Аннотация: Поход в одиночку в красивейшие и самые дикие места Байкала.
"Для иных природа - это дрова, уголь, руда, или дача, или просто пейзаж. Для меня природа - это среда, из которой, как цветы, выросли все наши человеческие таланты..."
Пришвин Михаил Михайлович
...Я решил съездить в Байкало-Ленский заповедник, сокращенно БЛЗ, но известно, что в России без бумажки ты никто. Отправился в правление БЛЗ в Иркутске, за разрешительным документом.
Встретил меня, среднего роста человек чиновной наружности, и я без лишних слов показал ему свое удостоверение сотрудника иркутского телевидения. Затем рассказал, что давно мечтаю побывать на севере Байкала, осмотреть места, поговорить с людьми, а потом сделать киноочерк или даже документальный фильм.
Директор, несмотря на свою внешность, оказался милейшим человеком: написал мне тотчас рекомендательное письмо, отпечатал его, вручил и пожелал легкого пути, но предупредил, что места глухие, медведи, дорог нет.
Я успокоил его и сказал, что я в тайге человек не новый, потому будем осторожны, ибо осторожность - доблесть храбреца. Директор этот афоризм записал, пожал мне руку, и повторил дружелюбно улыбаясь: "Хорошо сказано!"
В тот же день, я заехал в аэропорт, купил билет на завтра, до Онгурен - это бурятский посёлок на берегу Байкала -и приехав на дачу, стал собираться...
В общем, у меня обычно все готово: рюкзак, лесная одежда, резиновые сапоги, котелки, кружки, ложки, брезент, топор маленький и легкий...
По дороге, уже сойдя с автобуса, зашел в магазин и купил продуктов: рыбных консервов, крупы, сахару, чаю, хлеба, сухарей. В те времена в магазинах ничего больше и не было. Тушенка, мясо, масло доставались только по карточкам или по блату. Я довольствовался тем что есть.
Придя на дачу, вскипятил на электроплитке чаю, долго сидел пил вкусный напиток сосредоточенно глядя в окно, в то что с южной стороны: на дачные домики внизу на склоне, на речной залив, обрамленный зеленым, сосново-березовым лесом. А в голове крутились разные мысли о вариантах и возможных встречах с зверями в будущем путешествии...
Незаметно спустились сумерки, и из зарослей на берегу раздалось птичье пение. Похоже, было, что соловей налаживает трели, хотя я знал, что здесь соловьи не живут.
Но видимо какой - то сибирский, природный "самородок" так наловчился исполнять весенние песни, что по силе чувств нисколько не уступал, европейскому "собрату" - соловью.
Когда надвинулась ночь, гулким эхом разнеслись негромкие разговоры из соседних домиков. А я, сосредоточившись, стараясь ничего не забыть собирал рюкзак, загружая в него продукту и снаряжение.
Потом проверил и вновь упаковал фальшфейер, - большую, запакованную в картон, "спичку", сантиметров тридцать длиной и диаметром сантиметра три. На конце этой спички, был запал, который надо было чиркнуть о спичечной коробок. Тогда появляется яркое белое пламя, как от фейерверка только больше и ярче.
Этим приспособлением я собирался отпугивать медведя, если он бросится на меня. Беда была в том, что я ни разу не зажигал эту спичку и знал о ее работе только по описаниям. Конечно, тут больше был момент психологический - уверенность, что ты не безоружен - а эта часто для человека главное!
Лег спать рано, от невольного беспокойства долго ворочался, не мог заснуть - все последние годы я ходил по тайге один, но так далеко не забирался...
По карте я видел, что от Онгурен до мыса Покойники не такое уже большое расстояние - всего километров семьдесят. Но это ведь тайга, и неизвестно есть ли там хотя бы тропы?
Утром, я сел на первый автобус разворачивающийся на конечной остановке, у ворот дачного поселка и поехал в аэропорт.
Приехал за час до вылета, зарегистрировал билет, прошел досмотр и маленькая стюардесса в темно-синем форменном пальто, в шапочке с кокардой, провела нас почти через все взлетное поле, к двукрылому Ан-2, стоящему рядом с вертолетами.
Еще раз, проверив билеты, она пожелала доброго пути двум летчикам в крошечной кабине и ушла...
Моторы взревели, летчик за штурвалом вырулил на взлетную полосу, получил разрешение на взлет и дал газу. Самолетик, трясясь на стыках бетонки пробежал сотню метров, незаметно оторвался от земли, поднялся чуть выше и, сделав лихой разворот, повернул в сторону Байкала.
В окно я увидел далеко внизу накренившуюся землю, аэропортовские строения, большие серебристые самолеты около здания аэровокзала. Потом, внизу замелькали поля и зеленеющие листвой перелески. Где-то справа был виден морщинистый водоем иркутского водохранилища - дул сильный боковой ветер.
Пассажиров было немного...
Ещё в аэропорту я узнал, что предстоит посадка на острове Ольхон. Это почти ровно посередине Байкала, километрах в трёхстах от Иркутска...
В полёте, самолет иногда потряхивало порывами ветра, а несколько раз он попадал в воздушную яму и сердце, казалось подпрыгивало к горлу, в противоположном направлении падению!
Руки при этом, судорожно вцеплялись в поручни тесных сидений. Я бодрился, иронично повторяя про себя объяснение этого страха: "Инстинкт. Инстинкт!".
Когда-то, такие "падения" в полёте доставляли мне радость небольшого приключения - но те времена давно прошли...
Ближе к Байкалу, щетинящиеся деревьями холмы, стали выше и круче. Где-то внизу иногда взблескивала змейкой вода небольших речек, бегущих к озеру.
И вот, справа показалось огромное озеро! Байкал был велик, чист и холоден, как и полагалось быть самому большому хранилищу пресной воды в мире.
Мотор мерно гудел и потому казалось, что Ан-2 висит в воздухе, как елочная игрушка на невидимой ниточке...
Незаметно приблизился, отличаясь от цвета воды серо-белыми отвесами скальных берегов, безлесный, каменистый остров Ольхон.
Перед посадкой, под днищем мелькнула гряда холмов с гранитными скалками.
Дергаясь от встречного ветра самолет снизился, стукнул колесами о землю, пробежал по полю, развернулся и моторы умолкли. Штурман - он же стюард, открыл тонкие, словно игрушечные дверцы кабины и мы, поочередно спрыгнули на землю.
Было холодно, ветрено и неуютно...
- Дальше, полетим через пятнадцать минут - сообщил штурман, и летчики ушли в аэропортовский барак.
Я сел на рюкзак неподалеку от самолета. Почти все пассажиры - буряты, летели до Ольхона. Они, облегчённо вздыхая и улыбаясь ушли по направлению к посёлку и нас осталось двое. Молодой бурят в полупальто, которое раньше почему-то называлось "москвичка", обратившись ко мне, показал крутые склоны ближнего к острову берега и сказал: - Онгурены там.
Я всматривался угадывая где, пока он не добавил: - Отсюда не видно...
Сам Ольхон напоминал гористые степи Монголии, и я готов был поверить в легенду, что Чингисхан родился здесь и был ханом окрестных мест, перед тем как был избран на курултае - съезде монгольской знати, где-то на реке Ононе, - ханом всех монголов...
Этот большой остров, место ветреное, безлесное, с расстилающейся степью на скалистых холмах. Я вспомнил Крым. Там тоже есть это ощущение древности, присущее ранее очень обжитым и населенным местам...
Вскоре пришли летчики, мы влезли в Ан-2 и полетели...
Через полчаса приземлились в Онгуренах...
Когда я вышел из самолета, меня поразила теплая тишина вокруг, яркое, солнце и синева Байкала впереди, за деревенскими домами. "Умели же раньше выбирать места для деревень" - вдруг невпопад подумал я.
В углу летного поля паслись коровы, а в другом углу стоял домик, который и был зданием аэропорта. Узнав, когда через неделю самолетик улетает в Иркутск, я попробовал взять билет заранее, но бурятка-кассир наотрез отказалась это сделать и предложила прийти за билетом в день вылета...
У нее же, я пытался узнать, как мне идти до заповедника, но она ничего не могла сказать о дороге на мыс Покойники. Кассирша всплеснула руками и ответила загадочно: "Ой! Это очень далеко, туда можно только на моторной лодке попасть". Потом посоветовала зайти в лесхоз...
Я насторожился!
Придя в контору лесхоза, застал там молодого бурята Витю, который коротко рассказал о том, что до Покойников идти дня четыре, но сегодня, через час он на мотоцикле поедет на хутор, стоявший в двадцати километрах от села, а дальше уже придется идти пешком.
Я был готов к этому.
Витя предложил мне ночевать в лесхозе на обратном пути и показал, где висит ключ от входных дверей. Витя был общителен и дружелюбен по характеру, а когда я показал удостоверение с иркутского телевидения, он уверился, что все делает правильно.
Я прошел главной улицей пустынной деревни из конца в конец и вышел за околицу с другой стороны, не встретив ни души на своем пути.
"Да! - думал я. - Это тебе не город, и даже не райцентр".
Отойдя от домов поселка метров триста, остановился, сбросив рюкзак осмотрелся, прилег на обочине дороги и стал ждать. Я был один во всем мире, а те, кто скрывались в домах и работал где-то на фермах, не знали меня и не хотели знать...
Чуть погодя, в тишине тихого солнечного дня, застрекотал где-то в деревне мотоцикл, и вскоре я увидел приближающегося Витю, мелькающего среди кустарников, растущих вдоль дороги. Затормозив около меня, он держал мотоцикл"Восходе" как норовистого коня, пока я садился на заднее сиденье.
Тронулись и понял я, что мотоцикл этот приспособлен для одного человека, а двое, да еще с тяжелым рюкзаком - это уже исключение.
Я пытался балансировать, помогая Вите удерживать равновесие и все равно, мотоцикл "рыскал" от одного края дороги до другого.
Но я всегда считал, что лучше плохо ехать чем хорошо идти, да и Витя в конце концов, приспособился, и мы сообща удерживали "Восход" в колее.
Однако мне это стоило определенных усилий и я не смотрел вокруг, вдоль дороги, а потому и не запомнил...
Через полчаса мы въехали в небольшое поселение, которое казалось заброшенным хутором. Здесь тоже дул ветер как на Ольхоне, и тоже было безлюдно.
Остановились...
Витя, вместе со мной вошел в избу и что-то сказал женщине-бурятке на бурятском языке. Я уловил только слово корреспондент и понял, что он представил меня. Потом Витя заторопился, сказал что он, только увидит здесь "фермеров" и уедет, попрощался со мной и ушел по направлению к другому дому.
Женщина, молча, долго смотрела на меня изучая, а потом, по-русски предложила чаю. Когда я согласился и подсел к столу накрытому изрезанной клеенкой, из комнаты осторожно вышли маленькие дети-буряты, и блестя черными глазенками, не мигая, не отрывая взгляда смотрели на меня как на чудо.
Женщина налила мне чаю из чайника, долила молока, отрезала пару ломтей от домашнего круглого хлеба, и из шкафа достала мне чуть подсушенную соленую рыбину. Это был омул, и я с аппетитом все съел, расспрашивая женщину о здешней жизни. Она рассказала, что муж пастух, пасет здесь телят потому что в Онгуренах большая животноводческая ферма...
Вдруг, в дом вошел русский мужик: рыжий, высокий и нескладный, в грязной куртке из болоньи. Это доказывало, что в лучшие годы он жил в городе - сельские люди всюду ходят в фуфайках, иначе говоря, в ватниках.
Мужик поздоровался, назвал себя Сергеем и спросил куда я хочу идти. Я сказал, что мне надо добраться до Покойников. Сергей почесал голову и предложил подвезти меня к чабанам, на пастбище.
- Там ты заночуешь, а утром пойдешь дальше. Но я смогу поехать туда только вечером, - добавил мужик.
Я согласился.
- Зайди ко мне часов в шесть вечера, и мы поедем...
Было три часа дня. Я поблагодарил и сказал, что ровно в шесть зайду. Сергей вышел, а чуть погодя, поблагодарив молчаливую хозяйку я тоже вышел на улицу и подумал что на Байкале вот уже несколько часов а Байкала еще близко не видел.
У меня было три часа времени, и я спросив хозяйку как пройти к Байкалу, отправился по дороге навстречу ветру, дующему мне в лицо.
Здесь, как и везде вокруг была каменистая степь, с кое-где торчащими серыми камнями и зелено-серой травкой, чуть пробивающейся из этой скудной земли.
Слой гумуса здесь был очень тонок еще и потому, что траву за лето и осень начисто съедали овцы, коровы и лошади. Только в речных долинах, спускающихся с горных перевалов видимых на горизонте, этот культурный слой достигал глубины одного метра. Даже на крутых склонах гумус был толще, и потому, там росли деревья, а не только трава. Здесь же, только кое-где торчал дрожащий, чахлый кустарник, ежившийся под порывами холодного ветра с Байкала.
Выйдя на берег, я увидел дугообразную линию прибоя, услышал мерный шум зеленоватых волн с пенно-белыми гребешками и почувствовал запах студёной, чистой воды.
В маленьком затоне, спрятавшись от ветра, стояла моторная лодка, которую затащили сюда через широкую галечную косу.
Передо мной расстилался величественный и по-весеннему открытый всем ветрам Байкал - легендарное озеро-море, самый глубокий внутренний водоем в мире. Его глубина больше полутора километров и в пучине вод, где-то ближе к середине, под водой прячутся отвесные обрывы, покрытые слоем многолетнего ила.
От знакомого гидрогеолога я слышал, что несколько лет назад, во время крупного землетрясения, миллионы тонн ила обрушились с крутых склонов озера на дно, и вот уже несколько лет, там, в глубине, стоит, не осевшая ещё, муть.
Я поежился, представляя этот глубинный мрак, поплотнее закутался в одежды и лег на прохладную, словно просеянную, одного размера, полукруглую гальку, промытую и обработанную за тысячу лет бурь и штормов...
Светлое небо из бездонной глубины смотрело на меня, затерянного в просторах тайги, степей и воды.
"Как человек одинок! - думал я. - Но в обычное время он этого не замечает. Жмется поближе к сородичам, сбивается в стаи, и живет бок о бок с другими человеками в деревнях, в поселках, городках и в больших городах. А вокруг природа - дикая или полудикая, которой дела нет до человека! Не было человека; появился человек; исчезнет человек! Какое дело ей вечной, до таких суетливых мелочей!?".
...Кажется, я задремал, потому что когда в очередной раз открыл глаза, то увидел, что солнце заметно опустилось из зенита и почувствовал, что стало заметно холоднее. "Надо возвращаться" - подумал я, и быстро зашагал назад...
...Сергей - мой новый знакомый и его жена Настя - приехали сюда из Качуга, - районного центра, стоящего на Лене далеко от озера. В доме их, почти не было вещей; на кухне стоял стол и обшарпанный шкаф, а во второй половине кровать, покрытая ватными одеялами без покрывал.
Я присел на шатающийся стул и Настя, с любопытством рассматривала меня чуть раскосыми глазами. Это отличительная особенность местных жителей - чуть бурятский разрез глаз, выдающиеся скулы и желтоватый цвет кожи.
Раньше в России говорили: "Поскреби русского и увидишь татарина". Здесь же, в Прибайкалье можно сказать: "Поскреби местного русского и увидишь бурята". Со временем выработался особый генотип, который и стал называться - сибиряками.
Чего скрывать - я и сам такой...
Сергей, пока заливал бензин в бак, пока выводил мотоцикл на дорогу рассказал, что они здесь недавно, что "убежали" из Качуга спасаясь от пьянства; что здесь собираются разводить телят и вырастив, сдавать их государству.
Наконец мотор завелся и мы поехали. Дорога была плохая, а кое-где ее совсем не было и мне приходилось идти пешком, пока Сергей преодолевал такой участок...
Наконец выехали на край большой долины, раскинувшейся от предгорий до Байкала. На просторной, зеленеющей ровной луговине, кое-где блестели большие лужи чистой, прозрачной воды.
Сергей показал мне деревянные корыта с высокими боковыми стенками, положенные одно в стык к другому - это подобие водопровода уходило к подошвам гор, на вершинах которых, еще лежал снег.
- Снег тает - объяснил Сергей - вода по этим деревянным корытам бежит вниз на луга и стоит здесь до лета. Поэтому, здесь вырастает высокая сочная трава, на которой пасется скот...
Корыта делают, срубая большие, пустые внутри деревья. Таких "водопроводов" там много - он махнул рукой в сторону лесных склонов. - И они тянутся на несколько километров, иногда почти до перевалов...
Тут мы увидели впереди избу, изгородь и несколько лошадей, привязанных к ней.
-Пастухи уже в доме - проговорил Сергей неуверенным голосом и остановил мотоцикл метрах в пятидесяти.
- Чтобы лошадей не беспокоить - добавил он, и мы пошли в избу. Войдя внутрь поздоровались и на нас изо всех углов, не улыбаясь посмотрели пастухи-буряты.
Видно было, что они Сергея не очень уважали, а меня видели впервые и насторожились. Обращаясь к широколицему, приземистому буряту, Сергей словно оправдываясь сказал: - Вот корреспондент телевидения, добирается до БЛЗ, подбросил его, тем более что у меня дела...
Бурят спокойно выслушал, шагнул мне навстречу и протянул руку: - Алексей!
Я тоже представился и спросил разряжая обстановку: - Могу я у вас переночевать? Алексей не торопясь ответил: - Конечно! Проходи, снимай рюкзак. Спать будешь здесь - он показал рукой на пустые нары у стены.
Пока я устраивался, снимал куртку, доставая спальник, Алексей и Сергей вышли, о чем-то переговорили и Сергей уехал. Я слышал, как затарахтел мотоцикл. Алексей вернулся и предложил мне: - Садись за стол, будем ужинать...
Я стал доставать продукты, но он махнул рукой: - Это спрячь...
Пастухи за это время завели генератор стоящий где-то во дворе и мигнув пару раз, над столом зажглась яркая лампа. В доме запахло яичницей - и действительно, скоро на столе стояла большая сковорода с жареной рыбой и разбитыми сверху яйцами. Я вспомнил, что ел такое блюдо на Ангаре, когда в детстве гостил у бабушки в деревне.
Алексей нарезал ломтями большую круглую булку ржаного хлеба и поставил на середину большую алюминиевую тарелку с чем-то жирным: - Это жир нерпы - пояснил он - варёный.
Я попробовал. Жир припахивал рыбой, был солоноват но вкусен, и конечно питателен. Все молча стали есть, а я еще и говорил. Рассказывал, что давно хотел здесь побывать, что был на севере Байкала, на БАМе, что хочу сделать фильм об этих местах, но не знаю удастся ли...
Все слушали и молчали. Только Алексей поддерживал беседу.
- Места тут хорошие - начал он...
Кто-то убрал пустую сковороду, хлеб, жир и разлил по кружкам чай.
- И мы, всегда жили здесь хорошо и вольно. Климат тут хороший. Наш скот пасется на лугах почти до Нового года. Тайга тут хорошая. Есть зверь, есть орехи, есть ягоды. В Байкале много рыбы и нерпы. Мы всегда ели много жира, рыбы, мяса и потому были здоровы и сильны.
Но последнее время, нам стали все запрещать. Охотиться нельзя, рыбачить нельзя, нерпу стрелять нельзя. А что же можно? - Алексей сделал паузу и посмотрел на меня.
Все пастухи-буряты, внимательно слушали, но их скулистые, с раскосыми глазами, лица, ничего не выражали - азиатская невозмутимость.
- И выясняется - продолжил Алексей - нам можно только работать скотниками и возиться в навозе, выращивая за гроши скот для государства, ... Он посмотрел на лица вокруг, и закончил: - Это нехорошо... Это не по-человечески...
Я внимательно слушал и понимал, что он во многом прав, что к свободным людям так нельзя относиться...
- А теперь устроили еще заповедник,- продолжал Алексей - закрыли, заняли наши самые лучшие пастбища, перегородили тайгу. "Это заповедник, а это ваши угодья", - и снова получилось так, что все лучшее отошло государству, а все худшее оставили нам. Мы писали письма, жалобы, но нам никто толком ничего не объясняет, а говорят - это приказ сверху. Но тот кто на верху, тот не знает наших нужд, наших забот. Почему он нас не выслушает!?
Алексей закончил и посмотрел на меня. Другие тоже повернулись ко мне. Надо было отвечать...
-Я во многом с вами согласен - вступил я. - Политика чиновников тут неумная, а может и хуже. Но ведь такое сейчас во многих местах происходит. Я сам охотник. И вижу, как у охотников отнимают все права, а остаются одни обязанности. Взносы надо платить, в охотничьих хозяйствах надо отрабатывать определенные дни. Путевки - если они есть, надо покупать, но придет время охоты и иногда, ни разу за осень в лес не выедешь. То-то не так, то это...
-А ведь кругом много инспекторов и охотоведов. Они тоже есть хотят, и им тоже надо деньги платить. И они за тобой охотятся как за зверем, и рады если поймали. Поэтому и браконьеров много.
Кому захочется через эти чиновничьи рогатки пройти. Зверя много, а охотиться нельзя. Вот и гибнет зверь от эпизоотий, потому что его расплодилось так, что уже и кормиться трудно. Два года назад кабаны, в тайге под Иркутском, вдруг все заболели, все вымерли, туши валялись в тайге почти в каждом распадке. А ведь могли разрешить стрелять во время охоты. Ведь это не так просто к зверю подкрасться и убить. Это ведь не корова, в огороде привязанная... И потом, на охоте человек общается с природой и свободен, как нигде не бывает свободен!
Слушатели кивали мне, но иногда я ловил себя на мысли, что они не понимают о чем я говорю, частью из-за плохого знания русского, частью потому, что были далеки от моей ситуации. Просто у них были другие проблемы.
Только Алексей был внимателен и вникал в сказанное...
Разговор сам собою закончился, и чабаны стали играть в карты переговариваясь по-бурятски. Я устал, начал зевать и Алексей, на правах хозяина, предложил мне ложиться спать, что я и сделал не откладывая...
...Как только кто-то из пастухов утром зашевелился, а было около шести часов, я тоже проснулся, оделся, сходил на улицу, собрал рюкзак...
Алексей, на мои вопросы, как мне сейчас идти к мысу Покойники, ответил, что довезет меня на мотоцикле до берега, а там тропа. Я поклонившись сказал всем спасибо, и мы вышли.
Над вершинами байкальского хребта плыли стада туманно-серых туч. Ветер подгонял их с востока на запад и я стал опасаться ненастья или дождя, но Алексей подбодрил меня: - В это время года дожди здесь очень редки. С утра может быть иногда и сырой туман, потом все расходится и к вечеру солнце. А вообще, тут много солнца и весной особенно. В учебниках пишут, что как в Ницце. Он засмеялся...
- В Ницце не был? - шутливо спросил он, не ожидая ответа. - Но погода здесь солнечная - это точно!
Я, с рюкзаком за спиной влез на заднее сиденье, и мы поехали, прямо по луговине, без дороги, объезжая водяные лужи...
Через несколько минут подъехали к берегу. Алексей достал из кармана куртки мятую тетрадку в клетку и стал рисовать схему моего пути к Покойникам. Попутно, он комментировал нарисованное. Про первую речную долину он сказал, что это была хорошая площадка для выпаса телят и овец, но сейчас туда нельзя, там заповедник. Потом он нарисовал слева от берега озера круг и перечеркнул его поперек.
-Это - сказал он - древняя каменная стена или изгородь, давно разрушенная, но хорошо видимая с воды. Может быть это межевая изгородь, а может быть часть древнего загона...
Он глянул на меня. - Ведь здесь когда-то жили многолюдные племена...
На мой вопрос, откуда он все это знает, он ответил, что окончил исторический факультет в Улан-Удэ, в пединституте, и какое-то время преподавал историю в школе, а сейчас решил вернуться к пастушеству и стал колхозным бригадиром.
-Вы русские должны знать, что сделали для нас бурят много плохого, хотя я как историк понимаю, что не все русские виноваты, а только глупые чиновники в государственной власти!
Я кивнул соглашаясь: - Это так.
Алексей продолжал чертить схему: - Следующая речка очень дикая. Там ущелье и придется часть пути идти берегом, прыгая с камня на камень. Ночевать будете - он почему-то перешел на вы - в зимовье. Оно тут. Ходу туда около восьми часов...
- Назавтра пойдете дальше, но там местами тропа пропадает, и надо обходить скалы и склон по берегу. Дальше начнется лес, который подходит прямо к берегу и там уже тропа.
Он посмотрел вдаль, вдохнул и закончил. - Ну, вот и все. Счастливого пути. Если пойдете обратно пешком, заходите.
Мы пожали друг другу руки, и я тронулся в путь, а он сел на мотоцикл и быстро уехал. "Хороший человек Алексей" - подумал я - и стал вглядываться вперед, представляя, что меня ждет там.
А "там", меня ожидало уже буквальное одиночество!
На фоне громадного водного пространства и объема справа, и мощных, то заросших лесом, то засыпанных камнем горных склонов, я почувствовал себя букашкой, муравьем, ползущим по безлюдной земле.
Мне вспомнился рассказ моего соседа по самолету, который летел с Севера. Он рассказывал, что испытал психологический шок, когда впервые увидел северное сияние. Он говорил, что почувствовал себя одинокой мышью на гигантских пространствах тундры, не в силах объяснить, кто и как делает северное сияние - это чудо природы...
Я тоже был одинок, но это не было шоком. Скорее констатация факта. И я не испугался, а скорее обрадовался.
Предыдущие годы, я много времени проводил в лесах и потому, знал чувство ответственности, но и чувство облегчения, которое испытываешь, оставаясь наедине с природой: равнодушной, настороженной или угрожающей, в зависимости от нашего внутреннего состояния.
И я привык подчиняться природным ритмам, погоде, условиям жизни, ситуациям при встрече с хищниками. И иногда, я мог испытать чувство восторга и преклонения перед величием и соразмерностью природы!
А здесь и сейчас, все зависело от меня и потому, я стал внимательнее, осторожнее, приготовился к испытаниям. Мой опыт лесного жителя подсказывал мне что здесь, где сухо и солнечно, есть вода чтобы пить, есть лес чтобы сделать костер когда станет холодно, есть продукты чтобы есть, - нет причин для паники и беспокойства.
И я, вдруг, ощутил внутри себя чувство покоя и радости, связанной всегда с ощущением свободы, которое испытываешь в такие моменты единения с природой. Когда ты рядом с людьми или среди людей, ты чувствуешь, что они "другие", а ты отдельно. Здесь, я был частью всеобщего, объединился со всем сущим!
И еще одна картинка всплыла в памяти - фотоплакат, на котором индеец стоит с копьем в руке, полуголый, настороженный... Но какие же спокойные и уверенные у него глаза, как сосредоточенно и внимательно он смотрит на мир!
Я пытаюсь описать мои чувства, а мое тело в тот момент двигалось, глаза всматривались в детали ландшафта, сердце работало ровно и сильно.
Я привык к лесному одиночеству и часто радовался, когда оставался один на один с природой. Я был её сыном, а она - природа, моей матерью - создательницей и хранительницей...
Узкая тропка вилась по склону неподалеку от берега...
Часа через полтора, размеренной ходьбы, тропа свернула налево чуть в гору и я понял, что здесь берег становится крутым и обрывистым и поэтому, тропка выбрала более легкий путь.
Чуть погодя, я попал на широкий горный луг и пройдя еще немного, перелез, перебрался через каменную преграду: это был вал из рассыпанных от высокой середины к краям, гранитных валунов и булыжников.
Направление этой разрушившейся стены шло вдоль луговины и она, исчезая впереди и позади меня, удалялась в обе стороны, к краям широкой поляны.
Я стал гадать, что это было когда-то:
"Может быть граница между владениями разных хозяев или даже разных племен? А может быть, это была часть древнего загона, в котором древние люди держали прирученных лошадей, коров и овец? А может быть - страшно вообразить - здесь, древние люди построили поселок и эти камни служили стеной, защищающей человеческое поселение..."
Тропа спустилась вниз и вышла на прибрежные луга, с торчащими из земли серыми валунами. Над лугом возвышались, заросшие кустарником и одинокими соснами склоны прибрежного хребта, а справа, расстилалась водная, темно-синяя равнина озера, морщащаяся небольшими волнами.
Противоположного берега из-за тумана не было видно. На траве, торчащей щеткой из земли, кое-где видны были тропинки пробитые за многие годы пасущимся скотом, а чуть подальше, виднелись две овчарни - деревянные строения в форме восьмиугольников с низкой дощатой крышей, спускающейся от центра к краям. Я заглянул в одну из них и увидел, что овчарни на полметра заполнены навозом, засохшим и покрывающим всю поверхность помещений. "Наверное буряты, десятилетиями пасли здесь много скота, а сейчас здесь заповедник" - понял я.
За большим лугом, теряясь в песчано-галечных отмелях, шумела чистая холодная речка. На берегу, под ветками сохнущего кустарника, я развел костерок, вскипятил чай, пообедал и немножко поспал, завернувшись в спальник - было прохладно.
Дальше тропа пошла почти рядом с береговым обрывом, и часа через два, я снова вышел на луг, а за ним снова была река. Речная долина уходила вверх, и там, превратившись в узкое ущелье, прорытое водой в скалах, скрывалась среди высоких утесов.
Место было таинственное, мрачное, неприветливое. Тропа, неожиданно пришла на край обрыва, и внизу я увидел скачущую по камням воду. "О-го-го - подумал я. - Наверное, я шел по звериной тропе. Но как звери могли преодолеть этот обрыв? Страшно! Тут метров пять высоты".
Я пошел вправо, вниз по течению, и когда обрыв сошел на нет, по большим береговым валунам, незаметно перешел речку, шумно текущую где-то внизу, под камнями...
Прибрежный хребет придвинулся к озеру, и казался мне гигантской театральной кулисой. Почти ровные луговины у воды кое-где продолжающиеся на крутых склонах; гигантская кулиса гор покрытая лесами, синеющими на гребнях и темнеющиими в затененных долинах - они напоминали мне фотографии Тибета. "Очень похоже на тибетские святые места. Здесь, на Байкале, словно ожила малая копия Тибета..."
...Зимовье открылось мне неожиданно.
Я устало шагал по озерному пляжу, покрытому плоским, круглым, почти черным галечником, поднял голову и увидел в глубине бухточки, аккуратный домик, чуть приподнятый на сваях над землей. Я почти побежал, и с облегчением сбросив потяжелевший к вечеру рюкзак, вошел внутрь. Это был уютный, чистый сухой дом, с хорошей печкой и нарами, пристроенными к боку печки. В стеклянное окошко с видом на береговую линию, светило заходящее солнце. Крутой, береговой склон уходил вверх, почти сразу за домиком, а на берегу, на луговине, росла зелёная трава.
Было тихо. Ветер остался где-то за поворотом берега. Я прогулялся по травке чувствуя после рюкзака летящую лёгкость в плечах и увидел выкопанные кем-то ямки в земле. Присмотревшись, увидел следы оленей-изюбрей, которые тут, на виду у зимовья устроили солонец!
"Дикие места - улыбаясь, радовался я. - Олени может быть и сегодня придут" - и сев на землю стал осматривать склоны...
Постепенно наступили сумерки. Я "внедрился" в избушку, набрав на пляже, замечательно красивом ровном и черном как городская мостовая, обломков веток и веточек выброшенных штормами на берег. Развел огонь в печке, вскипятил чай, поужинал сытно и вкусно, после разложился на нарах и слушая потрескивание угольков в гаснущей печке, заснул крепко и надолго...
Проснулся на рассвете...
С озера, шумевшего волной за стенками дома, на берег наплывал серый туман. Я вылез из спальника, сходил на улицу, вернулся и снова растопил печку - в домике было прохладно. Поставив варить кашу, подрагивая всем телом прошел к озеру и умылся чистой холодной водой - назад уже вернулся бодрой рысью - сон помог восстановить силы, а ледяная вода пробудила их.
Скоро каша была готова. Я поел, вскипятил чай, попил горячего и прилег на нары. И так мне стало тепло, свободно и уютно, что я задремал и проспал около часа...
Когда открыл глаза, то увидел в окошко яркий солнечный свет, услышал шум волн, почувствовал приятный запах сухого, теплого дерева в зимовье. "Да тут жить хорошо! - подтвердил сам себе, - Но надо идти. Сегодня может быть, я дойду до Покойников".
Идти было легко и приятно. Я любовался озером, солнечной дорожкой, на волнующейся, маслянисто-блестящей поверхностиводы, вглядывался в линию горизонта впереди, задирая голову осматривал скалистые вершины на гребне склонов.
Тропа стала шире, натоптанной, но я понимал, что по этой тропе ходят только дикие звери. Вглядевшись, различил следы медвежьих лап. Чуть погодя я увидел медвежий помет прямо на тропе и понял, что здесь ходит медведица с двумя медвежатами.
Место было такое пустынное и дикое, что я вдруг испугался: может быть, медведица с детенышами идет где-то впереди меня и я, могу неожиданно выйти на нее! "От такой перспективы никто не застрахован" - подумал я и на минуту остановился. Осмотревшись, достал из бокового кармана рюкзака фальшфейер и пошел вперёд, держа его в руке. Тропа, то поднималась, то опускалась вниз, и каждый раз я ожидал, что с очередного гребня увижу перед собой зверей.
Но все обошлось. Тропа, вскоре разделилась надвое, потом еще и еще, и потерялась. Склон придвинулся к воде и становился все круче.
В поисках тропы я вдруг оказался очень высоко, почти над спускающимся вниз, обрывом. Пришлось осторожно сойти к воде и по большим валунам, вдоль реки долго обходить громадные скалы, уходящие вверх, в синее небо.
Валуны были в человеческий рост, идти по ним было тяжело. Приходилось прыгать, балансировать, хвататься руками за каменные выступы. Пройдя так несколько километров, я наконец вышел на тропу, идущую по краю леса, подступающего здесь почти к самой воде.
Солнце поднялось и растопило туман. Теплом повеяло сверху, от нагретых серых скал, то тут то там торчащих из склона. А ниже, сосновый, чистый лес с моховой подстилкой поверх корней, запахом хвои и кустами багульника, с проклюнувшимися уже бутончиками розово-фиолетовых цветочков на тонких веточках.
- А что там за горными вершинами? - спрашивал я сам себя. - Надо будет обязательно туда сходить, - ведь где-то там, за хребтом, берет начало одна из самых крупных рек России - Лена.
- Странно, но ее начало образовано природой, совсем рядом с громадным природным водохранилищем чистой пресной воды, в котором вместилась одна пятая всей пресной воды на земле. Это просто фантастика!
Я шел и рассуждал так про себя, когда вдруг, с озера раздался звук лодочного мотора, а вскоре появилась и сама лодка с людьми. Она шла вдоль берега навстречу мне и люди, вскоре заметили меня. Мотор сбавил обороты и лодка повернула к берегу.
Я помахал рукой. Лодка подошла к берегу метров на тридцать, но было мелко, и один из мужиков, в длинных резиновых сапогах, спрыгнул в воду и побрел ко мне. Я ждал. Достал рекомендательное письмо и свое ТВ-удостоверение.
Мужик, выйдя из воды, взобрался на метровый береговой обрыв и подошел ко мне. Представился: - Егерь заповедника Василий... (фамилию я сразу забыл).
Я показал документы, объяснил что иду в заповедник и имею рекомендательное письмо директора заповедника. Строгий тон Василия сменился на нормальный человеческий: - Вам тут немного осталось до базы, километров семь-восемь. Мы перегружены, поэтому взять вас не можем, но на обратном пути прихватим! - проговорил, переминаясь с ноги на ногу.
Я сказал, что пойду пешком. Василий, неловко повернулся, и прыгнув вниз зашел в воду, а подходя к лодке, начал что-то громко и неразборчиво объяснять сидящим в ней. Я не дослушал и зашагал по тропинке...
Действительно, через час, пройдя через лес, я вышел на галечный берег, поворачивающий далеко влево, и там, в глубине бухты увидел серые, дощатые крыши нескольких домов. "Пришел!? - с облегчением констатировал я, и присел отдохнуть. Надобно дождаться егерей" - подумал я, доставая из рюкзака спальник. Лег, завернувшись в него.
Солнце светило сквозь чистейший, прозрачный воздух. Байкал лежал у моих ног огромной глыбой холодного хрусталя, неподвижный, но живой, чуть дышащий глубинной прохладой...
Я заснул...
Проснувшись через час полежал, слушая необычную, почти вечную тишину, рассматривая противоположный берег Байкала, закрытого высокой синей тенью от заходящего солнца.
Потом поднялся и пошел в сторону метеостанции которая, наверное приютила и егерей. Кстати, судя по всему, место, где я дремал и было мысом Покойники...
... Метеостанция - несколько домов в глубине большого залива - стоит здесь уже давно. Это поселение было крайней точкой проникновения человека на север байкальского побережья после Онгурен.
С другой стороны озера находился Нижнеангарск, а во времена БАМа появился Северо-Байкальск, - город железнодорожников.
В десятках километров от Северо-Байкальска, находится полузаброшенное село Байкальское, а промежуток между Байкальском и метеостанцией, составляющий около двухсот километров, никем не заселен.
Тут и располагается страна чудес, в которой все возможно: от появления инопланетян, до следов стоянок древнего человека, и остатков городищ скифов, или предшествующих им племен.
В этом заключен парадокс - географический и исторический - в конце двадцатого века людей, живущих далеко от городов и поселков, становится все меньше.
Еще раньше, путешествуя по таежным дебрям, я часто находил места покинутых людьми поселений, а то и стены полуразрушенных домов, или отдельных изб. Есткственно вставал вопрос - куда и почему ушли люди из тайги?!
Эта тема отдельного рассказа, однако и по сейчас, сохранилась память о некогда существовавшей тесной связи жителей двух берегов Озера. Тогда роднились, брали невест с берега на берег, были знакомы лично почти все жители противолежащих деревень и поселков - зимой переезжая Байкал на лошадях, а летом гребями или под парусом.
Тема эта чрезвычайно интересная. Она кроме всего прочего показывает понижение уровня социализации, несмотря на возрастание технических возможностей...
Но я отвлекся...
Встретил меня метеоролог Гордеев, - здоровенный молодой мужик, увидевший меня в окно своего дома и вышедший на крыльцо. Он поздоровался, я представился. Мы немного поговорили о моем путешествии сюда. Потом Гордеев предложил мне располагаться по-хозяйски в маленькой избушке, стоящей поодаль от домов метеостанции и базы заповедника. Он показал мне где дрова, где топор-колун, сказал, что с вечера надо печь протопить, а то ночами бывает холодно.
Я вселился в темноватую избушку и вновь почувствовал себя одиноким.
Когда я рубил дрова, ко мне подошел новый человек. Это был начальник егерей Матюхин, среднего роста мужик с рыжей бородой и насмешливыми глазами на круглом русском лице. Я рассказал, как я добирался до метеостанции, сказал о фальшфейере, о медвежьих следах. Он качал головой, улыбался и когда я заговорил о следах, добавил:
- Да этого добра здесь хватает. Там - он показал рукой на безлесные поляны на склонах, темнеющего за предгорьями хребта, - иногда одновременно можно видеть по пять-шесть пасущихся медведей...
Он рассказал немного о себе: живет здесь с семьей - женой и маленьким сыном, что окончил пушной техникум в Иркутске, проработал до этого охотоведом в Забайкалье, в Читинской области, а здесь уже около года.
Я в свою очередь рассказал о себе: что прилетел из Ленинграда, что уже лет пять, работаю на иркутском ТВ внештатным автором, что по моему сценарию сняли фильм о глухарях, который очень часто показывали на всю страну...
Выслушав это, он проговорил: - Заходите вечером. Я вас познакомлю с ребятами егерями, с женой и сынишкой. Завтра у него день рождения, четыре года, и мы баню протопим, а потом пообедаем все вместе...
Я поблагодарил, сказал, что хочу в оставшееся время сходить в лес, осмотреться...
Разгрузив рюкзак, оставил все в домике и пошел в сторону горушки, торчащей чуть впереди высокого хребта, в верхней трети которого еще лежали поля белого снега, а на гребне виднелись толстые снежные сугробы.
Напомню, что когда я улетал из города, молодые березняки окружающие дачный поселок распускали зеленые листочки.
Здесь же, весна казалось только начиналась - деревья стояли голые и потому, березово-осиновые рощи просматривались насквозь. В окрестностях метеостанции весь лес был давно вырублен и заросли молоденьких лиственных насаждений чередовались с полянами.
За полчаса, поднявшись довольно высоко, я взобрался на небольшую, плоско вершинную скалу и огляделся. Зрелище было ошеломляющим. Воздух здесь был прозрачен, и абсолютно чист и потому, видно было все вперед и по сторонам на многие десятки километров.
Внизу, казалось совсем рядом, виднелись крыши метеостанции, дуга залива, а дальше, открывался огромный Байкал, раскинувшийся налево и направо на сотни километров. Где-то посредине озера из воды торчали спины Ушканьих островов, а дальше, виден другой берег, речные долины и баргузинский хребет, вершины которого, были укрыты глубокими снегами доходящими до самой воды.