несколько дней, дым совсем исчез из воздуха, унесённый сильным ветром куда-то в сторону Тункинской долины...
      
       Лондон. 14 февраля 2004 года. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      Медведи Муякана
      
      
       "...На строительстве новой сейсмостанции на Белых Озёрах, произошли два необычных случая, связанных с медведями...
       В один из обычных вечеров, ребята - строители сидели у костра и разговаривая пили чай. Вдруг, кто-то из них заметил мелькание тёмного пятна за валежиной и приглядевшись понял, что это медведь подкрадывается к костру. Непонятно почему, этот зверь вдруг решил напасть на людей, да ещё у костра. А ещё говорят, что медведи боятся огня!
       Поднялась паника! Все бросились в дом за ружьями и вскоре в окрестностях, укрытых плотными сумерками, раздались беспорядочные выстрелы. Медведь был смертельно ранен первой же пулей и с перебитым хребтом, пытался уползти в лес.
       Его добили, но ещё долго не могли успокоиться наперебой рассказывая, кто что видел в этот момент.
      Потом, тушу средних размеров медведя притащили к костру и разделали. Тут же из филейных частей нарезали мясо мелкими кусочками и пожарили на большой сковороде, на которой обычно жарили крупную рыбу...
      
       Второй случай произошёл через неделю. Из бани, стоящей поодаль от дома будущей сейсмостанции, кто-то украл эмалированный таз с солёной рыбой...
       Начали разбираться и Толя Полушкин, заподозрив неладное, стал осматривать окрестности. За речкой, он и нашёл тазик, уже пустой и с вмятинами от когтей медведя на краях.
       Все долго смеялись, представляя себе как вор-медведь, втиснулся в маленькую баню, захватил лапами таз с рыбой и на задних лапах, вынес его из домика, потом перешёл речку и уже там стал "разбираться" с краденой добычей...
       Через несколько дней, памятуя, что медведь может вновь наведаться в баню, Толя с товарищами, установил петлю из тросика на крупную сосну, стоящую рядом с баней, в качестве наживки, приспособив крупного, сушёного леща...
       Прошло ещё несколько дней и вот, рано утром, кто - то вышел из дома по нужде и вдруг заметил какое -то шевеление в стороне бани. Приглядевшись, этот "кто-то" понял, что рядом с банным домиком, на задних лапах стоит небольшой медведишко и периодически тянет на себя правую лапу, за которую его ухватила петля.
      Ворвавшись в дом, нечаянный свидетель закричал: - Полундра! Медведь попался в петлю!
       Все повскакали с нар, схватились за ружья, но первым к беспомощному воришке с опаской подошёл Игорь Михеев - бывший охотовед и умелый охотник. Он на секунду опередил собиравшегося броситься на человека медведя и точным выстрелом в голову, всего метров с десяти, закончил мучения неловкого грабителя.
       Разделывая этого зверя, мясо которого чуть попахивало рыбой, ребята гадали, когда этот незадачливый любитель солёной рыбки, пришёл ночью к избушке и как долго он сидел здесь, как собака на привязи, раз за разом безуспешно пытаясь освободиться от петли, болезненно обхватившей его всего - то за одну лапу...
      
       Вскоре, ко мне на станцию завернул отрядный вездеход, на котором ребята прислали мне с "Озерной" картонную коробку медвежатины... Сейчас нужды ни в деньгах, ни в продовольствии не испытываю. Ем медвежатину сваренную большими кусками и запиваю наваристым бульоном.
       Собакам сырое медвежье мясо очень нравится, но вот кошка, несмотря на голод, наотрез отказалась есть медвежатину.
      
       Медвежье мясо надо долго варить и даже тогда, начинать есть надо маленькими порциями, так как, хоть это и питательно, но очень тяжёлая пища. Организм долго переваривает, и нередко случается, что с непривычки, у наевшихся медвежатины схватывает живот.
       Отличительная особенность медвежьей плоти - жёсткость и сила - кости круглые и монолитные, то есть очень крепкие и это понятно - стоит посмотреть, какие ямы медведь копает, и какие при этом камни выворачивает..."
      
      
      
      
      
      
      
      Хара - Нур.
      
      
      
      ...Собирались, как всегда непростительно долго: то водку разливали из стеклянных бутылок в пластиковые, то вдруг оказалось, что свежего хлеба в соседней булочной не оказалось. А ведь ехали на две недели и потому, очень хотелось сохранить хлеб в соответствующем виде, хотя бы неделю. Потом конечно будут сухари, но всё - таки...
      Наконец всё загружено, размещено для долгой дороги, ребята сели на свои места и я тронулся...
      Пока разворачивался у себя на стоянке, рядом с домом, вдруг услышал в голосе мотора какие - то новые нотки и стал себя спрашивать - что произошло?
      Может быть поэтому отвлёкся и был невнимателен. В три приёма разворачивая машину, я совершенно неожиданной, услышал, дикий человеческий крик сзади, и меня аж в пот бросило!
      - Неужели...! - вскинулся я - и тут же почувствовал, что машина кого - то
      зацепила задом. Внутри у меня всё оборвалось и открывая дверку, я уже был готов к самому плохому...
       Оказалось, что серебристый "Вольво" моего соседа по дому, грузина Кахи, вдруг, словно живой подлез под мой микроавтобус и я прилично помял ему безукоризненно новое крыло.
       Ты что это сделал! - вопил горбатый Кахи, а у меня от сердца отлегло.
      Ты мне новую машину раздавил! Уж лучше бы ты меня самого покалечил!..
      
      Я подождал, пока нервный грузин придёт в себя, а потом объяснил, что сейчас срочно уезжаю и потому не могу с ним заниматься и предлагаю ему сделать ремонт, а потом прислать мне счёт. Я всё оплачу...
       Кахи немного утих, но по прежнему чуть не плакал и не мог отвести взгляд ,от потерявшего невинность, "Вольво"...
       На этом всё закончилось, а Максим с Аркашей, вылезли из машины после первых криков и молча, скептически смотрели то на помятое крыло, то на причитающего Кахи. И может быть поэтому, тот, несмотря на своё горе, вёл себя прилично...
      
      Наконец мы тронулись, и у меня, от пережитого, мышца под глазом какое - то время непроизвольно дёргалась.
      А времени было уже девять вечера и несмотря на то, что темнело около одиннадцати часов, но всем стало ясно - ночевать придётся в дороге. Тем более, что нам надо было заехать в Кырен - бурятское село в Тункинской долине - чтобы попутно повидаться с одним человечком, которому я вёз детальки от его "Нивы"...
       Незаметно выбрались из города, а когда покатили по тракту в сторону Южного Байкала, к Култуку, то дышать стало легче. На дворе стоял июнь, всё уже стояло в новой свежей зелени и потому, даже сквозь окна кабины проникали ароматы летнего леса, распустившегося листвой.
       Максим сидел рядом и рассказывал, как в его психиатрическом отделении, появился новый пациент, который "съехал" на мысли, что в его деревне живут несколько, старух - ведьм.
      - Он, однажды прихватив мелкашку, направился их уничтожать. Одну он успел застрелить у неё на огороде, но тут его уговорили бросить оружие, а потом и скрутили дюжие мужики - соседи.
      А с виду, он, этот мужичок, самого нормального виду. Только блеск какой -
      то нездоровый в глазах - криво улыбаясь закончил Максим, работавший в психиатрическом отделении городской больницы, заведующим отделением.
      Аркаша весело посмеивался во время рассказа и после, начал вспоминать,
      как он с "придурками" взятыми им из "психушки" - он тоже был психиатр - строил себе дачу...
      - Я им задачу поставил, оставил еды на несколько дней и уехал в город...
       Приехал через два дня, в срубе положены уже несколько "стоп", а народец
      мой, устав от работы, загорает на задах моего участка и в хорошем настроении. Я их конечно поблагодарил и налил из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой. Они расчувствовались и готовы были меня хозяином называть ...
      - Вот что значит "трудотерапия" - закончил он со смешком. И я тоже
      улыбнулся, представив себе как они эти стопы клали...
      А я, после Аркашиного рассказа, вспомнил случаи из своей жизни.
      
      ... У меня был большой опыт по строительству дачных домов. Я свой первый
      дом строил из толстого кругляка, вдвоём с знакомым плотником Петром. Он был мужичок сноровистый, но тщедушный и мне пришлось этот кругляк, по сути в одиночку таскать и подавать, иногда на самый верх сруба. Я тогда полмесяца ставил сруб, а полмесяца отходил от перенапряга. Потом выяснилось, что я себе геморрой заработал на этом деле. Зато домик и по сию пору стоит, как новенький и всё лучше становится...
      
      ... За разговорами незаметно проехали Глубокую, и поднявшись на перевал, где на обочинах, пышным, белым, лёгким цветом ещё безумствовала черёмуха и её холодный аромат попадал в машину, через полуоткрытые окна. Все в машине невольно глубоко задышали, впитывая в себя остатки весеннего настроения природы...
      Поднявшись на самую высокую точку между городом и Байкалом, начали по "серпантину" дороги спускаться к озеру и тут уже была настоящая тайга, а не пригородные леса! И мы это почувствовали. Напряжение сборов и ожиданий отъезда, постепенно поменялось на ощущение покоя и ожидания - очередное путешествие в неизведанное будущее, началось...
      Выехали на берег уже в сумерках и меня, как всегда на этом месте, поразило величие и покой громадных пространств Байкальской котловины...
      На другой стороне этого сине - тёмного водного клина, разрезающего гористый материк, мерцали в дымке сумерек электрические огоньки Слюдянки, а над громадным байкальским водным простором, уже разлилась тихая ночь. Я представил себе шестьсот тридцать километров прозрачно - хрустальной воды, протянувшейся на северо - восток почти километровым слоем, лежащем в узкой, ущелистой котловине и поёжился. "Громадьё" размеров этого природного мирового сокровища, поражала...
      Култук проехали быстро и поднявшись на многокилометровую перемычку между озером и речным водоразделом заросшую молодой тайгой? стали незаметно спускаться в долину Иркута, текущего где - то в темноте справа от тракта.
      "А надо ли что-нибудь менять в природе?" - задумался я под гул мотора в
      котором, иногда проскальзывали угрожающие, незнакомые нотки. Я привык к машине, и она ко мне привыкла и потому, любые неполадки в её работе, я воспринимал как недомогание, как болезнь близкого существа...
      Где - то в первом часу ночи, въехали в Кырен, проехав по тёмным уже
      улицам, добрались до дома моего знакомого, - он нас ждал. Мы весело и тепло поздоровались, пожав друг другу руки, сели в летней кухне и попили чаю, с бурятскими шанежками, которые напекла жена моего знакомого - бурята Сергея.
      Это был спокойный, добродушный мужик средних лет, хороший охотник и лесовик, и я хотел начать с ним охотиться уже в Тункинских Альпах - отроги невысокого хребта подходили почти к самому посёлку...
      Сергей, привезённым запчастям обрадовался и приглашал нас остаться ночевать, тем более что машина не совсем в порядке. Но я отказался и ребята меня поддержали - так долго мы собирались и выезжали из душного опротивевшего города, что скорее хотели попасть на волю, в "пампасы".
      Мы вежливо отклонили предложение Сергея и пожелав ему всего хорошего, поблагодарив за гостеприимство тронулись дальше, в тёмную, непроглядно громадную ночь...
      Часам к трём ночи, подъехали уже к Саянам, к самым горам, но тут мотор машины окончательно "сдох", и в гору мы могли подниматься только на пониженной. Мотор работал лишь на одну десятую своей мощности глотая горючее непомерными порциями. Я почему - то вспомнил, как однажды, моя лошадка, в одном из наших конных походов в Оке, на крутом подъёме утробно захрапела, а потом, уже на перевале легла и мы её отпаивали, по совету Лёни нашего проводника, сладким чаем. Иначе, конь мог умереть от перенапряжения. В этом, лошадь, ничем не отличается от человека. Может быть потому, её и "лечили" по человечески...
      Был уже четвёртый час ночи, когда выбрав более или менее ровную площадку рядом с грунтовым трактом, мы остановились, расстелили спальники рядом с машиной и легли спать, рассчитывая что завтра будет видно, что делать дальше. Машина стояла рядом остывая, и из под капота, словно клочья пены выбивались струйки серого пара, от перегревшегося мотора...
       Лёжа в спальнике, я ещё какое - то время ворочался вспоминая то кричащего Кахи, у которого горб рос из спины и из груди, и потому, выглядел он действительно инвалидом, вызывающим жалость. Потом начал думать, что делать с машиной и хотя я не религиозный человек, но несколько раз прочёл про себя Иисусову молитву. "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий - спаси и помилуй мя... Дай доехать без проблем хотя бы до Орлика". Молитва подействовала как снотворное, и я заснул крепко и без сновидений...
      
      Утром, вскипятив чаю на газовой плитке, позавтракали, и для настроения, чуть выпили водочки. Ведь мы наконец - то попали в горы, на природу. Ну как этому не радоваться и не расслабиться!
      Тронулись в путь часов в десять утра, при хорошей погоде и по холодку, отчего мотор меньше грелся и машина, катила удовлетворительно. На подъёмах, скорость движения заметно падала...
      Медленно, с натугой поднялись на перевал по вырубленной в скале дороге, петляющей по правому берегу Иркута, бегущего по камням, где - то далеко внизу и по пологой равнинке, начали спускаться в долину реки Оки. Вид во все стороны, открывался замечательный и слева, далеко на горизонте, в синем небе белели первозданно чистыми снежными вершинами, трёхтысячники, среди которых заметно выделялся пик Мунку - Сардык - высочайшая вершина Восточных Саян - одна из "святых" гор Центральной Азии...
      
       Каждый раз, как я сюда попадаю, первое и самое сильное впечатление - масштабы горных кряжей, широких долин и обилие рек, речек и ручьёв с прозрачной, холодной, синеватой водой...
      Внизу, на одном из поворотов, на приречной, зелёной луговине увидели несколько журавлей, щиплющих свежую, сочную травку. Остановились, рассмотрели длинноногих важных птиц в бинокль и я даже сфотографировал их, не очень веря в то, что на фоне таких просторов журавлей можно будет разглядеть на фотографиях...
      Часов около четырёх дня, вкатились в Орлик и подъехав к зданию администрации, остановились. Вылезли из машины, покряхтывая и разминая ноги постояли, разглядывая посёлок и горные хребты, повисающие над широкой, но мелкой речкой.
      Потом зашли в правление, нашли Николая - нашего приятеля и переговорили с ним. Он, как всегда улыбаясь рассказал нам, что Олег - тоже давний приятель - где -то в Орлике, что Лёня, наш бурят-проводник с сыновьями, которые незаметно подросли за времена нашего знакомства, тоже был здесь, но недавно ушёл верхами в Саяны, в посёлок, куда и мы направлялись...
       Выйдя из управы к машине, мы увидели Олега, который с улыбкой приветствовал нас и с ходу, стал спрашивать почему задержались с приездом. Потом, выслушав мои обычные объяснения рассказал, что лошадей, которых готовили к нашему очередному путешествию неделю назад, уже всех отпустили на пастбище, так что придётся все сборы, начинать заново.
      В момент разговора, мимо нас проехала "тойота", из которой вышел Глава администрации и скорым шагом прошел в Управу, на ходу поздоровавшись с нами.
      - Сегодня у него большое совещание, с председателями сельсоветов, вот и
      торопится. Я тоже, должен там присутствовать - отметил Олег, и пообещав вечером пораньше приехать домой в Саяны, тоже ушёл на совещание - мы, как всегда в первые дни заезда, останавливались у него в доме, в Саянах.
      
      Выезжая из Орлика в сторону посёлка Саяны, я размышлял, глядя на проходящих по дороге по городскому одетых красивых женщин и девушек, что жизнь здесь за последние пятнадцать лет переменилась, стала намного богаче и современней, но посёлок по прежнему заполнен песком, и только за дощатым забором местного парка, росли зелёные молодые деревца лиственницы.
      
      "Буряты, были и остались кочевниками, думал я, переезжая ручей, текущий широкой лентой через дорогу, на выезде из посёлка. они по-прежнему, не очень - то заботятся о зелёных лужайках рядом с домом ещё и потому, что почти каждая семья здесь имеет летнее стойбо в одной из окрестных таёжных долин, где и травки вдоволь и просторы немереные. А здесь они зимуют и их женщины вынуждены ходить в туфлях на высоких каблуках по песчаным, не асфальтированным улицам, а сами они с самого утра одевают сапоги, как часть традиционной рабочей униформы.
      В свободное время, мужчины иногда уезжают на лошадях охотиться в окрестные урочища, но чаще сбившись у кого-нибудь на летней кухне, выпивают и обсуждая свои мужские дела.
      Однако свободного времени у этих людей бывает немного, - почти все держат скот и лошадей, которых по весне выгоняют на стойбо, на пастбища, а ещё занимаются строительством. Поставить деревянный сруб умеют почти все взрослые мужчины...
      Те, кто имеет высшее образование, чаще сидят по домам и смотрят телевизор вместе с детьми и женщинами. Изредка, по вечерам, выходят приодевшись в кино, в местный дом культуры. Но бывает это редко, потому что удобнее сидя на домашнем ковре, смотреть те же фильмы или ТВ программы. Здесь, почти у каждого дома, стоят большие круглые тарелки - антенны, которые ловят сигналы со спутников и можно выбирать до двадцати телепрограмм разного уровня и на разный вкус..."
      
      Машина, с натугой преодолела очередной глинистый, вперемежку с камнями подъём, покатилась вдоль берега Оки по пыльной колее, слегка переваливаясь с боку на бок...
      .
      "Для нас, это экзотика, - продолжал я размышлять, проезжая мимо зелёной лужайки, на которой, за высокой оградой стоял, красиво окрашенный яркими красками маленький буддистский дацан. А для живущих здесь и эти горы, и эти "поднебесные долины", и спутниковые антенны - детали рутинного быта, не вызывающие никаких эмоций, иногда даже скуку. Новое, привычно смешалось со старым - таковы приметы времени.
      Вот и буддизм, восстановленный здесь совсем недавно, для многих - всего лишь экзотика - малопонятная и скучная..."
      
      ...Поднявшись на очередной подъём мы увидели несколько всадников на
      рысях идущих по дороге, впереди. Приблизившись, в одном из них я узнал Лёню. Посигналив, остановились и Лёня с сыновьями, развернувшись, подъехал к нам.
      Мы вышли из машины, он соскочил с коня, а сыновья остались в сёдлах и в ответ на наши приветствия вежливо кивнули. Последние годы отношение к русским и здесь изменилось, особенно у молодых, которые общались и в школе и дома только со своими, с бурятами.
       Лёня был немного смущён таким вниманием к себе и довольно улыбался, как обычно поддакивал всему, что ему говорили, словно ему задавали вопрос и он на него отвечал. Поговорили о подготовке к походу и Лёня, пообещал, что завтра с утра, он на "стойбе" займётся конями, но одного или двух, придётся брать в других местах. Поэтому выехать удастся только к вечеру.
      - Ещё и ковать нужно - сказал он. - Но это мы быстро сделаем...
      Договорились, что завтра с утра, подъедем на машине к нему на стойбо, а там всё спланируем и начнём собираться...
       После мы расстались, хотя я ещё долго видел всадников в боковое зеркало машины. Автомобиль мой пыхтел и едва тянул и потому, скорость была чуть быстрее лошадиной...
       Наконец, часов в семь вечера мы приехали в Саяны. И как обычно, завернув за край посёлка заехали в Олегову усадьбу с тыла. Ребята остались в машине, а я пошёл поздороваться с женой Олега, которая сразу пригласила нас пить чай. Пока мы мыли руки, во двор заехал УАЗик Олега и он, посмеиваясь стал осматривать мою "больную" машинку.
      
       - Оставь её здесь - посоветовал он. - Мой сын посмотрит после ужина. Он ведь механиком работает в Орлике...
      Ночевать устроились в гостиной, на полу, на ковре. После чаю мы ещё немного поговорили с Олегом, пока ребята устраивались на ночлег, а придя в комнату, я увидел, что Максим и Аркаша уже спят. Ночью, они видимо не выспались и в доме чувствовали себя в тепле и в безопасности. Любая ночёвка на природе, невольно заставляет человека настораживаться и спать в "полуха".
      Я забрался в свой спальник и стал думать, что делать с машиной, если так и не удастся её быстро отремонтировать. Сын Олега, посмотрел мотор и сказал, что проблемы с подачей топлива, но кроме того есть ещё несколько, которые можно устранить только в автомастерской...
      
      Хорошо выспавшись, поднялись пораньше и попив чаю в пустой кухне - хозяева разошлись и разъехались по работам, как обычно после семи часов утра - начали собираться. Лошадей надо было брать из разных мест и поэтому, сборы обещали быть долгими.
      Первым делом, поехали к Лёне на стойбо, которое находилось в долине большой горной речки. Он встретил нас у брода и сказал, что за двумя лошадьми, надо ехать к соседу, тоже на летнее стойбо, находящееся километрах в пятнадцати от Лёниного.
       Съездили туда, и оттуда мы с Лёней вернулись на машине, а Максим и Аркаша, прискакали верхами. Лошади были уже знакомы нам по прошлогоднему походу и потому, ребята на рысях пришли к броду очень быстро.
       Погода стояла светлая и солнечная, но с гор повевал прохладный ветерок и было не жарко. Я, с радостным ожиданием вглядывался в предгорные зелёные луговины, в затенённые ущелья и гребни серых скал, кое - где торчавших над вершинами горных кряжей. Я уже представлял себе, где мы могли бы встретить горных козлов, а может быть и медведей, в эти первоначальные летние дни, пасущихся на склонах широких, зелёных долин...
      
      Когда наконец пригнали лошадей, пока Лёня сходил в табун и привёл лошадей для себя и для меня - время подошло к обеду.
      Но двух из трёх лошадей, надо было ещё ковать и Лёня, занялся этим сам. Он был и ветеринар, и охотник и кузнец - одним словом мастер на все руки.
      У бурят, нет специально устроенных кузниц и потому, куют лошадей прямо у стойба, повалив их с помощью специального приспособления. Длинную прочную слегу, закрепляют между ног и потом, ловко и безболезненно валят коней на траву и покрепче связав все четыре ноги вместе, начинают ковку, а если надо, то обрезку отросших копыт.
      Лёня, как я уже говорил, на все руки мастер и в ковке ему помогал его приятель и бывший одноклассник Доржи, тоже собиравшийся ехать с нами. Лёне так было удобнее, потому что мы для него были всё - таки туристы, а с Доржи можно было переговорить, да и веселее было возвращаться после заезда, назад домой...
      Вначале ковали чёрного, среднего роста и возраста коня, на котором прошлый год гарцевал Аркаша. Он вёл себя смирно, и спокойно дал подковать себя.
      Пока валили второго мерина, тяжёлого и высокого, пришлось поволноваться, - он, выкатив глаза из орбит сдавленно хрипел и до последнего старался оставаться на ногах. Зато, когда наконец упал то лежал смирно и без сопротивления позволил обрезать передние копыта и ковать себя...
      
      У бурятских лошадей, как я успел уже узнать, есть замечательное свойство - когда они падают на спину то замирают в таком положении, подняв ноги вверх. Однажды в походе, мой конь на крутяке, вдруг вздыбился и упал назад спиной, чуть не придавив меня самого. Зато, когда он упал то застыл в этом положении, пока мы сообща не убрали большой валун, и не перевернули его на бок. Потом, он поднялся сам...
       После ковки, привязав лошадей, переложили продукты из машины на землю, а потом разложили припасы по вьючным сумам из толстой лошадиной кожи.
      В конце концов, всё было упаковано, лошади осёдланы, причём я и Аркаша, ехали на своих сёдлах, которые купили в городе и привезли их сюда на машине. Сёдла были новыми, поскрипывали кожаными поверхностями, но как позже оказалось, на склонах, когда приходилось ехать вниз, подпруги съезжали под передние ноги... Однако это обнаружилось чуть позже...
      
       Выехали уже около четырёх часов дня и моя лошадка, с самого начала попыталась маневрируя и сердито кося на меня глазом, пыталась бить задом, проверяя как крепко я на ней сижу. Однако, зная её норов ещё по прошлому году, я круто задирал ей голову поводом и крутил её несколько раз на месте. Видимо уяснив, что я не новичок, она успокоилась и всю остальную дорогу вела себя прилично. У остальных, тоже проблем не было и потому, двигались караваном быстро и без задержек...
      Погода стояла тёплая, солнечная, настроение у всех было замечательное. Вокруг, громоздились горные хребты и вершины, по низу широкой долины бежала чистая холодная речка, а предгорья были покрыты зелёным лесом, переходящим в каменные осыпи и серые скалы. Воздух был необычайно чист и весенняя свежесть, ещё сохранилась - ведь в затенённых местах, выше к гребням гор, видны были пятна и пятнышки белого снега...
      
      Нас было пятеро: я, Максим, Аркаша, и Лёня с Доржи - своим очередным приятелем. Такой состав, для нас становился уже привычным в начале похода...
      С нами были три собаки из Лёниной стаи: Байкал, старый и крупно - лохматый, хромой кобель; Белый, с обрубком хвоста, которым отличались все собаки из Лёниного гнезда, и совсе молодой кобелишко - Чернявый.
      Байкала, который сломал лапу несколько лет назад преследуя по скалам кабарожек, мы сразу прозвали Сильвером, в честь хромого пирата из романа Стивенсона "Остров сокровищ". Вид у него был серьёзный и немножко сердитый, поэтому новая кличка ему очень шла.
       Собаки сразу убежали вперёд, а мы на рысях, по замечательно зелёной тайге, по грунтовой дороге, быстро дошли до ближайшего стойба, на котором жила одинокая хозяйка в двумя детьми. Она пасла здесь свой скот.
      Мужа у неё не было и вообще она была колоритная женщина, словно из бурятской легенды.
      
      Её отец, за отсутствием сыновей растил её как мальчика - в семь лет купил ей ружьё и постоянно брал с собой на охоту и на летние выпасы скота. Поэтому она выросла сильной и смелой и ничего в тайге не боялась, даже одиночества. Со временем, все заметили её необычайную силу и случилось даже так, что местные шаманы запретили ей иметь оружие и охотиться, по чему она очень скучала.
      Я глядел на неё во все глаза и видел перед собой симпатичную молодую, пухленькую и кругленькую на вид бурятку, у которой уже было двое детей и она собиралась рожать третьего.
      "Наверное от "проезжа молодца", - думал я, попивая чаёк и слушая
      разговоры Лени и Доржи с нею. Ребёнка не было видно - это по рассказам Лени была трёхлетняя девочка, а старшая, уже школьница, на лето уехала к бабушке в соседний посёлок.
      Спать легли в этой же избе. Дунга - так звали богатыршу - охотницу, устроилась с ребёнком за ситцевой занавеской, а мы с Лёней и Доржи, расстелив спальники легли на пол. Максим и Аркаша, легли в соседней бане...
      Засыпая, я вспоминал рассказы Лёни о том, что Дунга была сильнее многих мужиков и сорокакилограммовые фляги с молоком, одна грузила в кузов грузовика, на что способны были только самые сильные мужчины...
      Ещё, я вспомнил, как несколько лет назад, на этом же стойбе, которое тогда стояло пустым, мы дневали в хороший, солнечный день и решили сфотографироваться и сняться на кинокамеру. Тогда, отъехав от домов стоящих на высоком обрывистом берегу реки, я разогнал своего мерина и вдруг, правая нога выскользнула из стремени и в это же время, конь рассердившись на моё понукание, поскакал не разбирая дороги к обрыву.
      На киноплёнке, этот галоп выглядел эффектно, но я сильно испугался, когда мерин затормозил только в метре от десятиметрового обрыва. Я, конечно, сделал вид что ничего не происходит, но позже, сознался, что чуть не "загремел" в обрыв вместе с мерином...
      
       Утром проснулись не так рано, попили чаю и обсудили планы. Надо было сегодня пройти километров сорок по плохой тропе до Лёниного зимовья в долине Хадоруса.
      Пока пили чай и завтракали, из-за занавески вышла симпатичная девочка - бурятка и стала нас расспрашивать куда и зачем мы едем. Она оказалась очень общительной и смышлёной, а вчера, я почему - то подумал, что она дичится нас и потому, прячется за занавеской. Однако, она просто пораньше ложиться спать, как все нормальные дети и потому, вчера вечером спала не обращая внимания на наши разговоры...
      Простившись и поблагодарив Дунгу за гостеприимство, мы тронулись в дальний путь - впереди было почти пятьдесят километров дороги - из них, последняя треть проходила по скалам и крутякам долины Хадоруса...
      ... В тот день обошлось без происшествий. Лошади шли споро, никто не отставал и я, вспомнил как прошлый год, мой мерин иногда останавливался, особенно в конце дня и наотрез отказывался идти дальше. Пришлось тогда помучиться и попотеть, то уговаривая его, а то нахлёстывая плёткой и понуждая ногами...
      ... Обедали на красивой зелёной лужайке, рядом со святым местом бурят, которое они называют Ообо. Ообо, со стороны речки окружали высокие стройные ели и на нескольких из них, буряты, проходящие и проезжающие мимо, развешивали на ветках ленточки разноцветной материи, в основном белые и синие. Стоило подняться небольшому ветру, ленточки начинали трепетать и казалось, что деревья оживали. Неподалеку, на зелёной, ровной словно стриженой травке, лежал большой гранитный валун прямоугольной формы, который служил алтарём для приношений. На нём же разводили священный огонь...
      С другой стороны, открывался вид на горную долину реки Сенцы и противоположный склон горного хребта, по верху покрытого острыми, светло - серыми скальными пиками, поражавших своими размерами.
      Луговина вокруг нас была покрыта зелёной травой и множеством цветущих и отцветших подснежников, которые в Забайкалье называют "ургуями". Охотники говорят, что в это время, "ургуи" в больших количествах поедают сибирские олени - изюбри, для того чтобы очиститься горечью подснежников от внутренних паразитов. Не знаю как олени, но наши лошади ели эти цветочки и молодую траву с необычайной жадностью...
      
      Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили кашу с тушёнкой и чай и пока ребята занимались обедом, Лёня и Доржи шаманили, освящая своё оружие и прося удачи у духов местности, которых по-бурятски называют общим именем - Бурхан.
       Они разожгли костёр на большом прямоугольном валуне, лежащем здесь с незапамятных времён, плеснули в костерок немного водки и положили в огонь несколько конфет. Потом произнося какие-то фразы на бурятском языке, подержали своё и моё оружие над костровым дымом. Вся процедура "жертвования" и "освещения", проходила быстро и мы закончили, когда ребята ещё не успели вскипятить чай.
      Лёня и Доржи, в момент "камлания" посерьёзнели и мы не мешали им в их традициях, относясь к этому с уважением. Мы ведь тоже, иногда выходя или выезжая на охоту в районы тайги, где раньше жили буряты и сохранились бурятские названия мест и речек, "бурханим" на высоких перевалах и заметных площадках, уговаривая духов даровать нам удачу в походе и в охоте.
      
       Здесь в Оке, я заметил, как старинные обычаи и даже суеверия быстро возвращаются в рутину обыденной жизни и то, что считалось накрепко забытым во времена советской власти, неожиданно быстро возвратилось в народную среду. Анимизм, одушевление и олицетворение сил природы с духами и богами, вновь становятся привычным ритуалом. Такая привычка постепенно распространяется и среди русских охотников, большинство которых, тем не менее, остаются атеистами... Но магия обряда действует и на их воображение.
      ... Иногда, охота бывает неожиданно удачной и приходится сознавать, что в этом случае, Бурхан к нам как - то особо благоволил...
       После обеда, без проблем переправившись через неглубокий и потому бурный, бело-пенно шумливый Хадорус, стали подниматься по извилистой тропе, а перевалив гребень спустились в долину этой речки, на которой местами, ещё лежали льдистыми, белыми щитами, толстые пласты наледи.
      Тропа петляла из стороны в сторону, обходя полу-заросшие гранитные глыбы и лошади, задевая подковами за камни, высекали искры. Небо постепенно нахмурилось, появились серые тучи, из которых по временам проливался мелкий редкий дождичек.
      
       Вскоре, перед нами во всю ширь открылась долина Хадоруса и впереди, мы увидели трёхсотметровой высоты скалу, чей гранитный отвесный лоб, нависал над рекой, покрытой белой наледью. На противоположном берегу теснились каменистые осыпи и в узких трещинках - ущельях, кое - где проглядывали не растаявшие снежные наносы...
      Уже находясь под скалой, вдруг остановились на тропе потому что остроглазый Леня, увидел на склоне, под высоким лбом скалы, медведя.
      - Вижу! - как всегда, неожиданно громким голосом проговорил Лёня, не отводя глаза от склона под скалой.
      ... Я развернул коня, подъехал к Лёне и дал ему бинокль, хотя уже и без бинокля было видно медведя, который по кромке леса и осыпи, шёл от нас в сторону по направлению к зимовью. Он был от нас на расстоянии наверное около километра, и можно было определить, что медведишко небольшой, но справный и подвижный.
      Времени было около пяти часов вечера, до зимовья оставалось пройти километра два и потому, решили уже сегодня, начать охоту.
      Договорились, что Аркаша останется внизу, с собаками, которых мы подманив посадили на поводки, а мы, на конях, поднимемся по склону насколько можно, а там попробуем пересечь медведю путь и подкараулить его. Как только начнётся стрельба, Аркаша должен был собак отпустить, и они прибегут чтобы преследовать медведя, если он будет уходить от нас после выстрелов
      .
      Моя лошадка, на склоне легко поспевала за Лёниным Вьюном, и как выяснилось, лошади совсем просто шли по лесу и среди камней. Раньше, мне казалось, что верхами добраться до осыпей - это проблема, но сегодня я понял, что главное не бояться и не лезть напролом, а объезжать неудачные или опасные места...
      Мы так и сделали. Лёня, хорошо ориентируясь на местности ехал первым и буквально через десять минут, преодолев полосу молодого кедрача, все выехали на чистое место, почти на осыпь.
      Соскочив на землю, привязали лошадей и разделившись на две группы, - я с Максимом пошёл чуть правее, - начали подниматься по осыпи, среди крупных глыб гранита. В какой то момент я увидел, что Лёня остановился метрах в пятидесяти от меня, пригнулся, прошёл ещё несколько шагов, а потом медленно, прислонившись спиной к полого торчащей из осыпи глыбе, поднял карабин. Я глянул в ту сторону, куда он смотрел и, на мгновение увидел мелькнувшую коричневую спину медведя, который на ходу то скрывался в камнях, то вновь появлялся на чистом месте...
       Зверь был от меня метрах в ста и потому, я тоже вскинул свой карабин и начал выцеливать зверя, мелькающего в камнях. Тут со стороны Лени и Доржи, застучали выстрелы и медведь, ловко прыгая по камням, галопом кинулся убегать чуть в гору и наискосок от меня. Я тоже выстрелил, и увидел, как моя пулька подняла фонтанчик каменной крошки, в метре, а то и в полутора от бегущего медведя. В этот момент, медведь доскакал до продольной, глубокой каменной рытвины - щели и скрылся в ней...
      Лёня огляделся, увидел нас с Максимом и махнул рукой. Мы сошлись в одном месте и Лёня сказал - ему показалось, что один раз как минимум, он в медведя попал и ранил зверя, не зная легко или тяжело.
      В это время, из-за спины, из леса, появились наши собаки тяжело дыша и вывалив красные языки из белозубой пасти. Байкал был словно чем - то озабочен, на нас не смотрел и пробежав мимо, наткнувшись на медвежий запах ощетинился, покрутился на одном месте вынюхивая, и на галопе помчался влево, вслед убежавшему медведю. Две остальные собаки побежали за ним.
      Чуть поднявшись по склону, мы вскоре увидели дно расселинки и самого медведишку, спрятавшегося за большим гранитным валуном и наблюдавшего за собаками, которые сначала пробежали в другую сторону, метрах в тридцати ниже затаившегося медведя.
      Потом, Байкал остановился и стал озираться, и в этот момент медведь тоже выглянул из-за каменной глыбы - собака увидела зверя. Все собаки, уже с лаем, как они делают, когда видят зверя, кинулись к медведю, а тот, рявкая выскочил из-за камня и даже пробежал чуть навстречу собакам. Байкал, первым, подскочил к медведю почти вплотную, но схватить его побаивался и потому стал кружить вокруг, метрах в двух, скаля зубы и непрестанно гавкая. Остальные собаки делали тоже самое изредка отскакивая, когда медведь делал попытку схватить одну из них, зубами или отмахивался когтистыми лапами присев на круглый зад. Зрелище было замечательное и я даже поснимал это на свою любительскую кинокамеру.
      Наконец, один за другим, держа винтовки на изготовку, и огибая крупные камни приблизились к медведю остановленному собаками на одном месте и Леня, метров с пятидесяти сделал прицельный выстрел по убойному месту.
      Медведь, в которого попала пуля встал на дыбы, несколько мгновений стоял так повернув лобастую голову в нашу сторону, а потом упал и покатился вниз по каменной осыпи, пока не застрял в широкой щели между двумя гранитными валунами.
      Собаки ещё какое то время, опасливыми бросками приближались к неподвижному зверю, но поняв, что он мёртв, наконец накинулись на него. Первым вцепился в лохматый зад медведя, Байкал, а потом несколько раз куснул и Белый. Чернявый, однако опасался - вдруг хищник оживёт, - и потому стоя в двух шагах и вздыбив шерсть на загривке, непрестанно и звонко лаял...
      Мы тоже не спешили и подойдя с приготовленными карабинами к медведю метров на десять, остановились и только рассмотрев хорошо неподвижное тело и увидев, как Байкал вырывает из шкуры клочья коричневой, почти чёрной шерсти, рискнули подойти вплотную и отогнали собак.
       Зверь оказался небольшим самцом, лет эдак трёх - четырёх, общим весом килограммов сто, с шкурой уже кое где "просевшей", то есть начавшей линять.
       Собаки быстро успокоились и мы начали не торопясь разделывать зверя.
       Он был тощим, совсем без жира под шкурой и мяса в нем набралось в общей сложности килограммов шестьдесят. Лёня и Доржи вскрыли его, вырезали медвежью желчь - может быть самый ценный продукт в медведе, который весит обычно всего граммов сорок - шестьдесят. Но продают медвежью желчь на вес золота, потому что это издревле известное, азиатское лечебное средство от многих болезней.
      Шкуру мы тоже решили не брать с собой, потому что она зияла не только проплешинами от начавшейся линьки, но и от укусов собак.
      Лёня отрезал лапы, которые в Китае и вообще в Центральной Азии считаются главным деликатесным местом медведя. Мы с Максимом, в свою очередь вырезали медвежьей мякоти килограммов на десять и положили в рюкзачок, который Максим прихватил с собой.
      
      ... В это время, Аркаша, удобно устроившись под сосной, привалившись спиной к стволу, наблюдал всю сцену охоты в крупный бинокль и видел все перипетии охоты, тогда как мы наблюдали, только какую то часть её.
      Позже, Аркаша смеялся, рассказывая нам все подробности наших передвижений и о том, как на них реагировал медведь. Он видел, как медведь прятался от собак, когда те, по ошибке, пробежали мимо него. Затем он наблюдал бой собак с зверем и наше приближение к нему, а потом и завершающий выстрел
      - Это было как в кино - с восторгом повторял Аркаша. - Только тут всё было
      настоящее, без сценария, перерывов в съёмках и монтаже...
       После разделки медведя, Лёня, поощряя собак стал их кормить медвежатиной, вырезая большие куски острым ножом. Когда он бросил первый кусок окровавленного мяса Байкалу, тот схватил его на лету и проглотил не жуя. Белый повалял мясо лапой, а потом стал жевать его. Чернявый, самый молодой из собачьей команды, видимо в первый раз встретил медведя, перенервничал и от медвежатины отказался. От перевозбуждения, молодые собаки на какое - то время, как и люди, совсем теряют аппетит.
      Я вспомнил, что в давние охоты, моя тогдашняя собачка Лапка, вообще не ела медвежатины, но подержав кусок мяса в зубах, брезгливо наморщив губы и обнажая дёсны, бросала его и не подходила больше...
      
      ... Лёня, посмеиваясь, показал фокус. Он вырезал два куска мяса, и бросил Байкалу один за другим. "Сильвер", чавкнул первый и тут же, подхватив второй на лету проглотил и его. Потом подошёл к жующему Белому и без сопротивления и рычания со стороны этого немаленького кобеля, забрал второй кусок и у него. Он был опытный зверовый кобель и добыл с хозяином уже не менее десятка медведей. А уж драчун-то он был отменный - шрамы на морде, красноречиво доказывали это.
      А я вспомнил, как мы, в далёкой молодости, добыли как - то сохатого и как наша молодая собака Тунгус, так же клацая зубами, на лету хватала и глотала большие куски лосиной печёнки...
      
      ... Вскоре мы спустились к лошадям, которые учуяв запах медведя, храпели и выкатывали глаза из глазниц, но вскоре успокоились и идя в поводу, спокойно начали спускаться к тропе...
       К зимовью подъехали уже в сумерках. Пока развьючивали и расседлывали лошадей, стреноживали и отпускали пастись, потом ходили за водой и растопили печь, - над горами и тайгой спустилась тёмная ночь.
       Максим, мелко нарезав медвежатины, на большой сковороде приготовил медвежье жаркое и мы усевшись в круг за столом, при свете фонарика подвешенного к потолку, выпили по первой, закусили луком и дымящимся мясом прямо со сковородки.
      Вкус медвежатины был впечатляющий и потому, на радостях, что мы наконец заехали в горы выпили и по второй, а потом уже, рассказывая друг другу как кто увидел эту охоту, не торопясь начали есть...
      Время бежало незаметно и мы стали устраиваться на ночлег, только во втором часу ночи...
      
       Я перед сном вышел на улицу и увидел тёмное небо, на котором, в дальнем углу, в сероватой дымке, всходила над горным гребнем луна, видимая сквозь низкие тучи желтоватым размытым пятнышком...
      Утром встали поздно, отсыпаясь после треволнений заезда. Пока сварили чай, пока позавтракали вчерашними остатками мяса, солнце поднялось над речной долиной высоко и стали видны и тёмная лента реки внизу, и противоположный склон покрытый скалами и каменными осыпями, и широкая долина, уходящая в верховья Хадоруса, вправо и вверх...
      ... Тронулись в путь уже около двух часов дня и пройдя почти по сухой тропе несколько километров до вулкана Перетолчина, держа лошадей в поводу, поднялись по крутому склону на перевал, разделяющий две больших долины. Вулкан оставался слева, Хадорус оставался позади, а с перевала видна была уже другая просторная долина, с широким чёрным потоком застывшей лавы посередине...
      
      Давным - давно, здесь, произошло извержение огненной магмы и земля трескалась и изливала кипящий, горящий камень из своего нутра. Тогда здесь вылились на поверхность миллионы кубических метров лавы, которая, медленно остывая протекла вниз по долине на восемьдесят километров - глубина этой каменной "реки", местами составляла до сотни метров.
      ... Потом, вниз по лаве начала стекать вода от таяния снегов, а речки и ручьи восстановили свои русла - прежние речки, испарились при извержении.
      В конце концов, образовалась не только река, но и большое озеро, лежащее в оправе из лавы и поэтому названное "чёрным озером", или Хара - Нуром.
       Именно к берегу этого озера мы и стремились...
       Спускаясь по склону вулкана, единственного на многие тысячи километров на протяжении всей громадной Сибири, я думал, о том, что мы наверное последние годы, пользуемся этой первозданной красотой и проявлениями дикой природы. Через несколько лет, сюда придут первые организаторы туристического бизнеса, и постепенно, эти вулканы и это Чёрное озеро, станет приманкой для туристов со всего мира. Здесь пробьют новые широкие тропы, сделают ограждения и поручни, но вместе с удобствами исчезнет ощущение первозданности и дикости, которое и отличает эти вулканы, допустим от Массив Сентраль, во Франции, где вулканов десятки, и где каждый день бывают тысячи, десятки тысяч туристов со всех концов мира...
      
      ... Спускаясь на коне по тропе идущей через поля коричнево - красного вулканического пепла, я представил себе, как более десяти тысяч лет назад, земля в этих местах вдруг загудела затряслась и стала покрываться трещинами, через которые из раскалённых глубин земли, на поверхность, хлынула огненно-красная лава...
      Дым смешался с дождём и в этом губительном сумраке, животные населяющие эти места, погибли почти мгновенно, хотя некоторые пытались убежать, воя и трубя от страха и ужаса.
      Может быть, были здесь и неповоротливые, обросшие длинной седой шерстью, с длинными загнутыми наружу бивнями мамонты. Наверное были здесь и пещерные медведи, которые, несмотря на свой угрожающий вид, размеры и клыки, умирали от инстинктивного ужаса, при первых же колебаниях земной тверди.
      Современные свидетели больших землетрясений, рассказывают, что дикие животные в этот момент погибают от нервного шока - настолько всё страшно и необычно для них в происходящем. Рассказывают также, что при землетрясении в двенадцать баллов, уже в двадцатом веке произошедшем в горной Монголии, по земле ходили "волны", высотой до полутора метров, и кирпичи от одноэтажного здания разлетались по округе в радиусе пятидесяти шагов. Овцы, как футбольные мячи, катались по этим волнам и умирали от страха...
      
       Покачиваясь в седле и следуя за Лёней по спускающейся вниз мокрой тропе, я представил себе что бы делали люди, если бы это случилось сегодня...
       Мои размышления прервал голос Лёни:
      - Осторожно! Тут уже лава начинается, а она острая и твёрдая как стекло.
      Берегите ноги лошадей и старайтесь идти точно по тропе...
      Я поддакнул и стал смотреть вперёд и вдаль.
      Передо мной лежали пространства, залитые чёрным вулканическим базальтом, во многих местах вспученном при остывании, да так и оставшимся в форме обломков и осколков застывших лавовых "фонтанов".
      Лошади, словно чувствуя опасность пошли медленно, стараясь не отставать одна от другой. Я ехал на своём "Орлике", так я называл свою лошадку, и с чувством внезапной благодарности думал, что конь ведёт себя прилично и мне совсем не надо им управлять, потому что он хорошо знал своё "лошадиное" дело и командовал сам собою. К тому же, Орлик был раньше охотничьим конём Лёни и бывал в этих местах не один раз. Так что ему всё вокруг было знакомо...
      Благополучно преодолев, растянувшееся, почти на пять километров, лавовое поле, мы, по тропе заросшей кустарником, наконец выехали на южную оконечность Хара - Нура и уже в сумерках, увидели большую красивую поляну прямо на берегу озера, где раньше была многолетняя большая стоянка геологов...
       Лошади пошли значительно резвее, и вот мы уже подъезжали к обломкам деревянных конструкций палаток и даже бывшей бани, с высоким каменным очагом посередине...
      
      Расседлав лошадей, пустили их пастись, а сами поставили палатки, развели костёр и начали готовить ужин.
       В наступившей прохладной темноте северной ночи, мы сгрудились у костра и приготовив суп с тушёнкой, (медвежатину надо долго готовить), расселись, а то и прилегли вокруг костра и не торопясь ели, не забыв при этом выпить по рюмке водочки, закусывая хлебом с луком и жирным сочным салом, которое я сам всегда выбираю на рынке, пробуя каждый кусочек...
       После еды, долго пили чай и разговаривали, а Леня вспоминал, что ещё двадцать лет назад, буряты из их животноводческого колхоза приезжали сюда пасти скот целыми бригадами и жили несколько недель большими компаниями - рыбачили, охотились, строили новые и ремонтировали старые зимовья.
      - Тогда жизнь была много веселее - рассказывал он прожёвывая сладкую
      карамельку и запивая горячим чаем. Дым иногда порывом ударял ему в лицо, но он, на секунду отвернув лицо от костра, пережидал порыв ветерка и снова долго и сосредоточенно смотрел на костёр, вспоминая дни и ночи, проведённых в здешних местах. Может быть и жизнь тогда, казалось ему весёлой, потому что было ему в те годы двадцать лет и в теле, здоровая энергия бурлила ключом.
      Тогда, после целого дня работы на строительстве зимовья, он каждый вечер уходил в окрестности с ружьём или садился на всю ночь на солонцы. Наверное, с той поры охота стала его единственной и крепкой страстью...
      - Тогда здесь зверя было много - продолжил он после паузы. - Однажды на этих склонах, на проталинах ещё по ранней весне, я видел с одного места шесть медведей, которые паслись на молодой травке...
      Лёня махнул рукой куда - то в темноту, показывая где находится этот склон...
      ... Из ночной влажной тьмы, вдруг донёсся звон колокольчика - ботала на шее Лёниного Вьюнка, но хозяин не обратил внимания на этот звук.
      
      - Раньше, здесь летом много геологов бывало - продолжил Лёня зевая. - Они тут золото и другие ископаемые искали... Потом говорили, что нашли несколько богатых месторождений, но тогда, сюда в Оку и дороги то не было. А зимой, как на полюс, доставляли по зимнику припасы и продукты, или летали самолётами - "Аннушками" - до аэропорта, который находился недалеко от посёлка Саяны. Да вы это поле наверняка сами видели...
       Взлётная полоса, действительно, до сих пор была заметна и узнаваема, хотя самолёты перестали летать вот уже как лет пятнадцать - двадцать...
       Вскоре все пошли спать по палаткам и договорились, что первый кто проснётся, будет разводить костёр и варить завтрак...
       Я, как только залез в спальник, в нашей с Максимом и Аркашей палатке, сразу крепко заснул и спал без сновидений. Но посреди ночи проснулся, наверное от незнакомого звука, послушал и понял, что это лошадка мотнула шеей и тотчас колокольчик звякнул, а моё насторожённое сознание среагировало и разбудило меня...
      
      Засыпая вновь, я слышал безмятежное посапывание молодых ребят и с завистью подумал, что нервы у них намного крепче моих...
       Проснулся я от звука удара топора, и оглядевшись, увидел, что Аркаша уже встал и наверное разводит костёр. Словно в подтверждение, я учуял запах свежего кострового дымка и вновь задремал зная, что завтрак будет готов только через час - полтора...
      Из палаток все вылезли уже только часов около девяти. Позёвывая и размахивая руками, сходили на озеро, умылись и потом возвратившись к прогоревшему костру, расстелив под себя попоны, принялись с аппетитом есть кашу с тушёнкой, вспоминая вчерашнюю вкусную, аппетитную медвежатину...
       Лёня с утра как обычно был молчалив и потому, поев и попив чаю мы коротко договорились, что отправимся в разные стороны. Лёня с Доржи, на лошадях, попробуют подняться в вершину речки по широкой пологой каменистой долине, а мы, собирались спуститься вниз по берегу озера к удобному месту, поставить там сетки, а потом прогуляться по окрестностям в обратную сторону от долины речки. Собаки лежали неподалеку от костра, но к людям не подходили, зная, что если мешаться или выпрашивать подачку у хозяев, то можно и пинок под зад получить.
      Лёня, быстро доев кашу, выпил чай и пошёл в сторону речки, сопровождаемый оживившимися собаками.
      - Я их сейчас кормить рыбой буду - уходя загадочно пояснил он.
       Мы с интересом наблюдали, как Лёня подойдя к речке, которая перед впадением в озеро разбивалась на несколько рукавов, вошёл в самый мелкий из них и стал внимательно смотреть на воду чуть вниз по течению, по направлению к озеру.
      В какой - то момент, он подобрался, вышел на берег, сделал небольшую дугу и вновь вошёл в воду, а потом стал пинать ногой по воде. Вскоре, в воздухе, вылетев на сушу из под его ноги, сверкнула серебристым брюшком крупная рыбина, которую тут же подхватил Сильвер и стал, прижав лапой к земле, грызть её.
      Спустя какое то время, Леня повторил манёвр, но в этот раз он сделал несколько быстрых шагов брызгая по сторонам резиновыми сапогами, прижал рыбу руками, а потом выбросил её на берег, теперь уже Белому. Собака схватил её в пасть и отбежала подальше, чтобы Сильвер не отобрал...
       Минут через десять, наш проводник возвратился к костру и посмеиваясь пояснил. - Вот так, я здесь рыбку руками ловлю и собачек подкармливаю...
      
      Наконец, спрятав все вещи в палатку,на случай внезапного дождя, Лёня и Доржи ушли ловить лошадей, а мы, прихватив оружие пошли пешочком по тропинке, вниз по долине, огибая по берегу широкое, сине - стального цвета озеро, расположившееся тэ-образно, в широкой горной долине.
       Местами, здесь, особенно с южных боков больших камней вросших в землю, проклюнулась зелёная травка, но общий тон гористой местности и скал на крутых отрогах хребта, был темно - серый.
      Лёгкие кучевые облака медленно плыли по синему небу и солнце, то пряталось за ними, то как - то робко и не жарко начинало светить на долину и на озеро, растянувшееся в длину на несколько километров. Это большое озеро образовалось в своё время, затопив долину, покрытую вулканической лавой. Со временем, всё вокруг заросло кустарником и даже кедровыми рощами и местами, вид был удивительно просторный и даже весёлый.
      Видимость, сегодня, была отличной, и на юге, там, куда постепенно перемещалось неласковое солнце, вдалеке видны были высокие серые скальные пики, местами ещё покрытые белыми глубокими снегами, чуть синеватыми в глубоких ущельях.
      От крутых дальних склонов, в нашу сторонку, шли несколько пологих параллельных долинок, немножко напоминавшие мне рельефом, гигантскую стиральную доску, похожую на ту, на которой мать, ещё в детстве, стирала бельё в оцинкованной ванне. Стиральных машин тогда ещё совсем не было...
       Я повздыхал, вспоминая, какой я уже старый, но потом отвлёкся, увидев в небе орла, с размахом крыльев не менее двух метров. Он плавно парил высоко в воздухе и когда подлетал под облако, то его становилось почти не видно, тогда как на фоне синего неба, он смотрелся выразительной коричневатой запятой.
      Я вспомнил, какие они крупные и зловеще свирепые вблизи и невольно стал осматривать окрестные луговины в поисках потенциальных жертв этих королей воздуха...
       "Далеко залетели" - подумал я, вспоминая, что обычно их можно увидеть значительно ниже по течению горных речек, в местах где междуречье, превращается в широкие участки степи...
      
       Ребята незаметно намного отстали от меня, а потом, свистнув, показали мне рукой, что хотят подняться к горам по продольной долинке. Я в ответ махнул им рукой и пошёл дальше, изредка посматривая себе под ноги, при этом, стараясь держать в виду окрестные скалки - вдруг на них появятся горные козлы, или даже медведь...
      Дойдя до русла каменистой речушки, я свернул и пошел вдоль заваленного гранитными глыбами русла и постепенно, стал подниматься вверх. Взобравшись на обрывистый склон широкой промоины заваленной камнями, я вышел на чистое место полого поднимавшееся к голой вершинке и идя вдоль оврага, неожиданно вспугнул северных куропаток, которые громко крякая взлетели почти у самых моих ног и перелетев недалеко, вновь опустились на землю.
      Поднявшись ещё выше, я увидел несколько ярко зелёных ёлочек, растущих в каменистой расселине, и решил пообедать. Для этого, в каждый мой выход, в маленьком рюкзачке за плечами, я нёс "перекус" и небольшой котелок для чая, сделанный из консервной банки из под фруктового джема.
      
      Остановившись, я наломал сухих веток снизу одной из ёлок, развел костёр, вскипятил чай и расслабившись, полулёжа, пообедал вкусными бутербродами с салом, запивая еду горячим ароматным чаем.
      Я никуда не торопился, времени у нас было ещё много больше недели и поэтому, я осматривался и осваивался в новом месте...
      По пути к этим ёлочкам, я пересёк торную тропу, которая шла по пологому, травянистому склону куда - то вверх, по долине речки. В одном месте, даже разглядел на влажном песке широкий, разлапистый, старый след северного оленя...
       Я подумал, что северные олени могут использовать эту тропу для выхода на пастбища, в которые превратятся эти пологие травянистые склоны через несколько недель. Днём олени поднимаются повыше в горы, где летом меньше кровососущих, а на зорях приходят сюда пастись. Тут и вид открывается во все стороны на многие сотни метров, и всегда можно ускакать от врагов в горные ущелья, куда не всякий хищник отважится подниматься...
      
       Перекусив и напившись чаю, уложил всё назад в рюкзачок, я прилёг, поплотнее запахнувшись курточкой, воспользовавшись тёплыми солнечными лучами, пробившимися через облака...
       Сквозь дрёму и прохладу горного дня, я, из необъятных пространств окружающих меня слышал тихие звуки ветра, изредка посвистывающего в тонких, ещё голых веточках чахлых кустиков; в ближнем овражке, слышал, словно из под земли мерный шум горного ручья, скачущего с камня на камень там же в овраге, но в самом низу его. Изредка, издалека, с противоположного склона, слышался стук внезапно покатившегося под откос камня, оттаявшего на солнце...
      Всё вокруг было, как всегда многие годы до моего, до нашего здесь появления и это продолжиться ещё долгое время после нашего отъезда.
       "А зачем тогда нужна жизнь человека?" - вяло вопрошал я себя в полусне, и не находил ответа. Начал вспоминать сломавшуюся машину и горбатого грузина Кахи, который наверное суетится сегодня, как обычно суетятся миллионы и миллионы людей во всем мире, живя далеко от этой тишины и природного величавого равнодушия ко всему и ко всем..."
      
       Мне вспомнился рассказ, известного историка Яна, который написал несколько романов о татаро-монголах и их вождях, Чингиз - хане, Батые, военачальнике Удэгее... В рассказе, он описывал озеро Хара-Нур в котором, сразу после Гражданской войны водилось древнее чудище, которому аборигены ежедневно приносили в жертву одну овцу.
      Но потом, на берегу "Чёрного озера" появился беглый красноармеец и гранатой взорвал это длинношее чудовище, так похожее по описанию на Лохнесское чудовище из шотландского озёра...
      
       Неизвестно сколько времени я провёл в этом забытьи, но вдруг стало холодно, подул ветер и пришлось вставать и разогреваясь, быстро спускаться вниз, в широкую долину Хара - Нура...
      В это время, как позже выяснилось из их рассказов, Лёня и Доржи, поднялись в вершину большой долины и спешившись, привязав лошадей к молодым кедринам, оглядываясь вокруг пошли по правой стороне склона, в сторону гребня.
      Долина, постепенно закругляясь превратилась в амфитеатр, просматриваемый до скального карниза, наверху. По сторонам её, стояли молодые нечастые кедрачи, а по серединке, была неглубокая, каменистая щель, по которой весной сбегает талая вода...
      Собаки, во главе с Сильвером, появились на время совсем неподалёку и неожиданно возбудившись, нюхая воздух влажными носами, ушли с сторону ближайших зарослей...
      Лёня насторожился, поднял руку, обращая внимание Доржи на поведение собак и тут же увидел, как из лесистого мыса, на галопе, выскочил крупный, шоколадного цвета олень - изюбрь, а вскоре, за ним, пересекая открытое место зигзагами выскочили собаки, причём впереди уже был Белый, наклонивший голову к земле и чутьём, по свежему следу, пытался догнать оленя. Сильвер бежал следом во весь дух, вдруг несколько раз взлаял и стало понятно, что он на какое - то время увидел убегающего оленя...
      Изюбрь мчался на виду у охотников, преодолевая открытое расстояние между куртинами кедрачей, делая широкие прыжки, ловко огибая встречающиеся одинокие деревья, и через некоторое время забежав в лес, мелькнул несколько раз коричневым боком, а потом пропал из вида...
      Собаки были от него метрах в ста пятидесяти и летели уже по зрячему со всех ног, хотя было заметно, что олень скачет намного быстрее собак и вот - вот оторвётся от них на безопасное расстояние...
      
      Лёня разглядел на голове изюбря молодые рога с тремя отростками, на всякий случай вскинул карабин выцеливая, но понимая, что между ними слишком большое расстояние, отпустил оружие и отметил: "Слишком далеко, да ещё на ходу... Стрелять бессмысленно".
      Доржи, словно услышав его мысли закивал в подтверждение и тут Лёня, разочарованно вздыхая и осматривая окрестности, на противоположной стороне каменистой луговины, в кустах, вдруг заметил какое - то движущееся, на одном месте, коричневое пятно. Поднеся бинокль к глазам, он в окуляры, вдруг различил две медвежьи головы, одна над другой и с удивлением понял, что в ста пятидесяти метрах от них, в куртинке лозняка, занимались любовными играми медведи.
      ... Лёня глянул на Доржи недоверчиво, не веря своим глазам, но тот тоже показал рукой в том направление.
      
      ... Взволновавшись, Лёня непроизвольно пригнулся, и взяв карабин на изготовку, начал медленно продвигаться в сторону зверей, которые были так заняты ухаживаниями, что ни на что вокруг не обращали внимания...
      За несколько минут сократив расстояние между ними до ста метров, Лёня решил не испытывать судьбу, поскорее лёг на землю и прицелившись, затаив дыхание выстрелил в верхнего медведя, чья голова хорошо была видна а тела сплетались в одно...
       После первого выстрела, медведь самец рявкнул, и видимо раненный, считая что причиной неожиданной боли была медведица, оттолкнул, отшвырнул её от себя на несколько метров и та в испуге, кинулась убегать со всех ног, а раненный медведь закрутился на одном месте, кусая себя за зад. В это время начал стрелять и Доржи и выстрелы застучали один за другим.
      Медведь, наконец разобравшись откуда исходит настоящая опасность, как-то боком, чуть прихрамывая и подволакивая зад, скрылся за кустами, потом ещё несколько раз мелькнул, уже значительно выше по склону и скрылся в частом, почти непроходимом кустарнике, росшем на склоне поперечной долинки, с заметным углублением посередине...
      
      "Там наверное, ручеёк течёт"- подумал Лёня и в это время, Доржи проговорил: - Похоже, что зверь ушёл... И похоже что он ранен...
      Оба охотника понимали, что обстоятельства складываются не так удачно, как хотелось бы... Собаки пошли за изюбрем и надолго, потому что уже видели его впереди, а без них, в такой чаще, преследовать медведя было смертельно опасно.
      Часто вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы, ещё под впечатлением стрельбы и увиденного, Лёня глянул на Доржи вопросительно и тот заговорил: - Нам туда лучше не соваться - он махнул рукой в сторону, густых кустов, с кое - где торчащими посередине зелёными елями. - Думаю, что...
      В это время из кустов, с расстоянии метров в двести, оттуда куда убежал раненый зверь, раздался пронзительный злобный рев медведя, словно предупреждающий охотников о своей боли и злобе на них.
      Лёня не дослушав Доржи ответил:
      - Медведь крупный... Даже если мы его тяжело заранили, он на нас нападет
      из засады... А в такой чаще, его не будет видно и на десять шагов... Если только собак отозвать?...
      Он помолчал, а потом вложив пальцы в рот засвистел, и короткое эхо повторило свист, отражаясь от склонов "амфитеатра"...
       Он свистнул несколько раз подряд, потом послушал какое - то время и снова засвистел. Собаки не появлялись и конечно не отзывались...
      Доржи вздохнул: - Наверное они, этого быка далеко угнали и не слышат нас. Будут бежать пока не собьются со следа, а потом вернуться...
      Лёня посмотрел на солнце, которое уже низко склонилось над вершинами горного хребта...
      Посоветовались и разожгли костерок. В ожидании собак, вскипятили чай и перекусили вчерашним холодным мясом и сухим хлебом...
       Становилось все прохладнее и даже у костра, было совсем не тепло...
      
       ... - Ну что? - предложил наконец Лёня. - Давай вернёмся к лошадям, может быть собаки там? Если нет - то едем на "базу" а завтра поутру, вернёмся сюда взяв собак на поводки и попробуем обыскать это место...
      - Может быть медведь где - то здесь затаился и его удастся из под собак дострелить?
      Так и сделали...
      Когда вернулись к лошадям, то собак тем не было и охотники, сев на коней, не спеша стали возвращаться в лагерь...
      
       ... Когда я вернулся, на "базе" уже горел большой костёр и Максим варил уху из пойманных в сетку крупных хариусов - черноспинников, а Аркаша солил остальных рыбин и складывал их в просторный, толстостенный полиэтиленовый мешок. Рыбины блестели серебряными боками и иногда, на брюхе, от сдавливания появлялась струйка красной икры...
       Я рассказал коротко, где был и что ничего не встретил, а ребята рассказали в ответ, что там где они были, а это много выше нашего бивуака, местами лежит снег и они видели два медвежьих, крупных следа, которые шли один рядом с другим, в сторону вершины той долины, куда уехали Лёня с Доржи...
       В это время появились и сами охотники - буряты и расседлав лошадей подошли к костру, и стали рассказывать подробности охоты на изюбря и медведей...
      Вскоре поспела уха и уже в сумерках, прибежали усталые собаки и тяжело дыша легли неподалёку. Чернявый даже поскуливал от усталости и потому, Лёня выдал им по рыбине, оставшейся от соления, и проворчал: - Если бы не бегали куда попало, то снова бы медвежатиной наелись... Ну а теперь...
      
      Как обычно, за ужином, выпили по рюмочке и Лёня, уже во второй раз пересказал всё произошедшее с ними.
      - Я думаю, что он остановился где-нибудь там, в вершине долинки. Ему, с таким ранением далеко не уйти. Да и последний раз он ревел метрах в трёхстах от нашего места. Думаю, что он залез в чащу и там отлёживается... Мы завтра поедем туда с собаками и попробуем его облавой захватить...
      
      Все прекратили хлебать аппетитную горячую жирную юшку и закивали
      головами, хотя Аркаша незаметно поёжился - он уже не один раз разделывал добытых медведей, но самому добыть такого зверя ему ещё не пришлось и он немножко побаивался - сможет ли он не только стрелять, но и попасть по убойному месту, если медведь вдруг кинется на него.
      В компании таких опытных охотников - медвежатников, конечно это выглядело не так опасно как кажется, однако чем чёрт не шутит...
      
      Я проснулся ночью оттого, что Аркаша заворочался и задел меня боком и слыша его тихое дыхание, уже вновь засыпая подумал, что он не спит и наверное думает о том, как утром всё будет оборачиваться...
      Для меня, этот раненный медведь был уже продолжение второго десятка добытых медведей и потому, я привык преодолевать беспокойство перед этой опасной охотой. И к тому же, здесь в Саянах, где на медведя человек не прекращает охоты по сию пору, звери боятся человека и думаю, что даже на безоружного никогда не рискнут наброситься. Хотя такое частенько бывает в заповедниках или в глухих таёжных урочищах, редко посещаемых человеком.
      Страх медведей и вообще хищников перед человеком, поддерживается везде только постоянной охотой. А там, где это запрещено или нет охотников, хищники постепенно освобождаются от страха и начинают нападать на скот и на людей, которые его охраняют...
      
      Мне вспомнились рассказы охотоведа Павлова, который говорил, что во время войны даже волки в вятской тайге, когда все мужчины в деревнях ушли воевать, нападали на людей, а иногда крали беззащитных человеческих детёнышей, прямо с деревенских огородов. И похожие рассказы я слышал не только от него!
      
      Утром, за завтраком, все решили ехать к медведю на лошадях, а там оставив их в лесочке и взяв собак на поводки, идти искать подранка...
       Перед тем как отправиться, я вспомнил как Лёня ловил хариусов в мелкой речке и попробовал сам. Ведь будет интересно рассказать о такой "рыбалке, городским рыбакам, которые и вообразить этого не смогут...
       В сапогах с высокими голенищами, я вошёл в мелкую проточку, бегущую по плоскому, каменистому дну и стал осматриваться. Вскоре, я увидел впереди мелькнувшую черную спину и плавник появившийся на поверхности. Обойдя рыбину по берегу, когда она, чтобы метать икру, пробовала из озера подняться вверх по течению в вершину речки. Таким образом, отрезав ей путь отступления в озеро, стараясь не шуметь, я почти бегом приблизился к рыбине и заскочив в мелкую воду, стал пинать её, стараясь выкинуть на берег. В какой-то момент, мне это удалось и выскочив из воды, уже руками я схватил скользкую, извивающуюся и поблескивающую серебристым чешуйчатым брюхом, рыбину.
      Сильвер заметив что я вошёл в речку, подбежал ко мне и в ожидании стал вилять коротким хвостом - обрубком. Я налюбовавшись на крупного харьюза, бросил его собаке и он схватив её на лету отбежал чуть в сторону и придавив лапой, стал выгрызать внутренности...
      Так повторялось несколько раз и в конце, одну рыбину я уже прижал руками ко дну и потом, ухватив за жабры выбросил на берег, к удовольствию Сильвера - Байкала...
      
       После завтрака, поймав лошадей и заседлав их, мы тронулись за Лёней, который хорошо запомнил дорогу. Собаки бежали рядом и вдруг, в какой - то момент всполошившись, дружно бросились в одну сторону. Пока Лёня спохватился, они где - то впереди и справа несколько раз взлаяли и пропали, скрылись из глаз... Лёня пытался их свистеть, но собаки ушли и вздохнув, он вслух пожалел, что сразу не взял Сильвера на поводок...
       Подъехав к устью сооружённого природой "амфитеатр", мы спешились и привязав лошадей, остановились кучкой и Лёня, показывая нам в сторону поперечной долинки, начал рассказывать.
      - Мы его слышали последний раз приблизительно вот оттуда. Он показал рукой на густые кусты, в вершине заросшего ущелья. Думаю, что пока собак нет, мы пойдём один рядом с другими, и попробуем отыскать хотя бы вчерашние следы... Кто первый увидит сразу даёт голос, а потом мы уже решим, что делать...
       Зарядившись и спустив карабины с предохранителей, мы, разойдясь веером вошли в кусты, опасливо обходя самую чащу и внимательно вглядываясь в тени и подозрительные места...
      
      Вслед за частинкой кустарника, выше по склону он рос клочками и видно впереди стало намного лучше... Шли неспеша и в какой-то момент Лёня замер, потом вглядевшись крикнул: - Вижу!
      Мы насторожились, напряглись и Лёня, показывая рукой вперёд, держа карабин перед собой, медленно передвигаясь прошёл несколько десятков метров, потом остановился, опустил карабин и произнёс: - Он похоже "заснул"! - что означало - он мёртв!
      Сгрудившись, мы через прогалину в кустах долго рассматривали торчащий из глубокой канавы, наполовину заполненной снегом, бок и часть головы медведя, а потом подошли ближе...
      Зверь был уже давно мёртв и лежал задом в промоине, по которой тёк ручей и которая, была ещё полна снега... На белом снегу запеклась, ставшая коричневой кровь, вытекшая из большой раны на заду...
      
      ... Позже, хорошо разглядев могучего зверя, мы все вместе взяли его за окоченевшие уже негнущиеся лапы и переворачивая, как набитую ватой куклу, скатили вниз по склону, на открытую площадку.
       Зверь был действительно хорош - когда снимали с него шкуру то выяснилось, что на нём, ещё после зимы, даже на спине сохранился слой жира в два пальца толщиной. И вообще, он был коренаст и упитан.
      Глядя на его мёртвое тело, освобождённое от шкуры, мы качали головами - настолько мощным и крепко -сбитым был этот медведь. Лет ему было, наверное около семи - восьми и потому, он обладал уже и полным ростом и полной силой. Кости скелета были круглые, толстые, а короткие лапы широкие и чёрные; словно сделанные из твёрдой пластмассы когти были длинной сантиметров в пять - семь.
       "Раздетый", он напоминал по фигуре сильного, широко-костного человека, или даже крупную гориллу, которые тоже бывают мускулисты и объёмны.
      Вырезав желчь, Лёня по ходу пояснил, что желчь у долго умирающего зверя, заметно увеличивается в размерах. И действительно эта желчь, была граммов сто пятьдесят весом, что превосходило обычные размеры почти в два раза...
      Шкура была у этого медведя тоже хороша. Тёмно - бурая, почти чёрная, с густым и длинным мехом, она совсем ещё была нетронута линькой и по размерам напоминала хороший ковер, только вытянуто - полукруглой формы. И череп, и лапы с когтями мы оставили на шкуре и потому, смотреть на неё было страшновато. Длинные желтоватые клыки, торчали из полуоткрытой пасти и казалось, зверь ещё может ожить и "собравшись", неожиданно наброситься на нас...
      
       Я же, вспомнил, как мы добыли первого моего медведя в берлоге и как спустившись вниз головой к нему, уже мёртвому, через высоко проделанное "чело", я набрасывал на его оскаленную пасть верёвочную петлю, чтобы вытянуть медвежью тушу наружу. Ощущение было не из приятных, и я гнал от себя опасения, что медведь вдруг, оживёт и клацнув клыками, откусит мне голову - медвежья башка, была в несколько раз больше моей...
      
      ... Когда возвращались к лошадям с мясом и шкурой, те забеспокоились ещё на подходе и пришлось Лёне бросив рюкзак, подойти к своему Вьюну и огладить его. Но когда грузили на лошадей уже набитые мясом сумы, лошадь Аркаши вдруг взбесилась и хрипя, ударяя копытами по земле стала рваться с повода. Аркаша пытался удержать её и конь, разворачиваясь к нему туловищем и высоко задирая оскаленную морду, вдруг наступил кованным копытом ему на ногу, на ступню в резиновом сапоге. Аркаша завопил, лошадь ещё больше испугалась и только Лёня спас положение - подскочив с другой стороны он перехватил узду успокоил лошадь и привязал мерина к дереву.
       Наконец суета улеглась, сумы были приторочены и мы, держа коней в поводу начали медленно спускаться вниз. Аркаша шёл последним и заметно хромал, но Максим, ранее работавший на "скорой помощи", осмотрев его ступню успокоил всех, что нога повреждена, но кости целы...
      
       Вечером устроили пир и Максим, сделал медвежий фарш и смешав его с медвежьим жиром, нажарил целую кастрюлю котлет. Все походники, расположившись у костра пили водочку, разговаривали и закусывали вкусными медвежьими котлетами, приправленные чесноком...
       Лёня, закусывая, не торопясь рассказывал о медведях...
      - В это время, у медведей гон проходит - говорил он, вытирая рот тыльной
      стороной ладони. - Они собираются вместе на каком - либо склоне и начинаются так называемые "медвежьи свадьбы", когда за маткой идут несколько самцов - медведей. В такое время между ними бывают драки, иногда с сильными ранениями или даже убийствами слабых, молодых зверей, матёрыми и уже в возрасте самцами...
      Иногда, такие звери - самцы, находят глубокий снег где-нибудь на склоне, роют в нем яму и ложатся туда, стараясь самим охладиться и главное охладить промежность...
      
      Лёня замолчал, уклоняясь от едкого дыма налетевшего порывом, а потом, прокашлявшись продолжил:
      - Матки - медведицы, самцов к себе долго не подпускают, пока не созреют. А медведь - победитель, как адъютант следует за ней, пока она не начнёт приходить в охотку... Тогда она начинает бегать, а он бегает за ней следом. Наконец медведица, останавливается и он, со страстью на неё громоздится. Вид у них в этот момент, взъерошенный и безумный...
      Ну дак это ведь страсть... Такое время всего раз в году бывает и медведи, как и другие гонные звери к этому весь год готовятся... А потом время гона заканчивается и звери снова расходятся по тайге, по своим участкам...
      
      Лёня дотянулся до котелка, налил себе чаю, и прихлёбывая продолжил: - Я однажды, в тайге, на Жохое, это такое урочище, ночью ночевал у костра и слышал, как где - то недалеко, ревели и рявкали медведи, видимо дрались.
      Я тогда испугался, палил всю ночь большой костёр и не спал. Ведь в это время, во время гона, звери словно с ума сходят. Так не только с медведями, но и с лосями, и с изюбрями, и с горными козлами бывает...
       А медведи в этот период, переходя с места на место не скрываются, а как стая собак во время течки, огрызаясь один на другого, бегают вслед за медведицей...
      Когда утром я туда пришел, то увидел мертвого, изорванного и искусанного молодого медведишку, и нашёл место, где они дрались. Там вся земля была помята и усыпана вырванной из шкуры шерстью и кое - где пятна крови остались. Медведишко, видимо уже смертельно раненный другим медведем, убегал, спрятался в яму с водой между камнями, да там и умер...
      
      Лёня, конечно, как все простые люди, во время рассказа называл всё происходящее между медведями в это время простыми, можно сказать нецензурными словами, но ощущения грубости не было. Это были просто специальные слова, которые с культурными, литературными словами не совпадают...
       А я вспомнил, как мне рассказывал лесник, державший в вольере медведицу, что во время гона она теряла аппетит и металась по клетке из угла в угол рыча или повизгивая, а потом садилась на зад и начинала на нём ездить - так нелегко было перебарывать страстный инстинкт размножения. Медведя для неё так и не смогли найти, и она мучилась так почти две недели...
      
      ... Спать легли поздно, а утром, поднявшись пораньше, Леня и Доржи, отправились домой, оставляя нас на неделю одних...
       Мы дружелюбно простились и помахав рукой с седел, буряты - охотники вскоре скрылись из виду, по торной тропе свернув в ближний лесок...
      С собой они прихватили немного мяса и главное медвежьи лапы, о которых я уже рассказывал, ранее...
       Вслед за ними убежали и собаки, а Сильвер, перед тем как скрыться за поворотом, остановился, посмотрел в нашу сторону и несколько раз вильнул коротким хвостом, словно прощаясь...
      А мы остались сами с собой, одни, и потому было немножко грустно и даже тоскливо...
      
      
      ... После отъездом наших проводников, мы решили денёк отдохнуть и заняться рыбной ловлей. Вновь накачали маленькую резиновую лодку и усевшись на её дно, Аркаша, держа в зубах один конец сетки, стал отгребаться от берега.
      К обеду, ветер с севера пригнал тёмные тучи, поднялся холодный и пронизывающий ветер и казалось, что мы переселились на месяц - полтора назад, в самое начало весны, когда ещё без меховых рукавичек чувствуешь себя на воздухе очень неуютно. Этот холод и такую погоду, мы никакими ухищрениями не могли исправить, и оставалось только терпеть...
      Стоя по колено в воде, я держа за тетиву, потихоньку стравливал сетку, а Аркаша, кое-как уместившийся в крохотной, словно детской лодочке, подгоняемый ветром медленно отплывал от берега...
      Наконец выставив сеть, продрогшие и окончательно замерзшие вернулись к костру, не торопясь приготовили обед, вновь нажарили мяса и заварили чаёк покрепче...
      ... С удовольствием прожёвывая и глотая аппетитную еду, я вспоминал, как лет двадцать назад, в первый раз попробовал медвежатины и был в восторге. У меня от такой пищи, силы в полтора раза прибавилось, а мой знакомый - опытный медвежатник говорил, что медвежье мясо не только вкусно, но ещё и лечебно - ведь этот сибирский зверь питается кедровыми орехами, зелёной свежей травкой и лечебными кореньями, которые добывает и поедает в изобилии на горных склонах и альпийских луговинах...
      
      Аркаша в этот день, под наблюдением Максима, эластичным жгутом перевязал ступню на которой заметны были крупные синяки, а из "дорожной" аптечки, через время глотал болеутоляющие таблетки. Все таки хорошо, когда во время большого путешествия в "команде" есть доктор...
      Вечером, промёрзнув за день пораньше легли спать, и наутро проснулись ещё на рассвете.
      Наскоро позавтракав, я поймал своего мерина, оседлал его и взгромоздившись на него, вдруг ощутил, что сбитое и подсохшее коростой место на филейных частях моего туловища, болезненно трескается и кровоточит. Но я уже привык к невзгодам кочевой жизни и терпел, не жалея себя и не сердясь на обстоятельства, которые уже не мог переменить -
      будучи охотником и путешественником, невольно становишься аскетом и от пережитых лишений, становишься ещё спокойнее и терпеливее...
      И потом, наш поход все же был конным, а не пешим и смешно было бы жаловаться на жизнь, когда можно ездить на лошади...
      Но ребята, оставив лошадей пастись, решили пойти пешком и мы распрощались до вечера. А я потянув за узду, повернул мерина на тропу в противоположную сторону той, которая вела к Зимовью...
      Проехав несколько километров по тропе и на ходу осматривая склоны, наполовину покрытые кустарником, я свернул на развилке направо. Потом поднялся в склон и там выехал на открытые пространства, развернувшейся веером широкой долины, по сторонам которой, расположились начинающие зеленеть короткой травкой чистые луговины, полого спускающиеся вниз, к речке, бегущей под невысоким, прорытым паводковыми водами, обрывом.
       В одном месте, по склону, по неглубокой впадине ведущей в сторону воды, спускался пушисто - зелёный островок кедровника и я, следуя по тропе, вдруг увидел как впереди, из-за поворота, из-за хвойной зелени вынырнул северный олень, с вытянутым, округлым, серовато - шерстистым туловищем на невысоких ногах, с прямоугольной головой уже потерявшей рога.
      Он шёл по тропе навстречу и когда я спрыгнул с лошади, заметил движение и остановился, пытаясь разгадать что за существо двигается в ста метрах от него, на тропе, по которой он обычно беспрепятственно проходил. Воспользовавшись его замешательством, я тихонько сполз со своего мерина и зная, что он не боится близких выстрелов положил свой карабин на седло, торопливо выцелил бок оленя и нажал на спуск!
      Раздался выстрел, олень вздрогнул словно проглотил пулю, подпрыгнул вверх со всех четырёх копыт, потом заскочил наполовину в кусты рядом с тропой и постояв некоторое время, упал и стал для меня невидим, заслонённый чащей.
       Мерин после выстрела заводил ушами, заперебирал ногами, но остался рядом и я перехватив узду, пешком повёл его вперёд. Уже на подходе, к тому месту, я увидел лежащего в кустах оленя и потому, не доходя до него метров двадцати, привязал лошадку и пошёл к оленю.
       Это был крупный упитанный бык, видимо сейчас живший в одиночку и потому, стоявший в одном распадке, большой долины. Наверное, он как обычно в это время дня, направлялся на новые пастбища, в низу долины, и тут повстречал меня...
       На правом заднем копыте северного оленя, был большой нарост, образовавшийся наверное уже несколько лет назад. Но зверь приспособился и это новообразование не очень мешало ему ходить, бегать и жить...
      
      "Разобрав" зверя я понял, что олень питался всё последнее время хорошо, хищники ему не угрожали и потому, он накопил много жира - который даже на внутренностях висел гроздьями величиной с виноградины, а само мясо было блестящее и сочное...
       Время было около полудня, когда я закончил с разделкой и потом, разведя большой костёр, наделал из оленины шашлыков, пожарив их прямо на костре. Я проголодался и потому, срывая с пахучего прутика куски поджаристого мяса, глотал его почти не жуя, обжигаясь и урча как довольный кот.
      Мясо было жирным, мягким и ароматным и запив своё пиршество горячим чаем, я почти в изнеможении, отдуваясь, отвалился в сторону, поправил костёр и подремал немного, изредка открывая один глаз и посматривая на солнце, определяя сколько времени осталось до вечера...
      
       Мне нравилось так жить и в такие моменты, я начинал всерьёз задумываться, что хорошо бы переехать вот так, куда-нибудь в глухую тайгу, в красивое урочище, жить там, развести скот, пасти его и охотиться, наслаждаясь свободой и первозданной природой.
      С другой стороны, я конечно не один на этом свете и потому, надо думать о жене и о детях. И потом, во время таких мечтаний где - то внутри, начинало шевелиться беспокойство - а смогу ли я это долго выдержать? Смогу ли я тут дожить до старости и спокойно умереть, не терзаясь сомнениями и разочарованиями?
      ... Наконец, срезав мясо с костей, я сложил всё во вьючные мешки, приторочил всё это к седлу и напевая шутливую песенку, громко похохатывая, отправился в обратный путь...
      Песенка была незамысловатая, но как мне казалось очень смешная. Я переделал её из детской песенки и звучала она так: "На палубе матросы, курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал". Я переделал первый стих и у меня получилось: "На палубе даосы, курили папиросы..." Представляя, как даосы курят папиросы, я не мог удержаться от смеха...
       Вернувшись на стоянку, я застал там ребят, которые в этот раз ходили вниз по течению, обошли вокруг дальний конец озера и нашли большой естественный солонец, на который, из округи собирались копытные. А на закрайке солонца, были видны и крупные медвежьи следы.
       Но мяса у нас теперь было вдоволь на все оставшиеся дни поездки и потому, обсудив возможность сходить к солонцу как-нибудь с вечера на ночь, мы эту тему закрыли...
      Вечером, у костра, я показывал ребятам, как жарить шашлыки из оленины и они буквально объелись вкусным мясом и отдуваясь, сидели у костра, пили чай и слушали подробности моей сегодняшней охоты...
      ... С вечера, из низких туч, несколько раз принимался моросить мелкий дождик и дым от костра, носило во все стороны. Однако к утру погода переменилась и сквозь стены палатки, проснувшись, мы различили солнечное утро. Помывшись и позавтракав, долго ловили лошадей и заседлав, поехали по тропе, в сторону высокого перевала...
      Ловля лошадей, каждый раз превращалась для нас в небольшую задачу. Мой мерин, как - то неожиданно быстро привык ко мне и давался в руки без сопротивления.
      Не то было с Максимом, и особенно с Аркашей. В это утро, он хромая и зло матерясь, пытался загнать стреноженного мерина в кусты, но тот не давался и прыгая сразу на четырёх связанных ногах, замирал в самом неподходящем месте, а когда Аркаша подкрадывался к нему говоря сладким голосом льстивые слова, его конь вновь вздёргивал головой и громко стуча копытами, неловко прыгая отбегал в сторону, пытаясь при этом разорвать путы...
       Наконец Аркаша уговорил своего коня и дрожащей рукой набросил на шею один конец узды, после чего бурятские лошади всегда прекращают сопротивление и покоряются воле хозяина. Так было и на этот раз...
      
       Наконец все сели в сёдла и выехали со стоянки, в сторону далёкого перевала, окружённого сверкающими на горизонте, соседними с ним, снежными пиками...
       К полудню, по хорошей тропе мы поднялись высоко над долиной, и выехав на плоскотину, остановились и долго рассматривали открывающийся с высоты перевала, безбрежные просторы уже на запад, в сторону первых притоков Енисея - могучей сибирской реки!
      Горные вершины, заполняли всё пространство впереди и нам даже казалось, что мы видели синеватую блестящую поверхность реки Бий - Хем, которая начиналась неподалёку и потом, постепенно превращалась в громадную реку, пересекающую поперёк всю Сибирь.
       Перед нами расстилалась горная Тува - страна, которая ещё совсем недавно был землёй мало изученной и полуисследованной.
       На этих горах, несколько тысяч лет назад жили горные племена кочевников, входивших в племенное объединение хуннов, тех самых, которые в своё время, передвинувшись в сторону Западной Европы, завоевали Древний Рим...
      Происхождение их теряется в тумане времени, но нынешние тувинцы - возможно их сохранившимися потомки. Они сохранили тягу к кочевой жизни и к скотоводству как впрочем и к лихим набегам, и грабежам. Недавно, мне рассказывали, что в девяностые годы, во времена распада Союза и начавшегося безвластия и националистических брожений, на территории Тувы участились убийства и угоны чужого скота.
      Ещё года три назад, буряты рассказывали нам, что тувинцы несколько раз угоняли их лошадей и грабили беззаботных туристов. Но потом, когда несколько тувинцев кто-то убил прямо в их зимовье, грабежи и угоны скота прекратились...
       Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили вкусный обед, потом достали из мешков свеже-соленого хариуса и замечательно пообедали. Не удержавшись, выпили по рюмочке, поздравив себя с преодолением и тувинской границы...
       Во время обеда, я вспомнил и рассказал ребятам о том, как мой знакомый историк из Питера, описывал работу археологов на раскопках древних захоронений на территории Тувы, о курганах и золотых украшениях древних кочевников. Позже, я прочитал замечательную статью в "Нэшинал Джиографик", об этой экспедиции, с цветными фотографиями золотых украшений, найденных при раскопках в степных курганах. Часто, это были фигурки диких зверей и особенно лошадей. Украшения для конской сбруи были обычной вещью в те далёкие времена ещё и потому, что лошади воспринимались кочевниками, как своеобразный дар божества степному человеку...
      
      ... Под впечатлением этих разговоров, мы с уважением посматривали на наших лошадок, которые для нас, тоже были как божий дар. После полудня, оседлав лошадей, сели на них и повернули в сторону нашего лагеря, но решили спрямить тропу.
      Нам захотели=ось проехать вдоль речного берега, но в одном месте, к самой реке подошёл крутой скальный прижим, и нам пришлось с лошадьми в поводу, по крутому, скалистому склону, подниматься до тропы. На самом крутяке, идя впереди отряда, я увидел плоскую, круто наклонённую скалу сверху поросшую у мохом и нависающую над многометровым обрывом. Подумал, что это земля подо мхом, я повел туда свою лошадь...
       В последний момент, когда лошадь заскребла передними копытами по камню, укрытого тонким ковром мхов и почти обрушилась в пропасть, я из последних сил, удержал её за повод, дрожащую от страха развернул на опасной крутизне, на краю обрыва и благополучно провёл по другому месту, в обход этой коварной плиты, замаскированной мхом...
      Ребята, увидев, как опасно я балансирую с лошадью на краю обрыва, задолго до того места свернули и дождавшись меня в безопасном мессте, сочувственно качали головами. Сам то я может быть в обрыв и не упал бы, но мой мерин наверняка бы разбился.
       В горах, всё время надо быть очень внимательным и сосредоточенным, потому что неведомых опасностей подстерегает здесь путешественника, великое множество...
      
      Уже почти на подъезде к нашему лагерю, меня вновь ожидало неприятное приключение. Орлик, вошёл в неглубокую речку, перед впадением её в озеро с намерением напиться, я отпустил повод, и он, самостоятельно сделав несколько шагов, друг провалилась в ил, который река намыла за долгие годы и оставила в устье.
      Ребята перешли лошадьми речку повыше по течению, где берега были каменистыми, а я, видя, что глубина всего полметра зазевался, лошадь всей тяжестью ухнула в трясину, и я едва успел соскочить с седла, но стоял почти по пояс в воде, держа узду в руках!
      Лошадь, как это уже не один раз бывало в наших походах, провалившись, не держит голову и постепенно склоняясь вперёд, начинает захлёбываться и тонуть. Чтобы этого не случилось, надо постоянно поддерживать её голову и тянуть за повод.
      Я делал в этот раз таким же образом. Лошадь хрипела нутром, от ужаса надвигающейся смерти выкатывала кровавый глаз, раздувала ноздри и тем не менее ничего не делала, во всяком случае первое время, чтобы выбраться из коварного, грязного омута.
      А я, терпеливо тянул за узду, стараясь держать её голову над водой и матерился во весь голос, тем самым подбадривая и себя и лошадь.
       И тут, словно собравшись с силами то ли от страха, то ли от обиды за мои матерки, она вдруг несколько раз стукнула о дно передними ногами пытаясь встать на дыбы, задела копытами за твёрдое основание и с хлюпаньем выбралась, выпрыгнула из илистого плена, мокрая и грязная.
      Я, побывав в воде, тоже весь промок и сделав остановку, снял с себя всю одежду, выжал бельё и портянки и переобулся. Надев, ещё влажную рубашку и штаны, я подрагивая всем телом от прохлады, поймал лошадь, уже спокойно щиплющую травку на луговине, взобрался на неё и поехал дальше, дрожа всем телом и часто, слишком часто для интеллигентного человека, поминая кузькину мать...
      Думаю, что это был просто несчастливый для меня и для моего коняжки, день...
      
      ... Возвратились в лагерь уже в сумерках и потому, быстро разведя костёр, наскоро поужинали залезли в палатку под начинающимся редким, но постоянным дождём.
      Назавтра, проснувшись я услышал, как дождь колотит каплями по тенту палатки, перевернулся с боку на бок и вновь заснул - в такую погоду, на "улице" просто нечего было делать...
       Дождь продолжался целый день и мы, время от времени задрёмывали и просыпались, лишь для того, чтобы поесть...
      К вечеру, все это нам надоело, захотелось, поскорее двинуться в сторону дома, или во всяком случае, в сторону деревянного зимовья, с прочной крыши над головой, и гудящей ярким пламенем печки...
      В такую погоду, невольно начинаешь грустить о покинутой цивилизации, потому что время тянется бесконечно и совершенно нечем себя занять. Книжек мы с собой не берём, да это было бы смешно, а в шахматы и в шашки уже и возраст вроде не позволяет играть. Приходиться отсыпаться впрок и вспоминать яркие случаи из предыдущих походов...
      
      ... Проснувшись рано утром, на следующий день, я вылез из палатки и вновь увидел мутно-серое небо и тучи, ватной пеленой проплывающие низко над нами. С трудом разведя костёр в отсыревшем кострище, я вскипятил чай и разбудил ребят, которые вяло поели и снова залезли в палатку...
      К полудню, мы решили, что надо поставить сетку в последний раз, посолить рыбы и выезжать в Лёнино зимовье, а там уже смотреть, что делать дальше...
      На этот раз, ставил сетку сидя в резиновой лодочке, я сам. Приходилось одновремено выбрасывать сеть в воду и подгребаться самодельными вёслами.
      Кое - как справившись с сеткой, уже причалив к берегу и вылезая из лодочки, неловко перевернул её и вновь оказался по пояс в воде. Задница тут же намокла и под брезентовыми брюками, по ногам, потекли холодные струйки воды.
      Чертыхаясь, я выскочил на сушу, достал с воды и передав Аркаше лодочку, отошёл на сухое место и дрожа от озноба, под колючим ветерком, отжал одежду и вылил из сапог воду...
      Потом развели большой костёр и сидели до вечера, под нудным, несильным дождём.
      Состояние "намокшей курицы" стало для нас, за последние дни, обыденностью и поэтому, маленький дождь почти не воспринимался как дождь, а как некое добавление к горам и замечательным видам на окрестности.
      ... Я вспомнил одну из предыдущих наших поездок в долину Сенцы, когда из двенадцати дней путешествия, восемь дней или лил проливной дождь, или шёл мокрый снег, что пожалуй будет похуже дождя, потому что снег ещё и холодный
      Долго пили чай и разговаривали. Аркаша, вспоминал, как он с семейством, тёплой и сухой осенью, проводил прошлогодний отпуск на Байкале, на Малом Море, неподалёку от острова Ольхон.
      - Там ведь как по асфальту, можно ходить по травянистой,
      степной луговине во все стороны - рассказывал он. - И виды во все стороны, панорамные. Но я там встретил рыбачков, которые жили две недели в палатке, на кромке щебёнчатого берега под обрывом и ловили сетями омуля - что есть браконьерство.
      Аркаша вспоминая улыбнулся:
      - Они высадились на галечную косу под обрывистым берегом и жили там, скрывая своё присутствие от рыбоохраны. Не знаю сколько они омуля поймали, но у меня они выпрашивали бутылку водки за ведро омуля, правда подсоленного...
      
      ... А я, в свою очередь вспомнил и рассказал ребятам, как однажды путешествовал пешком по северному берегу Байкала и неожиданно вышел, в глухой тайге, на красивый большой памятник, стоящий прямо на берегу озера. Я, тогда своим глазам не поверил и сильно удивился, потому что ближайшее поселение было километрах в пятидесяти...
      По надписям на памятнике я понял, что он посвящён четырнадцати морякам потонувшим год назад, на большом теплоходе - научнике. Судно это, в километре от берега, неожиданно перевернула в озеро сорвавшаяся с суши "сарма", - особенный, мощный байкальский ветер, который за считанные минуты набирая силу, поднимает громадные волны, чтобы через несколько часов, утихнуть так же внезапно, как и начался...
      
      ... А у нас, к утру непогода закончилась и сеть мы вынимали уже под лучами прохладного, восходящего солнца. Выловив около сорока штук крупных, почти полу килограммовых хариусов, мы собираясь попутно засолили рыбу в полиэтиленовых мешках, и собрав палатку и рассредоточив груз в перемётных сумах, севши на лошадей, с облегчением тронулись в обратный путь...
      
      
      К зимовью подъехали после полудня, расседлав и стреножив лошадей отпустили их пастись, а сами, перекусив и попив чаю пешком, отправились на разведку, под огромную скалу - там, почти всегда обитали горные козлы, легко скакавшие и пасущиеся на опасных скальных склонах.
      Наледь на реке под этой громадной скалой почти растаяла и только кое - где, перегораживая реку поперек, лежали двухметровой толщины "осколки" наледи, светясь зеленовато - голубым цветом на внутреннем сломе. А подо льдом, словно под мостом шумела и кипела быстрым течением река, разлившаяся после дождей и таяния вершинных снегов...
      Пройдя под самый скальный лоб, я в бинокль увидел стадо горных коз, которое возглавлял крупный, но ещё не старый козёл со средней величины, саблеобразными толстыми рогами. Он держался особняком от маток и в бинокль, я мог рассмотреть даже небольшую, серого цвета бороду, под мохнато заросшей, рогатой головой. Он передвигался отдельно от стада маток и некоторые из них были ещё и с козлятами.
      
      Медведей на склоне не было, хотя Максим напомнил, что прошлый год при заезде, чуть не доходя до скального лба, торчащего из седловины, мы видели медведицу с парой мадвежат-годовиков, один из которых был серым, почти белым по цвету - явление для бурых медведей редчайшее. Таких особей, будь то олени, козы или даже хищники, раньше в Сибири называли "князьками". Даже кусок шкуры такого зверя становился семейным, охотничьим амулетом, приносившим удачу его владельцу - настолько редко они встречались в природе...
      А среди медведей это вообще уникальное явление. Лёня - проводник говорил, что он такого медведя видел первый раз в жизни, хотя кажется, что Лёня видел в этих горах всё, что тут обитает.
      
      Но как - то в разговоре, он обмолвился, что снежного барса живьём тоже не видел. Он рассказал, что как - то давно, в маленькой зимовейке в далёких горах, видел лапу снежного барса, прибитую к двери зимовья.
      Следы, тоже редко, но встречал. Они отличаются от следов рыси более крупными размерами и на снегу, от длинного толстого хвоста барса - ещё его называют ирбисом - остаются чёрточки, рядом и чуть сбоку от следов лап...
      Однажды он рассказывал нам, что в прошлом году, где - то далеко от посёлка Саяны, в горах около одного из высокогорных стойбов, собаки задрали молодого барса. При этом, одну или двух из собак он задавил, но остальные всё - таки прикончили его... Слух об этом прошёл по всему Восточному Саяну...
      
      ... После разведки, мы не стали влезать на горы и возвратились к зимовью пораньше, решив отложить охоту на следующее утро. Все равно, козы от этой скалы далеко не отходят.
       Вечером, на печке, Максим - обладающий талантом незаурядного повара - вновь наделал котлет из медвежатины и мы, расслабившись, развалившись на нарах вокруг стола, ели эти котлеты, причмокивали и запивали холодной водочкой. Мы "отрывались" на полную катушку, наслаждаясь комфортом и уютом просторного, тёплого деревянного домика, неодобрительными комментариями вспоминая тесную, низкую и мокрую палатку.
      Аркаша, стоило ему отодвинуться от стола и прилечь на нары, тут же буквально через две минуты засопел и заснул так крепко и спокойно, что не обращал внимания на наши приготовления к завтрашней охоте...
      
      ... Утром, я проснулся рано, и захватив полотенце и зубную щётку вышел на улицу. Было чистое ясное утро и откуда-то из-за хребта, нависающего темноватой тенью над зимовьем, уже пробивались ликующие яркие лучи восходящего солнца. Я не спеша помылся, почистил зубы и возвратившись в домик, объявил подъём.
      Ребята поднялись и нервно хихикая, поёживаясь от утренней прохлады, обнажившись по пояс, побежали на ручей, который был от зимовья метрах в пятидесяти, за гранитным скальным гребнем - останцем.
      
      Вернулись они быстро, а я к тому времени, развёл костёр и вскипятил чай. Позавтракали оставшимися вчерашними котлетами и холодные, они были не менее вкусны, чем вчерашние горячие...
       Наши лошадки паслись на кочковатой луговине, внизу, на берегу Хадоруса и на черном коняжке, изредка позванивало колоколец - ботало, привязанный у него на шее...
       Собравшись, мы сходили за лошадьми, поймали их, что уже не составляло для нас особого труда - и лошади и мы постепенно привыкли друг к другу. Заседлав коней, закинув за спину карабины, с места пустили лошадок рысью и казалось, что им тоже захотелось размяться.
      Мой Орлик шёл по тропе ровной размашистой рысью, а чёрный конь - Змей под Максимом, от нетерпения то и дело переходил на галоп. Только Аркаша чуть отставал, но тоже на ровных местах, по временам срывался вскачь.
      До подножия скалы долетели мигом и остановившись, спешились и стали осматривать склоны в бинокли...
      
      - Вижу - спокойно проговорил глазастый Аркаша и рукой показал направление.
       И действительно, у основания скального лба прямо под ним, на каменистом склоне можно было уже без бинокля различить передвигающиеся серые точки. Это были горные козы и иногда мелькали козлята, всюду следовавшие за своими "мамками". Но козла нигде не было видно.
      - Наверное погулять ушёл - сострил Аркаша и мы невольно заулыбались, представив гуляющего козла...
      Договорились, что я пойду первым и обогнув Скалу, по верху выйду на карниз с которого виден склон, а ребята, чуть подотстав, поднимутся на половину подъема и там, с седловинки, будут высматривать коз.
      Если я первым их увижу и стрельну, то козам некуда больше деваться, как двигаться в сторону седловинки, где их и будут ждать Максим, наш главный стрелок и Аркаша, как его "дублёр".
      Оставив лошадей привязанными внизу, у тропы, мы зашагали в гору...
      Первые метров триста - четыреста дались особенно тяжело. Я разогрелся, задышал и даже вспотел, но старался двигаться ритмично и дышать ровно. Постепенно, появилось второе дыхание и мне, даже понравилось делать мускульные усилия преодолевая подъём, достигавший крутизной градусов до тридцати.
      Назад я не оглядывался, но знал, что ребята за мной наблюдают и стараются держаться в пределах видимости...
      Поднявшись на самый верх, я уже почти по ровному каменистому "седлу", обошёл выдающуюся к реке часть скалы и крадучись приблизился к краю карниза.
      Пригнувшись, выбрал удобное место и стал заглядывать вниз, на каменистые склоны скалы, кое - где обрывающиеся к низу почти отвесно... Приглядевшись, я, метрах в двухстах под собой заметил двух коз маток и рядом небольшого козлёнка, который развлекаясь скакал с камня на камень, в отличии от маток, которые были медлительно спокойны и кормились неподалёку, объедая траву, росшую в горных расселинах и на небольших площадках склона...
      Не спеша я лёг на живот, положил ствол своего карабина на камень и прицелившись, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо сухо повторило резкий звук и козы, сорвавшись с места, поскакали по склону с камня на камень, чуть вверх и от меня. Я увидел, как после выстрела пуля ударила в соседний с козой камень и отколов несколько крошек от гранитной глыбы, где - то рядом воткнулась в землю...
      Но я успел выстрелить по бегущим ещё два раза, не очень рассчитывая на успех и конечно промахнулся - козы исчезли за гранитной "кулисой", обогнув её по дуге, скача с валуна на валун...
      Я повздыхал, поворчал про себя на нервную торопливость, поднялся, осмотрел карабин и в это время услышал снизу, глухой выстрел Максимова карабина. Выстрел донёсся из-за скалы, куда, как мне показалось, ускакали козы.
       Я не торопясь, стал по кромке склона, обходя Скалу спускаться вниз.
      От начала охоты прошло наверное не больше полутора часов, когда чуть внизу и подо мной, я заметил фигуру Максима, который махал мне рукой. Я зигзагами стал спускаться по крутяку и когда мы встретились, то увидел впереди, метрах в семидесяти, пробирающегося между камнями Аркашу...
      Ну что, добыли? - спросил я, глядя на улыбающегося Максима, уже понимая, что этой улыбкой он ответил уже на мой вопрос.
      - Да вон, она - проговорил он и показал рукой под скалу, где Аркаша уже
      вытаскивал крупную козу из каменистой расселины, куда она скатилась после выстрела.
      Потом, Максим коротко рассказал мне, что они уже были под скалой и осматривали склон в бинокль, когда наверху защёлкали мои выстрелы и вскоре, из-за скалы появились козы.
      - Передняя набежала на меня почти вплотную - уточнил он. Аркаша был метрах в двадцати позади, поэтому я вскинул карабин, выцелил её и тут она, оглядываясь назад остановилась на секунду... - Тут я её и снял - улыбнулся Максим и сделал паузу...
      - После выстрела, она сделала ещё пару прыжков и мне пришлось выстрелить ещё раз, но наверное она была уже без сил, потому что несмотря на мой промах, в этот раз остановилась, постояла на вершине валуна, потом несколько раз перебрала ногами, упала и покатилась по камням, пока не застряла в расселине...
       В это время, Максим, увидев, что Аркаша почти на руках тащит козу спускаясь по камням, по крутяку, проговорил: - Я пойду - помогу ему...
       Договорились, что я спущусь к лошадям и там буду ждать их уже с добычей...
      
       ... Максим, внимательно изучая склон под ногами, приглядывался вперёд, а потом, чуть забирая вниз направился к Аркаше, а я по крутому, но почти ровному склону, заросшему короткой травкой, двинулся к реке, к привязанным лошадям...
       Спустившись, вниз, неподалёку от лошадей, под ногами неожиданно увидел несколько зелёных "букетов" дикого чеснока и стал собирать его, обрывая зелёные нежные стебли, пучком растущие из щебёнки.
      Лошади переступая с ноги на ногу, как бы просили меня отпустить их пастись, но я отрицательно покачал головой, а вслух произнёс: - Не сейчас. Потерпите немного...
       Минут через десять, волоча за собой по земле козу, спустились с горы Максим с Аркашей, о чем то громко разговаривая...
      Выяснилось, что Аркаша, в одном месте, чуть не "сверзился" с небольшого обрыва, но вцепившись изо всех сил в скальный выступ, перебрал ногами поудобнее, а потом нашёл другой спуск, чуть по диагонали по склону.
      - Мне показалось, что в какой-то момент, обрыв глянул на меня угрожающе - смеялся Аркаша, хотя за его ироничностью чувствовался пережитый страх.
      - Однако я, сдержал нервы, и не стал торопиться... и всё обошлось...
      
      "Действительно, охота на таких крутяках, иногда напоминает боевые действия в составе горной бригады особого назначения" - подумал я, но промолчал...
      ... Мы тут же разделали козу, длинными лентами обрезали мясо с костей, уложили всё в сумы и вскочив на лошадей, неспешно вернулись к зимовью уже ранним вечером - время на опасной охоте проходит незаметно...
      
      ... Вечером устроили "отвальный" пир. Максим, приготовил целую сковородку жаркого наполовину из оленины и наполовину из козлятины и мы не торопясь, ещё при свете, начали ужинать, выпив несколько рюмок водочки за удачную охоту и за прощанье с этим замечательным местом. Водку закусывали подсоленным свежим хариусом, пахнущим свежим огурцом и ангарской большой свежей водой.
      Я рассказал ребятам, что первый раз этот запах заметил на Ангаре, в деревне у бабушки, где я с дядьями, на весельной лодке иногда, выплывал под вечер на речную стремнину - ловить на спиннинг хариусов.
      - Один раз, помню, - рассказывал я, вспоминая впечатления детства - дядьки мои рыбачили до темна. Я замерз и захотел есть, а они отрезали кусок свежей рыбы и дали мне. Помню что мясо было безвкусное и я жевал его долго - долго, прежде чем проглотить...
      Незаметно разговор сместился на общие темы и Аркаша, посмеиваясь рассказал, как они с отцом, перегоняли свою первую машину - "Кароллу", из европейской части России...
      
      - Тогда на дорогах, бандюки баловались и если один водитель был в
      машине то останавливали, били, выбрасывали из машины и угоняли её на продажу. С нами тогда был обрез и мы ехали не останавливаясь, днём и ночью, только заправлялись в крупных городах.
      Добирались до Байкала неделю с небольшим. Еды тогда нормальной не было и мы с Батей, купили где- то ведро варёной рыбы и доедали её всю дорогу - он засмеялся и покачал головой...
       - Да, тогда времена были крутые - подтвердил Максим.
      А я вдруг, подумал, что ребята, совсем неожиданно для меня, стали совершенно взрослыми, пережили трудные времена в России и всё понимают адекватно...
      ... Перед тем как заснуть, я объявил, что завтра снимаемся, потому что наша больная "машинка", неизвестно как будет ехать и надо день - два в запасе иметь, на всякий случай...
      Ребята восприняли эту новость с удовольствием. Им уже начинала надоедать и тайга, и горы, и охота...
       Утром, как всегда после "отвальной", спали часов до десяти и закончили завтракать только часам к двенадцати. Коней поймали без проблем, завьючили их поаккуратнее и потуже, вскочили в сёдла и осматривая с коней зимовье и горы вокруг, невольно вздыхали - ведь время проведённое здесь, будем вспоминать целый год, до следующего путешествия...
      Выдвинулись один за другим, вдоль берега Хадоруса, потом в знакомом месте, свернули резко в гору, спешились и повели лошадей в поводу, до тропы, обходя гранитные валуны, наполовину вросшие в землю.
      Перед тем как спешиться, я увидел на острове, посередине широкой, но мелкой речки, большой ярко - оранжевый цветок с несколькими головками, и подумал, что даже в такой суровой тайге, иногда, растут замечательные, почти тропические, по размерам и красоте, растения...
       Тропа нам всем уже была хорошо знакома - мы по ней проходили уже несколько раз - и в обе стороны. И все-таки, все вздохнули с облегчением только тогда, когда перейдя верхами Хадорус, вышли в долину Сенцы, на просёлочную дорогу...
      Обедали, как обычно, в половине пути, подле зимовья, у первых горячих источников. Лошадей расседлали, но привязали к деревьями, чтобы не было никаких неожиданностей - время поджимало. А лошади, порой могут при пастьбе уйти довольно далеко...
      Выехали после обеда, уже в шестом часу и пошли в основном на рысях, стараясь не заморить лошадей... Мой меринок, почуяв родные места шёл впереди широкой рысью, а я отпустив повод и держась за луку седла, вспоминал эти десять дней с какими - то неожиданными деталями и подробностями.
      
      К Дунге, на стойбо, заехали на пять минут, но спешились, выпили по кружке парного молока, которое она нам предложила.
      Потом, пожелав ей удачно летовать и здоровья, самой Дунге и её девочкам, вскочили на лошадей и продолжили путь уже в сумерках.
      В этом году, нижняя тропа была сухой, паводок прошёл чуть раньше и потому, часам к десяти мы выехали уже к первым бурятским поселениям, от которых, во влажном прохладном воздухе наступающей ночи, доносились запах печного дыма и по временам, лай собак...
      Тишина стояла замечательная - в округе, далеко разносился стук копыт наших лошадей, да чавканье жидкой грязи, когда преодолевали сырые места на разбитой вездеходами, дороге...
      Я устал и словно в полусне, чуть выправляя ход мерина поводом, думал уже о доме, о том, что с грузином Кахой придётся рассчитываться, что надо будет почаще выезжать в деревню под городом, на дачу, где работы скопилось за зиму невпроворот...
      Последние километры шли рысью, уже в полной темноте, но лошади дорогу знали и потому, можно было не беспокоиться...
      К стойбу Лобсона прискакали уже в двенадцать часов ночи... В летней кухне горел свет и хозяин - пожилой приземистый бурят - встретил нас у ворот своей ограды.
      Развьючив лошадей, перенесли сёдла и вьюки в летнюю кухню, где и попили чаю с молочком, разговаривая с Лобсоном о походе...
      Оставив ему несколько кусков оленины, остальное перетащили в машину и легли спать тут же, в летней кухне на полу...
      
      Утром, проснулись по солнцу и попивая чай, в открытые двери кухни наблюдали, как Лобсон, сам доил своих коров, изредка отвлекаясь чтобы напоить молочком маленьких телят...
      Потом, пожелав ему и его старушке жене удачного лета, сели в машину и тронулись в обратный путь...
      Мотор по прежнему гудел незнакомым голосом и отъехав от стойба Лобсона несколько километров, начал греться...
      Остановились в пол дороги, у речки, залили холодной воды в радиатор и медленно поехали дальше...
      В Саяны приехали часам к десяти, когда на улице было почти жарко и солнце светило с синего, прозрачно - глубокого неба....
      
      Олег, встретил нас совершенно неожиданно ещё дома. Мы пили чай, делились подробностями похода и охоты, а он рассказал, что этим летом, много лошадей будет задействовано местными бурятами для сопровождения больших групп туристов, совершающих недельные туры по долине Оки.
      - Бывают и иностранцы - пояснял Олег - особенно из малых стран
      Европы, таких как Голландия или Бельгия. Вот недавно группа голландцев, ушла на Хойто - Гол, а с ними два проводника и несколько лошадей...
      - Я, тоже собираясь туда, хочу трактором чуть дорогу подправить и подравнять, как обычно мы делаем каждый год. А потом на больших машинах, будем туда завозить кухню и медицинское оборудование...
      
      Попив чаю, вместе посмотрели мотор моей машины и вновь пришли к выводу, что её надо "лечить" по-настоящему, а может быть и мотор менять. Ну а пока, потихоньку попробуем доехать до города...
       Олег сказал, что Лёня - наш проводник сейчас в Саянах, у родителей и мы сходили к нему - благо, что они жили совсем недалеко от Олега. Лёня обрадовался нам и рассказал, что уже после похода, ходил на солонец рядом со стойбом, на ночь, и там ещё по светлу добыли оленя - пантача...
      - Только сели с приятелем в сидьбу - рассказывал Лёня, - тут на рысях прибегает олень - бык и без разведки, прямо к солонцу. Только он голову опустил и начал грызть землю никого не боясь, так что слышно, как он зубами за мелкие камешки задевает, я прицелился и стрелил.
      Он тут же упал, как подкошенный. Да так, что один рог, который уже трёх отростковый был, сломал. Я его там и выбросил, а второй отрубил и с собой взял...
      Помолчав продолжил: - Мясо мягкое, вкусное от него. Бык был нестарый...
      Потом принёс рог, завернутый в влажную тряпочку:
      - И вот я вам хочу рог тот, трёх отростковый отдать. Я всё равно не знаю, что мне с ним делать...
      
      Ну, а как Доржи - спросил я на прощание, и Лёня засмеялся.
      Доржи за это время съездил в город с медвежьими лапами. Я его туда
      отправил, продавать в рестораны. Сейчас там эти блюда из медвежьих лап на вес "золота" продают...
      Доржи сбыл всё быстро и хорошие деньги выручил. А потом друзей встретил. Ну выпили, а потом он уже и остановиться не смог, пока все не пропил... Вернулся пришёл ко мне чуть не плачет, прощения просит... Я же его и утешал...
      Лёня улыбнулся, помолчал и закончил философски: - Ну что делать?
      
      А я вспомнил, что когда первый раз увидел Доржи то подумал, глядя на его красные глаза, что он "запойный". Но Доржи в походе держался и пил вместе с нами норму и большего не просил. Однако, от такого непривычного "аскетизма" наверное надорвался, вот в городе и запил и уже от души...
       Мы простились с Лёней, пообещали увидеться к осени и вернувшись к Олегу, стали готовиться к отъезду. Всем уже скорее хотелось возвратиться домой и увидеть своих домашних - детей и жён. Две недели - всё таки большой срок...
      ... Выехали из Саян, перед обедом, тепло простившись с Олегом. Он сегодня собирался инспектировать помещение детского дома, выстроенное на берегу Оки, неподалеку от посёлка, в красивом месте...
      Когда мы выехали на луговину за посёлком, солнце было в зените и было достаточно жарко. Заехали на Обо, оставили там, на камне, несколько серебряных монеток и покатили дальше. Но машина вела себя необычно, дрожала словно в ознобе и в тёплый день, с самого сразу начала греться...
       Кое - как доехали до Орлика, там решили не задерживаться и поехали дальше...
      Уже на подъёме на перевал, между Окой и Иркутом, машина запыхтела как паровоз и неподалеку от седловины, наотрез отказалась ехать дальше. Мотор заглох и не заводился...
      Было уже часа три и потому, я остановив чей - то попутный УАЗик, посадил туда ребят, а сам остался с машиной...
      Но на моё счастье, через какое-то время из Орлика в город, ехали знакомые буряты, на "таблетке", то есть на микроавтобусе. За небольшую плату я договорился, что они меня на канате, дотянут до Кырена, где я машинку оставлю, а сам поеду с ними дальше, до города...
      Управляя машиной на буксире, мне пришлось изрядно попотеть. Тросик был короткий и потому, всё время надо было быть начеку. Особенно когда ехали по краю ущелья, по дну которого, метрах в ста, ниже под обрывом пенился белыми бурунами Иркут...
       Но кое - как, всё - таки доехали...
      Оставив машину у нашего приятеля Сергея, которому в начале путешествия мы завезли запчасти, я с этим же микроавтобусом выехал в город, и отстал от Максима с Аркашей, всего на несколько часов...
      
      ... Назавтра, я пошёл к грузину Кахи, и понёс ему попробовать, несколько отбивных котлет из медвежатины. Он встретил меня не очень дружелюбно, но когда мы разогрели котлеты и запили их вкусным грузинским коньяком, Кахи оттаял и начал уже говорить тосты.
      Я вовремя, от этого дела оторвался и извинившись ушёл, заплатив ему за ремонт серебристого "Вольво" пятнадцать тысяч рублей, хотя ожидал, что ремонт обойдётся мне не менее чем в пятьдесят.
      
      ... Кахи стал с той поры моим приятелем, и каждый раз как встречаемся, приглашает в гости, вспоминая изумительную медвежатину которой я его накормил. Я всегда знал, что если к человеку с добром, то и он добром отвечает. Мы ведь все христиане...
      
       За машинкой, в Кырен, я вернулся дня через три, зафрахтовав подъёмный кран с платформой, на которую и погрузил "умершую". Сергей - мой знакомый и мясо сохранил и рыбу засоленную, и потому, я и ему оставил того и другого понемногу. Он сильно благодарил...
      
      Когда я, машинку, уже в городе показал своему механику, тот объявил, что надо менять мотор и поэтому, с её ремонтом можно не торопиться.
      У меня конечно есть и другая легковая машина, но к этой я привык и на время ремонта, мне её будет сильно не хватать...
      
      
       Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
      
      
      
      
      
      Зимовье
      
      
      Гена задумал строить это зимовье давно...
      Когда он первый раз попал в эти места c приятелем, они жили в палатке, на небольшом покосе у речки. Тогда они собирали камедь - лиственничный застывший, засохший сок.
      Дело было по тем временам выгодное. Можно было заработать рублей по пятьдесят в день, а иногда и больше. А младший научный сотрудник в НИИ зарабатывал тогда рублей сто пятьдесят в месяц. Кроме очевидной финансовой выгоды ещё была свободная жизнь в лесу, иногда в дремучей тайге без дорог и без людей.
      ...Была осень. С утра до вечера по небу каталось яркое прохладное солнце. На рассвете становилось совсем прохладно, уже доходило до небольшого минуса и вода в речке, была ревматически холодной. Но днём, когда солнце стояло в зените становилось так тепло, что можно было загорать, чем и пользовались друзья.
      Они ходили поодиночке и встречались только поздно вечером у костра. Генин приятель, Семён, всегда приходил немного раньше и кипятил чай, а потом варил кашу. Гена - азартный человек - бегал по тайге до сумерек, зато и камеди приносил всегда много больше. Семён был человек спокойный и дружелюбный и потому, ни капли не завидовал напарнику, а искренне радовался его добычливости и проворству...
      Одно было плохо - ночами хоть и морозно, но спальники спасали, а вот вставать по утрам, вылезать из спальника, было мучением.
      "Как было бы хорошо где-нибудь на пригорочке, в сосняке у воды, срубить зимовье - в нём спать удобно и безопасно" - думал Гена, невольно вспоминая свои ощущения, когда увидел большущие следы медведя в вершине ближнего распадка. Он поёжился, представив себе этого медведя весной - в это время они голодны и очень агрессивны...
      Он достаточно хорошо изучил эти места, пару раз видел лосей, а однажды бык-изюбр ревел в ночной тьме очень близко от палатки, а приятели, лежали и обсуждали как близко зверь подошёл к их биваку.
      - Места тут замечательные, - говорил Гена. - Но надо бы иметь базу - домик какой-то или даже землянку, но с печкой, чтобы можно было жить зимой или весной...
      
      ... Прошло много времени. В деревне, стоящей среди прибайкальских сопок, у Гены появился хороший знакомый - он стал ездить к нему на охоту, но мысль о своём зимовье не покидала его - он искал подходящее место.
      Как-то по осени, в погожий солнечный день, когда прозрачном и тихом в воздухе летают паутинки и вода в ручьях становится необыкновенно вкусной и прозрачной, он, по старым леспромхозовским дорогам поднялся в вершину ручья Чащевитого, где располагался большой "марян", как называл луговину на крутом склоне Сан Саныч - знакомый охотовед и отличный стрелок. На этой маряне, под верхней границей леса Гена однажды увидел несколько оленей: быка-рогача и его гарем в три-четыре матки.
      Он, по противоположному склону поднялся повыше и в бинокль долго рассматривал изюбрей, кормившихся там, напротив через долинку, наверху под самой гривкой. Олени вскоре ушли на гребень и скрылись в лесу. А ему захотелось есть и он, по крутому косогору, темнеющему редким мелким ельничком, стал спускаться к ручью.
      Не доходя до ручья метров сто, Гена вышел на совершенно ровную площадку, ограниченную сверху крутым склоном, а по периметру от этого плоского пятачка метров в двадцать в ширину, снова начинался склон - косогор.
      В этом затейливом месте - замечательном природном укрытии - он развёл костёр, сходил за водой к ручью, вскипятил чаю, поел и даже немного поспал, убаюканный тёплым, ясным солнцем и шумом сосновой хвои, гудящей под лёгким ветром в вершинах деревьев. Местечко это было в середине южного склона, а сосняки окружающие его, не давали ветру свободы. "Вот где, можно избушку построить и греться здесь на солнце даже зимой" - подумалось ему тогда...
      Тогда же, он и решил поставить в этом скрытном, далёком от троп и дорог месте, зимовье...
      
      Следующей весной, Гена с Семёном заехали на "Ниве" как можно ближе к этому склону, поднялись с инструментом и продуктами в заплечных мешках на ровную площадку и ночуя там у костра, начали рубить зимовье. Заднюю часть, выходящую в склон, они, частично вкопали в грунт, а три стены сделали полновесными и кроме того, внутри домика, штыка на два вкопались в землю, чтобы сделать потолок повыше...
      Они работали с утра до вечера: пилили, рубили, тесали, долбили. Мох для прокладки между брёвнами таскали из долины ручья...
      Переночевав и немного отдохнув от непрерывной работы в течении дня, они, уже с раннего утра, продолжили свой тяжёлый труд...
      Через день их руки покрылись мозолями от топоров и по утрам, ещё не размявшись, болели суставы пальцев. Однако дело двигалось и через три дня сруб был готов, а это главное в строящемся доме.
      В следующий заезд они привезли печку, а из разбитых летников в долине Илги находящихся километрах в пяти от строительства, принесли несколько досок из которых сколотили дверь. Внутри поставили просторные нары, сколотили стол под окном, и жильё было готово.
      Осенью, ровно через год после первого знакомства с этим местом, Гена, а с ним и Семён, ночевали под крышей. Строительный мусор и сухой валежник, собранный со всей площади, сложили в две большие кучи. Дров здесь, должно было хватить на несколько лет.
      Найти зимовье в этом потаённом месте, было совсем непросто и потому, непрошеных гостей друзья мало опасались. Заход в зимовье шел по крутому косогору и даже самим хозяевам, спервоначалу, особенно в темноте, очень непросто было найти правильное направление к лесному домику, потому что никакой тропы ещё не существовало.
      
      Заходить в тайгу, в район зимовья можно было с двух сторон. Удобнее, но длиннее было подъезжать из деревни на машине по объезду, километров в пятьдесят длиной. А второй путь был из - под горы, с севера и тут было километров двадцать заезда на машине, а потом километров семь пешком, через гребень водораздельного хребта.
      Но зато в этих местах почти никого не бывало: ни егерей, ни охотников, ни любопытных.
      Вот туда-то и привёл меня Гена ранней весной, в начале мая...
      Я долгое время жил далеко от прибайкальской тайги, хотя в прошлые времена был лесовиком-одиночкой, скитался по необъятной тайге и зимой, и летом.
      Живя вдалеке, я очень скучал по тайге и даже видел знакомые леса во сне. Но изредка и наяву представлял себе, в "головном телевизоре", какое-нибудь знакомое место в глухом лесном урочище, иногда делая какие-то прогнозы о наличии там зверей, приходившие на ум по какому-то наитию памяти.
      Сосредоточившись, я видел в голове долину реки Курминки и постепенно, внутренним взором поднимался из низовий речки до крутых вершинных распадков. И совершая этот "подъем" словно на волшебном ковре-самолёте памяти, я видел всё вместе словно из космоса и мог, как на компьютере, укрупнить нужный мне распадок, нужную мне поляну до таких размеров, когда различал уже каждую веточку на сосне, стоящей, насколько я помнил, на краю лесной опушки, неподалёку от второго лесникова зимовья.
      И, озирая в душе тридцатикилометровой протяжённости долину, я вдруг понимал, что медведи должны копать берлоги и зимовать в них в вершинах распадков, по левому борту Курмы, если смотреть вниз по течению. При этом я вспоминал, что когда-то, уже по снегу, видел там следы большого медведя, бредущего в сторону верховьев Курмы, срезающего по прямой большой поворот, который делала река в среднем течении...
      
      В другой раз, так же давно, но уже в другой год, я, какое-то время шёл там в начале зимы, по следам медведицы с двумя медвежатами и только сумерки помешали мне соследить их.
      Кроме того, я, уже чуть в другом месте, в те же времена находил берлоги в соседней речной долине, в её верховьях, идущей почти параллельно Курме с востока на запад.
      И таким образом, сидя где-нибудь на седьмой Красноармейской в Питере, я с помощью памяти "монтировал" несостоявшееся наяву путешествия.
      Но бывало даже интереснее...
      Как-то, перечитывая свой рассказ о весеннем походе в Ленинградской области, я вспомнил басистый редкий лай в чаще, где-то за озером, недалеко от которого я собрался ночевать и сидел, слушал - не прилетят ли глухари на ток, который я нашёл годом раньше. И вот, читая этот рассказ я понял, что это был волк на логове, которое находилось в километре от моего бивака и волк лаял, потому что услышал или учуял меня - это было логово, которое я безуспешно искал несколько лет.
      Читая рассказ дальше, я вспомнил, что на рассвете, когда уходил после ночёвки к станции на электричку, метрах в двухстах от моего костра на дороге, покрытой мокрым снегом, увидел большие свежие волчьи следы. Волк прошёл в конце ночи к моему костру, обогнул его по дуге, особенно не приближаясь, а потом ушёл по своим, волчьим отцовским делам... Вот такой "телевизор воображения" иногда выстраивался в моей голове.
      Конечно, я очень скучал по тайге и считал дни до отлёта в Сибирь...
      И, наконец, я прилетел на самолёте в Иркутск, где меня встречал Гена. Мы поехали к нему домой, обедали, выпивали за встречу, и после небольшого отдыха, я начал обходить своих родственников и знакомых с визитами. Когда эти встречи закончились, тогда сговорились с Геной и отправились в тайгу...
      И вот, мы "идём" в ново отстроенное зимовье!
      
      ... Сначала, под прохладным весенним солнцем, ехали несколько часов по широкой грунтовой дороге, через тайгу. Дорога пылила встречными автомобилями и мы вчетвером, на Гениной "Ниве", гудя мотором на большой скорости, чуть соскальзывая по мелкому гравию на поворотах к обочине, поднялись наконец на водораздельный хребет. Гена вёл машину мастерски и я, сидя на переднем сиденье по праву почётного гостя, во все глаза смотрел по сторонам. Сзади устроились Миша - Генин друг и Максим - его сын...
      На самой высокой точке дороги был дощатый "павильон" - ветхое, серое от пыли сооружение, - место остановки автобуса. Мы тормознули, вышли из машины, достали бутылку водки и выпили по несколько глотков, покропив водкой Бурхану - местному бурятскому духу - владетелю местной тайги - таков местный обычай.
      Потом дорога пошла вниз в долину реки Голоустной и мы, напряжённо вглядывались в высокие, остроконечные сопки покрытые ровными, стройными соснами. Слева начались крутые склоны и обрывы, спускающиеся прямо к дороге; откуда-то справа вынырнул крупный речной приток, ещё наполовину покрытый льдом. Там же справа, стояло большое бурятское село, с деревянными покосившимися домишками и с выгонами для скота, огороженными кривыми, падающими изгородями.
      Бедность и заброшенность, только подчёркивали фигуры местных жителей, одетых в ватники и стоящих в ожидании на автобусной остановке. Зато тайга делалась все красивее, разрасталась, а сопки становились всё круче и всё выше.
      Потом дорога свернула направо и пошла вдоль основного русла Голоустной вниз, к Байкалу. То тут, то там на высоких склонах видны были маряны, на которые в сумерках и рано утром выходят косули, изюбри и даже медведи.
      Над долиной стелился дым и пахло лесным пожаром - обычное для весны дело. Сухая трава, освободившаяся из-под снега, загоралась от любого брошенного окурка... Вскоре проехали почерневшее место на болотине, где недавно прошёл низовой огонь, пожёгший эту траву - кое-где, из ивовых зарослей ещё поднимались струйки дыма.
      Я всей грудью вдыхал прохладный горьковатый воздух, смотрел на горные маряны и думал, что после десяти лет разлуки, я наконец снова здесь. Немного побаливала нога, после годичной давности операции на лодыжке, но я радовался и надеялся, что если не лазить целыми днями по косогорам, то наверняка выдержу поход.
      Вскоре, мы свернули с основной дороги налево и, проехав вдоль широкой улицы, застроенной с двух сторон дачами и пансионатами для "новых русских", переехали мелкую речку через сломанный и кое-как державший машину, мост. Свернули налево, прокатили вдоль старых деревенских домов, превращённых в дачи горожан, и остановились.
      - Приехали, - сказал Гена улыбаясь и со вздохом расправил широкие плечи.
      
      Из калитки вышел седой, но по-прежнему крепкий и улыбчивый Сан Саныч с женой. Мы поздоровались, посмеиваясь обменялись обычными приветствиями и вошли, сначала во двор, а потом в уютный небольшой дом, состоящий из кухни и большой комнаты - спальни хозяев и одновременно гостиной.
      Гена стал вынимать припасы и провизию, Миша помогал ему, а сын Гены - Максим, чтобы не мешать сел в сторонку. Мы с Сан Санычем и Ольгой Павловной - его женой, немного поговорили, вспоминая, как долго мы не виделись.
      Я коротко рассказал, откуда приехал, и как надолго. Они, посмеиваясь, сообщили мне, что оба уже на пенсии, и живут тут в деревне с весны до осени, а зимуют в городской квартире - так удобнее.
      Ольга Павловна принялась готовить, а мы прошли небольшой толпой в пять человек, в пристрой, который Сан Саныч оборудовал для гостей. Узкая комнатка была оклеена обоями, на стенках висели цветные фотографии в рамках, у окна стоял стол, но печки не было.
      - А не холодно вам будет? - участливо спросил Сан Саныч. - Может все в избе, на полу. Мы, люди деревенские, гостям рады.
      Он весело засмеялся. Мы тоже заулыбались. Но пристрой был такой уютный, что мы решили спать здесь - у нас с собой были спальники.
      Вскоре поспел ужин, все расселись за столом и немножко выпили: в начале хозяйской смородиновой настойки, сладкой и ароматной, потом, закусив солёным салом и огурчиками, выпили по водочке и тут, хозяйка поставила на стол большую сковороду куриных окорочков.
      
      Пир разгорался! Выпили по третьей. В разговоре выяснилось, что Ольга Павловна знала Мишину маму - когда-то вместе работали. А Сан Саныч рассказал, что весна поздняя, по ночам ещё минусовые температуры и потому, теплицу, каждый вечер обогревали дровяной печкой...
      Я ненадолго вышел на улицу, подышать. Было очень тихо и только в русле, мелкой, весенней водой шумела по камням речка. В небе, сквозь дым лесных пожаров, чуть поблескивали тусклые звёздочки.
      Где-то во дворах влаяла собака, а потом надолго замолчала...
      Стало холодно, я возвратился в дом, где шла оживлённая беседа и Сан Саныч рассказывал о том, как они с Ольгой Павловной познакомились и поженились пятьдесят лет назад, где-то далеко на Севере, в Дудинке, куда семья Сан Саныча была сослана в времена коллективизации. Ольга Павловна весело смеялась, рассказывая, как Сашка - так она называла мужа, - сначала провожал её с работы в бухгалтерии промхоза, а потом признался в любви и предложил выйти за него замуж.
      - Я просто перешла из одной комнаты в другую, в одном и том же доме. Вещей тогда ни у Саши, ни у меня, кроме одежды, не было... Потом он уехал поступать в сельхозинститут, на охотоведа. Уже тогда, охота была его главным увлечением...
      Сан Саныч сидел, широко улыбаясь, иногда поправляя в смущении рукой седые волосы на голове. Он не привык, чтобы о нём рассказывали что-то, в присутствии людей, пусть и хорошо знакомых.
      - Я его прождала четыре года, не зная, кто я - то ли жена, то ли соломенная вдова.
      Она весело засмеялась, а Сан Саныч, смущаясь, добавил:
      - Ну, ты уж скажешь...
      - А что, не так? Что не так? - поддразнивая, приговаривала Ольга Павловна.
      ; Я, как приехал после учёбы, пошёл в охотпромхоз работать - продолжил разговор Сан Саныч.
      ; ...И закрутилась моя таёжная жизнь. Сколько хожено по тайге, сколько ночей у костров, сколько добытого зверя, - вспоминал Сан Саныч, вздыхая и улыбаясь.
      
      Мы слушали и радовались, что сидим так уютно с такими весёлыми, ласковыми, хозяевами.
      "Сан Саныч, конечно, удивительный человек - думал я. - Он никогда ни на кого не сердится и никогда голоса не повышает. И так получается, что и на него никто не сердится, да и не за что? Его уважают все: на работе, на охоте, на праздниках. Все: и плохие, и хорошие. Это какой-то замечательный характер, с которым легко всем. А уж для жены он просто сокровище, единственный. Ведь у них не было детей. И они взяли двух девочек в детдоме, удочерили и вырастили. Чудесные люди"!
      Все наелись, напились, уже украдкой позёвывали. Было около одиннадцати вечера и мы, поблагодарив за застолье ушли в пристрой, а Миша остался ночевать в доме:
      - Около печки сладко спать, - шутил он. - Я вам сочувствую.
      - А мы обогреватель туда поставили, - забеспокоился Сан Саныч.
      - Это он шутит, - строго отреагировал Гена. - В наших спальниках на снегу спать можно.
      Мы быстро разделись и залегли в спальники. Гена погасил лампу. Я, устроившись поудобнее на кровати в спальнике, закрыл глаза и увидел серую гравийную дорогу, белые ледяные забереги на реке, серый лиственничный лес за рекой... и заснул крепким сном. Деревенская тишина убаюкала совсем незаметно.
      Проснулись мы часов в семь утра, ещё с полчаса полежали и тут, улыбаясь вошел Сан Саныч.
      - Братцы, - посмеиваясь, произнёс он, - чай кипит. Завтрак вот-вот будет на столе. Оля блины завела и стряпает. Пока встанете, помоетесь, и стол будет готов.
      Мы, вздыхая и покряхтывая вылезли наружу из тепла спальников, быстро одели тёплые свитера и перешли в натопленную избу. Миша, улыбаясь, рассказывал:
      - Я, как пьяненький кот, к печке боком прильнул и словно провалился в сон. Проснулся оттого, что Ольга Павловна печку растапливала. А Сан Саныч уже успел протопить печи в парнике. Я туда зашёл по дороге в удобства, так там такой аромат от помидорной рассады, - он цокнул языком.
      - Ночью минус восемь было, - сообщила Ольга Павловна, наливая жидкое,
      шипящее тесто на раскалённую сковороду. Аромат блинов напомнил мне детство, когда мать, утром в воскресенье, стряпала или блины, или пироги.
      На улице разгорался яркий весенний день и холодное, но "сочное" золотое солнце поднялось над затенённой внизу, сопкой.
      Завтракая, договорились с Сан Санычем, что мы на "Ниве" заедем к перевалу, там её оставим и на две-три ночи зайдём в зимовье. Затем вернёмся, переночуем и сходим в вершину реки Талой, уже пешком и будем ночевать "на земле".
      Пока ели блины, пока искренне благодарили, пока укладывали тюки, время подошло к десяти часам утра. Мы уселись в машину, помахали руками хозяевам и тронулись. Проезжая по улице, Гена показывая большой участок со стадом коров и лошадей, прокомментировал:
      - Ректор политехнического института завёл тут личное приусадебное хозяйство, собирается откармливать на этих покосах пятьдесят бычков на мясо. А местные возмущаются, что покосы все потравят до поры, но молчат, боятся протестовать.
      - Почему молчат-то? - спросил я.
      - Да он большой человек в городе, вот и боятся, - ответил Гена после паузы и свернул налево.
      Долго ехали по какой-то просёлочной дороге, вдоль каменистой речки, и наконец, перед крутым подъёмом остановились. Было по-прежнему холодно, при ясном солнце и на обочинах кое-где лежал снег с подтаявшей снизу коркой льда.
      На крутой склон Гена попробовал въехать один, высадив нас, но после пяти метров, которые он сделал с разгона, "Нива" забуксовала и заскользила вниз. Гена попробовал ещё раз, и с тем же успехом...
      Решили машину оставить здесь, под горой.
      Стали "развьючиваться" и переодеваться. Слева и справа зеленел нечастый сосновый лес с подростом из ольхи и багульника, а в тени деревьев, кое-где ещё лежал белый, смерзающийся за ночь в крупные кристаллы, снег.
      Перед переходом решили выпить за удачу и "побурханить". После водочки и бутерброда с селёдочкой стало потеплее, и солнце заблестело весело и дружелюбно.
      ...Наконец, тронулись. Я, как полуинвалид, да ещё без тренировки, тяжело задышал на половине подъёма, а к вершине вспотел и отстал. Гена шагал легко и пружинисто, ставя ноги в резиновых сапогах, чуть носками внутрь. Максим старался не отставать от отца. Мише было тяжеловато - мешал лишний вес и зима, проведённая безвылазно в кабинете. Но он в молодости был мастером спорта по конькам и потому, имел сильные ноги. Я оказался самым неспортивным и непривычным.
      Поднявшись на сосновую гриву, Гена дождался меня и показал налево в густой ельник.
      - Я там осенью, по первым снегам ещё бычишку стрелил... Шёл мимо, а бык
      стоял в чаще, пропустил меня, а потом ломанулся по кустам. Я, зная, что он пойдёт в распадок направо, побежал бегом вниз - наискосок и там, где было видно склон, встал. Лось сделал дугу, послушал, что по следу никого нет, преодолел гребень и стал спускаться ко мне. А я до этого уже приблизительно знал, куда он пойдёт, и потому ждал...
      - Вдруг, вижу, он тихонько идёт вдоль склона. Пойдёт-остановится, послушает,
      потом снова пойдёт. Я дождался, когда он метров на сто подойдёт, не торопясь, прицелился, и когда он в очередной раз остановился, выстрелил. Он после выстрела как прыгнет, потом побежал в гору метров двадцать, встал, замотался из стороны в сторону и упал. А там крутой склон, а снег небольшой. Он так и съехал головой вниз, метров на тридцать...
      
      Я слушал рассказ, представлял, как это было и про себя хвалил Гену. Он стал настоящим добытчиком и хорошо знал повадки зверей.
      Дальше пошли по зимней колее, пробитой "Уралом" - вездеходом ещё по мелкому снегу, зимой. Метров через двести, по мшистому сосняку в сивере вышли на старую лесовозную дорогу и быстро зашагали вниз. Я пыхтел, потел, хромал, но пытался не отставать.
      Распадок полого спускался вниз, дорога была чистая, каменистая, идти было легко и я любовался ясным утром, рассматривал склоны и даже слышал призывный свист рябчика-петушка: "Тиу-тиу-тью-тью-тють-тю-тю" - пел он...
      Где-то с земли, метрах в пятидесяти, ему ответил второй...
      Вокруг разгорался погожий весенний денёк...
      Дошли до перекрёстка, где сливались в речку два ручья. Запахло смородиной, и пройдя через кусты смородинника, по гулкому ледяному панцирю перешли правый ключ. Подо льдом шумела вода, но в тени от сивера было холодно и лёд держал нас прочно.
      Прошли по залитой наледью дороге до поворота налево. А нам, надо было идти лесом, направо.
      По крутому, заснеженному склону поднялись на гребневую седловину и Гена, показал мне, сверху в склоне, старый солонец с плохо сделанной сидьбой. Гена пояснил, что солонец этот сделали студенты-охотоведы, и что внизу, в тридцати шагах, летом, мокрая болотина и небольшая озеринка.
      Я попытался различить следы на тропе, по которой на солонец приходили звери, но на камешках, смешанных со снегом, ничего нельзя было различить...
      Взойдя на гребень, увидели перед собой широкий распадок, забитый густым кустарником.
      Солнце светило ярко и здесь, на южном склоне, стало заметно теплее. Пошли вниз косогором, забирая чуть влево. Наконец вышли на край большой маряны, откуда открылся широкий вид на просторную долину внизу, на вершину пади, приходящей слева, на синие таёжные дали на горизонте.
      - Зимовье там, за гребнем, - показал Гена, и я с облегчением вздохнул.
      Рюкзак,
      хоть и был не совсем таёжным, но всё тяжелее давил на плечи и, главное, моя левая нога начала болеть.
      Спустились в захламлённый валежником, низ, где соединялись два распадка. Пробрались через завалы бурелома и начали гребнем, круто подниматься вверх. Взойдя чуть повыше и обернувшись, у подошвы прилегающих склонов увидел чёрные, каменистые осыпи и как мне показалось, пещеру.
      "Потом обследую" - подумал я.
      
      ... Последний год я жил в Питере и мечтал о том, как найду стоянку древнего человека в Прибайкалье. Я читал книжки по археологическим раскопкам, статьи в журналах и хотел найти следы прачеловека на Байкале.
      Вслед за ребятами, я свернул по ровному, заросшему редким сосняком косогору вправо и метров через двести, увидел на склоне ровную площадку под крутяком, в который почти врыта зимовейка.
      Место было отличное, ровное, прогреваемое солнцем, с высокими, белоствольными берёзами и соснами высотой метров по двадцать, которые вовсе не мешали видеть противоположный далёкий склон долины и совсем близко сивер, ещё покрытый снегом - там тоже протекал ручей.
      С облегчением сбросив рюкзак, я заглянул в ладно выстроенное зимовье. Места в нём было достаточно для четверых. И я радовался - наконец-то, после десятилетнего перерыва я снова в глухой тайге, в красивом месте, у зимовья в котором так удобно и тепло спать в весенние, холодные ночи.
      Я мечтал об этом сидя в кабинете и дома, у городского телевизора, и даже тогда, когда бродил по лесам Ленинградской области. Там тоже есть лоси, волки, даже медведи. Но там всё плоско, заболочено, а если есть горки на Карельском перешейке, то они высотой метров сто-сто пятьдесят, да и лес на этих горках наполовину вырублен.
      "Хотя, - отметил я про себя ради объективности, - и там бывают красивые места. Но здесь лучше. Тут глушь, людей нет на сотни километров и главное, есть зимовья, в которых можно ночевать, укрываясь от непогоды и снега"...
      
      Не мешкая, быстро разложили большой костёр, в двух больших котелках сварили кашу с тушёнкой и чай. Солнце стало припекать и раздевшись до футболок, полулёжа у костра, разлили водочку и выпили за прибытие, а потом с жадностью накинулись на кашу, на солёное, ароматное, с чесноком, сало с луком...
      Потом, чокнувшись, выпили по второй. Алкогольное тепло разлилось по жилам, мышцы тела расслабились, глаза заблестели.
      - Это зимовье, похоже пока никто не знает, - начал Гена. - Но осенью из избушки исчезли плотницкие инструменты, и я грешу на студентов. Они, наверное, взяли инструмент, чтобы зимовье строить где-нибудь неподалёку, но видимо ничего у них не вышло, а возвратить забыли...
      Крепко заваренный чай блестел в кружках коричневым янтарём и обжигал нёбо. Но это были, уже привычные детали лесного быта...
      
      Мы сделали несколько фотографий. Потом, в городе, я часто рассматривал их: все улыбались и держали в руках ружья, а я вместо оружия, сосновую палку-посох. Здесь, я непривычно чувствовал себя гостем и это придавало всему происходящему оттенок приключения.
      До вечера ещё оставалось время и возглавляемые Геной, мы пошли смотреть солонец, недавно посоленный в ручье, напротив маряны.
      Завернув за гребень по звериной тропке, спустились вниз и Гена, показал нам сидьбу за корягой-выворотнем, и новый солонец. Солонец ещё не начали посещать звери и вздохнув, я вспомнил старые солонцы на Бурдугузе, в вершине речки где круг диаметром в четыре метра был выеден на сорок сантиметров в глубину.
      Или другой, прямо на берегу Байкала, между Бугульдейкой и Песчанкой. Там звери выели землю ямами в которых, чуть пригнувшись и человек мог спрятаться!
      Здесь же всё только начиналась. Гена рассказывал, как он сидел на этом солонце осенью и пришёл сохатый.
      - Было такое впечатление, что зверь на меня вот-вот наступит. Ведь здесь слышно, как мышь в траве шуршит - так тихо вечером и ночью. Я сидел и слышал, как лось трещал ветками на подходе, шагах в ста ниже по ручью. Потом, он подошёл не торопясь и стал грызть землю с солью. Я включил фонарь, но то ли от сырости, то ли от плохой лампочки, лося я не мог различить. Лось ещё постоял и потом я услышал, как он уходит...
      
      Мы ещё немного потоптались рядом, с забитой под корягу солью, куда Гена принёс ещё килограмма три из зимовья. Возвращаясь назад, я вспоминал свои ночи, в сидьбе, у солонцов.
      ... К одному я пришёл на закате солнца, и когда подходил, то из-за солонца, из сосняка выскочил крупный изюбрь и мелькнув жёлто - коричневым боком, застучал копытами по чаще. Я тогда ругал себя раззявой и всё-таки сел в сидьбу. Потом всю ночь слушал тишину окрестностей и таращился в темноту. Когда утром я вернулся в зимовьё и умывшись посмотрел в зеркало, то увидел, что глаза мои словно выцвели за бессонную ночь.
      ...Время бежало незаметно. Пока вернулись к зимовейке, пока сварили еду, солнце опустилось к горизонту, и из долины, к вершинам сопок, стали подниматься сумерки. Мы не стали никуда ходить на закате, а просто сидели у костра и разговаривали. Гена вспоминал добытых зверей в здешних лесах, я рассказал, что по весне, в Ленинградской области, вдвоём, по следам оставленным на снегу, смотрели как голодный после зимовки в берлоге медведь, гнал лося несколько километров.
      Потом, нашли место, где этот медведь, по толстой валежине перешёл глубокую речку, уже освободившуюся ото льда. Вспомнил, как лось карьером бежал по берегу реки, ища переправы, видимо увидев и испугавшись, идущего по его следам, медведя.
      ...Мы долго сидели и молчали, смотрели на костёр, на темнеющую на глазах полоску заката. Было очень тихо и вскоре, в потемневшем небе проявились яркие звёзды. Пожаров в окрестных лесах не было может быть потому, что на несколько десятков километров вокруг, стояла безлюдная тайга - просто некому было поджигать...
      Часам к десяти, протопив в зимовейке печку, пошли спать. Легли на нары, но было так жарко, что пришлось открыть дверь и оставить проём открытым, только завешенным старым покрывалом.
      Засыпая, я думал о том, что когда хочешь где-нибудь побывать, всегда представляешь себе нечто исходя из рассказов других, но когда видишь это сам, то очень часто замечаешь разницу между расплывчатыми представлениями и реальностью. И всегда реальность другая. Она трудная, иногда красивая, но всегда реальность. И в этом есть некое маленькое разочарование, но и удовлетворение. Разочарование, от того, что очередная мечта стала реальностью, а удовлетворение, потому что это место стало фактом вашей жизни, вашей биографии.
      
      Проснулся я на рассвете...
      Торопясь, оделся потеплее, старясь не будить товарищей попил водички из котелка на столе и вышел из остывающего жилья, плотно притворив двери. Было уже почти светло, но дальние сопки представлялись плохо различимым массивом. Талая вода в ведре, сверху замёрзла толстым льдом и я подумал, что ночью был приличный минус.
      Осторожно ступая, стараясь не шуметь, вышел на гребень и, спустившись метров на сто пятьдесят, долго стоял и слушал, поворачивая голову то влево, то вправо. Маряна на противоположном склоне темнела сумерками, и, кроме того, я забыл в зимовье бинокль и потому ничего там, вверху, не мог разглядеть.
      ... Ещё, я слушал глухарей. Вчера, когда мы поднимались по гребню, под несколькими соснами я увидел глухариный помёт и подумал, что здесь может быть ток. Постояв, я внимательно прослушал округу. Ничего интересного не заметил, и плотнее запахнувшись в одежду, сел на сухую валежину и стал ждать.
      Восток светлел всё более и более и, чем светлее становилось вокруг, тем больше я мёрз. Стараясь сдержать дрожь, я тихонько вставал, махал руками, надеясь согреться, а потом снова садился.
      Где-то в чаще речной долинки, внизу, почти подо мной, что-то похрустывало, но так редко, что становилось понятным, - это ветки трещат от изменения влажности, как в старых домах трещат иногда рассохшиеся половицы, а кажется, что кто-то ходит. Налетевший порыв ветерка, лёгким кусочком коры стучал о ствол сосны, а я настораживался и до непроизвольного шума в ушах вслушивался в похожие на глухариное тэканье, звуки.
      Слух у меня хороший, и я иногда уже при солнце, в птичьем хоре, мог различить токование глухаря. Но здесь было тихо...
      Посидев ещё какое-то время и замёрзнув так, что зубы выстукивали чечётку, не дождавшись восхода солнца, я пошёл к зимовью. В домике двери были закрыты, и я стал кипятить чай, растапливая воду из снега, который набирал в котелки из большого сугроба под старой елью, на краю плоского участка.
      Потом, стараясь не шуметь, я зашёл в зимовьё, взял мешок с продуктами, и возвратившись к костру, выпив кружку горячего чаю, стал варить макароны, предварительно выловив с поверхности закипевшей талой воды хвоинки и травинки, попавшие туда вместе со снегом.
      Запах костра, дым, холодок от стылой земли, ароматы соснового леса создавали непередаваемую гамму ощущений. Такое бывает только весной: открытые просторы, ясность воздуха, широкие горизонты, видимость на десятки километров. И тут же синеватый, замёрзший снег в близком сивере и свист рано проснувшегося рябчика, где-то за спиной.
      Я достал из кармана футболки манок, приладился и засвистел простенькую песню. Тут же отозвался петушок, в кустах раздался шум крыльев взлетевшего рябчика, и неслышно планируя, появился он сам, и сел на нижнюю ветку сосны, под которой я стоял. Он, "приветвился" и, поводя головкой с заметным хохолком, затренькал тревожно и сердито. Рябчик был от меня на расстоянии пяти метров. Я замер, а птица, походив по ветке, перелетела метров на двадцать в сторону, но уже на верхние ветки другой сосны. Я любовался им долго, но потом вспомнил, что надо помешать кашу, и пошёл к костру, хрустя веточками под ногами. Рябчик снова затренькал, и улетел.
      Из зимовья вышел Гена, позёвывая и почёсывая бороду. Он подошёл к костру, и, став к нему очень близко, грелся, выставляя ладони, почти вплотную к пламени.
      Вскоре каша сварилась, я заправил её тушёнкой, и в это время из-за сивера, яркими серебряно чистыми лучами проглянуло солнце. Из зимовья вышли Миша с Максимом, стали мыться, холодной воды из ведра, взвизгивая и нервно хихикая.
      Гена же любил комфорт и, немного подождав, нагрел воды в кружке и умылся горячей.
      День начинался, как обычно. Сели вокруг костра, поели, не спеша, попили чаю с конфетками-карамельками в ярких фантиках. Потом, стали расходится, кто в какую сторону захотел. Я, взяв свой посох, первым отправился в гору, решив посмотреть соседнюю долинку.
      С северной стороны гребня местами лежал снег, а в чаще его было ещё очень много. Снег смёрзся и держал меня, не проваливаясь. Я шёл похрустывая настом, лежащем над и сверху склоненных, ещё первозимним, большим снегопадом, кедринок и сосёнок. Идти было удобно, хотя местами снег подо мной все - таки проваливался и я погружался в него, почти по колено...
      Поднявшись на хребтик, отдышался, постоял, посмотрел во все стороны, запоминая особенности местности, чтобы на обратном пути вернуться по своим следам. Было прохладно, и порывы ветра по временам шумели кронами сосняка, спускающегося по снежному склону в узкую неглубокую долинку ручья. На противоположном склоне полосами светлели вырубки, зарастающие лиственным подростом и куртины молодого густого сосняка. "Места для зверя хорошие" - подумал я и почти тут же наткнулся на следы лося, переходившего несколько дней назад из долины одного ручья в другой.
      Я тронулся дальше, вглядываясь в детали ландшафта...
      Склон постепенно повернулся поверхностью на солнце и снег исчез. То тут, то там, я видел ободранную оленями кору на мелких сосёнках, и подумал, что здесь по осени бык-изюбрь наверняка ходит, трубит в поисках соперника, а рядом где-нибудь спокойно кормятся матки - его гарем. Я представил себе изюбря в осеннем наряде, коричневого, с длинной сероватой шерстью на взбухшей от похоти шее, и длинными рогами с острыми отростками.
      Ведь были времена, когда охота на изюбрином реву, была моей таёжной страстью. Не один раз, промучившись всю холодную ночь, у негреющего костра, я вставал на рассвете и слушал в округе, страстные песни гонных быков - изюбрей. А иногда и видел их на дальних и ближних марянах...
      Однажды, очень близко, я видел возбуждённого быка, пылающего жаром и страстью, мотающего головой и задевающего рогами тонкие осинки. Он стоял, рыл землю копытом передней ноги, а потом напрягал шею, и вытянув голову вперёд и вверх, ревел, роняя слюну из полуоткрытой пасти. Зрелище устрашающее. При виде этой крупной рогатой, сильной животины, не верилось, что он очень боится и избегает встречи с маленьким, беспомощным, трагически неловким и не сильным человеком...
      ... Пройдя по склону достаточно далеко, я увидел, что долинка постепенно всё больше и больше поворачивает вправо. Опасаясь заблудиться, я развернулся и стал возвращаться своим путём, стараясь не промазать и не "свалиться" в другой распадок. Увидев знакомые следы лося, я пошёл по ним, спустился в вершину нашего распадка и попал в глубокий снег и непроходимый бурелом. Снег за день, подтаял и проваливался под ногами. Видимость в чащевитом буреломе, была метров сто, не больше, и, намаявшись, я бросил след, который ушёл чуть вверх и в сивер.
      Я же, кое-как выбрался на гребень и, спустившись по очень крутому склону, увидел под собой крышу зимовья, а потом и наше кострище. Ребята сидели у костра и готовили обед.
      Гена с Максом сходили на маряну, обошли её верхом, видели следы изюбрей, но самих зверей там уже не было.
      Миша говорил, что поднимался на противоположный хребтик, но наверху было ещё сравнительно много снега, и он, устав, вернулся.
      Я тоже рассказал, где я был, а Гена уточнил, что если бы я прошёл дальше, то спустился бы в нашу большую долину, только ниже по течению. Он показал рукой вниз и влево. - И мог бы вернуться к избушке другим путём - закончил он разбор моего маршрута...
      Проголодавшись в походе, я с аппетитом поел оставшейся от завтрака каши, запил чаем, и предложил Мише, пока есть время, сходить по долине вниз. Он согласился. Гена с Максимом собрались в другую сторону.
      Через полчаса мы выступили. Спустились по гриве в низину, к ручью, который, петляя, бежал по неглубокой промоине. Идти было трудно из-за мёртвых еловых и сосновых деревьев, лежащих почему-то чаще поперёк нашего пути. Потом вдоль правого берега образовалась тропинка, перешедшая скоро в дорогу. Справа, на сосновом склоне показалась маряна, но небольшая. Миша рассказал, что сюда тоже выходят пастись изюбри, и потому, какой-то охотник несколько лет назад сделал здесь, рядом с дорогой сидьбу на двух толстых листвяках.
      Пройдя ещё несколько сотен метров, мы увидели остатки изюбря, задранного зимой волками. Из прошлогодней серой травы выступал скелет с крупными плоскими рёбрами, торчали по сторонам нижние части ног с чёрными острыми копытами, а сверху всё было прикрыто шкурой и клочьями длинной и густой шерсти.
      - Поживились, гады, - вдруг произнёс Миша, и я подумал, что волкам здесь раздолье - зверя много.
      Долина постепенно расширялась, становилась светлее и теплее. Дошли до развилки, и Миша сказал, что зимой здесь обычно стоит машина, на которой они приезжают в зимовье, и если надо, то вывозят мясо.
      - Мы на всю команду с осени закупаем лицензии, а потом весь сезон постепенно их закрываем. Хотя зверя и много, но попробуй, добудь.
      Он говорил уверенно, но я знал, что своего первого лося он добыл года три назад.
      - Зверь ведь тоже слушает и смотрит, - продолжал Миша, когда мы свернули влево, на хорошую щебёнчатую дорогу. - Идешь по следу, а он петлю сделает и лежит в чаще. Ты по следу бредёшь, голову вниз, а он тебя услышит или даже увидит, и в другую сторону намётом.
      Миша вздохнул. Мы вышли на широкое место на берегу мелкой, но широкой речки. Слева показались остатки дощатой будки, а чуть дальше - развалины домика, развороченного до основания. Справа темнела большая пещера - бывший гараж, выкопанный бульдозерами в склоне. Тракторы прорывали глубокую, широкую канаву - ров, в склоне, а потом леспромхозовцы, перекрывали ее сверху длинными брёвнами, и сверху засыпали землёй. На входе делали большие ворота, внутри ставили металлическую печь, кубометра на два дров. Зимой внутри стояли в тепле машины и тракторы, люди на вахтовке уезжали домой, а в избушке жил сторож, который топил печи...
      Дощатая будка была некогда конторой лесоучастка. Я представил себе многолюдье, шум и грохот тракторов и трелёвщиков, треск мотопил, некогда царившего в лесах, вокруг.
      Заготавливать лес бросили лет тридцать назад, а остатки бывшего лесоучастка догнивали здесь, не пугая даже диких зверей.
      Солнце садилось, отражаясь в шумящей. на щебёнчатом перекате, речке. Было тихо и ничто в округе не нарушало спокойствия. "Как быстро природа залечивает раны, нанесённые людьми, - думал я, с грустью разлядывая следы, оставленные здесь разрушительным временем.
      - Дороги покрываются грязью и зарастают, деревянные строения гниют, а доски растаскивают охотники в свои новые зимовья, делают из них столы, сидьбы на солонцах".
      Мы стали возвращаться в зимовье. Солнце село за гору, стало прохладнее. Из долины слева потянуло холодком...
      Мы торопились, чтобы прийти в зимовье ещё по свету. Шли быстро, и уже в сумерках, дошли до нашего распадка. Миша ушёл вперёд, а я сел на открытом месте на склоне, смотрел и слушал, как в тайгу приходит вечер.
      Постепенно успокоившись, я видел, как всё затихло кругом, готовясь к ночи - ни звука, ни шевеления.
      Я удивился, когда назад, сверху, шумно спустился Миша. Он, увидев меня, почему-то обрадовался. Я пошёл вместе с ним вверх по гребню, уже в полутьме. Я ещё плохо помнил дорогу, но шёл за Мишей, не думая и не вникая куда и как мы идём.
      Миша свернул с гребня, пошёл по диагонали, и остановился, дожидаясь меня только у ручью, перед крутым сивером.
      - Мы незаметно, где-то прошли зимовье стороной, - смущенно объявил он.
      Я забеспокоился. Зимовье стояло на склоне в пол-горы, на маленькой плоской площадке, и даже костра не было видно снизу.
      Мы вернулись по косогору к гребню, и чуть поднявшись ещё, снова свернули по косогору. Миша убежал вперёд и пропал. Я крутился почти на месте, зная, что зимовье где-то рядом, но кричать не хотел, стеснялся. Скажут: "Тоже мне, лесовик"...
      Наконец, я учуял запах кострового дыма и поднявшись ещё метров на пятьдесят, вышел на площадку и увидел костёр. "Да-а, - думал я. - Такое потаённое зимовье так просто не найдёшь". При свете костра, особенно заметна стала темнота, наступившая в лесу.
      Миша сидел у костра и увидев меня, извиняюще улыбнулся. А я промолчал - сделал вид что всё в порядке.
      ... Вечером снова сидели у костра, и Гена рассказывал, что они с Максом дошли до параллельной долинки, перешли её, поднялись в вершину распадка, где стояло зимовье Семёна, который часто приезжал в эти места с Геной и в одиночку. Гена смеялся, рассказывая случай, происшедший с Семёном.
      - Сёмка, как-то сел по весне в сидьбу на чужом солонце. Он это часто проделывал раньше. Только он умостился, устроился поудобнее, вдруг слышит голоса, а потом мужики увидели, что кто-то в их сидьбе есть, и орут: "Вылезай, мужик, так-так-так, а то стрелять будем". Сёмка вылез, долго оправдывался перед мужиками, которые хотели даже оружие у него отобрать.
      Я представил неловкость и стыд Семёна, его простодушное, круглое лицо и рассмеялся. Не дай бог попасть в такую ситуацию. Ведь в глухой тайге хозяин солонца, может и прострелить чужака. Такие случаи в тайге бывают. Пропал человек и всё. Пойди, найди его в огромной тайге. Я вспомнил и рассказал одну историю, которую услышал от Семёныча, замечательного старичка из прибайкальского села. Он вспоминал:
      - Шёл я как-то, еще, будучи подростком, с охоты. Сел отдохнуть на берегу залива. Смотрю, вплывает на лодке в залив какой-то человек и очень тревожится, оглядывается. Вслед за ним, плывут, догоняя два мужика, тоже на лодке. Один приподнимается из лодки, а я вижу, у него ружьё. Прицеливается, бац, тот человек падает в лодку. Мужики подплыли, труп в воду вывернули, лодку на прицеп и уплыли. Я сидел, ни жив, ни мёртв. Долго после этого я молчал, о том, что увидел на реке...
      - Раньше в тайге был закон, как тогда говорили, - внушительно подытожил Гена, - закон - тайга, прокурор - медведь.
      Мы посидели ещё некоторое время. Костёр ослабел, огонь потерял силу, и мы пошли спать. В зимовье всё было уже привычно и знакомо, и потому, я заснул быстро и крепко.
      Утром собрались уходить. Последний раз поели, попили чаю, подобрали мусор вокруг кострища, убрали в зимовье, подрубили дров для печки и сложили их под стол внутри, чтобы под дождём не мокли. Запаковали рюкзаки, которые стали намного легче. ... Вышли часов в десять. Я, уходя, оглянулся, запоминая и зимовье, и кострище, и хворост, собранный в большие кучи. "Хорошее место, - рассуждал я, - на южном склоне, прогревается, тёплый сосняк вокруг, маряна недалеко, где олени и косули пасутся. Рядом ключ бежит, и сивер, в котором бывают лоси. Странно, что медведей нет. Но с другой стороны и спокойнее"...
      Мы спустились по речке к маряне, и Гена рассказал, как он представлял себе, по следам, гибель того оленя, останки которого мы видели с Мишей, вчера, на тропе.
      ; Волчки шли стаей по гриве. Завидев марян, - он употреблял это слово в мужском роде, как делают это местные охотники, - волки разделились. Один пошёл верхом, вдоль маряна, а остальные спустились в падь. Верхний волк спугнул изюбря, и тот помчался от него вниз. А тут, уже поджидала его остальная "братва".
      ; Гонки были непродолжительными, потому что по речке текла наледь - волкам легко и удобно, а оленю на льду скользко. Догнали оленя в момент, повалили и заели...
      Гена вздохнул: - Сколько зверя они здесь убивают, не сосчитать. Весной, в каждом ключе можно остатки лося или оленя найти. У них тактика одна. Сгоняют зверя со склона на лёд и рвут...
      Не доходя до оленьих остатков, мы свернули в маленький распадок, и стали подниматься на гриву. Здесь разделились. Гена и Максим пошли вперёд и вправо, в верхней трети склона, а мы с Мишей должны были подняться до верха, а потом по гриве прийти к перевальчику. Ещё с утра решили, что пойдём в охотничье зимовье в вершине соседней пади и там заночуем последнюю ночь, и в баньке попаримся.
      ...Здесь, мы с Мишей потеряли друг друга. Несколько раз я пытался объяснить Мише, что надо забирать влево, но он шёл далеко и показывал мне своё направление рукой. Я упорствовал, и потом, подумав, что места уже знакомые, и я знаю, что зимовье стоит на дороге, не заблужусь, пошёл своим путём...
      В лесу, когда вдвоём, то лучше идти вместе, а если расходиться дальше, то лучше тогда уж в одиночку. Когда расстояние между напарниками большое, часто теряешь партнёра из виду, останавливаешься, а то и кричишь, чтобы не потеряться, - в густом лесу это проще простого...
      Выйдя на гребень, я увидел внизу долину речки, и напрямик по крутяку стал спускаться в сивер. Кое-где попадали лосиные следы, на не стаявшем ещё, снегу. Идти было трудно, ноги часто соскальзывали, и местами, густые заросли мелкого ельника и ольховых кустов были почти непроходимы.
      Запыхавшись и вспотев, я, наконец, спустился к речке, вдоль которой мы уже шли на заходе. За эти солнечные дни, наледь на реке сильно обтаяла и местами обнажилась каменистая дорожка, по которой бежала мелкая вода.
      Поднявшись до перевальчика, через который мы, в прошлый раз, на заходе, перешли к моряне, дорога свернула налево. Я шёл, глядел под ноги и в одном месте, на грязи увидел свежий след резинового сапога.
      "Кто-то из ребят прошёл, - подумал я. - Значит, в том направлении иду". Километра через два, в мелком негустом сосняке, растущем на мелкой щебёнке, я увидел коричневые, почти красные стены домика. Брёвна порыжели под солнцем. Падь глядела точно на юг, и потому, здесь было тепло и безветренно. Когда я подошёл, мне сначала показалось, что в зимовье никого нет, но тут, скрипнула дверь и из избушки вышел Гена, держа в руках топор.
      - А где ребята? - спросил он. - Они ведь тебя остались ждать, на перевальчике, - с укоризной заметил он.
      Я промолчал, сбросил рюкзак и пошёл назад, но тут, внизу, на дороге замелькали знакомые фигуры Миши и Максима.
      Зимовье принадлежало промысловикам, но здесь бывали и студенты-охотоведы, на практике. Гена рассказывал, что они с Семёном жили тут как-то по осени, почти неделю.
      - Жить здесь удобно, но каждый день ожидаешь гостей и потому на душе неспокойно - вздохнул Гена. - Чужое зимовье все - таки, не своё...
      Вчетвером быстро приготовили еду, сели за большой стол на улице, сколоченный из досок, разлили водочку в кружки, чокнулись, крякая, выпили и стали есть. Солнце светило навстречу, прямо в лицо и было тепло и уютно. Костёр угасал, и ветерок наносил на нас струйки пахучего дыма. Гена продолжал вспоминать.
      - Мы, тогда осенью, были здесь вдвоём и разобравшись по карте, сходили за один день на Байкал. - Он показал рукой на юго-восток. Туда ходу часа четыре, и мы уложились в день. Байкал, конечно, замечательный. Попили байкальской водички и назад вернулись.... Хороший поход был, - подытожил Гена.
      ...Закончили есть и засобирались в лес. Я захотел посмотреть солонец, который был недалеко. Пошёл туда налегке, и чуть отойдя от зимовья, увидел выкопанную большую яму-пруд, метров десять в диаметре, с высокими бортами. Вода от примеси глины была зеленовато-жёлтая, и сверху, ещё был лёд. "Для чего это они, такую большую яму выкопали - подумал я о хозяевах зимовья, - рыбу здесь передерживают?"
      Пройдя по дороге с полкилометра вверх, я, как советовал мне Гена, не стал идти по дороге круто влево, а пошёл по тропке по диагонали. "Солонец там от развилки недалеко" - пояснил мне Гена.
      Между тем я шёл и шёл по тропинке. Сначала чуть поднялся в горку, потом спустился в плоскую болотистую падушку. "Конечно, я солонец прошёл, - рассуждал я, - но на обратном пути попробую найти".
      В болотине я увидел, шалашик, сооруженный из сосновых хвойных веток. "Ягодники, наверное, ночевали" - подумал я. Перейдя болотце, я не стал подниматься по тропке вверх, а потоптался и повернул назад. Спускаясь в нашу долину, я вдруг увидел остановившихся и глядящих на меня снизу вверх каких-то двух мужиков. Вглядевшись, я улыбнулся. Это были Гена и Максим. Мы сошлись, посмеиваясь. Встреча была неожиданной.
      - Ты как тут оказался? - спросил Гена.
      - Я шёл, шёл по тропке и вот зашёл. А где солонец-то?
      Гена засмеялся.
      - Да ты его давно прошёл, он же там, где эта дорога влево отворачивает. Только чуть выше по долинке.
      Я рассказал, что видел шалаш, а Гена объяснил, что это домик для капкана на соболя, сделанный местными охотниками, чтобы зимой капкан снегом не занесло.
      Мы снова разошлись. Гена и Максим пошли вдоль болотца, а я стал возвращаться. Вечерело. Поднялся ветер и загудел вершинами. На небе появились серые тучи. "Ещё снег пойдет" - подумал я, принюхиваясь к холодному запаху, который приносил ветер от этих туч.
      Выйдя на перекрёсток, свернул влево, и тут же увидел сидьбу - будку, сколоченную из досок, и стоящую на трёх столбах. "Основательно всё делали, - отметил я.
      Солонец был старый, большой. Два пня от крупных деревьев с торчащими из земли корнями были выедены из земли, почти на полметра. Земля была съедена вокруг этих пеньков, метров на пять и на подсохшей серой грязи были видны следы косуль, оленей, лосей, и даже старый медвежий след.
      По широкой лестнице, приставленной к сидьбе, я влез внутрь будки, на полу которой были разостланы старые куртки, обрывки ватного одеяла. Я глянул в смотровую щель и увидел солонец, внизу, как на ладони. До пеньков было метров двадцать. "Да-а, - подумал я, - тут зверей добыто много".
      Недолго посидел внутри, поглядывая на солонец и окончание соснового мыса, выходящего на поляну справа, куда уходили набитые зверем тропы. В душе я надеялся, что хотя бы косуля появится.
      Сумерки постепенно перемещались с облачного неба в долину. Я стал замерзать, и спустившись из будки-сидьбы зашагал к зимовью. По дороге, на берегу речки, увидел несколько молодых пихт и наломал веток на банный веник.
      Пихта пахла чащей и смолой, и я вспомнил неожиданно свою поездку на глухариный ток, на южный берег Байкала, в отроги Хамар - Дабана...
      Тогда, а было это лет тридцать назад, я, после утра на току, спустился по смёрзшемуся плотным настом снегу в густой пихтач, и вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным, - так мрачно смотрелся густой пихтовый лес. Я тогда, подумал, что в такой чаще, наверняка, прячутся медведи. С той поры, как я улавливаю запах пихты, я вспоминаю о затаившихся медведях, и мне становится тоскливо, страшновато и одиноко...
      ... Миша оставался в зимовье и топил баню и когда я вернулся, баня уже нагрелась. Вскоре подошли Гена с Максимом. Мы, в зимовье, сделали каждый себе по венику, разделась и голышом, подрагивая всем телом, прошли через двор к баньке, которая была срублена недавно, и белела ещё свежими пропилами и зарубами.
      Войдя в душно-жаркое нутро бани, сели на деревянную скамью, погрелись, а потом Гена взял ковшик и зачерпнув кипятку плеснул в каменку - отверстие в печке, заложенное галечным булыжником. Пар дохнул жаром и мы схватились за уши - жар обжигающе кусал, прежде всего, их.
      И началось. На маленьком пространстве, в полутьме, оттеняемой огоньками угольков, мы нещадно хлестали свои руки, плечи, спины ароматными плотно-тяжёлыми вениками. Распарившись, выскакивали на небольшую веранду, и в полутьме белея разогретыми розовыми телами, отдыхали, полной грудью вдыхая прохладный воздух.
      Повторив заход в парную баню, Гена и Максим "сошли с дистанции", - они, облившись водой, ушли в зимовьё. Мы с Мишей остались. Максим уже одевшись, принёс керосиновую лампу, и закрепил её снаружи, перед небольшим квадратным окном. Внутри стало светлее.
      Я парился, а перед тем, как выйти на веранду, обливался холодной водой. Пот вначале стекал с тела липкой плёнкой, но потом тело очистилось, порозовело и запахло хвойным пихтовым маслом.
      Закончив париться, мы перебежали в зимовье, где Гена уже варил ароматную гречневую кашу. Когда накрыли на стол, мы сели вокруг, расслабившись в большом, нагретом печкой, пространстве. Не надо было нагибаться, бояться удариться головой о потолочную балку. Это зимовье было настоящей деревенской избой, где стояли по стенам стол, печка, и в торце, нары из досок, шириной метров в пять.
      Выпили, поели каши, попили чаю. Разговоры почти все были сказаны в предыдущие вечера и поэтому, устроились спать и вскоре заснули.
      Проснулись рано. В рассветных сумерках, в последний раз попили чаю, собрались и вышли на воздух. Я, чуть раньше всех, потому что хотел послушать глухарей.
      В одном месте, за речкой, мне действительно показалось, что я услышал тэканье, и точение. Но мы спешили, а в сосняки на мысу, откуда я слышал эти звуки, надо было добираться через заросшую, болотистую речную долину. Я постоял, послушал, и пошёл дальше, по дороге. Вскоре меня догнал Миша, и мы пошли один за другим. Чуть попозже к нам присоединился Максим.
      Рассвело и необычно быстро появилось солнце. На обочине заброшенной лесной дороги, то тут, то там свистели рябчики, и Максим, самый молодой и самый азартный из нас, достал манок и стал отвечать, зайдя в придорожный лесок. Вскоре мы услышали позади выстрел, чуть погодя - второй. Максим открыл весеннюю охоту...
      Мне было тяжело идти: болела нога, и пот заливал глаза. Миша шёл быстро, и я из гордости, старался не отставать. Перед поворотом на последнюю горку, нас догнал Гена. Он шел, мерно шагая, но очень быстро. Он ведь тоже был в прошлом спортсменом, и привычным лесовиком.
      Раньше мне нравилось ходить с ним в большие походы, потому что он был сильным, всё делал быстро и умело. Мне с ним в тайге было намного легче, чем одному.
      Гена ушёл вперёд, Миша тянулся за ним, а я отставал всё сильнее. Пот заливал глаза, и дыхание сделалось частым и громким. Нога непрерывно ныла в повреждённой операцией ступне, и хотелось прилечь на обочину и хоть немного отдохнуть...
      Слава богу, гонка скоро закончилась. Поднявшись в гору, мы вышли на дорогу, спустились вниз по крутому спуску и очутились у машины. Подрагивая всем телом, и устало вздыхая, молча переоделись в цивильную одежду и притопывая ногами, уже с безразличием рассматривали таёжный хребет впереди нас, за широкой падью...
      Подошёл Максим, неся трёх серовато-коричневых рябчиков. Пока Гена заводил машину и разворачивался, Макс ободрал рябчиков и уложил их в рюкзак: - Дома жарёху устрою. Дюже вкусные рябчики жаренные - довольно прокомментировал он свои действия...
      "Нива", как отдохнувший конь, переваливаясь на корягах и крупных камнях, выехала на подсохшую, за эти дни, лесовозную дорогу и помчалась вниз, по долине. Вывернув на тракт, мы по залитой солнцем дороге, приблизились к деревне, переехали через речку, по освободившемуся ото льда руслу, и через минуту остановились перед домом Сан Саныча. Он, кряжистый, улыбчивый, отворил ворота и весело спросил:
      - Ну, что, охотнички?!
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Поездка в Оку осенью...
      
      Собирались в эту поездку долго. То у Гены, моего брата, времени не было, то Иван Олегов, наш друг, живущий в посёлке Саяны, выезжал из Оки по делам, или в Иркутск, или в Улан - Уде...
      А осень "уходила" постепенно, но неуклонно. Проезжая, на автобусе, по плотине Иркутской ГЭС, я иногда видел синевато - белые, уже заснеженные хребты Хамар - Дабана, на противоположной стороне Байкала, километрах в ста пятидесяти от Иркутска.
      Чистота осеннего прохладного воздуха, красота открывающейся перед нами панорамы, вид просторов сине - зелёной, чистой воды Иркутского "моря" в обрамлении золотых береговых березняков, восхищала меня и вместе, порождала грустные размышления о "уходящей натуре"...
      
      И вот мы выезжаем, а на улице дождь и листья на берёзах, растущих во дворе уже облетели и погода похоже испортилась надолго.
      Ожидая поездку в Саяны, я уже побывал в пригородной, прибайкальской тайге, полюбовался увядающим золотом лесов, синевой холодных пространств ангарской воды, подышал хрустально - чистым, целебным, ароматным воздухом, пожил недельку в одиночестве в зимовье, в вершине таёжной речки Илги...
      Но всё это были попутные, тренировочные походы, которые только готовили меня к главному - поездке в Оку...
      Об этих походах, тоже замечательных по существу, я расскажу в другом месте, ну а пока...
      
      ...Из города выехали в четвёртом часу дня и набирая скорость устремились по шоссе в сторону Байкала. За Шелехово, поднявшись на перевал увидели снег - первый большой снег - который продолжал падать на притихший, непривычно строгий лес...
      Мокрая дорога - скользкая, даже опасная - заснеженной белой лентой с чёрными проталинами - колеями посередине, стелилась под колёса, поворачивая то влево, то вправо, выбирая среди леса самые пологие подъёмы и спуски.
      "Хорошо что ещё машин немного. А так, можно при обгоне вполне слететь в кювет, из которого уже не выбраться. Всё мокрое, скользкое раскисшее от тающего снега" - подумал я и поплотнее устроился на переднем сиденье...
      Перевалили через заснеженный, таёжный хребет в сторону Байкала, но озера не увидели - всё заволокло тёмными тучами.
      Уже на крутом извилистом спуске к Култуку - посёлку в южной оконечности Байкала - подъехали к импровизированному рынку на обочине, где продавали солёный, жаренный, копчёный омуль. Остановившись, купили прямо из дымной коптильни парочку ещё горячих рыбин, с одуряюще аппетитным, острым запахом копчёностей.
      Проехав Култук, остановились поужинать в придорожном кафе и съели по гуляшу, по тарелке щей и выпили по стакану чаю - дорога предстояла длинная - всего около шестисот километров, а от Култука километров четыреста пятьдесят...
      
      Медленно опускались сумерки, когда мы переехали лесистый низкий перевал, между долиной реки Иркут, впадающего в Ангару и собственно байкальской котловиной, оставшейся позади.
      Перевал настолько невысок, что пробив канал, можно было направить реку Иркут в Байкал и тем постепенно поднять его уровень и уровень Ангары, из Байкала вытекающей. Наверное некогда, так и было, но потом Иркут повернул в сторону и между Тункинской долиной и Байкалом, образовалась перемычка...
      Вскоре долина Тунки расширилась и справа возникла цепь вершин сверкающих в вечерних сумерках серебристым, свежевыпавшим снегом. Тункинские гольцы, в свете умирающего дня, виделись некими плохо различимыми массивными привидениями, на которых ещё отражались лучи, давно закатившегося за горизонт солнца...
      Я смотрел в окошко, на пробегающую мимо степь в обрамлении лесистых горных хребтов и думал, что Тунка, это хорошее место для скотоводов и даже для земледельцев, но жить здесь постоянно, наверное скучно...
      В селе Тибельти, рядом с дорогой, высится холм, по преданию, насыпанный завоевателями - монголами, в один из своих походов на Запад. Курган стал могилой для павших воинов, и по преемственности, сегодня, на его невысоких склонах расположилось местное бурятское кладбище. Люди придерживаясь традиций, хоронят своих умерших рядом с далёкими предками...
      Пейзаж в сумерках, был однообразен и уныл. Слева, полого подползали к долине лесистые склоны холмов; справа, равнинную степь ограничивали, зубчатой чередой вершин, высокие гольцы; впереди, вдоль русла речек, впадающих в Иркут, то тут, то там, виднелись редкие огоньки бурятских сёл и заимок, состоящих из бревенчатых одноэтажных домов с пустыми, часто не огороженными пространствами между ними... Непонятно было, чем живут и где работают люди, населяющие эти убогие жилища...
      В темноте, в свете фар, иногда, появлялись фигурки идущих по обочине людей, а то и припозднившихся коровёнок, бредущих в сторону "дома"...
      Жизнь здесь шла своим осенним, скучным чередом и наверное, особенно была невыносима для молодых, которые жаждали весёлого общения и дружелюбной кампании. А вместо этого весёлого времяпровождения,- суровое , неприглядное одиночество, в котором, от скуки и безысходности многие впадали в тоску, порождающую бытовое пьянство.
      Невольно вспоминались Блоковские строки: "Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. Живи ещё хоть четверть века - всё будет так. Исхода нет..."
      А большинство людей, как обычно в осенние тёмные вечера, сидели у телевизоров и мечтали о светлой радостной жизни, о любви, дружбе, о незнакомых странах...
      В Кырене, центре Тункинского района, снега не было, улицы плохо освещены и мертвенно пустынны, и мы проехали, сквозь посёлок, в сосредоточенном молчании...
      В Мондах, крайнем, к горам посёлке, было темно, холодно, и снег хрустел под ногами подмороженной корочкой. Было уже десять часов и на чёрном небе появились яркие гвоздики звёздочек. Я вспомнил, что неподалёку от этого места, в тайге, на границе с Монголией, стояла астрономическая обсерватория, с мощным оптическим телескопом. "Вот бы глянуть на эти звёзды в "трубу", - подумал я и невольно поёжился.
      Однообразие и суровость ночного пейзажа вокруг, будили неизбывную тоску. Казалось, что за околицей этого большого селения, заканчивалась не только обжитая человеком земля, но и жизнь вообще, - так неуютно и одиноко смотрелось всё вокруг. От приподнятого настроения выезда на природу, не осталось и следа...
      Перед подъёмом на перевал, отделяющий Иркут от Оки, остановились и вышли из машины. Дул холодный, резкий ветер, и перед нами в свете неполной луны, появившейся над горными вершинами, справа, высокой и мощной стеной стояли горы, покрытые чёрным, на фоне снежных вершин, лесом. Суровость сибирской долгой зимы, представилась для нас вполне страшно и наглядно...
      После. усевшись в тёплой машине, я подумал о Лондоне, о не потерявших ещё листву, громадных лондонских платанах в парках, зелёном, стриженном газоне, о лебедях, гусях и утках, стаями резвящихся в просторных прудах, среди этого тёплого великолепия...
      Через минуту, мы поехали дальше и справа за Иркутом, в долине, замелькали электрические огоньки заимок. "Как они здесь живут?"- вновь подумал я, всматриваясь в холодную тьму ночи...
      Чем выше к перевалу мы поднимались, тем больше было наметено снега на дороге, под колёсами и вокруг, и тем холоднее и опаснее становился путь. В одном месте, в свете фар, убегая по горному откосу, мелькнула на мгновение серо рыжая тень, не то косули, не то рыси - места начались глухие и малопосещаемые.
      Скальные склоны, тёмными ущельями громоздились по сторонам и только впереди, освещённая фарами, вилась заснеженная дорога, с одиночной узкой колеёй - незадолго перед нами кто-то проехал...
      В очередной раз, остановились, чтобы размять ноги, на краю, круто уходящей вниз, пропасти. Далеко под нами, шумел, прыгая по камням полузамёрзшей водой, стремительный Иркут, а позади, в глубоком ущелье и над нами свистел и выл ветер, грозясь столкнуть нас в пропасть. Дорога, здесь шла, по вырубленной в скале полке, и мы ехали, держась подальше от обрыва, прижимаясь, почти вплотную, к скалам...
      Было уже около двенадцати часов ночи, когда наша усталая "Нива", поднялась на переметённый снежными заносами перевал, и Иркут отвернул куда-то вправо, во тьму ночи, в направлении озера Ильчир, из которого и брал начало.
      А мы покатились по пологой равнине вниз, по правому берегу реки Оки, начинающейся где-то здесь, совсем маленьким источником, скрытым в высоких моховых кочках...
      У Бурхана - ообо, молельного места бурят - хондогоров, населяющих долину Оки, встретили остановившийся японский грузовичок, с японской же легковушкой, "притороченной" в кузове. Буряты, ехавшие в Орлик как и мы, поприветствовали нас, пожали руки и представились. Шофёр Самбул, и его попутчик Доржи, поздоровавшись, отсыпали нам горсть крупы, для "жертвы" Бурхану, местному главе духов и покровителю путешественников и охотников. Потом постояли поговорили и узнав, что мы собирались, несмотря на непрекращающийся снегопад и мороз, ночевать в придорожном, разворошенном зимовье, предложил ехать вместе с ним в Орлик и пообещали устроить нас у своего родственника, жившего бобылём в недавно отстроенном доме...
      Мы с благодарностью согласились, потому что ночевать в промороженном домике с выбитыми окнами, совсем не представлялось приятным занятием...
      Мы поехали вперёд и на следующем Ообо, остановились и съели копчёную рыбу, купленную на берегу Байкала. Она остыла конечно, но мясо было нежным и вкусным и пахло ивовыми костровыми дровами коптильни. Горячий, напревший в термосе чай, продлил наше удовольствие.
      Самбул на грузовичке, то отставал, то вновь догонял нас, по пути заезжал к родственникам и прихватил ещё двух пассажиров, а одного, где-то высадил.
      "Они тут все друг друга знают - подумал я. - В таких местах, городское равнодушие неуместно. Ведь, в такую погоду и замёрзнуть насмерть можно, в ожидании попутки..."
      Мы мчались по заснеженной дороге, фары высвечивали придорожные деревья, и почти засыпая, мне казалось, что мы летим по какому-то нескончаемому тоннелю, ведущему к загадочному краю земли. По временам, чувство опасности, пробуждало от грёз и глянув на Гену, я видел усталое лицо и немигающий взгляд, устремлённый на дорогу...
      - Ты не спишь? - спрашивал я и брат, отвечал улыбаясь: - Ты не беспокойся. Я в порядке...
      В Орлике, были в начале четвёртого ночи, но Самбул, не стесняясь, разбудил своего племянника Булата, который дрожа от холода, вышел нам навстречу, помог занести вещи в дом, а потом, помог загнать машину во двор к другому родичу. Попив чаю, который тут же был согрет на электрической плитке, мы расстелив спальники на свеже-струганном полу и уснули тотчас же. Сквозь сон, я слышал, как Булат встал в пять часов, растопил печь, и ушёл на дежурство, в гараж, где он работал кочегаром...
      Вернулся он в девять часов утра, покормил нас остатками вчерашнего мясного ужина, напоил чаем, и проводил до машины...
      Над посёлком поднималось холодное утро, и из многих печных труб, поднимался ароматный дымок. Мужчины уже ушли на работы, а женщины занимались хозяйством - мы встретили несколько из них, в ватных телогрейках, с вёдрами на коромыслах, идущих в сторону речки, покрытой тонкими ледяными заберегами...
      По пути, мы заехали к нашему знакомому, Николаю, который работал в управе местной администрации. Узнав, что я приехал так издалека, он одобрительно покачал головой и пригласил в гости к своей соседке, старушке, которая была дочерью, соётского племенного лидера, ещё в тридцатые годы...
      Сойоты, малочисленная народность, некогда населявшая долину Оки наряду с бурятами, почти исчезнувшая за последние годы, но возрождающаяся сегодня. Сойоты, как рассказывают краеведы, жили в этих "поднебесных" долинах, в их вершинах и занимались оленеводством. А по нижним частям долин, покрытых степью, жили и живут номады-буряты и по сию пору сохранившие полу кочевые традиции.
      Ещё до революции поголовье оленей стало уменьшаться и сойоты спустились вниз, постепенно смешались с бурятами, которых всегда в этих местах было больше...
      Сегодня, почётный житель Орлика, профессор Рассадин из Бурятского университета, восстанавливает сойотский алфавит. Недавно, была проведена перепись, по которой количество сойотов превысило четыре тысячи человек. В последнее время, историей сойотского этноса занимается известный российский этнограф, Лариса Палинская, которая прожила в Орлике почти десять лет и монография которой, "Страна поднебесных долин" очень интересна, и является на мой взгляд, замечательным обобщением опыта исследования, традиций и древнего уклада жизни сохранившегося в Окинской долине. Автор этой книги, отличается глубоким пониманием процессов связанных с техногенным воздействием человека, на климат и природу Земли в целом...
      Однако, несмотря на интереснейшие беседы в Орлике, мы спешили заехать в тайгу, и поэтому, не дождавшись встречи с главой администрации района, который в это день был предельно занят, мы после обеда уехали в посёлок Саяны, расположенный от Орлика километрах в сорока, ниже по течению реки...
      Иван Олегов, предупредил своих домашних о нашем приезде, и пообедав у него в доме, мы на нашей "Ниве", отправились к Анатолию, родственнику Ивана, на заимку, на берегу незамерзающей даже зимой, реки .......
      У Анатолия, исполняя ритуал гостеприимства, ещё раз попили чаю с домашней выделки, густыми как сметана сливками и поговорили с хозяином о погоде.
      Потом переоделись, прихватили рюкзак и оставив свою усталую "Ниву" во дворе, пересев на "Уазик" Анатолия, проехали в устье Хойто - Оки, где в зимовье и собирались пожить несколько дней...
      Зимовье оказалось хорошо срубленным, просторным домиком, поставленном на высоком берегу реки, на краю большой альпийской луговины, спускающейся в долину по склону. Мы с собой, из машины Анатолия принесли металлическую печку и поставив её на место, в зимовье, простившись с провожатыми, остались одни...
      Ведя нас в зимовье по таёжной тропинке, Анатолий показал нам сидьбу, с которой они, два года назад, у остатков задавленной коровы, пытались караулить медведя.
      Попытка оказалась неудачной, но медведь, пришёл к задранной корове, как только охотники перестали его поджидать и доел задранную им жертву. Такие случаи совсем не редки в этой глуши...
      Растопив печку и напилив дров на несколько дней, мы сварили еду и при свете свечи поужинали, выпив традиционные сто граммов, за удачное водворение в этом замечательно красивом месте.
      За рекой над таёжным склоном, высоко над нами, дымилась снежной позёмкой вершина хребта, приблизительно на уровне двух километров восьмисот метров, а вправо и вверх уходила узкая таёжная долина, по дну которой бежала быстрая шумливая речка, кое-где, на мелких местах, уже прихваченная льдом...
      Утомлённые длинным днём, наполненным переездами и встречами, мы рано легли спать. Ближе к утру, выйдя на минуту из зимовья, я увидел за порогом белую пелену падающего снега, и одинокие деревья, с тревожным скрипом, грустно качающие безлистыми вершинами.
      Из ночной мглы, дул сильный ветер, свистящий в ветках, и шум реки под берегом, прерывался по временам беспокойным поскрипыванием полу поваленной лиственницы, оперевшейся на ствол живого дерева...
      Проснувшись ещё затемно мы подогрели чай и попив его с бутербродами, собрали рюкзаки, прихватили ружья, и по свету, но при продолжающемся снежном буране, отправились обследовать окрестности...
      Поднявшись по конной тропе до следующего полуразрушенного, старого зимовья, мы, рядом с тропой, развели большой костёр, отдохнули и обсуждая маршрут на завтра, неспешно пообедали.
      А между тем, снег продолжался и кругом, уже насыпало его, слоем толщиной сантиметров в двадцать...
      Возвратившись в сумерках в зимовье, я обессиленный упал на нары и в полузабытьи дождался ужина.
      ...Жизнь в городе лишает нас привычки к тяжёлой ходьбе по неровным лесным тропам, и я чувствовал себя разбитым и усталым.
      Гена сварил ужин, вскипятил чай и поев, мы, лёжа на спальниках, долго вспоминали лесные походы, которых за плечами было несчитанное множество...
      ...Гена вспомнил, как он начинал свою лесную жизнь, собирая камедь - лиственничную смолу, в глухих медвежьих местах в районе Байкала, в короткие перерывы в основной работе, - он был главным архитектором проекта, в строительно-проектном институте.
      Потом, вспомнил один свой заезд, в котором познакомился с местным бурятом Гришей, имевшим двух замечательных зверовых лаек, "ставивших" - останавливающих за зиму, несколько сохатых, которых охотник и отстреливал, неспешно, разыскивая собак в тайге и осторожно подходя к зверю, под лай своих помощниц.
      Гена вспомнил о добытом медведе, которого убил из под этих собак, гость Гриши, молодой охотник.
      - Дело было так, - позёвывая, рассказывал Гена, лёжа на нарах...
      - Собаки отыскали, ещё по чернотропу берлогу и залёгшего в неё, медведя. Когда охотник, бродя по незнакомой тайге, случайно вышел на их лай, думая, что собаки поставили лося, он вдруг увидел берлогу, под выворотнем, из которой у него на глазах выскочил небольшой медведишко и кинулся за собаками. Охотник стоял буквально в двадцати шагах от берлоги и не знал, что ему делать, когда разъярённый медведь, возвращающийся в нору, заметил его. Деваться было некуда и охотник выстрелил, вначале пулей, а потом когда медведь пробовал подняться после попадании пули, и картечью. Медведь завалился в кусты и ошеломлённый охотник, понял, что он добыл медведя...
      Гена и Гриша, уже ночью в сопровождении удачливого охотника, который стрелял медведя из двухстволки двадцатого калибра, пришли к берлоге и разделав зверя, вынесли мясо в зимовье...
      ...На улице выла снежная вьюга, а в домике было тепло и Гена не спеша попивая чаёк, рассказывал эту историю с замечательными подробностями...
      Он вспомнил, что собаки были неказистыми и очень тощими, так что с первого взгляда можно было спутать их с дворняжками...
      Я заснул уже в конце рассказа и мне приснился сон о дальневосточной тайге, о стадах диких косуль, пасущихся на лесных опушках, о море, которое грозно шумело у подножия невысокого холма...
      Проснулся я от шума за стенами зимовья. Выйдя на улицу, почувствовал пронизывающий холод, постоял, слушая гул деревьев вокруг и вернувшись, лёг досыпать - в такую погоду, в тайге нечего было делать...
      Только к двенадцати часам дня, ветер немного стих и мы отправились вверх по пади, в надежде встретить следы оленей или лосей. Но снег продолжал сыпать с серого мрачного неба и видимость была почти нулевой. Звери в такую погоду лежат, отдыхая, экономя силы и энергию.
      Поднявшись по петляющей по правому склону тропе, мы остановились рядом с большим выворотнем и соорудив жаркий костёр, пообедали, запивая бутерброды горячим крепким чаем.
      Снег сыпал с неба и подхваченный ветром у земли, закручиваясь струйками в гибкие змейки, с шипением таял в желто - алых языках пламени...
      На противоположном склоне, серой щетиной на щеке горы, стоял лиственничник, кое - где перемеживаемый зелёными зарослями кедрачей. Выше, начинались заснеженные каменистые осыпи с редкими маленькими ёлочками, в морщинках земли...
      Картинка была масштабно - величественная, но мрачноватая...
      Вернулись к зимовью уже в сумерках и поужинав при свече, выпили водочки и взбодрились. Я вспомнил горы Хамар - Дабана, где мы с другом, давным давно, ещё в молодости, побывали на глухарином току.
      Ночевали мы тогда, у большого костра, и среди ночи, просыпаясь от холода, слышали стук переваливаемых на осыпи, камней. Это медведь, ходил по склону, чуть выше нас и разыскивал бурундучьи норки, в которых эти шустрые зверьки хранили запасы кедровых орешков...
      Тот поход мне надолго запал в душу, как часть весеннего, первобытного счастья силы, молодости и красоты пробуждающейся природы!
      Тогда, я впервые услышал таинственные звуки древней глухариной песни, и очарованный первобытной страстью весенней природы, на всю жизнь превратился в таёжного путешественника...
      А Гена, словно подхватив мои воспоминания, рассказал, как несколько лет назад, они вчетвером, на конях, ездили на охоту в горы.
      По приезду в Базовое зимовье, они разделились на группы, и стали обследовать разные районы. У них была лицензия на медведя и потому Гена с утра до вечера ездил вдоль таёжной горной долины и высматривал медведей, нередко выходящих в это время, на открытые склоны, "пастись" на зелёной луговине - ведь медведи всеядные животные...
      И вот, уже под вечер, он увидел между скал, крупного, почти чёрного медведя. Оставив лошадь внизу, охотник задыхаясь от волнения и усталости, поднялся на хребет и выглянув из-за скалы, увидел медведя, стоящего на луговине, повернувшего голову и внимательно принюхивающегося в направлении человека.
      Гена немного испугался, но когда медведь валкой рысью направился в его сторону, прицелился и выстрелил. Медведь рявкнул, всплыл на дыбы и тут Гена выстрелил второй раз. Зверь повалился в сухую траву и застыл, а Гена, ещё не веря, что добыл Зверя, по дуге подошёл к медведю и только тронув кончиком сапога шерстистый бок, понял, что тот не оживёт уже никогда...
      - Это замечательное чувство волнения и страха перед опасностью, преодоление этого страха, и составляет основную причину притягательности охоты и связанных с нею путешествий - закончил свой рассказ Гена. - Именно на охоте, я впервые понял величие и равнодушие природы к человеку, впервые стал думать о том, что скрывается за этим грозным величием и решая эту загадку, вот уже который год путешествую, в поисках ответа на неё...
      Я молчал, вспоминая свои походы и неожиданные, иногда смертельно опасные встречи с медведями. Несколько раз мне приходилось отстреливаться от нападавшего хищника и только наличие оружия спасало меня от смерти...
      ...Третий день нашего присутствия, в Саянской тайге, начался как обычно. Я, проснувшись первым, вылез из спальника, оделся, обулся в холодные сапоги и взяв котелки, пошёл за водой на реку, чуть спустившись по склону. Там, всего метрах в тридцати от домика, я увидел свежие, утренние следы рыси и рысёнка, которые наверняка учуяли запах дыма из трубы в зимовье и долго ходили вокруг, пытаясь определить степень опасности этого запаха...
      Постепенно, погода выправилась, но солнца на сером, облачном небе, пока не было, хотя видимость улучшилась...
      Попив чаю и позавтракав, мы пошли вверх, в сторону, больших марян, справа по склону. По пути, пересекли следы парочки косуль и выйдя на крутой, ровный луговой подъём, вдалеке, за кустами увидели пасущихся лошадей... Следы косуль шли дальше.
      Пройдя ещё метров пятьсот, пересекли следы крупного волка, поднимавшегося в гору, мерной, широкой рысью.
      Тут мы разошлись: Гена пошёл налево, по следам косуль, а я направо, в сторону речной долины.
      Выйдя не перешеек между маряной и зарослями молодого лиственничника, я, совсем близко увидел, что в сторону упавшего, с корнем вырванного дерева, скачет что - то мало-заметное, с чёрным пятнышком на хвосте.
      Я остановился, пригляделся и увидел гибкий силуэт горностая, в белой нарядной шубке. Я даже различил блеск черных бусинок его глаз, на маленькой, с острыми ушками, головке.
      Зверёк залез под корневище упавшего дерева, но когда я поскрёб палкой по стволу, появился на поверхности, под лежащим стволом, метрах в пяти от меня, и долго с любопытством всматривался в мой неподвижный силуэт.
      ...Так мы и разглядывали друг друга в течении нескольких минут...
      Но поняв, что я ему не опасен, горностай, мелькая чёрным кончиком хвоста, заметном на заснеженной поверхности склона, помчался дальше, по своим делам...
      Пройдя ещё с километр, я увидел далеко вверху, на большой вершинной маряне, тёмные фигурки пасущихся сарлыков, домашних яков, которых здесь содержат в полудиком состоянии. Эти древние предки коров, видят своих хозяев очень редко, в основном весной и летом, а остальное время проводят на горных пастбищах, рядом с дикими зверями.
      Шерсть на яках черная, длинная, копыта острые и при нападении медведей или волков они сбившись в круг, выставляют вперёд опасные рога, пряча внутри круга телят и молодых животных. Сарлыки выживают в самые жестокие метели и морозы, и к весне, возвращаются на луга, вблизи хозяйских стойбищ...
      Буряты и сойоты с древних времён, используют их шкуры, шерсть и мясо, а иногда и молоко, которое у сарлыков очень жирное и питательное...
      К сожалению, сегодня, почти утрачены навыки дойки этих животных на пастбищах и потому, сарлычье молоко редкость, даже здесь, в древних горах...
      К обеду, я возвратился к зимовью, где меня уже ждал Гена.
      Мы поели, собрались и вынесли все вещи, вниз, к краю, заснеженной поляны, до которой доходила дорога. Брат, отправился за нашей "Нивой", на заимку, а я в ожидании, поднялся повыше на гору, и долго рассматривал в сильный бинокль, пасущихся сарлыков, скалы на гребне хребта и круглую, заснеженную вершину, словно нависающую над речной долиной...
      ...Незаметно, промелькнули три дня таёжной жизни.
      Мы не видели ни изюбрей, ни медведей, но на время окунулись в неспешную жизнь природы, где очень многое зависит от состояния погоды и от местоположения стоянки.
      На короткое время, мы вторглись в чуждый человеку мир таёжной одинокой жизни, почувствовали свою слабость и одиночество, и вместе испытали несколько мгновений осуществлённой, хотя бы формально, свободы. Мы были пришельцами, любопытствующими, на время появившиеся и возможно навсегда покидающие эти места.
      Природа, пространства окружающие нас, кажется, не обратили внимания на наше присутствие...
      Для нас, эти три дня, стали заметной деталью нашей жизни, приключением, но пройдёт немного времени и мы забудем эту, шумящую на каменистых перекатах, реку, щетину промороженных лиственничников, купол высокой, заснеженной вершины над нами...
      Прервав мои размышления, далеко внизу, приближаясь, послышался гул мотора и из-за лесочка, вывернула "Нива", подкатила ближе, развернулась и из автомобиля вышел улыбающийся Гена. Загрузив лесной скарб, мы, через покосы и перелески, выехали в широкую долину, и минуя пастбища, на которых паслись равнодушные бычки и лошадки, всматриваясь в открывшиеся новые горизонты, вскоре подъехали к заимке. Хозяина не было дома, и мы отказавшись от предложенного чая, переоделись в городскую одежду, поблагодарили за гостеприимство и уехали в Саяны, к Ивану Олегову...
      Он, старый Генин друг, бывший председатель местного колхоза и депутат районного Совета, встретил нас в своей усадьбе, стоящей на краю посёлка под скалистым крутым гребнем, спускающегося к реке, хребтика.
      Иван встретил нас улыбкой, провёл в дом, поставил чай и стал расспрашивать о проведённом в тайге времени. Чуть позже мы поужинали, и пошли спать в гостевую комнату, на втором этаже его летнего дома.
      Иван и его жена Герылма, имеют четверых детей, большое хозяйство и кроме сеновала, бани и стойл для скота, два дома, стоящие один рядом с другим.
      Они, известные в районе люди и их семья, чувствует себя здесь, в Саянах, комфортно и даже наверное счастливо. Кругом красивые горные долины и хребты, тайга полная разного зверя, реки, изобильные рыбой, люди знакомые с ранних лет и множество дружелюбной родни.
      Эти места они хорошо знают и будучи азартными охотниками, радуются любой возможности уйти, хотя бы на время в горы.
      Старший сын, рассказал нам о снежном барсе, живущего в труднодоступных горных ущельях. Этого редкого зверя, иногда, видят охотники, то в верхней части долины, то в вершине горных речек, стекающих из окрестностей в Оку. Мы даже договорились, что в следующий наш приезд, отправимся на поиски этого замечательного хищника...
      Утомлённые сменой впечатлений мы рано ушли спать, но слышали разговоры мужчин снизу. По весёлому, счастливому тону, можно было предположить, что речь шла об охоте...
      Утром, поднявшись пораньше, мы, заочно поблагодарив хозяев, попив чаю в пустой кухне (хозяйка уже работала на домашнем скотнике, а сыновья возглавляемые отцом, разъехались по работам), отправились в Орлик...
      Ока, вдоль которой вилась новая дорога, текла меж каменистых берегов и чистая прозрачная вода, под солнцем, отдавала тёмно блестящей синевой, пенилась и плескалась стоячими бурунами над большими валунами, кое-где торчащими поверх стремительного течения реки
      Проехали недавно отстроенный, маленький буддистский храм, в огороженном дворе которого, паслась одинокая корова...
      В Орлике, мы с братом, зашли с визитом к директору школы, краеведу и интересному, гостеприимному человеку, Баиру Шарастепанову, который усадил нас в кабинете большого дома и стал рассказывать об истории Окинской долины, которую часто называют Тибетом в миниатюре; о войсках сына, Чингизхана - Джучи, проходившего в древние времена, здесь, несметной конной ордой, на завоевание далёкого, неизвестного никому Запада...
      Меня интересовали НЛО, о присутствии которых в здешних местах, я уже слышал от свидетелей, правдоподобные рассказы...
      Один из моих знакомых, как то, сидя у охотничьего костра, рассказал, о том, что видел корабль пришельцев, неподалеку от Окинской долины, на берегу озера Ильчир, в Восточном Саяне, вечером, на метеостанции, начальником которой он тогда был...
      Тогда, он увидел, над вершиной горы, при свете встающей луны, громадных размеров, серо - стального цвета сферу, которая плавно опустилась к земле и остановилась, и в ней, вдруг, загорелось квадратное "окошко".
      В "окошке" появился силуэт, казалось рассматривавший и метеостанцию и крошечного человека неподалёку. Затем "светящийся глазок" погас и сфера, так же плавно и неслышно, скользя по воздуху, исчезла за хребтом...
      Озеро находится по соседству с Окой и я невольно вспомнил этот случай...
      Баир, улыбаясь стал рассказывать о Окинской Шамбале, которая находится далеко, в горной тайге Восточного Саяна, в малодоступных местах, над которыми изредка, охотники и пастухи, особенно звёздными ночами, видят загадочные летающие объекты...
      - У нас тут похоже целый космодром - посмеиваясь констатировал он и уже серьёзно добавил: - Мы давно собираемся исследовать эти места. Но словно кто-то мешает: то времени нет, а то вдруг, так тревожно на душе становится, что каждый раз экспедиция в загадочные места откладывается... ко всеобщему удовольствию...
      Жена директора школы, Зоя, рассказала, что год назад, они с подругой, идя из школы после занятий, видели в зимнем сумеречном небе, загадочный серебристый треугольник, висевший над горизонтом неподвижно, а потом исчезнувший, словно растаявший в сумерках.
      - У нас и не такие чудеса бывают, - продолжил Баир. - Прошлый год, один профессиональный охотник рассказывал, что по следам, преследуя неизвестного хищника, утащившего задавленную им лошадь, увидел, как из-за скалы вывернул крупный тигр, и перепрыгнув широченную расщелину, в скалах, исчез. Охотник божится, что это был тигр, и я ему верю - да и трудно спутать снежного барса, с тигром. И размеры сильно отличаются и окраска - закончил рассказчик...
      - Вот приезжайте сюда недельки на две и тогда, совместную экспедицию организуем,- подытожил он и мы, улыбаясь, поднялись прощаться...
      Выйдя из дома директора школы, остановились на высоком берегу Оки, и долго любовались открывающимся горным пейзажем, на противоположной стороне реки.
      Ока, сине - прозрачными ледяными струями, кипела на перекате, стремила свои воды мимо посёлка и отделяла мир дикой природы от мира человека границей, ширина которой, здесь, в центре Восточного Саяна, была не более ста метров...
      Домой, выехали из Орлика в два часа дня и помчались по грунтовой дороге, вдоль пустынной долины на восток...
      По дороге встретили рейсовый автобус, из Слюдянки, полный пассажиров.
      "И сюда люди ездят" - с удивлением подумал я, хотя понимал, что в начале двадцать первого века, уже не осталось неосвоенных земель, даже в такой огромной стране, как Россия.
      И словно в противовес этому мнению, мы вдруг увидели на дороге стаю чёрных, мрачных воронов и крупную собаку - лайку, которые объедали труп лошади, лежащий на обочине дороги. Собака облизывала окровавленную пасть, с опаской поглядывала в нашу сторону, а вороны теснились неподалёку, ожидая своей очереди. У лошади уже был выеден почти весь зад и кровь струйками вылившись на землю, застыла, а её остекленевшие мёртвые глаза, неподвижно смотрели куда-то в небо...
      Осмотрев "побоище", мы поехали дальше гадая - что было причиной смерти этой лошади?
      А я, вспоминая облизывающуюся собаку, с набитым мясом брюхом, думал, что здесь, никого не удивляет мёртвая, полу съеденная лошадь, так как стада скота и лошадей, часто, особенно зимой, пасутся без присмотра и никто не всплескивает руками в испуге, обнаружив, что к весне, некоторое количество голов скота пропадает. Люди здесь живут в другом измерении, нежели в обычных городах и посёлках...
      Я уже рассказывал как то, что волки живут тут раздольно, так как по бурятскому поверью, с волками лучше не враждовать, потому что, "серые разбойники", узнав какое стадо скота принадлежит их "обидчику", начинают ему мстить и нападают именно на его лошадей, коров и овец...
      ...Снег на перевале наполовину растаял под лучами яркого горного солнца и мы на тормозах, медленно спустились по заледенелой трассе, а когда проехали опасное место, то остановившись, попили водички и перекусили, уже без опаски осматривая придорожные гранитные обрывы и скалы...
      Спустившись ещё ниже, мы зашли в кафе, при дороге, неподалёку от КПП, и съели по несколько замечательно вкусных и сочных поз, - буряткой разновидности мясных пельменей.
      Когда молодой лейтенант гаишник, выйдя из будки спросил нас у кого мы были в Оке, Гена сказал , что у Ивана Олегова и лейтенант дружелюбно улыбнулся: его знали все и в Оке, и в Тункинской долине...
      Спустившись с гор, мы, под ярким розово - золотым закатным солнцем покатили в сторону Байкала, любуясь белоснежными пиками Тункинских Альп, вглядываясь в предвечернюю панораму степи, расстилающейся перед нами в обе стороны, на многие километры.
      Справа, вдалеке, на длинных, пологих склонах, загадочно и маняще, синела дремучая тайга...
      К Байкалу выехали уже в ночной темноте, и остановившись в придорожном, многолюдном кафе, на крутом склоне, высоко над водой, попили чаю, любуясь на переливы электрических огней внизу, на берегу невидимого Байкала...
      До Иркутска оставалось каких-нибудь сто километров...
      Февраль 2006 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      На поиски снежного барса
      Повесть
      
      
      Задумывал Алексей Чистов эту поездку, как экспедицию по поискам снежного барса. Однако, уже в России, выяснилось, что главный организатор экспедиции, в последний момент передумал и предпочёл организовать очередной поход в Восточные Саяны, для отдыха и охоты на медведя.
      Но начиналось всё оптимистично. Алексей выступил на ВВС, с рассказами о планах поиска редкого хищника на просторах Саян, и рассказывая о палаточном городке на заснеженных склонах, был уверен, что так и будет.
      Но, в очередной раз, его намерения натолкнулись на противодействие тех, кто реально способен найти барса, как бы трудно это не было. И как раз у его спутников, такое желание отсутствовало.
      И тут, надобно заметить, что некое несогласие с его "рекламной" кампанией, прослушивалось и по телефону, в моменты обсуждения будущего похода. Но, только по приезду в Иркутск, в окончательном виде встала проблема непонимания значения экспедиции, для поисков снежного барса в далёких горах Сибири, его спутниками. Причины, как всегда, коренятся в нежелании Алексея, добиваться конкретного ответа от конкретного человека и главное, в непонимании незаинтересованности участников в этом "безнадёжном и бесперспективном" походе за барсом. Спутникам Чистова, просто было неинтересно охотится за "журавлём", когда "синица", в виде медведей, наверняка будут там, куда они ехали...
      А он, не имея денег и не имея структуры, способной организовать такое большое мероприятие, вынужден был доверчиво полагаться на многозначные умолчания и невнятные обещания. Когда же, появившись в Иркутске, Алексей встретился с организатором, выяснилось, что его берут в саянский поход, только в качестве "обузы", а сам поход будет обычной охотничьей поездкой, по знакомому уже маршруту: Орлик, долина реки Сенцы, Хойтогол. Эти места никогда не назывались местными жителями, как места сосредоточения снежного барса, и потому, надежда, просто случайно встретить следы барса, была призрачной...
      
      Ну, а начиналось всё ещё зимой, и обещало превратиться в сенсацию. Он выступил на русском радио, в Лондоне, где с присущей ему восторженностью, рассказывал о красотах Окинской долины и о возможности не только увидеть следы, но и самого барса, в этих замечательных горах...
      Получилось всё не так и тут его вины немного. Просто, Алексея "подставили", лишив права выбора с самого начала, но таким образом, что до дня выезда из Иркутска в Саяны, он даже не догадывался, что едет, в очередной раз, выступать в роли "столичной" штучки, в роли болтуна-мечтателя, которого терпят, просто потому, что он приезжает из-за границы.
      И Чистов, на эти роли согласился, потому что лучше ещё раз убедиться, что в тех местах, куда они ехали, снежного барса нет, чем вообще никуда не ехать, ссылаясь на непредвиденные обстоятельства...
      И он поехал, хотя внутри, был сильно разочарован и молча сопротивлялся такой подставе, понимая, что в таком составе, никаких экспедиций больше уже не будет. Пытаться уговорить главного организатора, он и не пробовал. Да и незачем это. Он понял, что придётся в следующий раз самому всё готовить и самому набирать и команду, и обеспечивать денежное довольствие будущей экспедиции...
      ... Экспедиция по поискам барса, как он и подозревал, была неинтересна всем её участникам, а когда обнаружил, что цели организаторов и участников, с самого начала расходились с его, то не стал переживать и делал всё по обстоятельствам. Ведь и просто побывать в Сибири, в Саянах - это большая удача.
      Однако, начнём с начала и опишем, как он ехал в Россию...
      Как всегда, в определённый день, в Лондоне, в его квартире, они с женой, сели к компьютеру и заказали билеты туда и обратно, через Таллин, С-Петербург и Москву, в Иркутск. Стоило это удовольствие около пятисот фунтов и было самым дешёвым решением проблемы добирания на "театр военных действий", то есть в Сибирь, в Восточные Саяны.
      
      ...Утром, двадцатого мая, они с женой проснулись очень рано и забрав чемодан и рюкзак, спустились в гараж, где сели в машину и поехали в Станстед, в аэропорт. Рейс на Таллин, уходил в шесть сорок пять и простившись у стойки досмотра, они расстались на целый месяц...
      Уже в аэропорту, в зоне вылета, Алексей в "Дьюти-фри" купил бутылку виски для своего Питерского друга, а в отделе парфюмерии взял флакон духов для своей дочери, тоже живущей в Питере...
      Когда, он добрался до "калитки" вылета, оказалось, что его уже ждали и даже объявили по радио: "Мистер Чистов, вылетающий рейсом Лондон - Таллин, вас ждут на посадку у стойки номер такой-то". Когда он входил в самолёт, все пассажиры сидели на местах и Алексей, посмеиваясь мысленно, чувствовал себя почти героем...
      Прилетели в Таллин по хорошей погоде, около двенадцати часов дня и оставив чемодан в камере хранения, он отправился осматривать старинный центр Таллина...
      Поднявшись по узким мощённым улицам на вершину холма, к православному храму Александра Невского, Алексей посидел там, в скверике, на лавочке, наблюдая, как туристы, в основном из Англии, пили пиво в небольших кафе, а самые бойкие стреляли из лука, в установленные под старыми крепостными стенами мишени. Это развлечение организовывали за небольшие деньги пара предпринимателей, мужчина и женщина, одетые в стилизованную под старину, одежде.
      Это, он уже видел здесь в прошлое посещение Таллина, но "убивая время", следил с интересом за тем, как любители, в основном азартные молодые англичане, метров с пятнадцати, поражали стрелами круглые, метровые в диаметре мишени на фанерных щитах.
      
      Напрягая воображение, можно было представить себе, как в средние века, захватчики, с таким же азартом, убивали защитников этой крепости, здесь, под неприступными стенами. И наоборот...
      Потом он спустился с холма и пешком, дойдя до остановки трамвая, поехал назад, до автостанции, где, в положенное время сел на рейсовый автобус, отправляющийся в Питер, в три часа пополудни...
      Весна в здешних местах началась недавно, и в открытые окна автобуса, врывались ароматы зелёной листвы и цветущей черёмухи, а по сторонам от шоссе, на безбрежной равнине, расстилались красивые зелёные сосняки с дорогами, отходящими от шоссе в стороны и уводящие взгляд в лесные синие дали...
      Доехали до границы России и Эстонии часа через три неспешного хода и проверив паспорта на двух переходах границы - эстонской и российской, они въехали, наконец, на территорию Российской Федерации. Здесь, даже по сравнению с Эстонией, все было бедно и не ухожено, однако, он помнил, что так было и в советское время. Ведь Эстония и вообще Прибалтика и тогда считалась почти заграницей...
      К Питеру подъезжали в светлых сумерках и высадились в районе метро "Автово" уже в двенадцатом часу. Но в Питере начинались белые ночи и потому светло и весело было почти до двенадцати часов.
      
      Доехав до метро "Пионерская", Алексей на маршрутке, добрался до "часовни", а там уже и рукой подать до дома друга, у которого он привычно останавливаюсь каждый раз, бывая в Питере. Его встретили, как всегда радушно, показали комнату (друга пока не было с работы) и попив чаю, все разошлись по комнатам, спать.
      Заснул он быстро, но спал чутко, - слышал как на улице проезжали запоздавшие машины и проснувшись рано, сразу выйдя на кухню, начал пить чай. В этом доме ему всё было знакомо с давних пор...
      В Питере, в этом гостеприимном доме, он прожил десять дней. За это время побывал на загородной даче своего приятеля, где был в восторге от леса и озера, от уютного, просторного дома и замечательных весенних видов и запахов северной тайги, каковой остались окрестности С-Петербурга и по сию пору. Он бы вовсе не удивился, встретив в этих лесах, заблудившегося волка, или даже медведя. Часто, люди, настолько уверены, что в округе нет ничего примечательного, что просто не смотрят себе под ноги, где, на песке или на дорожной грязи просёлочной дороги, можно обнаружить следы не только косули или лося, но и крупных хищников...
      И конечно, в Питере, друзья сводили Алексея в баню, где он парился с остервенением, до изнеможения, и нечаянно обжёг себе ухо. Такое в парилке, тоже бывает. Зато после бани, он чувствовал себя очень легко и все кожные болячки, исчезли совершенно и незаметно. Алексей всегда говорил, что русская баня - одно из лучших "лекарств" от всех болезней...
      Случилось в это время и грустное событие. Общий знакомы, Костя Левин, неожиданно умер и его нашли в ванной уже мёртвого, на второй день после его исчезновения...
      Были похороны, были и поминки, на которых собрались друзья покойного, архитекторы, все люди незаурядные и интересные. Было много воспоминаний, много разговоров о прошлой жизни; было и много водки, - как это всегда бывает на русских поминках...
      После такого количества алкоголя, потреблённого в такой короткий срок, (дома Алексей совсем не пил - не с кем), его систему иммунной "защиты" пробило, и он заболел элементарной простудой, перешедшей в тяжелейший бронхит.
      С этой болезнью внутри, Чистов и вылетел в Иркутск, через Москву и прилетел на родину в шесть часов утра. Первое, что он почувствовал сходя с трапа самолёта - это замечательный весенний запах - запах лиственничной молодой хвои и цветущего багульника. Местные жители этого запаха уже не замечают, а для него - это яркое напоминание о многих годах, проведённых в лесных, весенних походах...
      Тут есть что повспоминать - стоит только подтолкнуть, разбудить "спящую" память...
      Но об этих походах, он написал уже несколько книг и поэтому к этой теме старался лишний раз не возвращаться...
      Взяв такси, Алексей приехал к Игорю, в центр города, где он живёт и содержит маленький "хостел" для иностранцев, размещая их в своём уютном доме, очень недорого. Игорь ещё спал, но встретив его, постелил постель на "чердаке", то есть под крышей дома, где Алексей и уснул, блаженно вытянувшись в удобной постели и вспоминая запах тайги, который весной присутствует и в городе...
      На следующий день, он поехал к сестре в гости.
      С нею, последние лет десять живёт и мать, которой через год будет девяносто лет. Там накормили пельменями и рассказали все семейные новости. Мать, выглядела и чувствовала себя совсем неплохо, для своих восьмидесяти девяти лет. Они, после обеда с водочкой, погуляли по зелёным скверикам вокруг дома и она рассказала ему о своей тоске по независимой жизни и об усталости от постоянной старческой боли во всем теле, уставшем от долгих лет жизни. Алексей, тоже пожаловался на наступающие признаки старости и тем самым уравновесил её жалобы - она ведь сильный человек и после таких откровений, если они односторонние, могла бы быть собою недовольна. А так, они друг другу пожаловались и потому не было ощущения одинокости, в этом прекрасном и яростном мире, и не возникли размышления о приближении тоскливо-неизбежного финала бытия...
      Назавтра, утром, он получил звонок от брата, который объявил, что выезжают они, в долгожданный поход, через несколько часов, и чтобы Алексей на такси прибыл к нему домой, к четырём часам, когда и назначен общий выезд...
      
      Он всё сделал согласно "инструкции" и прибыл вовремя. В такси разговорился с водителем и выяснилось, что тот тоже страстный путешественник и бывает с семьёй и палаткой в разных уголках Прибайкалья. Узнав, что они с братом собираются в Оку, таксист, вполне искренне порадовался за них...
      Как обычно, пока грузили вещи, из квартиры брата, пока заезжали в гараж за спальниками и прочими принадлежностями большого похода, наступил вечер. Часов в шесть, они уже на выезде из города, заехали в супермаркет и купили продуктов и водки, на весь поход. Это тоже заняло много времени.
      Наконец, попивая пиво, походники вырулили в долину нижнего течения Иркута, где в пятидесятые годы, прошлого столетия иркутскими гидростроителями, попутно, было построено приличное по сибирским масштабам шоссе.
      Прохладный воздух врывался в открытые окна большого автомобиля-вездехода, который хозяин, приобрёл недорого и совсем недавно. Урча мотором, машина летела по шоссе, а путешественники, думая каждый о своём, смотрели на пролетающие мимо склоны холмов, покрытые ещё совсем свежей, радующей глаз, зеленью - только недавно в округу пришло тепло, разбудившее весеннюю радостную жизнь в таёжных краях...
      Часа через два пути, миновав южную оконечность Байкала, они, в одной из бурятских деревень, остановились и съели в придорожном кафе по паре горячих поз - бурятской разновидности русских пельменей, только размерами с кулак - выпили по рюмке водки за удачный выезд и вновь сев в машину, полетели вперёд в сторону перевала в Окинскую долину, откуда планировали начать свой конный поход по долине реки Сенцы.
      Вскоре, на окружающую местность, на эту гористую, живописную таёжно-степную "тайну", опустились сумерки и все позёвывая, стали гадать, где лучше остановиться на ночлег...
      В конце концов, доехали до бурятского летника - небольшого зимовья в устье ущелья Жахой, уже за Окинским перевалом и остановились там, рядом с речкой одноимённого названия. Растопив жаркую печку, приготовили себе ужин, поели, немного выпили водки и легли спать на нарах, уже в третьем часу ночи...
      Утром проснулись тоже поздно, уже при солнце. Выйдя на улицу, Алексей понял, что ночью был мороз и потому, на траве лежал небольшой иней. Но и при высоком уже солнце, в округе было ненамного теплее...
      Попили чаю и тронулись в сторону Орлика, часу в двенадцатом дня...
      
      Отъехав недалеко, увидели среди безжизненных пространств, одинокую лошадь с жеребёнком, которая, по безлесной долине, неспешно уходила от машины, в сторону заснеженных гор. Алексей предположил, что это одичавшая лошадь, или "мустанг", - так называли коней, отбившихся от человека, в прериях Северной Америки...
      Проехав всего километров пятьдесят, вынуждены были остановиться, потому что пробили колесо каким-то острым камнем. Пришлось, вытаскивать этот камень пассатижами и отвёрткой, а потом, на его место вставлять палочку клея, который под давление, на ходу, расплавлялся и запаивал дырку наглухо.
      Во время ремонта, Чистов вышел из машины и пройдя в лесок, вдруг ощутил прилив сил и оптимизма. Кругом цвела весна, хотя на горах лежали ещё белые заплаты снега. Солнце, поднявшееся ближе к зениту, заметно прогрело воздух и недавно появившаяся лиственничная хвоя, вкупе с горьковатым запахом подснежников, наполняли окрестности замечательными, живительными ароматами весны и народившейся жизни. Именно этот запах он и почувствовал в Иркутске, в аэропорту, как только открылись двери самолёта...
      Наконец, машина тронулась дальше и вскоре они приехали в Орлик.
      В здании администрации, встретили старого знакомого, Николая, который помог им, - дал на время пару кожаных вьюков, для конного похода...
      Алексей хотел повидаться с главой района и представиться ему, однако того не было в посёлке - он уехал в столицу республики и когда вернётся, никто не знал. Воспользовавшись остановкой, исправили кое-что в машине, которая наверное впервые в своей истории, заехала так далеко от асфальтированных дорог и потому, в ней постоянно что-то ломалось...
      После небольшой задержки, путешественники поехали дальше, в сторону долины реки Сенцы...
      Уже в долине Сенцы, неподалеку от просёлочной дороги, на степной луговине, увидели орла, который слетел с кровавых останков чьих-то потрохов. Позже, они узнали, что какой-то отчаянный медведь - "рецидивист", задрал здесь стреноженного коня, и оставил свои следы, свою метку - объел у лошади уши, а оставшееся мясо даже и не попробовал. Владельцы лошади мясо это свезли на стойбо, а потроха оставили рядом с дорогой...
      Приехав на берег Сенцы, и остановившись напротив стойба знакомого проводника Лёни, они выкричали его через довольно широкую здесь воду и он, предварительно, переправив через реку пару лошадей, сам прибыл на резиновой лодке, в сопровождении своих племянников. К тому времени, приезжие вскипятили чай и сели обедать, стараясь доесть домашние блюда прихваченные с собой из города. Лёня и ребята, тоже поели, попили чаю и рассказали историю с этим медведем, который, судя по всему, убил в здешних краях, уже не одну лошадь и каждый раз объедал у жертв только уши. Странные бываю у хищников предпочтения, похожие иногда на человеческие извращения...
      Проводник Лёня в поход не поехал и потому, простившись с ним, старшие, оправилась на машине дальше, а Рома и Аркаша, погнали лошадей, которых было четыре, вослед уехавшим Алексею и его брату...
      Приехав к Лапсону, пожилому буряту, у которого они уже останавливались в прошлые годы, узнали, что самого Лапсона нет, а есть его сын, помогавший здесь, все последние месяцы отцу, строить новый двухэтажный дом из бруса. Этот брус пилили тут же, около сруба, на передвижной пилораме.
      Алексей и Босс, так называли брата и организатора похода, младшие члены "команды" дождавшись своих всадников, стали седлать лошадей. Одна, особенно норовистая и боязливая, досталась племяннику и Алексей ему искренне посочувствовал. Лошадь, была диковатая и никак не давалась в руки, но постоянно билась, даже и в узде. Алексею же, по счастью, досталась самая смирная и послушная коняжка, которой, как уверяли, было уже двадцать лет и которая прошла через множество конных походов под различными всадниками. Алексей, наверное был из них не самый лучший. Однако лошади наездников не выбирают и потому, его конь, всю дорогу терпел неловкого всадника, чем много облегчил это путешествие.
      
      Наконец, после нервных сборов и посадки племянника на свою полудикую Сивку - Бурку, путешественники тронулись в путь, не очень надеясь возвратиться назад без потерь. Но таково обычное чувство беспокойства, при выезде в далёкую экспедицию...
      Дело было заметно под вечер и всадники, тронувшись вместе, вскоре разделились. Ребята, во главе с Боссом ушли вперёд, а Алексей мерным шагом, понукая лошадку, следовал за ними, по полузабытой, за эти годы, дороге...
      Когда тропа поднялась на высокий гребень горы над рекой, он не вполне верил, что едет правильно, однако сомневаясь, продолжал следовать своим путём. Его мерин, постоянно ржал, вызывая на "связь", своих табунных дружков, скакавших где- то впереди, однако Алексей сдерживал его и приехал к зимовью, уже в сумерках. На стойбо, стоящем на берегу Сенцы никого не было и наездники вольготно расположились ночевать, в большом жилом зимовье, рядом с рекой...
      Сварили кашу с тушёнкой, поели, выпили по сто граммов "фронтовых", и заснули, довольные удачным началом похода, пожарче растопив печку в зимовье. К этому времени, в голове нашего "старшего", созрел план, добраться до Хойтогола, к источниками, там походить по окрестным долинам в поисках медведей, а потом заехать на несколько дней в ущелье Даргыл, где можно было встретить и следы снежного барса...
      Назавтра, по обычаю, заведённому шефом нашего похода, все встали часов около одиннадцати и тронулись в путь, попив чаю, не раньше двенадцати. Брат Алексея и дома привык спать по утрам, а ложиться не раньше часу ночи. Он по натуре сова и потому выстраивает свои дела и в городе, в основном во второй половине дня. Поэтому, он и домой приходит часов в одиннадцать вечера и в лесу, на охоте, появляется на стоянке позже всех. Алексея, такой распорядок жизни немного "напрягал", однако в каждом "монастыре свой устав" и потому "надо приспосабливаться к тому, что мы имеем на данное время и в данном месте" - вздыхал он. Так было и в этот раз...
      Как обычно, "со старта", все ушли вперёд, наказав Алексею никуда с дороги не съезжать и следовать вперед, до встречи с ними. Он так и сделал.
      Все всадники, уже с полчаса стояли на следующем стойбище у дороги, рядом с источником, когда Алексей прибыл туда. Они успели искупаться в минеральном тёплом источнике, неподалеку от зимовья, когда он, только-только прибыл на пункт промежуточной встречи. Алексей купаться не стал, так как чувствовал себя неважно, и только осмотрел окрестности горячего источника, заросшего высокой ярко-зелёной травой и кустарниками...
      Немного отдохнув, они тронулись в сторону Хойтогола, и ситуация повторилась вновь. Только в этот раз, лошадка Алексея шла неспешной рысью и не очень отстала от своих сородичей. А он, озираясь по сторонам, вспоминал родоновые источники , в далёкой Забайкальской тайге, где прожил около года почти в одиночестве, со своими собаками-лайками...
      ...Там, по ночам, медведи часто подходили к домику метеостанции совсем близко и собаки начинали нервно гавкать, что мешало ему спать.
      Вокруг тех горячих источников, так же как здесь, были густые заросли травы и кустарников, а кедры, стоящие неподалеку, выросли до громадных размеров и оделись зелёными, хвойными пушистыми одеяниями. Видимо целебные источники способствовали быстрому росту всего, в том числе и деревьев...
      
      Места там были дикие и звери не боялись проходить мимо одиноко, стоявшей неподалеку от источников, деревянной избушки...
      Алексей, так погрузился в воспоминания, что прозевал нужный отворот и очнулся, только тогда, когда его лошадь, заметно сбавила ход и не хотела идти быстрее, несмотря на понукания. Только тогда, всадник начал догадываться, что заблудился.
      Он, уже сильно сомневаясь, ехал ещё какое-то время вперёд. Однако потом, переправившись через большую реку, понял, что заблудился окончательно. Да и лошадка всем своим поведением давала понять, что они пошли не тем путём. Мерин шёл очень медленно, словно нехотя, и всё время норовила повернуть обратно. И всадник, наконец услышал её немой призыв и развернувшись, преодолев в брод речку, которую уже один раз переходил, вернулся на свои следы, и выправив путь, в сумерках, стал добираться до Хойтогола...
      Охотник ехал по таёжной грунтовой дороге и вокруг, по двум сторонам, стояли высокие горы покрытые лесом. Шум речки наполнял долину до краёв и постепенно становился естественным фоном, на который уже не обращали внимания, ни лошадь ни всадник...
      Кое-где, над крутыми склонами горной гряды, громоздились гребни скал, а слева от дороги, в долине, сквозь молодую листву и хвою, проглядывали "линзы" небольших озёр, в которых наверняка была рыба, поднявшаяся сюда на нерест. Здесь весна только-только началась и зелёный цвет листьев ещё не утратил изумрудного оттенка.
      Тишина, если не считать привычного шума речного потока, стояла первобытная и казалось, что человек и его лошадка, здесь единственные живые. Однако старый мерин, иногда начинал насторожённо нюхать прохладный воздух и испуганно коситься большим выпуклым глазом, на тёмные, старые пеньки. Алексей знал , что округа полна зверями и вполне возможно, что где-то недалеко, на склоне, пасутся невидимые для него медведи. Их запах и пугал опытного "иноходца"...
      В одном месте, где дорога поднималась на склон, лошадь забеспокоилась и Алексей, в начале учуял запах горелой тайги, а потом и увидел обуглившиеся, чёрные обгорелые стволы деревьев и понял, что здесь, может быть день или два назад, случился большой лесной пожар. Лошадь, пугаясь необычной для этой поры черноты пожарища, испуганно прядала ушами и несколько раз, чуть не сбросив неловкого наездника на землю, резко рвалась в сторону от, подозрительно похожих на медведя, пеньков.
      Алексею подумалось, что за свою долгую жизнь, мерин, наверняка, не один раз видел в тайге медведей, а может быть и убегал от них вскачь, спасая свою жизнь. Поэтому наверное, он был так пуглив и недоверчив в эти вечерние, тревожные часы...
      ...Остальные путешественники давно уже были на "базе" и их лошади стреноженные паслись на зелёной луговине рядом с домиками. Алексей, подъехав к домикам уже в сумерках, кое-как спешился, охая и ругаясь на свою неловкость и боль во всём теле, не привыкшем к таким нагрузкам. Лошадку его, видя усталость и болезненный вид всадника, расседлал и стреножил Аркаша, а потом отпустил её пастись.
      А Алексей был в каком-то ступоре. Видимо, в следствии неудачной акклиматизации, хронического недосыпа и простуды, которую прихватил ещё в Питере, напившись неумеренным образом на поминках, он совсем ослаб и раскис. Наверное, от большого количества водки, попавшей в организм, его иммунная система допустила "пробой" и Алексей заболел тяжелейшей формой бронхита.
      Всё это время, особенно с утра, неудачливый путешественник сморкался и плевался гноем из трахей и чувствовал себя совершенно разбитым, не в своей тарелке...
      Въезжая на своём "скакуне", на изумрудно-зелёную поляну Хойтогола, уже ввиду, забронзовевших на солнце, деревянных домиков, так непривычно смотрящихся в глухой горной тайге, он увидел высокого на ногах, "серого в яблоках" зайца, которой легким галопом пересёк луговину и скрылся в молодом кедраче.
      Дикая природа, в лице этого зайца, приветствовала путешественников здесь, объясняя, что необитаемые человеческие строения, совсем не мешают зверям использовать окружающие пространства в своей обыденной жизни.
      По дороге, в дорожной колее, Алексей видел много разного размера и направлений медвежьих следов, а это значило, что "мишки" использовали пробитые в лесу человеком просеки, для своих нужд, двигаясь по ним, если они шли, в нужном направлении. Вспомнилось, как прошлое, их с братом и командой, посещение лечебных источников, как-то под вечер, Аркаша, возвращаясь в избушку, после купания в ваннах источника, видел мелькнувшую в кустах тень небольшого медведишки,...
      И в этот раз, путешественники, первое, что сделали - это пошли купаться на источники. Алексей, несмотря на сумерки, только чуть отойдя от многочасовой езды, отправился туда тоже, закинув на плечо полотенце.
      ...День клонился к вечеру, солнце скрылось за высокими хребтами окружающими Хойтогол со всех сторон и заметно похолодало. Дорога от домиков шла прямо к двухэтажной лечебнице и после зимы, все казённые здания выглядели заброшенными и неухоженными. Как впрочем и сами источники. Из большой бетонной ванны, похожей на бассейн в небольшом детском саду, через отверстие для слива, вытекала вода и остывая, оставляла по пути коричнево-серые потёки минеральных лечебных солей, тонкой корочкой осаждающихся на влажной земле.
      Алексей, осторожно ступая, перешёл по жёрдочке эту влажную жижу и пройдя к деревянной избушке, стал раздеваться. Внутри была неглубокая, деревянная ванна, в которой постоянно стояла проточная лечебная тёплая водица, втекающая туда в одно отверстие, что повыше в стене и убегающая в другое, внизу, которое можно было заткнуть деревянной же пробкой, чтобы поднять уровень в "ванне".
      Чувствовал он себя все эти дни отвратительно: немного побаливала голова, а ноги шли с трудом, словно его внутренний "движок" не вырабатывал необходимого количества энергии. Тут сказалось и переутомление от необычных во время поездок на лошадях нагрузок, и акклиматизация, и лёгкое несварение от присутствия, на каждом приёме пищи, некоторого количества водки...
      Однако делать было нечего, и раз Алексей попал в такую ситуацию, надо было приспосабливаться...
      Раздевшись, подрагивая от наступившей вечерней прохлады и от нездорового озноба, он, кое-как спустился в ванну, и устроившись поудобней, стал растирать лицо и тело руками, стараясь впитать в себя как можно больше целебной влаги. Температура воды, была в районе тридцати градусов и потому, согреться и расслабиться, по настоящему, не удалось.
      Как только путешественник, по окончании водных процедур, поднялся из воды, ему стало холодно и противный озноб, вновь охватил усталое, болеющее, переутомлением тело.
      Торопясь и выстукивая зубами мелкую, противную дробь, Алексей натянул на себя одежду и всунув ноги в шлёпанцы, поёживаясь, и подрагивая всем телом, отправился назад в избушку, уныло поглядывая по сторонам и рассматривая следы оставленные на дороге предыдущими посетителями...
      ...Утром, он с братом, который сильно хромал,- вчера подвернул ногу, когда его лошадь вдруг понесла в сторону, уже при вдетой в стремя ноге - пошли по дороге и видели несколько свежих следов медведей. Верху, на снежнике, растянувшемся длинным белым языком среди гребневых скал, видели в бинокль, следы съезжающих, по крутому склону, медведей.
      Это немного развлекло их, - идти, даже по дороге, для Алексея было, пр-прежнему тяжело. Он, чувствовал себя отвратительно, и едва поспевал, за хромающим братцем, тяжело дыша и морщась от боли в коленях...
      Дойдя до развилки, где Сенца раздваивалась, а точнее расходилась на три на рукава, они увидели старое зимовье, около которого и решили отдохнуть.
      Разведя огонь, вскипятили чаю и пообедали, загорая под ярким солнцем, изредка посматривая на крутые склоны окружающих долину гребней гор. Потом, так же не торопясь, мучаясь от привычной уже дурноты и усталости, побрели назад.
      Где - то посередине пути на стоянку, Алексей отстал, и брат, дожидаясь, рассмотрел в бинокль следы медведя, который как слаломист, спустился с заснеженного гребня крутого склона и проследовал вниз, в густые приречные ельники, на противоположном от них, берегу реки Хойтогол.
      Зверь, скатывался по снежнику, широко раскрыв лапы и оставил заметный, даже невооружённым глазом, след. Делал он это, скорее всего ночью, когда температура была в районе нуля. Днём же, хорошо одетые в меховые шубы медведи, спасались от жары в высокогорье, на верху горных хребтов, разделённых тремя речными потоками. Там, наверху, ландшафты были похожи на заснеженную горную тундру, где снег лежал глубокими сугробами, кое-где освобождая выступающие скалы и отдельные островки зелёного мха. И почти всегда, там, на высотах, под необъятным небом, дует ветер, резкий и холодный, сохраняющий минусовую температуру почти всё короткое сибирское лето ...
      Возвратившись, из этого похода, охотники стали готовить ужин, в ожидании племянника, который один ушёл в вершину Хойтогола, в надежде встретить там и добыть "гуляющегося" медведя...
      В это время, в Саянах, у медведей начинается гон и они, ищут себе пару, а потом ходят вместе, как влюблённые, не расстаются ни на минуту. Ведь соперники не нашедшие пару, стараются отбить у "жениха" его невесту и потому, самцам всегда приходится быть настороже и готовым в свирепой драке, отстоять своё право на брачные удовольствия...
      ... Был тихий вечер и все сидели под навесом вспоминая детали походов сегодняшнего дня, посматривая по сторонам и в длинные паузы разговора, слушая шум близкого притока Хойтогола, в который, чуть выше по течению, сливались и минеральные лечебные источники...
      Наконец, почти стемнело и все решили пойти на поиски затерявшегося иолодого охотника. Но в это время появился Рома и сев на лавку, тяжело вздыхая от усталости начал рассказывать, что видел несколько медведей и что первый мишка - самец, обманул его, спустившись сверху вниз, когда охотник с большим напряжением поднялся почти на самый гребень горы...
      - Следующих увиденных на склоне медведей было три - медведица и два небольших медвежонка, как обезьянки лазивших по веткам низкорослых кедров, когда мамаша что-то разрывала в куче ветоши под этими деревцами - рассказывал Рома, изредка устало вздыхая и отпивая из кружки, горячий чай...
      - Я их сверху видел в бинокль, ну как на ладони... Медвежата, совсем как шустрые человеческие детёныши, норовили залезть на какие-то опасные ветки, а мамаша периодически рыкала на них, предупреждая, что если они её не послушают, то получат взбучку...
      Племянник отпил в очередной раз чаю из кружки, сделал несколько глубоких усталых выдлхов и продолжил.
      - Я наблюдал эту картинку почти час, сверху, с расстояния метров в шестьдесят, лёжа на скалке, которая возвышалась над крутым склоном... За это время, успел сделать несколько снимков, но не знаю, хорошо ли они получились...
      - Потом, медведица что-то учуяла и подгоняя малышей перед собой, ушла вдоль склона, а я, осторожно спустился в долину и пошагал по тропинке назад, видя, что времени до ночи остаётся уже совсем немного. Я едва добрёл сюда - ведь я отшагал за день километров пятнадцать и ещё поднялся вверх, почти на уровень нерастаявших снегов...
      ... Ужинали охотники не торопясь , а потом, уже при свете костра, долго сидели под навесом, за длинным дощатым столом и поглядывая на костёр, пили чай и разговаривали. Вспоминали многочисленные охотничьи истории происходившие здесь же, в горах или неожиданные происшествия с лошадьми, когда они лягались, кусались или при переправе уносимые течением в ледяной воде, переплывали бурные реки со всадниками на спинах.
      Был и такой случай, когда приятель Босса, на своём малорослом мерине, чуть не утонул, при переправе, ещё ранней весной. Конь потерял дно под копытами и стал выплывать на ближайшую каменистую косу. Всадник, конечно всеми силами держался за узду, но лошадь выплыв, всё-таки вырвалась и отбежав на сотню метров, спокойно стала пастись среди редкого, прибрежного ельника. А мокрый и несчастный путешественник, клацая зубами от пронзительного холода, выжимал свою одежду и заикаясь, несколько раз принимался рассказывать, как всё это, внезапно и непредсказуемо произошёл с ним, в довольно безобидной ситуации...
      ... А Алексей, во время этих разговоров, думал, что в таких путешествиях, бывают ситуации, когда человеку уже не на кого надеяться, кроме самого себя и приходиться принимать решения и осуществлять их в одиночку. "А ведь многие из нас горожан, отвыкли от этого самостоятельного бытия и потому боятся любых независимых решений, как огня...
      - Вот и со мной такое сейчас происходит" - думал он, слушая эти бесконечные истории - воспоминания...
      В эту ночь, он крепко спал, когда вдруг, сквозь сон услышал гул автомобильного мотора, а потом и громкие человеческие голоса перекрикивающие работу двигателя. Расслышал он и детские и даже женские голоса. Приехавшие искали место для ночёвки и Алексей, быстро одевшись, вышел в ночную темень и предложил свой обжитый уже, тёплый домик, вновь приехавшим, а сам перетащился со спальником, рюкзаком и конской сбруей в домик к брату, чем вызвал его ворчливое неудовольствие...
      Тем не менее, всё вокруг скоро затихло и Алексей уснул, теперь уже до утра, на новом спальном месте...
      Утром выяснилось, что ночью, в четыре часа, приехали из Орлика, на большом "ЗИЛе", в сопровождении троих бурят, водные туристы из Ангарска, среди которых была и девушка и мальчик лет двенадцати, которым Алексей и уступил место, в хорошей, протопленной ещё с вечера, избушке.
      У костра, собираясь ставить чай, он тотчас познакомился с симпатичным туристом в спортивной экипировке. Это был Николай Сергеев, один из инструкторов частной туристической фирмы, которая организовывала водные маршруты для туристов из европейской части России и из-за рубежа.
      Буряты на большом "ЗИЛе", уже уехали, а команда осталась на источниках с намерением через несколько дней начать сплав на надувном плоту, по Сенце...
      После завтрака, Алексей, взяв с собой "перекус" и водички в пластиковой бутылке, отправился в сторону перевала, по набитой тропе, которая за хребтом, выводил к вулкану Перетолчина. Там, Алексей уже успел побывать в предыдущую поездку в Саяны...
      Подъём на гребень, в начале тропы, был крутым и путешественник шёл не спеша, насторожённо поглядывал по сторонам, надеясь увидеть на склонах, тёмную фигурку медведя.
      
      ... Большой, совершенно чёрный медведь, вразвалку шёл по дороге, вдоль реки, изредка останавливаясь и принюхиваясь к запахам цветущей зелени, появившейся в этой большой высокогорной долине, совсем недавно. Его томило и подгоняло новое чувство внутреннего беспокойства, которое мешало делать всё, привычно и монотонно.
      Даже свежая зелень, теперь мало привлекала его внимание, и какое-то новое, волнующее кровь чувство, заставляло зверя безостановочно передвигаться с места на место, в поисках новой самки-подруги. Ему казалось, что с прошлогоднего лета прошла почти вечность и чувство вожделения и страстной истомы, возрождалось в нём, в который уже раз, с такой силой, что хотелось реветь на всю округу и драться с соперниками, за обладание неведомой пока "невестой"...
      Этот крупный медведь, обычно спокойный и осторожный, на время утратил чувство опасности, а возбуждаемая инстинктом размножения агрессивность, выливалась в необъяснимые логикой рутинной жизни, действия...
      Несколько дней назад, этот медведь, уже в сумерках, спустился с высокогорного плоскогорья, в долину и тут же встретил небольшой табун лошадей, пасущихся на луговине, неподалеку от человеческого жилья, от которого на всю округу, пахло стойлом домашней скотины и печным дымом...
      Может быть, медведь, бредущий вдоль широкой луговины, и вынюхивающий следы медведицы, не обратил бы внимания на лошадей, однако их паническое бегство возбудило в нём инстинкт преследования, а накопленные за весну силы, придали ему дополнительный импульс. Он вдруг рванулся с места, забыв обо всем, чему его научил опыт предыдущей таёжной жизни и с необычной, для трёхсоткилограммового тела, скоростью, на длинных прыжках, быстро настиг ближнюю, к нему, стреноженную лошадь. Та, пыталась скакать, однако связанные по диагонали ноги, мешали согласованным, привычным во время скачки, движениям.
      Вскидывая голову с развевающейся по шее чёрной гривой, обезумев от ужаса приближающейся смерти, лошадь, сделала несколько неловких прыжков, и настигнутая лохматым, страшно пахнувшим хищником, громогласно заржала - завопила, выкатив чёрные глаза из орбит, и вдруг, рухнула на мягкую, зеленеющую травку, запутавшись в крепкой треноге свитой из нескольких слоёв бечевы...
      Медведь, не ожидавший такой лёгкой добычи, набросился на бьющуюся, защищающуюся копытами и зубами лошадь, ударом громадной лапы с длинными чёрными когтями, разорвал набитое травой брюхо, из которого с громким шипением вырвался горячий воздух...
      Он убил её в течении мгновений, вторым мощным ударом, зацепив мотавшуюся в полу беспамятстве, голову. Потом, он, вцепился всей пастью в загривок и и отпустил жертву, только тогда, когда смертельные судороги перестали сотрясать, умершую уже плоть...
      Выпустив мёртвую лошадь из железной хватки своих длинных клыков, зверь фыркая и дрожа от возбуждения, отошёл на несколько шагов от убитой им жертвы, остановился, принюхался, послушал лай возбуждённых собак, в недалеком человеческом жилье, и потом, как-то неловко, боком подошёл к добыче. Он понюхал выпавшую на траву ещё горячую и вонючую требуху, потом переступил ближе к голове и стал фыркая, объедать хрящи лошадиных длинных ушей...
      И в предыдущие годы, во времена гоня, он уже несколько раз нападал на скот, безнадзорно пасущийся посередине таёжной долины. Но каждый раз, он, почему-то не трогал ничего больше, кроме лошадиных ушей. В похрустывании хрящей, ему, наверное, чудилось некое предзнаменование будущей встречи с очередной избранницей его медвежьей страсти, когда настигнутая им после долгих ухаживаний, медведица, как то по особому начинала хрустеть валежником в кустах, привлекая его внимание...
      Собаки, привязанные у бурятского стойба, принадлежащего хозяину этих разогнанных, с таким шумом лошадей, лаяли всё яростней и медведь, словно очнувшись от временного забытья, вдруг ощутил неведомую опасность исходящую и от этого лая, и от этого близкого запаха человеческого жилья!
      Человека, он боялся и ненавидел ещё с тех времён, когда эти незнакомые слабые существа, передвигающиеся на двух конечностях, прячущиеся за стволами деревьев, подкрались на горном склоне к ним - его матери и годовалому брату и стали стрелять, громом выстрелов, нарушая таёжную тишину. Тогда, ему удалось убежать, скатившись в страхе в горную расселину и по ней добраться до глухого, почти непроходимого ельника...
      Там он и провёл эту страшную ночь, впервые один, в ожидании возвращения медведицы и своего брата. Но ждал он напрасно и после нескольких дней тоски и нерешительности, ушёл за дальние перевалы и поселился в местах, где эти двуногие жестокие существа бывали очень редко...
      
      ... Тропа, ведущая по крупноствольному кедрачу в гору, поднималась на гриву зигзагами и охотник, делая частые остановки и задыхаясь, медленно поднялся к гриве, отделяющей долину реки Хойтогол, от долины, в которой были расположены лечебные источники...
      Сверху, во все стороны открылись замечательные виды, и присев на упавший ствол, Алексей долго разглядывал противоположный склон спускающийся к речке, высматривая на нём пасущихся медведей, а может быть и коричнево-шоколадных изюбрей - о барсе он уже перестал думать...
      Однако время было уже около полудня и потому, склоны были пустынны. Звери, давно уже ушли в глухие распадки, на отдых, после длинной тёмной ночи и утренней кормёжки...
      Насладившись этими замечательно дикими панорамами горной тайги, путешественник поднялся, немного потоптался на месте оглядывая округу по периметру и продолжил путь в долину, посередине которой, бежала, прыгала по камням, небольшая горная речка.
      Тропа петляла среди непроходимых зарослей невысокого кустарника и постепенно, минуя не растаявшие ещё, неглубокие снежники, привела его к руслу водного потока. Обходя снежники, продираясь сквозь густые кусты низкорослых зарослей полярной берёзы, Алексей медленно брёл всё вперёд и вперёд, глубоко вдыхая целебный горный воздух, напоенный ароматами цветов и листвы, одевшей стволы деревьев и кустов зелёным нарядом, совсем ещё недавно. Шум белопенного потока заглушал все посторонние звуки и только откуда-то издалека, с гребня противоположного склона, грустно и многозначительно доносилось кукование кукушки...
      Вскоре, тропу перегородили каменистые осыпи и осторожно балансируя, охотник медленно преодолевал их, старясь не сломать ноги, и не разбить голову при неловком падении...
      Вслед за этим, пришлось переходить глубокие влажные снежники, от которых брюки промокли почти до колен и в резиновых сапогах, сбились в ком мокрые портянки. Но он старался не обращать внимания на эти досадные мелочи и медленно продвигался по речной долине, все ближе и ближе к перевалу в Долину Вулканов...
      Остановившись в очередной раз передохнуть, он приметил на противоположном склоне, красивое место, на некрутом подъёме, заросшем низким кустарником и зелёным мхом, и решил, что дойдёт туда, там посидит, разглядывая окрестности, погреется на солнышке, а потом уже, будет возвращаться назад, к избушкам...
      Перейдя речной поток, в одном месте перекрытый громадными валунами, рассыпанными посередине быстрого течения, Алексей, стал по небольшой ложбинке, подниматься все выше и выше, к границе растительности, где ближе к вершине были только камни и мелкая щебёнка. Каждый шаг давался с трудом и к тому же, приходилось выбирать самый чистый и безопасный путь, а для этого, иногда, надо было идти поперёк склона, отыскивая мало заросшие места или преодолевая крутой склон, поросший невысокими кедровыми деревцами, с хвоей, странного жёлто-зелёного цвета.
      То тут, то там, его внимание привлекали жёлтые, яркие соцветия горного рододендрона, и совсем мелкие цветочки незнакомых ему прежде, растений.
      Тайга здесь обладала замечательно разнообразным набором цветов и кустарников и это заставляло Алексея размышляя, искать причину такого разнообразия. "Как в таком суровом климате - спрашивал он сам себя - выживают эти красивые, иногда по южному ярко раскрашенные, цветники? Это трудно было себе представить, не бывая здесь и не видя этого великолепия. И, тем не менее, всё это растёт и живёт здесь, несмотря на суровый климат горной тундры!"
      "Не будь этой, можно сказать пышной таёжной растительности, - продолжал размышлять он - горная тундра, поражала бы своим однообразием и аскетизмом. Она таковою и является, но только располагается на несколько сот метров выше по склонам, господствуя над полого спускающемся дном долины..."
      Между тем, охотник начинал уставать...
      С непривычки, громко и часто колотилось сердце, и к тому же немного заболела голова - высота над уровнем моря составляла здесь около двух километров...
      Наконец, выбрав подходящую площадку, Алексей сел, в хрустнувший под ним мох-ягель и расслабившись, вытянув руки за голову, прилёг на землю и закрыл утомлённые ярким солнечным светом, глаза. Некоторое время, словно в забытьи, он лежал так, не думая ни о чём и только чувствуя блаженную усталость, обычную для свободного человека, наконец-то оставшегося в совершенном одиночестве, среди равнодушной и величаво-гордой природы...
      
      ...Медведь, спустившись по крутому, заснеженному гребню с вершины хребта, где он устраивал свои днёвки во время жаркого полудня, ночью шёл по руслу широкой, по весеннему полноводной реки, ненадолго сворачивая в горные распадки, в поисках следов своей будущей избранницы. Он был хозяином здешних мест, и кроме двуногих существ ему здесь ничто не могло угрожать.
      Самцы - медведи, не представляли для Черного, так мы назовём нашего героя-медведя, никакой опасности, потому что он был самым сильным и самым опытным бойцом, на всех пространствах многокилометровой, горной тайге. Он прожил на свете уже около десяти лет и последние лет пять, во всех схватка с соперниками, отважившимися биться с ним за обладание самкой, он, Чёрный, выходил победителем. А последние годы, и вообще, никто из медведей самцов не рисковал вступать с ним в единоборство и потому, самки автоматически становились его трофеем и "добычей"...
      Но сумасшествие медвежьего гона, рано или поздно заканчивалось и Чёрный, заложив в недра медведицы гены своего потомства, возвращался к себе за перевал на плоскогорье, где и проводил оставшуюся часть лета и осени, перед залеганием в берлогу...
      ... Когда, Алексей открыл глаза, то заметил, что солнце переместилось по горизонту на несколько диаметров вправо и остановилось в зените. "Наверное уже полдень"- подумал он и сев поудобнее, стал рассматривать в бинокль, скальники на противоположной стороне долины. Там, где дно долины резко поворачивало и исчезало в гигантских скальных разломах, высокий обрыв заканчивался острым гребнем, за которым начинался спуск в Долину Вулканов.
      Там, с той стороны, склон круто спускался в долину реки и он помнил, как по весне, ближе к полудню, оттуда,с громким шумом скатывались вниз небольшие каменные осыпи - земля нагревалась от солнечных лучей, верхний слой грунта оттаивал от ночных заморозков и камни сыпались сверху, увлекая за собой ниже лежащие. Набрав скорость они с громким, угрожающим щёлканьем, высоко подскакивая, летели до самого дна долины и прекратив движение, успокаивались, засыпая каменными обломками очередной участок начинающей зеленеть пологой луговины низкого берега, спускающейся к водному потоку...
      А здесь, была тишина и только ветерок волнами пролетал над вершинами невысоких кедрушек, издавая шуршание, когда пролетал, как сквозь частую сетку, через зелёную крепкую хвою.
      Разглядывая гигантский обрыв, Алексей пытался представить себе катаклизм, способный вспучить из недр земли эти гигантские скалы и гранитные лбы, нависающие многотонной громадой над дном каменной расселины, засыпанной валунами, а некогда образованной движением расплавленных масс гранита, во времена извержений древних вулканов...
      Прошло более часа, прежде чем путешественник очнувшись, оторвавшись от увлекательного зрелища, решился прервать эту вселенскую тишину и неподвижность, и тронулся в обратный путь, стараясь передвигаться уже по пройденным участкам горного рельефа, заросшего кустарником и покрытого промытыми бурной весенней водой, расщелинам.
      Идти вниз было намного легче и быстрее и потому, через полчаса, он уже переходил речку, а потом, миновав опасный участок каменных валунов, скатившихся с крутого склона и заполнивших всю низинку до самой текучей воды, вновь вышел, на глубоко втоптанную в песчаник, тропу. Тающие под жарким солнцем снежники, перегораживающие тропу, значительно просели, спрессовались и он, преодолел их без особого труда.
      Добравшись до гребня, на закрайке частого кедровника, Алексей ещё раз посидел , осматривая противоположные склоны в бинокль, но ничего не обнаружив, быстро спустился по крутой тропе к источникам...
      Уже внизу, шагая по зелёной травке растущей на дороге, идущей между корпусами санатория, он ещё раз увидел знакомого зайца, проскакавшего в сторону шумящей речки и подумал, что во время гона, все животные теряют осторожность, и уверены в собственной быстроте и силе. Однако, будь с Алексеем ружьё, он мог бы, очень легко добыть этого "скакуна" на ужин...
      На базе, кроме Коли никого не было, и они вместе поели, сидя за столом и после чая, решили сходить в вершину Хойтогола...
      Дорога туда, шла по левому берегу реки среди кедрачей, перемеживающихся большими полянами заросшими кустарником - высоким, частым и потому, почти непроходимым. Сюда, на зорях приходили кормиться крупные изюбри - самцы и одного из них, Алексей даже видел в прошлое посещение Хойтогола. Это были сильные, быстрые звери весом за двести килограммов , с большими развесистыми рогами, которыми они бились во врем гона, защищая свой "гарем", состоящий из нескольких олених-маток. Сейчас, в жаркие длинные дни начала лета, олени, после кормёжки уходили в тенистые чащобы и дневали там, спасаясь от жары и начинавших надоедать комаров, оберегая мягкие, ворсистые рога-панты, наполненные целебной кровью ...
      Пройдя километра два, они вышли на крутой берег речки и остановились в чистом месте, с прекрасным круговым обзором, обдуваемые прохладным ветерком, начинавшимся на склонах, над белоснежными полями нерастаявшего снега. Быстро развели костёр из сухих веток кедра и поставили кипятить чай...
      Кругом было чисто, просторно, дышалось легко и свободно. Коля, любуясь окружающей панорамой, стал вспоминать свои многочисленные водные экспедиции в Восточной Сибири и в окрестностях Байкала. Он вспомнил, свой поход с иностранцами на рафтах по Лене, от самых её истоков, начинающихся в десяти километрах от Байкала до районного центра, Качуг.
      - Тогда - рассказывал он - мы преодолели по пути множество завалов и заломов и добрались до посёлка дней за десять измотанные и продрогшие от непрерывно льющихся с неба потоков дождя... Вот где было противно и тяжело вылезать из палаток утром, чтобы продолжать этот бесконечный водный путь, по мало проходимой бурной реке...
      - А здесь - божья благодать! Чисто, светло и тепло- продолжал он... - В такие моменты жизнь кажется подлинным праздником и кажется, что счастье совсем близко и никогда не уйдёт от нас... Увы... Это самообман и потому, я особенно ценю часы и даже минуты вот такого внутреннего равновесия на фоне праздника природы, который бывает не так уж часто в этих местах...
      Не спеша попив сладкого ароматного чаю, они продолжили путь и Коля, по дороге, стал рассказывать о своей службе в армии, о том как ему надоела эта бесконечная армейская муштра и лицемерие командиров, которые от скуки запивали всё больше и больше, при этом преследуя подчинённых за малейшую провинность. Эти годы, он и сегодня вспоминал с негодованием...
      Когда они возвратились на "базу", там уже приготовили ужин и все с удовольствием разделили трапезу, состоящую из супа и каши с тушёнкой. За ужином стали разговаривать о медведях, о том зачем и почему люди убивают таких симпатичных зверей. И Алексей вспомнил, как в первый раз медведь напал на меня и не будь с ним ружья, то он, вполне мог послужить хищнику калорийной и мягкой пищей.
      Все слушали его рассказ с заметным интересом. Ведь здешняя тайга, мало чем отличалась от тайги Забайкальской, в которой и происходил тот случай...
      Тогда, медведь, которых там так же много, как и в Восточном Саяне, напал на Алексея, неосторожно приблизившегося к останкам оленя, задавленного медведем и почти съеденного им. Охотник, не стал стрелять, увидев медведя, и только тогда, когда рассерженный вторжением человека, зверь встал на дыбы и пошёл на него, потряхивая тяжёлыми лапами с "вмонтированными" в них, длинными острыми когтями, он спустил курок и возможно ранил нападавшего зверя... И только после выстрела, напуганный зверь, бросился наутёк...
      - Здешние охотники-буряты, добывают медведя круглый год - продолжал Алексей, прихлёбывая чай из кружки и поглядывая на разгоревшийся костёр. - Поэтому, медведи в округе бояться человека и на него не нападают. Но если бы не эта охота, то вполне возможно, что медведи вытеснили бы человека из тайги, нападая на него при каждом удобном случае. Именно, безоружный человек, - самая лёгкая добыча для такого крупного хищника. Верить в его благодушие или терпение - смертельная ошибка для новичков в тайге. В Англии, медведи, как и волки уничтожены поголовно несколько столетий назад фермерами и судя по всему, никто об этом до сих пор не жалеет...
      Эти разговоры продолжались до полуночи и после, все пошли спать, а он, уже лёжа в зимовье, долго не мог заснуть, вспоминая детали множества своих опасных встреч с медведями...
      
      ... Чёрный, спустившись как обычно в долину уже в сумерках, некоторое время шёл по дороге, направляясь в вершину реки Сенцы. Именно там в это время жировали после поста в берлоге, многие его сородичи и конечно холостые медведицы...
      Перейдя вброд большой и шумный ручей, он, как большая собака, отряхнул со своей чёрной, мохнатой шкуры воду, и потом освежённый прохладной ванной, отправился далее...
      Свернув направо, после дорожной развилки, поднявшись на невысокую гривку, медведь остановился и стал медленно втягивать воздух своими чёрными влажными, подвижными ноздрями. До него внезапно донёсся запах дыма и это был не запах пожара, а печной запах, сгоревших дров в металлической печке. А это говорило о присутствии в этих местах человека... Чёрный уловил также запах лошадиного пота и вспомнил, как на днях, убил стреноженного мерина и ощутил на языке вкус ушей от этой крупной, но безобидной добычи...
      Какое -то время, он решал, как ему поступить дальше, но потом, словно что-то вспомнив, резко повернул назад, сошел с дороги, продрался через кусты к реке и перешёл её - где шагами, а где и на прыжках, разбрызгивая вокруг себя воду и едва касаясь крепкими лапами каменистого дна, в глубоко и сильно текущей речке...
      ... Он избегал встреч с человеком , о которых ему напоминала, кроме давних воспоминаний, ещё и пуля, застрявшая в правой задней лапе. Этот снаряд, попал в него, несколько лет назад, во время внезапной встречи с человеком на лошади. Это случилось тоже на дороге и человек стрелял по нему метров со пятидесяти, из карабина, прямо из седла. Это и спасло Чёрного. Лошадь под всадником почуяв матёрого зверя беспокоилась, всё порывалась пойти вскачь и это мешало охотнику точно прицелиться. А времени привязать лошадь и только после стрелять, у него не было.
      Ранение было лёгкое, но боль в зарастающей ране долго беспокоила Чёрного. Так что о коварстве и способности человека убивать на расстоянии, он знал хорошо...
      Да к тому же, он ещё не разыскал матки, и напор инстинкта продления рода, отвлекал от всего остального. Будь с ним медведица, он, Чёрный может быть и отважился бы убить одну лошадь из тех, что паслись стреноженные неподалеку от избушек в Хойтоголе. А сейчас все его мысли и действия зависели от того, как скоро он встретит в здешней тайге, свою долгожданную избранницу...
      Утром, наши путешественники, после завтрака стали собираться переезжать в Даргыл.
      Пока пили чай к костру подошли водные туристы и Алексей, спросил Николая, когда они собираются отплывать. - Да все пока застопорилось - вздыхая ответил он. - Вчера походили, посмотрели, и тут такой залом обнаружили ниже по течению, километрах в трёх. Решили снова вызывать грузовик и переезжать ниже по речке, на развилку, где Сенца получает приток справа. После того слияния, река уже полная и широкая и потому, идти вниз на рафте, будет полегче. Во всяком случае никакие завалы ни пилить , ни обносить не надо...
      Часов в двенадцать, охотники уже поймали лошадей, за эти дни отъевшихся на свежей травке, навьючили на них дорожные сумы и простившись с водниками, отправились в сторону ущелья Даргыл, которое приходило в долину Сенцы справа, если смотреть вниз по течению...
      Алексей на своем мерине старался не отставать от всех, потому что дорогу к зимовью в Даргыле знал только Босс.
      Сенцу форсировали спокойно, хотя вода на перекате доходила лошадям до брюха и Алексей, чуть черпнул воду правым сапогом. Течение было быстрым, вода напирала, а всадник, чтобы не свалится в воду, старался не вынимать ногу из стремени...
      Но воды в сапоге было немного, и потому, он решил терпеть и не привлекать к себе внимания всей команды. Все и так понимали, что Алексей - самое слабое звено в ней...
      ...В долину речки Даргыл, заходили через косогор, по частому кустарнику, где земля ещё не совсем оттаяла и лошади стали проваливаться по бабки и потому занервничали. Между кустами, были глубокие топкие глинистые проходы, кусты цеплялись за ноги и временами лошади всхрапывая, с большим усилием вытягивая копыта, пробирались между ними.
      Но после преодоления гребня, пошли уже по сухому и вскоре спустились к реке, где было некое подобие тропы. Босс рассказывал, что лет двадцать назад, когда в Оке был колхоз, сюда, на лето пригоняли колхозное стадо коров и лошадей, а пастухи, жили в зимовье, защищая скот от нападения окрестной популяции медведей. Место было глухое, - от дороги в вершину Сенцы, ущелье Даргыл отделяла широкая река и потому, охота в этих местах всегда была на славу.
      Алексей, уже спокойно покачиваясь в седле, ехал, как всегда, последним и думал о том, что снежные барсы, которых изредка видели местные буряты на перевале между Окой и Иркутом, вполне могли доходить и до здешнего перевала, расположенного с восточной стороны ущелья. "А что если повезёт, и они, хотя бы увидят следы этого замечательного и редкого хищника?" - думал Алексей, монотонно раскачиваясь в седле и озирая окрестные горы...
      Перед поездкой в Сибирь, он смотрел документальные фильмы о жизни снежных барсов и читал статья биологов, исследующих жизнь и места обитания этого редкого по красоте, хищника...
      По разным оценкам, снежных барсов на всей земле осталось не более трёх тысяч и несколько небольших популяций сохранились в Центральной Азии, в Монголии и в том числе, в Саянах. Здесь, о встречах с ними, иногда рассказывали Окинские буряты. Кто-то наблюдал их на Окинском перевале, прямо из машины, а кто-то видел убитого собаками молодого снежного леопарда, в дальнем поселении на севере речной долины...
      Переправившись на правый берег, вскоре приехали к полуразваленному зимовью с развороченной крышей, на краю широкой отмели, покрытой мелкой галькой. Здесь, местами, ещё после зимы, сохранилась наледь и спутники Алексея, устроили здесь скачки. Лёд покрытый слоем влажного кристаллического льда, проседал под копытами лошадей и оставлял глубокие следы. Всадники гикая и подгоняя лошадей ударами ног по бокам, с громкими криками и смехом, доскакали до края наледи и весело переговариваясь, осаживали разогревшихся лошадок, фыркающих и машущих гривастыми головами.
      Алексей, тоже пустил своего мерина рысью и вскоре догнал спутников, которые уже успокоились и ехали не спеша, старались первыми увидеть медведей, вглядываясь в крутые склоны ущелья со скальниками по гребню и зелёными открытыми луговинами на склонах. Алексей тоже стал присматриваться, в надежде увидеть, пасущихся на открытых местах, зверей. Тут могли быть и изюбри, и даже горные козлы, которые селились и кормились, как раз на высоких скалах, с выходом на высокогорье...
      Через час-полтора, в прогале, вдалеке завиднелась крыша большого зимовья, стоящего на левом берегу неширокой речки. Лошади сами пошли намного живее, чувствуя скорый отдых, да и всадники повеселели и ускорились.
      Зимовье было просторным, и стояло на краю большой поляны, где ещё сохранилась полуразрушенная изгородь загона. Прямо над зимовьем, метрах в пятистах, на высоком крутом склоне была зелёная луговина, на которую, Алексей решил как-нибудь подняться и посидеть там на закате, карауля изюбрей. Место было открытое, удобное и безопасное для кормёжки оленей...
      Развьючив и стреножив лошадей, охотники пустили их пасти, а сами стали готовить обед, торопясь и поглядывая по сторонам .
      Ущелье было глухое и живописное. Прямо напротив, за рекой возвышался скальный лоб, обрывистый и недоступный, прикрывающий вход в небольшое ущелье, с другой стороны, полу закрытое от реки голой каменистой скалой высотой в полкилометра. По дну ущелья, можно было подняться на горное плато и попасть в настоящую горную тундру...
      Направо от зимовья вдоль реки раскрывалась широкая долина и вдалеке видны были белеющие нерастаявшим льдом, остатки большой зимней наледи укрывающей течение речки...
      Ещё выше, был виден скалистый цирк, с полянами синеватого снега. "Вот там наверное могут быть и снежные леопарды" - подумал Алексей и решил, что в оставшееся светлое время дня, попробует поднять под эти скалки и посмотреть следы на снежной поверхности...
      
      ...Черный, ещё несколько дней назад, тоже переправился через Сенцу, в Даргыл, и здесь, встретил следы крупной медведицы, ходившей с годовалым медвежонком по склонам и кормящейся побегами зелёной травки и мягкими кореньям, уже дающими подземные побеги...
      Здесь, он, идя по следам и увидел первый раз свою избранницу, крупную жёлто-песочного цвета медведицу, ещё опекающего своего прошлогоднего медвежонка.
      Приблизившись к ней на галопе, Чёрный до полусмерти напугал уже крупного, бурого медвежонка и тот, сломя голову убежал вниз, в пойму реки. Медведица, завидев огромного чёрного медведя, сделала вид, что занята своим делом, а когда тот приблизился на десяток метров, сердито рявкнула, хотя и не убежала, а осталась кормиться на прежнем месте. Обойдя свою новую избранницу по кругу, Чёрный уловил запах течки и возбудился. Однако неприветливое поведение будущей подруги не обескуражило медведя. Он инстинктивно сознавал, что теперь надо только ждать того времени, когда медведица "созреет" и примет его ухаживания...
      Ну а пока, надо будет охранять найденную среди необъятной тайги будущую "жену", от других "женихов" и отгонять их от "объекта" ухаживаний, защищая своё право сильного владеть будущей матерью своих медвежат...
      
      ...Вот уже несколько дней, медведи ходили и кормились вместе днём и ночевали тоже неразлучной парой, хотя медведица, крупная особь с песочного цвета шерстью, по-прежнему, Чёрного близко к себе не подпускала. А когда тот, вынюхивая долгожданный запах гонной медведицы, переступал дозволенную границу, кидалась на него и норовила укусить.
      Чёрный, в другой ситуации, расправился бы с ней, но сейчас, покорно отступал и только тревожно рыкал, пряча глаза и качая огромной головой из стороны в сторону. Казалось, что он стеснялся своей неуклюжести и размеров и потому застенчиво косил взглядом куда-то в сторону.
      Годовалый медвежонок, не ушёл из долины речки, и когда, во время кормёжки, нечаянно приближался к гуляющей парочке, то Чёрный, пугая его, делал вид что старается поймать ненужного свидетеля. Медвежонок в страхе убегал по скальным расселинам на плоскогорье, но на следующий день вновь возвращался в долину. Он никак не мог понять поведение матери- медведицы, которая ещё совсем недавно опекала его и защищала от непрошеных гостей в этом, родном для него, ущелье...
      
      Алексей, захватив с собой рюкзак, с коркой хлеба в кармане на всякий случай, забросив свою двухстволку на плечо, спустился к реке и выйдя на тропу, оправился вверх, вдоль русла реки, по остаткам больших наледей... Вскоре тропа, шедшая по правому берегу, закончилась и пришлось идти по крупным обломкам скал, некогда скатившихся по крутому склону , сверху, после сильного землетрясения, разрушившего скальные карнизы.
      Воды кругом было много и потому, охотник старался идти осторожно, боясь поскользнуться на голых спинах валунов. Пройдя километра три, он свернул вправо от узкого шумливого потока, и по частому густому кустарнику, стараясь выбирать удобные проходы, начал подниматься на гребень очередного горного цирка.
      Ближе к вершине ущелья, стало заметно холоднее. Небо заполнили тучи и подул ветер. Застегнувшись поплотнее, с небольшими передышками, Алексей поднимался всё выше и выше и наконец вышел на гребень, откуда открывался замечательный вид. Перед ним расстилалась полукилометровая впадина, в которой стояло горное, почти круглое озеро, покрытое снегом и льдом.
      А дальше, поднимался крутой стеной заснеженный обрыв, и сверху, громоздились скалы, за которыми, уже на плато, расстилалась горная равнина - тундра. Рассматривая всё это великолепие, в бинокль, Алексей обратил внимание на следы, на белой поверхности склона. Казалось, какой-то крупный зверь спрыгнул с обрыва и разрывая глубокий снег спустился к озеру... Следы были похожи на прыжковые отпечатки лап снежного барса...
      Но время уже подошло к вечеру и охотник, не рискнул идти дальше, а посидев какое то время на гребне, стал спускаться назад, в долину, стараясь идти по своим следам...
      Спуск занял намного меньше времени, потому что Алексей шёл без остановок... Он ещё несколько раз оглядывался на тот обрыв и решил, что завтра обязательно побывает здесь и даже попробует пробраться на плоскогорье...
      Приближаясь к стоянке почти в сумерках, он, ещё издали увидел чёрную фигурку человека на белой наледи, а когда подошёл, то узнал своего племянника, издали начавшего показывать Алексею руками на склон. Глянув туда, охотник ничего не увидел и продолжил путь.
      Но подойдя ближе, Алексей услышал то, что ему говорил Рома. - Там, на склоне, два медведя пасутся! Вот там... Прямо, если смотреть вот на ту высокую лиственницу...
      И тут, как всегда неожиданно, вдруг, Алексей увидел, двух медведей - черного и светлого, которые паслись на склоне, метрах в трёхстах от них, на совершенно безлесой поляне. Его поразили размеры чёрного медведя, издали казавшийся не меньше крупного быка, который каким то образом поднялся на такую высоту и щипал травку на этой луговине...
      Звери, не замечая людей, неторопливо передвигалась по склону, иногда приостанавливаясь, вороша что-то под ногами, видимо откапывая съедобные коренья. Между ними было метров десять расстояния и всегда, песочного цвета медведица шла впереди, а Чёрный следовал за ней. Алексей удивился и обрадовался редкой возможности, наблюдать медведей так отчётливо в их, что называется, "домашней" обстановке...
      Всё происходящее на открытой луговине, было отчётливо видно и казалось, что медведи, тоже могут заметить людей. До них было метров двести-триста, но двигаясь параллельно по склону, они не обращали внимания, на то, что происходило внизу, на наледи.
      А Алексей, тоже внезапно, вспомнил, как однажды увидел медведя на покосах, в глухой тайге, под Байкалом. Тогда, они с братцем, только-только расстались, и пошли в разные стороны. Алексей вышел на край поляны и увидел метрах в тридцати медведя, который что-то увлечённо копал под большой лиственницей...
      В тот поход, у них было одно ружьё на двоих, и бегом возвратившись на место расставания, он увидел брата и помахал ему рукой. Тот подошёл и Алексей, протянув руку взял у него ружьё и уже после объяснил, что увидел медведя и что это совсем рядом. Уже вдвоём, они вышли на край покоса и долго наблюдали за зверем... В какой-то момент, тот учуял их, а может и услышал, потому что они, стоя почти на виду, уже вслух стали смеяться - так по детски был увлечён копанием корешков, этот мишка.
      Медведь, несмотря на небольшую дистанцию, их ещё не заметил, всплыл на задние лапы и подняв голову вверх, стал вынюхивать волны запаах в струях воздуха. Видимо перехватив опасный запах, зверь также мягко опустился на передние лапы и стал рысью уходить в лес.
      Именно в этот момент, Алексей прицелился и выстрелил из обреза, целясь под лопатку медведя. Но он не учёл, что ствол, после отпиливания, стал короче и к тому же без мушки. После выстрела, они оба видели, как пуля пролетев в сантиметрах выше холки медведя, ударила в землю, в нескольких метрах сбоку. Испуганный мишка, утробно рявкнул и быстрым галопом исчез в мелком сосняке, на склоне горы...
      "Так что у этого зверя, зрение не очень хорошее - вспоминая этот случай, подумал Алексей - и потому он старается учуять врага или жертву. Обоняние у него превосходное и стоя против ветра, он может учуять человека на сотни метров".
      Подождав, когда "сладкая" парочка скроется за куртиной кустарников, охотники не скрываясь пошли в сторону зимовья. Уже наступили сумерки и Алексей с племянником решили не устраивать погоню, а уходить к избушке, благо идти было недалеко и шагать по наледи было легко и приятно...
      Придя к стоянке, они, всё увиденное пересказали Боссу с Аркашей и сговорились, что с утра, пойдут к наледи и оттуда постараются выследить медведей и уже потом атаковать их.
      Сварив кашу с тушёнкой на печке, которая к тому времени нагрела зимовье, путешественники сели за деревянный стол и стали ужинать. Огарок свечи горел высоким пламенем, мерцая и потрескивая. Темнота пряталась по углам лесной избушки, а охотники стали вспоминать предыдущие встречи с медведями в этих краях. Перед едой, как водится выпили понемногу водочки и это развязало их языки. За едой вспоминали разные истории происходившие с ними здесь, в Окинской долине.
      Босс, вспомнил, как в первый раз, в свою первую поездку сюда, они рыбачили на одном из озёр в пойме Сенцы...
      Тогда, сварив вкусную уху, он в компании местных бурят, сели кружком и стали хлебать уху из общего котелка. И вдруг, кто-то глазастый, вскочил и указывая вперёд и чуть выше по склону, зашептал: - Там медведь! Медведь там идёт!..
      Все вскочили, схватились за винтовки и рассмотрев медведя, ничего не подозревавшего и шагавшего навстречу, по каменистой дороге... Стали стрелять...
      Услышав гром выстрелов, зверь развернулся и собрался убегать, когда первая пуля попала в бок. Он закрутился на месте, кусая рану и тут, в него попало ещё несколько выстрелов. Через минуту, медведь был убит!
      Притащив его к биваку, рыбаки, весело переговариваясь, стали разделывать добычу...
      Эту историю, Босс рассказывал уже не в первый раз и потому сократил некоторые подробности...
      Доев кашу, не торопясь стали пить чай с вкусными медовыми пряниками, которые запасливый Босс, брал в каждый поход. Он был замечательным организатором и вполне заслужил свою почётную кличку...
      После ужина и выпитой водки, все расслабились и заснули очень быстро...
      ...Проснулся Алексей, от того, что услышал в ночной тишине, за стенами деревянного домика, подозрительный шум. Он некоторое время ещё лежал, слушая в темноте сонное дыхание своих товарищей, как вдруг, звук повторился и на этот раз, он сразу понял - это лошади совсем недалеко от домика, перебегали с места на место,стуча копытами по земле и даже тревожно ржали, очевидно от сильного страха.
      Замерев на время, Алексей определился в каком примерно месте был шум и спрыгнув с нар, старясь не шуметь, схватил стоящее у стены заряженное ружье и не таясь, вышел из темной избушки, в прохладу ночной, предутренней тайги.
      Глаза уже привыкли к ночной тьме и выйдя наружу, он, про себя отметил, что на востоке чуть-чуть развиднело и вместо непроглядной ночи, на горизонте стала видна тонкая, серая полоска зари. Поёживаясь и чуть подрагивая от нервного возбуждения и от смены теплого зимовья на прохладную ночную тревогу, Алексей, глянув в сторону, откуда раздавался шум, увидел темные силуэты стреноженных лошадей, которые нелепыми прыжками спутанных ног, изо все сил, скакали в сторону спасительной избушки.
      Охотник автоматически отметил, что из печной трубы домика, на всю округу распространился сильный запах дровяного дыма... И тут же, в полутьме рассвета, неподалеку от скачущих в страхе лошадей, уже метрах в тридцати от себя, различил мелькание тёмной большой тени и со страхом сообразил, что это медведь, пытается догнать и схватить одну из лошадей, чуть отставшую от остальных.
      В голове вспыхнула на мгновение мысль: "Что делать!", - но времени на размышления уже не было. Не было времени и для того, чтобы крикнуть спящим обитателям зимовья о помощи. Надо было всё решать и решиться мгновенно и потому, забыв обо всём, Алексей сделал несколько шагов навстречу бешено скачущим лошадям!
      Тут, он увидел, что чёрная тень, крупного хищника, в два прыжка настигла лошадь и вцепившись двумя лапами в зад, медведь свалил её, запутавшуюся в треноге. Неконтролируемый страх обуял охотника, но, так как он был опытным медвежатником, то смог превозмочь панику. Он, вдруг, яростно крикнул, пытаясь напугать зверя, а потом, даже подбежал несколько метров вперёд и чуть в сторону, чтобы лучше видеть происходящее. Тут, мгновение поколебавшись - стрелять или не стрелять, Алексей вскинул ружьё и коротко прицелился...
      
      ...Чёрный со своей подружкой Песочной, закончив кормёжку вечером, поднялись ближе к скалам и там легли на лёжку, метрах в пяти друг от друга. Перед этим, Чёрный пытался приблизиться к к своей пассии, но та, не готовая ещё ответить на ухаживания назойливого кавалера, рявкнула и даже вздыбила шерсть на загривке.
      Не вступая в драку , Чёрной в ответ тоже рыкнул, но все же отошёл чуть с сторону и когда медведица легла, сам, расчистив широкой и тяжёлой когтистой лапой место рядом с большим валуном обросшим зелёным мхом, улёгся, повозился еще какое-то время, и засопел, прикрыв глаза...
      Через несколько часов сна, ещё в темноте, медведица зашевелилась в лёжке, потом поднялась, потопталась на месте, потянулась припадая на передние лапы и стала спускаться ближе к реке, выходя на открытые луговины, расстилавшиеся неподалеку и чуть выше человеческого жилья...
      ...Лошади, привычно кормились всю ночь в низинах у воды, постепенно уходя по долине речки всё дальше от зимовья. Временами они тоже ложились и задрёмывали, но потом вновь вставали и начинали кормиться молодой травкой, особенно густо пробивающейся в сырых местах, неподалеку от речного берега.
      ...Чёрный, на время отойдя от Песочной, в неподвижном, холодном воздухе наступающего рассвета, внезапно уловил какой-то знакомый запах и всплыв на дыбы, некоторое время нюхал воздух, поводя тяжёлой головой из стороны в сторону и тихонько всхрапывая.
      Потом, убедившись, что этот "аромат" связан с теми большими, но беззащитными животными, на которых он уже неоднократно нападал в других местах, опустился на все четыре громадные лапы с длинными острыми когтями на концах и крадучись, двинулся в сторону источника этих запахов.
      Спустившись ниже к реке, чей шум на каменистых перекатах, скрадывал его шаги, зверь долго стоял на месте, вновь принюхиваясь и определяя, как далеко от него находились лошади...
      Через какое-то время, он услышал впереди звуки стука подкованных копыт и различил мелькание крупных темных силуэтов, на открытой поляне , окружённой молодым ельником.
      Тут, зверь зайдя под ветер, начал двигаться осторожнее, изредка останавливаясь принюхивался и прислушивался. Запах печного дыма, становящийся всё более различимым, здесь его не пугал. Он знал, что странные, двуногие существа, по ночам не рискуют выходить на природу и прячутся в деревянных коробках из которых и доносится это неприятный запах горелого дерева...
      Сблизившись с лошадями, медведь надолго затаился, а так как кормящиеся кони медленно двигались вниз по течению реки, то постепенно подходили к насторожившемуся хищнику всё ближе и ближе... И вот настал момент, когда медведь уже хорошо различал движущихся крупных лошадей и в какой то момент громко рявкнув, чтобы напугать ничего не подозревающих коней, бросился на них.
      Мгновенно осознав опасность, стреноженные лошади в панике, напрягая мышцы своих мощных, больших, раскормленных тел, стали неловко прыгать, стараясь убежать от настигающего их большого и жутко пахнущего зверя, страх перед которым, был не только инстинктивного свойства. На протяжении своей жизни, они уже несколько раз подвергались нападению медведей, видели как хищник расправлялся с оплошавшими их сородичами и потому, боялись его панически.
      Так как они кормились поодаль друг от друга, то и расстояние до медведя было разным. Все они не раздумывая бросились в сторону избушки, видя в своих хозяевах, людях, единственных своих спасителей. Быстро скакать, им мешали тесные путы обхватывающие их ноги и не дававшие им двигаться быстро...
      Последняя лошадь, хрипя от натуги, сделала несколько судорожных прыжков через кусты и в это время, Чёрный, настиг её в прыжке, обхватил лапами за круп и разинув громадную пасть клацнул зубами, стараясь вонзить клыки в заднюю часть жертвы.
      Лошадь из последних сил, выгибая шею, ударяя кованными копытами по камням, кое-где торчавшим из травы, рванулась, сбросила с себя медведя и дико заржала, оповещая весь молчаливый мир вокруг, о смертельной опасности, настигающей её!
      И в это время, в полутьме рассвета, со стороны деревянного домика, раздался громовой выстрел и сноп пламени вылетел из ствола ружья...
      Круглая пуля, через мгновение вонзилась в тело медведя, пробила крепкую шкуру, потом пронзила крупные , упругие мышцы и сломала правую заднюю кость в ноге Чёрного.
      Ощутив боль, но ещё не понимая причину и направление удара, медведь попытался на прыжках уйти из опасной зоны, но нога не повиновалась ему и он, на время остановился, резко мотнув головой, укусил себя за то место, куда вонзилась пуля. Этой остановки было достаточно, чтобы человек вновь прицелился, в уже хорошо различимую цель и во второй раз нажал на курок...
      Вновь тишину таёжного рассвета прорезал гром выстрела и вновь из ствола вылетел сноп пламени. Пуля, со страшной силой пробила плечо медведя и потом, раздробив толстую правую лопатку, остановилась под сердцем...
      Чёрный, ещё какое -то время, уже медленно заваливаясь, то падая то поднимаясь, двигался в сторону речного потока, инстинктивно старясь уйти подальше от смертельной опасности.
      Ему удалось как-то переправиться через реку и даже скрыться в ельнике. Но кровь пульсируя вытекала из его громадного тела и в еловой чаще, на противоположном берегу, Чёрный уже исчерпав все жизненные силы, остановился окровавленный и умирающий. Он ещё глухо, но уже бессознательно рычал, медленно вращая головой, потом затих и безвольно склонился головой на землю...
      Из зимовья, разбуженные этими внезапными громовыми выстрелами, один за одним выскакивали охотники и потрясая оружием старались понять, что произошло. Увидев сбившихся в кучу лошадей, которые дрожали от страха и били копытами по земле, дико хрипя и выкатывая глаза из орбит, люди испугались и тоже сбились в кучку. А кони, взметнув головы высоко вверх, переступая с ноги на ногу, неотрывно смотрели в ту сторону, куда ушёл и спрятался медведь.
      Заметив неподвижно стоявшего Алексея, Босс подбежал к нему с криками: - Что случилось?! В кого ты стрелял!!!
      Алексей, внезапно почувствовал облегчение, - страх отпустил его - глядя в ту же сторону, куда дрожа смотрели испуганные лошади, почти спокойно проговорил: - Я в медведя стрелял, который на лошадей накинулся!
      Подбежали остальные охотники и медленно приходя в себя, Алексей стал рассказывать, как он услышал какие-то звуки в темноте, снаружи, как вышел из избушки и как увидел взбесившихся от страха лошадей, а потом и медведя, преследовавшего их...
      - Ну а потом я выстрелил, и увидев, что медведь остановился и решает, что делать дальше. В это время, я прицелился и выстрелил во второй раз... На сей раз я стрелял по хорошо видимому зверю и целил в бок... И может быть, я попал, потому что этот медведь, как-то сгорбился, словно пулю проглотил и переваливаясь с боку на бок, волоча правую заднюю лапу по земле, спустился в реку, перешёл её и скрылся вот в том ельнике... Он показал рукой на заросли , на другом берегу реки, метрах в тридцати от того места, где они стояли...
      ...Нашли медведя через некоторое время, когда совсем рассвело Он лежал, уже мёртвый в ельнике, головой к своему входному следу, обильно политому кровью. Подходили к нему цепью, а когда убедились, что громадный хищник мёртв, начали громко радоваться, поздравлять Алексея и фотографироваться рядом с чёрным могучим, но уже неопасным зверем.
      Потом, привычно разложив, ещё тёплую, мохнато-шерстистую, мягкую и податливую тушу зверя, стали снимать шкуру, вскрывать брюшину, вырезать желчь и разделывать бочкообразные крупные мышцы груди и коротких сильных лап.
      Лапы тоже отрезали, как и громадную голову с небольшими полукруглыми ушами и желтоватыми, пяти сантиметровой длины, клыками. Лапы тоже были толстыми и тяжёлыми, с чёрными, кожаными подошвами и чёрными же, блестящими крупными когтями, заросшими жесткой шерстью...
      ...После разделки, пошли завтракать к избушке и заметили, что лошади по-прежнему жались к людям и подрагивая вглядываться в одно и тоже место, теперь уже в чащу за речным поворотом.
      - Что-то они там ещё слышат - сказал Босс, взял винтовку и пошёл в ту сторону, стараясь обойти эту чащу слева, по дуге. Остальные охотники видели, что он остановился, потом сделал несколько приставных шагов, словно кого-то высматривая в чаще, и затем, поднял винтовку и выстрелил в воздух - вначале один, потом через паузу, второй раз...
      Возвратившись к наблюдавшим за ним охотникам, он спокойно проговорил. - Там ещё один медведь, только уже песочного, светло-коричневого цвета... Это наверное медведица была, с которой этот медведище гулял по склону.
      - Она, не двигаясь с места, стояла метрах в сорока от меня, в кустах и словно чего-то ждала, не отрываясь глядя в мою сторону... Я конечно не стал в неё стрелять, - нам и одного медведя не вывезти отсюда... И только после выстрелов в воздух, она сдвинулась с места и ушла, совсем не торопясь, скрыться в чаще...
      Спать уже всем расхотелось и разведя большой костёр, начали готовить медвежатину и выпивать за удачу, в ожидании жаркого, закусывая салом с репчатым луком.
      Алексей, чувствовал себя словно именинник, несколько раз, повторяясь, начинал пересказывать эту историю с медведем, которая обрастала всё новыми подробностями. Все ему невольно завидовали, но и восхищались его смелостью и потаённо спрашивали сами себя, - как бы они поступили на его месте...
      Выпив водки, Алексей разомлел, расслабился и стал нервно зевать, наконец осознав, в каком опасном положении, он находился в это утро...
      После раннего завтрака, решили ещё немного подремать. Спутники Алексея быстро расслабились и заснули, похрапывая и сопя. Но он не мог заснуть, какое-то время ворочался на нарах, раз за разом представляя всё происшедшее с ним на рассвете, а потом встал, и взяв ружьё, отправился в вершину Даргыла, к тому месту, где вчера видел следы похожие на следы снежного барса...
      Шёл всё время вдоль реки, которая временами скрывалась под тающими наледями, или текла между камней. Течения, как такового здесь не было и вода стояла между камней небольшими, но глубокими лужами. По временам, приходилось перепрыгивать с валуна на валун и потому, шёл он к вершине ущелья медленно.
      В какой-то момент, решил свернуть вправо, и продираясь сквозь густой кустарник, медленно стал набирать высоту. Полярная березка, стояла островками, непролазной чащи и приходилось либо прорываться, проталкиваться сквозь эту мягкую стену или высматривая проходы, идти не прямо, а зигзагами.
      Поднявшись на гребень, тяжело дыша, он, остановился и стал осматривать окрестности в бинокль
      Заснеженный горный цирк, открывался во всей суровости высокогорья. На дне впадины, лежало озеро покрытое заснеженным льдом, а по краям обрыва, ещё с зимы, были наметены высокие белые сугробы снега. В этой синеватой прохладе, не было видно ни одной живой души и не слышно птиц. Казалось, всё тут замерло и зима продолжит здесь царствовать вечно...
      Преодолев гребень, Алексей спустился к озеру, перешёл его и направился к тому месту, где вчера видел в бинокль, нечто похожее на следы снежного барса...
      Не доходя до крутого склона, на чуть подтаявшем кристаллическом снеге, увидел большие круглые следы и сердце забилось часто-часто. Он обрадовался, потому что эти следы, в этом пустынном высокогорье, могли принадлежать только большой кошке, а раз рыси так высоко в горы никогда не заходят, оставалось предположить, что это следы снежного леопарда - ирбиса.
      Наклонившись, он стал рассматривать круглые, плоские отпечатки, и даже померил пальцами их приблизительные размеры
      Следы были раза в полтора больше рысьих, но меньше в те же полтора раза тигриных. Алексей, служил в армии на Дальнем Востоке, в уссурийской тайге и хорошо запомнил, часто встречавшиеся в окрестностях казармы, стоявшей в лесу, следы рыси. Но несколько раз, видел он и следы тигров...
      Однажды, уже ночью, возвращаясь со службы, он услышал рысье мяуканье-рычание - дело было ранней весной, во время гона этих таёжных кошек. Он попробовал подойти к гонному зверю поближе, и это ему удалось.
      Остановившись в десяти шагах, от невидимого хищника - фонарь он выключил - Алексей слышал нарастающее раздражение в гневном харканье и рычании крупного самца и ему стало не по себе. В воображении, представилось почему-то картинка, из учебника, на которой был изображён окровавленный, литературный герой поэмы Лермонтова Мцыри, после схватки леопардом. Он помнил и сцены в которых описано, как потом Мцыри, умирал, истекая кровью, весь изодранный когтями громадной кошки...
      Отогнав от себя непрошеные воспоминания, охотник остановился на время, долго осматривался и наконец тронулся дальше, размышляя, что ему неожиданно повезло, но что к этой удаче, его привело упорное желание найти хотя бы следы снежного леопарда... И вот ему это удалось!
      Алексей порадовался удаче, вспомнил дни проведённые на источниках и вздыхая подумал, что за это время, здесь в ущелье Даргыл, они могли бы уже найти не только следы ирбиса - так называют в Средней Азии снежного леопарда, но и увидеть его самого, а если повезёт, то и сфотографировать этого редчайшего зверя...
      Осмотревшись, Алексей решил подниматься на плоскогорье, а там перекусить, отдохнуть и возвращаться назад...
      Он стал не торопясь подниматься по небольшому ущелью между скал наверх и в какой-то момент попал в полосу мягкого снега, в который проваливался по колено. Идти и так было тяжело, потому что склон становился всё круче, а тут ещё снег мешал...
      Вспотев, задыхаясь от напряжения, охотник долго добирался до недоступного гребня, и наконец, часа через полтора, умирая от жажды и усталости, ощутил под ногами крепкий наст и вышел на открытое пространство, откуда, перед ним открывался вид на пологие холмы, с редкими окружностями белых озер и чахлыми кустиками тальника, покрывающих местами луговины горной тундры.
      Оглянувшись назад, Алексей увидел далеко под собой, простирающиеся до самого горизонта изломы горных хребтов, глубокие долины и ущелья, а чуть ниже, щетину лесных зарослей покрывающих и речные долины и крутые скальные ущелья.
      "Так вот в каких местах здесь обитают эти кошки-хищники!" - подумал он, вытирая пот с разгорячённого лица и восстанавливая дыхание, какое-то время стоял неподвижно озираясь и примериваясь, куда пойти дальше.
      Потом тронулся чуть вперёд и вправо, в сторону скального останца, возвышавшегося над плоской горной тундрой неподалеку от круто обрывающегося в долину склонов ущелья Даргыл.
      Взобравшись на этот останец, Алексей сел и долго рассматривал плоскогорье в бинокль, переводя взгляд от одного островка кустарников к другому, от одного круглого озерка к следующему. Кругом было пусто и безжизненно - здесь зима ещё не до конца уступила весне и потому новая жизнь ещё не народилась, а только вызревала под тонким слоем перемерзшей, прошлогодней травки.
      Потом, охотник, глянув на низкое солнце, внезапно пробившееся сквозь серую, ватную облачность, встрепенулся, осознав, что время уже двинулось к вечеру, и пора возвращаться. Но ведь надо было ещё поесть. И он направился в сторону обрыва, спускающегося в речную долину
      Дойдя до каменистого ложа, засыпанного обломками и полого спускающегося в сторону, неглубокой долины, охотник решил остановиться и пообедать. Найдя куртинку кустарников, с небольшими зарослями тундровой берёзы, он наломал сухих веток, развёл маленький костерок и сделав из осколков камней очаг, установил на огне свой котелок, переделанный из литровой консервной банки, из под компота, предварительно набрав в него кристаллического высокогорного снега, сохранившегося в тени больших валунов.
      Нежные язычки пламени, изредка сдуваемые холодным ветром, грели плохо. Охотник поёживаясь, достал из рюкзака кусок пересохшего хлеба, остатки жаркого из медвежатины и стал закусывать, застегнувшись на все пуговицы, стараясь укрыться от прохладного ветра, порывами налетающего откуда-то сбоку.
      Кругом было уныло и пустынно и казалось, что тут не может даже просто существовать, ничего живого.
      "Да... - думал Алексей. - Здесь, не то что снежный леопард, но и мыши-то наверное не выживают. Совсем не приспособленная, земля"
      В это время, растаявшая из снега вода зашипела в котелке и Алексей заварил чай и положил туда несколько веточек смородины, которые постоянно лежали у него в кармане рюкзака. Смородина, давала чаю свой тонкий аромат и потому, охотник держал её всегда с собой, когда уходил в пешие походы...
      Попив горячего, но быстро стынущего чаю, Алексей доел хлеб и мясо, сжевал пару сладких карамелек, и согревшись, устроившись поудобнее, свернувшись калачиком, задремал на несколько минут, уставший и не выспавшийся из-за своих ночных приключений...
      ... Снежный барс, совершавший обычный обход своих владений, неожиданно остановился и повернув голову, - он ощутил запах дыма и ещё один, незнакомый, но явно угрожающий запах...
      Крупный самец, в своей зимней пятнистой шубе, несмотря на размеры, казался неожиданно опасно замаскированным, в этом царстве камней и снега. Когда он стоял неподвижно, то его трудно было заметить и отличить в этом хаосе снега, булыжников и валунов.
      Постояв неподвижно несколько минут, он медленно тронулся и ловя ноздрями чёрного влажного носа необычные запахи, стал по дуге обходить место, откуда едва уловимыми колебаниями воздуха, они плыли в его сторону...
      Выйдя из -за остроконечного двухметровой высоты угловатого валуна, ирбис, вдруг отчётливо увидел метрах в ста от себя костерок, струйку лёгкого дыма веющего по ветру, и фигурку незнакомого существа, лежащего на земле свернувшись в комочек, около этого костерка.
      Хищник замер и неподвижно-внимательными глазами, словно впился в это неизвестное существо, соображая, представляет оно опасность или может быть станет его очередной жертвой...
      Ирбис, стоял совершенно неподвижно и был неразличим на фоне камней, полузасыпанных снегом. Он втягивал воздух ноздрями и постепенно его охватывал страх перед тем неизведанным, но опасным, что таилось в фигурке этого существа, явно пришедшего из другого мира! Из того мира, который всегда пугал и заставлял прятаться в высокогорье многие поколения его сородичей, снежных леопардов...
      В это время, фигурка у костра зашевелилась и человек, медленно поднявшись, встал на две ноги. Это необычное положение незнакомого существа, добавило страху, ирбису. Он напрягся, собравшись в комок сжался, а потом прыгнул вперёд, сразу на несколько метров и ещё в полёте, скрылся за валуном. Потом, зверь, неслышно, мягко касаясь земли, волоча за собой длинный пушистый хвост, на прыжках стал уходить по каменистому склону вниз, в то место на скальном обрыве, где к нему не могли подойти никто из живых существ, обитающих в этих краях. Даже неповоротливые медведи, в поисках корма, никогда не поднимались на эту крутизну и потому, всегда, ирбис чувствовал себя здесь в полной безопасности...
      
      ...Пока охотник дремал, он немного замёрз и потому, проснувшись и встав на ноги, дрожал крупной дрожью. Быстро собрав все свои вещи в рюкзак, Алексей, притоптал догоревший костёр, и запахнувшись поплотнее в куртку, закинув рюкзак за спину и подхватив правой рукой ружьё, тронулся туда, откуда он поднялся на эти необжитые, пустынные места...
      Алексей, так никогда и не узнал, что рядом с ним, буквально в ста шагах, некоторое время находился матёрый самец снежного леопарда, который не захотел с ним встречаться и исчез как тень, оставшись незамеченным...
      ...Назад, вниз по склону в долину, даже по глубокому снегу, идти было намного легче...
      Спустившись в горный цирк по своим следам, Алексей вышел на замерзшее озеро, уже разогревшись и сознавая, что достиг той цели, которую ставил перед собой в начале путешествия, почувствовал себя сильным и свободным.
      И только одно, недавнее воспоминание бессознательно тревожило его. Разбираясь в своих чувствах, ему вдруг вспомнился короткий сон, который он увидел, задремав у костра, там, на верху...
      Ему представилось, что он идёт по таёжной тропе, в густом кедраче и вдруг, за одним из поворотом, прямо перед ним, всплыл громадный медведь и стоя неподвижно, долго смотрел на него своими страшными глазами, словно решая нападать - не нападать...
      Алексей вспомнил этот холодный, неподвижный, свирепо-равнодушный взгляд и его пробрала невольная дрожь...
      "Приснится же такое!" - подумал он, остановился и тщательно осмотрел с гребня заснеженного цирка, долину реки по которой ему надо было спускаться к зимовью...
      Солнце весь день мелькавшее в пушистых серых тучах, висевших над долиной, скрылось за высоким гребнем и охотник заторопился, помня, что до стоянки идти ещё несколько километров...
      
      ...Вечером, в зимовье, снова сварили медвежатину и после водочки, славно поговорили, уже попивая горячий крепкий чай.
      Босс рассказал, что поднимался в скалы, на противоположном склоне ущелья и видел там горных козлов, которые паслись на крутых обрывах, ловко передвигаясь по скальным уступам и полочкам: - Я, поднялся на вершину скального лба, сбоку, по пологому склону, а когда вышел к обрыву, то лёг там на землю и стал смотреть в бинокль вниз, рассматривая окрестности. В одном месте - продолжал он свой рассказ, отхлебнув чаю из кружки - я заметил какое то движение и наведя окуляры и поудобнее установив руки чтобы не дрожали, вдруг, на фоне камней, различил, во всём его диком великолепии, крупного горного козла, с длинной гривой волос на крупе, крепкими коренастыми ножками, с толстыми, чуть загнутыми кверху, ребристыми рогами на аккуратной голове, из которой, снизу, росла длинная, тёмная борода, похожая на человеческую бороду. Козёл стоял и озирал свои владения, словно древний патриарх этого таёжного ущелья...
      Босс прервался, отставил кружку и устроившись на нарах поудобнее, продолжил: - Я так увлёкся этой картиной, что позабыл обо всём. Прошло наверное полчаса, пока я наблюдал за этим редким животным - как он двигался, как изредка, наклоняя голову к земле, кормился травкой, которая прорастала между камнями на самых крутых участках скал, останавливался, чтобы прислушаться и осмотреться... В этих местах, по рассказам местных бурят, изредка можно встретить и следы снежного барса. Для этого горного хищника, главной пищей и являются эти горные бараны...
      Алексей, хотел было рассказать об увиденных им следах ирбиса, но потом удержался - любые рассказы спутников, Босс слушал невнимательно и с заметной неохотой и потому Алексей решил о встрече следов никому здесь не рассказывать...
      В это время Босс зевнул, долго что-то вспоминал, а потом закончил свой рассказ: - Я не сразу, услышал, что кто то неподалеку от меня слегка посвистывает, а когда отнял от глаз бинокль и посмотрел за спину, то увидел, совсем недалеко от обрыва несколько горных коз и парочку совсем маленьких козлят, которые спокойно проходили у меня за спиной, пока я наблюдал за их вожаком.
      Я попробовал осторожно подняться, но козы, при первом моём движении, на широких прыжках бросились к обрыву и как горох посыпались вниз, исчезнув за гребнем очень быстро...
      Я подбежал к тому месту и глянул вниз. Но испуганные козы уже скрылись за скальной кулисой и я, вернувшись к тому месту, откуда наблюдал козла-патриарха, попробовал его увидеть снова. Но так и не нашёл его, сколько не вглядывался в каменистые склоны. Может быть козы, своим свистом и предупредили его... А я, помня, что у нас и без того мяса много, не стал стрелять, ни горного козла, ни коз из его стада, чтобы не нарушать эту многозначительную природную тишину.
      На следующий день, охотники уезжали в посёлок...
      С утра, встали пораньше, долго ловили и седлали лошадей, потом навьючили на них медвежатину в кожаных торбах, а Алексею, как самому неловкому наезднику, привязали к седлу шкуру медведя, в крапивном мешке из под картошки. Шкура, постоянно сползала в одну сторону и потому, Алексею в дороге, всё время приходилось её поправлять.
      Медвежатина, даже спрятанная в кожаные вьюки, раздражала лошадей, пугая из страшным запахом. Они, пока привязывали вьюки к сёдлам, задирали головы вверх, раздувая ноздри всхрапывали и косили бешеными, выкаченными из орбит глазами, на эти мешки... Но потом и они успокоились и перестали нервничать, утомлённые долгой тряской дорогой...
      Обедали в половине пути, у зимовья рядом с источником...
      А уже ближе к вечеру подъезжали к последнему перед человеческими поселениями стойбу, стоящему на высоком берегу Сенцы.
      Целый день, с синего неба, светило и грело тёплое, почти летнее солнце и потому, снег в горах интенсивно начал таять, а ручьи и речки разлились и даже затопили дорогу, по которой охотники спускались вниз, вдоль реки.
      Алексей, после обеда, выехал один, вперёд и потому с опаской переправлялся через широкие, но неглубокие озеринки воды, залившей к вечеру все дорожные колеи...
      Когда, подъехали к знакомому стойбу, то увидели чужих стреноженных лошадей на луговине и поняли, что в зимовье кто-то есть. Но изба была большая - раньше здесь, летом жили колхозные доярки, когда стадо выгоняли на летние выпасы и потому, места хватало на всех...
      Развьючив и расседлав своих лошадей, охотники вошли в зимовье, поздоровались и познакомились с тремя бурятами, которые ехали в вершину Сенцы, на охоту...
      Попив чаю, улеглись, кто где мог и перед снов ещё немного поговорили. Алексей стал расспрашивать бурят про снежных барсов и услышал, что этого хищника, хотят сделать символом района, ещё и потому, что он будет привлекать и уже привлекает туристов, любителей приключений не только из России, но и из-за границы.
      Один из бурят, оказался художником, работающим в поселковом клубе и рассказал, как долго писал эскиз этого символа, выискивая в интернете фотографии ирбиса...
      Утомлённые ранними сборами и дорогой, наши охотники быстро заснули и проснулись уже солнечным утром, когда буряты попив чаю, собрались уезжать. Попрощавшись и пожелав друг другу удачи, охотники разъехались , а Босс распорядившись седлать лошадей, стал варить кашу...
      Кони стояли уже навьюченные, когда в последний раз вся команда поела каши, попила чаю и отправилась в путь, уже на базу, к Лобсону, где осталась и ожидала их возвращения, машина...
      Алексей, вновь, отстал от основного каравана. Его лошадка, чувствуя приближение родных мест иногда старалась переходить на валкую, рысь, но у всадника, не было никакой охоты трястись на скаку и потому он сдерживал лошадь поводом.
      Он устал, от тряски на лошади, побаливали с непривычки почки и вообще, он не чувствовал себя победителем. Он старался ехать шагом и в это время расслаблялся и вспоминал всё произошедшее с ним за время похода, как нескончаемое испытание. Сегодня, он уже почувствовал облегчение, потому что до окончанию этого добровольно взятого на себя экзамена на выносливость, оставалось совсем немного времени...
      День был тёплый и солнечный, горы стояли вокруг покрытые уже полной зеленью и даже река, далеко внизу, шумела по летнему ровно и спокойно. Вглядываясь в необъятные таёжные горизонты, Алексей думал, что эти места могут со временем стать настоящим туристическим раем и им всем повезло, что они могут ещё видеть на склонах кормящихся медведей, а в вершинах глухих скалистых ущелий и снежных барсов.
      То что ему в этот раз не удалось увидеть самого снежного барса, его не расстраивало. Алексей не переживал, - ведь он нашёл места, в которых живут эти загадочные кошки и настанет время, когда он сможет увидеть их...
      ...К Лобсону, Алексей приехал последним.
      Он, сполз с лошади, осмотрелся и на негнущихся ногах пошёл в дом, где хозяева уже поставили чай и накрывали на стол закуску.
      Босс с ребятами перекладывал всё из вьюков в машину и потому, опоздавший, стал разговаривать с хозяином. Тот рассказал, что в округе за это время было несколько небольших пожаров и пожаловался, что медведи стали нападать на лошадей и непонятно, где и когда ожидать следующего медвежьего набега.
      Алексей слушал внимательно и когда Лобсон закончил рассказ о ночных нападениях, вдруг коротко заметил: - Теперь, мне кажется нападения прекратятся.
      Лобсон, ничего не понял, внимательно посмотрел на гостя, но промолчал...
      Вскоре в избу вошли ребята и Босс принёс бутылку водки. Расселись за стол и хозяин, извиняясь за скудость закуски объяснил, что жена уехала в Орлик, и он один домовничает.
      - Так даже лучше - заметил Босс. Мы здесь никому не мешаем, а по поводу закуски нет проблем. Мы наелись за эти дни и потому хочется просто выпить и расслабиться...
      Через несколько минут после выпитой водки, глаза у всех замаслились, а после второй все заговорили . Лобсон расспрашивал Босса, кого из людей встречали в тайге, а Алексей стал жаловаться ребятам на отсутствие энергии и долгую акклиматизацию.
      - Это, Алексей Степаныч, обычное дело - стал его утешать племянник Рома - доктор по профессии.
      - Вы ведь прилетели за тридевять земель и организм, естественно переживает ломку. Я бы вам посоветовал в следующий раз брать с собой настойку жен-шеня или красного корня. Эти растения, а точнее настойки из них, поднимают жизненный тонус и помогают переносить перегрузки. Я был на Алтае, на маральей ферме. И там я видел, как местные детишки, в полуголом виде, несмотря на утренние заморозки, приходят к станку и пьют кровь из пантов, когда их срезают весной. Так этим детям ни мороз, ни перегрузки не страшны. Они там с малых лет по горам, как козлята скачут и выносливей взрослых, иногда...
      Алексей вздыхал, слушая советы родственника, а про себя подумал, что обязательно сделает у себя дома настойку и попробует принимать. "Жить то , может быть ещё долго придётся. И надо, чтобы кондиции сохранились до последних дней..."
      Закончив пить чай, вышли из домика попрощались с Лобсоном, сели в машину и двинулись в обратный путь.
      В машине , Алексею было очень удобно и весело. Он крутил головой по сторонам, всматривался в далёкие горизонты и думал, что такого рода проверки здоровья и силы воли, дают заряд жизненной энергии на целый год...
      Босс, который привычно и ловко вёл машину, вдруг притормозил и проговорил. - Там впереди похоже пара орлов сидит, на обочине...
      И точно, метрах в тридцати от остановившейся машины, недалеко друг от друга сидели два орла. Они были похожи на двух злых и свирепых бандитов, один вид которых, наводит на обывателей ужас.
      Необычно крупные размеры, защитная серо-коричневая окраска оперения, крупная угловатая голова с мощным клювом, внушали уважение.
      Не обращая внимания на машину и на людей, птицы сидели расслабленно и похоже ждали, когда люди уедут. Алексей, глядя на этих сильных и мрачно-злых созданий природы, подумал, что видя летающих разбойников, сидящих на земле так близко, становится понятно, что этой своей горделивой силой и мощью они побеждают не только беззащитных горных козлов, но и волков, которых ловят иногда, как кроликов.
      Через некоторое время, орлы, медленно поднялись в воздух и распластав свои мощные двухметровой ширины крылья, неспешно взмахивая ими, спокойно улетели в сторону гор.
      "Вот бы мне их спокойствие и силу" - подумал Алексей и невольно улыбнулся представив себя летящим над этими степными и таёжными долинами и высматривающим в вершинах гор, в скальниках, других замечательных хищников - снежных барсов!!!
      
      Конец декабря 2012 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      Хамар - Дабан
      
      
      
      ...Договорились ехать на Байкал в воскресенье.
       Утром, после тяжёлого "званого" ужина у старшего брата, проснулся в пять часов. Поворочался, послушал, как там на улице? Тишину рассвета нарушили знакомые звуки - кто - то не стесняясь, громыхал крышкой мусорного бака и хрипло матерился...
      Подумалось, что это бомжи, проснулись пораньше где-нибудь в тайном подвальчике и страдая от перманентного похмелья вышли на воздух, на поиски съестного. То, что они ищут пищу в мусорных баках, теперь никого не смущает - привыкли и обыватели, но привыкли и сами бездомные.
      Сегодня, деятельное сострадание совсем не в ходу россиян и потому, все уже притерпелись к "отверженным", живущим бок о бок с "нормальными" людьми. Однако, как можно назвать нормальным человека, который не только не замечает нищеты и горя окружающих, но и находит им умственное оправдание?..
      ... Чтобы избавиться от назойливых звуков со двора, включил телевизор, и пошёл на кухню, ставить чайник - заснуть уже не удастся. "Да и опоздать боюсь - договорились встретиться с Колей, в семь часов утра, на остановке трамвая, почти в центре города...
       Коля - мой старинный знакомый, пообещавший отвезти меня на несколько дней, на Байкал, в свой домик, в одном из прибрежных садоводств...
       Чайник закипел... Я заварил чай и не спеша, смакуя, выпил, горячий обжигающе - бодрящий напиток. Настроение немного поднялось.
      С полчаса, я смотрел какой - то бессмысленный американский боевик, в котором жертвы, убегали от злодеев, то на авто, то на крыше вагона электрички, и в конце концов, злодеи все случайно погибли, а "жертва" осталась одиноким победителем.
       "Какое это отношение имеет к жизни в России?"- думал я, выключая "ящик",
      - В нашей жизни всё намного прозаичней и потому, неразрешимо трагичней. Нет ни явных злодеев, ни очевидных жертв. Всё происходит неотвратимо и потому, очень не спеша. Те же бомжи за окнами, ведь родились под крышей, и может быть имели хороших родителей... Нормальных - поправил я сам себя...
      - И вот жизнь проходит, и выхода из ситуации уже не видно, и не потому, что нет благотворителей или государственной поддержки, а ещё и потому, что эти бомжи, уже согласились с такой судьбой и другой себе не представляют".
      ... Попрощавшись с матерью, которая из-за возраста тоже, привычно, не спит по утрам, я вышел на полутемную улицу и тут же заметил, подошедшую к остановке автобуса, маршрутку. Подбежав к микроавтобусу, я спросил, идёт ли до рынка, и получив утвердительный ответ, сел на боковое сиденье, поплотнее запахнувшись курткой и поставив на колени свой рюкзак.
      По пути, на одной из остановок, подсели две китаянки в куртках с искусственным покрытием и громко заговорили по китайски. Я уже вошёл в курс местной жизни и понял, что они едут на рынок, в Шанхайку, где наверное зарабатываю русские деньги, торгуя в одном из бесчисленных киосков, может быть дешёвой китайской бижутерией, а может быть теми же куртками, из искусственного меха и с искусственным покрытием.
      Внедрение китайцев в городскую торговлю, началось лет пятнадцать назад, в самые страшные и нищенские девяностые. Сейчас, Шанхайка тоже выглядит отвратительно, грязно и дёшево, но вот китайцы приспособились и приезжая на несколько месяцев, остаются годами и уезжают в Китай "разбогатевшими", конечно, по китайским меркам.
       Русских торговцев, они не любят и презирают, а по этим торговцам или торговкам, судят обо всех русских. И видимо они правы - такого нравственного падения и духовной деградации, в России наверное никогда не было.
      Жизнь сегодняшнего русского торговца, безнравственна и атеистична. Кроме культа денег и халявной зарплаты в головах и в душах этих нравственно изуродованных людей, кажется ничего нет больше - только инстинкт выживания. И самое печальное, что и винить то некого. Вначале строили социализм - некую модель подлинно христианского общества - не получилось. Теперь вот строим бандитский капитализм, который и сделал миллионы людей жертвами товарно - денежных отношений...
       Доехав до рынка, вышел в предрассветную холодную муть начинающегося утра и пересев в пустой, громыхающий по рельсам, старый, грязный трамвай, доехал до остановки Богоявленская Церковь. Мы с Колей договорились встретиться здесь, на остановке.
       Церковь стояла напротив, на невысоком холме и на фоне облачного неба, светилась синеватыми луковками куполов. Я невольно и привычно перекрестился. Церковь была старая, но её подновили и верующие православные со всей округи, ходят сюда на службы, и особенно по воскресеньям и престольным праздникам. Чаще это старушки, худенькие, сгорбленные, в шерстяных платочках на седеньких головках...
       Мне вспомнилась бабушка, мать отца, у которой я в детстве, гостил в деревне. Она в церковь не ходила, за её неимением в деревне, по тем атеистическим временам, но когда зевала, то крестила морщинистые губки. Позже я узнал, что это делается автоматически, чтобы "бес" в рот не залетел...
       Наконец появился заспанный усталый Коля, поздоровался и тут же мы сели в громыхающий на стыках, трамвай идущий на вокзал. На остановках, в трамвай всё чаще садились люди, проснувшиеся в выходные пораньше и спешащие по делам, хотя внутри было не больше десятка пассажиров...
      Но, когда мы вышли на кольце, у вокзала, кругом уже было почти светло и вовсю суетились озабоченные неприветливо - хмурые люди.
       Пока ждали маршрутку, поёживаясь от утреннего холода, Коля сбегал в газетный киоск и купил "Русский Ньюсуик". Он был известным в городе социологом и преподавал в университете.
       Наконец, из диспетчерской появился распаренный, розово-лицый водитель маршрутки, мы влезли в тесный, промёрзший за ночь микроавтобус и поехали. Коля с интересом просматривал журнал, с фотографиями из американской жизни, а я смотрел по сторонам, вспоминая знакомые места. Ведь я, когда - то, почти тридцать лет прожил в этом городе...
       На переднем сиденье маршрутки, устроился какой - то, не протрезвевший ещё с вечера, человек, и постоянно комментировал увиденное, заплетающимся языком. Когда въехали в предгорья Байкальского таёжного хребта, он запросился в туалет, оформив свою просьбу простонародными словами.
      Маршрутка остановилась, мы на несколько минут вылезли, постояли кучками неподалёку, а часть пассажиров сбегала в кустики и возвратилась через минуту...
      После остановки в маршрутке вновь стало прохладно и я шевелил пальцами ног в башмаках, стараясь восстановить кровообращение.
       Наконец, маршрутка перевалила самую высокую точку хребта и покатила вниз, к Байкалу.
      ...Через время, перед нами и под нами, открылась гигантская чаша, наполненная стального цвета, водой. Эта, природой созданная громадная чаша, протянулась справа налево, всё расширяясь к востоку и уходила далеко за горизонт.
      Вскоре, мы, спустившись по серпантину, дороги, увидели впереди, плоскую болотину с зеркалами озеринок, окружённых зарослями высохшего, чахлого камыша.
      Я присматривался к этому серому безрадостному пейзажу и вспоминал, что первый раз побывал здесь лет сорок назад. И тогда, всё окружающее не производило такого грустного впечатления.
       "Осень... - оправдывал я произошедшие перемены, не то в ландшафте, не то в моём сознании. - Жизнь конечно стала много злее и грязно - безнадёжней, но это наверное потому, что и сам я "поизносился" за эти десятилетия...
      Въехали в Слюдянку, и по выщербленному асфальту грязной улицы, приблизились к железнодорожному вокзалу. Когда маршрутка остановилась, то Коля скомандовал: - Быстрей, пересаживаемся на другую - и мы, заспешили, всматриваясь в названия маршрутов на машинах, вскоре нашли нужную и влезли внутрь. Здесь, все привыкли к тесноте и потому, потеснились ещё немного, пустили нас на сиденье. К окончанию посадки, кто - то, привычно остался стоять на ногах, в проходе...
      Шоссе из Слюдянки до Улан - Уде, петляло по берегу озера, и я с любопытством вглядывался в окрестные лесистые холмы и новые дачные посёлки, на обочинах - то справа, то слева. Домики здесь строили, такие же, как двадцать лет назад, да и участки были тоже соток по шесть - десять...
       Природа, вокруг, наглядно демонстрировала присутствие человека - то небольшая свалка мусора, а то чахлые, жиденькие берёзовые колки, на обочинах - видно было, что леса здесь вырубили совсем недавно...
       На подъезде к Мангутаю, Коля задвигался, всматриваясь в запотевшие оконца, и в какой - то момент попросил водителя: - Остановитесь здесь, пожалуйста!
      Расплатившись, мы вышли на свежий воздух и, когда, маршрутка газанув, скрылась за поворотом, то на нас, обрушилась изначальная природная тишина, а в глаза бросились масштабы холмов и горок вокруг.
      Напротив нас, на другой стороне речки, которую мы не видели (она бежала под обрывом, впереди), но слышали её мерный рокот, к небу поднимался крутой склон, покрытый смешанным лесом, где на фоне густых зарослей, золотистых, не сбросивших ещё листву берёзок, местами росли зелёно - хвойные стройные сосны.
      На склоне, ближе к гребню, виднелась высоковольтная просека, на которой, далеко друг от друга, стояли металлические "деревца - опоры", линии электропередачи, соединённые тонкими паутинками проводов.
      Перейдя шоссе, мы свернули по асфальтовому отвороту направо и вскоре подошли к воротам садоводства, в котором, несколько лет назад, Коля со своими приятелями французами, в складчину, купили маленький домик, и участок земли в шесть соток величиной. Первые годы, после покупки дачи, жили здесь часто и подолгу и русские и французы. Но потом всё это приелось, дети выросли и домик стоял пустым большую часть года...
      Пройдя по садоводству метром сто, мы ещё раз свернули, прошли на участок через дырку в проволочном заграждении и пройдя мимо недавно поставленного брусового сруба, с новой шиферной крышей, но ещё без оконниц и стёкол, подошли к приземистому, деревянному домику, с дощатым настилом, перед входом, Коля нашёл ключ, как всегда в таких домиках, спрятанный под дощечкой, где - то сбоку от входа, открыл двери и ввел меня внутрь. Домик состоял из прихожей - коридора и комнатки, а между, стояла большая, кирпичная, беленая печка.
       Я охал и ахал, переполняемый ностальгическими чувствами, вспоминал своё житьё в таком же домике на БАМе, в глухой тайге, а Коля, доставал из потайных мест, кастрюли и сковородки, показал откуда надо носить воду, и даже провёл меня в чуланчик, где стояла запылённая книжная полка, с подшивками старых журналов, вырезками из них и несолькими десятками книг...
       Позже, мы решили, пока светло, сходить погулять по окрестностям, а уже после сварить ужин и хорошо поесть...
      ... Выйдя из садоводства, мы пересекли шоссе и свернув по глинистой грунтовой дороге направо, спустились к речке, которая рокотала, неглубоким течением по каменистому дну, с вросшими полукруглыми гранитными валунами, посередине. Заросшая травой дорога, петляла по березовым перелескам, не уходя далеко от речки.
      В лесу пахло осенними, подсыхающими, уже подмороженными травами и рябиной, которая местами росла рядом с дорогой, привлекая внимание ярко - красными гроздьями созревших ягод...
       Я задышал глубоко и ритмично и стал гадать, какие звери водятся в здешних лесах.
      " Наверное и медведи есть - думал я вглядываясь в следы на дороге. - Но олени и косули уже точно здесь бывают. Хотя дорога, находилась недалеко от тракта и потому, звери наверное близко к машинным "тропам" не подходят..."
      Вскоре запахло дымом костра и мы вышли на небольшую полянку, на которой стояла машина - внедорожник, и рядом, у костра сидели несколько человек и жарили на прутиках мясные шашлыки. Сидящие у костра, вдруг признали Колю и обрадовались, и выяснилось, что они приехали посидеть у костра из города, и возвращаются туда вечером. Это было удобно для Коли и он, тут же договорился, что поедет вместе с ними домой, в город...
       Пройдя ещё немного вперёд, мы глянули на часы и потом, развернулись и возвратились в садоводство, опять мимо отдыхающей кампании.
      Тут, Коля, решил показать мне берег Байкала и мы прошли дальше и мимо забора, по тропинке, идущей через заросшие камышом низины и железнодорожные пути, к озеру.
      Выйдя к Байкалу, на гравийную отмель, застроенную какими - то нелепыми времянками для хранения лодок и моторов, подошли к неприветливой, холодному даже на вид, большому водному пространству, и я, традиционно помыл ледяной водой лицо и руки. Можно сказать "окрестился" и "омывшись", почти инстинктивно, избавился от грехов городской суеты и бессмыслицы...
      ... Вид на противоположный гористый коричнево - серый берег, поросший "линяющей" осенней тайгой, открывался необыкновенно широкий и мрачноватый.
      Линия горизонта, там, на другой стороне озера, в сорока километрах от нас, продолжалось ломаной линией горных вершин, соединенных чуть просматриваемым гребнем-хребтом.
      Далеко и правее, угадывалось расширение водных пространств Байкала и виднелась небольшая выемка в линии горизонта, на месте, где из озера вытекала "красавица" Ангара и где расположен старинный порт Байкал, существовавший, наверное, ещё во времена протопопа Аввакуума - он побывал здесь в годы ссылки, сразу после разгрома патриархом Никоном, мятежных "старообрядцев"...
      День был пасмурный, с ветерком и потому, озеро "насупилось" и неприветливо молчало, додумывая свои тревожные думы о приближающейся, снежной и студёной зиме.
      Под мерный плеск воды набегающей под порывистым, холодным ветром на мелкую, словно сеенную гальку берега, поговорили о прошлом и будущем этих мест.
      Байал - это сокровищница, или иначе. - жемчужина Сибири, уникальное природное образование, в котором вот уже много миллионов лет, храниться для будущего человечества, почти пятая часть всей пресной воды мира. Уровень озера, возвышается на четыреста метров над уровнем мирового океана, а глубина Байкала достигает более полутора километров.
      ... Я помню, своё давнее путешествие на теплоходе "Комсомолец", которрго уже давно "нет в живых"
      Тогда, мы, почти пять дней путешествовали по этому озеру-морю и я, познакомился со многими интересными людьми.
      Были тогда, и разговоры о будущем Байкала, в том числе с доктором географических наук, из Москвы, который со страстью рассказывал о бесценных качествах сибирского озера, как объекта туризма и вместилища уникально чистой, пресной воды, вскоре - по его словам - должного превратиться в материальное богатство, дающее владельцу большие экономические преимущества. Например такие, какими обладают собственники, допустим, больших запасов нефти или газа. О будущем туризме на Байкале он тоже говорил с придыханием...
       С той поры прошло более тридцати лет и предсказания того географа начинают сбываться. Однако, по- прежнему и богатства Байкала и его уникальные географически - туристические свойства не раскрыты, даже наполовину.
      По южному берегу, есть только одна, более или менее приемлемая для автомашин дорога, а северные склоны, начиная от Листвянки, имеют только конные тропы. Да и те прерываются в местах подхода к воде скал, подпирающих Байкальский хребет...
      Я и сам, когда-то, путешествовал по диким места северного побережья и не представляю, когда и как, там можно будет построить дорогу, по которой туристы смогли бы добираться до истоков Лены, или кататься на лыжах, где-нибудь в окрестностях Мыса Покойники...
      Пока я обдумывал свои давние воспоминания, Коля рассказывал мне об истории своей дачи и мы не спешно шли вдоль берега озера, покрытого намытой водой галькой и по низинам, заросшего тальником. Ветер свистел в голых тонких ветках, мрачные тучи медленно ползли по небу... Кругом было грязно, не ухоженно и бесприютно, и с трудом верилось, что когда-нибудь всё может измениться в лучшую сторону. Природа, словно копировала разочарование и равнодушие царящее ныне в умах и в сердцах российских людей...
      Пройдя чуть дальше, по берегу, вышли на полотно железной дороги, прижавшуюся в одном месте вплотную к скалам. От озера, её отделяло пространство метров в двадцать шириной, залитого бетоном берега, о который с лёгким стуком ударялись невысокие, сине - зелёные волны, поднятые пронизывающим ветром с воды.
      ... Возвратившись в домик, растопили печку, и приготовили на электроплитке, обед: заварили китайскую, жиденькую вермишель с острыми приправами, и на второе, пожарили кружочки колбасы с луком. Скромный ужин, запили горячим чаем.
      Коля рассказывал о здешних жителях и соседях, говорил, что соседка, из дома напротив, активная женщина, общественница, стала его "врагом", после того, как они с французами, спилили кедр, стоявший за забором и мешавший электрическому проводу, подвешенному на столбах.
      Такая забота об отдельном дереве, выглядит весьма трогательно, но немного фальшиво, в окружении безбрежной тайги, покрывающей на многие тысячи километров сибирские просторы. Я уже видел участки в тайге, где лесорубы-"браконьеры", не боясь наказания, выпиливали самый отборный лес, и вывозили его пиратскими способами, продавая за большие деньги заграницу...
      Пока ели и пили чай, сумерки вечера, словно подкравшись со стороны неприветливых гор, залили окрестности "чернильной" темнотой, и включив электричество, мы ненадёжно отгородились от постороннего, такого насторожённого и безрадостного мира.
      В это время, в дом вошёл Колин приятель, хозяин внедорожника, заехавший за ним после таёжного пикника, и мой друг, быстро собравшись, крепко пожал мне руку, многозначительно пристально поглядел в глаза, дескать держись, и ушёл - а я остался один, на всю неделю...
      В доме уже стало по настоящему тепло, и раздевшись, оставшись в лёгкой футболке, я подсел к остывающему боку печки и расслабившись, стал читать историю жизни и взглядов Блаженного Августина. Эту книгу, я купил в городе, в надежде прочитать её со вниманием и в сосредоточенном одиночестве...
      В соседнем дворе, по временам взлаивала собака, и в ответ, оттуда же, изредка доносилось повизгивание голодного щенка. Я невольно прислушивался ко всему, что происходило за стенами, привыкая к одиночеству...
       На минуту выйдя во двор, я включил электрическую лампу, висящую над крыльцом, отчего тьма вокруг, вне электрического света, стал ещё гуще и непроглядней.
      Постояв неподвижно, вдыхая и выдыхая прохладный осенний воздух, наполненный горьковатым ароматом палой, подмороженной листвы, настороженно послушал тишину ночи, вернулся в дом и расстелив постель, залез под одеяло, предварительно, погасив свет внутри домика...
      На новом месте , я всегда бываю инстинктивно осторожен и напряжён - опыт одиноких таёжных походов и поездок, остался во мне на всю жизнь...
      ... В полудрёме, из глубин памяти, пришли далёкие воспоминания, о тех временах, когда я семнадцатилетним пареньком, жил около полугода, неподалёку от этого места, чуть дальше на восток по берегу Байкала, на станции Танхой.
      Тогда, я, в трудный юношеский период своей жизни, по знакомству, через друзей отца, устроился на строительство линии электропередач, тянувшейся вдоль озёрного берега, в сторону Улан - Удэ и Читы.
      ... Жили там и тогда, вдвоём с приятелем, на квартире, у бывшего танкиста, в сельском доме, где на окнах стояли герани, а наша половина, от хозяйской, была отделена дощатой перегородкой...
       Ещё, очень явственно вспомнилась история первой мимолетной влюблённости в женщину, которая была старше меня на пятнадцать лет и которая жила в станционном бараке с маленьким ребёнком и ворчливой старухой-матерью. Тогда ведь все люди старше сорока были для меня пожилыми людьми...
      ... Работали в тайге, уезжая из посёлка на машине, с раннего утра, до тёмного вечера. Но бывали ведь и воскресенья, в которые, я, лёжа на своей раскладушке читал книги, или шёл обедать в станционный буфет, где готовили замечательные фирменные борщи и котлеты с подливкой и на гарнир предлагали картофельное пюре.
      Однажды возвращаясь из буфета, уже после обеда, я увидел во дворе одного из домов, молодую, привлекательную женщину, которая неумело рубила дрова... Не раздумывая, перескочив низкую ограду и подойдя, я напросился помогать ей. Нарубив кучу дров, я пошёл домой, но в следующее воскресенье, снова застал её за этим занятием и снова помог ей.
      Естественно, за работой познакомились, и она оказалась, симпатичной и весёлой вдовой, с ребёнком - дочкой лет четырёх. Жила они с матерью, в бараке, в железнодорожных квартирах, и работала кассиром в билетных кассах железной дороги...
      Была весна и чистые синие, искрящиеся холодным снегом, солнечные дни, сменялись длинными сумерками, когда оттаявшие за день лужи, начинали покрываться ледовой прозрачной плёнкой...
      Мне было семнадцать лет и я был невинен, как ягнёнок и женщины для меня были существами другой биологической породы...
      ... Мы стали, встречаться и моя знакомая, отбиваясь от моих объятий, хихикала, краснела, оглядывалась и пугала меня своей матерью. Я же, понимал её смущение, как простое кокетство и безнадежно настаивал на своём...
      Мы пару раз прогулялись по полотну железной дороги, поглядывая по сторонам и о чём-то весело разговаривая. Моя новая знакомая, наверное чуть подсмеивалась над моей молодостью и наивностью. Но в глубине души, ей было приятно и моё присутствие и мои неумелые ухаживания...
      В посёлке все обо всех знали, и потому, вскоре случился инцидент, который положил конец моему влюблению.
      ... Однажды, идя по улице, неподалеку от своего дома, я встретил малознакомого мне монтажника, который тоже работал, так же как и я в механизированной колонне, строившей ЛЭП.
      Он, подойдя ко мне, остановился и тыча рукой мне в грудь, стал меня пугать и потребовал, чтобы я перестал встречаться, с Машей, - так звали эту женщину. Я не понимая чего он от меня хочет, старался от него отделаться, а он становился всё грубее, стал хватать меня "за грудки", что и увидел в окно дома, мой хозяин, бывший танкист. Позже выяснилось, что он был контужен в войну и подвержен психическим припадкам, как тогда говорили.
       И вот мой хозяин, вдруг выскакивает из нашей калитки с топором в руках и угрожающе размахивая им, гонится за неудачным ревнивцем - соперником, загоняет его в в соседскую ограду, и так как бежать дальше было некуда, этот храбрец, упал на землю, пополз и стал прятать голову под поленницу дров. Мой хозяин навалился на него с топором, и я едва оттянул его от обезумевшего от страха, "соперника"...
       Надо сказать, что в мехколонне, работало много мужиков, которые или сидели до того, или собирались вскоре сесть. Я видел несколько свирепых, по зэковски, драк, с ножами, металлическими прутьями и кровью и потому, меня психованность моего домохозяина, как и топор в его руках, не удивила...
      Как бы то ни было - "ревнивец", был страшно напуган и явно отказался от своей ревнивой мести мне...
      Но как всегда в небольших поселениях, весть о драке разнеслась по посёлку, и на меня стали смотреть как на ловеласа, а Маша наотрез отказалась со мной встречаться.
      Я не очень переживал об этом, потому что, честно говоря, не видел и не понимал главной причины наших встреч. Возможно мой соперник, хотел на ней жениться, а я из любопытства позволил себе "влюбиться", и будучи юношей стеснительным и романтическим, ожидал каких-то встречных шагов от невольной моей пассии.
      Вскоре и командировка закончилась, и мехколонна переехала в другой, далёкий посёлок...
      ... Прошло более сорока лет со времени той командировки, однако с той поры, я запомнил эти тревожно дикие горы, необъятную тайгу и неистовое зимнее солнце, отражающееся от безукоризненно белого, сыпучего, промороженного снега.
      Вспоминал я, и безумные, пьяные поездки нашей бригады монтажников, по только что замёрзшему Байкалу, когда лёд трескался под тяжёлым грузовиком и вода из трещины, бежала с шипением вслед нашей машине...
       Было начало января и громады водных объёмов озера, медленно остывая, начинали сверху схватываться первым ледком, несмотря на то, что зима давно властвовала над тайгой и горными вершинами и морозы, особенно утром, доходили до минус двадцати - тридцати градусов...
      За день до этого водно-ледяного приключения, бригада, после получки, прихватив с собой в машину ящик водки, оставив меня дома, укатила гулять на "просеку" - так называли место, где в тайге, мы собирали на расчищенной площадке железные опоры, будущей линии электропередач, скрепляя металлические уголки, на болты. Потом уже, собранные тридцатиметровой длинны, ажурные громады, лежащие на бревнах-подкладках. с помощью тракторов поднимали вертикально, закрепив четыре "ноги"- опоры, за бетонные "башмаки", врытые в землю.
      ... В тот день, возвращались мои соработники в посёлок, поздно вечером, по льду Байкала, и за рулём, вместо шофера, валявшегося "вдрызг" пьяным в кузове, сидел тоже пьяный, но могущий держать руль в руках, "волонтёр - любитель"...
      Назавтра, когда утром, мы ехали по своему вчерашнему следу на заснеженном льду озера, то все, откинув полог брезентового покрытия кузова, с замиранием сердца, ждали столпившись, что машина вот - вот провалиться в трещину. К счастью этого не случилось, но в тот же день, всем машинам мехколонны запретили ездить по Байкалу...
      
      ... Под эти воспоминания, я незаметно заснул, и через несколько часов утомительного сна, посередине длинной осенней ночи, неожиданно проснувшись, уже не мог заставить себя спать, - поднялся, оделся и растопив печку, налив себе чаю, стал просматривать книги и журналы из местной "библиотеки".
      За окнами, наступила полуночная тишина, которая была так непривычна, что я, невольно стал чего-то опасаться.
      Стараясь доказать себе, что бояться нечего, я вышел на улицу, ощутив на лице изморось мокрого тумана- погода портилась. Невольно вглядываясь и вслушиваясь, как мне казалось, в замершую, напряжённую тишину, я инстинктивно ожидал каких-то неприятностей.
      Я понимал, что моя нервозность была обусловлена переменой обыденной жизни в городе, в окружении тысяч и тысяч людей, на жизнь одинокую и потому, непривычную и кажется опасную. Однако от этого знания было не легче.
      Я уговаривал себя расслабиться, и воспринимать внутреннее беспокойство, как обычную реакцию на перемену обстоятельств и места жительства...
       Войдя в дом, зевая, я сел около печки, прислонившись к горячему её боку, и вновь пытался читать жизнеописание Блаженного Августина. Согревшись и успокоившись, стал постепенно сосредотачиваться на прочитанном.
      Конечно, мне была чужда экзальтированная наивность этого латинского святого, но его призывы жить по доброму, и "делать больше добра, чтобы в мире стало меньше зла", я вполне разделял, хотя понимал, что обычно, в реальной жизни всё упирается в строгость определения, - что такое добро, а что такое зло...
      Совсем недавно, я узнал, что Блаженный Августин, не возражал против сжигания еретиков заживо, потому что римские законы, таким образом наказывали фальшивомонетчиков. Ведь еретики, это сторонники фальшивой веры - "логично" рассуждал Августин...
      ... Наконец, я устал настолько, что лёг на постель не раздеваясь и заснул почти сразу, а проснулся уже только на рассвете, когда все ночные беспокойства отступают и даже кажутся смешными...
       В доме было прохладно, и раздевшись, я залез под одеяло и уснул, без сновидений до солнцевосхода...
      В очередной раз проснулся уже около десяти часов утра.
      Глянув в окошко, определил, что погода испортилась - по небу бродили низкие тучи и холодный ветер, шумел в вершинах соседних с садоводством, сосняков.
      Помывшись на улице холодной водой, я до суха протёрся полотенцем, а потом, включив электроплитку, стал жарить на сковороде телячью кобасу, нарезанную ломтиками с луком. Аппетитный запах распространился по дому, и вскипятив чай, я приступил к еде, обдумывая что делать дальше - идти ли на Байкал, или попробовать всё - таки сходить в тайгу, вдоль берега речки, берущей своё начало километрах в тридцати от озера, в вершинных ущельях хребта Хамар - Дабан...
      Пока собирался, приготовляя обеденный перекус, из низких туч, посыпалась мелкая снежная крупа и я, решил, что в такую погоду, лучше пойти в тайгу, - у озера, будет холодно и неуютно...
      Закинув за спину свой рваный рюкзак с тёплой курткой и обедом внутри, вышел наконец из дома, понюхал холодный ветер, непривычно пахнущий мороженным и по знакомой уже дороге, направился в сторону речки.
      Выйдя на шоссе, пройдя чуть вперед, перешёл высокий мост над белопенной рекой, и свернул на грунтовую дорогу, с заросшей подсохшей травой, колеёй.
      Вдоль неё, росли черёмуховые кусты, и я найдя несколько подмороженных за ночь чёрных ягод, съел их с большим удовольствием.
      Пройдя так до первой развилке, я начал трудный подъём на крутой склон, заросший молодым кедрачём, вперемешку с лиственными деревьями. На ломкую, сухую траву, насыпало уже тонкий слой снежной крупы, и я, старался идти аккуратней, не поскальзываясь. В одном месте из кустов рябины, слетел "хлопоча" крыльями, рябчик, и я увидел, как он серой тенью, планируя, скользнул вниз, в соседнюю чащу.
      Вскоре дорога закончилась, и я понял, что она была проложена, давно, когда здесь велись лесозаготовки. Таких дорог, без начала и конца, довольно много осталось с тех времён, по всем необъятным просторам прибайкальской тайги...
      Дальше пошла уже довольно торная тропа, и так как снег продолжался с перерывами уже несколько дней, то на снежной, тонкой пока пелене, стали встречаться следы зверей и зверюшек.
      Вначале я увидел прыжки белочки, перебегавшей с одной кедринки на другую, а поднявшись чуть ближе к горному гребню, различил, следы крупного соболя, который мог здесь охотиться за этой белочкой...
       Тропа, постепенно выполаживаясь, петляя среди валежин и кедровых зарослей, наконец, привела меня на гребень склона.
      Вид открывался на две стороны, в том числе и на следующую падь, с крутыми склонами, заросшую хвойными деревьями, вперемежку с берёзами.
      Внизу, в глубине пади, росли густые кустарники и высокая, плотно стоящая трава, идти по которой, было трудно даже на плоском месте.
      Обернувшись, позади, я увидел широкую долину речки Безымянки, зелёно - хвойные кедрачи в углублениях распадков спускающихся с гребня, а на противоположной стороне, на югах, стояли осиново - берёзовые рощи, частые, даже и на крутых склонах.
      "В этой тайге - подумал я, - лучше ходить по долине реки, или по большим её притокам".
       Наглядевшись на окрестную тайгу, я начал зигзагами пробираться по гребню, который тоже зарос деревьями, а густая трава, ещё не прибитая большими снегами и морозами, прятала в своих зарослях упавшие валежины и толстые ветки, которые своими сухими сучьями часто цеплялись за ноги и за одежду.
      Идти так, было тяжело и я решил спуститься к речке, и попробовать подниматься вверх, по речной долине.
      Следуя этому плану, не торопясь, постоянно останавливаясь и озираясь, спустился в один из поперечных распадков, заросших молодым, прозрачным осинником, по которому петляла зверовая тропа. Я, даже рассмотрел, кое - где на земле, следочки копыт, не-то молодых оленей, не-то косуль.
       В одном месте, в тени от купы густых кедров, лежал нерастаявший предыдущий снег и в нем, я неожиданно различил, увидел ржавую проволочную петлю, привязанную одним концом, за один из осиновых деревцев, растущего рядом с тропой.
      "Ага, - подумал я - браконьеры и здесь промышляют и наверное выставили петлю ещё осенью, а потом, как водиться, проверив её раз и найдя пустой, так тут и бросили, уже не заботясь о будущих жертвах этой петли.
      Так, к сожалению, довольно часто, сегодня, в ближних к селению тайгах, случается.
      Псевдоохотники, расставят петли на тропах, а потом либо запьют горькую, либо им просто лень их проверять. Если зверь попадётся, он в этой петле гибнет, а потом его растаскивают хищники и расклёвывают вороны.
      Во многом, из-за этого, сегодня в самых звериных местах сибирских лесов, редко можно заметить следы, тем паче увидеть оленя или косулю...
      Браконьеры, такими варварскими способами губят зверя, за просто так. Раньше, таких горе охотников характеризовали присловьем: - "Ни себе, ни людям..."
      Тропа, по которой я шёл, была явно звериная, потому что слишком крутая для людей, и, цепляясь за стволы осинок, спускаться приходилось осторожно...
      И всё-таки, я упал несколько раз, правда не больно, поскользнувшись на опавшей листве...
      Потом, я услышал впереди шум воды и понял, что из соседней пади, течёт речка, достаточно многоводная.
      Спустившись, к воде, не спеша обследовал несколько кустов черёмухи и найдя ягоды, стоял и объедал их, слушая и приглядываясь к окружающей тайге. Снег уже давно закончился и в прорывы туч проглянуло солнце. У речки было влажно и вода спрыгивая с уступов, крутила в омутах медленными кругами, последнюю опавшую листву. В этом месте, пахло влажной травой и кедровой смолой - на противоположном берегу, стоял густой молодой кедрач.
      Я, набрав в речке воды, в пластиковую бутылку отошёл от заросшего лозняком, берега, чуть в горку, выбрал сухое место и удобно устроившись, стал есть свой обед, запивая бутерброды с колбасой, водой из речки...
      ... День постепенно клонился к вечеру и закончив с едой, я начал спускаться дальше вниз, вдоль русла речки, иногда, с трудом переходя влажные места, заросшие зелёной густой травкой.
      Влажная топкая земля чавкала под сапогами, оставляя глубокие следы в раскисшем грязном травянистом грунте.
      В какой - то момент, русло речки впереди, так заросшее кустами и заваленное валежником, показалось непроходим и я, обходя чащобу, чуть поднялся на крутой склон, найдя выше параллельную тропинку.
      Затем, осторожно шагая по склону, поглядывая с высоты. на окружающие заросли осины, вдруг вышел на дорожную колею, начинавшуюся на круглой, луговой полянке. Кое - где, здесь, из под сухих листьев проглядывала зелёная травка, которая, так и уходит под первый, большой снег...
       Чуть позже, я вышел на развилку, где небольшая речка - приток впадала в Безымянку и где, по берегу реки, уже шла проезжая, грунтовая дорога.
      Я, какое то время, постоял на ней, прикидывая, куда пойти, или уже отправляться домой. Но потом всё- таки решил, что на первый день, этого похода по окрестностям вполне достаточно. Таким образом выбрав безопасное продолжение похода, я повернул направо, в сторону Байкала и садоволства...
      ... Уже идя по дороге, в одном месте, разглядел следы оленьих копыт, и подумал, что раз здесь ходят матки - следок был небольшим, - значит где - то здесь должны быть и олени - быки.
      Осень, несмотря на первые небольшие снега, ещё продолжалась, и я предположил, что в этой речной долине, могут на зорях реветь олени - изюбри...
      Через полчаса, выйдя к асфальтированному шоссе, перешёл его и привычно уже, вошёл в садоводство, без труда найдя свой дом, в череде похожих строений.
      На садоводствах, по всей холодной Сибири, в это время уже почти не бывает дачников и потому, дома стоят тихие и насторожённые, словно осиротевшие до следующего лета...
      В моём доме было прохладно и я, тотчас же растопил печку и стал готовить ужин.
      Поставив на плиту в кастрюльке рис, я открыл рыбные консервы и решил устроить себе "японский" ужин.
      "Попутно" начал читать книгу о волках в Заполярье.
      И тут, вспомнил, как мой знакомый Трофим Викторов, рассказывал мне, о годах проведённых в охотничьем зимовье, в тундре, где он разъезжал на мотонартах по своему охотничьему участку.
      К некоторым из его рассказов, я относился скептически, однако знал, что такие "чудеса" вполне могли там быть.
      Север, тундра и бескрайняя тайга хранят ещё много удивительных тайн и историй. Часто их просто некому рассказывать и слушать - так нелюбопытны и равнодушны стали горожане...
       Трофим божась, говорил мне, что однажды, на подкормке для песцов, неподалеку от его базового зимовья, в тундре, в капкан, попался волк гигантских размеров, весом около ста килограммов...
      - Это был редкий экземпляр, даже для тундры - рассказывал Трофим, когда мы сидели с ним в кафе после его очередного приезда с Севера, и пили пиво.
      - Шкуру я выделал, а потом продал какому - то любителю редкостных трофеев, за приличные деньги...
      Уже изрядно напившись, он рассказывал , как к нему, к избушке, приходил медведь, учуявший запах добытого и привезённого из тундры северного оленя. Туша этого зверя лежала метрах в двадцати от зимовья.
      И когда я вышел из домика - рассказывал Трофим, покуривая очередную папиросу - медведь, пугая меня поднялся на дыбы, до этого скрываясь за лежащим мёртвым оленем выгрызая мороженные внутренности.
      - Появление хищника было таким неожиданным, что я оторопел и некоторое время стоял неподвижно, нашаривая правой рукой винтовку за спиной, не отрывая глаз от всплышего на дыбы, медведя...
      Мне просто повезло и карабин был привычно заряжен. Я, навскидку выстрелил первый раз и медведь, получив первую пулю в бок, громко рявкнул. Потом он упал и всё время пытался подняться, чтобы броситься, прыгнуть, ползти в мою сторону!
      Тут, я выпустил в него несколько пуль из магазина, пока агрессивный зверюга не перестал шевелиться...
       Разделав зверя я увидел, что моя первая пуля попал медведю в отросток позвоночника и привела к параличу конечностей...
      - Вообще-то мне повезло - закончил свой рассказ Трофим...
      - Ведь мог бы промазать или ударить по мякоти... Тогда, неизвестно чем бы этот эпизод в моей жизни закончился...
      
      ... В книге, "Волки Путорана", которую я начал читать здесь, на Байкале, была рассказана история счастливого заселения в тундру и совместной жизни там, двух молодых выпускников охотоведов - мужа с женой.
      Я очень люблю эти описания тревог и трудностей одиноких зимовок, может быть потому, что сам некоторое время жил на севере Бурятии, один в домике, в глухой тайге.
      Те годы, я вспоминаю с грустью и удовлетворением, несмотря на то, что бывали и трудные дни и даже трудные месяцы...
      Однако нередко, при воспоминаниях о том времени, в памяти всплывает лирические эпизоды: деревянный домик окружённый листвинничником и молодым кедрачём, весенние длинные тихие дни, когда в одиночестве кажется, что в мире, уже до скончания века, ничего не измениться...
      В моих воспоминаниях, горная речка, заполненная водой от тающих горных снежников, мерно шумела в тридцати шагах от крыльца таёжной избушки и это было настолько привычно, что я переставал замечать этот бодрый плеск водных струй, прыгающих с камня на камень, с вечным упорством неостановимой водной стихии...
      ... Читая, я невольно завидовал свободной жизни героев в необъятной безлюдной тундре, и начал обдумывать варианты и возможности для себя, провести вот так, в одиночестве, год или два в тайге, в зимовье, только в обществе охотничьих собак. Захотелось заново пережить молодое чувство счастья единения с природой, в "пустыне", где тебя не касается суета и несвобода человеческой рутинной жизни.
      ... Последние годы, я всё чаще задумываюсь о приближающейся бесцельной старости и потребности отделиться от мира планов и достижений, погрузиться наконец в мир сочувственного наблюдения, "со стороны", за процессом многообразной и насыщенной жизни природы, вокруг и в нас самих...
      Вдруг, с неприязнью вспомнил алчную, соревновательную, иногда зло напористую "толкотню" людей в городах, где собственно человеческое, то что в нас является отблеском божественного начала, наглухо отделено от вечности природы, закрыто "суетой" каждодневной, бессмысленной спешки что-то иметь и видеть...
      Церковь, стоит среди этого моря торопливой пошлости и животности, небольшими островками, окружёнными океаном эгоистического неверия.
      "Лишь оставаясь один на один с природой - думал я - человек способен осознать свое особенное положение в мире, понять или просто прочувствовать свою ответственность перед всем подлинно живым, вокруг и внутри нас..."
      ... Здесь, на Байкале, я тоже начал постепенно привыкать к одиночеству, и после ужина, помыв посуду, ложусь на кровать и читаю. Изредка, издалека, слышу шум проходящего по железной дороге поезда, а потом, встревоженный лай собаки из соседнего двора. Погода по прежнему облачная и с неба, по временам сыплет снежная крупа, которая тут же тает, на неостывшей ещё земле.
       В избушке стало тепло и потому, в довольстве долго лежу и читаю. Изредка, выхожу на улицу и издалека, слышу шум речки Безымянной, и прикидываю, что завтра, тоже будет пасмурная погода, а ночью возможен небольшой снег. Обычно перед непогодой, шум воды слышен очень далеко и отчётливо...
      Войдя в дом, вновь ложусь и читаю.
      Но временами, моё внимание отвлекается от книжного текста и я начинаю думать, что в очередной раз ритм моей жизни резко сменился и чувство непривычного одиночества, постепенно сменяется чувством благодарности, к Тому, кто создал этот разнообразный мир, где преодоление опасности, несправедливости и даже предательства, сменяются душевным покоем, и удовлетворённостью.
      ... Я отвлёкся, на несколько минут помолился, стараясь почти вслух внятно и раздельно произносить: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя..." и проговорив, прочувствовав это несколько раз, расслабился и вспомнил, ощущение покоя и радости появившееся в душе, в конце моей сегодняшней прогулки по тайге. Открытое пространство лесной дороги, покрытое, ковром опавших листьев, коричнево - палевого оттенка... Крутые лесистые склоны, справа и слева на которых ближе к гребням, на прогалинах лежит белыми пятнами не стаявший снег... Такая простая, и вместе с тем такая замечательная своим красочным эстетическим наполнением, картина!
      ... А здесь, вечером, ещё по свету, из окна затянутого кружевными тюлевыми занавесками, видны жёлтые и коричневые листья на рябине, стоящей в огороде. Особенно привлекают внимание ярко - алые ягоды, собранные в симметричную гроздь. Справа, и чуть дальше во дворе, виден синий треугольник крыши над колодцем, с замечательно вкусной и холодной водой...
      Ещё дальше, видны несколько домиков, разбросанных среди участков земли, ухоженных садоводами. Они выращивают здесь садовую клубнику, а домики используют, как временное жильё, на протяжении короткого сибирского лета...
      ... Слева, за садоводством и железной дорогой, которую здесь проложили ещё при царе, лежит озеро Байкал, с хорошо видимым, дальним гористым берегом, желтеющим по глубоким падям лиственничной подмороженной хвоей, где по крутым склонам, щетинятся берёзово - осиновые, уже голые, продрогшие рощи.
       Озёрная вода, покоится здесь нерукотворным громадным бассейном, и в этом бассейне, страшно сказать - сосредоточена почти четверть всей пресной воды огромного мира...
       В этот момент, я незаметно задремал, а проснулся уже глубокой ночью, вышел на минутку во двор, постоял, послушал сонную тишину притихшего леса, окружающего садоводство и возвратился в натопленный домик. Потом, погасил свет и лёг, уже раздевшись, под одеяло...
      Поворочавшись, найдя удобное положение, вспомнил сегодняшний поход, вкус подмороженной черёмухи и незаметно уснул, уже до утра...
      Назавтра, повалявшись в тёплой постели подольше, я не торопясь встал, помылся на улице ледяной водой, поел и отправился в сторону Байкала, поглядывая на низкое, покрытое бегучими тучами, небо, надеясь на скорое улучшение погоды.
      Долго бродил вдоль берега, рассматривая величавую панораму озера - моря раскинувшегося впереди и справа, на сотни километров...
      К обеду, ветер угнал тучи в дальний конец озера и на синем небе появилось долгожданное солнце.
      Во второй половине яркого, солнечного дня вышел на открытое место и устроившись поудобнее на выброшенной штормом коряжине, расслабился и погрузился в созерцание.
      Солнце тихо светило из-за спины. С бледно - голубого, прохладного и высокого неба, его лучи чуть грели мои плечи и спину. Хребты окружающие речку Безымянную, со стороны солнца, при взгляде на них, были чуть видны размытым ломанным силуэтом, и казалось солнечный туман поднимался из складок горного рельефа...
      А впереди и передо мной, прозрачная вода, раскинувшегося вдаль, водной плоскостью озера на многие сотни километров, в двух шагах от моих ног, мерно и непрерывно набегала на галечный берег и шумела пенными гребешками, чуть подгоняемая боковым ветерком.
      Перистые, лёгкие облачка в высоком небе, почем-то тянулись в обратную сторону, и я многозначительно подумал, что наверху, всё всегда немножко иначе, чем на земле...
      Противоположный северный берег озера, был освещён прямыми солнечными лучами, и потому, казался отчётливей и ближе, чем обычно. Складки серых гор, кое-где обрывались к воде крутыми скальными, складчатыми склонами и уходя в открытую перспективу, незаметно, растворялись где-то далеко справа, в лёгкой туманной дымке...
      Вдруг, откуда - то слева, прилетела белая, лёгкая чайка. Другая, белой точкой качалась на тёмно - синих студёных волнах, далеко от берега. Ветер был не сильный, но пронзительно холодный и потому, я прятал руки в рукава куртки, пытаясь хотя бы на время согреть озябшие пальцы.
      Несмотря на холод, уходить с берега не хотелось и я ,почти неподвижно сидел опустив плечи и сосредоточив взгляд на дальнем берегу...
      Время текло незаметно, и я словно, загипнотизированный видом необъятных открытых пространств, спокойно думал о своей жизни, о том, что скоро надо будет возвращаться заграницу, где меня ждёт семья и привычный налаженный годами уют небольшой квартирки в центе большого европейского города...
      ... Солнце из зенита, медленно начало спуск к западу, и всматриваясь в противоположный берег, я вспомнил, как несколько десятилетий назад, ходил там, по Круго - Байкальской железной дороге, путешествуя пешком от Култука, то есть от южной оконечности озера, до порта Байкал, прибрежного посёлка на месте вытекания из озера, большой сибирской реки Ангары...
      Я прошёл этот маршрут несколько раз, и в одиночку и с друзьями. А однажды с детьми - моим восьмилетним сыном и его десятилетним двоюродным братом. Путешествие наше продолжалось пять дней и ночей и мы успели посмотреть все красивые тоннели и дамбы, стальные виадуки, и мосты, через прозрачно-холодные быстрые речки и ручьи...
       Ночевали мы в палатке, на берегах встреченных ручейков. Вечерами, жгли костёр готовили себе кашу с тушёнкой и слушали тихий шёпот, набегавших на каменистый берег, невысоких сонных волн...
      Несколько раз, мы поднимались по крутым распадкам на опасно высокие и обрывистые скалы, торчащие в верхней части склонов, и оттуда, вид на спокойное озеро открывался удивительный!
      Была ранняя осень и кедровые шишки на невысоких кедрах, растущих на краю обрывов, торчали из зелёно - хвойных веток и их вершинок, соблазняя дотянуться и сорвать их.
      Орехи, внутри тяжёлых и смолистых, тёмно- фиолетовых, почти черных шишек, ещё не созрели, и вместо маслянистых орешков, внутри серых, почти прозрачных скорлупок, виднелись белые зёрнышки, напоминающие по вкусу молочную плёнку на кипячёном молоке...
      Тогда, добравшись до порта Байкал, мы, на пароме переправились на другой берег Ангары, полюбовались на вершину Шаман - камня, торчащего неприметным валуном из воды, всего на метр в высоту, но перегораживающего исток большой реки, почти на всём её течение. А после, сели на рейсовый автобус и вернулись по асфальтовой дороге в город...
      ... Но были и другие. Уже нежные воспоминания.
      Однажды, я приехал на то приметное место, на другом берегу Байкала, находящееся как раз напротив Мангатуя и садоводства, на один день, с молодой, красивой девушкой - высокой стройной, с синими большими глазами и белозубой улыбкой. Она была моложе меня лет на пятнадцать и потому, я старался не обидеть её нечаянным неловким взглядом или действием.
      В тот жаркий день, мы, отыскав укромную бухточку, раздевшись, купались в ледяной байкальской воде, а потом загорали лёжа рядом. После, лазили по прибрежным скалам, устав, устроили обед, поев заготовленных бутербродов и долго сидели расслабившись, друг против друга, разговаривали и пили чай из закопчённого котелка...
      В конце дня, уже на обратном пути к станции, нас на зелёной полянке, застал короткий, но сильный дождик, и мы пережидая его, стояли под одним зонтиком, почти обнявшись и я, заглядывая в её синие смеющиеся глаза, словно заглядывал в своё будущее...
      "Как же давно это было?! - грустью вопрошал я, и отвечал беззвучно: - Это было тогда, когда ты ещё был совсем молодым!
      ... Горы на северной стороне Байкала, постепенно покрывались тёмными морщинами боковых теней, и я глянув в последний раз на это прохладное великолепие, отправился к себе в дом. Ветер по - прежнему тянул справа, сосновые и кедровые хвойные шапки на деревьях вокруг садоводства непрестанно шумели, помогая мне сосредоточиться и вспомнить детали далёкого и потому немного грустного прошлого...
      Следующим утром поднялся пораньше, вскипятил чай и позавтракал, поглядывая в окно. Погода была сумрачной, но ни дождя, ни снега не было. И я, собрав немного еды для обеденного перекуса, отправился вновь, в приречную тайгу...
       Перейдя автомобильный мост, свернул на дорогу и в первой же мокрой мочажине увидел следы оленя и оленухи, наверное прошедших тут под утро, или даже на рассвете - следы были совсем свежие.
       Пройдя вдоль речки, до того места, где вчера свернул с дороги, я пошёл дальше, пока не упёрся в неширокий ручей, текущий в овражке.
      Дорога сама собой закончилась здесь и превратилась в торную тропу, по которой я и проследовал далее. Слева, на взгорке, стоял зелёной стеной кедрач, и прямо на берегу, на другой стороне ручья, впадавшего с востока в Безымянку, на небольшой полянке, стоял балаган, сооружённый орешниками, которые совсем недавно, здесь заготавливали кедровый орех. Рядом виднелось большое, чёрное кострище, и в двух шагах, навес, плотно прикрытый сверху, кедровыми и берёзовыми ветками...
       Я не стал задерживаться здесь и прошёл дальше, вверх по течению речки.
      В одном месте, там, где Безымянка, летом, в большие дожди, затапливает пойму, подходя прямо к скалистому обрывистому берегу, увидел короткую песчаную косу, на которой отпечатались свежие оленьи следы. Видимо звери приходили сюда пить, потому что прямо под скалой, было глубокое озерцо прозрачно чистой воды, отражающее в своей блестящей поверхности, тёмные морщины каменной громады, причудливо нависающей над водой.
      Продолжая свой путь, вышел на открытое пространство, где река, делая изгиб, текла почти спокойно, под невысоким берегом, заросшем ивняком и высокой травой. Здесь в чаще, нашёл становище рыбаков, устроенной в низине, под навесом из ивовых густых кустов.
      Спустившись по тропинке к реке, я набрал воды в пластиковую бутылку, возвратился к становищу и на прогоревшем кострище, развёл маленький костерок, разогрел на огне свои бутерброды, и пообедал, запивая еду холодной водой - котелка у меня с собой не было...
       После обеда, пошёл дальше, вверх по течению, но вскоре, река свернув круто влево, отрезала мне путь по долинке русла, и пришлось подниматься в крутой подъём, по чаще.
      Вокруг все так заросло, так много было на моём пути мёртвых древесных стволов, лежащих вершинами в разные стороны, что я с трудом, преодолевая эти завалы, спустился в подобие глубокого крутого оврага, и пройдя ещё чуть в гору, убедился, что дальше, тут, мне уже не пробиться...
       Пришлось разворачиваться, и стараясь не терять набранную высоту, двигаться уже в обратном направлении, вдоль склона. На мою удачу, бурелом скоро закончился и я вошёл в кедрач, который затенил весь лес зелёном шатром своей хвои. В нём, как в громадной тёмной комнате, изредка слышался протяжный и сварливый крик кедровки и я попытался проникнуть в эту "комнату", войдя под зелёный полог лёгкой пушистой хвои...
      Оказалось, что впереди, меня ожидали новые испытания...
      Я увидел действительно нечто мистическое - лес, которого не касалась рука человека!
      Гигантские поваленный бурей кедры, лежали в зарослях высохшего папоротника, перегородив лес своими толстыми и длинными стволами, раскинув вершины во все стороны, и сверху, эти стволы, были в большинстве, покрыты толстым и мягким слоем мха, из которого вырастал частый зелёный брусничник. Идти через этот замшелый разно уровневый бурелом, было очень трудно. К тому же, со склона, в этом месте спускались несколько глубоких оврагов, заваленных упавшими деревьями и деревцами вдоль и поперек...
      Я с трудом выбрался из этой страшной чащи, и идя краем долины, наконец вышел к молодым, чистым кедрачам, на высоком светлом взлобке...
      Неожиданно, я увидел, что к одному из кедров, был прислонен "колот", и решил несколько раз ударить по стволу, в надежде сбить оставшиеся от "орешников - добытчиков", кедровые шишки.
      Однако усилия мои пропали зря. Ни одной шишки не сорвалось сверху и в конце концов, оставив "колот" на прежнем месте, я двинулся дальше, и незаметно, вышел на торную тропу, которая поднималась на вершину, гребня.
      Появившееся к тому времени среди туч солнце, уже садилось и я подумал, что может быть отсюда, с высокого чистого места, я могу голосом потрубить подражая оленям, и может быть, мне отзовутся из окрестностей, гонные изюбри - быки...
      ... Я постоял на краю лесного склона, рассматривая открывающиеся панорамы, широко и в глубину длящиеся таёжные необъятные пейзажи окрестностей, потом продышался, очищая лёгкие и заревел - затрубил, сначала сбиваясь и фальшивя, как это всегда бывает в отсутствии тренировки.
      Тайга, на мой неряшливый рёв, ответила насторожённым молчанием.
       Послушав эту тишину, я ещё несколько раз проревел, и не получая ответа, заскучал, решил, что гонных оленей в округе нет...
       Подождав ещё какое - то время, я вышел на тропинку, и стал спускаться к ручью, бегущему в соседнем распадке, по крутому, заболоченному оврагу...
       В половине склона, я нашёл ещё один балаган орешников, в котором они, похоже жили совсем недавно. Кострище с удобным таганом, чернело мокрыми угольками, и вокруг были расставлены пиленные чурочки, служившие добытчикам, вместо стульев...
      ... Однажды, в былые годы, и я пробовал заготовлять кедровые орехи, и не так уж далеко от этих мест, в тайге, в нескольких километрах от Тункинского тракта.
      Тогда, мы с моим другом, жили в зимовье около недели и "набили", как говорят в Сибири, по мешку (пятиведёрному) кедровых орешков.
      Это было замечательное приключение и тяжёлая работа, посреди спелого и плодоносного кедрача, на вершинках которого, среди пучков зелёной хвои, светились коричнево - медовым цветом "созвездия" спелых, уже подсохших, шишек...
      Помню, что как все "заготовители", работали мы с утра до вечера, радуясь хорошему урожаю и хорошей погоде. На склонах холмов уже лежал первый снежок, и это нам помогало находить, слетевшие с веток, после ударов "колотом", и лежащие, как на белой, снежной скатерти, шишки. Ночевали мы в хорошем зимовье, с опрятной, тёплой печкой...
      Одно было плохо, - по ночам изо всех щелей этого лесного домика, вылезали мыши, проникающие в него из округи. Они начинали бегать и шуршать, иногда прямо по нашим телам, и даже лицам.
      Поэтому, я всю ночь беспокоился, не высыпался, и потому, был рад, когда мы наконец покинули, в общем то замечательную, "таёжку".
      И последним испытанием в этой "эпопее", были труднейшие пять километров до тракта, под гору, по зарослям ягодника и мха, которые мы преодолели с сорокакилограммовыми рюкзаками за спиной, с нашей бесценной, таёжной "добычей"...
      
      ... Уже без надежды, я в последний раз остановился и проревел, грозно и отчаянно...
      И вдруг, с другого берега речки, мне ответил олень-бык, хриплым, словно простуженным басом. И тут же, неподалёку, уже с моей стороны реки, тонко и пронзительно отозвался его молодой соперник... Я замер, и прислушался до звона в ушах...
      Старый бык глухо рычал, не растягивая песню, зато молодой почти визгливо и нервно-раздражённо выводил свою мелодию: - И - и - и, заканчивая гневливым: И -и - ах - ах...
      Постояв некоторое время на месте, я почти бегом спустился по тропинке, к ручью и на какое-то время затаился за валежиной, ожидая продолжения "диалога", который сам и спровоцировал.
      Я конечно не надеялся на то, что увижу быков, однако, уходить из тайги не торопился...
      Солнце, спускаясь, неспешно приближалось к вершинам холмов, окружающим долину реки с запада, когда, вдруг, в прохладной тишине, начинающихся сумерек, я услышал стук рогов и громкое сопение, со стороны речки.
      Я ещё ниже пригнулся за валежиной, и тут оба изюбря, вдруг заревели, совсем близко, и у меня от восторга и ужаса, по спине пробежали мурашки. Звери были так близко, что я расслышал в их голосах металлические нотки, в том клокочущем рыканье, которое издают их напряжённые и опухшие от неудовлетворённого сладострастия, глотки...
      ... Наконец, я увидел, как с разных сторон, из кустов ольхи, навстречу друг другу, на расстоянии нескольких десятков метров, выскочили на рысях два коричневых, почти шоколадного цвета быка. Тот, у которого бас, - был намного крупнее молодого, но тоже справного быка.
      Увидев друг друга, а слышали они противника уже за многие сотни метров, олени ощетинившись ставшей дыбом на их разгорячённых телах длинной шерстью, начали медленно сходиться параллельными курсами, впечатывая напряжённые передние ноги в осеннюю траву, задирая на ходу головы вверх, показывая свои светящиеся белыми блестящими острыми концами отростков, рога - бороны. Рога были наредкость красиво симметричны и конечно опасны, мощной силой их обладателей... Олени - самцы, разъярённые видом соперника, по прежнему сближались постепенно, стараясь не смотреть один на другого, но гневно играя расширившимися ноздрями и облизывая розовым длинным языком пересыхающие губы...
      Наконец, крупный бык, сблизившись, на предельное расстояние, резко развернулся в сторону молодого, мгновенно опустил голову с семи отростковыми толстыми, широко разведёнными, симметричными рогами - вилами, к земле.
      Чуть задержавшись, молодой олень проделал тоже самое, и после, оба прыгнули один навстречу другому.!
      Раздался треско стукнувшихся рогов, и старый, Доминантный бык, напрягая толстую шею, легко перехватываясь рогами, постарался занять удобную позицию. Однако, Молодой, после первого же страшного удара Доминантного быка, отскочил в сторону, и развернувшись, в высоком прыжке, испуганно кося глазом на соперника, бросился убегать и Доминантный, яростно хрюкая, несколько десятков метров пробежал за ним. Потом остановился и тяжело дыша, подняв рогатую, мощную голову вверх, заложив рога почти на спину, заревел, хрипло и свирепо...
       "Он чудовище! - переводя дух, с восторгом подумал я...
      С таким даже с ружьём опасно встречаться...
      Бык, словно услышал мои мысли, повернул голову в мою сторону, понюхал воздух широко раздвинутыми ноздрями, подхватил мой запах, вздрогнул и тронув с места тяжёлой рысью, быстро скрылся в кустах, убегая назад, по направлению к реке.
      Через время, я услышал, как в той стороне застучали копыта по речной гальке и после, вокруг вновь воцарилась тишина...
      Вечер надвигался по речной пади, снизу вверх и вскоре, серые сумерки покрыли окрестные склоны и тайгу...
      А я, выйдя на дорогу и с опаской оглядываясь, пошёл в сторону шоссе, переживая про себя увиденное мною таёжное чудо...
       Было ещё достаточно светло, когда я перешёл шоссе, и потому, решил сходить на берег Байкала, и встретить вечер на берегу волшебного озера.
      
      ... В начале по дороге, а потом по тропинке, я подошёл к высокому железнодорожному полотну, и вдруг заметил, стоявших неподалёку от тропинки, железнодорожных рабочих, которые как - то нерешительно и мрачно толклись на одном месте подле железнодорожной насыпи. Проходя мимо, я вежливо с ними поздоровался, но никто даже не посмотрел в мою сторону. Когда я переходил через двухколейный путь, на другую сторону насыпи, то вдруг увидел на каменистом щебне полотна, рядом со стоявшими двумя рабочими, тело молодого мужчины в сером костюме, лежащего в неловкой позе на камнях, и заметил светловолосое, молодое ещё лицо, измазанное грязью, с ободранной окровавленной щекой. Он лежал неподвижно и его остекленевшие глаза смотрели куда - то высоко в небо...
       И только тут, я внезапно понял, что этот мужчина мёртв и может быть уже как несколько часов лежит здесь. Вся его неловкая, неудобная поза, свидетельствовала об этом...
      Только теперь, я начал понимать, почему так неприветливо мрачны были эти железнодорожники...
      Видимо человек, либо выпал из вагона, либо его из этого вагона выбросили насильно. Я непроизвольно поморщился, крепко сжал зубы и перекрестился.
      ... Мир людей и их страстей, вдруг грубо ворвался в мою жизнь. И я проклиная себя, уже не видя и не желая видеть красоту заката над необъятным озером - морем, поспешно возвратился к садоводству, но уже другой дорогой. Навстречу мне, уже около моего дома попала милицейская машина, едущая в сторону насыпи, и я понял что они спешат на место убийства или самоубийства, по вызову этих рабочих...
       По пути к своему дому, я вспомнил, давнюю знакомую, которая стала женой моего приятеля на БАМе. Лена - так её звали, - была молода, красива, и легкомысленна. Приятель влюбился в неё сразу и на всю жизнь, а она, надеялась ещё найти свою любовь, а приятелю просто позволяла себя любить. Брак их конечно был несчастен...
      И некоторое время назад, я узнал, что они развелись... Но самое страшное произошло потом, уже в опасные бандитские девяностые. Лена стала проституткой и подрабатывала в поездах, на транссибирской магистрали. Её там, в какой то пьяной драке и зарезали...Чудовищная по жестокости и несправедливости жизненная история...
      Может быть с этим молодым мужчиной тоже приключилось что - нибудь трагическое. Его лицо, с открытыми голубыми глазами, вновь и вновь представлялось мне, как маска печали и внутреннего страдания...
      ... Придя в домик, уже теряя весь свой философский, идиллический настрой, растопил печку, пораньше лёг спать, и проснулся на рассвете от кошмарного сна в котором мне долго и безнадежно приходилось убегать и скрываться от неведомой опасности...
       "Сегодня же уеду" - вдруг решился я и стал готовиться к отъезду.
      Сложил свои вещи и книги в рюкзак, сковороду и кастрюли с тарелками, спрятал подальше от мышей в верхние ящики старинного комода, и только, собрался уходить и уже закрывал домик на замок, когда по улице затарахтел мотор трактора "Беларусь".
      К домику напротив, подъехал колёсный трактор с прицепом. доверху нагруженный берёзовыми чурками. Два мужика, сидевших в тракторе, не раздумывая и не стесняясь меня, въехали через пролом на Колин участок, ломая кусты смородины, посаженной вдоль изгороди, развернулись на нём и сдав задом, вывалили дрова к забору соседа. Коля говорил мне что в этом домике жил главный архитектор города.
      Видя этот бандитизм, я выскочил на дорогу, крикнул на мужиков в кабине, но было уже поздно. Они видимо были привычно пьяны и потому, не обращая внимания на мои протесты, свалив дрова, не вылезая из кабины, получили деньги от появившегося архитектора, и уехали, выпустив из выхлопной трубы жирную струю дизельного дыма...
       Архитектор, подошёл ко мне, извинился за пьяных трактористов, но я ему ничего не ответил и только махнул рукой...
      Тут же, глубоко вздыхая, я, не слушая оправданий соседа одел на плечи рюкзак и вышел на дорогу, направляясь по шоссе, к автобусной остановке...
      
      
       Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков...
      
      
      
      
      
      
      Амнунда - ледяная река.
      
      Мы работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали...
      Надо было как то переломить ситуацию и мы решили сходить в лес - поменять обстановку.
      Договорились о небольшом "отпуске" с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу, и мигом собрались в поход.
      Юра Соколов - так звали моего друга - был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке. Правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде много ребят было из Ленинграда...
      
      Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он с журналистом из журнала "Вокруг света" забрел к нам в избушку, стоящую на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный.
      Журналист искал отряд лавиньщиков, но по ошибке они и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку и попутно, рассказал немного о нашей работе.
      В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день.
      Мы сходили на горячие источники, искупались, а потом сидели и разговаривали попивая чай с вареньем, которое мы с напарником Толей, сами сварили по осени из смородины, растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...
      Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился.
      Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник я отдыхал и мог делать всё, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...
      
      ...Ещё с вечера, мы собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной "ижевки" и проснувшись на рассвете вышли на трассу ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы, работавшие на Трассе.
      Вскоре, подъехал один из них и молодой шофёр приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины. Мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях взобрались внутрь, уже на ходу устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.
      Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение после двух суток дождя, посмывало все мосты и когда вода немного спала, приходилось преодолевать реки "вброд".
      Посмеиваясь, он рассказал, что его друг чуть не утонул сам и утопил "Магирус" на одном из таких переездов.
      - Воды было ещё полно, а он рискнул, и его машину течение чуть не перевернуло и снесло в промоину, из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...
      - Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...
      
      Под такие разговоры проехали километров тридцать и сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.
      Река в этом месте, текла неторопливо извиваясь, по всей ширине долины. Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?
      "Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...
      На наше счастье, в очередном заливчике увидели уже сколоченный плот, сделанный рыбаками, видимо ещё по весне.
      Плот состоял из четырёх брёвен сбитых вместе металлическими скобами. Посреди был закреплён стояк - толстый кусок бревна, на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править.
      Оттолкнулись, течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз.
      
      Только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы вместе с ним!
      Стоя впереди, Юра пытался загребать, а я сознавая нелепость происходящего, засмеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы.
      В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая погребли шестами...
      Через какое-то время плот наконец ткнулся носом в противоположный берег и мы облегченно вздыхая, спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой.
      Ружьё, я повесил за спину чтобы, когда начнём тонуть сами, не утопить его!
      К счастью всё обошлось - мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща. И потом, Бог смелым помогает!
      Высадившись, выжали мокрые портянки, переобулись и весело обсуждая недавнее приключение, пошли в сторону Амнунды.
      Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским и в переводе означало наледь.
      Действительно, зимой в сильные морозы, на этой реке, образовывалась громадная наледь, с километр шириной и километра в три длинной. Толщина льда посередине наледи достигала трёх-четырёх метров и потому, лед таял только к началу июля.
      А в начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело -голубые катера выброшенные неведомой волной на берег. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом!
      
      ...Свернув налево, мы обошли широкую пойму этой речки и двигаясь через тайгу по прямой, перевали небольшой гребень и стали спускаться в долину Амнунды.
      Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком мы увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками.
      Надо сказать, что в этих местах до БАМа, вообще не было людей и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы" - охотники и рыбаки, тунгусы. Между Уояном, тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...
      Подойдя, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб- домовина для умершего в здешних окрестностях человека, скорее всего охотника- тунгуса.
      
      Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить - естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
      Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди, на сходе земли и синего неба, громоздились далёкие горы.
      Тишина стояла необычная и потому нам невольно взгрустнулось...
      "Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И его вот тут, на просторах тайги похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось, только эта домовинка стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках, чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб...
      Вдруг, издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню ревущего гонного изюбря.
      - Ничего себе! - восхитился я вслух. - Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут...
      Такое я слышал в первый раз. Обычно, изюбри во время гона заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
      Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, и из под наших ног вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаился у нас на виду.
      Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, потом долго целился и наконец нажал на спуск.
      Выстрел грянул, заяц упал, забился на секунду и затих.
      
      Юра исполнил танец "добытчика" и радостно блестя глазами воскликнул: -Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварим ритуальный супчик с зайчатиной!
      Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился и радовался этому!
      Он, как настоящий охотник пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь, своей добычей будет угощать меня и есть сам...
      
      Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
      На охоте, всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт, встречает негодующее осуждение.
      Осуждение вполне фарисейское, если учесть, что сам обыватель, заготавливая мясо впрок промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
      Мало того, эти люди всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных, как можно быстрее, и с соответствующими мясными кондициями.
      Я знаю примеры, когда мясозаготовители на свинофермах, выкалывают глаза свинкам, тоже наверное промышленным способом, чтобы они, лишённые зрения, не могли "волноваться" и потому, после такой экзекуции мясо жертвы делалось какого-то особого качества...
      
      Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством, охота - это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его "Мир - это ложь"...
      
      Однако возвратимся в долину Амнунды...
      Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там в высоте, под близким солнцем, увидели пасущихся оленей - маток. Они были далеко, на горных луговинах - морянах и как ни в чём не бывало, ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
      - Ты посмотри- с волнением говорил я, - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно - в воплощённом раю!
      Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
      
      Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели, постненького, энергетического мяса, запивая ароматным, со смородинкой, чаем.
      День между тем клонился к вечеру и увидев на маряне, высоко вверху, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем торчащим на метр в высоту, из склона.
      
      Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и рассматривал с высоты склона, открывающуюся далеко внизу, окрестную тайгу и речную широкую долину.
      Вид был во все стороны замечательный!
      А за рекой, там, откуда мы пришли громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.
      Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону.
      Стрелять из-за моего укрытия из гладкоствольного ружья было далековато и я, просто любовался сильным красиво-грациозным животным...
      
      Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно по статям напоминал быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее.
      Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную от меня сторону.
      Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...
      Спускался с горки не торопясь, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
      Далеко внизу, полоской стали поблескивала лента речной воды и хорошо был виден наш бивуак, с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом...
      Вскоре на долину реки спустились сумерки и в темно - синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные, яркие и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо словно мерцающий, серебристый ковёр укрыло землю...
      Разговаривая, мы сварили ужин, неспешно поели и попили чаю, сидя у большого, тёплого костра...
      
      Природа вокруг дышала чистотой и покоем...
      Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить... Отойдя от костра в прохладную тишину ночи нарушаемую только плеском водных струй в реке, я продышался и сложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря.
      Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы, выдохнул в конце, как это делают изюбри...
      После, постоял какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру. Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле во время вьюги, чуть не заблудился и испугался снежного бурана на всю жизнь...
      
      - Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, говорил он, помешивая угли в кострище - когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке дорожек...
      Оказалось, что до метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
      
      ...В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, раздался громогласный рёв...
      Мы испуганно вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился и наступила тишина. Юра взволнованным голосом, полушёпотом спросил: - Кто это?! и я так же шёпотом ответил: - Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику!
      Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая, тёмная тишина...
      Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое -то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне реки, по стланиковой чаще и трещит сухими ветками. Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...
      Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где насторожённо, сжавшись в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра. Его глаза поблескивали при отсветах костра.
      Когда он подбросил большую охапку дров, костёр запылал разгоревшись и я, устроившись на прежнее место стал объяснять Юре, что бык прибежал, посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
      - В такой темноте ничего не видно в десяти метрах. Так что мы можем не беспокоиться. Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко...
      Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя", ведь это не заяц!
      Речка, очень близко, мерно и убаюкивающе шумела и мы, посидев ещё какое-то время у затухающего костра легли спать, заложив в него пару крупных, сухих коряжин...
      
      Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые не стреляли искрами, как лиственничные и мы могли спать спокойно...
      Проснувшись последний раз на солнцевосходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке умылся холодной, до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр...
      Вскоре, вода закипела и я заварил крепкий свежий чай.
      Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и грея руки над костром, нервно посмеиваясь, начал рассказывать сон про встречу с медведем...
      Странно, но я, на ночёвках у таёжных костров, никогда не вижу снов!
      Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой мы, оставив вещи у погасающего костра, пошли в сторону моряны на склоне.
      Немного не доходя до подошвы горы, остановились в мелком соснячке и я заревел, приманивая оленей, и один тотчас отозвался, где-то совсем недалеко. Я повторил вызов и бык вновь отозвался. Затаившись, мы крутили головами недоумевая - где он мог быть. И вдруг Юра, инстинктивно пригнулся и показал мне рукой куда -то вверх.
      И точно!
      Прямо перед нами, на маряне, метрах в ста пятидесяти на открытом месте стоял бык и ревел. Он виден был как на ладони.
      Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть и более лёгкая, задняя с сильными ногами. Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом.
      Цвет шерсти был коричнево серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел, то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.
      Обмениваясь восхищёнными взглядами, мы долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в перерывах, копал передними ногами землю встряхивая головой с развесистыми рогами.
      Маряна, как мы увидели, была покрыта сетью изюбриных троп, идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что тропы эти пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей, живущих и живших некогда, в округе...
      Места были совершенно дикими и таких таёжных углов в мире осталось совсем немного!
      Наконец бык, словно встрепенувшись, тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем склона горы, направляясь в сторону восходящего солнца.
      Мы, не нарушая тишины начинающегося утра, обмениваясь восторженными впечатлениями, вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из за синих покрытых тенями гор, сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого, блестяще-яркого светила.
      После обеда, захватив с собой рюкзаки, стали медленно подниматься на гору. Подъём был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали лёжа, на краю склона и любовались открывшейся панорамой...
      
      Справа, долина Амнунды, с синеватой лентой воды, петляя среди тёмных елово-сосновых лесов уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте.
      Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта.
      Слева, сквозь чистый прозрачный воздух, вдалеке видна была синяя полоска Муякана, а за нею, поднимались круто вверх заснеженные отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
      Между тем, с Юрой случилось несчастье, - сапогами, которые были ему малы, он натёр кровяные мозоли на ступнях и ходил прихрамывая на обе ноги.
      Я, жалея его, никуда после обеда не пошёл и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на небольшой полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек.
      Устроившись, заготовили на ночь побольше дров, поужинали и вернувшись на гребень уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
      Так и случилось!
      Перед заходом солнца, на маряну откуда-то слева, вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали подсыхающую травку на обочине торной тропы.
      Мы с восторгом, стали шепотом обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных.
      Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми, отполированными концами, торчащими вперёд, как вилы...
      Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше и аккуратными головками, с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими, и уже поменяли шерсть приготовляясь к зиме. Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцевито поблескивала и лоснилась на тугих мускулистых плечах и стёгнах. Ножки, были пропорциональны туловищу, длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения несла их тела и в гору и под гору...
      Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и поводя ушами уставились в нашу сторону. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
      Бык, к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток крутнулся на тропе чуть оседая на задние ноги под массивным передом и мерной рысью догнав оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обежав стоящих маток, переходя на размашистый галоп поскакал, "поплыл" мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей как у кровного скакуна...
      Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо.
      Мы, долго ещё с восхищением обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись? Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
      Но есть и другие причины...
      Дело скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует потому что, когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
      Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать куда и когда смотреть, а как раз общей координированности чувств человеку и не хватает...
      Мы с Юрой вернулись на бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания о медведях, прячущихся в еловой чаще...
      Юра быстро и крепко заснул, намучавшись за день, а я лежал и слушал ночную подозрительную тишину...
      Часов около двенадцати ночи, где-то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь...
      "Нас наверное услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
      Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще, что медведю, ничего не стоило подкрасться к нам...
      Сквозь прогалы в еловой хвое, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью чёрное небо, и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
      "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру. "Всё-таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
      
      Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
      Попили чаю, и уже по свету, одевшись во всё тёплое пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку толстого пня и стал ждать...
      Через десять минут, на востоке заметно посветлело, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом, там, где бежал по долине Муякан.
      Неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык высоко и пронзительно затянул боевую песню.
      Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
      То ли от утреннего холода, то ли от азарта меня начала колотить мелкая дрожь...
      Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом, стал выводить начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
      Но бык, в той стороне где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно!
      Мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, я переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе... На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
      Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал: "Юра наверное уже выцеливает быка!"
      Но время шло, а выстрела всё не было. Согнувшись, стоя на коленях в основание пенька, я "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и вдруг, выскочив из-за бугра появился быстрый бык!
      Он остановился и я, прячась как мог, разглядел его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую возжой из разинутого рта, красный язык болтающийся внутри.
      Большие глаза зверя блестели и ноздри, раздуваясь, выпускали струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое, разъярённое чудовище и я, разгорячённый воображением чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
      В тот же миг, бык-олень упёрся в меня взглядом, длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды...
      Он меня увидел!
      Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда так неожиданно появился.
      "Ну что же там Юра?! - негодовал я. - Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
      Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел, что он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
      Делать было нечего и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза увидел меня и смутившись произнёс: - Я тут... Я тут немного задремал...
      - Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил: - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
      Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя успокоиться, проговорил:
      - Ну это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе... Было бы сплошное надрывательство...
      Юра был явно сконфужен и я не стал его "додавливать"...
      Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня. Взошло солнце и стало потеплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени.
      Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, по верхам были уже кое - где припорошены первозданно белым снегом...
      ...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук, перешедший в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт. Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия, чтобы он забрал нас с Амнунды.
      Мы махали куртками, кричали что есть силы, но всё было напрасно - вертолёт, серой стрекозой прокрутил несколько кругов, метрах в трёхстах ниже нас и улетел.
      Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас не раздумывая улетел, появись такая возможность...
      Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
      Среди ночи у Юры, из кармана брюк, выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не выстрелили, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшыкающим звуком, сгорел, а мы, отделались лёгким испугом...
      Утром позавтракав, двинулись вниз вдоль Амнунды, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна и камешки на дне, под солнечными лучами, светились изумрудным разноцветьем...
      Пройдя несколько километров, наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл старые резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он сделал из них, при помощи острого ножа, подобие японских сабо. И шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь...
      Рядом с геологической стоянкой, увидев белый камень под ногами, обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь...
      - Из неё, - посмеивались мы, - можно было, как казалось добыть мела для всех школ страны...
      День разыгрался солнечный и тёплый. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на траве ещё сохранилась утренняя роса.
      По пути к Муякану, в одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с замечательными толстыми и развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены и остался только этот череп с рогами.
      Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога, будут подлинным украшением его ленинградской квартиры. Я помог ему нести рога до реки, и мы не спеша, часто останавливаясь, наконец достигли берега Муякана.
      В последний раз сделав привал ввиду реки, на опушке молодого леса заросшего брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом, переговаривались полулежа и ели спелую, сладко-кислую, рубиново-красную под солнцем, бруснику.
      Однако день клонился к вечеру, надо было покидать этот райский уголок и искать возможность переправиться на другой берег, на трассу.
      Снявшись с привала, какое -то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана.
      И вдруг, под ноги к нам, откуда то справа со стороны Белых озёр выбежала торная тропа, которая и привела нас к переправе, совсем недавно сооружённой рыбаками. Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках по толстому тросу туда и обратно, через реку.
      Не спеша и радуясь неожиданной находке, переправились поочерёдно на другой берег и буквально через пять минут вышли к трассе - тут мы были почти дома...
      Подождав полчаса, без проблем остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
      
      Вечером, пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню, и нещадно парились, а в паузах между заходами в адски горячую парилку, выбегали в чем мать родила из предбанника в пустынный огород.
      Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере и они будут мне завидовать!..
      Мы посмеивались, но понимали его восторг. Ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни, засасывающей человека как зыбучее болото...
      Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля, и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным, жирным омулем, которого хозяин поймал, сбегав в браконьерский рейд, на Верхнюю Ангару.
      Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
      
      И тут Юра сказал тост!
      Он встал, расправил левой рукой пушистые усы а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал, сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
      - Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо - продолжил он - и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
      - И... и... выпьем за сказанное!!! -завершил он и опрокинув рюмку в рот, одним глотком выпил. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой - в посёлке была замечательная пекарня. Все последовали его примеру...
      
      Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был глубокий вечер и звёздное небо во всю ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из под речного обрыва, доносился необычно громко, шум быстро бегущей по камням воды и я привычно прогнозируя погоду назавтра, подумал, что назавтра будет дождь...
      А потом, спохватившись довольно резюмировал - который нам уже не страшен!
      
      
      2003 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
       Золотая осень
      
       Рассказ
      
      
      Александр Чистов, в этом году, припозднился с поездкой в Сибирь. Всё лето он занимался ремонтом своего спортивного клуба и потому, освободился только к первому октября. Договорившись в отделе культуры, что возьмёт себе трёхнедельный отпуск, он наскоро собрался и как обычно, экономя деньги, улетел в родной город на ночном, самом неудобном рейсе.
      Самолёт, взлетев из Питера, через много часов ночного, почти бесконечного и утомительного полёта, приземлился, уже в Сибири, рано утром, когда местные жители отправлялись на работу. Разница в часовых поясах была приличная и потому, пять с лишним часов полёта, да эти приплюсованные часовые пояса составляли почти половину суток.
      
      ... Самолёт, вынырнув из пелены серых дождливых облаков, почти над самыми крышами, аккуратно развернувшись, зашёл на посадку и когда благополучно приземлился, то пассажиры зааплодировали, отмечая профессионализм лётчиков. У всех ещё были в памяти детали очередной авиакатастрофы на здешней земле, когда на развороте, да ещё во время ветра, самолёт "провалился" вниз, задел крылом заросшую кустарником луговину и рухнул на землю. Тогда, здесь погибли около ста пятидесяти человек, среди которых были и знакомые Чистова...
       Выйдя из самолёта, Саша, непроизвольно понюхал влажный воздух, (давняя охотничья привычка) уловил запах осенней тайги, потом, прикрывшись воротником куртки от холодного дождливого ветра, спустился по трапу на землю, и подхватив сумку на плечо зашагал вслед остальным пассажирам, к небольшому зданию аэровокзала.
      Багаж получали в крошечной комнате и уже высмотрев свой чемодан, он увидел, входящего в багажное отделение, брата.
       - С приездом! - проговорил Максим и братья обнялись, похлопывая друг друга по спине. Потом Максим подхватил Сашин чемодан и они вышли на улицу. Неподалёку, на стоянке, стоял Максимов микроавтобус, куда он и загрузил тяжёлый чемодан, указав Саше место, рядом с собой.
      Пока ехали до квартиры сестры, обменялись незначительными семейными новостями, а после, Саша не выдержав спросил: - А когда в лес то пойдём? Небось уже и изюбриный рёв закончился?
      - Ты знаешь - неторопливо ответил брат, поглядывая на дорогу впереди - в этом году осень поздняя, потому что лето было дождливое и наверное, быки ещё ревут. Во всяком случае мы были прошлое воскресенье в Солнце - пади и там зверь ревел с вечера и под утро.
      Ну и что, добыли что-нибудь? Зверя видели? - нетерпеливо прервал Максима Саша.
      - Да тут неувязочка произошла - криво улыбаясь стал рассказывать Максим.
      - Мы с вечера водочки прилично выпили, а потом стали разговаривать... Он аккуратно объехал дорожную колдобину и поясняя ситуацию, продолжил:
       - Выпили за приезд в тайгу, а потом ребята разговорились... Легли поздно, вот и не смогли встать во время. А когда пошли в лес хорошо напившись чаю, - он невольно вздохнул - то быки уже замолчали и потому, мы не солоно хлебавши вернулись к биваку и уехали домой...
      - Зато выпили и посидели хорошо... Он ещё раз вздохнул, завершая этим свой короткий рассказ...
      
      ... У сестры, после тёплой встречи и чая с рюмочкой водки за приезд, братья расстались и договорились, что Максим привезёт завтра лесную одёжку, а послезавтра утром, можно будет и отправится, на сей раз в сторону Байкальского хребта, оставив машину на дальнем, таёжном садоводстве. На сём и порешили...
      Через день, Максим заехал за Сашей не утром и даже не днём, а уже под вечер. Он, оправдываясь перед братом и выруливая на дорогу от дома сестры, рассказывал, что ему необходимо было до воскресенья, получить подписи в конторе, которая заведовала распределением жилого фонда под съём.
      - Я ведь тут выкупил квартирку у соседей, где недавно последний старичок умер и вот, отремонтировав её, хочу сдать под книжный магазин. А чиновники тянут резинку, как обычно дожидаясь очередной подачки. Вот и мурыжат меня, уже с полмесяца... Ты ведь знаешь, у нас сейчас есть просто бандиты, а есть государственные чиновники...
      - Он невесело рассмеялся...
      - А сегодня, наконец подписали бумагу с утра, и после, я уже стал собираться... Пока бегал закупал продукты, пока собирал охотничью одёжку и резиновые сапоги, время пролетело незаметно...
      
      Максим помолчал и через некоторое время продолжил: - Ну ничего. Мы с тобой до ближнего зимовья по свету ещё успеем дойти, а там заночуем. И завтра уже, уйдём с утра в дальнее зимовье, на Половинку. Ты же помнишь этот домик, который на бережку речки стоит, в соснячке?
      ... Саша, эту зимовье на Малой Половинной хорошо помнил, хотя с той поры, как он побывал там в первый раз, прошло уже около тридцати лет. Места там тогда были малопосещаемые и он видел там следы и косуль, и изюбрей, и медведей.
      В одном месте ему даже показалось, что впереди, на широкой просеки, по которой проходила дорога, на обочине паслись матки изюбрей. Саша тогда разволновался, долго крался прячась в молодом сосняке, растущем на краю просеки, а когда вышел к нужному месту, то там уже никого не было. А может это ему тогда только почудилось?
      
      ... Проехали через окраинный микрорайон, и он вспомнил, что лет тридцать назад, когда здесь всё только начинало застраиваться, к одной из пятиэтажек, по снегу, ночью подошла косуля. Наверное её туда пригнали дикие собаки, одно время устроившие логово для своей стаи, совсем недалеко от того места, на сосновом пригорке заросшем ольшаником. Они там и щенят по весне вывели, а Сашу, это возвращение к волчьей жизни домашних собак, несказанно удивило. Оказывается, городские бродячие собаки очень недалеко ушли от своих диких родственников - волков, и в течении нескольких лет, превращаются в настоящих хищных зверей, уничтожающих всё живое в округе на десятки километров... Он вспомнил, что при его случайном появлении рядом с логовищем, несколько довольно крупных собак выскочили из нор и скрылись в лесу.
      
      ... По асфальтовому шоссе, петляя, поднялись на водораздельный хребет, где с давних пор проходила грунтовая дорога в посёлок Мельничная Падь. Только тогда, тридцать или сорок лет назад, это была грязная глинистая колея, в которой даже грузовые машины могли утонуть по самый капот...
      А сейчас, это было асфальтированное шоссе, уходящее за город на десятки километров...
      Потом асфальт сменился тоже грунтовой, но твёрдой дорогой, от которой во все стороны уходили ответвления в лес, в сторону более чем десятка, больших садоводств на южной стороне водораздела, там, где совсем недавно стояли сосново - берёзовые леса, в которых он, в давние, почти детские времена, в конце лета, собирал грибы и ягоды...
      Несколько раз, он с приятелями попадал на грибные, груздевые места в зарослях ольшаника и до сих пор, Саша помнит хрусткие, плотные, белые валики грибочков, с мохнатой влажной паутинкой на исподе, прятавшихся один под другим... И ещё помнит, как дома, уже зимой, они ели жаренную картошку заедая её холодными, солёными груздями, приготовленными с лучком и растительным маслом...
      
      ... Вскоре, незаметно проехали отворот на Скипидарское зимовье, в котором по молодости, Саша ночевал неисчислимое количество раз - и летом и зимой. В тех местах было несколько глухариных токов, куда по весне он приходил и в одиночку и с компаниями приятелей. Здесь, добыл на току, в замечательно красивом крупно-ствольном сосновом лесу, своего первого глухаря, и эту охоту запомнил на всю жизнь.
      ...Он, в ту дальнюю весну, тёмной, холодной ночью пришёл на токовище, впервые услышал загадочное "пение" - токование глухаря, и увидел эту древнюю, крупную и сильную птицу, яростно призывающую на бой соперников со всей округи. Кастаньетный перебор первой части глухариной песни, сменялся яростным "точением", и в этот момент, молодой охотник делал несколько шагов-прыжков и замирал, не дожидаясь окончания "мелодии". Эту загадочную угрозу, конечно трудно было назвать песней, однако, чёрные, угрюмые птицы, на красоту мелодии не претендовали, однако уже миллионы лет, их весеннее токование оглашает просторы тайги. Можно было себе представить, что давние предки человека, вот так же, в рассветных сумерках, напрягшись стояли в сосняке и поводя заросшими головами вслушивались, в ожидании начала глухариных игр...
      
       Тогда, после гулкого выстрела, в рассветной тьме, разнёсшегося на многие километры вокруг, глухарь перестал петь и дрожать от звериной страсти, сделал несколько шажков по ветке поводя своей костистой головой на толстой длинной шее, и потом упал, глухо ударившись мёртвым телом о землю.
       Саша, в несколько прыжков, подбежал к убитому глухарю, поднял его правой рукой за шею, и когтистые лапы этой большой птицы, доставали почти до земли. В том глухаре было около пяти килограммов веса. Перья на шее отливали сине - зелёной древней патиной, а чёрные крылья с белым подхвостьем, растягивались на целый метр в ширину. Глаза глухаря, были прикрыты серой плёночкой век, а над ними, ало - красной, словно вышитой полоской, светились брови. Зеленовато - белый клюв был изогнут и выглядел опасно. Под клювом темнела, длинными тёмными перьями, бородка, которая во время токования тряслась в такт тэканью то ли от гнева, то ли от страсти. Вторая часть песни, была похожа на скрежетание - точения железа по железу. Ещё и поэтому, глухариная "музыка" пугала слушателей своей первобытной воинственностью и неприкрытой агрессией...
      
      ... Пока Саша вспоминал эти глухариные тока, Максим, проезжая через крупный лиственничник, стоящий справа и слева от дороги, тоже вспомнил как однажды, идя здесь с сыном - подростком, вдруг услышал звон проволоки в сосновом подросте на обочине, рядом с грязной колеёй, а потом и увидел крупного рогача - изюбря, перебегающего дорогу.
      Быстроногий зверь, споткнулся об обрывки телеграфного провода, протянувшегося в траве, вдоль придорожной просеки - когда то здесь стояла линия телеграфных столбов. Столбы со временем подгнили и упали, а стальная проволока, осталась на земле, прячась в траве, цепляя за ноги проходящих и пробегающих.
      ... Максим, ошеломлённый чудесным появлением зверя, так нереально близко и совершенно неожиданно, автоматически вскинул свою двустволку и почти не целясь, выстрелил: вначале из левого пулей, а потом и из правого ствола, картечью. Олень, на мгновение запутавшийся в проводах, вздрогнул уже после первого выстрела, потом неуверенно сделал несколько шагов, волоча за собой зацепившуюся за копыта проволоку, а после второго выстрела упал и с громким стуком, ударился одним рогом о крупный лиственничный пень...
      Тогда, дрожа от возбуждения, Максим, с немного испуганным и взволнованным сыном, быстро разделали оленя, сняли с него коричнево - шоколадную шкуру, вырубили из черепа красивые, симметричные рога, а мясо спрятали под валежиной, метрах в двадцати от дороги и после, быстро возвратились за своей машиной в садоводство, расположенном километрах в двух от этого места.
      ... Оленина, была жирная и вкусная, и они всей семьёй больше месяца ели отбивные, котлеты и бифштексы, расхваливая быструю реакция главы семейства, то есть Максима...
      
      ... Наконец, подъехали к последнему, перед глухой тайгой, садоводству и Максим посигналил... Но никто не вышел из избушки сторожа, чтобы открыть ворота. Тогда Максим сам выскочил из кабины, размотал цепь на металлических воротах, открыл их, загнал автомобиль внутрь, и поставил его рядом с избушкой сторожа.
      
      Стояла прозрачная солнечная предвечерняя тишина, поздней таёжной осени. Откуда-то снизу, от болота, тихонько повевал прохладный ветерок, играя оставшимися на деревьях редкими разноцветными листьями. Солнце, двигаясь на запад, скрылось за ближние сосны и прозрачные тени протянулись через участок, подступая к деревянному крыльцу, небольшой дачи сторожа...
      Вокруг было пустынно и тихо и издали, словно подчёркивая молчание леса окружающего дачи, доносилось звонкое карканье таёжного ворона, призывающего к себе своих соплеменников...
      Саша, вертел головой во все стороны, вглядывался в синеющий за болотом горизонт, вдыхал горьковатый ароматный воздух, нагретый за день и в нетерпении переминался с ноги на ногу, уже одев рюкзак и ожидая, когда Максим закроет машину и отправиться вместе с ним в долгожданный поход...
      Забрав из машины ружья и рюкзаки, охотники, прикрыв ворота, вышли на дорогу и направились вперёд, в сторону настоящей тайги...
      Вскоре, шагая по песчаной дороге среди высоких берёз и сосен, вышли на берег широкой речной, заболоченной поймы.
      Раньше, лет тридцать-сорок назад, через речку Хею, в этом месте был деревянный мост и была настелена гать. Однако со временем всё заросло, заболотилось, покрылось кочками и теперь, переходить через речную пойму было совсем непросто.
      Перепрыгивая с бревна на бревно, Максим и Саша неторопливо, осторожничая, преодолели "водную преграду" и вышли на сухую дорогу, огибающую высокий широкий таёжный мыс, поросший сосняком с вкраплениями смешанного леса.
      Эта дорога, тоже была знакома Саше и он помнил времена, когда по ней, колхозники на машинах, зимой, вывозили с обширных пойменных покосов, заготовленное летом, сено.
      Сейчас, по прошествии долгих лет, дорога покрылась грязью и в ней, большие грузовики-вездеходы пробили глубокие, заполненные мутной водой, колеи. Через распадки впадающие в широкую речную пойму, с тех ещё времён, тоже были проложены гати. Но так как, на машинах здесь теперь и зимой не ездили, то гати эти сгнили и покрылись болотной травой. Однако по самой дороге, насыпанной здесь сразу после войны, почти семьдесят лет назад, идти было удобно и приятно. На песчаном основании, конечно выросла низкая трава, но грязи было немного. И лишь изредка, в колеях на обочинах и посередине, видна была осенняя дождевая вода, которую приходилось обходить по сухой кромочке.
      Максим сразу вырвался вперёд, шагал широко, свободно и размашисто, несмотря на довольно тяжёлый рюкзак за спиной.
      Не так было с Сашей. Он уже отвык от лесных, монотонно трудных походов и потому, вскоре, лямки рамочного рюкзака стали врезаться в плечи и он их то и дело поправлял свободной рукой, вытирая пот со щек и со лба. Резиновые сапоги, были немного маловаты и потому, пальцы на ногах быстро уставали. Но по большому счёту, это всё были мелочи, к которым невольно приходилось приспосабливаться и на которые он старался не обращать внимания.
      Зато, идя по этим дивным местам, Саша вспоминал те или иные происшествия, случавшиеся с ним на этой дороге в давние годы...
      
      ... Однажды, в неглубоком распадке, по которому протекал небольшой ручей впадающий в Хею, на заброшенных покосах, он нашёл металлическую штуковину величиной с зимовеечную печку, но сваренную из толстых полос металла, с образовавшимися неширокими продольными прорезями. Внутри этой "штуковины", валялась гнилая, неприятно пахнущая рыба.
      Подумав, Саша понял, что это "приманка" для медведя, который найдя такую "непробиваемую" железяку с резким рыбным запахом, привязанную тросом к дереву, начинал "играть" ею, пытаясь достать изнутри запашистую рыбу.
      Зверь так увлекался, что забывал обо всём, шумел и недовольно рявкал. А в это время, к нему подкрадывались охотники и стреляли в расшалившегося медведя... Чем эта затея деревенских охотников закончилась, он, тогда, так и не узнал.
      В те годы, эту тайгу Саша "исследовал" очень хорошо. Он исходил её вдоль и поперёк, и мог, даже ночью, ориентируясь только по падям и распадкам, выйти в нужное место, в нужное время...
      
      ... В ту зиму, Саша, случайно, в окрестных чащах обнаружил медвежью берлогу, которую нашла и показала ему, его собака - Рыжик...
      ... Как обычно, это случилось совершенно неожиданно. Берлога была выкопана зверем километрах в двадцати от города, чуть ниже "среднего течения" широкой пади, заросшей крупным сосняком. Это место было совсем недалеко от большого глухариного тока, на который Саша начал ходить давным -давно, и где он добыл уже в общей сложности с десяток "петухов".
      
      В тот раз, Рыжик, а было это в начале зимы, ещё по мелкому снегу, на время исчез из виду, а потом, Саша услышал его глухой, как показалось, далёкий лай. Позже, выяснилось, что берлога была в полу-километре от охотника, но собака яростно лаяла в чело берлоги и потому, её было плохо слышно.
      Подойдя ближе, Саша, внезапно увидел чернеющее, уходящее в глубь земли отверстие и Рыжика, лаявшего не останавливаясь внутрь этой большой норы.
      Это была первая берлога, которую он нашёл самостоятельно и потому, взволновался и даже испугался. В одиночку добыть медведя он побоялся и был очень осторожен.
      Руки и ноги задрожали, когда охотник понял, что медведь дремлет в двадцати метрах от него, внутри этого тёмного отверстия... Непроизвольно, изо всех сил вцепившись в ружьё, он попытался отвлечь собаку и увести её, пока она своим лаем не подняла хозяина берлоги...
      Зная, насколько чутко медведи спят в первую половину зимы, Саша полушёпотом отозвал собаку, а так как она никак не хотела уходить от берлоги, взял её на поводок и увел насильно...
      
      ... Под новый год, в декабре, Саша с Александром Владимировичем - старым охотником-медвежатником, приехали к берлоге на УАЗ-ике - вездеходе, втроём. Оставив водителя у машины - он был не охотник и никогда не держал в руках ружья - осторожно ступая по скрипучему, промороженному снегу, они, подошли к берлоге, найдя её по затесям, сделанным Сашей в тот памятный день.
      Саша, как договаривались "по сценарию", "заламывал" чело длинной промороженной осиновой жердью, вырубленной на подходе. Он, сверху и чуть наискосок, просунул её в берлогу, а Александр Владимирович в это время, выцелил и стрелил разбуженного, сердитого зверя...
      Они, очень быстро добыли тогда справного, жирного медведишку и совсем просто. Сильный зверь, стал затягивать жердь, перегородившую вход, внутрь его зимней норы, и Александр Владимирович, с первого выстрела попал в мохнатую, коричневую медвежью башку, мелькающую на выходе из берлоги... Не прошло и пяти минут, после подхода к берлоге, как медведь уже был добыт и охотники оживлённо переговариваясь, стали доставать его наружу...
      
      Об этой охоте, коротко, на ходу, Саша рассказал Максиму, сожалея, что тогда, рядом не было хороших зверовых собак.
      Молодого Рыжика, в тот памятный день, они не рискнули в одиночку отпускать на медведя, зато, когда охота удачно закончилась, собака вдоволь потрепала уже неподвижного медведя, вздыбив шерсть на загривке и подрагивая всем телом от возбуждения и инстинктивного страха...
      - Из под собак, охота на берлоге намного интереснее, хотя и опаснее -
      закончил рассказ Саша таким тоном, словно ему уже надоело вытаскивать добытых медведей из берлог...
      ... Солнце спустилось к кромке леса, когда охотники, вышли на берег кочковатой, заросшей высокой травой долины, при впадении речки Шинихты, в реку Байсик. Чистая, быстрая речка текла под невысоким берегом и Саша подумал, что в ней обязательно должна быть рыба, заходившая сюда на нерест из большого залива...
      За небольшой речкой, взгляду открывалась широкая, болотистая равнина, через которую грязная, залитая болотной водой дорога, переходила на другой берег. Прихватив по сухой длинной палке, братья, осторожно, не торопясь перешли через болото, выбирая менее мокрые места и двигаясь вперёд вдоль толстых брёвен, местами ограничивающих полузатопленную грязью, гать.
      Там, где дорога поднималась на сосновый мысок, справа, в глубине, метрах в пятидесяти от дороги, стояло маленькое новое зимовье, в котором Саша ещё ни разу не ночевал.
      Остановились в этом домике, сбросили рюкзаки и сразу стали разводить костёр и готовить дрова для печки. Потом, Саша взял в руки ведро и пошел за водой. Пришлось вновь возвращаться почти к противоположной стороне гати, на речку, потому что чистой, проточной воды в округе не было, а болотную набирать Саше не захотелось.
      В половине обратного пути, уже почти в сумерках. издалека, до него донёсся изюбриный рёв и охотник, на время остановился...
      "Это километрах в двух, выше по течению Шинихты" - подумал он и
      продолжил путь, постоянно прислушиваясь...
      Когда Саша возвратился к зимовью, Максим, уже развёл большой костёр снаружи и растопил печь в зимовье. Поставили кипятить чай и вскоре, заварив цейлонским чаем закипевшую воду, ушли в домик, сели там за стол, открыли двери чтобы было светлее и стали ужинать.
      Максим прихватил с собой из города жаренную курицу, и Саша с жадностью, чавкая и отдуваясь, ел с большим аппетитом, запивая еду вкусным, ароматным горячим чаем.
      За ужином, он рассказал Максиму об услышанном недавно изюбринном рёве. Максим не удивился, но сомневаясь заметил:
      - Может быть это охотники на трубу пытаются зверя подманить. Там, в склоне, зимовейка стоит и туда, из Большого Луга, заскакивают охотнички на мотоциклах...
      Саша после этих слов и сам засомневался. Ему тоже показалось, что песня гонного быка была слишком тонкой по тону и короткой по протяжённости...
      Тем не менее, закончив еду, уже в сумерках, они вдвоём вышли на дорогу и Максим, на своей самодельной трубке из алюминия, сбившись в первый раз протрубил, подражая голосу гонного оленя-самца...
      Притихшая и потемневшая тайга молчала, а на тёмно-синем небе появились самые яркие звезды. Послушав ещё некоторое время и не дождавшись ответа, братья вернулись в зимовье и стали устраиваться на ночлег...
      На нары расстелили ватные спальники, под голову подложили толстые пуховые куртки из рюкзака. Вздыхая, расправляя кости и уставшие мускулы, слушая треск догорающих углей в раскалённой печке, охотники заснули быстро и крепко...
      Стены маленького лесного домика, были их защитой от диких животных и от ночных холодов, которые уже начинались в эту пору по всей необъятной Сибири...
      
      Засыпая в жарко натопленном зимовье, Саша вспомнил свои осенне-зимние ночёвки у костра и невольно поёжился. Под утро, в тайге, в конце октября порой бывал уже крепкий минус, да ещё с инеем, а то и со снежком. И спать даже в толстом ватном спальнике было невыносимо холодно. Но ведь с собой всегда брали спальники тонкие и лёгкие, чтобы легче был переполненный рюкзак...
      "Ну а здесь, как дома - думал он, расстёгивая спальник и стараясь сделать попрохладней внутри.
       - Зимовье всё - таки божья благодать - обращаясь к Максиму, произнёс он и широко, сладко зевнул. Через некоторое время, глаза закрылись сами собой и усталое тело погрузилось в крепкий сон...
      
       Утром, проснулись в половине седьмого, когда на востоке, над лесом, уже поднимался крупный, золототистый диск солнца. Быстро вскипятили чай, перекусили оставшимися кусками курицы с хлебом и тронулись в путь...
      Максим, вскоре ушёл в сторону и вверх, поднявшись лесом на сосновую гриву, тянувшуюся вдоль просторного болота, а Саша продолжил путь по дороге.
      Несколько раз останавливаясь, он прислушивался к тайге, а потом, все-таки решился и попробовал реветь голосом, подражая гонному оленю - быку. Получилось неплохо и постояв, послушав разгоравшееся вокруг погожее утро, он тронулся дальше. В этот момент, он услышал под высоким берегом широкого болота, вне зоны видимости, стук тяжёлых копыт.
      Замерев на полушаге, охотник долго стоял неподвижно, вглядывался в заросшую густым кустарником речную пойму, стараясь уловить шевеление или движение в этой чаще. Но все было тихо и недвижимо, и Саша подумал, что ему всё это показалось: и топот копыт, и это инстинктивное беспокойство, возникающие в присутствии других живых существ, пусть даже невидимых или не узнанных...
      
      Чуть позже, Максим спустился с гривки и встретившись у поворота дороги, охотники, дальше пошли вместе и через несколько часов утомительной ходьбы, наконец добрались до таёжного зимовья, стоявшего на берегу левого притока речки Половинки, уже на водоразделе к Байкалу...
       Расположившись в зимовье, разведя костёр на улице, отдыхая от длинного перехода стали варить чай, а потом уже готовить ужин. Пока Максим, варил кашу с тушёнкой, Саша сходил на сосновую гривку, возвышающуюся над речной долиной и идущую вдоль дороги, и посидел там под сосной, прислушиваясь и присматриваясь. Было тихо и медленный закат, казалось продолжался бесконечно...
      В какой-то момент, Саше показалось, что он в чаще соснового леса, за дорогой, он услышал точение токовой глухариной песни. Он знал, что в глухой тайге, глухари иногда токуют и осенью. Но за день ходьбы он устал и потому, не решился в наступающих сумерках лезть в сосновую чащу, исследуя подозрительные звуки... Ещё немного постояв на дороге, охотник быстро зашагал в сторону зимовья...
      
      Подходя к избушке уже в наступающей темноте, Саша увидел сквозь заросли молодых сосенок, ярко-красные отсветы пламени костра, а когда подошёл ближе, то увидел сидящего неподвижно Максима пьющего чай, и сосредоточенно разглядывающего игру алого пламени в высоком огне. Устроившись рядом, Саша стал есть кашу прямо из котелка, и в перерывах рассказал, что ему почудилась песня глухаря, с правой от дороги стороны.
      - Да, тут есть ток - оживившись, откликнулся Максим. - Прошлый год, я здесь, добыл замечательно крупного глухаря, который в конце тока спустился на землю, и подошёл ко мне по этой дороге, метров на двадцать. Я долго наблюдал и слушал его токовое пение - ещё тогда, когда он сидел на высокой сосне, недалеко от этой дороги. А потом, в чаще за моей спиной заквохтала капалуха и глухарь слетел на землю, и вразвалку направился в сторону "подружки". Тут я его и стрелил... Птица была удивительных размеров, а шея, толщиной с мою кисть - завершил рассказ, Максим...
      Ещё какое-то время сидели пили чай и молча наблюдали за игрой бликов яркого пламени. Дым от костра крутил в разные стороны, поднимаясь от костра неохотно и по кривой.
      "Завтра может быть дождик - подумал Саша, но промолчал, а вскоре, когда костёр стал угасать, охотники поднялись и ушли в нагревшееся зимовье... Заснули быстро и Саше снился странный сон, в котором он потерялся в знакомой местности и судорожно старался найти дорогу к собственному дому...
      
      Под утро, неслышно выпал небольшой снежок, перекрасивший окрестности из серо-коричневого, в пухово-белый цвет...
      Выпив чаю и позавтракав бутербродами с солёным чесночно-ароматным салом, охотники, закинув пустые рюкзаки на спину вышли на дорогу, и направились в сторону отстоев, высившихся на горизонте, над таёжным хребтиком, в том районе, откуда брала начало речка Правая Половинка...
      Снег на дороге начал таять, в колее было скользко, ноги разъезжались и охотники, выбирая места посуше, шли зигзагами, в основном посередине между колеями, а иногда и по обочине, сбивая резиновыми сапогами с высокой травы, капли воды от растаявшего снега. Небо было темное и мрачное - казалось, что рассвет так и не перешёл в день. Лес потемнел и словно насторожился. И эту мрачность усугубляли тяжёлые серые тучи, неподвижно повисшие над тайгой...
      
       В какой-то момент, уже перейдя заросшую долину Правой Половинки, свернули с дороги в лес и по ближнему распадку, стали поднимаясь к невысоким скалкам, торчащим на верху, на гребне горы. Совсем низко над ними висели многослойные облака, медленно двигаясь под начавшимся ветром, в сторону Байкала...
      И тут, внезапно, оба охотника услышали рёв медведя, в нескольких сотнях метров от них, в вершине распадка. Оба резко остановились, оживлённо заговорили вполголоса, и решив проверить, что там происходит, держась поближе друг к другу, стали подниматься вверх уже медленнее и осторожнее, стараясь держаться открытых мест, вглядываясь в каждое подозрительное тёмное пятно на склоне...
      
       Вскоре, они увидели, мелькающего среди деревьев медведя и остановившись, шёпотом заговорили. Максим достал из под куртки бинокль, пригляделся и неуверенно сказал: - Кажется, он попал в петлю... Двигается из стороны в сторону, грызёт ветки... Но избавиться от неё не может...
      Подойдя ещё ближе, охотники увидели, что зверь пытался освободиться от петли, закреплённой на высоком, толстом, дереве. Медведь ещё не замечал охотников и метался из стороны в сторону, грыз ветки окружающих кустов, а по временам пытался влезть на дерево, с намерением освободиться от металлического тросика, с каждым рывком, больно врезающегося в живот и под переднюю правую лапу. Петля обхватывала переднюю часть туловища по диагонали и попавшая в неё лапа, мешала ему ослабить смертельный захват. Шерсть на медведе намокла, сбилась чёрными влажными лохмами. Зверь устал, ему было больно каждый раз, как петля охватывала его грудину всё туже и потому, он злобно и визгливо рявкал, сопровождая этим каждый укол боли в измученном теле.
      Видно было, что с этой петлёй зверь борется уже несколько часов и очень устал. Он подолгу отдыхал, а потом, собравшись с силами бросался вперёд, но петля, в какой-то момент затягиваясь до отказа, отбрасывала его назад или в сторону и от боли, медведь ещё и ещё рявкал и пытался укусить себя за бок, а районе лопатки...
      
      Максим и Саша, на какое-то время остановились, прячась за группой тесно стоявших деревьев и стали решать, что делать...
      - Он уже не вырвется - констатировал Саша шёпотом, не отрывая взгляда от затихшего на время медведя. - Нам надо его просто дострелить! А потом посмотрим... Если хозяин петли появиться - договоримся и объясним ситуацию...
      - Да в такую погоду, хозяин вряд ли пойдёт петлю проверять - заметил Максим оглядывая мокрую неуютную тайну, раскинувшуюся по низу речной пади, до самого серого горизонта ...
      - И потом, неизвестно когда он её поставил. Может быть он о ней уже и забыл... Сколько таких петель я в тайге видел... День другой, такой любитель ходит проверять петлю, а потом уедет в свою деревню и забудет про неё...
      
      Подошли ближе...
      Медведь, заметив мелькающие среди деревьев человеческие фигуры, насторожился, вздыбил шерсть на загривке, поднялся на задние лапы и стал вращая головой из стороны в сторону, принюхиваться. Братья, уже отчётливо видели, что медведь попал в петлю и вырываясь из неё, погрыз все ветки в радиусе трёх метров...
      Когда люди приблизились на расстояние пятнадцати шагов, зверь вдруг кинулся в их сторону и в очередной раз, остановленный петлёй, глухо заревел, продолжая ломать и грызть ветки...
      Тогда, подбадривая друг друга взглядами и жестами, стараясь не отходить далеко один от другого, но и не мешая друг другу, охотники с приготовленными к стрельбе ружьями со взведёнными курками, дрожа от возбуждения, короткими приставными шажками приблизились к медведю на расстояние пяти метров.
      Увидев людей так близко, зверь словно взбесился, бросался в их сторону ревел и крушил ударами лап, все вокруг, пока эту неистовую агонию не остановил выстрел Саши почти в упор, под ухо, с правой стороны головы!
      Медведь мгновенно, расслабленно упал, повалился на серую сухую траву и по его почти квадратному телу прошли смертельные судороги...
      
      В последние минуты перед выстрелом, Саша, словно забыв о существовании Максима, почувствовал, как звериный страх, вперемежку с яростью, захватил и его. Даже тогда, когда брат уже остановился и начал выцеливать зверя, Саша продолжал медленно продвигаться к приготовившемуся к схватке, медведю. Зверь, вздрагивая от внутреннего напряжения смотрел маленькими тёмными, злыми глазками на приближающегося врага, собираясь с последними силами для решающего броска...
      А Саша, приставными шагами, придвигался всё ближе и ближе к нему, словно хотел со зверем схватиться в рукопашную. Видя это, обеспокоенный Максим, не отводя ружья от плеча вдруг спросил: - Долго ты еще?.. Стреляй!.. Он ведь сейчас броситься!
      
      Саша, не слыша этих слов, уже действовал на инстинкте хищника, который в редких случаях проявляется и в человеке. С ним, такое уже бывало в жизни, и не один раз.
      Последний такой случай, проявился в пьяной драке, когда его приятель, во время незначительной ссоры, вдруг сбил его с ног и он падая со всего размаху на бордюр тротуара, ударился лицом о бетонную кромку, рассёк губу, сломал передний зуб и на минуту потерял сознание...
      А когда пришёл в себя, то поднялся, догнал уходящего обидчика, и не сознавая что делает, начал бить его яростно и умело... Уронив очередным ударом своего соперника на землю, Саша схватив его левой рукой за шиворот, приподнял взвизгивающего от страха приятеля и старался ударить ему в лицо.
      Но тяжёлые удары, попадали в голову и после каждого такого удара, приятель вскрикивал.
      Он тоже понял, что в таком состоянии, Саша может его убить и потому, почти плача от страха умолял прекратить избиение... Была поздняя зимняя ночь и фонари освящали пустынную улицу, а дома вокруг, смотрели наружу на это безобразие, тёмными провалами окон...
      Тогда, словно очнувшись, от внезапного яростного беспамятства, Саша поднял с земли дрожащего от страха, не смеющего взглянуть ему в лицо незадачливого бойца, отряхнул его от снега, а потом отправил домой, потому что тот, боялся с ним остаться, боялся новой волны Сашиного инстинктивного, убийственного гнева...
      
      ... И в этот раз, на мгновение, Саша забыл обо всём и видел перед собой только сильного и жестокого врага. В тот момент, когда медведь выждав, с яростно клокочущим рёвом бросился на человека, Саша, с трёх метров выстрелил в него, хладнокровно нажав на спуск...
      И медведь с оскаленной зубастой пастью, остановленный пулей почти в воздухе, в прыжке, упал на истоптанную влажно-грязную землю и умер, уже ничего не видя и не чувствуя вокруг себя и в себе самом...
      
      ... Снег прекратившийся утром, как казалось на время, вновь посыпался из низких, толстых мрачных туч и охотники, разделав медведя и срезав мясо с круглых толстых и прочных костей, загрузив рюкзаки под завязку, отдуваясь стали возвращаться в зимовье...
      Передохнув и пообедав шашлыками из свежей медвежатины, братья решили, не откладывая выносить мясо до проезжей дороги...
      
      ... На этом, самая интересная часть похода закончилась и началась самая трудная. Максим с Сашей, охая и матерясь от усталости, стали спускать мясо добытого медведя вниз, к Байсику, куда уже могла подъехать их машина...
      ... Погода окончательно испортилась, поднялся сильный ветер, круживший снежинки вперемежку с холодным нудным дождём, и шум леса заглушал все звуки. Дорога намокла и стала скользкой и топкой. Груз медвежьего мяса вдавливал лямки рюкзаков в плечи и казалось, что все силы уже закончились. Дыхание сделалось коротким и неровным. Братья брели по дороге, уже не вытирая пота со лба и только языком слизывая горькие солёные капли с губ и с носа. Максим был посильней и повыносливей и потому, постепенно уходил вперёд.
      Саша терпел из последних сил, жевал свой язык и шёпотом матерился, отводя душу незамысловатыми ругательствами - ему казалось, что это помогает преодолевать усталость...
      Наконец, они дошли до места, куда можно было с трудом, но подъехать на машине...
      Свалив рюкзаки с плеч на землю, они повалились рядом, в мокрую траву. долго лежали отдыхиваясь, потом, нервно посмеиваясь поднялись, щупали изрезанные брезентовыми лямками рюкзаков плечи, покряхтывали от затихающей боли.
      
      ... Так было в тайге всегда. Добыть зверя - это часто самая весёлая и интересная часть "программы". Но разделывать и тем более выносить мясо из тайги - вот самая тяжёлая и неприятная часть охоты. У многих охотников в конце жизни от этих непомерных нош и сверх нагрузок на сердце и позвоночник, начинались разные болезни и потому, многие охотники - профессионалы не доживают до шестидесяти лет...
      Ну конечно, братья, сейчас об этом не думали...
      Спрятав мясо добытого медведя на обочине, они возвращались к машине налегке, обсуждая перипетии неожиданно удачной охоты и гадая, кто мог поставить эту петлю и почему этот кто-то, не пришёл освободить медведя от мучений, раньше них?
      - Теперь уже точно, он не придёт проверять петлю, - проговорил Максим вслух мысль, которая тревожила их обоих. - И если бы мы, случайно не набрели на этого зверя, то он бы погиб и сгнил в этой дурацкой петле...
      На этом и успокоились...
      
      ... Уже поздно вечером, сидя у Максима на загородной даче, охотники жарили свежую медвежатину и выпивая, рассказывая друг другу разные охотничьи истории, случавшиеся с ними на протяжении длинной таёжно-полевой жизни, полной приключений...
      Перед тем как пойти спать, Максим собрался с духом и объявил Саше:
      - А ведь я, потом случайно глянул на эту петлю, на которую медведь попался...
      Там, где она была закреплена за дерево, заплётка почти распустилась и осталась тонкая нитка проволоки, которая одна мешала медведю освободиться. В своем последнем броске, зверь мог эту стальную нитку порвать или выдернуть из тросика окончательно и тогда нам бы несдобровать...
       Саша в ответ хмыкнул, но промолчал и зевнув проговорил: - Что-то спать хочется. Сегодня был напряжённый день...
      
       Май 2011 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
       Учитель.
      
      
      
      Учитель со своими воспитанниками собрался в лес.
      В пятницу, все походники собрались в школе, обсуждать планы похода и договариваться кто, что возьмёт с собой. Школьное старое деревянное здание с крашенными голубым наличниками и уютным палисадником, выходило окнами в сторону крутого скалистого склона, в полнеба возвышающегося над деревней. Гора была такой внушительной, что впервые увидевшие её, от удивления качали головой. Часто в непогоду, тучки цеплялись влажными краями за гребень этой горы. Но ребята уже не замечали красоты и величия окружающего ландшафта - ведь это была их родная деревня...
      Сели за классные парты и стали составлять список продуктов и снаряжения....
      Учитель предварил это небольшим замечанием.
      - От правильных, деловых сборов часто зависит результаты похода. Если мы забудем важные вещи, то нам придётся сократить наши планы, а это вызывает раздражение и портит настроение... Он весело засмеялся, но три его молодых спутника только вежливо улыбнулись. Старший подумал: "А какая разница? Для меня главное в лес попасть, а там видно будет..."
      Разошлись поздно и были у школы с рюкзаками, уже на рассвете следующего дня. Учитель жил в квартире при школе и выглянув в окно, увидев, что ребята собрались, вышел вскоре с большим рюкзаком за плечами. Весело поздоровавшись, глянув на синеющее небо предположил: - День будет солнечным и потому, надо пораньше добраться до места, а там уже разойтись по "маршрутам". Все одобрительно закивали головами...
      Дойдя до реки, поворачивающей здесь по широкой долине влево, под высокий крутой берег, решили попить чайку. На каменистом дне весенней промоины, мигом развели костерок, поставили прокопчённый котелок с водой на неяркий, при солнечном свете огонь, и закусывая бутербродами, стали рассматривать карту, которую на коленях развернул Учитель. - Мы пойдём сюда - он ткнул пальцем в исток речки, - чёрный пунктир на зелёном. - А потом, заночуем и попробуем подняться на плоскогорье, обследуя интересные места. Я там был однажды, но очень давно, причём летом, при густой листве. Набрёл случайно, и потому даже приблизительно не могу указать, где оно находится. Помню по ощущениям, что где - то на плоском водораздельном гребне. Озеринка почти круглая и метров двести в диаметре. Как оно там образовалось, я не знаю. Попробуем вместе определить...
      Учитель дожёвывая бутерброд, приподнялся с валежины на которой он сидел и отклоняя лицо от кострового жара, снял закипевший котелок. Заварив и бросив в кипяток щепотку сушёных весенних почек черной смородины, он достал из рюкзака эмалированную кружку. Ребята последовали его примеру. Чай заварился ароматный, коричнево - золотистого цвета и был необычайно вкусен. Раздевшись по пояс, ребята отдыхали, наслаждаясь замечательной погодой и ярким солнцем...
      Ни комаров, ни тем более мошки еще не было и короткое время, можно было загорать, не опасаясь зловредных мучителей - кровососов...
      Допивая чай, Учитель незаметно посматривал на ребят...
      ... "Вот Валера. Он плотно сложен, спортсмен и очень спокойный мальчик.
      Вот Кирилл. У него задумчивый вид, он романтик и перечитал Джека Лондона ещё в пятом классе. Молчун, но когда воодушевлён, то говорит с напором и очень убедительно.
      А вот Володя - негласный лидер класса, хотя совсем ещё недавно был слабеньким, болезненным мальчиком. Но за два последних года, занимаясь по особой системе физического воспитания, стал сильным и выносливым. Однако главное его достоинство - постоянство и упорство. Если он что - либо задумывал, то старался осуществить до конца. И у него это получается..."
      
      Думая о ребятах, Учитель делал вид, что осматривает соседние склоны, залитые ярким солнцем. Синее небо, гранича на горизонте с зелёным лесом, темнело над вершинами холмов, но к зениту высветлялось и в дальнем углу виднелось несколько лёгких, белых облаков. Тайга, светлозелёным морем листвы, хвои и стволов, раскинулась вокруг на холмах и в пологих долинах, принося из своих просторов волнующие ароматы весны и вновь народившейся зелени. На обочинах лесной дорожки, росли яркие небольшие, но ароматные цветочки и в тени, под еловыми лапами, кое - где видны были "кукушкины сапожки" - белорозовые, нежные и живущие всего несколько дней. Кое - где, сквозь зелёную травку, проглядывали большие фиолетовые цветки "марьиного корня", названного так за лечебные свойства корневищ...
      
      Всматриваясь в разнообразие растительного мира тайги, Учитель думал о неистребимой силе жизни, которая, даже в суровых условиях сибирской тайги, поражает своим неожиданным многоцветьем и разнообразием...
      Ребята, допивая чай, обсуждали возможность весенней рыбалки в ближней речке, и будет ли изобилие рыбы в этом году. Поднимающийся весной в вершины ручьёв и речек, серебристый хариус, почему - то пах на берегу свеже - солёными огурцами и уха из него - необычно вкусна. Они, как все деревенские мальчишки, конечно же были опытными рыбаками...
      - Ну, нам пора - скомандовал Учитель - и ребята повскакали, засобирались и Кирилл, закинув рюкзак за плечи, первым пошёл по тропинке вправо.
      - Нам вот туда - поправляя его, рукой показал Учитель прямо вперёд и выстроившись цепочкой, походники двинулись вдоль русла реки по натоптанной тропинке, вверх, против течения. Вода в реке, с шумом и плеском пенясь на перекатах и успокаиваясь на плесах, в глубоких местах бежала по галечному, кое - где с круглыми, отдельно лежащими валунами дну...
      
      ... Сделав по пути несколько небольших остановок, "команда" уже часам к пяти вечера добралась до места стоянки. Здесь река расходилась на два рукава и образовала развилку - высокий гребешок, на котором росли берёзки в вперемешку с молодыми соснами. Поднявшись на гребень, отряд остановился у старого кострища с берёзовыми рогульками над остатками чёрной золы и несколькими сухими сосновыми стволиками, заготовленными на дрова.
      - Я тут ночевал прошлой осенью. Ночь была тёплая и дрова остались про запас - пояснил Учитель, сбрасил рюкзак и разминая затекшие плечи, несколько раз покрутил руками попеременно в обе стороны ... Ребята последовали его примеру... Потом, Учитель достал из рюкзака самодельную переносную пилу и вручил её ребятам, а сам стал не мешкая разводить огонь...
      ... Через час все уже сидели или лежали у костра и поблизости от кострища, стояла, заготовленная ребятами на всю ночь, поленница дров.
      - Попьём чайку - предложил Учитель, - и пройдём на отстой. Он показал рукой в сторону крутого склона уходящего вправо. - Там посидим на скале, и может быть изюбрей увидим.
      - Ребята весело загомонили. Они были полны сил, хотя ещё два часа назад, едва брели по лесной тропке, значительно отставая от Учителя...
      
      Солнце садилось над зелёными вершинами окружающих реку гребней, когда ребята, уже налегке, тронулись вслед за Учителем, который нёс на плече охотничий карабин...
      Войдя в устье крутого распадка, стали не торопясь подниматься по его дну, по высокой уже траве, отмахиваясь от появившихся комаров. На склоне были заметны тропы набитые косулями. Встретили и несколько свежих козьих лёжек - пятен примятой, пожухлой травы, круглых по форме...
      
      В середине подъема, на солнцепёчной полянке, Учитель что-то сорвал под ногами и показал ребятам.
      -Первая, ещё маленькая черемша - проговорил он и стал пережёвывать зелёный сочный стебелёк пахнущий чесноком...
      Подбираясь к вершине распадка, Учитель, молча сделал предупреждающий знак рукой и ребята шагали поднимая ноги повыше, стараясь не шуршать травой.
      Когда распадок превратился в пологий склон, с густыми зарослями сосняка, впереди все увидели сидьбу на дереве, с которой свешивались клочки какой - то яркой материи, качающейся под ветром. Учитель огорчённо вздохнул и выйдя на засохший, солонец показывая рукой на отсутствие следов сказал:
      - Это потому, что красная материя на сидьбе, зверям даже ночью хорошо заметна. Поэтому, они далеко стороной обходили солонец. Эти горе - охотники, прошлый год отсидели тут ночь, а прибрать за собой забыли. - Он помолчал, ещё раз вздохнул и продолжил:
      - Куртку с красной подкладкой поленились понадёжнее закрепить или спрятать. Вот налетел ветер и раздул полы и эти красные пятна, как флажки на волков, действуют на зверей пугающе...
      Ребята покивали головами. Они это понимали, потому что и сами уже сидели на солонцах и знали, насколько пугливы и осторожны дикие звери...
      Свернув налево, не торопясь, следуя за Учителем они продвинулись по вершине гребня впереди, где в просветы сосняка, замелькало большое открытое пространство.
      Учитель шагал осторожно, выбирал место куда ногу поставить, и ребята следовали его примеру...
      Вскоре вышли на край большой маряны, расположенной вдоль крутого безлесного склона, с гранитными скалами - уступами на самом верху. Под ногами, по каменистой земле засыпанной сосновой хвоей и торчащей кое - где зелёной короткой травкой, разбегались тропки и тропиночки. Учитель молча показал рукой под ноги, и ребята увидели свежий след оленя. Чуть правее виднелся ещё один...
      Осторожно, чуть пригибаясь, Учитель по тропке вышел на скальник и подойдя к краю, заглянул вниз.
      На пологой лужайке под скалой, метрах в ста пятидесяти, паслась парочка светло - коричневых изюбрей...
      Ребята теснясь, на носочках подкрались к краю и делая круглые глаза долго рассматривали больших красивых диких зверей, далеко внизу, у себя под ногами...
      Они шепотом обменивались впечатлениями, когда вдруг крупный олень, перестал кормиться, поднял голову и долго смотрел в их сторону.
      "Неужели учуял?" - удивился Учитель, проговорив это про себя. Словно в подтверждении этих слов олени забеспокоились и рысью, как призовые скакуны, пробежали по тропинке, набитой сотнями копыт за многие годы, вдоль склона и скрылись за увалом...Кирилл со вздохом констатировал:
      - Надо же! Только что были здесь, а теперь тут пусто! Он воспринимал всё происходящее в природе глазами у человека, живущего вне природы, как некое чудо, явленное случайно и незаслуженное человеком...
      
      - У них чутьё отличное - подтвердил Учитель. На солонце бывало сидишь, слышишь, что зверь кругом ходит, а близко так и не подойдёт. Боится... Что - то учуял...
      Незаметно солнце спряталось за далёким горизонтом, стало прохладно и кампания, уже не скрываясь и говоря вполголоса, спустилась по распадку и на развилке, поднялась к бивуаку...
      
      Быстро соорудили костёр, потом усевшись вокруг, стали разговаривать. Кашеварил Володя. Он хлопотал, помешивал кашу, ставил кипятить большой котелок с чаем, отодвигал кашу на край костра...
      Учитель делал себе "лёжку" и ребята вслед за ним. Он надрал мягкого мху, выломал пару не толстых сушин и чуть в стороне от кострища, положил их параллельно, а пространство между ними заложил толстым слоем мха. Потом, сверху на эту "постель", положил спальник и сел на него. Ребята, подражая ему, сделали нечто похожее. У одних это получилось лучше, у других похуже, но ночлег они приготовили. А тут и ужин подоспел...
      Каша с тушёнкой получилась наваристой и сытной. Оголодавшие за день походники, набросились на еду, и перестали позвякивать ложками по краям чашек, только опорожнив весь котелок...
      За чаем возник разговор о планах ребят на послешкольное будущее. Все они хотели поехать в город учиться, а потом там и осесть.
      Учитель слушал внимательно, по временам отхлёбывая чай, изредка поправлял сырой веточкой дрова в костре...
      Когда ребята на время замолчали, он начал рассказывать...
      - Я ведь тоже уезжал из нашей деревни, думая, что это навсегда... Вначале учился в городе, потом пошёл в армию, на Дальний Восток. Там тоже природа замечательная, но я сильно тосковал от невозможности побыть одному. Кругом люди, каждый шаг, отрегулирован командирами и уставами - может поэтому, армия далась мне тяжело. Демобилизовавшись, уехал на строительство железной дороги в Европейской части России - решил денег подзаработать и страну посмотреть...
      Но и там, сильно тосковал по свободе и по тайге. Бывало работаю, а из памяти всплывают видения каких-то мест в тайге, которые мне очень нравились...
      Потом, немного пожил в Крыму, в гостях у друзей. Места там замечательные... Климат сухих субтропиков. Виноград на южных склонах растёт, поближе к морю, а чуть попадёшь вглубь полуострова - солончаковая равнина и зимой ветер, как ножом режет...
      Походил там в походы по яйлам - горным плоскогорьям. Первый раз поднялись на яйлу над Ялтой. Места замечательные, безлюдные, дикие и оленей много. Вечером видел их прямо на полянках на пастьбе.
      Там же встретил мустанга, - дикого жеребца, с длинной, до землям чёрной гривой, и почти красного цвета. Сразу вспомнилась картина Петрова - Водкина ...
      Вы, конечно, помните, что мустангами называли одичавших лошадей в прериях Северной Америка. Так и в Крыму - убежит лошадь из колхозного стада, одичает и назад к людям возвращаться не хочет...
      Учитель помолчал, вспоминая запах полынной степи на яйле, и вздохнул...
      
      - Потом переехал в Питер, и стал учительствовать в школе. А в свободное время ходил по тамошним лесам. Там тоже тайга глухая, чуть от города отъедешь: волки, медведи, лоси. Но чего - то мне и там не хватало. Нет такого простора и необъятности. Нет ощущения, что ты один в целом свете, и только где - то далеко, твой дом...
      И так меня тянуло в родную тайгу, что в конце концов уволился и приехал к нам, в деревенскую школу - вдруг начал понимать поговорку: "Где родился, там и пригодился"...
      Учитель, отворачивая лицо от налетевшего клуба дыма, помолчал и потом продолжил: -А тут мои родные живут, места знакомые и любимые с детства... И главное - здесь я свой... Учитель помолчал, долго и пристально глядя в костёр...
      - Бывал я и за границей. И после двух - трёх недель, в душе тоска поднималась. Чужой язык, чужие обычаи, другие отношения между людьми...
      Всё это начинает угнетать, когда проходит срок гостевания, когда перестаёшь удивляться тому, как кругом всё интересно и хорошо устроено. И начинаешь понимать... Учитель невесело усмехнулся: "Хорошо там, где нас нет!".
      Ребята слушали серьёзно, стараясь понять, почему так загрустил Учитель?
      
      Ночь разлилась по округе. Яркое пламя костра выхватывало из темноты, несколько тёмных деревьев и окружающих кустов. Похолодало...
      В просветы между вершинами сосен, на тёмном небе, светились, серебряной пылью, множество звёзд и в тайге стояла тишина, нарушаемая только треском дров в костре...
      - Так вы советуете нам выучиться и возвращаться? - прямо спросил Володя и Учитель, сделав паузу, ответил:
      - Думаю, что человек может счастливо прожить только у себя на Родине. Всё что он имеет где - то на стороне - это всё вещи внешние. И как комфортно и богато не живи - ты не у себя дома - это рано или поздно скажется...
      Он вновь вздохнул:
      - Я не могу вам советовать. У вас у каждого своя судьба. И потому, думайте сами - вам жить... Но я свою историю, тоже не просто так рассказал...
      ... Беседа сошла на нет...
      Ребята начали зевать и Учитель первый расстелил спальник и забравшись внутрь, устраиваясь поудобней замолчал. Он заснул быстро...
      А ребята ещё сидели у костра и молча смотрели на огонь заворожёнными глазами...
      Наконец и они разошлись по спальникам и костёр медленно стал угасать - светился фиолетово - алыми угольками в середине, а по краям, серый, горячий ещё пепел чуть дымил тонкими струйками...
      ...Кирилл проснулся посреди ночи оттого, что в темноте, совсем близко несколько раз щелкнули, ломаясь под чьей - то тяжёлой поступью, сухие ветки валежника.
      "Ходит кто - то? - с тревогой подумал он. Хорошо, что нас четверо и с нами Учитель..."
      Перевернувшись с боку на бок и прислушиваясь, юноша, вновь незаметно заснул...
      Он открыл глаза от яркого солнечного света, бьющего яркими лучами сквозь молодую зелень. У костра уже ходил, Учитель и вкусно пахло свежесваренной кашей. Увидев, что Кирилл проснулся, он улыбаясь поприветствовал: - Доброе утро...
      И помолчав проговорил: - Кушать подано. Извольте просыпаться - и тихо засмеялся.
      Кирилл, вылезая из спальника весело крикнул: - Подьём братва!..
      Ребята в спальниках зашевелились, открыли заспанные глаза, но заметив, что Учитель уже выставляет кашу, на скатерть сделанную из газет, быстро вылезли из тёплых спальников и полив друг другу из кружки на руки, умылись и сели завтракать...
      Впереди был долгий интересный день, и большой поход на плоскогорье...
      
      Солнце вставало над зелёной тёплой землёй. Его лучи, пробиваясь сквозь осинник, приобретали зеленоватый оттенок и тени, тоже становились зелёными. Но даже при солнце, с утра было прохладно и так приятно посидеть у жаркого костра, вспоминая ночной холод и постоянное ощущение нехватки тепла, для того, чтобы спать в комфорте. Некое пребывание на грани сна и пробуждения, когда постоянно ворочаешься и устраиваешься поудобнее...
      Костёр горел почти всю ночь, и самый чувствительный к холоду - Кирилл, постоянно подкладывал дров, чтобы на час забыться в приятно - жаркой близости большого огня...
      Позавтракав, помыли посуду и убрали около костра - на этом постоянно настаивал Учитель. Он говорил о минимуме комфорта, который создаёт сам человек находясь в тайге и одно из условий, это соблюдение элементарных правил гигиены. С утра - умывание, после еды - мытьё грязной посуды, туалеты подальше от ночёвки и в одном месте, чистота вокруг кострища и что очень важно - очередность в хозяйственных работах. Каждый знает, в какой день он отвечает за приготовление еды и уборку в лагере...
      Выступили в поход, когда солнце поднялось над вершинами ближних деревьев. Выстроившись походным порядком, поднимались в гору по склону холма, среди осинника и уже высокой травы. Разогревшись задышали, но Учитель идущий первым, не спешил и потому, ребята настроившись, сосредоточились и ступая почти след в след, каждый начал думать о своём...
      Поглядывая вокруг, Володя вспоминал весенние экзамены, бессонные ночи, когда за несколько часов заново прочитывал весь учебник и придя на экзамен, чувствовал лёгкое подташнивание, от выпитого ночью кофе...
      Экзамены получились, и по их результатам Володя стал первым в классе.
      "Буду поступать в мединститут - думал он, перелезая вслед за Учителем, через упавшую, метровой толщины, лиственницу. - А, окончив, вернусь в деревню и стану работать для земляков. Тут люди все знакомые и потому, легче будет привыкать, да и дел тут очень много. Открою у нас в посёлке отделение районной больницы, и буду лечить стариков и старушек, чтобы подольше жили..."
      Их кустов справа, с треском больших чёрных крыльев вылетел глухарь. Учитель, взявшись правой рукой за ремень карабина, на мгновение замер, а потом, проследив полёт, показал ребятам рукой: - Вот там сел...
      Не останавливаясь, уже по лесистой гриве продолжили поход. В просветы между деревьями, иногда, в обе стороны открывались панорамы противоположных таёжных склонов, с далёкими гребнями гор. Подъём был пологий, но ощутимый. Все вспотели, и когда вышли на открытые пространства, то вздохнули с облегчением. Тут, среди сухой болотины, кое - где поросшей низким кустарником - ерником, навстречу дул прохладный ветерок и было легко дышать и широко смотреть.
      Всё чаще, под ногами, на влажной траве и в мочажинах были видны следы лосей - крупных и поменьше. Ветки ерника вокруг, были объедены и белели свежими обрывами и сколами. Создавалось впечатление, что какой - то пьяный садовник, тупыми ножницами неумело и неровно резал вершинки кустарников и ветки. Тут и там видны были кучки катышей зимнего, а иногда и свежего лосиного помёта. Учитель пошел медленнее, всматриваясь вперёд и по сторонам. Ребята тоже насторожились...
      Вскоре, среди ерника образовался широкий прогал и походники вышли к пересохшему озеру, берега которого были на метр выше заросшего молодой травкой дна и покрыты высокими кочками, с длинной осокой на них...
      Вдруг Кирилл сдавленно прошептал - Вижу!
      Все остановились и Учитель подтвердил: - Я тоже вижу большого лося!
      Зверь стоял у противоположного берега и смотрел в сторону людей, не испытывая ни малейшего страха. Это был Сам. Он, ещё помнил фигуру того человека, который спас его от волков, несколько лет назад. И потому, с любопытством вглядывался в мелькающие среди ерника головы и плечи четырёх человек. Тот, знакомый ему человек шёл впереди...
      Когда Учитель, переступая ногами стал доставать из чехла фотоаппарат, Валера до сих пор молчавший, прошептал. - Эх! Его же подстрелить можно! Учитель, наконец справившись с чехлом достал аппарат и выбирая позицию сдвинулся, переместившись чуть влево. Заметив движение, Сам тоже стронулся с места, и медленно передвигая циркулеобразные, высокие сероватые ноги, пошёл в сторону ближнего берега и зарослей болотистого сосняка...
      До зверя было метров пятьдесят и Учитель, выбрав дистанцию, несколько раз щёлкнул затвором аппарата. Сам, услышав это щёлканье вновь остановился, повернул большую голову с крупными, ещё покрытыми замшевой кожицей рогами, и большими чёрными глазами, внимательно и немного грустно посмотрел на людей. В этом взгляде, во всей его насторожившейся фигуре был немой вопрос и словно отвечая на этот вопрос, Учитель ответил полушепотом: - Да не тронем мы тебя! Гуляй и живи дальше!
      Лось, словно успокоенный этими словами, повернулся и не торопясь, широко шагая, поднялся на берег пересохшей озеринки и мелькая среди невысоких сосенок, скрылся из глаз...
      Все вдруг разом заговорили:
      - Вот громадина-то - восхищался Володя, а Кирилл добавил. - А рога-то какие широченные. Как две развесистые лопаты!
      Валера поцокал языком.
      Мяса в нём не менее трёхсот килограммов. А ещё и камасы! - Учитель глянул на него, и улыбаясь подумал: "Этот добытчиком будет".
      И сам прокомментировал: - Крупный бык. Его надо беречь - он здоровое потомство здешним лосям передаст.
      А потом подытожил: - Всему своё время. Сейчас нет резона лося стрелять. Жарко...
      Пока вынесешь, мясо может испортиться, да и в деревне его тоже негде хранить. Можно конечно закоптить мясо, но во первых сейчас не сезон и нас могут как браконьеров осудить, а с дугой стороны, весь наш поход насмарку пойдёт...
      А так мы его видели - Учитель посмотрел вдаль,- и теперь знаем, что он здесь живёт - сильный и красивый - а здешние лоси будут такими же крупными и сильными. А значит их ни медведи, ни волки не тронут...
      
      Вскоре, выйдя на пологий склон, посреди которого блестел мелкий ручеек, походники остановились на привал...
      И так широко и чисто было вокруг, так безоблачно и прозрачно синело небо и светило яркое солнце, что у всех поднялось настроение. Весело потрескивающий костёр, вкусный ароматный чай с бутербродами, прохладный ветерок и посвистывание коршуна парящего в синей вышине, делали этот обед, в центре дикой тайги, праздником свободы и вечно молодой жизни...
      Учитель прилёг у костра и глядя на счастливых, улыбающихся ребят проговорил:
      - Вот за это я и люблю тайгу. Люблю за то, что здесь, часто чувствую себя свободным и счастливым, как нигде и никогда больше...
      Вот поэтому я и вернулся сюда, хотя мог бы жить и в Питере и за границей. Но нигде нет такого неба, такого чистого воздуха и такого единения с матушкой природой... - Он весело засмеялся: - Что - то я расфилософствовался сегодня!
      
      Ребята, сидя вокруг угасающего костра пили чай, слушали учителя и были довольны абсолютно всем на свете!
      "Как замечательно, что мы здесь - восторженно думал Кирилл. - Ведь впереди ещё целое лето свободы. А потом город, учёба... Я точно пойду на охотоведение. Такая жизнь, мне очень нравится!"
      
      После большого привала стали спускаться на другую сторону полукруглой долины. По широкой пади, по заросшей вездеходной дороге спустились к смородинной речке, повернули налево, перешли по бревнышку прозрачный быстрый поток, и по руслу, покрытому кое - где большими обкатанными водой валунами, поднялись к следующему повороту дороги налево. Но, перейдя ручей, журчащий, спрятавшейся среди высоких кочек невидимой водой, поднялись на невысокий гребень и перевалили в другую падь...
      Пройдя по краю широкой маряны, раскинувшейся на весь склон слева, спустились к ручью и повернули на стрелку, горбом поднимающуюся между двумя, заросшими чащевитым кустарником и ёлками, распадками. Поднявшись в половину склона, Учитель, озираясь и глядя внимательно под ноги, вывел ребят на чуть заметную звериную тропу. И когда тропка, в половине довольно крутого склона вышла, к словно врезанной в него плоской площадке, показал рукой вперёд и проговорил: - Здесь и ночевать будем.
      Только теперь, ребята разглядели под самым склоном, незаметную, срубленную из кругляка, серо - коричневую зимовейку.
      
      - Вот это да! - восхитился Володя. - Так спрятана, что с двадцати шагов можно пройти мимо и не заметить!
      Мигом сбросили рюкзаки и расправляя, натруженные за длинный день похода плечи, занялись ужином и заготовкой дров. Пока ребята собирали валежник и разводили костёр, Учитель сходил с эмалированным ведром за водой на ближний ручей, протекающий где то метрах в ста пятидесяти по тёмному дну распадка, заросшему молодым редким ельником. Вернувшись к избушке, поставил варить кашу и кипятить чай. Все снова уселись у костра, поглядывая на зимовейку, из трубы которой, поднимался дымок - решили протопить печку перед ночлегом и просушить её внутри....
      
      Похоже, что в зимовье никого не было ещё с прошлой осени. Дрова были нарублены и сложены в поленницы снаружи. А внутри было тесновато, но уютно. Был и стол сделанный из тёса, и печка, и нары на две стороны, на которых вполне могло уместиться человек пять - шесть...
      Скоро солнце село за противоположный высокий склон, но вокруг долго ещё оставалось светло. Поели не торопясь и с большим аппетитом. Уже допивая чай Учитель глянул на часы и спросил:
      - Я хотел бы показать вам здешний солонец. Не хотите ли пройти туда? Это метрах в двухстах - и он показал рукой направление. Ребята с радостью согласились...
      Учитель вёл их через лес, и только подходя к солонцу, вышли на глубоко набитую в земле звериную тропу, а вскоре показался и солонец - поляна с низким скрадком в дальнем её конце, покрытым чёрным рубероидом...
      
      Вышли к выгрызенной зверями в земле яме, к которой со всех сторон сходились радиусы звериных троп и тропинок. Когда люди появились на поляне, в мелком густом сосняке, на дальнем краю, вдруг раздался треск и стук крупных копыт.
      Несколько раз, сквозь зелень хвои, промелькнуло что -то коричнево - рыжее. Довольный Учитель прокомментировал:
      - Это бык - рогач. Когда он бежал, я даже рожки у него заметил. Они в это время приходят сюда ещё по свету и долго стоят в чаще, выслушивают и вынюхивают. Когда у них панты, то они очень осторожны!
      Ребята подошли к краю ямы и увидели множество следов на подсыхающей грязи в яме. Тут были и козьи, и оленьи, и лосиные... А по краю ямы были видны плоские, похожие на отпечатки продолговатых лепёшек, медвежьи.
      - Хозяин приходил - прокомментировал Учитель, показывая на эти отпечатки. Ребята промолчали, но лес вокруг внезапно наполнился тайной опасностью и тревогой.
      Учитель, понимая состояние ребят, успокоил их: - Сейчас медведь сытый и на зверя не нападает. Он сейчас молодой травкой питается, а на солонец из любопытства заглянул, проверить, всё ли в порядке.
      Он тихо засмеялся, но в душах ребят осталось прохладное ощущение тревоги...
      
      ...Вернулись к зимовью в сумерках. На угли подбросили сухих сосновых веток и костер, затрещав, вспыхнул ярким пламенем. Вновь поставили кипятить чай, сели вокруг поудобнее и стали привычно уже разговаривать.
      Учитель, а больше говорил он - ребята только задавали вопросы - объяснял всё так, будто он разговаривает со взрослыми или даже своими ровесниками и это всегда подкупало в немолодом уже Учителе...
      Разговор зашёл об учёбе в школе и как сделать так, чтобы они вырастали хорошими людьми. Учитель умел так выстроить беседу, что ребята обдумывали её ещё долгое время после.
      Он говорил о том, что взрослые - родители и учителя - отвечают за воспитание детей, постепенно превращая их из маленьких эгоистичных зверят в человеков, достойных своего прародителя - Бога...
      -Но взрослые, в ответе и за тех детей, кто своего места в этой жизни не находит. И если кто-то из подростков, потом, через несколько лет становится алкоголиком, наркоманом или преступником, то в этом есть и большая вина взрослых...
      Он о чём то глубоко задумался и надолго замолчал, а ребята сидели притихшие и пристально смотрели в костёр, словно стараясь разгадать таинственный меняющийся рисунок пламени...
      В обычное время, из глубокой узкой долины снизу, пришли сумерки. Небо потемнело и только на западе, над горизонтом, долго ещё пламенела вечерняя заря...
      Учитель сидел неподалеку от костра, сложив согнутые ноги по-турецки, под себя. Изредка, он, взглядывая поверх костра делал паузы в своём рассказе...
      - Есть много случаев, когда человеческие детёныши попадали в стаю диких животных. И если они жили с волками, то бегали на четвереньках и на коленях у них возникали ороговевшие мозоли. Они не умели говорить, но выли так же, громко и страшно, как волки... В Индии несколько раз детёныши людей попадали в стаю обезьян и тоже по уровню, выше обезьян не поднимались. Но я знаю и другой пример - французский антрополог, изучавший дикие и отсталые племена Амазонки, привез в Париж и отдал на воспитание своей матери, девочку - сироту, из самого отсталого племени в джунглях. И эта девочка, воспитанная в семье антрополога выросла , окончила университет и стала доктором антропологии...
      Учитель помолчал, поворошил палочкой угли в костре, поглядел вверх, на ночное, звёздное небо:
      - С другой стороны, без воспитания природой, - продолжил учитель оглядывая притихших ребят, - невозможно вырастить нормального, психически и физически здорового человека. Если человек не противопоставляет себя дикой природе, а чувствует себя важной её частью, то он и живёт осмысленно, с пониманием своей индивидуальной конечности, но вечности биовида - "гомо - сапиенс - сапиенс", то есть человека мыслящего. На мой взгляд, человек в ряду животных занимает срединное место между тигром и коровой. И вот, чтобы не стать очень близким к корове, человек должен противостоять тиграм, то есть хищникам. Любая попытка превратить человека в травоядное, может в конце концов, этим и закончиться - тигры, то есть хищники - сделают человека жертвой, то есть коровой...
      Учитель, улыбнувшись, сделал паузу, снова поправил костёр и продолжил: - В современном человеке любовь к животным, часто так преувеличена и самоцельна и поэтому, такие "любители" начинают ненавидеть людей, непохожих на них...
      - В человеке - Учитель вновь помолчал, налил себе чаю из котелка, отхлебнул и продолжил: - В человеке живёт охотничий инстинкт и рано или поздно он проявляется. Хорошо, если он проявляется в молодом возрасте, являясь частью извечного вживания в природу. Потом в процессе развития личности, человек может перестать охотиться и даже стать вегетарианцем. Но это необходимая ступень его развития. Вспомните Толстого или Фолкнера..."
      Учитель вновь сделал длинную паузу, поправил костёр, подбросил дров и только потом, продолжил:
      - Часто в городах, из-за неверного воспитания, молодые проявляют свой охотничий инстинкт направляя его в сторону людей. Отсюда, самые зверские и бесчеловечные преступления и злобное, соперническое отношение к себе подобным. И поэтому, я бы ввел предмет освоения дикой природы, в качестве специального курса если не в школе, то в вузе. И в процессе обучения, отправлял бы юношей и девушек в походы по стране, по тайге - Учитель, невольно улыбнулся чему - то своему и продолжил - в археологические и антропологические экспедиции, не связывая это напрямую с зарабатыванием денег. Иначе всё выродится в рвачество и махинации... Учитель вновь улыбнулся: - Хотя здесь, может быть я не прав... Но я сбился... Мы ведь об охоте говорили... Он вновь помешал в костре палочкой...
      - Так вот охота, на мой взгляд, является той социальной отдушиной, в которую направляется присущая человеку агрессивность, то есть в приемлемое и даже полезное общественное русло. Если бы человека в молодости учили охоте, то мне кажется, он меньше бы воевал и меньше бы убивал себе подобных... А ещё, узнав природу поближе, защищал бы и охранял её сознательно...
      Он улыбнулся, глядя на притихших ребят:
      ...Изолируя себя от природы - а так получается в больших городах - человек невольно становится агрессиен не только по отношению к другим, но и к себе... И потому, я вижу один из путей избавления от преступлений, связанных с насилием, именно на пути природного воспитания... Учитель вдруг засмеялся весело: - Ведь мы с вами тоже охотники, хотя ещё ни разу за весь поход не стрельнули. Но и для нас, как цель похода, есть добыча чего-нибудь. И благодаря этой цели, мы с вами ходим, смотрим, дышим, разговариваем и, насколько я понимаю, чувствуем себя почти счастливыми!
      Ребята дружно закивали головами...
      - И последнее... - снова засмеялся Учитель. - Не знаю, как вы, а я чувствую себя в тайге совершенно свободным человеком и на время забываю про работу и даже домашние дела. Самое замечательное, что домашние проблемы, кажутся мне в лесу какими-то несущественными пустяками и совсем меня не волнуют...
      
      ...Время приближалось к полуночи и ребята, уже зевая пошли спать в тёплую, уютную зимовейку и спали как убитые всю ночь. И проспали бы до полудня, если бы их не разбудил Учитель.
      - Подъём - пародируя армейскую команду, проговорил он в пол голоса. - Нам сегодня ещё домой возвращаться - надо пораньше выступить...
      Ребята дружно зашевелились, просыпаясь и спрыгивая с нар потягивались, вытирали заспанные глаза и зевали...
      При ярком солнечном свете на улице, они вновь увидели чуть дымящий угасающий костёр, почувствовали в прохладном воздухе запахи каши и чая, заваренного смородинными листочками. Умывшись, все расселись вокруг костра и поели, запивая еду сладким чаем, рассматривая округу и синее безоблачное небо, высоко поднимающееся над зелёным лесом.
      Уходя от лесной избушки, в которой они провели замечательную ночь, Учитель, обернувшись поклонился на три стороны, вздохнул и решительно зашагал в низ по склону, в сторону дома. Лес кругом, под солнечными лучами весело светился оттенками зелёного, от тёмного, почти чёрного у громадных елей, стоящих в пойме ручья, до светло-зелёного, почти жёлтого у осиновых листочков на деревьях, растущих в долинах и на южных тёплых склонах...
      Поднявшись в тяжёлый, крутой склон к перешейку между долинами, путешественники спустились вдоль речки по лесной дороге и, перейдя тенистый брод в ельнике, по мелкому, промытому водой галечнику, повернули направо и вновь пошли дорогой, вверх по пади...
      На травянистой колее, отпечатались колёса "Урала", примявшего бампером кусты ольшаника растущего посередине зарастающей дороги.
      В какой - то момент, из-под ног с хлопаньем крыльев взлетел глухарь и Кирилл, показал место,откуда сорвался "петух"...
      Остановившись, Учитель, глядя в сторону полёта глухаря, вдруг насторожился. Ребята глянули в ту же сторону и востроглазый Валера, показав рукой вперёд, вдруг с тревогой проговорил: - Там медведь, оленя дерёт!
      Учитель, не отвечая снял с плеча карабин и пригибаясь, а иногда вставая на цыпочки, всматривался в заросли кустарников метрах в шестидесяти от дороги. Там мелькала коричневая шуба медведя и что - то рыжеватое, лежащее на траве...
      - Посмотрим! Посмотрим! - проговорил Учитель и взяв карабин на изготовку, зашагал в сторону топчущегося на одном месте медведя. Ребята, взволнованно переговариваясь и стараясь держаться вместе, тронулись следом за ним.
      Медведь, заметив людей, рявкнул, поднялся на дыбы и пошёл навстречу людям.
      - Там у него добыча - вхволнованно пояснил Учитель и подождав, но видя, что медведь не убегает, вскинул карабин вверх и дважды выстрелил в воздух. Медведь снова рявкнул, опустился на землю и мелькая среди кустов стал уходить в сторону, останавливаясь, озираясь и злобно рявкая. Однако, когда все четверо походников вышли на чистое место, медведь перешёл на валкую рысь и скрылся в кустах, на невысоком гребне долины, откуда вновь сердито и пронзительно заревел...
      Подойдя чуть поближе, ребята рассмотрели, что на траве в развороченном во время борьбы, ольховом кусте, лежал молодой олень, видимо первогодок, у которого, похоже была сломана передняя нога и на лопатке зияла широкая, окровавленная рана. Глядя на людей большими испуганными чёрными глазами, оленёнок пытался подняться, но уже не мог этого сделать - он уже умирал от ран. Голова его, то опускалась на землю, то вновь он пытался поднять её...
      Учитель посерьёзнел, с грустью поглядывая на оленёнка, стал объяснять ребятам:
      - Думаю, что медведь его подкарауливал здесь в кустах и схватил, напав внезапно. Ударив лапой, переломил кость передней ноги, а потом повалил и стал драть и кусать...
      Ребята, столпившись вокруг с жалостью, смотрели на умирающего оленёнка.
      - Не подходите близко! Он может лягнуть копытом и сломать вам ноги - предупредил учитель. В это время из сосняка, уже на перевале долинки, снова раздался рёв обиженного медведя.
      Учитель поморщился и пояснил:
      - Вот поэтому я и беру с собой ружьё каждый раз, как ухожу в тайгу. Такой вот медведь, у своей жертвы, на человека - одиночку нападает не раздумывая. Звери, когда защищают добычу, становятся злыми и агрессивными... Уже несколько раз, вот так в тайге, мне приходилось от медведя отстреливался...
      Но с оленёнком надо было, что - то делать. Он умирал. Голова его уже не поднимаясь, лежала на травке и только чёрные глаза смотрели печально и тревожно.
      Учитель, зайдя чуть с другой стороны, решившись, вдруг вскинул карабин и выстрелил в голову оленёнка...
      - Чтобы не мучился больше - тяжело вздохнув, пояснил он и перезарядился...
      Достав из ножен короткий аккуратный ножичек, Учитель стал разделывать оленя, а ребята помогали ему. Володя, подрезая своим охотничьим ножом неудобные места, стараясь подражать Учителю, там, где удобно, снимал шкуру с помощью кулака правой руки, отделяя её от мяса, а левой оттягивая её в сторону...
      Вчетвером управились быстро и разрезав мясо на куски, переложили его в рюкзаки.
      - Вот дома обрадуются - проговорил Валера, и ребята невольно заулыбались. Им нравилось быть похожими на взрослых охотников. Учитель разделил мясо поровну, а когда стали поднимать рюкзаки, то закряхтели от натуги.
      Ничего - успокоил ребят Учитель. - Мы до дороги донесём, а это почти весь путь под гору, а потом приедем за мясом на машине. Тут уже не так далеко. А я составлю протокол в лесничестве, опишу все как было, и вы подпишетесь. Не бросать же мясо здесь!...
      
      Путь до дороги оказался для ребят очень тяжёлым. Если первые метров пятьсот шли все вместе, стараясь поспевать за Учителем, то потом растянулись длинной цепью. Валера шел уверенно, и ловко перескакивал канавки и кустики. Но слабенький Кирилл, задыхался от нехватки воздуха и в конце пути едва волочил ноги. Учитель, как мог подбадривал ребят, но и ему было нелегко и он вспотел до корней волос. Но для него это было привычной работой, которую в тайге иногда приходилось делать...
      Наконец дошли до дороги и долго отлёживались на травке, на обочине, успокаивая дыхание. Потом сложили мясо в полиэтиленовый мешок, и спрятали его под густые еловые ветки развесистой ёлки...
      Дальше шли, словно на крыльях летели, так полегчали освободившиеся от мяса рюкзаки...
      В деревню вошли под вечер и разошлись по домам, а Учитель, зайдя в лесничество, рассказал всё лесничему. Выпросив у него машину, уже ночью, съездил за оставленным под ёлкой мясом...
      Ребята, на какое - то время стали героями в глазах всех жителей деревни и конечно остальных одноклассников...
      
       2013 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
       Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 08/02/2020. 584k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка