Аннотация: Природа сурова и равнодушна к человеку. Всё это становится главной причиной гибели охотников в тайге.
Смерть охотника.
"Природа сурова и равнодушна к человеку и поэтому, не заботясь о мнении человека, иногда устраивает ему смертельные ловушки!"
...Бурый лежал в густом молодом ельнике, в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо, сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак.
Голодному, с обмороженными лапами медведю, вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", в которой так приятно пахло тухлой рыбой. Он нашёл её на опушке глухого леса, в начале зимы, уже собираясь ложиться в берлогу. Тогда, он увлёкся добыванием приманки из металлического ящика и незаметно, к нему подкрался человек. Медведь вновь вспомнил фигуру этого человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов. Зверь был тяжело ранен и не смог вовремя залечь в берлогу...
Шерсть на Буром поднялась дыбом и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания, длинные клыки.
Память о некогда испытанной боли вновь привела его в неистовую ярость...
... На следующий день Охотник решил поставить капканы.
Вечером, пораньше поужинав и накормив собак, он чинил металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце - правил напильником насторожки, где надо зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам.
Затем закладывал их на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставал палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз, под крышу.
Собаки в этот вечер, как - то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья слушая ночную тишину.
Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил...
Утром как обычно позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и обойдя ближайший мыс невысокого холма заросшего густым сосняком, свернул в падь и на берегу первого же распадка, приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса глухаря, с оставшимися на нём перьями.
Он недавно, добыл из под собак облаянного ими на вершине сосны угольно чёрного петуха - глухаря и не обдирая положил под нары - в оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику.
Разрезав мясо на кусочки, он подвешивал его в качестве приманки над капканами, а перья разбрасывал по округе...
Соболь увидев перья постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен был войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки - тогда капкан сработает и соболёк окажется в западне. А "оградка", защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер.
Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и поднялась снежная позёмка, но это не помешало Охотнику проверить капканы, и из ближнего, вытащить заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые.
Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он, идя навстречу ветру обжигающему лицо.
А сегодня, на что он мне?"
К вечеру ветер, заровнял все следы на открытых местах и Охотник не заметил следов большого медведя, в одном месте пересекавшего его вчерашний след. К тому же, человек шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо и потому, редко глядел на землю себе под ноги...
Собаки же с утра убежали в тайгу, прихватили свежий след лося и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая при виде убегающего зверя.
Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их, и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь, изредка были видны серые силуэты деревьев запорошённых снегом...
К вечеру и охотник и собаки очень устали, и потому отправились в зимовье пораньше. Собаки, неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к зимовью убежали вперёд.
Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы и думал только о том, как придя в зимовье растопит печку и повалится на нары для долгожданного отдыха...
... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
Он ещё утром вышел к тропе, ведущей к зимовью с тыла, и учуяв свежий запах человека и собак - помощниц, сдавленно зарычал ощерив желтоватые зубы и острые клыки.
Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг головой к тропе, навстречу холодному ветру и чутко задремал, изредка поднимая голову прислушиваясь к вою ветра в вершинах деревьев, и сквозь хвою еловых тонких веточек, просматривал прогал человеческой тропы ведущей к зимовью...
...Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно!
Перед этим, вздыбив шерсть на загривке Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя лежавшего за ветром. Человек тоже шёл ничего не замечая вокруг, закрывшись от метели краем воротника полушубка, а ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
...Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно, после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив несколько рюмок под крепкую мясную закуску, рассказывать об охотничьих приключениях.
Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы укрытые самовязанными цветными дорожками, жену готовившую обед у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу...
А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, от тёплого дыхания намёрзли льдинки.
Всё пространство неба и земли было белого цвета, снег сыпал сверху и подхваченный ветром, не переставая кружился в безумном танце неостановимого движения...
...Бурого замело, почти завалило снегом и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы вскочил на дыбы, вид его был страшен. Оскаленная зубастая пасть, высота более двух метров, визгливый, свирепый, громогласный рёв - всё это на мгновение парализовали человека, так неожиданно возвращённого из сладких мечтательных грёз, в реальность дикого мира природы.
Бурый скакнул вперёд как тяжёлая лошадь вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава...
Затем, разъяренный зверь долго рвал безвольное, уже бесчувственное тело, в ярости вымещая на человеке свою боль и страдания - эти бесконечные зимние дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти...
Он, Бурый, убил человека за несколько секунд, но ещё долго терзал окровавленное тело на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью ворча и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом, вновь возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на изломанное мёртвое человеческое тело темнеющее на белом...
... Вскоре прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь бросался на них норовя схватить и собаки, отскочив на почтительное расстояние безостановочно лаяли...
Наконец Кучум, изловчившись прыгнул на Бурого сзади и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося медведя, пытающегося лапами достать и сбросить собаку.
В какой-то момент схватки, Бурый встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота...
Через мгновение, Бурый наконец-то дотянулся, схватил когтистой лапой пораненную, повисшую на нём собаку и ударил другой.
Кучум, отброшенный мощным ударом в сторону, с воем отлетел в снег и поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли похромал в сторону зимовья...
Напуганный всем происходящим Саян безостановочно лаял, перебегал с места на место, напружинившись и вздыбив шерсть держался поодаль от взбесившегося медведя, не решаясь напасть на разъярённого хищника.
А Бурый, разозлившись погнался за Саяном и тот, уворачиваясь от преследователя убежал вперед к "дому", к зимовью.
На тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и раскинутыми в разные стороны ногами, Стволы ружья отброшенного медведем, торчали из сугроба неподалёку...
Трагическая картинка: чёрная, неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу в круговерти не перестающей метели...
Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом, учуяв запах тёплого жилья и еды, вышиб, сорвал дверь с петель и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон: встав на дыбы, он смёл с полок под потолком на пол мешки с крупами и мукой и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу.
Потом, выскочив из зимовья нашарил под крышей мешок с пельменями и чавкая съел их.
Затем, выудив длинной лапой оттуда же, из под крыши, куски мороженой лосятины съел и часть мяса...
И только набив брюхо, медведь немного успокоился, забрался вновь в зимовье, и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью этому двуногому существу, задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении схватку с ненавистным человеком и его собаками...
... Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье...
Ночью метель постепенно затихла и как обычно бывает после снега, ударил сильный мороз...
Саян обнаружил утром, что Кучум, пролежав всю ночь рядом с телом хозяина, умер ночью и уже умирая, в последнем усилии подполз к хозяину, и положив голову к нему на грудь, затих..
Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, рядом с мёртвыми, завыл скорбно и безнадежно прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье, с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению.
Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу и по ней, уже никуда не сворачивая затрусил в сторону деревни...
Тайга стояла вокруг притихшая, скованная морозом и только изредка, с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора, а с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, сохраняя последнее тепло и с них, по временам, с шуршанием осыпался на землю промороженны,й тяжёлый кристаллический снег...
2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
"П О Х О Д Н А М У Ю"
"Мы путешествуем по миру, чтобы найти красоту; мы должны хранить её в себе, иначе она нам не откроется" - Ральф Уолдо Эмерсон
...За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку - хотелось побыть на природе и хотя бы несколько дней наедине с самим собой...
А в природе происходили радикальные перемены...
Солнце с каждым днём поднимается над землёй всё выше и выше. От яркого света, цветовые контрасты становятся заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого, играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней, под лучами солнца. Днём, на солцепёке появляются проталины промерзающие за ночь и превращающиеся, к утру следующего дня, в хрустящий ледок.
В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, во мне пробудились новые силы, и искали выхода. В голове теснились планы будущих походов...
Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции, водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, куда будет километров сорок.
План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
По карте, я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился" к нашему домику, да так и остался здесь жить...
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из здешней жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел.
Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
Наконец наступило долгожданное утро. Виктор, водитель Газ- 66, подъехал к нашему домику часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины заработал.
Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза, и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
Поднявшись по крутому, но короткому подъёму от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой заснеженной речной долине.
Снег лежал повсюду и сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом идущим от нагревшегося мотора с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым, о том, что он на БАМе уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом он отвлёкся и криво улыбаясь спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге?
Я засмеялся:
- А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, то это вообще роскошь...
Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил:
- Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то что захочу - если надо идти - иду, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье.
А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому не в тягость...
Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону и замолчал - это трудно объяснить человеку, который никогда не любил природы и ничего не хотел о ней знать...
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра.
"Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная обретённой свободой собака, галопом сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку - для Волчка поход начался.
Я вынул рюкзак из кузова, пожал сидящему в кабине Виктору руку, захлопнул дверцу и машина газанув, скрылась за поворотом - для меня поход тоже начался...
Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой, объеденным большими и малыми хищниками туловищем и торчащими из наледи, примёрзшими ко льду, ногами присыпаными снегом.
"Волки поработали!" - вздохнув подумал я и пошёл дальше. Мой Волчок, обнюхал тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд.
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем.
Где - то посередине этого пространства, подо льдом я услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась эта, летом совсем небольшая речка текущая подо льдом, По тунгуски это название означает - Большая Наледь...
Потом, чуть поднявшись в предгорья скалистого хребта нависающего над долиной, по пологому склону пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом и движущимся вправо от меня. Муякан здесь, тоже делал пологий поворот направо, к югу...
Я решил избегать дорог и людей и потому, держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки.
Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полукопчёной колбасой. Пока я обедал, костёр "прожёг" в насте лунку и погрузился в снег...
"Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки...
А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, низко повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу. Подул холодный ветер, пахнущий мороженным воздухом. Он щипал за щёки и холодил руки.
Я одел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок, набегавшись за день, шёл впереди валкой, однообразной рысцой...
Вскоре, перед нами неожиданно открылась красивая панорама - широкая речка, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда.
Переходить реку без палки показалось опасным и потоптавшись, вырубив себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, я медленно пересёк ледяное поле.
На противоположном, высоком берегу заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил заночевать здесь...
Сбросив рюкзак, начал собирать дрова для ночного костра, и вдруг услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами. Я поднял голову и увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад.
Козёл, грациозно ступая тонкими ножками, продвинувшись несколько метров вперёд, останавливался, нюхал воздух и вновь двигался дальше. Он тоже боялся провалиться под лёд.
Острые его копытца с хрустом пробивали ледяную корочку и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание.
Уставший Волчок, лежал под кустами и высокий берег скрывал от него косулю.
Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами несмотря на прошедшую суровую зиму, зверь был силён, упитан и быстр.
Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков, вскочил на берег и исчез в подступающем к реке, тёмном сосняке...
Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы...
Вначале это был небольшой костёр, чтобы приготовить горячий ужин. Потом сидя рядом, не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы
Уже в наступившей ночи, разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
Расслабившись, полулёжа, оперевшись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать дальше...
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко.
"Живая душа рядом - думал я. - Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня, рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях былых походов прошёл вечер и наступила глубокая ночь...
Я несколько раз задрёмывал, а просыпаясь, поправлял костёр не вставая с лежанки.
Когда дрова, заложенные на костёр с вечера прогорели, поднялся, постоял вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
- Завтра будет хорошая погода - небо ясное и это хорошо - прошептал я.
Потом заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг укрывшись полиэтиленом лицом к костру, и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал пошатываясь и теряя равновесие в полусне, опять сверху на угли наложил дров, припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду, холодит бока и низ спины. Было не меньше минус двадцати градусов.
Когда костёр прогорел, вновь подложил дров и вновь задремал...
Так продолжалось всю длинную ночь.
Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду из снега для чая, и чтобы согреться, стал рубить дрова - заготовленные с вечера уже закончились - таёжные, зимние ночи бывают необыкновенно длинны...
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь превратилась в рассвет.
Волчок тоже проснулся, зевая, и широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел на зад и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
"Звери сейчас кормятся и может быть собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чай...
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи и вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время у огня, грея руки, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой, синему небу, в сторону встающего солнца.
Передо мной, слева направо протянулась широкая речная долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами - панорама открывалась дикая и грандиозная, невольно рождающая в душе уважение и даже страх перед масштабами дикой природы!
Дул свежий попутный ветер и Волчок, деловитой рысью скрылся в сосняке, принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, он появился из леса уже подальше, пересёк поляну и вновь исчез из виду - наверное, учуял ночные следы животных проходивших здесь несколько часов назад...
Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, я решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы на остром треугольнике полуострова разделяющего две реки, выйти на близкую уже Мую...
Вдалеке, на северо-востоке, виднелись высокие отроги, уже Муйского хребта.
Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
Вкоре, чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины разогрелись, размялись и я, шагая широко и упруго вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать пройденный путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо, в тайгу.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге впереди, появилась движущаяся точка, которая приблизившись превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами овчарку!
Волчок испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам своим боком мою левую ногу.
Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и я, провожая её удивлённым взглядом, объяснил её появление здесь тем, что она видимо принадлежала одному из лесорубов, живущих в здешних стоянках строителей. И вот она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть потеряв хозяина ищет его.
Я вспомнил Уголька, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров. Уголёк принадлежал моему напарнику Толе Копейкину, который отдал его на время в бригаду лесорубов рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства.
В тайге, охотничьи собаки становятся самостоятельными и полудикими...
Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес, где снег местами был ещё по зимнему глубок...
Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, я спустился в долину, большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению. Кругом ещё лежал снег и на льду, были отчётливо видны все следы, оставленные после последнего большого снегопада.
Тут, я заметил разлапистую дорожку следочков тянувшихся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдр, переходила из одной полыньи в другую...
В другом месте, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега, из под земли, вырывался на поверхность ручей, и текучая вода стояла на одном уровне большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемая изнутри и скатывающаяся в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть - ручей был шириной метров десять...
Идя вниз по течению, вдоль этой незамерзающей промоины, я услышал наверху, над собой гортанный крик не то птицы, не то зверя. Я остановился, покрутил головой и вдруг заметил пролетающего мимо белого, одинокого лебедя.
В речном ущелье всё было покрыто снегом а на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
И на фоне этого масштабно - величественного пейзажа - сурового и холодного - долго летел и кричал одинокий лебедь уже почуявший весну и прилетевший откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса.
Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и лебедь, был посланцем или предвестником неизбежной весны, и лета следующего за ней!..
Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что увиденное здесь - это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне. И эта картина, действительно осталась в моей памяти на всю жизнь!
Вскоре, я, со льда реки, поднялся на невысокий берег и пошёл вперёд, по заснеженной тропке. Я уже собирался останавливаться обедать, когда увидел впереди крышу охотничьего зимовья - подойдя поближе, осматриваясь, сбросил рюкзак и расправил натруженные плечи...
Следов человека вокруг не было, а значит в зимовье уже давно никто не жил. Рядом с зимовьем, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз и я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышей, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
Подойдя к зимовью, осторожно открыв припёртую снаружи колом дверь, я вошёл внутрь.
Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук... Мешок был завязан...
Я ощупал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
"Как же так? - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги... И потом, почему охотник здесь их оставил ? - спрашивал я сам себя озираясь. - Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину и быстро стал уходить от домика вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, я немного успокоился.
Невольно вспомнился рассказ моего бамовского приятеля. Он рассказал, что недавно, в тайге взяли тунгуса - охотника, который по пьянке, кого - то порезал в посёлке, а потом сбежал в тайгу.
Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник!
Но у него же была собака...
Когда ночью, зимовье окружили, милиционер- сержант тихонько подойдя к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
Вспомнив эту историю я подумал, что может быть это было одно из зимовий, в котором этот охотник-хулиган оставил шкурки добытых соболей!
А беспокоился я не зря - в тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье и потому лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём то неблаговидном. Кроме того я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов.
Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц никаких "хищников" больше нет.
Но к сожалению, этот закон, распространяется и на глухие таёжные места, в которых полно и волков, и рысей, и медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными...
В таких местах, тебя безоружного могут съесть напавший медведь или стая волков, но могут напасть и покалечить лоси и кабаны - секачи - ведь в глухой тайге, они человека почти не боятся!
К сожалению, чиновники охранители сидящие в своих тёплых кабинетах, заявляют во всеуслышание: - В такие времена, людям в лесу нечего делать!..
Но ведь весна замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ. К сожалению для таких как я путешественников -одиночек, эту крепостническую точку зрения на природу, защищает нынешний закон!
Обо всё этом я размышлял, пока обедал и пил чай на берегу заснеженной реки...
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел и с потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
К вечеру я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем.
Волчок, где - то нашёл и съел остатки зайца, с хрустом разгрызая кости.
- Это ты хорошо придумал - похвалил я его. - У меня, для тебя продуктов нет, а остатками моей каши, ты очевидно не наедаешься...
Волчок глянул на меня, вильнул хвостом и на всякий случай оттащил свою добычу подальше...
Утром, вновь был ветер, но и солнце проглядывающее сквозь белые пушистые облака, парящие в синем небе...
Заметно потеплело...
Когда я спустился в низину, на стрелку при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое - где, из мёрзлой земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных скальных преград, была уже настоящая весна!
Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними располагались открытые пространства, зарастающие высокой травой, сейчас прибитой к земле зимними снегопадами и морозами, а в низинах торчали куртины кустарников таких густых, что их приходилось обходить кругом...
Вскоре вышел на лесную дорогу, которая петляла по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен.
Вдруг с одной из них снялся глухарь и пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел на ветку большой пушистой сосны. Волчок по зрячему помчался следом и какое - то время спустя, послышался его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться - аккуратно подходить к дереву на котором сидела крупная птица.
Ветер дул откуда - то сбоку и сильно шумел, качая ветки, что помогало мне двигаться незамеченным.
Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и наконец увидев своего лающего помощника, который очень старался отвлекая внимание птицы на себя.
Вглядевшись, я заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря - он сидел на толстой ветке близко от ствола, крутил головой и скрипучим голосом хрюкал на собаку...
Последние шаги я делал очень медленно и убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо и птица, всплеснув крыльями упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
Глухарь лежал неподвижно. Это была большая чёрная птица, с промельком белого в распущенных смертью расслабленных крыльях, с алыми бровями на угловатой, клювастой голове.
Когда я подошёл, Волчок завилял хвостом, "поулыбался" мне прижимая уши к голове, обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел неплохой..."
Я воздержался от комментариев - ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона чёрной роговицей, я бросил их Волчку и тот, похрустывая прожевал и проглотил их.
Как обычно, я быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная, а тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак.