Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Походы на глухариные тока. рассказы

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 01/09/2020. 56k. Статистика.
  • Статья: Великобритания
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для охотник, глухариные тока - это апофеоз весны, когда природа просыпается, и в человеке проявляется энергия новой жизни. А глухари, ити почти мифические птицы, сохранившиеся с древних первобытных времён, всегда были целью красивой и таинственной охоты...
    •   Глухари.
      
      
      
      "Природа учит нас понимать прекрасное. Любовь к родной стране невозможна без любви к ее природе..." (К.Паустовский).
      
      ...Мой друг - журналист и начинающий драматург Валера Репин, представил нас друг другу где - то в центре города, и мы какое - то время шли вместе и разговаривали.
      Гусев - была его фамилия. Высокий, худой, сутулящийся, широко шагающий - поглядывал на меня быстро, коротко и внимательно, говорил мало - больше слушал...
      Я не помню, о чём был разговор, но помню впечатление скепсиса и критичности - он был полон ими...
      
      ... Мы стали изредка "пересекаться" в знакомых компаниях, а развитию знакомства способствовал мой переезд в Нахаловку, где тогда жил и Валера Репин. А Гусев жил в Академгородке, минутах в пятнадцати ходьбы от нас.
      
      ... Это было время относительной молодости, когда ещё сильна жажда общения, но поиски друзей уже связаны с попыткой осознать своё место в мире и в жизни и потому, друзья появившиеся в это время подбираются по соответствию жизненных интересов и остаются на всю жизнь, независимо от дальнейших перемен взглядов и должностных позиций....
      Вскоре Володя Гусев, познакомил меня и мою жену, со своей молодой женой, которая оказалась совсем юной девушкой, уже родившей Володе сына, но не утратившей юношеской стеснительности и нерешительности...
      Я в свою очередь, однажды, пригласил их в наш маленький домик, где мы посидели, пообедали, попили водочки и поговорили, пока женщины обменивались рецептами засолки огурцов по-сибирски...
      
      ...Володя родился на Урале, посередине дремучих лесов, в рабочем посёлке. Отец его работал лесником и был интересной, одинокой, сильной личностью, который не находил применения силам своего характера в такой глуши, хотя несчастным от этого себя не чувствовал...
      Володя с восхищением рассказывал о философских взглядах отца, об идеалах суперменства и физической силы.
      Я расслышал в его сбивчивых рассказах, прямо не высказанную мысль о том, что он претерпел в юности драму противостояния с отцом, пытаясь отстаивать свою самостоятельность в столкновениях взглядов и мнений.
      Это, так присуще в ранней юности сынам, которые со временем становятся копиями своих отцов.
      
      ... В семнадцать лет Володя уехал из родного посёлка, поступил в Университет, на физический факультет, но со второго курса ушёл в академический отпуск - тяжело было учиться и жить в чужом городе на студенческую стипендию... Узнав, что на строительстве железной дороги Абакан - Тайшет набирают рабочих, он уехал туда...
      
      Там он увидел, что значит настоящая "мужская" жизнь!
      Почти половина рабочих в его бригаде прежде сидели в тюрьме, а другой половине, не терпелось туда попасть. Работали тяжело, с раннего утра до глубокого вечера, шесть дней в неделю, а в воскресенье, особенно после получки, начинали пить водку с утра и как правило, "веселье" заканчивалось массовой дракой.
      Володя говорил, что он тогда в рот спиртного не брал и оказывался посторонним свидетелем всех этих бесчинств. Его, как бывшего студента и интеллектуала, соработники в свои разборки не втягивали...
      Один раз передралась вся бригада, двери в общежитии были выломаны и следы крови, видны были на полу и на стенах.
      В понедельник все мирились, разбираясь кто прав, а кто виноват и вновь пили, уже за примирение...
      
      В конце концов, Гусев понял, что если не перестанет так жить, то и сам рано или поздно "загуляет" - другого пути не было!
      Денег за год он заработал и приехав в город, восстановился в Университете и поселился в студенческом общежитии, на набережной Ангары.
      Энергии в нём скопилось много и он начал "моржевать" - купаться в ледяной воде, даже зимой.
      Иногда, на набережной собирались студенты и зеваки посмотреть, как в двадцатиградусный мороз, Володя выбегал из общаги, завернувшись в полотенце, и со льда прыгал в реку, ухая и вскрикивая, подбадривая себя, проплывал несколько метров против течения. Зрители поёживались и плотнее закутывались в шубы...
      
      В те зимы, он несколько раз сильнейшим образом простудился и однажды, заработав себе бронхит попал в больницу...
      Однако мы не знаем, что нам понадобиться в дальнейшей жизни, а в случае этого Володиного геройства, помимо развития силы воли, развивалась способность тела сопротивляться, приспосабливаться к переохлаждению.
      Уже лет через двадцать после описываемых испытаний, Володя, на монгольском озере Хубсугул, тонул лодке, но спасся, проведя на днище перевернувшейся лодки несколько страшных часов, пока волнами её не выбросило на берег...
      
      ... Скоро подошла пора государственных экзаменов. Гусев сдал их хорошо и по окончанию обучения, уехал на практику, в деревню на Лену, учительствовать...
      
      ... Первый год было трудно. Несоответствие романтических идеалов реальной жизни, разочаровали молодого физика. И преподавать физику и математику юным оболтусам, тоже было нелёгким делом. Ученики плохо слушали на уроках тщательно подготовленный материал, физикой не заинтересовались, а заняты были проблемами полового созревания или завоеванием личного авторитета в команде таких же оболтусов, отнюдь не цивилизованными способами.
      Особенно "достал" молодого учителя неловкий толстяк в очках, взявший на себя роль бесплатного клоуна и мешавший не только преподавателю, но и остальным ученикам. Один раз, Володя не выдержав, в ярости, почти вынес на руках сопротивляющегося "недоросля" из класса...
      Странно, но это подействовало на толстяка и на остальных разгильдяев в классе, и учить стало легче...
      По окончанию года практики, он перебрался на юг Байкала, уже на постоянную работу в школе, в посёлок Култук, в новую, недавно построенную десятилетку, где Володя, начал преподавать физику в старших классах.
      Одиночество, жажда любви и понимания, сделали его жизнь здесь, грустной, но наполненной мечтами, походами в тайгу и вдоль красивых берегов Байкала.
      Его заинтересовали некоторые проблемы физики, связанные с уникальным водным наполнением озера и он, читая специальные научные журналы увлёкся изучением водных масс Байкала...
      Жил он на квартире, а через дом жила десятиклассница Наташа, с которой Гусев, познакомившись в школе на уроках, вместе, особенно зимой, в предутренней темноте ходил в школу. Володя и не заметил, как влюбился в эту тихую, красивую девушку...
      Наташа между тем тоже увлеклась молодым учителем, да и было за что - он был человеком волевым, талантливым, начитанным и верным, то - есть серьёзным...
      
      К тому времени, как Наташа заканчивала школу, Володя основательно втянулся в научную работу, ходил на местную гидрологическую станцию, а когда узнал, что его однокурсник Витя Пертцик, поступил в институт Земной Коры, в лабораторию источниковедения, встретился с ним и узнал, что заведующий лабораторией набирает новую команду.
      Дело было весной, и Володя подал свои документы на место в этой команде. Характеристики отовсюду были хорошие: в школе, он своими руками оборудовал физический кабинет и завлаб Вечеров, конечно, был рад получить в лабораторию, "рукастого" младшего научного сотрудника...
      Получив комнату в малосемейном общежитии, в престижном Академгородке, он её благоустроил и поехал в Култук, просить руки Натальи.
      Она к тому времени, училась в институт народного хозяйства и тоже жила в городе, в общежитии. Конечно, они встречались, конечно, обнимались и даже целовались, но Наташа выросла в строгой семье и без согласия родителей замуж пойти не могла.
      
      Отец её, когда Гусев появился в их доме, выслушав сбивчивое предложение, жениха, нахмурился, заходил из угла в угол, потом позвал жену в другую комнату, поговорил с нею вполголоса и, наконец, выйдя в гостиную и строго глядя на Гусева, объявил: - Наталья хочет замуж за тебя - все глаза выплакала... Мать тоже не против - и, помолчав, закончил: - Ну и я тогда не против!..
      
      ... Назначили день свадьбы, и в Култук приехал отец Володи. Родители понравились друг другу и на свадьбе, в шумном застолье, пели вместе песни и обнимались, называя друг друга уважительно по имени и отчеству...
      На третий день, молодые уехали в город и поселились в Володиной комнатке...
      Через девять месяцев, Наташа родила мальчика и перевелась в институте на заочный...
      
      ... Всё это Гусев рассказал мне за длинный, тёплый летний вечер, который мы просидели за столом, в моей маленькой избушке, на краю Нахаловки. Наташа с сыном давно ушла домой, а мы всё разговаривали. Мои дети тоже уснули, жена домывала посуду, а мы вышли во двор.
      Тихая, летняя ночь опустилась на землю, на широкую долину реки Ангары, на берег пруда, рядом с которым стоял наш домик. В заросшем, тинистом водоёме лениво плескалась крупная рыба. В прохладе вечера далеко разносился лай собаки на другом краю посёлка, и скоро ей ответила другая...
      Ярко засветились электрические лампочки во дворах и над входными дверьми неказистых избушек. Здесь был отдельный от города мир пыльных, почти деревенских дорог, зелёных огородов с покосившимися оградами и уличных деревянных туалетов.
      Город с высотными домами, асфальтом, гуляющими после кино прохожими, был недалеко, но не виден, словно его и не было. Атмосфера была деревенская, спокойная и малолюдная и потому, здесь думалось и вспоминалось хорошо.
      Володя устав от разговоров, о чём - то глубоко задумался. Наверное, вспомнил свой уральский посёлок, с лающими во дворах собаками, деревянными столбами на которых висели тусклые, запылённые лампочки под металлическими ржавыми "абажурами" и деревянные одноэтажные дома, в которых и летом и зимой ложились по свету, а просыпались рано...
      
      ...Зимой Наташа родила второго сына. Володя Гусев получил двухкомнатную квартиру, стал старшим научным сотрудником, и смастерил прибор для измерения температуры придонных слоёв воды в озерах. Он написал диссертацию по результатам показаний этого прибора и через месяц собирался защищаться.
      Мы редко виделись, но в один из дней начала весны, договорились вместе сходить на глухариный ток, который давным-давно я нашёл в тайге, километрах в двадцати от города, и на котором уже добыл в разные годы, около десятка глухарей...
      Наташа в это время не работала, сидела со вторым сыном - грудничком и потому легко отпустила Володю на ночь, с пятницы на субботу...
      
      В пятницу, к вечеру подул ветер и набежали тучи. Я зашёл к Володе уже с рюкзаком и поболтав с Наташей, пока Володя упаковывался, весело пересказал все нахаловские новости...
      Наконец Гусев закончил сборы, и мы отправились...
      Мигом дошли до автобусной остановки, но ждали там рейсового автобуса около получаса и не дождавшись, пошли пешком.
      Выйдя за город, по жёсткой, грунтовой дороге долго поднимались в гору, на водораздельный хребет и наконец вышли на гребень цепи пологих холмов, отделяющих широкую, многокилометровую долину Ангары, от короткой, но тоже широкой пади, по которой текла таёжная речка Кая...
      Лесные названия, в этом районе носили имена не - то бурятские, не - то тунгусские, и звучали они необычно красиво: Кая, Курма, Ола, Хея.
      Хотя ни бурят, ни тем более тунгусов в окрестностях не было уже лет двести...
      
      На западе, солнце садилось в тучи, а это первая примета плохой погоды под утро и на завтра. Но я говорил Володе, что весной всё неустойчиво - с вечера тепло, но ветрено, а к утру может сильно похолодать и солнце поднимется над горизонтом ясное, словно умытое...
      Сумерки постепенно превратились в ночь, а мы ещё и половины пути не прошли. Дорога, обезображенная грузовиками и таянием снега, становилась всё хуже: из под снега вылезла осенняя распутица и в темноте легко было провалиться соскользнув в большую лужу.
      Мы шли и разговаривали о природе. А точнее, говорил Володя, а я слушал, изредка поддакиванием показывая, что слушаю внимательно...
      - У нас, на Урале - рассказывал он - рядом с посёлком стояли чистейшие
      сосновые боры вперемежку с моховыми болотами. И на этих болотах, морозными апрельскими утрами, "играли" глухари. Да как играли!
      - С рассветом диковинные, древние птицы начинали драться между собой
      свирепо и кроваво, выщипывая крепкими, загнутыми клювами друг у друга перья из груди и из шеи...
      - Как - то, когда я подрос, отец взял меня на ток...
      - Мы долго куда - то брели в темноте, хлюпая резиновыми сапогами по болотным лужам и лужицам...
      - Потом сели на высокую кочку и тоже невыносимо долго слушали ночную,
      страшную тишину...
      Только на рассвете, отец различил где - то далеко глухариную песню и ускакал в ту сторону, приказав мне ждать его на месте.
      - Я, встречая ярко - алый рассвет сидел на одном месте, дрожал от холода, когда вдруг, откуда-то из бескрайних болот прилетели большие чёрные птицы - глухари и серые, меньшие по размерам глухарки.
      Капалухи - глухарки стали кормиться клюквой, словно рассыпанной чьей - то щедрой рукой по кочкам, а мрачные, злодейского вида глухари - драться.
      - Это было чудовищно азартное зрелище для меня, тогда подростка свято
      верившего, что драться можно только будучи злым человеком или хищником... Но озадаченный этим всплеском инстинктивной агрессивности, я забыл про холод и одиночество...
      - Глухари - петухи, как рыцари в чёрном, быстро - быстро бежали в разные
      стороны, потом разворачивались и взлетев на высоту человеческого роста, неслись навстречу друг другу, а столкнувшись в воздухе, грудь в грудь, с треском перьев, били один другого крыльями и клевались.
      Потом словно по команде, они расходились - разбегались в стороны, и всё повторялось сначала - снова и снова...
      - Ещё на рассвете, в сосновой рощице, торчавшей на горизонте, бухнул
      выстрел и эхо, прокатившись по округе, пропало. Я забеспокоился, делал разные драматические предположения, но когда прилетели глухари, я обо всём забыл...
      - Потом, уже почти рядом грохнул второй выстрел и вскоре я различил, приближающуюся фигуру отца, с чем - то чёрным в обеих руках. Мои глухари, словно испарились, исчезли, пока я вглядывался вдаль - всё тогдашнее утро было наполнено чудесами...
      - Наконец, отец, тяжело дыша подошёл, и я разглядел в его руках двух птиц,
      длинношеих, с красными бровями над прикрытыми серой пленкой маленькими глазками, с бело - зелёными клювами напоминающими по форме орлиные...
      - Я долго ощупывал их тяжёлые, ещё тёплые, покрытые плотными перьями
      тушки, дёргал за "бороду" под клювом, осматривал сильные крылья и когтистые, покрытые роговыми чешуйками лапы, делающие такие красивые следы - ёлочки на снегу.
      - Когда я рассказал отцу, о том что видел, он усмехнулся и ответил, что мне повезло и я видел глухариную свадьбу - драки петухов на этом жестоком празднике любви...
      
      ...Володя, рассказывал всё это увлечённо и красочно и я, заслушавшись, вдруг оступился в яму наполненную водой и мокрым снегом, и мгновенно набрал ледяной воды в сапоги.
      С испуганным уханьем я выбрался из глубокой колдобины, сел на обочине и чертыхаясь, стал выжимать портянки и носки. Володя хохотал и неумело пытался мне помочь. Я тоже не очень горевал, потому что весной можно иногда провалиться и по пояс...
      
      Вскоре, мы продолжили путь и только к середине ночи дошли до широкого болота полного воды, с двух сантиметровой коркой льда на поверхности.
      Долго решали - где лучше пить чай - на той или на этой стороне и в конце концов договорились, что перейдём на ту сторону, а там уже будем жечь костёр, сушиться и пить чай до трёх часов ночи, а потом уйдём на токовище.
      Чтобы сохранить сапоги и портянки в сухости, Володя решил преодолевать водную преграду в кедах, на босу ногу. Я же шёл в сапогах и посередине болота, оступившись, набрал воды в оба, до краёв. Портянки, я тоже снял ещё на берегу и голые ступни хлюпали в сапогах, норовивших свалиться и навсегда остаться в болоте.
      
      Надо отметить, что я хронический ревматик и потому не терплю холодной воды, что в детстве не мешало мне купаться и плавать с ранней весны до поздней осени, ото льда до льда...
      Однако здесь было другое дело. Я пробыл в ледяной воде почти десять минут и потом, когда выбрался на берег, от боли в суставах принялся выть и хохотать как сумасшедший.
      Это было похоже на истерику, и Володя испугался.
      - Потерпи, потерпи, потерпи! - бормотал он, тычась в темноте под кусты, отыскивая сухие ветки для костра.
      
      Я не мог стоять на месте после пережитого болевого стресса и потому, бегал кругами, пыхтел сквозь зубы и судорожно собирал сухой хлам из под деревьев...
      Наконец огонь разгорелся, чай закипел и хотя место было не очень подходящее - сырое и в зарослях густого холодного кустарника - мы попили, поели и наконец согрелись...
      Пока не торопясь допивали чай, разговор случайно зашёл о человеческом страхе, и мы рассказали каждый свою историю, иллюстрирующие состояние большого страха, почти паники...
      Начал Володя...
      
      - Когда я работал в деревне, на Лене, то редко ходил в лес, не знаю почему. То ли знакомых хороших не было, то ли я сам невольно побаивался выходить в дремучую тайгу, начинающуюся сразу за околицей. В той деревне, нередко, медведи выходили на окраины, а волки, осенью и в начале зимы, казалось выли на окраине деревни в районе ближних покосов.
      - Но как - то весной, в такую же пору, я не удержался и ночью пошёл за
      деревню, в лесистые поля - покосы, скорее всего чтобы себя проверить и доказать, что я не трус. Взял с собой, какое - то древнее хозяйское ружьишко, со старыми же зарядами в надежде, если что, хотя бы звуком выстрелов отпугнуть "кровожадных" хищников.
      - В темноте я прошёл мимо сараев колхозной конюшни и слышал, как в
      тревоге, затопотали в них кони. Над конюшней горел одинокий фонарь, со скрипом раскачивающийся на столбе под порывами прохладного ветерка.
      - И тогда, когда я миновал круг света от фонаря и окунулся в темноту, из
      этого мрака вдруг, с противным верещаньем выскочило существо неизвестной породы, серое с плохо различимым белым и стало кусать меня за ноги.
      - Видимо в душе, я ожидал страшного и потому испугался до судорог, до
      столбняка. Я пытался отпихнуть существо сапогом, но делал это очень вяло и неумело. Я забыл, что у меня за плечами висит заряженное ружьё. Ужас сковал моё тело. И тут, неведомое мне животное вдруг прекратило свои атаки и исчезло во тьме.
      - Я тут же повернул обратно и только придя домой и включив электричество, немного успокоился...
      
      Володя помолчал, положил несколько веточек в затухающий костёр и подытожил: - Я до сих пор не знаю, что это было!..
      Допивая приторный от крепости и сладости чай, я начал свой рассказ...
      
      - Ты, конечно, заешь, что человек очень боится и даже ужасается пустякам, когда он в лесу или в доме один. И не зря боится...
      - Я на своём опыте убедился, что одного, одинокого человека, даже заяц не берёт в расчёт и тем более такие не хищные, но крупные животные как олень, лось, кабан...
      Они могут напасть и даже нападают, а справиться с человеком им ничего не стоит. И конечно любой крупный хищник нападает на одиночку намного чаще, чем на компанию. Видимо, звери бояться не человека, а людей вообще. Наверное у них опасность ассоциируется с человеком, но во множественном числе...
      И я знаю, что животные умеют считать и отличают такие человеческие понятия, как один и много...
      
      Я помолчал, собираясь с мыслями и чувствуя, что в предположениях своих немного перебрал в сторону фантазии...
      - Насчёт волков, если честно, то не знаю. Сам встречал зимой в тайге стаю волков и они, заметив меня убежали и не подумали нападать. Но то, что рыси нападают на человека подкарауливая его на тропе - об этом я слышал от многих лесных жителей, хотя во всех учебниках для охотоведов написано, что это охотничьи байки...
      Я ещё помолчал, посмотрел на усыпанное звёздами небо и продолжил...
      - Это случилось на этом же болоте, километрах в полутора отсюда, ниже по течению.
      - Тогда, после трёх лет тяжёлой службы в армии, я обладал большим
      количеством энергии свободы и мог, отработав трое суток в университете, придя домой вечером поспать пару часов и уйти в ночь вот сюда, в тайгу...
      А согласись - это очень не близко, но силы во мне играли немереные.
      - Ружья своего у меня не было и я шёл в тайгу с тонким ножичком, на
      расхлябанной ручке... Я искал тогда глухариный ток...
      Поправив костёр, я продолжил: - И я его нашёл!
      - Так вот, той весной я пришёл сюда намного раньше, в начале апреля, ещё по снегу и льду, который заполнял болото до краёв. Я шёл здесь, как по футбольному полю, из которого сделали каток, и скользил сапогами по ледяной поверхности. Иногда я останавливался, замирал в ночной тьме и прислушивался, а потом продолжал движение вперёд...
      - Шёл я довольно шумно и она - рысь, услышала меня первая и рявкнула - заорала так страшно и неожиданно, что я в два прыжка выскочил на близкий берег болота и остановился, осматриваясь в ужасе, придерживая рукой кепку на голове.
      Мне показалось, что от внезапного страха, у меня дыбом поднялись волосы. Я выхватил нож и услышал в ночной тишине, как зашумел, зашуршал смёрзшийся снег под рысьими прыжками на другой стороне болота.
      - Потом, она ещё несколько раз жутко прокричала - проорала, и всё затихло.
      Кто слышал эти вопли, знает, что страшнее может быть только рыканье тигра, на охотничьей тропе. Мне показалось, что так могут кричать ожившие камни.
      - Тишина кругом была мёртвая и шагая, задумавшись о своем, я скользил по поверхности льда,
      И вдруг, этот вопль, как мне показалось, прозвучал метрах в десяти - двадцати от меня, то есть почти рядом!
      
      ...Где - то далеко, над тайгой, заухал ночной хищник - филин и я, на всякий случай подбросил дровишек в костёр...
      - После, во время скитаний по тайге на меня нападали медведи, но я не
      испытывал и десятой доли того страха, который я ощутил в себе тогда...
      
      ... Небо на востоке, между тем, чуть посветлело и мы начали собираться: залили костёр водой и надев рюкзаки тронулись в темноту, выбираясь из чащи на тропу...
      После длинного молчания, уже поднявшись в пол горы, вспоминая тот случай, я вдруг неожиданно добавил:
      - Может быть это был страх - предупреждение для одинокого, слабого человека... Некая форма инстинктивной реакции на одиночество. Ведь человек - стадное животное...
      
      Володя промолчал, но шёл за мной не отставая, но и не забегая вперёд...
      Вышли на знакомую тропу, которая петляя в полутьме, вывела нас на верховую дорогу. Там, недалеко от развилки, стояла старая, корявая, заметная сосна в два обхвата...
      Свернули круто налево на дорогу и прошли чуть вперёд, поднявшись на самую высокую точку холма покрытого лесом ...
      
      Начинало светать. Нас со всех сторон окружили силуэты тёмных деревьев...
      Зеленовато - мглистое небо на глазах покрывалось тонкими, серыми в предутреннем свете, облаками.
      Остановившись, замерли восстанавливая дыхание. Потом, разошлись на двадцать шагов, чтобы не мешать друг другу и слушали рассветную тишину... Я первым различил, сквозь шорохи ветра, глухариное точение. Подозвав Гусева взмахом руки, я указал ему направление, где токовал петух...
      Немного погодя и он услышал глухариную песню...
      
      Начали шёпотом договариваться, кто пойдёт добывать птицу и я, предложив тянуть жребий и вытянул короткую травинку - значит мне повезло.
      Ветер усиливался и поэтому, песня таинственного глухаря, казалось перелетала по воздуху с места на место.
      Наконец, определившись с точным направлением, я сделал несколько первых шагов под вторую часть песни - точение.
      Лес был захламлён кустами и валежником, скакать под песню было трудно - постоянно натыкался на кусты и поскальзывался, потому что подходить надо было под гору...
      Когда я вдруг заметил токующего глухаря - петуха, было уже поздно прятаться. Я стоял на открытом месте и глухарь, замолчав, казалось в упор присматривался ко мне, разглядывая неловко сгорбившуюся человеческую фигурку...
      Я стоял почти на одной ноге, вглядывался исподлобья на молчащую, насторожённую птицу и ждал...
      И когда спина устала, когда глаза начали слезиться от напряжения я пошевелился, и глухарь тут же сорвался с ветки и улетел вниз, к болоту...
      Разочарованно вздыхая, треща кустами, я поднялся к дороге уже напрямик и увидев разочарованного Володю, который всё слышал, ворчливо подвёл итог: - Улетел, собака!
      Володя дрожал от холода и в ответ на мои оправдания коротко произнёс: - Я всё слышал!..
      
      Начали спускаться с вершины холма в долинку, в крупно-ствольный сосняк, где в прошлые годы во множестве пели петухи и квохтали капалухи.
      Всё было по - прежнему величественно и красиво, как и в предыдущие годы, но глухарей не было.
      Может быть, погода была не токовая, а может быть ток, неожиданно переместился куда-нибудь в соседний распадок.
      
      ... Я вспомнил свою первую после армейскую весну.
      Тогда, прекрасным, золотисто - солнечным вечером я шёл по этой гриве и вдруг заметил на остатках снеговых полей следы глухариных лап - ёлочек. Я сел на ветвистый ствол, старой, упавшей во время весеннего бурелома сосны и любуясь закатом, слушал и ждал...
      Но глухари не прилетали и разочарованно вздыхая, я тронулся в сторону далёкого зимовья...
      Но только я сделал несколько шагов по лесной, старой дороге, как из кустов слева, с земли слетел, оглушительно хлопая крыльями крупный глухарь, в чёрно - блестящем оперении.
      Ещё не веря в удачу, я прошёл несколько десятков шагов по направлению к вершине холма и вновь услышал шум второго взлетевшего петуха и увидел мелькнувшую среди сосен, чёрную большую птицу.
      Я очень обрадовался!
      
      В ту ночь, поспав в зимовье часа три, я вернулся на ту лесную гриву и остановившись в темноте на вершине холма, отчётливо услышал несколько поющих, захлёбывающихся от азарта петухов.
      Неслышно подойдя к ближнему, токующему глухарю, высмотрел в тёмной кроне трепыхание азартного певца и прицелившись, на веря в удачу, нажал на курок. После выстрела, большая птица, с глухим, громким стуком упала на землю...
      Подбежав, я долго рассматривал, трогал руками моего первого добытого на току глухаря и радовался - моё упорство победило и я нашёл большой глухариный ток...
      
      Возвращаясь в то утро к зимовью, проходя молодым березняком на восходе ало - красного светила, я гладил берёзовые, бело - розовые стройные стволы и радовался удаче, весне и свободе...
      Решив немного передохнуть, в завершении того утра, я остановился на обочине дороги, под крупной сосной, развёл костёр, и подремал немного, утомлённый холодной бессонной ночью. По временам, открывая глаза, я радовался свежести красок вокруг и чистому, свежему воздуху, пахнущему цветками багульника и прелой осиновой листвой...
      И конечно я радовался, когда принёс глухаря домой и показывал всем, какой он большой, страшный и красивый...
      
      ...Вспоминая ту весну, я шёл впереди Володи, крутил головой по сторонам по сторонам и ко мне вернулось хорошее настроение...
      Володя тоже развеселился, наверное от усталости и стал рассказывать анекдоты, которые, судя по всему сам сочинил. И это было так смешно, что я хохотал как сумасшедший - иногда, от большой усталости человек впадает в истерическую весёлость...
      Мы возвращались в город другим путём, по высокому, заросшему светлыми сосняками берегу реки Каи...
      И нам повезло, как всегда везёт упорным и неутомимым оптимистам.
      В одном из мелких логов, засыпанном серыми прошлогодними листьями, почти из под наших ног взлетел крупный глухарь и мелькая белым подхвостьем, поднявшись в пол сосны сел на крупный сук, отдельно торчащий из ствола. Он сидел балансируя, чуть покачивал длинным хвостом и переступая по ветке, в ожидании своей судьбы, смотрел на нас.
      
      "Может быть, это тот глухарь, который утром слетел от меня, на току?!" - внезапно подумал я, хотя от утреннего токовища мы отошли уже несколько километров.
      Володя глянув на меня, поднял ружьё, прицелился и выстрелил... И не промахнулся...
      Подбежав к упавшему на землю глухарю, он исполнил танец победы и пропел боевую песню охотника.
      А может быть мне показалось...
      Я подошёл к Володе, рассмотрел трофей, порадовался за товарища и похвалил его меткий выстрел.
      Я понимал его - ведь это его первый глухарь в местной тайге и теперь, он мог уже в одиночку ходить на охоту, на знакомый ток...
      
      
      
      Пошли, а точнее уже побрели дальше - мы не спали уже больше суток, прошли за ночь более пятидесяти километров и не мудрено, что мне начали грезиться воображаемые сцены. То казалось, что впереди, в перелеске появилось стадо красавиц косуль, а то увидел в дальних кустах собаку неподвижно стоящую за кустами.
      Когда подходили ближе, то оказывалось, что это пучки серой, высокой сухой травы...
      
      ...Шумел ветер. Сквозь белые облака на небе светило яркое праздничное, весеннее солнце. Пели птицы. В полной до краёв речке, на перекатах, шумела и журчала вода. Ощущение заслуженного праздника пришло к нам и несмотря на усталость не покидало нас весь оставшийся день, ...
      Весна была в самом разгаре...
      
      
      2000 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      
       Весеннее нетерпение.
      
      
      
      ...Весна приближалась неудержимо!
      Незаметно, снег намороженный в городе за длинную зиму потемнел, наполнился влагой и сошёл, вначале на прогреваемых солнцем южных склонах и асфальтовых дорогах, а потом и в соседнем сквере, с одиноко стоявшим бронзовым Лениным с вытянутой вперёд рукой, показывающей в сторону водохранилища.
      Памятник стоял посередине тощих, недавно посаженных продрогших за зиму тополей и колючих кустарников, неровной щёткой стоявших вдоль асфальтированных аллей. Но даже растения поменяли вид и приготовились к теплу и цветению.
      В эти дни в природе и в человеке просыпается жажда новой, сильной жизни и солнечная энергия весны преобразуется в человеке в энергию движения и жажды путешествий!
      ...На днях, Гена созвонился со своим приятелем Пашей и договорился выскочить с ним в лес, на несколько дней.
      Был уже конец апреля и город практически очистился от снега, но листьев на деревьях ещё не было и по ночам температура опускалась до минус пяти - десяти градусов. Зато по утрам ярко светило в окна раннее золотое солнышко, а днём, в обед, люди пробовали выходить на улицы без надоевших за зиму тяжёлых тёплых курток и меховых ботинок.
       Гена, совсем недавно недорого купил себе подержанный вездеход - Ниву и хотел опробовать её на лесных дорогах - поход в лес предоставлял эту возможность.
       Конечно в тайге, по глинистым разбитым дорогам с заросшими обочинами, в это время, на любой машине не проедешь, но до ближайшей подходящей таёжки, на "Ниве" можно было добраться за полтора - два часа...
      Выехали в понедельник, чтобы по возможности не встречать лишних людей на ближних подступах к настоящей тайге...
      Доехали благополучно и по пути любовались просторами, открывавшимися в обе стороны от грунтовой, утрамбованной машинами дачников, гребневой дороге.
       Паша сидел справа от водителя, вертел головой, вздыхал, вглядывался в синеющие вдали водораздельные хребты и только изредка протяжно проговаривал: - Мда-а-а- а...
      А потом, вопросительно взглядывал на Гену, который смотрел на дорогу, но тоже видел и синие дали, и березняки стоящие на обочинах, и окрашенные в тёмно- коричневый матовый цвет - на ветках во множестве появились почки, из которых дней через двадцать должны были появиться первые зелёные листочки...
       Оставив машину у дальнего садоводства и поболтав о прошедшей зиме со старичком- сторожем, приятели со вздохом навьючили на себя рюкзаки и не торопясь тронулись в дальний путь. Выйдя из ворот задоводства свернули направо, на старую грунтовую дорогу, потом, перейдя сухой распадок зашагали в сторону дальних хребтов...
       Речку Хею перешли по разбитому мосту, и вдоль серого, покрытого густым ольшаником склона пошли на восток, в сторону далёкого Байкала, до которого по прямой было около семидесяти километров...
      Шли не торопясь и пока ещё крутили головами, рассматривая ближние, заросшие сухой травой старые покосы и дальние хребты, ограничивающие горизонты во все стороны. Когда начались подъёмы на перевал в сторону Байкала, стало не до разговоров - Паша постепенно отстал и вытирая пот со лба рукавом старенькой энцефалитки, тяжело дышал сквозь сжатые зубы и шёл вперёд, уже ничего вокруг не замечая...
      Вдруг, где-то впереди раздался выстрел и Паша мотнув головой остановился, прислушался и снова побрёл дальше.
      Уже на спуске в сторону водораздела речки Аланки, он услышал тихий свист с обочины и остановился - это был Гена. Когда Паша подошёл, то приятель жестом показал ему на траву под ногами, где лежала красивая, с пёстрым оперением птица - это была глухарк - местные охотники называют её копалуха.
      Гена рассказал как было дело: - - Иду по дороге задумавшись, правда до этого вспугнул несколько рябчиков, но стрелять не стал. И вдруг, прямо с дороги слетает, чёрный как головёшка крупный глухарь. Он отлетел недалеко и сел где-то в чаще, а я смекнул, что он тут не один, стал идти аккуратней осматривая перелески впереди...
      И точно, метров через двести, за поворотом увидел какое - то движение и стал подкрадываться. Потом пригнулся, а пройдя метров двадцать медленно поднялся во весь рост и увидел впереди, на песчаной дороге, неторопливо идущую по земле копалуху. Я сразу подумал, что хорошо бы на вечерний суп добыть эту птичку, прицелился и выстрелил. И тут с обочины слетели сразу два глухаря - я их не заметил, потому что был занят разглядыванием копалухи...
      
      Паша поднял крупную птицу, долго её рассматривал, а потом передал Гене, который заложил голову копалухи под крыло, спрятал её в рюкзак: - Вечером разделаем и суп сварганим - заключил он и теперь уже не спеша пошёл рядом с Пашей...
      Для Паши, дорога казалась бесконечной: с горки на горку, потом по равнине и снова в горку. Он сразу отстал от тренированного Гены - одному легче было справляться с усталостью.
      Наконец впереди завиднелся просвет и выйдя на поляну перед болотинкой за которой стеной стоял лес, слева от дороги он заметил старую деревянную избушку, словно вросшую в землю. Гена уже собирал костёр, когда Паша, подойдя ближе, со вздохом скинул рюкзак и стал разминать натруженную спину, наклоняясь вперёд-назад и размахивая руками.
      Костер развели быстро, Паша, с ведром, оставленном здесь деревенскими покосчиками сходил на болото, набрал в узкой речке воды и возвратившись, поставил кипятить чай. Гена в это время собирал дрова, а потом растапливал печку в зимовье - ночами ещё сохранялся небольшой минус.
       Потом, разложив припасы сели на чурбачки рядом с костром и встречая тихий закат поели и попили чаю. Гена рассказал, что раньше бывал здесь часто и однажды, даже видел на дороге недалеко от избушки, следы медведя. Вначале он не понял, что за точки по четыре вряд на расстоянии полуметра друг от друга отпечатались на песке колеи, а потом догадался, что здесь совсем недавно прошёл мишка, и кончиками когтей расписался в своём присутствии.
      - Я тогда ночевал здесь один и всю ночь, просыпаясь от каждого шороха прислушивался к звукам за стеной зимовья. Поэтому, крепко заснул только под утро и проснулся уже при высоком солнце...
      ...Паша в свою очередь вспомнил, как однажды, тоже в одиночку ходил на дальний ток:
      - Весна была ранняя и уже к середине апреля снег сошёл и остался только в ельниках и в тёмных сиверах. А на югах уже и травка стала пробиваться, хотя ночами бывало до минус пяти - десяти. Зато днём солнышко вовсю пригревало и в затишье можно было загорать...
      Я шёл и радовался. Открывалась охота на глухариных токах, а я знал тогда несколько токов в округе пятидесяти километров от города. Ходил я тогда споро и мог за день отшагать, без особого напряга километров сорок...
      Паша на минуту прервался налил себе ещё чаю, подбросил сухих веток в костёр и поплотнее запахнувшись в куртку, продолжил"
      - И вот пришёл я на берег ручья за которым начинался ток, устроился на обычном месте, где в "тени", под упавшим лиственничным стволом диаметром около метра, было кострище - этот ствол ночью от ветра защищал, да и костёр здесь горел устойчиво и не дымил в лицо.
      Разжёг костёр, поставил чай кипятить в своём старом котелке и чуть отойдя в сторонку, стал слушать лес. В закатных сумерках стояла такая тишина, что было слышно, как мышь в сухой траве шевелится. Где - то далеко бухнул выстрел и я подумал, что кто-то по вальдшнепам стреляет. В это время самый пролёт идет - петушки летают и хоркают, а курочки сидят на чистых полянках подсвистывают их...
      Вот уже и луна над горизонтом краешек показала, а я всё никак не мог эту волшебную тишину нарушить - уже и вода закипела и костёр почти прогорел...
      Наконец вернулся к костру, заварил чай, достал из своего походного рюкзака продукты и стал есть, запивая сладким горячим чаем, вспоминая работу. Тогда, я трудился в университете, где по сути половину недели жил у меня в кабинете - там стоял диван, письменный стол и там я ночевал. Иногда туда приходили мои подружки, а иногда, я проводил вечер с друзьями в ближнем ресторан и возвращаясь, перед тем как пройти через вахтёра, закуривал сигарету, чтобы запаха не чувствовалось.
      Я тогда работал учебным мастером и на специальной установке жидкий азот добывал. Отработаю до утра среды, а потом гуляю до следующего понедельника - мне такая свободная жизнь нравилась...
      Гена наклонившись поправил костёр и продолжил рассказ:
      - И вот, когда после еды и чая я стал задрёмывать и только раскинул подстилку и собрался завернуться в кусок полиэтилена, как услышал, что по дороге в мою сторону кто-то идет. Я встал, подбросил в костёр, ружьё придвинул поближе и вскоре, в свете костра, из темноты появился старичок, а с ним мальчишка лет двенадцати. Они одошли к костру, поздоровались, а я их пригласил чаю попить. Но они отказались и старичок объяснил, почему они здесь оказались:
      - Я вот внучка привел, ток показать, а оказывается тут уже занято. Так мысейчас чуть подальше пройдём - тут километра два по дороге и справа, в соснячке, ещё один хороший точек знаю. Мы ведь из деревни Михалёво, которая прямо под городом стоит, на берегу речки Каи, а я эти места с молодости все исходил. Да раньше и покосы наши тут были, а деревенские летом тут и жили в балаганах. Сделают каркас из берёзовых вешек, а сверху сухим сеном накроют, чтобы от дождя спасаться...
      Потом старичок заторопился, а мальчик всё время на меня поглядывал - наверное один ещё побаивался в лес ходить и потому, ему необычно было что я один в тайге ночую...
      
      Костёр прогорел, стало совсем темно и Гена, слушая друга, подбросил в огонь несколько сушин...
      А Паша продолжил рассказ:
      - Старичок с мальчиком ушли в темноту, а я вновь расстелился, сверху полиэтиленом укрылся и лёг на бок головой и животом к костру, чтобы не загореться когда засну... Прошло полчаса и я задремал, слушая как костёр потрескивает...
      Проснулся среди ночи от холода, подбросил дровишек в костёр снова лёг, но сон не шёл - стал вспоминать прошлые охоты... Часов у меня не было, я посматривал на Большую Медведицу и всё ждал, когда её "ковш" начнёт выливаться, а это значило, что скоро рассветёт...
      Гена встал, чуть отошёл от костра и показал в тёмном небе хорошо видимое созвездия в форме ковша.
      Потом сел и продолжил:
      - В наших краях все звезды вокруг Полярной звезды вертятся, а она всегда на север показывает - до неё от края ковша семь расстояний по прямой, от дальнего края. И вот в ту ночь я никак уже не смог заснуть и поглядывая в тёмное небо встал, подогрел чай, попил, корочку хлеба пожевал и решил идти на ток - думал, что уже и рассвет скоро. А под утро холодно стало и тишина такая, что в ручье слышно, как вода струйкой с льдинки болотной, вниз скатывается и колокольчиком звенит...
      На всякий случай я залил костёр - весной сухая трава от костра быстро загорается, даже под небольшим ветром - потом взял ружьё, закинул за плечо и окунулся в темноту... Вскоре глаза привыкли и на небе столько звезд проявилось - просто чудо какое-то!
      Тут, откуда то издалека страшно заухал филин - он в такие ночи вылетает охотиться на молодых глухарей на току, а заодно и молодых охотников пугает. А я не торопясь и прислушиваясь, перешёл мокрый ручей, покрытый тонкими льдинками по закрайкам берега и выйдя на сухой берег, осторожно пошёл по заросшей травой дороге - раньше по ней сено и дрова деревенские вывозили в деревню. Прошёл метров двести, выбрал местечко в соснячке, сел на валежину и стал слушать...
      Время текло медленно и нетерпеливо поглядывая на звёзды, я всё ждал когда начнёт светать. Но позже выяснилось, что я, больше чем за час до рассвета на пришёл на ток. Вот и пришлось ждать и мёрзнуть - весной ночи иногда бывают очень холодные... Через некоторое время ожидания, меня снова объяла тишина и казалось, что время вокруг меня течёт как большая, сине-чёрная река...
      Наконец стало светать, а токования петухов вокруг так и не слышно. Я уже подумал, что это старичок с малым прошли тут вчера и распугали глухарей. Но я всё ждал и ждал... Уже и дятлы затрещали в округе, а потом и птахи запели, стало хорошо видно даже дальние деревья. Я вздыхал и ругался, что зря сюда пришёл, мог бы на другой ток пойти... Совсем засветало, и только я собрался возвратиться на бивак, как откуда не возьмись с шумом прилетел глухарь и сел на голую крупную ветку высокой лиственницы. Я замер! Потом тихонько, прячась за деревья подошёл чуть ближе и спрятавшись за очередной ствол, стал прицеливаться.
      А петух-глухарь, прислушиваясь посидел немного, а потом заходил по ветке и вдруг "затэкал" и после "заточил", а потом уже совсем разыгрался и раз за разом повторял свою неловкую песню. Тут, под точение я и выстрелил - он когда после дробного тэканья "точит", то ничего не слышит - поэтому его и зовут глухарём!
      После моего выстрела петух не упал, а слетел с ветки и по касательной спланировал к земле и сел совсем рядом от меня, метрах в пяти! Я подскочил к нему, хотел взять, а он на толстой своей шее перья растопорщил и стал со мной драться. Крыльями бьёт и всё норовит меня клюнуть. Я как-то перехватил его за шею, нажал, он и престал сопротивляться...
      ...Костёр прогорел, вокруг стало совсем темно и позёвывая охотники ушли в зимовье, где уже было тепло и можно было скинуть ватники. Подбросив в печку берёзовых веток, Гена и Паша легли на жесткие деревянные нары и вскоре заснули - день был длинный и ходьба по гористым местам утомила их...
      На рассвете, ещё только засинело на востоке, охотники поднялись, кое-как попили горького чаю оставшегося после вечера в котелке и пошли на ток. Паша по-прежнему отставал от Гены - недавно ему сделали операцию на голеностопе и потому, ходил он очень медленно и через боль...
      Минут через десять, крадучись пришли на токовище - тайга притихла перед рассветом и друзья шли очень аккуратно стараясь не трещать ветками под ногами.
      Гена первым услышал песню петуха и не предупредив Пашу, начал скакать под песню в направление токующего глухаря. Но вдруг, в той стороне раздался выстрел и через время, в прогалы кустов Гена увидел какого-то мужичка, несущего в правой руке длинношеего глухаря.
      "Эх опередил" - подумал он, и пропустив уходящего мужика, продолжил слушать окрестности... Уже в семь часов, по полному свету, метрах в ста он различил, услышал в птичьем гомоне, точение глухаря и начинал красться к нему. Но тот, заметив движение внизу - в лесу уже было совсем светло - сразу же слетел ещё метрах в восьмидесяти от затаившегося охотника и исчез за дальним лесом.
      Возвратившись в зимовье, Гена, в ожидании Паши, которого потерял в пылу охоты, лёг на нары и мгновенно заснул... Проснулся оттого, что солнце своими яркими лучами проникло в окошко и коснулось его глаз. Повернувшись, он увидел, что рядом спит Паша...
      Неудачливые охотники ещё немного полежали ворочаясь на жёстких нарах, потом с кряхтением, протирая заспанные глаза поднялись, вышли на свет божий, быстро развели костёр, вскипятили чай, попили сладкого и горячего, нехотя прожёвывая бутерброды с колбасой и размявшись, решили двигаться дальше...
       Шли по тайге несколько часов, в красивом месте остановились пообедать, а потом продолжили переход. Вскоре, по старой гати преодолели Курминку и медленно поднимаясь на хребет, решили двигаться к большому зимовью, стоявшему на высоком берегу таёжного ручья...
      Подойдя к домику охотники осмотрелись, убедились, что здесь давно уже никого не было, со вздохами облегчения скинули рюкзаки, затопив печку развели костёр на улице и сварили кашу с тушёнкой.
      Пока ужинали, Паша рассказал, как в этом зимовье, ещё по осени, он встретил деревенских мужиков, которые напившись, затеяли скандал. И он, чтобы не учинять с ними драку вышел на улицу и дремал до рассвета у костра. Утром, проспавшиеся мужики просили извинения, потом повели его на ягодники, потом покормили ухой из харьюзов пойманных в ручье, а потом и в город отвезли на своей машине...
      ...Поужинав, лесовики вошли в тёплое зимовье и легли спать, а Гена, перед сном рассказал, как в этих местах, несколько раз уже поздней осенью, по снегу, видел следы медведей, идущих с летних мест обитания в сторону своего берложного места, в предгорьях Байкальского хребта....
      Утром Гена проснулся рано, вскипятил чай и поел, но Паша, замученный вчерашним переходом наотрез отказался вставать.
      ...Гена вышел из зимовья ещё в предутренних сумерках и пройдя по зимнику несколько сот метров, вдруг услышал у подножия холма заросшего крупно-ствольным сосняком, квохтанье копалухи.
      Не торопясь, по дороге, он подошёл к тому месту, сел на упавший ствол и почти сразу услышал вторую копалуху, квохтавшую совсем недалеко.
      Охотник сидел неподвижно и вскоре, вначале услышал шорох медленных лёгких шагов, а потом увидел в двадцати шагах и самоё копалуху - крупную, серо-коричневую с пестринами птицу, которая шла с остановками, крутила серой головкой на длинной шее по сторонам и изредка, призывно квохтала...
      Когда копалуху скрылась в распадке, Гена поднялся и пройдя по зимнику ещё несколько метров, вдруг услышал точение и затем всплеск тяжёлых крыльев. - это был глухарь.
      Гена, уже собрался скакать к нему, как вдруг сам глухарь слетел с дерева и планируя приветвился на сухую сосну шагах в двадцати от Гены и сел в пол дерева. Он был весь на виду и в свою очередь заметил фигуру охотника, стоявшего тоже на виду...
      Затаив дыхание Гена замер - в это время глухарь, разглядывая охотника крутил головой на длинной шее то влево то вправо, но убедившись, что это коряга, как живой флюгер развернулся на ветке и вдруг запел во всё горло.
      Напрягшись, Гена слушал его песни, но когда от усталости задрожали неловко стоявшие на земле ноги, глухарь заметил это движение и тотчас слетел с ветки, вновь спланировал и с шумом больших крыльев приземлился где-то в кустах, совсем недалеко от охотника, но уже вне видимости.
      Гена попытался подойти к тому месту, но глухаря там уже не было, хотя неподалёку, в кустах нетерпеливо квохтали уже три копалухи.
      "Вот так "сюрпрайз - подумал Гена немного расслабившись и слушая нетерпеливое квохтанье глухарок. - Здесь определённо хороший ток" - констатировал он и прервав насторожённое стояние, у же в тишине раннего солнечного утра, медленно пошёл по дороге дальше...
      Пройдя некоторое расстояние по дорожной колее, охотник сошёл с неё в лес и стал подниматься по диагонали, по пологому лесистому склону в сторону гребня.
      Вдруг, впереди, в некоем подобии широкого оврага, он увидел грязную глиняную яму, с остатками талой воды на дне Спустившись в овраг, на небольшую, почти плоскую поляну, покрытую высокой сухой травой, он подошёл ближе и понял, что это кабаны, устроили себе грязелечебницу. Место был изолировано с двух сторон крутыми склонами и посередине этой впадине протекал, заросший смородиной ручеёк. Внутри этого углубления, была чистая полянка, летом наверное покрытая густой, высотой в человеческий рост травой, с зарослями медвежьей дудки. Но весной, после снежной зимы, когда трава была прибита к земле снегом, всё вокруг было ровно и эта площадка пряталась посередине пологого плоского склона...
      Солнце к этому тому времени поднялось над лесом и осветило тёплыми лучами и замечательный уютный распадок и человека, который стоял и озирался, ровно и глубоко дыша прозрачным тёплым воздухом, любуясь просторами нетронутой тайги.
      Гена, уже забывший неудачу с глухарём вспомнил, что был в этих местах зимой и встретил на снегу гнёзда кабанов, которые жили в этом урочище, а кормиться ходили на пологие, южные склоны хребта, ближе к речке Половинке, стекающей уже не в водохранилище, а в Байкал...
      ...Проснувшись уже при высоком солнце, Паша быстро встал, вскипятил себе чаю, попил закусывая вчерашними бутербродами, а потом решил погулять с ружьецом по окрестностям и отправился в противоположную сторону той, куда ушёл Гена.
      Пройдя метров восемьсот он вышел на полянку и на её краю, сел на поваленную ветровалом лиственницу, щурясь на поднимающееся над горизонтом тёплое солнышко. Он стал вспоминать, как будучи студентом, путешествовал с приятелем по этой тайге, ничего ещё не зная о таёжной жизни и воспринимая тайгу как некую "терра - инкогнито" - наверное поэтому, всё что он увидел тогда, осталось в его памяти на всю жизнь...
      ...Паша запомнил прозрачный ручей, с крупинками поблескивающего золотом песка на дне, позже он узнал, что это "золото" называется геологами "обманка". Вспомнил нору волка на гребне горы, откуда были видны и водохранилище и все окрестные пади и распадки. Вспомнил зимовейку - ночуйку спрятанную в ельнике, обнаруженную случайно и где они едва помещались вдвоём. Вспомнил, как вечером, уже в сумерках, на горке, через которую они совсем недавно прошли, кричала рысь, а молодые собаки уставшие за день беготни, не обратили внимания на её визгливое рычание...
      Совсем недавно, Паша лежал в больнице и потому, уже не мог как раньше, неутомимо и весело ходить по тайге. Оставалось только любоваться этими таёжными далями и вспоминать подробности длинной охотничьей жизни с ночёвками у костра, зимними морозами и непроходимо глубоким снегом; вновь переживать летние мучения от комаров и слепней; бесконечные осенние дождливые дни, когда зимовье, в котором сидишь целый день надоедает как тюрьма...
      
      ...Приятели, встретились в зимовье уже вечером и у очередного костра, долго рассказывали друг другу, кто что видел и слышал за день. Спать легли пораньше, и проснулись тоже рано...
      На костре подогрели вчерашнюю кашу, попили чаю запахивая куртки и подрагивая от предутреннего морозца, обещающего тёплый солнечный день. Потом собравшись, двинулись в сторону дома.
      Идти в обратную сторону было легче, потому что они спускались вниз, к водохранилищу, однако Паша шагал неторопливо, а Гена привычно ушёл вперёд.
      Проходя вдоль крутого склона, заросшего молодым сосняком, он вдруг остановился, словно кто его подтолкнул и повернув голову направо, вверху, на небольшой, чёрной после весеннего пала полянке, увидел изюбря, стоящего на склоне и смотрящего в его сторону.
      Охотничий инстинкт, заставил Гену мгновенно вскинуть ружьё, прицелиться и только на секунду задержав выстрел, он успел подумать: "А зачем я буду стрелять?! Ведь до зверя сто метров и я вряд ли попаду убойно, из гладкого ствола..." Однако, мысли эти не помешали ему нажать на спусковой крючок.
      Грянул выстрел!
      Олень развернулся на одном месте и мелькая шоколадно-коричневой короткой шерстью, на махах ушёл в чащу...
      Вскоре, быстрым шагом подошёл Паша и Гена всё ему рассказал. Потом охотник не поленился, поднялся на крутой склон, осмотрел место где кормился олень, но ничего достойного внимания не нашёл и вернулся к приятелю...
       Уже к вечеру, подошли к последнему мосту через Хею и здесь встретили двух знакомых мужиков, ведущих собак в поводке. Паша поздоровавшись, сразу ушёл вперёд, а Гена, остановившись долго разговаривал с ними, рассказывал про следы кабанов и оленя, но умолчал про выстрел. Собаки - крупные, восточносибирские лайки - крутились на одном месте натягивая поводки и изредка взглядывали на Гену коричневыми, яркими глазами. Они были полны сил и рвались на волю, в тайгу, предвкушая охоту и несколько дней на свободе...
      А для Гены с Пашей поход закончился и они уже сожалели, что весна так быстро проходит и наступает жаркое комариное лето, когда удовольствие от похода, нивелируется бесконечной борьбой с жарой, комарами и паутами...
      
       Конец августа 2020 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 01/09/2020. 56k. Статистика.
  • Статья: Великобритания
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка