Аннотация: Законы природы рациональны и часто жестоки, и попытки подменить их либеральными законами человеческих сообществ, чревата опасными и неожиданными последствиями!
Олени и лоси.
Амнунда.
...Работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали. Надо было как - то переломить ситуацию и мы решили сходить в лес - на время поменять обстановку.
Договорились с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу о небольшом "отпуске" и мигом собрались в поход.
Юра Соколов - так звали моего друга - был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке - правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде работало много ребят приехавших из Ленинграда...
Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он, с журналистом из "Вокруг света", забрел к нам в избушку, на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный. Журналист искал отряд лавиньщиков - вот они по ошибке и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку и попутно рассказал немного о нашей работе.
В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день. Мы сходили на горячие радоновые источники, искупались, а потом сидели и разговаривали, попивая чай с вареньем из смородины, которое мы с напарником Толей сварили по осени сами, из ягоды растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...
Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился. Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник я отдыхал и мог делать, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...
...Мы ещё с вечера собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной ижевки и проснувшись на рассвете, вышли на трассу, ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы работавшие на Трассе.
Вскоре подъехал один из них и молодой шофёр, приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины и мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях, взобрались внутрь, Уже на ходу устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.
Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение после двух суток дождя, посмывало все мосты и теперь, когда вода спала, приходилось преодолевать реки "вброд", то есть наощупь...
Посмеиваясь, он рассказал, что его друг, на одном из таких переездов, чуть не утонул сам и утопил "Магирус".
- Воды было ещё полно, а он рискнул и его машину вода чуть не перевернула, снесла в промоину из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...
- Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой, выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...
Проехав под разговоры километров тридцать, мы сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.
Река в этом месте текла неторопливо, извиваясь по всей ширине долины. Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?
"Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...
На наше счастье, в очередном заливчике, увидели уже сколоченный плот сделанный рыбаками, видимо ещё по весне. Плот состоял из четырёх брёвен сбитых вместе металлическими скобами. Посередине был закреплён стояк - толстый кусок бревна - на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править. Оттолкнулись и течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз. Юра, стоя впереди пытался загребать, но только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы стояли на нём почти по колено в воде.
Я нервно смеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы.
В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая, подгребали шестами...
Через какое-то время, плот наконец ткнулся носом в противоположный берег и вздохнув с облегчением, мы спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой. Ружьё, я повесил за спину, чтобы когда начнём тонуть сами, не утопить его...
Но всё к счастью обошлось. Мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща... И потом, Бог смелым помогает!
Выжав мокрые портянки мы переобулись и весело болтая, комментируя неожиданное приключение, пошли в сторону Амнунды. Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским и в переводе означало - наледь. На этой реке зимой, в сильные морозы, образовывалась громадная наледь с километр шириной и километра в три длинной. Высота льда посередине достигала трёх-четырёх метров и потому, наледь стаивала только к началу июля.
В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна изрезанный водными потоками и потому, похожий на громадные, бело - голубые катера выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.
Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.
Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками.
Надо сказать, что в этих местах до БАМа вообще не было людей и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы" - тунгусы, занимавшиеся охотой и рыбалкой. Между Уояном - тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги, по которой протянулась оленья тропа - аргиш...
Подойдя ближе, осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб - домовина для умершего в окрестной тайге человека, скорее всего охотника- тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди, на сходе земли и синего неба, громоздились, далёкие и близкие горы. Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...
"Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его здесь, на таёжном просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось, только домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках - чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб...
Вдруг, издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся узнав песню ревущего изюбря.
"Ничего себе! - восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."
И действительно, такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
Спустившись к реке, вышли на круглую, травянистую полянку и тут у нас из под ног вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и затаившись, остановился у нас на виду.
Юра увидев зайца взволновался, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, потом долго целился и наконец нажал на спуск. Выстрел грянул и заяц упал, на секунду забился, и затих.
Юра исполнил танец "добытчика" и радостно блестя глазами воскликнул: - Ты видел! Я его добыл, и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!
Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно этим гордился... Получилось так, что он, как настоящий охотник пошёл в лес и подстрелил зайца, а теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...
Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
А на охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого зверя. Однако в жизни "цивилизованного" обывателя, этот благородный процесс, почти спорт, почему-то встречает негодующее осуждение, вполне фарисейское если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
Мало того, он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями. Я знаю примеры, когда мясоизготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже наверное промышленным способом) молоденьким поросятам, чтобы они лишённые зрения не могли "волноваться" и якобы поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...
Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством, охота действительно является аристократическим, творческим занятием!
Вообще, зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир - это ложь!"
Однако возвратимся в долину Амнунды...
Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил из-за хребта клочья тумана. И там, в высоте, под близким и тёплым солнцем мы увидели пасущихся оленей - маток! Они были далеко, на горных луговинах - марянах и как ни в чём не бывало, ели сочную травку переходя с места на место, совсем как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
- Ты посмотри- с волнением говорил я - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно словно в воплощённом раю!
Я размахивал руками, улыбался и радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Быстро заготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным чаем со смородинкой...
День между тем клонился к вечеру и увидев прямо от кострища, высоко вверху на маряне вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр из склона.
Я вспотел, то и дело останавливался делая передышки и украдкой рассматривал с высоты окрестную тайгу и широкую речную долину, открывающуюся далеко-далеко. Вид был во все стороны замечательный и там, за рекой, откуда мы пришли, громоздились двух-трёх километровые горы уже Муйского хребта.
Поднявшись достаточно высоко выглянул из - за камней и увидел метрах в ста от себя пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня поднял аккуратную голову с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато и затаившись, я, из своего укрытия, просто любовался сильным красиво-грациозным зверем...
Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он напоминал по статям быка, только был стройнее и насторожённо - энергичнее. Олень наверное услышал или учуял меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел за бугром его покачивающиеся рога...
Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
Далеко внизу, полоской стали поблескивала лента речной воды и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.
...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в темно - синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные, яркие и постепенно, их становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...
Не спеша, разговаривая и обмениваясь впечатлениями долгого походного дня, мы сварили ужин, поели, а потом попили чаю сидя у большого тёплого костра... Природа вокруг нас таинственно дышала чистотой и покоем...
Вдруг, откуда-то издалека донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...
Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую только плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту затянул "боевую" песню - вызов изюбря. Начал высоко, визгливо -раздражительно и закончил низким басом, и басом же, после короткой паузы, выдохнул в конце как это делают изюбри...
Какое-то время я ещё постоял прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру. Разговор продолжился - Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле во время вьюги, чуть не заблудился и испугался снежного бурана на всю жизнь...
- Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, очень близко, раздался громогласный рёв!
Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился и наступила тишина. Юра взволнованным голосом, полушепотом спросил: - Кто это?! - и я так же шепотом ответил: -Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику...
Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой затаилась насторожённая темнота...
Крадучись я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое - то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне, по стланиковой чаще и трещит сухими ветками. Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе, но бык на той стороне молчал...
Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где сжавшись в комочек, в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра - его глаза поблескивали при отсветах костра.
Когда он подбросил большую охапку дров, костёр разгоревшись запылал и я, устроившись на прежнее место стал объяснять Юре, что бык прибежал посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
- А в такой темноте ничего не видно в десяти метрах... Так что мы можем не беспокоиться... Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко.
Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя", ведь это не заяц!
Очень близко, мерно и убаюкивающе шумела речка и мы, посидев ещё какое-то время у костра, легли спать, заложив в костёр пару крупных, сухих коряжин...
Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился, убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые и потому, не стрелялись искрами и мы могли спать спокойно.
Проснувшись последний раз уже на солнцевосходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке умылся холодной до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр. Вскоре вода закипела и я заварил крепкий свежий чай.
Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и грея руки над костром, нервно посмеиваясь начал рассказывать сон про встречу с медведем...
Странно, но сам я, на ночёвках у таёжных костров, никогда не вижу снов...
Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой, оставив вещи у погасающего костра, мы пошли в сторону маряны на склоне.
Немного не доходя до подошвы горы, в мелком соснячке остановились и я заревел, приманивая оленей и один тотчас отозвался где-то совсем недалеко. Я повторил вызов и бык вновь отозвался. Затаившись, мы крутили головами недоумевая - где он мог быть.
И вдруг Юра пригнулся и показал мне рукой куда - то вверх. И точно - прямо перед нами, на маряне, метрах в ста пятидесяти на открытом месте стоял бык и ревел. Он был виден как на ладони. Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть крупа и более лёгкая задняя, с сильными ногами. Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом. Цвет его шерсти был коричнево серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел, то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть, и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.
Мы, обмениваясь восхищёнными взглядами долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в паузах, встряхивая головой с развесистыми рогами копал передними копытами землю. Маряна на которой он стоял, была покрыта сетью изюбриных троп идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что эти тропы пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей живущих и живших некогда здесь, в безлюдной тайге...
Наконец бык встрепенувшись тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем горы, в сторону восходящего солнца.
Не нарушая тишины начинающегося утр, обмениваясь восторженными впечатлениями, мы вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из-за синих, покрытых тенями гор сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого, блестяще - яркого солнца...
После обеда, захватив с собой рюкзаки, начали медленно подниматься на гору. Подъем, был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали, лёжа на краю склона любуясь открывающейся панорамой...
Справа, петляя среди тёмных елово-сосновых лесов, долина Амнунды уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте. Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта. Вдалеке слева, сквозь чистый прозрачный воздух видна была синяя полоска Муякана, а за нею, круто вверх поднимались отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил прихрамывая на обе ноги. Я, жалея его никуда после обеда не пошел и мы, спокойно дождавшись вечера пораньше устроились на ночлег, выбрав место в густом ельнике на полянке, рядом с которой бежал говорливый ручеек.
Заготовив на ночь побольше дров мы поужинали и вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
Так и случилось... Перед заходом солнца, на маряну откуда-то слева вышли две матки и бык - их "повелитель". Он шествовал впереди уверенно и величаво, а матки шли следом пощипывая высыхающую травку, на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шёпотом стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных.
Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось светло-желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми, словно отполированными остриями, торчащими вперёд, как вилы.
Матки были поменьше с длинными шеями потоньше, с аккуратными головками и длинными, подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими и приготовляясь к зиме, уже перелиняли. Шерсть, ровно короткая и плотная - волосок к волоску - глянцевито поблескивала и лоснилась на тугих, мускулистых плечах и стёгнах. Их ножки, пропорционально туловищу были длинны и стройны и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения несла их тела и в гору и под гору...
Словно услышав наш шёпот матки остановились, замерли и поводя ушами уставились в нашу сторону. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону, было метров сто не меньше..."
Бык, к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп поскакал, "поплыл" мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей как у кровного скакуна...
Матки легко, с места взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром. Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку - каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё сверху, обнаружили нас и скрылись?!
Тут становиться понятно, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много.
Но есть и другие причины. Дело, скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому, что когда идёт сам то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз скоординированности чувств человеку и не хватает...
Вернулись на оборудованный бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания о медведях прячущихся в еловой чаще...
После еды, Юра быстро и крепко заснул намучившись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину...
Часов около двенадцати ночи, где то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь.
"Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас, а я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет - мы ночевали в такой чаще, что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
Сквозь прогалы в еловой хвое, полосками, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
"Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру.
- Всё - таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
Незаметно наступило время окончания ночи, подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню и спрятавшись в развилку толстого пня, стал ждать...
Через десять минут на востоке уже заметно посветлело, тёмная синева уходящей ночи сменилась серым рассветом. И вдруг я услышал, как оттуда, где бежал по долине Муякан, неожиданно высоко и пронзительно затянул боевую песню молодой бык.
Через минуту, но теперь уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко и чуть слышно отозвался третий...
То ли от утреннего холода, то ли от азарта меня начала колотить мелкая дрожь...
Я постарался расслабиться, подышал во всю грудь, а потом, затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить мелодию, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
Бык, в той стороне где лежал на гриве Юра отозвался незамедлительно. Мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, я переждал ещё немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе - на дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал - Юра наверное уже выцеливает быка...
Но время шло, а выстрела всё не было. Я пригнулся прячась в основание пенька и ещё раз "пропел" боевой призыв и тут же, услышал за бугром щёлканье щебня под копытами, а вскоре, выскочив из за бугра появился быстрый бык.
Он остановился и я, прячась как мог, разглядывал его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую вожжой из разинутого рта с красным языком болтающимся внутри. Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара - это было какое-то доисторическое, разъярённое чудовище и я чуть дрогнул, испугавшись такого дикого напора.
В тот же миг, бык упёрся в меня взглядом и как мне показалось, длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды...
Он меня увидел! Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и, как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда так неожиданно появился.
"Ну что же там Юра? - негодовал я. Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел что он спит отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
Делать было нечего, и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза, увидел меня и, смутившись, произнёс.
- Я тут... Я тут немного задремал...
- Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил:
- Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя собраться проговорил:
- Ну, это может и к лучшему. А так, пришлось бы отсюда мясо выносить к трассе... Было бы сплошное надрывательство!
Юра был явно сконфужен, и я не стал его психологически "додавливать".
Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня...
Взошло солнце и стало теплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени. Внизу, как на громадном красочном полотне развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса, перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы вершин, сверху кое - где уже были припорошены первозданно белым снежком...
...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук постепенно переходящий в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт.
Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия чтобы он забрал нас с Амнунды.
Мы замахали куртками, закричали, что есть силы, но всё было напрасно. Вертолёт серой стрекозой прокрутил несколько кругов под нами, метрах в ста ниже, и улетел. Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас не раздумывая улетел в посёлок, появись такая возможность...
Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
Среди ночи, у Юры, из кармана брюк выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не взорвались, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшикающим звуком, сгорел - мы отделались лёгким испугом!
Утром позавтракали и двинулись вдоль Амнунды вниз, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна, а камешки на дне, под солнечными лучами светились разноцветьем...
Пройдя несколько километров, наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл брошенные резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он, при помощи острого ножа сделал из них подобие японских сабо и шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь.
Рядом с геологической стоянкой мы обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь. Посмеивались мы предположили, что из неё, можно было как казалось добыть мела для всех школ страны...
Постепенно, разыгрался солнечный и тёплый день. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на зелёной траве ещё сохранилась утренняя роса.
В одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с замечательно толстыми, развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены и остался только этот череп с рогами.
Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога будут подлинным украшением его ленинградской квартиры.
Я помог ему нести рога до реки и мы не спеша, часто останавливаясь, наконец достигли берега Муякана.
В последний раз сделав привал ввиду реки на опушке, заросшей брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом полулёжа, переговариваясь ели спелую, сладко кислую, рубиново - красную под солнцем, бруснику.
Но день клонился к вечеру и надо было искать возможность, переправиться на другой берег, на трассу.
Снявшись с привала, мы какое - то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана. И вдруг, под ноги к нам откуда - то справа, со стороны Белых озёр, выбежала торная тропа которая и привела нас к переправе, сооружённой совсем недавно рыбаками.
Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках по толстому тросу через реку туда и обратно. Радуясь внезапной удаче, не спеша переправились через реку поочерёдно и буквально через пять минут вышли к трассе - а здесь мы были почти дома...
И действительно, подождав всего полчаса, мы без проблем остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
Уже вечером, оставив рюкзаки на "базе", мы пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню и парились там нещадно, выбегая в чем мать родила из предбанника в пустынный огород, в паузах между заходами в адски горячую парилку.
Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере, а они будут мне завидовать!..
Мы посмеивались, но понимали его восторг - ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни засасывающей человека, как зыбучее болото.
Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой, закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным жирным омулем, которого хозяин поймал, съездив в браконьерский рейд на Верхнюю Ангару.
Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
И тут Юра сказал тост! Он встал, расправил левой рукой пушистые усы а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
- Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
И... и... выпьем за сказанное!!! - завершил он и опрокинув рюмку в рот, выпил водку одним глотком. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой - в посёлке была замечательная пекарня. Все последовали его примеру...
Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был уже глубокий вечер и звёздное небо во всю свою ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из - под речного обрыва, необычно громко доносился шум быстро бегущей по камням воды и привычно прогнозируя погоду назавтра, я подумал, что наверное, с утра будет дождь...
А потом спохватившись довольно резюмировал: - Который нам уже не страшен!
Февраль 2005 года. Лондон. Владимир Кабаков
ПЕРВЫЙ ЛОСЬ
...Мише не спалось: "Уже второй час, а завтра, - он споткнулся мысленно, - уже сегодня, надо вставать в семь часов". Перевернувшись на другой бок, вздохнул, вспомнил работу, груду незаконченных дел на письменном столе в кабинете.
"Все эти "заказухи" - обдумывал ситуацию Миша - в последнее время, показывают, что идёт передел собственности. Но где тут ключик? Как понять то, что в области повторяется периодически, приблизительно через три-четыре года?
Вдруг возникает откуда-то новый "авторитет", собирает команду, начинаются "разборки".
Потом вспомнил далёкие восьмидесятые, когда учился в финансовом институте. Мог ли кто тогда,предположить, что через десять лет начнётся такой грабёж государства? Тогда всё было твёрдо и устойчиво. И жизнь была ровная, как асфальтированная дорога.
"Что сделали с этой "дорогой"? - изумился он в очередной раз. - Одни колдобины, заполненные грязью".
Ему в полудрёме привиделось как в те годы, он выходил на ледовую дорожку. Холодно, морозный туман, а конькобежцы в тонких трико, выходят на старт, подрагивая, то ли от мороза, то ли от волнения. И потом, сухой хлопок стартового пистолета и пошло, круг за кругом - вжик, вжик, вжик, вжик...
Ноги сильные - свежие, дыхание ровное - вжик, вжик - коньки невесомо скользят по гладкой ледяной поверхности. А вот и первый круг позади. А их на "десятке" двадцать пять. - Сколько осталось?
Вот ещё один позади. Тренер с бровки кричит: - Не гони!
А как тут удержаться, если силы через край?
Миша перевернулся ещё раз, с боку на бок, попытался заснуть, а вместо, в полудрёме снова: вжик, вжик...
... В середине дистанции и после самое плохое. Легкие горят, воздуха не хватает, ноги как ватные и временами словно проваливаются в пустоту. Спина затекла и уже не "вжик, вжик", а "вжи-и-к, вжи-и-к", а в конце и этого звука ещё и скребущий: "хр-р". Это коньки скребут лёд, когда ногу поднимешь, переступая.
И вот, когда кажется, что сейчас упадешь, вдруг, незаметно делается легче, легче. Дыхание становится ровнее. Сколько там кругов осталось?
Тренер что-то кричит, но уже не услышать - все силы внутрь, на поддержку характеру...
А вот и финальный круг. И бормочешь: - Только не упасть! Только доехать!
... Миша снова вспомнил работу - генерал требует закрывать дела, передавать в суд, а следователи в отделе взялись выяснять отношения, кто лучше, кто пойдёт на моё место.
"Раньше на работу бежал, а сейчас приходится заставлять себя - Миша лёг на спину, на секунду открыл глаза, увидел на потолке блики от уличных фонарей - хорошо, что завтра пятница - впереди два дня отдыха.
Он зевнул, уже в полудрёме почмокал губами, засопел носом. Уснул...
... После обеда позвонил Гена.
- Миша! Едем сегодня вечером к Сан Санычу. Погоду обещают хорошую. По лесу походим. Может быть, зверька стрелим. Лицензия у Саныча есть.
Миша, не раздумывая, ответил:
- Давай. Я после работы пораньше дома буду, всё соберём.
Миша был охотник "недавний".
Он с Геной несколько раз выезжал в походы, на Хамар-Дабан, в Саяны. Ему понравилось. Гена ведь был заядлый охотник. Миша сначала ходил с Гениным ружьём, а потом купил карабин, оформил документы.
"Надо будет карабин пристрелять, да по воздуху пройтись, чтобы бессонница не донимала - рассуждал он сидя за рулём своего "Круизера".
- И потом на природе водочки выпить, расслабиться. Милое дело".
Жены дома не было. Сын сказал, что она на операции и придет попозже. Миша собрал лесную одежку, резиновые сапоги с тёплыми подкладками и шерстяными портянками. Небось не лето. Снегу уже по колено!
Часов в семь приехал Гена. Он улыбался, хлопал Мишу по плечу.
- Я мяса варёного взял и сальца - пальчики оближешь! Сам солил, с чесноком. Во рту тает.
Миша невольно сглотнул слюну. Гена действительно солил сало классно. Сам ездил на рынок, выбирал лучшее не жалея времени.
Выехали уже в темноте...
Пропетляв по городу, выскочили на загородное шоссе и понеслись. "Нива" шла ходко, и на поворотах чуть "сплывала" к обочине. Гена, не обращая внимания на дорогу, смеялся и разговаривал с Мишей о погоде, о работе. Настроение было "отпускное" и ощущение свободы радовало всех...
На перевале остановились, как всегда, выпили чуть-чуть - Бурхану побрызгали на землю, сами закусили салом - стало весело и беззаботно.
Миша сидел, расслабившись, смотрел на заснеженные деревья на обочине и думал: "Какого чёрта, я в выходные в городе сижу? Сейчас оружие есть, одёжка вся опробована - мог бы один к Сан Санычу, на "Круизере... Два часа - и там".
Гена рассказывал, как они с Максом сходили на изюбриный рёв.
- Мы вечером в зимовейку пришли. Погода, как всегда перед снегом теплая и ясная. Утром поднялись, поели, попили, а тут и солнышко встало. Красота!
Только поднялись по распадку, маток услышали справа в чаще...
Чуть прошли ещё, а тут и бык объявился - стоял, ждал нас... Метров на двадцать подпустил. А потом, как ломанётся чащей и на осыпь выскочил. Я бегом вперёд - знаю, что зверь рядом...
- Максим его уже увидел и стрелил раз, потом второй...
И тут я вижу, он по осыпи скребётся, пытается быстрее за склоном скрыться. Вскидываю карабин - бац! - и бык повалился. Подошли, а ему моя пуля в голову попала. Роковая пуля...
Гена сделал паузу, посмотрел на противоположный склон таёжного хребта...
- Максим тоже разок попал, но по заду, по ляжке. Ободрали бычка, мясо к зимовью спустили. Пока то, да сё, вечер наступил. Поели свежатины. Я из стегна вырезал большой кусок и пожарил. Вкус изумительный!
Миша снова сглотнул слюну.
- Утром проснулись поздно, сон был какой-то тяжелый. Двери открываю. Батюшки! Снегу навалило, и ещё идёт. Тишина кромешная. На соснах белой оторочкой снег, а берёзы кое-где согнуло дугой...
- Пока ели, пока собирались, снег кончился, но тучи по небу стадами бегут. Стали мясо к машине выносить. Умаялись. Я несколько раз упал пока спускался в ручей. Скользко. Максим вообще чуть живой. Говорит ноги дрожат после спуска. Отнесли одну ношу, вернулись за другой.
- Промокли, продрогли. Пришлось костёр большой разводить, сушиться. А ведь ещё только вчера сухо было.
Выпить надо было - отреагировал Миша на Генин рассказ.
А то? - коротко отбился Гена и ухмыльнулся.
Он помолчал, сбавил скорость, свернул к Байкалу и стал аккуратно спускаться с горы.
- Вторую ношу едва донесли. Бык был крупный, спелый. Рога симметричные, у основания толстые и с шестью отростками... На каждом, - пояснил он для Миши.
Въехали в деревню, ломая хрупкие ледяные забереги переехали реку.