Аннотация: Волки, когда их много, опустошают все места от диких животных, от малых до больших, например таких как олени или лоси!
Мороз медленно приходил в стылую тайгу.
Из серой тьмы как на фотоснимке, вначале проявились отдельно стоящие большие деревья от подножия до вершины покрытые инеем. Потом выделились массивы сосняков окружающие старые горелые поляны. Всё, что было за соснами, таинственной пеленой, словно смертным саваном, покрывал туман...
Горная речка зажатая меж крутых склонов промёрзла до дна и потекла по верху, ползла дымясь, застывая на ходу, превращаясь в жидкое сало и вновь текла выдавленная морозом из подо льда.
Пар поднимался над долиной и превращаясь в снежные кристаллы, оседал на прибрежных деревьях и кустах.
В обморочной тишине замерзающей тайги слышалось шуршание наледи, прорезаемое пистолетно-винтовочными выстрелами, трескающихся от мороза стволов лиственницы тут и там чернеющих на склонах распадков...
...Волки появились неожиданно!
Неслышно ступая они шли друг за другом, оставляя после себя цепочку неглубоких следов. Стая шла обычной мерной рысью, словно плыла по заснеженным пространствам дремучих лесных урочищ. Вожак идущий впереди, был заметно крупнее остальных: с большой тяжёлой головой, серой густой гривой на короткой шее и сильной широкой грудью. Изредка он останавливался и точно по команде, останавливались остальные.
Вожак вслушивался в тишину холодного утра поворачивая лобастую голову то влево, то вправо и переждав какое-то время, звери трогались с места, продолжая свой нескончаемый поход...
Пройдя по берегу, стая перешла речку и зайдя в крутой распадок, чуть растянувшись, поднялась на лесную гриву отделяющую один речной приток от другого.
Войдя в осинник, волки остановились, притаптывая снег лапами крутились на одном месте и потом, ложились поджав их под себя, сбоку прикрыв живот пушистым хвостом.
Годовалые волки повизгивали тонко и жалобно, устало вздыхали, прятали влажный нос в подпуш хвоста.
Вожак лёг молча, выбрав для лёжки большую высокую кочку оставшуюся от разоренного медведем муравейника.
Волчица долго устраивалась поудобнее - схватив зубами, вырвала из снега промёрзлый острый сучок, потопталась ещё и легла головой к входному следу - она лежала последней и присматривала за "тылом", откуда обычно и появлялся главный и единственный враг волков - человек...
Совсем рассвело. Солнце, не пробившись сквозь сухой морозный туман давало мутно-серый холодный свет, а все звери попрятались от стужи кто куда: в норы, гнёзда, трещинки в стволах и земле.
Мороз достиг апогея - было не меньше минус сорока градусов - всё живое затаилось, пережидая долгий ледяной рассвет...
...Человек вышел из зимовья и невольно крякнул, задержал дыхание пытаясь ещё хоть на мгновение сохранить в себе тепло нагретого за ночь жилого пространства.
Снег под ногами зашумел, и каждый шаг отдавался шуршанием рассыпающихся по сторонам ледяных кристаллов - промороженный, он утратил скользкость и подобно крупной белой соли хорошо держал шаг не продавливаясь лишь осыпался с краёв следа внутрь.
Но снега было немного, и идти по нему было легко, особенно в начале...
Отойдя от зимовья несколько сотен шагов, человек остановился, огляделся припоминая откуда, уже в темноте, он пришёл сюда вчера вечером. Потом, уже выбрав направление, глянул вперёд.
Серая дымка укрывала почти неразличимый дальний край поляны, а горизонта вообще не было видно. Он покрутил головой, проворчал что-то неразборчиво и разминая ноги, уставшие за тяжелый многодневный поход, двинулся вперёд.
Пройдя ещё с километр, вышел на дорожную развилку и снова забормотал в пол голоса: - Ну а теперь куда?
Уже давно бывая в лесу, он разговаривал сам с собой и эти безответные реплики, помогали ему преодолевать одиночество и усталость.
Сегодня, рано утром, проснувшись и готовя себе еду, человек уже решил куда пойдёт, а сейчас думал как это сделать: пойти ли дорогами по лесным долинам, или грянуть напрямик, через холмы, сокращая расстояния, но преодолевая трудные подъемы и спуски.
Он приблизительно знал, где выйдет на волчьи следы оставленные вчера вечером и только прикидывал, как побыстрее, срезая углы вновь встать на след волчьей стаи, за которой шёл уже четыре дня...
Незаметно бородатый человек согрелся, приободрился и только чуть ныли отмороженные когда-то, пальцы на левой ноге. Но всё это было уже привычно как шуршание мёрзлого снега под ногами, пот на лбу, тяжёлое усталое дыхание ближе к вечеру, несмотря на холод потная спина под тяжёлым рюкзаком...
...Волков с лёжки поднял голод.
Вначале пошевелился вожак: услышав повизгивание во сне молодых волков насторожился. Вскочив на ноги, потянулся расправляя мышцы большого, сильного тела, потом, подойдя к пеньку высоко поднял правую заднюю лапу, пометил пенёк пахучей мочой, разгреб снег энергично швыряя назад смёрзшиеся куски и отойдя в сторону, понюхал воздух. Всё вымерзло в тайге и кроме запаха подмокшей волчьей шерсти, волк ничего не учуял.
Волчица тоже встала и покрутившись на месте "прожгла" в снегу жёлтую дырочку. Потянувшись зевнула широко открывая пасть, потом облизнулась, сверкнув белизной длинных, острых клыков.
Остальные волки тоже поднялись, принюхиваясь разошлись по сторонам.
После ночи мороз чуть сдал, но солнце так и не пробилось сквозь туман и в лесу по- прежнему было сумрачно и холодно - деревья стояли заиндевелые и неподвижные - словно умерли...
Выстроившись походным порядком, волки пошли вниз, в долину реки, к заброшенным полям, по краям заросших ивняком.
Стая шла долго не останавливаясь - пройдя по берегу, волки перешли реку по снежному насту, кое-где подмоченному снизу водой - река промёрзла до дна. Вожак немного намочил лапы и после перехода лёг и стал выгрызать колючие льдинки между пальцами лап.
Волчица, шедшая в этот момент последней, что-то почуяла, подняла голову, понюхала воздух и легко перейдя с места в карьер, ушла в кусты ивняка. Через какое-то время оттуда с шумом взлетел глухарь и чуть погодя волчица вернулась на след. Волки уже ушли за вожаком и волчица, лёгкими и длинными прыжками, догнала стаю, вблизи мостика на старой лесовозной дороге.
Выйдя к полям уже в сумерках, волки, вслушиваясь и приглядываясь пошли вдоль обочины, через густые ивовые кусты.
Вдруг вожак остановился, насторожившись.
Из темнеющей впереди чащи ивняка раздался треск сломанной ветки. Хищники замерли. Вожак, высоко подняв голову пристально смотрел в одну точку - его уши улавливали звуки, а нос втягивал воздух, пытаясь разобрать запахи.
Через несколько мгновений, вожак сорвался с места и стая, разворачиваясь на скаку в линию, помчалась через поле.
Волчица, ходко убыстряя скок понеслась справа, обходя одного за одним молодых волков.
Вожак был впереди и вдруг изменив направление поддал резко влево.
Атаковали почти беззвучно, однако лоси почуяли, почувствовали опасное движение на поле. Из ивняка вырвались два крупных чёрно-лохматых зверя и мелькая в полутьме сероватым низом ног, стуча копытами по мёрзлой земле побежали к реке.
Там, на другом берегу, щетинились густые заросли молодых ёлок, непроходимые для волков, но спасительные для высоконогих лосей.
Третий лось - поменьше ростом и размерами - объедал иву на углу поля и услышав дробный стук копыт сородичей, заметался в тревоге, но волк - вожак уже развернул стаю в его сторону.
Обезумевший от страха лосёнок кинулся догонять лосиху, однако волки опередили его - их ещё чуть задержали густые кусты ивняка, стоящие стеной по кромке поля.
Лосёнок, на галопе описал дугу, проломился сквозь заросли и ещё успел увидеть за рекой, над тёмным ельником мелькание туловищ и голов взрослых лосей...
Вожак настиг его в броске, вцепился в правую заднюю ногу, повис, распластался, проехал по снегу несколько метров за жертвой, тормозя всеми лапами.
Лосёнок почти остановился пытаясь сбросить, оторваться от волка, но тот, воспользовавшись остановкой движения мгновенно перехватился, лязгнул клыками и перекусил сухожилие на ноге жертвы.
Подоспевшая волчица, в длинном прыжке, с коротким рыком ударила всем телом в шею лосенку и вцепившись снизу, распластала толстую кожу под тяжелой головой.
Подоспели молодые волки и туловище лося почти исчезло под серыми сильными, злыми телами - всё было кончено в одну минуту!
Стокилограммовая туша, уже мёртво двигалась под напором рвущих её волков. Кровь обрызгала белый снег. Голова лосёнка с тёмными, широко открытыми глазами, моталась от хищных рывков из стороны в сторону...
Вожак вдруг, как-то по-особому рыкнул и словно от удара бича, остальные волки вздрогнули, вжали головы в плечи и попятились, поджимая под себя хвосты.
Только один не услышал, не захотел услышать и тут же был сбит с ног, покатился по окровавленному снегу пряча лапы, визжа от боли и страха, а вожак ударяя его мощной грудью кусал, рвал за шею, за брюхо, за лапы...
Наконец, с жалким воем побитый волк вскочил и что было сил бросился бежать, через мгновение исчез в темноте.
Вожак вернулся к туше, рыча оглядел стаю и волки, пряча глаза, отворачивая головы показывали вожаку полную покорность...
Победитель вонзил клыки в брюхо лосёнку, распорол толстую кожу и чёрная, длинная шерсть тут же намокла от крови.
Горячие ещё внутренности вывалились наружу - над тушей поднялся запашистый пар.
Вожак вырвал печень и сердце и чуть оттащив в сторону, принялся есть, изредка поднимая голову, осматривался, облизывая пасть окровавленным языком...
Морозная ночь спустилась на землю.
В темноте видны были силуэты хищников копошащихся у туши жертвы. Матёрый оторвал себе ещё большой кусок мяса, оттащив подальше лег и разрывая плоть и перекусывая с треском кости, стал насыщаться.
Следующей, отошла от остатков лосёнка отяжелевшая от съеденного мяса волчица. Она изредка нервно вздрагивала и сдавленно рычала, вглядываясь в темноту ночи.
Остальные волки ждавшие своей очереди, кинулись на мёртвое тело, огрызаясь друг на друга рвали, терзали, хрустели костями, лакали кровь...
Пиршество длилось долго. Незаметно ко всем присоединился побитый волк, но вожак его больше не преследовал...
Через час лосёнка разорвали, растащили по полю и лёжа, уже спокойно доедали свою добычу. От крупной туши осталась голова с большими торчащими ушами, чернеющая на снегу порванная шкура, обглоданные кости ног и толстый желудок с остатками не переваренной лосиной пищи.
Наевшись, волки ушли вниз по реке и войдя в чащу ольховых кустов, легли. Вожак устроился на холмике с хорошим обзором вокруг и главное с хорошей слышимостью. Засыпая, он вздрагивал всем телом и взлаивая подёргивал лапами - ему снилась погоня.
Волчица лежала тихо, но иногда открывала глаза и всматриваясь в просветы зарослей, слушала пространства с той стороны, откуда на лёжку вошла стая...
...Бородатый человек шёл по следу.
Морозная полутьма немного рассеялась к полудню и когда он остановился обедать на берегу болотца, мороз уже чуть сдал и левая нога перестала мёрзнуть и болеть.
Обычно он с удовольствием шёл по незнакомым местам, вглядываясь и всматриваясь, запоминая приметы и красивые места, но сегодня с утра, он то и дело пинал левой ногой стволы деревьев, чтобы восстановить нормальное кровообращение в ступне.
Всё это утомляло, заставляло злиться - остановиться и переобуться человек не решался, помня тот случай, когда ранним вечером чуть не замёрз совсем рядом с городом...
...Он возвращался тогда с лыжной прогулки и набрав снегу в ботинки, решил выжать носки. Но мороз, на заходе солнца резко прибавил и снятые носки и ботинки мгновенно заледенели. К тому же, пальцы на руках закоченели и перестали слушаться.
Обдирая кожу и скрипя зубами от боли он, ничего не чувствующими пальцами, натянул стоящие колом носки, кое-как втиснул ноги в ботинки и побежал, волоча за собой лыжи, крупно дрожа и всхлипывая от напряжения, боли и страха...
Тогда всё обошлось, но он отморозил левую ступню и запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь...
...Остановившись, человек разгрёб снег под большой сосной, сбросил рюкзак, наломал сухих тонких веточек, положил их в намеченное место. Потом достал из нагрудного кармана кусочки бересты и положив их под веточки, чиркнул спичкой.
Затрещав и скручиваясь береста вспыхнула - родила огонь и появились несколько язычков пламени, а над костерком, прямо вверх поднялась струйка ароматного, тёплого дыма, который попав в глаза, выдавил слезу и заставил закашляться. Но это были приятные мгновения.
Человек заранее приготовил несколько больших сухих веток, сброшенных на землю сильными ветрами с сосен. Мороз выжал из древесины всю влагу и потому, дрова горели хорошо и ярким пламенем, однако дым крутил, двигаясь то влево, то вправо и человеку приходилось, затаив дыхание и отворачивая лицо, пережидать наплыв едкого дыма.
Вытирая выступающие слёзы, он размазывал грязь по щекам.
- Ничего, ничего - бормотал он, поправил костёр и укрывая лицо от дыма закончил - это приятно...
Вскоре огонь разгорелся, набрал силу, дыму стало меньше и охотник устроился поудобнее, ожидая когда закипит вода из растаявшего в котелке снега. Вообще, он предпочитал родниковую воду и старался даже зимой среди льда и снега найти незамерзающие родниковые ключи, но сегодня было так холодно и так мёрзла нога, что не захотелось тратить время на поиски открытой воды...
Достав из рюкзака мешок с продуктами, человек вынул смёрзшийся хлеб, маргарин в помятой упаковке, консервы с сардинами в масле, луковицу, чай в бумажной пачке, сахар в полиэтиленовом мешке и всё это разложил на опустевшем рюкзаке.
Потом, для тепла подложил под себя меховые варежки, но чувствовал, как начал подмерзать правый бок и как нагревшись, жгла пальцы ноги резиновая подошва правого сапога.
Даже в такой мороз, из-за наледей и незамерзающих болот, приходилось ходить по тайге в резине, вкладывая в сапоги войлочные стельки, надевая пару шерстяных носков и обматывая ноги сверху суконными портянками. Но у костра резина нагревалась, ноги потели, носки и портянки становились неприятно влажными...
Наконец котелок зашипел, забурлил кипятком.
Кряхтя, человек встал, бросил в котелок щепотку чая, обжигая пальцы, торопясь снял котелок с огня и поставил рядом.
Подложив дров поправил костёр, поплотнее запахнулся полами куртки, сел поудобнее, намазал маргарином отогревшийся, чуть подгоревший хлеб, открыл консервы и поставил на край костра разогревать.
Налил большую эмалированную кружку паряще-горячим чаем, насыпал несколько ложек сахару, размешал и тогда только первый раз глотнул - и как всегда обжёг язык и нёбо...
Бок подмерзал. От сапога пахло горелой резиной. Дым ел глаза...
Но человек почти не замечал этих мелочей - он привык к мелким невзгодам лесной жизни и привыкнув, полюбил - ведь обедая вот так, можно было немного отдохнуть от утомительной ходьбы, осмотреться, подумать и решить, что делать дальше.
Сладкий горячий чай, вкусная, сытная рыба в масле, горячий, запашистый кусочек хлеба, хрустящие, горьковатые дольки мёрзлого лука, доставляли настоящее удовольствие, а костёр отогревал замерзающие ноги и создавал подобие уюта!
В тайге никогда не бывает легко - собираясь в дальние походы, человек всегда настраивал себя на тяжёлые испытания и потому, был готов к трудностям и не видел ничего особенного в ночёвках на снегу зимой, и под дождём летом.
"Жизнь наша такая" - шутил он улыбаясь, рассказывая приятелям о своих тяжёлых путешествиях.
Но иногда, случались моменты когда в своих походах, он бывал на верху блаженства, почти как в раю...
...Однажды, в начале лета, он долго шёл по густому, жаркому комариному лесу и совсем обессилел и выйдя к большому болоту, направился к его центру в поисках морошки.
Тут-то он и попал в первобытный рай: с синего неба светило ясное солнце, ароматный ветер напористо дул навстречу, зелёный, толстый и сухой ковёр мха пружинил каждый шаг и вокруг, отливая золотом росла крупная и спело-сладкая морошка, тёплая от солнечного света.
Ветер сдул комаров на окраины болота и стало легко и прохладно и потому, он с криком ликования упал на спину, смеясь смотрел в глубокое небо и слушал мелодичный крик маленького сокола, стрелой проносящегося над ним низко-низко.
Так он долго лежал вдыхая полной грудью упругий терпкий, настоянный на лесных ароматах воздух и повторял вслух:
- И всё-таки жизнь прекрасна! Волшебна! Удивительна!!! Наверное, таким был рай во времена Адама и Евы!
Он был один в этом раю и потому, не стеснялся проявлять своё счастье...
...К вечеру, как обычно, мороз прибавил - затрещала, лопаясь, кора на деревьях и вновь над замерзшей землёй поднялся мутно-серый, холодный туман.
Человек в сумерках вышел на дорогу, прошёл до заброшенных полей и там наткнулся на место, где волки задрали лосёнка.
-Ну, злодеи - бормотал он себе под нос. - А говорят, что волки - санитары леса, что они убирают из природы больных и увечных.
- Это каким надо быть дураком, чтобы поверить в этот нацистский бред" - думал он, рассматривая следы беспощадной расправы.
-Да, санитары! - бубнил он, трогая ногой голову лосёнка, смотрящую стеклянными, промороженными глазами в никуда - эти так подсанитарят, что и косточек не соберёшь чтобы похоронить...
"Будто больным и увечным умирать не больно" - продолжал размышлять он.
- О Фарисеи- Лицемеры! - человек вспомнил библию и рассердился. "Учёные, мать вашу так! Придумали теорию у себя в тёплых кабинетах и дурачат людей".
Охотник, невольно передёрнул плечами, ещё походил молча, рассматривая следы вокруг, увидел на снегу, отпечатки копыт двух взрослых лосей ускакавших через ельник и подумал, что волки могут сюда ещё вернуться, попытаться поймать оставшихся - тех, что успели уйти...
Уже стемнело и человек, прихрамывая пошёл в сторону ближайшего зимовья. Идти было километров пять и стараясь поднять настроение, криво ухмыляясь, он, хриплым голосом пытался петь Высоцкого: "Товарищи учёные, доценты с кандидатами..."
Охотник внимательно взглядывал в заросли, иногда, на время умолкал, но продолжал идти и запевал на прерванном месте снова и снова...
"Кончайте поножовщину, едрит ваш ангидрид..."
Человек не помнил все слова песни и потому, повторял эти две строчки много раз - звук собственного голоса бодрил и успокаивал.
Он знал, что волки опережают его на сутки и что они пройдут недалеко от того зимовья, в которое он шёл ночевать...
...Сивый родился несколько лет назад в широкой речной долине, неподалеку от большого озера.
Весной, когда яркое солнце растопило льды и согнало снег, когда на южных прогретых склонах появились жёлтые цветки подснежников, крупная, шоколадно-коричневая изюбриха родила маленького светло-серого олененка. Она долго возилась на бугре поросшем бурьяном, перекатывалась с боку на бок стонала, растопырив ноги и упираясь копытами в мягкую землю, выдавливала из себя новорожденного.
Он появился на свет после полудня, шатаясь встал на дрожащих слабеньких ещё ножках и изюбриха, сама ещё очень слабая и усталая, стала вылизывать новорожденного, стараясь нажимом языка не уронить малыша...
Первый раз покормив оленёнка, изюбриха поднялась на ноги, огляделась и чувствуя сильную жажду, тихонько пошла в сторону речки, уходя сама и уводя малыша подальше от места рождения.
Потом, оставив в зарослях одного Сивого - так в Сибири зовут светло-серых по масти животных - она, на закате солнца сходила к реке, попила водички и по пути, на сосновой опушке пощипала зелёной сочной травки, а вернувшись, нашла Сивого там же, где его оставила - под большим ольховым кустом.
Ещё раз вылизав теленка, оленуха, подталкивая мордой заставила его встать и увела за собой в вершину крутого распадка, заросшего мягкой и пахучей пихтой...
Первые недели изюбриха, уходя кормиться и попить воды оставляла оленёнка одного в пихтаче - он был так мал, так неподвижно молчалив, что никто не замечал его присутствия в лесу.
Несколько раз мимо, совсем близко проходила глухарка, но он - Сивый, не двинулся с места и даже не вздрогнул, а чуткая птица не заметила его присутствия...
...Через месяц, оленёнок уже резво скакал вокруг матери, сопровождая её на кормёжку и на водопой...
В то лето, в окрестную тайгу пришли люди и начали валить лес.
Затрещали мотопилы, со стонами и уханьем валились на землю лесные великаны - сосны, лиственницы и ели, урчали моторы тракторов, стаскивающих "убитые" деревья в одну кучу.
Но люди для изюбрихи и оленёнка не были страшны, потому что были заняты своей работой с утра до вечера, а звери вокруг, постепенно привыкли к дневному шуму и жили как обычно.
На рассвете, изюбриха и Сивый ходили в молодые осинники, где оленуха кормилась, обдирая с тонких гибких веток нежные пахучие листочки. А днём они уходили в дальний распадок и лежали там в тени пихты, слушали шумы летнего леса и дремали.
Хищники, потревоженные лесорубами, переместились в дремучие соседние урочища, и жизнь Сивого и его матери протекала спокойно и размеренно.
Оленёнок всё дальше и дальше уходил от изюбрихи и когда терялся, то начинал тревожно свистеть сквозь вытянутые трубочкой губы. Мать приходила или прибегала на зов малыша и он тотчас успокаивался...
Наступила пора летнего солнцестояния, когда небесное светило длинно и долго ходило по небу с востока на запад, когда дни были жаркими, а ночи короткими и прохладными.
Со временем, зверей стали одолевать комары, слепни, оводы и изюбриха, увела Сивого на прохладные крутые склоны приозёрного хребта. Там, почти всегда дул ветерок, росла сочная высокая трава, пахло луговыми цветами, жужжали трудолюбивые шмели и шумел горный ручей, прыгающий с камня на камень в узком ущелье уходящем вниз, к озеру.
Изредка, изюбриха водила оленёнка на солонец, в долину, где в круглом болотце между двух скальных уступов торчал бугор, сочащийся желтовато-коричневой водой. Вода на вкус была горьковато-солёная и можно было полизать побелевшие от выступившей соли остатки корней, упавшей и давно сгнившей сосны.
Как-то, возвращаясь с солонца, они встретили медведя - мохнатое, сердито - пыхтящее, неповоротливое существо. Он погнался за ними, но быстро отстал и от досады рявкнув несколько раз, ушёл по своим делам.
Позже, осенью, они иногда кормились вместе с медведями, на больших горных полянах-марях и Сивый, видя их уже не пугался как в первый раз. Так он учился различать врагов, опасных и не очень...
Вскоре наступила осень...
Горы из зелёных превратились в серо-жёлто-красные. Листва на деревьях, обожженная ночными заморозками постепенно меняла цвет, проходя поочерёдно гамму от жёлтого к красному и от серо - зелёного, к тёмно-коричневому...
Вода в ручьях и речках стала ледяной, каменистое дно отливало золотом и серебряный блеск водных струй, отражал тёмно-синее, прозрачное небо...
Ещё позже, на вершины гор лёг белый снег, а в долинах, утром и вечером на зорях, стали звонким эхом отдаваться трубные звуки изюбриного рёва.
Изюбриха забеспокоилась, подолгу стояла и слушала этот рёв, а на свист Сивого почему-то не отзывалась...
В начале зимы, Изюбриха и Сивый, объединившись с ещё несколькими такими же парами, стали жить небольшим стадом...
Когда выпал глубокий снег, они возвратились в долину, где родился Сивый - люди там продолжали валить лес, корма было много, а хищники по прежнему держались от шуму и людей подальше...
...Прошёл год. Сивый вырастал большим, сильным, красивым оленем, но его отличал от сородичей цвет шерсти - он был серым, почти белым и потому, заметен летом и почти невидим на фоне снега зимой.
Когда он, неслышно и твердо ступая проходил вслед за изюбрихой по чистым осиновым рощам, казалось, что по воздуху плывёт плохо различимый силуэт оленя - стройный и лёгкий.
К следующей осени у Сивого появились рожки - спички, но он по прежнему ходил в стаде с изюбрихой...
Началась вторая его зима.
В один из ясных солнечных дней, когда стадо после кормёжки лежало на большой поляне- вырубке, страх словно вихрь пролетел по округе и все олени вскочив, в ужасе помчались прочь - на дремлющих зверей, напала стая волков. Но, то ли молодые волки были неумелыми охотниками, то ли их, нападавших, рано заметили олени, но бешеная погоня окончилась ничем - волки отстали, а олени разбившись на группы ускакали и оторвавшись от преследователей, ушли дальше, прочь из этих мест.
Тогда Сивый впервые испытал страх волчьей погони и осознал опасность исходящую от этих серых хищников, как неслышные тени скользящих по лесу подкрадываясь, а потом, с частым взвизгивающим придыханием несущихся вслед.
И тогда же он понял, что может уйти, скрыться, ускакать от них! Молодой олень начал осознавать силу своих ног, крепость своего тела и рогов...
... Прошёл ещё год и Сивый, незаметно потерял родственные чувства к изюбрихе - он стал взрослым оленем.
И она ушла, незаметно исчезла из его жизни в один из закатных вечеров, когда среди горной тайги, таким тревожным эхом отдаются голоса трубящих оленей...
Вскоре и сам Сивый, сжигаемый страстью и вожделением, с раздувшейся от похоти гривастой шеей и остекленевшими блестящими глазами, распустив слюну рыл землю копытами и ждал, звал соперника на бой, громкой песней - рёвом...
Той осенью он впервые обладал молодой грациозной, послушной маткой, а потом месяц водил её за собой, удовлетворял неистовую страсть и случалось, дрался за неё с соперниками...
Через месяц страсть прошла и он позволил ей уйти, а сам, соединившись с несколькими такими же молодыми быками, стал жить с ними вместе - на стадо самцов боялись нападать одинокие волки - так эти олени были сильны и бесстрашны...
Прошло ещё несколько лет.
Сивый превратился в сильного, опытного, уверенного в своих силах, оленя.
Во время гона, он уже не боялся соперников, легко расправляясь с каждым кто рисковал с ним схватиться. В его гареме каждый год бывало по несколько маток - иногда он убегал сражаться с соперниками и часто пригонял в свой табун новых маток, отвоёванных в неистовых схватках...
Проходило время и утолив страсть, заложив в потомство своё семя, Сивый уходил и жил там - где хотел, одиноко и свободно. Уже многие олени в приозёрном краю были необычного, светло-рыжего цвета, заметно отличаясь от своих кремово-шоколадных сородичей из других урочищ!
...Морозы в эту зиму были необычайно сильными.
Сивый вынужден был спуститься в долину раньше положенного времени и это его беспокоило. Снегу здесь было ещё очень мало и волки, могли легко выследить и подкрасться к оленю - поэтому он был всё время настороже...
...Волк-вожак, вёл стаю в долину - голод вновь подгонял их, заставляя непрестанно двигаться в поисках пищи.
Зазевавшаяся лисица поздно заметила серые тени, мелькающие на опушке. Волчица шедшая последней, увидела юркнувшую в мелкий лог лису, сорвалась в карьер, легко настигла стелющуюся в смертном беге жертву и мощной хваткой, сверху за горло, задушила её.
Потом, приподняв над землей несколько раз встряхнула, бросила жертву на снег, обнюхала и фыркнув, неспешной рысью догнала стаю, уходящую все вперёд и вперед.
Она была ещё недостаточно голодна, чтобы есть неприятно пахнущую лису - волчица настигла и задушила ее заметив бегство - сработал инстинкт преследования и закон вражды - волки не терпят лис...
... Сивый на рассвете кормился в осиновой роще на южном склоне распадка, полого поднимающегося вверх, там он объедал мёрзлые веточки с вершин тонких стволов.
Проходя мимо крупных осин, олень поднимал голову и передними зубами - резцами соскребал вкусную кору сверху вниз, чуть стуча при этом, когда вдавливал зубы в мёрзлый ствол.
Этот звук и привлёк внимание вожака волчьей стаи.
Сейчас, в сильный мороз он рассчитывал только на слух, потому что запахи в такую погоду были неподвижны и очень нестойки - вымерзали вместе с влагой.
Вожак остановился, и стая замерла позади. Потом он вновь услышал стук, понял, что не ошибся, напрягся и мягкой рысью пошёл вправо по склону.
В редеющей тьме, вожак не сразу заметил силуэт неподвижно стоящего оленя, тоже вглядывающегося в их сторону.
И тут хрустнула ветка под ногой одного из молодых волков.
Олень вздрогнул, сорвался с места и набирая скорость, швыряя комья снега из под копыт, поскакал по склону чуть в гору.
Волки словно семь расправившихся пружин рванулись вслед и поскакали, полетели коротко взвизгивая, едва касаясь лапами земли. Гонка началась!
Сивый - это был он, мчался по прямой, как таран пробивая заросли кустарников и мелкий осинник и выскочив на гриву на миг задержался, а осмотревшись, повернул к предгорьям.
Олень уже не один раз спасался там на отстоях - скальных уступах с узким входом на них и помнил ещё день, когда пять собак подхватили его по следу и погнали.
Тогда Сивый скакал, останавливаясь прислушивался к погоне и снова скакал, пока не поднялся на знакомый отстой по узкому проходу скального уступа, торчащему над долиной.
Прибежавшие собаки затявкали, засуетились не решаясь напасть на свирепого оленя, вооружённого толстыми развесистыми рогами с острыми концами, обещающих столкнуть в пропасть всякого, кто рискнёт по узкому уступу прорваться к нему.
Тогда, охотник - хозяин собак слышал лай, но не успел до ночи подняться на скалу, а под утро проголодавшиеся собаки ушли по его следам в зимовье...
...Погоня продолжалась уже долго, а волки далеко отстали от Сивого, но бросать преследование не хотели - голод и холод будили в них раздражение и злобу, которые заставляли напрягать все силы. И потом, преимущество было на их стороне - целью и смыслом жизни хищников является погоня и кровавые схватки. И в этот раз, они привычно делали то, к чему их предназначила природа - они были тем бичом, которым процесс жизни постоянно ускорялся, подгонялся.
Но Сивый не хотел стать очередной фатальной жертвой этих страшных законов - он был готов постоять за себя...
В стае было семь волков. Они, срезая углы сокращали время погони, а неглубокий снег не мешал волкам - бежать было удобно. Сивый же, доставая копытами до земли, часто поскальзывался и тратил силы впустую.
Заметив, что волки срезают углы, когда он круто поворачивал, Сивый тоже старался бежать по прямой, однако часто, то лесная чаща, то непролазный валежник мешали этому.
Но олень, слыша погоню позади, старался оторваться от преследователей и не сбавлял хода.
Он разгорячился и струйки пара вылетали из ноздрей. Сивая грива покрылась инеем от горячего дыхания, но сердце билось сильно и ровно, а большое тело с поджарым задом и крепкими ногами, швыряло километр за километром под острые копыта...
Совсем рассвело - уже стали видны склоны широкой долины и заснеженная змейка реки, петляющая между крутых берегов, но ни олень, ни волки не смотрели по сторонам.
В этот стылый, серый день, под облачным и морозно-туманным небом, на просторах необъятной тайги разыгрывалась привычная драма жизни, участниками которой были волки, благородный олень Сивый и где-то, ещё далеко, присутствовал человек.
А одновременно сценой и зрителем была равнодушная природа, вмещающая в себя всё: и триумф яростной жизни и трагедию неотвратимой смерти...
...Нет! Конечно же мы не забыли о человеке !..
Утром, выйдя из зимовья, охотник поправил шапку на голове, похлопал рука об руку, закашлялся - он наверное застудил верхушки лёгких и кашляя, иногда чувствовал пустоту в верху груди...
И ещё, он устал - ему хотелось поскорее уйти из этой морозной тишины и сумрака, оказаться дома - в начале выйти к асфальтовому шоссе, потом, дождавшись автобуса или попутки уехать в город, к электрическим огням и шуму машин, большим домам и ровному полу в тёплых квартирах.
И он решил сегодня последний день идти по следу, а завтра выезжать из тайги, да и на работу уже пора - отпуск заканчивалс!
.
Человек представил себе парную баню, пахнущую берёзовым веником, щиплющий за уши жар и его пробрала дрожь.
- Лучше об этом пока не думать - бормотал он и чуть прихрамывая, двинулся в сторону предгорий. Он знал, что стая, замыкая кольцо перехода, пойдёт где-то там, по верхам.
- За сутки они о-го-го, сколько могут отмахать - продолжил он разговор с самим собой и поправил лямки рюкзака, задубевшие от влаги и пота. Брезент, из которого сшит рюкзак, давно потерял первоначальный цвет и был похож на грубую, плохо выделанную шкуру.
"Надо бы постирать" - думал охотник, но знал, что сам никогда этого не сделает. "Рюкзак - это часть моей походной жизни и оттого он так выглядит. Он в лесу таким и должен быть ... И в глаза не бросается... Маскировка" - завершил тему и тихонько засмеялся...
Осторожно балансируя руками, он перешёл по упавшему дереву глубокий овраг-русло вымерзшей речки и осматриваясь на минуту остановился...
Издалека заметив следы на снегу, подойдя потрогал ногой и с удивлением отметил, что они совсем свежие.
Приглядевшись, увидел среди кустов, чуть поодаль, большие следы. "Хм - прокряхтел он наклоняясь и стал разбираться...
Вскоре охотник понял, что большие следы принадлежат оленю, а следы поменьше - волкам или собакам. "Но откуда здесь собаки? В такой холод ни один охотник не рискнет выйти в тайгу".
Человек поправил на плече новое ружье-одностволку и продолжил про себя: "Может быть, сегодня я ружьё очень кстати взял. Ведь волки, которых я выслеживаю - а это могут быть "мои" волки, - кажется гонят оленя на отстой, а здесь отстой один в округе, и я могу пойти туда напрямик ".
Он конечно до конца не верил в удачу, но чем чёрт не шутит...
"Могыть быть. Могыть быть" -вспомнил он монолог юмориста Райкина и рассмеялся - на время, даже показалось, что всё вокруг как-то посветлело и потеплело.
"А жисть - то может быть и ничего ещё" - продолжая цитировать юмориста иронизировал он над своими мрачными недавними мыслями...
...Сивый зигзагами поднимался к отстою.
Наконец, стуча копытами по камню вскочил на карниз, прошёл по узкому проходу на широкую площадку окружённую обрывом, остановился и посмотрел назад.
Далеко внизу, мелькая серыми точками среди тёмных стволов, двигались один за другим его преследователи, но отстой был рядом.
Высота скалы была метров сто пятьдесят и вход на неё начинался почти на гребне горы. Основание скалы вырастало из крутого склона, спускающегося к маленькой речке и усыпанного острыми каменными глыбами, оставшимися здесь после давнего страшного землетрясения...
...Вожак знал, что олень идёт на отстой.
Однажды, будучи молодым волком, он участвовал в такой погоне. Тогда они загнали оленя на скалу, просидели сторожа его несколько часов, а когда олень попробовал прорваться, задрали и съели его и вожак надеялся, что и в этот раз жертва не уйдёт.
Но и волки начали уставать - часто и глубоко дыша они хватали на ходу снег - несмотря на мороз им хотелось пить ...
...Человек перевалил через гребень, спустился в лощину, перешёл наледь замерзшего ручья и остановился. Устало вздыхая, сбросил рюкзак под высокой с кривым стволом сосной, развёл костёр, вскипятил чай, быстро поел и продолжил путь.