Мороз

Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Мороз

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Оставить комментарий © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru) Обновлено: 20/01/2021. 55k. Статистика. Рассказ: Великобритания Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Мороз - непременное уссловие российского климата. Привычка к морозу, делает русских людей выносливыми и стойкими. Этими качествами, в том числе всегда отличались русские, советские солдаты. Но в этом рассказе речь идёт о человеке, связавшего свою жизнь с тайгой, походами в одиночку. а значит и с личной свободой, точнее с поисками этой свободы!

Мороз медленно приходил в стылую тайгу. Из серой тьмы, как на фотоснимке, вначале проявились отдельно стоящие большие деревья от подножия до вершины покрытые инеем. Потом выделились массивы сосняков окружающие старые горелые поляны. Всё, что было за соснами покрывал таинственной пеленой, словно смертным саваном, туман...

Горная речка зажатая между крутых склонов промёрзла до дна и потекла по верху, дымясь застывая на ходу, ползла, превращаясь в жидкое сало и сверху, вновь натекала выдавленная морозом. Пар поднимался над долиной и превращаясь в снежные кристаллы оседал на прибрежных деревьях и кустах. В обморочной тишине замерзающей тайги слышалось шуршание наледи прорезаемое винтовочными выстрелами трескающихся от мороза стволов лиственницы , тут и там чернеющих на склонах распадков...

Волки появились неожиданно. Неслышно ступая, они шли друг за другом, оставляя после себя цепочку неглубоких следов. Стая шла обычной мерной рысью, словно плыла по заснеженным пространствам дремучих лесных урочищ. Вожак, идущий впереди, был заметно крупнее остальных: с большой тяжёлой головой, серой пушистой гривой на короткой шее и сильной широкой грудью. Изредка он останавливался и, точно по команде, останавливались остальные. Вожак вслушивался в тишину холодного утра, поворачивая лобастую голову то влево, то вправо и переждав какое-то время звери трогались с места, продолжая свой нескончаемый поход...

Пройдя по берегу, стая перешла речку и зайдя в крутой распадок, чуть растянувшись поднялась на лесную гриву, отделяющую один речной приток от другого. Войдя в осинник, волки остановились. Притаптывая снег лапами крутились на одном месте и потом ложились поджав их под себя, прикрыв живот сбоку пушистым хвостом. Годовалые волки повизгивали тонко и жалобно, устало вздыхали, прятали влажный нос в подпушь хвоста. Вожак лёг молча, выбрав для лёжки большую высокую кочку, оставшуюся от разорённого медведем муравейника. Волчица долго устраивалась поудобнее. Схватив зубами, вырвала из снега промёрзлый острый сучок, потопталась ещё и легла головой к входному следу. Она лежала последней и присматривала за "тылом", откуда обычно и появлялся главный и единственный враг волков - человек...

Совсем рассвело. Солнце, не пробившись сквозь сухой морозный туман давало мутно-серый холодный свет. Звери попрятались от стужи кто куда: в норы, гнёзда, трещинки в стволах и земле. Мороз достиг апогея. Было не меньше минус сорока градусов. Всё живое затаилось, пережидая длинный ледяной рассвет...

...Человек вышел из зимовья и невольно крякнул, задержал дыхание, пытаясь ещё хоть на мгновение сохранить в себе тепло, нагретого за ночь жилого пространства. Снег под ногами зашумел и каждый шаг отдавался шуршанием рассыпающихся по сторонам кристаллов. Промороженный, он утратил скользкость и подобно крупной белой соли хорошо держал шаг, не продавливался, лишь осыпался с краёв следа внутрь. Снега было немного и идти было, особенно в начале, приятно.

Отойдя от зимовья несколько сотен шагов человек остановился, огляделся припоминая откуда он вчера, уже в темноте, пришёл. Потом выбрав направление, глянул вперёд. Серая дымка укрывала почти неразличимый дальний край поляны, а горизонта не было видно вообще. Он покрутил головой, проворчал что-то неразборчиво и разминая усталые, за многодневный тяжёлый поход ноги, двинулся вперёд. Пройдя ещё с километр он вышел на дорожную развилку и снова забормотал в полголоса "Ну а теперь куда?". Он уже давно, бывая в лесу разговаривал сам с собой и эти безответные реплики помогали преодолевать одиночество и усталость. Сегодня, рано утром, проснувшись и готовя себе еду, человек уже решил куда пойдёт, а сейчас думал как это сделать: пойти ли дорогами по лесным долинам, или грянуть напрямик, через холмы, сокращая расстояния, но преодолевая трудные подъёмы и спуски. Он приблизительно знал где выйдет на волчьи следы, оставленные вчера вечером и только прикидывал, как побыстрее, срезая углы, вновь встать на след волчьей стаи, за которой он шёл уже четыре дня...

Незаметно бородатый человек согрелся, приободрился и только чуть ныли, отмороженные когда-то, пальцы на левой ноге. Но это было уже привычно, как шуршание мёрзлого снега под ногами, пот на лбу, тяжёлое усталое дыхание ближе к вечеру, потная, несмотря на холод, спина под тяжёлым рюкзаком...

...Волков с лёжки поднял голод. Вначале пошевелился вожак - услышав повизгивание во сне молодых волков, насторожился. Вскочив на ноги, он потянулся, расправляя мышцы большого сильного тела, потом подойдя к пеньку высоко поднял заднюю правую лапу, пометил пенёк пахучей мочой, разгрёб снег энергично швыряя назад смёрзшиеся куски и отойдя в сторону, понюхал воздух. Всё вымерзло в тайге и кроме запаха подмокшей волчьей шерсти волк ничего не учуял. Волчица тоже встала и покрутившись на месте "прожгла" в снегу жёлтую дырочку. Потянувшись зевнула, широко открывая пасть, потом облизнулась сверкнув белизной длинных, острых клыков. Остальные тоже поднялись, разошлись по сторонам принюхиваясь.

Мороз чуть сдал, но солнце так и не пробилось сквозь туман и в лесу по-прежнему было сумрачно и холодно. Деревья стояли заиндевелые и неподвижные - словно умерли...

Волки, выстроившись походным порядком, пошли вниз, в долину реки, к заброшенным полям, по краям заросших ивняком.

Стая шла долго не останавливаясь. Пройдя по берегу, перешли реку по снежному насту, кое-где подмоченному снизу водой - река промёрзла до дна. Вожак немного намочил лапы и после перехода лёг и стал выгрызать колючие льдинки между пальцами лап. Волчица, шедшая последней что-то почуяла, подняла голову, понюхала воздух и легко перейдя с места в карьер ушла в кусты ивняка. Через какое-то время оттуда с шумом взлетел глухарь и чуть погодя, волчица вернулась на след. Волки уже ушли за вожаком и волчица, лёгкими и длинными прыжками догнала стаю вблизи мостика на старой лесовозной дороге.

Выйдя к полям уже в сумерках, волки пошли вдоль обочины через густые ивовые кусты вслушиваясь и приглядываясь.

Вдруг насторожившись, вожак остановился - из темнеющей впереди чащи ивняка раздался треск сломанной ветки. Хищники замерли. Вожак пристально смотрел в одну точку, высоко подняв голову. Его уши улавливали звуки, а нос втягивал воздух пытаясь разобрать запахи. Через несколько мгновений вожак сорвался с места и стая, разворачиваясь на скаку в линию, помчалась через поле. Волчица, ходко убыстряя скок понеслась справа, обходя одного за одним молодых волков. Вожак был впереди и вдруг изменив направление поддал резко влево.

Атаковали почти бесшумно, однако лоси почуяли, почувствовали опасное движение на поле - из ивняка вырвались два крупных чёрно-лохматых зверя и мелькая в полутьме сероватым низом ног, стуча копытами по мёрзлой земле, побежали к реке, Там, на другом берегу, щетинились густые заросли молодых ёлок, непроходимые для волков, но спасительные для высоконогих лосей.

Третий лось, поменьше ростом и размерами, объедавший иву на углу поля, услышав дробный стук копыт заметался в тревоге, но волк- вожак уже развернул стаю в его сторону. Обезумевший от страха лосёнок кинулся догонять лосиху, однако волки опередили его. Их ещё чуть задержали густые кусты ивняка, стоящие стеной по кромке поля. Лосёнок, на галопе описал дугу, проломился сквозь заросли и ещё успел увидеть за рекой, над тёмным ельником мелькание туловищ и голов взрослых лосей...

Вожак настиг его, в броске вцепился в правую заднюю ногу, повис, распластался, тормозя всеми лапами проехал по снегу за жертвой. Лосёнок почти остановился пытаясь сбросить, оторваться от волка, но тот, воспользовавшись этим мгновенно перехватился, лязгнул клыками и перекусил сухожилие на ноге.

В длинном прыжке, подоспевшая волчица, с коротким рыком, ударила всем телом в шею и вцепившись снизу, распластала толстую кожу под головой. Подоспели молодые волки и туловище лося почти исчезло под серыми сильными, злыми телами!

Всё было кончено в одну минуту - стокилограммовая туша двигалась под напором рвущих её волков. Кровь обрызгала белый снег и голова лосёнка, с тёмными, широко открытыми мёртвыми глазами, моталась из стороны в сторону...

Вожак вдруг по особому рыкнул, и словно от удара бича остальные волки вздрогнули, вжали головы в плечи и попятились, поджимая под себя хвосты. Только один не услышал, не захотел услышать и тут же был сбит с ног, покатился пряча лапы, визжа от боли и страха, а вожак, ударяя его мощной грудью кусал, рвал за шею, за брюхо, за лапы... Наконец, с жалким воем побитый волк вскочил и что было сил бросился бежать и исчез в темноте. Вожак вернулся к туше, рыча оглядел стаю, и волки, пряча глаза, отворачивая головы показывали вожаку полную покорность...

Победитель вонзил клыки в брюхо лосёнку, распорол толстую кожу и чёрная длинная шерсть тут же намокла от крови. Горячие ещё внутренности вывалились наружу - над тушей поднялся пар. Вожак вырвал печень и сердце и чуть оттащив в сторону, принялся есть, изредка поднимая голову, осматривался, облизывая окровавленную пасть длинным языком...

Морозная ночь спустилась на землю. В темноте, видны были силуэты хищников, копошащиеся у туши жертвы. Матёрый оторвал себе ещё большой кусок мяса и оттащив подальше лёг, и разрывая плоть, с треском перекусывая кости, стал насыщаться.

Следующей отошла от остатков лосёнка отяжелевшая волчица. Она изредка нервно вздрагивала и сдавленно рычала, вглядываясь в темноту ночи. Остальные молодые волки, ждавшие своей очереди, кинулись на мёртвое тело, огрызаясь друг на друга рвали, терзали, хрустели костями, лакали кровь!

Пиршество длилось долго. Незаметно ко всем присоединился побитый волк, но вожак его не преследовал...

Через час лосёнка разорвали, растащили по полю и лёжа, уже спокойно доедали свою добычу. От стокилограммовой туши осталась голова с большими торчащими ушами, чернеющая на снегу порванная шкура, обглоданные кости ног и толстый желудок с остатками непереваренной лосиной пищи.

Наевшись, волки ушли вниз по реке и войдя в чащу ольховых кустов, легли. Вожак устроился на холмике с хорошим обзором вокруг, и главное, с хорошей слышимостью. Засыпая, он вздрагивал всем телом и взлаивая подёргивал лапами - ему снилась погоня. Волчица лежала тихо, но иногда открывала глаза и всматривалась в просветы зарослей, слушала пространства с той стороны, откуда вошла на лёжку стая...

...Бородатый человек шёл по следу. Морозная полутьма к полудню немного рассеялась и когда он остановился обедать на берегу болотца, мороз уже чуть сдал и левая нога перестала мёрзнуть и болеть. Обычно он с удовольствием шёл по незнакомым местам вглядываясь и всматриваясь, запоминая приметы и красивые места, но сегодня с утра, он то и дело пинал левой ногой стволы деревьев, чтобы восстановить нормальное кровообращение в ступне - всё это утомляло, заставляло злиться. Остановиться и переобуться человек не решался, помня тот случай, когда ранним вечером чуть не замёрз совсем рядом с городом...

Тогда, он возвращался с лыжной прогулки и набрав снегу в ботинки, решил выжать носки. Но мороз резко прибавил на заходе солнца, снятые носки и ботинки мгновенно заледенели, а пальцы рук окоченели. Обдирая кожу и скрипя зубами от боли, он, ничего не чувствующими пальцами натянул стоящие колом носки, кое-как втиснул ноги в ботинки и побежал, волоча за собой лыжи, крупно дрожа и всхлипывая от напряжения, боли и страха...

Тогда всё обошлось, но он отморозил левую ступню и запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь - природа иногда устраивает беспечному человеку коварные ловушки!

Остановившись, человек разгрёб снег под большой сосной, сбросил рюкзак, наломал сухих тонких веточек, положил их в намеченное место. Потом достал из нагрудного кармана кусочки бересты и положив её сверху на веточки, чиркнул спичкой. Затрещав, скручиваясь, береста родила огонь, вспыхнула и появилось несколько язычков пламени и над костерком поднялась прямо вверх струйка ароматного, тёплого дыма, который попав в глаза, выдавливал слезу и заставлял закашляться. Но это были приятные мгновения. Человек заранее приготовил несколько больших, сухих веток, сброшенных сильными ветрами с сосен вокруг. Мороз выжал из древесины всю влагу и потому, дрова горели хорошо ярким жёлтым пламенем. Однако дым крутил двигаясь то влево, то вправо и человеку приходилось, отворачивая лицо и затаив дыхание, пережидать наплыв едкого дыма. Вытирая выступающие слёзы, он размазывал грязь по щекам. "Ничего, ничего - бормотал он, поправляя костёр и укрывая лицо от дыма, - это приятно".

Вскоре огонь разгорелся, набрал силу, дыма стало меньше, и охотник устроился поудобнее, ожидая когда закипит котелок наполненный снегом. Вообще он предпочитал родниковую воду и старался даже зимой найти среди льда и снега незамерзающие родниковые ключи, но сегодня было так холодно и так мёрзла нога, что не захотелось тратить время на поиски открытой воды...

Достав из рюкзака мешок с продуктами, человек вынул смёрзшийся хлеб, маргарин в помятой упаковке, консервы с сардинами в масле, луковицу, чай в бумажной пачке, сахар в полиэтиленовом мешке. Всё это разложил на опустевшем рюкзаке.

Потом, для тепла, подложил под себя меховые варежки, но чувствовал, как начал подмерзать правый бок и как нагревшись, жгла пальцы ноги резиновая подошва сапога - даже в такой мороз, из-за наледей и незамерзающих болот, приходилось ходить по тайге в резине, вкладывая в сапоги войлочные стельки, одевая пару шерстяных носков и обматывая ноги сверху суконными портянками. Но у костра резина нагревалась, ноги потели, носки и портянки становились неприятно влажными.

Наконец котелок зашипел, забурлил кипятком. Кряхтя, человек встал, бросил в котелок щепотку чая, обжигая пальцы, торопясь, снял котелок с огня и поставил рядом. Поправил костёр подложив дров, поплотнее запахнулся полами куртки, сел поудобнее, намазал маргарином отогревшийся, чуть подгоревший хлеб, открыл консервы и поставил на край костра греть. Налил большую эмалированную кружку паряще-горячим чаем, насыпал несколько ложек сахара, размешал и только тогда глотнул первый раз и, как всегда, обжёг язык и нёбо...

Бок подмерзал. От сапога пахло горелой резиной. Дым ел глаза. Но человек почти не замечал этих мелочей. Он привык к мелким невзгодам лесной жизни и привыкнув, полюбил. Ведь обедая вот так, можно было немного отдохнуть от утомительной ходьбы, осмотреться, подумать и решить что делать дальше.

Сладкий горячий чай, вкусная, сытная рыба в масле, горячий, запашистый кусочек хлеба, хрустящие, горьковатые дольки мёрзлого лука доставляли настоящее удовольствие, а костёр отогревал замерзающие ноги...

В тайге никогда не бывает легко. Человек, собираясь в дальние походы, всегда настраивал себя на тяжёлые испытания и потому был готов к трудностям и не видел ничего особенного в ночёвках на снегу зимой и под дождём летом.

"Жизнь наша такая" - шутил он, улыбаясь, рассказывая приятелям о своих тяжёлых путешествиях.

Но иногда случались моменты, когда он бывал в своих походах как в раю, наверху блаженства. Один раз, в начале лета, он долго шёл по густому жаркому, комариному лесу и совсем обессилел. Выйдя к большому болоту, направился к его центру, в поисках морошки. Тут-то он и попал в первобытный рай: с ярко-синего неба светило ясное солнце, ароматный ветер напористо дул навстречу, зелёный, толстый и сухой ковёр мха пружинил каждый шаг и вокруг, отливая золотом,росла крупная и спело-сладкая морошка, тёплая от солнечного света. Тогда он с криком ликования упал на спину, смеясь смотрел в глубокое небо и слушал мелодичный крик маленького сокола, стрелой проносящегося над ним низко-низко. Так он лежал долго вдыхая полной грудью упругий терпкий, настоянный на лесных ароматах воздух и повторял: "И всё-таки жизнь прекрасна! Волшебна! Удивительна!!! Наверное, таким был рай во времена Адама и Евы!" Он был один в этом раю и потому не стеснялся проявлять свои чувства...

...К вечеру, как обычно, мороз прибавил. Затрещала, лопаясь, кора на деревьях. Вновь поднялся над замерзшей землёй мутно-серый, холодный туман.

Человек в сумерках вышел на дорогу, прошёл до заброшенных полей и там наткнулся на место, где волки задрали лосёнка.

"Ну злодеи"- бормотал он себе под нос. "А говорят, что волки - санитары леса, что они убирают из природы больных и увечных. Это же каким надо быть дураком, чтобы поверить в этот нацисткой бред? - думал он, рассматривая следы беспощадной расправы. "Да, санитары! - бубнил он, трогая ногой голову лосёнка, смотрящую стеклянно промороженными глазами в никуда. "Эти так подсанитарят, что и косточек не соберёшь, чтобы похоронить. Будто больным и увечным умирать не больно. О Фарисеи- Лицемеры!!!- человек вспомнил библию и рассердился. "Учёные, мать вашу так! Придумали теорию у себя в тёплых кабинетах и дурачат людей". Он невольно презрительно передёрнул плечами, ещё походил, молча рассматривая следы вокруг, увидел на снегу отпечатки копыт двух взрослых лосей, ускакавших через ельник и подумал, что волки могут ещё вернуться и попытаться поймать оставшихся, тех, что успели уйти...

Уже стемнело и человек прихрамывая пошёл в сторону ближайшего зимовья. Идти было километров пять и стараясь поднять настроение, он, криво ухмыляясь стал хриплым голосом петь Высоцкого: "Товарищи учёные, доценты с кандидатами..." Он внимательно взглядывал в заросли, иногда на время умолкал, но продолжал идти и запевал веовь на прерванном мест - "Кончайте поножовщину, едрит ваш ангидрид...." Человек не помнил все слова песни и потому, повторял эти две строчки много раз - звук собственного голоса бодрил и успокаивал...

Он знал что волки опережают его на сутки и что они пройдут недалеко от того зимовья. в которое он шёл ночевать...

...Сивый родился несколько лет назад в широкой речной долине, неподалеку от большого озера.

Весной, когда яркое солнце растопило льды и согнало снег, когда на южных прогретых склонах появились жёлтые цветки подснежников, крупная, шоколадно-коричневая изюбриха родила маленького, светло-серого оленёнка. Она долго возилась на бугре поросшем бурьяном, перекатывалась с боку на бок, стонала, растопырив ноги, упираясь копытами в мягкую землю, выдавливала из себя новорожденного.

Он появился на свет после полудня, шатаясь встал на дрожащих слабеньких ножках и изюбриха сама ещё очень слабая стала его вылизывать, стараясь нажимом языка не уронить малыша. Потом, первый раз покормив оленёнка изюбриха поднялась на ноги, огляделась и чувствуя сильную жажду тихонько пошла в сторону речки, уходя и уводя малыша подальше от места рождения.

Оставив Сивого - так в Сибири зовут светло-серых по цвету животных - на берегу болота, на закате сходила к реке, попила водички и по пути, на сосновой опушке пощипала зелёной сочной травки, а вернувшись, нашла малыша там же, где его оставила - под большим ольховым кустом. Ещё раз вылизав маленького, оленуха, подталкивая его мордой заставила встать и увела за собой в вершину крутого распадка, заросшего мягкой и пахучей пихтой.

Первые недели, изюбриха, уходя кормиться и попить воды оставляла оленёнка одного в пихтаче. Но он был так мал, так неподвижно молчалив, что никто не замечал его присутствия в лесу. Несколько раз мимо, совсем близко проходила глухарка, но он, Сивый, не двинулся с места и даже не вздрогнул и чуткая птица не заметив его присутствия прошла мимо...

Через месяц Сивый уже резво скакал вокруг матери, сопровождая её на кормёжку и на водопой...

В то лето, в окрестную тайгу пришли люди и начали валить лес. Трещали мотопилы, со стонами и уханьем валились на землю лесные великаны - сосны, лиственницы и ели - урчали моторы тракторов, стаскивая убитые деревья в одну кучу. Но люди для изюбрихи и оленёнка не были страшны, потому что были заняты своей работой с утра до вечера, а звери привыкли к дневному шуму и жили как обычно.

На рассвете изюбриха и Сивый ходили в молодые осинники, где оленуха кормилась, обдирая с тонких гибких веток нежные пахучие листочки. Днём они уходили в дальний распадок и лежали в тени пихты. слушали шумы летнего леса и дремали. Хищники потревоженные лесорубами переместились в соседние дремучие урочища и жизнь Сивого и его матери протекала спокойно и размеренно. Он всё дальше и дальше уходил от изюбрихи и когда терялся, то начинал тревожно свистеть сквозь вытянутые трубочкой губы. Мать приходила или прибегала на зов малыша и он тотчас успокаивался...

Наступила пора летнего солнцестояния, когда светило длинно и долго ходило по небу с востока на запад, дни были жаркими, а ночи короткими и прохладными.

Зверей стали одолевать комары, слепни, оводы и изюбриха увела Сивого на прохладные крутые склоны приозёрного хребта. Там почти всегда дул ветерок, росла сочная высокая трава, пахло луговыми цветами, жужжали трудолюбивые шмели и шумел ручей, прыгающий с камня на камень в узком ущелье, уходящем вниз, к озеру. Изредка изюбриха водила оленёнка на солонец, в долину, где в круглом болотце между двух скальных уступов, торчал мшистый бугор, сочащийся желтовато-коричневой водой. Вода на вкус была горьковато-солёная и можно было полизать, побелевшие от выступившей соли остатки корней сосны, давно упавшей и уже сгнившей.

Как-то, возвращаясь с солонца, они встретили медведя - мохнатое, сердито-пыхтящее, неповоротливое существо. Он погнался за ними, но быстро отстал и от досады, рявкнув несколько раз, ушёл по своим делам.

Позже, осенью, они иногда кормились вместе на больших горных полянах-марях и Сивый, видя медведей уже не пугался как в первый раз - так он учился различать врагов, опасных и не очень...

Вскоре наступила осень. Горы из зелёных превратились в серо-жёлто-красные. Вода в ручьях и речках стала ледяной и каменистое дно отливало золотом, сквозь серебряный блеск водных струй отражающих тёмно-синее прозрачное небо. Ещё позже, на вершины гор лёг белый снег, а в долинах утром и вечером, на зорях стали звонким эхом отдаваться трубные звуки изюбриного рёва. Изюбриха забеспокоилась, подолгу стояла и слушала этот рёв, а на свист Сивого почему-то не отзывалась.

В начале зимы Изюбриха и Сивый объединившись с ещё несколькими такими же парами, стали жить стадом. Когда выпал глубокий снег они возвратились в долину, где родился Сивый. Люди продолжали там валить лес, корма было много, а хищники по прежнему держались от шума и людей подальше...

...Прошёл год. Сивый вырастал большим, сильным, красивым оленем, но его отличал от сородичей цвет шерсти. Он был серым, почти белым и потому заметен летом и почти невидим зимой на фоне снега. Когда он неслышно и твердо ступая проходил вслед за изюбрихой по чистым осиновым рощам, казалось, что по воздуху плывёт стройный, лёгкий, плохо различимый силуэт...

К следующей осени у Сивого появились рожки - спички, но он по-прежнему ходил в стаде с изюбрихой. Началась вторая его зима. В один из ясных солнечных дней, когда стадо после кормёжки лежало на большой поляне-вырубке, страх словно вихрь пролетел по округе и все, вскочив, в ужасе помчались прочь! На дремлющих зверей напала стая волков. Но, толи молодые волки были неумелыми охотниками, толи их, нападавших, рано заметили олени, но бешеная погоня окончилась ничем - волки отстали, а олени разбившись на группы, ускакали и оторвавшись от преследователей, ушли дальше, прочь из этих мест. Тогда Сивый впервые испытал страх волчьей погони и осознал опасность, исходящую от этих серых хищников, как неслышные тени скользящих по лесу подкрадываясь, а потом, с частым взвизгивающим придыханием несущихся вслед, клыкастых и кровожадных. И тогда же он понял, что может уйти, скрыться, ускакать от них, осознал силу своих ног и крепость своего тела...

Прошёл ещё год. Сивый незаметно потерял родственные чувства к изюбрихе - он стал взрослым и самостоятельным. И она ушла, незаметно исчезла из его жизни в один из закатных вечеров, когда таким тревожным эхом отдаётся среди горной тайги голос трубящего оленя.

Вскоре и сам Сивый, сжигаемый страстью и вожделением, с раздувшейся гривастой шеей и остекленевшими блестящими глазами, распустив слюну рыл землю копытами и ждал, звал соперника на бой...

Той осенью он впервые обладал молодой грациозной, послушной маткой, а потом месяц водил её за собой, удовлетворял свою неистовую похоть и если случалось, то дрался за неё с соперниками.

Через месяц страсть прошла и он позволил ей уйти, а сам, соединившись с несколькими такими же молодыми быками, стал жить с ними вместе. На стадо самцов боялись нападать одинокие волки - так эти олени были сильны и бесстрашны.

Прошло ещё несколько лет...

Сивый превратился в сильного, опытного, уверенного в своих силах оленя. Во время гона он уже не боялся соперников, легко расправляясь с каждым кто рисковал с ним схватиться. В его гареме каждый год бывало по несколько маток. Иногда он убегал сражаться с соперниками и часто пригонял в свой табун новых маток, отвоёванных в схватках. Но проходило время и утолив свою страсть, заложив в потомство своё семя, Сивый уходил и жил там где хотел, одиноко и свободно. Уже многие олени в приозёрном краю были необычного, светло-рыжего цвета, заметно отличаясь от своих кремово-шоколадных сородичей из других урочищ...

Морозы в эту зиму были необычайно сильными. Сивый вынужден был спуститься в долину раньше положенного времени и это его беспокоило. Снегу здесь было ещё очень мало и волки легко могли выследить и подкрасться. Потому он был всё время настороже...

...Волк -вожак вёл стаю в долину. Голод вновь подгонял их заставляя непрестанно двигаться в поисках пищи.

Зазевавшаяся лисица поздно заметила серые тени мелькающие на опушке. Волчица, шедшая последней, увидела рыжую юркнувшую в мелкий лог, сорвалась в карьер, легко настигла стелющуюся в смертном беге лису и мощной хваткой, сверху за горло, задушила её. Потом, приподняв над землей несколько раз встряхнула, бросила жертву на снег, обнюхала и фыркнув, неспешной рысью догнала стаю, уходящую все вперёд и вперед. Она была ещё недостаточно голодна, чтобы есть неприятно пахнущую лису. Волчица настигла и задушила её заметив бегство - сработал инстинкт преследования и закон вражды - волки не терпят лис...

Сивый на рассвете кормился в осиновой роще на южном склоне полого поднимающегося вверх распадка. Он объедал мёрзлые веточки с вершин тонких стволов. Проходя мимо крупных осин, олень поднимал голову и передними зубами - резцами соскребал вкусную кору сверху вниз, чуть стуча при этом, когда вдавливал зубы в мёрзлый ствол. Этот звук и привлёк внимание вожака. Сейчас, в сильный мороз он рассчитывал только на слух, потому что запахи в такую погоду были неподвижны и очень нестойки - вымерзали вместе с влагой.

Вожак остановился и стая замерла позади. Вожак вновь услышал стук, понял, что не ошибся, напрягся и мягкой рысью пошёл вправо по склону. В редеющей тьме он не сразу заметил силуэт неподвижно стоящего оленя, тоже вглядывающегося в их сторону. И тут хрустнула ветка под ногой одного из молодых. Олень вздрогнул, сорвался с места и набирая скорость, швыряя комья снега из-под копыт, поскакал по склону, чуть в гору. Волки, словно семь расправившихся пружин, рванулись вслед и полетели коротко взвизгивая, едва касаясь лапами земли. Гонка началась...

Сивый, а это был он, мчался по прямой, как таран пробивая заросли кустарников и мелкий осинник, затем выскочил на гриву и на миг задержавшись, осмотревшись, повернул к предгорьям. Он уже не один раз спасался там, на отстоях - скальных уступах с узким входом на них - и помнил день, когда пять собак подхватили его по следу и погнали. И тогда, Сивый скакал, останавливаясь прислушивался к погоне и снова скакал, пока не поднялся по узкому проходу скального уступа торчащему над долиной на отстой. Прибежавшие собаки затявкали, засуетились, не решаясь напасть на свирепого оленя вооружённого толстыми развесистыми рогами с острыми концами, обещающих столкнуть в пропасть всякого, кто рискнёт по узкому уступу прорваться к нему.

Тогда охотник, хозяин собак, слышал лай, но не успел до ночи подняться на скалу, а под утро проголодавшиеся собаки ушли вслед за ним, в зимовье...

Погоня продолжалась уже долго и волки далеко отстали от Сивого, но бросать преследование не хотели. Голод и холод будили в них раздражение и злобу, которые заставляли напрягать все силы. И потом, преимущество было на их стороне - целью и смыслом жизни хищников является погоня и кровавые схватки и в этот раз они делали то, к чему их предназначила природа, были тем бичом, которым процесс жизни постоянно ускорялся, подгонялся. Но Сивый не хотел стать очередной фатальной жертвой этих страшных законов - он был готов постоять за себя...

Волков было семь. Они, срезая углы сокращали время погони. Неглубокий снег не мешал волкам - бежать было удобно. Сивый же, доставая копытами до земли часто поскальзывался и тратил силы впустую. Заметив, что волки срезают углы когда он круто поворачивал, Сивый старался бежать по прямой, однако часто, то лесная чаща, то непролазный валежник мешали этому.

Олень слышал погоню позади и старался оторваться от преследователей - он разгорячился и струйки пара вылетали из ноздрей. Сивая грива покрылась инеем от горячего дыхания, но сердце билось сильно и ровно, а большое тело с поджарым задом и крепкими ногами, швыряло километр за километром под острые копыта...

Совсем рассвело и стали видны склоны широкой долины, заснеженная змейка реки, петляющая между крутых берегов. Но ни олень, ни волки не смотрели по сторонам.

В этот стылый, серый день, под облачным и морозно-туманным небом разыгрывалась привычная драма жизни, участниками которой были волки, благородный олень Сивый и где-то, ещё далеко, присутствовал человек.

А сценой и зрителем одновременно, была равнодушная природа, вмещающая в себя всё: и триумф яростной жизни и трагедию неотвратимой смерти...

Нет! Конечно же мы не забыли о человеке!..

Утром, выйдя из зимовья, охотник поправил шапку на голове, похлопал рука об руку, закашлялся. Он наверное застудил верхушки лёгких и кашлял, иногда чувствуя пустоту в верху груди...

И ещё он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этой морозной тишины и сумрака, оказаться дома: в начале выйти к асфальтовому шоссе, потом дождавшись автобуса или попутки уехать в город, к электрическим огням и шуму машин, большим домам и ровному полу в больших квартирах. Он решил последний день идти по следу, а завтра выезжать. Да и на работу уже пора, отпуск кончается. Человек представил себе парную баню пахнущую берёзовым веником, щиплющий за уши жар и его пробрала дрожь. "Лучше об этом пока не думать" - бормотал он и чуть прихрамывая двинулся в сторону предгорий. Он знал, что стая, замыкая кольцо перехода пойдёт где-то там, по верху. "За сутки они ого-го сколько могут отмахать" - продолжил он разговор с самим собой и поправил лямки рюкзака, задубевшие от влаги и пота. Брезент, из которого сшит рюкзак, давно потерял первоначальный цвет и был похож на грубую, плохо выделанную шкуру. "Надо бы постирать" - думал он, но знал, что сам никогда этого не сделает. "Рюкзак - это часть моей походной жизни и оттого он так выглядит. Он в лесу таким и должен быть ... И в глаза не бросается... Маскировка" - завершил он тему и тихонько засмеялся... Осторожно балансируя руками, перешёл по упавшему дереву глубокий овраг-русло вымерзшей речки, на минуту остановился и осмотрелся...

Он издалека заметил следы на снегу, подойдя, потрогал ногой и с удивлением отметил, что они совсем свежие. Приглядевшись, увидел среди кустов, чуть поодаль, большие следы - снежные ямки. "Хм-м - прокряхтел он и стал разбираться... Вскоре охотник понял, что большие следы принадлежат оленю, а следы поменьше - волкам или собакам. "Но откуда здесь собаки? В такой холод ни один охотник не рискнет выйти в тайгу". Человек поправил на плече новое ружье-одностволку и продолжил про себя: "Может быть сегодня я ружьё очень кстати взял. Ведь волки, а это могут быть "мои" волки, кажется гонят оленя на отстой. А здесь отстой один в округе и я могу туда напрямик пойти". Он конечно до конца не верил в удачу, но чем чёрт не шутит... "Могыть быть. Могыть быть" - он вспомнил монолог Райкина и рассмеялся. Показалось даже, что всё вокруг как-то посветлело и потеплело. "А жисть-то может быть и ничего ещё" - иронизировал он над своими недавними мрачными мыслями...

...Сивый зигзагами поднимался к отстою. Наконец, стуча копытами по камню, он вскочил на карниз, прошёл по узкому проходу на широкую площадку окружённую обрывом, остановился и посмотрел назад. Далеко внизу, мелькая серыми точками двигались один за одним его преследователи. Высота скалы была метров сто и вход на неё начинался почти на гребне горы. Основание скалы вырастало из крутого склона, спускающегося к маленькой речке, усыпанного острыми каменными глыбами...

Вожак знал, что олень идёт на отстой - однажды, будучи молодым волком он участвовал в такой погоне. Тогда они загнали оленя на скалу, просидели сторожа его несколько часов, а когда олень попробовал прорваться, задрали его и съели.

Но и волки начали уставать. Голод становился сильнее и сильнее. Часто и глубоко дыша, они хватали на ходу снег - хотелось пить...

Человек перевалил через гребень, спустился в лощину, перешёл наледь замерзшего ручья и остановился. Устало вздыхая, сбросил рюкзак под высокой с кривым стволом сосной. Развёл костёр, вскипятил чай, быстро поел и продолжил путь. Он торопился... До отстоя оставалось километра три. По горам это выходило час - полтора. Волки и олень теперь опережали его на полдня и он боялся опоздать...

Вперёд вырвался тот молодой волк, которого искусал вожак во время предыдущей охоты. Он шёл рысью слева от стаи и получилось так, что ему не надо было взбираться в крутой подъём - он по диагонали достиг отстоя первым, взобрался на карниз и при виде так близко стоящего оленя, забыл осторожность. Сивый ждал нападения. Он шагнул навстречу прыгнувшему волку и молниеносным ударом опущенных навстречу рогов, скинул нападавшего в обрыв. Волк с визгом полетел вниз переворачиваясь в воздухе и упав на острый гранитный гребень сломал спину и мгновенно умер...

Стая поднялась к отстою через минуту, видела падающего сородича и потому была настороже. Волки расположились полукругом перед входом на узкий карниз, скалили зубы, видя перед собой в пяти шагах такую желанную, но недостижимую добычу. Сивый же, глядя на врагов разъярился: его глаза налились кровью, шерсть на хребте поднялась торчком, голова с остро отполированными рогами, то угрожающе опускалась, то резко поднималась. Острые копыта рыли снег стуча по мерзлому плитняку. Волки нетерпеливо топтались перед входом на карниз, но атаковать боялись. Вожак первым успокоился, облизываясь, неотрывно следил за оленем и беспокойно переступал с лапы на лапу. Потом сел и подняв голову к небу завыл. Морозный воздух плохо резонировал, но получалось всё-таки страшно и тоскливо. - О - О - О - выводил он толсто и басисто и в конце гнусаво запел: - У - У - У - и резко оборвал. Голод, злоба, жажда крови - всё слилось в этом ужасном вопле негодования и ярости. Сивый сильнее застучал копытами и сделал резкое движение навстречу волкам. Стая встрепенулась, но олень благоразумно остался на площадке, злобно раздувая ноздри пышущие паром, угрожающе поводя тяжелыми рогами...

Прошло два часа...

День клонился к вечеру. Мороз крепчал. Серая муть наползающая из-за гор, казалось, несла с собой обжигающий ледяной воздух. Волки свернувшись калачиками лежали рядом со входом на отстой, олень же, по-прежнему стоял. Отчаянная гонка, голод, неистовый холод отняли много сил - Сивый уже утратил ярость, крупно дрожал переминаясь с ноги на ногу и стучал копытами по камню. Он истоптал весь снег на площадке и гранит, чёрными полосами проглядывал сквозь белизну снега. Иногда усталый зверь оступался споткнувшись и волки вскакивали, готовые напасть. Но Сивый выправлялся и волки снова ложились в томительном ожидании тонко поскуливая. Сивый не мог лечь, не мог стоять на одном месте и потому, от долгого, бессмысленно долгого движения начал уставать. Изредка он заглядывал вниз, в пропасть, как бы примериваясь...

Время тянулось медленней и медленней. Неподвижно замерли вокруг отстоя заснеженные склоны, кое-где покрытые серой щетиной кустарников и островами сосновых рощ...

Человек вышел из-за заснеженного ельника и увидел отстой, белеющую кромку гребня на горизонте, редкие гнутые ветрами сосны с примороженной к хвое снежной пылью. Он остановился, тяжело дыша сел на поваленное весенней бурей дерево и сбросил рюкзак, а потом отдыхиваясь стал вглядываться в даль, стараясь увидеть зверей. И он действительно заметил на вершине скалы что-то серое и движущееся. "Чёрт- выругался он - если это изюбрь, то он должен быть коричневым, почти чёрным". Охотник щурился, крутил головой и в какой-то момент различил голову и крупные рога. "Ого-го -воскликнул он - а ведь это олень и какой здоровый, да ещё и белый". Помолчал, соображая. Снова вспомнил "Охотничьи рассказы" Черкасова. "Да ведь это князёк! Так их из-за необычного цвета называли. Чудеса - а" - протянул он. "Похоже, что это тот самый сивый изюбрь о котором мне уже рассказывали". Такое чудо охотник видел впервые, хотя оленей встречал в тайге часто, да иногда и стрелять приходилось. Однако сколько не вглядывался человек, волков увидеть так и не смог. "Далеко ещё" - подумал он, но двигаться стал осторожнее, осмотрел ружьё и приготовил патроны с крупной картечью, положив их поближе, в нагрудный карман. Потом несколько раз на пробу прицелился вскидывая ружье и быстро и привычно вставляя приклад одностволки в плечевую впадину. Потоптавшись, спрятал рюкзак под дерево, попрыгал, проверяя не гремят ли патроны в карманах и не торопясь, насторожённо, тронулся вперёд, стараясь прикрываться от скалы крупными деревьями. Он по опыту знал, что олени видят очень хорошо - "Тем более серые разбойники. А они где-то там, поблизости" - шептал он, хотя до скалы было ещё далеко...

Человек плохо выговаривал слова, потому что от сильного мороза на его длинных усах под носом образовались ледяные сосульки величиной с вишнёвые ягоды. Эти "вишни" касаясь кожи носа обжигали морозом и человек ругнулся. Оттаять их не было никакой возможности Язык больно прилипал к заиндевелой поверхности. Оторвать же "вишни" можно было только с усами...

...Сивый замерзал. Он стал суетиться, бил копытами по камню, крутился на пятачке площадки, тяжело дышал вздымая заиндевелые бока. Волки оживились. Они вскочили, перебегали с места на место, рычали и не отрывали пронзительных злых глаз от изюбря...

И Сивый решился. Он подошёл к краю обрыва, слева от входа на отстой, где как ему казалось было пониже, потоптался зло взглядывая в сторону волков и вдруг, чуть присев на мощные задние ноги, опустил передние через кромку скалы и выждав мгновение, оттолкнувшись прыгнул вниз, в неизвестность, привычно надеясь на силу и ловкость своего тела. До этого, он уже не один раз прыгал на крутых склонах с уступа на уступ с высоты пяти и даже больше метров. Но здесь было много выше и только мороз, волки и плохая видимость заставили его это сделать...

Волки такого не ожидали. Первым среагировал вожак. Он, раздувая ноздри втягивал и выдыхал воздух и осторожно ступая прошёл по карнизу на опустевшую площадку. Но изюбря не было, хотя запах его ещё сохранился. Волк почти пополз к краю пропасти и глянул вниз. Он увидел широкую речную долину, заснеженные сосны, каменную осыпь прикрытую снегом и движущуюся фигурку человека. Через секунду снизу раздался крик: - Эй!.. Э-ге-гей! - и хлестнул бич ружейного выстрела. Волки бросились к выходу с площадки. Вожак ударил замешкавшегося молодого клыками разинутой пасти, рыкнул и намётом помчался прочь от отстоя, в гору, а за ним в рассыпную понеслись остальные пять. Через несколько секунд площадка отстоя опустела...

Охотник подойдя поближе хорошо рассмотрел оленя, но волков не видел - они лежали за уступом, а до отстоя было ещё метров сто пятьдесят. Когда он увидел, что олень опускает передние ноги с обрыва примериваясь, то глазам своим не поверил... "Он что, самоубийца? - мелькнуло в голове. Охотник выскочил из-за дерева, но было уже поздно. Белый олень оттолкнулся и прыгнул вниз, набирая скорость и стараясь сохранять равновесие в полёте и это ему в начале удавалось. Но метров через пятьдесят его стало клонить вперёд, переворачивая головой вниз. Когда изюбрь уже не управлял телом, он первый раз коснулся выступа скалы, "сломался" и ниже, ударившись во второй раз о гранитную глыбу боком, беспорядочно, куском мёртвого мяса упал на заснеженные камни.

Человек негодуя, протестуя всеми чувствами, остановился и закричал, а потом вскинув ружьё, словно салютуя храбрецу, выстрелил в воздух! "Неужели олень покончил с собой?" - шептал он, тоскливо глядя вверх, на каменную осыпь, будто ожидая, что олень поднимется и выскочит оттуда, живой и невредимый... Но вокруг расстилалось хлодное, стыло-молчаливое и неподвижное пространство дремучей тайги...

...Шумно отдуваясь, человек медленно шагал по дороге то и дело оступаясь, иногда тяжело падал не удержавшись на ногах и подгибая колени, старался их не повредить. Глаза привыкли к темноте, но видели все-равно плохо и только знание местности помогало не сбиться с пути. Человек в этих местах бывал уже не один раз... Наконец, впереди, на краю большой поляны, зачернела односкатная крыша зимовья. Неизвестно кто и когда построил эту избушку, но с той поры она не один раз укрывала замерзающего охотника или заблудившегося лесного скитальца. Человек ночевал здесь первый раз лет десять назад и тогда эти леса считались для него чуть ли не краем света. Сейчас он знал эти места как свой огород и поэтому был спокоен. Однако сегодня, ночью, да ещё с тяжёлым рюкзаком, он устал зверски и едва добрёл...

Свалив тяжёлый рюкзак с плеч под навес низкой крыши, он отворил скрипнувшую дверь, с трудом пролез внутрь. Обхлопывая себя и сапоги от налипшего мёрзлого снега, огляделся, привычным движением нашарив рукой спички взял их с подоконника, чиркнув два раза. Зажёг дрожащей рукой свечку и повалился на нары со вздохом - стоном. Он не мог разогнуть натруженную спину, а ноги гудели от усталости.

Дрожащий огонёк высветил закопчённый потолок над деревянным столиком у окна, железную печку на металлических ножках, кучу дров сваленных в углу, невысокие нары во всю ширину домика. Немного полежав, человек с кряхтением встал, распрямил спину, подошёл к печке, положил внутрь на старую зол бересты, которая большими кусками лежала под печкой. Потом достал нож из деревянных ножен всегда, в походах, висевший на ремне, на боку; нащипал лучины из приготовленного смолистого полена, как и береста им же оставленного в предыдущее посещение избушки. Чиркнув спичкой зажёг огонь.

Прикрыв дверцу ненадолго, а услышав, как огонь загудел внутри, открыл. Наложил полную печку дров и закрыл её уже на задвижку. Выйдя наружу, занёс внутрь домика кусок льда, вырубленного тоже заранее в болотце неподалёку, разбил его топором на чурке и сложив всё в котелок поставил кипятить воду для чая. Недолго полежав на нарах, отдышавшись, поднялся, занёс внутрь большой кусок мяса, достав его из рюкзака. Ружьё висело снаружи на гвозде под крышей. Острым ножом нарезал мясо мёрзлыми ломтями и положил на закопчённую сковороду. Взял с подоконника замёрзшую половинку луковицы и покрошил ее туда же. Потом с полки снял полотняный мешочек с серыми выступившими пятнами жира, достал из него кусок солёного сала, порезал длинными палочками в сковороду. Печка разгорелась, гудела, мерно вздыхая, как паровозная топка; плита в центре заалела раскалённым металлом. Туда, на самый жар, поставил сковороду, помешал и стал ждать. Чайник закипел, шипя и отлив немного кипятка в кружку, человек бросил туда оставшиеся на чурке льдинки и не выходя на мороз, тут же, подле печки, помыл тёплой водой руки и лицо, осторожно обрывая с усов остатки ледяных "вишен". На сковородке заскворчало и такой вкусный запах разошёлся в согревающемся зимовье, что человеку зверски захотелось есть и он несколько раз невольно сглотнул слюну.

"О - о, как я их понимаю" - подумал он о волках и может быть впервые за весь день, улыбнулся. "Все-е-е, мы дети-и галактики-и..."- замурлыкал он и стал устраиваться поудобней. Снял, наконец, суконную куртку на ватном подкладе, душегрейку, расправил плечи, вороша волосы посидел неподвижно, уставившись в яркие точки огня, видимые сквозь круглые дырочки в дверце печки. Немного погодя, достал с полки мешок с сухарями, протёр нечистым полотенцем алюминиевую гнутую ложку, поставил сковороду с жаренной олениной на стол и принялся есть, аппетитно чавкая и хрустя сухариками. Дожёвывая и проглатывая очередной кусок мяса, нежного и ароматного, он бормотал по привычке: "Так жить можно" - и немножко подумав, набив рот очередным куском, прожёвывая, нечленораздельно добавил - "Ради такого момента стоит жить, мёрзнуть и надрываться..."

Через час зимовье нагрелось. Человек наелся, спрятал все припасы на полку, подальше от мышей. Сковороду с оставшимся недоеденным мясом вынес на улицу и прикрыв крышкой оставил под скатом крыши. Отойдя от избушки постоял, поглядывая в невидимое небо, потирая свободной рукой зябнущие уши. Вернувшись в зимовье, достал из под нар толстые берёзовые поленья, наложил их на тлеющие угли в печку. Расстелив на нары остатки старого ватного одеяла, он разулся, развесил на верёвочках над печью влажные портянки и поставил сапоги в тепло, но подальше от раскаленных печных стенок. Не снимая носков, зевая, устало, лёг. Похрустел суставами раскладываясь поудобнее и, под мерное потрескивание разгорающихся дров, задремал. Вскоре ещё раз открыл глаза, потея снял свитер, оставшись в несвежей футболке - безрукавке. Потом вспомнив приподнялся, задул оплывающую от внешнего жара свечу и вздыхая, что-то бормоча уснул...

Снаружи трещал мороз и лопалась кора на деревьях. Было тихо и темно, а оттаявшее окошко зимовья чуть светилось изнутри, да из печной трубы изредка вылетали искры...

...Вожак увёл стаю от отстоя. Давая отдых уставшим телам, волки - голодные и злые, вскоре тоже легли. Перед сном молодые волки грызлись между собой отбивая место поближе к вожаку. Тот, как обычно, лёг на возвышении почти не обтаптываясь и заснул, беспокойно вспоминая звук ружейного выстрела и крик человека. Он уже решил идти утром обратно, к тому месту, где они на днях задрали лосёнка - волк вспомнил об оставшихся в тех местах двух лосях...

...Человеку снился сон.... Он повёл детей, своих и соседских в лес, неподалеку от города, на берег водохранилища. Выйдя к заливу, они долго купались в теплой прозрачной воде, загорали и бегали наперегонки. Потом пошли дальше, потому что он обещал им показать ближнее зимовье. Когда, перейдя болотистый ручей, вошли в сосновый распадок, то на бугре, около родничка увидели на месте лесного домика чёрные угли. Кто-то сжёг зимовье ещё рано весной, может быть ещё по снегу. Сделали это, скорее всего местные лесники, которые не любили, когда в их владениях, в этом домике ночевали подростки. Но дети не огорчились, а он, в утешение им и себе быстро развёл костёр, вскипятил чай и вкусно накормил всех бутербродами с колбасой и сыром. Дети были маленькими и им нравилось сидеть у костра, подкладывать в него веточки, иногда немного обжигая пальцы. Они весело и громко визжали от восторга, когда он, бросив в костёр охапку сосновой хвои, поднял пламя костра высоко вверх...

Когда шли назад, он вырезал детям из "медвежьей" дудки трубки, сделал надрез на боку и когда сильно дунешь в открытую сторону, то раздавался громкий гуд- рёв, будто бычок мычит. Он назвал дудки рогом Олифанта и рассказал детям историю о рыцаре Ланселоте, который долго бился с сарацинами и когда изнемог, то затрубил в волшебный рог Олифанта и воины короля Артура услышали этот рог за много километров.

Его черноглазая дочка, Катя ласкаясь к нему, говорила: " Папа, откуда ты всё знаешь? Когда ты в хорошем настроении я тебя просто люблю. Очень, очень!" Он рассмеялся... и проснулся. Печка прогорела. Было холодно, темно и страшно. Охотник встал, распрямил затекшую спину, дрожа от холода наложил в печку дров, подул на угли и увидев язычки пламени лизавшие поленья, снова лёг и засыпая услышал гул разгорающейся печки...

Проснулся он рано и потянувшись, вспомнив вчерашний день, проурчал хрипло "Хорошо!...". Поднявшись, оделся и, поставив подогревать вчерашнее мясо, выпил кружку крепкого вчерашнего чая. Когда завтрак был готов - поел с аппетитом. Оленина была ещё вкуснее, чем вчера. Силы от свежего мяса прибавилось значительно и охотник заметно повеселел. Прибрав в зимовье, занёс несколько охапок дров, свалил их в угол, протёр стол старой газетой, кое-как помыл горячей водой сковороду и повесил её на гвоздь над столом. Потом ещё раз огляделся, обулся по-настоящему, одел куртку, застегнулся на все пуговицы, поклонился на два дальних угла, проворчал: "С богом!" - и толкнул дверь...

Мороз начинал отступать. Было заметно теплее, чем вчера и в вершинах сосен тревожно гудел ветер. Подгоняемый попутным ветром, охотник, быстро шагая пошёл вниз, в распадок выводящий к речке. Скоро он согрелся, размял ноги и мысли по протоптанной, накатанной колее заскользили в голове. "По пути загляну туда, где волки задавили лосёнка, посмотрю, приходили ли серые туда ещё раз... Ну а потом двину на шоссе, а оттуда в город. Вечером смотришь буду дома..." Он соскучился по детям и хотелось поскорее попасть в баню и выпарить из себя весь холод, который, казалось проник даже внутрь костей...

Пройдя полями несколько километров, он нашел место где лежали остатки лосенка, осмотрелся, увидел следы колонка и лисьи строчки вокруг. Охотник подумал, что можно в следующий раз поставить здесь капканы. Поэтому он старался сильно не следить, снял рюкзак, поднялся на речной берег, присмотрел пушистую сосну и поставив ружье к стволу, стал стаскивать под дерево объедки, кости, голову, куски шкуры. Потом стал делать небольшую загородку из веток, чтобы звери привыкли к незнакомому сооружению и не боялись его, а загородочка нужна, чтобы ветер не заносил снегом капкана и чтобы зверь точно встал на тарелочку капкана. Он закончил приготовления и постоял еще какое-то время задумавшись, а перед тем, как уходить, взглянул через речку, на поле. И ему показалось что в просвете сосновых веток и густой хвои, там, на краю поля мелькнула серая тень. "Не может быть" - прошептал он и осторожно взял в руки ружье из-под дерева. Он вновь поднял глаза, отыскал хорошо видимый в просвет кусочек поля и снова что-то вдруг двинулось там, в кустах, на краю поля и охотник с замиранием сердца разобрал силуэт крупного волка. "Не может быть!"- повторял он, поднимая ружье и прицеливаясь.

Сердце колотилось. Руки дрожали и он сдерживал дыхание опасаясь, что волк услышит стук сердца. Почти в истерике, охотник, не веря своим глазам, нажал на спуск. Грянул гром выстрела и наступила тишина. Ветер, налетая, порывами раскачивал стволы и шумел в ветвях...

...Матерый стоял на краю поля и вглядывался в противоположный берег реки, заросший сосняком. Он не решался выйти на чистое место. Что-то ему не нравилось здесь, сегодня. Он еще раз глянул в сторону высокой сосны на берегу и собрался уходить и уводить стаю из этого тревожного места. И тут грянул выстрел и вожак, в последний миг жизни увидел вспышку выстрела, различил фигуру целившегося в него человека, увидел его прищуренный правый глаз...и умер убитый, казалось случайно попавшей в голову одной картечиной...

...После томительной паузы время, как показалось человеку, понеслось вскачь. Серые тени шарахнулись на том берегу и вновь всё замерло. Так же гудел ветер, скрипела берёза на кромке берега и чуть слышно шуршала позёмка струящаяся по поверхности реки.

Охотник, перезарядив ружьё пошёл туда, где видел силуэт волка. "Померещилось" - ворчал он, но уже подходя к ивняку знал, что убил вожака...

...Я познакомился с Павловым,- героем моего рассказа - в Научно-исследовательском институте Земной Коры, где он работал в отделе гидрогеологии и занимался редкой темой: "Водные источники на дне глубоких озёр". Это был неразговорчивый, одетый в серый костюм с рубашкой без галстука, высокий бородатый человек с худым лицом и внимательными глазами. Он был в своих кругах известный человек, кандидат наук, сконструировал и сделал своими руками, единственный в своём роде прибор для замера температуры придонных слоёв воды. Имел много публикаций и был приглашаем на важные научные конференции за границу. Жил Павлов в Академгородке, в девятиэтажке, в трёхкомнатной квартире.

Мне поручили написать очерк в газету о светилах академической науки в нашем городе и хотя Павлов отнекивался и смеялся, я настоял на своём и, побывав у него на работе, напросился к нему в гости домой, чтобы за чаем послушать рассказы о детстве, молодости и жизни вообще...

Войдя, я разделся, скинул башмаки в прихожей и, по приглашению хозяина, прошёл в гостиную. Первое, что я там войдя увидел, была большая, необычного цвета, бело-серая голова оленя с крупными коричнево-серыми полированными рогами, висевшая на стене. Один рог был почему-то сломан наполовину, а на втором не хватало двух отростков. Меня поразил цвет шерсти оленя и я невольно произнёс вслух - "Сивый". Павлов вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и спросил: "А вы откуда знаете?" Я замялся стал объяснять, что читал Черкасова, что есть такие светлые почти белые звери...

Объясняя, я перевёл взгляд на противоположную стену, где висела большая, хорошо выделанная шкура волка с лобастой головой на которой, как живые, блестели глаза. Переводя взгляд с одной стены на другую мне показалось даже, что чёрные, зло блестящие огоньками ярости глаза вожака неотрывно были устремлены на гордую голову Сивого...

Там, я и услышал эту историю и, стараясь ничего не забыть, пересказал её вам...

2007 год. Лондон. Владимир Кабаков

Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион":http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?":http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal

Оставить комментарий © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru) Обновлено: 20/01/2021. 55k. Статистика. Рассказ: Великобритания	Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта

"Заграница"

Путевые заметки

Это наша кнопка