Аннотация: Первая удачная хота остаётся в памяти на всю жизнь!
...Максим шёл за отцом, стараясь не отставать и ступать след в след. Так легче идти, и меньше скользишь на крутом склоне...
Спустились в неширокую, захламлённую валежником и упавшими в ветролом стволами долинку, которая в этом месте плавно поворачивала вправо и под маряной, полого поднималась вверх, огибая большое открытое пространств на склоне.
Зверь зимой по низине ходил редко, а держался на гриве, спускаясь на кормёжку в вершины распадков - там, наверху, было просторнее, виднее и легче убегать, если вдруг человек или волки побеспокоят.
И в этот раз пара изюбрей-маток лежала недалеко друг от друга в заросшем кустарником сосняке, почти на гребне. Они по очереди дремали изредка поднимая голову и прислушиваясь...
Стоял яркий солнечный день, с морозным синим неблестящим солнцем и лёгкими облачками на горизонте.
Белый кристаллический снег казалось дымился, отражая солнечные лучи и над дальним, каменным останцем поднималось марево испарений.
Оленуха, та что постарше, услышав какие-то шорохи на склоне, среди мелкого ельника, насторожилась и вскоре различила мерные шаги человека. Несколько раз под его ногами хрустнула ветка и старшая матка вскочила и замерла, вглядываясь в тень неширокого распадка. Младшая тоже поднялась и насторожившись, несколько раз в нетерпении переступила высокими стройными ногами.
Определив опасность, матки медленно тронулись с места, то и дело взглядывая под склон. Старшая, выдвинувшись вперёд, пошла по гребню вверх, чуть заворачивая в сторону склона, младшая следовала за ней.
...Максим постоял, подождал пока отец скрылся за заснеженными елями в распадке и потом, не торопясь пошёл вдоль склона, часто останавливаясь и прислушиваясь.
В одном месте, он вышел на небольшую полянку поросшую торчащей сквозь снег бурой, прошлогодней травой и высохшей медвежьей дудкой. Посередине открытого пространства, рос черёмуховый куст с тёмными длинными ветками, перечёркивающими белую поверхность снежного поля.
В кусте, вдруг спокойно и деловито запела маленькая зеленовато-серая птичка.
"Интересно, - подумал Максим, - где она ночует? Кругом снег, ночью сильные морозы. И как ей не холодно?"
Птичка слетела с куста, перепорхнула на сосну и сев повыше, на солнце, снова запела.
"А ведь тоже кому-то сигнал подаёт. Человек разговаривает, собака лает, а птичка поёт - у каждого свой язык".
Изюбри, втыкая в снег острые копыта как копья, прошли сквозь пушистый ельник и выйдя на склон остановились и замерли, слушая и принюхиваясь. Струйки пара вырывались из их ноздрей высвечиваясь на солнце и таяли в синеватом воздухе.
А сзади, человек уже шёл по их следам.
Он вышел на вчерашние изюбриные следы неожиданно - вначале увидел длинные бороздки - следы старшей оленухи, потом к ней присоединился след младшей...
Гена подобрался, стал внимательней, двигался осторожно. Дойдя до лёжек, он подробно осмотрел почти круглые вмятины - проталины, определил, что это две матки.
После, забирая чуть влево обходя следы чуть выше по склону, стал двигаться параллельно им, держа следы в поле зрения - он как бы загонял зверей вправо и вниз...
Метров через двести, Гена понял, что матки уходят под гору, и порадовался: "Там, где-то Максим идёт" - предположил он.
...Время шло...
Солнце двигалось по дуге и тень горы накрывала долину, превращая снег из искристо-белого в синевато-пушистый.
Максим остановился, долго всматривался в еловые заросли, зелёной полоской протянувшиеся вдоль склона. Вдруг чуть позади, на склоне, с ели упал большой ком снега, а немного погодя, уже в другом месте раздался треск веток.
Максим замер, и увидел, как широко и высоко прыгая, тёмно-коричневый зверь на махах мчится прямо в его сторону.
Охотник укрылся за толстым стволом и сдерживая прерывистое дыхание, приготовился - снял оружие с предохранителя.
Вслед за первым оленем, метрах в двадцати за ним, из чащи выскочил второй - "Ого - тут сразу два оленя! Не промазать бы!" - подумал охотник.
Первый изюбрь в считанные секунды оказался почти рядом и
в морозной тишине пугающе грянул выстрел: бам-м-м и сразу второй - бам-м!
Матка не смогла остановиться сразу. Её передние ноги подогнулись, и падая, она зарылась в снег, ударилась шеей о толстую осину, перевернулась на бок и замерла.
Вторая матка, тормозя всеми четырьмя ногами, оставляя глубокие следы двигалась по дуге на виду у Максима.
Вновь вскинув винтовку охотник чуть повёл стволом и выстрелил ещё два раз: бам - м, бам - м!
Пуля с треском ударила во что-то твёрдое - олень продолжал бежать, но уже не было натуральной лёгкости в его движениях и немного изменился ритм бега.
Зверь стал в каждом прыжке проваливаться немного вперёд, почти касаясь головой снега.
Поднявшись по склону, отбежав от стоящего охотника метров на тридцать, олень вдруг остановился в осиннике.
Дрожа от волнения Максим выцелил грудь зверя виднеющуюся в прогале кустов и деревьев, и только хотел нажать на спуск, как олень пошатнулся и упал!
Максим видел, что зверь двигается там, в чаще пытаясь подняться и
охотник побежал делая большие прыжки вверх по склону, через глубокий снег, а выбежав на прямой выстрел остановился, выцелил лопатку лежащего оленя и выстрелил - Бам-м!..
Звук отразился от противоположного склона, зеркально повторяясь в вершинах ближних распадков - бам, бам!
Гена, идя по следам, совершенно неожиданно услышал эти выстрелы со дна долины и остановился.
- Раз, два, - считал он, потом, не дождавшись продолжения, быстро зашагал вниз, но он ещё осторожничал зная, что олени могут выскочить навстречу.
Вдруг вновь грохнуло: Бам! Бам! и после недлинной паузы: Бам-м-м! - уже чуть ближе.
"Добил!" - догадался Гена и напрямик пошёл вниз, сгребая снег по ходу движения.
В долинке было немного темновато и он, не сразу заметил лежащего коричневого изюбря, зарывшегося глубоко в снег.
"Один" - констатировал охотник и вдруг услышал откуда-то сверху:
- Папа! Я здесь - и подняв голову увидел среди осиновых стволов маленькую фигуру сына, машущего ему рукой.
Было тихо и потому, так отчётливо прозвучал его голос:
- Тут ещё один лежит!
Гена подойдя к первому зверю снял варежку, потрогал оленя, погладил короткий мех на ушах, перевернул голову на другой бок удивившись её тяжести, и подумал: "Какие олени всё-таки крупные звери".
Потом стал подниматься к сыну, а Максим не мог сдержать улыбку, смущённо поглаживая щетину на щеке - он был очень рад первой крупной добыче.
- Ну вот. Теперь мяса дома не пол зимы хватит! - произнёс он разговаривая сам с собой.
Максим на мгновение вспомнил, жену, дочку Анюту и совсем ещё ползунка-сына Ваньку и подумал:
"Не надо будет на рынки ездить, выбирать мясо. Оленина - самое лучшее мясо в лесу: сытное, чистое, вкусное. А тут матки. Мясо мягкое".
Он ещё шире улыбнулся, когда отец сдержанно похвалил:
- Молодец! - и потом спросил, - Как ты их?
- Я смотрю, выскакивают один, а потом второй - взволнованно начал Максим.
И летят прямо на меня - даже не по себе стало, думал стопчут!
Максим засмеялся: - Я первую навстречу пару раз стрелил, так что она почти к моим ногам упала!
А вторая глаза выкатила и заворачивает, заворачивает от меня, - рассказывал Максим, переживая всё заново.
- Я стволом веду, а до неё метров двадцать, двадцать пять. Только повернулась, а я её чуть в угон, - бац, бац! - а она скачет, уходит по склону - я тут чуть не бросился бегом её догонять!
А она поднялась сюда, стала за деревья, а потом упала и подняться старается. Я выбежал на прямой выстрел, - бац! - и готово.
Максим рассказывал быстро, громко, а отец слушал, разглядывая вторую матку.
- Я подошёл, осмотрелся и вдруг понял, что у неё нога пулей перебита, болтается почти на коже. Тут я понял, почему она на прыжках зарывалась, и почему подняться не могла - лёжа ворочалась...
Гена всё внимательно осмотрел, потом выпрямился и вздохнул, предчувствуя трудную, но приятную работу.
- Ну что, разделывать будем? - спросил он сына и первый раз улыбнулся...
Солнце, спряталось за гребнем, но ещё ярко освещало противоположный склон, на котором пушистые сосны охристо проблескивая стволами, зеленели хвоей на вершинах, словно плыли в предвечерней синеве по яркому небу.
А здесь, в сивере, было прохладно, темновато и пахло палой хвоей.
Охотники, сговорившись, сволокли вторую матку вниз, поближе к первой, потом разожгли большой костёр, набрав вымороженных коряг и сухих сосновых веток.
Каждый начал разделывать своего зверя и в этой работе, Максим почти не отставал от отца.
Сняли шкуры, выпотрошили, разделали тушу на куски удобные в переноске. Потом отрезали по большому куску мякоти с задних ног и отделили печень. Остальное укрыли шкурами, завернув и прикрыв ими мясо сверху.
Уде в сумерках пошли в зимовье, до которого было километра полтора...
Неожиданно, вернулась усталость за весь прошедший день наполненный ходьбой, волнениями добывания и разделкой.
Максим шёл за отцом, и непрестанно зевал, словно не спал несколько ночей.
Гена, слыша эти зевки, подумал: "Это от пережитого волнения - вряд ли он сможет сегодня заснуть, до полуночи..."
Дойдя до избушки, сбросили рюкзаки под навес, быстро растопили печь, достали из-под крыши сковороду, подогрели воду оставленну в ведре на печке, не успевшую за день замёрзнуть.
Потом помыли мясо и печень, всё порезали на кубики, и бросив на сковородку жир, положили мясо и печень на шипящую поверхность накрыв крышкой.
Чуть погодя, выйдя на воздух вымыли руки и лица, поливая друг другу из кружки - к этому времени наступила долгая, морозная зимняя ночь...
Небо потемнело, растворилось во тьме и появились первые россыпи серебристых звёздочек. Где-то внизу, в пади, влажная кора на осине промёрзла насквозь и трескаясь, громко щёлкала, отдаваясь эхом в вершине пади!
В округе наступила холодная, почти обморочная тишина...
... В вершине другой пади, за хребтом, у незамерзающего ручейка поднялся из лёжки голенастый, чёрный крупный лось. Он вышел в мелкий сосняк и стал, стуча "долотами" передних зубов, обламывать и жевать осиновые вершинки. Откуда-то из-за горы раздался заунывный волчий вой и лось подняв голову насторожился, вслушиваясь, а потом, убедившись, что это очень далеко, продолжил трапезу...
... В зимовье было жарко натоплено, ароматно пахло сочным жареным мясом, на подоконнике горела свеча отражаясь в запотевшем стекле маленького оконца. В печи, чуть искрясь и потрескивая догорали дрова, бросая всполохи света на пол и противоположную стену. Охотники сидели за столиком в углу и алюминиевыми ложками ели кусочки мяса, по очереди соскребая со дна сковороды, прилипшую аппетитную корочку...
Потом долго пили чай и Максим рассказывал отцу, как он в этом году сдавал на кафедре сердечной хирургии в мединституте кандидатские экзамены.
... Снаружи, между тем, стало светлее - кривобокая луна поднялась над южным хребтом и снег, лежащий всюду ровным, пушистым одеялом забелел в темноте, а отдельно стоящие крупные деревья выделились на этой белой поверхности.
Сова, неслышно маша крыльями слетела с ветки на толстой лиственнице, по дуге, вдоль склона мелькнула тёмным пятном вниз и уселась на обломанную сосну...
Чуть вращая лунообразной головой, с крупными чёрными выпуклыми глазами, она долго смотрела на окошко зимовья, светящееся оранжевым в ночной тьме.
Ей хорошо был виден огонёк свечи, слышны какие-то редкие шорохи и человеческие голоса доносившиеся из избушки...
В вершине небольшого распадка, в чаще молодого осинника всё громче и тревожнее слышались "выстрелы" рвущейся от мороза, заиндевелой коры.
Над речной долиной поднимался серый, холодный туман...
К утру мороз обещал быть нешуточным...
2004 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal