Аннотация: Тайга прекрасна в любое время года, но и опасна, особенно для охотников - одиночек.
Берег бурых медведей. Путешествие на Байкал
Рассказы Андрея Чистова
...Я решил съездить в Байкало-Ленский заповедник, сокращенно БЛЗ, но известно, что в России без бумажки ты никто и поэтому, отправился в правление БЛЗ в Иркутске.
Встретил меня, среднего роста человек чиновной наружности и я без лишних слов показал ему свое удостоверение сотрудника иркутского телевидения. Затем рассказал, что давно мечтаю побывать на севере Байкала, осмотреть места, поговорить с людьми, а потом сделать киноочерк или даже документальный фильм.
Директор, несмотря на свою внешность, оказался милейшим человеком: тотчас написал мне рекомендательное письмо, отпечатал его, вручил и пожелал легкого пути, но предупредил, что места глухие, медведи, дорог нет.
Я успокоил его и сказал, что я в тайге человек не новый и потому буду осторожен, ибо осторожность - доблесть храбреца. Директор этот афоризм записал, пожал мне руку, и повторил дружелюбно улыбаясь: "Хорошо сказано!"
В тот же день, я заехал в аэропорт, купил билет до Онгурен и приехав на дачу, стал собираться. В общем, у меня обычно все готово: рюкзак, лесная одежда, резиновые сапоги, котелки, кружки, ложки, брезент, топор маленький и легкий. По дороге, уже сойдя с автобуса, зашел в магазин и купил продуктов: рыбных консервов, крупы, сахару, чаю, хлеба, сухарей. В те времена в магазинах ничего больше и не было - тушенка, мясо, масло только по карточкам или по блату - жизнь была очень непростой!
Придя на дачу, на электроплитке вскипятил чаю, а потом долго сидел и сосредоточенно глядел в окно с южной стороны: на дачные домики, на речной залив, обрамленный зеленым, сосново-березовым лесом, на темно - синее небо...
Незаметно спустились сумерки и из зарослей на берегу залива, раздалось птичье пение. Похоже, было, что соловей налаживает трели, но я знал, что здесь соловьёв нет - климат не тот.
Когда надвинулась ночь и гулким эхом разнеслись негромкие разговоры из соседних домиков, я собрал рюкзак, проверил и вновь упаковал фальшфейер,- большую спичку сантиметров тридцать длиной и диаметром три сантиметра.
На конце этой спички был запал, который надо было чиркнуть о спичечной коробок. Тогда появляется яркое белое пламя как от фейрверка, только больше и ярче. Этим приспособлением я собирался отпугивать медведя, если он набросится на меня.
Беда была в том, что я ни разу не зажигал эту спичку и знал о ее работе только по описаниям. Конечно, тут больше был момент психологический, но для человека бывалого и этого достаточно В крайнем случае, при мне были топор и нож.
Вспомнил рассказа моего приятеля Алексея, отчаянного очкарика, который в жизни ничего не боялся, а за его обличьем "ботаника" скрывался смелый и отчаянный человек!
Однажды он с собакой жил в далёкой тайге, собирал камедь - сок лиственницы, который очень ценился, потому что его использовали в химической промышленности как важный ингредиент чего то.
Собака была молодая, необстрелянная, как впрочем и сам Алексей в те молодые годы. Переходя из одного участка леса в другой, проходя по старым вырубам, где уже подрастали берёзы, он вдруг услышал недалеко лай собаки, а потом увидел, что за ним гонится медведь. У Алексея был лёгкий обрез - одностволка, но это было оружие, скорее психозойского свойства ночью можно было выстрелить, если какая опасность. С ним был тот самый файер-спичка. Алексей увидел медведя и стрелять из обреза не рискнул, выхватил файер истал ждать!
Медведь увидев человека резко развернулся бросил преследовать собаку и повернул в сторону человека!
Всё решалось в считанные секунды - Алексей выхватил фальшфейер, и когда медведь был буквально в десяти шагах, чиркнул его о спичечный коробок, мгновенно возник шар белого пламени и медведь резко затормозил и резко развернувшись кинулся наутёк!
В это время фальшфейер фыркнул, пламя выпало из картонной трубки и упало под ноги человеку - к счастью это произошло уже после нападения!
...Я лёг спать рано, долго ворочался и не мог заснуть - воображение рисовало разные приключенческие картинки- хотя все последние годы ходил по тайге один и казалось, что ко всему привык, и всё - таки так далеко я ещё не забирался и тем более в одиночку!
Байкало - Амурская магистраль, или в просторечии - БАМ, на которой я проработал почти полтора года, не в счёт - там всё-таки был дом, собаки и люди в посёлке, в десятке километров от сейсмостанции...
По карте я видел, что от посёлка Онгурены до мыса Покойники, не такое уж большое расстояние, но это ведь тайга и неизвестно есть ли там хотя бы тропы?
Уже задрёмывая, я подумал, почему мыс назвали - Покойники? Может быть потому, что когда - то там было большое кладбище и первопроходцы увидели скелеты умерших людей во множестве? А может быть оттого, что Байкал в заливе за мысом, намного спокойнее чем в открытом море? Размышляя так, я незаметно и крепко уснул...
Утром, нагруженный тяжёлым рюкзаком сел на первый автобус у ворот дачного поселка, и поехал в аэропорт.
Приехал за час до вылета, зарегистрировал билет, прошел досмотр и стюардесса в темно-синем форменном пальто, в шапочке с кокардой, провела нас почти через все взлетное поле, к двукрылому Ан-2, стоящему рядом с вертолетами.
Еще раз проверив билеты она пожелала доброго пути двум летчикам, сидящим в крошечной кабине и ушла...
Моторы взревели, летчик за штурвалом вырулил на взлетную полосу, получил разрешение на взлет и дал газу. Самолетик, трясясь на стыках бетонки пробежал сотню метров, незаметно оторвался от земли, поднялся повыше и, сделав разворот, повернул в сторону Байкала. В окно была видна накренившаяся далеко внизу земля, портовские строения, большие серебристые самолеты около здания аэропорта.
Потом внизу замелькали поля и зазеленевшие уже листвой перелески. Где-то справа был виден морщинистый водоем - дул боковой ветер.
Пассажиров было немного и все сидели по отдельности и молчали, да и гул мотора перекрывал все звуки.
Ещё в аэропорту я узнал, что предстоит посадка на острове Ольхон. Это почти ровно посередине Байкала.
Иногда самолет потряхивало порывами ветра и несколько раз мы попадали в воздушную яму и тогда, сердце казалось подпрыгивало к горлу, в противоположном падению направлению, а руки судорожно вцеплялись в поручни тесных сидений. Я бодрился, иронично объясняя этот инстинктивный страх повторял про себя: "Инстинкт".
Вспомнил, что когда-то, такие падения доставляли радость приключения - но те времени прошли...
Ближе к Байкалу щетинящиеся деревьями холмы стали выше и круче и где-то внизу, иногда, змейкой взблескивала речная вода бегущая в сторону озера. Наш биплан, летел над тайгой вдоль Ангары и вдруг, в какой - то момент я увидел в иллюминаторы просторы темно - синего, громадного озера - это был великий, чистый и холодный Байкал...
Мотор мерно гудел и казалось, что как елочная игрушка на невидимой нитке, наш Ан-2 висит в воздухе над безбрежными просторами земли, - с одной стороны синело озеро, а с другой поднимались таёжные хребты, уходящие за горизонт...
Перед посадкой под спаренными крыльями мелькнула гряда холмов с невысокими гранитными скалками на их спинах. Потом самолетик снизился, стукнул колесами о землю, пробежал по полю, развернулся и моторы смолкли.
Штурман - он же стюарт, открыл тонкие игрушечные дверцы "салона" и мы, по очереди спрыгнули на землю.
Было холодно, ветрено и неуютно. "Полетим через пятнадцать минут" - сообщил штурман и летчики ушли в аэропортовский барак, греться.
Я сел на рюкзак неподалеку от самолета и огляделся.
Почти все пассажиры - буряты летели до Ольхона. Нас осталось всего двое. Молодой бурят в полупальто, которое раньше почему-то называлось "москвичка", показал мне на крутые склоны ближнего к острову берега и коротко произнёс: "Онгурены там". Я всматривался угадывая, пока он не добавил: "Отсюда не видно"...
Сам Ольхон напоминал гористые степи Монголии и глядя на таинственно-древний пейзаж, я поверил в легенду, что Чингисхан родился здесь и был ханом окрестных мест, перед тем как был избран на курултае, где-то далеко отсюда на реке Ононе, ханом всех монголов.
Ольхон - место ветреное, безлесое с широкой степью на скалистых холмах.
Я невольно вспомнил Крым, где тоже испытал ощущение древности, присущее ранее очень обжитым и населенным местам...
Вскоре пришли летчики, мы вновь влезли в Ан-2 и полетели...
Через полчаса приземлились в Онгуренах...
Когда я вышел из самолета, меня поразило тепло, солнце яркое и тишина. "Умели же раньше выбирать места для деревень" - вдруг подумал я невпопад.
В углу лётного поля паслись коровы, а в другом углу стоял домик, который и был зданием аэропорта. Узнав, когда через неделю самолетик улетает в Иркутск, я попробовал взять билет заранее, но бурятка-кассир наотрез отказалась это сделать и предложила прийти за билетом в день вылета...
У неё же, я попытался узнать, как мне идти до заповедника, но она ничего не могла сказать о дороге на мыс Покойники, только всплеснула руками и ответила загадочно: -Ой! Это очень далеко, туда можно только на моторной лодке попасть. Потом посоветовала зайти в лесхоз...
Я насторожился. Придя в контору лесхоза, я застал там молодого бурята Витю, который коротко рассказал, о том что до Покойников идти дня четыре, но сегодня, примерно через час он на мотоцикле поедет на хутор, в двадцати километрах от села и подбросит меня, а дальше уже придется идти пешком.
Я был готов к этому...
Потом, я спросил про местных медведей и Витя, весело рассказал и показал шрамы на животе - последствия нападения медведя.
Дело было так - начал он блестя раскосыми глазами. - Мы с моим племянником Лёней, пошли за ягодой в ближнюю тайгу. Шли и весело разговаривали, как вдруг, увидели на дороге медведицу с медвежатами. Заметив нас, медведица встала на дыбы и начала принюхиваться, а медвежата быстро влезли на ближнюю лиственницу.
После этого, медведица опустилась на четыре лапы и бросилась на махах в нашу сторону. Я и Леня кинулись убегать, зная, что такая встреча ничего хорошего для нас не сулит!
Лёня был чуть впереди, а я приотстал, потому что со мной была мелкокалиберная винтовка, которая болталась за спиной на бегу.
Медведица быстро меня настигла и когда я повернулся к ней, она как боксёр нанесла удар правой лапой, винтовка отлетела в сторону, а я повалился и потерял сознание то ли от удара, то ли от страха!
Когда очнулся, то лежал на спине, а страшная морда зверя нависла надо мной с открытой пастью, в которой торчали длинные желтые клыки. Медведица хотела вырвать мне живот, но я инстинктивно выпучил его, а когда пасть сомкнулась, то наоборот втянул. Зверь только чуть порвал кожу и вновь собрался меня куснуть. Когда она снова открыла пасть и снова сомкнула его, я уже сознательно, вначале выпучил живот, а потом его втянул. У медведицы снова не получилось вырвать из меня кусок.
В это время, я услышал, как от испуга за меня закричал Леня и медведица бросив меня, кинулась на него. Она настигла племянника в несколько прыжков и куснула его за ногу, а он чтобы не потерять равновесие, вцепился ей в мохнатые уши. Потом, уже встав, чувствуя как по животу течет кровь, я увидел, что Леня висит на медведице, а она мотает головой пытаясь его сбросить. И казалось, что он катается на медвежьей голове, как на качелях!
Я шатаясь огляделся и увидел на обочине мелкашку, которая была уже заряжена. А подняв голову увидел, что медведица наконец сбросила с себя Леню и кинулась на меня.
Я тоже инстинктивно вскинул винтовку и выстрелил с расстояния пяти метров, прямо ей в голову. Медведица резко затормозила, но не упала и долго стояла, словно не веря в произошедшее!
Потом она медленно развернулась и так же медленно побрела в лес. Медвежата быстро спустились с дерева и побежали за ней...
Все это случилось так быстро, что я не успел испугаться, но Леня от страха и боли просто рыдал и что-то бессвязно бормотал размазывая кровь и слезы по лицу. Позже выяснилось, что медведица укусила его за бедро и потому, он повис у неё на шее.
Племянник сильно испугался и плакал от пережитого страха и боли. Кровь текла из пораненного бедра и уже намочила штаны.
Я сам, окрововленный, обнял его и повел назад, в сторону деревни...
..В течении рассказа Витя напоил меня чаем и ещё раз показал шрамы от клыков медведицы на животе.
Я качал головой, удивлялся, хотя знал, что в тайге бывают самые невероятные и драматичные происшествия!
...В конце разговора, Витя предложил мне ночевать в лесхозе на обратном пути и показал, где висит спрятанный ключ от входных дверей. Он был дружелюбен по характеру, а когда я показал удостоверение с иркутского ТВ, он уверился, что все делает правильно.
Я прошел главной пустынной улицей вдоль деревянных домов, вышел за околицу с другой стороны, не встретив на своем пути ни души.
"Да! - думал я. Это тебе не город, и даже не райцентр".
Остановившись сбросил рюкзак на траву, прилег на обочине дороги и стал ждать...
Было немного грустно и непривычно - я здесь один во всем мире, а те, кто скрывались в домах или работали где-то на колхозных фермах, не знали меня и не хотели знать...
Чуть погодя в тишине тихого солнечного дня, где-то далеко в деревне застрекотал мотоцикл и вскоре, я увидел Витю на "Восходе", мелькающего среди кустарников, растущих вдоль дороги.
Затормозив около меня, он сдерживал мотоцикл как норовистого коня, пока я садился на заднее сиденье. Тронулись и я понял, что мотоцикл этот приспособлен для одного человека, а двое, да еще с увесистым рюкзаком, - уже исключение. Я пытался балансировать, помогая Вите удерживать равновесие, и все равно мотоцикл "рыскал" от одного края дороги до другого.
Но я всегда считал, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Да и Витя, в конце концов, приспособился, и мы сообща удерживали "Восход" в колее. Однако мне это стоило определенных усилий, и потому, я ничего не замечал вдоль дороги и ничего не запомнил.
Через полчаса мы въехали в небольшое поселение, которое казалось заброшенным хутором. Здесь тоже дул ветер, как на Ольхоне, и тоже было безлюдно...
Остановились...
Витя, вместе со мной вошел в избу и что-то сказал женщине-бурятке на бурятском языке. Я уловил только слово корреспондент и понял, что он представил меня. Потом Витя заторопился и сказал, что увидев здесь "фермеров" уедет.
Потом, этот добродушный и общительный человек попрощался со мной и ушел по направлению к другому дому.
... Женщина долго смотрела на меня молча, и я тоже молчал. Потом, она перешла на русский и предложила чаю. Когда я согласился и подсел к столу накрытому изрезанной клеенкой, из комнаты осторожно вышли маленькие дети - буряты и блестя черными глазенками, не мигая и не отрывая взгляд, смотрели на меня как на чудо.
Женщина налила мне чаю из чайника, долила молока, отрезала пару ломтей от самоиспеченного круглого хлеба, и из шкафа достала чуть подсушенную соленую рыбину.
Это был омуль и я с аппетитом все съел, расспрашивая женщину о здешней жизни. Она рассказала, что муж пастух, пасет здесь телят - в Онгуренах большая, животноводческая ферма...
Вдруг, в дом вошел русский мужик: рыжий, высокий, и нескладный, в грязной куртке из болоньи. Это доказывало, что в лучшие годы он жил в городе - сельские люди всюду здесь ходят в фуфайках, иначе в ватниках. Мужик поздоровался, назвал себя Сергеем, и спросил: куда я хочу идти. Я сказал, что мне надо добраться до Покойников. Сергей почесал голову и предложил подвезти меня к чабанам, на пастбище.
- Там ты заночуешь, а утром пойдешь дальше. Но я смогу поехать туда только вечером - добавил он. Я согласился.
- Зайди ко мне часов в шесть вечера, и мы поедем - завершил разговор Сергей и не прощаясь вышел...
Было три часа дня. Я поблагодарил его и сказал, что ровно в шесть зайду...
Чуть погодя, поблагодарив молчаливую хозяйку, и выйдя на улицу подумал, что на Байкале вот уже несколько часов, а Байкала еще близко не видел. У меня было три часа времени, и я спросив хозяйку, как пройти к Байкалу, отправился по дороге навстречу ветру, дующему мне в лицо.
Здесь, как и везде вокруг была каменистая степь, с серыми камнями кое-где торчащими из земли и зелено-серой травкой, чуть пробивающейся из этой скудной земли.
Слой гумуса здесь был очень тонок еще и потому, что траву за лето и осень начисто съедали овцы, коровы и лошади.
Только в речных долинах спускающихся с горных перевалов, торчащих серыми громадами на горизонте, этот культурный слой достигал высоты одного метра. Даже на крутых склонах гумус был толще и потому, там росли деревья, а не только трава. Здесь же, кое-где торчал дрожащий, чахлый кустарник, ежившийся под порывами холодного ветра с Байкала...
Выйдя на берег, я увидел дугообразную линию прибоя, услышал мерный шум зеленоватых волн с пенно-белыми гребешками. В маленьком затоне, спрятавшись от ветра, стояла моторная лодка, которую затащили сюда через широкую галечную косу.
Передо мной расстилался величественный и по-весеннему открытый всем ветрам Байкал - легендарное озеро-море, самый глубокий внутренний водоем в мире. Его глубина больше полутора километров и в пучине вод, где-то ближе к середине, под водой прячутся отвесные обрывы, покрытые слоем многолетнего ила.
Знакомого гидрогеолог рассказывал, что несколько лет назад во время подземного землетрясения, миллионы тонн ила обрушились с крутых склонов на дно и вот уже несколько лет, там в глубине, стоит не осевшая муть. Я поежился, представляя этот глубинный мрак, поплотнее закутался в одежды, и лег на прохладную гальку, промытую и обработанную за тысячу лет байкальских бурь и штормов. Светлое небо из бездонной своей глубины, задумчиво и равнодушно смотрело на меня, затерянного в просторах тайги, степей и воды...
"Как человек одинок! - подумал я. - Но в обычное время он этого не замечает, жмется поближе к сородичам, сбивается в стаи и живет бок о бок с другими в деревнях, в поселках, городах и городах. А вокруг природа - дикая или полудикая, которой дела нет до человека! Не было человека, появился человек, исчезнет человек! Какое ей, вечной, дело до таких мелочей!?
...Кажется, я задремал, потому что когда в очередной раз открыл глаза, то увидел, что солнце опустилось из зенита ближе к горизонту и почувствовал усилившуюся похолоду.
"Надо возвращаться" - подумал я, и быстро зашагал назад к домам...
...Сергей и его жена Настя, приехали сюда с полгода назад, из Качуга, районного центра, стоящего на Лене, довольно далеко от Байкала. В доме их почти не было вещей; на кухне стоял стол и обшарпанный шкаф, а во второй половине кровать, покрытая ватными одеялами, без покрывал. Я присел на шатающийся стул и Настя с любопытством рассматривала меня чуть раскосыми глазами.
Это отличительная особенность местных жителей - чуть бурятский разрез глаз, выдающиеся скулы, и желтоватый цвет кожи. Раньше в России говорили: "Поскреби русского и увидишь татарина". Здесь же можно сказать: "Поскреби местного жителя и увидишь бурята". Со временем выработался особый генотип, который и стал называться - сибиряками. Я и сам был таким, чего скрывать...
Сергей, пока заливал бензин в бак, пока выводил мотоцикл на дорогу рассказал, что они здесь недавно, что "убежали" из Качуга спасаясь от пьянства, что здесь собираются разводить телят и вырастив, сдавать их государству и на этом зарабатывать.
Наконец мотор завелся, и мы поехали. Дорога была плохая, а кое-где ее совсем не было, и мне приходилось идти пешком, пока Сергей один, преодолевал такой участок...
Наконец выехали на край большой долины - раскинувшейся на несколько километров от предгорий Приморского хребта до Байкала. На зелёной ровной луговине, кое-где блестели большие лужи прозрачной воды.
Сергей показал мне длинные деревянные корыта, сделанные из половинок стволов, расколотых повдоль и положенные одно в стык к другому. Это подобие водовода, уходило к подошвам гор, на вершинах которых еще лежал снег.
- Снег тает - объяснил Сергей - вода по этим деревянным корытам бежит вниз на луга и стоит здесь до лета. Поэтому, от влаги вырастает высокая сочная трава, на которой пасётся скот. Корыта делают, срубая большие гнилые внутри деревья. Таких там много - он махнул рукой в сторону лесных склонов. Водоводов тут несколько и они тянутся на километры, иногда почти до перевала...
Тут мы увидели впереди избу, изгородь и несколько лошадей, привязанных к ней. - Пастухи уже в доме - проговорил Сергей неуверенным голосом и остановил мотоцикл метрах в пятидесяти. - Чтобы лошадей не беспокоить - добавил он. И мы пошли в избу.
Войдя, мы поздоровались и на нас изо всех углов серьезно смотрели пастухи-буряты. Видно было, что они Сергея не очень уважали, а меня видели впервые и насторожились. Обращаясь к широколицему, приземистому буряту, Сергей словно оправдываясь сказал: - Вот корреспондент телевидения, добирается до БЛЗ, подбросил его тем более, что у меня дела... Бурят спокойно и молча выслушал его, шагнул мне навстречу и протянул руку: - Алексей!
Я тоже представился и разряжая обстановку спросил: - Могу я у вас переночевать?
Алексей не торопясь ответил: - Конечно! Проходи, снимай рюкзак. Спать будешь здесь - он показал рукой на пустые нары у стены.
Пока я устраивался, снимал куртку, доставая спальник, Алексей и Сергей вышли, о чем-то переговорили, и Сергей не попрощавшись со мной, уехал - было слышно, как затарахтел его мотоцикл. Алексей вернулся и предложил мне: - Садись за стол. Мы будем ужинать.
Я стал доставать продукты, но он махнул рукой: - Это спрячь.
Пастухи за это время завели генератор стоящий где-то во дворе и мигнув пару раз, над столом зажглась яркая лампа.
В доме запахло яичницей - и действительно, скоро на столе стояла большая сковорода с жареной рыбой и разбитыми сверху яйцами. Я вспомнил, что ел такое блюдо на Ангаре, когда в детстве гостил у бабушки в деревне.
Алексей, который судя по всему был здесь старшим, нарезал ломтями большую круглую булку ржаного хлеба и поставил на середину большую алюминиевую тарелку, с чем-то сероватым и жирным.
- Это жир нерпы - пояснил он - вареный.
Я попробовал - жир припахивал рыбой, был солоноват, но вкусен, и конечно питателен. Все молча стали есть, а я еще и говорил. Рассказывал, что давно хотел здесь побывать, что был на севере Байкала, на БАМе, что хочу сделать фильм об этих местах, но не знаю удастся ли...
Все слушали и молчали. Только Алексей поддерживал беседу.
- Места тут хорошие - начал он.
Кто-то убрал пустую сковороду, хлеб, жир. И разлил по кружкам чай.
- И мы всегда жили здесь хорошо и вольно. Климат тут хороший.
Наш скот пасется на лугах почти до Нового года. Тайга тут хорошая. Есть зверь, есть орехи, есть ягоды. В Байкале много рыбы и нерпы. Мы всегда ели много жира рыбы, мяса и потому были здоровы и сильны. Но последнее время, нам стали все запрещать. Охотиться нельзя, рыбачить нельзя, нерпу стрелять нельзя. А что же можно? - Алексей сделал паузу.
Все пастухи-буряты, внимательно слушали, но их скулистые, с раскосыми глазами лица, ничего не выражали - азиатская невозмутимость.
- И выясняется - продолжил Алексей - нам можно только работать скотниками и возиться в навозе, выращивая скот для государства, за гроши... Он посмотрел на лица вокруг, и закончил: Это нехорошо... Это не по-человечески...
Я внимательно слушал и понимал, что он во многом прав, что к свободным людям так нельзя относиться...
- А теперь устроили еще заповедник,- продолжал Алексей - закрыли, заняли наши самые лучшие пастбища, перегородили тайгу. Это заповедник, а это ваши угодья, и снова получилось так, что все лучшее отошло государству, а все худшее оставили нам. Мы писали письма, жалобы, но нам никто толком ничего не объясняет, а говорят - это приказ сверху. Но тот кто на верху, тот не знает наших нужд, наших забот. Почему он нас не выслушает!?
Алексей закончил и посмотрел на меня. Другие тоже повернулись ко мне. Надо было отвечать...
- Я во многом с вами согласен - всупил я. - Политика чиновников тут неумная, а может и хуже. Но ведь такое сейчас во многих местах происходит. Я сам охотник и вижу, как у охотников отнимают все права, а остаются одни обязанности. Взносы надо платить, в охотхозяйства надо отрабатывать определенные дни, путевки - если они есть надо покупать, но придет время охоты, иногда ни разу за осень в лес не выедешь. То - то не так, то это. А ведь кругом много инспекторов и охотоведов. Они тоже есть хотят и им тоже надо деньги платить. И они за тобой охотятся, как за зверем и рады, если поймали...
Поэтому и браконьеров много - кому захочется через эти чиновничьи рогатки пройти. Зверя много, а охотиться нельзя. Вот и гибнет зверь от эпизоотий, потому что его расплодилось так, что уже и кормиться всем трудно. Два года назад кабаны вдруг все заболели, и вымерли - туши валялись по тайге почти в каждом распадке. А ведь могли разрешить стрелять во время охоты. Ведь это не так просто к зверю подкрасться и убить. Это ведь не корова, в огороде привязанная...
Слушатели покивали мне, но иногда я ловил себя на мысли, что они не понимают о чем я говорю, частью из-за плохого знания русского, частью потому что были далеки от моей ситуации. Просто у них были другие проблемы. Только Алексей был внимателен и вникал в сказанное...
Разговор сам собою закончился, и чабаны стали играть в карты, переговариваясь по-бурятски. Я устал, начал зевать и Алексей, на правах хозяина, предложил мне ложиться спать, что я и сделал не откладывая...
... Как только кто-то из пастухов утром зашевелился, а было около шести часов, я тоже проснулся, оделся, сходил на улицу, собрал рюкзак... Алексей на мои вопросы, как мне сейчас идти к мысу Покойники, ответил, что довезет меня на мотоцикле до берега, а там тропа.
Я поклонившись сказал всем спасибо, и мы вышли.
Над вершинами байкальского хребта плыли стада туманно-серых туч. Ветер подгонял их с востока на запад и я стал опасаться ненастья или дождя, но Алексей подбодрил меня.
- В это время года дожди здесь очень редки. С утра может быть иногда и сырой туман, потом все расходится и к вечеру солнце. А вообще тут много солнца и весной особенно. В учебниках пишут, что как в Ницце и засмеялся...
- В Ницце не был?- шутливо спросил и не ожидая ответа, закончил: - Но погода здесь солнечная - это точно...
Я с рюкзаком за спиной влез на заднее сиденье, и мы поехали прямо по луговине, без дороги, объезжая водяные лужи...
Через несколько минут подъехали к берегу. Алексей достал из кармана куртки мятую тетрадку в клетку и стал рисовать схему моего пути к Покойникам. Попутно он комментировал нарисованное. Про первую речную долину он сказал, что это была хорошая площадка для выпаса телят и овец, но сейчас туда нельзя, там заповедник. Потом он нарисовал слева от берега озера круг и перечеркнул его поперек.
- Это - сказал он - древняя каменная стена или изгородь, давно
разрушенная, но хорошо видимая с воды. Может быть это межевая изгородь, а может быть часть древнего загона для скота.
Он глянул на меня. - Ведь здесь когда-то жили многолюдные племена.
На мой вопрос откуда он все это знает, он ответил, что окончил исторический факультет в Улан-Удэ в пединституте, и какое-то время преподавал историю в школе, а сейчас решил вернуться к пастушеству и стал колхозным бригадиром.
- Вы русские должны знать, что сделали для нас бурят много плохого, хотя я как историк понимаю, что не все русские виноваты, а только глупые чиновники в государственной власти... Я кивнул соглашаясь - это так...
Алексей продолжал чертить схему:
- Следующая речка очень дикая. Там ущелье и придется часть пути идти берегом, прыгая с камня на камень. Ночевать будете - он почему-то перешел на вы - в зимовье. Оно тут. Ходу туда около восьми часов... Назавтра пойдете дальше, но там местами тропа пропадает, и надо обходить скалы и склон по берегу. Дальше начнется лес, который подходит прямо к берегу и там уже тропа.- Он посмотрел вдаль, вдохнул и закончил.- Ну, вот и все. Счастливого пути. Если пойдете обратно пешком, заходите...
Мы пожали друг другу руки и я тронулся в путь, а он сел на мотоцикл и быстро уехал. "Хороший человек Алексей" - подумал я и стал вглядываться вперед, представляя, что меня ждет там, за ближним горизонтом.
... А "там" меня ожидало уже буквальное одиночество. На фоне громадного водного пространства и объема, мощных, то заросших лесом, то засыпанных камнем горных склонов, я почувствовал себя букашкой, муравьем, ползущим по безлюдной земле.
Мне вспомнился рассказ моего соседа по самолету, который летел с Севера. Он рассказывал, что испытал психологический шок, когда впервые увидел северное сияние. Он говорил, что почувствовал себя одинокой мышью на гигантских пространствах тундры, не в силах объяснить, кто и как делает это чудо природы.
Здесь, я тоже был одинок, но это не было шоком, а просто констатацией факта. И я не испугался, а скорее обрадовался. Предыдущие годы, пришлось много времени проводить в лесах, и потому знакомо было чувство ответственности, но и чувство облегчения, которое испытываешь, оставаясь наедине с природой: равнодушной, настороженной или угрожающей, в зависимости от нашего внутреннего состояния.
И я привык подчиняться природным ритмам, погоде, условиям жизни. И живя так, часто начинаешь испытывать чувство восторга и преклонения перед величием и соразмерностью природы!
Здесь и сейчас, тоже все зависело от меня и потому, я стал внимательнее, осторожнее, приготовился к испытаниям. Мой опыт лесного жителя подсказывал, что здесь - где сухо, солнечно и есть вода чтобы пить, есть лес чтобы сделать костер когда станет холодно, есть продукты чтобы есть, - нет причин для паники и беспокойства. И вдруг, я вновь почувствовал внутри себя покой и радость, связанные всегда с ощущением свободы, которую испытываешь в такие моменты единения с природой.
Когда ты рядом с людьми или среди людей, ты знаешь, что они "другие", а ты отдельно. А здесь, я был частью всеобщего, объединился со всем сущим и это было хорошо.
Еще одна картинка вдруг всплыла в памяти: фотоплакат, на котором индеец стоит с копьем в руке, полуголый, настороженный, но какие же спокойные и уверенные у него глаза, как сосредоточенно и внимательно он смотрит на мир?!
Я пытаюсь описать мои чувства, а мое тело в этот момент двигалось, глаза всматривались в детали ландшафта, сердце работало ровно и сильно...
Узкая тропка вилась по склону неподалеку от берега. Часа через полтора тропа свернула налево, чуть в гору и я понял, что здесь берег стал крутым и обрывистым и потому, тропка выбрала более легкий путь.
Чуть погодя, я попал на широкий горный луг и пройдя еще немного, перелез, перебрался через каменную стену - вал. Со временем, стена из валунов рассыпалась от высокой середины к краям, но гранитные валуны и булыжники сохранили форму и стена действительно была хорошо заметна издали.
Направление этой разрушившейся стены шло вдоль луговины и она, исчезая впереди и позади меня, удалялась в обе стороны к краям большой поляны. Я стал гадать, что это быть когда-то.
"Может быть граница между владениями разных хозяев или даже разных племен. А может быть, это была часть древнего загона, в котором древние люди держали прирученных лошадей, коров и овец. Может быть - страшно вообразить - здесь пралюди построили поселок, а эти камни служили стеной, защищающей их поселение..."
...Тропа спустилась вниз и вышла на прибрежные луга, с кое-где торчащими из земли серыми валунами. Над лугом возвышались, заросшие кустарником и одинокими соснами, склоны прибрежного хребта, а справа расстилалась водная темно-синяя равнина Байкала, морщащаяся небольшими волнами. Противоположного берега из-за тумана не было видно.
На траве, щеткой торчащей из земли, кое-где видны были тропинки пробитые за многие годы пасущимся скотом, а чуть подальше, виднелись две овчарни - деревянные строения в форме восьмиугольников с низкой дощатой крышей, спускающейся от центра к краям.
Я заглянул в одну из них и увидел, что овчарни на полметра заполнены навозом, засохшим и покрывающим всю поверхность помещений. "Наверное буряты пасли здесь еще год-два назад много скота, а сейчас здесь заповедник" - понял я.
За большим лугом теряясь в песчано-галечных отмелях, шумела чистая холодная речка. На берегу, под ветками сохнущего кустарника я развел костерок, вскипятил чай, пообедал и немножко поспал, завернувшись в спальник - было прохладно.
Дальше тропа пошла почти рядом с береговым обрывом, и часа через два вышел на луг, а за ним снова была река. Речная долина уходила вверх и там, превратившись в узкое ущелье прорытое водой в скалах, скрывалась среди скальных утесов. Место было таинственное, мрачное, неприветливое. Тропа вдруг пришла на край обрыва и внизу, я увидел скачущую по камням воду. "Ого-го! - Наверное, я шел по звериной тропе, которая и привела к обрыву. Но как звери могли преодолеть этот обрыв? Странно и немного страшно". В поисках тропы, пришлось какое-то время идти вниз по течению шумной речки и когда обрыв сошел на нет, по большим береговым валунам, осторожно перешел речку, шумно текущую где-то внизу под камнями.
Погода переменилась. В проёмы белых облаков, появилось темно-синее небо, заблестело солнышко, заиграл отраженным блеском повеселивший Байкал. Прибрежный хребет придвинулся к озеру, и казался мне гигантской театральной кулисой. Почти ровные, наклонные луговины у воды, кое-где на склонах гигантская кулиса гор, синеющие на гребнях и в затененных долинах леса, - все это напоминало мне фотографии Тибета. "Очень похоже на тибетские святые места и здесь на Байкале, словно ожила малая копия Тибета..."
Зимовье открылось мне неожиданно. Устало шагая по озерному пляжу, покрытому плоским, круглым, почти черным галечником, поднял голову и увидел в глубине бухточки, аккуратный домик, чуть приподнятый на сваях над землей.
Я почти побежал к зимовью и с облегчением сбросив потяжелевший к вечеру рюкзак, вошел внутрь. Это был уютный, чистый сухой дом, с хорошей печкой и нарами, пристроенными к боку печки. В стеклянное окошко, с видом на береговую линию, светило заходящее солнце и почти сразу за домиком, крутой, береговой склон уходил вверх. А на берегу, у воды в низине, росла зелёная трава.
Было тихо - ветер остался где-то за поворотом берега. Я прогулялся по травке, чувствуя летящую легкость в плечах после рюкзака, и увидел выкопанные кем-то ямки в земле. Присмотревшись, заметил следы оленей-изюбрей, которые тут, на виду у зимовья, устроили солонец. "Дикие места - улыбаясь, радовался я. - Олени может быть и сегодня придут" - и сев на землю стал осматривать склоны...
Постепенно наступили сумерки. Я "внедрился" в избушку, набрав на пляже, замечательно красивом, ровном и черном как городская мостовая, веток и веточек выброшенных штормами на берег, развел огонь в зимовье, вскипятил чай, разложился на нарах и слушая потрескивание угольков в гаснущей печке, заснул крепко и надолго...
Проснулся на рассвете. С воды, шумевшей волнами за стенками дома, на берег наплывал серый туман. Я вылез из спальника, сходил на улицу, вернулся и растопил печку - в домике было прохладно. После, поставив варить кашу, подрагивая всем телом прошел к воде, умылся чистой холодной водой и назад уже вернулся бодрой рысью - сон помог восстановить силы, а ледяная вода пробудила тело.
Скоро каша была готова. Я поел, вскипятил чай, попил горячего и прилег на нары. И так мне стало тепло, свободно и уютно, что задремал и проспал около часа. Когда открыл глаза, то увидел в окошко яркий солнечный свет, услышал шум волн, почувствовал приятный запах сухого, теплого дерева в зимовье. "Да тут жить хорошо - подтвердил сам себе, - но надо идти. Сегодня может быть, я дойду до Покойников".
Идти было легко и приятно. Я любовался озером, солнечной дорожкой на волнующейся маслянистой блестящей поверхности, вглядывался в линию горизонта впереди, задрав голову осматривая скалистые вершины на гребне склонов. Идти было легче, тропа стала шире, протоптанной, но я понимал, что здесь, по этой тропе ходят только дикие звери.
Вглядевшись, различил следы медвежьих лап и чуть погодя, увидев медвежий помет прямо на тропе понял, что здесь ходит медведица с двумя медвежатами. Место было такое пустынное, дикое, что вдруг подумалось: может быть медведица с малышами идет где-то впереди меня, и я могу на нее выйти неожиданно.
Остановившись, достал из бокового кармана рюкзака фальшфейер и пошел, держа его в руке. Тропа, то поднималась, то опускалась вниз, и каждый раз, я ожидал, что с очередного гребня на тропе, увижу перед собой зверей.
Но все обошлось. Тропа, вскоре разделилась надвое, потом еще и еще, и потерялась. Склон придвинулся к воде и становился все круче. В поисках исчезнувшей тропы я вдруг оказался очень высоко, почти над спускающимся вниз, обрывом. Пришлось по крутяку, осторожно сойти к воде и по большим валунам, вдоль реки долго обходить громадные скалы, уходящие вверх, в синее небо. Валуны были в человеческий рост, идти по ним было тяжело. Приходилось прыгать, балансировать, хвататься руками за каменные выступы.
Пройдя так несколько километров, я наконец вышел на тропу, которая шла по краю леса, подступающего здесь почти к самой воде. К тому времени солнце поднялось и растопило туман. Сверху повеяло теплом от нагретых серых скал, торчащих из склона, то тут, то там. А ниже сосновый, чистый лес, с моховой подстилкой поверх корней, запахом хвои и кустами багульника, с проклюнувшимися уже бутончиками розово-фиолетовых цветочков.
- А что там за горными вершинами - спрашивал я сам себя. - Надо
будет обязательно туда сходить, ведь где-то там, за хребтом, берет начало одна из самых крупных рек России - Лена. Странно, но ее исток образован природой совсем рядом с громадным природным водохранилищем чистой пресной воды..
Я шел и так рассуждал про себя, когда вдруг, с озера раздался звук лодочного мотора, а вскоре появилась и сама лодка с людьми. Она плыла вдоль берега и люди вскоре заметили меня. Мотор сбавил обороты, и лодка повернула к берегу. Я помахал рукой. Моторка подошла к берегу метров на тридцать, но было мелко и один из мужиков, в длинных резиновых сапогах, спрыгнул в воду и побрел ко мне.
Я ждал. Достал рекомендательное письмо и свое ТВ-удостоверение. Мужик, выйдя из воды, взобрался на метровый береговой обрывчик и подошел ко мне. Представился: - Егерь заповедника Василий... (фамилию я сразу забыл). Я показал документы, объяснил, что иду в заповедник, и имею рекомендательное письмо директора заповедника. Строгий тон Василия сменился на нормальный человеческий: - Вам тут немного осталось до базы, километров семь-восемь. Мы перегружены, поэтому взять вас не можем, но на обратном пути прихватим! - проговорил он, переминаясь с ноги на ногу. Я сказал, что пойду пешком. Василий, неловко повернулся и прыгнув вниз, зашел в воду и подходя к лодке, начал что-то громко и неразборчиво объяснять сидящим в ней. Я не дослушал и зашагал по тропинке...
Действительно, через час, пройдя через чистый сосновый лес, вышел на галечный берег, поворачивающий далеко влево, и там в глубине бухты увидел серые, дощатые крыши нескольких домов.
"Пришел! - с облегчением констатировал я, и присел отдохнуть. - Надобно дождаться егерей" - подумал я, достал из рюкзака спальник и лег, завернувшись в него. Солнце светило сквозь чистейший, прозрачный воздух и Байкал лежал у моих ног огромной глыбой холодного хрусталя, неподвижный, но живой, чуть дышащий глубинной прохладой...
Я заснул... Проснувшись через час, полежал слушая необычную, почти вечную тишину, рассматривая противоположный берег Байкала, закрытого высокой синей тенью от заходящего солнца. Потом поднялся и пошел в сторону метеостанции, которая наверное приютила и егерей. Кстати, судя по всему, место где я дремал и было мысом Покойники...
Метеостанция - несколько домов в глубине большого залива, стоит здесь уже давно. Это поселение, после Онгурен было крайней точкой проникновения человека на север байкальского побережья. С другой стороны озера находился Нижнеангарск, а во времена БАМа появился Северо-Байкальск, город железнодорожников. В десятках километров от Северо-Байкальска, в нашу сторону, находится полузаброшенное село Байкальское, а промежуток, между этим полузаброшенным поселением и метеостанцией составляющий около двухсот километров, никем не заселен. Тут, на мой взгляд, и располагается страна чудес, в которой все возможно: от мест появления инопланетян до следов стоянок древнего человека и остатков городищ скифов, или предшествующих им племен.
И эта "страна" дикой природы со временем расширяется.
В этом заключен парадокс (географический и исторический). В конце двадцатого века людей, живущих далеко от городов и поселков, становится все меньше. Еще раньше, путешествуя по таежным дебрям, я часто находил места покинутых людьми поселений, а то и стены полуразрушенных домов, или отдельных изб. Куда, почему ушли люди из тайги? Эта тема отдельного рассказа.
Однако и по сейчас, сохранилась память о некогда существовавшей тесной связи жителей двух берегов Озера. Тогда роднились, брали невест с берега на берег, были знакомы лично почти все жители противолежащих деревень и поселков - зимой переезжая Байкал на лошадях, а летом гребями или под парусом.
Тема эта чрезвычайно интересная для социологов и этнологов. Она кроме всего прочего показывает понижение уровня социализации, несмотря на возрастание технических возможностей...
Но я отвлекся...
Встретил меня метеоролог Гордеев, - здоровенный молодой мужик, увидевший меня в окно своего дома и вышедший на крыльцо. Он поздоровался, я представился. Мы немного поговорили о моем путешествии сюда. Потом Гордеев предложил мне располагаться по-хозяйски в маленькой избушке, стоящей поодаль от домов метеостанции и базы заповедника, показал мне, где дрова, где топор-колун, сказал, что с вечера надо печь протопить, а то ночами бывает холодно. Я вселился в темноватую избушку, и вновь почувствовал себя одиноким.
Когда я рубил дрова, ко мне подошел новый человек. Это был начальник егерей Матюхин, среднего роста мужик с рыжей бородой и насмешливыми глазами на круглом русском лице. Я рассказал, как я добирался до метеостанции, сказал о фальшфейере, о медвежьих следах. Он качал головой, улыбался, и когда я заговорил о следах, добавил: - Да, этого добра здесь хватает. Там - он показал рукой на безлесые поляны на склонах, темнеющего за предгорьями хребта, - иногда одновременно можно видеть по пять-шесть пасущихся медведей.
Он рассказал немного о себе, что живет здесь с семьей, женой и маленьким сыном, что окончил пушной техникум в Иркутске, проработал до этого охотоведом в Забайкалье, в Читинской области, что здесь около года. Я в свою очередь рассказал о себе, что я прилетел из Ленинграда, что уже лет пять работаю на иркутском ТВ внештатным автором, что по моему сценарию сняли фильм о глухарях, который очень часто показывали на всю страну...
- Заходите вечером - пригласил он. - Я вас познакомлю с ребятами - егерями, с женой и сынишкой. Завтра у него день рождения - четыре года и мы баню растопим, а потом пообедаем все вместе.
Я поблагодарил, сказал, что хочу в оставшееся время сходить в лес, осмотреться...
Разгрузив рюкзак, я оставил все в домике и пошел в сторону горушки, торчащей чуть впереди высокого хребта, в верхней трети которого еще лежали поля белого снега, а на гребне виднелись толстые снежные сугробы. Напомню, что когда я улетал из города, там распускали зеленые листочки молодые березняки, окружающие дачный поселок. Здесь же весна, казалось, только начиналась - деревья стояли голые, березово-осиновые рощи просматривались насквозь. В окрестностях метеостанции весь лес был давно вырублен, и заросли молоденьких лиственных насаждений чередовались с полянами.
Пройдя не торопясь через эти "рощицы", начал взбираться на холм. За полчаса, поднявшись довольно высоко, я остановился на небольшой, плоско вершинной скале и огляделся.
Зрелище было ошеломляющим! Воздух был прозрачен, и абсолютно чист и потому, видно было все вперед и по сторонам на многие десятки километров. Внизу, казалось совсем рядом, виднелись крыши метеостанции, дуга залива, а дальше, открывался огромный Байкал, раскинувшийся налево и направо на сотню километров. Где-то посредине озера из воды торчали спины Ушканьих островов, а дальше другой берег, водные долины и вершины которого укрыты глубокими снегами, до самой воды. Панорама величественная, почти космическая. Мой взгляд охватывал расстояния в сотню с лишним километров. Я вглядывался в бинокль в эти безбрежные пространства, пытаясь увидеть следы деятельности человека и не находил их. Видел только белые снега и темнеющую на громадных пространствах склонов безбрежную тайгу. Величие и масштабы увиденного подавляли меня. "Это ведь надо же, какая она огромная земля! Какой маленький человек, и его следы на этих просторах. Сколько зверей больших и маленьких, невидимо живут на этих склонах, в этих долинах, падях и распадках".
Байкал, полосой студеной, хрустально чистой воды разделял два берега, протянувшись на шестьсот с лишним километров с Севера на Юг. Ширина его здесь было километров сорок-пятьдесят, а глубина около полутора километров. "Если бы откачать всю воду, то на дне байкальской впадины я видел бы каждую морщинку, каждый камень".
Я потряс головой приходя в себя, отделываясь от своих фантазий...
Возвратившись на базу часов около восьми, пошел в гости в егерский дом. Меня встретила улыбающаяся, приветливая жена Матюхина. Она весело смеялась на мои слова о том, что я не ожидал встретить здесь женщин, а тем более детей.
- Ну что вы - говорила она. - Это ведь нормально. Это же не Северный полюс. Нас тут десять человек. Общество - и снова засмеялась. Она предложила мне чаю и я с удовольствием принял из ее рук кружку с горячим напитком. Егеря - а их было кроме Матюхина еще трое, сидели чинно, чувствовали себя немного неловко, но вскоре мы разговорились и неловкость исчезла. Василий рассказал, что он пошел сюда после армии, что всегда хотел поработать егерем. Второй егерь средних лет - Николай, сказал, что он сам из Косой Степи, совсем недалеко отсюда, что у него жена и двое детей и что раньше он работал лесником. Третий егерь отмалчивался, но я узнал, что он с побережья Байкала и что у него какие-то проблемы с молодой женой. Детей он не имел.
Матюхин рассказал мне вкратце о заповеднике, что их лесничество, которое называется "Берег Бурых Медведей" только часть большой охраняемой территории, что создание заповедника, это попытка сохранить байкальскую природу в первозданном виде, что у них идет спор с бурятскими властями и местными жителями по поводу мест выпаса скота, и разрешения охоты на озере и в окрестных горах. Они уже заставили переехать отсюда из заповедника, знаменитого на весь Байкал "Бурмистра" или Бурмистрова, легендарную личность. Я вспомнил, что мне о Бурмистрове восторженно рассказывал мой знакомый геолог, который бывал здесь и был с ним знаком.
Были проблемы и с туристами, которые прилетая в Онгурены приходили сюда вдоль побережья и через Солнце - падь уходили на Лену, а там спускались на плотах или на лодках до Качуга. "Сейчас мы им дорогу перекрыли, делаем сторожевой пост в долине - Матюхин назвал речку, через которую я переходил на пути сюда. - Сегодня мы нашего человека туда переправили. Пусть поживет там, пока в палатке, а потом, летом мы там кордон построим... Работы очень много...
А я вспомнил грустные глаза, бурята Алексея, пастухов, и подумал, что и у бурят проблем с заповедником тоже много.
Допив чай с вкусным голубичным вареньем, которое варила сама хозяйка из здешних ягод, поблагодарив всех за встречу, я пошел к себе в избушку, ночевать.
В домике было тепло и даже жарко, и я на минуту приоткрыл двери. Холодный воздух низом проник внутрь, а я зевая, расстелил на нарах спальник, приготовился, и перед тем как лечь вышел на улицу. Огни в домах уже погасли, и в темной тишине наступившей ночи, видны были серые силуэты человеческих построек.
Я загляделся на звездное небо, где посередине небосвода хорошо была видна широкая полоса звездных скоплений, протянувшаяся через небесный свод. Я знал, что это наша галактика "Млечный путь". Отыскав "звездный ковш" - созвездие Большой Медведицы, отсчитав семь расстояний от края ковша нашел Полярную звезду и убедился в очередной раз, что Север находится на севере от меня.
"Все нормально - думал я. - Жизнь продолжается. Люди живут везде. И здесь тоже. А проблемы и испорченные отношения между соседями, есть в любой точке мира. Где-то их больше, где-то меньше, но они есть. А у меня впереди ещё несколько интересных дней..."
Я вернулся в зимовье, закрыл двери, дунул и погасил огонь в лампе-коптилке, влез в спальник, поворочался устраиваясь поудобнее вспоминая длинный сегодняшний день, и незаметно уснул, крепко и глубоко...
... Проснулся от детских голосов, доносящихся с улицы. В зимовье было темно, но когда я открыл дверь, то солнечный свет хлынув снаружи, почти ослепив меня. Увидев меня, два, одного возраста мальчишки, остановились настороженно наблюдая за мной.
Я сказал: - Привет - но они смущённо промолчали, не готовые к таким неформальным отношениям с взрослым, бородатым дядькой. Я сходил на берег Байкала, увидел две лодки, стоящие далеко от воды, на деревянных полозьях, вошел в воду, помыл руки, лицо и шею, и вытираясь, вернулся в дом. Дети сопровождали меня любопытными взглядами, и один из них, осмелев, спросил: - А Вы дяденька здесь живете?" - и показал на избушку. - Да я здесь живу - в тон ему ответил. - И буду еще жить несколько дней. А тебя как зовут? - спросил я. И он ответил: - Женька, а его, его зовут Юрка...
- А меня зовут дядя Володя - представился я. Оба мальчика
нерешительно приблизились к домику.
- Заходите, заходите - пригласил я, но Женька отказался, опасливо глянув в сторону дома. Я не закрывая двери, стал собирать в рюкзак продукты и снаряжение для сегодняшнего похода и вскоре услышал крик жены Матюхина. - Женька домой! - Завтракать...
Оба мальчишки разошлись по домам, а я вспомнил годовалого Сашку, на дальней сейсмостанции, расположенной далеко от поселка Тоннельный, на БАМе. С ним, с Сашкой, я играл в доме, когда зимой приходил туда на охоту и жил у Сашкиных родителей - операторов сейсмологов. С той поры прошло несколько долгих лет...
Ну а здесь, на Байкале, я решил сходить в первый раз в окрестности метеостанции, познакомиться со здешней тайгой. Перед уходом зашел предупредить жену Матюхина, что я ушел. Самого Матюхина уже не было - он ушел к егерям, которые жили в зимовье, метрах в двухстах поодаль, за лиственничным леском. Вчера, проходя мимо, я заметил, что на веревке, около дома висели полуметровые, серые от соли и полувысохшие, распоротые повдоль рыбины. Несколько штук почему-то были наполовину оборваны, а то и вовсе осталась висеть одна голова. Жена Матюхина предложила мне такую же рыбину, я взял и поблагодарил...
С Байкала веяло прохладой, хотя солнце висело над озером и отражалось в темных его водах широкой дорожкой жидкого серебра. Светило было за спиной и я по привычке запомнил это, чтобы на обратном пути, в незнаком лесу знать приблизительно хотя бы в какой стороне света находится метеостанция, то есть "мой теперешний дом".
Идя немного в гору, преодолел предгорья, обогнул горушку на которую взбирался вчера вечером, и вышел к речке, торопливо скачущей по камням, то растекаясь широко по светло-серому галечнику, то собираясь в омуты, просвечиваемые до дня солнечными лучами. Смешанный лес, сменился кедрачом. Речная долина, поднималась зигзагами вверх, а на крутых склонах, то тут, то там сквозь пушистую, зеленую хвою кедров торчали серые скальные выступы. Высоко над головой, виднелись края обрывистых, крутых склонов, с снежной каймой на самом верху. Там еще лежал снег.
На поворотах, река размыла берега и образовала широкие, галечные отмели. Я пригляделся и заметил широкую тропу, промятую среди круглых камешков. Нетрудно догадаться, что это медвежья тропа, иногда переходящая по мелким местам с одного берега на другой.
"Ага! - насторожился я. - Вот тут и ходят бурые медведи на кормежку вниз по речке, а потом в места дневок, наверх. Или на-о-бо-рот" - проговорил я вслух и тихонько рассмеялся, внимательно вглядываясь в прибрежные заросли.
Тропа была торная, то есть часто хоженая и я решил повернуть назад. От греха. Место было глухое, чаща очень близко подходила к речному руслу... Мелкая галька на берегу, не сохраняла отпечатка следов и потому, было видно что проходили медведи, но какие они, не определить: крупные или поменьше, медведицы одиноко гуляющие по тайге, или это медведица с медвежатами. А она в это время попадает на встречного человека без предупреждения.
Спустившись на километр - полтора, по речной пади, я решил пообедать.
Остановился на берегу, под крутым склоном, опускающимся с другой стороны речки. На нем, после таяния зимней наледи, осталась громадная глыба зеленовато-молочного льда, повисшего над рекой на стволе кедра, как на стержне. Эта глыба оттаяла со всех сторон и получилось своеобразное ледяное эскимо, высотой метров в пять и толщиной в три-четыре метра.
Любуясь на это чудо природы, развел костер, подвесил котелок с речной водой над огнём и увидев зеленую стрелку дикого чеснока, на русловом обрыве сорвал растение, потом нашел второе, третье и попробовав на вкус, почувствовал чесночный запах. Чай закипел, я заварил его ароматной цейлонской заваркой, снял с огня, и, устроившись тут же поудобнее принялся есть.
В лесу иногда бывают удивительные минуты покоя и самоудовлетворения, которые в таежных походах приходят как награды за тяжелый труд и испытания...
Светило яркое солнце. Чистый, пьянящий ароматами весенний воздух освежал легкие. Пахучий чай, зеленые стрелки дикого чеснока, солоноватый вкус нежного соленого хариуса возбуждали аппетит. И потом я был свободен, здоров и весел. Я достиг своей цели, добрался до легендарного места - мыса Покойники, и чувствовал себя здесь как дома!
Согласитесь, что это немало. Даже присутствие сильных и опасных хищников, в округе не пугало меня, а вбадривало...
После обеда, закинув рюкзак за плечи продолжил путь вниз по течению речки. Вскоре, речной поток вывел меня из границ пади и в просветы деревьев, я вновь увидел Байкал. Тут речка собралась в одну силу, набрала скорость и плотной тяжелой струей спрыгнула с гранитной, плоской глыбы и вспучиваясь пузырями образовала омут под водопадом.
"Заметное место" - подумал я и посидел несколько времени, на плоском гранитном валуне рядом, вслушиваясь в непрекращающийся шум падающей воды. Можно даже сказать, что я медитировал здесь, на время, отдалившись от сиюминутности и суеты происходящего. Я думал о вечности, о временах, когда вся эта красота только рождалась, устанавливалась... "Святое место - размышлял я. -Тут хорошо сидеть часами, размышляя о жизни и о судьбе". И как в воду глядел. Позже я узнал, что этот водопад и был "святым" местом для бурят, которые раньше, раз в год, приплывали сюда на лодках и устраивали здесь свой праздник - буряты на севере Байкала были шаманистами.
Позже, сориентировавшись по солнцу, учтя, что солнце прошло за это время определенный путь, я отправился в сторону озера и вскоре вышел на берег. Немного пройдя вдоль берега, увидел в начале небольшое болотце, образованное когда-то, поднявшееся и затопившее береговую впадину штормовой водой, а неподалеку на трех деревьях - засидку, скрадок для охотников. Я догадался, что это природный солонец, а в скрадке прячутся, или прятались - поправился я, охотники. Вспомнил рассказы байкальских охотников, которые говорили о десятках изюбрей собирающихся на морянах ранней весной. В это же время олени часто посещают солонцы, лижут соль и даже едят соленую землю.
С Байкала дул холодный ветер, солнце клонилось к закату, и я подумал, что мне пора на метеостанцию, там сегодня праздник...
На метеостанции было "многолюдно". Как только я вернулся, меня пригласили попариться в бане, стоящей во дворе матюхинского дома. Раздевшись в предбаннике, я открыл двери и нырнул в жаркую полутьму парилки. Василий, предложил мне березовый веник и плеснул в раскаленный зев печки ковшик горячей воды. Жар волной ударил в лицо, заставлял отвернуться и инстинктивно затаить дыхание. Потом я стал хлестать себя пахучим веником по спине, по плечам, по ногам.
Я люблю париться и могу терпеть сильный пар долгое время. Василий пытался со мной соревноваться, но не выдержал, выскочил в предбанник. Я еще несколько минут нещадно бил себя веником задыхаясь в этом аду, а потом, выпрыгнув наружу увидел, что Василий выскочил из бани голышом и приседая, погружается с головой в озерные волны. Я тоже, прикрывшись полотенцем побежал в воду, осторожно ступая по камням, вошел в Байкал по пояс, и нырнул под набегающую волну, ощущая всем телом холодное жжение ледяной воды...
Впечатления незабываемое!
Быстро помывшись после ледяных ванн, мы оделись и вернулись в матюхинский дом, где уже накрывали на стол и суетились две разрумянившиеся женщины, а мужчины сидели и спокойно разговаривали. Дети, радуясь празднику пытались помогать матерям, но только путались под ногами. Мужчины говорили о Бурмистрове, чей пустой, заброшенный дом стоял дальше к северу от метеостанции, километрах в двадцати.
Бурмистр - как его здесь называли, был личностью легендарной. Появился он на Байкале лет тридцать назад, откуда-то с Украины - большой, сильный, веселый и уверенный в себе. Поселился здесь, вдалеке от людей, охотился и рыбачил и делал это удачно.
Сколотив какой-то капитал, он привез жену с Украины, выхлопотал разрешение построить дом на берегу Байкала подальше от поселений и с помощью нанятых на лето помощников, срубил громадную избу, в которую и вселилась вся семья. Вскоре, его дом узнали все коренные байкальцы. Он радушно и хлебосольно принимал гостей, налаживая хорошие отношения и связи с нужными, известными людьми. Он выписал из Японии какие-то супер сильные моторы на лодку, имел какие-то очень дорогие ружья и лучших охотничьих собак на побережье. Он развел скот, поставлял мясо в районный центр, в ресторан и в столовые, выделывал шкуры овечьи и звериные по каким-то новейшим технологиям. Он стал настоящим предпринимателем.
Но времена переменились, открыли заповедник, заставили Бурмистра переехать в Онгурены, где его не очень любили буряты. Удачливым людям нередко завидуют. Так было и с Бурмистровым.
Слушая эти рассказы, я подумал, что на обратном пути обязательно зайду к Бурмистрову и поговорю с ним. "Такие люди - думал я - нынче очень редко встречаются".
Между тем, стол был накрыт и нас всех пригласили садиться. Была на столе и бутылка водки, но главное, были соленые и маринованные грибы, соленые огурцы, моченая брусника и пирог с черникой. Мы выпили по рюмке за здоровье Женьки и стали закусывать. Матюхин вспомнил, как на их свадьбе с Леной - так звали жену, в Забайкалье, в егерской избушке ели и пили из пластмассовой посуды, а гости сидели на самодельных лавках.
- Зато потом, Лена ходила со мной в тайгу и когда попадался браконьер, то видя молодую женщину рядом со мной, он стеснялся вести себя грубо - Матюхин засмеялся.
- Когда появился Женька, всё конечно изменилось. Надеюсь, что скоро, когда сынок подрастет, мы снова будем вместе ходить по тайге...
Все смеялись. Незаметно разговор перешел на отношения с бурятами. Матюхин разгорячился.
- Они хотят жить так, как они жили до заповедника. Они жалуются, что у них отняли лучшие места, но ведь и тогда они бывали здесь очень редко. По весне стреляли нерпу на ледяных полях, да на солонцах зверя добывали. А сейчас они обвиняют нас в том, что мы не даем им пасти скот в лучших местах, пишут письма во все инстанции. Сейчас, пользуясь тем что нас мало, они проникают на территорию БЛЗ, охотятся там, но я этому положу конец. Закон для всех закон!
Я был с ним не согласен, но промолчал. "Заповедник дело хорошее - но надо было с людьми посоветоваться, где-то уступить и жить мирно, как добрые соседи. Вражда будет мешать всем".
Мне хотелось посмотреть и услышать обе стороны.
Гордеев - метеоролог - рассказал, как он скучал здесь когда приехал сюда, еще без жены и сына.
- Мне кажется - говорил он задушевно, - что иметь семью - это счастье. Сейчас, когда мы вместе, метеостанция стала моим домом, а не только работой. У нас есть корова, есть молоко для детей, заведем овец, будем иметь мясо и шерсть. А много ли человеку надо. Погода здесь хорошая, исключая штормы, а уж такого воздуха чистого, я нигде не видел. Конечно, жить здесь всю жизнь трудно - он вздохнул.
- Через четыре года наши сыновья пойдут в школу, и надо будет решать...