Аннотация: Охот не только подготовка к суровой мужской жизни, но способ узнать и полюбить дикую природу!
"Моим молодым друзьям
... меня очень волнует одна мысль: как бы удержать и развить... те особенности русской народной охоты, которые так замечательно повлияли на творчество наших учёных, путешественников, писателей, художников, композиторов..."
...Через неделю Андрей вновь приехал к Егерю, и снова на лодке, они отправились в Большую Речку...
Водохранилище лежало, перед быстро скользящей по воде лодкой, неподвижным, прохладным зеркалом, отражая синеву неба и золотой цвет березового леса у береговой линии. Утренние заморозки, уже местами "побили" листву на осинах и берёзах, выкрасив её в разнообразные оттенки красного и жёлтого, да и трава поменяла цвет с зелёного на серо-коричневый. И только на покосах, оттава, - вновь наросшая молодая травка - приобрела ярко-зелёный, плотный цвет и манила своей мягкостью и свежестью.
По ночам уже ложился плотный слой инея и температура на рассвете доходила до минус трёх - пяти, а днём стояла яркая, солнечная погода при синем небе и безветрии.
Тайга прощалась с летним довольством и сытостью, говорила последнее "прощай" замечательному теплу и изобилию, насыщающему короткое сибирское лето.
Эти осенние дни называют в народе "бабьим летом", подразумевая короткий расцвет женской зрелой красоты, за которым неумолимо следут первые признаки увядания...
... В это время, олени - изюбри начинают беспокоится, напряжённо нюхают прохладный воздух, перестают есть и испытывая постоянную жажду, часто облизывают длинным розоватым языком влажный чёрный нос. Рога на их головах обретают серо-коричневый цвет, твердеют и становятся грозным оружием, состоящим из множества отполированных до блеска острых отростков.
Начался гон, похоть и сладострастие захватывают оленей - быков и порождаемая этими чувствами агрессивность, ищет выхода.
Осторожные и пугливые во всё остальное время года, в дни гона олени словно сходят с ума, теряют бдительность, реагируют на любой лесной шум и бегут навстречу, подозревая за этими звуками либо пасущихся маток, либо крадущихся соперников.
Матки в это время отделяются от своего стада и тоже ищут владыку и покровителя - самого сильного и красивого оленя самца в округе - от которого, после совокупления, смогут получить гены для своего потомства...
... Быки, в это время пронзительно и яростно ревут, призывая на бой соперников, но и показывая место, где они сами находятся.
В Сибири такие "концерты", длящиеся около месяца, в основном ночью от заката до восхода, местные охотники называют изюбринным рёвом. К концу гона все матки бывают поделены между оленями - самцами, а у самых сильных и похотливых "быков" бывают "гаремы" по десять - пятнадцать маток...
... Василий Васильевич, как и в прошлый раз, увидев Егеря с Андреем обрадовался, забегал по избе, достал из "тайника" несколько труб, попробовал на звук и выбрав лучшую, спрятал её в самошитый чехол. Потом, прихватив рюкзачок с небольшим "перекусом", зашагал вслед за ребятами к заливу, немножко вразвалочку, часто переставляя во время ходьбы ноги в мягких стареньких кожаных ичигах...
Он был среднего роста, немножко полноватый за счёт возраста, но очень мягко двигающийся человек. Седые волосы были коротко пострижены ежиком, а лицо украшали синие весёлые глаза. Говорил он совершенно чисто по-русски, необычайно мягким и весёлым голосом, а слова употреблял народные, поэтически окрашенные...
Слушать его было не только интересно, но и приятно - ни о ком, никогда он не говорил плохого и наверное поэтому, его все не только уважали, но и любили, как любят своих самых близких и родных...
Перед выходом из дома, Василий Васильевич отлучился на минуту в кладовю и возвратившись, вручил Егерю подарок - одну из своих труб - сделанную из хорошо просушенного куска ели.
Егерь, конечно, обрадовался и искренне благодарил старого лесовика за этот "царский" дар - сам, он конечно такую трубу сделать не мог.
Андрей про себя немного позавидовал Егерю, но и порадовался, что теперь им самим можно будет подманивать зверя, а кто это будет делать, не так уж и важно - труба, на которой Егерь тренировался дома потрескалась и иногда звук из неё срывался на фальцет...
Уже много позже, Андрей стал понимать, что такие личности как Василий Васильевич были приметой уходящего времени, эпохи войн и испытаний, в условиях которых, после революции и во времена подъёма народного патриотизма и энтуизма, воспитывались целые поколения. Эти люди вынесли на себе все ужасы войны и тяготы послевоенного восстановления, а потому, мирная жизнь воспринималась ими как непрекращающийся праздник...
Их всегда отличала высокая требовательность к себе, обострённое чувство собственного достоинства и чести, и снисходительное отношение к грехам и проступкам окружающих. Андрей, позже, в своей жизни встречал несколько таких личностей и все они были из того поколения и такого склада характера, который позволял им совершенно ровно и дружелюбно общаться с разными людьми, у всех вызывая уважение и положительные эмоции...
... Когда отплывали от берега, Василий Васильевич весело помахал рукой вышедшей из ворот дома жене, а потом повернулся настречу движению, и не отрываясь стал расматривать пробегающие мимо берега водохранилища, расцвеченные в золото и багрянец осенней листвы.
Вода, под низкими лучами заходящего солнца, искрилась и блестела словно расплавленное стекло, отражая золотоё светило дрожащим маревом необычайно яркого света, ложащегося дорожкой от берега до берега. Пенные буруны от лодки расходились симметричными косицами вслед за лодкой и невысокие волны раскачивали тяжёлую, казалось спящую реку...
Пристали к берегу в глубине небольшого залива, куда крутой таёжный хребет возвышающийся над водохранилещем, положил прохладные невесомые тени.
Времени было достаточно и потому, охотники, на песчанной отмели, под берёзами осыпавшими траву желтыми палыми листьями, быстро разожгли костёр и повесили над огнём закопчённый котелок, зачерпнув прозрачную воду прямо в заливе. Потом расстелив несколько газеток, соорудили стол из деревенских закусок: солёного ароматного с чесночком, сала, несколько стрелок зелёного лука, деревенский пышный белый хлеб с хрустящей корочкой, домашнего сливочного масла, несколько варёных свежих яичек.
Когда вода в котелке закипела ключом, Егерь добавил к заварке ещё и несколько веточек дикой смородины, растущей в излучине заливчика - чай получился необыкновенно вкусным и ароматным...
Не торопясь поели и во время еды, Василий Васильевич рассказывал, что в этих местах, сразу после окончания Великой Отечественной, прямо в тайге, был лагерь для восьми тысяч японских военнопленных, которые в составе дивизии валили здесь лес несколько лет, и после, отбыв срок пленения всем составом уехали в Японию...
- У них, здесь, всё было как в армии - расказывал Василий Васильевич, запивая еду горячим чаем.
- Генерал был командиром дивизии, полковники командовали полками и так далее. Только жили они в бараках и вместо войны занимались лесоповалом. Была конечно и охрана, но небольшая, а в основном японцы сами управлялись - дисциплина была железная.
Именно благодаря дисциплине, большинство из них смогли уцелеть в этой суровой тайге. Бежать отсюда они не могли - выдавало незнание русского языка, внешний вид и раскосые глаза, да ещё наверное не хотели подводить своих командиров, которых наказывали за это.
- Лесу, они тут повалили, - дай бог сколько. И по сию пору, кое - где в логах лежат штабеля начавшего гнить сосново- лиственичного кругляка, распиленного на брёвна по четыре метра в длинну. А ведь работали они только двуручными пилами и обычными топорами.
Но народ они работящий и вежливый. При встрече кланяются, хотя и молчат, потому что русский язык для них слишком труден...
Василий Васильевич, вспоминая прищуривался, словно всматривался в далёкое прошлое.
- На этой стороне водохранилища, и про сию пору сохранились хорошие дороги, которые они сделали, кое - где даже с песчанным покрытием и водосливными канавами. А на перекрёстках, кое-где и сейчас ещё видны следы от беседок и лавочек, чтобы прохожие могли посидеть и отдохнуть...
Василий Васильевич, со вкусом пил чай маленькими глотками и по временам, замолкая, пристально всматривался в лесные чащи, спускающиеся по склонам прибрежного хребта к воде...
- Но ведь в окрестностях и на Кругобайкалке, во время войны стояли воинские части - командование боялось японских диверсантов.
Там ведь - он показал рукой куда то через таёжные хребты, в сторону далёкого Байкала, - десятки тоннелей и стоит один взорвать, как железная дорога встанет на недели, если не на месяцы...
Помолчав он продолжил:
- Как то недавно, встретил на теплоходе, который ходит здесь по водохранилищу на Байкал, одного незнакомца, моего сверстника... Разговорились... Оказывается, он тут служил во время войны. Их целая пехотная бригада стояла тут, на охране тоннелей на Старо-Байкальской железной дороге, которые отсюда всего километрах в сорока, если прямиком идти через тайгу, на байкальское побережье...Там по гриве шла просека, по которой патрули в любое время суток ходили как на границе!
Последовала длинная пауза, когда рассказчик словно вслушиваясь в себя, вспоминал какими были эти окрестности в те далёкие и тревожные годы...
- Как этот мой новый знакомец волновался, когда мы здесь проплывали. Ведь самые светлые, лучшие молодые годы здесь провёл, несмотря на военные голод и холод... Молодость всегда вспоминается, как самое светлое время жизни!
Васисилий Васильевич, прервавшись глянул на солнце повисшее над синеватым в тени крутым лесистым склоном и сказал:
- А нам мальчики уже пора! Зверь, наверное сейчас приготовляется и пока мы поднимемся на гриву, он чувствуя приближение ночи уже и "запоёт"!
Охотники быстро вытащили лодку на берег, залили костёр и собрав остатки трапезы в рюкзаки, забросили их в лодку и вверх по распадку отправились на водораздел...
Тропа заросшая травой, давно уже никем не пользуемая, полого, чуть в горку поднималась вдоль правого склона неглубокой пади, поросшей по влажному дну большими кустами черёмухи, с чёрными спелыми ягодами на ветках.
Побитые морозцем, они были сладковато вяжущими и очень вкусными - зимой ими питались почти все виды птичек живущих в этих местах.
Пройдя вверх километра полтора, Василий Васильевич остановился в излучине распадка, перед небольшой мочажинкой, заросшей высокой травой и папоротником, показал туда рукой и пояснил:
- Раньше, здесь был замечательный солонец, на который звери, по весне, даже днём приходили.
Помню, что добыл здесь несколько зверей и одного из них с такими большими пантами, что настойку вся семья пила несколько лет, да и соседям роздали не меньше.
Склон, по которому поднимались охотники, был обращён на север, а потому, глубокая тень разлилась по пади, делая воздух прозрачным и синеватым. Тропа петляла на последней части склона, иногда круто взбираясь наверх.
Поэтому, пока дошли до водораздела, Василий Васильевич часто и тяжело задышал, но крепился и только с надеждой посматривал на гребень - когда же этот подъём закончится?
На водоразделе их встретило низкое, но ещё яркое и тёплое солнце.
Тяжело дыша, они опустились на мягкую траву, а Василий Васильевич не сел на землю, как сделали его молодые приятели, а опустился на колени и стал осматриваться.
Здесь, на перевале, была небольшая плоскотина поросшая сосняком вперемежку с берёзами, и за этими деревьями начинался южный склон, на протяжении нескольких километров, полого, спускавшийся навстречу заходящему солнцу, в долину небольшой таёжной речки Олы.
Василий Васильевич, вдруг закашлялся и чтобы не было слышно, привычно снял с головы старую мятую бесформенную шапку - ушанку и приложил ко рту, а прокашлявшись, сообщил шёпотом:
- Тут могут уже и звери быть, матки или молодые бычки... Никогда не знаешь где они стоят или пасутся в это время...
Ещё раз глянув на солнце уже опустившееся на вершины леса на противоположном хребте, старый охотник достал из-за плеча трубу на сыромятном ремешке, аккуратно снял чехол, продышался и глянув на нас внезапно ставшими серьёзными глазами, произнёс шопотом:
- Ну с богом!
Потом, приложив трубу к правому углу рта, Василий Васильевич захватил мундштук крепкими губами и ровно втягивая в себя воздух затрубил, начав высоко и пронзительно длинно, среднюю часть песни проиграл в басах, а в конце, ещё пару раз рявкнул, вкладывая в громкий звук всю силу своих лёгких...
Рёв - песня, взлетела над таёжными хребтами и отдаваясь эхом в широких распадках спукающихся к речке, настороженно затихла. И тут же, с водораздела, чуть справа и ниже по гриве, ответил неистово страстный рёв, только более живой, вибрирующий и низкий, с басистым и коротким завершающим рявканьем.
Охотники встрепенулись, а Андрей вскочил на ноги, побледнел от волнения и невольно задвигал руками и ногами - впечатление от этой переклички человека и зверя возбуждали в нём сильные чувства...
... Переждав какое - то время, Василий Васильевич, ещё разок затянул песню-вызов и через несколько секунд, ему ответил тот же яростно-страстный рёв, только ближе...
... Олень-самец, стоявший на опушке леса, метрах в пятистах от охотников, услышав призывный рёв вздрогнул, и не медля заревел в ответ, поднимая тяжёдую голову с короной серых, толстых рогов с блестяще отполированными отростками, торчащими вперёд как зубья нерукотворных вил.
В конце "песни", он выдохнул струйку пара из разгорячённого страстным порывом, нутра и облизнул длинным языком чёрно-блестящий нос. Постояв на месте ещё секунду, олень с места в карьер бросил своё тяжелое мускулистое тело вперёд, и широкими прыжками, враскачку набирая ход, поскакал в сторону воображаемого соперника, вонзая острые копыта в мягкую пахучую землю, поросшую высокой, подсыхающей травой!
- К нам бежит - шопотом прокомментировал старый охотник и предложил:
- Давайте, я пройду чуть влево и повыше и буду быку отвечать, вон из той рощицы. А вы тут станьте... Только разойдитесь, и ждите... Зверь обязательно на кого - нибудь из вас выйдет!
Василий Васильевич поднялся и осторожно ступая, обходя кусты ольшанника, ушёл почти незаметно и неслышно - он двигался мягко в своих кожанных ичигах, шел чуть пригнувшись, осторожно отводя ветки со своего пути...
Молодые охотники шопотом договорились, что Егерь останется здесь, а Андрей спуститься метров на сто вниз и встанет в вершине приходящего с юга распадка. Так и сделали...
Между тем, солнце наполовину опустилось за горизонт и последние лучи золотистым светом покрыли бесконечные таёжные окрестности, с падями и крутыми распадками заросшими кустарником и молодым березняком, где по влажному дну, зелёной невысокой стеной стояли густые молодые ельники.
Аккуратно ступая, Андрей спустился в начало распадка и выбрав место с хорошим обзором, затаился настороженно прислушиваясь к окружающей таёжной тишине и осмотревшись, ещё раз проверил пулевые заряды своей двухстволки, а потом спрятался за толстую сосну...
... Время тянулось неожиданно медленно и казалось, что солнце не спеша катится вдоль горизонта, погружаясь в нечто громадное и невидимое человеческому глазу, лежащее за далёкими лесистыми холмами.
Затем, желтый цвет закатного солнца, постепенно сменился на бледно-алый, а деревья, трава и кустарники осветились розоватым светом...
В это время, там, куда ушёл Василий Васильевич, неожиданно громко и пронзительно запела, заиграла труба и тут же, из соседней куртинки сосен и берёз, уже совсем близко, ответил мощным зычным рёвом раздражённый бык - изюбрь.
У Андрея, от внезапного страха и волнения задрожали руки и перехватило дыхание. Он, крепко сжимая в руках ружьё, пристально вглядывался туда, откуда шёл навстречу засаде раззадоренный зверь...
Вскоре, Андрей услышал впереди сопение и постукивание веток и что-то бесформенное и сероватое замелькало в кустах, на той стороне неглубокого распадка...
"Ага - взволнованно подумал молодой охотник - бык решил обойти воображаемого соперника низом и потому, не пошёл прямо по гриве, а движется в мою сторону снизу...
Он инстинктивно напрягся, приложил стволы ружья к дереву, чтобы не дрожали при прицеливании и приготовился стрелять!
... Время тянулось невыразимо долго и кровь волнами, двигаясь от сердца по венам, сотрясала тело и руки Андрея. От волнения охотник перестал замечать, что - либо вокруг себя и сосредоточился на движущемся в чаще пятне.
Чем ближе, тем отчётливей Андрей различал силуэт оленя и наконец увидел его в прогале деревьев - это был крупный зверь почему -то серого цвета, с огромными, широкой острой короной торчащими рогами, растущими на аккуратной, словно резной головке.
На раздувшейся от постоянного желания длинной шее висела густая тёмная грива, которая, почему-то больше всего удивила молодого охотника, который впервые видел так близко таёжного изюбря, во всей его мощи и красе!
Затаив дыхание, крупно дрожа от страха и азарта, сжав зубы, Андрей медленно прицелился ещё решая - стрелять или не стрелять, и совершенно неожиданно, импульсивно нажал на спуск...
Грянул сдвоенный выстрел, стволы от сильной отдачи взлетели вверх, и гулкое эхо, разнеслось по тайге от края до края, многократно повторяясь и затихая!
Олень взметнул голову, глянул на охотника большими, блестяще выпуклыми глазами, в которых на миг отразилась боль внезапной смерти, а потом рухнул в траву, стал почти невидим разлившись всем своим большим, ещё мягким и тёплым телом по земле, покрытой высокой травой - над коричневым папоротником, словно серый многоотростковый сук торчал только один из его рогов...
Ещё не веря в случившееся, Андрей сделал несколько быстрых шагов в сторону убитого зверя, потом опомнившись остановился и зарядил оба ствола картечью. И лишь после, осторожно шагая начал обходить лежащего изюбра по короткой дуге, пока не убедился, что тот мёртв!
... Тут же, сверху почти бегом спустился Егерь, на ходу громко спрашивая: - В кого стрелял!? Ты его убил!?
Тяжело дыша, отходя от пережитого шока Андрей тёр свой лоб левой рукой и потом, молча показал в сторону убитого оленя. Егерь осторожно подошёл к лежащему зверю вплотную, отведя высокий папоротник в сторону потрогал круп оленя стволами и не удержавшись, но явно завидуя, констатировал:
- Крупный зверь! Вот Василий Васильевич обрадуется. Всё было так красиво, так быстро и закончилось без хлопот и беготни за подранком...
Почти неслышно, мелькая серым ватником среди молодых деревьев, подошёл улыбающийся старый охотник и глядя на оленя с восхищением и похвалил Андрея. - Вот это бык, так бык! Потом всмотревшись с удивлением произнёс: - Да он же не коричневый как все изюбри, а сивый. Я такого добытого зверя первый раз в свое жизни вижу.
Несколько раз, на Байкале, на марянах, я видел светлых оленей, но чтобы такого большого, да с такими рожищами - это впервые...
Андрей, волнуясь и сбиваясь, рассказал, как это было.
- Я стою, а он как затрубит. Я спрятался за сосну и стою... Ружьё приготовил... Потом вижу, он идёт, голову высоко держит и рогами ветки с дороги отбрасывает...
Я, как его всего увидел, так сразу прицелился, повёл его немного и на спуск нажал, но почему - то оба ствола выстрелили... И отдача была сильная... По пальцу прицельной скобой ударило, но я и боли не почувствовал... Только удивился... Вот он был здесь, большой, страшный и красивый и вдруг никого не вижу, только рог из папоротника торчит!
- Ну молодец - ещё раз порадовался Василий Васильевич - такое везение - фарт, редко кому достаётся!
Егерь тоже внимательно слушал, но судя по его равнодушному виду был недоволен, что стрелял Андрей, а не он сам...
Достав ножи, под руководством опытного Василия Васильевича, стали разделывать оленя. Вначале, перерезав горло выпустили кровь, а потом начали обдирать шкуру - сделали продольнвй разрез от головы до короткого хвоста. Потом, помогая себе кулаками стали снимать меховую шкуру. Когда с этим управились, вскрыли брюшину и вывалили наружу большой желудок.
Старый охотник ободрал камасы, и достав из своего рюкзачка маленький, но острый топорик, отрубил голову и взяв за тяжёлые рога, с натугой отложил голову в сторону...
Незаметно наступили сумерки и поднялся прохладный ветерок, зашумевший в кронах деревьев. Андрей, впервые за это время огляделся и не узнал округи - ещё совсем недавно природа радовалась и ликовала созвучно хорошей погоде, а сейчас, тёмное небо стало покрыватся мрачными тучами и лес, казалось с немым упреком, тревожной тайной надвинулся на охотников.
От внезапной радости после удачного выстрела, в душе Андрея не осталось и следа.
Он подумал, что может быть лучше было бы не стрелять, или даже стрельнуть в воздух, чтобы вспугнуть и угнать Сивого - про себя, Андрей даже в воспоминаниях стал называть добытого оленя именем собственным.
"Вот жил - жил Сивый в этой тайге, - размышлял удачливый стрелок - рос, набирался сил, стал вожаком большого стада, а тут пришли люди, обманом подманили и убили его...
И всё - красивая сильная жизнь закончилась и одним красивым и большим оленем стало в природе меньше..."
Василий Васильевич, словно почувствовал это разочарование молодого охотника и понимая смущение начинающего охотника, постарался его успокоить:
- Ты Андрюша не переживай, что добыл такую красоту. Ведь мы все умрём, и наши дети умрут, и внуки...
Но главное, чтобы каждый из нас знал и понимал своё предназначение - природа живёт по своим законам, которые обычным людям кажутся грубыми и злыми. Однако благодаря этим законам выживания, всё в природе вырастает в свою меру и со своим предназначением...
Василий Васильевич, сделал паузу и словно споткнувшись, замолк на время, думая о чём то своём.
- А этот зверь умер мгновенно и в расцвете сил и потому, такой смерти можно позавидовать... А на его место, уже на следующую осень придёт новый, молодой бык, который и продолжит существование оленьего стада в этой таёжке...
Старый охотник ещё полмолчал, а потом со вздохом завершил сказанное:
- Дай бог, каждому из нас, так умереть...
Однако при воспоминании об олене Сивом, невесёлые мысли ещё долго преследовали Андрея, но со временем они потеряли переживательную остроту и на их место пришла гордость за то, что он добыл такой замечательный трофей, за которым охотники профессионалы гоняются всю жизнь!
Уже в темноте, с мешком мяса привязанным к самодельной "поняге", сделанной опытным деревенским лесовиком Василием Васильевичем из берёзовой рагульки, спускаясь по опасной и узкой таёжной тропинке к заливу, где осталась лодка, вытирая пот выступавший обильными каплями на лице, Андрей утешал себя вспоминая афоризмы из "Бхагават - гиты".
"Никто не убивает и не бывает убит сам, без произволения Единого, того, кто правит миром живых и мёртвых" - повторял он про себя это древнее изречение, совсем не испытывая облегчения от осознания этой великой истины...
... Водохранилище, переплыли уже ночью и причалив в заливчике рядом с домиком Егеря, перенесли мясо в сени и накрыли его брезентом... Потом в домике зажгли свет и включив электроплитку, стали жарить на большой сковородке печень и куски филе, вырезанного из оленей грудинки. Аромат, с лучком и чесночком свежеприготовленного сочного и вкусного мяса, распространился по дому, а уставшие, проголодавшиеся охотники, сглатывая слюну, то и дело подходили к плитке и втягивали этот запах.
"Мы сейчас, немного напоминаем наших диких предков, ожидающих раздачи еды, после охоты на мамонта - подумал Андрей и невольно улыбнулся, поглядывая на похудевшее, озабоченное лицо Егеря. От переживаний этого вечера и тяжёлой работы по переноске мяса, Андреево лицо тоже осунулось и словно постарело - в уголках глаз проявились мелкие морщинки...
Василий Васильевич, чтобы заполнить возникшую паузу стал вспоминать давно прошедшие времена, когда Ангара, ещё до заполнения водохранилища, была нормальной рекой - быстрой, чистой и рыбной.
- Меня ведь и в армию не взяли во время войны, потому что создали у нас в Большой Речке бригаду профессиональных рыбаков и мы рыбу ловили во все времена года.
Это было тяжело и попробуй не выловить сколько положено по плану, а план был по много тонн и потому, река стала нашим местом работы. Вот тогда я и ноги застудил, отчего сейчас и маюсь - бывало стояли в ледянной воде по целым дням!
А зимой на льду сверлили дырки и опускали сети в воду, а потом следили чтобы "лунки" не перемерзали.
Василий Васильевич, сидя на одной из кроватей откинулся к стенке и стало видно, как похудело его лицо - от перенапряжения и усталости под глазами образовались тёмные круги, но он добродушно улыбался, искренне радуясь охотничьей удаче и этому позднему ужину...
- Тогда ведь резиновых сапог не было, а были поршни, сшитые из обработанной по специальной технологии, лосиной кожи - продолжил он вспоминать.
Они были выше колен и потому, если хорошо пропитанны нерпичьим жиром, то воду не пропускали. Мы в них заходили в реку выше колен и стояли там часами, а вода то была в Ангаре быстрая и ледянная даже летом. Иногда ноги так закоченеют, что из воды с трудом выходишь. Вот с той поры и стали ноги побаливать, а сейчас уже и ходить то трудно...
Он грустно улыбнулся...
- Разве что вот так на близкую гривку сбегать сил хватает, особливо, если с хорошими ребятами, да с добычей возвращаешся...
Когда, наконец, сели за стол, Егерь, из своих запасников достал бутылку водки и разлил по гранённым стаканам...
- Ну за первого добытого быка! Это настоящее событие в охотничьей жизни - улыбаясь произнёс короткий тост старый охотник, и поморщившись выпил содержимое стакана в несколько маленьких глотков.
Андрей опрокинул стакан одним махом и потом стал закусывать горячей и вкусной олениной, глотая первые куски жаркого почти не жуя. Его сотоварищи не отставали, ели с удовольствием и хвалили вкус мяса.
Через несколько минут, выпитая водка размягчила натруженные мышцы, Андрей внутренне расслабился и пожалуй впервые за весь вечер, искренне порадовался удаче и даже загордился, что с первого раза добыл такой замечательно крупный трофей, с мощными красивыми рогами, из которых Василий Васильевич советовал вместе с головой сделать чучело...
После второй рюмки водки начались весёлые охотничьи разговоры, когда ни рассказчик, ни слушатели времени не замечают - настолько бывают увлечены воспоминаниями и новыми впечатлениями от них.
Свет в избушке горел ещё долгое время и охотники, допив водку и наевшись до отвала свеженины, неспешно пили чай и слушали рассказы Василия Васильевича, который вновь почувствовал себя молодым и увлечённо вспоминал множество случаев, произошедших с ним на изюбринной охоте!..
- Однажды, я вот так же трубил на той стороне реки и задержался на гривке - ночи по осени не такие холодные как по весне, вот я и решил заночевать, в хорошем месте у ручейка.
Развёл костерок, вскипятил чай и пока пил да укладывался спать услышал, как пара быков с разных сторон пришли к моему костру и трубили каждый раз, как в костре горящая ветка стрельнет.
Я отошёл от огня чуть в темноту и мне тоже показалось, что когда костёр потрескивал, чт то было очень похоже на то, что это бык-олень крадётся - тьма стояла тогда чернильная. Не видно было вытянутой вперед ладони и потому, как-то страшновато становилось от этой дикой оленьей страсти! А быки "пели" в тот вечер, совсем рядом с костром!
Как завоёт-зарычит, так душа от страха в пятки уходит - столько страсти и ярости в этой песне первобытной! А тут ещё глухая тайга и ночная темень кромешная - ведь в человеке этот животный страх ночи и темноты по сию пору сохранился.
Даже сейчас, когда и ружья есть и сильные фонарики, которыми можно зверя в темноте высветить и стрелить, всё равно страх захватывает человека откуда-то изнутри и поделать с этим ничего не можешь...
- Ту ночку, я на всю жизнь запомнил!
Тогда, после войны, зверя в окрестных тайгах много было и во время гона, можно было услышать по пять - шесть быков с одного места...
- А в тот раз, после полуночи, быки вокруг словно взбесились и я слышал, как они схватывались между собой стуча рогами и ломая ветки деревьев и кустарников...
Я, конечно, почти всю ночь не спал, а уже на рассвете вылез на гривку и спрятавшись за выворотень, начал тоже трубить - быка подманивать.
В этот момент, когда ещё не совсем рассветало, я вдруг увидел, что метрах в двадцати от меня, за упавшей валежиной, что - то большое и тёмное двигается и почти неслышно "плывёт" мимо.
Я ружьё вскинул, а потом, вдруг понял, что это не изюбрь и меня словно огнём опалило!
Я понял, что это большой медведище подкрался ко мне на мою трубу, надеясь изюбря словить пока тот в такой горячке.
У меня руки - ноги задрожали и я стрелять не решился!
А медведь, наверное хватил мой запах и тихонько ушёл, словно растворился в рассветных сумерках...
Я ещё долго там неподвижно стоял, а потом, когда развиднело, решил к биваку возвращаться. Только я прошёл метров двести в ту сторону, тут на моё счастье, молодый бычок из кустов как прыгнет и по склону давай скакать от меня в сторону вершинки крутого распадка.
Потом, он на мгновение остановился, чтобы посмотреть, что вокруг делается, а я, в этот момент, выцелил его и стрелил. Он сразу и упал...
У меня от радости сердце заколотилось! Я к нему бегом полетел, через кусты и по высокой траве, а когда подбежал, то увидел, что это справный такой бычишко, килограммов на двести! Я его обработал и давай мясо носить к берегу - там у меня гребная лодка была в камышах спрятана. Тогда ведь моторов ещё не было и все гребями ходили, и вниз по реке и против течения.
Помню, как жена обрадовалась, что я мяса для семьи добыл на целый месяц - до Рождества этого бычка хватило...
Василий Васильевич зевнул и закончил рассказ:
- Ну, а рыбы-то у меня в доме тогда не переводилось - даже икра харьюзовая банками всю зиму до весны в подполе стояла...
Он снова зевнул и потёр усталые веки шершавыми ладонями...
- Заработная плата тогда совсем маленькая была, но жили мы хорошо, нечего сказать. Бывало, если праздник в чьём то доме, то полдеревни пили и ели по несколько дней - еды на всех хватало...
Вскоре охотники легли спать, а Андрей, по привычке пошёл ночевать в сени.
Уже засыпая, он в воображении, вновь и вновь видел громадного быка - изюбря медленно идущего по тайге и разбрасывающего ветки кустарников своими большими, толстыми рогами...
Теперь, его голова, завернутая вместе с рогами в мешковину, лежала в углу и Андрей, вытянув руку из спальника мог до неё дотронуться!
2010 - 2022 годы. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина".