Аннотация: Российские олигархи странные существа - для которых деньги самое главное в жизни
и потому они лишены и ума, и сердца.
Эпиграф:
"Любовь в христианском смысле - это полное изживание эгоизма, перенос жизненного интереса с себя на другого или других". (Из проповеди бродячего отшельника)
...Последнее время Владыка Серафим всё чаще слышал о некоем молодом российском олигархе Прозоровском, который сбежал из России в Англию, в Лондон и в этом богатом европейском городе, начал скупать, разного рода спортивные клубы, включая известный футбольный клуб.
Владыку спорт мало интересовал, поэтому он бы не обратил внимания на эти разговоры и статьи в газетах, если бы до него не стали доходить слухи и намёки, что в беседе с настоятелем храма, этот молодой человек пообещал пожертвовать на нужды прихода большие деньги...
Отец Михаил вошёл в комнатку Владыки вежливо постучавшись и остановился перед письменным столом, за которым Митрополит Серафим, как обычно готовился к лекции в студенческом кампусе или к проповеди, которые он уже долгое время читал на русском радио, для аудитории, в основном живущей на его далёкой родине.
Отложив старенькую, потрёпанную за долгие годы пользования Библию в кожаном мягком переплёте, он поднял свою седую голову с длинными волосами плотно зачёсанными на затылке и внимательно глянул на молодого настоятеля. В ответ на приглашение садиться, отец Михаил сказал, что он постоит и нервно переступая с ноги на ногу ожидал неприятного разговора...
В ответ на прямой вопрос Владыки об обещанных собору деньгах Прозоровского, настоятель несколько смутился, извинился, что сразу не поставил в известность об этой беседе Владыку и нервно потирая одну ладонь о другую пояснил:
- Этот человек последнее время стал часто бывать в храме и говорит, что был крещён в детстве, а на чужбине особенно нуждается в окормлении...
Этот Прозоровский просится к причастию и я сказал, что поговорю с вами...
Отец Михаил помолчал и добавил:
- Он уже несколько раз предлагал пожертвовать на храм необходимые для ремонта деньги...
Владыка внимательно, из под седых бровей, глянул на настоятеля и предложил:
- Пусть он подойдёт ко мне в конце литургии и поговорив с ним, я исповедую его и тогда он сможет причаститься...
В воскресенье, как и обычно, на воскресную службу в соборе собралось человек триста. Было много детей и женщин, в том числе совсем молодых девушек. Мужчин было заметно меньше, а молодых ребят почти совсем не было. Может быть кроме одного двух любопытствующих, которые зашли в церковь вместе со своими подружками.
Маленькие девочки в ситцевых сарафанах и в таких же платочках, сидели и стояли неподалеку от своих сосредоточенных на службе мамашах и громко разговаривали, обмениваясь новостями за прошедшую неделю. Мальчики лет пяти, организовались в небольшую группку и ходили за своим рыжим вожаком, пробираясь среди ног взрослых, как по запутанному лабиринту...
На хорах пели певчие одетые вразнобой и на фоне их согласованного и звучного пения, эти разноцветные одежды воспринималась, как некий неряшливый диссонанс...
В храме было тепло, пахло свечным воском и со стен смотрели серьёзно и даже сурово лики святых и апостолов, поблескивая бронзово-золотистыми окладами, отражающими всплески драматически дрожащего пламени свечей, стоящих перед их немыми ликами...
Слева, в проходе, неподалеку от боковых дверей в алтарь, Владыка принимал исповедующихся, которые выстроились в небольшую очередь и почти не обращали внимание на службу, внутренне углубившись в перечень своих простеньких грехов, решаясь говорить - не говорить о них перед любимым и боготворимым Владыкой Серафимом, который последнее время болел и очень редко выходил к исповеди...
... Перед самым началом причастия, когда Владыка уже собрался уходить в алтарь, к нему откуда-то сбоку, из толпы прихожан, подошёл высокий, аскетичного вида, с чёрными блестящими глазами навыкате, хорошо одетый мужчина и поцеловав библию и крест, на вопрос Владыки представился: - Михаил.
Владыка, перекрестив его, стал внимательно слушать исповедь - он уже понял что это и был Прозоровский...
Этот средних лет мужчина, на фоне заметной старости и даже некоторой дряхлости Митрополита, выглядел как-то по особому молодо и вальяжно. Он был в тёмном дорогом костюме, в подобранном по цвету атласном жилете и в галстуке.
Среди прихожан он выделялся не только ростом, но и какой-то ухоженностью и внутренним довольством, становящимся настолько привычным, что обладатели богатств перестают его замечать и это придаёт им особый шарм. Но в этот день он заметно нервничал, то и дело поправлял манжеты рубашки стараясь устроить их поудобней в рукавах пиджака...
...Прозоровский, глядя прямо в глаза Владыке, рассказал о том, что старается поститься, но это не очень получается, вскользь коснулся своих предыдущих неаккуратных отношений с женщинами. Он так и сказал "неаккуратных". Потом, давая понять, что закончил, подняв темные на выкате глаза вопросительно глянул на Владыку.
За спиной Митрополита, с большой иконы похожей на картину в золочёной раме, вдруг внимательно глянул Николай Угодник. Он был изображён в торжественной одежде расшитой золотом, с золотой же короной на голове и длинной седой бородой, спускавшейся на грудь. Глаза Николая-угодника у художника не получились - смотрели на молившихся равнодушно и потому, сам святой совсем не был похож на русского православного, а больше напоминал торжественный портрет царя из неизвестной, а скорее и не существующей страны...
Перед тем как зачитать отпускную молитву, Владыка, словно колеблясь говорить не говорить, помолчал и внимательно глядя на Прозоровского, тихим голосом все-таки заговорил:
- Я не хочу показаться навязчивым, но мне хотелось бы вам сказать, что исповедь для того и существует, чтобы говорить правду - "как на духу". Всю ли правду вы мне сказали? Я хочу вам напомнить, что не я отпускаю вам ваши грехи, а Тот, кто пострадал за всех грешников из рода человеческого и Кто не терпит и не выносит лжи, или умолчаний с недоговорённостями, считая их просто тонкой формой неправды...
Прозоровский, словно от удара дёрнулся, побледнел и, волнуясь, стал отвечать:
- Вы правы, Владыка. Но ведь не так просто говорить о себе правду. Думаю, что и у вас бывают моменты, когда вы внутри себя формулируете свои прегрешения, обдумываете сказать или не сказать на исповеди о том или ином грехе. Есть вещи, о которых без внутреннего содрогания или краски стыда на щеках, могут рассуждать либо люди неадекватные, юродивые, либо потерявшие стыд... Но я к таковым не принадлежу. Думаю, что и вы тоже...
...Владыка, грустно улыбнувшись помолчал, перевёл взгляд на вырезанную из дерева раскрашенную фигуру распятого Христа, в ногах которого едва теплилась медным пламенем лампадка с выгоревшим маслом и вымолвил, словно через силу:
- Знаете, я к этому совсем не привык, чтобы человек пришедший исповедоваться сам становился "исповедником"... Но, в любом случае, мне вас жаль... Вы так и не научились, придя в церковь, cмирять гордыню... И потому вам кажется, что вы по-прежнему, как вы это делали и делаете в бизнесе, имеете право судить и миловать других, которые от вас зависят или работают общаясь с вами... Но ведь здесь и сейчас нас только двое и ещё тот, незримый Третий, от лица которого я и буду вам грехи отпускать...
Владыка, несмотря на свою мирную и даже немного робкую внешность, мог иногда говорить жёсткую правду, совсем не беспокоясь о том, как её воспримут слушатели. Вот и сейчас он говорил не задумываясь и словно отвечая самому себе на те вопросы, которые возникли у него после выслушивания нелицеприятных новостей и слухов об этом человеке и его несметных богатствах, нажитых спекуляциями и продажей нефти.
Прозоровский, явно не ожидавший таких строгих слов от Владыки, напрягся. Лицо его приняло сердито-злое выражение и за считанные мгновения словно осунулось и стало неприятно заострённым:
- Я знаю, что грешен, но ведь верно сказано "Не согрешишь, не покаешься". Вот и со мной так. Ведь я к вам обращаюсь с покаянием, пусть и неполным в начале, потому что "Христос прощал и нам велел..."
Вспомните хотя бы русские народные песни про разбойника, который уверовал и покаялся, и был прощён церковью, и стал праведником...
Владыка тоже посуровел и строго ответил:
- Я знаю эти песни. Но тут я думаю, что церковью-то они были прощены, но вот что будет сказано на Высшем, последнем Суде...
Прозоровский успел взять себя в руки, сделал грустное лицо и стал оправдываться:
- А я это вспомнил потому, что я ведь не разбойник, людей на дорогах не грабил и не убивал ночкой тёмною...
Он грустно улыбнулся вспомнив, как совсем недавно, в Швейцарии, после очередного ночного загула с приятелями и девчонками, утром к нему в номер постучалась полиция...
Вспомнив это, он невольно покраснел, но тотчас же встряхнулся, и дальше уже полностью контролировал себя, пытаясь озвучить, использовать привычную и навязываемую посторонними прихлебателями, оправдательную версию своего богатства:
- Я ведь помимо того, что деньги зарабатывал, их и тратил: на благотворительность, на развитие культуры и образования в стране... Я ведь хочу и вашей церкви пожертвовать на ремонт и на книги для библиотеки. Посмотрите, как всё в храме истёрлось и загрязнилось. Посмотрите, что над балконом делается... Да и свет можно было бы помощнее и разнообразнее сделать. И я ведь искренне хочу помочь вашей церкви...
Владыка, отметив про себя выражение - "вашей церкви" - мягко перебил его:
- Это конечно хорошо, но мне хотелось бы продолжить разговор о покаянии и как раньше говорили, об епитимье, которая за грехи причитается. Деньги, конечно церкви не помешают и не только на ремонт, но и для нуждающихся бедных семей, для выращивания в них ухоженных детей. Но эти деньги должны быть заработаны честным трудом.
Он помолчал, глянул на хоры, где хор запел неожиданно стройно и сильно...
- Это только кажется, что деньги - материя нейтральная. Вспомните молодого человека, который спросил Иисуса как ему уверовать и стать его учеником...
Помните, что тогда Иисус ответил? "Пойди, раздай имение своё нищим и бедным, а потом приходи и следуй за мной..."
Но тот молодой человек отошёл разочарованный, - он понял, что богатство его держит и ни в какие христиане не отпустит...
И даже если церковь без разбора у всех берёт деньги, то они пользы ей не принесут, а скорее принесут вред. Она, церковь, или определённый батюшка в ней, словно становится тем местом, где эти "грязные" деньги пытаются отмыть. Извините за резкое сравнение и публицистический жаргон. Но ведь церковь это не только стены, потолок и сильный свет. Это ведь пространство в котором наш Спаситель пребывает, и особенно во время службы. Он ведь живёт не в красивых стенах или широких окнах, не в современной проводке или дорогих люстрах яркого электричества. Он сам Свет, который светит в душах верующих!
Было видно, что Прозоровский обижен, раздражён, но старается это скрыть - смотрит прямо на Владыку, но похоже его совсем не слушает...
- Потому я и поставлен здесь,- продолжил Владыка, - чтобы этот Свет, быстрее и легче проникал в души человеческие... И я ведь не на Луне живу и вижу, что делают богатые люди в России, и даже здесь, за границей...
Я не сторонник теорий Толстого и даже напротив, но читал его в своё время. Толстой, как мне помнится говорил, что если у кого-то одного много денег, то у других их часто совсем нет, что если у одного человека много домов, то у многих других нет даже одного...
Прозоровский в душе проклинал себя за это желание понравиться Владыке, за это тщеславное чувство сопричастности простым и наивным прихожанам и вспомнив, с каким раболепием встречали его в московских храмах, криво улыбнулся:
"Чёрт бы меня побрал за это неумное намерение и здесь почувствовать себя героем. Этот старик, действительно не так прост как остальные батюшки падкие на деньги. С ним надо быть аккуратным и следить за речью..."
А Владыка, кивнув пришедшему за ним молодому дьякону, ещё раз глянул в сторону умолкнувшего хора и закончил свою речь:
- Я не хочу вас отталкивать от церкви, потому что может быть вы станете хорошим христианином. Но я хочу, чтобы вы поняли, что верующий человек это не только тот, кто слышит и знает всё о церковной службе и обычаях, но это тот человек, который старается жить по заветам Христовым.
Я бы посоветовал вам почитать труды Святейшего Иоанна Златоуста.
А потом, мы бы с вами поговорили об этом. Я ведь не хочу, чтобы вы стали только формально верующим - это длинный путь и истина, ведь не во мне или в каком другом священнике или старце размещена.
Она ведь у нас одна и принадлежит Иисусу Христу...
Одним словом, если вы захотите, то придите на исповедь в следующий раз и тогда, если я почувствую, что вы от души каетесь, тогда я с лёгким сердцем вам и отпускную молитву прочитаю...
Февраль 2012 года. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?"