... Наконец начинается подростковый возраст... У нас во дворе живёт тётя Лёля - весёлая пожилая женщина - у которой есть собака Валет. Тётя Лёля организатор, работает в ЖКО - жилищной конторе и потому? собрав нас со всего двора ведёт в лес с ночёвкой, на ту же Каю.
Нас человек десять. Мы рады походу, рады большой собаке, которая кажется нам чуть ли не охотничьей собакой - легавой. Во "всяком случае уши Валета висят как у таких собак. Вечерний костёр, пение "блеющих" по бараньи куличков на закате - эти странные птицы бесконечно забираются вверх, а потом пикируют и делают оперением звук "бе-бе-бе"...
Утром задымленные и не выспавшиеся готовим завтрак - гречневую кашу с тушенкой, завтракаем и пока тётя Лёля спит в тени густолиственной берёзы, мы уходим на поиски грибов и ягод...
Голубика и ало-красная костяника с семечком внутри очень вкусны, и поедаются с удовольствием. Привлекает и экономическая составляющая собирательства - ягоды, как и грибы в лесу - бесплатны...
Я, под ольховым густым кустом, в ворохе серых, мягких прошлогодних листьев, нашел "гнездо" груздей. Белые, хрустко-крепкие, с закруглёнными ломкими краями, с паутинкой бархатной бахромы на границе с исподом, пахнущие грибницей и осенью, они прячутся под палыми листьями сидя на коротких ножках один рядом с другим, штук до десяти. Маленькие, часто прячутся под шляпками больших.
Найти, обнаружить такую семейку, всё равно что сокровище откопать. Поэтому, наверное, для русских людей сбор грибов - это страсть - безобидная и экономически выгодная...
А солёные грузди, зимой с картошечкой - это деликатес неизвестный самым продвинутым гурманам, здесь в Англии, да и во франции тоже. Я не говорю уже о груздочках под хрустально чистую, холодную водочку.
За такие деликатесы здесь, в Европе, можно брать любые деньги!
Об экономической стороне вопроса так пространно, потому что современный человек привык всё мерить на деньги. Тогда этого или не было или было значительно меньше.
После таких походов, мы становимся дворовой коммуной, повинуемся и уважаем тётю Лёлю как племенного вождя.
Возвращаемся из лесов успокоенные, менее шумные, довольные...
...С той поры начинаются наши с дворовыми приятелями летние походы на день, с утра до вечера, в разные пригородные леса за грибами и за ягодами. Тётя Лёля осталась где-то позади, за кадром - мы ходим только своей мальчишеской компанией...
Домой почти ничего не приносим. Всё съедаем прямо на месте. Даже грибы - маслята пытаемся жарить на костре, на углях, слушая как шипит грибное масло выдавленное жаром из коричневых, с ярко жёлтым, прохладным исподом, грибочков...
Это уже вершина лета. Кругом тяжёлая, усталая и зрелая зелень, готовящаяся к осенним переменам погоды...
Как правило, я самый старший из походников, но не лидер, а так - второй- третий в "команде", хотя силён, лучший футболист - играю за клубную команду.
Но в те времена, мне как-то одиноко в самой весёлой компании. Поиски себя растянулись на долгие годы, перехода из детства в отрочество.
Я запоем читаю книжки. Разные. И приключения и классику, хотя не знаю зачем мне это нужно. Жизнь одинокая, тоскливая, с обидами непризнания и непонимания моего состояния окружающими.
И моё непонимание окружающих, уравновешивает драму взросления. Я недоволен всеми, да и самим собой недоволен...
...Уже заставляют переживать и тосковать безответные влюбления, заканчивающиеся долгим и трагическим разочарованием. Естественно, никто не знает о моей влюблённости, тем более объект влюблений...
В школе, мне нравятся те кому я не нравлюсь, и наоборот.
Жизнь постепенно превращается в пытку, усугублённую патологической стеснительностью.
О девочках и женщинах ничего не знаю и думаю, что это существа другой породы. Тут и естественное целомудрие, и романтический идеал в стиле Дон Кихота и "Всадника без головы" Майн-Рида - какие - то черноглазые креолки в кринолинах!
Теперь, я понимаю, что так и надо было - стеснительность помогает сосредотачиваться внутри себя, а переживания формируют личность!
И конечно самоуглублённость, погружённость в свои "неудачи".
А кругом - "от Ивановых, содрогается земля".
Это из Саши Чёрного, который в юности был моим любимым поэтом...
Сумасшествие взросления, начисто вытеснило во мне жажду путешествий...
Хотя нет. Помню, в шестнадцать лет поездку за ягодой, в деревню под Байкалом...
От автобуса надо было идти по просёлку до места - пешком километров пятнадцать.
К несчастью, я обул в лес старые ссохшиеся сапоги и натёр кровавые мозоли уже после трёх километров ходу.
До деревни дохромал с кривой от боли физиономией.
Там, с местными играл в футбол босиком, а на утро, для леса сделал бродни из бересты и ходил в них целый день - в юности внешний вид одежды мало смущает, как впрочем и естественная необычность поступков и слов...
В тот раз ягоды не набрал, но боль от мозолей запомнил на всю жизнь...
Родители в мою жизнь не встревали. Приходилось всё расхлёбывать самому. Все ссадины порезы, ушибы - были теперь моей ответственностью - семьи это не касалось. Жизнь шла как в большой деревне...
После шестнадцати лет начался период песен Галича, Окуджавы, Высоцкого. С другой стороны, очень интересовала способность йогов владеть своим телом и чувствами. Начал делать дыхательную гимнастику, по книге йога Рамачараки...
Тогда же, стали возникать конфликты со сверстниками, "нашими" и "не нашими".
Кодекс чести "джентльмена" тяготил своей беспокойной обязательностью, но и выручал, когда после неудачной, проигранной драки, вдруг тебя начинали уважать словно победителя.
Без драк, как и без девочек и разговоров о них нельзя было прожить.
Лес и походы отодвинулись куда-то в сторону.
Но осенью все ездили за ягодой: голубикой, смородиной, брусникой...
Помню одну такую поездку. Нас было четверо и уплыли в путешествие с комфортом, на теплоходе, в хорошую, солнечную погоду. На проплывающих мимо берегах разливалось осеннее многоцветье тайги...
От пристани ушли в ту же деревню Черемшанку, по глинистой, петляющей по покосам дороге. Пришли туда вечером. Ягодников много, присутствуют несколько девушек, наших ровесниц.
Ночевали в бесхозной избе - из деревни люди выезжали в город, бросая дома без присмотра. Познакомился с симпатичной толстушкой, у которой была старшая сестра. Оставив сестру у костра, пошли с толстушкой к реке. Сидели разговаривали. Потом целовались. Потом нас нашла сердитая сестра и загнала толстушку в дом...
Вспомнился Пастернак, которым я тогда увлекался: "Ночь, чёрное небо, тьма, пролёты ворот...".
А в реальности - звёзды растянувшиеся по небу Млечным Путём, насторожённая тишина загадочной и страшной тайги, словно в мечтательном забытьи дремлющей вокруг горсточки деревенских домов...
Утром проспали, компанией долго завтракали - обедали у костра. Прохладный воздух, чистое голубое небо, солнце поднимающееся над зелено-жёлтыми кружевами берёзовой листвы...
Съели все припасы. Пошли в лес, но ягоды-брусники, не нашли. Оголодали...
Сварили ведро кипятку соэтот настой смородиной.
Получилось что-то вроде сиропа и пили с сахаром, которого было в избытке. Выпили каждый кружек по пять, по шесть. Потом стали нападать друг на друга и прыгать на раздувшихся от воды животах. Было очень весело...
На закате решили уходить домой и с утренним теплоходом уплывать в город.
Кто-то предложил идти на теплоход по ледянке - зимней тракторной дороге вдоль Большой Речки...
Ещё по свету, перешли пару раз холодную глубокую речку бродом и опустилась ночь. Темнота наступила кромешная.
Я почему-то шел последним и ничего не видя перед собой, слышал только пыхтение идущих впереди и изредка, у впереди идущего, на рюкзаке брякал котелок. Тропка была неровная, узкая. Все часто падали и под общее хихиканье, и при падении, гремели кружками - ложками в рюкзаках...
Шли часов шесть. Промокли и устали зверски. Речку переходили раз пятнадцать. Часа в три утра вышли на берег Ангары, к пристани.
Дул речной, прохладный ветерок, мы измотанные переходом, голодные, замерзающие, сбившись в кучку и тщетно пытаясь согреться, сидели в ожидании теплохода несколько часов, казавшихся бесконечными. В шесть утра подошёл теплоход, мы загрузились, но сидеть и вновь мёрзнуть пришлось на верхней палубе. Теплоход был забит ягодниками...
...Тогда же, в шестнадцать лет я увлёкся охотничьей литературой и всю зиму читал тонкие брошюрки издававшиеся в серии: "Начинающему охотнику". Я узнал, как охотиться на пушных зверей, на медведя, на лисиц, стал разбираться в породах охотничьих собак.
К тому времени я ушёл из школы после окончания семилетки и сразу после дня рождения устроился работать на стройку, разнорабочим. Тогда же поступил в вечерний техникум, где учился с взрослыми. Я был один "вьюнош" и все надо мной добродушно посмеивались. Я стеснялся, но со временем привык - это общение очень помогло мне позже, в общении с незнакомыми людьми!
Всю длинную, морозно-снежную зиму, вечерами в выходные дни, я сидел дома и читал о глухариных токах, о утиных осенних охотах, о ружьях и зарядах для них. Но у меня не было охотника - учителя, и эти энциклопедические знания скапливались до поры до времени в запасниках моей памяти, как мне казалось, бесполезным грузом.
Однако уже тогда, я заинтересовался сибирскими лайками и мечтал о времени, когда наконец заведу себе такую же пушистую, с хвостом бубликом, обязательно крупную и злую собаку, с которой можно будет ходить на медведя или на лося...
Тогда, жизнь для меня была особенно тосклива и одинока. Мои друзья-приятели учились в школе и потому я видел их только изредка - остальное свободное время читал книжки, а днём работал и по вечерам ездил учиться в техникуме. Я был кромешно одинок и потому, непроизвольно мечтал о другой, свободной жизни, где не надо исполнять под чьим - то строгим присмотром рутинные обязанности взрослых...
Тогда же, перешёл работать, в бригаду штукатуров к отцу - бригадиру. Стеснялся, шершавых, изъеденных раствором рук, тяготился несвободой обязательности, особенно летом - все сверстники учились и ушли на каникулы и я завидовал им.
Однажды, сев на свой спортивный велосипед, вместо работы уехал на пляж, не думая о последствиях. На обратном пути, случайно встретил мать. Пришлось врать и оправдываться. Запомнил стыд и неловкость на всю жизнь...
Читая охотничьи книжки, я в мечтах побывал уже в самых дремучих местах тайги...
Но книжек, которые рассказывали бы о "технологии" охотничьей жизни и тогда, и сейчас нет. Или очень редки. Есть конечно учебники для охотоведов, но написаны они так скучно, что ничего не запоминается.
Для себя, я объясняю это тем, что настоящие охотники и путешественники редко-редко - хорошие писатели. А те, что пишут, не менее редко - настоящие охотники.
Поэтому поэзия и красота, а главное свобода лесной жизни, остаётся нераскрытой. Поэтому молодые, взрослея, погружаются в несвободу человеческих джунглей, - громадных городов, в которых царит скука и примитивный экономизм.
Молодые же, ищут приключений и часто находят их, проверяя себя в хулиганстве и в преступлениях, за которые общество безжалостно их наказывает.
Вместо того, чтобы указать правильный, полезный для развития личности и общества путь освоения безграничных просторов, свободы разлитой в природе, взрослые говорят - так надо, так все делают, имея ввиду скуку и тоску обыденной жизни...
Проблема переступания закона, и прорывающихся в молодёжи зверских инстинктов, часто вина взрослых и беда подростков, которым не объяснили, не показали других путей реализации молодой энергии и азарта. Я бы ввел в курс обучения старших школьников, курс приключений, выживания, географических открытий и путешествий. Общение с природой под руководством опытного умного наставника и руководителя, развивает фантазию творчества, воспитывает ответственность и гуманное отношение людей друг к другу...
Но я отвлёкся...
Последний, перед уходом в армию, поход, весной, с закадычным другом Валькой Тетериным - романтиком и книгочеем как и я.
Идея похода созрела в один день. Закупили продукты, нашли резиновые сапоги и портянки, и к полудню следующего дня тронулись. Взяли с собой Валькину одностволку шестнадцатого калибра, которую он приобрёл в универмаге, заплатив восемнадцать рублей и предъявив паспорт. Тогда, ещё можно было покупать охотничье оружие по наступления шестнадцати лет. Прихватили пару коробок дробовых патронов. Чем отличается дробь от картечи мы представляли туманно...
Шли обычным путём, через Каю. Лес начинался сразу за крайними домами пригорода и чтобы дойти до речки, надо было преодолеть водораздельный хребет и спуститься в широкую долину. На это потребовалось часа два...
Перейдя по узким мосткам речку, пошли по просёлочной дороге, вдоль речной долины, среди леса и моховых болот, вверх по течению Каи.
Шли и радовались ощущению свободы и полноты жизни. Погода стояла замечательная и солнечный день сменился красивым чистым закатом. К вечеру заметно похолодало.
Проходя через густой сосняк, вдруг встретили затаившихся за деревьями охотников - глухарятников.
Сердитым шёпотом они предложили нам идти по дороге тише и никуда не сворачивать километров пять. Выяснилось, что они пришли сюда охотиться и потому, ожидали на "подслухе" прилёта глухарей на ночёвку, на ток ...
Тогда, я ничего об этой охоте не знал - меня, "какой-то" глухариный ток вовсе не интересовал...
Когда спустились сумерки, мы отшагали уже изрядно и решили останавливаться на ночлег. Сделали подобие балагана на мёрзлой ещё земле, заготовили несколько сухих сосновых веток и сырых, осиново-берёзовых "дров". Развели костёр почти на мерзлоте, чуть оттаявшей под дневным солнцем.
Мы были "чайниками", новичками в тайге и потому, не знали никакой "технологии" ночёвок, тем более весной при не оттаявшей ещё земле.
Пока кипятили чай, пока ели, пока жгли сухие ветки, было тепло. Потом в темноте, сырые дрова не разгорались и мы влезли в "балаган" и ненадолго уснули согретые горячим чаем и энергией перерабатываемой еды.
Часа через два, проснулись от холода и стали ворочаться с боку на бок. Холод от замороженной за зиму земли, поднимался к поверхности, проникал под ватные фуфайки и свитера. Уснуть нормально мы уже не могли и начался ночной кошмар, когда казалось, что время остановилось...
С неба светили яркие блёстки звёзд. Из ближней болотинки, по временам слышалось похрустывание ледка и тихое журчание ручейка...
Я поднялся, дрожа от холода, сгорбившись подошёл к стволу дерева и упираясь руками в ствол, кое-как выпрямил "закостеневшую" от стужи спину.
Чертыхаясь, стал искать сухие ветки и стволики валежника. Я уже начал понимать, что сырое дерево весной не горит, а только дымит. Набрав ветоши, вновь развёл костёр, сходил на ручей за студёной водой и поставил котелок на костер.
В это время, со стонами, из балагана вылез скрюченный Валька. Чертыхаясь и стуча зубами "танец с саблями", он топтался у костра, почти залезая в него, и отогрелся только тогда, когда обжигаясь выпил пару кружек крепкого чая с сахаром...
Дождавшись рассвета и кое-как упаковавшись, снова тронулись в путь. Надо помнить, что нам было по восемнадцать лет и энергия била через край.
Это помогло быстро забыть неудачную ночёвку и переключиться на новые впечатления. Шли по бывшей лесовозной дороге и нас окружала глухая, дремучая тайга. Немного отойдя от ночных кошмаров замерзания, мы на ходу разогрелись и радовались необъятным просторам - позади синел далёкий водораздельный хребет, а впереди, между деревьев петляли извивы лесной дороги.
... Пройдя километров пятнадцать, стали спускаться в долину и вдруг вышли к заливам водохранилища ещё покрытых синеватым, весенним льдом, с густым сосновым лесом по обеим сторонам.
Пробираясь вдоль берега, мы спугнули парочку уток и Валька неудачно пальнул по ним несколько раз - стрелять мы оба по настоящему не умели.
Сбросив рюкзаки, несколько быстрых, незаметных часов азартно скрадывали, выслеживали уток. Иногда, по очереди, стреляли в них, но всегда мимо.
Лёд у берегов плавучих островков подтаял и неудачно перепрыгивая полынью, я провалился под лёд и икая от холода, как ошпаренный выскочил на плавучий, мёрзлый еще травяной остров.
Выжимая портянки и штаны, пританцовывая и сохраняя равновесие я крякал и дрожал от холода, а мой спутник беззаботно смеялся надо мной...
Когда Валька, зазевавшись, тоже угодил в воду, пришёл мой черёд весело смеяться...
На вторую ночь, наученные горьким опытом, заготовили побольше сушняка и жгли костёр всю ночь просыпаясь по очереди, чтобы подложить дров.
Утром был замечательный, красно-розовый, холодный восход солнца. На серой, прошлогодней траве, прибитой к земле зимними снегами, белой мукой выступил иней...
Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали о чём-то личном и интересном, наблюдая превращения вокруг нас.
Вначале, на солнце растаял ночной иней и тени отступили. На их место пришли свет и тепло. Подул лёгкий ветерок от холодного льда на заливах в сторону берегового леса.
Но тепло наступающего дня, наконец победило холод остатков зимы и ощущая потепление, мы радовались победе весны.
Когда солнце поднялось над горизонтом и заметно потеплело, пустились в обратный путь, в город.
В половине дороги, встретили компанию рыбаков, возвращающихся после удачной рыбалки на заливах. Они жгли костёр около дороги, пили водку и варили уху. Им было хорошо, и от полноты души рыбаки стали угощать и нас...
Уже после, я понял, что стаканчик водки заменяет русским людям медитацию, поднимая настроение и делая даже незнакомых прохожих, братьями и сёстрами...
Вообще, по воспоминаниям, люди тогда относились друг к другу, особенно в лесу, очень дружелюбно. Встретившись случайно, не боялись друг друга, останавливались, разговаривали, а то и садились пить чай, угощаясь, кто чем богат...
В тот раз, я впервые попробовал налимью вкусную печень, а после рюмки водки день расцвёл дополнительными красками...
Домой прибрели к вечеру, уставшие, и казалось полностью обессиленные...
Но попив чаю, собрались "командой" с друзьями и подругами и поехали на танцы, в соседний посёлок, где замечательно провели время...
2000 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal