Аннотация: Человек отомстил волкам за убитого оленя!
...Шумно отдуваясь, человек медленно шагал по дороге, то и дело оступаясь, иногда тяжело, не удержавшись на ногах падал подгибая колени, стараясь их не повредить.
Глаза уже привыкли к темноте, но все видели равно плохо и только хорошее знание местности помогало не сбиться с пути - человек в этих местах бывал уже не один раз.
Наконец, впереди, на краю большой поляны, зачернела односкатная крыша зимовья.
...Неизвестно кто и когда построил эту избушку, но с той поры она не один раз укрывала замерзающего охотника или заблудившегося лесного скитальца. Охотник, ночевал здесь первый раз лет десять назад и тогда, эти леса считались для него чуть ли не краем света.
Сейчас он знал их, как свой огород и поэтому был спокоен.
Однако, сегодня ночью, после многокилометровой ходьбы, да ещё с тяжёлым рюкзаком набитым мясом, он устал зверски и едва добрёл до спасительного домика.
Свалив тяжёлый рюкзак с плеч под навес низкой крыши, он отворил скрипнувшую дверь и с трудом пролез внутрь.
Охлопывая себя и сапоги от налипшего мёрзлого снега, огляделся. Привычным движением, нашарив рукой спички на подоконнике взял их. Дрожащей рукой чиркнул два раза, зажёг свечку и когда в избушке стало светлее, повалился на нары со вздохом - стоном. Он не мог разогнуть натруженную спину, а ноги гудели от усталости.
Дрожащий огонёк высветил закопченный потолок над деревянным столиком у окна, железную печку на металлических ножках, кучу дров сваленных в углу, невысокие нары во всю ширину домика.
Немного полежав, человек с кряхтением встал, распрямил спину, подошёл к печке, положил внутрь на старую золу бересты, которая большими кусками лежала за печкой.
Потом достал нож из деревянных ножен, в таких походах всегда висевший на ремне, сбоку; нащипал лучины из приготовленного смолистого полена, им же оставленного в предыдущее посещение избушки.
Снова чиркнув спичкой, зажёг огонь в печке.
Прикрыв дверцу ненадолго, но услышав когда огонь загудел внутри снова открыл, наложил полную печку дров и закрыл её уже на задвижку.
Выйдя наружу, занёс внутрь кусок льда, вырубленного тоже заранее в болотце неподалёку, разбил его топором на чурке и сложив всё в котелок, поставил кипятить воду для чая.
Недолго полежав на нарах и отдышавшись, поднялся, занёс внутрь большой кусок мяса, достав его из рюкзака.
Ружьё повесил снаружи, на гвоздь под крышей.
Острым ножом, с трудом нарезал мясо мёрзлыми ломтями и положил на закопченную сковороду.
Взял с подоконника, тоже замёрзшую половинку луковицы и покрошил ее туда же. Потом с полки снял полотняный мешочек с серыми выступившими пятнами жира, достал из него кусок солёного сала, порезал длинными палочками в сковороду.
Печка разгорелась и загудела, мерно вздыхая как паровозная топка - плита в центре заалела раскалённым металлом.
Туда, на самый жар он поставил сковороду, помешал содержимое и стал ждать...
Чайник закипел, с шипением проливая капли горячей воды на раскаленную печь.
Отлив немного кипятка в кружку, человек бросил туда оставшиеся на чурке льдинки и не выходя на мороз, тут же возле печки помыл руки и лицо, осторожно обрывая с усов остатки ледяных "вишен".
На сковородке зашкворчало и такой вкусный запах разошёлся в согревающемся зимовье, что человеку зверски захотелось есть и он, несколько раз невольно сглотнул слюну.
"О- о, как я их понимаю - подумал он о волках и может быть впервые за весь длинный вечер, улыбнулся.
- Все-е-е, мы дети-и галактики-и...- замурлыкал он популярную песню и стал устраиваться поудобней. Снял наконец суконную куртку на ватном подкладке и душегрейку, расправил плечи, посидел неподвижно вороша волосы и уставившись в яркие точки огня, видимые сквозь круглые дырочки в дверце печки.
Немного погодя, достал с полки мешок с сухарями, протёр нечистым полотенцем алюминиевую гнутую ложку, поставил сковороду с жаренной олениной на стол и принялся есть, аппетитно чавкая и хрустя сухариками. Дожёвывая и проглатывая очередной кусок мяса, нежного и ароматного, он бормотал по привычке: - Так жить можно - и немножко подумав, набив рот очередным куском мяса, прожёвывая, нечленораздельно добавил: - Ради такого момента стоит жить, мёрзнуть и надрываться!
Через час зимовье нагрелось...
Человек наелся, спрятал все припасы на полку подальше от мышей. Сковороду с оставшимся недоеденным мясом вынес на улицу и прикрыв крышкой оставил под скатом крыши.
Отойдя от избушки, постоял, поглядывая в невидимое небо, потирая свободной рукой зябнущие уши.
Вернувшись в зимовье, достал из под нар толстые берёзовые поленья, положил их на тлеющие угли в печку.
Расстелив на нарах остатки старого ватного одеяла он разулся, потом развесил на верёвочках над печью влажные портянки и поставил сапоги в тепло, но подальше от раскаленных печных стенок.
Не снимая носков и устало зевая лёг.
Похрустел суставами раскладываясь поудобнее и под мерное потрескивание разгорающихся дров задремал...
Вскоре, ещё раз открыл глаза, потея снял свитер, оставшись в несвежей футболке - безрукавке.
Потом, вспомнив приподнялся задул оплывающую от внешнего жара свечу и вздыхая, бормоча что-то нечленораздельное, уснул...
...Снаружи трещал мороз, и лопалась кора на деревьях. Было тихо и темно, а оттаявшее окошко зимовья чуть светилось изнутри. Из печной трубы домика изредка вылетали искры...
...Вожак увёл стаю от отстоя и давая отдых уставшим мышцам, волки вскоре легли голодные и злые.
Перед сном молодые волки грызлись между собой, отбивая место поближе к вожаку.
Тот, как обычно, лёг на возвышении почти не оттаптываясь и беспокойно заснул, вспоминая звук ружейного выстрела и крик человека.
Он уже решил утром идти обратно, к тому месту, где они на днях задрали лосёнка - волк вспомнил об оставшихся в тех местах двух лосях.
Человеку снился сон...
Он повёл детей, своих и соседских в лес, неподалеку от города, на берег водохранилища. Выйдя к заливу они долго купались в теплой прозрачной воде, загорали и бегали наперегонки.
Потом, одевшись пошли дальше, потому что он обещал им показать ближнее зимовье.
Когда перейдя болотистый ручей вошли в сосновый распадок, то на бугре, около родничка, увидели на месте лесного домика чёрные угли.
Кто-то сжёг зимовье ещё ранней весной, может быть ещё по снегу и сделали это скорее всего местные лесники, которые не любили, когда в их владениях, в лесном домике ночевали подростки.
...Но увидев пепелище, дети не огорчились, а он, в утешение им и себе быстро развёл костёр, вскипятил чай и вкусно накормил всех бутербродами с колбасой и сыром.
Дети были маленькими и им нравилось просто сидеть у костра, подкладывать в него веточки иногда немного обжигая пальцы.
Они весело и громко визжали от восторга, когда отец, бросив в костёр охапку сосновой хвои, поднял пламя костра высоко вверх.
На обратном пути, он вырезал детям из "медвежьей" дудки трубки, сделал надрез на боку и когда сильно дунешь в открытую сторону, то раздавался громкий гуд-рёв, будто бычок мычит.
Он назвал дудки рогом Олифанта и рассказал детям историю о рыцаре Ланселоте, который долго бился с сарацинами и когда изнемог, то затрубил в волшебный рог Олифанта и воины короля Артура услышали этот рог за много километров...
Его черноглазая дочка Катя, ласкаясь к нему говорила: - Папа, откуда ты всё знаешь? Когда ты в хорошем настроении я тебя просто люблю. Очень, очень! Он рассмеялся.......... и проснулся.
Печка прогорела. Было холодно, темно и страшно.
Охотник встал, распрямил затекшую спину, дрожа от холода наложил в печку дров, подул на угли и увидев язычки пламени лизавшие поленья, снова лёг и засыпая, услышал гул разгорающейся печки...
В следующий раз проснулся он рано и потянувшись, вспомнив вчерашний день, проурчал хрипло: - Эх, хорошо!
Поднявшись оделся и поставив подогревать вчерашнее мясо выпил кружку крепкого вчерашнего чая.
Когда завтрак был готов - поел с аппетитом - подогретая оленина была ещё вкуснее, чем вчера.
Силы от свежего мяса значительно прибавилось и охотник заметно повеселел. Прибрав в зимовье, занёс несколько охапок дров, свалил их в угол, протёр стол старой газетой, кое-как помыл горячей водой сковороду и повесил её на гвоздь над столом.
Потом обулся по настоящему, надел куртку, застегнулся на все пуговицы, ещё раз огляделся, поклонился на два дальних угла, проворчал: - С богом! - и толкнул дверь...
Мороз начинал отступать - было заметно теплее чем вчера и в вершинах сосен тревожно гудел ветер...
Подгоняемый попутным ветром, быстро шагая, охотник пошёл вниз, в распадок, выходящий к речке. Скоро он согрелся, размял ноги и мысли по протоптанной, накатанной колее заскользили в голове.
"По пути загляну туда, где волки задавили лосёнка, посмотрю, приходили ли серые туда ещё раз...
- Ну а потом двину на шоссе, а оттуда в город. Вечером смотришь, буду дома...".
Он соскучился по детям и хотелось поскорее попасть в баню, выпарить из себя весь холод, который, казалось, проник даже внутрь костей...
...Пройдя полями несколько километров, он нашел место где лежали остатки лосенка, осмотрелся, увидел следы колонка и лисьи строчки вокруг. Охотник подумал, что можно в следующий раз поставить здесь капканы.
Поэтому он старался сильно не следить, снял рюкзак, поднялся на речной берег, присмотрел пушистую сосну и поставив ружье к стволу, стал стаскивать под дерево волчьи объедки: кости, голову, куски шкуры. Потом стал делать небольшую загородку из веток.
Чтобы звери привыкли к незнакомому сооружению и не боялись его, нужно было время для привыкания, а загородочка нужна, чтобы ветер не заносил снегом капкана и чтобы зверь точно стал лапой на тарелочку капкана.
Закончив приготовления, задумавшись постоял еще какое-то время, а перед тем как уходить, взглянул через речку, на поле.
И ему показалось, что в просвете сосновых веток и густой хвои, там, на краю поля мелькнула серая тень!
- Не может быть! - прошептал он и осторожно взял ружье из под дерева.
Вновь подняв глаза, отыскал хорошо видимый в просвет кусочек поля и снова что-то вдруг двинулось там в кустах, на краю поля, и охотник, с замиранием сердца разобрал силуэт крупного волка.
"Не может быть!" - снова подумал он поднимая ружье и прицеливаясь...
Сердце колотилось! Руки дрожали и он, сдерживал дыхание опасаясь, что волк услышит стук сердца.
Почти в истерике, охотник, ещё не веря своим глазам нажал на спуск!
Грянул гром выстрела, и наступила тишина, только ветер, налетая порывами раскачивал стволы и шумел в ветвях...
...Матерый стоял на краю поля, и вглядывался в противоположный берег реки заросший сосняком. Он не решался выйти на чистое место - что-то ему не нравилось здесь сегодня. Он еще раз глянул в сторону высокой сосны на берегу и собрался уходить, уводить стаю из этого тревожного места.
И тут грянул выстрел и вожак, в последний миг жизни увидел вспышку выстрела, различил фигуру целившегося в него человека, увидел его прищуренный правый глаз... и умер, убитый казалось случайно попавшей в голову одной картечиной...
...После томительной паузы, время, как показалось человеку, понеслось вскачь. Серые тени на том берегу шарахнулись в сторону и вновь всё замерло.
Так же гудел ветер, скрипела берёза на кромке берега и чуть слышно шуршала позёмка струящегося снега по поверхности реки.
Перезарядив ружьё охотник пошёл туда, где увидел силуэт волка. Померещилось! - ворчал он вслух, но уже подходя к ивняку знал, что убил волка-вожака...
...Я познакомился с Павловым - героем моего рассказа, в научно-исследовательском институте Земной Коры, где он работал в отделе гидрогеологии и занимался редкой темой: "Водные источники на дне глубоких озёр".
Это был неразговорчивый, одетый в серый костюм с рубашкой без галстука, высокий бородатый человек с худым лицом и внимательными глазами.
Он был в своих кругах известный человек, кандидат наук, сконструировал и сделал своими руками единственный в своём роде прибор для замера температуры придонных слоёв воды.
Имел много публикаций и был приглашаем на важные научные конференции за границу. Жил Павлов в Академгородке, в девятиэтажке, в трёхкомнатной квартире.
Мне поручили написать очерк в газету о светилах академической науки в нашем городе и хотя Павлов отнекивался и смеялся, я настоял на своём и побывав у него на работе, напросился к нему домой, в гости, чтобы за чаем послушать рассказы о детстве, молодости и жизни вообще.
Войдя в квартиру, я разделся, скинул башмаки в прихожей и по приглашению хозяина прошёл в гостиную.
Первое, что я там увидел, была большая, необычного цвета, бело-серая голова оленя с крупными коричневыми полированными рогами, висевшая на стене. Один рог был почему-то сломан наполовину, а на втором не хватало двух отростков.
Меня поразил цвет шерсти оленя и я невольно произнёс вслух: - Сивый!
Павлов вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и спросил: - А вы откуда знаете?
Я замялся, стал объяснять, что читал Черкасова, что, есть такие светлые, почти белые звери...
Объясняя, я перевёл взгляд на противоположную стену, где висела большая, хорошо выделанная шкура волка с лобастой головой, на которой, как живые, блестели глаза. Переводя взгляд с одной стены на другую, мне показалось даже, что чёрные, зло блестящие огоньками ярости глаза вожака, неотрывно были устремлены на гордую голову Сивого...
... Там, в гостях, я и услышал эту историю и стараясь ничего не забыть пересказал вам!
1999 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal