Аннотация: Байкал и по сию пору сохранил свою красоту и дикость!
Еще в рассветном сумраке, выйдя на палубу, Артур почувствовал кожей мелкую водяную пыль, летящую по ветру.
Спрятавшись под козырек капитанского мостика на середине палубы, он наблюдал обрывки береговой панорамы, то всплывающей, проявляющейся сквозь размывы туманной завесы, то пропадающей - вместо берега, иногда виднелись клубы серого, влажного воздуха.
Чуть погодя утренний туман разошёлся и берег приблизился большой пологой долиной, с высокой травой на склонах и черными остроконечными елями по дну распадка: деревья были похожи на череду монахов, поднимающихся на предутреннюю молитву в монастырский скит, на гребневую скалу...
Вскоре долина скрылась позади и скалы, спустившись к озеру, рассыпали в темную, плещущую воду черные валуны.
Над прибрежным хребтом молочными привидениями повисли обрывки туманных бесплотных фигур, тающих под ветром, а в распадках, в затишье, такие же химеры, казалось, вырастали из земли и чуть оторвавшись от влажной травы, зависали на время, словно раздумывая, что же делать дальше!
"Суровые места, - подумал Артур, - вот, сколько уже плывем, а ни поселка, ни домика на берегу!
И словно оправдываясь, из-за длинной песчаной косы заросшей кустарником и маленькими кривоватыми березами, показалось несколько домиков и даже маленькие человеческие фигурки, машущие руками появившемуся теплоходу.
Желающие погулять переправились с теплохода на сушу - "Стоянка полтора часа, - объявил динамик, и Артур, спустившись в следующую шлюпку поплыл на берег.
По-прежнему дул сильный ветер, тянувший по экрану неба ватные тучи, где-то за береговым хребтом проливших, выжавших из себя всю воду, а Байкал, чуть пенился под ветром гребнями мелко-дробных волн и волнишек - кругом было холодно и неуютно.
Перезнакомившиеся пассажиры, доверчиво слушали добровольного экскурсовода о истории этого поселения.
Кто-то из пассажиров разминая ноги бесцельно бродил по берегу, а Артур просто сел и смотрел на шевелящуюся воду, на красивый теплоход стоящий на якорях у входа в бухту, на темнеющий далекой полоской противоположный берег...
Потом, поднявшись прошелся до домов и обратно, увидел источник прозрачно-светлой воды, бьющий в ложбинке, вода из которого незаметным ручейком заросшим полоской камыша, убегала к озеру и пряталась там, растворившись в прибрежных галечниках.
Когда от теплохода бодро треща мотором, подплыла шлюпка, экскурсанты, подрагивая телом, с нетерпением переминались с ноги на ногу...
"Комсомолец" для своих пассажиров стал, как дом родной - казалось, что уж очень давно все на теплоходе знакомы, а кого-то уже по лицам знаешь, и даже откуда он родом и кем работает.
Вот и старичок-тунгус со своей очередной или вчерашней бутылкой "московской" вышел на палубу к Артуру, как к давнему приятелю.
Утирая ладошкой капли мороси на щетинистых усах, Тимофей начал рассказывать, как в еще 30-е годы - он тогда совсем был молодым, какого-то его родственника - "первого умника-разумника в деревне, государственного масштаба человека", заел волк, когда этот родственник, пешком шел из села в село во время покоса, в самые жары, читать какую-то там директиву из центра.
Он в деревне был самый грамотный.
- И наскочил тот волк на парня сзади, и схватил за горло, да так до кости и вырвал все... После приполз бедный в село, да и помер около первых изб!
Старичок почмокал губами, еще отхлебнул из бутылки, его лунообразное лицо с рубцами морщин, задубевших от солнца и ветра разошлось в подобие улыбки, но трезвые глаза смотрели холодно и серьезно.
- Здесь раньше народу селилось больше... Тайга, простор, зверя и птицы невиданно.
Он окинул взглядом медленно тянущиеся с правой стороны крутые берега, скользнул прищуром по крутой маряне раскинувшейся широко, почти до гребня.
- Вот на такой же маряне, как-то весной, видел я с воды, ещё по первой травке, девятнадцать быков-изюбрей. Раза три принимался считать, сбивался. Там были от молодых, с рожками-спичками, светло-рыжих по цвету, до старых быков-рогалей с рогами в семь-восемь отростков...
Рожищи, почти черные, круп как у быка племенного итоит, не шелохнется!
Старый тунгус рассказывая это преобразился - смотрел остро, дышал часто, волновался почти как тогда...
- Ну, а медведи? - переждав паузу, подтолкнул старика к новой теме, Артур.
- Ну, а что медведи? - вопросил старый охотник.
- Его в этих местах, - он махнул рукой в сторону берега, - всегда было много. Раньше по весне охотились на нерпу бригадами, на лодках, на плавучих льдинах высматривали и подкравшись стреляли. Но не всегда на смерть - этот зверь жирный, крепкий на рану - съехал со льда в воду и там остаётся...
А потом тушу его ветерок волной на берег выбрасывает. Так тут, на берегу, под вечер три, а то четыре медведя можно было видеть! Выходили по запаху и шли вдоль берега с разных сторон...
Самый сильный других отгонял и трапезничал всю ночь - так к утру от нерпы только куски шкуры оставались, да жирное пятно на камнях!
Он помолчал, закурил, долго смотрел на проплывающий мимо склон, крутым клином сходящий к воде, и всмотревшись, указал Артуру на желтую нитку тропинки, бегущей над обрывом высокого берега.
- Видишь, тропка? Это звери набили. Чуть сумерки, и они выходят погулять да порассмотреть озеро. Тоже тварь любопытная...
Летом здесь комара и мошки меньше, ветерок поддувает утром и вечером - зверь из чащи выходит кормиться, подышать воздухом и отдохнуть от гнуса...
Наконец, бутылка, из которой он потягивал водку опорожнилась, закончилась...
С сожалением посмотрев на пустое дно, неожиданно для Артура ловко бросив ее за борт старик вздохнул:
- Где-то в этих местах мой старший брат охотился, - начал он после длинной паузы, когда оба смотрели на заросшие густым лесом, убегающие в облака склоны.
-Там, за горами, был его охотничий участок, зимовья стояли, путик был сработан. Сотни плашек стояли на путике. Он сильный и удачливый, много соболя добывал за зиму... Первым охотником был в промхозе!
С осени зайдет на промысел, ещё по чернотропу, несколько зверей стрелит, мясо разнесет по плашкам, разложит, соболька прикормит...
- Раз вот так же зверя завалил и не успел разделать, ушел в зимовье -
решил утра дождаться.
А утром, от этого зверя, на него медведь бросился. Брат стрелял близко, но осеклась винтовка - патроны старые были, может капсули были плохие...
Навалился медведь с разбегу, заломал, порвал брата... и бросил.
Брат до зимовья дополз и через время умер...
Нашли его недели через две и там же похоронили...
Похолодало, и быстро наползли сумерки. Старик запахнулся поплотнее в пиджак, сел на корточки, сжался в комочек удерживая тепло, а Артуру почему-то стало неловко, и он тихонько ушел в каюту...
Вечером, в темноте пришли в Нижнеангарск.
Подошли к пристани, при электрических огнях сильных прожекторов и пассажиры плывшие до Нижнего, пошли на деревянную пристань и Артур вместе со всеми, а Тимофей не прощаясь пропал в темноте...
По тихой, безлюдной, освещенной старыми уличными фонарями улице дошли до гостиницы, - маленького одноэтажного дома с дощатыми стенами, с дощатым туалетом и умывальниками во дворе.
Артур быстро заполнил анкету для приезжающих, заплатил три рубля и разместившись в маленькой комнатке один, перекусил бутербродами, запивая их кипятком из титана пахнущего прелой заваркой и угольной золой. Быстро расправив холодную постель, забрался под одеяло и, уже засыпая, в тишине вечера услышал плеск байкальских волн на берегу...
Проснувшись, выбираясь на поверхность бытия, вначале слышал только тишину, внутри и за окном. Потом открыл глаза, через стекло увидел синее-синее небо и услышал скрип дверей в коридоре и тихие шаги мимо...
"Наверное, часов восемь," - подумал он, и ошибся - было всего шесть часов утра. Артур потянулся, вылез из постели, поеживаясь оделся и потирая заспанное лицо, вышел узким коридором с номерами комнат на дверях, в полутемные сени, а потом во двор.
Ветер наконец кончился и обилие света и тишины приятно поразило путешественника.
Огороженный двор порос зеленой густой травой и посредине, к калитке шла деревянная "тропа" из толстых, струганных досок.
Оглядевшись, Артур увидел слева, в углу навес, тоже деревянный, и пару металлических умывальников, с плохо крашенным металлическим корытом для водослива.
Помахав руками нагнувшись несколько раз вперед-назад, касаясь ладонями земли, сделал десяток приседаний, задышал, согрелся и уже с удовольствием сняв футболку, стал мыться фыркая и брызгая водой на траву мимо корыта. Потом обтерся белым, застиранным почти до дыр вафельным полотенцем и почти бегом вернулся в комнату - очень захотелось есть.
Достал из рюкзака сверток с хлебом и остатком подсушенной колбасы, расстелил газету, нарезал хлеб охотничьим ножом, спрятанным в деревянные самодельные ножны; налил в стакан воду из графина, попробовал, почмокал губами - вода вкусная, байкальская.
"Эх, эту бы воду, да в серебряных изнутри цистернах, жарким летом возить в Москву или в Крым. Вот был бы бизнес, - подумал и заулыбался - Фантазии!"
Колбасу не резал, а рвал зубами, глотал почти не жуя и запивал водой. Насытился быстро. Убрал все со стола, разобрал рюкзак, озираясь на дверь достал завернутый в мягкую тряпочку обрез шестнадцатого калибра. Осмотрев, вновь завернул, плотно обвязал бечевкой и положил в рюкзак на самое дно. Пощупал через карман коробки с патронами, но не стал доставать. Зато достал точильный брусок, и подточил и без того острый нож.
В рамочном рюкзаке, набитом до отказа, было все необходимое для большого похода: резиновые сапоги, спальник, кусок полиэтилена, брезентовый полог, два котелка, один в другом, кружка, ложка. Пластмассовая коробочка с компасом. Был еще небольшой топор, легкий и острый, с длинным и тонким топорищем из березы, который он сделал сам и даже клин деревянный вклеил в обух, чтобы рассохнувшись, не слетел топор с топорища при сильном ударе. Была даже аптечка: йод, кусок бинта, таблетки от головы...
Осталось закупить продукты, и можно отправляться!
2000 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal