Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Книга рассказов из цикла "человек и дикая природа

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 11/05/2021. 600k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Законы природы рациональны и часто жестоки, и попытки подменить их либеральными законами человеческих сообществ, чревата опасными и неожиданными последствиями!

  •    Олени и лоси.
      
      
      
      
      
       Амнунда.
      
      
      
      
      ...Работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали. Надо было как - то переломить ситуацию и мы решили сходить в лес - на время поменять обстановку.
      Договорились с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу о небольшом "отпуске" и мигом собрались в поход.
       Юра Соколов - так звали моего друга - был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке - правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде работало много ребят приехавших из Ленинграда...
      
      Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он, с журналистом из "Вокруг света", забрел к нам в избушку, на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный. Журналист искал отряд лавиньщиков - вот они по ошибке и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку и попутно рассказал немного о нашей работе.
      В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день. Мы сходили на горячие радоновые источники, искупались, а потом сидели и разговаривали, попивая чай с вареньем из смородины, которое мы с напарником Толей сварили по осени сами, из ягоды растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...
      Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился. Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник я отдыхал и мог делать, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...
      
      ...Мы ещё с вечера собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной ижевки и проснувшись на рассвете, вышли на трассу, ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы работавшие на Трассе.
      Вскоре подъехал один из них и молодой шофёр, приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины и мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях, взобрались внутрь, Уже на ходу устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.
      Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение после двух суток дождя, посмывало все мосты и теперь, когда вода спала, приходилось преодолевать реки "вброд", то есть наощупь...
      Посмеиваясь, он рассказал, что его друг, на одном из таких переездов, чуть не утонул сам и утопил "Магирус".
      - Воды было ещё полно, а он рискнул и его машину вода чуть не перевернула, снесла в промоину из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...
      - Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой, выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...
      Проехав под разговоры километров тридцать, мы сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.
      Река в этом месте текла неторопливо, извиваясь по всей ширине долины. Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?
      "Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...
      
      На наше счастье, в очередном заливчике, увидели уже сколоченный плот сделанный рыбаками, видимо ещё по весне. Плот состоял из четырёх брёвен сбитых вместе металлическими скобами. Посередине был закреплён стояк - толстый кусок бревна - на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править. Оттолкнулись и течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз. Юра, стоя впереди пытался загребать, но только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы стояли на нём почти по колено в воде.
      Я нервно смеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы.
      В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая, подгребали шестами...
      Через какое-то время, плот наконец ткнулся носом в противоположный берег и вздохнув с облегчением, мы спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой. Ружьё, я повесил за спину, чтобы когда начнём тонуть сами, не утопить его...
      Но всё к счастью обошлось. Мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща... И потом, Бог смелым помогает!
      Выжав мокрые портянки мы переобулись и весело болтая, комментируя неожиданное приключение, пошли в сторону Амнунды. Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским и в переводе означало - наледь. На этой реке зимой, в сильные морозы, образовывалась громадная наледь с километр шириной и километра в три длинной. Высота льда посередине достигала трёх-четырёх метров и потому, наледь стаивала только к началу июля.
      В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна изрезанный водными потоками и потому, похожий на громадные, бело - голубые катера выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.
      
      Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.
       Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками.
      Надо сказать, что в этих местах до БАМа вообще не было людей и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы" - тунгусы, занимавшиеся охотой и рыбалкой. Между Уояном - тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги, по которой протянулась оленья тропа - аргиш...
      Подойдя ближе, осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб - домовина для умершего в окрестной тайге человека, скорее всего охотника- тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
      Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди, на сходе земли и синего неба, громоздились, далёкие и близкие горы. Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...
      "Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его здесь, на таёжном просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось, только домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках - чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб...
      
      Вдруг, издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся узнав песню ревущего изюбря.
      "Ничего себе! - восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."
      И действительно, такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
      Спустившись к реке, вышли на круглую, травянистую полянку и тут у нас из под ног вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и затаившись, остановился у нас на виду.
      Юра увидев зайца взволновался, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, потом долго целился и наконец нажал на спуск. Выстрел грянул и заяц упал, на секунду забился, и затих.
      Юра исполнил танец "добытчика" и радостно блестя глазами воскликнул: - Ты видел! Я его добыл, и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!
      
       Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно этим гордился... Получилось так, что он, как настоящий охотник пошёл в лес и подстрелил зайца, а теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...
      Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
      А на охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого зверя. Однако в жизни "цивилизованного" обывателя, этот благородный процесс, почти спорт, почему-то встречает негодующее осуждение, вполне фарисейское если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
      Мало того, он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями. Я знаю примеры, когда мясоизготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже наверное промышленным способом) молоденьким поросятам, чтобы они лишённые зрения не могли "волноваться" и якобы поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...
      
      Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством, охота действительно является аристократическим, творческим занятием!
      Вообще, зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир - это ложь!"
      
      Однако возвратимся в долину Амнунды...
      Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил из-за хребта клочья тумана. И там, в высоте, под близким и тёплым солнцем мы увидели пасущихся оленей - маток! Они были далеко, на горных луговинах - марянах и как ни в чём не бывало, ели сочную травку переходя с места на место, совсем как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
      - Ты посмотри- с волнением говорил я - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно словно в воплощённом раю!
      Я размахивал руками, улыбался и радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
      Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Быстро заготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным чаем со смородинкой...
      
      День между тем клонился к вечеру и увидев прямо от кострища, высоко вверху на маряне вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр из склона.
      Я вспотел, то и дело останавливался делая передышки и украдкой рассматривал с высоты окрестную тайгу и широкую речную долину, открывающуюся далеко-далеко. Вид был во все стороны замечательный и там, за рекой, откуда мы пришли, громоздились двух-трёх километровые горы уже Муйского хребта.
      Поднявшись достаточно высоко выглянул из - за камней и увидел метрах в ста от себя пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня поднял аккуратную голову с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато и затаившись, я, из своего укрытия, просто любовался сильным красиво-грациозным зверем...
      
       Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он напоминал по статям быка, только был стройнее и насторожённо - энергичнее. Олень наверное услышал или учуял меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел за бугром его покачивающиеся рога...
      Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
      Далеко внизу, полоской стали поблескивала лента речной воды и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.
      
      ...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в темно - синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные, яркие и постепенно, их становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...
      Не спеша, разговаривая и обмениваясь впечатлениями долгого походного дня, мы сварили ужин, поели, а потом попили чаю сидя у большого тёплого костра... Природа вокруг нас таинственно дышала чистотой и покоем...
      Вдруг, откуда-то издалека донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...
      
      Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую только плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту затянул "боевую" песню - вызов изюбря. Начал высоко, визгливо -раздражительно и закончил низким басом, и басом же, после короткой паузы, выдохнул в конце как это делают изюбри...
      Какое-то время я ещё постоял прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру. Разговор продолжился - Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле во время вьюги, чуть не заблудился и испугался снежного бурана на всю жизнь...
      - Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
      
      В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, очень близко, раздался громогласный рёв!
      Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился и наступила тишина. Юра взволнованным голосом, полушепотом спросил: - Кто это?! - и я так же шепотом ответил: -Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику...
      
      Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой затаилась насторожённая темнота...
      Крадучись я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое - то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне, по стланиковой чаще и трещит сухими ветками. Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе, но бык на той стороне молчал...
      Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где сжавшись в комочек, в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра - его глаза поблескивали при отсветах костра.
      Когда он подбросил большую охапку дров, костёр разгоревшись запылал и я, устроившись на прежнее место стал объяснять Юре, что бык прибежал посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
      - А в такой темноте ничего не видно в десяти метрах... Так что мы можем не беспокоиться... Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко.
      Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя", ведь это не заяц!
      Очень близко, мерно и убаюкивающе шумела речка и мы, посидев ещё какое-то время у костра, легли спать, заложив в костёр пару крупных, сухих коряжин...
      Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился, убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые и потому, не стрелялись искрами и мы могли спать спокойно.
      
      Проснувшись последний раз уже на солнцевосходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке умылся холодной до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр. Вскоре вода закипела и я заварил крепкий свежий чай.
      Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и грея руки над костром, нервно посмеиваясь начал рассказывать сон про встречу с медведем...
      Странно, но сам я, на ночёвках у таёжных костров, никогда не вижу снов...
      
      Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой, оставив вещи у погасающего костра, мы пошли в сторону маряны на склоне.
      Немного не доходя до подошвы горы, в мелком соснячке остановились и я заревел, приманивая оленей и один тотчас отозвался где-то совсем недалеко. Я повторил вызов и бык вновь отозвался. Затаившись, мы крутили головами недоумевая - где он мог быть.
      И вдруг Юра пригнулся и показал мне рукой куда - то вверх. И точно - прямо перед нами, на маряне, метрах в ста пятидесяти на открытом месте стоял бык и ревел. Он был виден как на ладони. Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть крупа и более лёгкая задняя, с сильными ногами. Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом. Цвет его шерсти был коричнево серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел, то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть, и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.
       Мы, обмениваясь восхищёнными взглядами долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в паузах, встряхивая головой с развесистыми рогами копал передними копытами землю. Маряна на которой он стоял, была покрыта сетью изюбриных троп идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что эти тропы пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей живущих и живших некогда здесь, в безлюдной тайге...
      
      Наконец бык встрепенувшись тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем горы, в сторону восходящего солнца.
      Не нарушая тишины начинающегося утр, обмениваясь восторженными впечатлениями, мы вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из-за синих, покрытых тенями гор сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого, блестяще - яркого солнца...
      
      После обеда, захватив с собой рюкзаки, начали медленно подниматься на гору. Подъем, был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали, лёжа на краю склона любуясь открывающейся панорамой...
      Справа, петляя среди тёмных елово-сосновых лесов, долина Амнунды уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте. Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта. Вдалеке слева, сквозь чистый прозрачный воздух видна была синяя полоска Муякана, а за нею, круто вверх поднимались отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
      
      Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил прихрамывая на обе ноги. Я, жалея его никуда после обеда не пошел и мы, спокойно дождавшись вечера пораньше устроились на ночлег, выбрав место в густом ельнике на полянке, рядом с которой бежал говорливый ручеек.
      Заготовив на ночь побольше дров мы поужинали и вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
      
      Так и случилось... Перед заходом солнца, на маряну откуда-то слева вышли две матки и бык - их "повелитель". Он шествовал впереди уверенно и величаво, а матки шли следом пощипывая высыхающую травку, на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шёпотом стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных.
      Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось светло-желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми, словно отполированными остриями, торчащими вперёд, как вилы.
      Матки были поменьше с длинными шеями потоньше, с аккуратными головками и длинными, подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими и приготовляясь к зиме, уже перелиняли. Шерсть, ровно короткая и плотная - волосок к волоску - глянцевито поблескивала и лоснилась на тугих, мускулистых плечах и стёгнах. Их ножки, пропорционально туловищу были длинны и стройны и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения несла их тела и в гору и под гору...
      Словно услышав наш шёпот матки остановились, замерли и поводя ушами уставились в нашу сторону. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону, было метров сто не меньше..."
      Бык, к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп поскакал, "поплыл" мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей как у кровного скакуна...
      Матки легко, с места взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром. Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку - каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё сверху, обнаружили нас и скрылись?!
      Тут становиться понятно, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много.
      Но есть и другие причины. Дело, скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому, что когда идёт сам то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
      Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз скоординированности чувств человеку и не хватает...
      
      Вернулись на оборудованный бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания о медведях прячущихся в еловой чаще...
      После еды, Юра быстро и крепко заснул намучившись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину...
      Часов около двенадцати ночи, где то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь.
      "Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
      Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас, а я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет - мы ночевали в такой чаще, что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
      
       Сквозь прогалы в еловой хвое, полосками, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
      "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру.
      - Всё - таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
      Незаметно наступило время окончания ночи, подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
      
      Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню и спрятавшись в развилку толстого пня, стал ждать...
      Через десять минут на востоке уже заметно посветлело, тёмная синева уходящей ночи сменилась серым рассветом. И вдруг я услышал, как оттуда, где бежал по долине Муякан, неожиданно высоко и пронзительно затянул боевую песню молодой бык.
      Через минуту, но теперь уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко и чуть слышно отозвался третий...
      То ли от утреннего холода, то ли от азарта меня начала колотить мелкая дрожь...
      Я постарался расслабиться, подышал во всю грудь, а потом, затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить мелодию, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
      Бык, в той стороне где лежал на гриве Юра отозвался незамедлительно. Мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, я переждал ещё немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе - на дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
      Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал - Юра наверное уже выцеливает быка...
      
      Но время шло, а выстрела всё не было. Я пригнулся прячась в основание пенька и ещё раз "пропел" боевой призыв и тут же, услышал за бугром щёлканье щебня под копытами, а вскоре, выскочив из за бугра появился быстрый бык.
      Он остановился и я, прячась как мог, разглядывал его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую вожжой из разинутого рта с красным языком болтающимся внутри. Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара - это было какое-то доисторическое, разъярённое чудовище и я чуть дрогнул, испугавшись такого дикого напора.
      В тот же миг, бык упёрся в меня взглядом и как мне показалось, длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды...
      Он меня увидел! Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и, как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда так неожиданно появился.
      
      "Ну что же там Юра? - негодовал я. Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
      Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел что он спит отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
      Делать было нечего, и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза, увидел меня и, смутившись, произнёс.
      - Я тут... Я тут немного задремал...
      - Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил:
      - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
       Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя собраться проговорил:
      - Ну, это может и к лучшему. А так, пришлось бы отсюда мясо выносить к трассе... Было бы сплошное надрывательство!
      Юра был явно сконфужен, и я не стал его психологически "додавливать".
      Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня...
      
      Взошло солнце и стало теплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени. Внизу, как на громадном красочном полотне развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса, перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы вершин, сверху кое - где уже были припорошены первозданно белым снежком...
      
      ...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук постепенно переходящий в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт.
      Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия чтобы он забрал нас с Амнунды.
      Мы замахали куртками, закричали, что есть силы, но всё было напрасно. Вертолёт серой стрекозой прокрутил несколько кругов под нами, метрах в ста ниже, и улетел. Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас не раздумывая улетел в посёлок, появись такая возможность...
      
      Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
      Среди ночи, у Юры, из кармана брюк выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не взорвались, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшикающим звуком, сгорел - мы отделались лёгким испугом!
      Утром позавтракали и двинулись вдоль Амнунды вниз, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна, а камешки на дне, под солнечными лучами светились разноцветьем...
      Пройдя несколько километров, наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл брошенные резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он, при помощи острого ножа сделал из них подобие японских сабо и шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь.
      Рядом с геологической стоянкой мы обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь. Посмеивались мы предположили, что из неё, можно было как казалось добыть мела для всех школ страны...
      
      Постепенно, разыгрался солнечный и тёплый день. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на зелёной траве ещё сохранилась утренняя роса.
      В одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с замечательно толстыми, развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены и остался только этот череп с рогами.
      Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога будут подлинным украшением его ленинградской квартиры.
      Я помог ему нести рога до реки и мы не спеша, часто останавливаясь, наконец достигли берега Муякана.
      В последний раз сделав привал ввиду реки на опушке, заросшей брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом полулёжа, переговариваясь ели спелую, сладко кислую, рубиново - красную под солнцем, бруснику.
      Но день клонился к вечеру и надо было искать возможность, переправиться на другой берег, на трассу.
      Снявшись с привала, мы какое - то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана. И вдруг, под ноги к нам откуда - то справа, со стороны Белых озёр, выбежала торная тропа которая и привела нас к переправе, сооружённой совсем недавно рыбаками.
      Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках по толстому тросу через реку туда и обратно. Радуясь внезапной удаче, не спеша переправились через реку поочерёдно и буквально через пять минут вышли к трассе - а здесь мы были почти дома...
      И действительно, подождав всего полчаса, мы без проблем остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
      
      Уже вечером, оставив рюкзаки на "базе", мы пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню и парились там нещадно, выбегая в чем мать родила из предбанника в пустынный огород, в паузах между заходами в адски горячую парилку.
      Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере, а они будут мне завидовать!..
       Мы посмеивались, но понимали его восторг - ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни засасывающей человека, как зыбучее болото.
      Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой, закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным жирным омулем, которого хозяин поймал, съездив в браконьерский рейд на Верхнюю Ангару.
      Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
      
       И тут Юра сказал тост! Он встал, расправил левой рукой пушистые усы а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
       - Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
      И... и... выпьем за сказанное!!! - завершил он и опрокинув рюмку в рот, выпил водку одним глотком. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой - в посёлке была замечательная пекарня. Все последовали его примеру...
      Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был уже глубокий вечер и звёздное небо во всю свою ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из - под речного обрыва, необычно громко доносился шум быстро бегущей по камням воды и привычно прогнозируя погоду назавтра, я подумал, что наверное, с утра будет дождь...
      А потом спохватившись довольно резюмировал: - Который нам уже не страшен!
      
       Февраль 2005 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
       ПЕРВЫЙ ЛОСЬ
      
      
      
      ...Мише не спалось: "Уже второй час, а завтра, - он споткнулся мысленно, - уже сегодня, надо вставать в семь часов". Перевернувшись на другой бок, вздохнул, вспомнил работу, груду незаконченных дел на письменном столе в кабинете.
      "Все эти "заказухи" - обдумывал ситуацию Миша - в последнее время, показывают, что идёт передел собственности. Но где тут ключик? Как понять то, что в области повторяется периодически, приблизительно через три-четыре года?
      Вдруг возникает откуда-то новый "авторитет", собирает команду, начинаются "разборки".
      Потом вспомнил далёкие восьмидесятые, когда учился в финансовом институте. Мог ли кто тогда,предположить, что через десять лет начнётся такой грабёж государства? Тогда всё было твёрдо и устойчиво. И жизнь была ровная, как асфальтированная дорога.
      "Что сделали с этой "дорогой"? - изумился он в очередной раз. - Одни колдобины, заполненные грязью".
      Ему в полудрёме привиделось как в те годы, он выходил на ледовую дорожку. Холодно, морозный туман, а конькобежцы в тонких трико, выходят на старт, подрагивая, то ли от мороза, то ли от волнения. И потом, сухой хлопок стартового пистолета и пошло, круг за кругом - вжик, вжик, вжик, вжик...
      Ноги сильные - свежие, дыхание ровное - вжик, вжик - коньки невесомо скользят по гладкой ледяной поверхности. А вот и первый круг позади. А их на "десятке" двадцать пять. - Сколько осталось?
      Вот ещё один позади. Тренер с бровки кричит: - Не гони!
      А как тут удержаться, если силы через край?
      Миша перевернулся ещё раз, с боку на бок, попытался заснуть, а вместо, в полудрёме снова: вжик, вжик...
      
      ... В середине дистанции и после самое плохое. Легкие горят, воздуха не хватает, ноги как ватные и временами словно проваливаются в пустоту. Спина затекла и уже не "вжик, вжик", а "вжи-и-к, вжи-и-к", а в конце и этого звука ещё и скребущий: "хр-р". Это коньки скребут лёд, когда ногу поднимешь, переступая.
      И вот, когда кажется, что сейчас упадешь, вдруг, незаметно делается легче, легче. Дыхание становится ровнее. Сколько там кругов осталось?
      Тренер что-то кричит, но уже не услышать - все силы внутрь, на поддержку характеру...
      А вот и финальный круг. И бормочешь: - Только не упасть! Только доехать!
      
      ... Миша снова вспомнил работу - генерал требует закрывать дела, передавать в суд, а следователи в отделе взялись выяснять отношения, кто лучше, кто пойдёт на моё место.
      "Раньше на работу бежал, а сейчас приходится заставлять себя - Миша лёг на спину, на секунду открыл глаза, увидел на потолке блики от уличных фонарей - хорошо, что завтра пятница - впереди два дня отдыха.
      Он зевнул, уже в полудрёме почмокал губами, засопел носом. Уснул...
      
      ... После обеда позвонил Гена.
      - Миша! Едем сегодня вечером к Сан Санычу. Погоду обещают хорошую. По лесу походим. Может быть, зверька стрелим. Лицензия у Саныча есть.
      Миша, не раздумывая, ответил:
      - Давай. Я после работы пораньше дома буду, всё соберём.
      Миша был охотник "недавний".
      Он с Геной несколько раз выезжал в походы, на Хамар-Дабан, в Саяны. Ему понравилось. Гена ведь был заядлый охотник. Миша сначала ходил с Гениным ружьём, а потом купил карабин, оформил документы.
      "Надо будет карабин пристрелять, да по воздуху пройтись, чтобы бессонница не донимала - рассуждал он сидя за рулём своего "Круизера".
      - И потом на природе водочки выпить, расслабиться. Милое дело".
      Жены дома не было. Сын сказал, что она на операции и придет попозже. Миша собрал лесную одежку, резиновые сапоги с тёплыми подкладками и шерстяными портянками. Небось не лето. Снегу уже по колено!
      Часов в семь приехал Гена. Он улыбался, хлопал Мишу по плечу.
      - Я мяса варёного взял и сальца - пальчики оближешь! Сам солил, с чесноком. Во рту тает.
      Миша невольно сглотнул слюну. Гена действительно солил сало классно. Сам ездил на рынок, выбирал лучшее не жалея времени.
      
      Выехали уже в темноте...
      Пропетляв по городу, выскочили на загородное шоссе и понеслись. "Нива" шла ходко, и на поворотах чуть "сплывала" к обочине. Гена, не обращая внимания на дорогу, смеялся и разговаривал с Мишей о погоде, о работе. Настроение было "отпускное" и ощущение свободы радовало всех...
      На перевале остановились, как всегда, выпили чуть-чуть - Бурхану побрызгали на землю, сами закусили салом - стало весело и беззаботно.
      Миша сидел, расслабившись, смотрел на заснеженные деревья на обочине и думал: "Какого чёрта, я в выходные в городе сижу? Сейчас оружие есть, одёжка вся опробована - мог бы один к Сан Санычу, на "Круизере... Два часа - и там".
      Гена рассказывал, как они с Максом сходили на изюбриный рёв.
      - Мы вечером в зимовейку пришли. Погода, как всегда перед снегом теплая и ясная. Утром поднялись, поели, попили, а тут и солнышко встало. Красота!
      Только поднялись по распадку, маток услышали справа в чаще...
      Чуть прошли ещё, а тут и бык объявился - стоял, ждал нас... Метров на двадцать подпустил. А потом, как ломанётся чащей и на осыпь выскочил. Я бегом вперёд - знаю, что зверь рядом...
      - Максим его уже увидел и стрелил раз, потом второй...
      И тут я вижу, он по осыпи скребётся, пытается быстрее за склоном скрыться. Вскидываю карабин - бац! - и бык повалился. Подошли, а ему моя пуля в голову попала. Роковая пуля...
      Гена сделал паузу, посмотрел на противоположный склон таёжного хребта...
      - Максим тоже разок попал, но по заду, по ляжке. Ободрали бычка, мясо к зимовью спустили. Пока то, да сё, вечер наступил. Поели свежатины. Я из стегна вырезал большой кусок и пожарил. Вкус изумительный!
      Миша снова сглотнул слюну.
      - Утром проснулись поздно, сон был какой-то тяжелый. Двери открываю. Батюшки! Снегу навалило, и ещё идёт. Тишина кромешная. На соснах белой оторочкой снег, а берёзы кое-где согнуло дугой...
      - Пока ели, пока собирались, снег кончился, но тучи по небу стадами бегут. Стали мясо к машине выносить. Умаялись. Я несколько раз упал пока спускался в ручей. Скользко. Максим вообще чуть живой. Говорит ноги дрожат после спуска. Отнесли одну ношу, вернулись за другой.
      - Промокли, продрогли. Пришлось костёр большой разводить, сушиться. А ведь ещё только вчера сухо было.
      Выпить надо было - отреагировал Миша на Генин рассказ.
      А то? - коротко отбился Гена и ухмыльнулся.
      Он помолчал, сбавил скорость, свернул к Байкалу и стал аккуратно спускаться с горы.
      - Вторую ношу едва донесли. Бык был крупный, спелый. Рога симметричные, у основания толстые и с шестью отростками... На каждом, - пояснил он для Миши.
      Въехали в деревню, ломая хрупкие ледяные забереги переехали реку.
      Мост, давно стоял полуразрушенный тяжёлыми лесовозами - зимой ехать по нему было опасно...
      
      ...Услышав шум мотора, Сан Саныч вышел на улицу, отворил ворота, подойдя к машине поздоровался с ребятами.
      - Молодцы, - приветствовал он их. - Погода важная стоит. В лесу хорошо, снегу ещё мало, а зверь уже после гона успокоился.
      Прошли в избу.
      - Я Ольгу Павловну в город отправил. Приболела что-то. Сам хозяйничаю...
      В доме топилась, потрескивая дровами, печка, было тепло, светло и чисто. Гена достал из рюкзака сало, варёную изюбрятину, хлеб.
      Миша достал бутылку водочки и сладкие карамельки. Соорудили стол, заварили чай. Миша почувствовал себя легко и свободно...
      Чокнувшись, выпили по рюмке, и Сан Саныч привычно занюхал свежим хлебом, а потом уже стал закусывать. Он выставил на стол солёные, хрустящие огурчики, пахнущие смородинным листом и укропом. Поставил блюдце с маринованными маслятами, которые катались в желейном маслице и сочно хрустели на зубах.
      - За такую закуску в хороших ресторанах большие деньги платят, - заметил Миша, а Сан Саныч засмеялся.
      - Мы тоже не лыком шиты. Живём неплохо. Картошечку, овощи со своего огорода имеем. За грибками ходим на горочку, за ограду. Мы, маслятки эти берём в соснячке, на гривке. Несколько часов походил, корзинку принёс... А Оля на соления мастерица...
      А как вам огурчики? - спросил он.
      - Огурчики классные, - ответил Гена, - надо у Ольги Павловны рецептик взять.
      Помолчав, добавил:
      - Закусочка под водку путёвая, - и разлил ещё по одной.
      Сан Саныч погладил левой рукой щетину, а правой поднял рюмку.
      - За удачу, - провозгласил он, и все чокнулись.
      Закусив, стали есть по настоящему: мясо, нарезанное тонкими ломтиками, розоватое на срезе сало, свежий, пахучий, с хрустящей корочкой хлеб. Когда утолили первый голод, Сан Саныч разлил ребятам остатки водки.
      - А вы? - спросил Миша, но Сан Саныч покачал головой отрицательно.
      - У меня, ребята, сердечко пошаливает. Оля мне ни капли не даёт выпить. - Помолчав, добавил, - а иногда хочется с товарищами...
      Чай пили крепкий, с молоком и с карамельками. Закончив ужин, убрали со стола, и стали укладываться спать. Ребята постелили спальники, на чистых домотканых полосатых половичках...
      Перед сном Миша вышел во двор. Было тихо. Деревня спала, да и большинство домом были пусты. Горожане зимой выбирались сюда редко. Вдоль улицы стояли фонари на высоких столбах. Свет падал не белый снег кругом, постепенно объединяясь с темнотой. Небо над головой было тёмное с множеством звёзд и звёздочек. Над сопкой, за другой стороне речной долины, поднялся серебряно-чистый месяц. Где-то на другом конце деревни несколько раз взлаяла собака и умолкла.
      "Хорошо здесь, - думал Миша, - вот уйду на пенсию, куплю здесь где-нибудь домик и буду жить, хотя бы временами летом и зимой".
      Он потоптался на месте, потом, чувствуя лёгкий морозец, вошёл назад в дом... Когда ребята влезли в спальники, Сан Саныч погасил свет и, покряхтывая, лёг в кровать. Миша закрыл глаза, и увидел дорогу, бегущую под колёса, свет фар, выхватывающий из темноты щебёнку смешанную со снегом и бугорки подсыпанного бордюра...
      Он не заметил, как заснул крепко и без снов.
      
      ...Утром, сквозь сон Миша услышал, что Сан Саныч поднялся, включил на кухне свет, растопил печку - в доме было прохладно. Когда вскипел чайник, Миша выпростался из спальника, оделся. Помылся под умывальником, крепко протёр полотенцем кожу на лице. Гена тоже поднялся, стал выкладывать еду на стол. Сан Саныч поставил горячий чайник на деревянную, закопченную подставку.
      Попили чаю и вяло пожевали мясо с хлебом. С утра особенно есть и не хотелось. Потом собрали рюкзаки, проверили оружие, растолкали патроны по карманам...
      На улицу выходили, как ныряли в холодную воду. Гена заранее включил мотор и машина ровно гудела; и оказалось, что внутри уже почти тепло.
      Гена сел за руль, Сан Саныч, круглый, как шар в толстой меховой куртке, сел на переднее сиденье. Миша на заднее, за Геной...
      Сопки по кругу стояли тёмными громадами, и синеватый свет зимнего утра разливался вокруг.
      В деревне снегу было немного, но когда выехали за околицу, увидели пушистые сугробы и заснеженные деревья.
      Чуть проехав по тракту, свернули на просёлочную дорогу, на которой не было видно ни одного следа кроме заячьих и лисьих. То тут, то там их строчки пересекали заснеженное пространство.
      Скоро стали подниматься в гору, всё выше и выше...
      Совсем рассвело когда подъехали к высокой вершине, от которой отходили гребни: один - южный, другой - северный, хорошо просматриваемый, исчерченный тёмными ветками густых кустов ольшаника и торчащих кое-где группками, почти чёрных ёлок.
      Охотники вышли из машины, захлопали дверцами. Резкие эти звуки подчёркивали тишину утреннего леса. Ещё раз проверили оружие, договорились встретиться здесь в три часа, чтобы поесть и до темноты возвращаться домой. Гена ушёл первым, куда-то в сторону заросший сосняком ложбины.
      Миша с Сан Санычем решили охотиться вместе.
      - Я, - объяснял Сан Саныч, - поднимусь вверх по дороге и пойду гребнем. Там иногда лоси бывают. Если увижу, то я стреляю сам, если нет, они пойдут сюда, на этот склон. Ты иди не торопясь, посматривай вверх, если увидишь быка или матку, встань и не двигайся. Ты из карабина можешь стрелять метров на сто-сто двадцать. Если застрелишь, подойди, перережь горло, выпусти кровь и жди меня. Я приду, когда выстрелы услышу. Я тут, недалеко... И будем разделывать.
      Пока Сан Саныч говорил, Миша кивал головой. Он не очень верил, что может подстрелить зверя.
      Сан Саныч пошёл по дороге вверх и скоро исчез за деревьями. Миша остался один. Он проверил карабин, зарядил его, вставив обойму с пулями, пощелкал осторожно предохранителем, несколько раз вскинул карабин, делая поводку.
      Потом, не спеша пошёл вдоль подошвы холма, поглядывая в сивер. У него было хорошее зрение, и он различал всё до мельчайших подробностей: чёрточки ольховых стволиков, снег на вершинах остроконечных ёлочек, сосны растущие на гребне то тут, то там - до него было по прямой метров сто пятьдесят...
      По небу, низкому и серому плыли мохнатые тучи, и Миша подумал, что скоро может пойти снег. Как всегда перед снегом было не холодно, и Миша чувствовал себя легко и удобно. Он сосредоточил своё внимание на верхней трети склона, и когда хотел всмотреться в подозрительно чернеющую точку, останавливался. Он уже начинал думать, что они с Сан Санычем не договорились о том, как далеко ему заходить, и где остановиться.
      После одной из остановок, когда он всматривался в корягу, торчащую почти на самом гребне, Миша прошёл несколько шагов вперёд и вдруг, боковым зрением увидел, что из ельника метрах в пятидесяти, выскочило что-то чёрное и лохматое, и по диагонали побежало в гору. Миша в первый момент подумал, что это медведь и испугался!
      Но потом, увидел мелькание длинных сероватых ног несущих мохнатое нескладное тело. Ещё, он разглядел на голове лося рога.
      Внутри всё задрожало от предчувствия удачи и Миша, трясущимися от волнения руками, неловко сорвал оружие с плеча и остановился.
      Через мгновение он поднял карабин, спустил предохранитель, приложившись, чуть повёл стволом и, затаив дыхание, нажал на спуск.
      Бом! - разнеслось по округе, потом, после паузы ещё: Бом! Бом!
      Лось замедлил бег и через секунду совсем остановился. Пошатываясь он перебирал ногами, стоя поперёк склона. Миша, торопясь, прицелился, совместил мушку с левой лопаткой зверя и нажал курок. Снова раздалось - Бом! - и эхо угасло за склоном.
      Лось задвигался и стал падать вперёд и вниз. Вначале, он упал на грудь, но перевернулся на бок, ещё перебирая ногами чуть съехал по склону и замер.
      "Не может быть! - ошеломлённо повторял Миша.
      Мысли вихрем неслись в голове: "Неужели я добыл лося? Да ещё рогача?!"
      Он заторопился, почти побежал наверх к упавшему зверю. Подойдя поближе, на всякий случай приготовил оружие, но лось лежал неподвижно.
      Зверь был очень большой.
      Чёрная длинная шерсть, неловко подломленные под себя ноги с чёрными копытами. Голова, тоже большая с серыми небольшими рогами с короткими отростками от плоской части. Тёмные глаза были открыты и отражали дневной свет. Нос и широко разошедшиеся ноздри были чёрными, занимающими всю переднюю плоскость нескладной, длинной головы.
      Миша подошёл ещё ближе. Помня рассказы опытных охотников, держал карабин на изготовку, обошел лося со спины и осторожно, чуть побаиваясь, толкнул сапогом в бок зверя. Но лось был неподвижен, и чуть подался под ногой Миши.
      "Надо же, - думал охотник, - ещё несколько минут назад он был жив, здоров, скакал в гору, а сейчас лежит и не шелохнётся". Миша ещё обошёл зверя по кругу, рассматривая серый короткий камас на ногах, большие, раздвоённые копыта, с торчащими чуть выше отростками - пальцами.
      "Нужно кровь спустить!" - вдруг вспомнил он. Достал нож из ножен, потрогал режущее острое блестящее лезвие с костяной светлой ручкой с вырезанным на ней силуэтом глухаря.
      "А как это делать? Я не знаю".
      Потом подумал: "Если говорят перерезать, то, значит, это надо делать поперёк". Он с опаской коснулся жёсткой шерсти, раздвинул её на шее, и, надавив, почувствовал, как нож вошёл в мякоть.
      "Хорошо, что я его наточил перед охотой" - мелькнула мысль.
      Сделав глубокий надрез, Миша увидел, как тёмно-красная кровь струёй, пульсируя полилась из разреза на снег, окрашивая белой снег ярко-красным - кровь расплывалась большим пятном...
      Скоро кровь перестала течь и охотник, скинув рукавицу потрогал твёрдые костяные рога, с толстым основанием и выступающей каёмкой у лба. "Рога вырублю и на стенку в гостиной повешу" - подумал он и улыбнулся.
      Только тут он до конца осознал, что добыл лося и возрадовался!
      Чуть погодя, увидел Сан Саныча спускающегося со склона. Миша крикнул и стал махать рукой, а старый охотник заметил напарника, помахал в ответ и направился к нему.
      Подходя, и увидев лося, Сан Саныч проговорил, улыбаясь во весь рот:
      - Молодец, Миша. Быстро ты его перевернул!
      Обойдя вокруг лежащего, неподвижного зверя, он с интересом спросил:
      - А как всё получилось?
      Миша хотел рассказать коротко, и сдержано, как рассказывают настоящие охотники, но получилось сбивчиво и многословно.
      - Я иду, а он, как выскочит, и побежал. Я целился, целился, потом стрелил раз, ещё, и ещё.
      - Я слышал, в начале было три выстрела, а потом через время ещё одни, - подтвердил Сан Саныч.
      Миша, стараясь всё рассказать правильно, заторопился.
      - Я смотрю, он бежит. Я - бам, бам, бам - и он вдруг остановился. Я выцелил лопатку, бам-м, и он упал. Я подхожу, он уже мёртвый. Я когда подходил, то совсем не верил, что попал в него и немного опасался, что зверь вскочит и на меня кинется...
      - Вы же знаете, это у меня первый лось! - добавил он.
      Сан Саныч ещё раз похвалил:
      - Быстро ты его, - и стал обходить лося. - Года четыре-пять, - определил он. - Хороший и молодой, мясо будет мягкое.
      Он засмеялся, достал короткий, простой ножичек на деревянной рукоятке. Вынул из нагрудного кармана брусок, поправил лезвие - вжик, вжик, вжик...
       Потом подошёл, взялся за задние ноги, попросил Мишу:
      - Помоги перевернуть на спину.
      Миша схватился за передние, и почувствовал скользкость и жесткость шерсти камаса. Вдвоём перевернули лося на спину, и Сан Саныч подложил под тушу толстую сухую ветку, выковыряв её из снега.
      - Чтобы не переворачивался, - пояснил он. - Ты пока подержи за ноги, а я продольный надрез сделаю...
      Маша следил внимательно что и как делал старый охотник, для которого это был только очередной, может быть пятидесятый, а может быть и сотый лось.
      Ну, а для Миши - был первый!
      Да что там - это был его первый зверь, вообще. До этого он помогал обдирать и выносить мясо, но сам впервые добыл зверя.
      "Просто повезло, - повторял он про себя. - Такое бывает раз в три-пять лет. Пришёл, выпугнул, стрелил и добыл".
      Ему почему-то не хотелось произносить слово "убил". Он много раз за время работы в милиции видел тела задушенных, зарезанных, застреленных и всегда, немножко брезгливо касался трупов. Но здесь другое. На момент в нём проснулся древний охотник живший охотой и умиравший с голоду, если не везло.
      Вырезая язык из оскаленной большой, зубастой пасти, Сан Саныч предложил:
      - Если ты не возражаешь, мы сегодня язык сварим. Это просто объедение!
      Он положил язык рядом с большим, как булыжник сердцем и тёмно-коричневой скользкой и неудобной к захвату рукой, печенью.
      - И, конечно, печёнку со сливочным маслом, да с лучком. У меня дома немного маслица сохранилось. А лучок, конечно свой, с огорода...
      Вскоре без топора, пользуясь своим маленьким, но удобным ножичком, Сан Саныч расчленил тушу, разобрал все суставы на ногах и поделил тушу на большие куски.
      Миша, как умел, помогал, но больше смотрел и запоминал...
      
      Через час разделку закончили. Сходили к машине, взяли рюкзаки и полиэтиленовые мешки. Потом Миша спускал мясо со склона, наваливая по полному рюкзаку, а Сан Саныч брал понемногу и уложив в рюкзак, не торопясь носил к машине.
      Первый раз, вдохновлённый сегодняшней удачей Миша, положил в рюкзак столько, что не смог поднять его на плечи и пришлось часть выкладывать назад. И всё равно, в рюкзаке было килограммов пятьдесят. Сан Саныч помог надеть лямки на плечи, и Миша, пошатываясь и отдуваясь донёс первый свой рюкзак до машины. Сан Саныч помогал, но иногда останавливался на полдороге и массировал грудь.
      - Да я сам, - пробовал уговорить его Миша, но Сан Саныч болезненно улыбаясь отвечал:
      - Да я только помогаю.
      ...Наконец, мясо было перенесено к машине, и они стали разводить костёр, ставить чай. Миша проголодался, и когда чай закипел, налил себе кружку, положил сахару две ложки и обжигаясь прихлебывал, пока Сан Саныч нарезал хлеб, сало, репчатый лук. Потом они ели, и Миша хрупал луком, и пережёвывая хлеб с салом, рассказывал:
      Я же, Сан Саныч, охотиться-то начал недавно. Мы же с Геной знакомы уже лет двадцать пять. Вместе на коньках гонялись. Вот Гена меня как-то и позвал в лес, года три назад...
      Ночевали в зимовье где-то на Курме, осенью. И так мне это всё понравилось: и зимовье, и глухой лес, и ночной костёр. Я в деревне родился и в детстве по лесам бегал. А потом в город переехали, спортом занялся, всё некогда было. Потом институт, работа. Изредка с мужичками за грибами или за ягодой выезжали, но у меня даже ружья не было. Спасибо Гене, приохотил...
      Мише хотелось выговориться.
      - На работе бывает до двенадцати сидишь в кабинете. Иногда свет не мил. А вот так в лес выедешь, походишь, и на душе легче. И потом это, как тренировка. Я потом неделю хожу, своего веса не чувствую...
      
      Когда уже заканчивали пить чай, из леса показался Гена. Подошёл, выдыхая, наклонился, чтобы размять спину и, разогнувшись, спросил:
      - Что стреляли?
      Сан Саныч широко улыбнулся.
      - Миша лося завалил.
      - Да ты что!? - вскинулся Гена, обращаясь к Мише. - Ну, Мишка, молодец. С началом тебя!
      Миша смущенно улыбнулся.
      - Да чего там... Близко было, и он на склоне, как на ладони...
      - Лося, изюбря? - перебил Гена.
      - Лося, - снова улыбнулся Миша, - с рогами.
      - Да ты что? - снова изумился Гена. - Ну, герой!
      Он открыл машину, посмотрел на мешки с мясом, потрогал вырубленные Сан Санычем рога.
      - На стенку надо повесить, - и засмеялся.
      Пока Гена пил чай и закусывал, короткий зимний день закончился. Сумерки спустились на сопки, на лес и с тёмного неба посыпалась снежная крупа. Гена завёл мотор, прогрел машину. Костёр угасал, озарял полумрак наступившего длинного вечера оранжевыми бликами. Включили фары, и сразу вокруг стало совсем темно. Лес тревожно шумел под начинающимся ветром.
      - Метель начинается, - констатировал Сан Саныч. - Вовремя управились.
      Сели в машину, развернулись, и покатили вниз.
      
      Гена вёл машину осторожно. Лес тёмной стеной подступал к дороге, молчаливо и сосредоточенно принимал в свои недра падающий снег, становящийся всё гуще. Попадая в свет фар, снегопад разделялся на множество отдельных больших пушинок. И это зрелище неслышно падающих с неба снежинок, завораживало!
      Всю обратную дорогу молчали. Миша устало зевал и думал, что вот они, случайные пришельцы в этом мире дикой природы уезжают, а лес, как тысячи лет до, и тысячи лет в будущем, будет оставаться в этом тревожном молчании, прерываемом только порывами ветра.
      "Какой же человек маленький, по сравнению с окружающей его природой. И как же природа равнодушна и безразлична к судьбам своих детей" - думал он, потирая закрывающиеся от усталости глаза.
      Ему вдруг стало понятно, почему люди сбиваются в стаи, в толпы, живут деревнями, посёлками, городками и городами:
      "Мы все просто боимся одиночества посреди равнодушной и, временами, даже жестокой природы".
      Гудел мотор, машина умело поворачивала то влево, то вправо, словно сама знала дорогу в деревню...
      
      Когда приехали и вошли в дом, включили свет и растопили печь, все грустные Мишины мысли отступили, стушевались. Сан Саныч достал большую сковородку и вторую поменьше.
      - Мы сейчас свеженины пожарим. В этой, - он показал на большую, - мяска приготовим, а в этой, - показал на маленькую, - печень.
      Миша и Гена стали ему помогать. Достали и нарезали на кусочки тёмное волокнистое мясо и студенистую, почти чёрную печень. Порезали так же лук и чеснок. Сложили всё это в сковороды, которые уже стояли на печке...
      Скоро в доме приятно запахло жареным мясом с луком. После крепкого чая выпитого в лесу, после напряженно-тяжелого дня, Мишу немножко поташнивало и хотелось лечь и заснуть.
      
      Когда сели за стол, Сан Саныч поставил на стол скворчащую, дымящуюся ароматным паром сковородку. Открыли прозрачно-ледяную бутылку водки, разлили, чокнулись, и выпили за удачу. На душе у Миши полегчало, и появился зверский аппетит. Он ел мясо, потом ароматную, нежную печёнку и силы возвращались к нему, а вместе с силами хорошее настроение. "Вот никогда бы не думал, что добыть зверя так просто. Увидел, стрелил и убил!".
      Его уже не пугало слово "убил". Он чувствовал себя наконец-то настоящим мужчиной.
      "Нужно будет вызвать этих враждующих следователей и поговорить с ними построже. Они же работу отдела разваливают, - неожиданно пришла решительная мысль. - Ладно, не буду сейчас думать о работе".
      Он взял бутылку, разлил, поднял свою рюмку и немного смущаясь, провозгласил:
      - А теперь, хочу выпить за вас, Сан Саныч, за тебя, Гена. Хорошо, что я стал охотником и спасибо вам, - он опрокинул рюмку в рот и выпил водку одним глотком...
      Наевшись, попили горячего чайку, разложили спальники и забравшись внутрь, заснули крепким сном уставших людей.
      
      Назавтра проснулись поздно.
      Не торопясь, позавтракали, поделили мясо, собрались и попрощавшись с погрустневшим Сан Санычем, уехали назад, в город.
      Отработав неделю, Миша пригласил сослуживцев в баню. Он пожарил мяса и печёнки, сложил всё это в стеклянные банки, купил свежего хлеба и поехал в ведомственную парилку, "только для своих".
      Как всегда много и азартно парились, пили пиво, а потом, рассевшись в просторном и уютном предбаннике, ели лосятину и пили водочку. Миша был в центре внимания.
      - Я иду, смотрю по сторонам, - в который уже раз рассказывал он, - остановлюсь, послушаю, иду дальше. Вдруг, чуть в горке, лось поднялся. Крупный, лохматый бык, и с рогами. Я прикладываюсь: бац! бац! бац! Он останавливается, я снова выцеливаю: бац! Он повалился на снег, как подкошенный. Подойдя, тронул ногой. Готов...
      - Я горло ему перерезал, кровь спустил, а тут и Сан Саныч!
      
      Мужики сидели вокруг голые, чуть прикрыв полотенцами розовые, распаренные тела и смотрели на Мишу во все глаза.
      Как-то так получилось, что рыжеватый, толстенький Миша, вдруг превратился в человека, достойного общего уважения, в настоящего, бывалого мужика!
      Все немного завидовали его умению, его охотничьей сноровке. А один подполковник из оперативного отдела попросил:
      - Ты бы, Миша, как-нибудь взял меня с собой на охоту. Ружьё есть, ещё в молодости купил, а в лес сходить - то некогда, а то не с кем. Сам-то я не охотник.
      Миша широко улыбнулся и ответил:
      - Для начала, я тебя недалеко, в Курму свожу. Я там знаю такую зимовейку...
      Миша, вспоминая, улыбнулся: - И места там замечательные!
      
      
      
       Лондон. 12 февраля 2004 года.
      
      
      
      
      
      
       ПЕРВЫЙ ОЛЕНЬ.
      
      
      
      
      
      "... меня очень волнует одна мысль: как бы удержать и развить... те особенности русской народной охоты, которые так замечательно повлияли на творчество наших учёных, путешественников, писателей, художников, композиторов..."
      (М.М. Пришвин)
      
      
      ...У Максима есть задушевный друг Кирилл. Собственно зовут его Игорь, а фамилия Кириллов, но все во дворе, а потом и в школе, стали называть его Кириллом. Кирилл живёт с матерью и братом этажом ниже, в том же доме, что и Максим и они вместе ходят в школу и обратно. И конечно учатся в одном классе. А как же иначе могло быть!
      
      Года два назад, друзья начали вместе ходить в лес. Тогда, Максим по секрету рассказал Кириллу, о том, как они с отцом, выносили, а потом вывозили добытого оленя из ночного, страшного леса. Кирилл слушал, кивал, и думал о том, что ему в жизни не повезло, потому что у него нет отца, а точнее, он с ними не живёт. Когда Кириллу было лет двенадцать, после периода частых скандалов, слёз и битья посуды, отец ушёл из семьи и завёл себе другую женщину; вскоре у них появились уже новые дети, двое - мальчик и девочка... Печальная история...
      
      ... Кирилл совсем недавно прочитал всего Джека Лондона, и теперь мечтал, почти бредил о собаках, о дикой жизни и охоте. Он завидовал Максиму, у которого отец был охотником и кроме того был сильным, строгим и непьющим мужиком. Встречаясь с ним на лестнице. Игорь каждый раз вежливо здоровался, на что дядя Гена, отвечал просто "Привет", а иногда легко спускаясь или взбегая по лестнице весело спрашивал - Как дела Игорёк? - и не дождавшись ответа скрывался на следующей лестничной площадке...
      
      ... Наступила очередная весна молодой жизни... В классе жарко и душно и солнце светит почти как летом, но на улице ещё прохладно, а в пасмурные утра, растаявший накануне снег застывает серым, полупрозрачным пупырчато - бугристым льдом, по которому резкий пронизывающий ветер гоняет снежную крупу, нападавшую за ночь с неба...
       В этот день, на большой переменке, Максим отозвал Кирилла к окну и торжественно - многозначительно произнес: - Пора! Кирилл кивнул головой. - Давай в эту субботу - продолжил Максим - утром. Продукты я уже приготовил. В пятницу вечером сварю лосятины - у нас ещё с зимы осталась...
      Кирилл опять кивнул: - А я возьму черемши солёной - мамка недавно, где - то в кооперативном магазине купила. Говорит - витамины...
      - Замётано - подтвердил Максим. Они последнее время старались быть по-ковбойски немногословными...
      
      ... На шестом уроке, в пятницу, на биологии, все сидели как сонные мухи, разморенные солнцем бьющим в широкие окна. Максим аккуратно и похоже перерисовывал с доски строение паука, раскрасив рисунок цветными карандашами. Кирилл просто сидел и смотрел в окно, думая какую-то свою, привычную грустную думу.
      Ленка и Машка, на передней парте, рассматривали журнал мод, в котором длинноногие и большегрудые девицы, примеряли кружевное, разноцветное нижнее бельё. Ленка украдкой глянула на Кирилла и увидев его задумчивое лицо, посерьёзнела. Потом глянула на доску, где Марья Петровна - биологиня, поправляла неловко и некрасиво нарисованного членистоногого паука.
      - Чучело, какое - то - почти вслух, недовольным голосом проговорила Ленка и Машка, едва удерживая смех фыркнула и тотчас закрыла журнал.
      Марья Петровна, пошла вдоль рядов парт, оценивая нарисованное...
      
      Подойдя к Кириллу, она остановилась: - Игорь, а где твой рисунок?
      Марья Петровна - ленивым голосом, начал оправдываться Кирилл: - Вы же знаете, я рисовать не умею. И потом если бы это был олень или медведь?
       Марья Петровна, покачала головой, поправила причёску правой рукой - А ты попробуй...
      - Я уже пробовал - так же ответил лениво Кирилл - но у меня получился какой - то слон со многими ногами...
       Ленка услышав это фыркнула и класс слегка хохотнул. Марья Петровна пошла дальше по рядам, посоветовав Кириллу - А ты попробуй, всё - таки...
      
      Вскоре зазвенел звонок и пока Марья Петровна собирала свои учебники, листы и листочки, классный журнал, ребята, хлопая крышками парт заторопились - был последний урок пятницы и все, предвкушая два свободных от школы дня, торопились домой.
      На школьном крыльце, укрытом от ветра зданием, было тепло, но выйдя за ограду школы, Максим и Кирилл, почувствовали холодный ветер. Максим передёрнул плечами, запахнулся поплотнее и проговорил решительно: - Пойдём в дальнее зимовье, на Курму.
      Кирилл, снова молча кивнул...
       Во дворе их дома, ветер крутил пыль и обрывки бумаги, на секунду прекращался, что потом подуть и закрутить вихрь с другой стороны.
      Снег во дворе стаял вот уже, как вторую неделю, но в окно Максим видел, что на водохранилище, на толстом льду синеет спрессованный ветром снег и на склоне ближайшего холма, бугрился серый сугроб.
       - Надо будет надеть резиновые сапоги - подумал Максим, представляя, как на курминской дороге, к полудню оттает грязь и начнёт хлюпать под ногами...
      
      Вечером, уложив продукты, мясо, свитер, котелки и кружку - ложку в рюкзак, Максим, с антресолей, достал резиновые сапоги и на полу начал кроить портянки, из старого шерстяного покрывала.
      Отец, вернувшись из гаража, куда ставил свою машину каждый вечер, сел ужинать и как бы, между прочим, спросил: - Далеко собираетесь?
      - На Курму пойдем - уверенно ответил Максим...
      Отец продолжил через паузу: - Вы только в воскресенье к вечеру возвращайтесь. У меня ведь послезавтра день рождения...
      - Хорошо папа - подтвердил Максим и начал чистить старенькую двустволку шестнадцатого калибра, которую отец отдал ему еще два года назад, когда сыну исполнилось шестнадцать...
      
      ... Утро было ветреным и неприветливым. Серый свет, едва пробивался через многослойные облака, низко и быстро скользившие по небу...
      Попив чаю в тихой кухне, Максим без привычки долго обувался - портянки были толстые и ноги не хотели влезать в сапоги. Повесив на шею двенадцатикратный отцовский бинокль. Максим спрятал в рюкзак разобранное и замотанное в тряпку ружьё, отчего верхний клапан стал торчком, острым бугром, а днище стучало об пол железом стволов...
      "Ничего, для всех, мы будто простые туристы" - подумал Максим.
      Он заложил несколько патронов в папковых гильзах в полиэтиленовый мешок и спрятал их в боковой карман рюкзака. В наличии были две дроби, три картечи и две пули.
      "Хватит - про себя отметил Максим и с трудом вдел плечи в рюкзачные лямки. Выпрямившись, резко подвигал спиной, размещая вещи в рюкзаке поудобнее и стараясь не шуметь, закрыл за собой дверь квартиры на ключ - родители ещё спали.
      Спустившись на этаж, он поскреб ногтями дверь Кирилловой квартиры и тот тотчас отворил, будто ждал стука за дверью.
      - Готов? - тихо спросил Максим, больше для порядка и Кирилл вместо ответа кивнул. На ногах у него были резиновые сапоги с короткими голяшками, а рюкзачок был размерами меньше среднего и набит, как футбольный мяч. Максим, оглядев товарища только крякнул, но ничего не сказал и друзья отправились...
       Пройдя пустырь, между посёлками, на котором, местами росли жиденькие кусты и одинокие осинки, потом по нижней к водохранилищу улице дошли до подножия холма и начали подниматься в гору, с вершины которой увидели панораму, поросших березняками и сосенками холмов и залив водохранилища внизу, ещё полностью покрытый льдом и снегом...
      
      - А снегу то ещё много - удивился Кирилл и Максим неопределённо протянул: - М- да - а...
      На холме, свернули направо, и вышли на прямую дорогу, убегающую вдаль, с горки на горку, мимо безлюдного после зимы садоводства...
      Подул холодный ветер, и приятели натянули на уши вязаные шапочки.
      - Эх, красота! - наконец возрадовался Максим, после долгой суеты и толкотни сборов. Кирилл кивнул. "Хорошо будет - подумал он. - В лесу сейчас никого нет... Может удастся кого-нибудь подстрелить... Ну хотя бы рябчика или тетерева..."
      Он при каждом удачном случае старался выстрелить из Максимова ружья и попадал в стоящие бутылки, даже чаще чем Максим.
      Он был крупным и сильным юношей, и мышцы на руках и ногах начинали бугриться, а после вчерашней тренировки в зале немного побаливали ноги. Энергия молодости требовала выхода...
      - Мамка мне термос с лимонным чаем в рюкзак затолкала - произнёс Кирилл неожиданно, даже для самого себя, и сглотнул слюну. Он не успел по настоящему позавтракать и несмотря на ранний час, уже хотел есть... - Мы как на курминскую дорогу выйдем, свернём на обочину - распорядился Максим. - Там привал устроим, чаю попьём и мяса с хлебом поедим...
      Друзья взбодрились, и весело зашагали вперёд, широко размахивая руками и оживлённо переговариваясь...
      
      Солнце пробилось сквозь облака и стало заметно светлее и теплее. Фигуры юношей, удаляясь, становились всё меньше и меньше и наконец скрылись за поворотом.
      Поднявшись на гребневую дорогу, покрытую укатанным гравием, удивились заснеженной панораме открывающейся впереди и по бокам. Оттуда, из лесистых синеватых далей, повеяло холодом, хотя на дороге снега уже не было и кое - где блестели лужицы воды...
      - А ведь в городе снег сошёл недели две назад - прокомментировал Максим.
       - Да - а - а - протянул Кирилл и натянул поплотнее на плечи штормовку.
      Шли ещё больше часа, и когда свернули на просёлок, то поднялись на горку и отойдя с дороги метров двадцать, сделали остановку. Усевшись на валежину, развели маленький костёрчик, для тепла и налив из термоса горячий, ароматно парящий чай, перекусили бутербродами с мясом.
      Максим, пережёвывая вкусный хлеб с толстым ломтём варёной сохатины, начал вспоминать свою недавнюю ещё, охотничью историю.
      - Меня сюда первый раз привёл дядька, когда мне было шесть лет. Я помню, как он, по дороге, всё время восхищался моими быстрыми кирзовыми сапогами...
      Максим засмеялся...
      - А там под горой - Максим показал рукой вперёд - мы свернули направо, и ушли к речке Кая, где и заночевали на высоком берегу, в сосняке... Я помню, как вечером сидели у костра, и мне показалось, что по стволу в темноте ползёт белка, а дядька поддакивал и весело смеялся...
      Тогда ещё с нами была его собака - Кучум. Мы из - под неё, на следующее утро, глухаря стрелили...
      Максим помолчал, вспоминая подробности... Кирилл с аппетитом жевал варёную сохатину и привычно размышлял: - Максу хорошо. У него и отец и дядька охотники, а у меня даже отчима нет...
      Он допил чай, стряхнул крошки со штанов и про себя подытожил: "А может это и к лучшему, что отчима нет. Мы с мамкой, зато тихо, спокойно живём..."
      Отдохнув, собрали припасы в рюкзаки и отправились дальше... Чем больше они уходили вперёд, от города, тем больше в лесу и даже на обочинах, становилось снега, и тем светлее становилось вокруг. Солнце, вдруг, освободилось от туч и березняки, стали тепло - коричневого цвета, какими они бывают только ранней весной, с набухшими уже почками... Несмотря на холод и снег, весна уже стучалась в полуоткрытые двери зимнего ландшафта...
      "Краски - то акварельные - думал Максим, размеренно шагая по правой обочине грязной дороги - ещё месяц и всё зацветёт. А багульник фиолетово задымится уже недели через две..."
      
      Он вспомнил необычно яркое, фиолетово - чистое свечение цветущего багульника -рододендрона по научному, на фоне белых берёз. "А ведь говорят, что, в южных странах, рододендроны имеют большие цветы и из - под разноцветных соцветий не видно зелёной продолговатой листвы". Он вспомнил картины французского художника - импрессиониста Мане - замечательный цветник на фоне старинного дворца.
      "А у нас тоже не хуже вид - представил он, - особенно если смотреть снизу на покрытую фиолетовой дымкой гору".
      Немного не доходя до сворота на Скипидарку, вспугнули с обочину, крупного, чёрного глухаря, который полетел низко, вдоль дороги и вскоре сел на низкую, пушистую сосну. Отойдя в кусты, на обочину, друзья обсудили ситуацию. Максим нервничая, торопливо скинул на землю рюкзак, достал и собрал ружьё, а Кирилл в это время, в прогал между веток кустарника, рассмотрел сосну и глухаря в Максимов бинокль.
      "Вижу - радостно, но негромко произнёс он. - Сидит на ветке в полдерева. Вижу как у него хвост шевелится".
       Максим, зарядив двустволку крупной дробью и прячась за деревьями, осторожно ступая, пошёл вперёд.
      Через какое - то время, Кирилл увидел, что глухарь развернулся на ветке и стал смотреть в сторону приближающегося Максима, крадущегося за деревьями уже на расстоянии выстрела. Глухарь вдруг насторожился и рассердился одновременно, и заскрипел громко, так, будто железом по железу провели, а потом, несколько раз гортанно крякнул.
      В этот момент, Максим не только услышал глухаря, но и увидел его, потому что во время "скрипения" глухарь задвигался. Максим начал медленно поднимать стволы ружья...
      Глухарь вытянул шею, собрался улетать, но тут грянул выстрел и тяжёлая птица, с глухим стуком упала на землю. Максим не удержавшись побежал к сосне, а Кирилл, забрав его рюкзак, зашагал за ним.
      Подойдя, он увидел большую чёрную птицу, с длинной шеей, с зеленоватыми, отблескивающими перьями на ней. Шею венчала угловатая, костистая голова, с зеленовато - белым, крючковатым клювом и ярко - алыми, словно вышитыми бровями над маленькими глазками, уже прикрытыми серой пленочкой.
      - Я не верил, что попаду - взволнованно прокомментировал Максим - уж очень всё легко и быстро получалось - и поднял птицу. Большие чёрные крылья глухаря обвисли, голова склонилась на бок, а рифлёные, словно когтистые пластмассовые лапы почти доставали до земли, хотя Максим держал птицу на уровне пояса.
      - Повезло - подтвердил Кирилл и они, полюбовавшись на трофей ещё некоторое время, запихнули глухаря в рюкзак Максима. - Сварим вечером - пообещал Максим...
      Они пошли дальше, весело переговариваясь...
      
      Обедали часа в четыре, уже на берегу речки Олы, рядом с мостом, на небольшом, сухом сосновом взгорке, который стоял напротив высокого солнца, и был хорошо прогреваем. Здесь местами снег уже стаял, и охотники мигом развели большой костёр, сходили за водой на речку, поставили кипятить чай.
      Широкое болото, уходило справа налево, вдоль речной долины, и чуть дальше, пойма заросла ивняком и мелкими, густыми кустарниками и незаметно сворачивала к большому заливу. Чуть ниже, Ола впадала в Курму, которая была продолжением одноимённого большого, десятикилометрового залива водохранилища.
       Ребята, не торопясь пообедали, попили ароматного чаю, который Максим, по отцовски, "заправил" смородинными веточками - от похода до похода они лежали в кармане его штормовки...
      
      От города ушли уже почти на двадцать километров и ноги, с непривычки гудели от усталости. Однако впереди был ещё долгий весенний вечер - они радовались, что, наконец - то попали в настоящие таёжные места и внутренне насторожились, перейдя полуразрушенный мост через Олу. Выйдя дорогу, идущую вдоль противоположного берега речного болота, увидели на снегу следы изюбра - быка, как определил Максим, которого отец давно учил разбираться в следах.
      - Меня папаша учил различать матку от быка - он наклонился поближе к следу.
       - У быка копыто большое и покруглее - показывал он, меряя следы пальцами и ладонью. Потом, сковырнув снег из - под следа добавил - недавно ходил. Может быть этой ночью... Видишь, снежный бортик у следа ещё мягкий. Не успел заледенеть.
      
      След еще, какое - то время шёл вдоль дороги, а потом свернул в гору и пошёл вверх по распадку.
      Ребята пошли дальше, обогнули высокий сосновый мыс, полукругом вдававшийся в долину Курмы.
       - Тут уже километра полтора осталось - успокоил Максим, начинающего сдавать Кирилла и тот кивнул в ответ. Они в этих местах уже побывали один раз с год назад и тогда, эта речная долина показалась Кириллу дремучей тайгой.
      ... К зимовью подошли уже часов около шести вечера. Заметно похолодало и на небе появились серые тучки.
      Сбросив рюкзаки на землю, они немного походили вокруг, разминая уставшие спины, потом заглянули внутрь. Из зимовья пахнуло сырым холодом.
      - Отец, это зимовье "ледником" называет, - утвердительно кивая головой сказал Максим.
       - Папаша, как - то рассказывал, что они здесь, недалеко, медведя добыли на берлоге... Кирилл уже слышал эту историю, но готов был снова и снова разбирать подробности той славной охоты. "Тут совсем другой мир - думал он принимаясь колоть найденным под крышей, топором, напиленные деревянные чурки, сложенные в поленницу у боковой стенки.
      - Здесь, мы в настоящей тайге. И даже медведи, могут на нас напасть". Он передёрнул плечами не очень пугаясь этого факта... Ведь их было двое, а вдвоём с хорошим другом, ничего не страшно. - И потом, ведь Максим уже опытный охотник..."
      Затопив печку в зимовье, разожгли большой костёр на улице, сидели на чурках у костра и варили добытого днём глухаря, которого Максим ободрал как белку. Кожа была толстой и перья оставались в ней, как мех. Вся операция продолжалась считанные секунды, в то время как на выщипывание перьев понадобилось бы около получаса...
      
      Солнце вскоре спряталось на западе за сосняк, но сумерки ещё долго не приходили и казалось, что день такой длинный и никогда не закончится.
      В зимовье стало тепло и даже влажно жарко и поэтому, открыли двери, продолжая топить печку...
      Ели сваренного глухаря на улице, у костра, удобно устроившись на подстилке и расслабленно вздыхая от усталости...
      В то время, когда начали пить чай, уже в темноте, при ярко - красном пламени большого костра, Максим вдруг насторожился, долго всматривался в чащу леса, за зимовьем и потом шёпотом, дрожащим голосом произнёс: - Там... Там, кто - то ходит!!!
      Кирилл, встал на ноги, затаил дыхание и тоже услышал, как недалеко треснула под чьей то тяжёлой ногой ветка. Он молча взял в руки топор, а Максим снял ружьё с гвоздя, на передней стенке домика, нашарил дрожащими руками патроны в рюкзак, перезарядил дробь на пули. Потом, достал оттуда же, из бокового кармана, фонарик.
      Они, стараясь быть как можно ближе друг к другу, ступили в темноту, за зимовье, светя узким лучиком света чуть вверх и вперёд, всё время, натыкаясь этим лучиком на ближние ветки сосен и кустов ольхи. В это время, за кустами снова что - то треснуло, и как показалось Максиму, там часто и гулко застучали по мерзлой земле копыта.
      
       - Фу, чёрт! - выдохнул он. - Это, наверное, кабаны... Их много здесь ...
      Кирилл тоже с облегчением перевёл дыхание: - Я... я думал это медведь - признался он и засмеялся. Максим разряжая обстановку тоже нервно хихикнул. Пройдя чуть дальше, в свете фонаря увидели свежие следы и даже различили неровные отпечатки копыт.
      Возвратившись, долго сидели у костра, успокаиваясь и подсмеиваясь над своими страхами. Максим передал рассказ отца, который вспоминал, что как - то осенью, ещё по чернотропу, кабаны подошли к "леднику", когда здесь был отцовский Валетка - крупная рыжая лайка и как тот, вначале тоже испугался, "бухал" в темноту, а потом кинулся за кабанами, которые топоча копытами убежали в чащу.
      Уже ночью перешли в зимовье и заснули только в двенадцатом часу, раздевшись почти догола - так жарко было внутри. Часа через два, вновь похолодало и Кирилл проснувшись, оделся, заново растопил печку и уснул уже до утра глубоким, ровным сном.
      
      Ранним утром, Кирилл сквозь сон слышал, как проснулся Максим, покряхтел, поднялся с нар, обул сапоги, оделся, вышел на улицу, потом растопил печку...
      Заснул Кирилл снова уже от уютного чувства покоя и тепла, повеявшим от раскалившейся, в очередной раз, печки...
      Уже при полном свете, Кирилл ещё раз выходил из зимовья, когда разбежавшийся ветер, при сером облачном небе, раскачивал мрачные сосны с шумом и скрипом.
      "Потепление - подумал он, зевая закрыл двери зимовья и залез на нары, поудобнее устроился и продолжил сон. Вчера, они всё - таки сильно устали...
      Максим не просыпаясь сопел, накрывшись с головой рваным, пыльным одеялом...
      
      Проснулись поздно, выйдя из зимовья почувствовали плотные порывы влажного ветра, похохатывая и подрагивая всем телом, обтёрлись снегом и развели костёр. Холодная глухарятина, сваренная, почти тушённая с сливочным маслом луком и солью, была необычно вкусна и питательна, и немножко припахивала словно специями, свиным багульником - так называется кустарник похожий на багульник листочками и отличающийся резким приятным запахом.
      Когда попили чаю и собрались выходить, была уже почти половина одиннадцатого. Одев рюкзаки . постояли какое - то время, осматриваясь - ничего не забыли? Потом Максим, явно подражая отцу, поклонился зимовью и развернувшись, решительно зашагал вперёд, выходя на тропу...
      Возвращаясь, перешли Курму и пройдя по заболоченной низине, ещё кое - где покрытой, кучками кристаллического, влажного снега, вышли на дорогу... - Пойдём назад по Хее - предложил Максим и Кирилл согласился: ему нравилось ходить по новым, незнакомым местам.
      Свернули на развилке налево и по заснеженной дороге пошли вдоль долины, вверх по течению другой речки - Хеи, которая протекала где - то в кочках посередине широкого болота.
      Скоро, дорога поднялась выше по склону, и справа открылись покосы, уходящие чистыми открытыми пространствами вниз, к речке. На покосах, по краям, то тут, то там росли кряжистые пушистые сосны, быстро выраставшие, поднимающиеся, под солнцем, которое бывало много, на этих полянах почти постоянно, круглый год. Тёплый ветер дул навстречу, в лицо, раскачивая ветки крупных деревьев, и в воздухе стоял ровный шум, заглушающий все другие звуки.
      Глазастый Кирилл заметил оленя первым.
      - Стоит! - сдавленным шёпотом произнёс он и показал рукой на край покоса, за сосну.
      - Вижу - дрогнувшим голосом ответил Максим и снял с плеча ружьё...
      - Пулями... Пулями, заряди, невольно пригнувшись подсказал Кирилл.
      Максим разволновался так, что у него крупно задрожали руки. Не отрывая взгляда от оленя, наполовину скрытого за сосной - оттуда торчал только шоколадно - коричневый зад, нашарил руками патроны в полиэтиленовом пакете, достал все шесть, сменил в стволах картечь на пули и осторожно закрыл замки. В это время, олень двинулся, и стала видна передняя часть туловища и часть головы с пяти отростковыми, большими серыми рогами...
      До оленя было шагов сто двадцать и подкрадываться к нему было удобно - можно прятаться за толстые, часто стоящие берёзы. Максим, перед тем как двинуться, сделал Кириллу жест рукой - "Внимание" и мелкими шажками пошёл к оленю.
      Кирилл тихонько поднял бинокль к глазам, навёл его и увидел коричневый с желтоватым, мех на заду, светлые концы рогов, различил даже чёрный глаз на сероватой морде и длинные уши, растущие чуть ниже рогов.
      - Ох, красавец! - прошептал он и перевёл взгляд на Максима. Его дружок, подошёл к оленю уже почти на выстрел, стоял за толстым стволом и осторожно выглядывая, с напряжением смотрел в сторону сосны. Олень долгое время стоявший за нею неподвижно, сделал шаг вперёд, переступил несколько раз ногами и вновь остановился, нюхая воздух и слушая...
      
      Максим, дрожащими от волнения руками, поднял двустволку, аккуратно приложил стволы к берёзе, сжав зубы, затаил дыхание, выцелил зверя под лопатку и нажал на правый курок... Глаза его словно от испуга зажмурились, стволы, вслед за курком дёрнулись вниз и после грома выстрела, он услышал, как пуля щёлкнув, попала в ствол осины, метрах в тридцати дальше, за оленем...
      Зверь сделал несколько быстрых прыжков, почему - то в сторону Максима, остановился, замер и стал смотреть в сторону той осины.
      "Промазал, раззява! - разочарованно ругнул себя Максим, а потом решил: - А олень то, звука выстрела и удара пули испугался, а нас не увидел!
      Ещё раз медленно подняв ружьё, он, теперь уже почти спокойно выцелил бок изюбра и нажал на левый спуск. После грома выстрела, олень подпрыгнул вверх, потом упал на передние колени, но тотчас поднялся. Максиму показалась, что зверь словно сгорбился, будто проглотил пулю.
      - Попал! Попал! - сдавленно прошептал Максим и торопясь, не попадая новыми зарядами в патронник, перезарядился картечью, а стреляные гильзы аккуратно вынул и положил в карман...
      Чуть высунувшись из-за берёзы, молодой охотник увидел, что олень стоит на том же месте и теперь смотрит в его сторону. "А была, не была! - почли в истерике, Максим снова прицелился и нажал на правый спуск, а потом почти сразу на левый...
      - Бам - м! Бам - м! - один за другим, грянули выстрелы. Олень перебрал ногами, пошатнулся, но устоял. Он, не отрываясь смотрел на Максима, и тому стало страшно...
      Из-за спины раздался взволнованный шёпот Кирилла: - Ты чего, промазал?
      - Да не знаю - взбодрившись от близости приятеля ответил максим: - Вроде попал... А он всё стоит! - Максим уже не скрываясь, перезарядился оставшейся дробью и безнадежно махнув рукой, предложил Кириллу: - Давай теперь ты! Я уже боюсь!
      Кирилл, тоже разволновавшись, взял ружьё дрожащими руками, встал поплотнее, приложился, а потом вдруг опустил и спросил шёпотом: - А в каком стволе картечь?
      - В правом, в правом - коротко ответил поникший головой Максим и напрягся, ожидая выстрела. Кирилл вновь прицелился и...
      - Бам - грянул ещё один выстрел и олень чуть больше сгорбился, но остался стоять на ногах.
      - Что за чёрт - взволнованно зашептал Максим. - Он что, заколдованный?
      После этого снова взял ружьё у Кирилла, и стал крадучись подходить к оленю, всё ближе и ближе. Изюбрь стоял неподвижно, только голова на длинной шее склонялась всё ниже. Подойдя метров на десять Максим, боясь, что зверь может на него кинуться, нервно поднял ружьё и сразу выстрелил в голову, куда - то под глаз. И нажимая на курок бессознательно бормотал сквозь зубы: - Последний патрон! Последний патрон, да и тот с дробью! - билась в голове тревожная, почти паническая мысль...
      После того, как грянул выстрел, голова дёрнулась, но олень остался стоять и с морды полилась тягучая, красная кровь, и Максим со страхом услышал, как олень захрумкал пастью, словно сахар пережёвывал...
      - Я болван, ему дробью все зубы повыбивал! - с тоской размышлял Максим уже совсем и не радуясь добыче...
      Из-за спины, крадучись, подошёл Кирилл.
      - Ну что? - шёпотом спросил он...
       - Беги к рюкзакам, возьми топор... Будем шест рубить и попробуем его повалить, как длинным копьём - Максим был почти в истерике.
      Кирилл бегом кинулся к оставленными на дороге рюкзакам...
      И в это время, олень зашатался, мотнул головой, задел рогами за снег и за мёрзлую землю и медленно повалился на бок...
      Максим, осторожно ступая, подошёл к лежащему, неподвижному зверю, немножко не веря в происходящее...
      "Он ещё недавно был жив и здоров и вот теперь он мёртв... Умер... Умер..."
       С момента, когда они увидели оленя, прошло не больше пятнадцати минут, а казалось, что время спрессовалось во многие часы. И как показалось Максиму, на эти длинные пятнадцать минут, в окружающей тайге, в окружающем мире установилась абсолютная неподвижность и тишина...
      И только сейчас, стоя над убитым оленем, он вдруг услышал и шум ветра в хвое сосен, заметил, как по небу бегут клочковатые облака, как шуршит под ногами, мокрый кристаллический снег в луговой ямке в тени от сосны...
      
      Максим позже вспоминал, что в тот раз пережил нервное потрясение и эти весенние картинки - олень, выстрелы, шёпот взволнованного Кирилла - останутся в его памяти на всю жизнь!
      Когда Кирилл принёс рюкзаки, Максим уже правил нож на маленьком бруске, иногда тревожно оглядываясь на лежащего рядом большого красивого оленя, вдруг из живого зверя превратившегося в неподвижную вещь...
      Потом он вспомнил, что надо обескровить зверя, и опасливо наклонившись, сделал глубокий надрез на шее зверя, чуть ниже уха. Оттуда, хлынула тёмно - красная кровь и Максим пояснил: - Это, чтобы мясо было чистым. У многих народов - кровь считается символом жизни. Есть её нельзя, чуть ли не под страхом смерти...
      Кирилл удивлённо вскинулся и его друг авторитетно добавил: - Я об этом в охотоведческих книгах читал...
      Кирилл тоже достал и поточил свой, больше похожий на кухонный, самодельный ножик.
       - Я сделаю центральный надрез - проговорил Максим дальше - а ты помогай мне снимать шкуру...
      - Да ведь я не знаю, как это делать! - смущённо и опасливо улыбаясь, ответил Кирилл. Максим с видом превосходства, потрогал большим пальцем острое лезвие ножа.
      - Мне отец говорил, что я не должен бояться крови и смерти; я ведь хочу в мединститут пойти и хочу стать хирургом. А как я смогу сделать операцию, если у меня будут руки от страха или отвращения дрожать!
       Максим помолчал: - Ты смотри как я делаю и делая так же. Только будь осторожнее. Я когда под присмотром отца обдирал косулю, то пальцы порезал довольно глубоко, потому что была зима, и я, в какой-то момент перестал их чувствовать - так замёрз...
      Зимой обычно надо костёр рядом разводить, чтобы время от времени руки отогревать. Ну и конечно свет - если это в темноте... Максим глянул на небо и закончил: - Сегодня тепло. Обойдёмся без костра...
      
      Зверь был большой и упитанный...
      Сняв с него шкуру, оба охотника вспотели от напряжения...
      Потом взрезав брюшину, вывалили большой, как кожаный мешок чёрный желудок, набитый мешаниной из пережёванных веточек, коры и травы. После, аккуратно удалили кишечник с прямой кишкой и принялись вырубать рога, вместе с частью черепа. Потом вырезали язык и после, принялись делить зверя на куски. Сумерки постепенно опустились на тайгу - стало холодно и грустно.
      Разобранное мясо, сложили в кучу и завернув в шкуру, мехом наружу, закидали снегом... Потом под сосной, развели костёр, попили чаю и без аппетита поели.
      Кирилл устал от работы, от переживаний, от ответственности, что - то сделать не так и потому, нервно зевал отхлёбывая крепкий чай.
      Он смотрел, в сумерках на оранжевое пламя костра, на стелющийся по земле дым, на потемневшее небо, где в тучах пряталась какая то серая, ватная тьма и думал, что вот так же герои Джека Лондона - золотоискатели на Аляске - мерзли, уставали, стреляли и разделывали лосей...
      
      И вдруг, он себя зауважал и почувствовал себя взрослым и ответственным человеком и с гордостью подумал: "А мамка мясу обрадуется. Ведь в наших магазинах пусто, а есть то хочется..."
      Он улыбнулся, представив её удивлённое лицо...
      "И надо бы мне тоже начинать готовиться в мединститут. Химия у меня в порядке... Крови я не боюсь - он вновь невольно улыбнулся, вспомнив свою робость, сегодня в начале разделки изюбря..."
      Поднимаясь через час по крутой, заросшей кустарником дороге, друзья, часто оборачивались, словно могли увидеть и те покосы, и ту сосну на краю поляны. Сейчас им не страшна была даже темнота, хотя ещё вчера они оба внутренне подрагивали, когда слушали в темноте, треск веток за зимовьем. Теперь как казалось, им и медведь - шатун был нипочём...
      
      ... Максим и Кирилл, вернулись домой уже в одиннадцатом часу вечера. Вся семья Максимова отца - Гены, сидела за столом уже несколько часов, и отяжелели от выпитого и съеденного. Когда Максим, пошептавшись с отцом, стал не переодеваясь пить чай за столом, Гена извинился, встал из-за стола, переоделся и ушёл за машиной.
      Бабушка вдруг спросила: - А ты Максим, никак добытчиком стал?
      И Максим улыбаясь, ответил: - Да я баба только учусь...
      
      ... Прошло недели три и наступила весна, полная шумящей талой воды.
      Друзья, в очередную пятницу, на последней переменке отошли к окну и Кирилл спросил:
       - Ну что, завтра идём на глухариный ток?
      Максим улыбнулся и ответил:
      - Конечно! Футбол состоится в любую погоду! - а потом добавил - я знаю один ток на Курме, который мне отец осенью ещё показал. Попробуем там, добыть по петуху...
      Кирилл весело рассмеялся: - Я мамке обещал оленины пожарить вечером. Так что мяса я и с собой возьму!
      - Ну, а я чай с лимоном прихвачу - в тон ему ответил Максим и рассмеялся - в термосе...
      
      
       Лондон. Февраль 2004 года. Владимир Кабаков.
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
      
      
      
      
      
       Неудачная охота.
      
      
      
       ...Осень пришла неожиданно. Казалось ещё вчера, солнце временами не уходило с горизонта по неделям, и в городке было суетливо и душно. А потом лили дожди, покрывая невидимое синее небо, тяжёлыми низкими тучами, вытряхивающими на асфальтовые улицы, лужи и лужицы грязной воды.
      А вчера Гена заметил, что на деревьях, под окнами их квартиры, появились первые жёлтые листочки и шашлычная, на противоположной стороне дороги, обслуживавшая посетителей пляжа, на берегу, недалёкого водохранилища, закрылась на ремонт...
      Возвращаясь вечером из гаража, Гена обратил внимание на пустынный берег, тогда как обычно по пологому галечному берегу на солнцезакате гуляли обнявшиеся парочки...
      Через неделю, многие деревья в соседнем сквере поменяли окраску листьев, а вода в водохранилище стала холодно-синей и неприветливой даже на вид...
      "Надо в тайгу собираться - думал он - выруливая прохладным ранним утром, на плотину гидроэлектростанции и в блеске солнечного дня, разглядывал вдали, над поверхностью большой воды стаю перелётных уток, вспугнутую одинокой моторкой...
      Всех дел всё равно не переделаешь, а тут, золотая пора настаёт - изюбриный рёв!" - вздохнул он.
      С этой плотины, в хорошую погоду, глядя вдоль протяжённого водохранилища, можно было рассмотреть синевато - белые, заснеженные хребты Хамар - Дабана, стоящие на противоположной стороне Байкала.
      Эти горы, находились, по прямой, от города, примерно в ста пятидесяти километрах, на юг.
      "Это ж надо, какой частоты воздух, в начале осени! - размышлял он. - Невооружённым глазом виден хребет, который обычно не всегда виден и с северного берега этого озера - моря..."
      Не откладывая, вечером, возвратившись с работы Гена позвонил сыну, Максиму и договорился с ним о поездке в лес, в пятницу, в сторону Приморского хребта, с двумя ночёвками, стартуя чуть раньше окончания рабочего дня.
       - Остановимся там, где обычно, на развилке - заканчивал разговор Гена, - а потом будет видно... Если изюбри ещё не ревут, то позже, переедем куда-нибудь к озеринкам, и на уток поохотимся...
      До пятницы, Гена приготовил всё охотничье снаряжение, переложил его в машину - просторный микроавтобус японской марки "Митцубиси", почистил карабин и достал из металлического ящичка, патроны.
      "Возьму с собой штук десять - думал он, протирая масляной тряпочкой, тяжёлые, пули с острыми красноватыми медными наконечниками и жёлтыми донцами.
      - Десять хватит, потому как, вполне может быть, что звери ещё не ревут и поездка будет впустую. Зато свежим воздухом подышим и на осень полюбуемся".
      
      ... В пятницу, Максим закончил осмотр пациентов в клинике пораньше, и приехав домой к четырём часам, собрался и проверил свой карабин.
      "Папаша, как всегда всё уже приготовил и мне остаётся только ждать его приезда...".
      В это время снизу позвонили и Максим кнопкой домофона открыл внешние металлические двери. Это был отец...
      Быстро спустив вещи вниз и сложив их в машину, выехали со двора.
      Пропетляв, некоторое время по городским улицам, выехали на шоссе и уже без помех, понеслись в сторону Байкала, вдоль широкой речной долины, среди зарастающих и порыжевших болот...
      
      Километров через двадцать, асфальт закончился и съехав на грунтовую дорогу, не снижая скорости проследовали дальше.
      Слева и справа от дороги, стояли невысокие, покрытые осенней разноцветной тайгой холмы. Там, где берёз на склонах было побольше и цвет тайги был золотым, а на краю речной долины, вдоль которой тянулась дорога, кое - где, буро - красноватым отдавали листья болотных кустарников.
       Слева от дороги, близко поднимался склон заросший молодым сосняком и потому, ничего не было видно, далее пятидесяти метров.
      Поднявшись на пологий склон водораздельного хребта, на минуту остановились, чуть выпили водочки и покропили Бурхану.
      "В прошлый раз он, Бурхан, нас уважил, и мы добыли славную матку - изюбриху" - вспомнил Гена, но промолчал, чтобы удачу не вспугнуть.
      
      ...Перед тем, как ехать дальше, полюбовались на бескрайнюю закатную тайгу, расстилающуюся во все стороны света и потом, вдохнув поглубже прохладные ароматы осени, сели в машину и покатили под гору, уже в сторону байкальского берега...
      Как обычно внизу, в долине, свернули налево в Солнцепёчную падь и переехав по тряской гати небольшую речку, стали подниматься по лесовозной дороге в сторону заказника.
      
      ... Машина неспешно катила по грязной колее и то слева, то справа, в прогалы старых вырубок, видны были пади и распадки расцвеченные золотом и багрянцем подсыхающих, подмороженных ночными заморозками, листьев берёз и осин.
      В одном месте, на мокрой грязи увидели следы небольшого стада оленей, перешедших дорогу совсем недавно - день или два назад...
      Вскоре, Гена остановил машину на развилке дорог, одна из которых, уходила влево по гребню, а другая, сворачивала направо, в заказник.
      - Ничего предосудительного мы не делаем - посмеиваясь, вслух проговорил Гена, разминая ноги и осматриваясь.
      - Одно колесо у нас в заказнике, зато другое, в любительском охотничьем хозяйстве, на пребывание в котором у нас есть документы...
      Максим, поддакнул, сойдя на обочину постоял там вслушиваясь в таежную тишину и возвратившись, стал вытаскивать из машины снаряжение для ночёвки: палатку, спальники, топор, резиновые сапоги...
      Через полчаса рядом с машиной, на обочине, на старом кострище горел большой костер, потрескивающий сухими ольховыми веточками и на тагане дымился ароматным паром большой, почерневший от сажи котелок - Максим варил суп с тушёнкой и макаронами.
      
      ... Гена, отойдя чуть в сторону, тоже послушал прохладную тишину вечернего леса, а потом, приложив к губам деревянную трубу - манок, сделанную из просушенной ели, из срединной её части, затрубил - затянул на весь лес неожиданно громко и пронзительно, очень похоже на натуральный изюбриный рёв...
      Этот страстный вопль разнёсся над притихшей, закатной, позолоченной заходящим солнцем тайгой и, отразившись в крутых склонах дальнего распадка, вернулся укороченным гулким эхом...
      Гена опустил трубу и замер...
      В тайге было тихо. Налетевший порыв ветра, пошевелил красно - жёлтые, круглые листочки на придорожной осине и они затрепетали, словно от волнения за своё недалёкое будущее. "Что - то с нами будет? - дрожащим шепотом спрашивали они, но никто им не ответил...
      Вскоре ветер стих и листья успокоились...
      
      ... Ужинали в машине и пришлось включить внутреннее освещение - в тайгу приходили сумерки...
      Разлили по водочке, чокнулись и молча выпили, а потом, закусывая вкусным варёным мясом и прихлёбывая горячий аппетитный суп, заговорили о планах назавтра...
       - Я думаю, что быки сейчас ревут очень редко, потому как на дворе половина сентября - начал Гена.
      - Однако, мы ночью послушаем и если не будут реветь поблизости, то поутру сходим вниз, в долинку перевалив через гребень. Если и там будут молчать, тогда, соберёмся и поедем на водохранилище, уток попробуем пострелять.
      У меня в багажнике, ещё с весны, лежит моя двустволка и патроны к ней...
      Максим молча слушал и закусывал с большой охотой - он устал за лето в своей клинике, и ему просто побыть в лесу, послушать тишину и подышать чистым воздухом, казалось необыкновенным праздником.
      Помолчав, Гена продолжил:
       - Сегодня пораньше спать ляжем, а завтра пораньше поднимемся, чаю попьём и выступим с рассветом. Может что-то и удастся услышать...
      На этом и порешили...
      После еды, уже сидя у костра, долго пили чай и разговаривали, вспоминая предыдущие охоты в окрестной тайге.
      
      ... Когда ночь опустилась на тайгу и пламя костра обрело яркий, красно - оранжевый цвет, Максим начал зевать и заметив это, Гена предложил укладываться...
      Через полчаса, из тонкой брезентовой палатки раздавалось мерное сопение, а костёр почти прогорев, изредка вскидывался язычком невысокого пламени, на мгновение освещая и серый силуэт палатки, и кроны молчаливых деревьев, и машину, тревожно отблескивающую стеклом фар и подфарников отражением от вспышек угасающего пламени...
      
      ... Доминантный бык изюбрь, уже около недели был в волнении и беспокойстве.
      Этой осенью, неведомая сила инстинкта размножения, в очередной раз проникла в его кровь и разлилась непреодолимой жаждой действия и борьбы, по всему большому, сильному телу. Крупные, семи-отростковые рога, великолепной королевской короной венчали его голову и уже готовы были для боёв с любым соперником.
      Когда он ревел, поднимая голову и широко открывая свою зубастую пасть с длинным языком внутри, то рога, словно два плуга с светлыми острыми окончаниями, блестя полированной костью, симметрично торчали по сторонам от головы, захватывая пространство более метра шириной.
      Наш олень - бык, назовём его Владыка, уже успел собрать в округе пять маток, две из которых были с прошлогодними телятами и жил вместе с ними, всё больше волнуясь и возбуждаясь.
      Он постоянно нервно облизывался словно съел совсем недавно слишком много сладкого и от этого, его томила неуёмная жажда.
      Неподалеку от его стада, в чаще, держались ещё два молодых оленя - самца. Один с пяти-отростковыми рогами, а другой - "спичечник", имел на голове два прямых рога, напоминающих спички, вставленные в "кекс" головы тыльной частью...
      
      Оба они боялись Владыки, и с его приближением, бросались наутёк, однако, через какое - то время возвращались и терпеливо ждали развития событий...
      Владыка, с каждым днём всё больше волновался, перестал есть - у него от возбуждения и внутренней горячности, совсем пропал аппетит. Он, только изредка ненадолго отлучался от своего "гарема", чтобы сходить на соседний ручей, утолить беспрестанную жажду мучившую его со времени начала гона.
      Матки, не обращая внимания на нервозность своего повелителя по-прежнему, в положенное время начинали кормиться, и в положенное же время ложились в лёжки, отдыхали и пережёвывали жвачку...
      Бык в это время, подходил к одной из них, трогал её рогами или копытом передней ноги, а когда потревоженная матка вскакивала и отбегала в сторону, бык обнюхивал её лёжку, пытаясь уловить запах готовности матки к спариванию...
      
      Однако природа устроила всё так, что матки приходили в "охотку", только когда быки достигали апогея сексуального возбуждения, давая возможность оленям-быкам выяснить отношения и определить сильнейшего, к которому они и переходили в неограниченную, "сладострастную" власть.
      
      ... Вечером этого дня, когда матки кормились на заброшенных приречных покосах, бык услышал звук мотора приближающейся машины и насторожился. Однако опасный звук, доносился со стороны гребневой дороги и вскоре, удалившись вглубь тайги, затих.
      И потому, бык успокоился, хотя принял к сведению, что в его владениях появились люди на своих дурацких металлических коробках на колёсах, с шумными моторами, спрятанными внутри этих сооружений...
      Однако, на всякий случай, постепенно тесня кормящихся маток, Владыка перегнал их на дальний покос, поближе к прохладному чистому ручью, бегущему по болотистой, заросшей мелким березняком, долинке...
      В это время, молодые бычки, следуя за стадом, приблизились на недопустимо близкую дистанцию и бык-доминант, в начале медленно, делая вид, что не обращает на них внимания подошёл поближе, а потом, сорвавшись с места, вытянув голову на длинной набухшей от похоти шее, кинулся галопом в их сторону, часто - часто толкаясь копытами и зло хрюкая - рыкая на "претендентов".
      Те, более молодые и лёгкие, мгновенно перейдя на галоп и совершенно потеряв независимый вид, метнулись в чащу и успокоились только тогда, когда Владыка остановился далеко позади, сердито мотая головой с большими семи отростковыми рогами.
      Вскоре, он возвратился к пасущимся маткам.
      
      ... Постепенно прохладные сумерки опустились на глухое урочище и в это время, олени услышали, далеко на гребне, пронзительный рёв быка - соперника...
      Владыка встрепенулся, поднял тяжёлую, рогатую голову и полуоткрыв пасть с видимым краем толстого розового языка, стал принюхиваться и прислушиваться. Ему показалось, что этот рёв - вызов уж слишком был направлен в его сторону, уж очень был чист по тону и потому, на всякий случай, бык - олень решил промолчать и послушать, что будет дальше.
      Молодые быки тоже вскочили с лёжек, и постояв некоторое время напряжённо прислушиваясь в ожидании продолжения, через время снова легли и вздыхая, положив головы в высокую, ещё зелёную траву, растущую посреди кустарниковой куртинки, задремали...
      Осенний лес пах начавшей подсыхать высокой густой травой и березово-осиновыми листьями, уже подмороженными утренними заморозками, которые здесь на дне речной долины, иногда сопровождались белым, похожим на сахарную пудру, инеем...
      
      Тайга, в том районе, была хороша для оленей. Сразу после войны, в здешних местах повырубили лес и на вырубках, вырос лиственный подрост, которым и питались копытные: косули, олени и лоси.
      Здесь к тому же бывало мало охотников, потому что заказник граничит с долинами речек Замки и Карлуки - Большие и Малые. В этих трёх долинах жило постоянно несколько стад оленей - изюбрей, числом до пятидесяти, шестидесяти штук, а в гаремах, ревущих по осени рогачей, бывало по восемь - десять маток...
      
      ... Лет десять назад, учитывая обилие зверя в здешних местах, несколько предпринимателей скинулись и сделали тут, маралью ферму, огородив несколько квадратных километров тайги, прочными металлическими решётками.
      Потом, по внешнему периметру, прогнали бульдозер и сделали маломальскую дорогу, по которой можно было периодически объезжать маральник на вездеходе. Потом наняли трёх егерей и завезли туда маралов с Алтая, где мараловодческие фермы процветали с давних пор...
      Дело это в Восточной Сибири было неизвестное и потому, для начала купили и завезли трёх оленей-быков и семь маток...
      Первая зима прошла без потерь.
      Однако на следующую осень, во время гона, один из быков был покалечен в драках оленей - самцов и погиб, а оставшиеся изюбри, наполовину были перебиты браконьерами, из соседней деревни, а оставшиеся, разбежались...
      Один из егерей, нанятых в хозяйство запил и по пьянке, разболтал, кто и как несёт службу по охране маральника...
      
      ... Воспользовавшись временем, когда егерей не было на кордоне, местные охотники, большими ножницами по металлу проделали дыру в металлической заградительной сетке и проникнув внутрь, устроили загон и стрельбу.
      В результате были убиты четыре оленя, один из быков и три матки.
      Браконьеры, мясо вытащили в "пролом" и увезли на машине, а оставшиеся олени, кое-как перезимовав, летом, после того как на заградительную сетку упала в "бурелом" лиственница в два обхвата и пригнуло её до земли, ушли в окрестную тайгу.
      Владельцы маральника после этого переругались, но начинать дело заново не захотели и всё выстроенное в тайге хозяйство, просто забросили...
       С той поры, вдоль заросшей дороги, местами видны ещё высокие деревянные столбы, вкопанные в землю, и кое - где, в высокой траве, валялись обрезки металлической сетки...
      Сразу после этого, в деревнях на сто километров в округе, многие дворы, огородили хорошего качества металлической сеткой, происхождение которой всячески скрывалось...
      ... Когда маральник развалился, несколько оленей ушли в тайгу и смешавшись с местным поголовьем, образовали местную популяцию оленей, в которой и выросли герои нашего рассказа...
      
       Седой - один из тех "привозных" оленей - быков, оставшийся в живых и сбежавший тогда из маральника, со временем наплодил потомство и доживал свои дни в окрестной тайге.
      А Владыка - доминантный самец, с самыми большими рогами и Бурый - его соперник, тоже жили в этом урочище много лет и каждую осень, во время рёва, держали "гаремы" один поблизости от другого...
      Седой, Бурый и Владыка ходили всю зиму вместе и отбивались от стаи волков, из пяти особей, которые не рисковали нападать на быков, а резали маток, отбивая их по одной от большого стада, живущего отдельно от оленей - самцов.
      Но вот прошло очередное лето...
      
      По утрам, на зелёную ещё траву, пали первые заморозки и иней, тонким слоем покрывавший по утрам низины и болотины, растаяв под солнцем, играл яркими красками, переливаясь разноцветьем в миллионах мелких капелек чистейшей влаги, повисших на стеблях травы и листочках ягодных кустарников.
      Казалось, что владыка духов здешних мест - Бурхан, щедро рассыпал мелкие драгоценные камни в широкие, кочковатые болотины и они, сверкали мириадами разноцветных огоньков, отражая солнечный свет!
      К полудню капельки испарялись и драгоценные сокровища незаметно исчезали, а тайга приобретала серьёзный и суровый вид...
      
      ... В это время года олени - быки, большая часть из которых были молодыми особями с небольшими рогами, а то и вовсе со "спичками", разошлись по тайге и стали готовиться к гону.
      Все они, за лето наели запасы жира, шкуры их лоснились от довольства и силы. Взрослые быки, были готовы испытать себя в боях за обладание покорными матками, тоже разделившихся на семейные группы и кланы...
      Часть из маток была ещё с телятами - сеголетками, которые уже подросли, но по-прежнему при случае, сосали материнское молоко...
      
      ...В эти осенние дни, как и всегда с древних времён, начался изюбриный гон!
      В начале один бык, Седой, опробовал свой голос, рявкнул несколько раз сзывая из округи маток и давая знать другим быкам о своей готовности сразиться с ними.
      Ему, на прохладных рассветных, синих зорях, пока как бы нехотя, ответили другие быки и тайга скоро "запела", заревела хриплыми, суровыми басами оленей-доминантов, и тонкими пронзительно чистыми голосами молодых быков - пока ещё только претендентов на звание "хозяин гарема"!
      Олени-быки в начале гона определяли кто самый сильный, а потом, после жестоких боёв между собой, забирали себе маток из гаремов проигравших быков.
      Но в начале осени, матки, отделившись от общего стада, приходили к тому или иному доминантному быку, знакомому по прошлым годам, составляя его стадо - гарем...
      
       Молодой - бык, только становящийся доминантным, тоже принимал участие в этих жестоких "соревнованиях", но пока, только на правах зрителя.
      Он долгое время жил в стаде маток и был высок и силён не по годам, однако, казалось что его время пока не пришло...
      Матки летом, смотрели на него, как на своего вожака, но с началом гона разбрелись по тайге и неожиданно, Молодой остался в одиночестве.
      Несколько раз он пытался вернуть знакомых маток на свой участок, где они провели почти весь год вместе, однако матки разбегались в разные стороны и потому, Молодой был раздражён и взволнован.
      Так бывало каждый год и каждый раз, он свою неудачу воспринимал драматически. Молодой олень, скучая в одиночестве бродил по округе то взбираясь на крутые склоны распадков, а то, в поисках разбежавшихся оленух, спускался в ручьевые долинки
      Тут то, ранним утром, ещё в предутренних сумерках он и услышал басистый рёв Седого и азартный, гневный ответ с соседней гривы, тоже доминантного быка, Бурого.
      Опустив голову и обнюхивая ещё влажную от росы траву, Молодой определил, что недавно здесь прошло стадо из пяти маток во главе с Седым, который начинал рёв одним из первых в этой тайге...
      Он встрепенулся, шерсть, гладкая и густая встала дыбом на загривке и осторожно осматриваясь, прислушиваясь и принюхиваясь, он направился по следам гарема Седого...
      
      Двигался он почти неслышно, чащу обходил, временами останавливался и подолгу нюхал воздух влажными блестящими ноздрями. Его высокие подвижные уши, двигались из стороны в сторону, улавливая доносившиеся из округи шумы или шуршания.
      Каждый год, по осени, он становился внимательным и нетерпеливо насторожённым. Доминантные быки были сильны и свирепы и вполне могли покалечить, напав стремительно и совершенно неожиданно...
      В очередной раз, услышав впереди рёв старого быка, Молодой остановился, поднял голову на вытянутой шее, понюхал воздух и вдруг через кустарники, увидел мелькнувшую сивую, почти белую шерсть большого зверя и тут же, услышал треск веток и стук по ним рогов второго быка, приближающегося с противоположного склона...
      Молодой, резко повернулся и ускорившись, на осторожной рыси, зигзагами поднялся на склон распадка. Отойдя подальше остановился в светлом сосняке и глянув назад, увидел, как на дне долины, на сенокосной поляне за заболоченным ручьем, появился вначале Седой, а потом, выскочил из дальнего угла лесной поляны второй крупный бык - Бурый...
      
      Оба зверя, одновременно, подняли головы, ощерили зубастые пасти и выпуская из разгорячённых глоток, в прохладу осеннего утра струйки пара, заревели рыкающе и раскатисто, стараясь не смотреть друг на друга в упор.
      Проревев вызов - угрозу, Седой, опустил голову к земле и большими рогами, со светлыми острыми окончаниями, начал, мотая головой из стороны в сторону, "боронить" землю, вырывая траву с корнем.
      Бурый, медленно сближался с соперником, но делал это по-прежнему отворачивая голову в сторону от противника, делая вид, что не смотрит в его сторону.
      И Седой, реагируя на такое поведение соперника, словно по команде тоже пошёл параллельно Бурому, и тоже не глядя на очередного "претендента".
      В какой - то момент, оба быка по очередной инстинктивной "команде", развернулись, сменив направление движения на противоположное и пошли сохраняя дистанцию на прямых ногах, задирая рогатые головы вверх и сдерживая ярость, кося только одним глазом в сторону "визави"!
      Так они проделали несколько раз, постепенно сближаясь и наконец сошлись посередине поляны.
      Первым, быстро развернувшись на девяносто градусов и резко опустив рога к земле, изготовился к схватке Бурый.
      Седой тотчас, проделал тот же манёвр, а потом, с расстояния в метр вдруг прыгнул вперёд!
      Их мощные, толстые и длинные рога столкнулись с костяным треском, а мускулистые тела напряглись, вспучились напряжёнными мышцами.
      Мощь их тел сосредоточилась в сгорбившихся от напряжения загривках и острые копыта, как якоря упёрлись в зелёную дернину, оставляя в ней глубокие борозды - отпечатки...
      Рога Седого, были немного больше и длинней, но Бурый был моложе и выносливей.
      Сдержав первый натиск соперника, Бурый молниеносными движениями рогов, то вверх, то в стороны перехватился поудобнее и, заставив Седого потерять равновесие, сдвинул его с места, медленно начиная теснить старого оленя к краю поляны...
      
      Оба быка хрипло дышали и бока их вздымались от напряжения!
      Отступая, Седой вдруг перебрал ногами и оба "бойца", развернулись по кругу словно в боевом танце и поменяли направление атаки. Однако эта смена позиций не помогла старому оленю...
      Седой, продолжал медленно, но неуклонно отступать под могучим напором противника. Бурый, почувствовав небольшую слабость соперника, набирая скорость и силу напора, неудержимо рвался вперёд, к победе...
      В какой-то момент, уже на краю поляны, Седой споткнулся о берёзовый пенёк, шея его изогнулась, и он попробовал отпрыгнуть и избежать падения.
      Бурый, когда рога на секунду разомкнулись, рассоединились в мгновение среагировал и ударил острыми рогами в заднюю часть туловища оступившегося соперника.
      Острые отростки на конце правого рога вошли в бедро противника и пронзили крупную мышцу насквозь. Седой, отпрянул, развернулся на месте и большими прыжками, в начале отскочил метров на двадцать, а потом, перейдя на рысь, стал отступать, уходить через лес, перепрыгнув заросший кустарником и высокой травой, ручей.
      И только выскочив на противоположный пологий склон долинки, остановился...
      
      ... Бурый его не преследовал. Он стоял озираясь и тяжело дыша, затем поднял голову и заревел гордо и победно, вслушиваясь в шумы утреннего леса...
      В это время над горизонтом, над вершинами деревьев растущих на восточном склоне долины, сквозь предутренний туман пробились первые лучи восходящего солнца, и его лучи, красочными пятнами высветили разноцветье деревьев и трав на противоположном склоне, ещё только в верхней его части...
      Рёв изюбря - победителя, прозвучал как яростное и гордое приветствие народившемуся новому дню жизни...
      
      Услышав этот победный клич, Седой инстинктивно отозвался, с соседнего склона, но уже менее уверено и яростно. Не дожидаясь ответа, на своё запоздалое "возражение", повернувшись на месте, побеждённый и раненый бык, побрёл по низу небольшого распадка прочь, ощущая, как по ноге к копыту, тонкой струйкой стекает горячая кровь из сквозной раны на правом бедре...
      Пройдя несколько сотен метров, Седой, со вздохом - стоном лёг, но уже лёжа, продолжал изредка реветь. И казалось, в этом хриплом рёве слышалась жалоба, в которой смешались страдание от унизительного поражения и от боли в ране...
      
       Бурый в это время, немного успокоившись, прошёл через кочковатое болотце к ручью, напился водички, а потом, став на дно ручья подогнул ноги, лёг двигающимся, дёргающимся от нервного возбуждения животом в холодную воду.
      Полежав так несколько секунд бык - победитель поднялся и вернулся на поляну, куда уже вышли матки побеждённого соперника. Бурый подошёл к одной из них, обнюхал её и та, лизнула его в морду длинным языком, словно успокаивая взволнованного бойца.
      Бык попытался оседлать матку, но она несколько раз отпрыгнув в сторону, перешла на рысь, потом остановилась в отдалении и вновь начала кормиться...
      Матки ещё не были готовы к совокуплению, однако безропотно перешли под власть нового владетеля гарема...
      
      Молодой, видевший всё это издалека, осторожно двигаясь начал спускаться к полянке, но делал это медленно и когда до гарема, теперь уже нового хозяина маток, оставалось метров сто, он тихонько лёг и облизываясь стал задрёмывать, изредка взглядывая, сквозь сетку переплетённых веток, в сторону луговины...
      Осенью, не имея гарема, он крутился неподалёку от стада какого-нибудь доминантного быка, в бой с ним вступать боялся, но с молодыми быками уже не раз схватывался и не раз побеждал их.
      Но пока, это были только "тренировочные" бои.
      Хотя при случае, если хозяин гарема ненадолго отлучался, Молодой с рыканьем врывался в стадо маток и старался оседлать одну из них, или даже несколько штук отогнать в тайгу!
      Правда, заиметь своих маток ему пока не удавалось...
      
      Весь следующий день и холодную ночь Седой провёл на одном месте, в глухом распадке не вставая из лёжки. Только изредка он поднимался и хромая, со стонами, спускался к ручью, а напившись воды, шёл назад и осторожно ложился на прежнее место - задняя нога опухла, и болела...
      Днём, при солнце, рану облепляли комары и мухи - кровососы. Бык пытался их отогнать, но целый рой чёрных мух, словно прилипал к кровавому следу на шерсти, и к самой кровоточащей ране...
      
      ... Волчий выводок, как обычно осматриваясь м принюхиваясь шёл на охоту вдоль ручья, в широкую долину.
      Волчица, ведущая за собой стаю, вдруг насторожилась, понюхала траву на которой, видны были капли почерневшей крови и коротко фыркнув, резко свернула в сторону, лёжки раненного оленя...
      Стая голодных хищников развернувшись в цепь, в мгновение перешла в галоп и через какое - то время, волк - отец, различил шевеление в ближайших кустах и мощными прыжками приблизился к Седому, который, увидев волков, вскочил, постоял на дрожащих ногах, а потом попытался убежать, но от боли и потери сил, остановился метров через пятьдесят, развернувшись задом к толстому стволу золотисто-коричневой сосны, опустил голову вниз и несколько раз угрожающе мотнул рогами, предупреждая волков, что будет биться до конца...
      
      ... Стая окружила, раненного зверя...
      Уже подросшие волчата, повизгивая перебегали с места на место, изредка тонко взлаивая от возбуждения. Волк отец, воспользовавшись суматохой, возникшей при неожиданной встрече, крадучись подобрался к беспомощному оленю сзади, выбрал подходящий момент, когда волчица отвлекала внимание оленя, подойдя почти вплотную к рогатой морде.
      И воспользовавшись тем, что всё внимание раненного зверя было сосредоточено на наступающей волчице и перебегающих с места на место волчатах, волк-вожак прыгнул на Седого сзади и могучей хваткой вцепившись в бок оленя, вырвал кусок мяса с длинной шерстью, и тут же отскочил.
      Олень от этого броска - удара потерял равновесие, упал на колени, затем попытался подняться, но поскользнулся и в это мгновение, уже волчица прыгнула на незащищённую шею и полоснув клыками, клацнув мощными челюстями, разорвала толстую кожу вдоль шеи, сверху вниз.
      В это же время, волчата, которых осталось к осени четверо из шести, кинулись со всех сторон на обезумевшего от страха оленя и рыкая, стали рвать истекающего кровью зверя...
      Через несколько минут, всё было кончено и голова Седого, на длинной мощной шее склонилась вниз, а один из тяжёлых рогов глубоко вонзился в окровавленную землю...
      
      В это время, Бурый, перегнавший своих маток повыше по склону, на старую гарь, передвигаясь по верху гривы и временами останавливаясь осматривался, а потом, задрав рогатую голову на длинной гривастой шее к небу, ревел - рычал рокочущим охрипшим басом, вызывая других гонных быков на бой!
      После победы над Седым, он почувствовав себя непобедимым и разъярялся при любом шуме или шевелении в кустах или в лесной чаще...
       Увидев двух молодых быков с рогами о пяти отростках, стоящих далеко на краю зарастающей гари, он немедленно бросился на них с гневным хрюканьем. Молодые, не пытаясь сопротивляться - кодекс оленьей чести не позволял им напасть вдвоём на одного, - убегали, не разбирая дороги и часто меняя направление отступления.
      Прогнав их немного подальше вниз по склону, Бурый, размашисто шагая возвратился на гриву поближе к своему гарему, подойдя к лежащим маткам, нервно облизываясь стал обнюхивать их одну за другой, заставляя маток вскакивать и отбегать чуть в сторону.
      Потом, наклонив голову, Бурый обнюхивал место лёжки и словно разочаровавшись, переходил к следующей.
      Иногда он останавливался и ревел коротко и сердито, а иногда безуспешно пытался догнать быстрых легконогих оленух, словно проверяя насколько искренним был их испуг...
      
      ...Так, незаметно прошло несколько дней, в течении которых Бурый, нервничая перегоняя маток с места на место, возбуждался всё больше и больше и ревел почти не преставая, забыв на какое - то время о кормёжке и отдыхе.
      Когда матки спокойно паслись или лежали в мягкой траве задрёмывая, бык постоянно находился на ногах и бродил вокруг гарема или приставал, к пока ещё равнодушным "наложницам".
      Он часто облизывался и во время рёва или схватки с противником, низ его живота начинал трястись волнами от обуревающей его ярости и похоти...
      
      ... Наступило очередное осеннее утро и над землёй, наступил синий, прохладный рассвет.
      Сквозь струйки белого тумана, поднимавшегося над речной долиной, на небольшой полянке были видны спокойно кормившиеся на луговине матки и рядом, на границе леса стоял Бурый, слушая молчаливую тайгу.
      Время от времени время он ревел вызывая на бой соперников и в паузы, вслушивался в звуки эха утренней тайги, повторяющей в урезанном виде его "песню".
      За эти дни, Бурый, заметно похудел, так как не переставая двигался с места на место, почти ничего не ел и лишь изредка ходил на недалёкий ручей, попить воды и охладиться-искупаться...
      
      ... В это время, рёв - вызов Бурого, вдруг, принесённый попутным ветерком, услышал другой местный олень - Владыка, который после купания в грязевой ванне, лежал под деревом отдыхая и наблюдая за окрестностями, в окружении кормящихся неподалёку маток.
      Владыка, встревоженный далёким зовом, вскочил на ноги, определил направление, откуда донёсся до него далёкий рёв Бурого, оглядел маток, словно пересчитывая их и после, ответил басовитым и сердитым рёвом, показывающим его силу и уверенность в себе...
      Оба быка имея маток, были необычайно возбуждены и потому, заслышав вызов соперника, рысью направились один навстречу другому, оставив маток за спиной...
      Сблизившись, увидев один другого сквозь переплетение веток и листвы, олени пришли в неистовство!
      Они, ревели не переставая, каждый по своему демонстрируя силу голоса, исторгаемого мощной грудью, через опухшее от возбуждение, горло. При этом, они толстыми, острыми рогами рыли землю, вырывая пучки папоротника и травы, повисающих на концах рогов, словно боевые украшения...
      Приготовляясь к схватке, противники от начала до конца проделывали ритуал предшествующий бою: медленно сходились, двигаясь параллельными курсами высоко задрав головы и не глядя друг на друга, презирая врага и кичась своими боевыми достоинствами.
      При этом, становилось заметно, что Бурый чувствует себя не очень уверенно, явно опасаясь размеров тела и величины рогов Владыки, который демонстрирует их постоянно поворачивая голову то влево, то вправо...
      Но тут из березняка, из густых зарослей папоротника и высокой травы, вдруг начал реветь Молодой, осторожно подходя - подкрадываясь к соперникам. Он был по - прежнему без маток, но разгорающийся азарт гона и страстная похоть, всё сильнее толкали его в бой за обладание желанными матками.
      Однако, его главной надеждой, по прежнему было - постараться подкравшись незамеченным, к оставленному без присмотра гарему, угнать матку или две, и начать жизнь доминантного быка...
      
      Возбуждённые Владыка и Бурый, слыша рёв Молодого совсем недалеко, решили отложить бой между собой на потом.
      Бурый, на чьей территории внезапно появился этот новый "претендент", даже рад был отложить поединок и яростно хрюкая, сорвавшись с места в галоп, попытался перехватить осторожного Молодого.
      Но тот, испугавшись своей решительности развернулся и по частому папоротнику, на высоких прыжках, мелькая белыми окончаниями острых отростков рогов, убежал от Бурого на время забыв о своих амбициях...
      Владыка, воспользовавшись суматохой и увидев парочку маток из гарема Бурого отделившихся, отошедших от стада чуть дальше положенного на его территорию, наклонив голову на длинной гривастой шее, обежал их по дуге, а потом развернувшись, зло и часто хрюкая сквозь полуоткрытую пасть, погнал маток к своему гарему.
      Молодой в это время, будучи намного легче и быстрее Бурого без труда оторвался от доминантного быка и тот, прекратив погоню возвратился к своему гарему...
      Молодой, оставшись один ещё раз проревел, но уже не так уверенно, словно жалуясь на судьбу, и имитируя схватку начал рыть землю копытом и вслед, уже рогами, разметывая папоротник, поднимал обрывки зелёных стеблей на рога...
      
      ... Бурый, обнаружив пропажу двух своих маток разъярился, заревел ещё страшнее прежнего. Из его горла вырывались рокочущие, рыкающие звуки и уже не сдерживая себя он, в бессильной злобе, набрасывался на упавшую берёзу.
      Потом, разъяряя себя ещё больше, начал, мощными рогами ломать, крушить ветки, накручивая их концы на отростки рогов, а потом, мотая головой, на гривастой сильной шее, отрывал их от ствола. Он сдирал кору и ломал концы веток, а войдя в раж, поменял объект атаки, и подбежав под низкую иву, начал драть её рогами, закручивая в жгут и ломая, сокрушая ветки...
      
      ... Спустя полчаса, разочарованный неудачей Бурый возвратился к маткам, вынюхивая следы пропавших, потерявшихся беглянок. Совсем как легавая собака, наклонив голову почти до земли он, на рысях кругами обследуя окрестности пытался выяснить, в какую сторону ушли две его матки...
      Заслышав рёв Владыки из-за горы, Бурый резко остановился и зло ощерившись, раскрывая широкую пасть, ответил ему рокочущим басом.
      Перекликаясь таким образом, оба быка, однако, вовсе не спешили начать драку. Они пытались запугать друг друга непритворной яростью и громкостью рёва...
      И Бурый, в этом соревновании голосов, явно проигрывал...
      К тому же, потеряв из виду беглянок он начал беспокоится об оставшихся и потому, не спешил лезть в драку с Владыкой, но перегнал маток в соседний распадок на ничейную землю, подальше от гарема соперника...
      Инстинкт подсказывает ему, что лучше не рисковать, а насладиться властью над оставшимися, пока есть возможность...
      
      ...Первым, как обычно проснулся Гена. Он открыл глаза, осмотрелся и понял, что на улице начинается рассвет: палаточный тент, стал сероватого цвета и на дальней стороне, в ногах, стала различима серая полоска застёжки.
      Поворочав головой, ощутив прохладу воздуха пробирающегося в спальник через щели, он подумал, что пора вставать и как обычно, решительно исполнил задуманное - вылез из спальника, со вздохами покидая обжитое, тёплое место; одев брюки, на босу ногу обул холодные резиновые сапоги, накинул сверху куртку и вышел на свет.
      Ещё окончательно не рассвело и в округе стояла первобытная тишина. Небо было чистым, но поднимающийся от земли туман закрывал видимость по низу и дальние деревья растущие вдоль дороги, стояли неподвижно, наполовину растворяясь в серой, влажной дымке.
      Сходив в кустики, Гена, привычно быстро и умело развёл костёр, из белой пластмассовой канистры, налил в котелок воды, поставил его на огонь и подойдя к палатке, сквозь тент тронул ногой бок Максима: - Пора вставать...
       Сын заворочался в спальнике, но привычно подчиняясь командам отца выпростался из спальника, быстро оделся и вылез из палатка, протирая заспанные глаза...
      Подрагивая от предутренней прохлады, Максим налил воды в кружку и поливая себе на руки изо рта, помылся, потом протёрся чистой тряпочкой лежавшей на заднем сиденье машины и подойдя к костру, где отец уже заваривал чай, протянул руки к огню, отворачивая голову в сторону от дыма...
      
      ... Чай пили молча и закусывали без аппетита, борясь с сонливостью.
       Вскоре, однако, крепкий чай начал действовать и потому, жить стало намного веселей и перспективней.
      Гена складывал продукты для обеденного перекуса в рюкзак и заряжая винтовку в мыслях был уже в лесу и от утренней вялости не осталось и следа. Перед тем как пойти по гребневой дороге, он мельком оглядел бивуак - ничего не забыли? - а потом решительно зашагал вперёд.
      Поспевая за ним, двинулся и Максим...
      Поначалу, решили пройти по дороге, по территории заказника.
      Пересекли вершину заболоченного ручья и когда уже выходили на сухой склон заросший мелким сосняком, Гена молча показал Максиму себе под ноги, - на влажной грязце, в углублении колеи внятно отпечатался след крупного оленьего копыта.
      Максим кивнул головой и Гена, почли шёпотом произнёс: - Наверное под утро был здесь... Давай поднимемся повыше по дороге и там "потрубим"...
      Максим кивнул головой, но стал внимательней смотреть себе под ноги на поросшую травой и усыпанную сосновой хвоей колею, изредка взглядывая по сторонам, иногда приостанавливаясь и всматриваясь в подозрительные силуэты, возникающие далеко впереди, в прогалах между деревьями...
      Наконец, поднялись на гриву и там остановились. Гена немного успокоив дыхание, облизал губы, приложился к трубе и мощно затянул боевую изюбриную песню, начиная высоко и протянув, раздражённое - И- и - и - и, закончил басистым - Э- э - э -Х...
      ... К этому времени из-за лесистой вершины холма показалось ясное чистое солнце и пробиваясь сквозь густую разноцветную листву и хвою, осветило тонкими, золотыми лучами и зелёную отаву на колее, и коричневую прошлогоднюю, почти перепревшую хвою, и первые золотые листья, опавшие с берёз и украсившие круглыми зубчатыми "монетками" разбросанными по серо-коричневом, чистому от зарослей кустов пространство дороги, и порыжевшую высокую траву на обочине.
      
      ... Охотники, долго стояли, прислушиваясь, иногда выдыхая воздух и на задержке поворачивая головы то влево, то вправо...
      Но всё было тихо, и постояв ещё какое-то время, они пошли дальше...
      Пройдя по дороге еще чуть вперёд, свернули налево и поднялись на вершину холма, с которой на многие километры вокруг, были видны окрестные леса... Гена и здесь, приложившись к трубе проревел раз, а потом ещё и ещё...
      Но тайга молчала не отзываясь и только тёплый ветер шумел в хвое большой сосны, стоящей на вершине холма...
      Внизу, у подошвы высокого лесистого хребта, далеко - далеко, полудугой обтекая его, блестела темно-синяя лента реки Голоустной и на её берегу, видны были большие покосы, покрытые зеленой, словно стриженой отавой.
      Там, кое - где на травке стояли конусы стогов сена, издали похожие на серые, подсохшие земляные кротовые холмики.
      Ещё дальше, изломанной линией холмов раскрывались необозримые таёжные горизонты окружающие долину реки...
      После долгой остановки, полюбовавшись на открывающиеся виды, тронулись дальше, идя один за другим на расстоянии метров двадцати.
      В одном интересном месте, Максим заметил под ногами, между низинных кочек чей то помёт, коровьей "бляхой" заполнивший углубление. Приглядевшись, молодой охотник понял, что здесь совсем недавно, оставил свою отметину медведь.
      Покачав головой, он хотел крикнуть отца, но тот шёл быстро и пружинисто и потому сын промолчал, запомнив эту отметину на будущее...
      
      ... Время незаметно подошло к обеду и спустившись по крутому, скользкому склону в глубокий распадок, охотники нашли маленький ручеёк, неслышно текущий посреди высоких кочек в самой глубине травянистого болота, набрали там вкусной водички, мигом вскипятили чай в небольшом полукруглом котелке и поели, запивая бутерброды с варёным мясом, крепким, горячим чаем...
      После еды, настроение, несмотря на молчание изюбрей, поднялось и сил прибавилось...
      Отдыхая, охотники полежали немного на травянистой полянке рядом с угасающим костерком и закрыв глаза подремали, слушая шум ветра в кронах соседних сосен...
      Потом, уже не надеясь услышать ревущего зверя, собрали недоеденные бутерброды и кружки с котелком в рюкзаки и тронулись дальше.
      Пройдя по дороге до старых вырубов, заросших кустами и высокой травой, начали спускаться вниз в долину, вдоль сонного ручья.
      Остановившись на одной из полян, решили ещё раз "погудеть" в трубу. Времени было около часу дня и рассчитывать на отзывающегося зверя уже не приходилось.
      И вдруг, в ответ на Максимов "трубный" рёв бык отозвался с соседней гривки...
      Услышав ответ, старший охотник заволновался, задышал и почти шёпотом, показывая на горку, проговорил: - Сейчас, я тихонько пойду туда, а ты, время от времени труби и старайся водить трубой из стороны в сторону, чтобы бык оттуда, не мог точно определить наше место...
      Они ведь засекают ревущего быка как по локатору, с погрешностью до десяти метров.
      Потом, немного пригнувшись и осторожно ставя ноги на траву, Гена пошёл вперед, изредка поднимая голову и вглядываясь в чащу впереди...
      
      Максим, спрятавшись в кустах обтоптался, вновь приложился к трубе и заревел, вначале неуверенно, а потом, набрав силы уже в полный бычий голос да так, что далёкое эхо повторило последние аккорды "песни"...
      Через минуту, зверь ответил, но уже значительно ближе.
      Солнце светило ярко и безмятежно, с очистившегося неба дул чуть закручивая в разные стороны прохладный ветерок; листва на берёзах и осинах, взволнованно подрагивала под его порывами, а то вдруг успокаивалась и замирала...
      Просторы тайги были безлюдны и молчаливы.
      На противоположном склоне, ярким золотом обильной листвы, под утренними лучами, горели кроны крупных берёз, создавая многоцветную, торжественно - праздничную панораму с редкими вкраплениями темно-зеленой сосновой хвои...
      
      Туман в долинах давно рассеялся и прогретый солнцем лес источал ароматы сосновой смолы и горьковатый запах, подгнивающей осиновой листвы
      Дышалось легко и свободно и кровь от ожидания встречи с могучим зверем, начинала двигаться по венам, быстрее, чем обычно...
       Гена осторожно поднимался по склону, заросшему травой, по полосе густого, густого нетронутого леса и вдруг, уже только метрах в ста пятидесяти, громко и отчётливо сердито, заревел бык, ожидая ответа от противника.
      Максим тут же ему ответил и Гена остановившись, сжавшись в комок напряжённых мышц, словно уменьшившись в размерах замер, прислушиваясь и оглядываясь.
      "Если бык идёт, то идёт тихо - думал он, делая несколько шагов вперёд и вдруг, уже метрах в пятидесяти из параллельной полосы густого березняка забитого высокой травой и кустарником, раздался гневный вопль - рёв раздражённого оленя.
      Гена замер и до напряжённого дрожания ушных перепонок, вслушивался и всматривался в жёлтую массу листвы и травы, надеясь увидеть мелькание коричневого зверя в этой чащобе.
      Но всё напрасно...
      
      Ветерок вдруг вновь дунул со спины и понёс запах охотника в сторону насторожённо неподвижного зверя, который в свою очередь высматривал своего противника.
      Прошло ещё несколько томительных минут тишины и в это время, бык, вдруг уловил в воздухе, принесённого ветром, опасный запах человека...
      Сердито фыркнув, он начал осторожно ступая пробираться по самой чаще и ни разу не щёлкнув сухим сучком, медленно и молча уходил всё дальше и дальше вниз, а потом, постояв некоторое время перед открытой луговой поляной, на рысях убежал в сторону оставленных в сосняке маток...
      
       Максим, в это время, трубил, ещё и ещё раз, пытаясь подманить напуганного зверя... Но всё было напрасно - зверь замолчал и теперь уже надолго...
      
       Минут через пятнадцать, пересвистываясь условным свистом, охотники сошлись на краю поляны и шёпотом поделились впечатлениями...
      Он от меня был метрах в сорока, говорил Гена показывая рукой назад, на склон... Но шёл так тихо, что я вздрогнул, когда он заревел... Я смотрел, смотрел, но ничего не увидел. А бык был так близко, что мне иногда казалось, я чую его запах!
      Максим понимающе кивал головой и осматривал противоположный склон, надеясь увидеть в чаще, промельк рыже-коричневых зверей, неспешно и осторожно уходящих от людей...
      
      Посовещавшись, охотники пошли дальше по ручью, по старой дороге, которая петляла между заросшими полянами и в конце концов привела их к заброшенному, просторному покосу, выйдя на край которого, охотники увидели на противоположной стороне, какие - то непонятные строения.
      Невольно, они насторожились - место было глухое, но красивое и чувствовалось совсем недавнее присутствие человека...
      Это был старый барак, поставленный в тайге ещё во времена лесоразработок, уже полусгнивший, с обвалившейся крышей и полуразобранными на дрова стенами. В этом бараке, неизвестные умельцы, в треугольнике сохранившихся стен, соорудили приличную "ночуйку" покрытую куском рубероида...
      Тут же рядом, на гвоздик, вбитый в берёзу, был подвешен найденный ещё по весне большой олений рог с шестью отростками, толстыми и длинными.
      Надглазный отросток сантиметров в сорок длинной, доказывал, что обладатель этих рогов был матёрый зверь, и потому, рога его могли бы составить честь любой охотничьей коллекции трофеев...
      Неподалеку, на заросшей луговине, охотники нашли глубокую мочажину, в которой ещё совсем недавно, в летние жары, купался по вечерам лось. Сюда же приходили олени из округи - трава кругом истоптана, молодая берёзка наполовину сломлена и высохшие листочки, топорщились на склонённом до земли стволике...
      
      ... Солнце спускалось к лесистому горизонту, когда охотники сориентировавшись, повернули назад и мелкими распадками, почти по прямой направились к своему биваку...
       К машине добрались уже в вечерних сумерках, усталые и голодные. Разведя костёр, стали варить гречневую кашу с тушёнкой...
      Пока готовили еду и пили чай, на тайгу медленно надвинулась ночь и пламя костра обрело яркие, красно - жёлтые тона...
      Над их головами на небе, постепенно серебристой россыпью высветились звезды и чуть заметная тень от машины, была заметна на траве.
      Легкий, чуть шумящий в вершинах ветерок, изредка прерывал застывшую в округе тишину, да по временам, издалека, доносилось предупреждающее уханье встревоженного филина: - Ух, у- у - х...
      
      ...Бурый уводил свой гарем подальше от человека. Стадо не торопясь поднялось по склону, перевалило через гребень по которому шла старая лесовозная дорога.
      Пройдя немного по чистому месту, на самой вершине гребня, бык на время остановился, послушал, подняв голову, понюхал лёгкие токи воздуха. Потом, начал спускаться в следующий распадок, зигзагами двигаясь по крутому склону, кое - где с заметными выходами изъеденного временем чёрного плитняка.
      Бурый шел чуть поскальзываясь и проседая почти до земли поджарым задом, с желтоватым пятном шерсти вокруг анального отверстия.
      Матки были намного легче быка и потому, без труда спустились вслед за "хозяином" вниз, в чистую долинку и здесь расположились надолго.
      Оленухи начали кормиться, а Бурый, пройдя чуть вперед, к небольшой мочажине с лужей чистой воды, попил.
      Потом, разболтав грязь на дне мочажины копытами, вошел в середину, повалился на бок и выкупался в жидкой грязи. Эта грязь защищает оленей от кровососущих насекомых...
      Здесь изюбри и встретили очередную ночь...
      
      ... Утром Гена проснулся неожиданно рано.
      Полежал, вспоминая события вчерашнего дня и решив, что пора вставать, оделся, обулся и вышел из палатки в начале седьмого, ещё в предутренних сумерках.
      Позёвывая начал разводить костёр, когда вдруг, далеко на дне долины услышал рёв быка, которому почти сразу ответил второй, но уже с противоположной гривки...
      Гена заторопился, разбудил сына и пока тот одевался и умывался, вскипятил чай, заварил его покрепче и снял котелок с тагана...
      Поспешая и прислушиваясь, молча попили чаю, позавтракали остатками вчерашней каши, быстро собрались и вышли, разговаривая вполголоса и шагая вдоль гривки по старой дороге.
      Проходя по гребню чуть по дуге и обходя вершину большого распадка верхом, на некрутом спуске остановились и послушали - тайга затаившись, насторожённо молчала...
      Потом сориентировавшись свернули с дороги, вошли в густой лес и мягко ступая, продвинулись на сосновый мысок, выступающий над неглубокой долиной...
      Остановившись здесь, чуть подрагивая от утренней прохлады осмотрелись и Максим, продышавшись и сконцентрировавшись, затрубил, а бык точно ожидая этого тут же отозвался, но уже значительно ближе чем рано утром...
      Гена стоявший поодаль, показал сыну знаками, что он должен оставаться на месте и трубить.
      А сам, глядя внимательно под ноги, стараясь не шуметь тронулся в направлении ответившего быка, уходя чуть вперед и вниз, стараясь найти в этой зеленой, жёлто-серой чаще хорошее место с обзором...
      
      ... Наконец дождавшись пока отец отойдёт на достаточное расстояние, Максим вновь затрубил и бык ответил уже с дороги, с того места где охотники свернули в лес.
      "Ага - разочарованно подумал Гена. - Этот зверь без маток и потому, он напрямик очень быстро поднялся на склон, выскочил на дорогу и теперь, учуяв наш запах, будет осторожней...
      Так и получилось.
      Бык еще некоторое время шел по дороге по направлению к оставленной охотниками машине и убедившись, что здесь есть подозрительные запахи, свернул налево и по крутому склону ушёл в соседнюю долину...
      
      Отец и сын осматривая каждый подозрительный выворотень, медленно возвратились на дорогу, отыскали свежие следы зверя и огорчённо вздыхая, разводили руками:
      "Кто же знал, что бык так быстро поднимется напрямик к дороге и наткнувшись на наши следы уйдёт в сторону".
      
      Молодой, услышав, как ревел Максим, долго молча стоял на одном месте, вслушиваясь и принюхиваясь, а потом, утвердившись, что это новый изюбрь появился в их округе, решил ответить.
      А услышав отзыв незнакомого быка понял, что "пришелец", стоит на одном месте и решил проверить где это и кто?
      Перейдя на рысь, чуть обогнув ревущего "быка" справа, Молодой быстро преодолел пространство их разделяющее, выскочил на дорогу, равно готовый как отступить, так и напасть на нового соперника - ему неудержимо хотелось проверить свои силы.
      Но на дороге, он вдруг учуял страшный запах двуногих пришельцев, которых Молодой встречал в тайге и в предыдущие годы и которые, появляясь в округе ненадолго, несли в себе неопределённую угрозу.
      Однажды, Молодой даже слышал громоподобный звук выстрела совсем неподалёку от стада маток в котором он жил и после увидел, как одна матка, вдруг подпрыгнула, будто ударенная пружинистой веткой, а потом, сгорбившись, словно проглотив неведомую отраву, зашаталась и упала...
       Вспомнив это, испуганный неожиданной и опасной угрозой, Молодой с места в карьер перескочил дорогу и на галопе, как тяжёлый таран пробивая встречные куртины кустарников, помчался вниз и влево, в сторону широкого болота, где он обычно и пережидал в зарослях березняка, опасные для него, моменты.
      
      ... Гена посмотрел на солнце и вздохнул:
      - Ладно... Тут мы с тобой лопухнулись, но кто бы мог предположить...
      Он ещё повздыхал, посмотрел на часы и продолжил: - Хотя время ещё есть и может быть, мы вынудим быка вновь подать голос...
      Максим как обычно кивнул в ответ. Отец для него был неоспоримый авторитет в охотничьих делах и в его правоте, он уже не один раз убеждался...
       - Надо бы перекусить, папа - предложил он и Гена согласился без возражений. Ему уже давно хотелось есть...
      Прямо на дорожной колее быстро развели костёр, в десять минут, жмурясь на ясное тёплое солнце, светившее прямо в глаза, вскипятили чай и поели, запивая еду сладким и горячим, ароматным напитком, заправленным смородинными веточками.
      После, закинув винтовки за плечи, сложив всё в рюкзачок, тронулись дальше по дороге и вскоре, свернув налево, по временам останавливаясь и "трубя" на весь лес, спустились в долинку...
      Ответа однако всё не было и не было...
      
      ... И вот радость - уже в три часа дня, новый бык отозвался километрах в полутора, в вершине долины!
      Охотники заулыбались, показывая друг другу направление, откуда откликнулся бык. Уже быстрым шагом они двинулись по правому берега заболоченного ручья вверх по пади и тут вновь бык проревел, но уже чуть сместившись вправо...
      Но он не шёл им навстречу, а медленно перегоняя маток с места на место продвигался вдоль гребня.
       Охотники с трудом поднялись на крутую гриву и выйдя наверх, умеряя частое дыхание и отирая пот с разгорячённых лиц, стали осматриваться...
      Заметно было, что звери стояли в этих местах всю последнюю неделю: видны березовые заломы, пятна притоптанной и умятой травы на месте лёжек, скушенные веточки молодого осинника...
      Охотники насторожились. Держась, друг от друга метрах в ста, видя один другого, они тронулись вперед, в сторону вершины холма, осторожно ступая и огибая частинки кустарников.
      И тут, на крутяке, в молодом густом березняке вдруг заревел мощный, сильный зверь...
      Максим шёл чуть правее этой чащи и бросив взгляд в ту сторону, увидел на мгновение мелькнувшее в зелёно-жёлтой листве, в чаще, коричневый бок и ноги...
      
      Выстрелить он не успел и бык, перейдя с место на место скрылся в чаще, двигаясь абсолютно бесшумно...
      Максим, помахал несколько раз высоко поднятой рукой, привлекая внимание отца, а потом, заметив, что он смотрит в его сторону показал рукой вперёд, в то место, где несколько секунд назад видел уходящего изюбра...
      Гена сделал отмашку и стал забирать в сторону Максима, идя медленно, осторожно и пригнувшись, стараясь высмотреть в чаще зверя.
      Однако, тот словно растворился в воздухе и пройдя сквозь густые кусты, охотники ничего не увидели и не услышали...
      
      ... Время между тем, перевалило далеко за полдень и охотники пересвистываясь сошлись наконец на поляне, обсудили необычное поведение оленей в округе.
      Несмотря на отсутствие трофеев, они поздравили друг друга с удачным днём и выйдя на чистинку, рядом с ручейком, прячущимся в высокой траве и зарослях смородинника, пряно и горьковато пахнущего на всю округу, остановились... Вновь развели костерок, теперь уже не спеша вскипятили чай и с аппетитом доели оставшийся перекус.
      Пока отец занимался костром и чаем, Максим отойдя чуть в сторонку, пробовал несколько раз трубить, но тайга вокруг молчала и возвратившись к костру, он многозначительно развёл руками...
      Гена, раскладывая съестные припасы, на снятую с себя и расстеленную на траве куртку, заговорил:
      - Видишь, как получается. Сегодня ещё только середина сентября и все мои знакомые в один голос говорили, что рёв начинается в начале октября. А самый горячий гон и того позже - в середине месяца...
      Он отвлёкся, разлил горячий чай по кружкам и продолжил:
      - А мы с тобой не только слышим отзывающихся быков, но и видим их иногда...
      - Это, не беда, что нам не удаётся этих зверей добыть - главное, что мы их слышали и видели. Ведь это так редко бывает в летней тайге.
      А потом, сделав паузу, отхлебнул чаю, прожевал очередной кусок, и закончил:
      - Я считаю, что нам повезло, а добыть зверя мы попробуем в следующий заезд. Ты сам видел, что изюбрей тут много и по округе ходят минимум четыре доминантных быка с гаремами! Так что шансы добыть зверя у нас есть...
      
      После незапланированного перекуса, сонно моргая глазами и слушая лёгкий шум ветра в золотом березняке на соседнем склоне, Гена и Максим обсудили ещё раз происшедшее и решили возвращаться к машине...
      Потом, загасив костер, устроившись поудобнее рядом с полчаса подремали, раскинувшись на траве и прикрыв лица зелёными бейсболками.
      Солнце постепенно опускалось к горизонту и подремав, охотники напрямик двинулись к машине и возвратились к биваку уже в сумерках...
      
      Собрав палатку и ещё раз попив чаю, уже в темноте, выехали на просёлочную дорогу и тронулись в сторону дома, подсвечивая себе яркими фарами, выхватывающими из панорамы ночного леса узкую дорожку - просвет, с отчётливо видимыми веточками кустарников растущих на обочине...
      Не торопясь, переехали по гати широкое болото и прибавляя газу, направились в сторону тракта, который соединял большой областной город и северное побережье Байкала...
      На душе было немножко грустно, но спокойно. Все охотничьи документы у них были в порядке и потому, можно было возвращаться домой, не опасаясь внезапного налёта охотинспекторов...
      
      ...Каждый думал о своём и Гена, вспоминая два проведённых в тайге дня, вновь слышал уже в воспоминаниях сердитый и басовитый рёв зверя и думал, что этой осенью, сюда надо бы приехать ещё хотя бы разок ...
      
      ... Владыка, стоял, понурившись, прикрыв большие глаза и дремал, изредка вздрагивая от дремотных видений, повторяющих детали очередного ночного боя.
      В один из моментов, когда он приоткрыл глаза и автоматически осматривал маток лежащих тесным кружком на полянке, окруженной тёмным лесом, на вершине холма, покрытого сухой высокой травой и чёрными обугленными сосновыми мёртвыми стволами, далеко на противоположном гребне долины вдруг возник, вынырнув из-за поворота, звук автомобильного мотора.
      В это раз Владыка даже не сдвинулся с места и через время вновь задремал, изредка шевеля большими ушами, отгоняя облачко мошкары, пережившей ночные заморозки.
      Теперь он уже не опасался этих металлических звуков, потому что был уверен - эти двуногие существа, так плохо видевшие и так слабо слышавшие, не смогут ему и его гарему причинить большого беспокойства или какой-нибудь вред.
      К тому же, его внимание отвлекло появление в его владениях сильного доминантного быка, который очевидно рано или поздно будет претендовать на его маток и потому, сейчас он думал об этом рогатом незнакомце, в ожидании услышать вновь, его громогласный хриплый вызов - рёв...
      И потом, эти посторонние для тайги звуки мотора, появлялись почти всегда в определённые дни и вскоре, через день или два исчезали, для того чтобы возникнуть вновь с очевидной, но необязательной периодичностью.
      Эти двуногие существа, почти всегда передвигались по дорогам, а если входили в густой лес, то их движение слышно было вокруг на многие десятки метров, так что можно было их легко обойти или отступить незамеченным в недоступные участки леса...
      
      ... Ночная тьма, концентрируясь в низинах, медленно начала подниматься к вершинам холмов, когда в далеком распадка, вдруг прорычал, проревел бык - пришелец и Владыка, встрепенувшись поднял голову, мотнул тяжёлыми рогами словно пробуя силу удара, переступил с ноги на ногу и ответил сопернику, "запел" высоко подняв голову и обнажив в разинутой пасти, белые мощные зубы и толстый длинный язык ...
      Начав реветь с короткого злого рыка: - Ы - ы - а - а х - х, потом высоко и пронзительно затянул: - И - и - а - а, и в конце, перешёл на басовые ноты:
      - Э - э - а - х - х ...
      Тайга, окружавшая оленье стадо, во главе с доминантным быком - владыкой здешних мест - откликнулась многоголосым эхом и на мгновение замолкла, а спустя мгновение, ответила свирепым рокочущим рёвом быка - Пришельца!
      Началась одна из обычных осенних ночей - время ежегодно повторяющегося изюбриного гона!..
      
      
       9. 01. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
      
      
      
      
      
       Ностальгия...
      
      
      
       ...Андрей, сидя в самолёте, наблюдал восход солнца.
      Вначале на горизонте появилась светлая полоска, постепенно переходящая в разделительную черту между небом и землёй. Потом серое постепенно перешло в различные оттенки алого и где - то впереди, появился источник света, осветивший всё происходящее со стороны.
      Затем, алое угасло в течении минут двадцати, и на место цветных облачков - перьев, возникли полоски, слоями отделяющиеся от туманного серого низа и набирающего силу голубого - там, где днём будет небо.
      Когда появились первые лучи солнца, всё посветлело и серое волокнистое облако превратилось в белое, а низ его, оказался верхом толстых туманных туч - "одеял", укрывших проплывающую далеко внизу землю...
      Салон старенького самолёта ТУ - 154, постепенно наполнялся предутренними сумерками, и сонное царство внутри начало просыпаться. Кто - то поменял положение и продолжил дремать под равномерный гул двигателей, а кто - то проснулся, протёр заспанные глаза и выглянул в иллюминатор.
      На какое - то время, Андрей отвлёкся наблюдая за пассажирами в салоне, а когда вновь глянул в "окошко" то увидел, что облачный низ, кое - где покрылся расселинами - ямами в которые, то тут то там проглянула земля.
      Это были ломаные линии горных вершин и пиков Алтая, покрытых снегом и черневших, ниже снегового покрытия, щетиной лиственничной тайги недавно сбросившей хвою...
      
      Солнце постепенно поднималось всё выше и выше и наконец, Андрей увидел золотые метки солнца на самых высоких горных вершинах...
      Постепенно, ломаные линии хребтов становились всё мельче, дробнее и он понял, что самолёт летит уже над Саянами. Андрею даже показалось, что они пролетают над большой и широкой долиной верховий Енисея, который берёт начало в Западном Саяне.
      Чуть погодя, уже точно узнал Восточный Саян, Окинскую долину и примыкающие к ней Тункинские Альпы - вытянутый в сторону Байкала трёхкилометровой высоты горный кряж, ограничивающий с севера Тункинскую долину. По противоположному хребту долины, проходила граница с Монголией...
       Затем, под крылом вдалеке справа, проявилась синяя полоска воды между горами и Андрей понял, что это Байкал...
      Самолёт начал спускаться и пробив несколько слоистых облаков, в свете яркого солнца подлетел к началу Ангарского водохранилища, граничащего с Байкалом, Потом, сделав плавный разворот и оставляя под крылом знакомые таёжные окрестности Иркутска, потянулся на посадку.
      Внизу проносились пологие, золотисто - коричневого цвета пади и распадки с широкими болотами в низинах и лиственничным подростом на месте старых вырубок.
      Андрею показалось, что при таком ясном прохладном воздухе, он мог бы увидеть на этих болотинках крупных зверей и даже человека.
      Наконец, показались убогие домишки разбросанные между желтеющими осенней листвой перелесками пригородов и самолет, взревев моторами приземлился, выруливая подкатил к зданию аэропорта и заглушил двигатели... Очередной сибирский "отпуск" для Андрея начался...
      
      В аэропорту Андрея встречал брат и после обнимания и поздравлений с приездом, получив багаж они сели в просторную машину и поехали к матери, где Андрей и решил остановиться на время отпуска...
      
      ... Гена, младший брат Андрея, лесовик и добытчик не откладывая пригласил Андрея в лес. Андрей, конечно, согласился - ведь он для этого и прилетел сюда из далёкого зарубежья.
       Пока ехали к матери, коротко обсудили план будущей охоты на изюбрином реву. Гена, у которого были знакомые в охотничьем отделе горисполкома, недорого выкупил изюбриную лицензию и теперь имел право добыть этой осенью одного оленя.
      Андрею всегда не нравилось браконьерствовать, но раньше, купить лицензию было просто невозможно и приходилось, заходя в тайгу, прятать оружие и стараться не встречаться в лесу с людьми, опасаясь натолкнуться на охот инспектора.
      А те своё дело знали - главное для них было изгнать из подведомственных лесов ненужных людей. Никто и не думал помогать охотникам и те, начинали браконьерить, потому что даже выход в лес в те времена считался уже преступлением. В то же время, изгнав всех "посторонних", сами они охотились без помех и сопровождали начальство на запрещённых охотах.
      Сегодня, положение изменилось и хотя не стало идеальным, однако лицензию купить можно...
      
      Договорившись о лесной поездке, братья расстались - Гена передал старшего брата на попечение матери и сестры, и наскоро простившись, уехал. Он, как всегда, очень торопился...
      
      Андрей поселился у сестры Люды, с которой последние годы жила мать - там тоже ожидали и были рады Андрею!
      А он, раздав маленькие подарочки сел за накрытый стол и с блаженной улыбкой выпил водочки за удачное приземление и начало "домашнего" отдыха - Андрей по-прежнему считал Сибирь своим первым домом.
      Хлебая сибирские пельмени он рассказывал о жизни в Англии, о своей теперешней поездке, о своих планах, не забывая говорить тосты и опрокидывать рюмочки.
      На следующий день, он ничего не планировал и сидел дома, изредка включая телевизор, чтобы посмотреть русские новости, а в промежутках слушал рассказы сестры и матери о здешней жизни.
      Гена заехал за ним к матери уже под вечер и привёз рюкзак походной амуниции: в том числе тёплую лесную куртку, сапоги и своё гладкоствольное ружьё с запасом пулевых и картечных патронов...
      
      ... На охоту из города выехали уже при заходящем солнце и проезжая через пригороды, увидели осеннюю настоящую природу.
      Сентябрь был на переломе и потому, окрестные леса стояли в золоте берёзовых листьев и лиственничной хвои. Синее небо дышало прохладой, а вода водохранилища плескалась тихой, темно-синей, холодной волной...
      
      ... По пути прихватили ещё одного "таёжника", Гениного друга Валеру, который начинал приобретать охотничий опыт стараниями брата и его сына Максима. Эти двое, часто бывая в лесу, во всех таёжных приключениях были слаженной и надёжной парой...
      Вначале, около часа ехали по Голоустнискому тракту вдоль реки Ушаковки, и чем уже становилась речная долина, тем выше поднимались таёжные хребты, вдоль неё, тем гуще и дремучее кругом вставала тайга.
      ...На перевале, высота которого достигала почти километра, на секунду остановились и Гена по традиции, бросил несколько монеток в дар таёжному духу здешних мест - Бурхану. Этот бурятский, языческий обычай стал привычным и для русских охотников.
      
      ... Для человека природы, эти ритуалы несут вполне конкретный и простой смысл - везение надо умилостивить - для этого многие охотники и "бурханили", сознавая роль удачи в охотничьих походах...
      Спускаясь с водораздела, быстро доехали до поворота в Солнцепёчную падь и свернув направо, покатились по грунтовой дороге на юг, в сторону Байкала. Дорога постепенно становилась всё хуже, а при переезде через широкое болото, превратилась в "стиральную доску" - машина медленно тащилась со скоростью десять километров в час, часто подпрыгивая на грязной, ребристой гати...
      Постепенно, на таёжные увалы, с темно-синего неба спустились сумерки и Гена включил фары.
      Дальше, дорога шла по вырубам, а когда втягивалась в лес, то желтый свет фар "пробивал" в густой чаще и укрывшей тайгу ночи тоннель, ограниченный с двух сторон кустами и деревьями.
      По этому "тоннелю" доехали до широкой развилки, на которой Гена тормознул, остановившись заглушил двигатель и позёвывая вышел из машины, осматривая чёрный, притихший лес вокруг заявил: - Ну, вот и приехали!..
      Вышли из машины, при включенных фарах получили от Гены каждый свою палатку, выбрали место с левой стороны развилки и выставив палатки, забросили в них спальники и личное снаряжение.
      Валера, стал разводить костёр, а Андрей взяв полиэтиленовый бачок и отправился за водой на ручей, бегущий в сотне метров от их стоянки.
      Он взял с собой фонарик, но не включая его, шёл по колее почти ощупью, слушая окружающий лес.
      С места стоянки доносилось рычание мотора, какой - то резкий металлический лязг, похожий на звук слома под ветром большого дерева, обрывки человеческих голосов...
      
      Вдруг впереди, из темной чащи леса разбуженного этими резкими звуками, раздался рёв потревоженного оленя-быка. Он, наверное, считал себя хозяином этой долинки и был в ярости от вторжения посторонних.
      Андрей замер подобравшись, определил место с которого олень подал голос, а через несколько минут услышал, как на стоянке кто - то засипел, загудел в ружейные стволы изображая изюбриный рёв...
      Настоящий олень молчал и Андрей, подождав ещё какое - то время, спустился к воде и сделав в чуть заметном, тихо журчащем ручейке ямку, стал набирать ключевую воду кружкой ...
      Возвратившись к биваку, сбоку от дороги увидел большой костер трещавший лиственничными искрами. Подойдя, Андрей, уже при свете пламени залил воду в пару котелков и поставил на костёр кипятить.
      Гена, к этому времени, оборудовав в своём микроавтобусе маленькую столовую, выставлял на стол мясо, колбасу, огурцы, солёные грибы - грузди, лук и прочие деликатесы.
      Появилась на столе и бутылка водки.
      Когда всё было разложено, нарезано и обустроено, закипела вода в котелках и Валера заварил крепкий ароматный чай...
      
      Андрей, по временам прислушивался к притихшему лесу и поглядывал на звёздное небо, на котором бросалось в глаза созвездие Большой Медведицы.
      "Хорошо то как - думал он и вспоминал, когда он в последний раз видел такое звёздное небо.
      - В Лондоне звёзд почти не видно - даже глубокой ночью, на улицах очень светло от множества уличных и витринных огней".
      Наконец, свободно усевшись в просторном салоне, при включенном свете разлили водочку в пластмассовые кружки и чокнувшись выпили за удачу, а потом, чувствуя голод принялись дружно закусывать.
      Чуть погодя, выпили по второй и Гена стал рассказывать, что побывал здесь с месяц назад, но с погодой тогда не повезло - весь вечер и следующий день лил дождик:
      - Ну, мы как водится потихоньку стали выпивать и закусывать!
      После двух выпитых бутылок водки, поднялись нескончаемые разговоры: об охоте, о лесных прежних удачах и неудачах.
      Заснули поздно, и как всегда после пьяного вечера, проснулись далеко по свету...
      - Пока пили чай, похмелялись и закусывали по новой, мрачный ненастный день приблизился к полудню и надо было собираться домой - закончил Гена.
      
      ... Дружно посмеявшись, все решили, сегодня эту ошибку не совершать, остановились на второй рюмке, поужинали и разойдясь по палаткам, рано заснули.
      ...Ночью было прохладно. Андрей, часто просыпался и в какой - то момент услышал, как в долине ручейка, бык-олень заревел пронзительно и высоко. "Ходит вокруг нашего стойбища - сквозь дрёму отметил Андрей.
       - Его, наверное, незнакомые резкие звуки раззадорили".
      Под утро, он проснулся ещё раз, разбуженный изюбриной песней - призывом и сквозь сон подумал, что бык ходит где-то совсем недалеко...
      В следующий раз, когда Андрей на минуту вынырнул из забытья, ему даже показалось, что он услышал треск ломаемого рогами дерева, совсем рядом со стоянкой.
      Но так не хотелось открывать глаза и вылезать из палатки, что он перевернулся с боку на бок в тесном спальнике, укрылся с головой тёплой курткой и вновь заснул.
      А что можно было сделать? В лесу ещё была полная темнота.
      Утром, первым вылез из палатки Валера и разведя огонь, поставил подогревать вчерашний чай...
      
      Солнце, тонкими лучиками проникало на поляну сквозь лесные, ажурные заросли, когда Андрей покряхтывая и почёсывая затёкшие бока, вылез из спальника, накинул сверху куртку и устроившись около костра, налил себе горьковатого горячего чаю, и временами отклоняясь назад от едкого кострового дыма, стал осматриваться.
      Перекрёсток, был небольшой лесной поляной, ограниченной со всех сторон золотистыми берёзками и осинками. В глубине леса, виднелись зелёные кроны сосен и золотистые свечи лиственниц. Общий фон растительности был жёлто - золотистым с вкраплениями тёмной, хвойной зелени.
      На зелёной ещё траве, кое - где видны были беловатые пятна инея, но вообще было не так холодно и попив чаю, в ожидании, когда проснуться Гена и Максим, Андрей сходил по дороге в сторону, откуда они вчера заехали и метрах в двухстах от стоянки увидел, по бокам от узкой дорожной колеи, завалы приготовленного для вывозки леса.
      
      ... Эти деревья были спилены лет двадцать назад и потому, стволы почернели и начали гнить там, где механизмами, при рубке, с них была содрана кора.
      Зрелище этих завалов было зловещим и потому, Андрей быстро зашагал назад, к костру.
      Завтракали вновь в машине и Андрей рассказал, что ночью слышал справа, в стороне ручьевой долины, на противоположной её стороне, рёв гонного быка. Все скептически качали головами и говорили, что это, наверное "трубачи", то есть охотники, заехавшие или зашедшие сюда с другой стороны хребта и пытающиеся подманить оленей через трубу, сделанную из сухого елового дерева или из бересты.
      Андрей не стал возражать, промолчал, хотя точно знал, что ревел бык и довольно близко. Но он давно не бывал на реву, не разобрался ещё в местности и потому, от комментариев воздерживался...
      
      После завтрака решили пойти по гребневой дороге вперёд и посмотреть на её обочинах, на зарастающих вырубах, пасущихся "зверей" - так в Прибайкалье называют оленей - изюбрей.
      ... Дорога сначала спускалась чуть вниз, на седловину между двумя глубокими падями. После, вновь чуть поднялась выше и пошла по самому гребню перевала, откуда, в обе стороны были видны широкие, заросшие густым лесом пади-долины.
      Солнце уже поднялось над горизонтом и лес предстал перед ними во всей осенней многоцветной красоте и величавости необозримых просторов тайги. Андрей шёл последним, не спешил, поглядывал под ноги, присматривался и прислушивался к тому, что делалось по сторонам...
      Сойдя с дороги на правую сторону, они оказались на краю крутого чистого склона, с торчащими из него чёрными скальными останцами.
      Под ними, на глубине около ста метров, начиналась широкая долина, на гребневых склонах расцвеченная овалами золотистых лесов.
      Там, среди поредевшей листвы осин и берёз, тянулись вверх свечки золотистых лиственниц и зелёные пушистые вершины стройных сосёнок.
      По низу росли кустарники ольхи и мелкий сосновый подрост. Белые, чистые стволы берёз, расчертили лесную чащу параллельно - вертикальными чёрточками - штрихами, а под обрывистым склоном, затаились остатки утренней сумеречной, влажной прохлады.
      Устроившись поудобнее, все послушали тишину по-осеннему дремлющего леса, полюбовались раззолоченной осенней панорамой, а потом пошли дальше, не заметив вокруг ничего примечательного...
      
      Выйдя вновь на дорогу, не торопясь и осматриваясь пошли вперёд, миновали перекрёсток - сходящиеся в одном месте борта нескольких долин. Чуть поднявшись, перевалили высотку и увидели внизу, расстилающуюся перед ними необъятную, грустно притихшую, пылающую всеми цветами радуги, тайгу.
      ... Свернув на один из отворотов спустились чуть пониже, вышли на старые выруба заросшие кустарником, по которым во всех направлениях вились полузаросшие высокой травой, лесовозные дороги.
      Вскоре, Максим шедший впереди вскинул ружьё к плечу и Андрей расслышал где - то впереди, треньканье вспугнутого рябчика.
      Грянул выстрел и после, в тишине раздалось негромкое хлопанье крыльев уже под деревом, на земле.
      Когда подошли к Максиму, он держал за крыло серого, упитанно - круглого рябчика, который ещё трепыхался...
      Рассмотрев птицу, Максим словно извиняясь пояснил: - Я его по шее одной дробинкой задел. Вот он и бьётся.
      К тому времени Гена, обойдя выруб по краю, мелькая впереди, между кустами ольшаника, подошёл к спутникам и все вместе вновь возвратились к дороге...
      
      Солнце между тем, поднялось выше и залило ярким праздничным светом холмистую, утрене - прохладную тайгу.
      Несмотря на яркое солнце, было совсем не жарко.
      Порывами, снизу из долины, налетал прохладный лёгкий ветерок, заставлявший взволнованно трепетать золотые листочки на придорожных берёзках.
      Лес кругом, казалось принарядился и освещённый ярким солнцем, радовался последним погожим денькам осени...
      Пройдя ещё с километр, свернули на высокую, заросшую ароматным багульником горушку откуда, во все стороны гористых лесных пространств открылся прекрасный вид!
      Далеко внизу, среди зеленовато - золотистой тайги извивалась ленточкой стального цвета, многоводная река Голоустная и на её берегах, заметны были деревенские покосы с точками стогов и копен сена, стоящих на гладкой, зелёной траве.
      А вне пределов видимости, где-то за хребтом, чуть ниже по течению стояла деревня Кочергат, в которой наши охотники не один раз бывали в гостях у старшего товарища, замечательного охотника и охотоведа Александра Владимировича Комарова - земля ему будет пухом...
      
      ...Он скончался три года назад, вот так же осенью находясь в тайге, на изюбриной охоте.
      Он, Гена и Максим были тогда в вершине таёжной речки Илги и Александр Владимирович, внезапно настигнутый сердечным приступом, прилёг на обочине тропы и умер. Но это уже другая история...
      
      ... Осмотревшись сверху, Гена повёл охотников в долину по нисходящему вниз каменистому гребню, заросшему, заваленному упавшими стволами.
      На одном из каменистых возвышений, на небольших участках глинистой щебёнки видны были следы оленьего стада во главе с сильным и крупным быком. Его копыта, отпечатавшись на щебенке были раза в два больше чем у маток.
      Вокруг, в зарослях шиповника и сухой жесткой травы заметны были круглые оленьи лёжки и видно было, что стадо здесь кормилось и лежало совсем недавно - день или два назад. Андрей это тоже запомнил...
      
      Пройдя по гребню, начали, по очень крутому, просторному склону спускаться в падь. Ноги Андрея устали и скользили на крутом спуске. Он часто падал и катился вниз, стараясь придерживать ружьё, спасая его от ударов о землю.
      ... Его спутники незаметно ушли вперёд и Андрей, уже отставая, изредка свистел, слыша в ответ знакомый посвист Гены.
      Спускаться становилось всё труднее.
      Андрей спешил, пыхтел, потел, ругался вслух при каждом неловком падении, но догнать сотоварищей не мог - все они были много моложе и к тому же, в лучшей физической форме...
      Наконец, спустившись в русло пересохшего ручья заросшего высокой, ещё зелёной в сырых местах травой, он, уже постанывая, то и дело подворачивая неокрепшие после городской жизни ноги, уже не сдерживая ругательств произносимых сквозь зубы брёл по долинке, пытаясь выбрать место поровнее. Однако раз за разом, он продолжал валиться в траву тогда, когда нога неловко подворачивалась на кочке или проваливалась в заросшее русло весеннего ручья. Сейчас в этих углублениях воды не было...
      
      - Пропадите вы пропадом с вашими бессмысленными шатаниями по лесам -
      ворчал Андрей себе под нос хотя понимал, что мужики ни в чем не виноваты - не имея опыта походов он просто ослабел и потому, воспринимал обычные лесные препятствия как нечто экстра - ординарное...
      Выбившись из сил, тяжело дыша, Андрей, наконец, услышал громкий Генин посвист и увидел вдалеке, на зелёной площадке огонёк костра.
      Ребята остановились перекусить, в этом красивом месте при слиянии распадка и большой пади, по которой протекал, непересыхающий летом, ручей...
      Подойдя к костру, он со вздохом повалился на траву и вытирая пот с лица рукой, проворчал: - Понёс вас чёрт по таким чащобникам и крутякам!
      Гена с удивлением глянул на него, но промолчал - для него такие переходы по тайге были обычным делом...
      Быстренько вскипятили и заварили чай и съели взятые в поход бутерброды, посмеиваясь над качеством колбасы в них. Гена вяло оправдывался: - Сегодня, когда покупаешь то не знаешь, чего в колбасе больше - картона или мяса. Цена вроде бы одна и та же, да и внешне мало отличий... Поверьте, что дело не в экономии...
      Андрей ел, не обращая внимания на разговоры - он ещё не совсем "въехал" в российские реалии. Напившись крепкого, горячего сладкого чаю немного восстановился и уже без недовольства, выслушал план Гены на дальнейший переход.
      - Мы сейчас перейдем ручей и пойдём дальше по долинке, до вершины левого распадка, где выйдем на гребневую, дорогу, по которой мы приехали. А там, уже скоро дойдём и до нашего бивака...
      Андрей помолчал и спросил: - А, сколько это будет по времени?
      Гена ответил: - Часа два...
      Андрей посмотрел на солнце: - Я, сегодня на закате, ещё на рёв пойду...
      Гена не обращаясь к нему прямо, проговорил.
      - Но ведь на закате звери плохо ревут и охотятся на них в основном утром...
      Не знаю, кто и где так охотится, немного раздражаясь неоправданной
      уверенностью Гены, возразил Андрей, - но сколько я себя помню, сделать удачные выстрелы, чаще удаётся вечером ещё и потому - что звери в это время менее осторожны...
      Гена промолчал, но явно остался при своём мнении...
      
      Брат Андрей, для него уже не был авторитетом. Ведь он сам, за годы активной охоты уже добыл не менее пятидесяти крупных копытных: кабанов, оленей лосей и косуль, делая это и зимой и летом, а потому считал, что знает о тайге много больше чем его старший брат...
      
      ... Потушив костёр, "команда" перешла через заросшую травой и кустарником широкую долину, с прозрачным ручьём посередине и вышла на место, где совсем недавно ещё горел костёр и отдыхали люди. Трава подле костра была примята, угли были ещё тёплыми и несколько пустых бутылок из под водки валялись под кустом.
      - Недавно уехали - пощупав золу пальцами, отметил Гена. - Видимо тоже на рёв приезжали, но ничего не добыли и начали пить водку.
      Андрей промолчал, но явно не одобрил такого времяпровождения...
      Пройдя по тропке чуть дальше, вышли на хорошую сухую, грунтовую дорогу, по обочине которой торчали деревянные столбы, с натянутой между ними толстой, ржавой проволокой.
      Гена стал рассказывать.
      Тут в середине девяностых, бывшие охотоведы маральник открыли.
      Закупили несколько быков где - то на Алтае, привезли сюда и поместили на шестнадцати квадратных километрах, вот этого огороженного пространства.
      Он выразительно обвёл рукой, крутой высокий склон со скальниками, торчащими местами из заросшего травой сосняка.
      Хотели деньги на этом зарабатывать, но с годами что-то у них в "фирме"
      разладилось и они это дело забросили... Вот и стоят столбы...
      Закончив рассказ, он молча шёл впереди, видимо вспоминая те времена, а через время продолжил:
      - Место здесь хорошее. Зверю было просторно. Но сколько же надо было
      денег вбухать, чтобы шестнадцать километров тайги металлической сеткой обтянуть в два метра высотой...
      А сетку куда девали? - спросил Андрей и Гена со вздохом ответил:
      Часть продали, а часть, как это у нас в России часто бывает, разворовали...
      
      Постепенно, Гена с Максимом и Валерой ушли в "отрыв" и Андрей не спеша шёл позади, поглядывая под ноги.
      На мокрых местах дороги он всматривался в колею и на одном из поворотов, увидел большой отпечаток копыта быка - рогаля, а рядом, олений след поменьше - матки...
      - Ага - бормотал он негромко.
      - След свежий. Значит, бык с матками ночует внизу, а днём поднимается на хребтик и ложится... Там безопаснее днём...
      
      ... Вдруг впереди бухнул выстрел и вывернув из - за поворота, Андрей увидел Максима, осторожно крадущегося к высокой берёзе. Остановившись, стрелок вновь поднял ружьё и выстрелил. Второй рябчик камнем упал на траву.
      Когда Андрей подошёл к мужикам, Максим обдирал рябчиков, а Гена зайдя на обочину, осматривал вершины придорожных берёз...
      - Тут целый выводок - пояснил он подошедшему Андрею. - Максим по первому взлетевшему стрелял, а потом и по следующему...
      Скоро тронулись дальше и, поднявшись на хребтик, свернули на дорогу с хорошо заметными следами Гениного микроавтобуса.
      На грязи, в низинке, Андрей увидел свежий следок косули и подумал, что зверя в этих местах много, только вот увидеть их - большая проблема.
      ...Солнце ещё стояло высоко, когда они подошли к биваку. Андрей, усевшись на корягу рядом с потухшим костром, отдыхая, налил себе холодного чая, выпил залпом, потом залез в палатку, достал тёплую куртку и перекинув её через руку, придерживая ружьё, пошёл вперёд по дороге.
      - Я хочу посидеть послушать и может быть пореветь - объяснил он на ходу и не дожидаясь вопросов, скрылся за поворотом...
      Он шел, чуть прихрамывая на левую ногу, но торопился и потому на боль в натёртой ноге не обращал внимания. Он издавна привык в лесу терпеть боль и усталость, стараясь на этом не фиксироваться...
      
      ... Тогда, когда он был моложе и жил здесь, в Сибири, то ходил по Прибайкальским лесам как лось и знал в округе, на пятьдесят - сто километров от города, каждую падь и даже распадки. Тогда, он проводил в лесу почти треть года, а остальное время сидел дома и читая книжки, отходил от тяжёлых походов или пережидал непогоду.
      Даже деньги для своей тогдашней семьи он зарабатывал в лесах, собирая камедь и сдавая её в заготовительные пункты, по приличной цене. Работа эта была нелёгкой, но ощущение внутренней свободы помогало преодолевать тяжёлые физические и психологические нагрузки...
      Тогда же, он научился, несмотря на усталость, преодолевать за длинный день до пятидесяти - шестидесяти километров с тяжёлым рюкзаком. Пройти, уже вечером, после долгого дня ходьбы по тайге ещё два десятка километров, не представлялось ему проблемой...
       С той поры, конечно много воды утекло, но он по-прежнему не боялся ни боли, ни усталости...
      
      Пройдя по дороге до крутой гривки, Андрей осторожно, оглядывая ближайшие чащи и промежутки между деревьями, свернул на обочину, вышел на край обрыва, постоял озираясь, одел сверху зимнюю куртку и, спрятавшись за чёрный, толстый ствол упавшей вниз по склону лиственницы, прилёг на траву и расслабился. Вскоре дыхание восстановилось, он поплотнее запахнул куртку и стал слушать тишину наступающего погожего вечера...
      
       ... Солнце садилось за противоположный, пологий склон широкой пади и заливало ярким светом всё таёжное пространство перед ним, подчёркивая разноцветье лесного ковра внизу и яркие, золотые всполохи мягкой и лёгкой хвои стройных лиственниц, ожидающих первых сильных заморозков.
      Вокруг стояла прозрачная тишина, изредка нарушаемая суетливым стрекотаньем кедровок. Синее небо, без единого облачка, простиралось над тайгой и ближе к вечеру, словно просело спускаясь ближе к земле, обещая назавтра ясное утро и солнечную, тёплую погоду...
      
      Задумавшись, Андрей вздрогнул, когда из вершины распадка, раздался рёв знакомого быка - рогача!
      Олень, пробуя голос протянул на высокой ноте начало песни, потом перешёл на басы и закончил раздражённо - сердитым рявканьем. Дослушав до конца, Андрей не торопясь поднялся на ноги, продышался и только хотел в ответ затянуть высоко и протяжно, приложив руки рупором ко рту, как от стоянки раздался сиплый вой отдалённо напоминающий простуженный рёв деревенского бык. Это трубил в ствол, кто-то из оставшихся на стоянке...
      
      Андрей чертыхнулся и сел на поваленный ствол ожидая продолжения.
      Но в лесу стояла тишина и только вспугнутая кедровка пролетела низом долинки и усевшись на чёрную вершину сухой лиственницы, сварливо закричала, словно ругая кого - то.
      Через время, от бивака, вновь раздался рёв, теперь уже более похожий на изюбриный, и бык - олень откликнулся на него, уже просто сердито рявкая низким басом - потом вновь наступила тишина...
      Прошло ещё несколько минут и Андрей, решил тоже поманить раззадоренного зверя.
      Он встал поудобнее, сделал несколько вдохов - выдохов, потом приложил ко рту ладони рупором и в начале, коротко и пронзительно рявкнул, а потом уже, быстро втянув в себя воздуху затянул песню гонного быка, протягивая с высоких нот к низким. А уже закончив, рявкнул отдельно парочку раз и замолчал, смущённо и недовольно качая головой.
      Через небольшую паузу бык ответил из вершины распадка и Андрей удовлетворённо покачал головой - бык ему отозвался...
      А ведь были времена, когда по осени, заходя в тайгу и пробуя голос, он затягивал изюбриную боевую песню и все гонные быки из округи торопились ему ответить.
      Часто, особенно вначале изюбриного гона, быки ответив первый раз, спешили ему навстречу, а он, определив по тембру голоса какого возраста бык, отвечал молодому потоньше, а "старику" - посолидней, побасовитей.
      Тогда ему хватало и музыкального слуха и силы лёгких чтобы подманивать самых осторожных быков!
      
      Солнце постепенно садилось и в какой-то момент, коснувшись лесистого горизонта, начало погружаться в синие прохлады, куда - то за край земли на западе.
      Андрей запахнулся в куртку и тут, над тайгой прозвучал ружейный выстрел и всё вновь надолго затихло. "Это, наверное, Максим стрелял - подумал Андрей. - У Гены карабин, а звук от выстрела резкий и сухой...
      Солнце, прокатившись по горизонту, опустилось за таёжную гриву, кинув на прощенье несколько розово - золотых острых и длинных лучей.
      В наступающих сумерках, в самой вершине распадка, как - то неуверенно, протрубил тот же бык...
      "Ага - подумал Андрей. - Максим стрелял по матке и может быть, убил её, потому, что бык иначе бы просто ушёл. А тут он пытается её подозвать к себе..."
      Андрей ещё посидел прячась за стволом и вглядываясь в сумерки заполнившие долину внизу, подбиравшиеся к нему, наверх.
      Постепенно небо потемнело, появились первые крупные звёзды и слева, над дальним краем долины сквозь силуэтную листву и сосновую хвою древесных вершин, проявилась бело - серебряная растущая луна, видимая сейчас как острый полумесяц в форме буквы С, развёрнутой в обратную сторону.
       Дождавшись полной темноты и больше не слыша осторожного, напуганного выстрелом изюбря, Андрей поднялся с земли и вглядываясь себе под ноги, шурша травой вышел на дорогу и вслушиваясь в ночную тишину, зашагал в сторону стоянки...
      
      Вскоре за деревьями завиднелся желто - алый огонёк костра, но у машины, было необычно тихо. Когда Андрей вошёл в полосу кострового света, то увидел одинокую, фигуру Валеры, немного испуганного и насторожённого...
      - Что, не пришли ещё? - спросил он, уже заранее зная ответ.
      - А я не знаю, где они - с обидой в голосе ответил Валера. - Я уже и суп
      сварил, и чай вскипятил, а вы все словно провалились в этом лесу...
       Он отвернулся и стал греть руки над костром.
      - Я думаю, что они добыли оленя, скорее всего матку, вот и разделывают её,
      пока ночь не настала - извиняющимся тоном ответил Андрей
      Он поставил свою двустволку к палатке, вернулся к костру, присел на край дорожного бортика - закрайка поросшего травой и налил себе чаю...
      Осторожно сглатывая горячий чай, он стал успокаивать обиженного Валеру...
      - Им просто повезло, если они стреляли оленуху. У неё сейчас мясо жирное,
      сочное, мягкое, и помолчав добавил - ты не переживай. Тут радоваться надо, что мы зверя добыли...
      Он был уже уверен, что брат с племянником добыли оленя...
      
      Вскоре из темноты тихо появился Гена, а за ним и Максим.
      Андрей спросил - Ну как? Можно поздравлять с добычей?
      Гена махнул рукой в сторону Максима: - Это всё он...
      Андрей, улыбаясь, поздравил племянника: - Молодец Максим. _ Я слышал, ты её одним выстрелом повалил?
      Максим, подойдя к костру смущённо улыбаясь, стал рассказывать.
      - Мы с папой по дороге быстро шли и вдруг услышали, что бык вякнул, и
      совсем недалеко. Мы замерли и вдруг, я вижу сквозь чащу, будто мелькает через листву что-то темно-коричневое. Я не думая вскинул ружьё, навёл и сразу выстрелил. И все затихло, только бык по чаще ломанулся, несколько раз прохрустел, протрещал сквозь кусты...
      
      - Мы с папой постояли, послушали. Я уже и ругать себя начал потихоньку, но думаю, дай на всякий случай схожу, посмотрю на то место куда я стрелял.
      - Подхожу ближе - а папа за мной идёт - он глянул на Гену.
      - Только я куст ольховника обогнул, а она там лежит и странно, что у неё загривок почти чёрный. Лежит и не шевелится...
      Максим помолчал. Потёр лицо правой ладонью: - Пуля сзади, в основание черепа попала и наповал...
      Гена продолжил: - А я ничего сообразить не успел, а уже Максим вскинул ружьё и выстрелил. Я потом увидел, как бык вдалеке мелькнул и всё затихло. Ну, думаю - промазал. Ан нет! - он довольно засмеялся. - Так что мужики с полем вас! Бурхан нас своей заботой не оставил...
      Валера, слушая рассказ, развеселился и быстро стал приготовлять к ужину стол, в салоне микроавтобуса...
      Андрей, допивая чай, добавил: - А я там, на гребне сидел, и всё слышал, и сразу подумал, что Максим матку стрелил...
      - Да я не хотел матку стрелять - словно оправдываясь вновь начал
      пересказывать охотничий эпизод Максим.
      - Я думал, что это бык мелькает. У меня было мнение, что матки намного светлее быков по окрасу. Если б я знал, что это матка, то я бы и стрелять не стал.
      - Так бывает - успокоил его Андрей. - Однажды, мы вот так же с егерем, моим давним приятелем, с вечера залезли на хребтик над водохранилищем и стали трубить...
      Ещё и солнце было. Тут вдруг егерь меня толкает в бок и показывает направо. Я туда глянул, присмотрелся, а там матка - оленуха ходит, травку щиплет. Мы с егерем посмеялись тихонечко и через время стали снова трубить. А уже сумерки подступили, видно стало плохо, особенно если вниз смотришь...
      Тут егерь, вдруг, показывает вверх, в темноту и мне показалось тоже, что два жёлтых пятна увидел на тёмном, которых там раньше не было.
      Егерь, поднимает карабин, прицеливается - Бам - м, и что-то там, на бугре, затрещало и затихло...
      Подошли, а там матка лежит, да такая крупная...
      Пуля ей между глаз точно попала, но делать нечего, выстрел произведён...
      
      ...Сидя за столом в салоне машины выпили за Максимову удачу и он, ещё переживая удачный выстрел, стал вновь рассказывать.
      - Мы ведь по дороге шли почти неслышно и потому, вышли к зверям близко. И ещё мне показалось, что олени-то шли вниз по распадку, словно куда торопились. И хорошо, что мы на дороге были. Там же ни сучьев ни ветоши сухой нету. Шли почти неслышно. Вот они на нас и напоролись...
      Андрей вспомнил, что бык после выстрела один раз проревел, проговорил:
      - А я ведь быка после выстрела ещё раз слышал. Только уже далеко вверху, по
      распадку, и много вправо от прежнего места. Он туда убежал, а оттуда голос подал...
      Выпили ещё по одной, и Гена стал рассказывать, как они с Александром Владимировичем, первый раз здесь лося добыли:
      - Тогда, уже зима началась, но снег лежал, правда, небольшой. Александр
      Владимирович пошёл верхом, по дороге, а я вниз спустился и пошёл по дну долины, напротив этого крутого склона. Снегу мало и видно кругом очень хорошо...
      Гена помолчал, с аппетитом закусывая хрустящими солёными груздочками, захватывая их с тарелки прямо пальцами...
      - Александр Владимирович оттуда, сверху, молодого бычка "столкнул" и тот, чуть отбежал от лёжки вниз по склону постоял, послушал и стронулся дальше. А крутяк такой, что тяжело спускаться и потому, он вдоль склона по диагонали пошёл, обходя скалки. Тут я его и увидел. Там было метров сто двадцать до него, и я приложив ствол карабина к берёзе, выцелил и бахнул. Лось как ужаленный подскочил, а потом постоял, пошатался и упал, и поехал по крутяку вниз. Так, он почти к моим ногам и подкатился...
      
      ...Выпили по следующей, и всем захотелось спать. Начали зевать и закончив есть попили чаю и пошли по палаткам
      Андрей, вылезая из машины, заметил.
      - Я завтра с утра, ещё по темноте, хочу пройти на гривку и там пореветь. Теперь уже можно не стрелять, а просто послушать и посмотреть, если повезёт...
      Он влез в тёмную палатку, снял сапоги, положил их ближе ко входу, с трудом протиснулся в тесный спальник, поворочался, невольно прислушиваясь к ночной тайге окружающей стоянку, длинно зевнул и словно в омут провалился - заснул крепко и надолго.
      
      ... Ночью, проснувшись от холода, накинул сверху на спальник тёплую куртку, он послушал как Гена похрапывал у себя в палатке и угревшись, уснул до утра...
      Пробудился Андрей оттого, что Гена у себя в палатке проснулся, долго возился, одеваясь и выйдя на воздух, посветил фонариком на палатку старшего брата...
      Андрей, видя жёлтое пятно света на тенте, бодрым ровным голосом проговорил: - Я тоже сейчас встаю...
      Через десять минут, ещё в полной темноте - было около шести часов утра, - на стоянке, потрескивая ярко горел костёр и мужики, стоя вокруг, переминаясь с ноги на ногу пили крепкий до терпкости, подогретый чай...
      Пожевав без аппетита вчерашние бутерброды, охотники, затоптав костёр и залив его остатками чая, прихватив оружие и выстроившись цепочкой пошли по дороге в сторону гребневого обрыва. Андрей, как обычно шагал последним...
      Придя к обрыву, все сели на землю и замолчали, вслушиваясь в приходящий в тайгу рассвет.
      Стало чуть посветлее и на тёмном фоне уходящей ночи, проявились силуэты крупных деревьев - лес тревожно и загадочно молчал...
      Вдруг Андрей, неожиданно даже для самого себя поднялся, отошёл от всех чуть в сторону и продышавшись, заревел - страшно громко, яростно и пронзительно...
      
      От неожиданности остальные вздрогнули и поёжились, но промолчали, воздержавшись от ненужных реплик.
      И тут же, издалека, со дна полого поднимающейся к гребню тёмной ещё долины, басовито и длинно ответил гонный бык! Все зашевелились и в это время из сумерек, снизу, из - под обрыва, совсем рядом, несколько раз коротко мыкнул второй, вчерашний бык. Он видимо уже боялся незнакомых голосов, реветь не ревел, но не удержавшись дал знать, что он тоже здесь присутствует.
      Гена, невольно пригибаясь, отошёл от обрыва и сказал шёпотом: - Он нас снизу может увидеть.
      Андрей коротко отреагировал: - Он сегодня реветь не будет, напуган.
       Уже не обращая ни на кого внимания он вернулся к дороге, перешёл её и войдя в тёмные ещё кусты, став на колени вновь затрубил, направляя раструб ладоней вниз к земле - вначале коротко рявкнул, а потом протянул тонко и сердито, в конце переходя в басы.
      В какой - то момент ему не хватило воздуха и он, оборвав рёв, коротко вдохнул воздух и рявкнул ещё два раза...
      Прошло несколько томительных минут ожидания и бык, снизу долины, уже громче и как показалось Андрею, чуть ближе, ответил длинно и протяжно: И- а - а - эх, и через паузу выдохнул: А - Ах...
      "Ага, это тот вчерашний бык, чьи следы мы видели на щебёнке, который с матками крутился вокруг скального гребешка - отметил Андрей.
      - Мне отзывается и, похоже, что он пошёл в нашу сторону, вверх по пади".
      Гена, Максим и Валера оставались на своих местах, слушали и наблюдали, что будет дальше...
      
      Их растревожила решимость Андрея и даже бывалый охотник - добытчик Гена, с интересом наблюдал за действиями старшего брата.
      В какой - то момент, он поймал себя на мысли, что присутствует на драматическом спектакле, с участием человека и зверя. Казалось, что Андрей, долго ждавший своего "выхода" на сцену, наконец, решился посоревноваться с оленем в умении чувствовать и понимать природу...
      На восточной стороне небосклона, в той стороне, где отозвался бык, над горизонтом протянулась синяя полоса рассвета, постепенно от горизонта заливаемая алым цветом.
      На дне широкой, таёжной долины, белым паром поднимался густой холодный туман и чем больше вокруг было сине - розового света, тем выше поднимался беловатый "ледник" тумана...
      
      Андрей, переждав немного, пройдя по дороге чуть вперёд, шагнул на обочину и спрятавшись под большой выворотень продышался и вновь заревел, проводя приложенные ко рту руки снизу вверх, из под корневища к небу...
      "Так быку будет трудно определить точное моё местонахождение - подумал он и встав на ноги прислушался.
      Бык ответил почти тотчас же и теперь Андрей уже точно знал, что ревущий олень двигается в его сторону, в вершину пади...
      
      Оттуда, снизу, повеяло холодком и сквозь кроны сосново-лиственничного леса, растущего на противоположной гривке, проскользнули в полусонную долину несколько острых, золотистых лучей, хотя самого солнца ещё не было видно.
      Но Андрей, настолько увлёкся перекличкой с "соперником", что забыл обо всём и помнил сейчас только об олене и думал, как выманить зверя на дорогу, то есть на верх пади...
      Солнце незаметно поднялось над горизонтом и осветило золотистым светом, противоположную сторону долины, отчего там, на склоне, на траве, на кустах, на деревьях ярко заиграли золотой, тёплый пастельный цвет.
      Вдруг, с обочины, совсем недалеко от Андрея, взлетел крупный глухарь, мелькнувший при подъеме белой пестриной подбрюшья. И тут же, в кустах, справа, человек расслышал шум крыльев второго глухаря...
      
      Андрею некогда было разбираться с глухарями, но ему показалось, что где - то на краю сознания промелькнуло предположение: "Кажется, я слышал часть глухариной песни чуть раньше и в волнении, не обратил на него внимания... Может быть, что здесь бывает глухариный ток? Место подходящее..."
      
      Дорога, покрытая палой лиственничной хвоей, заросшая пожелтевшей травой, уходила вперёд, в золотое, таинственное царство тайги, в котором вот - вот должен был появиться владетель этих мест, царственный олень...
      Его развесистые и крупные рога на голове, были здесь, в глухой тайге, в этот утренний час символом власти - "королевской" короной.
      Его мощный рёв, больше похожий на тигриное рыканье, размеры, сила и ярость мышц оленя-быка делали его настоящим владыкой этих мест и к тому же, он был владетелем целого "гарема" маток, во всём ему подчиняющихся, что и подтверждало его царственный статус.
      В это прекрасное утро он, разъяренный и вместе с тем осторожный, никак не напоминал пугливого оленя из охотничьих рассказов или народных легенд и сказок...
      
      ...Однажды, во время изюбриного рёва, Андрей видел сквозь кусты, как гонный олень остановившись, отбивался от целой стаи охотничьих собак. Храпя и пуская из пасти пену, бык бил нападающих собак передними острыми копытами и наносил молниеносные удары - выпады много-отростковыми рогами.
      Это была настоящая битва, из которой одна собака вышла искалеченной, с перебитой копытом лапой, а другая - получила колющее ранение в бок и с визгом убежала проч. В тот раз, олень из боя с собаками вышел победителем, и ускакал в тайгу тяжёлым, ходким галопом...
      Помня эту картинку, Андрей откровенно побаивался приближающегося быка и если бы не двустволка за его плечами, то наверное не рискнул бы подманивать раздражённого зверя ближе...
      Нередко, во время гона олень нападает по ошибке на безоружного человека и даже убивает его. Часто такие случаи бывают в заповедниках, где стрелять зверей запрещено и они теряют инстинктивный страх перед человеком...
      
       В какой-то момент оглянувшись, Андрей заметил на дороге, осторожно идущих ему навстречу сотоварищей и дождавшись их, полушёпотом объяснил:
      - Вы пройдите вот туда, на лесистый мысок над долиной, а я попробую подманить зверя к вам поближе. Но стрелять не стреляйте - мясо у нас уже есть...
      Гена быстро и осторожно пошагал от дороги на взлобок, возвышающийся над долиной и покрытый молодым соснячком. За ним, не отставая последовали Максим и ошеломлённый услышанной яростной перекличкой зверя и человека, Валера.
      Он начинал уже не на шутку побаиваться этого зверя, который так громогласно, свирепо и яростно ревел, уже совсем недалеко...
      Сам Андрей, быстрым шагом отошёл за гребневую дорогу, в противоположную сторону и чуть спустившись по склону, заревел охрипшим от напряжения голосом, направляя звук своей "песни" в сторону другой пади. Он хотел, чтобы его соперник-олень подумал, что он тоже "бык - рогач", пришедший в чужие края, а испугавшись встречи уходит в соседнюю падь...
      И словно угадав мысли Андрея, бык - владетель этих мест заревел в ответ хрипло и торжествующе и в конце, совсем близко, рыкнул несколько раз так, что вибрации мощной глотки, смогли быть восприняты чутким ухом охотника - "трубача" - Андрея
      - Боже мой! - прошептал он в восторге. - Этот зверюга намерен драться со
      мной и хотел бы увидеть меня хотя бы мельком!
      
      Он вернулся на дорогу, свернул направо, быстрым шагом дошёл до куртинки молодых пушистых ёлочек растущих на обочине, и стал за ними как за зелёную ширму, приготовив на всякий случай ружьё...
      Вскоре послышалось лёгкое шевеление в чаще, в излучине распадка совсем рядом с дорогой, метрах в ста от затаившегося Андрея...
      Руки его держащие двустволку, нервно подрагивали, ему вдруг стало жарко и Андрей, свободной рукой вытер со лба выступившие капельки пота. Сердце колотилось быстро - быстро и он старался себя успокоить, повторяя про себя:
      - Ты не будешь стрелять... Не волнуйся... Ты просто посмотришь на него и отпустишь его назад, в его владения. Ведь это же его лес... Это его вотчина. А ты непрошенный гость, да ещё и обманщик - "трубач"!
      
      На какое - то время всё вокруг затихло, и остались только два существа, два зверя скрадывающие друг друга.
      Один - мощный бык - рогач, а другой, пожилой уже человек, живущий в далёком Лондоне, но на время вообразивший себя не менее яростным и страстным зверем, чем подлинный олень...
      Громадный, коричнево серый олень - самец с длинной гривой, с коричневыми, длинными и широко расставленными рогами, с острыми, светлыми отростками симметрично расположенными на каждом роге, вдруг появился на дороге! Перемахнув высоким и длинно - тяжёлым прыжком через дорожный отвал поросший кустами багульника, в несколько шагов перейдя через дорогу, перед тем как углубиться в чащу на другой стороне, зверь повернул изящную голову с высокой короной рогов в сторону Андрея и всего в тридцати шагах, увидел затаившегося человека ...
      Ноздри его раздувались и влажный, светло - серый пар вырывался вместе с разгорячённым дыханием из широкой груди. Крупные, блестяще - тёмные глаза навыкате, остановились на фигурке сжавшегося в комочек человека и бык тоже замер, рассматривая своего врага, ещё не веря в обман, ещё готовый в несколько следующих прыжков миновать расстояние до соперника и столкнувшись с оглушительным треском рогами, преодолеть его сопротивление, подавить, смять, растоптать, уничтожить...
      Мгновения, которые показались Андрею вечностью, человек и зверь смотрели друг на друга не отрывая взгляда.
      И когда испуганный охотник, уже невольно начал поднимать к плечу своё оружие, олень вздрогнул, развернул, на сильных задних ногах, мощную, действительно бычью переднюю часть-круп, затем оттолкнулся и, почти презрительно отвернувшись, не глядя на затаившегося человека взлетел в воздух, преодолел одним махом несколько метров по воздуху и неожиданно плавно приземлился среди кустов за дорогой!
      Потом прыгнул во второй раз, в третий и почти неслышно исчез в чаще ольховника, ещё не сбросившего листьев...
      Андрей дрожа, напряжённо выдохнул воздух и сделал несколько шагов в ту сторону, где только что стоял дикий зверь распалённый жаждой сладострастия и соперничества, красивый яростью многократного победителя изюбриных схваток...
      На дороге остались глубокие, необычайно крупные следы аккуратных копыт...
      Словно после глубокого сна Андрей протёр глаза, огляделся, увидел высокое золотое солнце в синем безоблачном небе, яркие краски тайги и осинку на обочине, на которой налетевший вдруг порыв ветра, зашевелил, заиграл жёлто - красными, похожими на тонкие монетки листьями...
      
      Из леса навстречу ему вышел Гена и вслед за ним Максим с Валерой.
      Валера, впервые видевший гонного оленя, да ещё так близко, с восторгом заговорил:
      - Вот это зверюга! Какая громадина! Я только сейчас понял, почему охотники называют самца - оленя быком. Ведь это действительно громадина, килограммов в триста весом. У меня поджилки затряслись, когда он вдруг остановился на виду и зарыкал как лев, хрипло и гневно...
      Андрей в ответ кивал головой, но молчал и смотрел куда - то вдаль, переживая раз за разом виденное и теперь оставшееся в памяти, помогающей воображению восстановить картинки только что произошедшего.
      Гена, изредка взглядывал на притихшего и молчаливого брата, с уважением подумал, что Андрей нисколько не утратил за годы своего далёкого отсутствия ни охотничьего азарта, ни умения заражать своим настроением как близких и мало знакомых людей...
      Максим, наконец, тоже проговорил: - Да, это был самый большой бык, которого я когда-нибудь видел в лесу. Это настоящий король здешних мест! Думаю, что его, все остальные быки в здешней тайге боятся...
      
      ... Назад возвращались не торопясь, обсуждая детали увиденного и услышанного...
      Андрей шёл последним, смотрел по сторонам и в одном месте остановился, разглядывая, на верхушке молодой кедрушки сдвоенные, серо - коричневые шишки, хорошо заметные на яркой зелени пушистой хвои...
      Вдруг, откуда - то снизу, на берёзу уже сбросившую листву, вспрыгнула проворная белочка с чёрной мордочкой, длинными ушками с тёмно - коричневыми кисточками на них, и блестящими бусинками глаз, насторожённо рассматривающих неподвижное двуногое животное, в защитного цвета куртке.
      Андрей, мягко двигаясь осторожно подобрался к деревцу и стукнул по стволу ногой.
      Белочка, сердито цокая, пулей влетела к вершине, проворно пробежала по тонкой веточке, перескочила на соседнее дерево, потом на следующее и там спряталась, замерла в чаще переплетений веток, веточек, хвои и листьев...
      Тут же, на обочину заросшей дороги, прилетела стайка синичек и рассевшись на тоненьких веточках берёзок, засвистели радостно и торопливо.
      Андрей остановился, разглядывая крошечных пичужек, а потом сам засвистел, подражая пенью синичек...
      
      Когда они возвратились на бивак, осенний яркий день разгулялся вовсю и от утренней прохлады не осталось и следа.
      Раздевшись до футболок, не спеша, приготовили завтрак и сидя в машине, вспоминая насторожённое, прохладно - ясное утро поели и выпили по рюмочке водки за удачную поездку и за хорошую добычу, которая после всего увиденного только добавила настроения.
      Потом, взяв полиэтиленовые мешки, сходили по дороге за ручей, к тому месту, где Максим вчера добыл оленуху. Мясо лежало завернутое в шкуру, и когда его распределили по мешкам, оказалось, что каждый будет нести килограммов по тридцать. Гена, раскладывая мясо, вспомнил один случай...
      
      - Андрей! А ты помнишь, как мы твоего первого лося выносили из тайги, с
      места, которое находилось километрах в пятнадцати от дороги? Я тогда чуть не надорвался, хотя был молод и силён, как никогда. Я ведь тогда был тренирован и собирался сделать мастера спорта по лыжам...
      Андрей заулыбался: - Конечно, помню! Мы тогда с тобой ночью, с большой дороги, по звёздам заходили и попали точно к спрятанному мясу - он тем походом гордился.
      Ведь за одну ночь не только дошли, но и вынесли тяжеленные, килограммов по сорок рюкзаки.
      И всё это по прямой, через лес, по глухой тайге изрезанной падями, распадками и болотами...
      "Да, тогда мы были молоды и сильны как звери - подумал он. - Впереди расстилалась целая жизнь, а охота, походы по тайге украшали это будущее, наравне с красивыми девушками и спортивными успехами... Ах, как давно это было!"
      Андрей молча покачал головой и вздохнул...
      Возвратились на стоянку идя друг за другом и поглядывая вдоль дороги, как - бы посторонних не было. Андрей как обычно замыкал шествие, часто поправлял на плечах рюкзак и переходя через ручей, поскользнулся и чуть не упал...
      - Эх, "где мои семнадцать лет..." - тихонько пропел он и вытерев пот со лба,
      двинулся догонять товарищей...
      Принесённое мясо, спрятали неподалёку от машины в лесу, и стали собираться уезжать: сняли палатки и полиэтилен прикрывавший их сверху, переоделись в цивильную одежду, ещё раз попили чаю, сидя на солнышке у потухающего костра и в последний раз слушая шум хвойных и лиственных вершин, то затихающий, то "разгорающийся" под порывами тёплого ветра, приносящего из тайги запахи осени.
      Перед самым отъездом, перенесли мясо в машину и уложили под собранное и упакованное в мешки и мешочки, лесное снаряжение.
      Андрею уезжать не хотелось и, в последний раз попивая чай, он смотрел по сторонам, вглядывался в дальние, синеющие горизонты ярко расцвеченной тайги и думал, что именно такую красоту он часто представлял себе там, в Англии, когда лежал медленно засыпал, проваливаясь в тягучую, сладкую дрёму.
      
      "Англия страна замечательная - с грустью думал он - но уж очень "домашняя", обжитая, приспособленная под нужды городского человека. Там и природных лесов совсем не осталось, да и хищников всех извели ещё лет четыреста - пятьсот назад. А какой - же лес без волков и медведей?
      - Там тоже есть и реки и ручьи, но воду из них никто не пьёт, даже при сильной жажде, а добыть оленя в лесу могут только знатные аристократы или богачи, у кого денег и страсти на добычу зверя хватает. Там ведь даже костров нельзя разводить в лесу...
      А что за ночёвка без горячего чайку и кострового пахучего дымка, без яркой игры языков пламени в огне..."
      Его раздумья, прервала шутливая Генина команда: - По машинам!
      Андрей влез в микроавтобус последним и молчал почти всю дорогу, вспоминая многочисленные прошлые походы в тайгу, и сожалея, что сегодня такие "праздники" бывают слишком редко...
      "В рощах далёких олени трубят - вспомнил и процитировал он про себя, чьи - то стихи.
      - Лето проходит, осень приходит, жизнь уходит..."
      Андрей смотрел вокруг, запоминал яркость солнечного, золотого дня, синее небо над таёжными просторами, зелено - золотистую тайгу и уговаривал себя не переживать и надеяться на лучшее...
      
      ... Лёжа в чаще прохладного ельника, олень - рогач, услышал шум мотора, проезжающей где - то далеко, на вершине водораздела машины, открыл глаза, потянул ноздрями теплый предвечерний воздух погожего денька, убедился, что опасных запахов нет и огляделся.
      Неподалёку, в зарослях пожухлого высокого папоротника, лежали три его матки, а четвёртая - молодая, стояла в березняке и кормилась, изредка поднимая голову и оглядываясь на своего "повелителя".
      
      ...Солнце уже опускалось к лесистому горизонту, когда бык в два приёма поднялся - вначале на мощные задние ноги, потом на передние, потянулся подаваясь вперёд, растягивая большое мускулистое тело и высоко поднимая красивую рогатую голову.
      Потом выровнялся, зевнул приоткрыв большую пасть, понюхал струйки воздуха стекающего сверху, с нагретого за день хребтика и медленно шагая, начал спускаться по правому борту широкой долины, заросшей кустарником и редким сосняком, к ручью...
      Матки послушно последовали за ним, но Молодая, задержалась на какое - то время и это привело рогача в волнение. Он резко развернулся на задних ногах, тяжёлой рысью приблизился к зазевавшейся Молодой, обогнул её по дуге и сердито мыкнул, мотая тяжёлой, рогатой головой.
      Оленуха, опасаясь чувствительного удара рогами, с места перешла в галоп и мгновение спустя, догнала своих товарок, спокойно идущих впереди...
      Бык, широко шагая вновь выдвинулся вперёд и спустившись ещё на полкилометра в низ пади, вошёл в болото, посередине которого протекал неширокий, но глубокий ручей...
      Войдя в небольшую заводь почти по колено, олень наклонил рогатую голову и шумно вдыхая и выдыхая воздух через большие ноздри на чёрно - блестящей оконечности морды, долго и с удовольствием пил.
      Матки делали то же, чуть поодаль от быка...
      Напившись, он поднял голову и долго стоял неподвижно, слушая шумы деревьев и журчание воды на небольшом перекате, чуть ниже по течению. С его морды, в текучую воду падали крупные капли...
      Постояв так какое - то время, олень вдруг лёг в ручей и стал двигать передними ногами в воде, словно пытался плыть, охлаждая разгорячённую плоть...
      Насладившись этой холодной ванной, бык вскочил на ноги, встряхнулся мощными, крупными мышцами массивного крупа, разбрызгал вокруг капли воды со шкуры и напрямик, через густой ивняк выбрался из ручья...
      После водопоя и купания, стадо оленя - рогача, перешло болотистую долину и принялось подниматься на крутой противоположный склон, с выступающими кое - где из травянистой, кустарниковой чащи, каменными спинами гранитных скал - останцев.
      
      Сумерки, не торопясь опускались в долину постепенно покрывая прохладной тенью, небольшие продольные распадки.
      Вскоре, солнце спустилось за поросший крупно-ствольным лесом гребень, отделяющий одну падь от другой.
      Присматривая за матками, бык зигзагами поднялся по крутизне подъема почти на гривку и тут, уловив резкий запах незнакомого быка - оленя, остановился, опустил голову к земле и принюхался.
      Это был незнакомый бык - новый соперник, и наш герой - Хозяин этих мест взволновался, напрягся и перейдя на рысь, поднялся на заросшую молодым осинником седловину.
      Тут, он натолкнулся на "мочевую" точку, где незваный Пришелец останавливался, бодал, драл рогами одиноко стоящую в зарослях папоротника сосёнку, срывая с неё пахучую, влажно-смолистую кору и обламывая хрупкие ветки.
      Внизу, в земле, Пришелец выкопал круглую яму копытами выбив это углубление, а потом туда помочился - сделал метку.
      Владетелю этих мест, метка очень многое рассказала...
      
      Пришелец был уже вполне зрелым быком, потерявшим свою единственную матку вчера вечером после выстрела Максима и потому, в поисках новой "наложницы" - подруги, перешел лесную гриву, отделяющую одну падь от другой, нарушил границу владений Хозяина...
      Наш бык - Хозяин этой долины, - разъярился - шерсть на его загривке поднялась дыбом и он, задрав голову с мощными рогами, открыл пасть и заревел, призывая наглого Пришельца сразиться.
      Проревев несколько раз, он помочился на мочевую метку "наглеца" и несколько раз помотал головой, тренируя свой излюбленный удар рогами снизу вверх, а потом резко в сторону, от которого шеи его противников изгибались, и мышцы и позвонки трещали от непереносимого напряжения...
      В это время, на противоположном краю лесной опушки, на гривке, появился, замелькал в кустах коричневым нахальный чужак.
      Заметив его, Хозяин резко перешёл на галоп и в несколько секунд преодолел расстояние, разделяющее их...
      
      Остановившись на открытом месте, Хозяин ещё раз проревел свой вызов: его голос охрип от охватившей ярости и вместо плавного подъема мелодии от верхов к низам, из разгорячённого, опухшего от возбуждения и похоти глотки, раздалось рокочущее рыканье, повторённое несколько раз с откровенной угрозой.
      Пришелец услышав этот ужасный рык вздрогнул, выскочил на край поляны, остановился на месте и даже попятился...
      На его рогах висела коричневая "копна" вырванного из земли сухого папоротника, от которой он в суете приготовлений к бою, забыл избавиться.
      И в это время, Хозяин на рысях бросился на него и Пришелец, едва успел увернуться, отскочить минуя тяжёлый лобовой удар - таран...
      Затормозив всеми четырьмя копытами глубоко вспахавшими землю, Хозяин развернулся и наклонив тяжёлые рога, выкатив налитые кровью яростного гнева глаза, бросился на испуганного соперника.
      Раздался сухой, громкий треск столкнувшихся рогов!
      Пришелец, упершись в землю копытами изо всех сил, попытался сопротивляться напору Хозяина, но был мгновенно отброшен на несколько метров назад. От резкого удара, застрявший в его рогах папоротник упал на траву и Пришелец, осознав опасность дальнейшей схватки отскочил вбок, крутнулся на месте и помчался прочь от непобедимого оленя рогача - Короля местной тайги...
      
      Хозяин некоторое время, тяжело скакал за убегающим соперником, пугая того коротким злобным хрюканьем, потом постепенно перейдя на шаг остановился, подняв голову победоносно осмотрелся и заметив своих, покорно пасущихся маток, нисколько не взволнованных произошедшей схваткой, ударил копытом правой ноги по земле выбив клок травы и кореньев, а потом снизу вверх поднимая рогатую голову, заревел - зарычал басом, рассказывая всему свету о своей очередной победе...
      
      ... Уже в полной темноте, чуть успокоившись, бык - Хозяин, несколько раз проревел на всю округу и вслушиваясь в отголоски эха, ответа не услышал... Потом, стадо долго кормилось на противоположной стороне гривы, в покинутых побеждённым Пришельцем, владениях - Хозяин, после очередного победного боя завладел новой территорией, увеличив свои владения...
      А около полуночи, когда рогатая луна взошла на мерцающий звёздной пылью прохладный небосвод, Хозяин, поднявшись к каменистым останцам на гребне лесного мыса выступающего над долиной, лёг в высокую траву и поворочавшись и прослушав окружающую заснувшую, ночную тайгу, задремал прикрыв глаза и изредка утробно рыкая, видя во сне очередной бой с оленем - соперником...
      
      ... Переехав тряское болото по полусгнившей стлани, Генина машина заспешила по ровной грунтовой дороге к Голоустнинскому шоссе, потом свернула налево и чуть поднявшись на перевал, помчалась по золотеющей осенней тайге в сторону города...
      
      ... Грустный Андрей сидел на своём сиденье у окна и вглядывался в мелькающие за окном широкие долины и крутые, заросшие лиственичником, вершины....
      Он думал о том, что поездка была по настоящему удачной, и не только потому, что удалось добыть вкусного, питательного мяса, но главное, потому что он вспомнил свои былые походы и смог хотя бы на время вернуться в те далёкие годы, когда тайга была для него родным домом и местом, где он чувствовал себя своим человеком!
      "Значит, есть ещё порох в пороховницах - думал он, едва заметно улыбаясь.
      - Значит, я ещё могу радоваться жизни и свободе как тогда, несколько десятилетий напряжённой жизни тому назад...
      Значит, ещё не всё потеряно и есть ещё время и для радости и для переживаний...
      А это значит, что старость подождёт, пока я сам не соглашусь с её предложениями затихнуть и погрузиться в обывательскую жизнь..."
      
      В одном месте, на гребне водораздельного хребта, сквозь золотой цвет осени, зазеленели густые кедрачи и Гена рассказал, что там, наверху, несколько лет назад они с Максимом "били" кедровый орех и за неделю, каждый набил по мешку очищенного ореха...
      - Осень тогда, была поздняя и сухая и шишки, в молодых кедрачах, висели на ветках, коричнево - серебристыми гирляндами. Казалось, что вершинки кедров, какой - то замысловатый художник раскрасил мягкой акварелькой в медовые оттенки...
      Гена чуть притормозил, объехал подсохшую лужу, и вновь нажал на газ:
      - Тогда, вкусные, ароматные орешки добытые мною по осени, всей
      семьёй щелкали всю зиму...
      Андрей рассеяно слушал разговоры о сборе кедровых орехов и о урожайных и неурожайных годах в окрестной тайге.
      Он думал о том, что скоро надо уезжать, прощаться с родными и близкими, в последний раз видеть эти необъятные просторы тайги, в которой когда - то, как казалось совсем недавно бывал не гостем, а хозяином и где он, не один раз бывал счастлив ощущением силы и здоровья, сознанием драгоценной внутренней свободы, когда любые невзгоды и физические перегрузки воспринимались как дело обычное, как плата, ответственность за состояние свободного человека живущего в свободной природе...
      
      Глядя через окно на пробегающую мимо тайгу, он с грустью думал, что скоро улетит в Англию, где начнётся размеренная жизнь: работа, дом, Рождество, Пасха - всё как обычно, привычно, по одному и тому же маршруту. Всё чистенькое благоустроенное и даже красивое. Но нет ощущения свободы и потому скучно, и временами даже бессмысленно...
      
      Когда подъезжали к городу, Андрей уже успокоился, уговорил себя не волноваться и повторял про себя очередные, пришедшие в голову, по случаю, стихи:
      "Я научился понемногу, шагать со всеми рядом, в ногу. По пустякам не волноваться и правилам повиноваться..."
      
      
       21. 11. 2005. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       Олени Ричмонд - парка.
      
      
      
      Впервые я побывал в Ричмонд - парке, лет семь назад.
      Мы с женой, приехали сюда на машине, долго искали въездные ворота и, наконец, попали внутрь и остановились на стоянке рядом с замечательным внутренним парком и кофейней, стоящей на вершине холма, нависающего над Темзой и дальше над Лондоном.
      Тогда я впервые, в волнении, увидел там стада оленей пасущихся вдоль дорог-тропинок и так был этим поражён, что почти потерял дар речи. Ведь для того, чтобы увидеть хотя бы одного оленя в сибирской тайге, надо отшагать от города километров пятьдесят, ночевать где-нибудь в лесу, а с утра ходить у подножия марян, (травянистых луговин на крутых склонах), в надежде увидеть там, на вершинах, это красивое, но осторожное и пугливое животное. Ведь летом, в тайге увидеть его очень трудно, почти невозможно. Изредка, в своих дальних походах, я слышал треск веток в непроглядной чаще, на прыжках, под острыми копытами, и характерное фырканье. И всё...
      Иногда, в особо глухой тайге, я находил сброшенные по весне рога, но самих оленей видел очень редко...
      А тут, рядом с проезжей дорогой паслись несколько десятков крупных маток - оленух, с подросшими уже телятами, не обращавших никакого внимания на проходящих и проезжающих...
      Я всплескивал руками, охал и ахал восхищаясь этой внезапной возможностью наблюдать диких зверей в такой близости, и жене удалось меня угомонить, только тогда, когда она предложила попить чаю с "плюшками", в замечательной кофейне...
      Когда мы заказали себе чай и устроились в уютной гостиной, то в окна, внизу под горой, увидели замечательный вид Лондона и его окрестностей. Величавая Темза, изгибаясь, уходила вдаль, и её синяя вода поблескивала под ярким солнцем мириадами отражений. Вдалеке были видны высотки центра города - Сити, а по горизонту, в несколько уровней протянулись леса и луга...
      Чай был замечательно ароматным, и плюшки с изюмом и кремовой, ломкой корочкой, возбуждали аппетит. Закусывая, мы обсуждали всё увиденное и я уверял Сюзи - мою жену, что ничего подобного я ещё не встречал в своей жизни...
      
      В тот день, мы, гуляя по парку, обошли его почти весь, вдоль и поперёк, хотя размеры Ричмонд - парка немаленькие: наверное, не меньше чем пять на пять километров.
      Там есть холмы, покрытые густым, крупно-ствольным лесом, есть озёра и речки, ручьи и ручейки, плантации дикого леса, огороженного от зверей высокими изгородями - места гнездований для птиц: множества уток разных пород, гусей и лебедей.
      Вечером, уставшие и полные впечатлений уехали домой, но я и подумать не мог, что когда-нибудь, посещение Ричмонд - парка станет для меня почти работой - тем местом, куда я буду в течении года приезжать по нескольку раз в неделю, на много часов...
      
       Следующее запомнившееся посещение, произошло года четыре назад, когда к нам в гости приехали из Питера, наши друзья, музыканты симфонического оркестра Мариинского театра.
      С вечера, после репетиции оркестра в Барбикан - центре, мы пришли к нам на Хаттон - Гарден (лондонская улица на которой мы живём), посидели часа два распивая разные вкусные и экзотические напитки, (и не только алкогольные - дочь незадолго до этого была с школьным оркестром в Аргентине и привезла латиноамериканский напиток "матэ" и стаканчики для его заварки) болтая о всякой всячине.
      Перед расставанием договорились, что назавтра, когда у друзей - музыкантов будет выходной, мы поедем в Ричмонд - парк, на пикник.
      Утром, когда все собрались, мы сели в машину и поехали в парк.
      Была неважная погода, но у "нас было" и потому мелкий дождичек нас совсем не пугал.
      Когда приехали и поставив машину на привычной стоянке, вышли на воздух, то дождя уже не было и мы, расстелив "скатерть самобранку" рядом с дорогой, совсем по-русски, не обращая внимания на прохожих и проезжих, выставили на неё закуску и главное, литровую бутылку дорогого американского виски...
      Первый тост конечно был за дружбу и за гостей... А потом пошло...
      Через полчаса всем было хорошо, и мы гадали, почему мы прежде не могли вот так на свободе, встретиться и выпить за здоровье каждого.
      Во время выпивания и закусывания, произошёл смешной случай.
      Маленький, красивенький пудель, убежал от своей крикливой хозяйки, подскочил к нашей скатерти "самобранке" и, не жуя, проглотил немного чесночного сыру, вместе с упаковочной фольгой. Мы не успели ему помешать, а подоспевшая смущённая хозяйка, подхватила его на руки, и унесла, извиняясь на ходу.
      Мы несколько смущённо комментировали последствия такой нездоровой прожорливости.
      А я вспомнил своих многочисленных питомцев - охотничьих лаек, в Сибири, которых вырастить было совсем непросто. Характеры у них были разные и привычки не всегда безобидные. Вырастая, питомцы иногда демонстрировали негигиеничные инстинктивные склонности. Один замечательный щенок, по имени Кучум, стоило мне его отпустить, убегал от меня, находил гниющую мёртвую плоть и валялся на ней, втирая в свой чистый мех, жуткие запахи. Каждый раз он проделывал это в сладострастном забытьи, пока я ловил его и с отвращением, не уводил его к воде, где отмывал скулящего хулигана от отвратительных нечистот...
      
      ... Закончив выпивать и закусывать, мы сложили "скатерть" в багажник и пошли гулять, оживлённо разговаривая.
      Была поздняя осень, начала октября, лил небольшой дождь с перерывами, но нам это совсем не мешало обмениваться новостями и обсуждать мировые проблемы. После выпитого виски, нас охватил порыв всеобщего братства и дружелюбия, что часто бывало с русскими, воспитанными в "блаженные шестидесятые".
      Из того похода, я запомнил эпизод с фотографированием под громадным деревом - обрубком, которое на фотографии, сделанной позже, выглядело, как символ, изувеченной, полу задушенной и полу уничтоженной "матери - природы".
      Чуть позже, уже возвращаясь к машине, мы встретили оленя - рогача, который гнал перед собой матку - оленуху, и тревожно оглядывался, опасаясь преследования доминантного самца - рогача. Этот молодой олень, "украл" её из "гарема" и опасался погони "хозяина".
      
       Всё выше увиденное, как бы подготавливало почву, для последующих приключений. Да и сам однообразный быт в большом городе, лишённый общения с природой, загнанный, заключенный в четыре тесных стены, с закрытым каменными крышами, горизонтом, вызывает приступы тоски по пространствам реального мира, по зелёным лесистым лужайкам, по синему бескрайнему куполу чистого неба...
      Однообразие и стрессы эмигрантской жизни, со временем рождают приступы тоски, которая исподволь грызёт душу человека, постепенно превращая его в мрачного меланхолика с истерическими наклонностями...
      
      ... Прошло ещё четыре года, и как - то, по весне, соскучившись сидеть дома в окружении крыш, гудящих машин и автобусов, я собрался и поехал в Ричмонд - парк в одиночку.
      ... Доехав до станции метро - Ричмонд - я с трудом разобравшись в карте - схеме, определился и, пропетляв по извилистым улочкам, нашёл вход в парк.
      Войдя внутрь парка через решетчатую металлическую калитку, пробитую в высокой кирпичной стене и специально устроенной так чтобы не выпускать наружу оленей, я удивился его размерам и проходя по ближайшим окрестностям нашёл несколько гигантских деревьев - дубов, лондонских платанов, буков, несколько секвой и даже канадский клён. Я был поражён их размерами и решил сделать несколько выездов сюда для промеров и записей об этих замечательных, исторических деревьях.
      Обходя парк по периметру, я встретил громадное стадо пятнистых оленей, числом голов в двести, и неподалеку увидел несколько стад, благородных оленей: матки паслись отдельно, быки держались отдельно.
      Я так был поражён величиной парка, громадными старинными деревьями, животными: шустрыми белочками, множеством увиденных вблизи диких кроликов, оленями и их красотой и размерами, что уезжая на электричке домой, записал в записную книжку план исследования жизни диких оленей в Ричмонд - парке, рассчитанный на год...
      
      Надо учесть, что полгода до того я был два месяца в России, в Сибири, и совершил несколько продолжительных походов по тайге, в поисках тех же оленей, которые в Прибайкалье называются изюбрями или маралами.
      Тогда же, ходил в Иркутский сельскохозяйственный институт, на факультет охотоведения и сидел в тамошней библиотеке, читая и записывая интересные подробности о жизни и морфологии оленя, кабана, лося и медведя.
      Однажды, я зашёл в музей охотоведения, где меня любезно встретила его директор, Наталья Ивановна Мельникова, которая показала и рассказала о самых интересных экспонатах коллекции.
      Экспозиция оставила самое волнующее впечатление. Там были муляжи громадных лосей и оленей, кабанов и дерущих их медведей, байкальской нерпы и птиц, как водоплавающих, так и хищников. Одним словом это была энциклопедия животного мира России и Сибири...
      И уже там, в Сибири, я подумал о том, как хорошо было бы уединиться где-нибудь в глухой тайге, и живя в одиночестве, написать научную работу по поведению и среде обитания того же изюбря или косули (подвид оленя).
      
      ... И вдруг, здесь, в большом городе Лондоне, мне предоставляется возможность понаблюдать за жизнью полудиких животных, и исследовать их привычки и проявления инстинктов.
      Я вдохновился и решил приступить не откладывая.
      Итак, начиналось всё в начале апреля, а точнее третьего апреля, когда в яркий солнечный день, я, на пригородной электричке приехал до станции "Ричмонд" и через двадцать минут вошёл в парк, через Ричмондские ворота...
      Было около двух часов по - полудни, дул лёгкий ароматный ветерок и с неба светило золотое солнце - долгий весенний день был в разгаре...
      Пройдя чуть вперёд и влево, увидел почти круглую по форме дубовую рощу. Впереди, чуть выступая из общей массы деревьев стоял, вздымаясь в небо, симметричной, ещё безлиственной кроной красавец дуб, высокий (до сорока метров) и с толщиной ствола, на высоте полутора метров от земли, около двух с половиной метров.
      Я сделал обмеры, прихваченной с собой рулеткой, и оказалось, что его диаметр ствола - около семи метров, восьмидесяти сантиметров.
      Тут же неподалёку, проходила старинная дубовая аллея, заросшая уже молодыми деревьями, но просматриваемая по весне, особенно чётко...
      В той же рощице, на границе с лугом, стоит бук диаметром в четыре метра, семьдесят пять сантиметров. Это около полутора метров в толщину.
      В этот же день я увидел неподалеку от дубовой рощи, стадо благородных (красных) оленей, числом до сорока особей. Большинство маток, но были и рогачи. Рога у оленей - самцов, прошлогодние, ещё не опавшие. Но у двух быков, уже появились чёрные пенёчки новых рогов - пантов, на месте старых.
      Рядом паслось второе оленье стадо, штук около двадцати. Они частью лежали, а частью кормились. При моём приближении, олени насторожились и проводили меня внимательными взглядами...
      
      Потом я подошёл к грязевой яме, которая летом, наверное, наполняется водой. На грязи отчётливо видны следы оленей и даже отпечатки их туш, оставленные любителями грязевых ванн. Видимо наступала пора линьки, то есть смены волосяного покрова, и звери пользуются грязью, как мазью от постоянного зуда.
      Пройдя дальше, вновь вышел на заросшую, заброшенную, наверное ещё лет сто назад, аллею, по которой, может быть в те, давние ещё Викторианские времена, прогуливались здесь благообразные семейства буржуа и титулованной знати, приехавших в роскошных колясках или живущие неподалёку - с их собаками, детьми и домочадцами.
      Конечно, за сто лет всё здесь изменилось, но, наверное, не так разительно, как сам город. Да и вообще в природе всё сохраняется из поколения в поколение без особых перемен, в отличие от мира людей. Во всяком случае, и ландшафт и сами деревья и звери, населяющие парк, внешне мало изменились...
      
      ... Ричмонд - парк, как охотничий, королевский парк, был устроен в шестнадцатом веке. На этом же месте, бывшем тогда далёким пригородом вблизи поселения или даже большой деревни, стоял дремучий лес, в котором водилось много оленей, лис и куда по временам заходила стая волков.
      Король Чарльз Первый, узнав об этом, приказал своим "охотоведам", устроить парк, в который можно было бы приезжать на несколько дней, на охоту...
      Случилось это, в 1637 году...
      Король был страстный любитель охоты и поклонник красивых лесных видов. Он был натурой утончённой, приглашал в Англию знаменитых живописцев из Голландии и сам позировал для известного художника Ван - Дейка.
      Представляю, насколько были богаты и красочны, торжественные охотничьи процессии в тогдашнем Ричмонд - парке.
      Вереницы гарцующих на великолепных лошадях, разряженных всадников, своры лающих знаменитых английских гончих, раззолоченные кареты, пятна яркого солнечного света на зелени полян, прохладная тень от громадных кряжистых дубов...
      
      ...Однако вскоре, разразилась Гражданская война между войсками Короля и сторонниками Парламента, и потерпевшему поражение Чарльзу Первому, прохладным зимним утром, торжественно отрубили голову на площади перед Вестминстерским Аббатством.
      В 1649 году территорию парка передали во владение корпорации Лондонского Сити. После реставрации монархии, какое - то время за Ричмонд - парком "присматривал" владелец пивных заводов Джон Льюис. Впоследствии, парк переходил из рук в руки богатых английских аристократов, а во время Второй мировой войны, принадлежал английскому, военно-воздушному флоту...
      В годы войны, парк был закрыт для посещения, хотя несколько столетий до этого, и после, Ричмонд - парк служил местом отдыха и гуляний для зажиточных горожан и гостей города.
       Тогда, в парке, часто можно было видеть коров и овец, пасущихся рядом с большими стадами красных оленей.
      Живописные ландшафты, пруды и текущие по лугам ручьи, всегда привлекали сюда любителей природы и чистого воздуха. Любили этот парк и Короли.
      Рассказывают легендарную историю, что именно с вершины Ричмондского холма, король Генрих Восьмой, с напряжением наблюдал, за окрестностями Тауэра, когда там, казнили одну из его очередных жён, Анну Болен. Каждая казнь отмечалась пушечным залпом и сноп огня, вылетавший из пушечных стволов, был виден с высот Ричмонда. (Но об этом подробнее, в другом месте)
      Уже в те времена, многие из дубов, растущих в парке по сию пору, наверное, были свидетелями мстительной ухмылки на толстом, круглом лице этого Короля - женоненавистника.
      Большинство тех дубов в аллее, уже давно без вершин, диаметром в основном около двух и высотой не больше десяти - пятнадцати метров. Многие подгнивают, раскалываются снизу, но летом упорно "обрастают" листьями, словно доказывая, показывая Творцу, что они ещё живы и ждут бытописателя, которому они могли бы пересказать много весёлых и трагических историй, случавшихся под их широколиственными кронами...
      
      ...Фантазируя, таким образом, я долго шёл вдоль каменной изгороди - стены, в которой сделаны калитки и ворота, с приспособлениями, не позволяющими выходить, убегать из парка крупным животным, таким как олени...
      Однако, для лисиц это не преграда и может быть поэтому постепенно, количество городских лис всё увеличивается и не только на окраинах города Лондона, но и в его центре. Недавно в газетах писали, что лиса пробралась в Парламент и даже поднялась по лестнице на второй этаж, где её блокировали охранники...
      
      ... Идя дальше, я нашёл целое городище кроличьих нор. Кролики, заметив опасность, прячутся в эти норы, но через минуту, если их не потревожить, вновь выходят на поверхность - вначале кролик разведчик, а потом и другие, большие - взрослые, и совсем ещё маленькие крольчата.
      Они пасутся на весенней сочной, травке вылезающей густо и зелено из земли.
      Некоторое время, наблюдал за кроликами в бинокль. Собаки, "прогуливающие" хозяев, иногда бросаются догонять кроликов, а те, мелькая короткими хвостиками, быстро - быстро отталкиваясь, улепётывают, набегают на нору, и "заныривают" в неё.
      Хозяева, в такие моменты начинают нервничать, озираться и стараются поскорее увести подальше от этого места, своих азартных питомцев... По дорожкам парка ездит полицейская машина, из которой полицейские наблюдают окрестности и пресекают нарушение правил поведения в парке, как животными, так и человеками...
      Очень много вполне диких, совсем не "парковых" белок, которые при виде приближающегося человека, прячутся, шурша коготками по коре, взбираются на вершины, или перебегают на другую сторону ствола.
      Если они на земле, то быстро и высоко выпрыгивая из травы, бегут к дереву и взбираются на него. Собаки иногда ловят нерасторопных, но бывает это очень редко...
      Чаще, небольшие, шустрые терьеры, подбегают под дерево и начинают, задрав голову, задорно лаять на затаившихся белок, пока хозяева не отзовут их.
      ... Набрёл на дуб в низине, за усадьбой смотрителей парка. Он без вершины, но с очень пышной кроной. Окружность его, около семи метров двадцати сантиметров, а значит толщиной около двух метров сорока сантиметров.
      Думаю, что ему лет триста - четыреста.
      Чуть позже, постараюсь рассказать об истории того времени, когда дубы эти были ещё молодыми деревьями. Приблизительно, это было время Великого Лондонского пожара или времена властвования Оливера Кромвеля - отца современной мировой (старой) демократии, главного вождя и военачальника войск Парламента, победивших в Гражданской войне. Это была первая европейская революция, вдохновляемая религиозными мечтаниями о справедливом христианском мире...
      И это только один эпизод из буйной средневековой истории Англии.
      Я постараюсь, попутно описывать сюжеты из этой истории, пытаясь связать её с возрастом парковых деревьев. Ведь они были молчаливыми свидетелями многих происшествий при дворе английских королей, и в семьях смотрителей и служителей парка...
      ...Неподалёку от этого дуба, через асфальтовую дорогу, есть озеро с вытекающим из него ручейком. Там встретилось мне многочисленное стадо пятнистых оленей, лежащих на берегу и греющихся под солнцем.
      Каких только расцветок нет у этих оленей. Два оленя, из приблизительно двухсот, меланисты - совершенно белые особи - матки. И неподалёку пасутся две или три тёмные, почти чёрные оленухи. Звери держатся плотным стадом и при опасности, рядами - "волнами" начинают передвигаться подальше или даже убегают прочь.
      Расстояние от меня через озеринку, до ближайших оленей было метров двадцать - двадцать пять, но звери в парке привыкли к людям и потому, не очень пугаются...
      На озере, гнездится пара красивых, незнакомой породы, гусей, которые прилетают на озеро весной откуда - то издалека, и начинают здесь обустраиваться на лето, заводят брачные игры. В этот раз, гусыня, на бережку, лениво щиплет травку, не обращая внимания на надоевшего "партнёра", а тот, вытягивая шею ходит кругами и кричит страстно и надрывно...
      Тут же кормятся утки-кряквы. Одна серая уточка и несколько красивых селезней, с зелёными отливистыми головками и шеями, в коричнево - сером оперении. Иногда утки начинают купаться, заныривая почти с головой, а потом распушив перья, встряхиваясь всем телом, оглаживая, вычёсывая влажное оперение клювом, проводя им вдоль перьев, от головы к хвосту.
      В районе этого озерца, видел стадо красных оленей, пасущихся на луговине, за ручьём. По следам на глинистых берегах избитых копытами оленей определил, что они, приходят сюда на водопой.
      Стадо маток с одним рогачом - пять отростков и несколькими молодыми оленями с рожками - "спичками", не пугаясь нас кормилось на медленном ходу.
      Молодой олень со "спичками" проявлял любопытство, и остановившись, высоко подняв голову, долгое время смотрел на меня, не отрываясь. Позже, я понял, что вытягивание головы вверх - первый признак агрессивности оленей!
      Пройдя чуть дальше от большого пруда, на луговине, встретил как мне показалось стадо оленей, состоящего из помеси красных и пятнистых. Они поменьше ростом и массой, чем благородные олени, но крупнее чем пятнистые. По цвету, схожи с благородными оленями. У быков, не сброшенные рожки с двумя отростками.
      Позже выяснилось, что я ошибся. Это были "красные" олени.
      Матки, что-то не поделив, стали бодаться, а парочка особо нервных встала на дыбы и начала, передними ногами вместе и по очереди - одна нога за другой - колотить по воздуху, стараясь достать друг друга копытами.
      Когда степень раздражения и агрессивности возрастает, оленухи поднимая головы, вытягивают шеи, прижимают уши, а потом поднимаются на дыбы, уверенно и долго балансируя, бьют друг друга, иногда переступая на задних ногах, словно боксёры передвигающиеся по рингу.
      В какой - то момент, четыре оленухи из тридцати, быстро и мощно поскакали в сторону, вдоль дорожки, возможно услышав призыв оленей из другого стада. Их движения были легки и грациозны как движения профессиональных балерин...
      Через время, успокоившись, они возвратились к своему стаду...
      Возвращаясь к Ричмондским воротам, подле домика лесника увидел стадо красных оленей - быков. У большинства уже чёрные толстые "пеньки" рогов - пантов, с пушистой шёрсткой на них. У трёх или четырёх крупных, уже и отростки на рожках появились. Такие рога, немного напоминает толстые ветвистые сосиски... Высота пантов уже сантиметров пятнадцать - двадцать.
      Доминантный бык - вожак, почти чёрного цвета, насторожённо, не отрывая взгляда смотрел на меня с расстояния двадцати шагов, лёжа на траве и пережёвывая жвачку...
      От его пристального взгляда, становится неуютно, и даже мурашки страха пробегают по спине.
      Быки, что у благородных оленей, что у пятнистых, намного крупнее маток и большие красные олени производят внушительное впечатление.
      Самые смелые из благородных оленей быки, совсем не бояться собак, а иногда даже идут к ним навстречу, явно с агрессивными намерениями. Самые крупные собаки, видя такого оленя, отступают и ретируются под защиту своих взволнованных хозяев.
      ... На горке, на широкой просеке, увидел пять быков разного возраста. Старший и главный рогач, ведёт себя агрессивно по отношению к остальным и гоняется за молодыми с явным намерением поколотить. Интересно видеть эти агрессивные попытки у животных, которые в обыденном человеческом сознании являются воплощением грации, осторожности и даже слабости.
      Перейдя дорогу, неподалеку от дома с конюшней, увидел стадо пятнистых оленей - бычков с рогами - лопаточками на концах и в белых, на светло - коричневом фоне, пятнышках. Потому они и называются пятнистыми, или по-английски - фоллоу диир...
      В стаде только самцы и величина их рогов разная. У доминантных быков, рога длинной до семидесяти сантиметров и лопаточки шириной до пятнадцати - двадцати сантиметров. Это красивые грациозные животные высотой до метра и выше, сильные, быстрые, но не агрессивные. Конечно, пятнистые олени уступают по размерам благородным почти вдвое, однако больше домашних коз и овец, значительно. Они тоже не боятся людей и ведут себя достойно...
      Выйди из парка уже в начале седьмого, с террасы, полюбовался на Лондон, лежащий далеко - далеко впереди и внизу. Три уровня возвышенностей сменяя одна другую, уходят к горизонту и кажется, что там, вдали растёт уже сплошной лес.
      Хотя я бывал там и знаю, что среди леса, то тут - то там стоят дома, а то и целые деревни и поселения.
      
      Семнадцатого апреля 2006 года. Солнце и облака. Плюс шестнадцать градусов.
      Первые встреченные пятнистые олени - семь штук самцов. Четыре взрослых и три молодых бычка со шпильками. Два цвета шерсти: бурый и светло - серый, почти белый. Все звери пятнистые. Один ещё сохранил рога с лопатками. А остальные имеют розовые пенёчки сантиметра по три высотой с плоскими завершениями и точками посередине...
      То есть большинство самцов пятнистых оленей, уже скинули рога. У того оленя, у которого рога остались, один обломан, а другой с надглазным отростком и расходится от центральной линии рога лопаткой, на которой четыре примыкающих к ней отростка...
      Потом встретил стадо маток благородного оленя штук в двадцать пять смешавшихся на лугу, с бычками пятнистого оленя. Совсем не боятся друг друга и ходят рядом, почти соприкасаясь. Благородных оленух возглавляет самка, самая крупная, и возможно самая старшая. Цвет у большинства тёмно-бурый с желтоватым зеркалом на заду.
      Самцы сегодня спокойно подпустили меня на двадцать шагов...
      Около домика лесника, вновь встретил стадо быков благородных оленей, которое видел несколько дней назад...
      У быков, в зависимости от возраста и физических кондиций, разная стадия "созревания", вырастания рогов, от "пенёчков" до четырёх отростковых пантов, толстых (сантиметров в пять - семь, у основания) и ворсистых и до сорока сантиметров в высоту...
      Ведут себя олени спокойно, мало перемещаясь, и я встретил их там же, что и в первый раз. Пенёчки рогов, чёрные и толстые у основания. Когда олени ложатся, то опускаются вначале на передние ноги, а потом подгибают задние. А встают наоборот, - вначале выпрямляют задние, а потом, поднимаются на передние.
      Лежат быки среди кочковатого луга с редким, высохшим, старым папоротником. И тут же, поднявшись через некоторое время, начинают неподалеку кормиться...
      Среди пантачей, ходит один бык с крупными, шести отростковыми не сброшенными рогами. Эти рога серого, а не коричневого цвета как осенью и один отросток отломан.
      Этого же быка я видел дней через десять, уже с одним рогом, - второй он сбросил.
      В это же время у многих доминантных быков, панты были много-отростковые, с серо - коричневой шёрсткой и с формирующимися новыми отростками. Получается, что олени сбрасывают рога не одновременно, а в течении нескольких недель...
      Сегодня вновь видел, как матки вначале задирая головы прикладывали уши к голове, а потом вставали на дыбы, стараясь ударить друг друга копытами...
      Линять олени, начиная снизу, от задних ног, и уже в конце линьки, теряют волос со спины и с боков. Новая шерсть - более тёмная. По цвету быки, все более или менее тёмно-бурые. Одни чуть светлее, другие темнее.
      Видел, как молодые быки делали "садки" друг на друга.
      Видимо гомосексуальные намерения воспринимаются ими как тренировки перед настоящим гоном. Думаю, что и у людей существуют нечто подобное и половые аномалии, это всего лишь затверженные инстинктивные действия, при отсутствии особей противоположного пола. Во всяком случае в природе кажется так действует механизм половых перверсий...
      У собак, сильные, агрессивные, "мужеподобные" особи женского пола, делают иногда "садки" на однополых товарок... Нечто подобное существует и у птиц.
      Половой инстинкт, в своих проявлениях чрезвычайно силён. Однажды в парке, наблюдал группу "селезней - насильников", которые до изнеможения, замучили одинокую уточку, своими домогательствами...
      В человеческом обществе, такое поведение тоже присутствует, но только на стадии формирования общественных отношении и устраняется религиозным и культурным "табуированием"...
      Но это тема другого эссе.
      
      Девятнадцатого апреля. Тепло и ветрено. Солнце сквозь облака. Одиннадцать тридцать утра.
      Решил в этот год подробно наблюдать только за красными (благородными) оленями. А за пятнистыми, хочу походить в следующем году. Приходится выбирать, потому что олени разных пород, часто держаться в разных уголках парка.
      Обошёл парк справа и замерял несколько дубов. В основном, толщина крупных деревьев около двух метров и чуть меньше. На старых дубах различного вида пупырчатые натёки и наросты. Стволы часто бугристые, до высоты двух метров. У многих вершины от высоты десяти метров обломаны и уже давно (наверное, несколько десятилетий, если не столетий) Поражаюсь долголетию этих деревьев.
      Представляю себе королевские охоты в этом оленьем парке, который был сделан местом таких развлечений около четырёхсот лет назад. Уже тогда, он, был огорожен деревянной оградой. Позже возвели многокилометровую кирпичную стену.
      Охотились, наверное, с собаками. Всадники скакали за оленями и когда собаки останавливали зверей, то убивали зверей либо стреляя из луков, потом из мушкетов, слезая с коней. Иногда наверное метали лёгкие, но острые дротики...
      Одежды, лошади, оружие, приготовления к охоте были дорогостоящими, а сами охоты привычно азартными, как всякие полувоенные игры...
      Вместе с королями выезжали на охоту их жёны. В отсутствии оных - любовницы. И конечно весь двор, удалые витязи из свиты, подручные - егеря - "охотоведы".
       После охоты, повара тут же неподалёку, в охотничьем дворце, жарили оленину, а король и придворные пьянствовали и хвастались своими собаками и их охотничьими подвигами...
      
      ...В половине первого, неподалеку от дворца, который сейчас ремонтируют, встретил стадо взрослых быков, двенадцать штук. Рядом лежали и паслись много маток - оленух.
      У однорогого быка, из правого "пенёчка" на голове, уже показался чёрный пант. У других уже большие панты, и кажется надглазные отростки, сформировались в полную величину.
      Хотя окончания рогов ещё не оформились, сам ствол "выделил" уже до четырёх отростков (включая вершину рога). Но это самые большие панты в стаде. У оленей, которые имели двухсантиметровые пенёчки - панты, за это время выросли до десяти сантиметров в высоту. И в толщину тоже, шесть - семь сантиметров...
      Пасутся спокойно. Увидев большую собаку, не пугаются.
      Линька становится очень заметной. Шерсть начинает вылезать от живота вверх. Местами лезет клочьями. Галки сопровождают стада и выбирают линяющий волос со спины у стоящих, и с боков и даже с головы, у лежащих.
      Над оленями днём всегда шумно и "базарно".
      Галки кричат не переставая. Набив волосом клюв они летят на гнездо и оставив там изрядный пучок волос для подстилки для будущих галчат, летят назад. Галки совсем не бояться оленей и иногда садятся на них по две - по три. Они также и кормятся с оленей, потому что вокруг, в воздухе и на оленях, множество различных насекомых.
      Над стадом оленей, всегда летают или сидят на них, несколько галок и часто, громко и сварливо кричат, разговаривая между собой.
      В два часа дня, олени постепенно, один за другим встают и начинают кормиться подрастающей зелёной, сочной травкой.
      
      Снизу, долины, подошло второе стадо самцов, и вместе стали кормиться. У одного старого крупного пантача, левое ухо разорвано почти до середины и давно заросло уже. Видимо повредил в бою, во время гона...
      Пока наблюдал за оленями сидя на куче пиленных толстых веток, подъехала полицейская машина и полисмен прокричал в рупор что - то сердитое. Со второго раза я понял, что он обращается ко мне.
      Я встал, отошёл от оленей метров на тридцать и сел на скамейку. Непонятно почему он беспокоился. Но я на всякий случай подчинился "запрету" и в этот день уже близко к оленям не подходил, а наблюдал за зверями в бинокль со скамеек.
      Неподалёку растёт старый высохший бук толщиной около полутора метров, напоминающий иссохший скелет какого - то доисторического прямоходящего животного, с явной угрозой в тёмном силуэте. Ночью этой тени можно сильно испугаться.
       На этой же стороне луговины, напротив автостоянки, растёт канадский клён, плоский, как потолочная балка, но широкий, в обхвате около восьми метров с кроной раскинувшейся на тридцать метров в диаметре.
      
      Семнадцать тридцать. Олени объединившись с матками перешли асфальтовую дорогу и рассыпавшись по лугу, стали кормиться на луговине. Общее стадо числом в сто двадцать голов, не меньше...
      Первый ряд оленей, растянулся метров на двести и зрелище впечатляющее. Трава на кочковатой луговине ещё короткая, а папоротник новый ещё и не вылез и потому, оленей видно с ног до головы, издалека и отчётливо. Ощущение, что великолепные скакуны рассыпались по зеленеющему полю, готовые к скачкам.
      В голубом, лёгком небе поют звонкие жаворонки и на табличках воткнутых в землю предупреждают гуляющих, чтобы ходили только по тропинкам - здесь вьют свои гнёзда эти весенние птахи.
      К вечеру поднялся резкий ветер, и сидеть на месте прохладно. К оленям, часто подходят очень близко маленькие дети, несмотря на предупреждения, написанные на табличках и транспарантах.
      Олени действительно опасны не только для собак, но и для детей особенно, хотя во время гона могут затоптать и заколоть рогами даже взрослого человека.
      Я слышал по английскому радио о такой жертве неосторожности в Шотландии, где много диких оленей. Этой осенью, там, олень убил человека. Думаю, что это произошло ночью, когда звери совсем перестают бояться человека, тем более гонные, сумасшедшие быки.
      Вспомнил, как мне рассказывал егерь Прибайкальского заказника, что во время гона, осенью, на него, рубящего топором дерево, вдруг из кустов налетел олень и боднув, распорол палец правой ладони, в которой он держал топор.
      Егерь махал топором, защищаясь от нападавшего оленя...
      
      ...Вскоре, стадо разделилось, - самцы отошли в сторону, а самки, которых было около сотни, кормились и передвигались отдельно. В стаде маток молодой олень с не сброшенными ещё шпильками, начал гоняться за оленухами пугая их. Странные иногда действия происходят в большом стаде.
      Положение тел в лёжках в основном левым боком и туловищем фронтально к солнцу. Хотя есть и обратное, правое расположение и продольное, по отношению к солнцу.
      По-прежнему, меня интересуют крупные деревья парка. Иногда нахожу дубы, с обломанными уже вершинами, высотой около двадцати метров и толщиной около двух с половиной метров...
      
      Двадцать шестого апреля. Час дня. Температура восемнадцать градусов. Облачно.
      Рядом с Ричмондскими воротами встретил стадо пятнистых оленей. У нескольких самцов, ещё есть старые рога. У большинства уже невысокие пенёчки - начало новых пантов. Но есть и панты, оформляющиеся в рожки.
      Подумал, что и сроки сброса рогов, сроки и быстрота роста пантов зависят не только от физиологических кондиций зверей или генной структуры, но и от химического состава корма. То есть, от травы и кустарников, от степени их урожайности и даже от погоды.
      Иначе говоря, если в этом году весна задерживается, то и вегетация зелёного корма отстает по срокам и соответственно жизненный цикл во всей природе отстаёт или расстраивается.
      На днях появилась в массе зелёная трава и листья на каштанах. На дубах ещё нет листьев и на буках, висят только крупные почки...
      Около половины второго, встретил у дома смотрителя стадо маток благородных оленей вперемежку с пятнистыми. Все ходят и кормятся, не обращая внимания, друг на друга.
      Подумал, что у большого стада, наверное, есть свои пути - маршруты по парку и свои часы, когда ложиться, а когда начинать кормиться.
      Многое, наверное, зависит и от субъективных причин, например от силы и характера вожака, от количества и соотношения быков и маток в стаде, от дневной температуры и силы ветра...
       Точное определение этих факторов зависит от тщательности и скрупулёзности наблюдений за животными...
      Видел в привычном месте, знакомое стадо. Олени шли и кормились в ту же сторону, что и прошлый раз. Потом, на моём пути встретилось стадо пятнистых оленей около ста голов. Линька, и у них продолжается.
      Появилось больше кровососущих насекомых сопровождающих оленей. Олени, особенно пятнистые, постоянно прядают ушами и обмахиваются хвостиками, длинна которых сантиметров тридцать. У красных оленей хвосты короче.
      Отдельные особи, начинают перебегать с места на место, спасаясь от мошки и комаров.
      У молодых благородных оленей, пасущихся с самками, появились на месте прошлогодних "шильцев" ворсистые "пенёчки", высотой в несколько сантиметров, коричневого, а не чёрного цвета, как у взрослых.
      
      ... На зелёной луговине, между озером и дорожным перекрёстком, появились несколько стад благородных оленей, которые каждый день держатся в одном месте. Вечером перед водопоем стада объединяются и идут к большому озеру.
      Стадо красных оленей, собралось голов в пятьдесят вместе с матками. У взрослых быков уже многие с четырёх-отростковыми, но все ещё растущими рогами. По цвету рога порыжели и становятся коричнево - серыми. По-прежнему пушистые волоски на рогах. Длинна многих рогов до пятидесяти сантиметров. Ведут себя очень спокойно, кормятся или лежа жуют.
      На другой стороне ручья, молодые самцы и два взрослых. Определяю возраст по величине пантов и по размерам тела. У молодых появились панты - шильца. У молодого бычка один прошлогодний, не сброшенный рог с пятью отростками.
      У другого, доминантного самца, панты уже с пятью отростками. Длинные надглазные отростки. Возраст и главенство (доминирование), внешне наверное можно определить, как по величине крупа, так и по длине надглазных отростков, по высоте рогов и расхождению их в стороны.
      Морда у молодых оленей вытянута, а у номинантов более клинообразная. Такая же важная внешняя возрастная примета - толщина шеи и длина гривы на ней.
      Доминантные самцы превосходят маток размерами почти в полтора раза и держаться всегда уверенно и спокойно.
      Во время ссор, поднимают головы вверх, вытягивают шеи и прижимают уши к голове, поводя ею из стороны в сторону...
      Дерутся вставая на дыбы, ударяют соперника ногами вместе, или "барабанят" поочерёдно.
      Но в сибирской тайге я видел, как дикий олень остановленный собаками, бьёт их передними копытами вместе, поднимаясь на дыбы - так, наверное, удар сильнее...
      
      В четыре часа дня, звери постепенно встают из лёжек и начинают кормиться. Доминантные быки обычно лежат до последнего. Часто рядом со стадом благородных оленей кормятся и крутятся несколько пятнистых оленух - маток или молодых самцов.
       Из крупных оленей только один сохранил один рог. Он лежит и кормится отдельно от остальных...
      У молодых, почти у всех ещё костяные шильца. Видимо, молодым проще скидывать и быстрее выращивать новые рога.
      Интересно было бы посмотреть, что и как они делают в течение ночи...
      Возвращаясь, по пути к Ричмондским воротам видел пять оленей - быков, которые кормились отдельно от стада и были похожи на банду хулиганов. Они вели себя уверенно и даже вызывающе, с презрением посмотрели в мою сторону и продолжали пастись, изредка прерываясь, чтобы начать гоняться друг за другом. Среди них старшим и заводилой был крупный агрессивный бык, который смотрел гордо и при малейшем неповиновении младших и меньших по размерам быков, начинал гоняться за ними с намерением ударить копытами или головой, а может даже укусить. Доставалось больше всех самому мелком и я подумал, что остальные быки, пытаются утвердить свой статус в промежутке между самым старшим и сильным и самым младшим и слабым. Может быть, поэтому они были так нервно агрессивны? Наверное, после установления иерархического статуса, их нервозность окончится и можно будет отдохнуть от утомительного доказывания окружающим, своей значительности ...
      
      Двадцать девятое апреля. Вечер. Семь двадцать. Чистое закатное солнце. Прохладно.
      Нашёл стадо благородных оленей на луговине, напротив многоэтажек торчащих из склона, в полутора километрах, из-за перелесков.
      Когда смотришь из Ричмонд - парка вокруг по линии горизонта, то создаётся впечатление, особенно летом, когда листьев на деревьях много, что Лондон стоит среди леса и лугов.
      И даже в Сити, среди высоток, достаточно много зелени. Во всяком случае, внутренние дворики, даже в центре города полны зелени...
      Это в Англии удивляет меня больше всего.
      И конечно, неповторимы, замечательные английские, и в частности, Лондонские парки.
      Тут и Ридженс-парк, и Гайд-парк, и Сент Джеймс-парк, и Баттерси-парк, и Александра - парк, и множество других.
      В будущем, я постараюсь написать книгу очерков о Лондонских парках, в которую войдёт и этот очерк.
      Но вернёмся к нашим...оленям.
      ...И быки и матки красных оленей, кормятся вместе и медленно движутся к дорожному перекрёстку. Стадо общим числом голов в двести.
      По пути сюда, видел стадо пятнистых оленей самцов - старые вместе с молодыми.
      У молодых ещё не опавшие костяные рога - шпильки, а у взрослых уже розовые "пенёчки" - начало пантов. Пасутся на обычном месте, недалеко от Ричмонских ворот.
      
      Однако, я обещал в начале повествования, больше заниматься красными, благородными оленями и потому, вернёмся к благородным оленям.
      Они, под жёлтым закатным солнцем, на зелёном коротко-травном весенне-летнем лугу, с их коричнево - шоколадными силуэтами выглядят очень эффектно.
      Иногда кажется, что ты находишься где-нибудь в дикой Африке, в долине Серенгети.
      Но здесь, вместо редких невысоких, изогнутых акаций, какие мы видим в африканской саванне, зелёные луговины окружены рощами крупно-ствольных могучих дубов, кое - где стоящих и отдельно.
      Многим по возрасту лет триста и они свидетели многих перемен и социальных переворотов. Во всяком случае, эти дубы были уже солидными, почти столетними деревьями, когда в Англии происходила промышленная революция, превратившая страну в сильнейшую империю мира...
      
      ...И тут же, словно напоминая мне, где и в каком веке мы находимся, из - за леса, появляется угол городского пейзажа с большими пятнадцатиэтажными домами на противоположном залесённом склоне.
      И в небе над нами, с интервалом в три минуты, гудя моторами пролетают большие самолёты и уже выпустив шасси, готовясь к посадке в Хитроу...
      Ширина луговины - метров четыреста - пятьсот, и чуть с краю, асфальтовая дорога, по которой медленно ползут жуки - автомобили.
      Ветерок относит гул их моторов в сторону и кажется, что авто двигаются бесшумно...
      
      ...Быки в стаде благородных оленей держаться группкой и особняком. Их можно узнать по большим размером и по пантам и когда олени отдыхают на лугу в лёжках, то их рога торчат частым "заборчиком" из подрастающей травки.
      Стадо, рассредоточилось широкой полосой, по луговине, и изредка к оленям подходят группки гуляющих, и фотографируются "с видом на оленей".
      Иногда появляется девушка, одна и та же и замерев перед лежащим стадом, стоя на коленях выразительно вытягивает руки навстречу грациозным животным - наверное пытается молится. Вид у неё серьезный, жестикуляция немного сентиментальная, но наверное, для неё, эти олени часть обожаемой дикой природы...
      
      Внезапно услышал над головой шум крыльев и увидел, как у ручейка приземлились два гуся и расхаживая по травке, загоготали пронзительно - металлическими голосами, делая волнообразные движения длинными вытянутыми шеями.
      Это та парочка, которую я видел недавно на озеринке.
      Становится прохладно, и я застёгиваюсь "в куртку" наглухо. Восемь часов вечера. Олени кормятся и один за другим ложатся в лёжки. Похоже, что матки уже перелиняли и вид у них как у новеньких игрушек. Остевые волосы на шкуре короткие и более тёмные по цвету, а шерсть словно стрижена под гребёнку...
      
      От этого, силуэты оленей стали отчётливей и строже.
      На закатном солнце они действительно отливают красным. Наверное, поэтому этот подвид благородного оленя в Англии называют красным.
      Вдалеке, за дорогой пасётся стадо пятнистых оленей и по окрасу они заметно светлее, много сероватых и есть прямо белые. У некоторых пятнистых оленей видны на голове - сантиметровые пенёчки. А у одного ещё старые, костяные рожки - шильца.
      Уже вечер, но уходить не хочется. Золотое, предзакатное солнце, прохладная тишина, четкие силуэты деревьев и животных вокруг, зеленеющие, просторные луговины - всё это заставляет забыть хотя бы на время шум, копоть, пыль и человеческую суету, в которую каждый раз приходится возвращаться - часто с сожалением...
      
      На следующий день в солнечную погоду пришёл в парк пораньше и наблюдал, как благородные олени кормятся на привычной луговине. К двум часам дня, все легли отдыхать: кто - то положил голову на траву и дремлет, кто - то равнодушно уставившись в одну точку нескончаемо и однообразно жуёт жвачку... Но обязательно одна или две матки, подняв головы, сосредоточенно наблюдают за окрестностями.
      Старых быков в этом стаде нет и потому иду их искать Много кровососущих и матки почти всё время машут ушами, отгоняя комаров и мошек. Когда стадо лежит, то заметны только двигающиеся уши...
      Обойдя почти половину парка и собираясь уходить, вышел к тому же стаду маток, только с другой стороны и вдруг у себя на пути, в тени дубов, увидел торчащие вверх панты быков, издали похожие на завал из сухих веток. Это было стадо из двадцати - тридцати быков. У всех или толстые, высокие панты или пенёчки из которых начинают расти шильца.
       Рога уже становятся светло - коричневыми, но по-прежнему с пушистой шёрсткой сверху и у самых крупных быков, состоят из пяти отростков, с не оформившейся ещё, вершинкой рогов. Многие быки ещё не перелиняли и выглядят немного неряшливо - шерсть местами выпадает клочьями, и остатки какое - то время висят, торчат во все стороны.
       У двух, самых крупных быков, рога в четыре отростка, но у основания уже толщиной до десяти сантиметров, и ещё будут расти. На вид, они мягкие и тяжёлые - наполнены кровью. Думаю, что для заготовителей пантов, это был бы большой трофей. В такое время, быки - пантачи стараются быть осторожными и очень берегут рога от повреждений...
      
      ... Весной, пантачи часто ходят на солонцы, естественные, то есть природные, и искусственные, которые делает человек, чтобы иногда охотится на оленей. В начале лета на такие солонцы ходят олени, лоси, и другие животные, включая зайцев и даже медведей...
      
      ...Вспомнил, как давно, в Сибири, в глухой тайге, мой друг удачно отсидел на знакомом мне солонце и добыл изюбря - пантача. Он выбрался из тайги в тот же день, вынес отрубленные панты и перемолов их в мясорубке, смешал со спиртом и сделал настойку, которая называется пантокрином. Я сам попробовал этот пантокрин и убедился, что настойка из пантов оленя даёт человеку силу и выносливость дикого оленя, помогает в лечении болезней, укрепляет иммунитет и зимой, спасает от крепких сибирских холодов... Вспомнил также рассказ алтайского сторожила, который говорил мне, что местные жители, во время пантовки (заготовки пантов от живых оленей), приходят к загонам маральников и собирая кровь, после спиливания рогов, пьют её. Он сам видел, как по холоду к панторезке прибежали голопузые, босоногие мальчишки и терпеливо ждали своей очереди, попробовать свежей пантовой крови. А ведь на улице было холодно и ветрено.
      Кровь из пантов оленя стимулирует жизнедеятельность человека, улучшая в том числе систему кровообмена и теплообмена... Но я отвлёкся...
      
      ...В четыре часа дня быки поднялись и начали кормиться, выходя на середину луга, на ветерок. Несколько оленей влезли в ручьевую канаву, и пили воду. Сверху, торчали только причудливо разросшиеся панты...
      У многих быков грива вылиняла и потому шея стала длинной и тощей.
      Интересная подробность. В это время быки и матки живут отдельно, но в большом, голов в сто, стаде маток, ходит один бык с тремя отростками на пантах. А значит ему не менее трёх лет. Он похож на "пастуха" маток. Посмеиваясь, я думал, что видимо и у оленей есть так называемые "девчачьи пастухи", "маменькины сыночки". Этот молодой бык, наверное "задержался, у материнской "юбки"" и вот теперь получилась аномалия. Он один с рогами, а маток целая сотня. Хотя, в стаде ходят ещё несколько молоденьких быков, с рогами - шпильками. Но и их всего три - четыре штуки. Остальные быки, держатся отдельно от маток, разбившись на несколько групп...
      
      Двенадцатого мая. Два тридцать дня. Тепло и солнечно.
      В поисках стада быков благородных оленей, подошёл к круглому озерку в долинке, окружённой лесом и зарослями зелёного рододендрона. По пути туда, с расстояния в пять шагов, рассматривал в бинокль кормящегося кролика. Он щипал траву, жевал её, и изо рта торчали длинные травинки. Потом он потянулся и почесал задней лапкой у себя за ухом и сделал это совсем, как блохастая собачка.
      Я начал из - за толстого дерева бросать в его сторону веточки, но он не видя меня, а значит не понимая опасности, не реагировал на них. "Мало ли что может с большого дерева упасть" - наверное, думал он, и продолжал срезать острыми зубами - резцами сочную травку.
      
      ... Спустившись к озеринке, увидел у берега кряковую утку с крошечными утятами. Утята, видно совсем недавно вылупившиеся из яиц, ещё почти черного цвета, пушистые с жёлтыми пятнышками по тёмному. Они очень резкие и быстрые. Гоняются друг за другом по воде, а утка наоборот спокойно кормится ныряя с головой, и что - то отыскивая на илистом дне озера. Утят восемь штук, и пока не отличить будущих селезней от уточек.
      Я так увлёкся рассматриванием этой семейки, что когда услышал шум справа, поднял голову и только тогда, увидел неслышно подошедших с горки, нескольких маток благородных оленей.
      Одна подошла к луже жидкой грязи, метрах в десяти от меня (я стоял за деревом и не двигался) и повалилась в неё, а потом стала ворочаться и двигать ногами, стараясь набить жидкой грязи в линяющую шерсть. Оленуха крутила головой и старалась провести лбом по грязи, для того чтобы измазаться грязью морду, и так защитить себя от назойливых мух и комаров.
      Поднявшись, она копытам почесала лоб, и развернувшись легла в лужу на другой бок и от удовольствия стала бить копытами по жидкой грязи, поднимая брызги.
      Рядом с грязевой купальней стояло сухое дерево, измазанное на высоту до полутора метров подсохшей грязью. Поднявшись из "ванны", матка подошла к этому дереву, и стала о него чесаться, втирая грязь в линяющую шерсть. Видимо грязь не только защищает от кровососущих насекомых, но и помогает при линьке отделяться волосу от тела. Потом, когда матка - доминант в этой группе животных, отошла от грязевой лужи, на её место улеглась следующая оленуха.
      Всего в этом месте около десятка грязевых луж - купален, вокруг которых земля была истоптана оленями, а на грязи, были видны отпечатки оленьих тел.
      
      ...Совсем недалеко от этого места, на луговине, лежали быки рогачи в окружении маток.
      Почти у всех быков, рога - панты выросли почти в полную высоту и поменяли цвет на серо - коричневый. Сверху, они покрылись кожицей, с опушкой из коротких мягких волосков.
      Рога, располагаются на головах быков симметрично, на каждом, повторяя рисунок отростков почти зеркально. Но у одного взрослого быка на левом роге, на стволе не было обычных отростков, и торчал голый "ствол" с разветвлением на вершине. Значит, возможны аномалии в развитии рогов, и значит не всегда рога похожи у всех, и симметричны...
      Быки держатся сейчас вместе, большим стадом до шестидесяти голов, из них штук пятнадцать доминантные, взрослые, крупные и сильные быки, остальные помоложе и совсем молодые. Быки тоже, иногда, в раздражении встают на задние ноги и угрожая передними копытами сопернику, ударяют ими по воздуху. И в это время, даже делают несколько шагов на двух задних ногах - одни отступая, другие нападая.
      
      Крупный бык с седым пятном на морде, лежит, жуёт и внимательно, не мигая и не отворачивая голову, оценивающе смотрит на меня. Под таким взглядом, чувствуешь себя неловко и немного тревожно. Словно попал на территорию, куда вход всем, кроме оленей, запрещён...
      Солнце давно уже поднялось в зенит и припекает, вполне по-летнему. Большинство оленей из - за жаркого солнца, лежит в тени деревьев.
      В половине пятого, быки поднялись, и стали кормиться. Я обратил внимание, что два крупных быка хромают при ходьбе. Один на правую переднюю, другой на заднюю ногу. Первый старается ставить копыто плоско на землю, из чего я заключил, что у него ссадина или нарыв где - то в области копыта. Почти все непрерывно обмахиваются ушами, иногда фыркая, когда мошка пытается проникнуть в нос.
      Быки, как и матки, перелиняли по-разному - у одних уже почти нет старой шерсти, у других на плечах и на спине торчат вылезающие клочья.
      Быки иногда, изогнувшись, осторожно, копытом чешут растущие рога. Оленят новорожденных пока не видно, хотя иногда в стаде можно различит маток с раздувшимися животами...
      
      ... Пятнадцатое мая. Погода тёплая с дождливой мелкой моросью. Семь часов вечера.
      Увидел стадо благородных оленей недалеко от автостоянки. Стадо постепенно поднялось с лёжек и начало кормиться, двигаясь в сторону дороги. Щиплют траву, которая за эти весенние деньки сильно вытянулась вверх.
      Рога у быков выросли ещё и у самых крупных сделались по пяти отростков. И по цвету, они меняются, как бы рыжеют, выцветая на солнце. Рога красиво симметричные, немного вогнутые внутрь. Во время кормления олени изредка громко фыркают отгоняя мошек. Молодой олень с раздвоенными рожками встаёт на дыбы и, срывая дубовые листья с веток, жуёт их...
      
      Поэтому, наверное, молодые деревца в парке окружены защитными загородками от оленей, высотой до двух метров, а кроны больших деревьев, в свою очередь, словно пострижены снизу, тоже на уровне двух метров...
      У быков номинантов, уже есть рога - панты высотой до восьмидесяти сантиметров. А есть, толстые у основания, но короткие, с только - только прорастающими, развивающимися отростками и основным стволом...
      Один молодой олень, чесал рожки и лоб, о сухие ветки, лежащего на земле старого дерева. Потом подошёл крупный рогач и тоже начал чесать свои, большие рога. Но очень осторожно. Видимо, как в любом сообществе. Момент подражания играет заметную роль в обучении полезным навыкам...
      
      ... Наблюдал забавную сцену - кормящийся молодой олень погнался за парочкой гусей мирно щипавших траву на том же лугу. Те, убегая и смешно переваливаясь, недовольными скрипучими голосами ругали озорника.
      Уже уходя, заметил шесть крупных быков, кормившихся за изгородью, рядом с автостоянкой. Они были совсем близко, и я разглядел их лоснящуюся под солнцем, новую красноватую шерсть. Я стоял за забором и в бинокль, вплотную смотрел на них, видел все детали сложения, рога, чёрные раздвоенные копыта, и слышал хрупающий звук поедаемой ими травы. Один бык прошёл совсем близко к забору и по заборной перекладине, я определил, что его высота по верхней части спины, в холке - около полутора метров...
      
      Двадцать третье мая. После пяти дней дождей, пришёл в парк. Солнце среди облаков. Прохладно и влажно.
      Всё кругом зазеленело, деревья распустили листья, и папоротник не только показал ростки наружу, из земли, но и выпустил первую веточку, "лапку" - "корону".
      Крепкий ветерок сдувает мошку, и олени кормятся с удовольствием...
      Олени начали делиться на группки. Матки, видимо беременные, приготовляются рожать, и ходят отдельно по восемь - двенадцать особей, во главе со старшей маткой - вожаком. Быки тоже держатся отдельно и поделились на группки.
      У доминантных быков боковые отростки достигли длины до тридцати сантиметров (надглазные) Уже намечаются шестые отростки у тех же крупных, половозрелых быков. Это видимо, уже верхние части рогов. Стадо, вновь разделилось на маток и быков, и беременные матки готовятся к родам...
      Все тропы, тропинки и дорожки в парке, испещрены следами оленей, большими и маленькими и усыпаны помётом - катышами "вроссыпь" и кучками - лепёшками. Следочки у маток небольшие и удлинённые по форме, с острыми краями, отпечатывающимися на земле. У быков следы крупнее - круглее. Размах шагов у них значительно больше, чем у маток; ставят ноги пошире не попадая точно след в след.
      Основная часть быков держится вместе, стадом голов в шестьдесят. Тут и доминантные, и молодые, и по второму году.
      Думаю, что телята покидают стадо маток в конце первого года, в начале второго. Хотя я уже говорил, что в стаде с матками ходят не только бычки по второму году, но задержался один "красавец", аж по третьему, если не по четвёртому году...
      
      "Интересно, это даёт ему какие-нибудь "преференции" во время гона? - подумал я. - А может быть и без боя, половина маток из стада предпочтут его, потому что к нему привыкли? По человечески, это может быть у них называется, "любовью"
      ...Папоротник вылезает везде зелёными стеблями - побегами. Однажды, я набрал несколько пучков таких побегов с одной "лапкой" на вершине, принёс домой и промыв в холодной воде прокипятил их минут десять в подсоленной воде. Потом налил масла на сковороду и обжаривал порциями с добавлением яиц. Получалась вкусная поджаристая зелёная масса, которая немного похожа на жареные грибы. Есть вкусно и очень много витаминов и клетчатки, что чистит желудок и кишечник.
      Со сметаной или с майонезом - это просто объеденье. Однако, олени папоротник не едят...
      
      У пяти - восьми самых крупных быков уже появились вершинки рогов (шестые отростки). Но на вершине отросток расправляется постепенно, как цветок и появляется сразу несколько небольших отростков направленных в разные стороны.
      Сидя на сухом брёвнышке, метрах в двадцати от оленей, приглядывался к самым крупным быкам. Уши, у старого, с седой мордой, быка порваны, то ли во время гона, в схватках с соперниками, то ли где в колючих кустах...
      Галки постоянно крутятся вокруг стада и, прилетев, садятся часто на голову оленю, между рогов, а иногда скачут по спине, склёвывая насекомых. Большинство оленей уже перелиняло, и смотрятся, как чисто вымытые, ярко и красновато окрашенные.
      Дожидаясь вечера, вдруг попал под дождик. Наплыли по небу серые тучи и издали были видны тёмные косы дождя, падающие из них. Налетел ветер, и громко зашумела лиственная дубрава вокруг... Трава на луговине уже высокая, под ветром переливается волнами, как, наверное, в необъятной степи волнуется ковыль...
      
      Двадцать восьмого мая в четыре часа дня пришёл в парк. Погода тёплая и солнечная с небольшим ветерком.
      Трава уже выросла на луговине почти до колен и играет, волнуется волнами под ветром. Немного напоминает кадры из фильма Тарковского "Зеркало".
      Вдоль дороги лежат и ходят благородные олени, стадо голов в сто. С ними ходит крупный пантач, с четырьмя отростками. Я называю его "девчачий пастух". Все быки отдельно, а он с матками. Неплохо устроился. Как он поведёт себя во время гона?
      Впереди на лугу, вдруг увидел полицейскую машину, которая медленно ехала по траве. Через время, подойдя поближе, глянул в ту сторону, и увидел, что на луговине, метрах в двадцати от машины, стоит женщина - полицейский, симпатичная блондинка, а рядом с ней, на траве, шевелиться что - то коричневое. Глянул в бинокль и увидел, что это новорожденный оленёнок, темно - коричневого цвета и с частыми небольшими белыми пятнами по всей шкурке, и маленьким светло - коричневым зеркалом на заду...
      Женщина, наклонившись, гладила его, а он жался к ней и обнюхивал руки. Подошла вторая женщина, наверное, просто гуляющая по парку. Села рядом с оленёнком на траву и стала его обнимая, гладить по спинке, с обычной, наверное, врождённой женской сентиментальностью. Оленёнок начал тыкаться мордочкой ей под мышку, ища материнское вымя... Выглядело это довольно трогательно...
      
      ...Это уже второй новорожденный телёнок, которого я вижу в этом году. Первый неотлучно ходил за матерью. И если первый был уже величиной с косулю (молодую), то этот всего сантиметров сорок высотой и видно, что сегодня только родился, и мать, оставив, "спрятав" его в траве, ушла кормиться... "Куда же мамаша подевалась? - подумал я и стал оглядываться...
      В это время мимо машины и косулёнка, рядом с женщинами, в панике проскакала оленуха, видимо искавшая своего оленёнка. Она подпрыгивала от земли на всех четырёх копытах и приземлялась также, а в полёте крутила головой и осматривалась.
      Женщина полицейский стала, по мобильному телефону вызывать кого - то, наверное, дежурную службу парка...
      Если бы она знала повадки оленей, то наверное поняла бы, что скачущая в беспокойстве оленуха, это и есть мать новорожденного телёнка...
      
      ...Чуть погодя, пришла машина, и забрала оленёнка. Служащие парка хорошо знают, что оставлять новорожденных телят, в траве очень опасно, потому что кругом прогуливают больших и малых собак, которые в охотничьем азарте могут задушить беспомощного оленёнка, особенно в первые несколько дней жизни.
       Прошёл дальше и в высокой траве, около дороги, в стороне ремонтируемого дворца, увидел лежащих быков. При первом взгляде, создается впечатление, что над луговиной торчит частый невысокий заборчик. А это панты на головах доминантных быков...
      
      И в это время, на другой стороне асфальтовой дороги случилось любопытное происшествие. Крупная, восточно-европейская овчарка, коричнево - рыжего окраса, вырвалась от хозяина и, не обращая внимания на его окрики, кинулась ловить пятнистых оленей, в примерно, двусотголовом стаде, которое паслось рядом с дорогой.
      Вот были гонки! Тяжёлая овчарка намётом носилась за стадом грациозных и стремительных оленей. Вся их масса была коричнево - серого цвета, но среди них выделялось несколько почти белых. Олени были намного быстрее собаки, но овчарка с упорством хищника носилась за ними, круг за кругом, уже высунув язык.
      Я думаю, что борзой или волку ничего не стоило бы, схватить одну из маток...
      
      Машины на дороге остановились, и водители с любопытством смотрели за этими импровизированными гонками. Олени массой описывали восьмёрки. кругами прилегающими один к другому в центре. Они неслись, летели над землёй, плотными, волнующимися рядами, а те, что были на внешней стороне стада, находились временами очень близко от собаки. Тогда они, прыгая в воздух на полтора метра в высотку, ускорялись и вихрем уносились вперёд. Овчарка пыталась срезать круги, и тогда, последние из этой стоголовой массы, завершая круги, неслись пулей перед самой мордой собаки.
      Так львы, в африканской саванне, гонят стадо напуганных антилоп и в какой - то момент, срезав круг, бегут почти по прямой к центру стада и ловят зазевавшихся антилоп.
      Глядя на эту "погоню", я вспомнил, как моя лайка, по кличке Лапка, однажды в зимней тайге, поймала косулю, величиной с такую вот матку - оленуху. Лапка вот также, срезала круг, и броском, в несколько прыжков, догнала косулю, схватила зубами за ногу, проехала по земле, тормозя движение косули, а потом, перехватившись, задушила её. Когда я к ним подбежал, всё уже было кончено...
      
      ... А здесь, крупная, тяжёлая овчарка быстро устала, но в руки кричащему хозяину не давалась, а олени, отбежали метров на сто, и оглядываясь остановились.
      И тут, та же женщина полицейский, которая только что опекала оленёнка, спокойно подошла к громадной овчарке, подозвала её и поймала за ошейник. Хозяин подошёл, извиняясь взял собаку на поводок, выслушал упрёки и наставления от полицейских и увёл собаку, теперь уже на поводке...
      А у меня возник немой вопрос - почему спасаясь от хищников, копытные бегают по кругу, иногда очень короткому? Не боятся смерти? Или, наоборот, из боязни, что по прямой их быстро догонят? Ведь тут - то и ловят их, упорные преследователи - хищники...
      
      ... Все олени на луговине, стояли, наблюдая за этой гонкой и после, долго ещё были возбуждены. Они вытягивали головы вверх и, насторожив уши, не отрывали взгляда от того места, на котором недавно была эта опасная собака...
      Неожиданно сквозь тучи выглянуло золотое солнце и под его яркими лучами, всё заиграло необычайно яркими красками, в полную жизненную силу: зелень деревьев и травы, синее небо на фоне серо - белых облаков, охристая высокая ковыль, волнующаяся под порывами ветра, чёткие красивые силуэты множества оленей.
      ... Благородные олени уже перелиняли и действительно под ярким заходящим солнцем были красными...
      В этот же день, чуть позже, увидел ещё одного недавно рождённого телёнка, который в сопровождении матери ходил отдельно от стада. И через время, матка увела его в высокий уже густой папоротник, наверное, кормиться.
      В течение дня, наблюдал несколько маток, которые держались отдельно от стада, и постоянно поглядывали в сторону леса. Иногда они поодиночке входили в лес с густыми зарослями высокого папоротника и заходя в его чащу, там ложились на траву... Может быть собирались родить, но не получалось с первого раза?
      Полежав, какое - то время, они выходили из чащи снова на луг. "Может быть, они ходят туда кормить спрятанных в чаще папоротника недавно рождённых оленят?" - думал я приглядываясь...
      Похоже, что эти матки делают и первое и второе. Но их внешняя озабоченность очень заметна. Несколько раз, высмотрев в бинокль, куда прячутся матки, я заходил туда, когда они уходили, прочесывал эти места, но ничего не находил...
      Так и ушёл из парка, размышляя над этой загадкой, стараясь найти объяснение таким "перекочёвкам"...
      
      Двадцать девятое мая. Солнце, дождь и тучи. Пришёл в парк в половине первого. Первый день снимал на камеру. Попытался снять куртину живописно, цветущего рододендрона, но забыл снять с объектива "бленду" и конечно ничего не получилось, пока не понял свою ошибку...
      Спустился к озеринке, напротив, через дорогу от домика с конюшней, встретил стадо пятнистых оленей, и долго снимал оленей поодиночке и кампаниями. Цвет этих оленей - от чёрного, через коричневый и серый, до белого. В стаде только матки. Быки пасутся где - то отдельно. На том же озерце, снимал утку, которая плескалась и обливала себя водой. Она на мгновение заныривала под воду, и крупные капли скатывались, с её оперения, как ртуть. Потом утка вспрыгнула на корягу, торчащую из воды, и стала прихорашиваться - сушиться на солнышке...
      Позже, прошёл дальше и снимал благородных самцов - оленей у ручейка, текущего по канаве. Они лежали, сосредоточенно пережёвывая жвачку, а потом, поднявшись, перешли - перескочили канаву и начали кормиться на луговине. Быков с большими рогами много, и когда они вместе, то впечатление замечательное...
      Потом, минуя лесное озерко, поднялся на бугор, заросший непроходимым рододендроном. Сейчас на нём, яркие, фиолетово - розовые цветы висящие лёгким облачком, на фоне яркой лиственной зелени...
      Посреди этого цветника, кормятся кролики, выбегая из под низко висящих, густо переплетённых веток, на зелёную травяную лужайку. Среди них, маленькие, совсем игрушечно крохотные, но есть большие и ленивые. Некоторые, не боятся человека, и подпускают метров на пять, особенно если движешься тихо.
      Кролики, совершенно забавные существа, с длинными усами видимыми против солнца, длинными ушами и горбатенькой спинкой. Хвостик коротенький, пушистый и словно пришитый сзади к "игрушке".
      
      Позже, подошёл к большому озеру - пруду. Множество водоплавающих птиц: водяных курочек, суетливых и сердитых порой, уток нырковых пород и кряковых селезней, жирных и гладких, лоснящихся и отблескивающих изумрудными шейками и головками, гусей серых, немножко туповатых и агрессивно настойчивых в выпрашивании подкормки, и канадских, крупных с белым рисунком на головах, степенных и более осторожных, но очень крикливых; лебедей белых, крупных, высотой при вытянутых шеях, почти до человеческой груди, держащихся независимо и вежливо, но иногда сердито отгоняющих гусей от подкормки.
      Вспомнил, как месяц назад проходя мимо пруда, увидел среди голых веток на небольшом острове посередине пруда сидящую на гнезде лебедиху, и папашу лебедя с нервным га - гаканьем плавающего вокруг.
      Парочка канадских гусей устроило гнездо на этом же острове и муж - лебедь, судя по крикам, был этим очень недоволен. Однако мамаши - что лебедиха, что гусыня, вели себя вполне мирно...
      Вообще, большинство обитателей этого пруда строят гнёзда и выводят птенцов в чаще рододендрона и березняка, который окружён высокой изгородью и примыкает одной стороной к озеру. В эту чащу, на гнёзда птицы попадают с воды, а собаки и люди не могут туда пройти. Одновременно - это и хорошо оборудованная плантация для кустарников и деревьев, и место для гнездования водоплавающих птиц.
      А на озере, в это время, маленькие ребятишки, кормили гусей и лебедей, стоя в резиновых сапожках в воде и разбрасывая кусочки хлеба вокруг себя. Гуси ведут себя поуверенней, если не нахальней, а лебеди более осторожные и степенные. А сбоку, пытаются ухватить что-нибудь, утки, уточки и маленькие крикливо - скандальные юркие чайки...
      
      ... Поднялся на мост - дамбу и увидел на соседнем озере семью лебедей с шестью пушистыми пуховыми, ещё серыми, лебедятами. Стоило, этим лебединым "деткам" растянуть "строй", как папаша - лебедь притворно строго начинал "кричать" на них, ругаться и лебедята, чтобы его не раздражать, тут же подплывали поближе к спокойной мамаше. Лебедятам около двух недель, и они уже сами пытаются отыскать съестное в камышах, около берега. Заметив гусей на воде, папаша устремляется в их сторону, с явно нехорошими намерениями, и гуси, отругиваясь и крикливо возмущаясь, вылезают из воды и недовольно наблюдают за сердитым лебедем, проплывающим мимо...
      ... Позже, отойдя от пруда, медленно перемещался, переходил с места на место вслед за благородными оленями - быками. Два доминантных быка, особенно крупные и их все боятся, а точнее они никого не боятся, и потому, лениво спокойны. Один уже с семи отростковыми рогами, тёмной масти, а второй, пока с шестью отростками, но с нераскрывшимся верхом рогов. У него на боку, хорошо заметный заросший шрам, протянувшийся по диагонали на двадцать сантиметров...
      Шрам, полоской проходит вдоль крупа, и отличается от общей массы шерсти коричнево - красного цвета, более светлым волосом.
      У "тёмного" быка, вершинка рогов, состоит из четырёх отростков раскрывшихся "вазочкой". Высота рогов около метра, а может и больше. Размах рогов (расстояние по верху между рогами), тоже больше метра...
      
      Тридцать первого мая приехал в парк около четырёх часов дня.
      На заходе, сразу после первого перекрёстка, увидел двух маток лежащих в траве и при моём приближении ушедших в дубовую рощу. Дубы крупные, в два обхвата толщиной, и снизу растёт густой папоротник.
      Думаю, что эти матки собираются рожать. Дубовый лес пересекает множество тропинок, но есть места с чащей из высокого папоротника, по которому никто кроме оленей не ходит...
      Я сел под деревом, на противоположном краю луговины и стал наблюдать за двумя, пасущимися отдельно от стада, матками, в бинокль. Оленухи разделились, и стоя в папоротнике чего - то ждали.
      Потом, одна медленно ушла в сторону стада, а другая словно выбирая место, прошла по лесу и вдруг исчезла из глаз. Я поднялся, прошёл по ориентирам к замеченному месту и стал "обыскивать" папоротниковые заросли. Передвигаясь по густому папоротнику, "галсами", уже перед дорогой, метрах в пяти от меня, из - за толстого дерева вскочила матка, и "пулей" помчалась в сторону луга, но метрах в тридцати остановилась, рассмотрела меня, а потом ушла на луговину...
      
      Я пошёл дальше, вглядываясь в заросли зелёного папоротника, перешёл дорогу и вскоре вспугнул из чащи оленёнка, который уже хорошо бегал. Он отскакал от меня метров на двадцать и снова лёг. С этого места, уже были видны матки из стада, и я заметил, что некоторые из них, пристально следят за происходящим, глядя в мою сторону.
      Я осторожно подошёл к залёгшему оленёнку и он метров с пяти от меня, вскочил и оглядываясь отбежал по дуге, теперь уже метров на восемьдесят, по прежнему оставаясь в черте леса. Оленёнок ещё совсем маленький, думаю ему всего несколько дней и потому матка прячет его в папоротнике и раз в три - четыре часа ходит его кормить...
      В это время, оленята даже голоса не подают, хотя позже, находясь в стаде часто зовут свою мать - "Кн - е - е, кн - е - е"...
      Видимо, пока оленята маленькие матки оставляют их в чаще, боясь наземных и крылатых хищников. Думаю, что они это делают инстинктивно. Ведь очевидно, что в этом парке нет орлов или волков. Собаки для местных оленей, наверное, не представляют опасности. Хотя позже, уже в конце июня я стал свидетелем несчастного происшествия...
      
      Я сидел на обломке толстой дубовой ветки и наблюдал в бинокль за оленями на луговине, когда за моей спиной, в чаще папоротника, на окраине крупно ствольного дубняка, услышал громкий окрик - команду собаке: Нельзя! Нельзя! И потом, как - то придушенно вскрикнул оленёнок. Это был видимо один из самых поздно родившихся оленят. Стадо благородных оленей, мгновенно насторожилось. Одна из маток, галопом заскочила в папоротник, а остальные шестьдесят - семьдесят оленей, вскочили на ноги, как по команде и напрягшись, уставились в ту сторону, откуда прозвучал "всхлип" оленёнка.
      Чуть позже мимо меня, пробежала крупная собака, нервная и очень возбуждённая, видимо потерявшая хозяина и я понял, что именно она набросилась на оленёнка. Я пошёл на то место, откуда, как мне казалось, раздался крик оленёнка, долго ходил мимо непроходимых зарослей папоротника, но так никого, ни живого, ни мёртвого, не нашёл. Думаю, что собака набросилась на оленёнка и задушила его, а взволнованный хозяин ушёл с того места, в негодовании, а может быть, испугался, чтобы не показать себя "хищником", погубителем беззащитных оленей.
      Хотя повторяю - ничего подозрительного, я в этом месте не нашёл -
      видимо такие случаи, иногда случаются в парке...
      
      ... Пройдя, дальше я вышел на край луговины, сел на упавшее сухое дерево неподалеку от лежащего стада и стал разглядывать оленей.
      ...Солнышко медленно садилось к горизонту, ярко освещая высокую степную траву на лугу. По краям большой поляны, стояли кряжистые дубы, которым было лет по двести - триста и которые могли быть свидетелями охот, допустим принца - консорта Альберта, мужа королевы Виктории. Тогда, егеря и "собаководы" окружали господ и только и ждали, чтобы спустить собак по свежему оленьему следу, а принц Альберт сидел в тени перевозного шатра и пил вино вместе с придворными, окружая большой, тоже переносной стол с закусками и яркими заморскими фруктами.
      ... Наконец принц поднялся, махнул рукой распорядителю охот и тот в свою очередь подал команду егерям и выжлятникам. И тут началось: собаки, спущенные с поводков, завизжали, залаяли от азарта и нетерпения, и бросились по следу. Двор, во главе с принцем, вскочили на коней, и все устремились, под топот копыт, ржанье множества лошадей и пронзительный, азартный лай собак, вслед за стремительно несущимися по чаще, оленями...
      
      ... Размечтавшись, представляя, как проходили тогдашние охоты, я совсем забыл о времени и даже о месте, где я находился - а дело между тем, двигалось к вечеру.
       Наконец я поднялся и двинулся к выходу из парка, оставляя на ночёвку, стадо ярко - красно - коричневых оленей, которые уже перелиняли и обзавелись полновесными рогами, которые даже в высокой траве выдавали их место залегания...
      Поднявшись на невысокий холм, заметил одинокую матку, кормившуюся отдельно от стада и подумал, что она тоже стережёт своего телёнка и далеко от него не отходит. Либо это была очередная беременная матка, которая в ожидании рождения оленёнка ушла из стада.
      Спустившись к озеру, я сел на лавочку, достал бутерброды и перекусывая наблюдал, как на озере плавали и плескались множество водоплавающих: утки с утятами и без, гусыни с гусятами, лебеди в окружении лебедят... Солнце садилось, вода искрясь, отражает его лучи, широкой золотой дорожкой, и воздух пахнет летними ароматами, разомлевшей за день от жары, зелёной травы и цветов...
      
      Пятого июня. Солнечно и тепло. При заходе в лес вспугнул одиночную матку, которая, отбежав в сторону, пошла лесом к лугу. Сейчас, достаточно много маток, которые ходят и лежат в лесу и на луговине в одиночку. Видимо собираются рожать, и ищут подходящее место. А может быть, есть и такие, которые спрятали новорожденных в лесу, в папоротнике и караулят их, до следующего кормления. Трава на луговине поднялась, уже почти по пояс и телята могут в ней спрятаться так, что их не видно с десяти шагов...
      Матки, которые собираются рожать, уходят в лес и ложатся там, в папоротнике, где их совсем не видно, и только прохожие громко разговаривая, могут их вспугнуть.
      В этот день, я совсем не видел быков и понял, что они всем стадом ушли в другую часть парка. Матки разошлись по всему парку, разделившись на небольшие стада и на одиночек, которые или уже родили и кормят своих питомцев, либо собираются рожать...
      Я обошёл до вечера большую часть парка, и все - таки встретил пятнистых оленей - самцов. Все уже с пантами. У всех сравнительно толстые, надглазные отростки и основной "ствол" растёт из лба, чуть назад. У тех, что покрупнее, панты тёмные, но не чёрные. Длина около сорока сантиметров. Очень "пушистые".
      
      Стадо состоит из тринадцати - пятнадцати самцов. У доминантного самца, рога - панты самые большие. Самцы кормятся, обмахиваясь хвостиком, плоским и достаточно длинным - до сорока сантиметров. Часто фыркают, отгоняя мошку и по фырку можно их услышать метров за сто. У одного бычка глаза, под солнцем, блестели как стеклянные.
      В зарослях папоротника увидел матку пятнистого оленя, которая отпрыгала от меня на четырёх копытах и остановилась наблюдая - думаю, что у неё в чаще был оленёнок. Через минуту с того места, откуда ушла матка, при моём прочёсывании, выскочил оленёнок, побежал к матери и она стала его уводить.
      Вскоре увидел маток благородного оленя. Их было четыре, и у одной уже был телёнок. Я долго наблюдал в бинокль, как матка облизывала малыша, его уши и мордочку, спасая от назойливых мошек, которые доводили его до истерики. Иногда он взбрыкивал копытцами, и начинал бегать, потом подходил к матке и, забравшись под брюхо, сосал молоко. В течение нескольких минут, пара стояла на одном месте, неподвижно. Эту, почти скульптурную композицию, вполне можно было назвать - "Мать - кормящая..."
      Потом, когда оленёнок закончил, есть, матка облизала "малышу" анальное отверстие и брюшко. Олёнёнок почти всё время топтался около матери, не отходя от неё ни на шаг. Остальные матки, наверное, были родственницы родившей оленухи и потому, держались вместе. Эти оленухи - родственницы уходят из стада, и живут какое - то время отдельно от остальных оленей.
      ... Видел в дупле гнездо галки с птенцами, которые громко пищали, когда галка прилетал их кормить. Затем прилетел папаша - "галл", сел на ветку выше гнезда, и стал важно разговаривать сам с собой: Кха - Кха... Он был, очевидно, сам собой доволен...
      
      Девятнадцатого июня. Погода облачная, с ветром, но тепло. Около двадцати градусов.
      Приехал в Ричмонд - парк, около двух часов дня. На заходе, долго снимал, с пяти метров, из - за куртины папоротника, кролика около норы. Он сидел на выходе, шевелил усами, крутил головой и прислушивался. При малейшем шуме убегал в нору и выходил вновь через несколько минут.
      Выйдя на луговину, увидел на противоположном краю маток благородных оленей. Их было штук семьдесят - восемьдесят. Одна матка отделилась от стада и идя по ковылю (высокой траве), отошла метров на сто и легла в траву. Рассматривая всю картину происходящего в бинокль, я заметил в зелёном пучке густой травы, мелькнувшее коричнево - жёлтое пятно, а потом оттуда поднялся телёнок, осмотрелся и снова лёг... Видимо он ждал мать - "кормилицу".
      Я, осторожно, начал к нему подходить. Трава за эти солнечные недели, как бы выцвела, и к зелёному цвету добавился серый. Высота травяного покрова около полуметра, местами ещё выше и под ветром, ковыль красиво ходит волнами... В такой траве оленята затаиваются и их не видно совершенно.
      
      Обойдя место, где видел телёнка, я осторожно стал подходить ближе, стараясь неслышно ступать по узкой тропинке, набитой оленями. Вначале, ещё издали, заметил большую лёжку под куртиной травы, в которой видимо недавно лежала матка, а потом в нескольких метрах от меня, в траве, мелькнули рыже - коричневые ушки, торчащие и двигающиеся.
      Потом разглядел голову обращённую в противоположную от меня сторону и не реагирующую на моё присутствие. Затем, в бинокль разглядел и туловище, коричневое с белыми "солнечными" пятнышками по всему тельцу.
      Я снимал головку с большими ушами на камеру, а потом неловко пошевелился и оленёнок, наконец, заметив меня, вскочил, отбежал на несколько шагов, остановился и повернувшись ко мне, стал внимательно рассматривать незнакомца...
      Так мы и стояли, друг против друга несколько минут...
      Затем оленёнок не торопясь отошёл от меня, примерно на пятьдесят метров и снова лёг в траву. По времени было около трёх часов дня и светило яркое солнце.
      Я, помня, что матки приходят кормить спрятанных оленят около четырех часов дня, прошёл краем луговины по крупному дубняку и сел на скамейку, за дорогой к ремонтирующемуся дворцу.
      Достав бинокль, стал рассматривать стадо оленей, которое было от меня метрах в восьмидесяти. Вдруг, рядом с матками, случайно увидел поднявшуюся головку оленёнка, потом вторую, третью. Малыши, родившиеся неделю-две назад жили уже при стаде и стараясь избавиться от полчища кровососущих насекомых и разминая ноги, они по временам начинали бегать по кругу, посередине стада то в одну, то в другую сторону.
      Разглядывая стадо в бинокль, я насчитал до семи телят и один как минимум, был спрятан в ковыле. Все оленята были небольшими, но разного роста, с коричнево - рыжей шубкой, с пятнышками почти белого цвета, разбросанными по всему тельцу, со временем темнеющими. Голова небольшая, точёная, с непропорционально большими ушками и с тёмными глазками. От пятнистых оленей они отличались: зеркальце на заду было жёлтым, а не серо - беловатым, как у первых, и по размерам эти недельные телята были похожи на годовалых маток пятнистого оленя.
      
      ... Чуть погодя, я услышал в стаде звуки, напоминающие трескучее блеянье барашков, и увидел, как один телёнок, подойдя к "мамаше", подлез под неё и стал сосать молоко. Матка стояла неподвижно, и телёнок сосал молочко несколько минут (4 - 5 мин), не отрываясь. Закончив кормление, малыш пошёл вперёд, а мать шла рядом и старалась его вылизывать.
      Поснимав эту сцену, я вернулся к спрятанному оленёнку и увидел подходящих к тому месту двух маток. Первая уверенно шла к месту, где затаился телёнок. Когда до него оставалось метров десять, оленёнок вскочил из травы, подскакал к матке, но та оттолкнула его головой - это был не её оленёнок. Телёнок тоже видимо понял свою ошибку и остановился в недоумении.
      Вторая матка рысью подбежала к нему и он, узнав "родную", нырнул под брюхо и стал с жадностью сосать молоко. Из травы, видны были только его задние ножки. Через некоторое время мать увела накормленного оленёнка в стадо, а вторая, так и не найдя своего, тоже возвратилась, следом за ними.
      Стадо оленей, как обычно сопровождали галки, но вглядевшись, я понял, что это скворцы, стая штук в пятьсот, числом. Они весь день летали плотным "облачком" над полем, иногда по несколько штук, рассаживаясь на спины оленей и с высоты рассматривали окрестности.
      
      ... Я подумал, что у скворцов были брачные игры - нечто подобное сбору или митингу...
      Рассматривая стадо оленей в бинокль, я увидел рядом с одной из маток, две крошечных ушастых головки и понял, что это двойняшки.
      Матки в это время очень пугливы и осторожны. Увидев меня, они неподвижно замирают и неотрывно смотрят, подняв уши немного вперёд и вверх. Давая сигнал опасности другим оленям, они басисто рявкают, совсем как сибирские косули - самцы.
      Через время, я поднялся и пошёл разыскивать оленей быков, которых не видел недели две. Они переместились со своих привычных мест, и я никак не мог их найти...
      Перескочив заросший ручеёк, пошёл по тропике петляющей между двух густых и высоких куртин папоротника, в дальний конец леса, В этот момент, мне показалось, что услышал стук копыт по дереву...
      Я повернул голову и увидел вначале рога, а потом и быков стоящих и кормящихся посреди высокого и частого папоротника. Мне даже вначале показалось, что это была развесистая коряга. Но когда коряга двинулась, я понял, что наконец - то нашёл стадо быков.
      Это были в основном быки доминанты и рога у них стали развесисто громадными, как мне показалось.
      За эти две недели, рога на вершинках своих, у всех раскрылись в подобие "вазочки" из которой в разные стороны, торчали по три - четыре коротких острых отростка.
      Здесь была половина бывшего бычьего стада, но какие они все были крупные и откормленные...
      Одни ходили по папоротнику и скусывали что - то с земли, другие лежали и жевали нескончаемую жвачку...
      Я с волнением устроился неподалёку, и стал наблюдать за ними в бинокль. Новая шерсть на оленях отросла, бока круглились от съеденной сытной травы. Изредка останавливаясь, они неподвижно смотрели на меня, а потом убедившись, что я, не представляю опасности, начинали кормиться снова.
       На концах рогов, доминантных быков выросло что - то невероятно массивное, и у одного, я насчитал аж девять отростков, включая длинные четыре отростка на стволе, и на вершине остальные, четыре или даже пять, но совсем коротких сантиметров в пять - десять.
       Уже идя в сторону дома, я увидел ещё быка, но в одиночестве. Видимо настала пора, когда он посчитал возможным отделиться от стада.
      Я его так и назвал для себя - Одиночка. У него на голове были большие рога в семь длинных отростков и на морде, как мне показалось, росли седые волосы...
      Заметив меня, он поднял голову на мощной шее и долго смотрел с расстояния в двадцать метров, крупными глазами навыкате, тёмными, ничего не выражающими.
      
      ... По шоссе, метрах в трёхстах от нас катили автомобили, в небе гудели авиалайнеры, направляясь на посадку в сторону Хитроу, а мы стояли друг против друга и глядя в упор молчали, словно играя в игру, - кто кого переглядит.
      Я, наконец, стал опасаться решительных действий со стороны Одиночки и начал "отход", -двинулся по тропинке назад. А бык, по - прежнему пристально глядя, поворачивал голову на толстой шее вслед моему передвижению. По выражению его глаз, ничего нельзя было определить заранее - в каком он настроении.
      Отойдя метров на сорок, я сел на сухой ствол поваленного бурей дуба и стал рассматривать пасущегося быка. Это был крупный, тёмно - коричневого цвета бык, который в стаде доминантных самцов выделялся размерами и "мрачным" спокойствием. И вот сейчас он решил жить один дожидаясь осени, когда начнётся гон и надо будет драться с другими быками, заводить себе гарем и охраняя его, "крыть" маток, передавая им свои гены в потомство. Ну а пока, он спокойно, в одиночестве пасся, думая о чём то своём, бычьем...
      
      В Англии и в Лондоне был апогей лета. Парк утопал в зелени и многокилометровые луговины, покрытые высокой травой, волновались под порывами тёплого ветра.
      Дубы вокруг стояли во всей зелёной лиственной красе, а их шершавые, темно - морщинистые многообхватные стволы, вздымались над травой гигантскими кронами, сплетёнными из толстых, в обхват толщиной, причудливо изогнутых веток.
      Посереди леса то тут, то там лежали кучи торчащих из травы обломков стволов, спиленных вершин и обломанных веток собранные в кучу. Обычные приметы старого леса.
      Над просторными постоянно меняющими цвет луговинами в синем небе заливались свистящими трелями крошечные трепещущие крылышками жаворонки. А в дубняках базаристо кричали галки, и чирикали "иноземные" длиннохвостые попугаи, словно по ошибке попавшие в Англию.
      ...Ближе к вечеру, золотой закат сменял яркий свет дня, и на притихший парк опустились тёплые сумерки, в которых хорошо видны были электрические светлячки на башнях ближних многоэтажек. Казалось, что эти многоэтажки выросли когда - то здесь сами собой, заполнив пространства между дубовыми рощами, луговинами и гольфовыми, стриженными под гребенку, полями.
      "Хотел бы я здесь жить - размышлял я. - Ведь с балконов домов, в бинокль можно по утрам видеть стада оленей на луговинах. А на закате, по весне слушать разнообразные трели дроздов и других певчих птиц..."
      
      Я замечтался, - над моей головой под порывами ветра шумела жёсткая узорная листва дубов и о чём - то грустно шептались плакучие столетние ивы, растущие над соседним ручьём. Изредка по тропинкам и дорожкам парка пробегали неутомимые бегуны, и уже совсем редки были прохожие, внезапно возникающие среди зелени травы и деревьев, и так же внезапно исчезающие в складках местности и в зарослях лиственных рощ.
      Олень - Одиночка, к тому времени лёг, и спокойно пережёвывал жвачку в сорока метрах от меня. А я сидел на сухой коряжине, изредка взглядывая в его сторону и слушая недалёкую перебранку галок в соседнем дубняке...
      Уходить не хотелось. Мир и покой, разлитые вокруг, в природе захватили и меня...
      
      Сегодня я увидел в этом большом парке - заповеднике столько необычного, что вдруг и сам почувствовал себя частью этого сложного часто драматичного природного мира. Со мной так бывало и раньше, когда я в одиночку жил и бродил по необъятной сибирской прибайкальской тайге, наслаждаясь свободой, спокойным и равнодушным величием природы, в которой драма нашей жизни оканчивающейся рано или поздно, растворяется в вечности существования этого бесконечного мира...
      Здесь, посередине огромного старинного оленьего парка, я вдруг вновь почувствовал себя одиноким, но свободным...
      Небо над горизонтом на западе постепенно окрасилось в ало - серый цвет, потом потемнело, и электрические огоньки города придвинулись ближе в наступившей темноте...
      А мне надо было уходит... Со вздохом я поднялся, в последний раз глянул в сторону оленя - Одиночки и быстрым шагом пошёл к опустевшей дороге...
      
      Двадцать седьмого июня. Ричмонд - парк. Солнечная, тёплая погода с ветерком...
       Приехал в парк, в три часа дня. На обычном месте, возле перекрёстка паслось стадо маток и среди них телята. Трава на луговине "порыжела" и кое - где приобрела охристый оттенок. Очень красиво.
      Я пошёл дальше искать стадо быков, и через некоторое время нашёл их, лежавших в обычном месте на луговине, возле автостоянки. Рога у быков приобрели естественные размеры, и когда они лежат в траве, кажется, что из земли торчат бороны, или сухие сучья, разбросанные в траве.
      Вместе с быками было несколько маток и два телёнка разных размеров, видимо родившихся в разное время. Тут же ходили матки пятнистых оленей и одна из них почти белая, как домашняя коза, а другая совсем чёрная. Видимо меланисты встречаются в природе одна две на сто особей и в таком большом стаде они обязательно должны присутствовать...
      У одного доминантного благородного (красного) быка, рога имеют одиннадцать отростков, за счёт раскрытия вершинного "узла", на котором пять или шесть маленьких остреньких отросточка, торчат несимметричным "букетом" У того быка, у которого один рог был совсем без боковых отростков, наверху "узел" раскрылся развилкой из трёх отростков.
      Олени уже давно перелиняли и новая шерсть начала отрастать, закрывая красную "подпушь" более тёмными остевыми волосами... Но гривы на шее пока нет ни у кого.
      "Шуба" оленей потемнела цветом. На рогах - пантах пушок ещё есть, но некоторые рога стали светло - серого цвета. Сегодня сытые животные лежат, не вставая до шести часов вечера, и поднимаются кормиться не все сразу...
      
      Двадцать пятого июля. Жарко и солнечно. Температура около тридцати градусов. Не был в парке почти месяц. Весь июль стояла жара около тридцати...
      Маток увидел на старом месте, около перекрёстка. Среди них по-прежнему ходит, как пастух бык с пятью отростками. Это тот, которого я называю "девчачий пастух". Прошёл дальше и увидел маток с подросшими телятами... Сел на землю, под двухобхватный дуб, и сидел так, несколько часов наблюдая за оленьей жизнью, изредка меняя положение тела - ноги затекали от неподвижности...
      Размышлял о том, что звери в природе заняты постоянно либо поисками пищи и насыщением, либо её перевариванием. Но делается всё это неспешно и спокойно, по заведённому давным-давно, природному распорядку. И только когда в такую размеренную жизнь вступает, а точнее врывается инстинкт размножения, тогда животных охватывают страсти и бешеные чувства погони, сладострастия или разочарованного горя.
      Чувство приходит в жизнь природы с возникновением любви. И получается, что целый год вот так звери, живут упорядоченно и размеренно и вдруг, с наступлением сезона любви: гона, "свадеб", токов - становятся существами непредсказуемыми и одушевлёнными...
      Трава на луговине выросла ещё, но высохла и пожелтела. Отзывается волнами на малый ветерок. Благородные олени ещё потемнели, и уже не кажутся красными. Многие стали темно-бурого цвета. Рога перестали расти, но по-прежнему покрыты сверху ворсистой кожицей...
      У всех доминантных быков рога высокие, широко расставленные и по шесть - семь, восемь - девять - десять отростков. Рога вогнуты и концами торчат чуть вперёд. Обычно надглазные отростки самые длинные, потом на стволе ещё растут два или три. И потом уже на вершине "разветвление - узел", в котором до шести маленьких остреньких отросточков, торчащих во все стороны несимметрично. Иногда, загнув голову, быки рогами, которые достают почти до хвоста, почёсывают бока.
      
      В середине лета, стояла сильная жара и канава, идущая вниз от главного пруда пересохла, а озерко в лесу обмелело, заросло ряской и издаёт неприятный гнилостный запах. Вся поверхность его закрыта зелёной ряской.
       Пройдя мимо озера в поисках "своих" быков, поднялся на горку и в начале, увидел матку пятнистого оленя, а потом под дубом в тени, заметил несколько десятков быков прячущихся от жары и мошки здесь, в лесу, под крупным тенистым дубом...
      
      Звери стояли плотной "толпой", и только доминантные быки могли себе позволить изредка менять место, пугая молодых оленей своими намерениями. Один молодой бык, лежащий на дороге у "старшего" не успел уступить, и "доминант", пренебрежительно ткнул его копытом в бок, сверху, после чего, "молодой" вскочил и отбежал в сторону.
      Около четырёх часов дня, стадо, постепенно выходя из тени дуба, начало кормится и в этот момент, вдруг все олени замерли и в напряжении повернули головы в одну сторону.
      Я некоторое время гадал, что могло привлечь из внимание и вдруг увидел инвалидную коляску с сидящим человеком, и другого, который катил эту коляску мимо, по лесной тропинке.
      Олени проводили поворотом голов это казалось неуместное здесь на горке, среди леса существо и успокоившись начали вновь кормиться, а я подумал, что инвалид с помощью "поводыря", таким образом общается с дикой природой...
      Для инвалида, такое общение - своеобразным лекарством от одиночества и неподвижности.
      Ведь и для меня все эти долгие месяцы знакомства с парком и его "населением", были лечебным средством от тоски и однообразия, часто бессмысленной городской жизни. Каждый раз, под вечер, возвращаясь после продолжительного свидания" с оленями, я словно "выныривал" из другого мира, где никто не озабочен течением времени, где смысл и радость, неприятности и даже трагедии взаимообусловлены самим процессом жизни, протекающей на лоне матушки природы, бесстрастно равнодушной, но щедро согревающей и кормящей своих "детей", вне глупого экономизма или идеологий.
      
      Я заметил, что нервы мои успокаиваются, без каких - либо лекарств или упражнений с моей стороны. Придя домой, я с восторгом, напоминающим былые мои энтузиастические времена, рассказывал домочадцам о том, что увидел в "лесу", а потом, поужинав долго и продуктивно, внимательно и сосредоточенно читал, писал или печатал свои заметки на компьютере, нисколько не раздражаясь если неисправная "мышка" не попадала на нужный значок с первого раза.
      Ещё совсем недавно, я от этого мог прийти в гневное бешенство, а сейчас, посмеивался и упорно двигал курсор в нужную сторону...
      Так я невольно открыл действенный метод лечения нервных, тяжёлых депрессий...
      
      От общения с природой, от сидения долгими часами рядом с оленьим стадом я чувствовал себя умиротворённым и проблемы смысла в моей жизни, перестали меня тревожить. Я подспудно понял, что надо просто жить, есть, двигаться не думая, что я могу от этого выиграть или проиграть, получить или потерять... Жизнь ведь сама по себе есть драгоценный Божий дар...
      Но я отвлёкся...
      Самые крупные быки, не уходя из тени, кормились, иногда позёвывая и облизывая длинным языком чёрный нос...
      Наконец солнце опустилось за деревья и звери по одному по два, по три, ведомые крупным, доминантным самцом, "Чернышом" (он по цвету шерсти самый тёмный), двинулись мимо меня в сторону лесного озерца, которое после летних жар превратилось в грязевую лужу, покрытую тинистой ряской. Проходя мимо пруда, некоторые олени заходили в тёмную воду почти по брюхо и охладившись выходили на берег разбрызгивая со шкуры капли мутной грязи...
      Стадо, к вечеру переместилось на луговину, а я сопровождая их, вышел на берег озера, рассмотрел на грязном берегу их следы и присев на корягу, в тени крупного раскидистого дуба, съел бутерброды прихваченные с собой из дому, прихлёбывая водичку из пластиковой бутылки.
      С дерева, слетела ворона, чёрная и блестяще - глянцевая и села, поближе ко мне. Она вперевалку ходила неподалёку, и когда я бросил ей корочку хлеба, она схватила его в клюв, подскакала к лужице, бросила корочку в воду и стала уже размоченный хлеб отрывать клювом по кусочку, придавив ломтик лапой.
      Я с восхищением наблюдал за смышлёной птицей и думал, что человек только себе приписывает свойства, так называемого инструментального разума, а тут на мох глазах, ворона демонстрировала этот "разум" нисколько не гордясь своим развитым интеллектом, способностью логически связывать причину и следствие...
      
      Однажды, я, вот так же прогуливаясь лондонском Беттерси - парке, видел, как ворона наевшись, закопала в траву кусочек хлеба и сверху, схватив клювом палый лист, прикрыла им "схоронку", замаскировала её...
      На луговине я долго наблюдал за оленями. Крупные быки, иногда очень осторожно чешут увеличившуюся в размерах мошонку, кончиком передних отростков рога, изгибаясь и напрягая большое тело. У двух доминантных быков рога самые большие, как по высоте, так и по количеству отростков. У основания они массивны, не мене десяти сантиметров в диаметре. Эти рога могли бы завоёвывать медали на трофейных выставках.
      А я вспомнил экспонаты единственного в мире музея охотоведения, в Сибири, в Иркутске. Там есть рожищи, рога и рожки оленей лосей, косуль, снежных баранов, дзеренов и прочее и прочее. Музей сам по себе чрезвычайно интересен, но коллекция рогов для меня особенно привлекательна, потому что, глядя на рога, я могу представить размеры животных, на чьих головах они росли. Кроме рогов и чучел, часто уникальных животных, в музее есть модели охотничьего снаряжения и оборудования, муляжа лесных домиков - зимовий и эвенкийских жилищ - чумов.
      Каждый раз, бывая в этом музее, я словно попадаю в страну чудесных явлений и знаний. То, что я в лесу, в тайге, в степи видел мельком, несколько мгновений и часто издалека, здесь я могу рассматривать вблизи и долгое время. И видя всё так отчётливо и подробно, я могу лучше понимать жизнь этих животных и птиц в самой природе...
      
       Сегодняшнее стадо, за которым я наблюдаю, состоит из трёх десятков быков, имеющих на головах разных размеров и конфигураций рога, от длинных, выгнутых в середине, наружу "спичек", по сорок сантиметров длинной, до развесистых, толстых, высоких "супер" рогов. И всё это разнообразие находится от меня метрах в сорока - пятидесяти и в бинокль я могу рассматривать это великолепие часами. Я конечно ещё и снимаю на камеру любопытные эпизоды и рано или поздно хочу сделать фильм - "Олени Ричмонд - парка..."
       Рядом с этим стадом сегодня крутится почему - то матка - одиночка пятнистого оленя.
      
      Отношения благородных и пятнистых оленей, тоже чрезвычайно любопытны, но исследовать их я постараюсь в следующие годы.
      Над луговиной изредка пролетает с тонким свистом маленький соколок, которого я вижу здесь очень редко. Вообще, тут бывают совершенно неожиданные встречи. Например, как - то вечером, я услышал в лесу необычный крик и приглядевшись к толстому соседнему дубу, вдруг различил дупло, из которого показалась круглая головка, а потом вылетела сова. Совсем небольшая, она села на ближайший сучок, прокричала несколько раз свою тревожную песенку и не услышав ответа, вновь слетела к дуплу и забралась внутрь.
      
      В лесу, почти на каждой полянке, на открытые пространства выбегают резвые суетливые кролики, и рядом, иногда, можно увидеть в траве скачущих пушистых серых белочек, за которыми, азартно гоняются прогуливаемые хозяевами собаки, разных пород и размеров. Человека, белки почти не боятся и подпускают очень близко. Однако в отличие от белок в других лондонских парках, которые совсем ручные, эти - дикие, и к человеку, выпрашивая орешки, сами не подбегают. Им, наверное, хватает того корма, который здесь растёт на деревьях и прячется в траве.
      
      Ближе к вечеру, я отправился домой и обойдя гору, встретил стадо маток, голов в сто, лежащих на луговине. С матками ходит бык - "девчачий пастух" и тут же в густой траве прячутся телята - из куртинки травы. Иногда, видна только маленькая аккуратная головка, с острыми ушками, коричневого цвета. Их тела, по-прежнему покрыты беловатыми пятнышками имитирующими рефлексы солнечного света. Они лежат в густой траве отдельно друг от друга, а когда присоединяются к матерям, то ходят отдельным стадом чуть в стороне от остальных оленей. Оленята уже хорошо и быстро бегают и потому, иногда играют между собой устраивая гонки, посреди лежащих и жующих мамаш -оленух...
      
      Телята, после того как встают и присоединяются к родительницам, залезают им под брюхо и сосут молочко, и в это время матки стоят неподвижно, а после кормления стараются вылизывать "деточек", чтобы малыши поменьше привлекали к себе кровососущих.
       Я наконец посчитал, что в стаде из ста голов телят всего около четверти, приблизительно двадцать пять штук. Заметил, что есть и несколько "двойняшек".
      
      На днях, ходил за стадом оленей по папоротниковой чаще и приехав домой, принимая ванну, вдруг с удивлением заметил на теле несколько маленьких, чёрных впившихся в меня клещей. Они намного меньше сибирских, таёжных и едва заметны, даже на открытых участках кожи. Видимо они существуют, как оленьи паразиты и впившись в животных, пьют кровушку и мучают их. Ранки после извлечения из меня клещей тоже стали зудиться...
      Вот уж никогда бы не подумал, что клещи живут и в центре Лондона, в городских парках. Для Сибири, клещи, переносчики опасных инфекций - это целое стихийное бедствие. Ежегодно, только от клещевого энцефалита умирает в России несколько сотен, если не тысяч людей.
      Мне рассказали, что одна девушка гуляла в парке, в черте города, была укушена инфицированным клещом и умерла через некоторое время, несмотря на все старания врачей спасти её...
      
      Тридцатое июля. Тепло ветрено, иногда сеет мелкий дождик.
      Приехал в парк около часу дня. Рядом с перекрёстком встретил стадо маток с телятами. Телята большие, перекликаются с матками тихими, блеющими голосами. При переходах и на днёвках, держатся своеобразным детским садом, не смешиваясь с остальными. Видимо матки живут родственными группами: дети, матери, бабушки и так далее...
      Пошёл через гору к стоянке машин, но стада быков на обычном месте не оказалось. Уже совеем собрался уходить, когда за дорогой увидел мелькание серых рогов и движение коричнево - шоколадных тел, над зелёными зарослями высокого папоротника. Это было небольшое стадо быков, которое кормилось, медленно переходя с места на место и подминая под себя папоротник. Подойдя поближе, я различил "лес" рогов над зеленью и насчитал около тридцати быков. Вторая половина стада отсутствовала...
      Рога по-прежнему в шерстистой сероватой кожице. Но заметно, что рога быстро окостеневают и принимают более чёткие резкие формы. У одного из быков, с рогов висят уже клочки подсохшей сухой кожи и видны белые костяные кончики отростков, наверху рогов...
      
      Я собираюсь уезжать почти на месяц, и потому пришёл проститься, на время.
      Быки и матки за лето успели нагулять, наесть себе жиру и потому выглядят сильными и здоровыми. Шерсть на их спине и боках отливает блеском. Видно, что звери готовятся к гону и спариванию.
      Папоротники, местами выросли выше двух метров, и почти полностью скрывают самых крупных оленей. Быки по-прежнему живут отдельно от маток, но разделились на две половины, на два стада. Матки тоже ходят группами по пятнадцать - двадцать особей. Всего красных оленей, как их называют в Англии, в Ричмонд - парке около двухсот голов.
      Пройдя метров триста в сторону Ричмондских ворот, увидел вторую половину быков. Они стояли или кормились около дороги и все были очень упитанны, уверенны в своих силах и красивы. Рога достигли в росте максимальной величины, и когда быков много, поражаешься разнообразию величин и форм рогов. Конечно, все рога более или мене симметричны, но у одних, у доминантных быков, они по шесть, семь, десять(!) отростков и высотой более метра, как и в размахе, а у других с пятью отростками, не более семидесяти сантиметров высотой и шириной около полуметра.
      Быки, не боятся людей и подпускают почти на десять шагов. Когда оленей много, то это замечательное, почти нереальное зрелище. Я уже говорил, что увидеть такое количество оленей, и так близко, просто невозможно где-нибудь в тайге, при всех ухищрениях, и подкрадываниях. А здесь, я рассматриваю красивейших животных часами, так что они уже ко мне привыкли и почти не обращают внимания.
      Оставив быков пастись, я пошёл к выходу из парка, и по дороге встретил стадо маток с телятами, общим числом голов в шестьдесят. Они шли впереди меня по дороге, и казалось, не собирались мне уступать. Только когда я приблизился к последней оленухе на пять шагов, она, кося на меня большим недовольным глазом, перешла на вялую рысь и сошла с дороги в сторону, в папоротник. Среди телят уже есть большие, почти с матку величиной. Думаю, что это будущие быки. Матки - телята конечно поменьше. Похоже, что они тоже обрастают новой шерсткой, и белые маскировочные пятна исчезают с их шкурок...
      
      Чуть дальше, на краю большой луговины, видел молодых быков, которые парочкой друзей, путешествовали по лесу, отколовшись от стада. Возможно, они переходили из одной половины стада быков в другую.
      Чуть дальше увидел в кусте папоротника подозрительное движение и, всмотревшись, понял, что над кустами торчат большие оленьи рога. Подойдя, почти на пять метров, я кашлянул и бык поднял рогатую голову. Это был Одиночка. Он долго, неподвижным взглядом, рассматривал меня и от этого взгляда, внутри невольно зародился страх, и мурашки побежали под корнями волос. Однако, бык не стал предпринимать никаких действий и повернувшись на месте, медленно пошёл на луг. Остановившись метрах в тридцати, он угрожающе помотал рогами и после улёгся в траву. Я уже говорил, что Одиночка, в силу своего характера постоянно делает, какие - то индивидуальные действия, часто уходя от сородичей "гуляя сам по себе".
      Я долго сидел на валёжине, наблюдая за ним в бинокль, и уже в сумерках пошёл назад, к Ричмондским воротам.
      Проходя по дамбе разделяющей пруд на две половины, уже почти в полной темноте, услышал плеск воды и увидел, как из пруда выходило стадо маток. В темноте олени подпускают человека очень близко и потому, в десяти шагах от меня стадо неторопясь пересекло тропинку и исчезло в темноте.
      Выйдя на просеку, я видел пятнистых оленей неподвижно стоящих на обочине и наблюдающих за мной. Ни моё покашливание, ни шуршание шагов их не пугало. Выйдя на дорогу, я двинулся по асфальтированному тротуару и, проходя мимо ближней к воротам дубовой рощи, вдруг, увидел очень близко, под деревьями стоящих оленей. Самый крупный, высотой почти в полтора метров, с высоко поднятой, рогатой головой, замер, наблюдая за мной... Рядом с ним несколько маток.
      Я хотел напугать их и зарычал, изображая хищника. Но на оленей это не произвело никакого впечатления. Теперь уже испугался я сам, и оглядываясь, продолжил путь в сторону, сверкающих огнями, проезжих улиц города, за воротами...
      
      Появился в Ричмонд парке через месяц, после поездки во время отпуска по Франции, Италии и Швейцарии. Об этой отпускной поездке я тоже написал, и о ней можно прочесть в другом месте...
      Первое сентября. Тепло, солнечно. Небольшой ветерок. Пришёл в Ричмонд парк после месячного перерыва. Трава на луговинах стала охристо-коричневого цвета и подсохла, а папоротники вместо зелёного, обретают коричневый цвет, постепенно теряя упругость и свежесть.
      Застал стадо быков на обычном месте. Быки лежали и жевали жвачку, а несколько маток ходили рядом и паслись. Молодые быки начинают возбуждаться, и сегодня, я впервые видел, как они стали бодаться, постукивая рогами о рога, тренировочно упираясь головами. Стараясь занять своими рогами лучшую позицию, иногда, они склоняли головы до земли и сцепившись рогами сохраняли такую позицию некоторое время. Быки доминанты, по-прежнему спокойно невозмутимы и не обращают внимания на молодых...
      
      Шестнадцатого сентября. Прохладно и солнечно. Небольшой ветерок. С нетерпением ожидаю начала оленьего гона - рёва. Но большинство доминантных быков совершенно спокойны.
      Отдельно увидел Одиночку, который, то объединяется со стадом, то уходит в лесок. Он был возбуждён и не мог оставаться на одном месте.
      Однажды, выйдя на середину луга, он вдруг поднял голову и коротко заревел - замычал так, как иногда мычат молодые быки в колхозном стаде. Это было первое проявление оленьего гона. Я пытался ходить по его следам, но он двигался очень быстро и потому я, не видя его, ещё раз услышал рёв на опушке леса. Остальные быки не обратили на эти звуки никакого внимания. Тем не менее, можно записать шестнадцатое сентября, как первый день наблюдаемого мною начала рёва...
      Матки по-прежнему держатся отдельно от быков. Но разделились на группы по пятнадцать - двадцать голов...
      К сожалению, через три дня я уехал в Россию и возвратился только двадцать шестого октября...
      За это время я побывал в Петербурге и в Сибири, где несколько раз ходил в тайгу, а также побывал на охоте, на изюбрином реву (Изюбри - это подвид благородного оленя обитающего в прибайкальской тайге)
      Об этой охоте я написал рассказ, который называется "Ностальгия". В тот раз, мы добыли матку - оленуху, и я видел и манил голосом огромного быка - рогача, который не только отвечал, но и пришёл снизу большой пади, чтобы драться со мной. Но об этом подробнее в самом рассказе.
      
      Шестое ноября. Солнечная, ясная, но прохладная погода, при которой, когда долго стоишь на месте, начинают подмерзать руки.
      Войдя в парк, я залюбовался яркими красками осени: дубы только - только начали терять первую листву, а клены, и платаны стояли ещё полностью зелёными. Однако лиственные кустарники были ярко - жёлтого или даже коричнево - алого цвета и потому броскими пятнами контрастного цвета выделялись на общей лиственной зелени. Папоротники же, почти засохли и обрели цвет от светло - коричневого до тёмно - коричневого и были все истоптаны оленями.
      Я шёл, любовался окружающим меня осенним великолепием и покоем, вглядывался в кроны деревьев выделяющихся на синем небе и вдыхал прохладный горьковатый запах чуть подмороженной первыми утренними заморозками травы и листьев.
      И вдруг, где - то справа, далеко, за огороженной плантацией, услышал рёв и понял, что это ревёт бык - олень. Я, не веря своим ушам, почти бегом кинулся в ту сторону и услышав рёв во второй или третий раз убедился, что это гонный бык. Я уже совершенно был уверен, что гон окончился и вдруг этот нервный яростный рёв...
      Я дрожал от возбуждения, а когда увидел на скамейке, на берегу круглой озеринки, спрятанной в зарослях папоротника, парочку сидящих пожилых спокойно разговаривающих людей, то сбавил ход и разочарованно вздохнул.
      И вдруг вновь хриплый прерывистый рёв раздался теперь уже метрах в ста пятидесяти и мне даже показалось, что я увидел над коричневым папоротник мелькнувшие, светло - серые большие рога...
      Тут я заставил себя остановиться и начал прикидывать, как лучше и безопасней подойти к этому сумасшедшему быку. Ведь в таком состоянии он и пырнуть рогами может, не разобравшись...
      
      Я обошёл широкое поле папоротника, вышел на тропинку, и чуть продвинувшись вперёд увидел, как на полянке зелёной травы, вдруг появился возбуждённый бык с высоко поднятой головой и гривастой толстой шеей. Он быстро ходил по папоротниковой чаще, посреди которой мелькала, то его коричневого цвета грудина, то видна была только часть шеи и голова с рогами.
      Вдруг перейдя на рысь, он появился на открытом пространстве, остановился, нервно озираясь, и заревел хрипло, сердито, с перерывами.
      Потом вновь скрылся в чаще и через время я увидел, что поодаль от него, появились неслышно идущие оленухи - матки и чуть позже, другой доминантный бык, который шёл осторожно, опасливо и молчал, хотя видно, что не боялся первого быка, и что у него у самого есть свой "гарем" маток.
      Вдруг из кустов появился молодой бык с целой копной сухого папоротника на рогах. Первый бык раздражённо коротко, но часто "хрюкая" кинулся в его сторону и молодой бык, с необычайной скоростью ретировался вовсе и не думая вступать с доминантным быком в драку.
      В стаде первого доминантного быка, было около пятнадцати маток, включая двух телят, и парочка молодых быков с пяти отростковыми тонкими и невысокими рогами.
      Отчего этот бык пришёл в такое волнение, я мог только догадываться - всё что предшествовало его появлению здесь, происходило до меня и вне поля зрения, в непроглядных кустах. Можно только предположить, что второй доминантный бык, у которого тоже было несколько маток, приблизился со своим "гаремом", непозволительно близко, к Нервному. Для простоты описания я его так и назову.
      У Нервного, гон, видимо был ещё в разгаре, в то время, как многие остальные быки ещё ревели, но драться уже избегали и не так уже ревновали своих "наложниц" к другим самцам.
      Наконец, Нервный выгнал своё стадо на полянку и тут, матки частью легли, а частью медленно продвигались в сторону озерца, пощипывая траву.
      Я незаметно подкрался к стаду метров на двадцать пять и бык, раздражённо помахивая головой, словно тренируя удары рогами, стал уходить вправо, изредка останавливаясь и всматриваясь в мою фигуру - я был одет в серые брюки и светлую куртку и по цвету никак не напоминал оленя.
      Сделал несколько кадров моей кинокамерой, я продолжал двигаться за стадом Нервного. Матки не торопясь кормились и когда второй бык - доминант, вместе со своими матками удалился на почтительное расстояние, первый бык начал успокаиваться и тоже принялся кормиться, изредка останавливаясь, поднимая голову и вытянув шею ревел, но уже без ярости и азарта. Он делал это минуты через три - четыре: иногда довольно высоким тоном, а иногда рыкая, как раздражённый тигр, хрипло и простужено...
      
      Я тоже немного успокоился и идя не торопясь вслед оленям, старался их не беспокоить и слишком близко не приближаться. Постепенно сумерки стали спускаться на лес и луговины, заросшие папоротником. Руки у меня начали зябнуть, и я отогревал их попеременно в карманах куртки. Становилось по вечернему прохладно и бык, когда ревел, вращал головой и из его жаркой глотки вылетали струйки пара...
      
      Я вышел на глинистую тропинку и увидел в сумерках, впереди в папоротнике несколько маток. С другой стороны, пересекая мне путь, подошёл молодой олень - рогач и остановившись на обочине, задрал голову, прижал уши и открыв пасть, смотрел в мою сторону как - то дерзко и с вызовом.
      Я засуетился, почувствовав в этих его жестах очевидную враждебность, и на всякий случай рыкнул по-звериному, на что молодой бык никак не отреагировал.
      "Ещё кинется на меня" - подумал я и постарался обойти раздражённого оленя стороной...
      Я понял, что в таком состоянии, быки бывают намного смелее и даже агрессивны особенно вечерами и ночью...
      Вскоре стемнело и я, поёживаясь от вечерней прохлады, вышел на асфальтовую дорогу и проследовал в сторону выхода. Выйдя за ворота, я спустился к смотровой террасе и полюбовался переливами огней большого города, внизу, за рекой. Над головой с громким гулом, периодически, проплывали сверкая алыми бортовыми огнями самолёты направляющиеся в сторону аэропорта Хитроу...
      
      Пятнадцатое ноября. Ясная прохладная погода. Приехал в парк часам к трём дня.
      Пройдя по дороге, до места, где в прошлый раз встретил Нервного и его соперника, никого там не обнаружил и потому заспешил вниз в сторону большого пруда, к стоянке машин.
      Деревья за это время покрылись разноцветными листьями и я, шагая не спеша, любовался яркими красками древесной листвы и вдыхал холодные, немножко горьковатые ароматы. По пути увидел корягу, лежащую на обочине, со следами свежих заломов и царапин. Наверное, раздражённый бык - рогач тренировался здесь, "нападая" на валежину и ломая её рогами и копытами...
      Выйдя на луговину, неподалёку от автостоянки я увидел в дальнем её конце несколько коричневых силуэтов и понял, что там олени. Но сколько их и какие олени я не мог рассмотреть.
      В этот момент, я случайно глянул с обочины дороги на папоротниковую поляну справа и посередине различил, вначале хороши видимые на коричневом фоне серые крупные рога, а потом и стоящего неподвижно, крупного быка. Взглянув в бинокль, я узнал его - это был Одиночка. Он неподвижно стоял и смотрел на меня, пристально и не двигая ни одной мышцей. "Что с ним - подумал я. Он что болен?"
       Долго мы стояли в пятидесяти шагах друг от друга и смотрели, узнавая и не узнавая.
      Чуть позже, я понял, почему он один и почему так грустен. Видимо начиная "гоняться" первым среди доминантных быков, он, наверное, первым и закончил гон и сейчас уже старался отъедаться перед зимними испытаниями и не обращал внимания на царящую, продолжающуюся вокруг него суету гона...
      
      "А может быть в одной из схваток, тот же Нервный нанёс ему чувствительное поражение и тем самым, погрузил его в нескончаемые переживания - предположил я и усмехнулся - я знаю за собой такую черту - драматизировать всё происходящее вокруг"
      Постояв и понаблюдав ещё какое - то время за грустным Одиночкой, я пошёл дальше и вдруг справа, но далеко впереди, за дорогой услышал знакомоё раздражённое "рычание" Нервного, а потом появился и он сам, гоня перед собой стадо маток. Он по-прежнему нервничал, и рысью обегая маток по дуге, не позволял им расходится по луговине. На другом конце большой поляны, расположились ещё три стада во главе с крупными быками.
      Подойдя поближе, я остановился и стал снимать оленей, находящихся от меня по периметру, метрах в пятидесяти.
      У подошвы лесистого холма, на противоположной стороне луга, паслись пятнистые олени, в основном матки... Молодые оленята громко перекликались с мамашами: - Кне- е - е, кне - е - е, - словно что - то им рассказывая, или о чём - то прося совета...
      
      Постепенно, солнце спряталось в холодных тучах, и приблизился вечер, - время наибольшей активности "поющих" быков.
      Нервный, разволновался и на быстрой рыси, раздраженно обегал, раз за разом своих маток и видимо недосчитавшись одной, вернулся за дорогу, туда, откуда стадо только что пришло. Опустив голову к земле, он, вынюхивая след "пропавшей жены" зигзагами бегал вдоль берега ручья. Потом остановился, поднял голову, проревел - прокричал, что - то яростное в тишину приходящего вечера и рысью вернулся к стаду. В это время с противоположной части луговины в его стадо, на галопе возвратилась потерявшаяся "жёнка". Она видимо просто заблудилась и услышав яростные вопли быка - хозяина "гарема" поспешила назад...
      
      Нервный немного напоминал мне пьяного мужа - ревнивца, который всегда в беспокойстве, всё время озирается и воображает улики "измены".
      На лугу, кроме стада Нервного находились ещё три "гарема" во главе с доминантными быками, включая молодых быков, их адъютантов. "Хозяева" остальных гаремов вели себя спокойно, а молодые, с наступлением сумерек принялись между собой "бороться". Эти "тренировки" готовят молодых к будущим боям, и, кроме того, позволяют установить иерархическую лестницу "силы и власти" в стаде. Схватки эти были, в отличие от начала сезона вполне агрессивны, хотя и не так опасны для дерущихся, как бои между доминантными быками за обладание новыми самками.
      Вокруг заметно потемнело и похолодало. Над луговиной поднялся туман. Создалось впечатление, что земля вздыхает, выделяя из себя этот сырой тёплый воздух, который, соприкасаясь с холодным воздухом вне земли, окрашивался в белый цвет, напитывался влагой - конденсатом...
      
      Я собрался уходить и, обойдя луговину, вышел на противоположный её край, на границу с холмистым лесом. Часть "гарема" другого быка - доминанта, вошла в этот лес, в сторону лесного озерца и вглядевшись в полутьму, я увидел как два молодых быка, стуча рогами во время схватки, принялись, толкая друг друга упёршись лбами, гоняться друг за другом. Костяной стук рогов наполнял лес, и я не рискнул войти под его потемневшие своды.
      
      Бык - доминант, в это время, не обращая внимания на суету вокруг, выйдя на берег озеринки нашёл грязевую яму и повалившись в неё начал возиться там, ударяя в лежачем положении передними ногами по вязкой, как тесто, чёрной пахучей грязи. Когда один из молодых быков с рогами из пяти отростков, подошёл к нему слишком близко, "хозяин" вскочил и отогнал молодого от "своей" грязевой ванны.
      Конечно, все действия оленей, имеют какой - то утилитарный смысл, которого я, часто не мог угадать. Зачем, например бык - рогач, уже в такую прохладу принимает "грязевые ванны?
      
      Чуть позже сгоняя несколько назойливых мошек со лба я понял, что во влажном воздухе появляется много кровососущих и потому бык, старается забиить грязью шерсть, не давая им пробираясь к коже...
      Туман, поднявшись над землёй на метр - два сал густеть и превращаться в непроницаемое для взгляда "молоко", смешавшееся с наступающей ночной темнотой. Травянистой поверхности луга не стало видно, и по большой туманной поляне, бродили тёмные силуэты оленей, с выделяющимися среди них крупными самцами, с большими рогами, торчащими вверх, как бороны.
      Нервный, в это время немного успокоился, зато начал часто и раздражённо реветь ближний ко мне бык - доминант. Он крутился на площадке размерами десять на десять метров и, задирая голову, ревел низким простуженным голосом, отрывисто и сердито. Его матки паслись неподалеку, не обращая внимания на возбуждение и раздражение "хозяина".
      Движение по дорогам парка прекратилось, а я зашёл в этот вечер так далеко, что точно не знал в какую сторону и сколько мне идти до Ричмондских ворот. Я, вздыхая, и не желая уходить, оттягивал момент прощания с оленями и, наконец, невольно помахав им рукой, тронулся в сторону дороги, которая к тому времени исчезла в пелене туманного мрака.
      
      Выйдя на дорогу, и пройдя по ней несколько сотен метров, я свернул на щебёнчатую тропинку, пришедшую справа, и направился, как мне казалось, вдоль неё и в итоге... потерял путь. Я шёл в тумане, видя далеко сбоку и вверху электрические огни высоких здания. Но внизу всё расплывалось, терялось в клочьях тумана. Иногда, сбоку от тропы, я видел силуэты оленей и даже мог различить среди них крупных быков с высокими развесистыми рогами. Они стояли неподвижно, и провожали меня взглядами, поворачивая головы вослед моей фигуре.
      Меня охватило чувство тревоги, которое я испытывал и не один раз, в глухой сибирской тайге, населённой дикими зверями и опасными хищниками. Казалось, я на время забыл, что нахожусь в парке, в большом европейском городе... Я вращал головой в разные стороны, напряжённо всматриваясь в туманную мглу, пытаясь определить, где нахожусь...
      
      Наконец я понял, что не узнаю этих мест, и что заблудился. Конечно, я мог выйти из парка через ближайшие ворота, но мне - то надо было выйти, как можно ближе к метро "Ричмонд- парк"!
      Я начинал нервничать, представляя себе, как начну крутиться на одном месте и вдруг выйду совершенно в противоположную сторону. А дома меня будут ждать и волноваться, а потом успокоившись и надеясь, что я остался в парке ночевать, лягут спать. Я знаю, что домашние от меня ожидают всего чего угодно, зная мой авантюрный характер...
      
      Тут, впереди, на асфальтированной тропинке, раздались чьи - то шуршащие шаги и появился силуэт человека, ведущего сразу несколько собак на поводках. Я обрадовался встрече и, запинаясь, по-английски спросил, как пройти к Ричмонд - Гейт и услышал в ответ, что надо идти прямо, никуда не сворачивая и до ворот около мили пути.
      Я воспрял духом и уже метров через триста начал, по чёрным силуэтам холмов и крупных деревьев, узнавать знакомые места.
       В это время вдруг резко похолодало и быстро поднялся туман, обнажив и землю, и заросли папоротника и силуэты деревьев по обе стороны дороги, и чистое темное небо, с множеством мерцающих на горизонте, над линией лесистых холмов, далёких электрических огней Лондона.
      Увидев впереди, за металлической оградой ворот, огни городских улиц, я невольно вздохнул с облегчением: "Сегодня, по крайней мере, не придётся ночевать под деревом" - подумал я и невольно рассмеялся, представляя, как холодно и сыро бывает здесь во вторую половину ночи...
      
      Двадцать четвёртое ноября. Облачно и сыро. Весь день шёл дождь и совсем недавно прекратился...
      Приехал в парк во вторую половину дня. Всё тихо грустно и влажно. Тропинки через лес размокли и я старался аккуратно пробираться по обочинам. Выйдя на большую луговину, увидел большое стадо оленей - вперемежку стояли, лежали и паслись благородные и пятнистые олени. Молодые пятнистые оленята перекликались блеющими тоненькими, мяукающими голосами и потому над полем стоял неумолчный шум. Быстро наступили сумерки и я проходя мимо благородных оленей пытался их снимать на камеру. Звери стояли кучками, неподвижно и поднимая головы повыше и направив длинные острые уши в мою сторону, слушали внимательно и смотрели во все глаза. Доминантные быки, находясь среди стада были уже совершенно спокойны и жуя жвачку равнодушно поглядывали в мою сторону. Их возбуждение улеглось, а значит, гон закончился. Теперь, они сами будут отъедаться после приключений во время гона, а матки вынашивать появившихся в них зародышей - результат страстей во время гона...
      Олени по прежнему были разбиты на стада и проходя мимо одного из них я остановился и стал подражая голосу телёнка манить: К - не - е - е, К - не - е - е...
      
      Матки насторожились, а одна даже пошла в мою сторону, высоко и грациозно поднимая при ходьбе передние копыта и тревожно поводя высоко поставленной головой...
      Я постоял некоторое время, а потом пробовал реветь, правда, голосом сибирского изюбря. Доминантный бык поднялся из лёжки прошёл несколько шагов в мою сторону и стал насторожённо наблюдать за моими дальнейшими действиями. Очевидно, олени принимали меня за подгулявшего чудака...
      Сумерки постепенно переходили в ночную тьму и я, на сей раз, не решаясь оставаться до ночи во влажном, грязном лесу, поспешил на "выход". Однако, увидев скамейку на мысу леса, решил передохнуть, подстелив газету под себя сел и развернув свой "пикник" - еду для леса - принялся жевать вкусный бутерброд из свежеиспечённого хлеба с сыром, запивая водичкой из полиэтиленовой бутылки.
      
      Я смотрел на притихших в вечерней мгле лес, на чистую луговину впереди и думал, что в этом году олений гон уже закончился, и что надо будет цикл наблюдений начинать заново. Впереди была ещё ненастная осень и длинная зима, с лёгкими морозами, капелью и может быть даже внезапным, быстро стаивающим снегом. Я в такую пору обязательно постараюсь побывать в Парке и обо всё увиденном расскажу нашим читателям...
      Ну а пока, хочу со всеми попрощаться и пожелать счастливого Нового года и новых удач, как в работе, так и в личной, частной жизни...
      
      
       Ноябрь.2006 года. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      
       Осень 2007 года. Рёв оленей в Ричмонд парке.
      
      
      
      
      
      
      
      20 сентября, 2007 года...
      Погода тёплая и ветреная. Небо затянуто тонким слоем бегучих облаков. Приехал в парк около половины второго, по - полудни.
      Сразу у входа в парк, рядом с дубовой рощицей, на краю большой поляны, покрытой серым ковылём, увидел пасущихся маток. А потом и лежащего неподалеку быка. Матки были с телятами, но не все, и было оленей всего около двадцати штук.
       Я сел на ствол поваленного дерева, затаившись в тени огромного каштана растущего на краю луга и стал наблюдать за происходящим в бинокль... Чуть погодя, откуда - то из-за спины, насторожившись, вышла ещё одна матка и присоединилась к "гарему".
      Я присмотрелся к быку. Рога у него были большие и серые у основания, но концы острые, как вилы, с побелевшими, словно отшлифованными кончиками. Отростков, было по семь на каждом роге - три на стволе: надглазный, и ещё два, растущих один над другим начиная с основания, чуть выше глаза, и три с половиной вверху рогового ствола - четвертый был короток. Они "распускались", на вершине, словно костяные лепестки, немного напоминая раскрытую ладонь с длинными пальцами. Надглазный, первый отросток, длиной около тридцати с небольшим сантиметров, на конце плавно загнут вверх.
      Бык, словно от сильной жажды постоянно облизывает чёрный нос, и беспокойно озираясь, нюхал воздух, поднимая рогатую голову. Он ревел и стоя, и из лежачего положения, с интервалами минут в десять, раз за разом, свирепым басом. Матки на этот рёв не обращают внимания, хотя при приближении быка вскакивали и быстро убегали в сторону.
      
      ...Видел, как телёнок, уже большой, подойдя к матке сбоку, наклонил голову под брюхо, и несколько раз, ударив по невидному вымени, стал сосать молоко. "Значит, матки кормят телят до глубокой осени" - подумал я и вспомнил, как в Сибири, попробовал на оленьем реву, изюбриное молочко. ..
      
      Тогда, мы с моим приятелем егерем, переплыли Ангарское водохранилище на лодке и не спеша, поднялись на таёжную гриву, на южном берегу реки. Стояла замечательная погода, и когда мы неслись на лодке по воде, неподвижная поверхность, казалась расплавленным зеленоватым стеклом, и заходящее солнце раскатало по водной глади, длинную золотистую дорожку своего отражения.
       Тайга по берегам стояла разноцветная и жёлтые "монетки" осиновой листвы подрагивали от малейшего дуновения ветерка.
      Тогда, мы, отдышавшись от крутого подъема, протрубили несколько раз в деревянную трубу - манок, но никто не откликнулся...
      
      Мы сидели на траве, и вдыхая горьковатые запахи прелой листвы и увядающих трав, осматривали лес вокруг нас... Вдруг егерь толкнул меня в бок и показал в сторону, под высокие сосны, где ещё росла высокая зелёная трава. Там баз опаски, паслась на опушке, жёлто - коричневая, крупная оленуха. Мы шёпотом обменялись восхищёнными репликами и через время, оленуха неслышно скрылась за увалом - мы хотели добыть оленя - рогача, а маток в это время стрелять нельзя...
       Через время егерь вновь протяжно и звонко протрубил, в сделанную из сухой еловой заготовки, трубу - манок... И вновь никто не ответил нам.
      На тайгу опускались медленные сумерки. Из глубокой лесной долины потянуло ночным холодком...
      Неожиданно егерь насторожился и сделал рукой знак: "Тише!". Потом, поднимая карабин, прошептал: - Вижу...
      Я вглядывался в полутьму и только после громового выстрела увидел, как что - то светлое мелькнуло в лесу, на бугре, убегая от нас в противоположную сторону.
       - Кажется, попал - шепотом проговорил егерь и мы пошли в сторону крутого гребня...
      Метрах в тридцати от нас, в траве, лежал крупный изюбрь, который при ближайшем рассмотрении оказался маткой...
      - Эх, чёрт! - выругался егерь - я думал это бык с маткой - а это была матка с телёнком.
      Я кивал головой, но сам до выстрела ничего не видел в сумерках.
      Когда мы разделывали матку, то из вымени оленухи, вылилось немного молока и я, собрав его ладонь, попробовал на вкус - оно было густым и жирно - сладким...
      
      ...Пока я вспоминал этот случай, бык встал из лёжки, отошёл чуть в сторону, и начал рыть землю, вначале правым, а потом левым копытом. Затем, опустив голову, длинными отростками на рогах, как бороной, стал скрести поросшую травой землю, вращая головой то влево, то вправо...
      Потом потоптался на этом месте и лёг.
      Я рассматривал его в бинокль. Бык сейчас был в начале гона, во всей своей красе и силе. Он выглядел упитанным, если не толстым, грива на шее отросла и сама шея набухла, увеличилась в размерах. Все олени, и этот тоже, были почти одного цвета, - от светло - коричневого, до темно - коричневого и шерсть, на их упитанных телах была тугой и плотной, особенно на плечах...
      
      ... Через время, бык поднялся, подняв голову понюхал воздух и заревел в очередной раз Э - э - э - э - х... и через паузу ещё раз Э- э - э - э - х...
      Голос у быка грубый, хриплый, словно простуженный...
      Переходя с места на место, бык часто ложится, а матки держаться кучкой, вместе с телятами, которые ложились рядом с матерями. На спину одной из маток прилетела и уселась сорока, словно решила немного развлечься и покататься. На самом деле, птицы выклёвывают из шерсти оленей кровососущих и паразитов - над каждым оленем, в тёплую погоду вьются множество мух и мушек.
      Вскоре, часть маток ушла в сторону озеринки неподалёку, и бык поспешил за ними...
      
      Я тоже пошёл в глубь парка, и на вершине холма, нашёл ещё один гарем, голов в двадцать пять и быка, который обегал стадо по кругу и нервно облизываясь, ревел, высоко поднимая голову с мощными, многоотростковыми рогами, тоже с белыми кончиками. Заметив, что часть маток, непозволительно далеко отошла от стада, он поднял голову, полуоткрыл пасть, угрожающе задрал верхнюю губу, обнажая резцы, обежал их с тылу и погнал назад, к гарему. При этом он коротко, сердито "хрюкал: - Эх - эх - эх, всем своим видом показывая, что будет бить нарушителей "гаремной" дисциплины.
      
      ... А я вспомнил другую сибирскую осень, когда мы с другом, в ночной темноте ходили по лесной таёжной дороге и я ревел, подражая быку -изюбрю голосом. Вдруг, снизу, из долинки таёжной речки раздались непонятные короткие: - Эх- эх - эх-, и мы остановились, прислушиваясь. Я, вдруг подумал, что это какой - то другой охотник неумело дует в трубу, "подманивая" нас...
      Тогда, мы с другом тихонько посмеялись, и я, во избежание неприятностей, поднял ружьё стволами вверх и выстрелил. Наступила тишина и мы, посмеиваясь, пошли в сторону зимовья...
      
       ... Теперь, услышав это короткое хрюканье я подумал, что вполне возможно, тогда снизу, из долины нам отвечал вот такой же сердитый бык - изюбрь...
      
      ... Позже, обследуя парк, спустился к озеринкам, обошёл их справа и перейдя дорогу вышел на луговину около стоянки автомобилей и увидел семь, восемь доминантных быков, спокойно лежавших на траве. У седоватого, упитанного быка рога были очень большие, с "цветком" на вершине, в котором можно было насчитать до семи - восьми отростков - лепестков, все разной длинны и формы. Остальные быки тоже имели большие, минимум шестиотростковые рога. Я разочарованно вздохнул - значит, рёв ещё не начался...
      И тут же, словно возражая мне, с противоположного склона долины, раздался рёв гонного оленя, и я подумал, что гон только начинается, и какие - то быки начинают реветь раньше, а какие - то позже...
      Матки же, с самого начала, как позднее выяснилось, выбирают себе знакомого по прошлогоднему рёву быка, и составляют его "гарем". Получается, как бы "семейное" стадо родственников, ещё по предыдущим годам, а потом, видимо, уже в результате драк определяются быки победители в чью власть и переходит большинство "бесхозных" маток...
      
      ... Сидя на толстом бревне, на краю луговины, я съел свой "пикник", и через горку пошёл в сторону перекрёстка, где тоже обычно держалось большое стадо красных оленей. Там и на сей раз были и матки и быки, которые вовсе не проявляли признаков возбуждения и не ревели, а только тревожно нюхали воздух и обнюхивали лежки маток, из которых те, только что встали. Картина была идиллически мирной.
      А рядом лежали и кормились пятнистые олени и оленята.
      
      ...Ещё раз подумалось о том, что быки разного возраста начинают гон в разные сроки. Видимо первыми начинают возбуждаться и реветь молодые доминантные быки, тогда как зрелые и старые, начинают позже, но и заканчивают "рёв" позже.
      Матки, видимо не сразу входят в "охотку", как говорят сибирские охотники, и потому, при приближении быка убегают. Однако я видел, как лежащая в лёжке матка, облизывала морду возбуждённому быку, словно уговаривая его, успокоится и ждать нужного времени.
      
      ... На обратном пути, поднявшись вновь на вершину холма увидел всё тот же гарем, вокруг которого слонялись отогнанные от стада молодые бычки с рожками - спичками. Они крутились неподалёку, а один взобрался на вершину высокого стога сена и стоял там, обдуваемый ветерком. Внизу толклись ещё два рогача, которые при моём приближении зашли за стог сена, уже полуразваленный ногами оленей, и выглядывая оттуда, наблюдали за мной. Неподалёку, с другой стороны, стояла насторожённая крупная матка и рядом с ней трое телят, выглядывая из неё рассматривали меня с видимым любопытством.
      Чуть поодаль, два бычка со "спичками" - прямыми короткими рожками бодались, но очень осторожно, стараясь не поранить друг друга, и совсем не упираясь в землю ногами, как это делают в драке взрослые олени.
      После того, как первый покоритель "вершины" стога, соскочил на землю, туда взобрался другой и так же гордо осматривал сверху окрестности.
      Гонный бык, в это время нервничал и старался собрать маток в стадо. При этом, он обегал по дуге отделившихся оленух, а потом гнал их к стаду, вытянув голову и угрожающе подняв верхнюю губу на верхней челюсти.
      Матки, убегали от него к стаду, а иногда наоборот от стада - видимо, пока жёсткой привязки к гарему определённого доминантного быка не было и они выбирали себе "хозяина" по вкусу...
      К сожалению время очень быстро продвинулось к вечеру и я должен был уходить из парка...
      
      ... 26 сентября. Ветреный, холодный день. Половина двенадцатого дня. Нашёл стадо маток, голов в десять (с телятами) в том же месте, что и четыре дня назад. Лежат в высокой траве, только ушастые маленькие головки видны. Быка с ними нет. Может быть, убежал драться за новых маток. Ведь всего их в парке около ста пятидесяти. Прошлый раз, этот бык, командовал, как мне показалось двумя стадами по двадцать голов в каждом. Кстати сказать - быков в парковом стаде - около шестидесяти, из них доминантные составляют десять - пятнадцать особей. Это быки по восемь - десять - двенадцать лет. Один, два быка самые старые - им по пятнадцать - семнадцать лет...
      Написал и тотчас вспомнил своего коня, в весенней конной экспедиции в Саяны. Ему было семнадцать лет, и он считается старой лошадью.
      ... Я прошёл мимо маток, и они, как по команде поворачивали головы в мою сторону, но не вставали из лёжек. Отойдя к краю луговины, под лиственные деревья, я сел и долго рассматривал их в бинокль. Потом пошёл дальше, вдоль ручейка, перешёл его по кирпичному, заросшему травкой мостику и оглянувшись назад увидел, как сверкает тоненькая струйка воды под лучами солнца, пробивающемуся сквозь листву...
       Пройдя по тропинке, вышел к круглой, незнакомой озеринке среди леса, над которой стояло жёлто - красное дерево и часть жёлтой листвы, как капли краски упали на крутой глиняный бережок. Разноцветное дерево и листочки на коричневом берегу без травы, ярко подсвеченные солнцем, заставили меня остановиться и долго вглядываться в колоритные детали наступающей осени...
      
      ... Осторожно высматривая оленей, продвинулся чуть дальше и заметил, среди начинающего местами рыжеть папоротника, зелёную листву ежевичных лоз. Войдя поглубже в заросли, стал есть сочные, чёрно - блестящие ягоды ежевики, сладкие и терпкие.
      Затем, свернув направо, прошёл ещё мимо одной озеринке посреди небольшой полянки, в дубовой рощице, а выйдя на луговину, вдруг услышал рёв быка позади и приглядевшись, увидел его совсем недалеко, стоящего неподвижно среди крупно-ствольной рощи. Я стал возвращаться и бык, подпустив меня на двадцать шагов, отбежал чуть в сторону, а потом пошёл к маткам, лежавшим у рощицы, останавливаясь ненадолго и поворачивая голову в мою сторону.
      Выйдя на край поляны, бык поднял рогатую голову и разинув пасть, попытался реветь, но вместо, послышался только хрип и сипение - бык, наверное, простудил горло и потерял голос...
      Я пошёл дальше и отойдя с километр от Хриплого (буду теперь его так называть) вдруг услышал второго ревущего быка...
       Я шёл по тропке, среди густого высокого папоротника и вдруг, на луговине, заметил высокие серые рога, а потом увидел и быка, лежащего и ревущего не вставая. Неподалёку, притаился фотограф с длинным фотообъективом, делающий время от времени удачные кадры. Бык был серо - коричневого, почти седого цвета, упитанный и с большими рогами, но без маток...
      Когда он наконец поднялся, я понял, что он ранен в правое заднее бедро. Он шёл по луговине сильно хромая и жалобно, сердито ревел, словно жалуясь на свою "боевую" неудачу. Он вошёл в ближайшую чащу папоротника, и как мне послышалось, лёг там со стоном - выдохом...
      Вскоре, издалека, ему стал отвечать со стороны холма второй, а потом и третий бык, судя по тембру голоса - молодой...
      
      Я пошел туда, навстречу этим голосам, и вдруг, слева, в чаще тенистого дубняка увидел лежащего на коричневых, опавших листьях молодого быка с шестью отростками на рогах, который видимо, боялся подходить к "хозяйским гаремам" и издали, пробовал голос, отвечая на рокочущий рёв доминантных быков.
      Со стороны вершины холма, время от времени раздавался рёв - рычание и я вдруг увидел, как два молодых быка с небольшими пятиотростковыми рогами, пробежали по папоротниковой чаще, один за другим, очевидно скрываясь от "хозяина" гарема.
      Седой бык в это время, лёжа, отвечал дальним быкам мощным, страдающим басом и из папоротника торчали его крупные рога... Заметно было, что он очень мучается от раны, или травмы, и ходит с большим трудом. "Видимо - думал я, - Седой, в одной из ночных схваток, либо подвернул ногу, либо получил удар рогами в бок. Однако, ни раны, ни крови, не было видно из-за длинной шерсти.
      
      28 сентября. Солнце. Синее небо. Белые, лёгкие облачка.
      Приехал в час дня. Вошёл в парк и не увидел на поляне рядом с рощей, ни одного оленя. Обошёл всю рощу по кругу, но никого не встретив решил пойти мимо озеринки, не направо, как я это обычно делал, а налево, вдоль длинной луговой поляны, в сторону Южных ворот...
      Сразу за большими кроличьими норами, посередине луговины, увидел слева четырёх пасущихся маток и не подходя к ним (они были без быка) пошёл вправо и вниз, в рощу за егерским домиком.
      Навстречу мне, пробираясь через лес, со стороны большой луговины, показалось стадо маток, голов в пятьдесят, которых с рёвом, перегонял на новые пастбища бык - "хозяин" гарема. Он изредка останавливался, смотрел назад, словно опасаясь погони и раз за разом, свирепо и раздражённо ревел с интервалом минуты в три - четыре.
      На меня, он почти не обратил внимания и прошел мимо, шагах в двадцати, сердито поглядывая в мою сторону. Я поснимал его, раздражённого и свирепого, с обрывками веток папоротника на рогах - он видимо в гневе "пахал" папоротник и рогами как вилами, прихватил оторванные стебли...
       Когда стадо, с шуршанием и треском валежника под копытами, миновало меня, обтекая слева, по дубняку, я решил идти дальше и исследовать причину беспокойства.
      На зелёной луговине, залитой солнцем, увидел ещё стадо маток примерно в шестьдесят голов, разместившихся в дальнем углу поляны. Между ними ходил и ревел крупный бык, а по периметру от стада маток, лежали несколько молодых, довольно крупных быков, с рогами о шести отростках.
      Вдруг, со стороны продолговатого пруда, на луговине за дорогой, ревя во всю мощную глотку, пришёл другой бык и первый, обходя Пришельца, по дуге, ушёл из стада, не пытаясь схватиться с ним.
      "Ага - подумал я - это хозяин гарема вернулся от озеринкм, куда бегал попить водицы, а его заместитель уступает ему место.
      Пришелец, словно проверяя все ли "жёны" в наличии, обходя лежащих на траве маток, всё время облизывался и нюхал воздух, а когда потревоженная его присутствием, матка вскакивала и отбегала, он склонял рогатую голову к лёжке и что - то там вынюхивал.
      В промежутках, он часто и свирепо ревел, а иногда отходя от маток, с злобным хрюканьем бросался в погоню за молодыми быками, вытянув голову вперед и обнажая передние резцы, словно собираясь ими укусить нерасторопных.
      Я присел на корягу и вдруг разглядел, что за моей спиной, лежит в тени пятнистый олень - самец, тёмно - коричневый, с частыми, светлыми пятнышками на туловище, и с черного цвета шерстистым "ремнём" вдоль спины. Рога у него были крупными и плоскими, с настоящими лопатками на вершине и я понял, что это один из старых бычков, которые предпочитают держаться рядом с благородными оленями. Он казалось не замечал меня, хотя я сфотографировал его с расстояния в десять метров.
      
       Посидев так около получаса наблюдая за гаремом Пришельца, после, я отправился дальше и перейдя дорогу, по которой непрерывным поток бежали машины в обе стороны, поднялся на холм, где расположились гаремные матки числом штук в тридцать, а среди них ходил нервно озираясь, возбуждённый бык, периодически отгоняющий с хрюканьем пугливых молодых быков. Понаблюдав за этим гаремом, я проследовал дальше, спустился чуть ниже по склону, и услышал рёв нового быка. В бинокль разглядел лежавших на склоне маток, всего штук десять и рядом темно - коричневого быка с большими рогами, который изредка, не вставая, ревел грубым басом. Я сел на метровой толщины поваленное дерево, рассматривая в бинокль "Черныша" (будем его так называть) и маток лежащих рядом с ним.
      
      ... Начиная от вершины холма, по склону, разделенному на две половины широкой просекой, рос крупноствольный дубово-каштановый лес, в тени которого Черныш почти не был виден. Наконец он поднялся и заревел во весь голос и с вершины холма ему ответил бык. Я обвёл взглядом, пространство слева от вершины, покрытое пока ещё зелёным папоротником и увидел там, в зелёной чаще, серые шестиотростковые рога крупного молодого быка, который с короткими остановками ходил из стороны в сторону, высматривая маток, отделившихся от гаремов доминантных быков.
      "Он, наверное, подбирается к маткам,- размышлял я - в надежде, во время схватки крупных быков, отогнать, украсть у них несколько, чтобы обзавестись своим гаремом".
      ... Я читал о таких уловках сибирских благородных оленей - изюбрей у Черкасова, в его знаменитой книге "Записки охотника Восточной Сибири".
       Понаблюдав за Чернышом и его гаремом, спустился по тропинке, петляющей меж крупных дубов, на большой луг и увидел, что он пуст. Пройдя чуть дальше, к перекрёстку, различил за дорогой, в направлении ворот в Северный Хис, два больших стада оленей. Всмотревшись, вдруг с волнением заметил, что там, похоже дрались два быка. Я приник к окулярам бинокля и действительно разглядел, как два крупных рогача, схватились "бороться" друг с другом, напрягая все мышцы своих сильных тяжёлых тел, сгорбив мощные загривки.
      Я почти бегом побежал в ту сторону, однако, когда я приблизился к дороге то быки уже разошлись и я не успел заметить, кто из них вышел победителем.
      Когда я, уже не торопясь перешёл дорогу, то увидел три гарема во главе с тремя сильными доминантными быками, мирно пасущихся или лежащих недалеко один от другого. В каждом гареме было не менее чем по двадцать маток - некоторые были с телятами - сеголетками...
      
      Я тщетно надеялся на продолжение схватки, однако быки вели себя хотя и нервно, но не агрессивно и воображаемой границы между гаремами не пересекали, а только изредка с хрюканьем, иногда переходя в тяжёлый галоп, отгоняли от маток молодых бычков. Сильные быки, не достигшие доминантного статуса, лежали неподалеку от гаремов и при приближении "хозяев" маток, вскакивали и уходили прочь, с большой неохотой.
      Спустя некоторое время, я прошёл по луговине дальше, пересёк дорогу и продвинувшись несколько в сторону озер свернул на холм. Там по прежнему "стояло" два гарема, во главе с Чернышом и Сиплым - его голос во время рёва был похож на рык простывшего льва.
      
      ... Матки каждого гарема находились рядом с быками, а когда во время кормёжки делали попытку пересечь воображаемую линию границы, оба доминанта начинали беспокоиться и реветь почти не переставая.
      Я остановился за деревом и в течение часа или двух, наблюдал в бинокль за поведением маток и быков.
      Вот пять - шесть маток, направились в сторону грязевого пруда, вниз по склону и Сиплый, выходя из себя от раздражения погнался за ними. Он, быстрой рысью спустился от своего участка и, подойдя к воображаемой границе, заревел, трубя во всё горло, почти без перерыва. Раздражаясь всё больше и больше, он мотал головой, облизывался, низ его живота постоянно дёргался словно там, внутри, что - то перекатывалось с места на место...
      Так бывает со всеми доминантными быками, во время сильного раздражения предшествующего драке...
      Тут, на "границе", Сиплого встретил Черныш, тоже чрезвычайно возбуждённый.
      Они, какое-то время, не глядя друг на друга прямо, (взгляд в упор считается самой тяжёлой обидой в рыцарском кодексе быков), ходили параллельными курсами, только глазами кося в сторону противника и при этом демонстративно отворачивая голову в противоположную сторону.
      Постепенно они начали сближаться, хотя напасть первым никто из них не хотел или не решался...
      
      Матки, при этом шуме и возрастающем напряжении, вели себя спокойно и казалось, не обращали внимания на перехлёстывающую через край ярость быков.
      Даже я чувствовал, что вот сейчас что - то страшное произойдёт и быки, наконец, сойдутся в драке не на жизнь, а на смерть. Однако драки так и не было. Матки Сиплого, искупавшись в грязи, которая, забивая шерсть мешает множеству кровососущих насекомых больно кусать животных, возвратились на горку и быки, яростно ревя разошлись, вернувшись на свои участки...
      
      ...Осторожно обходя взволнованных быков, я спустился к грязевой озеринке посреди дубовой рощи и увидел истоптанные оленями берега и грязевые лужи между зарослей осоки, а рядом, мутно - желтую от взбаламученной глины воду, в мелком пруду размерами десять - на двадцать метров. Там регулярно купались и пили, видимо подсоленную воду, все олени из округи.
      Пройдя чуть дальше по набитой среди зарослей тропинке, заметил впереди, в зелёной гуще папоротника, мелькающие белыми окончаниями рога оленя, и потом на мгновение увидел, как молодой бык, вышел на высокий берег другого большого и чистого пруда и спустился к воде, скрывшись в зелёной чаще.
      Я почти бегом устремился в ту сторону и выйдя на берег круглого пруда, метров тридцати в диаметре, увидел, как шести отростковый бык - рогач, отдуваясь пил воду.
      Заметив меня, он поднял голову, подозрительно, неподвижным взглядом долго смотрел на меня, потом вскочил на обрывистый берег и недовольно мотая головой, пошёл назад в сторону холма. Мне было не по себе, когда я смотрел в глаза возбуждённому, крупному быку с убийственно острыми крупными рогами - при желании он мог ими легко проколоть меня насквозь.
      Надо отметить, что парковые быки, привычно не бояться людей, а во время гона, иногда смотрят на приближающихся людей с большой неприязнью. Я много раз пугался их воинственного и неуступчивого вида - даже тогда, когда я начинал махать руками и кричать и даже рычать на них, быки на это совершенно не реагировали. В то же время, мурашки страха пробегали у меня по спине, от ощущения беззащитности перед этими мощными, вооружёнными острыми рогами и копытами, полудикими животными.
      Думаю, что в такие моменты и человек вспоминает свои давние животные инстинкты и умеет улавливать в поведении животных страх или агрессию. Во время гона, мне, постоянно казалось, что я ощущаю нарастание раздражения в быках, которых я тревожил своим присутствием и потому, приходилось невольно заставлять себя преодолевать страх, уговаривая себя не преувеличивать опасности происходящего...
      
      30 сентября 2007 года. Погода хмурая, неприветливая. В воздухе висит дождевая пыль, которая по-английски называется дризл.
      Я приехал в парк около двух часов дня и пошёл по обычному своему маршруту: в начале мимо дубовой рощи, до луговины перед домиком егеря, потом свернул вправо, поднялся на холм и так далее. У дубовой рощи лежали как обычно матки и чуть поодаль Хриплый, который уже в моём присутствии поднялся, отогнал приблизившихся к гарему молодых бычков - спичечников, и затем, хрюкая и угрожающе вытягивая вперед зубастую пасть, подогнал несколько маток из - под деревьев соседствующих с поляной. В общей сложности, на этот раз я насчитал более тридцати маток, а хриплый был в постоянном возбуждении, бродил между лежащих маток, изредка поднимал ту или другую из них и обнюхивал лёжки. Видимо матки ещё не "созрели" для совокупления и быки, в ожидании этого момента сильно нервничали...
      
      На луговине перед домом, лежало тоже около тридцати голов оленух и крупный нервный бык - мы его так и назовём - Нервный - ходил вокруг своего стада и ревел через две - три минуты. Вдалеке, на виду, лежали по отдельности и группками несколько крупных, но молодых ещё быков, которые побаивались хозяина гарема и лишь изредка подходили к стаду маток на двадцать - тридцать метров, однако при приближении Нервного, с соблюдением достоинства отступали восвояси.
      Молодые "спичечники", особенно раздражали доминантного быка, и иногда, он устраивал за ними настоящую погоню. Молодые легко убегали от тяжёлого быка, однако и им приходилось уворачиваться и делать обманные броски из стороны в сторону, чтобы не попасться на рога Нервному.
       Понаблюдав за этим гаремом, я прошёл дальше, поднялся на холм и стоя под деревьями, долго слушал яростную перекличку Черныша, Сиплого и ещё двух быков.
      Последних, я видел только изредка, потому, что они держались в лесу и лишь иногда возникали, как рогатые силуэты - привидения, неподвижно замеревшие на фоне толстых деревьев, упавших стволов и зелёных кустарников рододендрона.
      Но главными действующими лицами здесь были два соперника, уже с гаремами своих маток. Они ревели очень часто, рыли рогами и копытами землю, делали неглубокие, но просторные ямки, в которые мочились и потом ложились. Это так называемые "мочевые" точки, по запаху от которых другие олени узнают о силе и готовности быков к гону.
      На просеке, на короткой зелёной травке, я в нескольких местах видел длинные чёрные полосы содранной до земли травы - видимо быки по ночам и зорям неоднократно схватывались здесь в драке, а потом расходились, уже примерно зная силу друг друга. Наверное, этим и объяснялась неожиданная сдержанность некоторых быков, при столь агрессивном их поведении и рёве...
      
      ... В этот день, я прошёл в сторону автостоянки, за озёрами, на краю большого луга, где в обычное время держится стадо быков. На сей раз, там никого не было. Только откуда - то сверху, со стороны противоположного края огороженной плантации, доносился хриплый рёв доминантного быка. Однако туда я не пошёл, потому что светлого времени дня уже оставалось немного и предпочёл пойти коротким путём, по асфальтовой дорожке для велосипедистов, огибая огороженную металлической сеткой плантацию, густо заросшую рододендроном и крупно-ствольным березняком...
      Выйдя, на край кочковатой болотины, заросшей высокой травой серо - коричневого, красиво - мягкого однотонного цвета, среди этой травы увидел плывущие над нею серые крупные рога...
      Потом, уже в бинокль, я разглядел коричневого быка, медленно продвигавшегося вдоль изгороди в сторону холма. Тут я услышал его длинный с перерывами рёв и подумал, что это может быть или Сиплый или Черныш. Подойдя поближе, разглядел настойчиво агрессивного быка, ревущего в ответ на далёкие вызовы другого доминантного быка, идущего навстречу сопернику со стороны холма...
      В ответ на далёкий ещё рев, Задира - я буду этого быка так называть - поднял коронованную симметричными, тяжёлыми рогами голову и заревел, а потом тоже пошёл на сближение. В зарослях - была видна только его рогатая голова и казалось, что она плавно рассекая волны высокой густой травы, плывёт навстречу невидимому ещё сопернику.
       Я свернул с асфальтовой дорожки и осторожно, медленно двигаясь по травянистой двойной колее оставленной машинами служителей парка, подошёл поближе к предполагаемому месту встречи двух быков - соперников.
       В воздухе по-прежнему висела серая пелена мелкого дождя, но я, накинув капюшон, своей светло - серой куртки, не замечая неудобств сырой погоды, приготовился к встрече с разъяренными быками.
      Я был уверен, что уж сегодня то, я обязательно увижу драку оленей.
      Быки перекликались всё чаще, громогласным рёвом подбадривая себя и разжигая боевое настроение. Наконец, я заметил ещё одну пару, крупных, с белыми, заточенными окончаниями отростков, рогов, мелькающих в высокой траве и направляющихся в мою сторону. Задира тоже приблизился к дороге, и я уже смог рассмотреть в бинокль его семиотростковые симметричные рога, гривастую шею и лоснящийся от влаги коричневый круп, с ровной по длине, густой шерстью. В какой-то момент, остановившись, забияка встряхнулся, и вокруг него образовалось серое облако мелких брызг...
      Наконец, из зарослей прилегающих к луговине вынырнул второй бык и я понял, что настроен он очень агрессивно. Голова его была поднята высоко вверх, полуоткрытая пасть, зло щерилась белыми резцами и он ревел почти непрерывно, однако не глядя, на стоящего от него метрах в сорока - Задиру.
      
      ... Начался грозный ритуал сближения. Спрятавшись за ствол одинокого дерева, стоящего почти на машинной колее поросшей травкой, я вглядывался в соперников, оценивая их силу и агрессивный азарт, который иногда помогает победить более сильного соперника...
      Злой, будем так называть появившегося быка, шёл на сближение очень быстро и казалось, что он уверен в своей победе, в то время как Задира, двигался более осторожно и осмотрительно
      Злой, выйдя на дорогу метрах в тридцати от места, где я затаился за деревом, не стал пересекать колею и пошёл вдоль неё, постоянно ревя и мотая рогатой головой. Остановившись в одном месте, он стал бодать высокую кочку, ворочая большими острыми рогами из стороны в сторону и оставляя на надглазных отростках клочки зелёной травы и черную землю...
      Задира, между тем, тоже приблизился к дороге и какое-то время, они параллельно шли в мою сторону, на расстоянии двадцати шагов один от другого и не глядя друг на друга. Однако и Злой, и Задира, делая вид, что не замечают соперника, теперь, довольно сердито оба смотрели прямо на меня - это меня немного пугало - казалось, что они оба вот - вот кинутся и атакуют меня...
      Тем не менее, не доходя метров двадцать пять, они словно по команде развернулись и пошли в обратную сторону, по-прежнему не глядя один на другого. Метров через тридцать последовал новый поворот, и быки вновь устремились мне навстречу. Я попробовал их фотографировать уже не скрываясь, стараясь подпустить поближе, чтобы оба зверя попали в кадр...
      Однако Злой, высоко задрав голову (что является признаком раздражения и агрессии) пошёл на меня, словно на время забыв о существовании соперника. Мне стало не по себе - я замахал руками и заорал на него дрожащим голосом: - Ты это чего - о - о злодей задумал!!!
      Но Злой, не захотел пугаться и продолжал приближаться, обнаруживая намерение напасть на меня. Я в панике подумал, что моя светло - серая куртка, для раздражённого, агрессивного быка, вполне могла сойти за шерсть другого, светлой окраски оленя...
      У меня, от этой мысли мороз пробежал по телу!
      
      ...Тут я вспомнил рассказ моего знакомого, егеря, с отдалённого прибайкальского егерского кордона. Однажды осенью, во время гона, он вышел на край ближней, осиновой рощи, срубить несколько жердин для забора. И вдруг, когда он был увлечён работой и стучал топором, из -за куста черёмухи, прямо на него, на махах выскочил олень и в последний момент мотнув головой, попал по руке, в которой егерь держал топор, пытаясь инстинктивно отмахнуться от нападающего зверя. Верхний отросток оленьего рога, попал в мякоть, у основания одного из пальцев и распорол его по всей длине - такой он был острый, и с такой силой был нанесён удар...
      
      ... Злой находился от меня, метрах в двадцати и если он бросится, то преодолеет расстояние до меня за две - три секунды - испугался я!
      Кругом было чистое кочковатое поле с высокой травой, посреди которого находился я и потому, далеко убежать не мог...
      Не поворачиваясь к сердитому быку спиной, я стал отступать, забыв обо всём, ничего вокруг не слыша и не замечая - всё моё внимание было сосредоточено на приближающемся олене - рогаче - его рога были словно дюжина острых копий, направленных в мою сторону.
      Задира в это время, вновь развернулся и к счастью, его примеру последовал и мой преследователь...
      Я с облегчением вздохнул, отошёл подальше к асфальтовой дорожке и присев там на бетонный водосток, продолжил наблюдение за быками.
      Было заметно, что Задира немного побаивается Злого и потому, тот ведёт себя более уверенно. В какой - то момент Задира даже отступил, и как - то медленно, с неохотой стал отступать по диагонали туда, откуда пришел. Злой остался стоять на месте рядом с дорогой и непрерывно ревел, по-прежнему не глядя в сторону отступающего противника.
      Я тоже расслабился и разочарованно вздохнул - значит, драки не будет...
      И тут, далеко справа, там, куда отступил Задира, вдруг появилась крупная матка и подошла к своему "хозяину". Он вновь необычайно возбудился, словно оленуха подбодрила его своим присутствием, и в ответ на протяжный торжествующий рёв Злого, Задира вдруг перешёл на рысь и прямиком, за полминуты преодолев расстояние между ними, выскочил на дорогу.
       Злой высоко поднимая голову, вновь пришёл в движение и кося левым глазом, по-прежнему не поворачивая головы в сторону Задиры, прошёл несколько шагов в мою сторону. Но Задира, уже явно решившись атаковать, сблизился с соперником и вдруг, напрягшись всем мощным телом, внезапно развернулся и резко опустил рогатую голову к земле.
      Столь же быстро развернулся и приготовился к бою Злой, казалось немного ошеломлённый происшедшей переменой в настроении Задиры. Быки резко кинулись друг на друга. Рога столкнулись с громким стуком и вдруг, они отпрянули в стороны, головы поднялись и Задира, постепенно, сохраняя достоинство стал уходить в сторону.
      Я гадал почему быки не стали драться и подумал, что может быть, в обычное время, они дружат между собой, а может быть даже братья, родившиеся от одной матери.
      И вот проделав весь ритуал, они сочли, что этого достаточно, тем более, что маток поблизости не было.
      "А может быть - думал я - они уже не один раз схватывались друг с другом по ночам и на рассвете и потому, зная равенство своих сил, уже не рискуют схватываться между собой, чтобы сэкономить силы для других боёв с незнакомыми быками...
      
      ... Постепенно, Задира отступил в дальний край низины, где, наверное, его ждали матки в зарослях деревьев около изгороди плантации. А Злой, оставшись один, вновь двинулся в мою сторону. Я сердито закричал на него, быстро достал из заплечной сумки газету, развернул её пошире и когда бык приблизился на двадцать шагов, кинулся в его сторону, в психическую атаку, размахивая этим белым листом бумаги, как пугалом. Зверь действительно, вначале попятился, а потом развернулся и перешел на лёгкий галоп, но отбежав шагов на сорок остановился и начал медленно уходить, изредка сердито поглядывая в мою сторону.
      Тут рядом со мной остановилась полицейская машина и полицейский, открыв дверку, спросил меня - всё ли со мной в порядке. Я как мог ответил по английски, что всё о - кей и они уехали, а я остался под моросящим дождём посреди широкого поля...
      Злой перешёл дорогу, в сторону сада Изабеллы, а я стал не торопясь возвращаться в сторону холма. Задира, с края поля по прежнему ревел сердито и разочарованно и вдруг, метрах в ста пятидесяти я услышал отвечающего ему ещё одного оленя - рогача...
      Вскоре, Рогач, вывалился из зарослей папоротника на дорогу, по которой я шёл в его сторону. Он совсем меня не испугался и продолжал идти навстречу, не желая уступать.
      Немного позади меня, шел ещё один мужчина, прогуливающий маленькую собачку, которая при виде Рогача заметно испугалась и стала жаться к ногам хозяина. Я отпугнул и этого раззадоренного оленя обычным способом - раскрыл газету пошире и, маша ею, стал наступать на него, внутренне немного подрагивая от волнения.
      Но олень, и на сей раз уступил мне дорогу, однако, зайдя в папоротники, остановился и задрав голову с презрением не отрывая взгляда, следил за мной, пока мы, вместе с мужчиной и собачкой, не удалились на приличное расстояние...
      Олени в этот день были как - то особенно возбуждены, вспоминал я идя к Ричмонд - Гейт. Возможно, серое дождливое небо и мелкий дождик давали ощущение наступающих сумерек, а может быть это были уже дни самого горячего гона и потому, быки совсем не боялись людей.
      Позже, успокоившись, я не стал возвращаться через холм, а обойдя слева ещё одну, большую огороженную плантацию, пошёл на выход...
      
      2 октября. Погода солнечная и тёплая. Цвет вянущей листвы в парке становятся всё интенсивнее. Есть несколько замечательно красных канадских клёнов, есть золотые деревья, контрастно выделяющиеся ярко- жёлтым, на фоне всё ещё остающейся зелени...
      Приехал в парк около полудня и проходя мимо рощи увидел, что оленей там нет. И я решил изменить маршрут и пойти налево, вдоль парковой стены, по дорожкам, проходящим по открытому пространству и вдоль гребня склона, внизу, идёт дорога. Наверху была широкая чистая луговина с деревянным загоном для верховой езды и пешеходной дорожкой, слева ближе к высокой кирпичной стене, которая отделяет парк, от пространства, заросшего деревьями и кустарниками прилегающего к парку...
      Как только вышел на луг, увидел впереди себя большое стадо маток и Хриплого, идущего чуть позади и подгоняющего угрожающими жестами нерасторопных и отстающих. В стаде было около сорока маток и они шли плотно одна за другой...
      Слева и снизу был ещё один гарем, доминантного быка с восемью отростками на рогах. Вершинки его рогов разделялись на две ветви, на которых в свою очередь было по два - три отростка. Назовём этого быка Спокойным.
       Спокойный, какое-то время лежал около своих маток, потом встал и затрубил, высоко поднимая голову...
      Тут же ему ответил Хриплый, который уже приближался к дорожному перекрёстку и был метрах в четырёхстах от гарема Спокойного. Я даже не заметил, когда Хриплый вновь появился вблизи чужого гарема. Он уверенно, быстрым шагом шёл к стаду Спокойного, видимо считая, что с ним он справиться в один момент.
      Сблизившись на двадцать шагов, оба быка проделали ритуальные проходки в одну сторону, потом в другую, отворачивая головы по сторонам и потом вдруг, Хриплый кинулся в драку. Быки яростно схватились. А я бегом побежал к ним, надеясь подойти, как можно ближе и сфотографировать первую схватку, которая разворачивалась так близко от меня.
      Неожиданно, Спокойный оказался очень сильным и умелым бойцом. Он, напружинив все мышцы, взгорбив спину, упёрся четырьмя копытами в мягкую землю и стоял на одном месте, не давая Хриплому возможности набрать скорость движения. Казалось, что Хриплый был немного ошеломлён таким упорным сопротивлением, снова и снова пытаясь столкнуть Спокойного с места, с каждой попыткой всё больше теряя уверенность в себе. Его гарем остановился далеко на краю рощицы дубового молодняка и ожидал своего повелителя...
      
      Спокойный, тем временем, выдержав первый натиск противника, вновь напрягся, несколько раз крутанул головой на могучей толстой шее и перехватившись поудобнее, с костяным скрежетом, замечательно мощными толчками - ударами всей массы тела, начал постепенно теснить Хриплого...
      Тот пытался поменять ситуацию, крутился на одном месте, поменял направление атаки на противоположное, но ему это мало помогло. Спокойный, увеличивая давление, хрипло рыкая сквозь полуоткрытую пасть, наконец, набрал скорость инерции толчков и Хриплый был отогнан, отодвинут от первоначального места схватки, метров на тридцать. Он, теряя устойчивость, понимая, что проиграл, вдруг прянул назад, и галопом поскакал прочь, в сторону леска на гребне склона...
      Он проиграл безоговорочно и потому, побитый и униженный не нашёл в себе сил возвратиться к своему гарему, который тем самым остался без своего "хозяина".
       Спокойный, тяжело дыша, огляделся по сторонам и затрубил о своей нелёгкой, но потому такой заслуженной победе...
      Так, я впервые увидел схватку гонных быков очень близко, на двенадцатый день от начала наблюдений.
      
      ... Надо отметить, что быки даже сблизившись, не всегда вступают в схватку. Видимо к этому моменту, они уже приблизительно знают силы ближайших по расположению хозяев гаремов, и потому, не всегда схватываться "бороться".
      И часто, причиной отступления одного из "бойцов" служит страх перед более сильным и уверенным противником. К тому же, в инстинктивном поведении животных, наверное, заложен синдром поражения, который проявляется в драматическом уходе быка, даже от своего гарема, если его притязания на маток другого хозяина закончились поражением. Поэтому, чем рисковать всем, думают такие особи, лучше без боя уходить, или вернуться к маткам, которых бык уже имеет...
       После окончания схватки, между Хриплым и Спокойным, я пошёл вслед стаду маток, оставшемуся без хозяина, которые сбившись в плотное стадо, паслись на поляне перед перекрёстком. Нового главы гарема ещё не было, а старый, то есть Хриплый, ушёл в "позорное" изгнание...
      
      Перейдя дорогу, я прошёл в сторону озер и свернул направо. Тут, на холме, по-прежнему, ревели Сиплый и Черныш, а чуть поодаль, уже на другой стороне долинки, показался ревущий Одиночка, отличающийся от остальных быков более тёмным окрасом, а с противоположной стороны и второй бык, очень близко подошедший к владениям Черныша...
      В это же время, ближе к вершине холма, ближе к гарему Сиплого, который оккупировал вершину, приблизился бык с самыми большими рогами в парковом стаде. Я буду называть его Рогачом. У него тоже были матки, но было их всего несколько штук, и он за ними следовал постоянно.
      Здесь я наблюдал, как Рогач чесал свои рога, вначале о ветки упавшей березы толщиной в руку, а потом, уже в полутьме наступающих сумерек, в течение получаса или более ломал своими толстыми, крепкими рогами, короткие суки на упавшей, толщиной в обхват валежине, лежащей на краю просеки спускающейся с холма, мимо озёр, в сторону бывшего дворца деда Бертрана Рассела известного английского философа. О детстве проведённом здесь Расселом, я расскажу в другой раз...
       Олень - рогач так был увлечён боданием дерева, что мне удалось подойти к нему, под прикрытием толстых сухих веток этой валежины, на семь - десять шагов. Он, Рогач, сосредоточенно, закатывая глаза от видимого удовольствия, просовывал рога в промежутки между толстыми сухими короткими и острыми суками толщиной в человеческую ногу, и поочерёдно чесал себе лоб и шею...
       Когда назавтра я проходил мимо, то увидел несколько обломанных толстых сучков, с ободранным рогами, верхним слоем полусгнившей древесины.
       В тот вечер, уже на выходе из парка, пройдя чуть выше по склону я услышал треск, а потом и увидел, как два доминантных быка, не решающихся схватиться между собой напрямую, атакуют заросли рододендрона, находясь с двух сторон чащи по прямой, на расстоянии метра три.
      Назавтра, уже при дневном свете, я рассмотрел оборванные ветки с зелёными продолговатыми листьями и сухие разломанные сучки, валяющиеся под ногами перед тем кустарником. Видимо быки, уже настолько возбуждены, что у них, что называется "рога чешутся" и потому, они всё растительное вокруг либо ломают, либо гнут проверяя свою готовность к бою...
      Наверное иногда, после таких тренировок, у них ломаются отростки на рогах а иногда и сами рога - чуть позже, в парке же, видел ревущего и бегущего драться быка с одним сломанным и потерянным рогом. И конечно, с одним оставшимся рогом он не боец. Тем не менее, бык выскочил на большую поляну из дубовой рощи, вслед за одной из своих маток, и только большой бык - Рогач, образумил его своим жестоким рёвом и формами рогов! Остановившись, однорогий потоптался на месте и благоразумно ушёл назад, в лесные чащи.
      Ведь для него, схватка с любым доминантным быком была смертельно опасна...
      Скорее всего, он сломал рог, вот также нападая на кусты или на толстые сучья на деревьях...
      
      ... Я вспомнил рассказ своего попутчика, в поезде, в России, направлявшемуся в сторону Новгорода из Питера. Тогда, рассказчик, показывая за окно на дремучие леса, вспоминал, что как - то по осени, возвращаясь из леса с корзинкой грибов, увидел крупного лося, запутавшегося рогами в ветках кряжистой ивы и стоявшего на месте даже при приближении человека. Мужичок сбегал в село за ружьём, вернулся и застрелил лося - быка, который бы всё равно погиб, не сумев освободиться - в дикой природе такое иногда случается!
      
      4 октября. Ветреная погода с белыми облаками на небе. Около полудня, вошёл в парк и вновь увидел неподалёку от дубовой рощи стадо маток, во главе уже с новым быком - Злым, который, наверное, привёл свой гарем на это пустующее, но удобное место.
      Не задерживаясь я прошёл дальше, к луговине возле домика егеря. Там, по-прежнему кормилось стадо маток, во главе с доминантным быком, а по краям лежали другие быки, не способные составить конкуренцию этому рогачу.
      Каково же было моё удивление, когда я, проходя мимо большой колодины на краю поляны, увидел лежавшего там Хриплого. Он, как мне показалось, был грустен и даже подавлен. Скорее всего, поражение в схватке со Спокойным, нанесло ему психическую травму, от которой ему ещё предстояло излечиться. Бык - доминант нервничал и слыша доносящиеся из округи голоса других быков, медленно расхаживал посереди своего гарема и ревел через каждые две минуты.
      
      Время гона подходило к апогею, и быки ревели со всех сторон. Когда я, перейдя дорогу вышел на большую луговину, то увидел там, за глубокой канавой по которой тёк ручей, стадо маток голов в тридцать, с которыми неотступно находился, второй по величине рогов бык, с количеством отростков на них не менее девяти. При этом симметрично из двух рогов левого и правого, торчали длинные и чуть загнутые надглазные отростки, а дальше уже на вершине, торчал целый "букет" коротких отростков, которые, словно из раскрывшегося костяного цветка, торчали в разные стороны...
      Я прошел дальше и свернул по просеке к вершине холма - тут, несмотря на полдень одновременно ревели пять быков и изредка к этому хору, присоединялась ещё парочка "поющих" оленей из округи.
      Тут я впервые увидел Одиночку, который видимо, имел свой гарем и "стоял" с ним где - то за горой, но прибежал сюда в надежде отбить ещё несколько маток.
      Эти быки все были сильные, мощные, с толстыми и длинными, широко расставленными рогами. Поэтому, демонстрируя ярость и раздражение, они в бой вступали редко и ограничивались рыкающим рёвом. Ревели быки часто и были в постоянном движении - они совсем забыли о еде и только часто пили и купались в грязевых ваннах, чтобы защитить себя от кровососущих и охладить страстный внутренний жар, томящий их постоянно, и днём и ночью.
      Всё это время, я наблюдал быков только днём, но видимо боевые основные действия, драки и погони происходили по ночам. Я несколько раз видел, как поутру, быки доминанты дремали стоя на ногах, изредка открывая глаза и осматриваясь...
      
      Сейчас, в разгар гона, рёв проходил волнами - то все быки, словно по команде, начинали реветь на разные голоса, а то затихали на время, пока рядом с их гаремом не появлялись соперники, или молодые бычки приближались на недопустимо близкую дистанцию.
      Матки уже твёрдо держались около своих быков, и можно было предположить, что акты совокупления и воспроизводства потомства начались.
      Но я пока не видел спаривающихся оленей и ожидал этого с нетерпением - видимо матки, во время гона значительно позже быков приходят в половое возбуждение, давая возможность быкам выяснить, кто же из них настолько силён, что может содержать гарем отбивая все атаки претендентов.
      На холме, я заметил, что Сиплый, беспрестанно "играя" своим мощным голосом, уходил от маток довольно далеко, видимо отгоняя пришельцев из другой части парка, где тоже было несколько гаремов с доминантными быками
      В общей сложности, я насчитал в парке около пятнадцати гаремов с численностью маток в них от тридцати - двадцати, до пяти - десяти. Хочу ещё заметить, что каждый гаремный бык, старается иметь и охранять свою территорию. Иногда матки уводят его на новые более кормные места и тогда, во время путешествий матки провоцируют столкновения быков. Молодые же и старые быки, число которых в парковом стаде превышает число гаремных быков в четыре - пять раз, постоянно держаться вокруг больших гаремов и стоит только хозяину гарема зазеваться, как они уже тут как тут...
       Наблюдал в этот день, как Рогач , пошёл вслед за своими матками, и вторгся на территорию другого стада. Тут же, из зарослей с яростными воплями высочил "хозяин" и стал приближаться к Рогачу галсами. Но заметно было, что он Рогача побаивается, тогда, как тот чувствовал себя уверенно, хотя и не задирался особо.
      Тут, в самый напряжённый момент, за спиной "хозяина" гарема появился второй доминантный бык, и тогда Хозяин, отступив от рогача помчался на перехват второго быка... Позже я заметил, что неуверенные в своих силах быки, часто используют этот приём, чтобы не вступать в драку с более сильным соперником. Они делают вид, что отгоняют других быков и тем самым избегают ненужного боя...
      Рогач, как я уже говорил, имел самые большие в парке рога, с костяной короной на верху, состоящей из семи - восьми коротких отростков. Эти рога, когда я видел их вблизи, напоминали мне борону, которой можно было обрабатывать большие участки земли...
       В тот же день, я наблюдал, как молодой сильный бык, без маток, пришёл к холму из другой части парка, но сблизившись с Чернышом, занимавшим территорию в первой трети склона, от драки уклонился, зашёл в заросли папоротника, и долго перемещался там из одного угла в другой - ходил и ревел... Но при приближении Сиплого или Черныша, отступал с достоинством...
      Чуть позже, я видел его на грязевой озеринке, куда он пришёл утолить нервную жажду. Попив немного воды, он, не обращая на меня внимая, упал в грязевую лужу, и с видимым удовольствием ворочался там, почёсывая голову и шею, о глиняный, полуметровой высоты, берег...
      Я часто виде на шкурах доминантных быков следы грязи, и когда, они были ещё мокрыми, то мех, становились в этих местах более тёмного цвета...
      
      7 октября. Прохладная светлая погода с ветерком, и с солнцем сквозь лёгкие облачка. Приехал в парк около часа дня, прошёл мимо стада Злого, рядом с дубовой рощей и, пройдя налево, продвинулся вдоль стены, по гривке. Дойдя до перекрёстка, вышел на луговину и стал наблюдать за гаремом "Вице - короля", быка, у которого были вторые по величине рога, в парковом стаде благородных оленей.
      Он находился в непрерывном движении с того момента, как матки поднялись и начали кормиться на лугу. Вокруг, словно волки, в ожидании добычи, лежали и стояли молодые быки и даже спичечники...
      Только Вице - король, отбегал от стада, как с хаканьем, в стадо врывались молодые быки и старались оседлать отбившуюся матку. У них ничего не получалось, да к тому же возвращался Хозяин, и начинал гоняться, со злым хрюканье, за "браконьерами".
      Поднималась суматоха... Матки разбились на несколько отдельных групп, вокруг которых суетились Претенденты, а гаремный бык носился по кругу, вылавливая "нарушителей порядка" и стараясь их изгнать подальше. Наконец, он, с частью маток отошёл на противоположную сторону луговины, а остальные матки из его стада, не зная, что делать, начали просто группами кормиться неподалеку. Тут же, с соседнего участка, пришли сильные, но одинокие быки, и затеяли драку между собой, стуча рогами и рыкая. В это время, Вице - король, погнался за одной из крупных маток, которая, пробежав метров двадцать, остановилась и дала возможность оседлать себя быку.
       Совокупление длилось меньше минуты, и в конце, бык яростно взвился на дыбы закончил половой акт сильным ударом и вытолкнув из под себя матку, встал на четыре копыта. Матка, отскочив на несколько шагов, застыла на месте согнувшись в спине, поджав немного задние ноги, словно прислушиваясь, что происходит у неё внутри. А бык, уже успокоенный стал озираться в поисках очередного нарушителя границ его участка...
      В это время из леса, окружающего дворец, вдруг с рёвом выскочил бык, вслед за убегающей от него маткой, и я с удивлением увидел, что у него только один рог, а второй обломан сантиметрах в пятнадцати от основания.
       Я такого ещё никогда не видел. Да и вообще, сломать рог полностью, а не один или несколько отростков - такое бывает очень редко. Бык, увидев скопление оленей на луговине, услышав рыкающий рёв Вице - короля, притормозил, потом остановился и разобравшись в ситуации, решил отступить, не искушая судьбу. Да и как бы он мог бодаться с сильными быками, с теми, у кого была пара полноценных, крупных рогов?..
      Он, в конце концов, отступил в лес, а я стал думать - где и как он смог сломать такую крепкую вещь, как свой восьмисантиметровой толщины, рог. Ведь рога по своей структуре очень крепкие, и потому из них часто делают и ручки для ножей и среднюю часть для луков...
      Возможно, он потерял рог во время очередной схватки, но, скорее всего тогда, когда бодался "с дубом", наподобие того, что я видел несколько дней назад, когда Рогачь ломал толстые сучки на валежине, проверяя свою силу...
      
      9 октября. Приехал в парк после одиннадцати часов дня. Солнечно и тепло. Проходя, как обычно, мимо рощи заметил чуть поодаль лежащих маток и рядом Злого. По окружности, метрах в сорока от стада лежало несколько "пятиотростковых" быков. И на краю поляны паслись парочкой спичечников. Я как обычно посидел немного рядом, под деревьями, слушая, как с веток, словно крупный град падали созревшие дубовые жёлуди и каштаны, иногда производя громкий шум - стук при ударе о землю. То тут то там на земле и на ветках мелькали серые белки, нисколько меня не опасаясь, пробегая с орехом во рту почти в метре от меня.
      Потом, я прошёл мимо маток по тропке идущей через поле и войдя в лесок, полюбовался круглой озеринкой и её расцвеченными берегами, усыпанными жёлтыми и красными опавшими листьями. Цвет большинства деревьев стал жёлто - коричневым, иногда с красноватым оттенком и панорамы, во все стороны парка, открывались разноцветно - яркие и немного грустные. Через две - три недели, вся эта красота, под порывами сердитого холодного ветра, упадёт на землю и лес начнёт приготовляться к зиме.
      
      ... Пройдя дальше, я свернул вправо, прошёл между деревянных изгородей защищающих от оленей лесные посадки среди травянистого поля, спустился к дороге, перешёл её и поднялся на холм, где лежали матки во главе с Сиплым. Тут же рядом, бегал совсем ещё маленький оленёнок, с несошедшими ещё желтыми пятнышками. Он баловался, изображая из себя сердитого агрессивного быка, наклонял голову к земле и дела бодающие движения. А потом, вдруг сорвавшись с места, прыгая высоко вверх, крутя в прыжке головой, взбрыкивая задними ногами, начинал обегать свою мать - олениху на коротких кругах. Никто не обращал на него внимания и только мать, когда он подскочил к ней, лизнула его в мордочку и он, словно вспомнив, подлез к ней под брюхо, несколько раз ударил головой снизу по вымени и потом стал сосать вкусное молочко.
      Он был в два раза меньше других сеголеток и я подумал, что оленуха, наверное, родила его всего месяца два назад, в августе, тогда как первого родившегося оленёнка я видел где - то в начале июля. Возможно, что эта матка была покрыта быком уже в конце гона, где-нибудь в начале ноября и потому, оленёнок родился так поздно...
      Когда матки отходят от основного стада, Сиплый, рысью забегает им в тыл, делая вид, что он отлучается по своим делам, а потом разворачивается и угрожающе вытянув шею, приоткрыв зубастую пасть гонит их назад, и делает это совсем как опытный пастух - табунщик...
      
      Вокруг его стада, как обычно бегают спичечники и иногда, тренируясь, начинают толкаться рожками, но очень аккуратно, стараясь не повредить, друг друга. Матки стали менее пугливы и когда бык - доминант подходит к ним, они часто облизывают ему морду, словно успокаивая.
      Понаблюдав эти картинки я прошёл дальше, мимо стоянки автомобилей, потом поднялся на следующую горку, где увидел быка с шестью отростками, с которым ходили несколько маток...
      Чуть дальше, уже виднелись ворота Изабелла - плантейшен, и я вошёл внутрь.
      Красота созданная руками человека, особенно впечатляет. Замечательный ландшафтный сад, Изабелла - плантейшен, начали высаживать сто семьдесят лет назад, и сегодня это замечательно красивый ухоженный маленький парк в парке, с зарослями рододендрона, с громадными дубами, часть из который росла здесь ещё до создания сада, а посередине, между разновысоких и разноцветных деревьев, кустарников и цветов извиваются песчаные тропинки.
      Из одного конца этого плантейшен-парка в другой, с тихим журчаньем протекает ручей с маленькими порогами и водопадиками, образуя в конце течения большой пруд, где живут десятки уток, гусей, водных курочек и прочей живности.
      Стоя на деревянном помосте, на краю пруда, можно видеть, как на фоне густой зелени по водной, тёмно - блестящей поверхности пруда скользят разноцветные хохлатые уточки, постоянно ныряющие и обливающие своё яркое оперение струйками и крупными маслянистыми каплями воды... А в это время, из-за чащи садовых деревьев, с лугов, доносятся голоса ревущих быков...
      
      Выйдя уже в большой, полудикий парк, я вздохнул, огляделся и не торопясь пошёл в сторону холма, вспоминая удивительно гармонично подобранные цветы и растения, искусную планировку Изабелл - сада, в котором растения со всего мира, встают перед вами во всей красе многоцветия и многообразия, ярусами поднимаясь к синему небу...
      
      ...Возвратился на вершину холма, сел на лавочку и долго наблюдал, как быки из округи и особенно Сиплый, дрожа от нетерпения и возбуждения, ревели почти не переставая, переходя с места на место, то сближались, то удалялись один от другого. Они, как я видел по следам от их копыт, оставленных на ободранной траве, на широкой просеке ведущей к дворцу, уже не один раз сходились в драке и потому, хорошо знали силы каждого...
      Спускались сумерки и быки становились всё гневливее и неосторожнее. Сиплый, не обращал на меня никакого внимания, гонял маток из своего стада, иногда приближаясь ко мне очень опасно и я, не дожидаясь темноты, решил ретироваться от греха, направившись в сторону ворот.
       На поляне, рядом с Ричмондскими воротами, под кроною многообхватные дубов, платанов и каштанов паслись матки, выбирая из травы жёлуди и каштаны и с хрумканьем поедая их. Вокруг рощи с рёвом бегал Злой, пытающийся отогнать молодых быков, в сумерках подступающих к маткам со всех сторон. На противоположной стороне дороги, кормились матки Вице - короля, который бегал вдоль асфальтовой полосы, не обращая внимания на автомобили. Водители, кто восторженно, а кто испуганно останавливались и пережидали, когда он отойдёт от дороги на порядочное расстояние...
      Вице - король, тоже не переставая, ревел - рыкал и потому, в округе стояли необычные шум и суета...
      На западе, заходящее солнце, окрасило в розовые тона горизонт и белые облака, которые на глазах темнели и по краям, словно ворсистой оторочкой покрывались дымно - серым.
      
      ... Выйдя из парка, проходя мимо террасы напротив большого отеля, остановился и сфотографировал блестяще - стальную, кажущуюся неподвижно - стеклянной, лентой, реку Темзу, плавно изгибающуюся, между двух лесистых берегов. Вдалеке, просторный вид речных окрестностей заканчивался темной синевой, как казалось, диких лесов...
      В городе уже зажглись огни - люди возвращаясь с работы, заходили в маленькие магазинчики модной одежды, сидели в небольших пиццериях и кафушках. Они уже привыкли к городскому шуму и многолюдию, и никто из них даже не подозревал, что в километре от них, там, где на таинственные леса и луга опустилась темнота прохладной ночи, бушует страстная дикая жизнь, почти дикая жизнь!
      
      10 октября. Прошло двадцать дней с начала моих наблюдений. Гон в разгаре...
      Быки поделили всех маток и после многочисленных схваток, определили сильнейших, которым и достались стада - гаремы маток с телятами, число которых в каждом стаде зависело от силы и быстроты быка - табунщика.
      В основном это стада в десять - двадцать голов. Но встречаются владельцы шести и даже только трёх маток.
      Быки с гаремами, сосредоточились в северной части парка, и их совсем нет рядом с дорогой, по верхней кромке склонов, справа от Ричмонд - Гейт, где прошлый год, уже в середине ноября, я услышал, а потом и увидел ревущих быков с гаремами. Тогда они постепенно перешли на луговину к автостоянке и там продолжили рёв и бои. Но об этом я написал в первой части моих заметок...
      
      Видимо, в этом году гон закончиться немного раньше и может быть, главной причиной тому будет погода. Наверное, олени инстинктивно чувствуют или знают, какая будет зима впереди и от этого зависит и продолжительность гона, и его интенсивность.
      Неподалёку от дубово-каштановой рощи кормятся матки - штук двадцать, во главе с кем бы вы думали?..
       Я глазам своим не поверил! О радость! Матки были во главе с Хриплым, которого несколько дней назад я сильно пожалел - такой он был грустный и потерянный после проигранного боя.
      А сегодня, как ни в чем ни бывало, он ходит кругами и ревёт, вызывая соперников, а точнее показывая кто здесь хозяин. Жизнь для него вновь повернулась хорошей стороной и потому, он доволен, как впрочем и я тоже. Можно сказать, что я "болею" за него...
      
      Сегодня много галок, они крутятся вокруг стада и садятся как на лежащих, так и на движущихся маток. На одну из крупных оленух сели аж четыре(!) "наездницы" и ехали на ней некоторое время, сидя в ряд, одна за другой...
       Прошёл на поляну перед домом егеря и увидел Спокойного, который стоял и устало дремал, измученный ночными боями и переживаниями. Вокруг лежали и отдыхали молодые быки, в ожидании своего шанса - они надеялись угнать из гарема зазевавшихся маток. Но доминантный бык был бдителен и гневлив!
      Продолжил путь вдоль дороги и перейдя ровную зелёную поляну регбийных площадок, попал в дальний угол парка. В том углу держал свой гарем, Нервный и в его подчинении было около двадцати маток с телятами. К нему из леса с рёвом, решительно вышел приближающийся претендент, но проделав ритуал сближения, быки, тем не менее, не стали драться и Нервный сохранил свою власть.
      Чуть позже, в поле зрения появился Хромой - это видимо тот бык, который был поранен в начале гона, две недели назад, ещё в первых схватках. Но он тоже поревел - поревел, сблизился с Нервным, а потом отошёл на достаточное расстояние и лёг.
      Возбуждённый Нервный, на какое - то время покинул гарем, и подойдя к канаве, по которой течёт неглубокий ручей, попил там водички и искупался. Он, ложась на дно канавы в воду, исчезал из виду и даже его высокие крупные рога, не были заметны среди зелёной осоки...
      
      Разочарованно вздыхая, я стал осматривать в бинокль окрестности и увидел на другой стороне дороги, большое стадо маток, голов в шестьдесят. И каково же было моё удивление, когда подойдя ближе, я узнал владетеля гарема - им был Одиночка. Этот бык был полон сил и его большие, симметричные, шестиотростковые рога помогли ему отвоевать самое большое стадо в парке. Он то ложился, то вставал, обходил по кругу лежащих маток, обнюхивал их, иногда пытался гоняться, но кажется больше для порядка.
      Зато на молодых быков, он бросался со всех ног и те, делая увёртки убегали далеко...
      Понаблюдав за этим гаремом, я пошёл дальше и навстречу мне попался Вице - король.
      Он остановился метрах в восьмидесяти от гарема Одиночки, а потом по кругу стал обходить маток, нюхая воздух, поднимая голову и двигаясь очень медленно и осторожно. Видимо он пришёл на разведку и с надеждой, угнать ещё несколько маток в свой гарем... Эта бандитская тактика иногда приносит свои плоды...
      
      ... Тогда же произошла забавная сцена, во время которой, молодой, пятиотростковый бык погнал нескольких зазевавшихся маток в сторону дальнего леса, в надежде "организовать свой гарем. Но тут же, к нему поспешили доминантные безгаремные быки и один из них, без борьбы перехватил у молодого маток и погнал их дальше, а незадачливый ухажер вернулся к стаду Одиночки ни с чем...
      
      ... Назад, к воротам, я возвращался через холм, на вершине которого творилось столпотворение...
      Сиплый ревел и гневался, а к нему снизу, из чащи начинающего усыхать папоротника, пришел Задира и стал зигзагами сближаться. Задира был уверен в себе, а Сиплый выходил из себя от ярости. Наконец выйдя на просеку, Задира атаковал Сиплого и началась драка.
      Быки, упёршись копытами в твёрдую каменистую почву, покрытую короткой травкой, пытались столкнуть один другого с занятых позиций. Их мускулистые, мощные тела напряглись, рога стучали сталкиваясь во время резких движений головой - каждый бык старался перехватиться поудобнее, чтобы толчки всего тела не ослаблялись пружинящим воздействием прогибающихся рогов.
      Однако Сиплый, с самого начала занял выгодную позицию, чуть сверху пологого склона и потому, через какое-то время, острые копыта Задиры заскользили по траве и он, проехав на острых копытах около метра назад, отскочил в сторону освободившись от захвата рогов Сиплого, и медленно стал уходить в сторону. Сиплый же, нервно двигался из стороны в сторону по вершине холма, не переходя границ своего участка, горячо дышал, выпуская из ноздрей струйки пара, дрожал низом живота и ревел что есть мочи, показывая и рассказывая всем, как он победил Задиру!
      В это же время, шагах в семидесяти от них, Черныш, отбивал атаку незнакомого старого, поседевшего быка, который однако, не захотел драться и только, коснувшись рогами рогов соперник, вновь поднимал голову и отступал на несколько шагов.
      Они пытались бороться в чаще папоротника и судя по вялой толкотне, у Седого, что - то не в порядке было с рогами. Дважды быки схватывались, но только - только сойдясь и стукнувшись рогами, тут же расходились. В конце концов, Седой медленно отступил, по прежнему ревя изо всех сил...
      
      В это же время, за спиной у себя, я слышал рёв пятого, тоже доминантного быка, который однако стоял неподвижно - видимо прятался, и я видел в чаще, в тёмной тени двухобхватных дубов, его голову и крупные рога...
      Матки между тем спокойно кормились, стараясь не покидать территории своего гарема, границы которого так яростно защищали Черныш и Сиплый.
      Постепенно наступили сумерки, а рёв и рык вокруг вершины холма не прекращался!
      Вдруг, я увидел девушку - велосипедистку, пытавшуюся спуститься с холма по просеке, и предупредил её об опасности этой затеи, показывая на разъярённого Сиплого, с наступлением темноты чувствовавшего себя очень уверенно.
      Испуганная девушка поверила моим предупреждениям и повернув назад, съехала с горы на асфальтированную дорогу...
      
      ... Возвращаясь к выходу из парка, подойдя к дубовой роще, услышал и увидел сразу несколько ревущих быков, как доминантных так и молодых, которые суетились в тени огромных деревьев, бегали на галопе - одни собирая разбегавшихся маток, другие, стараясь угнать отбившихся от гаремов. Тут были одновременно, как минимум три гарема на площади меньше футбольного поля. Было уже достаточно темно и из рощи, с двух сторон дороги раздавалось почти львиное рычание доминантных быков, раздражённых опасной суматохой. При этом, матки спокойно паслись в роще, не обращая внимание, на разгневанных "гаремных" быков.
      Остановившись в десяти шагах от одной из маток я видел, как она, найдя по запаху, на земле среди листьев жёлудь или каштан, зажимала его губами, языком переправляла в рот, и подняв голову, хрумкая съедала...
      
      На выходе из парка столпились машины мигая красными задними огнями, торопясь покинуть парк перед закрытием ворот, которые в одно и тоже время, вечером, запирает служитель...
      В городе уже горели электрические огни и у кинотеатра, в полукилометра от парка, столпились зрители желающие попасть на просмотр культовой кинокартины...
      А у меня, перед глазами по-прежнему стояли картины "боя быков" и очень жаль, что я не смог остаться в парке на ночь, досмотреть спектакль буйства дикой жизни, происходящий каждую осень в Лондоне, в одном из самых больших городов Европы...
      
      11 октября. Вошёл в парк через Южные ворота и сразу увидел гарем из пятнадцати - двадцати маток во главе со Спокойным. Погода ясная, солнечная. Деревья вокруг уже полностью оделись в разноцветный осенний наряд и на вершине гривы, неподалёку от меня, стоял клён ало - красный от подножия до куполообразной вершины. Его яркие листья, под порывами ветра беззащитно трепетали и казалось, что как корабль осени, это дерево плыло навстречу будущей зиме и непогоде, пока ещё в полной силе и красе могучей природы, накопившей за лето энергию солнца и тепла...
      Вдалеке, виднелся ещё один гарем и оттуда, уверенно шагал доминантный бык. Это был Хриплый. Он приближался уверенно и Спокойный, наблюдал за ним с некоторой нерешительностью - зрение у оленей отличное и они, хорошо видят своих противников за многие сотни метров.
      Наконец, Хриплый подошёл к Спокойному, встречающего его невдалеке от своего гарема. Как обычно, быки, несколько раз, демонстративно не глядя друг на друга, прошлись туда - сюда и только после того, как расстояние между ними сократилось до пяти метров и медлить становилось опасно, Хриплый развернулся на девяносто градусов, наклонил рогатую голову так, что рога стали параллельными земле, почти задевая траву надглазными отростками.
      То же проделал и Спокойный и драка началась! Хриплый, как опытный боец, с расстояния в метр ударил соперника всей мощью мускулистого тела и рога громко стукнули, сойдясь и цепляясь отростками за отростки. Тут же, взгорбив от напряжения спину, Хриплый активно и часто толкаясь задними ногами, сдвинул Спокойного с места, но тот, изменив угол нажима, перебирая ногами, сменил направление атаки и быки выгибая шеи, закружились на одном месте!
      Потом, какое - то время подшагивая приставными шажками, быки передвигались параллельно друг другу, словно танцуя. В этот момент, Спокойный мотнув мощной шеей, перехватился поудобнее и стал мало помалу теснить соперника. Хриплый сопротивлялся изо всех сил, однако Спокойный всё давил и давил и его соперник, уставая, отступал всё стремительнее, пока не признал, что проиграл и отскочив в сторону, медленно отошёл от удачливого соперника.
      Спокойный, не стал преследовать Хриплого, тяжело дыша и поводя головой затрубил победно и только потом, двинулся вслед сопернику. Тогда, Хриплый повернувшись навстречу постоял некоторое время, ответным рёвом показал, что не считает себя проигравшим и вновь стал сближаться...
      И вновь повторился ритуал сближения, и вновь Хриплый, с расстояния в метр изо всех сил ударил Спокойного. И вновь, последний молниеносно меняя положение головы и рогов, "зацепился" поудобнее, и снова, но уже в более быстром темпе погнал Хриплого, заставляя его неудержимо и безнадежно отступать.
      Эту сцену, совсем близко снимал какой - то любитель природы и когда Хриплый, чтобы не упасть резко отпрянул от Спокойного, то человек оказался у него на пути и олень, высоко подпрыгнув перескочил через скорчившегося фотографа и на галопе отбежал от победителя.
      Уже только метров через пятьдесят, Хриплый перешел с быстрой рыси на шаг, и отойдя от места схватки на достаточное расстояние, приблизился к луже, вытоптанной быками посреди травяного луга, и стал бить по воде копытом правой ноги, словно опротестовывая своё поражение...
      
      ...В бинокль я осмотрел окрестности и насчитал пять доминантных быков, находящихся поблизости от гарема Спокойного. Все они не проявляли желания драться с хозяином гарема, но изредка ревели в ответ на рык Спокойного... Наверное, они признавали его превосходство...
      
      ... Проходя мимо рощи, на обратном пути, вновь встретил несколько гаремов, столпившихся почти рядом с главными воротами парка. И вновь быки доминанты, в сумерках пытались разобраться где же чьи матки, ревели перекликаясь, бегали рысью от одного края рощи к другому.
      Эта суета, раздражала уставших быков и иногда, казалось, что трубят они уже из последних сил и готовы были бы всё и всех бросить, и удалиться в спокойный угол парка...
      Но инстинкт борьбы не давал им этого сделать. Представлялось, что они все немного растеряны и как пастухи, чьи стада вдруг смешались, пытаются отогнать своих маток в сторонку. Однако матки занятые кормлением, не понимали причин раздражения быков - повелителей, и вновь и вновь, смешивались с "пришлыми" оленухами...
       Я, тихо посмеиваясь вышел из парка зная, что все в конце концов образуется, и гаремные быки успокоятся.
      Им уже недолго оставалось терпеть этот изнурительный "осенний марафон", под названием олений гон...
      
       17 октября. Приехал в парк после недельного перерыва. Все последние дни лил дождь или погода хмурилась, а в Ричмонд - парке, обычно бывает дождь даже тогда, когда в центре Лондона, где я живу, тихо и сухо...
      
      В парке всё сильно изменилось. Я помнил суматоху и рёв нескольких быков неподалёку от ворот и множество маток из нескольких гаремов, "толпящихся" под деревьями...
      А сегодня прохладно и тихо, и яркое солнце светит, время, от времени пробиваясь сквозь толстые, словно ватные облака, освещая землю через синие "окна" на ясном небе.
      Мне подумалось, что рёв уже закончился...
      Я прошёл мимо дубовой рощи никого там не застав, повернул налево и пройдя перелесок, вышел на край луговины, вдоль парковой стены.
      Тоже никого и только на поляне, у дома егеря, лежал Рогач и несколько маток рядом, да поодаль, два пятиотростковых молодых быка, спокойно кормились не обращая на хозяина гарема никакого внимания.
      Я посидел на стволе упавшего дерево, послушал шум ветра в вершинах потерявших листья деревьев и отправился на поиски. Перейдя дорогу, прошёл мимо дворца огибая его слева, и вышел на зелёную луговину, где прошлый год, уже шестого ноября, быки, в сумеречном тумане ревели не переставая. Сегодня здесь было пусто и только крупный бык - доминант, лежал на краю зелёной поляны и спал, греясь на солнце...
      Подойдя чуть ближе к стоянке машин - туда, где летом обычно кормятся быки, увидел несколько маток и Одиночку, который кормился, видимо начиная отъедаться после месяца неистовых страстей и вынужденного голодания...
      
      Я посидел на лавочке на краю луга, съел свои фрукты, и потом пошёл дальше, минуя автомобильную стоянку, обойдя её слева. Уже здесь, я услышал впереди далёкий рёв быка, а когда подошёл поближе, то понял, что трубят два быка
      ... Выйдя на край поляны, поросшей высокой, жёлто - коричневой травой, я увидел на небольшой полянке, посередине, Задиру и несколько маток, которые лежали кружком неподалёку. Заходящее солнце освещало и залесённые холмы на заднем плане, и силуэт мощного быка, и встающих для кормления маток. Второй, ревущий бык был без маток. Он лежал в траве метрах в ста от Задиры и из лёжки, изредка трубил, напоминая Задире о своём присутствии...
      Наконец, он встал и зигзагами стал приближаться к стаду Задиры. Оба быка возбудившись перекликались яростными голосами и было видно, что Задира, вовсе не горел желанием драться.
      Однако, Незнакомец постепенно приблизился к маткам Задиры и тот, вынужден был принять вызов. Быки, после долгого маневрирования, наконец, сблизились и Незнакомец, в какой-то момент резко развернулся и уставил рогатую голову навстречу противнику. То же сделал и Задира. Олени схватились, застучали рога, оба быка напряглись, но через несколько секунд расцепились и Незнакомец, медленно стал уходить, постоянно рыкая, явно надеясь испугать Задиру своим видом и настойчивостью.
      Но Задира был опытный боец и потому, не отходя от маток, не менее яростно отвечал сопернику!
      Я понял, что они с Незнакомцем схватываются уже не первый раз и потому, запасы их сил истощились и уже не было возможности долго бороться друг с другом...
      
      Оставив Задиру с его "визави", на время удалившемся в другую сторону, я прошёл по колее заброшенной дороги и не доходя до холма, встретил доминантного быка с двумя матками, которые кормились в двух шагах от дороги. Вовсе не испугавшись моего приближения, они подпустили меня на десять шагов, а потом, пристально глядя на меня, чуть отошли в чащу папоротника и оттуда с любопытством похожим на дерзость, наблюдали как я проходил мимо.
      По спине, невольно пробежал холодок беспокойства когда я посмотрел в крупные, немного на выкате, ничего не выражающие глаза мощного быка, то подумал - возможно чувство опасности приходит оттого, что мы не можем предугадать дальнейших действий зверя, который в обычное время безоговорочно уступает дорогу человеку, а то и убегает в панике.
      Во время гона, всё меняется и ночью, зверь может по ошибке заколоть человека, что часто бывает даже в Англии, где-нибудь на холмах Срединной земли, или в Озёрном краю...
      В прошлом году я слышал по радио сообщение, что гонный бык благородного олень, убил какого-то фермере. Подробности не сообщались, но скорее всего, это произошло ночью и вдалеке от жилья...
      
       ... Подойдя к холму, на склоне, в чаще папоротника я случайно увидел кончики отростков крупных рогов, "плывущих" среди зарослей так, что не видно было ни туловища, ни даже головы, а только полукруг острых белых на концах костяных "борон".
      Поднявшись на вершину, на обычном месте нашёл Сиплого, который ревел как всегда яростно и свирепо. Он, оставив маток за просекой, пересёк её и перемещаясь между редкими дубами, растущими на пологом склоне, мелькая коричневым в начинающихся сумерках, отвечал быку, который кругами ходил неподалеку, в папоротнике.
      Полюбовавшись на взволнованного близостью соперника Сиплого и послушав его хриплые песни, я пошёл дальше, уже к воротам, и ещё издали услышал, что быки в роще тоже начали реветь.
      "Значит - думал я - быки по-прежнему ревут. Но теперь уже только по ночам, а остальное время проводят где - то в лесистых окрестных холмах, а может быть уводят маток в противоположный край парка..."
       В роще, как обычно кормилось стадо Злого, который бегал по краю поля гоняя молодых быков. Парочка спичечников, аккуратно переступая, толкались острыми рожками, стараясь не задеть опасно друг друга.
       Глянув назад, я увидел огни небоскрёбов и высоток в центра города, которых в лондонском Сити достаточно.
      Однако и впереди, на западе, в стороне зашедшего за горизонт солнца горело алое зарево закатного "пожара" и белые облака, подсвеченные снизу, на виду меняли светло розовый цвет на тёмный, сгустившийся малиновый...
      И в сумерках, внизу, огибая подошву холма, блестя серебристо - стальной поверхностью, спокойно текла Темза...
      
      По пути к метро, я шёл по людным, заполненным машинами и автобусами улицам, и на углу, стоял крупный пожилой мужчина в длинной серой куртке с седой длинной бородой, предлагая прохожим журнал для бездомных - "Большие проблемы".
      
      7 октября. Два часа дня. Погода солнечная и тёплая. Прошёл в Ричмонд - парк через сад Генриха Восьмого, расположенный на краю пологого склона, спускающегося к широкой долине реки Темзы. Отсюда, с вершины высокого холма, виден собор святого Павла, находящийся на расстоянии шестнадцати километров или десяти миль от Ричмондского холма...
      Эта вершина, известна давно и уже в шестнадцатом веке здесь бывая на охотах, пировали короли и их придворные. Вид с холма открывался замечательный и в бинокль, глядя в обратную сторону, я хорошо мог разглядеть Виндзорский замок - резиденцию английских королей, находящийся далеко за окраинами Лондона...
      
      Полюбовавшись разноцветными кронами осенних деревьев, я вышел из сада мимо террасы, заполненного посетителями кафе и перейдя дорогу, завернул за огороженную плантацию, над проволочной оградой густо заросшую кустами рододендрона...
      В начале спуска к озёрам, увидел в папоротнике, рядом с десятью упитанными матками, понурого Задиру, который неподвижно стоял в тени дерева и казалось, ничего не замечая вокруг, дремал, изредка переступая с ноги на ногу...
      Пройдя мимо, спустившись к берегу озера свернул налево и по большой луговине, пересекая регбийные поля, пошёл к перекрёстку посматривая по сторонам...
      И вдруг увидел за дорогой большое стадо маток, голов в сто, которые лежали на лугу и казалось заполнили его весь. Подойдя ближе, я увидел, что с ними, с разных сторон стада лежат два доминантных быка. Один - Одиночка, лежал почти в центре, а другой - Рогач, с ближнего ко мне краю. Рассматривая это большое стадо, я подумал, что видимо к концу гона, большинство маток переходят под властвование самых сильных быков, которыми и оказались Одиночка, Рогач и, наверное, ещё Спокойный и Сиплый...
      Обойдя по периметру почти половину парка, я вышел к стоянке автомашин и на луговине, увидел большое стадо пятнистых оленей и несколько маток красных оленей, с которыми лежал Вице - король и неподалеку, несколько молодых быков. Один бык с шестью отростками, стоял чуть поодаль, но когда я к нему приблизился на тридцать шагов, он вдруг испуганно убежал, и я понял, что в конце гона, обычная осторожность возвращается к оленям...
      Возвращался я в город, через Южные ворота, и там встретил стадо маток, голов в двадцать и гаремного быка, Злого, который ревел, и в промежутках кормился. Вокруг его гарема, я насчитал ещё три доминантных быка, которые изредка ревели в ответ, но приблизиться к хозяину маток опасались. Они с большим удовольствием кормились, и я подумал, что за время сумасшедшего гона, быки доминанты потеряли около трети своего веса, и едва держались на ногах, иногда буквально спотыкаясь на ровном месте...
       Теперь, можно было сделать некоторые выводы...
      Гон продолжается около месяца, но скорее это время можно назвать интенсивной фазой гона. В конце гона, как и в начале, быки ревут редко и в основном на зорях - утром и вечером. В парке, маток значительно больше, в пропорциональном отношении, чем быков и потому доминантным особям, приходится тяжело.
      Однако с другой стороны, всем доминантным быкам хватает маток, и те, у кого маток меньше в начале гона, допустим не двадцать - тридцать, а пять - семь, те меньше устают, больше сохраняют сил на конец гона и потому, именно у таких быков, в конце гона гаремы самые большие.
      Если сравнивать с дикими оленями, допустим из Сибири, то там, у гаремных быков по две - три матки в среднем, а десять - это уже большое, уникальное стадо. Там, в тайге, быки бегают в начале гона на далёкие расстояния, лишь бы увидеть и сразиться с быком, у которого уже есть матки, а хозяева гарема, стараются увеличить количество маток под своим началом.
      ... Прошлой осенью, я побывал в прибайкальской тайге и слушал и пытался приманить к себе быка, который был уже с матками. Тот бык - рогач, ответил мне на восходе солнца, и после этого, прошёл мне навстречу по большой пади километра два - три. Он оставил маток, которые его дожидались, где - то в туманной долине таёжной речки, и поднялся навстречу мне, на водораздельный хребтик.
      Но драться он не торопился, вёл себя осторожно, и, в конце концов, вспугнутый моими приятелями, ушёл в сторону и возвратился к гарему.
      Быки особенно осторожны в тайге, там, где на них охотятся, и тогда, когда у них есть уже матки. Дикие быки намного агрессивнее. Они бьют маток копытами и рогами, когда те пытаются нарушать принятые в гареме законы...
      В дикой природе, вообще поведение диких животных намного жесточе, чем в зоопарках или собственно в парках, где за ними, так или иначе, присматривают люди.
      ...В глухих урочищах тайги, там, где быков не беспокоят, они тоже ревут почти весь день и всю ночь, за исключением полуденных часов. Однако интенсивный рёв проходит ночью, когда на все голоса "поют" большие долины и гребневые вершинки холмов и гор. В тайге, так же как в парке, у каждого гаремного быка и у его маток есть свой участок, вторжение на который других быков рассматривается, как преступление и встреча с таким незнакомцем почти всегда заканчивается дракой...
      В тайге, быки после гона, так же как в нашем парке, уходят от маток и собираются в большие "мужские" компании, которые держаться рядом и это помогает оленям защищаться от хищников. Мои знакомые, охотники из Восточных Саян и с Байкала, рассказывали, что по весне, на береговых марянах можно видеть стада быков в пятнадцать - двадцать голов, разного возраста и силы. Рога у таких "стадных" быков разной величины и мощи. Ко времени начала гона, быки расходятся по тайге и начинают гоняться за матками, временами пытаясь отбивать себе ещё и маток из соседних гаремов. Они сражаются, иногда на смерть, часто с теми, с кем были в одном стаде всю зиму и лето.
      ... Здесь, в Ричмонд - парке, все происходит по извечным природным законам, но с небольшими изменениями. Ввиду полудикого содержания оленей и из - за необычайной величины оленьего стада, на такой сравнительно небольшой территории, схватки их менее жестоки и "кровопролитны". Быков раненых в схватках, я здесь не видел, не считая одного, который захромал в начале гона. А ведь в парке около шестидесяти быков разного возраста, из них около пятнадцати уже зрелых, доминантных особей. Безусловно, драматизм природных отношений намного острее, и жестокость правил инстинкта в дикой природе, намного больше...
       Обо всём этом я думал, гуляя по притихшему парку. Отойдя с километр от гарема Злого, увидел в высокой траве несколько молодых быков, лежащих после кормёжки дружным стадом - для них гон, надо думать, уже закончился...
      В сумерках, проходя мимо дубовой рощи, я увидел до десятка маток, лежащих на краю луговины и чуть поодаль, Сиплого, который перегнал сюда своё поредевшее стадо, с вершины холма, где они находились большую часть гона. Тут, наверное, было тише и спокойнее да к тому же, на луговине, травы для корма было значительно больше, чем на маленьком пятачке, на вершине холма. Сиплый, лежал спокойно и ни разу не проревел - видимо активность быков, в конце гона возрастает только ночью...
      
       Утро 23 октября. Синее холодно небо над головой и яркие тени от золотого солнца. Вошёл в парк через калитку неподалёку от Южных ворот. Из электрички, вышел на станции Северный Хис, и, глядя на городскую карту, потом долго плутал в переулках на краю парка. Там расположено большое, старинное кладбище и я, из прохладной тени густых зарослей, рассматривал за оградой памятники и могильные плиты, на пространстве, освещённом ярким осенним солнцем.
       Грустное настроение поддерживалось ещё тем, что кругом была прохладная тень, и лишь изредка сквозь зелёно-золотую листву пробивались тонкие лучи солнца. Наконец я вышел через калитку на просторы парка, и словно окунулся в океан света.
      Здесь в затишье, недалеко от кирпичной стены, огораживающей парк, было тепло и чисто. По песчаным дорожкам, иногда проезжали велосипедисты и проходили пожилые дамы и мужчины, прогуливающие здесь своих собак. Я сидел на скамейке, дышал полной грудью ароматный воздух наполненный запахами опавшей, "сгорающей" в ночные заморозки листвы, и зажмурившись, поворачивался к свету то правой, то левой щекой.
      Вдруг, со стороны Ричмонд - Гейт появилось большое стадо маток во главе с ревущим, возбуждённым быком - это был Злой. Тут же, с другой стороны появился Рогач и напрямик, лёгкой рысью, уверенный в себе, прибежал драться. Заметив его, Злой тоже перешёл на рысь, и вскоре они, напрямик, сошлись, почти в середине стада маток, и кинулись в бой, яростно и стремительно.
      Застучали столкнувшиеся, сцепившиеся рога, налились кровью выкаченные из орбит глаза и куски дёрна полетели из под копыт! Сквозь сжатые зубы, иногда слышно было рыканье и тяжёлое сопение...
      Сначала Злой, молниеносно крутя головой, постоянно меняя направление ударов рогами, заставлял тяжёлого Рогача отступать, и крутиться на месте вслед за Злым...
      Но постепенно, Рогач перехватил инициативу, напружинив изогнутый хребет, своими мощными рогами, выбрал лучшее положение и начал перебарывать противника.
      Вскоре, начал отступать уже Злой. Разгоняясь всё больше, Рогач используя массу большого мускулистого тела, всё дальше и дальше гнал - теснил соперника, который устал и уже не мог сопротивляться...
      В какой-то момент, Злой потеряв уверенность, отступил, резко отпрыгнул от Рогача, развернулся и галопом, спасаясь от острых рогов победителя, отбежал на безопасное расстояние, а потом, понуро, пошёл в противоположную сторону оставив своих маток в "плену" у Рогача. Эта схватка длилась необычно долго - около десяти минут и оба быка устали, дышали часто и глубоко, выпуская из разгорячённых глоток, через влажные, чёрные ноздри, струйки беловатого пара.
      Всё представление длилось минут двадцать и после, побеждённый Злой, ушёл в обратную сторону, а Рогач медленно погнал завоёванных маток в сторону своего гарема.
      Я последовал за Рогачом и матками, до ближайшей кошеной луговины, с зелёной отавой, где кормился гарем победителя. Он между тем, гордый и возбуждённый своей победой, над Злым, стал гоняться за матками, или, трогая лежащую копытом, заставлял её встать, а потом обнюхивал лёжку. Многие матки убегали от приставаний Рогача, но одна отбежав немного, остановилась и дождалась повелителя.
      Тот взгромоздился, на матку, и войдя в неё, оставался в таком положении некоторое время, а потом встав почти вертикально на задние ноги, ударил её в последний раз, и буквально "выбил" её из под себя. Матка, отскочив на несколько метров, остановилась, словно испытывая вновь и вновь пережитое чувство, и потом медленно пошла за Рогачом, задрав свой короткий хвостик...
      Рогач, между тем, успокаиваясь, походил вокруг, потом отогнал молодого быка, лежавшего метрах в двадцати от стада, и после этого сам лёг...
      Он бесконечно устал, за этот сумасшедший месяц непрестанного, нервного и физического напряжения. Он давно бы всё бросил и ушёл кормиться на зелёные луговины, но инстинкт, держал его, словно на невидимой привязи, и заставлял делать то, что природа заложила в каждого оленя, в каждого быка - самца...
      Во взрослом состоянии, несколько лет жизни, ему приходится всю заботу о будущем поколении оленьего стада брать на себя, хотел бы это Рогач или не хотел...
      Рядом, на той же поляне лежало стадо Одиночки, состоящее из примерно пятидесяти голов маток и телят и десяти - двенадцати разновозрастных быков, которые, наверное, часто из родственных чувства жили вместе с гаремом, но чуть в стороне...
      Одиночка, то ложился то вставал, бродил внутри стада обнюхивая и гоняясь за матками, потом обиженно ревел и с злым хрюканьем, на галопе, гонялся за "спичечниками".
      ... Продолжая обход парка, перейдя дорогу по направлению ко дворцу, я увидел ещё гарем из двадцати оленух с которым рядом, лежал Вице - король и отдыхал от ночных похождений...
      День был солнечный яркий с ветерком, срывающим с деревьев полу-засохшую, жёлто-коричневую листву, летевшую ещё какое - то время по воздуху, вращаясь в разные стороны... И потом, листва, упав на траву или на землю, умирала, оставаясь неподвижной м медленно перегнивая, со временем становясь питательной средой для будущих трав, деревьев и новых листьев.
      Кое - где, под деревьями лежал, разных оттенков коричневого, плотный ковёр из умерших листьев, искусно вырезанных по одной и той же "выкройке", но разных размеров. Было немного странно и грустно видеть это произведённое природой высокое искусство живописи и ваяния, которое уже медленно умирало на земле, и через несколько недель, должно было превратиться, под морозными ноябрьскими инеями и холодными дождями, в тёмно-серую слякоть...
      
      ... Серая дымка поднималась над лесистыми прозрачными горизонтами, и вода посередине парка была видна издалека и темнела синими, холодными зеркалами, отражая заходящее солнце. Под порывами пронзительного ветра, касающегося воды, где - то посередине водных поверхностей, озёра "испуганно" покрывались мелкой рябью, а голые кусты униженно кланялись, приветствую приходящую смену сезонов...
      Низко - низко, гортанно переговариваясь, пролетел косяк канадских, крупных чёрных с белым гусей, и завернув за рощу, они сели на одно из озёр, неподалёку от Южных ворот.
      Выбрав место за невысоким бугорком, спрятавшись от неприветливого ветра, я сел на травку, съел свои фрукты, взятые с собой из дому для подкормки, а потом, подложив сумку под голову закрыл глаза и задремал на пятнадцать минут, слушая шуршание сухого папоротника вокруг, звонкое карканье ворон и крики суетливо встревоженных галок...
      Где - то на вершине холма, коротко и однообразно ревел бык, и осмотревшись, я увидел в чаще деревьев, крупного быка, молча пересекающего распадок. Он двигался медленно, и его коричневый одинокий силуэт был хорошо виден среди поваленного ветром и растоптанного копытами оленей, зелёно-коричневого папоротника.
      Я поднялся и пошёл к выходу, по асфальтированной дорожке идущей невдалеке и параллельно дороге. На луговине, около дома егеря, кормились матки и рядом, щипал травку Черныш. Он был намного спокойнее, уже не суетился, а мирно и жадно кормился, восполняя силы, потерянные за время гона. Раз в полчаса, он как - то равнодушно и коротко ревел и не получая ответа из притихшей округи, продолжал кормиться.
      Рядом с его гаремом паслись молодые быки, на которых Черныш уже не обращал внимания...
      
      ... Пройдя дальше, рядом с дубовой рощей, я увидел лежащего, грустно - разочарованного Злого, который тяжело переживал своё поражение от Рогача, и страдал от одиночества и обиды. Я, конечно, ему посочувствовал, но подумал, что таковы законы природы и надо, ко всему происходящему в ней, относится философски. У меня на виду, Злой поднялся и не дождавшись своих маток, направился в другой конец парка, видимо надеясь присоединиться там, к уже свободным от гаремов, доминантным быкам.
      
      Утром этого дня, я думал, что гон уже закончился, но оказалось, что хорошая погода подбодрили бойцов и они вновь стали реветь и драться, хотя уже без особого напряжения и страсти...
      Я вспомнил, как несколько лет назад, ещё живя в Сибири, ездил в начале зимы, в кедровую тайгу, "бить орехи". Однажды вечером выйдя из зимовья, под редкий, падающий тихими хлопьями, снежок, я вдруг услышал из темноты, снизу рев изюбра, хотя гон в тех местах, закончился почти месяц назад.
      Я проревел в ответ, старясь с непривычки не очень фальшивить...
      Бык отозвался, и мы, какое - то время переговаривались с ним, но ни он, ни я, не хотели идти друг к другу навстречу и потому, наша перекличка вскоре закончилась...
      Я вошёл в освещённое керосиновой лампой зимовье и продолжил ужин...
      Тогда, я подумал, что рёв, по времени растягивается иногда на несколько месяцев, хотя ни страсти, ни ярости в быках уже не вызывает...
       В последний раз во время гона, я побывал в парке в первых числах ноября. Погода была прохладная и ветреная. Я вошёл в парк через калитку, и поднявшись по дорожке вверх, на гривку, внезапно увидел стадо маток, выходящих из леса, с противоположного склона, и с ними, быка с шестью отростками на рогах...
      Они шли длинной вереницей и бык исхудавший и уменьшившийся в размерах, шёл не торопясь и оглядываясь на меня, но уже без раздражения, а из осторожности. Проводив оленей глазами, я тихонько пошёл дальше...
      Спустившись к дороге, у стоянки, я на ближней луговине увидел стадо пятнистых оленей, среди которых лежали матки благородных оленей и чуть с краю, грузного Рогача. Он лежал неподвижно, не обращая внимания на моё приближение, но молодые быки, заметив человека, вставали и уходили в сторону, стоило мне приблизиться на двадцать шагов. Рогач, один раз сделал попытку зареветь, не вставая, но из пасти раздалось только прерывистое тихое мычание.
      Светило солнце, зелёная трава отросла за осень и олени, с аппетитом поедали её. Мир и покой возвратился в парк, вместе с приходом холодной осени... Листья на деревьях, увяли и под порывами холодного настойчивого ветра почти все облетели.
      Обойдя смешанное стадо оленей, прошёл через гору мимо дворца, вышел на дорогу и пошёл по ней к перекрёстку. В одном месте обернувшись в сторону озёр, увидел несколько доминантных быков и среди них Хриплого и Вице - короля, которые паслись на ходу, направляясь в сторону большой луговины - быки снова начинали сбиваться в стадо и потому, переходили на привычное место.
      Пройдя дальше уже по асфальту, за перекрёстком, увидел большое стадо благородных оленей. В основном это были матки и сеголетки - телята, но среди них, уже не соблюдая дистанции, кормились и молодые быки и два доминанта, одним из которых был Одиночка. В наступающих сумерках, я прошёл сквозь стадо, стараясь, лишний раз не пугать оленей.
      Выйдя на асфальтовую дорожку, вдруг различил силуэт молодого оленя и двух взрослых маток, стоявших около заросшего осокой пруда. Видимо они приходили на водопой. Я перешёл на другую сторону, подкрался поближе к оленям и протрубил раз, а потом и второй. Они остановились внимательно глядя в мою сторону и долго стояли так, ожидая продолжения.
      Бык вскоре ответил мне один раз, но в мою сторону не пошёл. Так мы долго и неподвижно стояли: олени на лугу, я спрятавшись за дерево!
      Сумерки сгущались и вздыхая, я повернулся и пошёл на выход, к Ричмондским воротам...
      
      Заметно похолодало и хотя было, только пять часов вечера, ночь надвинулась на парк и в городе зажглись яркие электрические огни. Проходя по улице, в одной из стеклянных витрин, я увидел нарядную новогоднюю ёлку и пушистых, ватных белочек, сидевших на серебристых, искусственных еловых веточках...
      "Новый год не за горами, - с улыбкой подумал я - а там смотришь, и весну недолго ждать".
      Навстречу, вдоль улицы, дул резкий прохладный ветерок, и я застегнул все пуговицы на куртке...
      
       7. 12. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      
       Зимняя охота.
      
      
      
      "Тот, кто считает живое существо убийцей, так же как и тот, кто думает, что оно может быть убито, не обладает знанием, ибо душа не убивает и не может быть убита..."
       "Бхагават гита"
      
      
      ...Зима к январю развернулась во всю ширь. Ударили морозы. Нападало много снега. В низких болотинках, в узких крутых распадках сугробы легли до семидесяти сантиметров глубиной. Лес притих и насторожился...
      
      ...Над заснеженной тайгой вставало обычное зимнее утро. Мороз ещё вчера, к вечеру, чуть сбавил и на ветках кустарников образовался белый иней, кристалликами льда осевший на подсохшей коре и остатках сухих листьев на ветках.
      ... Молодой лось, лежащий в густом, серо - зеленоватом, молодом осиновом подросте, поднял голову, осмотрелся и прислушался.
      Тёмный горизонт, на востоке прорезала сине - серая полоска зари и чувствуя, что ночь заканчивается, зверь не торопясь поднялся на длинные, нескладные ноги и огляделся с высоты своего немалого роста.
      Понюхав воздух подвижными губчато-чёрными ноздрями, он сделал первые несколько шагов и вновь прослушал округу - всё было спокойно и осторожный зверь, привычными переходами тронулся в сторону крутого, засыпанного снегом по брюхо склона, за которым и было то, заветное, место.
      Вокруг, пахло оттепелью и потому, он решил перейти на соседний кормовой участок рядом с небольшим курумником, подле которого было намного просторнее и виднее, чем в обычной тайге...
      Шёл зверь не спеша, часто останавливаясь и прислушиваясь. Совсем недавно в округе появились волки и однажды, лось уже убегал от них в долину соседней речки. Волки гнались за ним несколько километров и только в заснеженном сивере отстали - свернули в другую сторону, в сосняки, в которых снегу было поменьше.
      Тогда, лось жил в незнакомом лесу почти две недели, а потом возвратился в обычные места обитания, где он знал уже каждую большую кочку в болоте, каждое приметное дерево в лесу и ночью без труда находил нужное ему направление и место...
      
      Тайга кругом постепенно просыпалась от долгого ночного ожидания света. Снег укрывал всё белым пушистым "одеялом", и потому, даже рассветные сумерки позволяли видеть ясно и отчётливо на белом фоне, любое движение.
      На наледи, где уже несколько недель лежали останки задавленного и съеденного волками оленя, мелькнула тёмная тень пушистого соболюшки, который наведывался сюда каждую ночь, подъедая остатки волчьего пиршества.
      
      ... Переходя наледь в самом широком её месте, лось, с оглушительным треском провалился под лёд левой задней ногой, напрягшись скакнул вперёд, прошёл несколько шагов рысью и убедившись, что по краям, наледь значительно толще и без пустот, вновь перешёл на спокойный шаг.
      На крутой, заросший мелколесьем склон, зверь поднимался зигзагами, иногда останавливаясь и объедая ветки у молодых осинок. Он сламывал их, зажав между большими плоскими зубами, а потом, двинув головой отрывал от ствола, с помощью языка направлял корм в рот и ворочая нижней челюстью как жерновом, перемалывал, а проглотив, тянулся за новой.
      Чем выше он поднимался из долины, тем шире открывались ещё сумеречные горизонты - стали видны длинные изломы лесистой гривы водораздельного хребта. На белоснежном фоне, они чернели неровной линией щетинно-обмороженного, застывшего в неподвижности леса, с гладкими снежными полянами, проглядывающими сквозь беспорядочную графику переплетения чёрных веток ближних кустарников.
      Постепенно, на востоке открылась глубокая широкая долина реки, вдоль которой, из - за низкого здесь горизонта, как всегда неожиданно, брызнуло алыми лучами восходящее солнце...
      
      Мороз, несмотря на оттепель, на рассвете был изрядным и черная, жесткая шерсть на шее лося покрылась белым налётом инея, образовавшегося от тёплого дыхания, вырывающегося струйками из подвижных ноздрей...
      Перевалив гребень, войдя в смешанную, елово-сосново-березовую тайгу, молодой лось - бык с трёх отростковыми рожками, чуть спустился в небольшой распадок с северной стороной гривы и степенно дошагал до курумника, начинавшегося под вершинными скалками.
      Он переставлял длинные сероватые ноги, покрытые короткой, жёсткой шерстью, сгибая их в суставах как ножки циркуля, а потом, прямо вставлял в снег, словно точки расставлял.
      Следы оставались за ним неровной цепочкой снежных вмятин, отделённых одна от другой почти метровыми расстояниями...
       Войдя в частый, светлый молодой осинник и постояв там, какое - то время прослушивая округу, лось со вздохом лёг не обтаптываясь и положив голову на белый, мягкий, свежевыпавший снег, закрыв глаза задремал слушая, как потрескивала кора на промёрзших берёзовых стволах, в холодной низине ближнего, узкого распадка.
      Ярко-красное на рассвете, солнце, поднимаясь выше над горизонтом поменяло цвет диска на дымно - золотистый; синеватый в тени распадков снег под его лучами заблестел, заискрился изумрудными огоньками, создавая невиданную картину драгоценного природного великолепия...
      
      Лось дремал спокойно, однако заслышал шевеление внизу долинки и лёгкое поскрипывание промороженного снега, поднял голову осмотрелся и увидел далеко под собой, на неширокой промёрзшей до дна, ручьевой наледи, коричневого оленя - самца, с серыми пяти-отростковыми рогами, переходящего болотистую долинку поперёк.
      Лось на всякий случай понюхал воздух и не уловив ничего опасного для себя, вновь положил голову на снег и прикрыл крупные, темно - блестящие глаза веками с длинными, заиндевелыми ресницами...
      С его лёжки, во все стороны открывался хороший вид, а место в котором он лежал, было окружено с трёх сторон засыпанным снегом курумником, по которому к зверю было трудно подойти неслышно и незаметно. С четвертой стороны, серой стеной стоял чащевитый осинник, и ближние подходы к нему тоже хорошо просматривались...
      
      ... Большой город, как обычно зимой, просыпался медленно. Вначале в отдельных окнах больших тёмных домов загорелись редкие желтоватые электрические огни, потом по чёрным, кое - где обледенелым лентам асфальтированных дорог, побежали ворча и фыркая моторами, проснувшиеся автомобили...
      На тротуарах, засыпанных сверху белой утренней порошей, зашуршали, зашелестели шаги первых прохожих торопящихся на работы...
      Постепенно, на остановках начали скапливаться не выспавшиеся, подрагивающие от утреннего озноба люди. Прошло несколько первых, промороженных за ночь троллейбусов, а потом появились и легковые авто, спешащие в сторону рабочих окраин.
      В свою очередь, из пригородов, устремились в центр города служащие...
      
      Когда над широкими белыми просторами замерзшего и покрытого снегом водохранилища, скользнули алые лучи восходящего на востоке солнца, город уже шумел и шевелился обычной суетой рабочего дня...
      К полудню, к обеду, суета чуть увеличилась, чтобы через час вновь успокоится до вечернего разъезда по домам.
      Зимний день был холоден, сер, неуютен и казалось, не успев начаться заканчивался, вновь погружаясь в тяжёлую, озябшую дремоту...
      
      ...Гена завёл свой микро - автобус, мельком глянул в зеркало бокового вида, включил заднюю передачу, чуть отъехал назад разворачиваясь, потом вновь переключившись нажал на газ и быстро выехал со двора. Вскоре, свернув в промежуток между домами, он попал на магистральную улицу.
      Его сын Максим, сидел справа, на переднем пассажирском сиденье и сквозь начинающие оттаивать окна автомобиля, посмотрел направо и кивнул головой. Гена боковым зрением увидел этот кивок, прибавил скорость, вливаясь в оживлённое, но осторожное движение автомашин по заледенелой автостраде...
      
      Заехали за Федей, который ждал их уже с полудня, и начинал волноваться.
      Всё его охотничье снаряжение было давно уложено в рюкзак и в полиэтиленовые мешки, а он, в нервном ожидании смотрел очередной русский бесконечный детектив с симпатичными и незлыми оперативниками, больше похожими на учителей младших классов; с грудастой красавицей - заместителем прокурора, которая ненавязчиво ими распоряжалась.
      Трупы и убийства происходили где - то за кадром и потому, оставалось любоваться хорошо окрашенными длинными и пышными волосами прокурорши и её большими карими глазами...
      
      Сам Федя был подполковником милиции в отставке, но со своим круглым, веснушчатым лицом, с редкими рыжеватыми волосами на голове, не вписывался в телевизионные героические каноны и больше был похож на пожилого, хорошо сохранившегося дворника...
      Тем не менее, он окончил два института и сделал приличную карьеру дослужившись до начальника отдела. По работе ему пришлось увидеть не один десяток трупов и потому, он неосознанно благодарил создателей фильма за невольную деликатность...
      Наконец во дворе посигналил Генин микроавтобус и Федя стал торопясь одеваться и обуваться в лесную одёжку...
      
      С кряхтеньем, влезая в машину, он спросил: - Вы чего - то сегодня долго? - но не получив ответа, поудобней устроился и стал смотреть в окно, ощущая внутри возникновение блаженного чувство освобождения на ближайшие дни, от унылого и однообразного пенсионного быта...
      А то, что Гена иногда бывал груб - так он к этому привык за долгие годы приятельства, ещё со времён совместных тренировок и соревнований - они оба в молодые годы занимались коньками...
      Между тем, машина миновала пригороды, выехала на безлюдное шоссе и понеслась вперед, освещая на поворотах молчаливо - таинственный, запорошённый снегом сосновый лес подступающий к дороге слева, тогда как справа простиралась широкая заболоченная, заросшая кустарником и редким березняком, речная долина...
      
      Изредка, то слева, то справа, из темноты возникали яркие холодные электрические огоньки небольших деревушек и дачных посёлков, разбросанных вдоль дороги, в бесконечно дремучей тайге, начинающейся сразу за городом... Огоньки неожиданно возникали впереди и сбоку, а потом, пробежав перед окнами машины, так же неожиданно, тонули в темноте наступившего, долгого морозного вечера, позади...
      Поднявшись на перевал, привычно тормознули, громко хлопая в ранней ночной тишине дверцами вышли из машины. При свете лампочки в кабине, разлили водочку по пластмассовым стаканчикам, чокнулись и под ироническое Генино: - Будем! -выпили и после, крякая, вытирая губы ладонями закусили бутербродами с колбасой.
      
      Черное небо над головами, светилось холодной серебряной россыпью звезд и звёздочек. Созвездие Большой Медведицы, выделялось среди них яркостью и висело низко над горизонтом, показывая, что длинная зимняя ночь только началась...
      В деревню Черемшанку, приехали часам к восьми вечера.
      Осторожно переехав заснеженную речку по полуразваленному мосту, подъехали к деревянному, с светящимися окнами домику, стоявшему на длинной широкой улице протянувшейся вдоль речки.
      Услышав гул мотора и хлопанье дверок, из дома вышел хозяин, включил свет над крыльцом и после приветственных рукопожатий, пригласил приехавших внутрь.
      В домике был накрыт стол - хозяева, отец и сын, тоже только сегодня приехавшие, в тепле натопленного большой печкой пространства, собирались ужинать.
      После крепких рукопожатий, вошедшие, щурясь от яркого электрического света, сняли куртки, тяжёлые башмаки и оставшись в носках, уселись за стол уставленный вкусными закусками, потирая руки и оглядывая после-праздничное, продуктовое изобилие...
      Тут были и ярко - красные, круглые маринованные помидоры, солёные зеленовато - желтые пупырчатые огурчики с чесноком и стеблями укропа, солёное сало нарезанное тонкими ломтиками. копченая колбаса с белыми вкраплениями жира на темно - коричневом фоне, куриные ножки на большой ещё дымящейся жаром сковороде, ржаной круглый хлеб, толстыми ломтями лежащий в плетённой соломенной хлебнице.
      От большой, покрашенной белой известью печки, веяло теплом и уютом...
      
      Как обычно, в начале застолья, произошла небольшая заминка, прервав которую, хозяин - пилот аэрофлота на пенсии, поднял свою рюмку и провозгласил тост: - За прошедший новый Год, за здоровье и удачу!
      Все, позванивая рюмками дружно чокнулись, выпили и принялись закусывать маринованными маслятами застывшими в прозрачном, тягучем желе и нарезанной мелкими жирными ломтиками солёной селёдочкой с луком, залитой желтоватым подсолнечным маслом...
      Незаметно возник общий разговор и бывший пилот Аэрофлота, вдруг вспомнил, как однажды, в канун Нового Года, когда он был ещё вторым пилотом, их самолёт с пассажирами на борту, садился на занесённое глубоким снегом поле аэродрома, на брюхо.
      Пассажиры были в приподнятом настроении, особенно те, кого дома ожидал праздничный стол. Никто из них, конечно, не знал, что у самолёта не выпускается левое шасси, и конечно никто не заметил нервозности бортпроводниц, которые особенно тщательно проверяли привязные ремни...
      
      Тогда всё обошлось благополучно, но командир корабля первым выскочил из кабины через аварийный люк, за что и был впоследствии разжалован и выгнан из авиации, правда вполне вежливо и без скандала...
      Следующую рюмку выпили в память об умершем три года назад, в тайге, на охоте, соседе и друге Александре Владимировиче.
      Гена опрокинув рюмку в рот одним глотком, не торопясь закусил и вздыхая, вспомнил смерть старого охотника:
      - Александр Владимирович, земля ему будет пухом, умер счастливым человеком. Он, конечно, ждал смерти, потому что врачи его предупредили - любая нагрузка может его убить. Но он не хотел примириться с вынужденной неподвижностью и посмеиваясь говорил, что прогулки по лесу инфарктникам даже очень полезны...
      Гена отщипнул корочку от куска хлеба, пожевал её и после небольшой паузы продолжил:
      - Вот он и умер в хорошем настроении, в красивом месте, в радости, потому что в тот день мы добыли справного боевого изюбря. Александр Владимирович был охотник и потому радовался удаче!
      А потом он умер, по существу за несколько секунд... Упал, потерял сознание и перестал дышать - больное сердце остановилось...
      
      Молча разлили по третьей, не чокаясь выпили и стали есть праздничные разносолы...
      Встали из - за стола в десять часов вечера и несмотря на уговоры хозяина переночевать в доме, решили ехать в тайгу, в зимовье и там уже располагаться на ночлег...
      Поблагодарив хозяина и сына за гостеприимство, тепло попрощавшись с ними, охотники вышли к машине, постояли, посмотрели на холодно - тёмное звёздное небо, потом расселись по местам и тронулись вдоль молчаливой, с чёрными силуэтами домов, с обеих сторон, улице, в направлении выезда из деревни.
      Опять переехали полу разломанный мост, прокатились мимо заснеженных покосов и въехав в тайгу, переваливаясь с боку на бок на ухабах, покатили по разбитой лесовозами дороге, вдоль светлеющего в глубоком снегу под ярким светом фар, заметённому старому следу вездехода - грузовика.
      Машина, урча мотором, медленно "брела" по занесённой колее и любая попытка вырулить на "не затоптанный" снег, оканчивалась неудачей - борта промёрзшей колеи не давали микроавтобусу съехать на обочину - приходилось преодолевать упорное сопротивление подмёрзшей корки льдистого наста...
      Несколько раз, микроавтобус, буксуя и дрожа от напряжения останавливался, и Гена резко переключаясь, отъезжал чуть назад, а потом разогнавшись брал "приступом" неожиданное препятствие.
      Выкручивая "баранку" то вправо, то влево, он напряжённо вглядывался вперёд, высматривая более надёжные для проезда места...
      
      Наконец глубоко промёрзший, жёсткий след грузовика закончился, и микроавтобус стал подобно буксиру, не быстро, но ровно, преодолевать снежную целину и расслабившись, Гена заговорил:
      - Я помню, как однажды, перед Новым Годом, мы ехали на "Уазике" на берлогу, в окрестностях ангарского водохранилища. Тогда был сильнейший мороз и мы, переезжая речку, вдруг провалились в глубокую промоину задними колёсами.
      Кое-как выбравшись из машины на берег, мы обсуждали возможности вызволения Уазика. До берлоги надо было проехать ещё несколько километров...
      Над промоиной поднимался морозный пар, и тайга стояла вокруг в угрожающем, холодном безмолвии...
      - Мы продрогли в течении нескольких минут, но успели подрубить лёд под задними колёсами машины, и размотав лебёдку, которой, к нашему счастью была оборудована машина, зацепили её за ствол толстой упавшей на берегу берёзы и включив мотор, в натяг, по чуть чуть, стронулись с места...
      - Все пытались помогать Уазику, подталкивая его с боков и общими усилиями машина наконец выбралась на берег...
      
      - Ну а берлога как? - спросил после долгой паузы Федя, который ещё ни разу не был на медвежьих охотах.
      Гена заулыбался и ответил: - Ну, тогда, мы добыли справного медведишку, на котором было жиру толщиной с ладонь. Я всю зиму жарил себе медвежьи отбивные - вкус исключительный, а если ещё рюмочкой водки сопроводить, для повышенного пищеварения, то...
      Он не договорил фразу и тихонько рассмеялся...
      За окнами, в свете фар, проплывала ночная насторожённая, холодная тайга, заваленная сугробами промёрзшего снега...
      Вскоре выехали на болотину, на бывшие колхозные покосы, ограниченные по сторонам частыми зарослями тальника.
      - Тут совсем недалеко - прокомментировал Гена. Он хорошо знал эти места и потому расслабился - самоё плохое было уже позади...
      
      Радуясь удачному заезду к зимовью, он неожиданно продолжил свой рассказ:
       - Я в тот раз, впервые, несколько раз варил холодец из медвежьих лап - вот это деликатес! Я из книжек знал, что самое вкусное в медведе - это медвежьи лапы, знал, что в Китае лапы продают, чуть ли не на вес серебра.
      Но когда сам попробовал холодец, только тогда понял, что это действительно редкая вкуснятина.
      - Вкус такого холодца совершенно изумительный - тонкий, нежный, питательный и видимо очень полезный, если не прямо лечебный. Ведь медведи часто питаются на лугах и полянах замечательными корешками и потому их мясо вообще целебное...
      Гена прервался, выезжая на широкую поляну, разворачиваясь сделал большой круг, затормозил, остановился и включив внутренний свет в салоне автобусика, произнёс: - Ну, вот и приехали!
      Охотники, хлопая дверцами вышли из машины, покряхтывая и разминая ноги после долгого сидения.
      Стояла глухая ночная пора и снег в свете фар был неестественно бел и непорочен, чёрное небо светилось звёздами, а в серединке небосвода, был виден Млечный Путь протянувшийся от края до края...
      Гена привычно скомандовал: - Предлагаю сегодня подняться в зимовье с минимумом вещей, а завтра с утра, прийти и забрать всё остальное...
      Никто не возразил и потому, собрав лёгкие рюкзаки, охотники, оставив позади себя одинокую, остывающую от перегрева, потрескивающую металлом машину, цепочкой тронулись к зимовью.
       Пройдя немного по снежной, подсвеченой звёздным небом, луговине, поднялись на склон примыкающий к речной долине и шагая след в след по глубокому снегу, свернули по диагонали в сторону темнеющего впереди распадка, заросшего редким молодым ельником...
      Зимовье встретило охотников сонным молчанием и промёрзшими стенами. Пока Гена разводил огонь в печке, Максим и Федя, очистив от снега, ещё осенью заготовленную поленницу дров, развели костёр снаружи.
      Яркое пламя отбрасывало лёгкие тени на окружающие зимовье деревья, застывшие в снежной дрёме, осветило, оживило белые пространства вокруг.
      Взяв из зимовья большие закопчённые котелки, набив их снегом, подвесили над огнём решив не варить кашу перед сном, а ограничится чаем с бутербродами.
      
      Из зимовья, через печную трубу вскоре повалил серый дым, вперемежку с яркими искрами и раздались потрескивания и гул сильного пламени.
      Костёр тоже быстро разгорелся, конус огня мелькая языками жёлто - алого пламени, высоко поднялся над землёй и через десять минут, снег в котелках растаял и шипя, касаясь раскалённых краёв закипела вода.
      В это время в зимовье, пока напарники занимались костром, Гена зажёг свечу стоявшую в пустой консервной банке на подоконнике, соорудил на столе подручные закуски: варёную лосятину, оставшуюся ещё от прежних охот, прихваченное из домашнего холодильника соленое, белое с розовыми мясными прослойками свиное сало, репчатый лук нарезанный длинными дольками, ароматный пшеничный хлеб...
      Вдобавок, он выставил бутылку водки и поставил каждому по пузатой пластмассовой кружке...
      
      Через полчаса Гена с сыном и Федя, уже сидели на нарах вокруг стола и закусывали выпитую, обжигающе холодную водочку. Максим, молчавший всю дорогу не удержался и проговорил: - Как здесь хорошо! И главное, что завтра в больницу на службу не надо идти и можно хорошенько выспаться...
      Похрустывая дольками лука, прожёвывая вкусные закуски, все понимающе закивали головами...
      Спать улеглись где - то около двух часов ночи. К этому времени, в зимовье стало жарко и непонятно откуда появившаяся мышка, зашуршал полиэтиленовым пакетом оставленным под столом...
      Гена с Максимом заснули почти мгновенно, а Федя долго ворочался, искал удобную позу, то сбрасывал с себя куртку, то вновь ею укрывался. Он представил себе как дома в это время, лёжа в широкой двуспальной кровати рядом с супругой, при свете ночника обычно дочитывал очередной детектив и потом, удобно завернувшись в тонкое одеяло, медленно засыпал, вспоминая очередную серию увиденного накануне фильма "про милицию".
      А здесь было темно и тесно, тревожные отсветы из печного поддувала мелькали лёгкими тенями по земляному полу и в углу, упорно скреблась невидимая мышка...
      
      Через время, Федя и сам не заметил, как заснул.
      Часа через три, он проснулся от холода пробиравшегося к телу через щели в лежащем сверху ватнике. Гена и Максим, закутавшись с головой спали, чуть посапывая на вдохе.
      Поворочавшись Федя встал, наложил дров в ещё тёплую печку, снизу, между поленьями впихнул несколько полосок бересты, чиркнул спичкой, зажёг огонь и стараясь не скрипеть дверью вышел из избушки.
      Снаружи было темно, холодно и тихо.
      Тёмные силуэты деревьев на фоне белого снега, стоявшие вокруг маленького зимовья молчали и были совершенно неподвижны. Звёзды на небе утратили свою яркость, их сделалось значительно меньше и Большая Медведица, повернулась вокруг своей оси почти наполовину. Мороз прибавил и стали слышны сухие выстрелы лопающейся промёрзшей коры.
      Зайдя за угол и сделав свои дела, Федя подрагивая всем телом, вернулся в зимовье, поплотнее закрыл дверь и улёгшись на нарах слушал, как разгоревшись, загудел в трубе огонь.
      Поворочавшись, Федя заснул и в зимовье наступила тишина, прерываемая только мерным дыханием спящих людей...
      
      ...Лось кормился уже несколько часов. Глаза его привыкли к ночной темноте и изредка останавливаясь в жевании, он вслушивался и вглядывался в ночную тайгу. Было тихо и безветренно и потому, в соседних кустах шиповника слышно попискивала маленькая мышка, пробегающая глубоко под снегом по своим снеговым тоннельчикам.
      Почувствовав сытость, лось ещё постоял, послушал, несколько раз втянул подвижными ноздрями холодный воздух и не торопясь, прошёл через чащу, высматривая удобное место с хорошим обзором, с курумником в тылу. Потом потоптался выбирая площадку поровнее и лёг, подломив под себя вначале передние ноги, а потом опустил круп на снег, подогнув нескладные, угловатые задние.
      Зверь ещё какое - то время лежал подняв голову на длинной шее, осматривался, а потом задремал и положил голову на снег...
      
      ...Два крупных волка поднялись из лёжек почти одновременно. Они ночевали под толстой, пушистой елью, растущей на краю небольшой полянки, на краю широкой речной пади, неподалёку от журчащей подо льдом речки.
      Зевая и потягивались, волки встряхнулись всем телом, потом разошлись на несколько метров. Тот, что покрупней, задрав правую ногу, помочился на кустик желтой прошлогодней травки, потом энергично разбросал снег задними лапами.
      Второй волк - это была взрослая волчица, с прокушенным в давних драках правым ухом, не стоявшем круто вверх, а чуть согнутым у самого основания и потому несимметричным, присела на задние лапы и чуть приподняв одну из них, прожгла мочой узкое отверстие в снегу.
      В это время, первый волк высоко подняв голову и чуть подрагивая крыльями чёрного носа, понюхал воздух, не торопясь обежал полукруг по поляне и пробравшись сквозь елово-ольховую чащу, вышел на наледь. Волчица последовала за ним...
      
      Вновь остановившись, они осмотрелись и направились вперёд, навстречу предутреннему ветерку, по дороге обходя частые куртинки молодых ёлок и стараясь выбирать чистые от кустарниковых зарослей, пространства.
      Вскоре речка сделала крутой поворот и волки, сойдя с наледи в глубокий снег, перестроившись на ходу, начали, идя след в след, подниматься на пологий склон через бывшие вырубки, заросшие молодым березняком, ольховником и редко встречающимися сосёнками.
      Они по-прежнему шли навстречу ветру, изредка останавливались, прислушиваясь и принюхиваясь чуть подрагивающими ноздрями...
      Поднявшись на гривку, волки разойдясь тронулись лёгкой, ровной рысью вдоль гребня, перпендикулярно направлению ветра.
      Был тот предутренний час, когда в тайге становится особенно темно и тихо, когда копытные после продолжительной кормёжки, ложатся на отдых...
      
      Волки шли, автоматически переставляя ноги в одном и том же среднем ритме и делали это почти бесшумно...
      Через некоторое время на востоке, прорезалась едва заметная синеватая полоска утренней зари и на противоположном склоне широкой пади стали различимы большие массивы тайги...
      Пройдя участок леса с поваленными весной, во время ветровала, крупными осинами, волки соединившись вновь пошли след в след и дойдя до пологого спуска, резко свернули и через несколько минут, спустившись с гривки, остановились на перекрёстке небольших распадков, поднимающихся из долины ручья в крутой склон, заросший густым молодым сосняком...
      Вдруг, их внимание привлёк необычный звук треснувшей ветки в осиннике, растущем в низинке между распадками. Волки насторожились и когда треск повторился, с места в галоп тронулись в том направлении...
      
      Молодой олень уже заканчивал кормиться чувствуя, как наполненный перемолотыми осиновыми ветками желудок начал оттягивать брюхо книзу. Он, стоял в густом осиннике и потому, двигая головой, иногда задевал рогами за нижние сухие ветки на тонких стволах...
      Уже тронувшись по направлению к лёжке, он вдруг услышал шум упавшей снежной шапки, обвалившейся с изогнутого снегопадами куста шиповника.
      Мгновенно замерев, в предутренней тишине олень отчётливо услышал лёгкие звуки волчьих прыжков и рванувшись с места, поскакал не разбирая дороги чуть по диагонали, в сторону гребневой вершинки!
      Теперь уже, волки преследовали его по слуху, стараясь завернуть зверя вниз, в долину...
      
      И через какое - то время это им удалось. Олень увидел впереди, в вершинке крутого распадка непроходимую чащу ольшаника, и свернув чуть влево, постарался поскорее обежать это неожиданное препятствие.
      Волк - вожак, напрягая все силы, ускорился и стал огибать чащевитый участок справа, а волчица, словно угадав его замысел, чуть сбавила ход и побежала параллельно следу оленя, оставлявшему на снегу, небольшие прыжковые ямки, от всех собранных во время приземления, четырёх копыт, чередующиеся через пять - шесть метров - такова была длинна прыжка испуганного зверя...
      Олень на ходу услышал, что волки начали отставать и тоже чуть сбавил ход, а местами даже переходил с галопа на широкую рысь. Преследователям только этого и надо было...
      
      Волк, миновав ольшаник, тяжело дыша и высунув язык, выскочил на чистое место выше по склону, и в какой - то момент увидел мелькающее в предрассветных сумерках, далеко внизу, тёмно-коричневое, движущееся пятно. Хватнув открытой пастью снег, волк резко изменил направление и с удвоенной скоростью помчался вниз, под горку...
      Когда олень понял свою ошибку, было уже поздно - волк несся на него справа, сверху и потому убегать пришлось, тоже резко повернув. И тут же, оглянувшись в другую сторону, он увидел позади, бегущую параллельно его следу, волчицу...
      Олень, вновь перешёл на галоп, и широким намётом помчался вперед на прыжках, швыряя назад снег из под копыт, стараясь прорваться через наледь к противоположному склону, на котором глубокий снег облегчил бы ему бег.
      Но волки действовали по много раз опробованному плану. Они хотели согнать оленя на наледь, где снегу почти не было и преимущество оленя в скорости сокращалось до минимума...
      
      И тут уж пришлось поработать старой волчице. Она, часто - часто толкаясь задними лапами, хакая при каждом прыжке - выдохе, по диагонали сократила расстояние до жертвы и первой выскочила на наледь.
      Олень, поджимаемый сверху другим волком, старался как можно быстрее преодолеть опасную, скользкую, ледяную преграду, но волчица, тоже пугала его и потому, преследуемый зверь, чуть заворачивая вправо, понёсся низом склона, вдоль наледи.
      Горячее дыхание туманным облачком вылетало из его ноздрей и оседало на шкуре, покрытой крепким густым волосом.
      Волчица, воспользовавшись отсутствием снега на наледи скакала, летела на махах по левой стороне пади, постепенно сокращая расстояние до зверя. Второй волк к тому времени почти догнал оленя и клацая белыми острыми клыками, на длинных прыжках старался схватить оленя за задние ноги.
      Преследуемый зверь, в ужасе выгибая шею, делал частые длинные прыжки, но в какой - то момент, не выдержав близкой погони, свернул на наледь. Это было началом его конца...
      
      ...Под утро зимовье прогрелось и как обычно, охотники после волнений заезда и захода, проспали. Федя проснувшись ещё раз не поленился, подложил в печку дров и не выходя из зимовья, глянув в запотевшее, тёмное окно, подумал: "Вставать ещё кажется рано... И потом Гена спит, а значит и мне, тоже можно поспать". Он лёг на своё место и сразу заснул.
      Проснулись окончательно около десяти часов утра, когда не улице вовсю светило яркое солнце, ощутимо пригревая южный безветренный склон, на котором стояло зимовье.
      Не торопясь развели костёр, поставили варить кашу с тушёнкой и чай. Пока мылись и собирались в лес беря с собой минимум продуктов на полуденный перекус, Федя сварил рисовую кашу и заправил её тушёнкой, запасы которой, на всякий случай, хранились под нарами, в дырявом, эмалированном ведре с крышкой.
      Поели в нагретом зимовье, а чай пили уже на воздухе, у костра, обсуждая планы действий на сегодня.
      Гена предложил всем разойтись и обследовать окрестности, на предмет нахождения звериных следов. Во время "совещания", Федя не поленился, вымыл котелок из под каши думая про себя, что он далеко всё равно не пойдёт и потому, нет смысла внимательно слушать указания Гены, а потом торопиться и суетиться.
      Гена, поглядывая на высокое солнце в небе, тоже думал, что сегодня, наверное надежды на добычу уже нет, но надо размяться и определиться с завтрашним днём - то есть подготовить почву на завтра...
      Вышли от зимовья уже в первом часу дня.
      С синего ясного неба светило золотое солнце, и снег кругом был такого белого первозданно яркого цвета, что слепил глаза и приходилось щуриться, чтобы что-нибудь разглядеть против солнца...
      
      ... Гена, отойдя с километр от зимовья, поднялся на крутую гривку и отдыхиваясь, постоял несколько минут рассматривая открывшиеся горизонты.
      Впереди был пологий южный склон с крупным сосняком и мелким сосновым подростом по низу. Чуть дальше, видна была долина реки, уходящая за крутую гриву покрытую серо - черным густым кустарником.
      От неё, влево, полу дугой уходила долина крупного притока, лет тридцать назад почти под чистую вырубленная местным леспромхозом. На вырубах, то здесь то там стояли высокие одинокие лиственницы, оставленные для осеменения окрестностей, а между ними, все пространство заросло лиственным подростом, щетинящимся тёмными зарослями на фоне белого снега.
      Днём было не так холодно и Гена, расстегнув верхние пуговицы суконной куртки с толстой подкладкой, стоял прямо и дышал полной грудью, любуясь необъятными просторами тайги и обдумывая куда пойти...
      
      Наконец решившись, по кратчайшему пути спустился к покосам, не заглядывая в машину прошёл мимо неё и свернув по колее старой дороги, засыпанной толстым слоем нетронутого снега, пошёл вверх по течению, рассчитывая сделать петлю и возвратиться к своей избушке через низкую седловину, соединяющую основное течение реки с притоком, неподалёку от которого и была срублена зимовейка...
      Пройдя километра два вдоль реки, он вышел на развилку и свернув вправо, прошёл по толстой наледи с пустотами, в которых под толстым слоем льда обмелевшим течением позванивал ручей.
      Здесь, почти на стрелке слияния ледяных потоков, он увидел недавние, не больше часовой давности следы двух крупных рысей, которые прошли здесь не спеша и даже иногда останавливались чтобы поиграть.
      Гена прошёл по следам несколько сот метров, наблюдая как круглые и мягкие даже на вид следы рысей, то сходились, то расходились, а местами видны были вмятины от тел крупных кошек, которые, пользуясь хорошей погодой играли и резвились, не обращая внимание ни на что...
      "Может быть, гон уже начался - подумал он. - Хотя ведь ещё только начало января, а гон у рысей в феврале..."
      В одном месте, Гена снял толстую варежку, нагнулся, взял ладонью мягкий снег со следа и определил, что рыси прошли здесь всего часа полтора назад...
      Когда следы привели к крутому заснеженному склону, где снег в чаще был глубже чем по колено, Гена развернулся и бросив след уходящий в склон, вернулся на дорогу.
      Там, устроившись на поваленной лиственнице, развёл небольшой костерок и в маленьком котелке заварил себе чай и после, с удовольствием съел пару бутербродов с полукопчёной колбасой и запил еду кружкой крепкого, сладкого, горячего чая.
      Закончив есть, он собрал остатки продуктов в рюкзак, посидел ещё какое - то время разглядывая крутой заснеженный склон, поднимающийся в сотне метров впереди, потом проводил взглядом уставшее, заходящее солнце и застегнув верхнюю пуговицу на куртке - к вечеру начинало подмораживать - тронулся дальше...
      Не доходя до подъема на седловину, Гена заметил далеко впереди чёрточки глубоких, крупных следов и подойдя ближе определил, что недавно через долину перешёл крупный лось. След не был свежим, но не был и вчерашним и потому, охотник предположил, что зверь прошёл здесь ночью...
      Разобравшись с давностью следов, охотник тронулся дальше.
      К тому времени солнце село за серый лесистый горизонт, и с востока, вверх по долине поднялись вечерние сумерки.
      Гена знал, что через час настанет темнота и потому, не стал даже пытаться двинуться по следу сохатого и решил напрямик идти в сторону зимовья, а завтра утром вернуться сюда и начать тропить след.
      "За ночь, зверь далеко не уйдёт - размышлял охотник. - Он, скорее всего, пошёл на кормёжку, за эту гриву и видимо останется там дневать и ночевать. А завтра я приду и выправив след, попробую его добыть...
      И Максима с собой возьму... Вдвоём намного сподручнее охотиться" - заключил он и срезая по диагонали угол холма, стал подниматься на склон, который впереди, круто выводил к седловине - от этой седловинки уже было рукой подать до зимовейки...
      
      Гена, как всегда вернулся к домику из тайги позже всех, уже в полной темноте. Он издали заметил костёр на склоне перед зимовьем и внутренне порадовался тому, что его напарники были дома и наверное варили ужин...
      Действительно, Федя днём, сделав полукруг километра в полтора длинной, давно возвратился к зимовью, сварил очередную кашу с тушёнкой и вскипятил новый котелок чаю.
      Перед сумерками возвратился и Максим, который тоже далеко не пошёл, потому что ночь поджимала, а лезть в подъём, в темноте, совсем его не вдохновляло. Поэтому, он не стал спускаться в долину следующей речки, а пройдя по гриве несколько километров "свалился" влево и пришёл назад уже по наледи, намёрзшей вдоль ручья, текущего в узкой долинке...
      Идти по ней было одно удовольствие и потому, Максим, возвратившись из похода, совсем не устал ...
      Пока Федя доваривал кашу, он растопил печку в зимовье, и к приходу Гены всё было готово к комфортабельному ужину.
      Ужинали уже в полной темноте, в зимовье, где горела стоящая на подоконнике свечка и сухо пощёлкивали угольки в раскалившейся печке...
      Перед едой, немножко выпили и разговорились, а Федя вспомнил в очередной раз как осенью, он с приятелями ездил на Байкал, на изюбриный рёв и стрелил там зверя...
      - Это было просто волшебно, - рассказывал он, прихлёбывая горячий чай из кружки отдуваясь и вытирал пот с раскрасневшегося лица.
      - Я стою... За моей спиной, в соснячке, местный умелец трубит в трубу. И вдруг, на край поляны выскакивает бычина с рогами, как соха, останавливается и озирается. У меня руки, ноги затряслись. Я едва карабин удержал...
      Поднимаю ствол, выцеливаю, а мушка ходуном ходит. Я нажал на курок и кажется, глаза закрыл. Открываю, а он -бык, уже лежит и не шевелится...
      Гена был опытным зверовым охотником, но всегда немного ревновал других охотников к их успехам и потому, к Фединому рассказу с самого начала отнёсся прохладно. Зато Максим стал Федю расспрашивать:
      - А какие у быка были рога, Фёдор Иннокентьевич? И сколько он весил, примерно?
      Федя с удовольствием рассказал, что у быка были большие, шести-отростковые рога и весил он килограммов под триста...
       - Ну, таких зверей не бывает, - скептически заметил Гена и разлил ещё по одной, а Федя, разгорячился вспоминая удачную охоту и уже не мог остановится:
      - Ты знаешь, я сам удивился - не уловив скепсиса, продолжил он - но этого быка мы до машины вытаскивали вшестером...
       - Так что, у вас там загон был? - вновь съязвил Гена, который очень не уважал коллективные охоты, но Федя и тут не заметил подкола и простодушно ответил: - Нас семь было. Седьмой был водитель "Урала"...
      
      После дня проведенного на воздухе, после выпитой водки всех разморило и потому, попив чаю сразу легли спать и через несколько минут в зимовье уже слышалось громкое сопение...
       Гена, на мгновение очнувшись от глубокого сна, слез с нар, погасил свечку и вернувшись на своё место, тут же заснул вновь, теперь уже до утра...
      
      ... Шоколадно-коричневый олень нёсся по белому, пушистому снегу, высоко выпрыгивая и мелькая желтоватым "зеркалом" на заду, а вслед ему скакали серые волки, прижав уши и распушив хвосты...
      Тайга вокруг, стояла по-прежнему суровая и молчаливая и казалось, была совершенно равнодушна к вечной как мир драме - жить или умереть.
      Хищники как всегда догоняли, а жертва стремилась убежать и спасти свою жизнь - извечное противостояние быстрых ног и острых клыков или когтей...
      Как только олень выскочил на наледь, разница в скорости сократилась, и преимущество полностью перешло к преследователям.
      Волки на льду, плотнее держались на ногах, в то время как олень, сильно толкаясь твёрдыми копытами, проскальзывал задними ногами и гонка, какое - то время шла на равных.
      Но в одном месте, наледь сворачивала чуть влево, и волк, боясь что олень проскочит с наледи в заснеженный лес, где он будет иметь преимущество, напряг силы, сделал несколько длинных прыжков и наконец, на лету, вцепился мёртвой хваткой в правую заднюю ногу зверя, чуть повыше копыта и раздвинув все четыре лапы стал тормозить и замедляя движение жертвы, тащился всем телом по наледи словно живой якорь.
      Олень, на мгновение потерял равновесие, поскользнулся передними копытами на запорошённом снегом льду и в этот момент, разогнавшаяся волчица с ходу прыгнула, используя инерцию броска вскочила оленю на спину, и вцепилась жертве в холку.
      В последнюю секунду олень выправился и оставшись на ногах, пытался скакать дальше. Он ударил левым копытом волка, тот оторвался от его ноги и кубарем отлетел в сторону, но тут же вскочил, и злобно рыкая, постарался догнать потерявшего скорость зверя с "седоком" на плечах....
      Олень даже сумел спрыгнуть с наледи в глубокий снег, и от толчка, волчица тоже свалилась вниз. Но тут вновь подоспел волк и в броске, вытянувшись всем телом, вцепился в бок оленя и дёрнув тяжёлой головой, вырвал большой кусок мяса из подбрюшья.
      Олень, протаранил встречный заснеженный куст, но скорость бега окончательно потерял и тут, уже оба волка, с разбегу вскочили на оленя и на ходу рвали и кусали обезумевшего от боли и ужаса, слабеющего от ран зверя.
      На его неровных следах оставалась, широкой полосой, кровавая цепочка ало - красных брызг. По коричневой шерсти с загривка тоже потекли липкие красные потёки...
      Проскакав ещё метров пятьдесят со своими страшными "седоками", повисшими на нём, он, уже не владея телом столкнулся с молодым деревцем, шатаясь, сделал ещё несколько шагов и рухнул в сугроб. Матёрый волк, перехватившись, вонзил клыки в горло жертвы, и перервал его одним мощным рывком. Алая, тёмная кровь жарким потоком хлынула на снег и олень, несколько раз дернувшись умер...
      
      Хищники продолжали рвать его беззащитное, неподвижное уже тело, и успокоились только тогда, когда разорвав живот, вытащили наружу дымящиеся паром внутренности.
      После, озираясь и рыкая, оттащив чуть в сторону свой кусок оленины, принялись есть, по временам зло осматриваясь, облизывая окровавленные морды, повизгивая от непреходящего возбуждения...
      
      ... Для волков, это была очередная удачная охота из множества предыдущих. Но каждый раз они вот так напрягали последние силы в погоне, чтобы потом отъедаться на убитом звере, торжествуя очередную победу.
      Таковы безжалостные законы природы - одни убегают, спасая свою жизнь, другие догоняют, "спасая" свою. Ведь если они не смогут догнать жертву, то сами умрут от голода... Так мир устроен!
      Перефразируя русскую поговорку можно сказать: "Для чего в природе волки?! Да для того, чтобы олени не дремали"!
      
      ... Часов в семь утра, когда в лесу была ещё полная тьма, Гена проснулся, поворочался, слушая тишину вокруг и просчитав до десяти, поднялся с нар, накинул куртку на плечи и скрипнув подмёрзшей снизу дверью, вышел на улицу.
      В ночной темноте на чёрном небе светили потерявшие свой вечерний блеск звёзды и на фоне белого снега выделялись расплывчатые пятна сосен, растущих вокруг домика.
      Подрагивая от озноба, Гена зашёл за зимовье, постоял там, и, захватив несколько поленьев дров из поленницы, возвратился внутрь. Он, вставая, надеялся после ещё хотя бы немного полежать, но морозец на воздухе помог преодолеть сонливость и потому, войдя в зимовье он открыл дверку печки, наложил в тёплое ещё нутро, на покрытые пеплом угольки, новых поленьев, снизу положил бересту, зажёг её и закрыл дверку.
      Буквально через секунды, в печке раздался нарастающий гул разгоревшихся дров и Гена, при свете свечи, поставил сверху на плиту котелок со вчерашней кашей и второй - с чаем.
      Сын и Федя заворочались на нарах и Гена, помешивая ложкой, греющуюся, ароматную кашу, произнёс добродушно - насмешливо: - Подъём, господа - товарищи! Сегодня у нас полный рабочий день...
      Первым из под куртки выпростался Федя, а за ним, недовольно зевая, поднялся Максим. Пока умывались, одевались и обувались уже в лесные одежды и обувь, каша согрелась, чайник закипел и усевшись вокруг стола, охотники нехотя, без аппетита поели.
      Потом, разобрав рюкзаки, каждый для себя приготовил обеденный перекус и положил вместе с маленьким котелком в рюкзак. Без этого, ни один уважающий себя охотник в тайгу не пойдёт - в зимней тайге всякое может случится.
      В зимовье посветлело и когда вышли на улицу, увидели, что снаружи светло и где - то за лесным горизонтом уже готовиться к восходу солнце.
      Разошлись в разные стороны.
      
      Федя, неспешно шагая по глубокому снегу, отправился вверх от зимовья, на гребень, по которому хотел под вечер выйти к машине - там и была назначена встреча. Гена и Максим, на сей раз вместе, широко и бодро шагая, направились в падь, по которой текла речка...
      Спустившись вниз, они, идя след в след свернули налево, вышли на наледь и разговаривая полушёпотом, пошли вперёд...
      - Мы, сегодня - говорил Гена - пройдём немного вниз по пади, а потом свернём по распадку направо и поднявшись на гриву, будем искать следы вчерашнего лося. Он должен быть где - то недалеко. А уже выйдя на след, начнём тропить и действовать по обстоятельствам...
      Максим молча кивал, как всегда соглашаясь с отцом, шёл позади и внимательно осматривал ближайшие склоны. Года два назад, в этом месте он стрелил двух изюбрей и потому, надеялся на повторную удачу...
      
      ... Это было зимой, но ещё в декабре. Снегу было уже много, идти было тяжеловато, и он приотстал от отца.
      Когда Гена, поднявшийся на гривку первым, вспугнул с лёжки двух маток - оленух, они на галопе поскакали вниз, и выскочили как раз на ошеломлённого и даже немного испуганного Максима, который, заметив непонятное движение далеко вверху склона, постарался спрятаться...
      Стоя за деревом, видя приближающихся коричнево - шоколадных оленей он, гадал про себя - стрелять или не стрелять...
      Но вспомнив недовольное выражение на лице отца, решил всё-таки стрелять, вскинул ружьё и нажав на курок, ранил первую матку, а вторым выстрелом, попал следующей по лопатке и она с хода ткнулась мордой в снег.
      Оленухи, выбежали на него метров на тридцать и он, перед стрельбой хорошо разглядел и крупы зверей, и головы, и даже тревожное выражение их глаз...
      
      Ещё не веря в удачу, Максим отыскал глазами второго зверя и увидел, что другая оленуха стояла в густых кустах, просвечивая коричневым, сквозь темно - серые заросли.
      Молодой охотник и здесь не растерялся, прошёл тихонько, чуть вперёд и влево, нашёл удобный прогал и, прицелившись, выстрелил. Вторая оленуха, скакнув после выстрела вперед, неуверенно, хромая прошла ещё несколько шагов и, зашатавшись, упала в ольховый куст.
      Позже выяснилось, что Максим первым выстрелом переломил оленухе левую переднюю ногу и потому, она остановилась в кустах, а не помчалась убегать дальше...
      Тогда, отец с сыном, разделали оленей, мясо оставили на месте и позже, подъехав на машине загрузили добычу и вывезли в город...
      Оленьего мяса, той зимой, Гениной и Максимовой семьям, хватило надолго, а Максима, жена ещё больше зауважала за оборотистость и добычливость...
      
      ...Пройдя по наледи ещё с полкилометра, охотники, рядом с малой маряной, на склоне справа, увидели следы недавно прошедшего здесь оленя и остановившись посовещались.
      Решили, что немного пройдут по следу оленя, а если он уйдёт в другую падь, то вернуться и займутся сохатым...
      Максим, свернув чуть влево, поднялся на пологий склон небольшого распадка и идя параллельно следу, загребая резиновыми сапогами с напущенными сверху суконными брюками глубокий мягкий снег, стараясь не шуметь шёл чуть впереди, а Гена, слегка приотстав, тронулся прямо по оленьему следу.
      Идти по глубокому снегу было трудно, но с утра, когда тело ещё полно сил, охотники передвигались быстро. А чтобы не вспугнуть зверя, они изредка останавливались, чтобы оглядеться и отдышаться...
      Поднявшись почти в самую вершину распадка, Гена остановился в очередной раз, обвёл взглядом кустарниковую чащу впереди.
      Ему вдруг показалось, что он увидел лосиную голову, торчащую метрах в пятидесяти над чащобником и глядевшую в его сторону.
      Гена долго стоял не двигаясь и медленно поводя головой из стороны в сторону, пытался определить, - действительно ли это была лосиная голова или ему померещилось, показалось, как довольно часто бывает на охотах...
      Но ведь шёл-то он по оленьему следу...
      
      Наконец, охотник сдвинулся с места, медленно шагнул два шага в сторону и вновь пригляделся - голова была неподвижна, и по-прежнему неясно было, есть там, в кустах лось или нет...
      После долгой паузы, охотник сделал теперь уже четыре шага в другую сторону и в конце, в какой - то момент увидел и понял, что это точно лось.
      Зверь стоял неподвижно и смотрел на его передвижения, не шевелясь и не отрывая от человека глаз...
      Как только Гена понял, что это сохатый, он, не раздумывая, боясь, что зверь вдруг сорвавшись с места уйдёт без выстрела, вскинул карабин и мгновенно выцелив в широкую грудину чуть пониже головы, нажал на спуск.
      Грянул выстрел!
      Лось, развернулся в прыжке и мелькнув чёрной лохматой шерстью, исчез в кустарнике, протрещав валежником...
      Всё стихло...
      
      Оглядевшись, Гена увидел сквозь деревья впереди, слева на склоне, остановившегося Максима, ожидающего от отца разъяснений.
      Гена помахал ему руками показывая, что стрелял в лося и тихонько пошёл вперёд по направлению к тому месту, где минуту назад, стоял и смотрел за охотниками, молодой лось.
      Выстрел был сделан Геной так быстро, что он не совсем верил, что попал, но шёл медленно и осматривался держа карабин на изготовку, пристально вглядываясь в тёмные места в чаще.
      Поднявшись к тому месту, где стоял зверь, Гена увидел следы развернувшегося и ушедшего на скаку зверя и самое главное - клочок черной шерсти, лежащий на снегу между следами лося.
      Подняв клок, он повертел шерсть перед глазами, молча показал её идущему навстречу Максиму, и ещё осторожнее пошёл по следу вперёд...
      Когда, в следующий раз он поднял голову от следов, то увидел сквозь кусты, шагах в тридцати от него, чёрно - лохматого, угловатого лося лежащего на снегу в неловкой позе. На его голове, Гена рассмотрел небольшие, трёх отростковые рожки...
       - Ага, - чуть не закричал он - я его добыл! - но сдержался, и помахал рукой сыну, призывая его к себе...
      Позже, они вместе, не торопясь осмотрели лежащего лося и его последние следы, и вот что выяснили...
      
      ... Лось, после утренней кормёжки шёл по гриве, не торопясь и часто останавливаясь, а потом свернул в сторону вершины маленького распадка, по которому в это время, поднимались охотники, тропя изюбря. Услышав шум их шагов, лось остановился в чаще и прежде чем убежать, решил рассмотреть всё получше. Он долго стоял и ждал, видя неясное мелькание фигур охотников, впереди и внизу...
      В это время. Гена, случайно бросил взгляд в сторону зверя, а тот, в этот момент, чуть повернул голову в сторону Максима и это движение выдало его, и заставило насторожиться охотника...
      Когда Гена передвигался из стороны в сторону, лось видимо ждал малейшего его движения вперёд, в свою сторону, чтобы развернуться и убежать. Но охотник интуитивно угадал намерения зверя, очень быстро выстрелил и попал лосю в грудь. И это был смертельный выстрел...
      Возбуждённый Гена рассказывал сыну, как это было.
      - Я его увидел, но глазам своим не поверил. Поэтому, стал присматривался получше. Но в тот момент, когда голова зверя вновь чуть двинулась, я навскидку выстрелил и был почти уверен, что промазал...
      Гена сделал паузу, посмотрел вниз на то место, с которого он увидел голову лося и продолжил:
      - Возобновить стрельбу по бегущему я не успел, потому что зверь мгновенно скрылся в чаще и слышен был только удаляющийся треск, почему-то быстро прекратившийся. Я не мог стрелять, потому что совсем его не видел, а наобум палить не захотел...
      - Есть охотничье правило - не стрелять на звук...
      
      Максим приобнял отца, поздравил его с удачным выстрелом и они стали разделывать лося.
      Зверь был упитанный, сильный и красивый. Рожки с тремя отростками показывали, что ему было три - четыре года. Чёрная длинная, блестящая шерсть, большая горбоносая голова, длинные серо - белые ноги с чёрными крупными копытами - показывали, опытным охотникам, что зверь был хорошо развит и несмотря на середину зимы, в полной силе и откормленности...
      Сбросив на снег рюкзаки, отец с сыном не спеша - время было всего около часу дня - развели костёр, подточили ножички и принялись за разделку туши.
      Максим в институте, хотел стать хирургом и потому, хорошо знал анатомию и всегда интересовался анатомическими подробностями у добытых зверей, разделывая туши мастерски...
      Подрезая трудные места ножичком и помогая себе отдирать шкуру от мяса сжатым кулаком, они делали это с двух сторон, и потом, вскрыв брюшину выпотрошили лося, вывалив наружу пахучий кожаный мешок - желудок и стали разбираться, куда же попала пуля.
      Выяснилось, что пуля вошла в левую сторону груди, по касательной задела лопатку и проникла вдоль рёбер в область сердца, где пробила и оторвала большой кровеносный сосуд. Кровь слилась в брюшину и какая - то её часть вылилась через ноздри, на снег. Зверь был упитанный и на внутренностях, кое - где виднелись "серьги" нутряного жира.
      Весил лось килограммов двести шестьдесят - двести восемьдесят и потому, вынести его к машине, даже в "разобранном" виде было совсем непросто...
      
      ... Закончив разделывать и исследовать убитого лося, проголодавшись и отдыхая, отец и сын, уже близко к сумеркам вскипятили чаёк и съели взятый с собой перекус.
      К машине отправились в шестом часу вечера, уже в полутьме и подойдя к поляне, где отстаивалась машина, издалека увидели костёр который развел Федя. Он уже давно ожидал Гену с Максимом и гадал, что с ними произошло в тайге.
      Встречая их он отошёл от костра и спросил: - Ну, как? Добыли кого-нибудь?
      Максим прошёл мимо, к машине и ответил что-то нечленораздельное. Посомневавшись какое-то время, Федя решился спросить Гену:
      - Я выстрел слышал днём... Вы что, кого - то добыли?
      
      Гена махнул рукой и нарочито равнодушно ответил: - Да, стрелили бычишку... Так что, будем выносить...
      Федя вздохнул, вспомнив напряжение и усталость, когда несёшь в рюкзаке на плечах килограмм сорок мяса, да ещё по нехоженой, заснеженной тайге, но промолчал...
      
      ... Посидели у костра, ещё раз попили чаю, поели немного каши, которую Федя сварил несколько часов назад, сразу после полудня.
      Он рано пришёл к машине, потому что устал, и потому что не пошёл далеко - боялся заблудиться. А ходить по тайге, в одиночку, да ещё ночью, он очень не любил и если честно признаться - боялся...
      Гена между тем, коротко, как и подобает опытному охотнику, рассказал, как он стрелил зверя.
      Федя обрадовался, приставал с вопросами, на что Гена отвечал односложно, только да и нет...
      Ему казалось, что охотнику следует быть немногословным, но знающим и деятельно - удачливым. Федя же, как всякий любитель, готов был с энтузиазмом обсуждать каждую деталь удачной охоты. Его привлекала эмоциональная сторона охоты и немного отталкивала охота как профессия, как тяжёлая и часто, грязная работа.
      Допивая чай Гена решил, что будут выезжать из тайги немедленно и что за мясом приедут завтра, взяв с собой ещё кого-нибудь...
      Федя обрадовано поддакнул, а Максим как всегда промолчал...
      Прогрев паяльной лампой мотор, Гена спустя какое - то время завёл машину, подождал немного, потом все уселись в микроавтобус, и не торопясь, поехали по своему следу уже в полной темноте, под холодным звёздным небом, назад на тракт, а потом и дальше, в город, не заезжая в деревню.
      Гена, как обычно вёл машину, управляясь с баранкой почти автоматически, а рядом сидел молчаливый Максим. Он вспоминал весь сегодняшний день в подробностях и подумал, что ему всё больше нравиться бывать в тайге, а когда это удовольствие сопровождается ещё и удачной, добычливой охотой, то интерес увеличивается многократно.
      
      За эти дни, он отвлёкся от работы в госпитале и ему уже вновь захотелось поскорее вернуться домой, увидеть уютную, приветливую жену и детей, которые с малых лет знали, что если "папа с дедой едут в лес", то обязательно привезут мяса, из которого мамка наделает вкусных, сытных котлет и бифштексов.
      И старший и младший мальчики с восхищением смотрели на отца и деда, и очень хотели, когда вырастут, стать такими же охотниками, как старшие...
      
      ...Вскоре, машина, переваливаясь на ухабах и рыча разогретым мотором, "выплыла" на трассу и резво побежала в сторону городу, освещая ярко горящими фарами белый снег, лес на обочинах, утоптанную колёсами грузовиков и лесовозов, широкую шоссейную дорогу...
      Федя, развалившись на мягком сиденье молчал и вглядывался в освещённое впереди машины пространство. Он тоже был доволен поездкой и думал, что завтра на "вынос" мяса из тайги, надо обязательно взять сына, которому было уже двадцать пять лет и который тоже работал следователем в городском отделе милиции...
      
      "Надо будет его тоже приучать к охоте, к поездкам в тайгу - размышлял Федя. - Такой отдых, такая перемена обстановки - просто необходима, для милиционера - следователя. От уголовников, от их свирепых разборок невольно душевно устаёшь. А в лесу можно восстановиться очень быстро..."
      Он невольно вспомнил нелепые, но приятные детективные сериалы и тихо улыбнулся, представляя, как будет сегодня рассказывать жене о прогулках по лесу и хвастать, что принесёт домой несколько десятков килограмм свежего мясца...
      
       ...Пара крупных рысей, отлежавшись днём в густом ельнике, вышла в сумерках на чистый, заросший крупным сосняком склон и направилась в сторону вершины таёжного ручья, где разрослись молодые осинники, в которых зимовали зайцы - главная зимняя добыча рысей.
      Обойдя по дуге осинники, рыси разделились и одна залегла на утоптанной и посыпанной заячьим помётом тропе, а другая вошла в осинник и немного пройдя по тропе вспугнула зайца, который, мелькая в полутьме наступившей ночи беленьким хвостиком, изо всех сил помчался от опасности и попал прямо в лапы затаившейся второй рыси...
      Используя такую тактику за ночь, рыси поймали двух зайцев, которых им вполне хватило для утоления голода. Рыси вообще едят немного и часто съев лакомые куски тушки, остальное бросают или закапывают в снег...
      Под утро, проходя по верху гривки среди сосен, самец - рысь натолкнулся на след незнакомой рыси - соперника...
      Обнюхав метку, сделанную незнакомцем на обгорелом пне, он вдруг, покинув свою подругу, мягкими, но сильными и длинными прыжками помчался вслед нарушителю границ его кормового участка.
      Вскоре на окраине сосняка, уже на открытой маряне "хозяин участка" заметил мелькающую в подлеске незнакомую, молодую рысь.
      Хищник пронзительно, дико и страшно закричал и по прямой, бросился на незнакомца!
      Отступать было уже поздно и рыси схватились в открытом бою.
      Сцепившись неразделимым клубком, яростно урча и пронзительно рявкая, они катались по снегу подминая кустики багульника, торчащего из снега...
      Шерсть полетела клочьями и когда клубок распался, то хозяин здешней тайги, утробно урча отошёл чуть в сторону взъерошенный и нервно подёргивающий коротким хвостом, а молодая рысь стала шипеть и припав к земле, напряжённо следила за уходящим победителем.
      Из ран, у него на боку вначале закапала, а потом и обильно потекла кровь... Хозяин, отойдя к ближайшему высокому толстому пню, упавшей от ветровала сосны, сделал метку и злобно рыча, оглядываясь и плавно переступая круглыми, мягкими лапами, возвратился к подруге...
      Молодая рысь, постанывая и шатаясь, прошла некоторое расстояние, дойдя до полу занесённого куста багульника, вошла в чащу, легла и стала зализывать раны...
      
      ...Волки, после обильного пиршества, с переполненными животами, отошли от разодранной туши оленя совсем недалеко, и залегли в снег. Волк - самец устроился на развороченном прошлым летом муравейнике с таким расчётом, чтобы была видна туша убитого ими зверя, а волчица легла неподалеку и тотчас задремала, изредка дёргалась всем телом и повизгивала во сне, видя воображаемую погоню за новым зверем.
      Волк спал насторожённо и очень чутко. Стоило треснуть от мороза коре дерева в узком распадке справа, зажатом между крутыми каменистыми берегами слоистого чёрного плитняка, как он мгновенно просыпался, взглядывал в сторону туши и убедившись, что всё спокойно, вновь опускал, угловатую большую голову с торчащими подвижными ушками на вытянутые лапы, до следующего подозрительного звука...
      Утром, волки проснулись полные сил и поднявшись, долго потягивались, широко раскрывая острозубые пасти, зевали. Потом волчица подошла к волку и лизнула его в чёрный, влажно - блестящий нос. Волк недоверчиво отвернул морду, чихнул и потёр нос правой лапой...
      Они стояли рядом, и видна была разница в размерах. Волк-самец был сантиметров на десять выше волчицы и имел поджарый живот и длинные саблеобразные задние лапы, которые стояли на снегу, более тесно, чем прямые передние.
      Глаза у волка были коричнево - серого цвета и в лучах встающего солнца отливали янтарным блеском. Он был привычно спокоен и уверен в себе.
      Волчица, более приземистая и коренастая, имела низкую грудину, отвисший живот, и несимметричные уши, которые она, подходя к волку прижимала чуть назад. Волчица виляла толстым коротким хвостом давая понять, что она в полной покорности и в полной власти волка - вожака.
      Не обращая на неё внимания, волк всем своим видом показывал, что такие нежности, в данном случае и в данное время, совершенно неуместны.
      Он подошёл к дереву, поднял правую лапу, пометил низ дерева струйками мочи, потом дёргая лапами назад, расшвырял пушистый снег почти до земли и после этого, уходя с лёжек перешёл с места на легкую рысь, направляясь на север, в обход кормового участка стаи...
      Через некоторое время волки, двигаясь цепочкой, выйдя на покосы подошли к дороге и учуяв свежий запах колёсной резины, остановившись в нескольких шагах от колеи, долго осматривались и нюхали воздух...
      Совсем недавно по дороге проехала машина, оставив за собой глубокую снежную колею, неприятно пахнущую железом...
      Потом, волки широкими прыжками перескочили опасное место и по прямой ушли в распадок, из которого навстречу им, внезапно задул холодный ветер, предвещавший перемену погоды и новые морозы...
      
      
       15. 01. 2007 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      У ДОМИКА.
      
      
      
      Максим шёл за отцом, стараясь не отставать и ступать след в след - так легче идти, и меньше скользишь на крутом склоне...
      Спустились в неширокую долинку, захламлённую валежником и упавшими в ветролом стволами, которая в этом месте плавно поворачивала вправо и под маряной, полого поднималась вверх, огибая большое открытое пространств на склоне. Зверь зимой по низине ходил редко, а держался на гриве спускаясь на кормёжку в вершины распадков - там, наверху, было просторнее, виднее и легче убегать, если вдруг человек или волки побеспокоят.
      И в этот раз, пара изюбрей-маток лежали почти на гребне, недалеко друг от друга в заросшем подростом сосняке. Они по очереди дремали, изредка поднимая голову и прислушиваясь.
      Стоял яркий солнечный день, с морозным синим небом, блестящим солнцем и лёгкими облачками на горизонте.
      Белый кристаллический снег казалось дымился, отражая солнечные лучи и над дальним каменным останцем, поднималось марево испарений.
      Та оленуха, что постарше, услышав какие-то шорохи на склоне среди мелкого ельника насторожилась и вскоре различила мерные шаги человека. Несколько раз под его ногами хрустнула ветка - старшая матка вскочила и замерла, вглядываясь в тень неширокого распадка. Младшая тоже поднялась и подобравшись, стоя на месте, несколько раз переступила высокими, стройными ногами...
       Потом, матки медленно тронулись с места, то и дело взглядывая под склон. Старшая, выдвинувшись вперёд, пошла по гребню вверх, чуть заворачивая в сторону склона, а младшая следовала за ней.
      
      ...Максим постоял, подождал пока отец скрылся за заснеженными елями в распадке и потом, не торопясь пошёл вдоль склона, часто останавливаясь и прислушиваясь. В одном месте, он вышел на небольшую полянку поросшую торчащей сквозь снег бурой, прошлогодней травой и высохшей медвежьей дудкой. Посередине открытого пространства рос черёмуховый куст с тёмными длинными ветками, перечёркивающими белую поверхность снежного поля.
      В кусте, вдруг спокойно и деловито запела маленькая зеленовато-серая птичка. "Интересно, - подумал Максим, - где она ночует? Кругом снег, ночью сильные морозы. И как ей не холодно?"
      Птичка слетела с куста, перепорхнула на сосну, и сев повыше, на солнце, снова запела. "А ведь тоже кому-то сигнал подаёт. Человек разговаривает, собака лает, а птичка поёт. У каждого свой язык".
      
      Изюбри, втыкая в снег острые копыта как копья, прошли сквозь пушистый ельник, выйдя на склон остановились, замерли слушая и принюхиваясь. Струйки пара вырывались из их ноздрей, высвечивались на солнце и таяли в синеватом воздухе.
      А человек уже шёл по их следам...
      
      Он вышел на вчерашние следы неожиданно - вначале увидел длинные бороздки - следы старшей оленухи, а потом к ней присоединился след младшей...
      Гена подобрался, стал внимательней, двигался осторожно. Дойдя до лёжек, подробно осмотрел почти круглые вмятины - проталины, определил, что это две матки. После, забирая чуть влево обходя следы чуть выше по склону, стал двигаться параллельно им, держа их в поле зрения - он как бы подгонял зверей вправо и вниз...
      Метров через двести, Гена понял, что матки уходят под гору, и порадовался: "Там, где-то Максим идёт" - предположил он.
      А время шло...
      
      Солнце двигалось по дуге и тень горы накрыла долину, превращая снег из искристо-белого в синевато-пушистый.
      Максим остановился, долго всматривался в еловые заросли, зелёной полоской протянувшиеся вдоль склона. Вдруг, чуть позади с ели упал большой ком снега, а немного погодя, уже в другом месте, раздался треск веток. Максим замер и увидел, как широко и высоко прыгая, тёмно-коричневый зверь на махах мчится прямо в его сторону.
      Охотник укрылся за толстым стволом и удерживая прерывистое дыхание, приготовился стрелять и снял оружие с предохранителя...
      Вслед за первым оленем, метрах в двадцати за ним из чащи выскочил второй. "Ого - тут их сразу два! Не промазать бы!".
      Первый изюбрь в считанные секунды оказался почти рядом...
      В тишине, пугающе грянул выстрел - бам-м-м и сразу второй - бам-м.
      Матка не смогла остановиться сразу - её передние ноги подогнулись и она, падая зарылась в снег, а ударившись шеей о толстую осину, перевернулась на бок и замерла. Вторая матка, тормозя, оставляя глубокие следы двигалась по дуге на виду у Максима.
      Вскинув винтовку, охотник чуть повёл стволом и выстрелил ещё два раз: бам - м, бам - м... Пуля с треском ударила во что-то твёрдое\. Хотя олень продолжал бежать, но уже не было натуральной лёгкости в его побежке и все движения замедлились.
      Зверь стал в каждом прыжке как-то проваливаться вперёд, касаясь головой снега и поднявшись по склону, отбежав от стоящего охотника, метров на тридцать, вдруг остановился, в осиннике.
      Дрожа от волнения Максим выцелил грудь зверя виднеющуюся в прогале кустов и деревьев, и только хотел нажать на спуск, как олень пошатнулся и упал. Максим видел, что зверь двигается там, в чаще, пытаясь подняться.
      Он кинулся бегом по склону большими прыжками через глубокий снег, выбежал на прямой выстрел, остановился, выцелил лопатку лежащего оленя и выстрелил. Бам-м!..
      Звук отразился от противоположного склона зеркально, слабо повторяясь в вершинах ближних распадков - бам, бам... Потом всё кругом стихло.
      
      Гена внезапно услышал выстрелы, доносившиеся со дна долины.
      - Раз, два, - считал он, потом, не дождавшись продолжения ускорил шаги. Он осторожничал, зная, что олени могут выскочить навстречу.
      Вдруг вновь грохнуло: Бам! Бам! и после недлинной паузы: Бам-м-м - уже чуть ближе.
      "Добил!" - догадался Гена и напрямик пошёл вниз, сгребая снег ногами по ходу движения.
      В долинке было темновато и он, не сразу заметил лежащего, коричневого изюбря, зарывшегося глубоко в снег. "Один" - констатировал охотник и вдруг услышал откуда-то сверху:
      - Папа! Я здесь, - и подняв голову, увидел среди осиновых стволов маленькую фигуру сына, машущего правой рукой. Было тихо, и потому отчётливо прозвучал его голос:
      - Тут ещё один лежит!
      Гена снял варежку, потрогал оленя, погладил короткий мех на ушах, перевернул голову на другой бок, удивившись её тяжести, и подумал: "Какие олени всё-таки крупные звери" и начал подниматься к сыну.
      Максим не мог удержать улыбки, погладил щетину на щеке, порадовался.
      - Ну вот. Теперь мяса дома не пол зимы хватит.
      Он на мгновение вспомнил жену, дочку Анюту и совсем ещё ползунка-сына Ваньку.
      - Не надо будет на рынки ездить, выбирать мясо. Оленина - самое лучшее мясо - сытное, чистое, вкусное. А тут матки. Мясо мягкое, - он ещё шире улыбнулся, когда отец сдержанно похвалил:
      - Молодец! - и потом спросил: - Как ты их?
      - Я смотрю, выскакивают один, а потом второй. И прямо на меня. Даже не по себе стало. Думал, стопчут.
      Максим засмеялся: - Я первую, навстречу пару раз стрелил, так что она почти к моим ногам упала. А вторая глаза выкатила и заворачивает, заворачивает от меня, - рассказывал Максим, переживая всё заново.
      - Я стволом веду, а до неё метров двадцать, двадцать пять. Только повернулась чуть в угон, я её - бац, бац - а она скачет в склон. Я тут чуть не бросился бегом её догонять... А она поднялась сюда, стала за деревья, а потом упала и подняться старается. Я выбежал на прямой выстрел, - бац! - и готово.
      
      Максим рассказывал быстро, громко. Отец, разглядывая вторую матку, улыбаясь слушал сына.
      - Я подошёл, осмотрелся и вдруг понял, что у неё нога пулей перебита, почти на одной коже болтается. Тут я понял, почему она на прыжках зарывалась, и почему подняться не могла, лёжа ворочалась.
      Гена всё внимательно осмотрел, потом выпрямился, вздохнул, предчувствуя трудную, но приятную работу.
      - Ну что, разделывать будем? - спросил он и в первый разу внимательно посмотрел на удачливого охотника... Солнце, спряталось за гребнем, но ещё ярко освещало противоположный склон, на котором пушистые сосны, охристо проблескивая стволами, зеленели хвоей на вершинах, словно плыли в предвечерней синеве по яркому небу.
      А здесь, в сивере, было прохладно, серо и пахло палой хвоей.
      
      Сволокли вторую матку вниз, поближе к первой. Разожгли костёр, набрав вымороженных коряг и сухих сосновых веток. Каждый начал разделывать своего зверя и Максим, в этой работе почти не отставал от отца.
      Сняли шкуры, выпотрошили, разделали тушу на куски, удобные в переноске. Отрезали по большому куску мякоти с задних ног и отделили печень. Остальное укрыли шкурами, прикрыв мясо сверху.
      В сумерках пошли в зимовье, до которого было километра полтора...
      
      Неожиданно, вернулась усталость за весь наполненный ходьбой, волнениями добывания и разделкой, день. Максим шёл за отцом, и непрестанно зевал, словно не спал несколько ночей. Гена, слыша эти зевки подумал:
      "Это у него от пережитого волнения ... Вряд ли он сможет сегодня спокойно заснуть..."
      Дойдя до избушки, сбросили рюкзаки, под навес, быстро растопили печь, достали из-под крыши сковороду, подогрели воду не успевшую за день замёрзнуть в ведре. Помыли мясо и печень, порезали на кубики, бросив жир на сковородку положили мясо и печень на шипящую поверхность и накрыли крышкой.
      Потом, выйдя на воздух вымыли руки и лица, поливая друг другу из кружки...
      К этому времени наступила долгая, морозная зимняя ночь.
      Небо потемнело, отодвинулось ввыь и появились первые россыпи серебристых звёздочек. Где-то внизу, в пади, влажная кора на осине промёрзла насквозь и громко щёлкала, отдаваясь эхом в вершине пади...
      И вновь в округе наступила холодная, почти обморочная тишина...
      
      ... В вершине за хребтом, у незамерзающего ручейка, поднялся из лёжки голенастый, чёрный, крупный лось. Он вышел в мелкий сосняк и стал, стуча "долотами" передних зубов, обламывать и жевать осиновые вершинки. Откуда-то из-за горы раздался заунывный волчий вой. Лось поднял голову, насторожился вслушиваясь, а потом, убедившись, что это очень далеко, продолжил трапезу...
      
      ... В зимовье было жарко натоплено, ароматно пахло сочным жареным мясом, на подоконнике горела свеча, отражаясь в запотевшем стекле. В печи, потрескивая, чуть искря, бросая всполохи света на пол и противоположную стену, догорали дрова. Охотники сидели за столиком в углу и алюминиевыми ложками ели кусочки мяса, соскребая по очереди со дна сковороды, прилипшую аппетитную корочку.
      Потом долго пили чай, и Максим рассказывал отцу, как он в этом году сдавал на кафедре сердечной хирургии в мединституте, кандидатские экзамены...
      
      ... Снаружи, между тем, стало светлее: кривобокая луна поднялась над южным хребтом и забелел в темноте снег, лежащий всюду ровным, пушистым одеялом. Выделились из тьмы отдельно стоящие, крупные деревья...
      Сова, неслышно махая крыльями слетела с ветки на толстой лиственнице, по дуге, вдоль склона промелькнула тёмным пятном вниз и уселась на обломанную сосну...
      Чуть вращая лунообразной головой с крупными чёрными выпуклыми глазами, она долго смотрела на окошко зимовья, светящееся в ночной тьме оранжевым.
      Ей был хорошо виден огонёк свечи, слышны какие-то редкие шорохи и человеческие голоса доносившиеся из избушки.
      
      В вершине небольшого распадка, в чаще молодого осинника, всё громче и тревожнее слышались "выстрелы" рвущейся от мороза, заиндевелой коры. Над речной долиной поднимался серый, холодный туман...
      К утру мороз обещал быть нешуточным...
      
      
       Лондон. 17 февраля 2004 года. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
       Жизнь в дикой природе
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ...Лось лежал в осиновой чаще, сквозь дрему слушая, как очередной рассвет приходит в лес. Засвистели крылья утиных табунков, облетающих места кормежек, зашуршали шаги мелкой и крупной дичи, отправляющейся привычными тропами-дорожками на водопой...
      Никто и ничто здесь не тревожило лесного отшельника. Уже второй год он жил одиночкой в этом углу леса, называемой местными жителями "Темным урочищем".
      
      Лось поднялся в два приема: вначале встал на задние ноги, потом откинувшись назад, выпрямил передние. Осмотрелся с высоты почти двух метров, а затем долго стоял нюхая неподвижный влажный воздух.
      
      Серые тучи, клочковатым покрывалом обложили голубое небо и принесенная ветром хмарь, разродилась мелким частым дождичком, липкой, влажной паутиной облепившей кусты, торчавшие щетиной голых веток, и деревья, кое-где сохранившие пожухлую, жёлто - золотую листву.
      
      Убедившись, что всё вокруг как всегда сумрачно и спокойно, лось не торопясь зашагал в сторону небольшого проточного озера в низине, за густым старым ельником.
      Мощное, тяжелое туловище матерого зверя, покрытое длинной жесткой шерстью, подобно лодке в камышах, величаво и неспешно поплыло в густом осиновом подросте.
      Чуть изменив курс, лось пошел в гору среди берез, осин, кое-где на высоких местах разбавленных сосняками. В березовых распадках, влажных и кочковатых, он останавливался на минуту и пробовал на вкус молодые побеги осин, еще не утратившие летней мягкости и сытности.
      Захватив веточку зубами, зверь приподнимал голову в сторону, сломанный стебель зажимал челюстями чуть плотнее и без натуги отрывался его от ствола. Потом, ловко орудуя языком, резцами и корневыми зубами, превращал веточку во влажное, чуть горьковатое крошево и глотал, высматривая вокруг новую порцию пищи.
      
      ...Приблизившись к озеринке, лось надолго задержался...
      Выходя на открытое место, он привычно остановился и послушал - его большие уши улавливали малейшее шевеление или треск - зверь делал это инстинктивно, ибо здесь, в темном урочище ему некого было бояться: медведей он здесь не видел никогда, а волки... волки бывали, но опасны они для такого гиганта только зимой, когда земля мерзлая, голая, скользкая, а снега глубоки или прилипчиво-влажны.
      Ну, а сейчас волки растят щенят - совсем недавно, лось слышал их вой с взлаиванием около норы, в заросшем овраге бывшего дорожного карьера.
      Убедившись, что в округе все спокойно, зверь чувствуя жажду заторопился, перешел на рысь. Громко шлепая копытами по воде вошел в озеро почти на метр и стал пить, вытянув трубкой толстые, грибовидные губы. Вода внутри брюха переливалась и булькала, из ноздрей вырывался парящий струйчатый воздух...
      
      Пил он долго, всласть, потом поднял голову и замер - крупные капли падали с морды и эти отдельные звуки расходились по чаще концентрическими кругами...
      С чавканьем вытягивая длинные ноги из ила, лось вышел на берег, подвижными ноздрями понюхал воздух и уловив ветерок пошел ему навстречу, в сторону вырубок на окраине Темного урочища...
      Все, что он делал в эту ночь и в это утро, повторялось ежедневно привычно и размеренно и определялось инстинктом удовлетворения жажды, голода, движения...
      
      Лось отошёл от озера, поднялся на невысокую гривку отделяющую болото от ельника, остановился и словно чего-то ожидая, не двигаясь, слушал окрестную тишину...
      
      Весь день и вся ночь, вся его жизнь состояла из этих остановок, движения, лежания, вставания, настороженного вынюхивания и выслушивания.
      Изменения температуры, длина светового дня, запахи и шорохи заставляли его больше есть или больше пить, меньше двигаться или бешено мчаться по чаще и бурелому прочь от врагов, или в погоне за маткой, за соперником...
      Издалека чуть слышно раздался протяжный звук, рёв-стон который издают во время гона сохатые.
      Лось вскинулся, мотнул тяжёлой рогатой головой, прислушался, а потом успокаиваясь расслабился, опустил горбоносую морду книзу и медленно тронулся с места, пошёл под горку, в долину, наглухо заросшую молодым осинником.
      Услышанный рев, словно далекое эхо кипящей в теле силы, напомнил ему времена недавние, сумасшедшие, когда никто и ничто не могло удержать его на одном месте...
      
      Начиналось это всегда в одно и то же время, в конце лета, когда жаркие дни сменяются прохладными ночами и первые желтые пряди листвы, вплетаются в зелёный убор тополей, берез и осин. Именно тогда начинаются у лосей какие-то невидимые снаружи перемены и кровь, разогреваясь будоражит тело.
      Покой и размеренность сменяются неуёмным беспокойством, заставляя лосей гоняться по лесам, полям, лугам и болотам в поисках подруг. Все жизненные силы, накопленные за лето перетекают в сердцебиение и тревожный жар тела. Комок неудовлетворённого желания, постоянно пульсируя разрастается в горле, лишая аппетита, мешая глотать, заставляя часто и помногу пить.
      Но сил не убавляется, возбуждение не спадает. Инстинкт размножения заставляет зверей напрягаться, нервничать, забывать об осторожности. Слух обостряется, но зато снижается зрение и потому, услышав треск веток или гул упавшего дерева, лось кидается на звук в надежде встретить соперника, у которого, как ему кажется, есть матка, а то и несколько.
      Лоси в этом время часто покидают свои лесные владения и уходят бродить по тайге, проходя за сутки многие десятки километров...
      ...Вдруг сухо и зло щелкнуло в дальней излучине реки и лось, погружаясь по щиколотку в болотную воду, тронулся в направлении звука...
      
      ...Сумерки спустились на долину, потянуло сыростью, туманом и очередной выстрел, особо отчетливо отдавался в сырых, болотистых лугах.
      
      Небольшой утиный табунок, сделав "горку" унесся дальше, во тьму наступающей ночи, а человек стоящий на берегу широкой протоки громко выругался, переломил ружье и вставив в патронник очередной дробовой заряд, клацнул пружиной запорного механизма.
      В наступившей тишине, вдруг отчетливо послышалось шлепанье по воде тяжелых шагов и протяжный, вызывающий мороз по коже, вздох-стон: "Уо-ооо-х". Затем, из прибрежного ольшаника появилась черная, громадная фигура лося, размеренно идущего на охотника...
      Ружье автоматически взлетело к плечу, палец лег на спусковой крючок, но стрелять человек не решился - ружьё было заряжено мелкой дробью...
      - Ты что, черт! - заорал охотник дрогнувшим голосом. Лось не реагировал, продолжая медленно, но неумолимо приближаться.
      - Ты что, гад! - волнуясь, кричал охотник, - ошалел, что ли?! - а сам, отступая вошел в воду, держа ружье наизготовку.
      Лось надвигался...
      - Сдурел, бычина проклятый! - кричал охотник на зверя, но страх заставлял его входить в протоку все глубже, все дальше, а лось, выйдя на берег остановился как бы недоумевая.
      Из воды торчала только часть человеческой груди, голова и руки с ружьем, но это мельтешащее и орущее существо никак не напоминало грозного лося-соперника...
      
      Лось ждал...
      Человек, стоя по грудь в воде уже не кричал, а лишь вполголоса матерился, проклиная и бога, и мать этого свирепого, неуклюжего, несговорчивого рогача на берегу...
      И только тогда, когда холод воды мертвой хваткой сковал тело человека, когда зубы клацая стали выбивали быструю дробь мешая произнести хотя бы слово, лось медленно развернулся, всхрапнул, выпустив струю теплого белого воздуха из ноздрей и так же не спеша как пришел, удалился во тьму осенней ночи...
      
      ...Поиск подруги продолжался. На пятый или шестой день он увидел ее. Лосиха кормилась в осиновом местечке на берегу мелкой грязно-черной, почти недвижной речушки.
      Вначале он услышал звук обламываемых веток, а затем учуял и волнующий запах матки, влажный, едкий, резкий. Выбрасывая вперед длинные нескладные ноги, лось помчался напролом. Не добежав до лосихи метров десять остановился как вкопанный, замер и глухо, призывно заревел.
      Тут же, из чащи за рекой раздался ответный рев и затрещали ветки, ломаемые на бегу рогами и копытами хозяина матки, старого сильного быка, опытного бойца.
      Взметая фонтаны брызг и грязи, соперник перескочил речку и остановился вблизи пришельца, склонив голову к земле, налитыми кровью глазами высматривая врага...
      
      Все случилось так неожиданно, что отступать или готовиться к бою было уже поздно. Два быка почти одновременно издали боевой рёв и сошлись в битве не на жизнь, а на смерть!
      Лосиха на время прекратила жевать, с интересом и удивлением стала разглядывать пришельца...
      В это время, шерсть на загривках бойцов вздыбилась и загривки их стали похожи на болотные черные кочки. Мышцы мощных тел дрожали, жаркое дыхание с хрипом вылетало из разгоряченных глоток.
      Через мгновения, лоси сошлись вплотную, вздыбились и обрушили друг на друга дробь ударов сильными передними ногами. Острые, отполированные травой и водой копыта, при ударе тесали со шкуры клочья черной жесткой шерсти, а под толстой кожей взбухали ссадины и рубцы...
      
      Разойдясь на мгновение, быки прыгнули навстречу друг другу и со всего размаху сцепились рогами. Гул пошел по лесу. Упираясь, вспахивая влажную черную землю копытами, звери силились столкнуть, потеснить один другого. Мышцы мощных тел хрустели и трещали от напряжения, шеи напружинились и взбухли, оскаленные пасти хватали воздух разбрызгивая белую пену.
      Незваный пришелец отступал сантиметр за сантиметром, выкатывал кроваво-красные глаза, старался удержать напор, но рога сплелись и заламываясь, мешали ему отвернуть голову в сторону и пропустить соперника.
      На мгновение шейные позвонки его так изогнулись, что, казалось, через секунду лопнет от напряжения хребет! И тут длинный отросток его левого рога не выдержал и сломался с оглушительным треском. Потеряв равновесие, хозяин матки сунулся вперед, подставив под удар соперника свой правый бок.
      Пришелец освободившись, сделал молниеносный выпад и правый его рог всеми четырьмя длинными отполированными отростками, подобно костяным вилам, проткнув и разорвав кожу, воткнулся в живот противника!
      Словно еще не осознавая случившегося, хозяин этих мест боднул противника в ответ, но в его ударе не было уже ни силы, ни точности. Словно в оглушительном тумане, он неверным движением отпрянул от победителя, мотаясь и будто прислушиваясь к боли, разочарованию поражения и гибели своего мощного тела, побрел в сторону. Глубоко увязая в иле перешел реку и дойдя до кустов развесистой черемухи, упал внизу у корней как будто споткнувшись, не успев подтянуть под туловище нескладные задние ноги.
      По телу его прошли волны предсмертных судорог, темно-блестящие глаза затуманились влагой смерти, а из правого глаза выкатилась и повисла на реснице, слеза последнего страдания. Голова на непослушной шее склонилась, развернулась в сторону кровоточащей раны в боку, и замерла навсегда...
      
       ...Пришелец стоял озираясь и возбужденно всхрапывая, потом вновь заревел-застонал, словно вызывая оставшихся в округе соперников на бой...
      Медленно, принюхиваясь пошел к матке и подойдя вплотную, ткнул свою рогатую, тяжелую голову ей в пах. Она игриво отскочила, мотнув головой и как бы приглашая к знакомству, лизнула его сухой горячий нос.
      Пришелец, словно не веря еще в происходящее, кося глазом придвинулся к ней и она, снова отбежала...
      Только теперь понимая зачем это нужно, он неуверенно, как картонно-плоская игрушка, подламываясь в суставах пробежался вслед кокетке, а та, удостоверившись что ее правильно поняли, подождала быка подпустила вплотную, но не давая ему зайти сзади, переступала ногами обнюхивала ухажера и для того, чтобы почесать шею, положила голову ему на хребет...
      Так неловко перешагивая, возбужденно облизывая и обнюхивая друг друга, они долго кружились в чаще, в нелепо-трогательном брачном танце...
      Наконец, в сумерках, возбужденная матка позволила быку обойти себя. Громадный, взволнованный предстоящим счастьем обладания зверь, забыв осторожность, не видя и не слыша ничего вокруг, внезапно вздыбившись, всей тяжестью тела обрушился на избранницу, а та, готовая принять его в свое лоно, коротко мукнула, напряглась и лось, не встречая сопротивления или даже нежных уверток, ощерился обнажив большие передние зубы-резцы и напирая, промахиваясь и торопясь, хотел овладеть ею, излить в нее все напряжение, жар и гневную раздражительность; в нее, томящуюся в предвкушении рождения новой жизни!
      И она приняла его испытывая радость животного инстинкта, счастье зачатия продолжения рода: ее, его - всех лосей, которые когда-нибудь жили на этой земле...
      
      
      ...Лось и лосиха были вместе до середины сентября, пока угар полового инстинкта не угас.
      В один из дождливых дней пришелец вдруг забеспокоился, стал подолгу исчезать, перестал кормиться и все время оглядывался на матку. Та не спеша объедала вершинку свежеповаленной ветром осины и не заметила, когда и куда исчез ее покровитель.
      К вечеру она забеспокоилась, нюхала уже остывающие запахи его следов и даже прошла по ним несколько километров, но выйдя на берег широкой реки, долго стояла, оглядываясь, а затем, уже в сумерках, скрылась в чаще решив, что его уже не догнать...
      А пришелец возвратился в Тёмное урочище и зажил размеренной, привычной жизнью зверя-отшельника...
      
      
       2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
      
      Глава из книги: "Симфония дикой природы".
      
      
      "Природа не признаёт шуток; она всегда правдива, всегда серьезна, всегда строга; она всегда права; ошибки же и заблуждения исходят от людей..."
       Иоганн Вольфганг Гёте
      
       ...Свинцовая вода в реке переливалась и шумела на перекатах...
       Прохладный ветер, ещё с ночи гнал по низкому небу серые тучи. Лес неприветливо шумел вокруг и где - то, в чаще тревожно поскрипывала наполовину сломанным стволом, наклонённая к земле, сухая осина...
       Выйдя из густого темнохвойного леса, молодой лось прошёл по берегу, оглядываясь и прислушиваясь, и остановился на галечном берегу небольшой, неглубокой речной заводи.
       Плоская часть открытого берега, в весеннее половодье заливаемая водой, была покрыто зелёной травкой и осенними последними цветочками, горящими среди серо - зелёной пожухлой травы, ало-красными капельками чуть удлинённой формы.
       Рядом, шумела быстрым течением, серо-свинцового цвета река.
       По небу ползли тёмные снизу, ватно-влажные облака...
      
       Постояв на обдуваемой прохладным ветерком щебёнчатой косе, молодой лось, медленно шагая своими нескладными, длинными ногами с черными копытами и серой, жёсткой шерстью на их внутренних поверхностях, подошёл к воде. Остановившись перед заливчиком, долго стоял и слушал тишину наступающего вечера, поводя большой, горбоносой головой, шевеля длинными ушами, разворачивая их как локаторы в сторону неожиданно громко плеснувшей речки или тихо треснувшей ветки под ёлками.
       Зверь наконец, словно решившись не торопясь вошёл в воду почти по брюхо и стал не спеша пить, булькая животом в котором вода переливалась как в большой кожаной бочке...
       Напившись, молодой лось поднял голову, вновь осмотрелся, прислушался и только после этого вышел на берег, громко ударяя острыми копытами по камешкам...
       Не доходя до кромки леса несколько шагов, он решил чуть подождать, не покидая продуваемого ветром берега, насладиться отсутствием комаров и лосиных клещей, которых в лесу сегодня было как никогда много...
       Эта его пятиминутная остановка и стала причиной всех трагических событий, развернувшихся вскоре, на берегу этой таёжной безымянной речки...
       ... Стая волков, состоящая из волчицы, матёрого и четырёх полугодовалых щенков, после днёвки в болоте, густо заросшем молодым ивняком и кустами жимолости, поднялась на невысокий сухой бугор и вслед за волчицей, чуть растянувшись цепочкой, мерной рысью направилась к реке.
       Последним шёл матёрый, заметно отличавшийся своими размерами и большой гривой. Казалось, что она росла из самого туловища, без шеи. Он переставлял ноги в два раза медленнее, чем щенки, но ступая широко не отставал и остановившись, что то вынюхивая и после, быстро догонял стаю.
       Пройдя берёзовый распадок поперёк, волки вышли на звериную тропу и волчица замедлив ход, несколько раз обнюхала ветки на обочине, высоко поднимая голову.
       Учуяв, совсем недавно прошедшего здесь лося, напружинившись, она коротко рыкнула и молодые волки подтянувшись поближе, тоже стали принюхиваться.
       Волчица, определив направление откуда ветер принёс знакомый запах, перешла на неслышный галоп и замелькала серой с чёрной полосой по хребту шерстью, среди хвойной зелени.
       Склонив голову к земле, она поскакала по звериной тропе, которая вскоре вошла в густой ельник и чуть повернула в сторону речки...
      
       Торная тропа, всё больше и больше отклоняясь влево, вдруг вынырнула из чёрно-зелёного ельника на открытое прибрежное пространство и волчица, отчётливо увидела метрах в семидесяти впереди молодого лося с небольшими, плоскими раздвоенными рожками на нескладной голове и волосяной серёжкой висящей на тонкой ещё шее.
       Лось успел перелинять и потому, был почти черным, с короткой шерстью на брюхе и на ногах, отросшей чуть подлиннее только на загривке...
       Матёрый задержался, приотстал, вынюхивая свежий лосиный запах оставленный на тропе - несильный порыв ветра принёс его слева, от реки...
       Матёрый волк, резко свернул с лосиной тропы и напрямик, перепрыгивая через кусты и проскальзывая под низко растущими еловыми ветками, устремился к берегу реки, который он за годы жизни в окрестных лесах уже хорошо знал.
      
       Лось боковым зрением заметил у себя за спиной движение серых быстрых теней и сорвавшись с места, галопом помчался к спасительному ельнику.
       На границе лесных зарослей, стояла большая разлапистая ель и как только лось поравнялся с ней, откуда то сбоку, из под ели, стрелой в его сторону метнулась ещё одна крупная серая тень.
       Матерый, оттолкнувшись сильными задними лапами от земли, в прыжке, вцепился длинными белыми клыками в левое заднее стегно лося...
       От сильного удара, зад крупного зверя занесло в сторону, но он удержался на ногах и мощно оттолкнувшись, сбросил с себя хищника и помчался дальше. Однако волк, успел клацнуть зубами и почти вырвал из бедра большой кусок мышцы, которая повисла на коже и стала болтаться на бегу разбрызгивая кровь - в это момент лось почти не чувствовал боли.
       Вскоре, кровь из раны пошла сильней и залила, промочила шерсть на ногах и на брюхе зверя...
       В ельнике, крупному зверю трудно было набрать скорость и поэтому, услышав, что волки с азартным взвизгиванием настигают его, лось вновь свернул в сторону реки...
       Выскочив на берег, стуча копытами по щебню он проскакал до воды, и так же широко, мощно прыгая наперерез течению, поднимая тучи брызг преодолел реку, задевая копытами неглубокое дно, на время оставив волков далеко позади.
       Речная вода густо окрасилась кровью и течение унесло бурые разводья вниз по реке...
      
       ...Медведица не торопясь, вперевалку, перешла полусухое болото и вслед за ней, из береговых кустов появились медвежата и наперегонки, словно два круглых мячика покатились по траве, толкаясь и похрюкивая от щенячьего восторга...
       Весёлая компания перешла через открытое пространство и вошла под полог густого лиственного леса.
       В этот момент, заросли папоротника скрыли медвежат и только мохнатая спина медведицы была видна среди зелени и не торопясь "плыла" среди зарослей. Изредка заботливая мамаша, останавливалась, поднимала лобастую голову и поджидала деток, посматривая вокруг и прислушиваясь...
       Неожиданно, медвежья семейка вышли к реке и спустившись с невысокого берега к воде, звери вошли в воду и долго пили отфыркиваясь, лакали, капая влагой с намокшей шерсти.
      
       Вдруг медведица учуяла запах свежей крови, принесённый ветерком вдоль поверхности реки.
       Она рыкнула и медвежата по этой команде выскочили на берег и вертя головами, начали тревожно осматриваться. Медведица, необычайно проворно, по прямой, вспрыгнула на берег и поводя влажным, чёрно блестящим носом определила направление, откуда по ветру прилетел запах.
       Все трое, выстроившись походным порядком, идя вдоль берега против течения, направились к источнику запаха, которым был раненный волками, лось...
       В полу километре от медведей, молодой лось стоял почти по брюхо в воде, а с двух сторон теснилась, иногда нетерпеливо вбегая в воду волки - волчья стая, догнавшая раненного зверя.
       Часть из них, быстро переправилась через небольшую реку и отрезала жертве отступление.
       Молодые волки повизгивали от азарта, поднимая брызги заскакивали в быструю воду и тогда лось, делал угрожающие движения в их сторону, мотая рогатой головой...
       А матёрый и волчица не спешили понимая, что очередная их жертва теперь далеко не уйдёт. Они стояли у воды и переминаясь с ноги на ногу, не отрывая пристального взгляда серо - жёлтых, колючих глаз от лося, изредка облизывали розовыми, тонко-плоскими языками белые, острые зубы...
       Крупные, с чёрно блестящим оперением вороны, увидели происходящее случайно, пролетая над речной долиной, и тут же расселись на вершинах елей. Наблюдая за развитием событий, они коротко, но возбуждённо переговаривались, а точнее каркали, обмениваясь впечатлениями о происходящем на берегу.
       ... Медведица с медвежатами вышла на прибрежную галечную косу и увидев лося, стоящего посередине течения, направилась в его сторону. Волки засуетились, повизгивая и вздыбив шерсть чуть отбежали подальше от реки, но продолжали наблюдать за лосем.
       Медведица была раза в два крупнее матёрого и потому, последний скаля длинные, острые клыки, визгливо рыча от раздражения, тоже отошёл чуть в сторону.
       Медвежата, один из которых был необычно светлого серо-коричневого цвета, а второй темно-коричневый, теперь, видя столь необычайное скопление зверей испуганно жались к матери - заняв позицию поближе к лосю, она стояла неподвижно, поднимая голову нюхала воздух и казалось, вовсе не смотрела на раненного зверя...
       Через какое-то время, она попробовала напасть на лося, но тот отошел подальше, на глубину и медведица, покрутившись у воды, но боясь оставлять медвежат одних рядом с волчьей стаей, недовольно рявкнула и медленно удалилась в лес, оставив зверя на растерзание волкам...
      
       Прошел почти час этого противостояния...
       Лось ослабевший от потери крови и долгого стояния в ледяной воде, медленно умирал...
       Зверь уже несколько раз падал в воду, но проплыв несколько метров по течению, вновь поднимался на ноги и боясь утонуть, постепенно выходил из реки и к нему, всё ближе подкрадывались голодные волки...
       Наконец измученный зверь лёг прямо на неглубокой отмели, повернув большую горбоносую голову с крупными, тёмными глазами в сторону берега.
       Волки, казалось успокоились и легли на берегу, не рискуя напасть в воде на ещё сильного зверя.
       Первым, очень близко к нему подлетел чёрный ворон и по кромке берега, как то боком, готовый в любой момент улететь, подскакал почти вплотную к печальной голове молодого лося и казалось, заглянул в его глаза...
       А в глазах лося уже затаилась смерть!
       Но тут, умирающий зверь собрал последние силы и поднял голову, а испуганный ворон сердито каркнул и отлетел чуть в сторону, где на него резко бросилась волчица и клацнула зубами в нескольких сантиметрах от хвоста. Ворон взлетел на всякий случай повыше и ещё долго возмущённо каркал, осуждая такое вероломство.
       Медведица с медвежатами, на время покинула берег и волки, уже никого не опасаясь, окружив лося цепью, сантиметр за сантиметром подбирались к нему, приближая эту лесную драму к развязке...
       Лось совсем ослабел и лежал уже не вставая в мелкой воде, головой вперёд, в сторону подступавших врагов...
       Наконец матёрый, видя, что молодой лось уже не может поднять голову, напрягся и крадучись мелкими шажками стал подходить всё ближе и ближе к обездвиженной жертве. Глаза лося, после долгих мучений от боли и страха уже затуманились равнодушием смерти...
       Но он всё ещё был жив, когда вожак волчьей стаи вдруг коротко рыкнул и прыгнул вперёд, в мелкую воду, вонзил клыки в незащищённую шею и стал рвать лося, мотая головой из стороны в сторону, вцепившись намертво в горло. Остальные волки, словно по неслышной команде тоже кинулись, набросились на умирающего зверя, поднимая брызги и на какое - то мгновение, почти закрыли своими серыми телами чёрного лося...
       Через минуту всё было кончено и лось умер, а оголодавшие волки принялись терзать, рвать жертву, отдирая от туши куски мяса и слизывая кровь выступившую на месте глубоких ран и разбавленную водными брызгами...
       Незаметно, из лесу вышли, возвратились медведица и медвежата.
       Они по касательной, насторожившись и вздыбив жёсткую шерсть подошли к туше убитого лося и волки, ощерившись и утробно рыча, скаля зубы и поджимая хвосты медленно отошли от полурастерзанного зверя...
       Медведица, заметив, что матёрый слишком близко подошёл к медвежатам, вдруг сорвалась с места и рявкая на каждом прыжке, отогнала волка подальше, после чего озираясь и порыкивая приблизилась к окровавленной туше и лизнув кровь, сильными челюстями вцепилась в основание задних ног и упираясь сильными лапами вытащила тяжёлую тушу на берег...
       Затем, вырвала кусок плоти из безжизненного тела и оттащив это мясо подальше по галечному берегу, принялась есть. Медвежата копошились тут же, может быть впервые в своей жизни пробуя свежее мясо с кровью...
       Наконец наевшись и не рискуя больше раздражать долгим ожидание насторожённых, лежащих невдалеке волков, медведица вновь рыкнула и медвежата опасливо косясь в сторону серых разбойников, вплотную за матерью ушли в ельник и отойдя несколько сот метров, все вместе легли, облизывая окровавленные мордочки...
       Воспользовавшись суетой, несколько воронов слетели с деревьев и переругиваясь, каркая и стараясь держаться от вожака - ворона на расстоянии, стали клевать окровавленную тушу убитого зверя...
       А волки, после ухода медведей вновь бросились на свою жертву и испуганные вороны с криками негодования взлетели, и вновь уселись на ветках тёмных елей, беспрестанно и злобно каркая...
       Привлечённые карканьем из лесу вышел ещё один медведь, только поменьше медведицы и увидев сцену пиршества, валкой рысью кинулся на волков, которые теперь уже обозлённые голодом и долгим ожиданием, вздыбив шерсть на загривках и почти на прямых, негнущихся лапах окружили пришельца и рыча, почти взлаивая бросались молниеносно на этого медведя, по два - три одновременно, кусая его за зад и за лапы...
       Соперники завертелись, закружились в поединке и неизвестно чем бы эта схватка закончилась, если бы медведь недовольно рявкая не отступил, теснимый сплочённой стаей...
       Наконец - то волки получили возможность насладиться плодами своего разбоя - они вгрызались во внутренности, разрывали толстую кожу на брюхе, отрывали мясо от костей и завладев крупным куском оттаскивали его в сторону и лёжа, уже не озираясь и не вздрагивая, насыщались...
       Поедание жертвы длилось долго и как - то незаметно из лесу приблизился и принял участие в трапезе ещё один, молодой медведь. Он подошёл осторожно, боком, подняв шерсть на загривке.
       Но видя, что волки заняты едой, устроился с дальнего краю туши лося, стал рвать и кромсать острыми молодыми зубами, мясо на левой задней ноге...
       Волк и волчица с большими кусками мяса перед собой, поедали его в нескольких шагах от туши, а молодые были не настолько агрессивны и готовы к схватке, чтобы пытаться отогнать медведя от туши.
       Казалось, что молодые звери на время заключили перемирие с медведем понимая, что в этот раз мяса хватит всем...
       Наконец медведь перегрыз сухожилия и оторвав ногу от туловища поволок ее по камням в сторону темнеющего темно-зелёной стеной, ельника...
       Молодые волки, с вздувшимися от большого количества съеденного мяса животами, отяжелев, по одному отходили от туши облизывая окровавленные морды и устраивались под деревьями, вокруг матери волчицы.
       Матёрый лёг чуть в стороне и задремал, время от времени поднимая тяжёлую голову и оглядывая окрестности...
       Наконец-то настало время и для воронов. Они планируя, всей стаей, один за другим слетели с деревьев, расселись вокруг разорванной уже на клочки окровавленной туши, и стали своими сильными, чёрными клювами отрывать кусочки мяса.
       Раз за разом между ними возникали короткие драки из - за лакомых кусочков и только вожак вороньей стаи клевал то что хотел и при его приближении, другие вороны испуганно отпрыгивали в сторону или даже на время взлетали, уступая место сильнейшему, помня силу и остроту его клюва и когтистых лап...
      
       ...Убитый и съеденный молодой лось, совсем недавно отделился от лосиного стада. Ещё несколько месяцев назад, он ходил вместе со своей матерью-лосихой в окрестностях реки Волчьей и был опекаем и защищаем своей родительницей...
       Но настало время и молодой лось стал жить самостоятельно - рано или поздно, всем приходится уходить от родителей и начинать самостоятельную жизнь...
      
       Однако, жизнь в сибирской тайге трудна и сурова. Всё природное сообщество живёт сообразуясь с её законами и потому, зависит друг от друга. Хищники охотятся на копытных, копытные поедают траву и кустарники - молодая поросль деревьев и кустов, в некоторых местах, бывает съедена копытными почти полностью.
       А в засушливые годы, от недостатка растительной пищи умирает много животных, которые кормятся ею и соответственно бывает меньше выживших хищников...
       В мире живого одни жертвы умирают, для того чтобы спасти и сохранить жизнь другим, то есть хищникам!
       Так было и с этим молодым лосем, который отделившись от лосихи, в какой-то момент не смог спасти свою жизнь и умер, как и многие его ровесники умирают каждый день на просторах дремучей тайги.
       Но те потенциальные жертвы, которым удаётся выжить в первый год своей жизни, благодаря прессу хищников, научаются быстрее бегать, выше прыгать, становятся крупнее сильнее и умнее, увеличивая свои шансы, в этой бесконечной, неостановимой гонке на выживание!
       И всё в природе существует по этим жестоким законам, и потому, жизнь длится вечно...
       Жизнь здесь протекает по законам, установившимся в дикой природе за многие миллионы лет существования земли.
       Надо отметить, что в дикой природе нет понятий добра и зла в человеческом смысле, но есть система жестокой целесообразности, не лишённой своеобразной красоты, которая тоже определяется Великой причиной всего на Земле - Необходимостью...
       И потому, несмотря на череду несчастий и трагедий происходящих вокруг нас в дикой природе, жизнь сама по себе длится почти вечно и временами прекрасна и удивительна.
       И в том, что Жизнь всегда побеждает Смерть, я увидел залог Вечности и спешу поделиться с вами этой горькой радостью...
      
       2005 год. Лондон. Владимир кабаков
      
      
      
      
      
       История лосихи Любопытной.
      
       Глава из романа "Симфония дикой природы".
      
      
      
      ...Мать лося Рыжика, родилась около десяти лет назад в урочище Серебряный мох...
      Первые дни после рождения, она большую часть времени лежала в пушистом ельнике в тёмном распадке, где солнце появлялось только по утрам, а потом проделав дугу, пряталось за деревьями на невысокой, но круто нависающей над распадком, гриве.
      Остальную часть времени дня, сумерки царили в густом ельнике и потому, ярко-зеленая хвоя на солнцевосходе, позже, к полудню, становилась мрачно тёмной.
      Может быть поэтому, место было малопосещаемым другими зверями, и лосиха с телёнком могли чувствовать себя здесь спокойно...
      Утром, оставив лосёнка под разлапистой елью, лосиха спускалась на водопой к болотцу, в низину, где, перед тем как напиться, долго стояла на берегу: смотрела и слушала...
      Над неширокой долиной перелетали посвистывая с одного берега на другой длинноклювые кулички. Временами, мелькая в полёте почти неразличимым, тёмным оперением проносились стайки уток и уточек, а в промежутке над рекой повисала прозрачная тишина, прерываемая однообразным свистом небольших сереньких птичек прячущихся среди частых тонких веточек прибрежного ивняка...
      Убедившись, что кругом всё спокойно, лосиха рысью, забегала в болотину, находила среди высоких кочек неглубокую лужицу, с пахнущей, подгнившей осокой водой, и с журчанием втягивая воду, пила, шумно выпуская воздух через ноздри...
      Быстро напившись, также рысью, она выбегала из болота и возвращалась к телёнку. Обнюхав малышку, заботливая мамаша, ложилась рядом, стараясь не придавить её своим большим лохмато - шерстистым телом и лосёнок долго и сосредоточенно сосал вымя.
      Наевшись и согревшись, рядом с тёплым боком лосихи, детёныш засыпал, а мать спокойно дремала, изредка поднимая голову и поводя ушами прислушивалась...
      К вечеру, когда на землю опускались настоящие сумерки, лосиха тщательно вылизав лосёнка, оставляла его одного, и перейдя два распадка на север, выходила на берег лесного озерка, заросшего камышом и аиром, где долго кормилась, так же, по временам прослушивая тёмную округу, большими подвижными ушами...
      Уже под утро, она, той же легкой рысью возвращалась в еловый распадок и вновь кормила оголодавшую и скучающую малышку...
      Так продолжалось день за днём, с утра до вечера, по заведённому инстинктом распорядку...
      Незаметно прошла неделя. Потом вторая...
      Маленькая лосиха росла, на жирном материнском молоке очень быстро и силы в её теле заметно прибавилось. Она уже начинала ходить вокруг дремлющей после кормления матери, принюхивалась, прислушивалась, и выпуклыми крупными глазами, на смешной горбоносой мордочке, с удивлением наблюдала за светло-зеленой весенней бабочкой залетевшей в ельник случайно. Все что происходило вокруг, постепенно, начинало интересовать малышку...
      Когда мамаша в очередной раз ушла на водопой, маленькая лосиха поднялась на тонкие, дрожащие, неуверенные ножки и шатаясь прошла несколько метров до яркого жёлтого пятна, которое привлекало её внимание все эти длинные дни. Оказалось, что это был цветок. - подснежник, почти по ошибке, вылезший здесь в сумрачном ельнике, вместо того, чтобы красоваться где-нибудь на солнцепёке, в окружении себе подобных. Детёныш понюхал цветок и даже попробовал его съесть, но подснежник был таким горьким, что сморщив мордочку, Любопытная выплюнула полу разжёванные лепестки и недовольно фыркнула.
      Чуть позже, после возвращения матери, её заинтересовала муха и она даже попыталась притопнуть её копытом, но озабоченная муха, невредимая полетела дальше, а Любопытная устав от непривычных движений и новых впечатлений, снова легла на обычное своё место, рядом с лосихой, подогнув ножки под себя...
      В один из последующих, длинных весенних дней, даже в сыром ельнике было очень жарко и в воздухе вместе с теплом, повеяло необычным запахом нагревшейся еловой смолы, а над горизонтом поднялся серый тёплый туман, закрасивший на время границу между землёй и небом...
      Лосиха-мать непривычно нервничала: нюхала воздух, то вставала - то ложилась, словно решаясь на что-то...
      После полуночи, в душной темноте, подул сильный ветер, который принёс откуда то с северо-запада, струи холодного воздуха. Лес вначале зашумел, а потом застонал, и ветер, преодолевая пассивное сопротивление стволов, веток и хвои, засвистел, завыл, закрутился неистовыми вихрями, и с невидимого неба сыпануло снежной крупой. Кругом наступила непроглядная тьма...
      Вой и свист ветра усиливался, и лосёнок прижался к материнскому боку, дрожал мелкой дрожью, и лосиха словно понимая и сочувствуя состоянию испуганного детёныша, облизывала его, шершавым и влажно - тёплым языком...
      Через полчаса началась настоящая буря. Деревья вначале пронзительно и жалобно скрипевшие, не выдерживая мощных порывов ветра, вдруг с оглушительным треском ломались и стволы с глухим стуком, заставляя дрожать землю в округе, падали во всю высоту многолетнего роста и затихали навсегда, умирая, превращаясь в груду непроходимого валежника.
      Лосиха - мать тоже забеспокоилась, встала на ноги и поводя головой из стороны в сторону, слушала звуки яростного бурелома, и вой, вопли ветра вокруг...
      Но в ельнике всё было относительно спокойно. Молодые деревца, растущие дружно и сплочённо в этом распадке, только гнули под ветром свои крестообразные вершинки и шепотом, шурша длинной жёсткой, сильной хвоей, переговаривались успокоительно...
      Место для укрытия, мать после рождения телёнка выбирала тоже инстинктивно и потому, почти безошибочно...
      К утру, ветер утих...
      В это время, пошёл снег крупными хлопьями и зашуршал ими, по ельнику, медленно падая с неба и постепенно укрывая всё холодно - влажной пушистой шалью...
      Только к рассвету лосиха успокоилась, покормила проголодавшегося лосёнка и осталась лежать, согревая своим теплом уснувшего детёныша.
      Снег кончился, как и начался - внезапно. Серый мрачный рассвет поднялся над урочищем, называемым людьми Серебряным Мохом, и на низком облачном небе, в просветах тёмных туч, кое - где, проглянуло далёкое голубое небо...
      Лосиха поднялась, встряхнулась и сбросила начинающий таять на спине снег на землю. Мотнув головой она мягко подтолкнула оробевшую малышку под зад, и та, засеменив тонкими ножками с крошечными копытцами, вышла из под ели и пошла за матерью лосихой, чуть пошатываясь от непривычки к хождению и забегая то слева, то справа от материнского следа...
      ... Снег начал активно таять после полудня, и к вечеру, на южных склонах растаял почти совсем, но в "сиверах" ещё остался лежать на несколько дней...
      Полдня, с небольшими остановками, в густых зарослях, лосиха и телёнок шли на север, переходя с тёмных, крутых склонов речной долины на солнечные и пологие.
      Сквозь старую, бурую мёртвую траву уже пробивались зелёные побеги новой и живой, где начинали светиться в после зимней серости, разными яркими оттенками, маленькие, но яркие северные цветочки...
      Пролетая над тайгой, пара воронов увидела внизу на подтаивающем, белом снегу, цепочки следов. Один был крупный, широко шагающий по прямой, а второй мелкий забегающий то слева то справа, но держащийся всё время близко от первого следа...
      Это были следы знакомой лосихи и ее детёныша.
      ... Так начиналась длинная жизнь матери нашего будущего героя - лося Рыжика...
      Мы будем называть её Любопытной, за её преувеличенную способность всё разглядывать, рассматривать, обнюхивать и пробовать на вкус...
      
      ... Отец Рыжика родился приблизительно в те же годы, но в другом районе, рядом с большим болотом, называемым местными жителями Сокольим Мохом. Он родился и вырастал, как все лоси, во всём мире - направляемый инстинктом и приспособительными механизмами, вырабатывающимися во время обучения нелёгкой науки выживания...
      Инстинкт и жизненный опыт, позволили ему выжить и продолжить свой род, вкладывая в его многотысячелетнюю историю, частичку собственной индивидуальности...
      Но на первых порах, главной опорой и средством существования, была мать - лосиха.
      ... Мир вокруг - был безбрежной глухой тайгой, заселённой дикими зверями и птицами. Часть из них были неопасны, а иногда и дружелюбны.
      Другая, меньшая половина, - были хищниками и в силу закона управляющего природой, они, эти хищники были враждебны и угрожали жизни лосей.
      Детёныши лосей, как впрочем и все зверята, были пока не вырастут, слабы и беззащитны...
      Даже такие, самые сильные в тайге звери, как медведи, будучи детёнышами постоянно подвергались угрозе нападения со стороны других взрослых хищников.
      Поэтому в течении долгих месяцев, малышей опекали, защищали, обучали и берегли их матери, и старшие дети медведиц. Но часто именно их отцы были для детёнышей самой главной и страшной опасностью.
      Природа в некоторых случаях не наделила отцов родительским инстинктом и иногда случается, что голодные отцы могут съесть своих собственных детей...
      Но у лосей отцы после окончания гона, просто уходят и живут отдельно от маток, иногда собираясь по несколько особей, в небольшое стадо. А матери выживают и выхаживают детёнышей поодиночке...
      Убежищем для молодой лосихи, бабушки Рыжика, и новорожденного лосёнка - будущего его отца, несколько первых недель был небольшой остров, посередине большого болота, густо заросший непроходимыми зарослями ивы и тальника.
      Проделав узкий проход - пролом в этой чаще, лосиха устроила лёжку - убежище посередине островка, родила там лосёнка, и оставляя его в этой непроходимой и непроглядной чаще, ходила на кормёжку в излучину заросшего истока небольшой речки, начинающейся в болотине.
      Там же был её водопой, так что лосиха, хотя и издалека, видела остров всё время, пока отсутствовала...
      Новорожденный лосёнок, был с первых дней, очень энергичным и подвижным. Он всё старался делать самостоятельно и потому мы можем назвать его Самом. Сам встал на ноги, почти сразу после рождения и, когда измученная родами лосиха вылизывала его, стоял, шатаясь и падая, но тотчас вновь поднимался на слабенькие ножки...
      На третий или четвёртый день после рождения он, в отсутствии мамаши - лосихи, поднялся и пройдя по пробитой лосихой тропе вышел на просторы болота и наверное мог бы и заблудится. Но на счастье, лосиха уже возвращалась с кормёжки и заметив Сама перешла на галоп и подбежав, буквально затолкала, лосёнка назад, вглубь острова...
      Сам рос быстро и в месячном возрасте уже гарцевал вокруг матери, когда они вместе выходили по вечерам на закраек молодого осинника, в котором лосиха объедала молодые сочные листочки.
      К тому времени, короткая таёжная весна была в разгаре, и природа вокруг окрасилась в яркий, свежий зелёный цвет, разнообразных тонов.
      Мир вокруг, радовался теплу и длинным дням, и птицы, начиная петь на рассвете, заканчивали свои концерты только в вечерних сумерках. Ароматы новой травки и таёжных цветов, смешиваясь с запахами листвы и лиственничной хвои, наполняли тёплый воздух. Всё живое вокруг радовалось приходу в тайгу светлого, но короткого сибирского лета...
      Молодая мать на сочной пище очень быстро поправилась и кормила Сама вдоволь вкусным, жирным молоком, хотя иногда, он уже пробовал есть и зелёную травку и скусывал молодые сочные побеги сосёнок...
      Но по прежнему и мать и детёныш "стояли", обитали в одном месте и старались не делать много следов, чтобы хищники не могли отыскать их по запаху...
      Правда однажды, почти сразу после рождения лосёнка, на следы лосихи, кормящейся в болотном ивняке вышел голодный медведь. Он уже вторую неделю шёл на места обычной летней стоянки, перекочёвывая туда после зимы проведённой в берложных местах.
      Это был крупный, светло рыжей масти зверь, ещё в тёплой зимней шубе, уже начинающей линять.
      Наткнувшись на запах жертвы, медведь долго стоял на одном месте, подняв голову, нюхал воздух, потом неслышно всплыл на дыбы, балансируя, сохраняя равновесие, чуть потряхивая лапами с большими, черными когтями, торчащими из коричнево - рыжей шерсти.
      В таком положении, он стоял некоторое время, пошатываясь вертел головой переступая с лапы на лапу и вдруг, услышал треск сломанной ивовой ветки впереди.
      Мягко опустившись на передние лапы, он, шумно втягивая ноздрями порывы лёгкого ветерка, стал подкрадываться к чаще, в которой кормилась лосиха. Шерсть на загривке хищника встала дыбом и казалось, он в течении нескольких мгновений стал больше в размерах.
      Мягко ставя лапы, напрягшись, медведь двигался неслышно, стараясь зайти под ветер.
      И уже подобрался к кормящейся матке метров на двадцать, когда под его широкой лапой предательски щёлкнула, сухая ветка.
      Лосиха, на время перестала кормиться, насторожилась, а медведь замер, вытянувшись во всю свою немалую длину и лишь поводил своими маленькими, злыми глазками...
      Ветер внезапно поменял направление, и на лосиху нанесло страшный медвежий запах. Она в ужасе, прыгнула с места на несколько метров вперёд, и, ломая кустарник, помчалась прочь.
      Выскочив из чащи, круто повернула в обратную от островка сторону, где её ждал Сам и галопом, глубоко пробивая острыми копытами болотную дернину в несколько минут скрылась за зарослями молодых сосенок растущих почти у берега болота...
      Медведь, услышав треск, стук и чавканье болотной жижи под копытами лосихи, раздосадовано рявкнул и тоже на махах пустился вдогонку.
      Но лосиха была много быстрее, и к тому же, оголодавший за недели перехода медведь, пробежав несколько сот метров устал, заметно сбавил скорость, перешёл с галопа на валкую рысь, а потом и вовсе на шаг.
      Наконец, потеряв следы окончательно, хищник остановился, долго стоял озираясь, и потом тронулся дальше обычным "походным" шагом, пошёл в сторону далёкого водораздельного хребта, синеющего километрах в тридцати от болотины.
      Он прошёл всего метрах в ста от островка, на котором Сам ждал свою кормилицу - мать...
      Но ветер дул в сторону лосиного убежища, и медведь прошёл мимо, ничего не учуяв...
      Лосиха оторвавшись от медведя - преследователя, сделала большую петлю по болоту и возвратившись к острову осторожно вошла по тропке внутрь и увидев невредимого лосёнка, поднявшегося с лёжки к ней навстречу, нежно и осторожно лизнула сынка в влажный горбатый нос...
      ... Быстро подошло лето, а вместе с теплом на тайгу опустилось несметное облако комаров мошки и кровососущих мух. Лоси перешли в густые осинники на склонах водораздела и кормились только в прохладные ночные часы, а днями, стояли или лежали в частых ельниках, иногда вскакивая и быстро перебегая с одного места на другое, стараясь избавиться, от зудящих тихим звоном, облачков мошкары и комаров...
      Тогда, Сам всюду следовал за лосихой, но иногда терялся, увлёкшись преследованием шуршащей в траве мышки или обнюхивая чужой незнакомый след, на время забывая обо всём.
      Осознав, что не слышит и не чует знакомого материнского запаха, он начинал быстро бегать из стороны в сторону треща валежником, потом, вдруг остановившись, слушал окружающий лес, поводя длинными подвижными ушами, а услышав короткое мыканье лосихи, скакал к ней напролом и только тогда успокаивался, когда касался влажным носом её подбрюшья, и чмокая, начинал сосать материнское молоко...
      Так шли дни за днями, неделя за неделей...
      
      ...В другом таёжном урочище, в это время, Любопытная тоже росла и набиралась опыта.
      Как - то ночью, в полнолуние, лосиха мать повела Любопытную на солонец - место, где звери грызли и лизали солёную землю. Солонцы эти делали люди - охотники, которые тут же, неподалеку от солонца устраивали сидьбу, изредка залезая, прячась на ночь в ней и с ружьями, караулили приходящих туда зверей...
      Солонец, на который с наступлением сумерек повела Любопытную лосиха мать, находился в вершине крутого распадка, в самой его излучине...
      В ту ночь, на этот же солонец собирался и охотник. Придя в зимовье из далёкой таёжной деревни, уже под вечер, уставший, искусанный комарами и паутами, он даже не стал ужинать, обессиленный повалился на нары и заснул, мертвецким сном...
      Проснулся уже в сумерках, но не смог заставить себя подняться с нар. Вся кожа на шее и на лице зудилась, а надбровные дуги опухли и мешали смотреть, нависая на глаза.
      Трогая себя за распухшие горячие уши, охотник, чувствуя сильный голод, глянул на часы и чертыхнувшись, подумал: "Лучше я сегодня хорошенько высплюсь, а уж завтра вечером, пораньше, ещё по солнцу сяду на солонец и просижу до самого утра"
      Лосиха и Любознательная, в тот вечер, подошли к солонцу метров на сто и остановившись, долго слушали тишину угасающего летнего дня.
      Уже в сумерках, в округе, поднялся ветерок и согнал комаров и мошку на противоположные склоны долины.
      Потому, таёжный гнус не мешал зверям стоять, смотреть и слушать...
      Из вершины распадка, перед ними открывалась гигантская панорама безбрежной тайги.
      Лесистые, серо-зелёные склоны теснились до самого горизонта и влево, и вправо. А там, продержавшись ещё некоторое время, розовеющий, лучезарный диск солнца скатился за его кромку, освещая последним ало - золотым светом леса на склонах широкой речной долины и зелёные ровные луговины-маряны, на высоких крутых склонах.
      На востоке небо уже потемнело, а на западе, кое - где ещё были видны, подсвеченные снизу, лёгкие, пушистые облачка...
      Подождав полчаса, уже в полной темноте лосиха сопровождаемая Любопытной, не спеша, обошла по дуге солонец и выйдя на набитую тропу, осторожно принюхиваясь и приглядываясь, неслышно подошли к лесной прогалине посередине которой и был сделан солонец...
      Охотники лет тридцать назад принесли сюда соль и растворив её в кипятке, залили горячий раствор под старый осиновый пень....
      Через год, дорогу к солонцу уже узнали многие лоси, олени и косули со всей округи.
      Со временем, звери, по периметру от пня, объели не только траву, но и верхний слой земли...
      Года через три, земля вокруг и под пеньком была выедена на глубину в десять сантиметров, и корни пенька обнажились...
      Звери любили приходить сюда после многодневных дождей, когда в выемках, образованных на месте выеденной, выгрызенной земли, образовывались лужи дождевой воды и грязь, которые были приятно солёного вкуса.
      Тогда, на подсыхающей грязи, отчётливо отпечатывалось множество больших и маленьких копыт, а иногда, даже отпечатки когтистых медвежьих лап...
      Через десять лет, серый, сухой пенёк торчал из земли на высоту в полметра, а земля, была съедена кругом метра на четыре.
      Охотники, хозяева солонца, приносили сюда соль ещё и ещё, и построили удобную сидьбу под крышей, на двух соснах стоявших одна рядом с другой метрах в пятнадцати от пня. Находясь на высоте более пяти метров, сидьба не бросалась в глаза, а в смотровую щель, пень и звериные тропы подходящие к нему со всех сторон, сверху, были видны как на ладони...
      ...Луна, через какое - то время после наступления ночи, поднялась высоко над тёмной кромкой горизонта и через склон гривы, заглянула в тёмный крутой распадок.
      Лосиха, различая всё вокруг знакомого солонца до мельчайших подробностей, вышла к пню, потопталась какое - то время оглядываясь и прислушиваясь, несколько раз лизнула солоноватое дерево, побелевшее от дождей, ветров и морозов, а потом, опустившись на передние колени, просунула голову под пень, теперь уже торчащий над поверхностью на высоту сантиметров в семьдесят и принялась с хрустом и хрумканьем, грызть землю и камешки под пеньком. Любопытная тоже лизнула землю и почувствовала приятный солоноватый вкус, с увлечением продолжила это занятие...
      Лоси так увлеклись солонцом, что не услышали, как похрустывая сухими веточками к солонцу вышел олень - изюбр, с большими много-отростковыми рогами, покрытыми мягко - бархатистой кожицей, ещё не до конца окостеневшими внутри...
      Опасаясь острых копыт, на сильных и быстрых ногах крупной лосихи, пришелец остановился в двадцати шагах от солонца подняв рогатую голову принюхался и терпеливо ждал, когда лосиха и Любопытная, нализавшись соли покинут солонец.
      Олень помнил прошлогоднюю стычку на этом же солонце с крупным сохатым, который несколько раз в схватке ударил его острыми копытами, после чего на месте кровавых рассечений возникли язвы, заросшие окончательно только к осени.
      Кровожадные мухи, пауты и комары своими укусами растравляли плохо затягивающуюся рану.
      Только после того, как кровожадные мучители были убиты почти в одну ночь сильными заморозками, олень почувствовал себя лучше, и раны зажили...
      В этот раз, лоси, через некоторое время покинули солонец, и пошли по тропе к болотцу, посередине которого, текла узкая, с кочковатыми берегами, речка. Войдя в мелкое русло, звери долго стояли неподвижно, прослушивая предутреннюю тишину и затем, с удовольствием пили, а потом, перейдя гривку распадка, вышли на луговину под склоном, оставшуюся здесь после большого лесного пожара.
      На этом месте сейчас росла особенно высокая и сочная трава и лоси кормились здесь уже почти до самого восхода солнца.
      Но, таёжное лето коротко, и проходит быстро...
      За эти три месяца, Любопытная выросла, окрепла и стала почти самостоятельной.
      Она научилась по следам находить свою мать и потому не боялась отстать или потеряться. Она всё реже сосала материнское молоко и питалась тем же кормом, который поедала ее мать...
      Переселившись в истоки таёжного ручья, заросшего ивняком, багульником и молодым пихтачом, они кормились всё лето в одном месте, выходя ночами в пойму ручья, а после кормления на рассвете уходили в пихтачи и лежали там пережидая дневную жару, в ароматной, мягко хвойной чаще, в которую почти не залетали комары и мошки...
      
      Однажды, возвращаясь с кормёжки, на высоком мысу, торчащем из болота безлесным горбом, лоси встретили волчицу, забежавшую сюда в поисках добычи необычно далеко от своего логова.
      Заметив волчицу, мать лосиха остановилась и Любопытная, почуяв опасность и страх, передавшийся ей от взрослой лосихи, подбежав вплотную, испугано ткнулась в бок матери...
      Шерсть на хребтине лосихи поднялась дыбом, и гребень загривка стал похож на болотную кочку...
      Волчица остановилась, понюхала воздух, увидела лосей, и по далёкой дуге вынюхивая и высматривая, обогнула мать и дочь, переместившись слева направо метров на пятьдесят.
      Волчица была тощая, с торчащими сквозь короткую летнюю шерсть рёбрами, отвислыми сосками на животе, с непропорционально большой головой и остатками светлой линялой шерсти на крестце.
      Обнажив клыки, волчица чуть слышно зарычала и тоже вздыбила шерсть, а потом, облизнулась...
      И в этот момент, лосиха - мать бросилась на волчицу через кусты, с громким треском ломая сильным телом ветки и зло храпя открытой зубастой пастью. Нападение было таким неожиданным и быстрым, что волчица сделала несколько больших прыжков в сторону, а потом преследуемая лосихой помчалась по вершине гривы, стараясь держаться менее залесённой её части. Здесь волчица могла легче избежать острых лосиных копыт, не запутаться в кустах, и не оступиться на крутом склоне.
      С самого начала она вовсе не хотела нападать на громадную разъяренную мать- лосиху и думала только о том, как избежать неравной схватки...
      Заметив, что волчица её испугалась, лосиха остановилась, яростно всхрапывая, тяжело дыша и стуча копытами по щебёнке, рассыпанной среди травянистого покрова каменистой гривы.
      Волчица поджав хвост и оглядываясь через костлявые плечи быстрым галопом, проскочила в березняк, стоящий на её пути и мелькнув несколько раз серым в зелени густой березовой листвы исчезла из глаз.
      Сегодня силы были не на её стороне и потому она, волчица поспешила отступить не вступая в схватку с разъяренной лосихой, защищающей своего лосёнка...
      
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 11/05/2021. 600k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка