Аннотация: В начале двухтысячных, Россия выбираясь из разрухи девяностых жила грустно, но природа жила своей скрытной жизнью!
Перепечатываю здесь давно написанный рассказ, с небольшими исправвлениями и добавлениями!
...Договорились ехать на Байкал в воскресенье.
Утром, после тяжёлого "званого" ужина у старшего брата, проснулся в пять часов утра. Поворочался, послушал, как там на улице - тишину рассвета нарушили знакомые звуки - кто - то не стесняясь, громыхал крышкой мусорного бака и хрипло матерился!
Подумалось, что это бомжи проснулись пораньше, где-нибудь в тайном подвальчике и страдая от перманентного похмелья вышли на воздух, на поиски съестного.
А то, что они ищут пищу в мусорных баках теперь никого не смущает - привыкли и обыватели, но привыкли и сами бездомные.
Сегодня, деятельное сострадание совсем не в ходу россиян и потому, все уже притерпелись к "отверженным" живущим бок о бок с "нормальными" людьми, однако, как можно назвать нормальным человека, который не только не замечает нищеты и горя окружающих, но и находит им умственное оправдание?..
... Чтобы избавиться от назойливых звуков со двора, включил телевизор, и пошёл на кухню, ставить чайник - заснуть уже не удастся, да и опоздать боюсь - договорились встретиться с Колей в семь часов утра, на остановке трамвая, почти в центре города.
Коля - мой старинный знакомый, пообещавший отвезти меня на несколько дней, на Байкал, в свой домик, в одном из прибрежных садоводств...
Чайник закипел, я заварил чай и не спеша, смакуя, выпил, горячий обжигающе - бодрящий напиток.
Настроение немного поднялось и с полчаса я смотрел какой - то бессмысленный американский боевик, в котором жертвы убегали от злодеев то на авто, то на крыше вагона электрички, и в конце концов злодеи все "случайно" погибли, а "жертва" осталась одиноким победителем.
"Какое это отношение имеет к жизни в России?" - думал я, выключая "ящик":
"В нашей жизни всё намного прозаичней и потому, неразрешимо трагичней. Нет ни явных злодеев, ни очевидных жертв - всё происходит неотвратимо и потому, очень не спеша. Те же бомжи за окнами, ведь родились под крышей, и может быть имели хороших родителей... Нормальных - поправил я сам себя...
- И вот жизнь проходит, и выхода из ситуации уже не видно, и не потому, что нет благотворителей или государственной поддержки, а ещё и потому, что эти бомжи, уже согласились с такой судьбой и другой себе не представляют".
... Попрощавшись с матерью, которая из-за возраста тоже, привычно, не спит по утрам, я вышел на полутёмную улицу и тут же заметил, подошедшую к остановке автобуса маршрутку. Подбежав к микроавтобусу, я спросил, идёт ли до рынка, и получив утвердительный ответ, сел на боковое сиденье, поплотнее запахнувшись курткой и поставив на колени свой рюкзак.
По пути, на одной из остановок, подсели две китаянки в куртках с искусственным покрытием и громко заговорили по-китайски.
Я уже вошёл в курс местной жизни и понял, что они едут на рынок, в Шанхайку, где наверное зарабатываю русские деньги, торгуя в одном из бесчисленных киосков, может быть дешёвой китайской бижутерией, а может быть теми же куртками, из искусственного меха и с искусственным покрытием.
Внедрение китайцев в городскую торговлю, началось лет пятнадцать назад, в самые страшные и нищенские девяностые. Сейчас, Шанхайка тоже выглядит отвратительно, грязно и дёшево, но вот китайцы приспособились и приезжая на несколько месяцев, остаются годами и уезжают в Китай "разбогатевшими", конечно, по китайским меркам.
Русских торговцев, они не любят и презирают, а по этим торговцам или торговкам, судят обо всех русских. И видимо они правы - такого нравственного падения и духовной деградации, в России наверное никогда не было.
Жизнь сегодняшнего русского торговца, безнравственна и атеистична - кроме культа денег и халявной зарплаты, в головах и в душах этих нравственно изуродованных людей, кажется больше ничего нет - только инстинкт выживания.
Но самое печальное, что и винить то некого - вначале строили социализм - некую модель подлинно христианского общества - не получилось. Теперь вот строим бандитский капитализм, который и сделал миллионы людей жертвами товарно - денежных отношений!
Доехав до рынка, вышел в предрассветную холодную муть начинающегося утра и пересел в пустой, громыхающий по рельсам, старый, грязный трамвай и на нём доехал до остановки Богоявленская Церковь - мы с Колей договорились встретиться здесь, на остановке.
Церковь стояла напротив, на невысоком холме и на фоне облачного неба, светилась синеватыми луковками куполов - я невольно и привычно перекрестился.
Церковь была старая, но её подновили и верующие православные со всей округи, ходят сюда на службы, и особенно по воскресеньям и престольным праздникам. Чаще это старушки, худенькие, сгорбленные, в шерстяных платочках на седеньких головках...
Мне вспомнилась бабушка, мать отца, у которой я в детстве, гостил в деревне. Она в церковь не ходила, за её неимением в деревне, по тем атеистическим временам, но когда зевала, то крестила морщинистые губки. Позже я узнал, что это делается автоматически, чтобы "бес" в рот не залетел!
Наконец появился заспанный усталый Коля, поздоровался и тут же мы сели в громыхающий на стыках, трамвай идущий на вокзал.
На остановках, в трамвай всё чаще садились люди, проснувшиеся в выходные пораньше и спешащие по делам, хотя внутри было не больше десятка пассажиров.
Но, когда мы вышли на кольце, у вокзала, кругом уже было почти светло и вовсю суетились озабоченные, неприветливо - хмурые люди.
Пока ждали маршрутку поёживаясь от утреннего холода, Коля сбегал в газетный киоск и купил "Русский Ньюсуик" - он был известным в городе социологом и преподавал в университете.
Наконец, из диспетчерской появился распаренный, розоволицый водитель маршрутки, мы влезли в тесный, промёрзший за ночь микроавтобус и поехали.
Коля с интересом просматривал журнал, с фотографиями из американской жизни, а я смотрел по сторонам, вспоминая знакомые места - ведь когда - то, я почти тридцать лет прожил в этом городе.
На переднем сиденье маршрутки, устроился какой - то, не протрезвевший ещё с вечера человек, и постоянно комментировал увиденное, заплетающимся языком.
Когда въехали в предгорья Байкальского таёжного хребта, он запросился в туалет, оформив свою просьбу простонародными словами.
Маршрутка остановилась, мы на несколько минут вылезли, постояли кучками неподалёку, а часть пассажиров сбегала в кустики и через минуту возвратились.
После остановки, в маршрутке вновь стало прохладно и я шевелил пальцами ног в башмаках, стараясь восстановить кровообращение.
Наконец, маршрутка перевалила самую высокую точку хребта и покатила вниз, к Байкалу.
...Через время, перед нами и под нами, открылась гигантская чаша, наполненная стального цвета водой. Эта, природой созданная громадная чаша, протянулась справа налево всё расширяясь к востоку и уходила далеко за горизонт.
Вскоре, спустившись по серпантину дороги к неприветливому Байкалу мы увидели впереди, плоскую болотину с зеркалами озеринок, окружённых зарослями высохшего, чахлого камыша.
Я присматривался к этому серому, безрадостному пейзажу и вспоминал, что первый раз побывал здесь лет сорок назад, и тогда, всё окружающее не производило такого грустного впечатления.
"Осень... - оправдывал я произошедшие перемены, не то в ландшафте, не то в моём сознании - жизнь конечно стала много злее и грязно - безнадёжней, но это наверное потому, что и сам я "поизносился" за эти десятилетия.
Въехали в Слюдянку, и по выщербленному асфальту грязной улицы, приблизились к железнодорожному вокзалу.
Когда маршрутка остановилась, то Коля скомандовал: - Быстрей, пересаживаемся на другую - и мы, заспешили, всматриваясь в названия маршрутов на машинах стоящих на остановке и вскоре, найдя нужную, влезли внутрь.
Здесь, все привыкли к тесноте и потому, потеснились ещё немного и пустили нас на сиденье, а к окончанию посадки, кто - то привычно остался стоять на ногах, в проходе...
Шоссе из Слюдянки до Улан - Уде, петляло по берегу озера, и я с любопытством вглядывался в окрестные лесистые холмы и новые дачные посёлки на обочинах - то справа, то слева.
Домики здесь строили такие же, как двадцать лет назад, да и участки были тоже соток по шесть - десять.
Природа, вокруг, наглядно демонстрировала присутствие человека - то небольшая свалка мусора, а то чахлые, жиденькие берёзовые колки, на обочинах - видно было, что леса здесь вырубили совсем недавно.
На подъезде к Мангутаю, Коля задвигался, всматриваясь в запотевшие оконца, и в какой - то момент попросил водителя: - Остановитесь здесь, пожалуйста!
Расплатившись, мы вышли на свежий воздух, и когда маршрутка газанув скрылась за поворотом, то на нас обрушилась изначальная, природная тишина, а в глаза бросились масштабы холмов и горок стоящих вокруг.
Напротив нас, на другой стороне речки, которую мы не видели (она бежала под обрывом, впереди), но слышали её мерный рокот, к небу поднимался крутой склон, покрытый смешанным лесом, где на фоне густых зарослей, золотистых, не сбросивших ещё листву берёзок, местами росли зелено - хвойные стройные сосны.
На склоне, ближе к гребню, виднелась высоковольтная просека, на которой, далеко друг от друга, стояли металлические "деревца - опоры" линии электропередачи, соединённых тонкими паутинками проводов.
Перейдя шоссе, мы свернули по асфальтовому отвороту направо и вскоре подошли к воротам садоводства, в котором, несколько лет назад, Коля со своими приятелями французами, вскладчину, купили маленький домик и участок земли в шесть соток величиной.
Первые годы после покупки дачи, русские и французы работавшие с Колей в Университете, жили здесь часто и подолгу, но потом всё эти сельские прелести приелось, дети выросли и домик большую часть года стоял пустым.
Пройдя по садоводству метром сто, мы ещё раз свернули, прошли на участок через дырку в проволочном ограждении и пройдя мимо недавно поставленного брусового сруба, с новой шиферной крышей, но ещё без оконниц и стёкол, подошли к приземистому, деревянному домику, с дощатым настилом, перед входом,
Коля нашёл ключ, как всегда в таких домиках спрятанный под дощечкой, где - то сбоку от входа, открыл двери и ввел меня внутрь. Домик состоял из прихожей - коридора и комнатки, а между ними стояла большая, кирпичная, беленая печка.
Я охал и ахал, переполняемый ностальгическими чувствами, вспоминал своё житьё в таком же домике на БАМе, в глухой тайге, а Коля, доставал из потайных мест, кастрюли и сковородки, показал откуда надо носить воду, и даже провёл меня в чуланчик, где стояла запылённая книжная полка, с подшивками старых журналов, вырезками из них и несолькими десятками книг.
Позже, мы решили, пока светло, сходить погулять по окрестностям, а уже после сварить ужин и хорошо поесть.
Выйдя из садоводства, мы пересекли шоссе и свернув по глинистой грунтовой дороге направо, спустились к речке, которая рокотала, неглубоким течением по каменистому дну, с вросшими полукруглыми гранитными валунами, посередине, а заросшая травой дорога, петляла по березовым перелескам, не уходя далеко от речки.
В лесу пахло осенними, подсыхающими, уже подмороженными травами и рябиной, которая местами росла рядом с дорогой, привлекая внимание ярко - красными гроздьями созревших ягод.
Я задышал глубоко и ритмично и стал гадать, какие звери водятся в здешних лесах.
" Наверное и медведи есть - думал я вглядываясь в следы на дороге.
- Но олени и косули уже точно здесь бывают, хотя дорога, находилась недалеко от тракта и потому, звери наверное близко к машинным "тропам" не подходят..."
Вскоре запахло дымом костра и мы вышли на небольшую полянку, на которой стояла машина - внедорожник и рядом, у костра, сидели несколько человек и жарили на прутиках мясные шашлыки.
Сидящие у костра вдруг признали Колю и обрадовались - выяснилось, что они приехали посидеть у костра из города и возвращаются туда вечером. Это было удобно для Коли и он, тут же договорился, что поедет вместе с ними домой, в город...
Пройдя ещё немного вперёд, мы глянули на часы и потом, развернулись и возвратились в садоводство, опять мимо отдыхающей кампании.
Тут, Коля, решил показать мне берег Байкала и мы прошли дальше к озеру, мимо забора по тропинке идущей через заросшие камышом низины и железнодорожные пути.
Выйдя к Байкалу на гравийную отмель, застроенную какими - то нелепыми времянками для хранения лодок и моторов, подошли к неприветливому, холодному даже на вид большому водному пространству и я, традиционно помыл ледяной водой лицо и руки - можно сказать "окрестился" и почти инстинктивно "омывшись", избавился от грехов городской суеты и бессмыслицы!
... Вид на противоположный гористый, коричнево - серый берег, поросший "линяющей" осенней тайгой, открывался необыкновенно широкий и мрачноватый.
Линия горизонта, там, на другой стороне озера, в сорока километрах от нас, продолжалось ломаной линией горных вершин, соединенных чуть просматриваемым гребнем-хребтом.
Далеко и правее, угадывалось расширение водных пространств Байкала и виднелась небольшая выемка в линии горизонта, на месте, где из озера вытекала "красавица" Ангара и где расположен старинный порт Байкал, существовавший, наверное, ещё во времена протопопа Аввакуума - он побывал здесь в годы ссылки, сразу после разгрома патриархом Никоном, мятежных "старообрядцев"!
День был пасмурный, с ветерком и потому, озеро "насупилось" и неприветливо молчало, додумывая свои тревожные думы о приближающейся, снежной и студёной зиме.
Под мерный плеск воды, набегающей под порывистым, холодным ветром на мелкую, словно сеенную гальку берега, поговорили о прошлом и будущем этих мест.
Байкал - это сокровищница, или иначе. - жемчужина Сибири - уникальное природное образование, в котором вот уже много миллионов лет, хранится для будущего человечества, почти пятая часть всей пресной воды мира. Уровень озера, возвышается на четыреста метров над уровнем мирового океана, а глубина озера, местами достигает более полутора километров.
...Я вспомнил своё давнее путешествие на теплоходе "Комсомолец", которго уже давно "нет в живых".
Тогда, мы, почти пять дней путешествовали по этому озеру-морю и я, познакомился со многими интересными людьми.
Были тогда, и разговоры о будущем Байкала, в том числе с доктором географических наук из Москвы, который со страстью рассказывал о бесценных качествах сибирского озера, как объекта туризма и вместилища уникально чистой, пресной воды, вскоре, по его словам, должного превратиться в материальное богатство, дающее владельцу большие экономические преимущества. Например такие, какими обладают собственники, допустим, больших запасов нефти или газа.
О будущем туризме на Байкале он тоже говорил с придыханием!
С той поры прошло более тридцати лет и предсказания того географа начинают сбываться. Однако, по- прежнему и богатства Байкала и его уникальные географически - туристические свойства не раскрыты даже наполовину.
По южному берегу, есть только одна, более или менее приемлемая для автомашин дорога, а северные склоны, начиная от Листвянки, имеют только конные тропы, да и те прерываются в местах подхода к воде скал, подпирающих Байкальский хребет...
Я и сам, когда-то путешествовал по диким места северного побережья и не представляю когда и как, там можно будет построить дорогу, по которой туристы смогли бы добираться до истоков Лены, или кататься на лыжах, где-нибудь в окрестностях Мыса Покойники.
Пока я обдумывал свои давние воспоминания, Коля рассказывал мне об истории своей дачи и мы неспешно шли вдоль берега озера, покрытого намытой водой галькой и по низинам, заросшего тальником.
Ветер свистел в голых тонких ветках, мрачные тучи медленно ползли по небу, кругом было грязно, не ухоженно и бесприютно, и с трудом верилось, что когда-нибудь всё может измениться в лучшую сторону - природа, словно копировала разочарование и равнодушие царящее ныне в умах и в сердцах русских людей!
Пройдя по берегу чуть дальше, вышли на полотно железной дороги, в одном месте прижавшуюся вплотную к скалам - от озера её отделяло пространство метров в двадцать шириной, залитого бетоном берега, о который с лёгким стуком ударялись невысокие, сине - зелёные волны, поднятые пронизывающим ветром.
... Возвратившись в домик, растопили печку, и приготовили еду на электроплитке - заварили китайскую, жиденькую вермишель с острыми приправами, и на второе, пожарили кружочки колбасы с луком, и этот скромный ужин запили горячим чаем.
Коля рассказывал о здешних жителях и соседях, говорил, что соседка, из дома напротив - активная женщина общественница, стала его "врагом", после того, как они с французами спилили кедр, стоявший за забором и мешавший электрическому проводу, подвешенному на столбах.
Такая забота об отдельном дереве, выглядит весьма трогательно, но немного фальшиво, в окружении безбрежной тайги, покрывающей на многие тысячи километров сибирские просторы.
Я уже видел участки в тайге, где лесорубы-"браконьеры", не боясь наказания, выпиливали самый отборный лес и вывозили его пиратскими способами, продавая за большие деньги заграницу!
Пока ели и пили чай, сумерки вечера, словно подкравшись со стороны неприветливых гор, залили окрестности "чернильной" темнотой, и включив электричество, мы ненадёжно отгородились от постороннего, такого насторожённого и безрадостного мира.
В это время, в дом вошёл Колин приятель - хозяин внедорожника, заехавший за ним после таёжного пикника, и мой друг, быстро собравшись, крепко пожал мне руку, многозначительно пристально поглядел в глаза, дескать держись, и ушёл - а я остался один на всю неделю...
В доме уже стало по настоящему тепло, и оставшись в лёгкой футболке, я подсел к остывающему боку печки и расслабившись, стал читать историю жизни и взглядов Блаженного Августина - эту книгу, я купил в городе, в надежде прочитать её со вниманием и в сосредоточенном одиночестве.
В соседнем дворе, по временам взлаивала собака, и в ответ, оттуда же, изредка доносилось повизгивание голодного щенка...
Я невольно прислушивался ко всему, что происходило за стенами, привыкая к одиночеству.
Через некоторое время, на минуту выйдя во двор, я включил электрическую лампу, висящую над крыльцом, отчего тьма вокруг, вне электрического света, стал ещё гуще и непроглядней.
Постояв неподвижно, вдыхая и выдыхая прохладный осенний воздух, наполненный горьковатым ароматом палой, подмороженной листвы, настороженно послушал тишину ночи, вернулся в дом и расстелив постель, залез под одеяло, предварительно, погасив свет внутри домика...
На новом месте я всегда бываю инстинктивно осторожен и напряжён - опыт одиноких таёжных походов и поездок, остался во мне на всю жизнь...
В полудрёме, из глубин памяти пришли далёкие воспоминания о тех временах, когда семнадцатилетним пареньком я жил около полугода, неподалёку от этого места, чуть дальше на восток по берегу Байкала, на станции Танхой.
Тогда, в трудный юношеский период своей жизни, по знакомству, через друзей отца, я попална строительство линии электропередач, тянувшейся вдоль озёрного берега, в сторону Улан - Удэ и Читы.
...Жили там и тогда, вдвоём с приятелем, на квартире, у бывшего танкиста, в сельском доме, где на окнах стояли герани, а наша половина, была отделена от хозяйской дощатой перегородкой.
Ещё, очень явственно вспомнилась история первой мимолетной влюблённости в женщину, которая была старше меня на пятнадцать лет и которая жила в станционном бараке с маленьким ребёнком и ворчливой старухой-матерью - тогда все люди старше сорока были для меня пожилыми людьми.
... Работали в тайге, уезжая из посёлка на машине, с раннего утра до тёмного вечера.
Но были ведь и воскресенья, в которые, лёжа на своей раскладушке, я читал книги, или шёл обедать в станционный буфет, где готовили замечательные фирменные борщи и котлеты с подливкой, ана гарнир предлагали картофельное пюре.
Однажды возвращаясь из буфета, уже после обеда, я увидел во дворе одного из домов, молодую, привлекательную женщину, которая неумело рубила дрова.
Не раздумывая, перескочив низкую ограду и подойдя, я напросился помогать ей. Нарубив кучу дров, я ушел, но в следующее воскресенье, снова застал её за этим занятием и снова помог ей.
Естественно, за работой познакомились и она оказалась, симпатичной и весёлой вдовой, с ребёнком - дочкой лет четырёх.
Жила они с матерью, в бараке, в железнодорожных квартирах, и работала кассиром в билетных кассах железной дороги...
Была весна и чистые синие, искрящиеся холодным снегом, солнечные дни, сменялись длинными сумерками, когда оттаявшие за день лужи, начинали покрываться ледовой прозрачной плёнкой.
Мне было семнадцать лет, я был невинен как ягнёнок и женщины для меня были существами другой биологической породы!
...И мы начали встречаться и моя знакомая, отбиваясь от моих объятий, хихикала, краснела, оглядывалась и пугала меня своей матерью, а я понимал её смущение, как простое кокетство и безнадежно настаивал на своём!
Мы пару раз прогулялись по полотну железной дороги, поглядывая по сторонам и о чём-то весело разговаривая.
Моя новая знакомая, наверное чуть подсмеивалась над моей молодостью и наивностью, но в глубине души, ей было приятно и моё присутствие и мои неумелые ухаживания...
В посёлке все обо всех знали, и потому, вскоре случился инцидент, который положил конец моему влюблению.
... Однажды, идя по улице, неподалёку от своего дома, я встретил малознакомого мне монтажника, который работал, так же как и я, в механизированной колонне строившей ЛЭП.
Подойдя ко мне он остановился и тыча рукой мне в грудь, стал меня пугать и потребовал, чтобы я перестал встречаться, с Машей, - так звали эту женщину. Я, не понимая что он от меня хочет, старался от него отделаться, а он становился всё грубее, стал хватать меня "за грудки", что и увидел в окно дома мой хозяин, бывший танкист.
Позже выяснилось, что он был контужен в войну и подвержен психическим припадкам, как тогда говорили.
И вот мой хозяин, вдруг выскакивает из нашей калитки с топором в руках и угрожающе размахивая им, гонится за неудачным ревнивцем - соперником, загоняет его в соседскую ограду, и так как бежать дальше было некуда, этот храбрец упал на землю, пополз и стал прятать голову под поленницу дров. Мой хозяин навалился на него с топором, и я едва оттянул его от обезумевшего от страха "соперника"!
Надо сказать, что в мехколонне, работало много мужиков, которые или сидели в тюрьме до того, или собирались вскоре сесть.
Я видел несколько свирепых по зэковски, драк, с ножами, металлическими прутьями и кровью и потому, меня психованность моего домохозяина, как и топор в его руках, не удивила.
Как бы то ни было - "ревнивец", был страшно напуган и явно отказался от своей ревнивой мести мне.
Но как всегда в небольших поселениях, весть о драке разнеслась по посёлку, и на меня стали смотреть как на ловеласа, а Маша наотрез отказалась со мной встречаться.
Я не очень переживал об этом, потому что, если честно, не видел и не понимал главной причины наших встреч. Возможно мой соперник, хотел на ней жениться, а я из любопытства позволил себе "влюбиться", и будучи юношей стеснительным и романтическим, ожидал каких-то встречных шагов, от невольной моей пассии.
Вскоре и командировка закончилась, и мехколонна переехала в другой, далёкий посёлок...
... Прошло более сорока лет со времени той командировки, однако я запомнил эти тревожно дикие горы, необъятную тайгу и неистовое зимнее солнце, отражающееся от безукоризненно белого, сыпучего, промороженного снега.
Вспоминал я и безумные, пьяные поездки нашей бригады монтажников, по только что замёрзшему Байкалу, когда лёд трескался под тяжёлым грузовиком и вода из трещины, бежала с шипением вслед нашей машине!
Было начало января и громады водных объёмов озера медленно остывая, начинали сверху схватываться первым ледком, несмотря на то, что зима давно властвовала над тайгой и заснеженными горными вершинами, а морозы, особенно утром, доходили до минус двадцати - тридцати градусов!
За день до этого водно-ледяного приключения, бригада, после получки, прихватив с собой в машину ящик водки, оставив меня дома, укатила гулять на "просеку" - так называли место, где в тайге, мы собирали на расчищенной площадке железные опоры будущей линии электропередач, скрепляя металлические уголки, на болты.
Потом уже, собранные тридцатиметровой длинны ажурные громады лежащие на бревнах-подкладках, с помощью тракторов поднимали вертикально, закрепив четыре "ноги"-опоры, за бетонные "башмаки" врытые в землю.
... В тот день, мои соработники возвращались в посёлок поздно вечером, по льду Байкала и за рулём, вместо шофера, валявшегося "вдрызг" пьяным в кузове, сидел тоже пьяный, но могущий держать в руках руль, "волонтёр - любитель"!
Назавтра, когда утром, мы ехали по своему вчерашнему следу, на заснеженном льду озера, то все, откинув полог брезентового покрытия кузова, с замиранием сердца, столпившись ждали, что машина вот - вот провалиться в трещину.
К счастью этого не случилось, но в тот же день, всем машинам мехколонны запретили ездить по Байкалу...
... Под эти воспоминания, я незаметно заснул, и через несколько часов утомительного сна, посередине длинной осенней ночи, неожиданно проснувшись, уже не мог заставить себя спать, - поднялся, оделся и растопив печку, налив себе чаю, стал просматривать книги и журналы из местной "библиотеки".
За окнами, наступила полуночная тишина, которая была так непривычна, что я невольно стал чего-то опасаться.
Стараясь доказать себе, что бояться нечего, я вышел на улицу, ощутив на лице изморось мокрого тумана - погода портилась. Невольно вглядываясь и вслушиваясь в замершую, напряжённую тишину, я инстинктивно ожидал каких-то неприятностей.
Я понимал, что моя нервозность была обусловлена переменой обыденной жизни в городе, в окружении тысяч и тысяч людей, на жизнь одинокую и потому, непривычную и кажется опасную.
Однако от этого знания было не легче.
Я уговаривал себя расслабиться, и воспринимать внутреннее беспокойство, как обычную реакцию на перемену обстоятельств и места жительства.
Войдя в дом, зевая, я сел около печки, прислонившись к горячему её боку, и вновь пытался читать жизнеописание Блаженного Августина. Согревшись и успокоившись, стал постепенно сосредотачиваться на прочитанном.
Конечно, мне была чужда экзальтированная наивность этого латинского святого, но его призывы жить по доброму, и "делать больше добра, чтобы в мире стало меньше зла", я вполне разделял, хотя понимал, что обычно, в реальной жизни всё упирается в строгость определения, - что есть добро, а что есть зло!
Совсем недавно, я неожиданно узнал, что Блаженный Августин, не возражал против сжигания еретиков заживо, потому что римские законы, таким образом наказывали фальшивомонетчиков. А ведь еретики, это сторонники фальшивой веры - "логично" рассуждал Августин...
... Наконец, я устал настолько, что лёг на постель не раздеваясь и заснул почти сразу, а проснулся уже только на рассвете, когда все ночные беспокойства отступают и даже кажутся смешными.
В доме было прохладно и раздевшись, я залез под одеяло и уснул без сновидений до солнцевосхода...
В очередной раз проснулся уже около десяти часов утра.
Глянув в окошко, определил, что погода испортилась - по небу бродили низкие тучи и холодный ветер шумел в вершинах соседних с садоводством, сосняков.
Помывшись на улице холодной водой, я до суха протёрся полотенцем, а потом, включив электроплитку, стал жарить на сковороде телячью кобасу, нарезанную ломтиками с луком. Аппетитный запах распространился по дому и вскипятив чай, я приступил к еде, обдумывая что делать дальше - идти ли на Байкал, или попробовать всё - таки сходить в тайгу, вдоль берега речки, берущей своё начало километрах в тридцати от озера, в вершинных ущельях хребта Хамар - Дабан.
Пока собирался, приготовляя обеденный перекус, из низких туч, посыпалась мелкая снежная крупа и я, решил, что в такую погоду, лучше пойти в тайгу, - у озера - у будет холодно и неуютно.
Закинув за спину свой рваный рюкзак с тёплой курткой и обедом внутри, вышел наконец из дома, понюхал холодный ветер, непривычно пахнущий мороженным и по знакомой уже дороге, направился в сторону речки.
Выйдя на шоссе, пройдя чуть вперед, перешёл высокий мост над белопенной рекой, и свернул на грунтовую дорогу, с хорошо заметной колеёй, заросшей подсохшей травой.
Вдоль неё, росли черёмуховые кусты, и найдя несколько подмороженных за ночь чёрных ягод, я съел их с большим удовольствием.
Пройдя так до первой развилке, начал трудный подъём на крутой склон, заросший молодым кедрачём, вперемешку с лиственными деревьями.
На ломкую, сухую траву, насыпало уже тонкий слой снежной крупы и я, старался идти аккуратней, не поскальзываясь.
В одном месте, из кустов рябины слетел "хлопоча" крыльями рябчик, и я увидел, как он серой тенью, планируя, скользнул вниз, в соседнюю чащу.
Вскоре дорога закончилась и я понял, что она была проложена давно, когда здесь велись лесозаготовки - таких дорог, без начала и конца, довольно много осталось с тех времён, по всем необъятным просторам прибайкальской тайги...
Дальше пошла уже довольно торная тропа, и так как снег продолжался с перерывами уже несколько дней, то на снежной, тонкой пока пелене, стали встречаться следы зверей и зверюшек.
Вначале я увидел прыжки белочки, перебегавшей с одной кедринки на другую, а поднявшись чуть ближе к горному гребню, различил следы крупного соболя, который мог здесь охотиться за этой белочкой.
Тропа, постепенно выполаживаясь и петляя среди валежин и кедровых зарослей, наконец, привела меня на гребень склона.
Вид открывался на две стороны, в том числе и на следующую падь, с крутыми склонами, заросшими хвойными деревьями, вперемежку с берёзами.
Внизу, в глубине пади, росли густые кустарники и высокая, плотно стоящая трава, идти по которой трудно даже на плоском месте.
Обернувшись, я увидел позади широкую долину речки Безымянки, зелёно - хвойные кедрачи в углублениях распадков спускающихся с гребня, а на противоположной стороне, на югах, стояли осиново-берёзовые рощи, частые даже и на крутых склонах.
"В этой тайге - подумал я, - лучше ходить по долине реки, или по большим её притокам".
Наглядевшись на окрестную тайгу, я начал зигзагами пробираться по гребню, который тоже зарос деревьями, а густая трава, ещё не прибитая большими снегами и морозами, прятала в своих зарослях упавшие валежины и толстые ветки, которые своими сухими сучьями часто цеплялись за ноги и за одежду.
Идти так было тяжело и я решил спуститься к речке, и попробовать подниматься вверх по речной долине.
Следуя этому плану, не торопясь, постоянно останавливаясь и озираясь, спустился в один из поперечных распадков, заросших молодым, прозрачным осинником, по которому петляла зверовая тропа - я даже рассмотрел кое - где на земле, следочки копыт, не-то молодых оленей, не-то косуль.
В одном месте, в тени от купы густых кедров, лежал нерастаявший предыдущий снег и в нем, я неожиданно различил, увидел ржавую проволочную петлю, привязанную одним концом, за один из осиновых деревцев, растущего рядом с тропой.
"Ага, - подумал я - браконьеры и здесь промышляют и наверное выставили петлю ещё осенью, а потом, как водиться, проверив её раз и найдя пустой, так тут и бросили, уже не заботясь о будущих жертвах этой петли - так, к сожалению, довольно часто случается, в ближних к селениям тайгах.
Псевдо охотники, расставят петли на тропах, а потом либо запьют горькую, либо им просто лень их проверять. Если зверь попадётся, он в этой петле гибнет, а потом его растаскивают хищники и расклёвывают вороны.
Во многом, из-за этого, сегодня в самых звериных местах сибирских лесов, редко можно заметить следы, тем паче увидеть оленя или косулю -браконьеры, такими варварскими способами губят зверя за просто так. Раньше, таких горе охотников характеризовали присловьем: - "Ни себе, ни людям..."
Тропа, по которой я шёл, была явно звериная, потому что слишком крутая для людей и цепляясь за стволы осинок, спускаться приходилось осторожно.
И всё-таки я упал несколько раз, правда не больно, поскользнувшись на опавшей листве.
Потом, я услышал впереди шум воды и понял, что из соседней пади, течёт речка, достаточно многоводная.
Спустившись, к воде, не спеша обследовал несколько кустов черёмухи и найдя ягоды, стоял и объедал их, слушая и приглядываясь к окружающей тайге.
Снег уже давно закончился и в прорывы туч проглянуло солнце, а у речки было влажно и вода спрыгивая с уступов, крутила медленными кругами в омутах, последнюю опавшую листву.
В этом месте пахло влажной травой и кедровой смолой - на противоположном берегу стоял густой молодой кедрач.
Набрав в пластиковую бутылку речной воды, я отошёл от заросшего лозняком, берега, чуть в горку, выбрал сухое место и удобно устроившись, стал есть свой обед, запивая бутерброды с колбасой холодной водой.
... День постепенно клонился к вечеру и закончив с едой, я начал спускаться дальше вниз, вдоль русла речки, иногда, с трудом переходя влажные места, заросшие зелёной густой травкой.
Влажная топкая земля чавкала под сапогами, оставляя глубокие следы в раскисшем грязном травянистом грунте.
В какой - то момент, русло речки впереди, заросшее кустами и заваленное валежником показалось непроходим и я, обходя чащобу, чуть поднялся на крутой склон, найдя выше параллельную тропинку.
Затем, осторожно шагая по склону, поглядывая с высоты. на окружающие заросли осины, вдруг вышел на дорожную колею, начинавшуюся на круглой, луговой полянке.
Кое - где, здесь, из под сухих листьев проглядывала зелёная травка, которая, так и уходит под первый, большой снег.
Чуть позже, вышел на развилку, где небольшая речка-приток впадала в Безымянку и где, по берегу реки шла проезжая, грунтовая дорога.
Я, какое то время постоял на ней, прикидывая, куда пойти, или уже отправляться домой, но потом всё- таки решил, что на первый день, этого похода по окрестностям вполне достаточно.
Таким образом, выбрав безопасное продолжение похода, я повернул направо, в сторону Байкала и садоводства...
... Уже идя по дороге, в одном месте, разглядел следы оленьих копыт, и подумал, что раз здесь ходят матки - следок был небольшим, значит где-то здесь должны быть и олени - быки.
Осень, несмотря на первые небольшие снега, ещё продолжалась, и я предположил, что в этой речной долине, могут на зорях реветь олени - изюбри...
Через полчаса, выйдя к асфальтированному шоссе, перешёл его и привычно уже, вошёл в садоводство, без труда найдя свой дом, в череде похожих строений.
На садоводствах в это время уже почти не бывает дачников и потому, дома стоят тихие и насторожённые, словно осиротевшие до следующего лета.
Войдя в "мой" дом, где было прохладно, я тотчас же растопил печку и стал готовить ужин.
Поставив на плиту в кастрюльке рис, открыл рыбные консервы и решил устроить себе "японский" ужин, и попутно начал читать книгу о волках в Заполярье.
И тут вспомнил, как мой знакомый Трофим Викторов, рассказывал мне, о годах проведённых в охотничьем зимовье, в тундре, где он разъезжал на мотонартах по своему охотничьему участку.
К некоторым из его рассказов я относился скептически, однако знал, что такие "чудеса" вполне могли там быть.
Север, тундра и бескрайняя тайга хранят ещё много удивительных тайн и историй - часто их просто некому рассказывать и слушать - так нелюбопытны и равнодушны стали горожане.
Трофим божась, говорил мне, что однажды, на подкормке для песцов, неподалеку от его базового зимовья, в тундре, в капкан, попался волк гигантских размеров, весом около ста килограммов...
- Это был редкий экземпляр, даже для тундры - рассказывал Трофим, когда после его очередного приезда с Севера, мы сидели в кафе и пили пиво.
- Шкуру я выделал, а потом продал за приличные деньги, какому-то любителю редкостных трофеев.
Уже изрядно напившись он рассказывал , как к нему, к избушке, приходил медведь, учуявший запах добытого и привезённого из тундры северного оленя - туша этого зверя лежала метрах в двадцати от зимовья.
- И когда я вышел из домика - рассказывал Трофим, покуривая очередную папиросу - медведь, пугая меня поднялся на дыбы, до этого скрываясь за лежащим мёртвым оленем выгрызая мороженные внутренности.
- Появление хищника было таким неожиданным, что я оторопел и некоторое время стоял неподвижно, нашаривая правой рукой винтовку за спиной, не отрывая глаз от всплышего на дыбы, медведя!
Мне просто повезло и карабин был привычно заряжен - я навскидку выстрелил первый раз и медведь, получив первую пулю в бок, громко рявкнул. Потом он упал и всё время пытался подняться, чтобы броситься, прыгнуть, ползти в мою сторону!
Тут я выпустил в него несколько пуль из магазина, пока агрессивный зверюга не перестал шевелиться...
Разделав зверя я увидел, что моя первая пуля попал медведю в отросток позвоночника и привела к параличу конечностей.
- Вообще-то мне повезло! - закончил свой рассказ Трофим.
- Ведь мог бы промазать или ударить по мякоти и тогда, неизвестно чем бы этот эпизод закончился для меня!
... В книге, "Волки Путорана", которую я начал читать здесь, на даче, была рассказана история счастливого заселения в тундру и совместной жизни там, двух молодых выпускников охотоведов - мужа с женой.
Я очень люблю эти описания тревог и трудностей одиноких зимовок, может быть потому, что сам некоторое время жил на севере Бурятии один в домике, стоящем в глухой тайге.
Те годы я вспоминаю с грустью и удовлетворением, несмотря на то, что бывали и трудные дни и даже трудные месяцы!
Однако нередко, при воспоминаниях о том времени, в памяти всплывает лирические эпизоды: деревянный домик окружённый листвинничником и молодым кедрачом, весенние длинные тихие дни, когда в одиночестве кажется, что в мире, уже до скончания века ничего не изменится...
В моих воспоминаниях, горная речка заполненная водой от тающих горных снежников, мерно шумела в тридцати шагах от крыльца таёжной избушки и это было настолько привычно, что я переставал замечать этот бодрый плеск водных струй прыгающих с камня на камень, с вечным упорством неостановимой водной стихии...
... Читая книгу "волки Путорана, я невольно завидовал свободной жизни героев в необъятной безлюдной тундре, и начал обдумывать варианты и возможности для себя, провести вот так, в одиночестве, год или два в тайге, в зимовье, только в обществе охотничьих собак.
Захотелось заново пережить молодое чувство счастья единения с природой, в "пустыне", где тебя не касается суета и несвобода человеческой рутинной жизни.
... Последние годы, я всё чаще задумываюсь о приближающейся бесцельной старости и потребности отделиться от мира планов и достижений, погрузившись наконец в мир сочувственного наблюдения "со стороны", за процессом многообразной и насыщенной жизни природы, вокруг и в нас самих.
Вдруг, с неприязнью вспомнил алчную, соревновательную, иногда зло напористую "толкотню" людей в городах, где собственно человеческое, то что в нас является отблеском божественного начала, наглухо отделено от вечности природы, закрыто "суетой" каждодневной, бессмысленной спешки что-то иметь и видеть...
Церковь, стоит среди этого моря торопливой пошлости и животности, небольшими островками, окружёнными океаном эгоистического неверия.
"Лишь оставаясь один на один с природой - думал я - человек способен осознать свое особенное положение в мире, понять или просто прочувствовать свою ответственность перед всем подлинно живым, вокруг и внутри нас!"
...Здесь, на Байкале, я тоже начал постепенно привыкать к одиночеству, и после ужина, помыв посуду, ложусь на кровать и читаю.
Изредка, издалека, слышу шум проходящего по железной дороге поезда, а потом, встревоженный лай собаки из соседнего двора. Погода по прежнему облачная и с неба, по временам сыплет снежная крупа, которая тут же тает, на неостывшей ещё земле.
В избушке стало тепло и потому, в довольстве, долго лежу и читаю.
Неожиданно вспомнил сегодняшний день, открытое пространство лесной дороги, покрытое, ковром опавших листьев, коричнево - палевого оттенка...
Крутые лесистые склоны, справа и слева на которых ближе к гребням, на прогалинах лежит белыми пятнами не стаявший снег...
Такая простая, и вместе с тем такая замечательная своим красочным эстетическим наполнением, картина!
... А здесь, на даче, вечером, ещё по свету, из окна затянутого кружевными тюлевыми занавесками, видны жёлтые и коричневые листья на рябине, стоящей в огороде. Особенно привлекают внимание ярко - алые ягоды, собранные в симметричную гроздь. Справа, и чуть дальше во дворе, виден синий треугольник крыши над колодцем, с замечательно вкусной и холодной водой...
Ещё дальше, видны несколько домиков, разбросанных среди участков земли, ухоженных садоводами. Они выращивают здесь садовую клубнику, а домики используют, как временное жильё, на протяжении короткого сибирского лета...
... Слева, за садоводством и железной дорогой, которую здесь проложили ещё при царе, лежит озеро Байкал, с хорошо видимым, дальним гористым берегом, желтеющим по глубоким падям лиственничной подмороженной хвоей, где по крутым склонам, щетинятся берёзово - осиновые, уже голые, продрогшие рощи.
Озёрная вода, покоится здесь нерукотворным громадным бассейном, и в этом бассейне, страшно сказать - сосредоточена почти четверть всей пресной воды огромного мира...
В этот момент, я незаметно задремал, а проснулся уже глубокой ночью, вышел на минутку во двор, постоял, послушал сонную тишину притихшего леса, окружающего садоводство и возвратился в натопленный домик. Потом, погасил свет и лёг, уже раздевшись, под одеяло...
Поворочавшись, найдя удобное положение, вспомнил сегодняшний поход, вкус подмороженной черёмухи и незаметно уснул, уже до утра...
Назавтра, повалявшись в тёплой постели подольше, я не торопясь встал, помылся на улице ледяной водой, поел и отправился в сторону Байкала, поглядывая на низкое, покрытое бегучими тучами, небо, надеясь на скорое улучшение погоды.
Долго бродил вдоль берега, рассматривая величавую панораму озера - моря раскинувшегося впереди и справа, на сотни километров...
К обеду, ветер угнал тучи в дальний конец озера и на синем небе появилось долгожданное солнце.
Во второй половине яркого, солнечного дня вышел на открытое место и устроившись поудобнее на выброшенной штормом коряжине, расслабился и погрузился в созерцание.