Аннотация: О Сталине, его рассуждениях об оппозиции и убийстве Кирова.
...Обедали на палубе. Волга мягко стелила водную гладь под теплоход. Прохладный ветер смягчал жар ярких прямых лучей летнего солнца. Сквозь гул работающих машин прослушивались тревожные, резкие крики чаек, часами, в ожидании подачки парящих в воздухе над кормой.
Перед обедом Сталин предложил Кирову выпить сухого грузинского вина. Налил сам. Чокнулись и смакуя выпили. Сталин отер усы пальцами левой руки, потом, откинувшись на спинку плетеного кресла продолжил вчерашнюю беседу.
- Оппозиционеры пытаются играть в прятки с историческим процессом, притворяясь моими единомышленниками, хотят выждать благоприятного момента в тени парт большинства и дождавшись, выступить открыто...
Сталин налил ещё вина, нервно погасил окурок в пепельнице стараясь успокоиться, поднял бокал и долго держал его в правой руке, то взбалтывая, то успокаивая вино...
- Их действия, то есть раскаяние этой группы, в корне фальшивы, потому что капитуляция есть не секретный конспиративный прием, а открытый политический акт, за которым следуют политические последствия. Капитуляция - это тоже поражение, за которой следует расплата и тут, не может быть надежды на безнаказанность. Иначе практика фальшивого покаяния войдет не только в бытовой, но и в юридический обиход...
Сталин сделал несколько глотков. Долго смотрел на реку. Потом продолжил:
- Конечно, после успехов первой пятилетки, многие оппозиционеры, особенно после покаяния своих вождей поняли, что как ни плохо ведет свою работу Сталин, но страна идет вперед, что нужно отбросить амбиции и работать под его руководством...
Сталин, глядя на Кирова, поднял свой бокал в приглашающем жесте и выпил его до дна.
- Были и есть такие, кто после архисекретной оппозиционной работы убедились, что ситуация меняется не в пользу оппозиции и пережили душевный кризис - Сталин усмехнулся - они, конечно, больше всего переживали за свое будущее, но думали и о единстве партии, поэтому вполне искренне возвращались на второстепенную работу и становились нормальными чиновниками. Среди тех, кто каялся было много искренних людей и они видели, что Сталин защищает завоевания Октября. Но их искренность не всегда подтверждена верой в социализм, в диктатуру пролетариата и потому, их покаяния - чаще всего лишь искренний политический ход, который позволяет им быть на плаву.
Лицо Иосифа стало неподвижно каменным. Глаза зло сощурились:
- Они, видимо считают, что в борьбе все средства хороши и если силы сейчас не на их стороне, то можно и выю склонить, а потом...
Киров сидел, крутил пустой бокал и стараясь не смотреть в глаза Сталину, поддакивая ему, кивал головой...
- Другими словами - покаяние - троянский конь, которым оппозиция пытается заманить нас в ловушку, усыпить нашу бдительность. Думаю, что враги просто затаились: одни выжидая, другие приготовляясь. - Он долго молчал, глядя на проплывающие мимо берега, а потом заключил размышления: - Они не понимают, что мы тоже не статисты в этой борьбе...
Сталин махнул рукой и официантки принесли обед. Заткнув салфетки за воротники оба принялись за еду, изредка запивая вином. Сталин, иногда резко, исподлобья взглядывая на Кирова, продолжал монолог:
- Вся оппозиция думает, что я тщеславен и недалек именно потому, что захватываю все больше и больше власти в партии и стране. Они думают, что власть - игрушка, которая вызывает радость и самодовольство - он иронически фыркнул, - но мало кто из них может предположить, что власть, большая власть, разрушает человека в человеке. Они думают, что я подобно им, подобно большинству примитивно тщеславен. Они не понимают, что в переломные периоды необходима сильная власть и в нашей революции, диктатура пролетариата предполагает личную сильную власть. Об этом ещё Владимир Ильич писал и пока был жив, воплощал эту власть.
Киров слушал внимательно - он не был старым большевиком и не был соперником. Сталин же продолжал:
- Сейчас, когда море страстей революции улеглось, всплыла пена, которая объявляет себя преемницей революционной бури. Конечно пена тоже производное от бушующей стихии, но море успокоилось, а "пена" шумит, вопит добиваясь заслуг, привилегий, признаний...
Сталин забыл про вино, про обед. Он словно говорил сам с собой.
- Старые большевики ушли в оппозицию ещё и потому, что они - представляли в партии пролетариата интересы космополитические, интересы победы мировой революции. Сейчас, когда мы строим социализм в одной, отдельно взятой стране, все космополиты хотят доказать, что их идейный багаж - лозунг перманентной революции актуален - и чтобы не признавать свои ошибки в упорном отстаивании требования - либо победы мировой революции, либо сдачи позиции буржуазии они, не понимая и не признавая реальности, борются с ЦК и Сталиным по сути за поражение революции в России. Они не хотят понять, что революция не только победила, но что в стране уже строится социализм. Их, космополитов претензии на мировое господство под лозунгом: "Всё или ничего!", говорит об их романтическом экстремизме...
Он снова надолго замолчал, а Киров сделав вид, что ему интересны окрестности, повернул голову и смотрел на берег. А сам думал:
"Сталину нужно устранить не только нынешнюю оппозицию, но и позаботиться о том, чтобы и впредь не было никаких выступлений против политики партии, то есть его политики. И он, Сталин, наверняка готовится бороться с армейским аппаратом, зная требовательность, прожорливость и сопротивление любому ограничению его прерогатив...".
Сталин настолько увлекся мучавшей его темой, что на время словно забыл о собеседнике - он молчал углубившись в свои мысли:
... "Все думают, что Сталин мстителен и злопамятен. Да, я всё помню - помню зло, помню добро. К сожалению, добра было немного. Все хотят говорить с позиции силы, а когда с ними поступают так же то плачут, жалуются.
Я вспоминаю, как еще в 27 году какой-то генерал, молодой карьерист, издевался надо мной и бряцая саблей "обещая" отрубить мне уши. Неужели я мог бы забыть выходку этого мальчишки, который знал, что за ним сила, армия и думал, что если захочет, то от лица этой силы продиктует любой приказ любому органу Советской власти. Им всем казалось уже, что революция кончилась и можно сейчас, тому кто имеет силу, диктовать условия и пожинать плоды: брать взятки, волочиться за балеринами, вельможно заступничать за родных и близких. Кстати, ведь он, этот Шмидт, до сих пор служит".
А Киров, украдкой глядя на генсека думал:
"Сталин был одним из немногих, кто работал нелегально в России и был "истинно" русским революционером. Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин - это скорее революционеры Европы...".
Словно прочитав мысли Кирова, Сталин продолжал размышлять: "У меня с ними, с оппозицией, есть одно, но большое различие. Я смотрю на революцию глазами русского человека, а они глазами революционера мирового. Отсюда и наши разногласия по вопросам тактики, да и стратегии, но больше в средствах... Перед Лениным я преклоняюсь, но остальные...".
Закончили есть. После обеда долго сидели, пили вино и беседовали.
-... Меня обвиняют в жестокости, - говорил Сталин, выпив вина и закусив виноградинкой.
Киров внимательно слушал его склонив большую лобастую голову и опершись щекой на крепкую ладонь.
- ... Но забывают, что я, часто вынужден наказывать того или иного человека потому что он классовый враг, который на время одел личину большевика, затаился и только и ждет удобного случая, чтобы ударить нам в спину.
Он привычно, по-хозяйски, разлил вино по бокалам, поднял свой бокал и любуясь на свет, как бы замер, отвлекся от тяжёлых, неудобных для выговаривания мыслей.
Берега Волги, неспешно и величаво проплывали мимо вереницей зеленых холмов, кое где покрытой легкой порослью дубовых рощ. Пахло речными водорослями и свежестью больших масс воды. Мерно гудели двигатели, шумела расходящимися от форштевня волнами река. Пароход вдруг звучно гукнул, пугая или предупреждая кого-то там, впереди.
Сталин вздрогнул, отвел глаза от бокала и мрачно глядя на лицо захмелевшего от выпитого вина Кирова, продолжил:
- Необходимо беспощадно разоблачать и строго наказывать людей, которые не хотят соглашаться с линией партии, учитывать изменившуюся обстановку, политическую ситуацию. Ненужный догматизм часто только мешает. Ведь Ленин всегда говорил, что марксизм - не догма, а руководство к действию и я совершенно с этим согласен. То, что вчера было преждевременно и ошибочно, сегодня выходит на повестку дня, становится задачей номер один...
Киров не мигая смотрел на Сталина, слушал его как загипнотизированный и думал, думал - как ему сохранить себя, не поддаться обаянию и давлению этого человека, который иногда вызывал у собеседников уважение, почти обожание, а иногда тяжелое чувство вины, давящий страх.
Сталин не торопясь, маленькими глотками допил вино, совсем по-простонародному вытер усы тыльной стороной ладони, хотя на столике лежали хрустящие накрахмаленные салфетки, встал нетвердо на ноги, покачнулся, но выправившись зашагал на нос судна, к леерам и остановившись там, долго смотрел вперед, вдоль, блестевшей чернотой наступающих летних сумерек Волги.
"Они, - думал он, - хотят втоптать меня в грязь, кичатся образованностью, но они не против меня - против партии выступают. Я им всем как кость поперек горла. Они не понимают, что мне их восхваления не нужны. Мне нужна их поддержка и уважение, даже может быть страх, чтобы я мог воплотить заветы Ленина в жизнь...
Сумерки опустились на землю и беседа, словно придавленная наступающей ночью сошла на нет. Киров, тоже нетвёрдо стоя на ногах, пожелал Сталину спокойной ночи и ушел в свою каюту, а Сталин остался на палубе, закурил, поудобней устроился на стуле потягивал трубку и попыхивая ароматным дымом уголком губ, смотрел, как на землю надвигается ночь. Он размышлял:
"Пусть оппозиционеры нападают на меня сколько их душе будет угодно. Они правильно избрали меня в качестве своей основной мишени, ибо я лучше других знаю их самих и их махинации".
Невольно Сталин представил Иудушку Троцкого на трибуне, в длинной шинели, отчаянно жестикулирующего... - Артист! Ход его мыслей сбился, но через некоторое время он вспомнил на чем остановился:
"Достаточно вспомнить, как Троцкий в свое время ругал Ленина. А меня он просто ненавидит - ведь я для него прежде всего человек, который, якобы перебежал ему дорогу. Но главное здесь в том, что я был и остаюсь ленинцем, чтобы мне не пытались приписать...
Он вновь помрачнел.
"Высшие цели революции заставляют меня быть беспощадным, а необходимость защиты ленинизма от ревизионистов, вынуждает быть принципиальным до жестокости. Я давно понял, что только последовательность в действиях дает право человеку говорить: "Я это сделал.", будь то удача или неудача. В противном случае человек, и политик в том числе, становится игрушкой в руках всесильного случая, жертвою складывающихся обстоятельств...".
Он еще долго сидел на палубе и привычно мучился бессонницей...
То путешествие на пароходе юг, надолго запомнилось Кирову...
... 1934 год. Семнадцатый съезд партии. Сталин неожиданно столкнулся с очередной волной недовольства в партии. Ветеранам-большевикам показалось, что их затирают, не дают продвинуться на самый верх власти. Свою ставку они сделали на Сегея Кирова - второго в партии по авторитету и значению человека, к тому времени возглавлявшему Ленинградскую парторганизацию, которая со времен Зиновьева несла в себе семена оппозиции...
Съезд бурлил слухами и предположениями. Один Сталин, ничем не показывая беспокойства, готовился к очередному, привычному уже триумфу...
Шел очередной день съезда. Представители оппозиции тайно встречались в кулуарах съезда. НКВД и Ягода конечно кое-что знали, но ничего не предпринимали... Пока... Ягода, худой, желчно-умный еврей присутствовал на съезде во множестве лиц, "контролировал ситуацию" и ему, на руку было брожение среди депутатов. Диктатура генсека начинала его тяготить: он давно чувствовал силу своего ведомства и только ждал момента включиться в борьбу с ним.
И ещё - он боялся проницательности Вождя, боялся его памятливой мстительности, ведь он сам был орудием в его руках, он помогал подавлять и уничтожать троцкизм, разоблачать и устранять от большой политики Зиновьева, Каменева и иже с ними и мог, как профессионал, оценить мстительность и коварство Сталина...
... Сталина трясло. Нервно закурив он бросил спичку на ковер, чего никогда не делал в обычное время... Удар пришел неожиданно и совсем не с той стороны, с какой он ожидал.
"Неужели зараза противостояния впиталась в партию? Только-только казалось разогнали сторонников этого ораторствующего выскочки Троцкого, наконец-то удалось прижать, доказать вину и осудить этих двурушников и карьеристов Зиновьева и Каменева, поставить на место "главного теоретика раскола" Бухарина, и вот, снова недовольные, и кого они хотят видеть на моем месте - Кирова!..
Папироса погасла и сломав несколько спичек, дрожащими руками он, наконец зажег табак, с силой втянул дым в легкие и почувствовав лёгкое головокружение, то ли от глубокой затяжки, то ли от волнения, на нетвёрдых ногах подошёл к письменному столу и сел, почти упал в кресло.
- Шакалы! - прошептали его губы. - Гнусные предатели! Им всего мало. Они хотят реставрировать партийную монархию, но себя видят в роли бояр при слабом царе... Ну, я им покажу, конституционный переворот!..
Нервное бешенство овладело им. Давление подскочило заставляя задыхаться, волнение плотным комком угнездилось под кадыком, чуть отдавая в шею над правым плечом. Расстегнув дрожащими пальцами воротничек кителя, Сталин стучал ладошкой по столу, когда дверь дрогнула и появилась круглая лысо-стриженная голова Поскрёбышева.
- Никого не пускать! - прошипел Сталин, гневно вращая покрасневшими глазами - голова почтительно клюнула в утвердительном поклоне и скрылась, неслышно притворив дверь. Такого Сталина никто никогда не видел и не слышал. Его легендарная холодность и сдержанность на людях, уравновешивалась такими яростными вспышками неуправляемого гнева, когда он был один.
"Ну почему я узнаю обо всем последним и от Кирова? Где эти дураки из НКВД? Где этот паршивец, собачье дерьмо Ягода с его хвалёной секретной службой? Сукины дети! Я вам покажу, как надо работать. Хотите создать формы с золотым шитьем и кортиками, а работой кто будет заниматься?.."
Сталин выругался по-грузински, вскочил и почти бегом заходил из угла в угол...
Прошло полчаса. Волнение постепенно улеглось, гнев пошел на убыль и только обида и разочарование, пустотой одиночества залегли под сердце. В очередной раз он закурил, подошёл к окну, смотрел туда и не видел. Сталин размышлял:
"Нет! Необходимо сменить всю эту шваль, которая мнит себя наследниками Ленина, а на самом деле напоминает стаю мародёров, сбежавшуюся для дележа захваченной другими добычи".
Погасил папироску, раздавив в пепельнице окурок...
- Сколько раз говорил себе, - бормотал Сталин, - надо быть беспощадным, не верить ни клятвам, ни обещаниям этой компании, толпящейся перед моим кабинетом. Они все будут прислуживать любому, лишь бы этот любой не забывал об их "заслугах", одаривал должностями, кабинетами, дачами... Объявляю им беспощадную войну! И будь они прокляты, если я отныне поверю хоть одному их слову... Ягоду уберу, он всерьёз возомнил себя "серым кардиналом". Двину вперед молодых, преданных людей - таких много в России, никуда они не делись. А всех этих злоумышляющих "старичков" уберу к черту, чтобы не мешались под ногами, не саботировали, не тормозили движение...
Он погладил правой рукой затылок, чувствуя боль в висках и за ушами.
- Коллективизация и индустриализация набрали темп, первая пятилетка перевыполнена, вторая идет с опережением графика. Нас начинают бояться и уважать за границей. Семнадцать лет не прошли даром. И главное, пора покончить с этим либерализмом, съездами и конференциями. Мы на верной дороге. Великая Россия возрождается под знаменами Союза. Социализм победил. Осталось уничтожить врагов внутри страны... Надо будет разработать программу борьбы с оппозицией, проучить всех кто не хочет работать, а лишь старается загрести жар чужими руками...
Сталин подошел к столу, сел и уже не торопясь закурил, достал чистый лист бумаги и стал что-то писать мелкими, твердыми буквами, иногда подчеркивая отдельные фразы жирными линиями красного карандаша...
... Сталин вздрогнул: - Что? Повтори еще раз!..
Убит!!! Откинувшись от стола и не отпуская трубку телефона спецсвязи, он вызвал начальника охраны. Потом прокашлявшись, - на том конце провода почтительно ждали, - спросил спокойно: "Когда это произошло?
Ему что-то долго объясняли и рассказывали. В дверях появился Власик. Сталин, жестом руки посадил его на стул в дальнем конце комнаты и уже в трубку продолжил: "Приезжай ко мне сейчас-же!..". Положив трубку на рычаг, поманил рукой Власика. Тот вскочил и, приблизившись щёлкнул каблуками.
- Усилить охрану. Никого не пускать ко мне, кроме Ягоды. Оружие, если будет, пусть оставит.
Власик вытянулся, вопросительно глядя в глаза шефа. Сталин подумав произнёс: "Киров убит! - и отправив ошеломленного Власика взмахом ладони, вышел из-за стола. Догоняя фразой, словно бичем щелкнул: - Ты всё понял?! И тот, вдруг утратив медлительность полного, довольного собой человека дернулся, вытянулся на мгновение и кивнул головой по-военному...
Сталин двигаясь, старался разогнать тяжелую, после убийственного сообщения кровь, которая давила виски. В глазах появилось белесое мельтешение, ненадолго застлавшее отчетливость его рысьего взгляда.
"Неужели началось?", - стараясь успокоиться думал он. "Неужели они его убрали, узнав про откровения со мной? И опять эти олухи из НКВД проморгали". Здесь он словно споткнулся, возвратился в мыслях чуть назад. "А проморгали ли?". В памяти всплыло худое лисье, острое лицо Ягоды со щеткой усов под носом. "Ага! Надо назначить комиссию по расследованию убийства, не верить версиям НКВД и вместе, позволить им действовать, и смотреть как они своих будут выгораживать или убивать... А потом сделать выводы...
Но кому доверить это? Может быть Ежову? Он бывший рабочий, честный, добросовестный и мне предан. У него семья: дочь родилась недавно. Значит за ним нет ничего такого... Да, надо его негласно сделать старшим и... - он остановился, потом снова зашагал, - пусть он приглядывает за Ягодой и его ведомством и пусть там кадры чуть потрясет...
Ладно, поеду в Ленинград сам, сам допрошу, сам буду смотреть, поменяю там всех, и в НКВД в том числе... Распоясались и выдали себя... Конечно, не они это замыслили, но может быть они это прохлопали не случайно... Надо хорошенько все обдумать... Для меня ясно одно. Началась открытая борьба, враги сбрасывают маски и необходимо упредить их дальнейшие шаги...".
Сталин вздохнул, устало потер глаза и подумал: "Как не хочется туда ехать, в гнездо оппозиции, но надо... И конечно наказать всех, кто к этому имел отношение... А кого на его место? Может быть Маленкова? Но он молод и ещё слишком мягок. Наверное, надо туда Жданова.
Он себя уже проявил - а там нужен очень свой человек..."
14 декабря 2007 года. Владимир Кабаков.
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal