Кабаков Владимир Дмитриевич: другие произведения.

Убийство страха. Большая книга рассказов о медведях

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 14/12/2022. 598k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  • Скачать FB2
  •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Встреча с медведем в тайге опасна и потому люди бояться медведей!

  •    Убийство страха. Большая книга рассказов о медведях
      
      
      
      
      
      У Б И Й С Т В О С Т Р А Х А
      
      
      
      Эпиграф: "Охота - символ стремления к цели, так как единственная альтернатива жизни - это неподвижность"
      Уильям Фолкнер.
      
      
      ...В большом городе, постоянно присутствует какой-нибудь шум, а точнее гамма шумов, которые, наслаиваясь один на другой, создают шумовой фон. Шум немного стихает к полуночи, а в четыре часа утра почти совсем тихо и тогда, особенно резко и нервно звучат работающие двигатели автомобилей, скрип тормозов, откуда - то доносятся непонятные хлопки, щелчки, выстрелы...
      В начале шестого, скрипя снегом на морозе, изредка, пробегают первые проснувшиеся и спешащие куда - то горожане...
      В девять часов утра, не умолкая, беспрерывно, воздух гудит от звуков: где - то работает трактор, воют моторы автомобилей, лают собаки, слышны обрывки человеческой речи.
      И особенно усиливается этот гул в тёплую, сырую погоду - кажется, что звуки, стиснутые со всех сторон серым, близким горизонтом сгущаются, подобно густотёртым краскам, забиваются во все щели и щёлочки и давят неотступно - на слух, на мозг, на нервы...
      
      ...Он открыл глаза. Белизна хилых сумерек наполняла комнату.
      Не поднимая головы человек скосил глаза направо и увидел голую, белёную стену в серых пятнах. Взгляд скользнув по стене, задержался на трещине, пересекавшей потолок и продолжая движение, спустился на уровень стола на углу которого стоял будильник - было семь часов утра.
      За окном, под чьими - то ногами заскрипел снег; издали раздалось какое - то приближающееся хрюканье и шаги, пронесли мимо окна трескучий захлёбывающийся кашель похмельного алкаша...
      
      Начинался очередной день.
      Он быстро откинул одеяло, спустил ноги на пол, пошарил ими и найдя шлёпанцы, не одеваясь, прошмыгнул в туалет, где зашуршал бумагой, потом зашумела спущенная вода в унитазе, вновь раздались шаркающие шаги - теперь на кухню...
      Включив свет, глянув на газовую печку он подумал, что надо бы вызвать мастера и устранить утечку - с утра здесь было тяжело дышать от просочившегося сквозь неплотные сочленения труб газа.
      Налив воды в эмалированный, покрытый копотью чайник, чиркнул спичкой, зажёг синевато - фиолетовый венчик пламени, поставил чайник и вновь чиркнув спичкой прикурил сигарету.
      Выпустив дым сел у стола, положив худые, волосатые ноги одна на другую - после первых затяжек голова неприятно закружилась и появилось чувство лёгкой тошноты...
      Перебарывая себя докурил сигарету до конца, с ожесточением затушил, смял окурок в самодельной пепельнице.
      В это время, забулькал и зашипел закипая чайник.
      Выпив горячего чаю, он направился в спальню и сняв брюки, рубашку и свитер с дверцы книжного шкафа, не спеша оделся.
      Сон окончательно прошёл.
      
      Разглядывая в зеркало опухшее после сна лицо, недовольно морща лоб он долго брился старой электробритвой, щупая левой рукой оставшуюся под подбородком, в морщинках на шее, упрямую, жёсткую щетину. По десять раз, водя бритвой по одному и тому же месту, думал, разглядывая своё страдальческое лицо, что пора идти в лес и отдохнуть там от этой длящейся муки никчёмности - вчера, в очередной раз жена забрала детей и ушла к подруге, обвинив его во всём неустройстве и абсурдности их бытия.
      
      ... Солнечный свет проникал в зимовье через окно в южной стене, освещая нары протянувшиеся во всю ширину помещения, с кучей какого - то пыльного тряпья в левом углу, стол, покрытый невесть как оказавшимся здесь красным пластиком, металлическую печь на высоких ножках, полочки над столом.
      Пахло свеженарезанным луком и этот запах говорил о том, что совсем недавно в зимовье кто - то был.
      Выходя на улицу через дощатые сени, он краем глаза заметил на верстаке слева пакеты из - под соли, полиэтиленовый порванный мешок, с остатками ломаной в крупу вермишели.
      Его собака лежала поодаль от кострища, греясь под лучами полуденного, осеннего солнца. Чёрная шерсть на Жучке отливала коричневым блеском, а карие глаза, как два рубина светились на умной морде.
      День был замечательно солнечный, яркий и тёплый, но в воздухе, в атмосфере, было разлито ожидание грядущих перемен...
      
      Надрав бересты и запалив костёр, охотник придвинул поближе к огню полуобгоревшие брёвна, сходил за водой на подтаявшее болото, повесил котелок над высоким пламенем костра и подстелив под себя полиэтилен, а сверху меховую душегрейку, сложив ноги сел по-татарски.
      Он долго сидел так рассматривая противоположную сторону широкого болота. Там, сквозь белизну стройных берёзовых стволов, высоко над молодыми осинами, выше зелёных, хвойных шапок соснового леса, взметнулись вверх сильные, причудливо искривлённые временем и ветром вершины старых лиственниц.
      
      Прозрачное, оранжевое пламя лизало края закопчённого до черноты солдатского котелка. Вода нагрелась, кипела с шипением касаясь раскаленных стенок котелка. Пузырьки воздуха вначале несмело, потом всё чаще и быстрее поднимались со дна котелка и наконец, переходя в лавину, ключом взрывали водную поверхность изнутри.
      Глядя на лес, на костёр, на заходящее солнце он забыл зачем, почему он здесь и погружаясь в собственную память видел другие картины, другой лес, другое солнце - солнце его свободной и беззаботной молодости...
      
      Сидел так долго...
      Костёр прогорел, угольки покрылись пеплом и едкий дым забивал дыхание.
      Слёзы текли из глаз и было непонятно - то ли дым был причиной, то ли нахлынувшие воспоминания.
      Не замечая, он начал разговаривать сам с собой длинно вздыхая и многозначительно повторяя, односложно растягивая: - Д - а - а - а ...
      А потом, как бы подводя черту произносил: - Вот так!..
      Собака, привычная к таким разговорам спокойно лежала растянувшись на боку, изредка приподнимая голову и навострив уши смотрела в сторону другого берега болота.
      Видимо не считая достойными внимания шумы, доносившиеся оттуда, она снова опускала голову на хвойную подстилку, засыпая видела сны, утробно взлаивала подёргивая лапами и силилась во сне, то ли кого то догнать, то ли убежать от чего то страшного.
      Солнце опускалось всё ниже - вначале тень накрыла спину хозяина, потом передвинулась к собаке и всё быстрее стала укрывать замёрзшее болото...
      
      Стало прохладно и человек у костра, словно избавляясь от тяжелого, тревожного сна встрепенулся, зябко повёл плечами и с удивлением увидел потухающий костёр, остывший чай в котелке, потемневший лес вокруг...
      
      Собрав продукты, человек вошёл в зимовье, затопил печь, прибрал на столе и навёл порядок на нарах...
      Потом, когда в зимовье нагрелось, он вышел на улицу...
      Жучка около избушки не было. "Пошёл размяться куда-нибудь по соседству - подумал хозяин и войдя в зимовье, прикрыл скрипнувшие двери, лёг на нары и забылся тяжёлым сном...
      
      Проснулся от того, что стало вдруг трудно дышать. Перевернувшись на спину, сквозь дрёму всплывая на поверхность тревожного сна, вдруг услышал, очень издалека, яростный лай Жучка. Охотник знал, что надо окончательно проснуться, выйти на улицу и послушать что происходит, но сил не было и он, вновь погрузился в тягучее забытье.
      Иногда, открыв глаза он вглядывался в тёмный прямоугольник окна и слышал лай - собака лаяла, то часто и зло, то с перемолчками, с одного места...
      
      Жучок пришёл под утро и тихо поскребся в двери - хозяин впустил его в зимовье. Собака сильно хромала, а на правом боку была длинная рваная рана. Шерсть, залитая кровью, смёрзлась в осклизлый колтун...
      
      Встревоженный охотник долго промывал рану, смачивая её влажным тампоном, сделанным из старого нечистого полотенца, гадая, кто мог напасть и поранить его собаку.
      Жучок позволил себя перевязать, но вскоре, сбил повязку и стал зализывать рану. Хозяин, уставший и возбуждённый, долго не мог заснуть и неотвязно решал, что же ему делать, как ответить на очередной удар агрессивной судьбы.
      Мир казалось, восстал против него - ни в городе, ни в тайге, он уже не мог почувствовать себя спокойным - всюду незаслуженные обвинения или нелепые обиды находили его!
      Часам к семи, когда на улице мороз достиг апогея, закутавшись в тряпьё, скорчившись, сжавшись в комочек он согрелся и наконец заснул.
      
      Пришёл странный и тревожный сон, похожий на явь... Его кто - то долго и страшно резал ножом... Он как мог отбивался...Одного из преследователей убил, метнув нож. Лезвие вонзилось в грудь противника и очень глубоко, как в масло, вошло в плоть.
      Чувствуя ужас безысходности, сознавая, что он убил человека, пошёл сдаваться в милицию... Сам он был тоже ранен, но неглубоко - была дырка в груди и рана задела лёгкое - было трудно дышать...
      
      Охотник открыл глаза, перевернулся на спину - оказывается спал вниз лицом и потому было тяжело дышать. Оглядевшись и приходя в себя от увиденного кошмара, почувствовал холод. Соскочив с нар, увидел Жучка лежавшего в углу, вспомнил все, что произошло ночью и увиденное во сне и содрогнулся, от накатившего чувства тоски и безысходности.
      Жучок, заметив, что хозяин проснулся, тихо заскулил и попытался подняться, но видимо ему было очень плохо и потому, собака осталась лежать, сверкая в полутьме зеленоватым, фосфорическим светом глаз. Рассвет едва проникал внутрь избушки - полумрак, холод, чувство боли пропитавшие это пространство, нагоняли на человека неизбывную тоску.
      
      Но надо было жить и двигаться.
      Он нехотя оделся, дрожа всем телом обул холодные сапоги, размахивая руками несколько раз присел согреваясь, потом схватил топор, стоявший около печки и вышел на воздух.
      На улице дул резкий, холодный ветер и изредка с невидимого, забитого тучами неба, сыпала жёсткая, колючая снежная крупа. Наколов и наносив дров внутрь, растопил печь, поставил варить кашу и стал готовиться: проверил и протёр промасленной тряпочкой намотав её на прутик - шомпол, стволы своей двустволки.
      Достал из рюкзака патроны в картонной пачке и пересчитал их, осматривая: всего было четыре пули круглых и два патрона заряженных крупной картечью.
      Тщательно осматривая, перебирая, ощупывая пальцами заряды он думал, что ему наверняка придётся сегодня пойти по следу Жучка в "пяту" и разобраться в происшедшем. Он почему - то вполне был уверен, что собаку помял медведь и несмотря на страх сосущий под ложечкой неприятным беспокойством, не глядя на тоску и неуверенность преследующие его, он-таки решил постоять за себя и была не была - рискнуть убить этого медведя, как казалось, посланного ему незавидной судьбой...
      
      Всё последнее время он чувствовал себя обиженным и обманутым - жизнь ему опостылела. И эти домашние дрязги, и это длящееся годами унижение и неопределённость, сделали из него неудачника и неврастеника. А тут единственный друг и утешение - Жучок, тоже в опасности...
      И со всем этим надо было как - то разобраться и наконец, так или иначе покончить, отмстить и доказать обидчикам, что он тоже чего то стоит...
      
      Зимовье нагрелось, Жучок успокоившись закрыл глаза, задремал, и его передние лапы вновь конвульсивно подёргивались - во сне он за кем то гнался или убегал.
      Охотник тяжело вздохнул, убрал с печи под нары сварившуюся кашу остывать, брякнув полуобгоревшей деревянной ручкой, поставил чайник на плиту и капли воды, пролитые на раскалённой поверхности, зашипели и мгновенно испарились.
      Сменив стоптанные тапки на сапоги, прокашливаясь вышел из зимовья - Жучок открыл глаза и внимательно посмотрел вслед хозяину.
      
      Солнце, на минуту пробившись сквозь тяжёлые облака, осветило коричнево - чёрную, срубленную из круглых брёвен избушку, поставленную на взгорке; потом коснулось лучами зелёную чащу молодого ельника в распадке рядом; склон, заросший сосняком вперемежку с берёзой и осиной, снизу, у земли переплетённых зарослями ольхового кустарника; болото покрытое снегом, с торчащими из белой поверхности, верхушками густой, щетинистой осоки.
      Он постоял, осмотрелся, послушал одну, а потом другую стороны болота, прикинул сколько времени ещё осталось до вечера. Потом, похрустывая подмёрзшим снегом, на минуту прошёл за избушку...
      
      Новых следов не было, но под изогнутой берёзой, видны были алые точечки - следы крови, оставленной Жучком при возвращении к зимовью. Осмотрев место, он нашёл следы собаки пришедшие справа, со стороны начала большой пади, где сквозь графику голых ольховых веток, в проёме долины виднелся водораздельный хребет, щетинящийся тёмным, почти чёрным сосняком.
      Охотник подумал:
      " Наверное, это где - то там произошло, в той стороне, и туда мне придётся сегодня идти... Уже не отвертеться!".
      Перед тем как сесть есть, он вынес наружу приготовленный рюкзак в котором был топор, длинная верёвка, маленький восьмисотграммовый котелок для чая, кусок хлеба, луковица, полпачки сахара - рафинада, чайная заварка завёрнутая в газетный листок.
      Вынес и поставил рядом ружьё, почищенное и матово поблескивающее лаком светло - коричневого приклада - всё это делалось для того, чтобы запутать и не беспокоить собаку, которая всё время порывалась пойти за хозяином.
      
      Перед завтраком, охотник зажёг огарок свечи и внутри стало заметно светлее, а Жучок был этим удивлён - обычно хозяин экономил свечку для экстренных случаев и зажигал её лишь на короткое время и только в темноте, вечером или утром.
      Жучок тоже получил свою долю пшённой каши, но есть отказался, равнодушно отвернув морду из - под руки хозяина - от случайного прикосновения, тот почувствовал как шершав и горяч нос собаки.
      - Н-да - произнёс человек - видно тяжело тебе сейчас приходится... Ну потерпи немножко старик - это у тебя болевой кризис начался. Потерпи малыш, всё будет в порядке...
      Ему самому было нехорошо, есть расхотелось и буквально через силу, он тщательно пережёвывая проглотил несколько ложек каши, запивая вдогонку, крепким, сладким чаем...
      Прошло ещё полчаса...
      Закончив есть, охотник убрал котелок с оставшейся кашей на подоконник подальше от мышей, накрыл его прокопчённой алюминиевой тарелкой, ещё похлебал чаю и съел пару сухарей. Взбодрившись после крепкого чая потянулся с хрустом в позвоночнике, захватил телогрейку и не одеваясь вышел наружу и прежде чем затворить дверь, несколько мгновений смотрел на Жучка. Тот лежал и в очередной раз пытался зализывать воспалившуюся рану на боку...
      
      ...Человек шёл по следу Жучка уже второй час, пересёк три поперечных распадка и начал подниматься на водораздел. Болото, постепенно суживаясь, закончилось и вместо него, в березняке начался овраг, на дне которого скопился, сдутый с боков снег.
      Метров через триста, овраг стал "мелеть", превращаясь в широкую впадину, в которой то тут, то там стояли толстые высокие лиственницы.
      Цепочка собачьих следов, встретившись с медвежьими, раздвоилась, расстроилась, разбежалась во все стороны, видимо собака металась, увёртывалась и лаяла, лаяла...
      Чуть дальше следопыт увидел круг, метров десять в диаметре, с вытоптанным до земли снегом. Было понятно, что звери - медведь и собака сошлись в плотную, кружились здесь, угрожая и нанося друг другу броски - выпады, удары - укусы. То тут, то там видны были клочки темно - коричневой, длинной шерсти и затоптанные капельки крови...
      
      Нервно озираясь по сторонам, охотник, долго и тщательно осматривал это место, временами замирая слушал окрестности, поводя головой вправо и влево...
      Солнце спустилось к горизонту и в воздухе потемнело.
      - Да, надо спешить - проворчал охотник и заторопился вперёд и вверх к недалёкому уже лесному гребню. Следы собаки пропали и на белом снегу отпечатались только крупные медвежьи, широкой тропой уходящие вверх ложбинки. На ходу, зверь буровил наметённые сугробы загребая лапы чуть с боков и внутрь.
      Иногда ритм его шагов нарушался - медведь останавливался, озирался и слушал, а затем продолжал движение...
      Охотник шёл медленно, останавливаясь и до рези в глазах всматривался вперёд - в подозрительно чернеющие крупные пеньки и серые колдобины - промоины.
      
      В какой-то момент, он задержался на месте, подбросил щепотку сухой травы вверх определяя направление ветра. Потом развернулся под прямым углом и направился влево от следов, так же тщательно осматривая деревья и пни впереди. Он решил сделать проверочный круг и определить - далеко ли зверь ушёл и не залёг ли в засаду...
      
      Фигура охотника напряглась, лицо, глаза сосредоточенно смотрели из под бровей, шаги сделались мягкими и почти неслышными.
      Вдруг над головой, возникая откуда - то из - за горы, загудели моторы тяжелого самолёта и среди облаков мелькнул серебристый силуэт пассажирского лайнера. Человек остановился и глядя вверх подумал, что сейчас, в самолёте, наверное многие пассажиры дремлют утомлённые долгим перелётом. По салону ходят стройные стюардессы в красивой синей униформе и разносят в маленьких, пластмассовых аэрофлотовских чашечках, минеральную и фруктовую воду...
      - Н - да - протянул он вновь в полголоса...
      
      Звук затих в дальнем углу неба - самолёт и его беспечные пассажиры продолжили свой путь...
      Когда охотник замкнул километровое кольцо, солнце уже коснулось горизонта и вот - вот должно было сойти с небосвода...
      Медвежьих следов, кроме входных, охотник больше не пересекал -зверь остался в круге.
      Человек, осознав это заторопился вниз, к зимовью, стараясь успеть туда ещё засветло, а пока шёл, повторял про себя:
      "Ну, зверюга! Я знаю, знаю, где ты сейчас! У тебя, скорее всего здесь берлога выкопана. А Жучок помешал тебе залечь в неё..."
      
      До зимовья добрался уже в глубоких сумерках. Пока шёл, разогрелся, повеселел и быстро растопив печь, поставил подогревать кашу, а сам зажёг свечку и подошёл к Жучку, неподвижно лежавшему на своей подстилке. Дыхание его сделалось тяжёлым и хриплым, бока часто - часто вздымались и опадали. Нос был шершавый как тёрка и по - прежнему горячий. Рану на боку он непрестанно зализывал и сбил белую повязку и хозяин, осторожно развязал и снял её, накинув на дрожащую в ознобе собаку, старую телогрейку.
      
      - Ну, согревайся, выздоравливай, - ворчливым, хриплым голосом говорил он, подвигая поближе к голове нетронутую вчерашнюю кашу.
      Есть Жучок вновь отказался и хозяин, с кряхтением распрямившись, прошёл к столу и начал есть сам, памятуя, что завтра надо быть сильным и уверенным в себе.
      Перед едой, словно чего - то опасаясь, он закрыл двери на металлический крючок...
      
      Несмотря на трудный день, охотник ел без аппетита и вспоминая сегодняшний поход, повторял про себя:
      "Да... Медведь где - то там, в вершине пади, и наверняка у него там берлога. Не будет же он ложиться на зиму на снег... И поэтому, завтра с утра я пойду туда, к берлоге, и постараюсь его добыть. (Он даже в мыслях старался избегать слова - убить).
      - Сегодня, я уже был рядом с ним и может быть, он даже учуял меня, а если не напал, то значит тоже боится и это уже уравнивает шансы".
      
      Доев кашу, он ещё долго отдувался, вытирая пот пил чай в жарко натопленном зимовье. Свеча оплывая потрескивала, огонь в раскалённой печке гудел как в паровозной топке, за окном тускло белел снег вобравший в себя крохи звёздного и лунного света.
      Серпик нарождающегося месяца появился в углу оконного прямоугольника и пустился в еженощный поход по тёмному небу.
      Надо было ложиться спать...
      
      Охотник расстелил старое ватное одеяло. Подложил под голову, свёрнутую куртку, покряхтывая влез на нары, лёг на спину, вытянулся так, что в спине хрустнули расправляясь позвонки, потом вспомнив сел, наклонившись вперёд издали, задул свечу, глянул в наступившей темноте на печку, увидел сквозь отверстия в дверке алые отблески затухающих углей, придвинул поближе к правой руке лежавшее на нарах ружьё, выдохнул и лёг на лежанку, заложив за голову согнутые в локтях руки...
      
      Он долго не мог заснуть, ворочаясь вспоминал предыдущие встречи с медведями и, чем больше думал об этом, тем ярче в его душе разгорался страх. Скрипнула половица, пробежала по подоконнику мышь и он вздрагивал, а сердце начинало часто - часто колотится.
      
      "Неужели, я так его боюсь - в который уже раз спрашивал себя охотник. - Или у меня от усталости и жизненных неудач истерика началась? Ведь я раньше в лесу ничего не боялся и один ходил в тайгу, не имея оружия и даже охотничьего ножа. Почему это, сегодня со мной происходит?.."
      Он перевернулся с боку на бок, поудобнее устроился на жёстких нарах и продолжил свои размышления...
      "Воистину познание умножает скорбь, а значит и страх последствий поступков. Страх возник только после того, как я узнал множество историй, когда медведь нападал и убивал человека. И особенно запомнился рассказ о том, как медведь растерзал трёх охотников, ночующих под навесом у костра... И главное, в то время рядом с ними были собаки, которые ничего не почуяли до самого последнего момента - так осторожно подкрался сумасшедший зверь...
      Возможно это охотничьи легенды. Но теперь, когда ты это знаешь, - это уже не имеет значения. Важно, что тобой владеет страх, который ты должен преодолеть или убить - всё равно..."
      Так, он ещё долго разговаривал сам с собой, анализируя ситуацию...
      
      Ему вспомнился Бамовской приятель, который со слезами на глазах, говорил, что боится медведей - шатунов и потому, не ходит в тайгу даже на белку. Слёзно уговаривая брать его с собой, приятель повторял: - Вдвоём нам ничего не страшно...
      
      ... Среди ночи, охотник в страхе проснулся - ему казалось, что кто - то ходит вокруг зимовья... Но это ветер скрипел раскачивая деревья неподалёку, толкался порывами в дверь избушки, скребся в окно и гудел в трубе...
      Обессиленный, охотник засыпал ненадолго и вновь в страхе просыпался...
      Проснувшись окончательно часов в семь утра, он уже больше не ложился. Ещё в темноте развёл огонь в печке, напился чаю, осмотрел Жучка. Тот наконец встал, пошатываясь поскуливая, попросился на улицу и через какое - то время возвратился и постанывая как человек, лёг на прежнее место.
      - Ничего браток! - уговаривал собаку хозяин - потерпи и пойдёшь на поправку. Вот видишь - ты уже и пить начал - Жучок, вылакал чашку воды и после этого облизнул морду...
      
      Как только солнце показалось из - за горы, охотник вышел из зимовья и направился вверх по пади, навстречу ветру дующему с северо-запада. "Мне это на руку - подумал он - не будут ни лишних запахов с моей стороны, ни звуков..."
      Ветер гнал по небу зимние, низкие тучи, просыпая на землю мелкую снежную крупу, то штучно, то горстями...
      
      Охотник шёл к берлоге, и уже точно знал, что медведь лежит там, в норе и ждёт его прихода - человек так был утомлён ночными кошмарами, так устал от раздумий о будущем, что с облегчением шёл туда, где может быть его ждала внезапная смерть...
      Подойдя к тому месту откуда вчера он начал делать проверочный круг, охотник постоял, подумал и не торопясь пошёл напрямик, в сторону издалека видимой вершины огромной лиственницы, стараясь держаться северо-восточного склона. Пройдя метров двести, он вдруг заметил впереди себя цепочку следов и понял, что это следы медведя. Ступая ещё осторожнее, он свернул чуть в сторону от медвежьей тропы, поднялся повыше по склону и держа в поле зрения следы, озирая окрестности, медленно пошёл вперёд...
      
      В какой - то момент, он наконец увидел берлогу, сердце его стукнуло и бешено заколотилось, разгоняя кровь по телу. "Ага, вот она где! Надо же, совсем на виду" - прокомментировал он для себя и быстро скинул рюкзак. Достав топор и держа ружьё наизготовку, он отступил за бугор прикрывающий вид на берлогу...
      - Вот так!.. Теперь, как учил Александр Владимирович, надо срубить подходящую ёлку, обрубить ветки покороче, в форме ерша и приготовится к встрече - он шепотом по привычке проговаривал это вслух.
      Потом, охотник почти бегом возвратился назад, в ложбинку, где раньше заметил островок молодых елей. Срубил одну, толщиной в руку и высотой метра в три. Обрубив ветки сантиметров по тридцать от ствола, он закинул елочку на плечо и двинулся к берлоге. Он шёл и сожалел, что рядом нет любимого и надёжного друга - Жучка и думал, что ему надо этого медведя добыть в одиночку, тем самым на все последующие времена победить в себе страх перед единственной опасностью, которая отравляла его жизнь в тайге...
      
      Он уже участвовал один раз в охоте на берлоге, но тогда рядом с ним были люди, был опытный медвежатник, у которого на счету было около двадцати добытых медведей.
      Но сейчас он боялся и волновался, и чем ближе подходил к берлоге, тем больше сомневался в своих силах. "А стоит ли рисковать? Ведь если, что случится, мне из этих мест попросту не выбраться. До города около пятидесяти километров, а это день пути в хорошем темпе".
      Если честно, то он не верил в эту ёлку, что она сможет задержать разъяренного зверя, но так писали в книгах, так говорил опытный медвежатник. "Ну что ж, посмотрим - думал охотник. Это всё равно лучше, чем шурудить внутри берлоги простой палкой..."
      
      Последние пятьдесят шагов он шёл уже очень медленно. Слух был так напряжён, что на мгновение закладывало уши и больно вибрировала перепонка... Тогда он останавливался, переводил дух, до галлюцинаций вглядываясь в чело берлоги находившееся справа от него под острым углом...
      ... До берлоги оставалось не более десяти шагов, когда оттуда с рёвом взметнулась громадная медвежья голова с торчащими ушами, которые в обычное время почти не видны...
      
      От неожиданности охотник выпустил из рук еловый ствол себе под ноги, крутанул ружьё с плеча и оно, как влитое застыло на уровне глаз. Охотник и ружьё слились в одну линию, в одну пружину, способную ударить или уклониться - как потребует обстановка. В следующий момент, зверь выскочил из норы и развернувшись вправо, всплыл на задние лапы, вырастая многократно.
      
      ...И матёрый медведище, проживший на земле более десяти зим, в последний раз увидел необъятную, заснеженную землю вокруг, склон уходящий и теряющийся в крупном сосняке, шумящую под ветром зелёно - серую чащу в вершине, чёрную фигуру стреляющего человека, сноп огня из левого ствола...
      И почувствовав громовой удар в голову - словно тяжёлое бревно упало зверь не успел уже услышать гулкий звук выстрела, раскатившийся мелкими осколками эха по окрестностям, - всё уже кончилось на земле для него и в нём...
      
      Охотник увидел, как после выстрела зверь дёрнулся, словно по чудесному заговору проглотив отравленную пулю сгорбился на миг, расслабленно заколыхался опадая всем громадным, сильным телом, студенистой массой одетой в меховую, чёрную шубуповалился на снег, затрясся мелкой дрожью, медленно раскрылся подставляя незащищённый живот следующему выстрелу...
      
      Человек не поверил случившемуся, долго ещё стоял выцеливал правым стволом с крупной картечью, туловище зверя, расстелившегося перед ним, уменьшившись в размерах вмявшегося в снег.
      Так простоял он секунд десять длившихся для него почти вечность, ожидая возможного нападения, привыкая к происходящему... К уже произошедшему...
      
      Затем, чуть опустив ружьё, всё ещё в полной готовности сделал вначале пол шага, потом шаг, потом ещё и ещё, по дуге подходя к неподвижному медведю всё ближе, ближе...
      Наконец, человек понял, что зверь мёртв, но держа ружьё наизготовку вытянул ногу в резиновом сапоге и ткнул носком округлый, мягкий, мохнатый бок, и уже косной, мёртвой материей отозвалась на это прикосновение неподвижная, черная на белом туша...
      Охотник увидел в короткой шерсти крутого лба, точно между глаз, темно - алый, заполненный блестяще жидким, черно - красным крошевом кружок пулевого отверстия, чёрные струйки крови, вытекающие из влажно - парных ноздрей, застывшие навсегда в неподвижности маленькие глазки с тёмными зрачками, невыразительно отражающие утраченный навсегда мир...
      
      Охотник вдруг почувствовал слабость в ногах, волной, начавшейся в животе и скатившуюся вниз - пот выступил на его лице, судорога тошноты тряхнула грудь и горло и он, отступив на два шага, отвернувшись, опершись на ружьё двумя руками согнулся - волна отвращения заставила его широко раскрыть рот и глаза - его вырвало и мгновенно ослабев, вытирая слёзы выступившие на глазах, он повалился ничком на снег и уронив ружьё, обхватив голову руками, повторял растягивая фразы... - Ну вот и всё... С этим покончено. И слава Богу!..
      
      ... Минут через десять, успокоившись вспомнил, что ему говорил Александр Владимирович: - В берлоге могут быть ещё медвежата, поэтому не спеши, обязательно проверь...
      Он принёс брошенную ель, сунул её в чело метра на полтора вглубь, уперся в противоположную стенку, повращал внутри налево и направо и успокоенный вытащил - берлога была пуста...
      Любопытство в нём разгорелось и тогда он, вынув из ножен, острый как бритва, длинный охотничий нож и держа его наизготовку, сполз по песчаному грунту внутрь норы. Убедившись, что там пусто, развернулся вверх головой, удивляясь размерам медвежьего жилища и с хриплым рёвом, как мог быстро высунул голову наружу и вновь спрятался.
      
      - Да - разговаривая сам с собой, резюмировал он свои наблюдения - медведь меня увидел и понял, что я один и меня бояться нечего...
      
      Потом, поджав под себя ноги полежал на животе положив голову на руки, представляя, как это делал медведь ещё полчаса назад, и вдыхая запах мёрзлой земли добавил: - Это его и подвело!.. - потом заулыбался и подумал: "Однако! Как быстро ты стал таким смелым!"
      Ещё чуть посидел внутри, поглядывая на кусочек неба и голые вершины лиственных деревьев, видимых в отверстие берлоги.
      
      Ещё через полчаса снег кончился, костёр весело трещал высоким пламенем, а охотник с ножом в руках свежевал тушу и сняв шкуру, срезал сало толстым в ладонь, слоем покрывающее бока и загривок зверя.
      Солнце то скрывалось за тучи, то вновь победоносно, длинными прямыми лучами упиралось в землю. Сосны шумели и поскрипывали под ветром, вспугнув кормившегося неподалёку глухаря. Пролетая над берлогой, он увидел маленькую, тёмную фигуру человека в шапке - ушанке, двигающего руками с окровавленным ножом, склонившуюся над большой, бело - красной тушей...
      
      Охотник вернулся в зимовье в темноте. Тяжело дыша, сбросил полный рюкзак под навесом, постанывая распрямил затекшую спину, отбил от снега сапоги, отрыл двери и в его грязную ладошку ткнулся нос Жучка - он давно уже ждал хозяина и в середине дня слышал далёкий выстрел
      Поджимая заднюю лапу, не на ступая на неё, собака проковыляла к рюкзаку, обнюхала его и шерсть на загривке поднялась дыбом. Хозяин заметил это, погладил собаку и успокаивая, стал выговаривать: - Жучок! Жучок! Успокойся... Его уже нет! Его больше нет... Никогда не будет!..
      
      Нарезав сало пластиками, охотник часть скормил оживающему Жучку, а часть, макая в соль и заедая чёрствой, вкусной горбушкой, съел сам. Потом привычно быстро и ловко растопил печь, поставил чайник со льдом на плиту, а сам прилёг на нары потирая отяжелевшие веки и горячие, лоснящиеся жиром щетинистые щёки - съеденное лечебное сало напитывало организм теплом.
      Проснулся он в первом часу ночи. Печь давно погасла, чайник выкипел почти до дна, в зимовье стало прохладно.
      Широко зевая и прикрывая рот ладонью, охотник расправил рваное одеяло, укрылся второй половиной накинув сверху ещё телогрейку. Засыпая, сквозь приятную истому дремоты, он вдруг вспомнил море, резиновый плотик, на котором так приятно качаться на тёплых волнах, подставляя солнцу лёгкое, загорелое тело омытое солёной водой и солнечными лучами. Как приятно смотреть на высокое чистое небо, слышать гул прибоя и звонкие голоса, приносимые порывами ветра с песчаного пляжа...
      
      ... Охотник уходил из зимовья через неделю. Сало и мясо убитого медведя, он по частям перенёс от берлоги к зимовью и спрятал его в лёд, выдолбив в болоте, полуметровой глубины яму.
      Жучок отъелся медвежьим салом, ожил, рана его затянулась розовой плёнкой новой кожи. Лапа по-прежнему болела, но он стал иногда, опускать её на снег и передвигался прихрамывая...
      
      В ночь перед уходом, пошёл крупными хлопьями снег, и под утро навалило кругом, утопив все лесные звуки в перинно - пуховом одеянии снегопада.
      Идти было трудно, и пока охотник дошёл до гребневой дороги, то порядочно вспотел. Жучок вперёд не совался, но и не отставал лишь изредка останавливаясь на время, слушал шуршание снежинок о стволы деревьев и ветки кустарников.
      Выйдя на дорогу, охотник стряхнул с себя влажный снег липнущий к одежде, и лишь только тронулся дальше, как за спиной, вывернув из - за поворота, послышался низкий звук сильного мотора, а вскоре и показался грузовик.
      Чуть посторонившись, охотник уступил дорогу, но грузовик остановился и из кабины, молодой, широколицый шофёр приоткрыв дверцу и став на подножку, крикнул: - Садись земляк, подвезу!.. Охотник заулыбался поклонился, приложив руки в рукавицах к груди и звучным голосом ответил, перекрывая гул мотора: - Спасибо друг! Я сам дойду. Тут недалеко - и ещё раз поклонился с благодарностью за предложение...
      
      Шофер, увидев улыбку на его лице что - то понял, улыбнулся в ответ и захлопнул дверцу. Двигатель взревел и преодолевая инерцию остановки грузовик, чуть пробуксовывая набрал скорость и вскоре скрылся за поворотом. Постепенно звук мотора затих, ослаб укрытый снежной пеленой повисшей в воздухе и наконец растворился в звуках метели. А охотник с собакой пошёл дальше...
      
      2000 год. Лондон.
      
      
      
      
      
      
      Берег Бурых Медведей.
      
      
      "Бойся. Без этого нельзя. Но не трусь. Лесной зверь тебя не тронет, пока у него есть куда отступить или пока он не учуял, что ты трусишь. А труса медведям и оленям надлежит опасаться так же, как и храброму человеку надлежит опасаться труса." - Уильям Фолкнер американский писатель 1897 - 1962
      
      ...Я решил съездить в Байкало-Ленский заповедник, сокращенно БЛЗ, но известно, что в России без бумажки ты никто. Отправился в правление БЛЗ в Иркутске.
      Встретил меня среднего роста человек чиновной наружности, и я без лишних слов показал ему свое удостоверение сотрудника иркутского телевидения. Затем рассказал, что давно мечтаю побывать на севере Байкала, осмотреть места, поговорить с людьми, а потом сделать киноочерк или даже документальный фильм.
      Директор, несмотря на свою казённую внешность, оказался милейшим человеком, тотчас написал мне рекомендательное письмо, отпечатал его, вручил и пожелал лёгкого пути, но предупредил, что места глухие, медведи, дорог нет. Я успокоил его и сказал, что я в тайге человек не новый, потому будем осторожны, ибо осторожность - доблесть храбреца!
      Директор этот афоризм записал, пожал мне руку, и повторил, дружелюбно улыбаясь: "Хорошо сказано!"
      
      В тот же день я заехал в аэропорт, купил на завтра билет до Онгурен и приехав на дачу, стал собираться. В общем, у меня обычно все готово: рюкзак, лесная одежда, резиновые сапоги, котелки, кружки, ложки, брезент, топор маленький и легкий. По дороге, уже сойдя с автобуса, зашел в магазин и купил продуктов: рыбных консервов, крупы, сахару, чаю, хлеба, сухарей. В те времена в магазинах ничего больше и не было. Тушенка, мясо, масло только по карточкам или по блату, но я, может быть к сожалению, никогда блатным не был.
      Придя на дачу, вскипятил на электроплитке чай и долго сидел задумавшись, не торопясь прихлёбывая из кружки, и смотрел в окно на дачные домики, речной залив обрамленный зеленым, сосново-березовым лесом.
      Незаметно спустились сумерки и из зарослей, на берегу залива, раздалось птичье пение. Похоже, было, что соловей налаживает трели, но я знал, что здесь соловьи не живут и потому удивился.
      Когда надвинулась ночь и в округе гулким эхом разносились негромкие разговоры из соседних домиков, я собрал рюкзак, проверил и вновь упаковал фальшфейер - большую "спичку", сантиметров тридцать длиной и диаметром три сантиметра.
      На конце этой большой спички был запал, которым надо было чиркнуть о спичечной коробок - тогда появляется яркое белое пламя как от фейферка, только больше и ярче. Этим приспособлением я собирался отпугивать медведя, если он бросится на меня.
      Беда была в том, что я ни разу не зажигал эту спичку и знал о ее работе, только по описаниям. Конечно, тут больше был момент психологический, но наличие оружия для защиты, для человека главное.
      Лег спать рано, долго ворочался, не мог заснуть, хотя опыт таёжной жизни у мена был - все последние годы я ходил по тайге один, но так далеко ещё не забирался.
      По карте я видел, что Онгурен до мыса Покойники, не такое уже большое расстояние - всего километров шестьдесят, но это ведь тайга и неизвестно, есть ли там хотя бы тропы...
      
      Утром, я сел на первый автобус, разворачивающийся на конечной остановке у ворот дачного поселка, и поехал в аэропорт.
      Приехал за час до вылета, зарегистрировал билет, прошел досмотр и маленькая стюардесса в темно-синем форменном пальто, в шапочке с кокардой, провела нас почти через все взлетное поле к двукрылому Ан-22, стоящему рядом с вертолетами. Еще раз проверив билеты она пожелала доброго пути двум летчикам в крошечной кабине и ушла...
      Вскоре моторы взревели, летчик за штурвалом вырулил на взлетную полосу, получил разрешение на взлет и дал газу. Самолетик, трясясь на стыках бетонки взлётной полосы, пробежал сотню метров, незаметно оторвался от земли, поднялся чуть и сделав разворот, повернул в сторону Байкала.
      Я в окно видел накренившуюся землю, далеко внизу портовские строения и большие серебристые самолеты, стоящие около здания аэропорта. Потом внизу замелькали поля и уже зазеленевшие листвой перелески. Где-то справа была видна морщинистая поверхность водохранилища - дул боковой ветер.
      
      Пассажиров было немного. В порту я узнал, что предстоит посадка на острове Ольхон - это почти ровно посредине Байкала. Самолет, под порывами ветра иногда потряхивало, а несколько раз он попадал в воздушную яму, и сердце, казалось подпрыгивало к горлу, в противоположном падению направлению, а руки судорожно вцеплялись в поручни тесных сидений.
      Но я бодрился и иронично объясняя свой страх повторял про себя - "Инстинкт". Когда-то, такие падения доставляли мне радость приключения во время полётов, но те времена прошли...
      Ближе к Байкалу, щетинящиеся тайгой холмы стали выше и круче. Где-то внизу иногда взблёскивала змейкой речная вода, бегущая к озеру - морю - Байкал был велик, чист и холоден. Мотор мерно гудел и иногда казалось, что Ан-2 висит в воздухе как елочная игрушка на невидимой веревочке...
      
      Незаметно приблизился серо-белыми берегов безлесый, каменистый остров Ольхон. Перед посадкой под днищем мелькнула гряда холмов с гранитными скалками, потом самолет снизился, стукнул колесами о землю, пробежал по полю, развернулся и моторы замолчали.
      Штурман - он же стюарт, открыл тонкие игрушечные дверцы и мы, поочереди спрыгнули на землю - было холодно, ветрено и неудобно.
      - Полетим через пятнадцать минут - сообщил штурман и летчики ушли в аэропортовский барак. Я сел на рюкзак неподалеку от самолета и огляделся. Почти все пассажиры здесь вышли - буряты, летели до Ольхона.
      Нас осталось двое. Молодой бурят в полупальто, которое раньше почему-то называли "москвичкой", показывая мне крутые склоны ближнего к острову берега, сказал: - Онгурены там.
      Я крутил головой всматриваясь, пока он не добавил: - Отсюда не видно...
      
      Сам Ольхон напоминал гористые степи Монголии и я поверил в легенду, что Чингисхан родился здесь и был ханом окрестных мест перед тем, как был избран на курултае, где-то на реке Ононе ханом всех монголов...
      Место, где располагался аэропорт было ветреное, безлесное, с расстилающейся степью на скалистых холмах. Всё вокруг дышало равнодушной вечностью и я вспомнил Крым - там тоже есть это ощущение древности, присущее ранее очень обжитым и населенным местам...
      Вскоре пришли летчики, мы влезли в Ан-2 и полетели...
      Через полчаса приземлились в Онгуренах...
      Когда я вышел из самолета, меня поразило тепло, яркое солнце и тишина.
      "Умели же раньше выбирать места для деревень" - вдруг подумал я невпопад. В углу летного поля паслись коровы, а в другом углу стоял домик, который и был "зданием" аэропорта.
      Узнав у неприветливой бурятки-кассира, когда через неделю самолетик улетает в Иркутск, я попробовал взять билет заранее, но она наотрез отказалась это сделать и предложила прийти за билетом в день вылета...
      У неё же, я пытался узнать, как мне идти до заповедника, но она ничего не могла сказать о дороге на мыс Покойники - услышав вопрос, кассирша всплеснула руками и ответила загадочно: - Ой! Это очень далеко. Туда можно только на моторной лодке попасть.
      Я насторожился!
      Потом, подумав, она посоветовала зайти в лесхоз: - Там можно точнее узнать.
      Придя в контору лесхоза я застал там молодого бурята Витю, коротко рассказавшего о том, что до Покойников идти дня четыре, но сегодня, через час, он на мотоцикле поедет на хутор, в двадцати километрах от села, а дальше уже придется идти пешком.
      Я был готов к этом. Витя предложил мне ночевать в лесхозе на обратном пути и показал, где висит спрятанный ключ от входных дверей. Он был дружелюбен по характеру, а когда я показал удостоверение с ТВ, он уверился, что все делает правильно.
      После этих разговоров я прошел по главной улицей пустынной деревни и вышел за околицу, не встретив ни души на своем пути.
      "Да! - думал я. Это тебе не город, и даже не райцентр".
      Сбросив рюкзак, раслабившись прилег на обочине дороги и стал ждать...
      
      Я был один во всем мире, а те кто скрывались в домах или работали где-то на фермах, не знали меня и не хотели знать!
      Чуть погодя, в тишине тихого солнечного дня, где-то в деревне застрекотал мотоцикл, и вскоре я увидел Витю на "Восходе", мелькающего среди кустарников, растущих вдоль дороги.
      Затормозив около меня, он сдержавал мотоцикл пока я неловко садился на заднее сиденье. Когда тронулись я понял, что мотоцикл этот приспособлен для одного человека, а двое, да еще с рюкзаком, это уже исключение. Я пытался балансировать помогая Вите удерживать равновесие, и все равно мотоцикл "рыскал" от одного края дороги до другого. Но я всегда считал, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, да и Витя в конце концов приспособился, и мы сообща удерживали "Восход" в колее. Однако мне это стоило определенных усилий, я ничего не замечал вдоль дороги, а потому и не запомнил.
      
      Через полчаса мы въехали в небольшое поселение, которое называлось хутором. Здесь тоже дул ветер, как на Ольхоне, и тоже было безлюдно.
      Остановились. Витя, вместе со мной вошел в избу и что-то сказал женщине-бурятке на бурятском языке. Я уловил только слово корреспондент и понял, что он представил меня. Потом Витя заторопился и сказал, что он только увидит здесь "фермеров" и уедет - попрощался со мной, он ушел по направлению к другому дому.
      Женщина - хозяйка дома, долго смотрела на меня молча, а потом по-русски предложила чаю. Когда я согласился и подсел к столу накрытому изрезанной клеенкой, из комнаты осторожно вышли маленькие дети-буряты, и блестя черными глазенками, не мигая, не отрывая взгляда смотрели на меня, как на чудо.
      Хозяйка налила мне чаю из чайника, долила молока, отрезала пару ломтей от самоиспеченного круглого хлеба и из кухонного шкафа, достала мне чуть подсушенную соленую рыбину. Это был омуль и я с аппетитом все съел, расспрашивая женщину о здешней жизни.
      Она рассказала, что муж пастух, пасет здесь телят, потому что в Онгуренах большая животноводческая ферма...
      
      Вдруг в дом вошел русский мужик: рыжий, высокий, нескладный и в грязной куртке из болоньи. Это доказывало, что в лучшие годы он жил в городе - сельские люди всюду ходят в фуфайках - иначе в ватниках.
      Мужик поздоровался, назвал себя Сергеем и спросил, куда я хочу идти?
      Я коротко объяснил, что мне надо добраться до Покойников.
      Сергей почесал голову и предложил подвезти меня к чабанам, на пастбище.
      - Там ты заночуешь, а утром пойдешь дальше. Но я смогу поехать туда только вечером - добавил мужик.
      Я согласился.
      - Зайди ко мне часов в шесть вечера и мы поедем.
      Было три часа дня. Я поблагодарил и сказал, что зайду ровно в шесть.
      Сергей вышел, а чуть погодя, поблагодарив молчаливую хозяйку и я вышел на улицу и подумал, что я на Байкале вот уже несколько часов, а Байкала еще и близко не видел.
      У меня было три часа времени, и спросив хозяйку, как пройти к Байкалу, отправился по дороге, навстречу ветру дующему мне в лицо.
      Здесь, как везде вокруг была каменистая степь, с серыми камнями кое-где торчащими из земли и зелено-серой травкой, чуть пробивающейся из этой скудной земли.
      Слой гумуса здесь был очень тонок еще и потому, что траву за лето и осень начисто съедали овцы, коровы и лошади. Только в речных долинах, спускающихся с горных перевалов видимых на горизонте, этот культурный слой достигал высоты одного метра. Даже на крутых склонах гумус был толще и потому там росли деревья, а не только трава.
      Здесь же, кое-где торчал дрожащий под ветром чахлый кустарник, ёжившийся под порывами холодного ветра с Байкала...
      Выйдя на берег, я увидел дугообразную линию прибоя, услышал мерный шум зеленоватых волн с нечисто-белыми гребешками.
      В маленьком затоне, спрятавшись от ветра стояла моторная лодка, которую затащили сюда через широкую галечную косу.
      
      Передо мной расстилался величественный и по-весеннему открытый всем ветрам Байкал - легендарное озеро-море, самый глубокий внутренний водоем в мире. Его глубина больше полутора километров и там, в пучине вод, где-то ближе к середине, под водой прячутся отвесные обрывы покрытые слоем многолетнего ила. Я слышал, что несколько лет назад, во время подземного землетрясения, миллионы тонн ила обрушились с крутых склонов на дно, и вот уже несколько лет там, в глубине, стоит не осевшая илистая муть.
      Я поежился представляя этот глубинный мрак, поплотнее закутался в одежды и лег на прохладную полукруглую гальку, промытую и обработанную за тысячу лет бурь и штормов.
      Светлое небо из бездонной глубины космоса смотрело на меня, затерянного в просторах тайги, степей и воды.
      
      "Как человек одинок - подумал я. - но в обычное время он этого не замечает. Жмется поближе к сородичам, сбивается в стаи и живет бок о бок с другими людьми в деревнях, в поселках, городках и городах. А вокруг природа - дикая или полудикая, которой дела нет до человека - не было человека, появился человек, исчезнет человек! Какое ей, вечной, дело до таких мелочей!
      ...Кажется, я задремал, потому что когда в очередной раз открыл глаза, то увидел, что солнце опустилось из зенита и почувствовал, что похолодало.
      "Надо возвращаться - подумал я, и быстро зашагал назад...
      ...Как я позже узнал из наших разговоров, Сергей и его жена Настя, приехали сюда из Качуга - районного центр, стоящего на Лене, далеко от озера.
      В доме их почти не было вещей: на кухне стоял стол и обшарпанный шкаф, а во второй половине кровать, покрытая ватными одеялами, без покрывал. Я присел на шатающийся стул и Настя, с любопытством, но украдкой меня рассматривала чуть раскосыми глазами.
      Это отличительная особенность местных жителей - чуть бурятский разрез глаз, выдающиеся скулы и желтоватый цвет кожи. Раньше в России говорили: "Поскреби русского и увидишь татарина". Здесь же можно сказать: "Поскреби местного жителя и увидишь бурята".
      Со временем, уже после захвата Сибири русскими, здесь выработался особый генотип который и стал называться - сибиряками. Да я и сам был таким - чего скрывать...
      Сергей, пока заливал бензин в бак, пока выводил мотоцикл на дорогу рассказал, что они здесь недавно, что "убежали" из Качуга спасаясь от пьянства, что здесь собираются разводить телят и вырастив, сдавать их государству.
      Наконец мотор завелся и мы поехали.
      Дорога была плохая, а кое-где ее совсем не было, и мне приходилось идти пешком, пока Сергей преодолевал такой участок. Наконец выехали на край большой долины - раскинувшейся от предгорий до берега Байкала.
      На зеленеющей ровной луговине, кое-где блестели большие лужи прозрачной воды. Сергей показал мне деревянные корыта без боковых стенок, положенные одно на другое концами, и это подобие водопровода уходило к подошвам гор, на вершинах которых еще лежал снег.
      - Снег тает - объяснил Сергей - вода по этим деревянным корытам бежит вниз на луга и стоит здесь до лета. Поэтому здесь вырастает высокая сочная трава, на которой посётся скот. Корыта делают, срубая большие жилые внутри деревья. Таких там много - он махнул рукой в сторону лесных склонов.
      - Таких водопроводов несколько и они тянутся на несколько километров, иногда почти до перевалов...
      
      Тут мы увидели впереди избу, изгороди и несколько лошадей, привязанных к ней.
      - Пастухи уже в доме - проговорил Сергей неуверенным голосом и остановил мотоцикл метрах в пятидесяти. - Чтобы лошадей не беспокоить - добавил он, и мы пошли в избу. Войдя, поздоровались и на нас, изо всех углов серьезными глазами посмотрели пастухи-буряты. Видно было, что они Сергея не очень уважали, а меня видели впервые и насторожились.
      Обращаясь к широколицему, приземистому буряту, Сергей словно оправдываясь проговорил: - Вот корреспондент телевидения, добирается до БЛЗ. Подбросил его, тем более что у меня дела.
      Широкоплечий, спокойный бурят - "Наверное главный" - подумал я, спокойно выслушал Сергея, шагнул мне навстречу и протянул руку: - Алексей!
      Я тоже представился, и спросил разряжая обстановку: - Могу я у вас переночевать?
      Алексей не торопясь ответил: - Конечно! Проходи, снимай рюкзак. Спать будешь здесь - он показал рукой на пустые нары у стены. Пока я устраивался, снимал куртку, доставал спальник, Алексей и Сергей вышли, о чем-то переговорили и Сергей уехал - я слышал, как затарахтел мотоцикл.
      Алексей вернулся и предложил мне: - Садись за стол. Мы будем ужинать.
      Я стал доставать продукты из рюкзака, но он махнул рукой - Это спрячь.
      Пастухи в это время завели генератор стоящий где-то во дворе, и мигнув пару раз, над столом зажглась яркая лампа.
      В доме запахло яичницей - и действительно, скоро на столе стояла большая сковорода с жареной рыбой и разбитыми сверху яйцами. Я вспомнил, что ел такое блюдо на Ангаре, когда в детстве гостил в деревне, у бабушки.
      Алексей нарезал ломтями большую круглую булку ржаного хлеба и поставил на середину большую алюминиевую тарелку с чем-то жирным.
      - Это жир нерпы - пояснил он - вареный.
      Я попробовал. Жир припахивал рыбой, был солоноват, но вкусен, и конечно питателен. Все молча стали есть, а я еще и говорил. Рассказывал, что давно хотел здесь побывать, что был на севере Байкала, на БАМе, что хочу сделать фильм об этих местах, но не знаю удастся ли...
      Все слушали и молчали. Только Алексей поддерживал беседу.
      - Места тут хорошие - начал он. В это время кто-то из присутствующих убрал пустую сковороду, хлеб, жир и разлил по кружкам чай.
      - Мы всегда жили здесь хорошо и вольно. Климат тут хороший. Наш скот пасется на лугах почти до Нового года. Тайга тут хорошая. Есть зверь, есть орехи, есть ягоды. В Байкале много рыбы и нерпы. Мы всегда ели много жира рыбы, мяса и потому были здоровы и сильны.
      Но последнее время, нам стали все запрещать. Охотиться нельзя, рыбачить нельзя, нерпу стрелять нельзя. А что же можно? - Алексей сделал паузу.
      Все пастухи-буряты внимательно слушали, но их скулистые, с раскосыми глазами лица, ничего не выражали - азиатская невозмутимость.
      - И выясняется - продолжил Алексей - нам можно только работать скотниками и возиться в навозе, выращивая за гроши скот для государства...
      Он посмотрел на лица вокруг и закончил: - Это нехорошо... Это не по-человечески...
      Я внимательно слушал и понимал, что он во многом прав, что к свободным людям так нельзя относиться...
      - А теперь устроили еще заповедник, закрыли, заняли наши самые лучшие пастбища, перегородили тайгу - это заповедник, а это ваши угодья, и снова получилось так, что все лучшее отошло государству, а все худшее оставили нам. Мы писали письма, жалобы, но нам никто толком ничего не объясняет, а говорят - это приказ сверху! Но тот кто на верху, тот не знает наших нужд, наших забот. Почему он нас не выслушает?!
      
      Алексей закончил и посмотрел на меня. Другие тоже повернулись ко мне. Надо было отвечать...
      - Я во многом с вами согласен. Политика чиновников тут неумная, и может и хуже. Но ведь такое сейчас во многих местах происходит. Я сам охотник и вижу, как у охотников отнимают все права, а остаются одни обязанности. Взносы надо платить, в охотхозяйства надо отрабатывать определенные дни, путевки - если они есть - надо покупать, но придет время охоты и иногда ни разу за осень в лес не выедешь. То то не так, то это. А ведь кругом много инспекторов и охотоведов. Они тоже есть хотят и им тоже надо деньги платить. И они за тобой охотятся, как за зверем, и рады если поймали. Поэтому и браконьеров много - кому захочется через эти чиновничьи рогатки пройти.
      Зверя много, а охотиться нельзя. Вот и гибнет зверь от эпизоотий, потому что его расплодилось так, что уже и кормиться трудно. Два года назад кабаны вдруг все заболели, все вымерли, туши валялись в тайге почти в каждом распадке. А ведь могли разрешить стрелять во время охоты.
      Ведь это не так просто к зверю подкрасться и убить. Это ведь не корова, в огороде привязанная!
      
      Слушатели покивали мне, но иногда я ловил себя на мысли, что они не понимают о чем я говорю, частью из-за плохого знания русского, частью потому, что были далеки от моей высказанной ситуации. Просто у них были другие проблемы. Только Алексей был внимателен и вникал в сказанное...
      Разговор сам собою закончился, и чабаны стали играть в карты, переговариваясь по-бурятски. Я устал, начал зевать и Алексей, на правах хозяина, предложил мне ложиться спать, что я и сделал не откладывая...
      
      ...Как только кто-то из пастухов утром зашевелился, а было около шести часов утра, я тоже проснулся, оделся, сходил на улицу, собрал рюкзак...
      Алексей тоже встал и на мои вопросы, как мне сейчас идти к мысу Покойники, ответил, что довезет меня на мотоцикле до берега, а там тропа.
      Я, поклонившись сказал всем спасибо, и мы вышли.
      
      Над вершинами байкальского хребта плыли стада туманно-серых туч. Ветер подгонял с востока на запад, и я стал опасаться ненастья или дождя, но Алексей подбодрил меня.
      - В это время года дожди здесь очень редки. С утра может быть иногда и сырой туман, потом все расходится и к вечеру солнце. А вообще тут много солнца и весной особенно. В учебниках пишут, что как в Ницце.
      Он засмеялся...
      - В Ницце не был? - улыбаясь спросил он, и продолжил: - Но погода здесь солнечная - это точно!
      
      Я с рюкзаком за спиной влез на заднее сиденье, и мы поехали прямо по луговине, без дороги, объезжая водяные лужи...
      Через несколько минут мы подъехали к берегу. Алексей достал из кармана куртки мятую тетрадку в клетку и стал рисовать схему моего пути к Покойникам. Попутно он комментировал нарисованное.
      Про первую речную долину он сказал, что это была хорошая площадка для выпаса телят и овец, но сейчас туда нельзя - там заповедник. Потом он нарисовал слева от берега озера круг и перечеркнул его поперек.
      - Это - сказал он - древняя каменная стена или изгородь, давно разрушенная, но хорошо видимая с воды. Может быть это межевая изгородь, а может быть часть древнего загона для скота.
      Он глянул на меня.
      - Ведь здесь когда-то жили многолюдные племена!
      На мой вопрос откуда он все это знает, Алексей ответил, что окончил исторический факультет в Улан-Удэ, в пединституте, и какое-то время преподавал историю в школе, а сейчас решил вернуться к пастушеству и стал колхозным бригадиром.
      
      - Вы, русские, должны знать, что сделали для нас бурят много плохого, хотя я как историк понимаю, что не все русские виноваты, а только глупые чиновники в государственной власти.
      Я кивнул соглашаясь - это так.
      Алексей продолжал чертить схему: - Следующая речка очень дикая. Там ущелье и придется часть пути идти берегом, прыгая с камня на камень. Ночевать будете - он почему-то перешел на вы - в зимовье. Оно тут. Ходу туда около восьми часов...
      - Назавтра пойдете дальше, но там местами тропа пропадает - надо обходить скалы и склон по берегу. Дальше начнется лес, который подходит прямо к берегу и там уже тропа.
      Он посмотрел вдоль, вдохнул и закончил: - Ну, вот и все. Счастливого пути. Если пойдете обратно пешком, заходите...
      Мы пожали друг другу руки и я тронулся в путь, а он сел на мотоцикл и быстро уехал.
      
      "Хороший человек Алексей" - подумал я и стал вглядываться вперед представляя, что ждет меня там?
      А "там" меня ожидало уже буквальное одиночество - на фоне громадного водного пространства справа, и мощных, то заросших лесом, то засыпанных камнем горных склонов, я почувствовал себя букашкой, муравьем ползущим по безлюдной земле.
      Мне вспомнился рассказ моего соседа по самолету, который летел с Севера. Он рассказывал, что испытал психологический шок, когда впервые увидел северное сияние. Он говорил, что почувствовал себя одинокой мышью на гигантских пространствах тундры, не в силах объяснить, кто и как делает это чудо природы.
      
      Здесь я тоже был одинок, но это не было шоком - скорее констатацией факта.
      И я не испугался, а скорее обрадовался - предыдущие годы я много времени проводил в лесах, и потому, знал чувство ответственности, но и чувство облегчения, которое испытываешь оставаясь наедине с природой: равнодушной, настороженной или угрожающей, в зависимости от нашего внутреннего состояния.
      Я привык подчиняться природным ритмам, погоде, условиям жизни. И тогда я мог испытать чувство восторга и преклонения перед величием и соразмерностью природы.
      Вновь, здесь и сейчас все зависело от меня, и потому я стал внимательнее, осторожнее, приготовился к испытаниям. Мой опыт лесного жителя подсказывал что здесь где сухо, солнечно, есть вода чтобы пить, есть лес чтобы сделать костер когда станет холодно, есть продукты чтобы есть - нет причин для паники и беспокойства.
      
      И вдруг, я осознал, почувствовал внутри себя чувство покоя и радости, всегда связанной с ощущением свободы, которое я испытывал в такие моменты единения с природой.
      "Когда ты рядом с людьми или среди людей, думал я - ты чувствуешь, что они "другие", а ты отдельно. Здесь я был частью всеобщего, объединился со всем сущим, а это стало для меня уже привычным!"
      
      И еще одна картинка всплыла в памяти: индеец стоит с копьем в руке, полуголый, настороженный, но какие же спокойные и уверенные у него глаза, как сосредоточенно и внимательно он смотрит на мир!
      
      Я пытался описать мои чувства, а мое тело в этот момент двигалось, глаза всматривались в детали ландшафта, сердце работало ровно и сильно. Узкая тропка вилась по склону неподалеку от берега.
      Часа через полтора, тропа свернула налево чуть в гору и я понял, что здесь берег стал крутым и обрывистым и поэтому, тропка выбрала более легкий путь. Чуть погодя я попал на широкий горный луг и пройдя еще немного, перелез, перебрался через каменную преграду - рассыпанные от высокой середины к краям гранитные валуны и булыжники.
      Направление этой разрушившейся стены шло вдоль луговины и она, исчезая впереди и позади меня, удалялась в обе стороны к краям луговины. Я стал гадать, что это было когда-то. Может быть граница между владениями разных хозяев или даже разных племен. А может быть, это была часть древнего загона, в котором древние люди держали прирученных лошадей, коров и овец.
      Может быть гадал я - страшно вообразить - но здесь пралюди построили поселок, а эти камни служили стеной защищающей это поселение...
      Тропа спустилась вниз и вышла на прибрежные луга, с кое-где торчащими из земли серыми валунами, а над лугом возвышались заросшие кустарником и одинокими соснами склоны прибрежного хребта и справа расстилалась водная темно-синяя равнина, морщащаяся небольшими волнами.
      Противоположного берега из-за тумана не было видно. На траве торчащей щеткой из земли, кое-где видны были тропинки пробитые за многие годы пасущимся скотом, а чуть подальше, виднелись две овчарни - деревянные строения в форме восьмиугольников с низкой дощатой крышей, спускающейся от центра к краям.
      Я заглянул в одну из них и увидел, что овчарни на полметра заполнены навозом, засохшим и покрывающим всю поверхность помещений. Наверное , ещё года два назад, буряты пасли здесь много скота, а сейчас здесь заповедник - понял я.
      За большим лугом, теряясь в песчано-галечных отмелях шумела чистая холодная речка.
      Здесь, на берегу, под ветками сохнущего кустарника я развел костерок, вскипятил чай, пообедал и завернувшись в спальник немного поспал - было прохладно, несмотря на яркое солнце в зените.
      Дальше тропа пошла почти рядом с береговым обрывом и часа через два, я снова вышел на луг, а за ним снова была уже новая река. Эта речная долина уходила вверх и там, превратившись в узкое ущелье прорытое водой в скалах, скрывалась среди утесов.
      Место было таинственное, мрачное, неприветливое. Тропа вдруг пришла на край обрыва и внизу я увидел скачущую по камням воду.
      "Ого-го - подумал я. - Наверное, я шел по звериной тропе. Но как звери могли преодолеть этот обрыв? Разве им не страшно?"
      Я пошел вправо, вниз по течению, и когда обрыв сошел на нет, по большим береговым валунам, перепрыгивая с одного на другой перешел речку, шумно текущую где-то внизу под камнями.
      
      Погода переменилась. Туман ушёл, появилось темно-синее небо, ярче прежнего заблестело солнышко, заиграл отраженным блеском повеселивший Байкал. Прибрежный хребет придвинулся к озеру и казался мне гигантской театральной кулисой: почти равные луговины у воды, кое-где на склонах гигантская гигантская панорама гор, синеющие на гребнях и в затененных долинах леса... Всё это было похоже на фотографии Тибета.
      "Очень похоже на эти святые места. Здесь на Байкале, словно ожила малая копия Тибета..."
      
      Зимовье открылось мне неожиданно - я устало шагал по береговому пляжу покрытому плоским, круглым, почти черным галечником, а когда поднял голову, то увидел в глубине бухточки аккуратный домик, чуть приподнятый на сваях над землей.
      Я почти побежал к зимовью, и с облегчением сбросив потяжелевший к вечеру рюкзак, вошел внутрь. Это был уютный, чистый, сухой дом с хорошей печкой и нарами, пристроенными к боку печки. В стеклянное окошко, с видом на береговую линию, светило заходящее солнце.
      Крутой береговой склон уходил вверх почти сразу за домиком, а на берегу, в низине росла зелёная, молодая трава. Было тихо...
      Ветер остался где-то за поворотом берега и я прогулялся по травке, чувствуя летящую легкость в плечах после рюкзака. Потом увидел выкопанные кем-то ямки в земле, а присмотревшись увидел следы оленей-изюбров, которые тут, на виду у зимовья, устроили солонец.
      
      "Дикие места - улыбаясь, радовался я. - Олени может быть и сегодня придут" - и сев на землю стал осматривать склоны...
      Постепенно наступили сумерки и я, внедрился в избушку, набрав на пляже, замечательно красивом, ровном и черном, как городская мостовая, веток и веточек выброшенных штормами на берег, развел огонь в зимовье, вскипятил чай, после разложился на нарах и слушая потрескивание угольков в гаснущей печке заснул крепко и надолго...
      Проснулся на рассвете. С воды, шумевшей за стенками дома, на берег наплывал серый туман. Я вылез из спальника, сходил на улицу, вернулся и растопил печку - в домике было прохладно. Поставив варить кашу, подрагивая всем телом прошел к воде, умылся чистой, холодной водой и назад уже вернулся бодрой рысью - сон помог восстановить силы, а ледяная вода пробудила их.
      Скоро каша была готова. Я поел, вскипятил чай, попил горячего и прилег на нары. И так стало тепло, свободно и уютно, что я задремал и проспал около часа...
      Когда открыл глаза, то увидел в окошко яркий солнечный свет, услышал шум волн, почувствовал приятный запах сухого, теплого дерева в зимовье.
      "Да, тут жить хорошо - подтвердил сам себе, - но надо идти. Сегодня может быть, я дойду до Покойников".
      
      Идти было легко и приятно. Я любовался озером, солнечной дорожкой, на волнующейся маслянистой блестящей поверхности, вглядывался в линию горизонта впереди, задрав голову осматривал скалистые вершины на гребне склонов.
      Тропа стала шире, утоптанней, но я понимал, что по этой тропе ходят только дикие звери и вглядевшись, различил на тропе следы медвежьих лап.
      Чуть погодя, увидел прямо под ногами медвежий помет и понял, что здесь ходит медведица с двумя медвежатами. Место было такое пустынное, дикое, что я вдруг представил: вполне может быть, что медведица с детенышами идет где-то впереди меня, и я неожиданно могу на неё наткнуться. Остановившись, достал из бокового кармана рюкзака фальшфейер и пошел, держа его в руке.
      Тропа, то поднималась, то спускалась вниз и каждый раз я ожидал, что с очередного верха тропы увижу перед собой зверей.
      Но все обошлось - тропа разделилась надвое, потом еще и еще и потерялась. Склон придвинулся к воде и становился все круче. В поисках тропы, я вдруг оказался очень высоко, почти над обрывом. Пришлось осторожно спуститься к воде и по большим валунам, вдоль реки долго обходить громадные скалы, уходящие от воды вверх, в синее небо. Но и валуны были в человеческий рост и идти по ним было тяжело - приходилось прыгать, балансировать, хвататься руками за каменные выступы.
      Пройдя так несколько километров, я наконец вышел на тропу, идущую по краю леса, подступающего здесь почти к самой воде.
      Солнце поднялось и окончательно растопило туман. Сверху повеяло теплом от нагретых серых скал, торчащих из склона то тут, то там.
      А ниже по склону, стоял сосновый, чистый лес, с моховой подстилкой поверх корней, запахом хвои и кустами багульника, на которых уже проклюнулись бутончики розово-фиолетовых цветочков.
      
      "А что там за горными вершинами? - спрашивал я сам себя поглядывая влево, на крутые склоны. - Надо будет обязательно туда сходить, ведь где-то там, за хребтом, берет начало одна из самых крупных рек России - Лена. Странно, но ее начало-исток, природа создала совсем рядом с огромным водохранилищем чистой пресной воды".
      Я шел и рассуждал так про себя, когда вдруг с озера раздался звук лодочного мотора, а вскоре появилась и сама лодка с людьми. Она плыла вдоль берега, люди вскоре заметили меня, мотор сбавил обороты и лодка повернула к берегу. Я помахал рукой, лодка подошла ближе, метров на тридцать, но было мелко и один из мужиков, в длинных резиновых сапогах, спрыгнул в воду и побрел ко мне.
      Я ждал, достал рекомендательное письмо, свое ТВ - удостоверение.
      Мужик, выйдя из воды, взобрался на метровый береговой обрывчик и подошел ко мне и представился: - Егерь заповедника Василий (фамилию я сразу забыл). Я показал документы, объяснил, что иду в заповедник и имею рекомендательное письмо директора заповедника.
      Строгий тон Василия сменился на нормальный человеческий.
      - Вам тут немного осталось до базы, километров семь-восемь. Мы перегружены, поэтому взять вас не можем, но на обратном пути прихватим! - проговорил он, переминаясь с ноги на ногу.
      Я сказал, что дойду пешком и Василий, неловко улыбнувшись сказал: - Тогда увидимся на кордрне - и прыгнув вниз, зашел в воду, а подходя к лодке, начал что-то громко и неразборчиво объяснять людям, сидящим в ней.
      Не дослушав, я зашагал по тропинке...
      Действительно, через час пройдя через сосновый лес, вышел на галечный берег, поворачивающий далеко влево и там, в глубине бухты, увидел серые, дощатые крыши нескольких домов.
      "Пришел - с облегчением констатировал я и присел отдохнуть. - Надобно дождаться егерей" - подумал я и достав из рюкзака спальник, лег на землю завернувшись в него.
      
      Солнце светило сквозь чистейший, прозрачный воздух. Байкал лежал у моих ног огромной глыбой холодного хрусталя, неподвижный, но живой, чуть дышащий глубинной прохладой...
      Я заснул и проснувшись через час, полежал слушая необычную, почти вечную тишину, рассматривая противоположный берег Байкала, хорошо видимый, покрытый высокой синей тенью от заходящего солнца.
      Потом поднялся и пошел в сторону метеостанции, которая приютила и егерский кордон. Кстати, судя по всему, место где я дремал и было мысом Покойники...
      
      Метеостанция - несколько домов в глубине большого залива - стоит здесь уже давно. Это поселение было крайней точкой проникновения человека на север байкальского побережья, после Онгурен. В дальнем конце озера находился Нижнеангарск, а во времена БАМа появился Северо-Байкальск - новый город железнодорожников.
      В десятках километров от Северо-Байкальска, находится полузаброшенное село Байкальское, а промежуток между селом и метеостанцией, составляющий около двухсот километров, никем не заселен.
      Тут на мой взгляд, и располагается страна чудес, в которой все возможно: от мест появления инопланетян до следов стоянок древнего человека, и остатков городищ скифов, гуннов или предшествующих им племен.
      
      В этом заключен парадокс (географический и исторический) - в конце двадцатого века - века дорог и машин, людей живущих далеко от городов и поселков, становится все меньше. Еще раньше, путешествуя по таежным дебрям, я часто находил поселения покинутые людьми, а иногда и стены полуразрушенных домов, или отдельных изб.
      Куда, почему ушли люди из тайги? Но это тема отдельного рассказа.
      Однако и по сейчас, у местных старожилов сохранилась память о некогда существовавшей тесной связи жителей двух берегов Озера. Тогда роднились, брали невест с берег на берег, были знакомы лично почти все жители противолежащих деревень и поселков - зимой переезжая Байкал на лошадях, а летом гребями или под парусом.
      Тема эта чрезвычайно интересная - она кроме всего прочего показывает понижение уровня социализации, несмотря на возрастание технических возможностей...
      Но я отвлекся...
      Встретил меня метеоролог Гордеев - здоровенный молодой мужик, увидевший меня в окно своего дома и вышедший на крыльцо. Он поздоровался, я представился и мы немного поговорили о моем путешествии сюда.
      Потом Гордеев предложил мне располагаться по-хозяйски в маленькой избушке, стоящей поодаль от домов метеостанции и базы заповедника, показал мне, где дрова, где топор-колун, сказал, что с вечера надо печь протопить, а то ночами бывает холодно.
      Я вселился в темноватую избушку, и вновь почувствовал себя одиноким.
      Когда я рубил дрова, ко мне подошел новый человек - это был начальник егерей - среднего роста мужик с рыжей бородой и насмешливыми глазами, на круглом русском лице.
      Я рассказал, как добирался до метеостанции, сказал о фальшфейере, медвежьих следах. Он качал головой, улыбался и когда я заговорил о следах, добавил:
      - Да этого добра здесь хватает. Там - он показал рукой на безлесные поляны на склонах даьнего, темнеющего за предгорьями хребта, - иногда одновременно можно видеть по пять-шесть пасущихся медведей!
      Он рассказал немного о себе, что живет здесь с семьей - женой и маленьким сыном, что окончил пушной техникум в Иркутске, проработал до этого охотоведом в Забайкалье, в Читинской области и здесь сего около года.
      Я в свою очередь рассказал о себе, что прилетел из Ленинграда, что уже лет пять работаю на иркутском ТВ внештатным корреспондентом, что по моему сценарию сняли фильм о глухарях, который очень часто показывали на всю страну...
      - Заходите вечером - пригласил он. - Я вас познакомлю с ребятами, егерями, с женой и сынишкой. Завтра у него день рождения - четыре года и мы баню растопим, а потом пообедаем все вместе.
      Я поблагодарил, сказал, что хочу в оставшееся время дня сходить в лес, осмотреться...
      
      Разгрузив рюкзак, я оставил все в домике и пошел в сторону горушки, торчащей чуть впереди высокого хребта, в верхней трети которого, еще лежали поля белого снега, а на гребне виднелись толстые снежные сугробы.
      Напомню, что когда я улетал из города, там распускали зеленые листочки молодые березняки, окружающие дачный поселок. Здесь же, весна, казалось, только начиналась - деревья стояли голые и берёзово-осиновые рощи просматривались насквозь.
      В окрестностях метеостанции весь лес был давно вырублен и заросли молоденьких лиственных насаждений, чередовались с открытыми полянами.
      
      За полчаса поднявшись довольно высоко, я взобрался на небольшую плоско вершинную скалу, и огляделся - зрелище было ошеломляющим!
      Воздух был прозрачен и абсолютно чист и потому, все хорошо было видно вперед и по сторонам на многие десятки километров.
      Внизу, казалось, совсем рядом, виднелись крыши метеостанции, дуга залива, а дальше, открывался огромный Байкал, раскинувшийся налево и направо на сотню километров.
      Где-то посредине озера из воды торчали спины Ушканьих островов, а дальше уже другой берег, долины и вершины которого были крыты глубокими снегами до самой воды. Панорама величественная, почти космическая!
      Мой взгляд охватывал расстояния в сотню с лишним километров. Я вглядывался в бинокль в эти безбрежные пространства, пытаясь увидеть следы деятельности человека и не находил их.
      Видел только белые снега и темнеющую на громадных пространствах склонов, тайгу. Величие и масштабы увиденного подавляли меня.
      "Это ведь надо же, какая она огромная земля! Какой маленький человек, и его следы на этих просторах. Сколько зверей больших и маленьких живут на этих склонах, в этих долинах, падях и распадках!"
      Байкал, полосой студеной, хрустально чистой воды разделял два берега, протянувшись на шестьсот с лишним километров с юга на севера, ширина его здесь было километров сорок-пятьдесят, а глубина около полутора километров. "Если бы откачать всю воду, то на дне байкальской впадины видел бы каждую морщинку, каждый камень". Я потряс головой приходя в себя, отделяясь от своих фантазий...
      
      Часов около восьми я пошел в гости, в егерский дом. Меня встретила улыбающаяся, приветливая жена Матюхина. Она весело смеялась на мои слова о том, что я не ожидал встретить здесь женщин, а тем более детей.
      - Ну что вы - говорила она. - Это ведь нормально. Это же не Северный полюс. Нас тут десять человек. Общество! - и снова засмеялась. Она предложила мне чаю и я с удовольствием принял из ее рук кружку с горячим напитком.
      Егеря - а их было кроме Матюхина еще трое, сидели чинно, чувствовали себя немного неловко, но вскоре мы разговорились, и неловкость исчезла. Василий рассказал, что он пошел сюда после армии, и что всегда хотел поработать егерем. Второй егерь, средних лет - Николай, сказал, что он сам из Косой Степи, совсем недалеко отсюда, что у него жена и двое детей, и что раньше он работал лесником.
      Третий егерь отмалчивался, но я узнал, что он с побережья Байкала и что у него какие-то проблемы с молодой женой. Детей он не имел.
      Матюхин рассказал мне вкратце о заповеднике, что их лесничество, которое называется "Берег Бурых Медведей", только часть большой охраняемой территории, что создание заповедника - это очередная попытка сохранить байкальскую природу в первозданном виде, что у них идет спор с бурятскими властями и местными жителями по поводу мест выпаса скота, и разрешения охоты на озере и в окрестных горах.
      - Мы уже заставили переехать из заповедника, знаменитого на весь Байкал "Бурмистра" или Бурмистрова - легендарную личность.
      Я вспомнил, что мне о Бурмистрове восторженно рассказывал мой знакомый геолог, который бывал здесь и был с ним знаком.
      - Были проблемы и с туристами, продолжил Матюхин - которые прилетали в Онгурены и приходили сюда вдоль побережья, а через Солнце-падь уходили на Лену и там, спускались на плотах или на лодках до Качуга. Сейчас мы им дорогу перекрыли, делаем сторожевой пост в долине - Матюхин назвал речку, через которую я переходил на пути сюда.
      - Сегодня мы нашего человека туда переправили. Пусть поживет там, пока в палатке, а потом, летом, мы там кордон построим... Работы очень много...
      А я вспомнил грустные глаза Алексея-пастуха и подумал, что проблем тут тоже много.
      
      Допив чай с вкусным голубичным вареньем, которое варила сама хозяйка из здешних ягод, поблагодарив всех за встречу, я пошел к себе в избушку ночевать. В домике было тепло и даже жарко и я, на минуту приоткрыл двери. Холодный воздух низом проникал внутрь, а я зевая, расстелил на нарах спальник, приготовился и перед тем как лечь вышел на улицу.
      Огни в домах уже погасли, и в темной тишине наступившей ночи, видны были едва различимые силуэты человеческих построек. Я загляделся на звездное небо, где посреди небосвода хорошо была видна полоса звездных скоплений, протянувшаяся через небесный свод - это наша галактика - "Млечный путь". Отыскав Звездный Ковш и отсчитав семь расстояний от края Ковша, нашел Полярную звезду и убедился в очередной раз, что Север находится на севере от меня.
      "Все нормально - думал я. - Жизнь продолжается. Люди живут везде. И здесь тоже. А проблемы и испорченные отношения между соседями, есть в любой точке мира. Где-то их больше, где-то меньше, но они есть. А у меня впереди несколько интересных походов..."
      Я вернулся в зимовье, закрыл двери, дунул и погасил огонь в лампе-коптилке, влез в спальник, поворочался устраиваясь поудобнее, и вспоминая длинный сегодняшний день незаметно уснул, крепло и глубоко...
      
      Проснулся я от детских голосов, доносящихся с улицы. В зимовье было темно, но когда я открыл дверь, то солнечный свет хлынул с улицы почти ослепив меня. Увидев незнакомого мужчину, два одного возраста мальчишки остановились, настороженно наблюдая за мной.
      Я сказал: - Привет! - но они смущенно промолчали, не готовые к таким неформальным отношениям с взрослым, бородатым дядькой. Я сходил на берег Байкала, увидел две лодки, стоящие далеко от воды на деревянных полозьях, вошел в воду, помыл руки, лицо и шею, и вытираясь, вернулся в дом.
      Дети сопровождали меня любопытными взглядами и один из них, осмелев, спросил: - А Вы дяденька здесь живете? - и показал на избушку.
      - Да, я здесь живу - в тон ему ответил. - И буду еще жить несколько дней. А тебя как зовут? - спросил я и он ответил: - Женька, а его, его зовут Юрка.
      - А меня зовут дядя Володя - представился я. Оба мальчика нерешительно приблизились к домику.
      - Заходите, заходите - пригласил я, но Женька отказался опасливо глянув в сторону дома. Я не закрывая двери стал собирать в рюкзак продукты и снаряжение для сегодняшнего похода и вскоре услышал крик жены Матюхина: - Женька домой - завтракать!
      Оба мальчишки разошлись по домам, а я вспомнил годовалого Сашку, жившего с родителями на дальней метеостанции, расположенной далеко от поселка на БАМе. С ним, с Сашкой, я играл в доме зимой, когда приходил туда на охоту, и жил у Сашкиных родителей - операторов сейсмологов.
      
      Наконец собравшись, решил сходить в первый раз в окрестности, познакомиться со здешней тайгой. Перед уходом зашел предупредить жену Матюхина, что я ушел. Матюхина уже не было - он ушел к егерям, которые жили в зимовье, метрах в двухстах поодаль, за лиственничным леском.
      Вчера, проходя мимо я заметил, что на веревке около дома висели полуметровые, серые от соли и полувысохшие, распоротые повдоль рыбины. Несколько штук почему-то были наполовину оборваны, а у некоторых осталась висеть одна голова. Жена Матюхина предложила мне такую же рыбину и я взял поблагодарив...
      С Байкала веяло прохладой, хотя солнце висело над озером, и отражалось в темных водах широкой дорожкой жидкого серебра. Светило было за спиной и я по привычке запомнил это, чтобы на обратном пути, в незнаком лесу знать хотя бы приблизительно, в какой стороне света находится метеостанция, то есть мой теперешний дом...
      Идя по редкому лесу немного в гору, я преодолел предгорья, обогнул горушку на которую взбирался вчера вечером и вышел к речке, торопливо скачущей по камням, то растекаясь широко по светло-серому галечнику, то собираясь в омуты, просвечиваемые до дня солнечными лучами.
      Смешанный лес сменился кедрачом, речная долина поднималась зигзагами вверх, а на крутых склонах, то тут то там, сквозь пушистую, зеленую хвою кедров торчали серые скальные выступы.
      Высоко над головой, виднелись края дальних обрывистых, крутых склонов, с снежной каймой на самом верху - там еще лежал снег.
      На поворотах река размыла берега и образовала широкие, галечные отмели. Глядя под ноги неожиданно заметил широкую тропу, промятую среди круглых камешков и догадался, что это медвежья тропа, переходящая иногда, по мелким местам, с одного берега на другой.
      "Ага! - насторожился я. - Вот тут и ходят бурые медведи на кормежку, вниз, а потом в места дневок - вверх.
      - Или на-о-бо-рот - проговорил я вслух и тихонько рассмеялся, внимательно вглядываясь в прибрежные заросли. Тропа была торная, то есть часто хоженая, и я, от греха подальше, решил повернуть назад - место было глухое, чаща очень близко подходила к речному руслу и медведь мог неожиданно наскочить на меня! Мелкая галька на берегу не сохраняла отпечатка следов и потому, я разобрал, что проходили медведи, но какие они не мог определить. Это могли быть крупные или поменьше медведи, одиноко гуляющие по тайге, или это была медведица с медвежатами. А она в это время попадает на встреченного человека без предупреждения!
      Спустившись вдоль речки на километр - полтора, я решил пообедать. Остановился на берегу под крутым склоном, спускающимся с другой стороны речки. На нем, после зимней наледи осталась громадная глыба, зеленовато-молочного льда, повиснувшего над рекой на стволе кедра, как на стержне.
      Эта глыба обтаяла со всех сторон и получилось своеобразное ледяное эскимо, высотой метров в пять и толщиной в три-четыре метра.
      
      Любуясь на это чудо природы я развел костер, подвесил котелок с речной водой и увидев зеленую стрелку дикого чеснока на русловом обрыве, сорвал растение, потом нашел второе, третье. Попробовав на вкус одну зелёную стрелку, почувствовал чесночный запах. К этому времени вода в котелке закипела, я заварил кипяток ароматной цейлонской заваркой, снял с огня и устроившись тут же поудобнее, принялся есть.
      В лесу иногда бывают удивительные минуты покоя и самоудовлетворения, которые приходят как награда за тяжелый труд и рискованные испытания в таежных походах.
      
      Светило яркое солнце. Чистый, пьянящий ароматами весенний воздух освежал легкие; пахучий чай, зеленые стрелки дикого чеснока, солоноватый вкус нежного хариуса вкупе с сухарем, возбуждал аппетит.
      И потом я был свободен, здоров и весел - я достиг своей цели, добрался до легендарного места - мыса Покойники и чувствовал себя здесь как дома и даже присутствие сильных и опасных хищников в округе, совсем не пугало, а только подбадривало...
      После обеда, закинув рюкзак за плечи, продолжил путь вниз по течению речки. Вскоре поток реки вывел меня из границ леса и в просветы между деревьев, я вновь увидел Байкал.
      Тут речка собралась в одну струю, набрала скорость и вскоре, я подошел к небольшому водопаду, где река плотной, тяжелой струей спрыгивала с гранитной, плоской глыбы вниз, и выпучиваясь пузырями исчезала в омуте под водопадом.
      "Заметное место - подумал я и посидел несколько времени на плоском гранитном валуне рядом, вслушиваясь в непрекращающийся шум падающей воды. Можно было сказать, что я немного медитировал здесь, на время отдалившись от сиюминутности и суеты происходящего.
      Сосредоточившись, я задумался о вечности, о временах, когда вся эта красота только рождалась, устанавливалась...
      "Святое место - размышлял я. - Тут хорошо сидеть размышляя о жизни и о судьбе".
      
      Позже я узнал, что этот водопад и был "святым" местом для бурят, которые раньше, раз в год приплывали сюда на лодках и устраивали здесь свой праздник - буряты, здесь, на севере Байкала, были шаманистами...
      Через время, сориентировавшись по солнцу и учтя, что солнце проделало определенный петь, я отправился в сторону озера и вскоре вышел на берег. Немного пройдя вдоль берега увидел в начале небольшое болотце, образованное когда-то поднявшееся и затопившее береговую впадину штормовой водой, а неподалеку, на трех деревьях - засидку, скрадок для охотников.
      Я догадался, что это природный солонец, а в скрадке прячутся или прятались охотники. Вспомнились рассказы байкальских охотников, которые говорили о дитятках изюбрей, собирающихся на склонах крутого берега ранней весной.
      В это же время, олени часто посещают солонцы, лижут соль и даже едят соленую землю всё это кажется странны для людей, но для диких зверей это нормально.
      
      ...С Байкала дул холодный ветер, солнце клонилось к закату, а мне уже пора на метеостанцию, там сегодня праздник...
      
      На метеостанции было ""многолюдно". Как только я вернулся, меня пригласили попариться в бане, стоящей во дворе матюхинского дома. Раздевшись в предбаннике, открыл двери и нырнул в жаркую полутьму парилки. Василий, предложил мне березовый веник и плеснул в раскаленный зев печки, ковшик горячей воды. Жар волной ударил в лицо, заставил отвернуться и инстинктивно затаить дыхание. Потом я стал хлестать себя пахучим веником по спине, по плечам, по ногам.
      Я люблю париться и могу терпеть сильный пар долгое время. Василий пытался со мной соревноваться, но не выдержал, выскочил в предбанник, а я, еще несколько минут, задыхаясь в этом горячем аду, нещадно бил себя веником, а потом выскочил наружу и увидел, что Василий выскочил из бани голышом и приседая погружается с головой в озёрные волны.
      Прикрывшись полотенцем, я тоже, побежал к воде, осторожно ступая по камням, вошел в Байкал по пояс, и нырнул под набегающую волну, ощущая всем телом холодное жжение от ледяной воды!
      Потом, быстро помывшись, мы оделись и вернулись в матюхинский дом, где уже накрывали на стол и суетились две разрумянившиеся женщины, а мужчины сидели и спокойно разговаривали. Дети, радуясь празднику пытались помогать матерям, но только путались под ногами.
      Мужчины говорили о Бурмистрове, чей пустой, заброшенный дом стоял на берегу, километрах в двадцати дальше к северу от метеостанции.
      
      Бурмистр - как его здесь называли - был личностью легендарной. Появился он на Байкале лет тридцать назад, приехал откуда-то с Украины - большой, сильный, уверенный и веселый. Он охотился, рыбачил и всегда делал это удачно. Через время, сколотив какой-то капитал, привез жену с Украины, выхлопотал разрешение построить дом на берегу Байкала, далеко от поселений и с помощью нанятых на лето помощников, срубил громадную избу, в которую и вселился всей семьей.
      Вскоре его дом узнали все коренные байкальцы. Он радушно и хлебосольно принимал гостей, налаживая хорошие отношения и связи с нужными, известными людьми. Он выписал из Японии какие-то супер сильные моторы на лодку, имел какие-то очень дорогие ружья и лучших охотничьих собак на побережье. Он развел скот, поставлял мясо в районный центр, в ресторан и в столовые, выделывал овечьи и звериные шкуры по каким-то новейшим технологиям - иначе говоря стал настоящим предпринимателем!
      
      Но времена переменились, открыли заповедник и заставили Бурмистра переехать в Онгурены, где его не очень любили буряты - удачливым людям нередко завидуют. Так было и с Бурмистровым.
      Слушая эти рассказы, я подумал, что на обратном пути обязательно зайду к Бурмистрову и поговорю с ним.
      "Такие люди - думал я - нынче очень редко встречаются и потому интерены".
      
      Между тем стол был накрыт и нас всех пригласили к столу. Была здесь и бутылка водки, но главное, были соленые и маринованные грибы, соленые огурцы, моченая брусника и пирог с черникой. Мы выпили по рюмке за здоровье Женьки - сына Матюхиных и стали закусывать. Сам егерь, вспомнил как на их свадьбе с Леной - так звали жену, в егерской избушке ели и пили из пластмассовой посуды, а гости сидели на самодельных лавках.
      - Зато потом - рассказывал он - Лена ходила со мной в тайгу, и когда попадался браконьер, то видя молодую женщину рядом, он стеснялся вести себя грубо - Матюхин засмеялся.
      - Когда появился Женька, все конечно изменилось, но я надеюсь, что скоро, когда сынок подрастет, мы снова будем вместе ходить по тайге...
      Все смеялись, а потом, незаметно, разговор перешел на отношения с бурятами. Матюхин разгорячился.
      - Они хотят жить так, как они жили до заповедника. Они жалуются, что у них отняли лучшие места, но ведь и тогда они бывали здесь очень редко. По весне стреляли нерпу на ледяных полях, да на солонцах зверя добывали. А сейчас они обвиняют нас в том, что мы не даем им пасти скот в лучших местах, пишут письма во все инстанции. Сейчас, пользуясь тем, что нас мало, они проникают на территорию БЛЗ, охотятся там, но я этому положу конец. Закон для всех закон!
      
      Я был с ним не согласен - заповедник дело хорошее - но надо было с людьми посоветоваться, где-то уступить и жить мирно, как добрые соседи. Вражда будет мешать всем.
      Я так думал, но молчал - мне хотелось посмотреть и услышать обе стороны. Гордеев - метеоролог - рассказал, как он скучал здесь когда приехал сюда еще без жены и сына.
      - Мне кажется - говорил он задушевно, - что иметь семью - это счастье. Сейчас, когда мы вместе, метеостанция стала моим домом, а не только работой. У нас есть корова, есть молоко для детей, заведем овец, будем иметь мясо и шерсть. А много ли человеку надо. Погода здесь хорошая, исключая штормы, а уж такого чистого воздуха я нигде не видел. Конечно, жить здесь всю жизнь трудно.
      Он вздохнул: - Через четыре года наши сыновья пойдут в школу и надо будет решать.
      Один из егерей, самый старший по возрасту, засмеялся: - Дети должны привыкать к самостоятельности. Я слышал, что в Англии, аристократы отдают своих детей в интернаты, чтобы приучить к мужской самостоятельности.
      - Но мы не аристократы" - вмешалась жена Гордеева и все снова засмеялись.
      
      За разговорами время шло незаметно, когда попили чай и съели горячий пирог, за окнами спустилась ночь. Егеря ушли к себе в зимовье, Гордеевы ушли еще раньше и я, поблагодарил хозяев тоже пошел к себе.
      Перед уходом, я сказал Матюхину, что завтра собираюсь на перевал, взглянуть на Лену. Матюхин рассказал мне путь и добавил, что там, наверху, стоит автоматическая метеостанция и чтобы я не удивлялся.
      Придя к себе я растопил печку и долго лежал на нарах, вспоминая все услышанное - мне показалось, что Матюхин в отношениях с местными, немного "тянет одеяло на себя" - ведь буряты жили здесь давно, они охотились, рыбачили и разводили скот - это было их главным занятием.
      Потом я вспомнил, как Матюхин ругал туристов и подумал, что туристы в большинстве народу хороший, и что они с маршрутом, проложенным через заповедник, никому не будут мешать. Они ведь не охотники. Они даже не любят охотиться.
      И ещё я думал, что следить за порядком в заповеднике это одно, а запрещать и стоять на страже запретов - это другое.
      Незаметно я заснул и когда проснулся, то в домике было темно - дрова в печке прогорели. Я встал, сходил на улицу, полюбовался на звездное небо, поеживаясь вернулся и залез в теплый спальник. Засыпая, вспомнил засидку и солонец. Может быть сейчас там олени. Им здесь хорошо, их никто не только не стреляет, но даже не пугает...
      Проснулся я рано. Собрал рюкзак, оделся и вышел на улицу. Было тихо и солнечно. В домах, наверное, еще спали. Я в первый раз увидел корову, которая паслась за домом Гордеева, в огороженном пространстве. Когда проходил мимо изгороди, она подняла голову и долго смотрела мне вслед. Я направился в сторону Солнца пади, по которой шла тропа на перевал и войдя в устье широкой пади, залюбовался скалистыми склонами, круто поднимающимися к синему небу. На скальных уступах тут и там росли пушистые кедры и сосны. Из-под снежника, языком спускающегося с кручи, вытекал пенистый поток талой воды, беззвучно падая с большой высоты, скрываясь среди стволов хвойных деревьев на склоне. Воздух был так чист и прозрачен, поэтому очень трудно было определить расстояния до скал или отдельно стоящих там, в вышине, заметных деревьев. Чуть погодя, склон, по которому шла тропа, стал подниматься вверх.
      Справа, в каменистом русле, шумел ручей - по пути я насчитал несколько водопадов, с шумящей белопенной струей.
      
      Еще выше начался крупно ствольный кедровый лес с деревьями в два обхвата. Под деревьями лежали глубокие сугробы тающего снега и на этом снегу, тут и там, виднелись громадные вытаявшие следы медведей. Они были больше чем, поставленные вместе два моих сапога.
      Но так мирно светило солнце, так беззаботно посвистывали маленькие птички в кронах хвойных гигантов, что я почти не обратил внимание на опасность встречи с весенним медведем. Держась поближе к речному руслу, прошел через старый кедрач и снова вышел на склон.
      Ближе к вершине перевала, тропа пошла по обнаженным гранитным глыбам, с хрустящей под сапогами корочкой мхов. Стало заметно холоднее, появился кедровый стланик и карликовые березки, пробивающиеся сквозь каменные щели.
      
      Я устал, захотел есть, я решил пообедать - подойдя к очередному водопаду, набрал воды, развел костер из сухих веток стланика и поставил кипятить воду. Пламя костра, почти без дыма, оранжевой занавесью поднималось вверх, лизало края закопчённого чайника, но тепла давало очень мало.
      Съев рыбные консервы с маслом и сухарями, попив горячего чаю согрелся, полюбовался струями бегучей воды, скачущим по крутой каменистой горке к глубокому водоемчику выбитому в камне, я отправился дальше.
      Немного не доходя до перевала, тропинка вышла на голое место обдуваемое прохладным ветерком. Здесь, кроме ползучих мхов ничего не росло, а рядом, по склонам верха пади, лежали белы, глубокие снежинки.
      
      Взайдя на перевал, я долго стоял осматриваясь - Байкала уже не было видно и кругом, теснились заснеженные вершины, а впереди, расстилалось плоскогорье поросшие чахлыми деревцами лиственниц.
      За перевалом, далеко впереди, я увидел большой речной поток, по цвету напоминающий холодный свинец. Это Лена - понял я - она здесь уже широкая, но всё-таки совсем не похожа на ту могучую реку, какой она становится в среднем течении.
      Над рекой, на дальнем берегу поднимался холм лишенный растительности, и укрытый метровым слоем белого снега. Здесь было холодно ещё совсем по-зимнему - я поднялся на километровую высоту над озером и потому, вокруг был типичный пейзаж приполярной тайги: мох, карликовые деревца, холодно...
      Жить здесь было бы очень трудно - тут еще только самое начало весны, а внизу, на берегу озера теплее, градусов на десять и совсем другая природа.
      Пройдя ещё сотню метров по заснеженной тропе, я вдруг увидел столбы метеостанции, окруженную, металлической проволочной сеткой - оградой.
      "Это от диких зверей" - подумал я. - А может от туристов!
      
      Тропа, обогнув метеопункт терялась и под ногами похрустывал подмёрзший снег, который лежал среди гранитных валунов белыми полями, скрывая все следы, мох и конечно тропу.
      Я глянул на солнце и подумал, что спускаясь на другую сторону водораздела, в сторону истоков реки, могу заблудиться в незнакомом месте и тогда придется здесь ночевать. Конечно, хотелось помыть лицо в вершинной Лене, в самом ее истоке, но я решил не рисковать и отложить дальнейшее знакомство с Леной до следующего раза.
      "Ничего - подбадривал я сам себя. - Я ее видел и это главное. А знакомство с истоками - это дело не одного дня!".
      
      Я повернул назад и стал осторожно спускаться по своим следам - вниз идти было легче и быстрее. Я быстро пересек кедровый лес, расположенный посредине подъема, потом миновал ворота Солнце-пади, со скалистыми кряжами с двух сторо, и попал в предгорный лес, по которому шла лесная дорога, петляющей среди неровностей холма.
      В один момент, слева в чаще, которую дорога огибала стороной, услышал медвежий рык, рявканье. Я стал идти осторожнее, тщательно вглядываясь в заросли. Вдруг, среди желтоватых сосновых стволов я заметил движение и чуть позже рассмотрел коричневое пятно мелькающее среди деревьев в направлении моего хода. Я не испугался, но на всякий случай быстро достал из рюкзака фальшфейер!
      Однако медведь, не добегая до меня метров пятьдесят остановился, поднялся на задние лапы, покрутил головой принюхиваясь, а потом опустился на четыре лапы и стал медленно уходить в чащу.
      Я подождал пока он не скрылся из виду и потом, держа фальшфейер в правой руке, а в левой спичечный коробок, осторожно продолжил свой путь, тщательно вглядываясь в придорожные выворотни - медведь мог затаиться здесь и напасть на меня неожиданно!
      Однако всё обошлось и я продолжил свой путь озираясь и по временам останавливаясь, вглядывался в подозрительные бугры...
      Отойдя от этого места с километр я расслабился и задышал ровно. Времени оставалось еще достаточно и я решил пройти немного по лесной дороге, вглубь тайги.
      Заросший смешанным лесом холм, плавно спускался к озеру продольными волнами, похожими на заросшие овраги с пологими склонами. Спустившись на дно такой "волны", я видел только верх гребня следующей и когда поднимался туда, то видел и дно и противоположный борт.
      
      Вот так, поднимаясь из очередной низины вверх, я вдруг увидел вверху, над гребнем, спокойно идущих лошадей с серыми длинными гривами и такими же длинными хвостами.
      Я остановился и стоял неподвижно, а лошади, а среди них были и два маленьких жеребенка ростом с крупную собаку, подошли очень близко. Но стоило мне пошевелиться, как лошади резко развернувшись, с топотом быстро ускакали в лес, и почти мгновенно скрылись из глаз в лесной чаще.
      Ого-го! - подумал я - ведь это мустанги - дикие лошади. Они когда-то и где-то отбились от людей и одичали, стали жить в тайге, как жили их далекие предки!
      
      Нечто подобное я видел в Крыму, путешествуя с другом по яйле. Там я видел настоящего красного мустанга с черной гривой и с черным же длинным хвостом до земли. Это был настоящий "красный конь" с картины Петрова-Водкина, хотя раньше я думал, что таких коней не существует.
      "А все-таки это красиво - рассуждал я, повернувшись и шагая в сторону метеостанции. - Эти лошади живут диким табуном и уже боятся людей, как наверное боятся и медведей. Наверное для них, медведи в здешних местах, это главные враги. Если, конечно, здесь нет волков..."
      
      Придя на метеостанцию засветло, я еще сходил к егерям в избушку, увидел оцинкованную ванну, полную только что пойманной рыбы - крупных хариусов-черноспинников. Егеря пожаловались, что рыба - эта главная пища здесь.
      - Кругом полно зверя, но стрелять не разрешают и если бы не рыба, хоть с голоду подыхай - невесело вздохнул старший по возрасту егерь.
      "Ого - подумал я - а Матюхин поддерживает здесь дисциплину!"
      
      Эту ночь я спал, как убитый - сильно устал от похода на перевал.
      Назавтра утром, я поговорил с Матюхиным о том, как мне выбираться в Онгурены. Он сказал, что может быть завтра, а может быть послезавтра, они плывут на лодке в Онгурены по делам и подбросят меня.
      Однако, меня тревожило то, что мне надо было вылетать в Ленинград через четыре дня и если я не уйду завтра пешком, то мне надо будет ждать лодку.
      Если же Матюхин не поплывет в Онгурены, я опаздываю на самолет в Питер. Вот такие мысли тревожили меня, хотя виду я не подавал!
      
      Матюхин и команда в этот день садили картошку, на плохо вспаханном поле, за метеостанцией.
      Когда я, долго сомневаясь - идти не идти пешком - все-таки решил остаться и ждать лодку, то ненадолго решил сходить в лес. Я проходил мимо работающих егерей, когда Матюхин подозвал меня и показывая в сторону пади, заметил: - Там, на маряне медведи!
      Я долго всматривался в коричневые, едва заметные точки на горном лугу, когда Матюхин подозвал Женьку и попросил его принести двадцатикратный бинокль. Когда я глянул через окуляры бинокля и подкрутил фокусировку, то хорошо увидел медведицу и годовалого медвежонка, копающего что-то в земле.
      Вдруг медведица забеспокоилась, задвигалась и бросилась по направлению к кустам, окружающим поляну. Переведя взгляд, я заметил в этих кустах третьего медведя.
      Его напугал злой выпад медведицы и он, стал убегать под гору, а потом видя, что медведица остановилась, не спеша продолжил свой путь к следующей поляне.
      - Мы их там, на марях, часто видим, сразу по несколько штук - подтвердил Матюхин. Он сам посмотрел в бинокль и добавил: - Да! Хорошо видать! Работники устроили перекур, а Матюхин стал мне рассказывать:
      - Чуть раньше, в начале мая, когда лед на Байкале разойдется, буряты начинают добывать на ледяных полях нерпу. Они подплывают, подкрадываются к льдинам на лодках и стреляют, часто только заранят нерпу. Она какое-то время плавает, а потом ее пригоняет ветром к берегу и волнами выбрасывает на берег.
      Медведи в это время спускаются с гор, и ночами ходят вдоль берега - учуют мертвую нерпу и гужуются всю ночь. К утру только обрывки шкуры, да пятно жира на гальке остается...
      Он помолчал, посмотривая в даль - ведь в душе он был охотником, а вместо того чтобы добывать зверя, садит картошку и охраняет этого зверя от выстрелов. Думаю, что это в конце концов становится невыносимо!
      После этой встречи, я пошел ненадолго в северную сторону, туда, где раньше жил Бурмистров. От метеостанции, по берегу шла торная тропа и часа через два, я вышел на большую поляну, посреди которой стоял большой дом.
      Часть крыши уже прохудилась и видна была большая дыра; окна были выбиты, и осколки стекла захрустели под ногами, когда я обходил дом вокруг.
      За домом были большой огород, и небольшая полянка покрытая травкой, где стоял вкопанный большой деревянный стол, за которым иногда обедала вся семья, а может быть и гости.
      Мне стало грустно - здесь многие годы жили счастливые люди: любили, работали, рожали и растили детей, принимали гостей. Темными вечерами, нарушая тишину пустынного берега стучал мотор генератора и в окнах горел электрический свет...
      Сейчас все это в прошлом, а берег вечерами пуст и молчалив. Как всё это печально!
      К вечеру, когда я вернулся на базу, подул сильный ветер и на берег, из озерных глубин побежали крутогривые, полутораметровые волны, с гулом обрушиваясь на галечный берег.
      Пораньше протопил печь у себя в избушке, я не торопясь поужинал и лег спать...
      
      Утром проснулся от солнечного света, проникающего в маленькое окошко домика. Сходил к озеру помылся и когда возвращаясь, проходил мимо матюхинского домика, он сам вышел на крыльцо и сказал: - Через час двинем в Онгурены, собирайтесь.
      Я обрадовался, потому что немного устал от одиночества среди людей которые были заняты своим делом, а у меня такого дела не было.
      Конечно, я делал записи всего того, что видел и слышал вокруг, но жил отдельно и может быть мешал обыденной жизни этих людей - я был здесь посторонним!
      И потом, я был не новичок в тайге и меня трудно было чем-то удивить - может быть поэтому, видя, что я человек самостоятельный и независимый, меня никто не опекал и потом, тут были какие-то работы, заботы, а я всегда в стороне, но недалеко...
      К тому же, я до последнего не верил, что мы поплывем - даже когда лодку, по полозьям скатили на воду, даже когда я со своим рюкзаком сел в лодку, даже когда услышал что мотор завелся и лодка, сделав плавную дугу, стала удаляться от домов.
      Все оставшиеся на берегу махали руками и в ответ тоже махал, хотя уже рвался всей силой желания назад, в Онгурены, на Ан-2 и обратно в город.
      
      С воды открывалась великолепная панорама гор, а лодка, словно плоский камень брошенный твердой рукой, скользила по тихой, холодной, прозрачной воде.
      Я не видел дна, но понимал, что глубина под нами - это сотни метров воды, и что под водой горы, которые поднимались перед нами круто вверх, и наверное так же круто уходили вниз, уже под водой!
      Прошли устья горных речек через которые я переходил по берегу. Проплыла мимо большая поляна, посреди которой, протянулась вдоль длинная, разрушенная временем стена или изгородь из валунов, которые издалека смотрелись как песчинки...
      Чуть погодя, пристали к берегу и пошли к палатке, которую установили здесь в день моего прихода - прилета - когда я здесь проходил, ее еще не было. Сегодня в ней жил егерь, с которым я тоже познакомился.
      Матюхин о чем-то поговорил с этим человеком и мы снова поплыли, теперь уже в Онгурены.
      На быстрой лодке, часа за три-четыре хода, мы преодолели много километров, и после полудня пришвартовались на краю Онгурен.
      Я попрощался с егерями, пожал руку Матюхину и пошел, вначале в правление колхоза, на встречу с председателем. Не доходя до правления, неожиданно встретил Витю на мотоцикле, он не заглушая мотор поприветствовал меня, подтвердил, что я могу ночевать в лесхозе, в конторе и сообщил что он спешит: в бригаде у Алексея, где-то на склоне холма, медведь поймал и задрал колхозного телка и он едет собирать охотников для подкарауливания медведя, которого надо убить.
      Закончив рассказывать он вскочил в седло мотоцикла, мотор взревел и Витя быстро укатил.
      В правлении я застал председателя, который молча повертел перед глазами мое удостоверение и стал рассказывать:
      - Дела в колхозе идут неважно, что пастбищ стало меньше и если раньше, можно было до декабря кормить скот на вольных пастбищах в устьях рек, то теперь там заповедник и приходится на зиму готовить вдвое больше сена. Поэтому люди уезжают в Бурятию - здесь даже охоту запретили - люди не хотят так жить. А природу мы и сами могли бы охранять. Если бы тайга и земля были наши, то кто бы тогда уничтожал зверей и лес. Мы сами себе не враги - закончил председатель.
      Я записывал его монолог, но сам много не говорил... Напоследок я спросил адрес Бурмистрова и председатель объяснил мне где его дом.
      - Но Бурмистрова сейчас нет. Он где-то в больнице, язву лечит. А дочка дома - зайдите - проговорил он на прощанье.
      Встретила меня дочь Бурмистрова и когда я показал удостоверение, она усадила меня за стол, показала фотографии и даже подарила несколько.
      На одной, вся семья сидела за столом в палисаднике: Бурмистров, дети, жена, какие-то гости и рядом лежали крупные белые лайки. На другом фото - сама дочь с молодым человеком в штормовке, с ружьём за плечами, на фоне горного кряжа...
      
      После я пошел в лесхоз, в контору, нашел ключ висящий на гвоздике под крышей. В конторе еще было тепло и печь была горячей. Я подбросил на уголья несколько поленьев, сварил картошки, которую взял из ящика под кухонным столом, как и объяснил мне Витя. Поужинав, немного почитал старый журнал, который нашел на маленькой книжной полке в углу. Потом, дождавшись, когда прогорят дрова, закрыл печную трубу и лег спать. Кругом все так же было пусто и одиноко...
      
      Утром, пораньше ушел на аэродром - закрыв дом, ключ повесил на обычное место. В аэропорту еще никого не было и сев на рюкзак около дверей кассы, стал ждать - вдруг все билеты проданы, а мне обязательно надо улететь, потому что уже завтра мне надо летать в Ленинград!
      Поэтому я сильно беспокоился, но старался виду не подавать.
      Самолет из Иркутска должен был по расписанию улететь в двенадцать дня. Кассир пришла в десять часов. К тому времени у дверей скопилась очередь - небольшая, но все-таки - Ан-2 - самолет маленький.
      Кассир недружелюбно глянула на меня и сказала, что в начале она будет продавать билеты местным жителям. Я возмутился, стал показывать свое удостоверение, говорить, что пойду жаловаться председателю. Наконец, кассир сердито ворча выписала мне билет и я с облегчением отошел от домика и прилег на травку под солнцем.
      
      В половине двенадцатого, точно по расписанию, где-то далеко я услышал шум мотора, а потом разглядел и сам самолетик. Ан-2 сделал вираж, снизился, и коснувшись земли, резко тормозя заскакал по полю. Из самолета вышло несколько пассажиров и летчики. Они о чем-то поговорили с кассиром и пригласили всех на посадку.
      Когда все разместились на своих местах, оказалось, что два сиденья были пусты. "Мы бы так не нервничали, если бы знали это" - подумал я о себе и приготовился к полету.
      Самолет, загремел двигателями, тронулся ускоряя движение и наконец взлетев, сделал правый поворот над крышами Онгурен, выровнялся и стал набирать высоту.
      Солнце светило жарко, небо было голубое, прогревшийся воздух поднимался от земли неравномерно. Мы несколько раз "падали" в воздушные ямы, некоторые женщины взяли бумажные пакеты - их начало тошнить.
      Я сидел, сцепив зубы, играя желваками терпел, хотя во время каждого такого падение, сознание было атаковано физиологическим страхом потери силы притяжения. Организм бил тревогу и страх непроизвольно заставлял сжиматься все мышцы тела.
      Каждая такая воздушная яма, следовала после того как Ан-2, словно наткнувшись на мягкую, неподатливую стену воздуха взбирался, поднимался вверх оставаясь параллельно земле, а потом вдруг встречный напор исчезал и самолет некоторое время "падал", ни за что не держась!
      
      Ближе к городу самолет успокоился, и я стал рассматривать леса и болота внизу, кое-где прорезанные узкими, прямыми просеками - визирками. Наконец, под крыльями биплана замелькали домики поселков и деревень, а слева хорошо было видно водохранилище.
      Наконец, мы благополучно приземлились и я с облегчением выдохнул - все закончилось удачно.
      Я не только слетал в Онгурены, но и добрался до мыса Покойники, жил там несколько дней, увидел чудесные горы и молчаливо громадный Байкал, познакомился со многими людьми, и самое главное, живой и невредимый вернулся в город!
      Я ехал в автобусе щупая загоревшее лицо и гадал, почему люди смотрят на меня так внимательно. Сойдя с автобуса, быстро дошел до дачи, скинул рюкзак и случайно глянул на себя в зеркало. Лицо было темным от загара, а кожа на носу и щеках начала шелушиться - байкальское солнце такое яркое, а воздух так чист, что я загорел как кинематографический герой из американского фильма.
      
      Уже на даче, пока готовил еду, пока ел - солнце спустилось к горизонту, затем наступили сумерки и тишина опустились на залив и на дачный поселок.
      Я сел на крыльцо, слушал звонкие птичьи трели, в болотце, в конце залива, и вспоминал свое одиночество в походе, настороженно сосредоточенный Байкал, дикие горы, изрезанные ущельями и каменистыми долинами, с пенными бегущими потоками речек и ручьев.
      Мне казалось, что за эти дни я узнал о таежной жизни что-то новое, интересное и грустное, одновременно.
      Еще я представил себе пустынную бурятскую деревню Онгурены.
      Витя, наверное, сел в засаду на медведя у полусъеденной телушки, а на мысе Покойники, матюхинская жена растопила печку и готовила ужин, изредка тревожно взглядывая в окно, в ожидании мужа который по неизвестным причинам задерживался. Сумерки надвигались на метеостанцию со стороны гор, оставляя светлое небо, над темно-синей, почти черной водой. Наконец она услышала шум знакомого мотора, и с облегчением вздохнула...
      
      Я тоже вздохнул, поднялся, вошел в дом и включил свет, который проявил темноту за порогом. Оглянувшись, ничего уже кроме ночи не увидел, и осторожно прикрыв дверь, на всякий случай накинул крючок в скобу.
      Чувство тревоги срабатывающее на Байкале, прилетело вместе со мной в город, и пройдет еще время, пока инстинктивная осторожность рассеется, исчезнет во мне...
      
      Январь 2003 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      Медвежья травля.
      
      "Медведь силен, да на цепи водят"
      Русская поговорка.
      
      ...Было это в Ленинграде, а точнее в Ленинградской области, куда мы с приятелем поехали на электричке, посмотреть медвежью травлю...
      За окнами вагона было белым-бело. Снег не только лежал на полях и в лесу, но снег ещё и шёл, начавшись утром, продолжаясь по свету...
      
      Мы с Юрой сидели в вагоне электрички, а у нас под сиденьем, лежала спокойная, восточносибирская лайка Волга - молодая собачка, которую он купил через общество охотников...
      В обществе был клуб, который назывался "Клуб любителей восточносибирских лаек", где энтузиасты собирали различный материал о своих собаках, делились опытом выращивания и воспитания и занимались натаской лаек, в том числе по медведю...
      В обществе был и специальный егерь, который жил в лесу, километрах в шестидесяти от города и держал в клетке медведя, а в огороженном пространстве и кабана, для притравки собак...
      
      Пока ехали на электричке, Юра мне рассказал, что этого егеря, "ручной" медведь уже один раз крепко помял и тот, после этого случая лежал какое - то время в больнице.
      Медведь в тот раз был чем-то раздражён, при кормлении набросился на своего благодетеля и стал его катать по клетке, пока на крики жертвы не подоспел помощник и не отогнал медведя ведром воды, опрокинутым ему на голову.
      Медведя этого застрелили, а егерь отлежался и завёл себе нового питомца, медвежонка - медведицу.
      Она вскоре выросла и превратилась в добродушное существо, обожающее своего хозяина. Однако, помня предыдущую катастрофу, егерь уже побаивался медведей и потому, был осторожен. Недаром говорят, что если вы хотите смерти своему недругу, то подарите ему ручного медведя...
      
      ... А мне вспомнился мой визит в Кировский лаячий питомник, где смотритель питомника Николай держал годовалую медведицу. Тогда, я подошёл к клетке, долго наблюдал за зверем и это медведице не понравилось.
      Не глядя мне в глаза, она крутила головой из стороны в сторону и вдруг, молниеносно просунула когтистую лапу через железные прутья клетки и попыталась меня схватить.
      Я опешил от неожиданности и медведица, обозлённая неудачной попыткой причинить мне боль, впервые посмотрел прямо на меня и я, прочитал в её глазах ненависть и злобу...
      Меня поразил и напугал этот неспровоцированный всплеск гнева, и качая головой я рассказал всё это смотрителю, который подошёл к клетке со шваброй, отогнал медведицу в дальний угол и подмёл деревянный пол...
      
      ... Сойдя с электрички, мы долго шли по дорожке, укрытой белым свежим снежком, среди искусственных тополиных насаждений, потом свернули в настоящий лес, переправились через тихую тёмную речку по деревянным шатким мосткам и долго кружили по заснеженному лесу в поисках домика егеря...
      Наконец, мы натолкнулись на высокую глухую изгородь и обойдя её кругом, вышли на дорогу, на которой, на свежевыпавшем снегу были видны следы множество собачьих и человеческих следов.
      Тут, мы услышали совсем неподалёку лай нескольких собак и поняли, что мы недалеко от цели.
      Волга шла с нами на поводке и когда мы вышли на дорогу, то она забеспокоилась, натянула поводок, заоглядывалась и потом, опустив голову, переступая с ноги на ногу долго нюхала воздух.
      - Медведя чует - отметил Юра, и я согласно кивнул головой...
      
      Мы прошли по дороге дальше и вскоре увидели перед собой большую поляну, в середине которой росли две сосны и между ними была натянута толстая проволока, которую я вначале не заметил.
      Посередине поляны, между этими деревьями, сидел коричнево - чёрный медведь и вокруг, на приличном расстоянии бегали две лайки, судя по размерам - кобель и сучка.
      Лаяли они вяло, словно не веря в опасность хищника, а как они лаяли, так к ним и относилась медведица - она сидела на заду и поглядывала вокруг, не обращая внимания на "ленивых" собачек.
      Волга, увидев и учуяв медведя, ощетинилась, стала словно бы выше ростом и начала рваться с поводка, просяще повизгивая и открывая пасть с белыми зубами и острыми клыками...
      
      Толстый, бородатый егерь распоряжался травлей.
      - Чья следующая очередь - зычно крикнул он и из кустов вышел новый хозяин и новая собака...
      Это была молодая крупная лайка- кобель.
      Спущенный хозяином с поводка, он крутил головой, нюхал воздух и несмело подойдя к медведю несколько раз тявкнул, а когда медведица, загремев цепью сделала ему навстречу два шага, кобель отпрянул, словно впервые понял кто перед ним и оглядываясь, отбежал к хозяину.
      Тот тщетно пытался заставить кобеля напасть на медведя, повторяя как заклинание: - Фас! Фас! Возьми его!
      Но кобель опасливо оглядывался и явно не понимал, чего от него хочет и ожидает хозяин.
      К тому времени, мы отошли подальше в кусты, чтобы не беспокоить Волгу которая, не видя медведя, крутила головой и нюхала воздух, глубоко втягивая его чёрными, влажными ноздрями...
      
      - Запускай следующего - зычно распорядился егерь и на поляну выскочил коричневого цвета кобель, на махах подлетел к медведю и разогнавшись не смог остановиться на снегу, - медведица, сделав короткий выпад навстречу кобелю, ударила его правой лапой и достала. Кобель перевернулся, завизжал упав на снег, а потом вскочил, явно ошарашенный такой быстротой реакции хищника, опустив хвост между ног, отскочил в сторону, и стал лаять зло и яростно...
      "Из этого кобеля будет толк" - подумал я и глянул на Юру, который прокомментировал эпизод:
      - Ишь как разогнался, будто за овечкой гонится. Теперь получил по боку и будет осторожнее...
      Через время бородатый егерь приказал увести кобеля, и на поляну выскочила новая пара.
      - Мы следующие - явно волнуясь, заметил Юра.
      Новые собаки вели себя достойно. Они довольно близко подступили к медведю, лаяли его с двух сторон и тот, разогреваясь, начал бросаться то на одну, то на другую собаку. Цепь звенела, медведь рассерженно рявкал, собаки непрестанно лаяли, кружились вокруг, но всё - таки близко не подходили...
      
      Наконец наступила очередь Волги.
      Когда Юра, дрожащими от волнениями руками отстегнул поводок, собака с места взяла в карьер, выскочила из кустов на поляну и наметом кинулась к зверю.
      Тот учуял настоящего противника, приготовился. Но Волга, не добежав до медведя двух шагов стала бросаться из стороны в сторону, потом сделав круг обежала медведя и при этом яростно лаяла, скаля белые, длинные, острые клыки.
      В какой - то момент, медведь, растерявшись не успел повернуться за ней, не среагировал и она молниеносным броском куснула его за зад, вырвав клочок черной шерсти. Медведица рявкнула кинулась за собакой, но та отскочила и атаковала уже с другой стороны.
      "Вот это настоящая сибирская лайка - подумал я. - Конечно в лесу, в тайге, редко встречаются такие ровные широкие поляны и там медведь не сидит на цепи, но всё же..."
      Волга прыгала как резиновая вокруг медведицы, была от неё на расстоянии не более метра, но быстро реагировала на её выпады и вовремя отскакивала назад или в сторону, опережая на мгновение неповоротливую, засидевшуюся в клетке, медведицу.
      Юра, с выступившим на щеках румянцем волнения, сам не замечая того двигался, переступал ногами повторяя движения своей любимой собачки...
      
      Медведица между тем устала и тяжело дыша села на снег и только ворочала тяжёлой головой, наблюдая за атакующей собакой.
      "Вот так они, зверовые лайки и должны работать в тайге - думал я, напряжённо вглядываясь в ловкие движения Волги.
      Посадить зверя, заставить его остановиться на одном месте - вот её охотничья задача. А в это время хозяин - охотник подкрадывается откуда-нибудь из кустов и, прицелившись стреляет по неподвижному, остановленному собакой медведю..."
      Наконец егерь хрипло крикнул: - Хозяин! Забери собаку. А то она Машку мою совсем замотала!
      Видимо, так по домашнему звали медведицу.
      Юра рысью выскочил из кустов, подбежал к Волге и обхватив её за шею дрожащими руками пристегнул поводок к ошейнику...
      
      ... Следующими к медведице выпустили пару крупных, разномастных кобелей. Они с ходу, накинулись на медведицу и начали её крутить, время от времени доставая острыми зубами - то бок, а то и черные кожаные подошвы, укус за которые особенно болезнен.
      Медведица, постепенно отступая, непрестанно рявкая, старалась поймать собак, но те ловко уворачивались и расположившись с двух сторон, непрестанно двигаясь, довели медведицу до истерики!
      В конце - концов, она прижалась задом к толстому стволу сосны, а кобели, ощетинившись и изредка взлаивая, вытянувшись на пружинистых лапах, остановились на мгновение, словно давая возможность фотографам, запечатлеть этот замечательный момент.
      Это была лучшая пара лаек и я искренне позавидовал их хозяину. С такими собаками можно было не опасаясь ходить по любой, самой дикой тайге.
      По команде егеря, хозяин этого слаженного "дуэта", едва оттащил собак от зверя и все присутствующие невольно зааплодировали - настолько профессионально работали по медведю эти собаки...
      
      ... Вскоре после этого, травля закончилась...
      Небо к тому времени вновь нахмурилось, вокруг потемнело и посыпал мелкий, частый снежок.
      Толстый, бородатый егерь подошёл к медведице, отстегнул цепь от проволоки, привязал к ошейнику медведицы длинную верёвку, перед этим угостив её за работу кусочком сушёного мяса и кусочком сахара.
      Она спокойно дала себя увести - для неё это была уже не первая травля и потому, зверь относился к этому как к работе, за которую причиталось поощрение...
      
      Снежок тихо падал наполняя воздух порхающими снежинками, а вокруг всё вдруг помрачнело, устало застыло в дремотной, зимней неподвижности.
      И тут я увидел, рассмотрел, распознал душевным чувством трагическую, почти эпическую картину - это была процессия из старинной русской жизни, движущаяся мимо нас по дороге.
      Впереди шёл бородатый егерь, неся на плече цепь, замкнутую на ошейнике медведицы.
      За ним на расстоянии нескольких метров брела его усталая "питомица", переваливаясь с боку на бок и загребая когтистыми лапами снег назад и немного внутрь...
      А сзади, держа натянутую верёвку, тоже закреплённую за ошейник, шёл помощник егеря...
      Это шествие продолжалось долго, в полном напряжённом молчании и я подумал, что вот так же, ещё только каких-нибудь лет двести назад, по Руси ходили умельцы с дрессированными медведями, переходя из деревню в деревню, из города в город...
      Там и тогда ручные медведи были частью русской жизни, а сегодня эта процессия воспринималась как некая экзотика, случайно подсмотренная любопытным литератором...
      
      ... Мне вспомнилась книжка в которой рассказывалось о медвежьих травлях в Москве, ещё в девятнадцатом веке.
      В Москве, существовал тогда специально построенный цирк, держали много пойманных и выращенных в неволе медведей.
      Были и собаки, специально выведенные в России.
      Породу эту называли меделянками или медвежьими собаками.
      При большом стечении народа, этих медвежатниц, на специально сделанной арене, травили на медведей и были такие собаки, которые парой, вцепившись в уши медведя, растягивали его на арене, под крики и вой возбуждённой толпы зрителей...
      У меделян была такая хватка, что их отрывали от побеждённых медведей с помощью деревянных клиньев или разливали холодной водой.
      На этих травлях были нередки случаи, когда медведи убивали нерасторопных собак, хотя эти кровавые происшествия только подогревали интерес публики...
      Сейчас, конечно ничего подобного увидеть нельзя, но сегодняшняя медвежья травля, тоже запомнилась мне надолго.
      
      Чуть позже, мы подошли к домику егеря, посмотрели на клетку медведицы и услышали, как она в ожидании кормёжки раздражённо порыкивала внутри своего "логова".
      Подошедший к ним бородатый егерь, похвалил Волгу и стал рассказывать, что вырастил медведицу с возраста двух месяцев, и что она к нему сильно привыкла...
      - Я ж её ещё совсем маленькую молоком из бутылочки выкармливал. Я для неё и отец, и мать, а теперь уже и как доминантный самец. Она меня побаивается и уважает. Это медведица стала для меня как большая собака - засмеялся он хрипло...
      - Прошлое лето у неё первая "течка" началась. А где я ей самца найду? - вздохнул он.
      - Вот она и мучилась. Есть перестала и даже по ночам ревела не переставая. Я уже к ней в это время боялся в клетку заходить...
      
      ...Пока мы разговаривали с егерем, погода вновь переменилась и на синем небе, появившемся вдруг среди серой дымки, появилось яркое солнце.
      Мы попрощались с егерем, и пошли назад на станцию. Волга весело бежала рядом с Юрой, а он, на ходу оглаживал её по роскошной длинной и блестящей шерсти, явно гордясь своей любимой собакой...
      
      А мне, вновь вспомнилась сибирская, осенняя тайга, раннее утро, холодный туман поднимающийся со дна широкой лесистой пади, пригорок заросший багульником, дерево стоящее на пологом склоне и подле дерева лайка медвежатница, со вздыбившейся шерстью на загривке, с туго завернутым на спину калачом пушистого хвоста.
      А буквально в метре от собаки, напряжённо вытянувшийся всем телом, стоял некрупный медведишко, тоже с вздыбленной шерстью и тоже в напряжённой позе, ожидания нападения собаки.
      Лайка, при осторожном приближении хозяина, которого она услышала уже давно, лаяла злобно и басисто.
      А медведь уже утомлённый борьбой с прилипчивой собакой, изредка мотая головой рявкал, стараясь не двигаться с места. Стоило ему пошевелиться и собака тут же бросалась в атаку и изловчившись кусала мишку за голые кожаные подошвы лап, оставляя на них кровавые ссадины...
      
      "Вот так в реальности, собаки - медвежатницы держат медведя до прихода хозяина" - вспоминал я, с симпатией поглядывая на Волгу. А про себя решил, что тоже буду заводить восточносибирскую лайку, и конечно попытаюсь натаскать её на медведя...
      
      Медведи Оки.
      
      РАССКАЗЫ ЛЁНИ ИВАНОВА
      
      ...Лёня и Эрден первый раз за весну собрались на охоту в верховья речки - Эрден жил за рекой, на Заворотной, с родителями. Лёня, пообещал другу заехать за ним с утра.
      Собравшись ещё с вечера, он уложил всё во вьюки и стал смотреть телесериал "Бригада". Прошлой осенью, один знакомый предложил им спутниковую антенну и они её купили. Этот же знакомый быстро её смонтировал...
      Сегодня всё это выглядит немного смешно - стоят деревянные, коричневые от времени и солнца постройки, а над крышей большого дома торчит черно-матовый диск антенны. Ещё десять лет тому назад, скажи кому - не поверил бы, а сегодня - почти у каждого стойба есть эта антенна - можешь десять и пятнадцать каналов ловить и выбирать, что душе угодно...
      "А "Бригады" мне нравятся - подумал Лёня, забирая свой походный рюкзак из пристроя. - Эти ребята всё между собой разбираются, кто у кого закон нарушил" - с сочувствием вспоминал он утром, поджаривая себе вчерашнее мясо на газовой плите - у них в доме был баллон с газом, и когда спешили, то готовили себе на газовой плите...
      
      ... Он проснулся на рассвете, пока родители ещё спали, тихонько прошёл на кухонную половину, позавтракал вкусной телятиной, а кости выбросил во двор, чёрному Жуку - собаке-лайке.
      Потом оделся в охотничий костюм: резиновые сапоги, чёрные плотные брюки. На клетчатую ковбойку надел камуфляжную куртку, а сверху - солдатскую куртку, с меховым отложным воротником. На голову натянул брезентовую тоже камуфляжную панаму.
      Потом вывел из стойла своего Вьюнка, которого загнал туда ещё с вечера и дал овса.
      Вьюнок - невысокая, но живая и быстрая лошадка, косила коричневым глазом из-под чёрной жёсткой чёлки, спускающейся на морду, фыркала и переступала ногами, и когда, мотнув головой, задела плечо Лёни, тот ткнул её в ответ не больно в бок, больше для порядка и проговорил, как один из героев "Бригады":
      - Ну, ну! Аккуратней! - делая ударение на последнем слоге.
      
      Холодное, чистое солнце взошло над высокой горной долиной, пронизало холодный воздух золотыми лучами, обещая тепло к полудню. Горы, как обычно, в ясную погоду были хорошо видны во все стороны широкой долины реки Сенцы...
      И ощущая силу тренированного тела, охотнику захотелось поскорее почувствовать себя одиноким и свободным, как бывало всегда, во времена весенне-летних удачных охот - походов.
      И он заспешил, определяя течение времени по высоте золотистого светила поднимающегося в синем небе...
      Оседлав Вьюнка, Лёня забросил вьюки на коня, выровнял их, натянув повод вскочил в седло и с места рысью, чуть ударив по бокам лошади сапогами, тронулся в сторону брода.
      Серая трава, покрывающая ровную широкую долину, кое-где чуть перебивалась зелёным; тёмно-синяя, холодная река, поблескивала на перекатах. Но в верховьях долины, он это помнил, в узких местах, где росли небольшие куртинки кустарника заслоняющие воду от солнца, по берегам ещё громоздились белые ледяные забереги и речка, только в середине ледяного покрытия пробила себе дорожку и, сжатая с двух сторон, неслась шипя и всплескивая холодной стремниной.
      
      Перед бродом Вьюнок погарцевал немного, задирая голову, не хотел входить в реку, но Лёня дёрнул за повод, сердито крикнул: "Нн-о-о!" - и лошадь, чуть боком, кося глазом на хозяина, стуча под водой копытами по камням, перешла поток, и легко вскочила на высокий, крутой берег.
      Вьюнок - справная лошадка с чёрной гривой и развевающимся на ветру хвостом, шёл по привычной дороге ходко, часто-часто переступая копытами, с поблескивающими на ходу стёртыми подковами
      Лёня сидел в седле, чуть сгорбившись, и привычно гасил инерцию толчков, чуть пружиня ногами нажимая на стремена.
      Проезжая мимо кустарниковой рощицы, Лёня вспугнул выдру, которая чёрной таксой, неожиданно быстро кинулась к воде и с плеском нырнула с берега. Его собака - Жук, в это время обегал окрестности, разведывая обстановку.
      
      "Надо будет капканы поставить" - подумал охотник, но из-за поворота уже показалось стойбо, его старинного приятеля Эрдена, и он сам, увидев приятеля в окно вышел на крыльцо уже одетый, и с винтовкой через плечо. Не дожидаясь пока Лёня приблизится к дому, он прыгнул в седло с крыльца и по длинной дуге подъехал к Лёне, и улыбнувшись поздоровался. Его лошадка была повыше ростом, ярко-коричневой масти, с белой отметиной на лбу.
      
      - Ты патроны взял? - спросил он Лёню, поравнявшись, и Лёня удивлённо посмотрел на него.
      - Не могу найти своих - куда-то в верстак положил после зимы, а когда хватился то не нашёл, - помолчав и поскрипывая седлом, чуть поднимаясь на рыси в седле, добавил: - Я тебе потом отдам.
      - У меня десять штук. Думаю, что нам хватит, - улыбнулся Лёня - не на стрельбы едем.
      Он в армии был командиром танка, после окончания ветеринарного института, и слово "стрельбы" для него значило тяжёлый гул пушечных залпов и суета в тесной громыхающей железом машине, с выцеливанием мишеней.
      
      Лесная дорога, поднимаясь в этом месте чуть вверх, вошла в лиственничный лес с кустарниковым, берёзово-осиновым подростом, с сероватой прошлогодней травой между деревьями, и мягкой землёй, усыпанной серо-коричневой хвоей лиственницы.
      По осени, покрытие этой дороги было ярким, жёлто-оранжевым, но за зиму выцветало и тем не менее, даже весной напоминало тканную дорожку, чуть прибитую к земле стаявшим снегом.
      Солнце светило справа, сбоку и там же, за рекой, сквозь чёрные ветви лиственниц был виден заснеженный хребет с высоким серыми скалами, гребёнкой торчащими на фоне синего неба.
      
      "Хорошо!" - подумал Лёня, изредка вглядываясь налево, на склон, кое-где видимый в прогалы леса. "Погода отличная, и сегодня можно добыть зверя".
      Эрден молчал, ехал чуть позади и невольно отвлекаясь, вспоминал вчерашний фильм "Бригада", жестоких бандитов: "Что они всё время делят, - думал он - не понимаю?".
      Он вспомнил про недавний случай угона тувинцами скота в соседней долине, из крайнего к перевалу стойба: "Тувинцы, конечно не все бандиты, но чтобы припугнуть исподтишка, могут иногда и стрельнуть. Конечно, тут они не бывают, - далековато от границы, но всё-таки неприятно..."
      Он тяжело вздохнул, поднял голову и закончил размышления: "Всё переменилось в мире за последние десять лет... И даже у нас, в долинах, где кажется всё застыло в неподвижности на долгие года..."
      Шурша травой, откуда-то справа на дорогу выскочил чёрный с обрубленным хвостом Лёнин Жук, глянул на хозяина, и перейдя с рыси на галоп, убежал вперёд.
      "Хорошая собака", - отметил Эрден и тут дорога, чуть спустившись с бугра, вышла на край долины, над которой покатой стеной клонился ближний хребет. Открылась большая каменная осыпь, серая, с коричневыми, высокими лиственницами, редко стоящими вдоль границы леса.
      
      Лёня и Эрден, стали внимательно вглядываться в лесные прогалы и скальные увалы, торчащие то тут то там из склона. Крутяки справа уже освободились от снега и на сером фоне хорошо были заметны скальные, невысокие останцы, под которыми кое - где белели снежные, не стаявшие ещё языки снега...
      Вскоре дорога свернула влево, вышла на большую поляну ограждённую справа крупными зелёными елями, закрывающими обзор.
      Солнце уже нагрело траву и тёплый воздух невидимо поднимался в чистое небо. Посередине полянки виднелся деревянный стол со скамьями и две лиственницы, стоящие отдельно, почти в центре круга. К нижним веткам лиственниц было привязано множество белых и синих ситцевых ленточек, обозначающих место почитания духа природы и охоты - Бурхана - ленточки были похожи на бабочек, легкокрылой стайкой присевших отдохнуть на ветки.
      Тут же, под деревом, набросаны были бутылки: стеклянные и пластиковые - знак, показывающий количество тех, кто, поклонившись Бурхану, выпивал сам и "брызгал" на землю - духам.
      Спешившись, приятели быстро и слаженно приготовили обед: пока один ходил за водой на небольшой ручей, невидимый за тёмно-зелёной еловой стеной, другой разжёг костёр...
      Чай вскипел мигом. Бросили в кипяток горстку заварки, сняли котелок с тагана, разлили по кружкам, из вьюка достали мясо, лук, хлеб.
      Ели с аппетитом удобно усевшись за стол, сняв сапоги грели ноги под ярким солнцем и ходили босиком вокруг костра по мягкой лиственничной хвое, которая щекотала кожу подошв.
      Обедая, говорили о маряне, той что сразу за поворотом, где могут быть изюбри. Эрден вспомнил, что прошлый год видел там четырёх медведей одновременно. Лёня кивал головой...
      Жук, появившийся откуда-то из ельника, лёг тяжело дыша, открывая пасть и показывая красный язык.
      
      Когда отъехали от святого места, было всего двенадцать часов дня. Выезжая из леса, оба, почти одновременно увидели на маряне, в дальнем её углу, медведя. Он переходил с места на место, ворошил что-то широкой лапой, а потом совал в ветошь морду, вынюхивая запахи съедобных корешков.
      Друзья не сговариваясь спрыгнули с коней, привязали их к молодым осинкам на обочине. Жучка взяли на поводок и наискосок, через негустой лес растущий у подножья склона, стали подниматься на склон, осторожно подбираясь к маряне.
      Потом, минут пятнадцать обходили маряну верхом, и наконец, крадучись, стали приближаться к открытому месту, уже сверху.
      На подходе, патроны поделили по пять штук каждому...
      
      Лёня, шедший впереди, вдруг поднял руку - он увидел медведя метрах в ста впереди. Жук, идущий на поводке позади Эрдена, закрутил головой и стал нюхать воздух. Эрден подошёл ближе и когда напарник показал ему медведя на маряне, отпустил поводок, наступил на него ногой, поднял карабин и тоже стал прицеливаться.
      Лёня видел через мушку, как медведь,- круглый, мохнатый, - широкой когтистой лапой как лопатой, сгрёб веточки и прошлогоднюю траву и скусив несколько зелёных травинок, стал жевать их. Потом, подняв голову посмотрел в их сторону.
      Охотник нажал на курок. Сухо треснул выстрел и медведь упал.
      Попал! - крикнул Лёня, но медведь тут же вскочил и прыжками поскакал к чапыжнику, непроходимой частой щёткой низких кустов, растущих на склоне, посередине маряны. Жук, после выстрела рвался с поводка и Эрден в суете, только со второго раза освободил собаку от ошейника.
      Лёня, коротко выцеливая стрелил в бегущего медведя ещё раз, потом третий раз!
      Но, видимо оба раза промазал, потому что медведь, после выстрелов вскоре исчез из виду, заскочил в кустарник высотой с человека.
      Уже по скрывшемуся в кустах зверю, выстрелил и Эрден, но поторопился и тоже промазал.
      Жук ушедший к медведю на махах, уже был там и почти вслед за медведем исчез в чапыге.
      
      Охотники опустили карабины, и пошли к кустам.
      - Я попал, - объяснял Лёня, - но он живучий. Дай мне ещё пару патронов.
      Только Эрден собрался вынимать пули из магазина, как медведь в чапыжнике рявкнул и Лёня увидел, что кусты задвигались в обратном направлении, уже в их сторону. Сначала выскочил Жук, поджав обрубок хвоста, и оглядываясь помчался к хозяину.
      Тут же из кустов выпрыгнул медведь и кинулся догонять собаку, пока ещё не видя охотников.
      Лёня, помня, что осталось всего два патрона, выстрелил раз, а Эрден, в это же время - два. Выстрелы затрещали один за другим. Так! Так... - так...
      
      Медведь остановился, словно задумавшись, что делать дальше.
      Эрден, ёще раз выстрелил: - Так! - и медведь упал, но потом вскочил и снова убежал в кусты. Жук, напуганный медведем и пальбой убежал вниз, а Лёша и Эрден, возбуждённо переговариваясь и стараясь не отходить друг от друга, подошли к чапыжнику, увидели кровь на земле, на следах, которые уходили в совершенно непроходимые для человека заросли.
      Нам туда нельзя! - коротко предупредил Эрден. Он нас там, как котят задавит. Выстрелить не успеем.
      Лёня соглашаясь кивнул.
      
      - А Жук где? - спросил Эрден.
      - Он, видимо, к лошадям побежал, - сокрушённо отметил Лёня.
      Решили обходить кустарники вокруг - может быть медведь прошёл сквозь чапыжник и убежал.
      Оставаясь метрах в пяти от границы кустарника, охотники пошли кругом вдоль зарослей. У них в стволах осталось по пуле и их всё больше одолевал страх, хотя они молчали, храбрясь друг перед другом...
      
      А погода, за это время, переменилась.
      Тёмные облака набежали из-за белеющего снегом противоположного гребня. Поднялся ветер, лес зашумел. Лёне хотелось бросить всё, спокойно спуститься к лошадям и ехать в зимовье, которое было совсем недалеко.
      Эрден думал так же, но молчал не желая показаться трусом - для каждого это был не первый медведь, но до этого случая, всё обходилось без проблем. А тут...
      Шли медленно, тщательно глядя себе под ноги и на кусты, чуть раскачивающиеся под ветром. Когда обошли почти полкруга, оба облегчённо вздохнули...
      
      - Кажется, ушёл, - предположил Эрден, и тут же из кустов высунулась клыкастая, оскаленная пасть. Оба охотника навскидку выстрелили почти одновременно.
      Медведь находившийся метрах в десяти от охотников, получив почти одновременно две пули в грудь, замер на месте, несколько раз дёрнулся, потом, словно на время очнувшись, ещё по инерции прополз несколько шагов вниз и припав к земле замер, растянулся метрах в пяти от охотников.
      Патроны у охотников закончились и они, стараясь оставаться невозмутимыми, сильно это переживали - это было совершенно необычное беззащитное состояние, когда ты стоишь с винтовкой в руках, но не можешь из неё выстрелить...
      
      Остановившись и коротко обсудив произошедшее, Лёня и Эрден, сойдясь поближе, вынув ножи из ножен долго стояли, не желая приближаться к этому живучему зверю.
      Потом, решившись, осторожно, следя за неподвижной тушей медведя, подошли ближе. Лёня сапогом ткнул в бок неподвижного хищника, но тот не шевелился.
      
      - Однако, разделывать надо? - неуверенно произнёс Эрден.
      Осторожно прикасаясь к мохнатым лапам, приятели осмелев, развернув зверя поудобнее, поправили ножи на бруске и разобрав длинную тёмно-коричневую шерсть между задних ног, Лёня, вонзил нож, собираясь делать первый длинный разрез. И тут, медведь неожиданно, не открывая глаз рыкнул громко и зло.
      Оба охотника отскочили от зверя и долго стояли подняв ножи и ожидая нападения. Но медведь не двигался...
      
      Лёня вытер рукой вспотевший лоб - если бы он был один, то просто ушёл бы к лошадям, а тут перед другом было стыдно...
      И всё-таки, сделав паузу, приятели неуверенно подошли к мёртвому зверю и осмелев, сделали первый надрез...
      Потом, с облегчением вздыхая, привычно, не спеша сняли шкуру, помогая себе острыми ножами и кулаками, втискивая их между шкурой и жирным мясом, с нажимом водя влево - вправо и оттягивая скользкую сальную кожу...
      
      Наконец, шкуру отделили от туши, вскрыли нутро. Снаружи были видны пять ран в туловище, а когда вскрыли грудину, то оказалось, что сердце тоже пробито пулей!
      Медведь оказался довольно упитанным, с толстым слоем жира под шкурой и кусками нутряного жира на кишках, что по весне встречается не часто.
      Довольные неожиданной удачей и чуть возбуждённые после пережитых страхов, Лёня и Эрдэн, оставив мясо на горе, спустились к лошадям и там был Жук, выбежавший им навстречу и виновато вильнувший хозяину коротким хвостом.
      - Ну что же ты? - спросил Лёня собаку, отстёгивая поводок от ошейника, но Жук молчал и только виновато отворачивал морду в сторону...
      
      Мясо спускали вниз на лошадях, но Вьюнок, на подходе к разделанному зверю, почуяв медвежий запах захрапел и стал пятиться задом вниз по склону, приседая и поскальзываясь, высекая подковами искры из торчащих на поверхности камней.
      Лёня едва его успокоил и Эрден, опасливо поглядывая на разгорячённого Вьюнка, пока хозяин держал лошадь за повод загрузил мясо во вьюки и забросил их на спину лошади.
      До зимовья решили довести лошадей в поводу. Вышли на дорогу и двинулись небольшим караваном вперёд.
      
      Солнце село и заметно похолодало. Впереди, вверх по долине, где-то прошумела, прогрохотала лавина. Лошади шли, прядая ушами и беспокойно косились назад, задирая головы и скаля зубы. Не доходя несколько метров до зимовья, Жук, опустивший голову к земле и бегущий какой-то полу - рысью полу - галопом, вдруг бросился в кусты справа от дороги, и оттуда на махах вылетел красавиц-изюбрь, с молодыми рожками. Олень, громадными прыжками перескочил через дорогу и помчался к речке, а за ним, с громким лаем, Жук.
      Всё это длилось несколько мгновений. Автоматически схватившись за карабин, Лёня тут же вспомнил, что у них нет патронов и выругался. Эрден тоже занервничал, чувствуя свою вину...
      Но ведь медведя они всё-таки добыли и это без сомнения была удача.
      Вскоре, от реки раздался лай собаки - она непрерывно и равномерно тявкала на одном месте.
      
      - Наверное, быка в реке поставил, - со вздохом упрёка, недовольно заметил Лёня выходя уже на большую поляну, посередине которой, стояло квадратное деревянное зимовье с плоской крышей. Пока развьючили и расседлали лошадей, пока перетаскали вьюки с мясом медведя к зимовью, спустились сумерки.
      В это время вернулся Жук. Он был мокрый, облизывался и сразу же лёг в стороне от домика.
      Ещё через час, перед зимовьем в ночной темноте горел большой костёр и фигурки двух охотников, на фоне яркого огня, казались чёрными, и отбрасывали длинные расплывающиеся тени, когда люди двигались вокруг костра...
      
      2005 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      Медведи Муякана.
      
      "...На строительстве новой сейсмостанции на Белых Озёрах, произошли два необычных случая, связанных с медведями...
      В один из обычных вечеров, ребята - строители сидели у костра и разговаривая пили чай. Вдруг, кто-то из них заметил мелькание тёмного пятна за валежиной и приглядевшись понял, что это медведь крадется к костру.
      Непонятно почему, этот зверь вдруг решил напасть на людей, да ещё у костра - а ещё говорят, что медведи боятся огня!
      
      Поднялась паника! Все бросились в дом за ружьями и вскоре в окрестностях, укрытых плотными сумерками, раздались беспорядочные выстрелы. Медведь был смертельно ранен первой же пулей и с перебитым хребтом, пытался уползти в лес.
      Его добили, но ещё долго не могли успокоиться, наперебой рассказывая, кто что видел в этот момент.
      Потом, тушу средних размеров медведя притащили к костру и разделали. Тут же из филейных частей нарезали мясо мелкими кусочками и пожарили на большой сковороде, на которой обычно жарили крупную рыбу...
      
      Второй случай произошёл через неделю. Из бани, стоящей поодаль от дома будущей сейсмостанции, кто-то украл эмалированный таз с солёной рыбой...
      Начали разбираться и Толя Полушкин, заподозрив неладное, стал осматривать окрестности - за речкой нашёл тазик, уже пустой и с вмятинами от когтей медведя на краях.
      Все долго смеялись, представляя себе как вор-медведь, втиснулся в маленькую баню, захватил лапами таз с рыбой и на задних лапах, вынес его из домика, потом так же стоя на задних "ногах" перешёл речку и уже там стал "разбираться" с краденой добычей...
      Через несколько дней, памятуя, что медведь может вновь наведаться в баню, Толя с товарищами установил петлю из тросика на крупную сосну, стоящую рядом с баней, а в качестве наживки, приспособил крупного, сушёного леща...
      
      Прошло ещё несколько дней и вот, рано утром, кто - то из ребят вышел из дома по нужде и вдруг, заметил какое -то шевеление в стороне бани. Приглядевшись, он понял, что рядом с банным домиком, на задних лапах стоит небольшой медведишко и периодически тянет на себя правую лапу, за которую его ухватила петля.
      Ворвавшись в дом, нечаянный свидетель закричал: - Полундра! Медведь попался в петлю!
      Все повскакали с нар, схватились за ружья, но первым к беспомощному воришке с опаской подошёл Игорь Михеев - бывший охотовед и умелый охотник - он на секунду опередил собиравшегося броситься на человека медведя, и точным выстрелом в голову, всего метров с десяти, закончил мучения неловкого грабителя.
      Разделывая этого зверя, мясо которого чуть попахивало рыбой, ребята гадали, когда этот незадачливый любитель солёной рыбки, пришёл к избушке и как долго он сидел здесь, как собака на привязи раз за разом безуспешно пытаясь освободиться от петли, болезненно обхватившей его всего - то за одну лапу...
      
      Вскоре, ко мне на сейсмостанцию завернул отрядный вездеход, на котором ребята прислали мне с "Озерной" картонную коробку медвежатины...
      Сейчас нужды ни в деньгах, ни в продовольствии не испытываю. Ем медвежатину сваренную большими кусками и запиваю наваристым бульоном!
      Собакам сырое медвежье мясо очень нравится, но вот кошка, несмотря на голод, наотрез отказалась есть медвежатину.
      
      Для справки: медвежье мясо надо долго варить и только тогда начинать есть, но маленькими порциями, так как, хоть это и питательная, но очень тяжёлая пища. Организм медвежатину долго переваривает и нередко случается, что с непривычки, у наевшихся медвежатины схватывает живот...
      Отличительная особенность медвежьей плоти - жёсткость и сила - кости круглые и монолитные, то есть очень крепкие и это понятно - стоит посмотреть какие ямы медведь копает, и какие при этом камни выворачивает!
      
      2000 год. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      Хара - Нур.
      
      ...Собирались, как всегда непростительно долго: то водку разливали из стеклянных бутылок в пластиковые, то вдруг оказалось, что свежего хлеба в соседней булочной не оказалось. А ведь ехали на две недели и потому, очень хотелось сохранить хлеб в соответствующем виде, хотя бы неделю. Потом конечно будут сухари, но всё - таки...
      Наконец всё загружено, размещено для долгой дороги, ребята сели на свои места и я тронулся...
      Пока разворачивался у себя на стоянке, рядом с домом, вдруг услышал в голосе мотора какие - то новые нотки и стал себя спрашивать - что произошло?
      Может быть поэтому отвлёкся и был невнимателен. В три приёма разворачивая машину, я совершенно неожиданной, услышал, дикий человеческий крик сзади, и меня аж в пот бросило!
      - Неужели...! - вскинулся я - и тут же почувствовал, что машина кого - то зацепила задом. Внутри у меня всё оборвалось и открывая дверку, я уже был готов к самому плохому...
      Оказалось, что серебристый "Вольво" моего соседа по дому, грузина Кахи, вдруг, словно живой подлез под мой микроавтобус и я прилично помял ему безукоризненно новое крыло.
      - Ты что это сделал! - вопил горбатый Кахи, а у меня от сердца отлегло.
      - Ты мне новую машину раздавил! Уж лучше бы ты меня самого покалечил!..
      
      Я подождал, пока нервный грузин придёт в себя, а потом объяснил, что сейчас срочно уезжаю и потому не могу с ним заниматься и предлагаю ему сделать ремонт, а потом прислать мне счёт. Я всё оплачу...
      Кахи немного утих, но по прежнему чуть не плакал и не мог отвести взгляд, от потерявшего невинность, "Вольво"...
      На этом всё закончилось, а Максим с Аркашей, вылезли из машины после первых криков и молча, скептически смотрели, то на помятое крыло, то на причитающего Кахи. И может быть поэтому, тот, несмотря на своё горе, вёл себя прилично...
      
      Наконец мы тронулись, и у меня, от пережитого, мышца под глазом непроизвольно дёргалась.
      А времени было уже девять вечера и несмотря на то, что темнело около одиннадцати часов, но всем стало ясно - ночевать придётся в дороге. Тем более, что нам надо было заехать в Кырен - бурятское село в Тункинской долине - чтобы попутно повидаться с одним человечком, которому я вёз детальки от его "Нивы"...
      Незаметно выбрались из города, а когда покатили по тракту в сторону Южного Байкала, к Култуку, то дышать стало легче. На дворе стоял июнь, всё уже стояло в новой свежей зелени и потому, даже сквозь окна кабины проникали ароматы летнего леса, распустившегося листвой.
      Максим сидел рядом и рассказывал, как в его психиатрическом отделении, появился новый пациент, который "съехал" на мысли, что в его деревне живут несколько старух - ведьм.
      - Он однажды, прихватив мелкашку направился их уничтожать. Одну он успел застрелить у неё на огороде, но тут его уговорили бросить оружие, а потом и скрутили дюжие мужики - соседи.
      - А с виду этот мужичок самого нормального виду. Только блеск какой - то нездоровый в глазах - криво улыбаясь закончил Максим, работавший заведующим отделением в психиатрическом отделении городской больницы.
      Аркаша весело посмеивался во время рассказа и после, начал вспоминать, как он с "придурками" взятыми им из "психушки" - он тоже был психиатр - строил себе дачу...
      - Я им задачу поставил, оставил еды на несколько дней и уехал в город...
      Приехал через два дня, в срубе положены уже несколько "стоп", а народец мой, устав от работы, загорает на задах моего участка и в хорошем настроении. Я их конечно поблагодарил и налил из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой. Они расчувствовались и готовы были меня хозяином называть...
      - Вот что значит "трудотерапия" - закончил он со смешком. И я тоже
      улыбнулся представив себе, как они эти стопы клали...
      После Аркашиного рассказа, я вспомнил случаи из своей жизни.
      
      ... У меня был большой опыт по строительству дачных домов. Я свой первый дом строил из толстого кругляка, вдвоём с знакомым плотником Петром. Он был мужичок сноровистый, но тщедушный и мне пришлось этот кругляк, по сути в одиночку таскать и подавать, иногда на самый верх сруба. Я тогда полмесяца ставил сруб, а полмесяца отходил от перенапряга. Потом выяснилось, что я себе геморрой заработал на этом деле. Зато домик и по сию пору стоит, как новенький и всё лучше становится...
      
      ... За разговорами незаметно проехали Глубокую, и поднявшись на перевал, увидели, что на обочинах пышным, белым, лёгким цветом ещё безумствует черёмуха - её холодный аромат, через полуоткрытые окна, попадал в машину. И все путешественники невольно глубоко задышали, впитывая в себя остатки весеннего настроения природы...
      
      Поднявшись на самую высокую точку между городом и Байкалом, начали по "серпантину" дороги спускаться к озеру и тут уже была настоящая тайга, а не пригородные леса! И мы это почувствовали. Напряжение сборов и ожиданий отъезда, постепенно поменялось на ощущение покоя и ожидания - очередное путешествие в неизведанное будущее, началось...
      
      Выехали на берег уже в сумерках и меня, как всегда на этом месте, поразило величие и покой громадных пространств Байкальской котловины.
      На другой стороне этого сине - тёмного водного клина, разрезающего гористый материк, мерцали в дымке сумерек электрические огоньки Слюдянки, а над громадным байкальским водным простором, уже разлилась тихая ночь. Я представил себе шестьсот тридцать километров прозрачно - хрустальной воды, протянувшейся на северо - восток почти километровым слоем в узкой, ущелистой котловине и поёжился. "Громадьё" размеров этого природного мирового сокровища, поражала...
      
      Култук проехали быстро и поднявшись на многокилометровую перемычку между озером и речным водоразделом заросшую молодой тайгой? стали незаметно спускаться в долину Иркута, текущего где - то в темноте справа от тракта.
      "А надо ли что-нибудь менять в природе?" - задумался я под гул мотора в котором, иногда проскальзывали угрожающие, незнакомые нотки. Я привык к машине, и она ко мне привыкла и потому, любые неполадки в её работе я воспринимал как недомогание, как болезнь близкого существа...
      Где - то в первом часу ночи, въехали в Кырен и проехав по тёмным уже улицам, добрались до дома моего знакомого, - он нас ждал. Мы весело и тепло поздоровались, пожав друг другу руки, сели в летней кухне и попили чаю, с бурятскими шанежками, которые напекла жена моего знакомого - бурята Сергея.
      Это был спокойный, добродушный мужик средних лет, хороший охотник и лесовик, и я хотел начать с ним охотиться уже в Тункинских Альпах - отроги невысокого хребта подходили почти к самому посёлку...
      Сергей, привезённым запчастям обрадовался и приглашал нас остаться ночевать, тем более что машина не совсем в порядке. Но я отказался и ребята меня поддержали - так долго мы собирались и выезжали из душного опротивевшего города, что скорее хотели попасть на волю, в "пампасы".
      Мы вежливо отклонили предложение Сергея и пожелав ему всего хорошего, поблагодарив за гостеприимство тронулись дальше, в тёмную, непроглядно громадную ночь...
      
      Часам к трём ночи, подъехали уже к Саянам, к самым горам, но тут мотор машины окончательно "сдох", и в гору мы могли подниматься только на пониженной. Мотор работал лишь на одну десятую своей мощности, глотая горючее непомерными порциями. Я почему - то вспомнил, как однажды, в одном из наших конных походов в Оке, моя лошадка на крутом подъёме утробно захрапела, а потом, уже на перевале легла и мы, по совету Лёни - нашего проводника, отпаивали её сладким чаем. Иначе, конь мог умереть от перенапряжения. В этом, лошадь, ничем не отличается от человека, хотя и отличается от машины. Может быть потому, её и "лечат" по человечески...
      
      Был уже четвёртый час ночи, когда выбрав более или менее ровную площадку рядом с грунтовым трактом, мы остановились, расстелили спальники рядом с машиной и легли спать рассчитывая, что завтра будет видно, что делать дальше. Машина стояла рядом остывая и из под капота, словно клочья пены из пасти лошади, выбивались струйки серого пара от перегревшегося мотора...
      
      Лёжа в спальнике, я ещё какое - то время ворочался вспоминая то кричащего Кахи, у которого горб рос из спины и из груди, и потому, выглядел он действительно инвалидом, вызывающим жалость.
      Потом начал думать, что делать с машиной и хотя я не религиозный человек, но несколько раз прочёл про себя Иисусову молитву. "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий - спаси и помилуй мя... Дай доехать без проблем хотя бы до Орлика". Молитва подействовала как снотворное и я заснул крепко и без сновидений...
      
      Утром, вскипятив чаю на газовой плитке позавтракали, и для настроения чуть выпили водочки. Ведь мы наконец - то попали в горы, на природу - как этому не радоваться и не расслабиться!
      Тронулись в путь часов в десять утра, при хорошей погоде и по холодку, отчего мотор меньше грелся и машина, катила удовлетворительно, хотя на подъёмах, скорость движения заметно падала...
      Медленно, с натугой поднялись на перевал, по вырубленной в скале дороге петляющей по правому берегу Иркута, бегущего по камням где - то далеко внизу. Потом, по пологой равнине начали спускаться в долину реки Оки. Вид во все стороны, открывался замечательный и слева, далеко на горизонте, в синем небе белели первозданно чистыми снежными вершинами трёхтысячники, среди которых заметно выделялся пик Мунку - Сардык - высочайшая вершина Восточных Саян - одна из "святых" гор Центральной Азии...
      
      Каждый раз, как я сюда попадаю, первое и самое сильное впечатление - масштабы горных кряжей, широких долин и обилие рек, речек и ручьёв с прозрачной, холодной, синеватой водой...
      Внизу, на одном из поворотов, на приречной, зелёной луговине увидели несколько журавлей, щиплющих свежую, сочную травку. Остановились, рассмотрели длинноногих важных птиц в бинокль и я даже сфотографировал их, не очень веря в то, что на фоне таких просторов журавлей можно будет разглядеть на фотографиях...
      Часов около четырёх дня, вкатились в Орлик и подъехав к зданию администрации остановились. Вылезли из машины, покряхтывая и разминая ноги постояли разглядывая посёлок и горные хребты, повисающие над широкой, но мелкой речкой.
      Потом зашли в правление, нашли Николая - нашего приятеля и переговорили с ним. Он, как всегда улыбаясь рассказал нам, что Олег - тоже давний приятель - где -то в Орлике, что Лёня, наш бурят-проводник с сыновьями, которые незаметно подросли за времена нашего знакомства, тоже был здесь, но недавно ушёл верхами в Саяны, в посёлок, куда и мы направлялись...
      Выйдя из управы к машине, мы увидели Олега, который с улыбкой приветствовал нас и с ходу, стал спрашивать почему задержались с приездом. Потом, выслушав мои обычные объяснения рассказал, что лошадей, которых готовили к нашему очередному путешествию неделю назад, уже всех отпустили на пастбище, так что придётся все сборы, начинать заново.
      В момент разговора, мимо нас проехала "тойота", остановилась из неё вышел Глава администрации и скорым шагом прошел в Управу, на ходу поздоровавшись с нами.
      - Сегодня у него большое совещание, с председателями сельсоветов, вот и торопится. Я тоже, должен там присутствовать - отметил Олег, и пообещав вечером пораньше приехать домой в Саяны, тоже ушёл на совещание - мы, как всегда в первые дни заезда, останавливались у него в доме, в Саянах.
      
      Выезжая из Орлика в сторону посёлка Саяны, я размышлял, глядя на проходящих по дороге по городскому одетых красивых женщин и девушек, что жизнь здесь за последние пятнадцать лет переменилась, стала намного богаче и современней, но посёлок по прежнему заполнен песком, и только за дощатым забором местного парка, росли зелёные молодые деревца лиственницы.
      
      "Буряты, были и остались кочевниками, думал я, переезжая ручей, текущий широкой лентой через дорогу, на выезде из посёлка, они по-прежнему не очень - то заботятся о зелёных лужайках рядом с домом ещё и потому, что почти каждая семья здесь имеет летнее стойбо в одной из окрестных таёжных долин, где и травки вдоволь и просторы немереные. А здесь они зимуют и их женщины вынуждены ходить в туфлях на высоких каблуках по песчаным, не асфальтированным улицам, а сами они с самого утра одевают сапоги, как часть традиционной рабочей униформы.
      В свободное время, мужчины иногда уезжают на лошадях охотиться в окрестные урочища, но чаще сбившись у кого-нибудь на летней кухне, выпивают и обсуждая свои мужские дела.
      Однако свободного времени у этих людей бывает немного, - почти все держат скот и лошадей, которых по весне выгоняют на стойбо, на пастбища, а ещё занимаются строительством. Поставить деревянный сруб умеют почти все взрослые мужчины...
      
      Те, кто имеет высшее образование, чаще сидят по домам и смотрят телевизор вместе с детьми и женщинами. Изредка, по вечерам, выходят приодевшись в кино, в местный дом культуры. Но бывает это редко, потому что удобнее сидя на домашнем ковре, смотреть те же фильмы или ТВ программы. Здесь, почти у каждого дома, стоят большие круглые тарелки - антенны, которые ловят сигналы со спутников и можно выбирать до двадцати телепрограмм разного уровня и на разный вкус..."
      
      Машина, с натугой преодолела очередной глинистый, вперемежку с камнями подъём, покатилась вдоль берега Оки по пыльной колее, слегка переваливаясь с боку на бок...
      .
      "Для нас, это экзотика, - продолжал я размышлять, проезжая мимо зелёной лужайки, на которой, за высокой оградой стоял, красиво окрашенный яркими красками маленький буддистский дацан. А для живущих здесь и эти горы, и эти "поднебесные долины", и спутниковые антенны - детали рутинного быта, не вызывающие никаких эмоций, иногда даже скуку. Новое, привычно смешалось со старым - таковы приметы времени.
      Вот и буддизм, восстановленный здесь совсем недавно, для многих - всего лишь экзотика - малопонятная и скучная..."
      
      ...Поднявшись на очередной подъём мы увидели несколько всадников на рысях идущих по дороге, впереди. Приблизившись, в одном из них я узнал Лёню. Посигналив, остановились и Лёня с сыновьями, развернувшись, подъехал к нам.
      Мы вышли из машины, он соскочил с коня, а сыновья остались в сёдлах и в ответ на наши приветствия вежливо кивнули. Последние годы отношение к русским и здесь изменилось, особенно у молодых, которые общались и в школе и дома только со своими, с бурятами.
      Лёня был немного смущён таким вниманием к себе и довольно улыбался, как обычно поддакивал всему, что ему говорили, словно ему задавали вопрос и он на него отвечал. Поговорили о подготовке к походу и Лёня пообещал, что завтра с утра, на "стойбе" займётся конями, но одного или двух придётся брать в других местах. Поэтому выехать удастся только к вечеру.
      - Ещё и ковать нужно - сказал он. - Но это мы быстро сделаем.
      Договорились, что завтра с утра, подъедем на машине к нему на стойбо, а там всё спланируем и начнём собираться.
      После мы расстались, хотя я ещё долго видел всадников в боковое зеркало машины. Автомобиль мой пыхтел и едва тянул и потому, скорость была чуть быстрее лошадиной...
      Наконец, часов в семь вечера мы приехали в Саяны. И как обычно, завернув за край посёлка заехали в Олегову усадьбу с тыла. Ребята остались в машине, а я пошёл поздороваться с женой Олега, которая сразу пригласила нас пить чай. Пока мы мыли руки, во двор заехал УАЗик Олега и он, посмеиваясь стал осматривать мою "больную" машинку.
      
      - Оставь её здесь - посоветовал он. - Мой сын посмотрит после ужина, он ведь механиком работает в Орлике...
      Ночевать устроились в гостиной, на полу, на ковре. После чаю мы ещё немного поговорили с Олегом, пока ребята устраивались на ночлег, а придя в комнату я увидел, что Максим и Аркаша уже спят. Ночью они видимо не выспались и в доме чувствовали себя в тепле и в безопасности. Любая ночёвка на природе, невольно заставляет человека настораживаться и спать в "пол уха".
      Я забрался в свой спальник и стал думать, что делать с машиной, если так и не удастся её быстро отремонтировать. Сын Олега, посмотрел мотор и сказал, что проблемы с подачей топлива, но кроме того есть ещё несколько, которые можно устранить только в автомастерской...
      
      Хорошо выспавшись, поднялись пораньше и попив чаю в пустой кухне - хозяева разошлись и разъехались по работам, как обычно после семи часов утра - начали собираться. Лошадей надо было брать из разных мест и поэтому, сборы обещали быть долгими.
      Первым делом, поехали к Лёне на стойбо, которое находилось в долине большой горной речки. Он встретил нас у брода и сказал, что за двумя лошадьми надо ехать к соседу, тоже на летнее стойбо, находящееся километрах в пятнадцати от Лёниного.
      Съездили туда, и оттуда мы с Лёней вернулись на машине, а Максим и Аркаша прискакали верхами. Лошади были уже знакомы нам по прошлогоднему походу и потому, ребята на рысях пришли к броду очень быстро.
      Погода стояла светлая и солнечная, но с гор повевал прохладный ветерок и было не жарко. С радостным ожиданием я вглядывался в предгорные зелёные луговины, в затенённые ущелья и гребни серых скал, кое - где торчавших над вершинами горных кряжей. Я уже представлял себе, где мы могли бы встретить горных козлов, а может быть и медведей, в эти первоначальные летние дни, пасущихся на склонах широких, зелёных долин...
      
      Когда наконец пригнали лошадей, пока Лёня сходил в табун и привёл лошадей для себя и для меня - время подошло к обеду.
      Но двух из трёх лошадей, надо было ещё ковать и Лёня, занялся этим сам. Он был и ветеринар, и охотник, и кузнец - одним словом мастер на все руки.
      У бурят, нет специально устроенных кузниц и потому, куют лошадей прямо у стойба, повалив их с помощью специального приспособления. Длинную прочную слегу, закрепляют между ног и потом, ловко и безболезненно валят коней на траву и покрепче связав все четыре ноги вместе, начинают ковку, а если надо, то обрезку отросших копыт.
      Лёня, как я уже говорил, на все руки мастер и в ковке ему помогал его приятель и бывший одноклассник Доржи, тоже собиравшийся ехать с нами. Лёне так было удобнее, потому что мы для него были всё - таки туристы, а с Доржи можно было переговорить, да и веселее было возвращаться после заезда, назад домой...
      Вначале ковали чёрного, среднего роста и возраста коня, на котором прошлый год гарцевал Аркаша. Он вёл себя смирно, и спокойно дал подковать себя.
      Пока валили второго мерина, тяжёлого и высокого, пришлось поволноваться, - он, выкатив глаза из орбит сдавленно хрипел и до последнего старался оставаться на ногах. Зато, когда наконец упал то лежал смирно и без сопротивления позволил обрезать передние копыта и ковать себя...
      
      У бурятских лошадей, как я успел уже узнать, есть замечательное свойство - когда они падают на спину то замирают в таком положении, подняв ноги вверх. Однажды в походе, мой конь на крутяке, вдруг вздыбился и упал назад спиной, чуть не придавив меня самого. Зато, когда он упал то застыл в этом положении, пока мы сообща не убрали большой валун, и не перевернули его на бок. Потом, он поднялся сам...
      После ковки, привязав лошадей, переложили продукты из машины на землю, а потом разложили припасы по вьючным сумам из толстой лошадиной кожи.
      В конце концов, всё было упаковано, лошади осёдланы, причём я и Аркаша, ехали на своих сёдлах, которые купили в городе и привезли их сюда на машине. Сёдла были новыми, поскрипывали кожаными поверхностями, но как позже оказалось, на склонах, когда приходилось ехать вниз, подпруги съезжали под передние ноги... Однако это обнаружилось чуть позже...
      
      Выехали уже около четырёх часов дня и моя лошадка, с самого начала попыталась маневрируя и сердито кося на меня глазом, пыталась бить задом, проверяя как крепко я на ней сижу. Однако, зная её норов ещё по прошлому году, я круто задирал ей голову поводом и крутил её несколько раз на месте. Видимо уяснив, что я не новичок, она успокоилась и всю остальную дорогу вела себя прилично. У остальных, тоже проблем не было и потому, двигались караваном быстро и без задержек...
      
      Погода стояла тёплая, солнечная, настроение у всех было замечательное. Вокруг, громоздились горные хребты и вершины, по низу широкой долины бежала чистая холодная речка, а предгорья были покрыты зелёным лесом, переходящим в каменные осыпи и серые скалы. Воздух был необычайно чист и весенняя свежесть, ещё сохранилась - ведь в затенённых местах, выше к гребням гор, видны были пятна и пятнышки белого снега...
      
      Нас было пятеро: я, Максим, Аркаша, и Лёня с Доржи - своим очередным приятелем. Такой состав, для нас становился уже привычным в начале похода...
      С нами были три собаки из Лёниной стаи: Байкал, старый и крупно - лохматый, хромой кобель; Белый, с обрубком хвоста, которым отличались все собаки из Лёниного гнезда, и совсе молодой кобелишко - Чернявый.
      Байкала, который сломал лапу несколько лет назад преследуя по скалам кабарожек, мы сразу прозвали Сильвером, в честь хромого пирата из романа Стивенсона "Остров сокровищ". Вид у него был серьёзный и немножко сердитый, поэтому новая кличка ему очень шла.
      Собаки сразу убежали вперёд, а мы на рысях, по замечательно зелёной тайге, по грунтовой дороге быстро дошли до ближайшего стойба, на котором жила одинокая хозяйка в двумя детьми. Она пасла здесь свой скот.
      Мужа у неё не было и вообще она была колоритная женщина, словно из бурятской легенды.
      
      Её отец, за отсутствием сыновей растил её как мальчика - в семь лет купил ей ружьё и постоянно брал с собой на охоту и на летние выпасы скота. Поэтому она выросла сильной и смелой и ничего в тайге не боялась, даже одиночества. Со временем, все заметили её необычайную силу и случилось даже так, что местные шаманы запретили ей иметь оружие и охотиться, по чему она очень скучала.
      Я глядел на неё во все глаза и видел перед собой симпатичную молодую, пухленькую и кругленькую на вид бурятку, у которой уже было двое детей и она собиралась рожать третьего.
      "Наверное от "проезжа молодца", - думал я, попивая чаёк и слушая
      разговоры Лени и Доржи с нею. Ребёнка не было видно - это по рассказам Лени была трёхлетняя девочка, а старшая, уже школьница, на лето уехала к бабушке в соседний посёлок.
      Спать легли в этой же избе. Дунга - так звали богатыршу - охотницу, устроилась с ребёнком за ситцевой занавеской, а мы с Лёней и Доржи, расстелив спальники легли на пол. Максим и Аркаша, легли в соседней бане...
      Засыпая, я вспоминал рассказы Лёни о том, что Дунга была сильнее многих мужиков и сорокакилограммовые фляги с молоком, одна грузила в кузов грузовика, на что способны были только самые сильные мужчины...
      Ещё, я вспомнил, как несколько лет назад, на этом же стойбе, которое тогда стояло пустым, мы дневали в хороший, солнечный день и решили сфотографироваться и сняться на кинокамеру. Тогда, отъехав от домов стоящих на высоком обрывистом берегу реки, я разогнал своего мерина и вдруг, правая нога выскользнула из стремени и в это же время, конь рассердившись на моё понукание, поскакал не разбирая дороги к обрыву.
      На киноплёнке, этот галоп выглядел эффектно, но я сильно испугался, когда мерин затормозил только в метре от десятиметрового обрыва. Я сделал вид что ничего не происходит, но позже, сознался, что чуть не "загремел" в обрыв вместе с мерином...
      
      Утром проснулись не так рано, попили чаю и обсудили планы. Надо было сегодня пройти километров сорок по плохой тропе до Лёниного зимовья в долине Хадоруса.
      Пока пили чай и завтракали, из-за занавески вышла симпатичная девочка - бурятка и стала нас расспрашивать куда и зачем мы едем. Она оказалась очень общительной и смышлёной, а вчера, я почему - то подумал, что она дичится нас и потому прячется за занавеской. Однако, она просто пораньше ложится спать, как все нормальные дети и потому, вчера вечером спала не обращая внимания на наши разговоры...
      Простившись и поблагодарив Дунгу за гостеприимство, мы тронулись в дальний путь - впереди было почти пятьдесят километров дороги - из них, последняя треть проходила по скалам и крутякам долины Хадоруса...
      
      ... В тот день обошлось без происшествий. Лошади шли споро, никто не отставал и я, вспомнил как прошлый год, мой мерин иногда останавливался, особенно в конце дня и наотрез отказывался идти дальше. Пришлось тогда помучиться и попотеть, то уговаривая его, а то нахлёстывая плёткой и понуждая ногами...
      
      ... Обедали на красивой зелёной лужайке, рядом со святым местом бурят, которое они называют Ообо. Ообо, со стороны речки окружали высокие стройные ели и на нескольких из них, буряты, проходящие и проезжающие мимо, развешивали на ветках ленточки разноцветной материи, в основном белые и синие. Стоило подняться небольшому ветру, ленточки начинали трепетать и казалось, что деревья оживали. Неподалеку, на зелёной, ровной словно стриженой травке лежал большой гранитный валун прямоугольной формы, который служил алтарём для приношений. На нём же разводили священный огонь...
      С другой стороны, открывался вид на горную долину реки Сенцы и противоположный склон горного хребта, по верху покрытого острыми, светло - серыми скальными пиками, поражавших своими размерами.
      Луговина вокруг нас была покрыта зелёной травой и множеством цветущих и отцветших подснежников, которые в Забайкалье называют "ургуями". Охотники говорят, что в это время "ургуи" в больших количествах поедают сибирские олени - изюбри, для того чтобы очиститься горечью подснежников от внутренних паразитов. Не знаю как олени, но наши лошади ели эти цветочки и молодую траву с необычайной жадностью...
      
      Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили кашу с тушёнкой и чай, а пока ребята занимались обедом, Лёня и Доржи шаманили, освящая своё оружие и прося удачи у духов местности, которых по-бурятски называют общим именем - Бурхан.
      Они разожгли костёр на валуне, плеснули в костерок немного водки и положили в огонь несколько конфет. Потом произнося какие-то фразы на бурятском языке, подержали своё и моё оружие над костровым дымом. Вся процедура "жертвования" и "освещения", проходила быстро и мы закончили, когда ребята ещё не успели вскипятить чай.
      Лёня и Доржи, в момент "камлания" посерьёзнели и мы не мешали им в их традициях, относясь к этому с уважением. Мы ведь тоже иногда, выходя или выезжая на охоту в районы тайги, где раньше жили буряты и сохранились бурятские названия мест и речек, "бурханим" на высоких перевалах и заметных площадках, уговаривая духов даровать нам удачу в походе и в охоте.
      
      Здесь в Оке, я заметил, как старинные обычаи и даже суеверия быстро возвращаются в рутину обыденной жизни и то, что считалось накрепко забытым во времена советской власти, неожиданно быстро возвратилось в народную среду. Анимизм, одушевление и олицетворение сил природы с духами и богами, вновь становятся привычным ритуалом. Такая привычка постепенно распространяется и среди русских охотников, большинство которых, тем не менее, остаются атеистами...
      Но магия обряда действует и на их воображение.
      Иногда, охота бывает неожиданно удачной и приходится сознавать, что в этом случае, Бурхан к нам как - то особо благоволил...
      
      После обеда, без проблем переправившись через неглубокий и потому бурный, белопенный шумливый Хадорус, стали подниматься по извилистой тропе, а перевалив гребень спустились в долину этой речки, на которой местами, ещё лежали льдистыми, белыми щитами, толстые пласты наледи.
      Тропа петляла из стороны в сторону, обходя полузаросшие гранитные глыбы и лошади, задевая подковами за камни высекали искры. Небо постепенно нахмурилось, появились серые тучи, из которых по временам проливался мелкий редкий дождичек.
      
      Вскоре, перед нами во всю ширь открылась долина Хадоруса и впереди, мы увидели трёхсотметровой высоты скалу, чей гранитный отвесный лоб, нависал над рекой, покрытой белой наледью. На противоположном берегу теснились каменистые осыпи и в узких трещинках - ущельях, кое - где проглядывали не растаявшие снежные наносы...
      Уже находясь под скалой, вдруг остановились на тропе, потому что остроглазый Леня увидел на склоне, под высоким лбом скалы, медведя.
      - Вижу! - как всегда, неожиданно громким голосом проговорил Лёня, не отводя глаза от склона под скалой.
      Я развернул коня, подъехал к Лёне и дал ему бинокль, хотя уже и без бинокля было видно медведя, который по кромке леса и осыпи шёл от нас в сторону по направлению к зимовью. Он был на расстоянии наверное около километра и можно было определить, что медведишко небольшой, но справный и подвижный.
      Времени было около пяти часов вечера, до зимовья оставалось пройти километра два и потому, решили уже сегодня, начать охоту.
      Договорились, что Аркаша останется внизу, с собаками, которых подманив посадили на поводки, а мы, на конях, поднимемся по склону насколько можно, а там попробуем пересечь медведю путь и подкараулить его. Как только начнётся стрельба, Аркаша должен был собак отпустить и они прибегут, чтобы преследовать медведя, если он будет уходить от нас после выстрелов
      .
      Моя лошадка, на склоне легко поспевала за Лёниным Вьюном и как выяснилось, лошади совсем просто шли по лесу и среди камней. Раньше, мне казалось, что верхами добраться до осыпей - это проблема, но сегодня я понял, что главное не бояться и не лезть напролом, а объезжать неудачные или опасные места...
      
      Мы так и сделали. Лёня, хорошо ориентируясь на местности ехал первым и буквально через десять минут, преодолев полосу молодого кедрача, все выехали на чистое место, почти на осыпь.
      Соскочив на землю, привязали лошадей и разделившись на две группы, - я с Максимом пошёл чуть правее, - начали подниматься по осыпи среди крупных глыб гранита. В какой-то момент я увидел, что Лёня остановился метрах в пятидесяти от меня, пригнулся, прошёл ещё несколько шагов, а потом медленно, прислонившись спиной к полого торчащей из осыпи глыбе, поднял карабин. Я глянул в ту сторону, куда он смотрел и на мгновение увидел мелькнувшую коричневую спину медведя, который на ходу то скрывался в камнях, то вновь появлялся на чистом месте...
      Зверь был от меня метрах в ста и потому, я тоже вскинул свой карабин и начал выцеливать зверя мелькающего в камнях. Тут со стороны Лени и Доржи, застучали выстрелы и медведь, ловко прыгая по камням, галопом кинулся убегать чуть в гору и наискосок от меня. Я тоже выстрелил и увидел, как моя пулька подняла фонтанчик каменной крошки, в метре, а то и в полутора от бегущего медведя.
      В этот момент, медведь доскакал до продольной, глубокой каменной рытвины - щели и скрылся в ней...
      Лёня огляделся, увидел нас с Максимом и махнул рукой. Мы сошлись в одном месте и Лёня сказал - ему показалось, что один раз как минимум, он в медведя попал и ранил зверя, не зная легко или тяжело.
      В это время, из-за спины, из леса, появились наши собаки тяжело дыша и вывалив красные языки из белозубой пасти. Байкал был словно чем - то озабочен, на нас не смотрел и пробежав мимо, наткнувшись на медвежий запах ощетинился, покрутился на одном месте вынюхивая, и на галопе помчался влево, вслед убежавшему медведю. Две остальные собаки побежали за ним.
      Чуть поднявшись по склону, мы вскоре увидели дно расселинки и самого медведишку, спрятавшегося за большим гранитным валуном и наблюдавшего за собаками, которые сначала пробежали в другую сторону, метрах в тридцати ниже затаившегося медведя.
      Потом, Байкал остановился и стал озираться, и в этот момент медведь тоже выглянул из-за каменной глыбы - собака увидела зверя. Все собаки, с лаем, как они делают когда видят зверя, кинулись к медведю, а тот, рявкая выскочил из-за камня и даже пробежал чуть навстречу собакам.
      Байкал, первым, подскочил к медведю почти вплотную, но схватить его побаивался и потому, стал кружить вокруг, метрах в двух, скаля зубы и непрестанно гавкая. Остальные собаки делали тоже самое изредка отскакивая, когда медведь делал попытку схватить одну из них зубами или присев на круглый зад, отмахивался когтистыми лапами. Зрелище было замечательное и я даже поснимал это на свою любительскую кинокамеру.
      Наконец, один за другим, держа винтовки на изготовку и огибая крупные камни, мы приблизились к медведю остановленному собаками на одном месте и Леня, метров с пятидесяти сделал прицельный выстрел по убойному месту.
      Медведь, в которого попала пуля, встал на дыбы, несколько мгновений стоял так повернув лобастую голову в нашу сторону, а потом упал и покатился вниз по каменной осыпи, пока не застрял в широкой щели между двумя гранитными валунами.
      Собаки ещё какое-то время, опасливыми бросками сближались с неподвижным зверем, но поняв, что он мёртв, накинулись на него. Первым вцепился в лохматый зад медведя Байкал, а потом несколько раз куснул и Белый. Чернявый, однако опасался - вдруг хищник "оживёт - и потому, стоя в двух шагах и вздыбив шерсть на загривке, непрестанно и звонко лаял...
      Мы тоже не спешили и подойдя с приготовленными карабинами к медведю метров на десять, остановились и только рассмотрев хорошо неподвижное тело и увидев, как Байкал вырывает из шкуры клочья коричневой, почти чёрной шерсти, рискнули подойти вплотную и отогнали собак.
      Зверь оказался небольшим самцом, лет эдак трёх - четырёх, общим весом килограммов сто, с шкурой уже кое где "просевшей", то есть начавшей линять.
      Собаки быстро успокоились и мы начали не торопясь разделывать зверя.
      Он был тощим, совсем без жира под шкурой и мяса в нем набралось в общей сложности килограммов шестьдесят. Лёня и Доржи вскрыли его, вырезали медвежью желчь - может быть самый ценный продукт в медведе, которая весит обычно всего граммов сорок - шестьдесят. Но продают медвежью желчь на вес золота, потому что это издревле известное, азиатское лечебное средство от многих болезней.
      Шкуру мы тоже решили не брать с собой, потому что она зияла не только проплешинами от начавшейся линьки, но и от укусов собак.
      Лёня отрезал лапы, которые в Китае и вообще в Центральной Азии считаются главным деликатесным местом медведя. Мы с Максимом, в свою очередь вырезали медвежьей мякоти килограммов на десять и положили в рюкзачок, который Максим прихватил с собой.
      
      ... В это время, Аркаша, удобно устроившись под сосной, привалившись спиной к стволу, наблюдал всю сцену охоты в крупный бинокль и видел все перипетии охоты, тогда как мы наблюдали только какую-то её часть.
      Позже, Аркаша смеялся, рассказывая нам все подробности наших передвижений и о том, как на них реагировал медведь. Он видел, как медведь прятался от собак, когда те, по ошибке, пробежали мимо него. Затем он наблюдал бой собак с зверем и наше приближение к нему, а потом и завершающий выстрел
      - Это было как в кино! - с восторгом повторял Аркаша. - Только тут всё было настоящее, без сценария, перерывов в съёмках и монтаже...
      
      После разделки медведя, Лёня, поощряя собак стал их кормить медвежатиной, вырезая большие куски острым ножом. Когда он бросил первый кусок окровавленного мяса Байкалу, тот схватил его на лету и проглотил не жуя. Белый повалял мясо лапой, а потом стал жевать его. Чернявый, самый молодой из собачьей команды, видимо в первый раз встретил медведя, перенервничал и от медвежатины отказался. От перевозбуждения, молодые собаки, как и люди, на какое - то время, совсем теряют аппетит.
      Я вспомнил, что в давние охоты, моя тогдашняя собачка Лапка, вообще не ела медвежатины, но подержав кусок мяса в зубах, брезгливо наморщив губы и обнажая дёсны, бросала его и не больше подходила к зверю...
      
      ... Лёня, посмеиваясь, показал фокус. Он вырезал два куска мяса, и бросил Байкалу один за другим. "Сильвер", чавкнул первый и тут же, подхватив второй на лету проглотил и его. Потом подошёл к жующему Белому и без сопротивления и рычания со стороны этого немаленького кобеля, забрал второй кусок и у него. Он был опытный зверовый кобель и добыл с хозяином уже не менее десятка медведей. А уж драчун-то он был отменный - шрамы на морде, красноречиво доказывали это.
      А я вспомнил, как мы, в далёкой молодости, как - то добыли сохатого и наша молодая собака Тунгус, так же клацая зубами, на лету хватала и глотала большие куски лосиной печёнки...
      
      ... Вскоре мы спустились к лошадям, которые учуяв запах медведя, храпели и выкатывали глаза, но вскоре успокоились и идя в поводу, спокойно начали спускаться к тропе...
      К зимовью подъехали уже в сумерках. Пока развьючивали и расседлывали лошадей, стреноживали и отпускали пастись, ходили за водой и растопили печь, - над горами и тайгой спустилась тёмная ночь.
      Максим, мелко нарезав медвежатины, на большой сковороде приготовил медвежье жаркое и мы усевшись в круг за столом, при свете фонарика подвешенного к потолку, выпили по первой, закусили луком и дымящимся мясом прямо со сковородки.
      Вкус медвежатины был впечатляющий и потому, на радостях, что мы наконец заехали в горы выпили и по второй, а потом уже, рассказывая друг другу как кто увидел эту охоту, не торопясь начали есть...
      Время бежало незаметно и мы стали устраиваться на ночлег, только во втором часу ночи...
      
      Я перед сном вышел на улицу и увидел тёмное небо, на котором, в дальнем углу, в сероватой дымке, всходила над горным гребнем луна, видимая сквозь низкие тучи желтоватым размытым пятнышком...
      Утром встали поздно, отсыпаясь после треволнений заезда. Пока сварили чай, пока позавтракали вчерашними остатками мяса, солнце поднялось над речной долиной высоко и стали видны и тёмная лента реки внизу, и противоположный склон покрытый скалами и каменными осыпями, и широкая долина, уходящая в верховья Хадоруса, вправо и вверх..
      .
      ... Тронулись в путь уже около двух часов дня и пройдя почти по сухой тропе несколько километров до вулкана Перетолчина, держа лошадей в поводу поднялись по крутому склону на перевал, разделяющий две больших долины. Вулкан оставался слева, Хадорус оставался позади, а с перевала видна была уже другая просторная долина, с широким чёрным потоком застывшей лавы посередине...
      
      Давным - давно, здесь, произошло извержение огненной магмы и земля трескалась и изливала кипящий, горящий камень из своего нутра. Тогда, здесь вылились на поверхность миллионы кубических метров лавы, которая медленно остывая, протекла вниз по долине на восемьдесят километров - глубина этой каменной "реки" местами составляла до сотни метров.
      Потом, вниз по лаве начала стекать вода от таяния снегов, а речки и ручьи восстановили свои русла - прежние речки, испарились при извержении.
      В конце концов, образовалась не только река, но и большое озеро лежащее в оправе из лавы и поэтому названное "чёрным озером", или Хара - Нуром.
      Именно к берегу этого озера мы и стремились...
      
      Спускаясь по склону вулкана, единственного на многие тысячи километров на протяжении всей громадной Сибири, я думал о том, что мы наверное последние годы пользуемся этой первозданной красотой и проявлениями дикой природы. Через несколько лет, сюда придут первые организаторы туристического бизнеса, и постепенно, эти вулканы и это Чёрное озеро станет приманкой для туристов со всего мира. Здесь пробьют новые широкие тропы, сделают ограждения и поручни, но вместе с удобствами исчезнет ощущение первозданности и дикости, которое и отличает эти вулканы, допустим от Массив Сентраль во Франции, где вулканов десятки, и где каждый день бывают тысячи, десятки тысяч туристов со всех концов мира...
      
      ... Спускаясь на коне по тропе идущей через поля коричнево - красного вулканического пепла, я представил себе, как более десяти тысяч лет назад, земля в этих местах вдруг загудела затряслась и стала покрываться трещинами, через которые из раскалённых глубин земли, на поверхность, хлынула огненно-красная лава...
      Дым смешался с дождём и в этом губительном сумраке, животные населяющие эти места, погибли почти мгновенно, хотя некоторые пытались убежать, воя и трубя от страха и ужаса.
      Может быть, были здесь и неповоротливые, обросшие длинной седой шерстью, с длинными загнутыми наружу бивнями мамонты. Наверное были здесь и пещерные медведи, которые, несмотря на свой угрожающий вид, размеры и клыки, умирали от инстинктивного ужаса, при первых же колебаниях земной тверди.
      Современные свидетели больших землетрясений, рассказывают, что дикие животные в этот момент погибают от нервного шока - настолько всё страшно и необычно для них в происходящем. Рассказывают также, что при землетрясении в двенадцать баллов, уже в двадцатом веке произошедшем в горной Монголии, по земле ходили "волны", высотой до полутора метров, и кирпичи от одноэтажного здания разлетались по округе в радиусе пятидесяти шагов. Овцы, как футбольные мячи, катались по этим волнам и умирали от страха...
      
      Покачиваясь в седле и следуя за Лёней по спускающейся вниз мокрой тропе, я представил себе что бы делали люди, если бы это случилось сегодня...
      Мои размышления прервал голос Лёни:
      - Осторожно! Тут уже лава начинается, а она острая и твёрдая как стекло.
      Берегите ноги лошадей и старайтесь идти точно по тропе...
      Я поддакнул и стал смотреть вперёд и вдаль.
      Передо мной лежали пространства, залитые чёрным вулканическим базальтом, во многих местах вспученном при остывании, да так и оставшимся в форме обломков и осколков застывших лавовых "фонтанов".
      Лошади, словно чувствуя опасность пошли медленно, стараясь не отставать одна от другой. Я ехал на своём "Орлике", так я называл свою лошадку, и с чувством внезапной благодарности думал, что конь ведёт себя прилично и мне совсем не надо им управлять, потому что он хорошо знал своё "лошадиное" дело и командовал сам собою. К тому же, Орлик был раньше охотничьим конём Лёни и бывал в этих местах не один раз - так что ему всё вокруг было знакомо...
      
      Благополучно преодолев, растянувшееся почти на пять километров, лавовое поле, по тропе заросшей кустарником, мы наконец выехали на южную оконечность Хара - Нура и уже в сумерках, увидели большую красивую поляну прямо на берегу озера, где раньше была многолетняя большая стоянка геологов...
      Лошади пошли значительно резвее, и вот мы уже подъезжали к обломкам деревянных конструкций палаток и даже бывшей бани, с высоким каменным очагом посередине...
      
      Расседлав лошадей, пустили их пастись, а сами поставили палатки, развели костёр и начали готовить ужин.
      В наступившей прохладной темноте северной ночи, мы сгрудились у костра и приготовив суп с тушёнкой, (медвежатину надо долго готовить), расселись, а то и прилегли вокруг костра и не торопясь ели, не забыв при этом выпить по рюмке водочки, закусывая хлебом с луком и жирным сочным салом, которое я сам всегда выбираю на рынке, пробуя каждый кусочек.
      После еды долго пили чай и разговаривали, а Леня вспоминал, что ещё двадцать лет назад, буряты из их животноводческого колхоза приезжали сюда пасти скот целыми бригадами и жили несколько недель большими компаниями - рыбачили, охотились, строили новые и ремонтировали старые зимовья.
      - Тогда жизнь была много веселее - рассказывал он прожёвывая сладкую карамельку запивая горячим чаем. Дым иногда порывом ударял ему в лицо, но он, на секунду отвернув лицо от костра, пережидал порыв ветерка и снова долго и сосредоточенно смотрел на костёр, вспоминая дни и ночи проведённых в здешних местах.
      Может быть и жизнь тогда, казалось ему весёлой, потому что было ему в те годы двадцать лет и в теле, здоровая энергия бурлила ключом.
      
      Тогда, после целого дня работы на строительстве зимовья, он каждый вечер уходил в окрестности с ружьём или садился на всю ночь на солонцы. Наверное, с той поры охота стала его единственной и крепкой страстью...
      - Тогда здесь зверя было много - продолжил он после паузы. - Однажды на этих склонах, на проталинах ещё по ранней весне, я видел с одного места шесть медведей, которые паслись на молодой травке...
      Лёня махнул рукой куда - то в темноту, показывая где находится этот склон...
      ... Из ночной влажной тьмы, вдруг донёсся звон колокольчика - ботала на шее Лёниного Вьюнка, но хозяин не обратил внимания на этот звук.
      
      - Раньше, здесь летом много геологов бывало - продолжил Лёня зевая. - Они тут золото и другие ископаемые искали... Потом говорили, что нашли несколько богатых месторождений, но тогда, сюда в Оку и дороги то не было. А зимой, как на полюс, доставляли по зимнику припасы и продукты, или летали самолётами - "Аннушками" до аэропорта, который находился недалеко от посёлка Саяны. Да вы это поле наверняка сами видели...
      Взлётная полоса, действительно, до сих пор была заметна и узнаваема, хотя самолёты перестали летать вот уже как лет пятнадцать - двадцать...
      Вскоре все пошли спать по палаткам и договорились, что первый кто проснётся, будет разводить костёр и варить завтрак.
      Я, как только залез в спальник в нашей с Максимом и Аркашей палатке, сразу крепко заснул и спал без сновидений. Но посреди ночи проснулся, наверное от незнакомого звука, послушал и понял, что это лошадка мотнула шеей и тотчас колокольчик звякнул, а моё насторожённое сознание среагировало и разбудило меня...
      
      Засыпая вновь, я слышал безмятежное посапывание молодых ребят и с завистью подумал, что нервы у них намного крепче моих...
      Проснулся я от звука удара топора и оглядевшись, увидел, что Аркаша уже встал и наверное разводит костёр. Словно в подтверждение, я учуял запах свежего кострового дымка и вновь задремал зная, что завтрак будет готов только через час - полтора...
      Из палаток все вылезли уже только часов около девяти. Позёвывая и размахивая руками сходили на озеро, умылись и потом, возвратившись к прогоревшему костру, расстелив под себя попоны, принялись с аппетитом есть кашу с тушёнкой, вспоминая вчерашнюю вкусную, аппетитную медвежатину...
      Лёня с утра как обычно был молчалив и потому, поев и попив чаю мы коротко договорились, что отправимся в разные стороны. Лёня с Доржи, на лошадях, попробуют подняться в вершину речки по широкой пологой каменистой долине, а мы, собирались спуститься вниз по берегу озера к удобному месту, поставить там сетки, а потом прогуляться по окрестностям, в обратную сторону от долины речки. Собаки лежали неподалеку от костра, но к людям не подходили зная, что если мешаться или выпрашивать подачку у хозяев, то можно и пинок под зад получить.
      Лёня, быстро доел кашу, выпил чай и пошёл в сторону речки, сопровождаемый оживившимися собаками.
      - Я их сейчас кормить рыбой буду - уходя загадочно пояснил он.
      Мы с интересом наблюдали, как Лёня подойдя к речке, которая перед впадением в озеро разбивалась на несколько рукавов, вошёл в самый мелкий из них и стал внимательно смотреть на воду чуть вниз по течению, по направлению к озеру.
      В какой - то момент, он подобрался, вышел на берег, сделал небольшую дугу и вновь вошёл в воду, а потом стал пинать ногой по воде. Вскоре, в воздухе, вылетев на сушу из под его ноги, сверкнула серебристым брюшком крупная рыбина, которую тут же подхватил Сильвер и стал, прижав лапой к земле, грызть её.
      Спустя какое-то время, Леня повторил манёвр, но в этот раз он сделал несколько быстрых шагов брызгая по сторонам резиновыми сапогами, прижал рыбу руками, а потом выбросил её на берег, теперь уже Белому. Собака схватил её в пасть и отбежала подальше, чтобы Сильвер не отобрал...
      Минут через десять, наш проводник возвратился к костру и посмеиваясь пояснил. - Вот так, я здесь рыбку руками ловлю и собачек подкармливаю...
      
      Наконец, спрятав все вещи в палатку на случай внезапного дождя, Лёня и Доржи ушли ловить лошадей, а мы, прихватив оружие пошли пешочком по тропинке вниз по долине, огибая по берегу широкое, сине - стального цвета озеро, расположившееся тэ-образно в широкой горной долине.
      Местами, здесь, особенно с южных боков больших камней вросших в землю, проклюнулась зелёная травка, но общий тон гористой местности и скал на крутых отрогах хребта, был темно - серый.
      Лёгкие кучевые облака медленно плыли по синему небу и солнце то пряталось за ними, то как - то робко и не жарко начинало светить на долину и на озеро, растянувшееся в длину на несколько километров. Это большое озеро образовалось в своё время, затопив долину, покрытую вулканической лавой. Со временем, всё вокруг заросло кустарником и даже кедровыми рощами и местами, вид был удивительно просторный и даже весёлый.
      Видимость, сегодня, была отличной, и на юге, там, куда постепенно перемещалось неласковое солнце, вдалеке видны были высокие серые скальные пики, местами, в глубоких ущельях, ещё покрытые чуть синеватыми, белыми глубокими снегами.
      От крутых дальних склонов, в нашу сторонку шли несколько пологих параллельных долинок, немножко напоминавшие мне рельефом, гигантскую стиральную доску, похожую на ту, на которой мать ещё в нашем детстве, стирала бельё в оцинкованной ванне - стиральных машин тогда ещё не было...
      Я повздыхал, вспоминая какой я уже старый, но потом отвлёкся увидев в небе орла, с размахом крыльев не менее двух метров. Он плавно парил высоко в воздухе и когда подлетал под облако, то его становилось почти не видно, тогда как на фоне синего неба, он смотрелся выразительной коричневатой запятой.
      Я вспомнил, какие они крупные и зловеще свирепые вблизи и невольно стал осматривать окрестные луговины в поисках потенциальных жертв этих королей воздуха...
      "Далеко залетели" - подумал я, вспоминая, что обычно их можно увидеть значительно ниже по течению горных речек, в местах где междуречье, превращается в широкие участки степи...
      
      Ребята незаметно намного отстали от меня, а потом, свистнув, показали мне рукой, что хотят подняться к горам по продольной долинке. Я в ответ махнул им рукой и пошёл дальше, изредка посматривая себе под ноги, при этом, стараясь держать в виду окрестные скалки - вдруг на них появятся горные козлы, или даже медведь.
      Дойдя до русла каменистой речушки, я свернул и пошел вдоль заваленного гранитными глыбами русла и постепенно, стал подниматься вверх. Взобравшись на обрывистый склон широкой промоины заваленной камнями, я вышел на чистое место полого поднимавшееся к голой вершинке и идя вдоль оврага, неожиданно вспугнул северных куропаток, которые громко крякая взлетели почти у самых моих ног и перелетев недалеко, вновь опустились на землю.
      Поднявшись ещё выше, я увидел несколько ярко зелёных ёлочек, растущих в каменистой расселине и решил пообедать. Для этого, в каждый мой выход, в маленьком рюкзачке за плечами я нёс "перекус" и небольшой котелок для чая, сделанный из консервной банки из под фруктового джема.
      
      Остановившись, я наломал сухих веток снизу одной из ёлок, развел костёр, вскипятил чай и расслабившись, полулёжа пообедал вкусными бутербродами с салом, запивая еду горячим ароматным чаем.
      Я никуда не торопился, времени у нас здесь было ещё много больше недели и поэтому, я осматривался и осваивался в новом месте...
      По пути к этим ёлочкам, я пересёк торную тропу, которая шла по пологому, травянистому склону куда - то вверх, по долине речки и в одном месте, даже разглядел на влажном песке, широкий, разлапистый старый след северного оленя...
      Я подумал, что северные олени могут использовать эту тропу для выхода на пастбища, в которые превратятся эти пологие травянистые склоны через несколько недель. Днём олени поднимаются повыше в горы, где летом меньше кровососущих, а на зорях приходят сюда пастись. Тут и вид открывается во все стороны на многие сотни метров, и всегда можно ускакать от врагов в горные ущелья, куда не всякий хищник отважится подниматься...
      
      Перекусив и напившись чаю, уложил всё назад в рюкзачок, я прилёг поплотнее запахнувшись курточкой, воспользовавшись тёплыми солнечными лучами пробившимися через облака...
      Сквозь дрёму и прохладу горного дня, я, из необъятных пространств окружающих меня, слышал тихие звуки ветра, изредка посвистывающего в тонких, ещё голых веточках чахлых кустиков; в ближнем овражке слышал, словно из под земли мерный шум горного ручья, скачущего с камня на камень там же в овраге, но в самом низу его. Изредка, издалека, с противоположного склона слышался стук внезапно покатившегося под откос камня, оттаявшего на солнце...
      
      Всё вокруг было, как всегда многие годы до моего, до нашего здесь появления и это продолжиться ещё долгое время после нашего отъезда.
      "А зачем тогда нужна жизнь человека?" - вяло вопрошал я себя в полусне, и не находил ответа. Начал вспоминать сломавшуюся машину и горбатого грузина Кахи, который наверное суетится сегодня, как обычно суетятся миллионы и миллионы людей во всем мире, живя далеко от этой тишины и природного величавого равнодушия ко всему и ко всем..."
      
      Мне вспомнился рассказ, известного историка Яна, который написал несколько романов о татаро-монголах и их вождях: Чингизхане, Батые, военачальнике Удэгее...
      В одном из рассказов, он описывал озеро Хара-Нур в котором, сразу после Гражданской войны водилось древнее чудище, которому аборигены ежедневно приносили в жертву одну овцу.
      Но потом, на берегу "Чёрного озера" появился беглый красноармеец и гранатой взорвал это длинношее чудовище, так похожее по описанию на Лохнесское чудовище из шотландского озёра...
      
      Неизвестно сколько времени я провёл в этом забытьи, но вдруг стало холодно, подул ветер и пришлось вставать и разогреваясь, быстро спускаться вниз, в широкую долину Хара - Нура...
      В это время, как позже выяснилось из их рассказов, Лёня и Доржи, поднялись в вершину большой долины и спешившись, привязав лошадей к молодым кедринам, оглядываясь вокруг пошли по правой стороне склона в сторону гребня.
      Долина, постепенно закругляясь превратилась в амфитеатр, просматриваемый до скального карниза наверху. По сторонам её, стояли молодые нечастые кедрачи, а по серединке, была неглубокая, каменистая щель, по которой весной сбегает талая вода...
      Собаки, во главе с Сильвером, появились на время совсем неподалёку и неожиданно возбудившись, нюхая воздух влажными носами, ушли с сторону ближайших зарослей...
      Лёня насторожился, поднял руку, обращая внимание Доржи на поведение собак и тут же увидел, как из лесистого мыса, на галопе, выскочил крупный, шоколадного цвета олень - изюбрь, а вскоре за ним, пересекая открытое место зигзагами выскочили собаки, причём впереди уже был Белый, наклонивший голову к земле и чутьём, по свежему следу пытался догнать оленя. Сильвер бежал следом во весь дух, вдруг несколько раз взлаял и стало понятно, что он на какое - то время увидел убегающего оленя...
      
      Изюбрь мчался на виду у охотников, преодолевая открытое расстояние между куртинами кедрачей, делая широкие прыжки, ловко огибая встречающиеся одинокие деревья, и через некоторое время забежав в лес мелькнул несколько раз коричневым боком, а потом пропал из вида...
      Собаки были от него метрах в ста пятидесяти и летели уже по зрячему со всех ног, хотя было заметно, что олень скачет намного быстрее собак и вот - вот оторвётся от них на безопасное расстояние...
      
      Лёня разглядел на голове изюбря молодые рога с тремя отростками, на всякий случай вскинул карабин выцеливая, но понимая, что между ними слишком большое расстояние, отпустил оружие и отметил про себя: "Слишком далеко, да ещё на ходу... Стрелять бессмысленно".
      Доржи, словно услышав его мысли закивал в подтверждение и тут Лёня, разочарованно вздыхая и осматривая окрестности, на противоположной стороне каменистой луговины, в кустах, вдруг заметил какое - то движущееся на одном месте коричневое пятно. Поднеся бинокль к глазам, он вдруг различил две медвежьи головы, одна над другой и с удивлением понял, что в ста пятидесяти метрах от них, в куртинке лозняка занимались любовными играми медведи.
      
      ... Лёня глянул на Доржи недоверчиво, не веря своим глазам, но тот тоже показал рукой в том направление.
      
      ... Взволновавшись, Лёня непроизвольно пригнулся и взяв карабин на изготовку, начал медленно продвигаться в сторону зверей, которые были так заняты ухаживаниями, что ни на что вокруг не обращали внимания...
      
      За несколько минут сократив расстояние между ними до ста метров, Лёня решил не испытывать судьбу, поскорее лёг на землю и прицелившись, затаив дыхание выстрелил в верхнего медведя, чья голова хорошо была видна, а тела сплетались в одно.
      После первого выстрела медведь самец рявкнул и видимо раненный, считая, что причиной неожиданной боли была медведица, оттолкнул, отшвырнул её от себя на несколько метров и та в испуге,кинулась убегать со всех ног, а раненный медведь закрутился на одном месте, кусая себя за зад. В это время начал стрелять и Доржи и выстрелы застучали один за другим.
      Медведь, наконец разобравшись откуда исходит настоящая опасность, как-то боком, чуть прихрамывая и подволакивая зад, скрылся за кустами, потом ещё несколько раз мелькнул, уже значительно выше по склону и скрылся в частом, почти непроходимом кустарнике, росшем на склоне поперечной долинки, с заметным углублением посередине...
      
      "Там наверное, ручеёк течёт"- подумал Лёня и в это время, Доржи проговорил: - Похоже, что зверь ушёл... И похоже что он ранен...
      Оба охотника понимали, что обстоятельства складываются не так удачно, как хотелось бы... Собаки пошли за изюбрем и надолго, потому что уже видели его впереди, а без них, в такой чаще, преследовать медведя было смертельно опасно.
      Часто вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы, ещё под впечатлением стрельбы и увиденного, Лёня глянул на Доржи вопросительно и тот заговорил: - Нам туда лучше не соваться - он махнул рукой в сторону, густых кустов, с кое - где торчащими посередине зелёными елями. - Думаю, что...
      В это время из кустов, с расстоянии метров в двести, оттуда куда убежал раненый зверь, раздался пронзительный злобный рев медведя, словно предупреждающий охотников о своей боли и злобе на них.
      Лёня не дослушав Доржи ответил:
      - Медведь крупный... Даже если мы его тяжело заранили, он на нас нападет из засады... А в такой чаще, его не будет видно и на десять шагов... Если только собак отозвать?..
      Он помолчал, а потом вложив пальцы в рот засвистел и короткое эхо повторило свист, отражаясь от склонов "амфитеатра"...
      Он свистнул несколько раз подряд, потом послушал какое - то время и снова засвистел. Собаки не появлялись и конечно не отзывались...
      Доржи вздохнул: - Наверное они, этого быка далеко угнали и не слышат нас. Будут бежать пока не собьются со следа, а потом вернуться...
      Лёня посмотрел на солнце, которое уже низко склонилось над вершинами горного хребта.
      Посоветовались и разожгли костерок, в ожидании собак, вскипятили чай и перекусили вчерашним холодным мясом и сухим хлебом.
      Становилось все прохладнее и даже у костра, было совсем не тепло...
      
      ... - Ну что? - предложил наконец Лёня. - Давай вернёмся к лошадям, может быть собаки там? Если нет - то едем на "базу", а завтра поутру вернёмся сюда взяв собак на поводки и попробуем обыскать это место... - Может быть медведь где - то здесь затаился и его удастся из под собак дострелить?
      Так и сделали...
      Когда вернулись к лошадям, то собак тем не было и охотники, сев на коней не спеша стали возвращаться в лагерь...
      
      ... Когда я вернулся на "базу", там уже горел большой костёр и Максим варил уху из пойманных в сетку крупных хариусов - черноспинников, а Аркаша солил остальных рыбин и складывал их в просторный, толстостенный полиэтиленовый мешок. Рыбины блестели серебряными боками и иногда, на брюхе появлялась струйка красной икры...
      
      Я рассказал коротко, где был и что ничего не встретил, а ребята рассказали в ответ, что там, где они были, а это много выше нашего бивуака, местами лежит снег и они видели два медвежьих, крупных следа, которые шли один рядом с другим, в сторону вершины той долины, куда уехали Лёня с Доржи...
      В это время появились и сами охотники - буряты и расседлав лошадей, подойдя к костру стали рассказывать подробности охоты на изюбря и медведей...
      Вскоре поспела уха и уже в сумерках, прибежали усталые собаки и тяжело дыша легли неподалёку. Чернявый даже поскуливал от усталости и потому, Лёня выдал им по рыбине, оставшейся от соления, и проворчал: - Если бы не бегали куда попало, то снова бы медвежатиной наелись... Ну а теперь...
      
      Как обычно, за ужином, выпили по рюмочке и Лёня, уже во второй раз пересказал всё произошедшее с ними:
      - Я думаю, что он остановился где-нибудь там, в вершине долинки. Ему, с таким ранением далеко не уйти. Да и последний раз он ревел метрах в трёхстах от нашего места. Думаю, что он залез в чащу и там отлёживается... Мы завтра поедем туда с собаками и попробуем его облавой захватить...
      
      Все прекратили хлебать аппетитную горячую жирную юшку и закивали головами, хотя Аркаша незаметно поёжился - он уже не один раз разделывал добытых медведей, но самому добыть такого зверя ему ещё не пришлось и он немножко побаивался - сможет ли он не только стрелять, но и попасть по убойному месту, если медведь вдруг кинется на него.
      В компании таких опытных охотников - медвежатников, конечно это выглядело не так опасно как кажется, однако чем чёрт не шутит...
      
      Я проснулся ночью оттого, что Аркаша заворочался и задел меня боком, а слыша его тихое дыхание, уже вновь засыпая я подумал, что он не спит и наверное думает о том, как утром всё будет оборачиваться...
      Для меня, этот раненный медведь был уже продолжение второго десятка добытых медведей и потому, я привык преодолевать беспокойство перед этой опасной охотой. И к тому же, здесь в Саянах, где на медведя человек не прекращает охоты по сию пору, звери боятся человека и думаю, что даже на безоружного никогда не рискнут наброситься. Хотя такое частенько бывает в заповедниках или в глухих таёжных урочищах редко посещаемых человеком.
      Страх медведей и вообще хищников перед человеком, поддерживается везде только постоянной охотой. А там, где это запрещено или нет охотников, хищники постепенно освобождаются от страха и начинают нападать на скот и на людей, которые его охраняют...
      
      Мне вспомнились рассказы охотоведа Павлова, который говорил, что во время войны даже волки в вятской тайге, когда все мужчины в деревнях ушли воевать, нападали на людей, а иногда крали беззащитных человеческих детёнышей, прямо с деревенских огородов. И похожие рассказы я слышал не только от него!
      
      Утром, за завтраком, все решили ехать к медведю на лошадях, а там оставив их в лесочке и взяв собак на поводки, идти искать подранка...
      Перед тем как отправиться, я вспомнил как Лёня ловил хариусов в мелкой речке и попробовал сам. Ведь будет интересно рассказать о такой "рыбалке, городским рыбакам, которые и вообразить этого не смогут...
      В сапогах с высокими голенищами, я вошёл в мелкую проточку бегущую по плоскому, каменистому дну и стал осматриваться. Вскоре, увидел впереди мелькнувшую черную спину и плавник появившийся на поверхности. Обойдя рыбину по берегу, когда она чтобы метать икру пробовала из озера подняться вверх по течению в вершину речки. Таким образом, отрезав ей путь отступления в озеро, стараясь не шуметь, я почти бегом приблизился к рыбине и заскочив в мелкую воду, стал пинать её, стараясь выкинуть на берег. В какой-то момент, мне это удалось и выскочив из воды, уже руками я схватил скользкую, извивающуюся и поблескивающую серебристым чешуйчатым брюхом, рыбину.
      Сильвер, заметив, что я вошёл в речку подбежал ко мне и в ожидании стал вилять коротким хвостом - обрубком. Я, налюбовавшись на крупного харьюза, бросил его собаке и он, схватив её на лету отбежал чуть в сторону и придавив лапой, стал выгрызать внутренности...
      Так повторялось несколько раз и в конце, одну рыбину я уже прижал руками ко дну и потом, ухватив за жабры выбросил на берег, к удовольствию Сильвера - Байкала...
      
      После завтрака, поймав лошадей и заседлав их, тронулись за Лёней, который хорошо запомнил дорогу. Собаки бежали рядом и вдруг, в какой - то момент всполошившись, дружно бросились в одну сторону. Пока Лёня спохватился, они где - то впереди и справа несколько раз взлаяли и пропали, скрылись из глаз.
      Лёня пытался их свистеть, но собаки ушли и вздохнув, он вслух пожалел, что сразу не взял Сильвера на поводок...
      
      Подъехав к устью сооружённого природой "амфитеатр", мы спешились и привязав лошадей, остановились кучкой и Лёня, показывая нам в сторону поперечной долинки, начал рассказывать.
      - Мы его слышали последний раз приблизительно вот оттуда. Он показал рукой на густые кусты, в вершине заросшего ущелья. Думаю, что пока собак нет, мы пойдём один рядом с другими, и попробуем отыскать хотя бы вчерашние следы... Кто первый увидит сразу даёт голос, а потом мы уже решим, что делать...
      Зарядившись и спустив карабины с предохранителей, разойдясь веером мы вошли в кусты, опасливо обходя самую чащу и внимательно вглядываясь в тени и подозрительные места...
      
      Вслед за частинкой кустарника, выше по склону он рос клочками и видно впереди стало намного лучше... Шли не спеша и в какой-то момент Лёня замер, потом вглядевшись крикнул: - Вижу!
      Мы насторожились, напряглись и Лёня, показывая рукой вперёд, держа карабин перед собой, медленно передвигаясь прошёл несколько десятков метров, потом остановился, опустил карабин и произнёс: - Он похоже "заснул"! - что означало - он мёртв!
      Сгрудившись, мы через прогалину в кустах долго рассматривали торчащий из глубокой канавы, наполовину заполненной снегом, бок и часть головы медведя, а потом подошли ближе...
      Зверь был уже давно мёртв и лежал задом в промоине, по которой тёк ручей и которая, была ещё полна снега... На белом снегу запеклась, ставшая коричневой кровь, вытекшая из большой раны на заду...
      
      ... Позже, хорошо разглядев могучего зверя, мы все вместе взяли его за окоченевшие уже негнущиеся лапы и переворачивая, как набитую ватой куклу, скатили вниз по склону, на открытую площадку.
      Зверь был действительно хорош - когда снимали с него шкуру то выяснилось, что на нём, ещё после зимы, даже на спине сохранился слой жира в два пальца толщиной. И вообще, он был коренаст и упитан.
      Глядя на его мёртвое тело, освобождённое от шкуры, мы качали головами - настолько мощным и крепко сбитым был этот медведь. Лет ему было, наверное около семи - восьми и потому, он обладал уже и полным ростом и полной силой. Кости скелета были круглые, толстые, а короткие лапы широкие и чёрные; словно сделанные из твёрдой пластмассы, когти были длинной сантиметров в пять - семь.
      "Раздетый", он напоминал по фигуре сильного, ширококостного человека, или даже крупную гориллу, которые тоже бывают мускулисты и объёмны.
      Вырезав желчь, Лёня по ходу пояснил, что желчь у долго умирающего зверя, заметно увеличивается в размерах. И действительно эта желчь, была граммов сто пятьдесят весом, что превосходило обычные размеры почти в два раза...
      Шкура была у этого медведя тоже хороша - тёмно - бурая, почти чёрная, с густым и длинным мехом, она совсем ещё была нетронута линькой и по размерам напоминала хороший ковер, только вытянуто - полукруглой формы. И череп, и лапы с когтями мы оставили на шкуре и потому, смотреть на неё было страшновато. Длинные желтоватые клыки, торчали из полуоткрытой пасти и казалось, зверь ещё может ожить и "собравшись", неожиданно наброситься на нас...
      
      Я же, вспомнил, как мы добыли первого моего медведя в берлоге и как спустившись вниз головой к нему, уже мёртвому, через высоко проделанное "чело", я набрасывал на его оскаленную пасть верёвочную петлю, чтобы вытянуть медвежью тушу наружу. Ощущение было не из приятных, и я гнал от себя опасения, что медведь вдруг оживёт и клацнув клыками, откусит мне голову - медвежья башка, была заметно больше моей...
      
      ... Когда возвращались к лошадям с мясом и шкурой, те забеспокоились ещё на подходе и пришлось Лёне бросив рюкзак, подойти к своему Вьюну и огладить его. Но когда грузили на лошадей уже набитые мясом сумы, лошадь Аркаши вдруг взбесилась и хрипя, ударяя копытами по земле стала рваться с повода. Аркаша пытался удержать её и конь, разворачиваясь к нему туловищем и высоко задирая оскаленную морду, вдруг наступил кованным копытом ему на ногу, на ступню в резиновом сапоге. Аркаша завопил, лошадь ещё больше испугалась и только Лёня спас положение - подскочив с другой стороны он перехватил узду успокоил лошадь и привязал мерина к дереву.
      Наконец суета улеглась, сумы были приторочены и мы, держа коней в поводу начали медленно спускаться вниз. Аркаша шёл последним и заметно хромал, но Максим, ранее работавший на "скорой помощи", осмотрев его ступню успокоил всех, что нога повреждена, но кости целы...
      
      Вечером устроили пир и Максим, сделал медвежий фарш и смешав его с медвежьим жиром, нажарил целую кастрюлю котлет. Все походники, расположившись у костра пили водочку, разговаривали и закусывали вкусными медвежьими котлетами, приправленные чесноком...
      Лёня, закусывая, не торопясь рассказывал о медведях...
      - В это время, у медведей гон проходит - говорил он, вытирая рот тыльной стороной ладони. - Они собираются вместе на каком - либо склоне и начинаются так называемые "медвежьи свадьбы", когда за маткой идут несколько самцов - медведей. В такое время между ними бывают драки, иногда с сильными ранениями или даже убийствами слабых, молодых зверей, матёрыми и уже в возрасте самцами...
      Иногда, такие звери - самцы находят глубокий снег где-нибудь на склоне, роют в нем яму и ложатся туда, стараясь самим охладиться и главное охладить промежность...
      
      Лёня замолчал, уклоняясь от едкого дыма налетевшего порывом, а потом, прокашлявшись продолжил:
      - Матки - медведицы самцов к себе долго не подпускают, пока не созреют. А медведь - победитель, как адъютант следует за ней, пока она не начнёт приходить в охотку... Тогда она начинает бегать, а он бегает за ней следом. Наконец медведица, останавливается и он, со страстью на неё громоздится. Вид у них в этот момент, взъерошенный и безумный...
      Ну дак это ведь страсть... Такое время всего раз в году бывает и медведи, как и другие гонные звери к этому весь год готовятся... А потом время гона заканчивается и звери снова расходятся по тайге, по своим участкам...
      
      Лёня дотянулся до котелка, налил себе чаю, и прихлёбывая продолжил:
      - Я однажды, в тайге, на Жохое, это такое урочище, ночью ночевал у костра и слышал, как где - то недалеко, ревели и рявкали медведи, видимо дрались.
      Я тогда испугался, палил всю ночь большой костёр и не спал. Ведь в это время, во время гона, звери словно с ума сходят. Но так не только с медведями, но и с лосями, и с изюбрями, и с горными козлами бывает...
      А медведи в этот период, переходя с места на место не скрываются, а как стая собак во время течки, огрызаясь один на другого, бегают вслед за медведицей...
      Когда утром я туда пришел, то увидел мертвого, изорванного и искусанного молодого медведишк, и нашёл место, где они дрались. Там вся земля была помята и усыпана вырванной из шкуры шерстью и кое - где пятна крови остались. Медведишко, видимо уже смертельно раненный другим медведем убегал, спрятался в яму с водой между камнями, да там и умер...
      
      Лёня, конечно, как все простые люди, во время рассказа называл всё происходящее между медведями в это время простыми, можно сказать нецензурными словами, но ощущения грубости не было. Это были просто специальные слова, которые с культурными, литературными словами не совпадают...
      
      А я вспомнил, как мне рассказывал лесник, державший в вольере медведицу, что во время гона она теряла аппетит и металась по клетке из угла в угол рыча или повизгивая, а потом садилась на зад и начинала на нём ездить - так нелегко было перебарывать страстный инстинкт размножения. Медведя для неё так и не смогли найти, и она мучилась так почти две недели...
      
      ... Спать легли поздно, а утром, поднявшись пораньше, Леня и Доржи отправились домой, оставляя нас на неделю одних...
      Мы дружелюбно простились и помахав рукой с седел, буряты - охотники вскоре скрылись из виду, по торной тропе свернув в ближний лесок...
      С собой они прихватили немного мяса и главное медвежьи лапы, о которых я уже рассказывал, ранее...
      Вслед за ними убежали и собаки, а Сильвер, перед тем как скрыться за поворотом, остановился, посмотрел в нашу сторону и словно прощаясь, несколько раз вильнул коротким хвостом...
      А мы остались сами с собой, одни, и потому было немножко грустно и даже тоскливо...
      
      ... После отъезда наших проводников, мы решили денёк отдохнуть и заняться рыбной ловлей. Вновь накачали маленькую резиновую лодку и усевшись на её дно, Аркаша держа в зубах один конец сетки, стал отгребаться от берега.
      К обеду, ветер с севера пригнал тёмные тучи, поднялся холодный и пронизывающий ветер и казалось, что мы переселились на месяц - полтора назад, в самое начало весны, когда ещё без меховых рукавичек чувствуешь себя на воздухе очень неуютно. Этот холод и такую погоду, мы никакими ухищрениями не могли исправить, и оставалось только терпеть...
      Стоя по колено в воде, я держа за тетиву, потихоньку стравливал сетку, а Аркаша, кое-как уместившийся в крохотной, словно детской лодочке, подгоняемый ветром медленно отплывал от берега...
      Наконец выставив сеть, продрогшие и окончательно замерзшие вернулись к костру, не торопясь приготовили обед, вновь нажарили мяса и заварили чаёк покрепче...
      
      ... С удовольствием прожёвывая и глотая аппетитную еду, я вспоминал, как лет двадцать назад, в первый раз попробовал медвежатины и был в восторге. У меня от такой пищи, силы в полтора раза прибавилось, а мой знакомый - опытный медвежатник говорил, что медвежье мясо не только вкусно, но ещё и лечебное - ведь этот сибирский зверь питается кедровыми орехами, зелёной свежей травкой и лечебными кореньями, которые добывает и поедает в изобилии на горных склонах и альпийских луговинах...
      
      Аркаша в этот день, под наблюдением Максима, эластичным жгутом перевязал ступню на которой заметны были крупные синяки, а из "дорожной" аптечки, через время глотал болеутоляющие таблетки. Все-таки хорошо, когда во время большого путешествия в "команде" есть доктор...
      
      Вечером, промёрзнув за день, пораньше легли спать и наутро, проснулись ещё на рассвете.
      Наскоро позавтракав я поймал своего мерина, оседлал и взгромоздившись на него, вдруг ощутил, что сбитое и подсохшее коростой место на филейных частях моего туловища болезненно трескается и кровоточит. Но я уже привык к невзгодам кочевой жизни и терпел, не жалея себя и не сердясь на обстоятельства, которые уже не мог переменить.
      Будучи охотником и путешественником, невольно становишься аскетом и от пережитых лишений становишься ещё спокойнее и терпеливее.
      И потом, наш поход все же был конным, а не пешим и смешно было бы жаловаться на жизнь, когда можно ездить на лошади...
      
      Но ребята, оставив лошадей пастись, решили пойти пешком и мы распрощались до вечера. А я потянув за узду, повернул мерина на тропу в противоположную сторону той, которая вела к Зимовью...
      
      Проехав несколько километров по тропе и на ходу осматривая склоны наполовину покрытые кустарником, я свернул на развилке направо. Потом поднялся в склон и там выехал на открытые пространства, развернувшейся веером широкой долины, по сторонам которой, расположились начинающие зеленеть короткой травкой чистые луговины, полого спускающиеся вниз, к речке, бегущей под невысоким, прорытым паводковыми водами, обрывом.
      В одном месте, по склону, по неглубокой впадине ведущей в сторону воды, спускался пушисто - зелёный островок кедровника и я, следуя по тропе вдруг увидел, как впереди, из-за поворота, из-за хвойной зелени вдруг вынырнул северный олень, с вытянутым, округлым, серовато - шерстистым туловищем на невысоких ногах, с прямоугольной головой уже потерявшей рога.
      Он шёл по тропе навстречу и когда я спрыгивал с лошади, олень заметил движение и остановился, пытаясь разгадать что за существо двигается в ста метрах от него, на тропе, по которой он обычно проходил беспрепятственно. Воспользовавшись его замешательством, я тихонько сполз со своего мерина и зная, что он не боится близких выстрелов, положил свой карабин на седло, торопливо выцелил бок оленя и нажал на спуск!
      Раздался выстрел, олень вздрогнул, словно проглотил пулю, подпрыгнул вверх со всех четырёх копыт, потом заскочил наполовину в кусты рядом с тропой и постояв некоторое время упал, и заслонённый чащей стал для меня невидим.
      Мерин после выстрела заводил ушами, заперебирал ногами, но остался рядом и я, перехватив узду пешком повёл его вперёд. Уже на подходе, к тому месту, я увидел лежащего в кустах оленя и потому, не доходя до него метров двадцати привязал лошадку и пошёл к оленю.
      Это был крупный, упитанный бык, видимо сейчас живший в одиночку и потому, стоявший в одном из распадков большой долины. Наверное, он как обычно в это время дня, направлялся на новые пастбища в низу долины, и тут повстречал меня.
      На правом заднем копыте северного оленя, был большой нарост, образовавшийся наверное уже несколько лет назад. Но зверь приспособился и это новообразование не очень мешало ему ходить, бегать и жить...
      
      "Разобрав" зверя я понял, что олень питался всё последнее время хорошо, хищники ему не угрожали и потому, он накопил много жира - который даже на внутренностях висел гроздьями величиной с виноградины, а само мясо было блестящее и сочное...
      Время было около полудня, когда я закончил с разделкой и потом, разведя большой костёр, наделал из оленины шашлыков, пожарив их прямо на костре. Я проголодался и потому, срывая с пахучего прутика куски поджаристого мяса, глотал его почти не жуя, обжигаясь и урча как довольный кот.
      Мясо было жирным, мягким и ароматным и запив своё пиршество горячим чаем, я почти в изнеможении, отдуваясь, отвалился в сторону, поправил костёр и подремал немного, изредка открывая один глаз и посматривая на солнце, определяя сколько времени осталось до вечера...
      
      Мне нравилось так жить и в такие моменты, я начинал всерьёз задумываться, что хорошо бы переехать куда-нибудь в глухую тайгу, в красивое урочище, жить там, развести скот, пасти его и охотиться наслаждаясь свободой и первозданной природой.
      С другой стороны, я конечно не один на этом свете и потому, надо думать о жене и о детях. И потом, во время таких мечтаний, где - то внутри начинало шевелиться беспокойство - а смогу ли я это долго выдержать? Смогу ли я тут дожить до старости и спокойно умереть, не терзаясь сомнениями и разочарованиями?
      
      ... Наконец, срезав мясо с костей, я сложил всё во вьючные мешки, приторочил всё это к седлу и напевая шутливую песенку, громко похохатывая, отправился в обратный путь.
      Песенка была незамысловатая, но как мне казалось очень смешная - я переделал её из детской песенки и звучала она так: "На палубе матросы, курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал". Я переделал первый стих и у меня получилось: "На палубе даосы, курили папиросы..." Представляя, как даосы курят папиросы, я не мог удержаться от смеха...
      Вернувшись на стоянку, я застал там ребят, которые в этот раз ходили вниз по течению, обошли вокруг дальний конец озера и нашли большой естественный солонец на который, из округи собирались копытные. А на закрайке солонца, были видны и крупные медвежьи следы.
      Но мяса у нас теперь было вдоволь на все оставшиеся дни поездки и потому, обсудив возможность сходить к солонцу как-нибудь с вечера на ночь, мы эту тему закрыли.
      Вечером, у костра, я показывал ребятам, как жарить шашлыки из оленины и они буквально объелись вкусным мясом и отдуваясь, сидели у костра, пили чай и слушали подробности моей сегодняшней охоты...
      
      ... С вечера, из низких туч несколько раз принимался моросить мелкий дождик и дым от костра носило во все стороны. Однако к утру погода переменилась и проснувшись, сквозь стены палатки мы различили солнечное утро. Помывшись и позавтракав, долго ловили лошадей и заседлав, поехали по тропе в сторону высокого перевала...
      Ловля лошадей, каждый раз превращалась для нас в небольшую задачу. Мой мерин, как - то неожиданно быстро привык ко мне и давался в руки без сопротивления.
      Не то было с Максимом, и особенно с Аркашей. В это утро, он хромая и зло матерясь, пытался загнать стреноженного мерина в кусты, но тот не давался и, прыгая сразу на четырёх связанных ногах, замирал в самом неподходящем месте, а когда Аркаша подкрадывался к нему говоря сладким голосом льстивые слова, его конь вновь вздёргивал головой и громко стуча копытами, неловко прыгая отбегал в сторону, пытаясь при этом разорвать путы...
      
      Наконец Аркаша уговорил своего коня и дрожащей рукой набросил на шею один конец узды, после чего бурятские лошади всегда прекращают сопротивление и покоряются воле хозяина. Так было и на этот раз. Наконец все сели в сёдла и выехали со стоянки, в сторону далёкого перевала, окружённого сверкающими на горизонте, соседними с ним, снежными пиками.
      К полудню, по хорошей тропе мы поднялись высоко над долиной, и выехав на плоскотину, остановились и долго рассматривали открывающийся с высоты перевала, безбрежные просторы уже на запад, в сторону первых притоков Енисея - могучей сибирской реки!
      
      Горные вершины, заполняли всё пространство впереди и нам даже казалось, что мы видели синеватую блестящую поверхность реки Бий - Хем, которая начиналась неподалёку и потом, постепенно превращаясь в громадную реку, пересекала поперёк всю Сибирь.
      Перед нами расстилалась горная Тува - страна, которая ещё совсем недавно был землёй мало изученной и полуисследованной.
      На этих горах, несколько тысяч лет назад жили горные племена кочевников, входивших в племенное объединение хуннов, тех самых, которые в своё время, передвинувшись в сторону Западной Европы, завоевали Древний Рим...
      Происхождение их теряется в тумане времени, но нынешние тувинцы - возможно их сохранившимися потомки. Они сохранили тягу к кочевой жизни и к скотоводству как впрочем и к лихим набегам, и грабежам. Недавно, мне рассказывали, что в девяностые годы, во времена распада Союза и начавшегося безвластия и националистических брожений, на территории Тувы участились убийства и угоны чужого скота.
      Ещё года три назад, буряты рассказывали нам, что тувинцы несколько раз угоняли их лошадей и грабили беззаботных туристов. Но потом, когда однажды, несколько тувинцев кто-то убил прямо в их зимовье, грабежи и угоны скота прекратились...
      
      Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили вкусный обед, потом достали из мешков свежесоленого хариуса и замечательно пообедали. Не удержавшись, выпили по рюмочке, поздравив себя с преодолением и тувинской границы.
      Во время обеда, я вспомнил и рассказал ребятам о том, как мой знакомый историк из Питера, описывал работу археологов на раскопках древних захоронений на территории Тувы, о курганах и золотых украшениях древних кочевников.
      Позже, я прочитал замечательную статью в "Нэшинал Джиографик", об этой экспедиции, с цветными фотографиями золотых украшений, найденных при раскопках в степных курганах. Часто, это были фигурки диких зверей и особенно лошадей. Украшения для конской сбруи были обычной вещью в те далёкие времена ещё и потому, что лошади воспринимались кочевниками, как своеобразный дар божества степному человеку...
      
      ... Под впечатлением этих разговоров, мы с уважением посматривали на наших лошадок, которые для нас тоже были как божий дар.
      После полудня, оседлав лошадей сели на них и повернули в сторону нашего лагеря, но решили спрямить тропу.
      Нам захотелось проехать вдоль речного берега, но в одном месте, к самой реке подошёл крутой скальный прижим, и нам пришлось с лошадьми в поводу, по крутому, скалистому склону, подниматься до тропы. На самом крутяке, идя впереди отряда я увидел плоскую, круто наклонённую скалу сверху поросшую у мхом и нависающую над многометровым обрывом. Подумав, что это земля подо мхом, я повел туда свою лошадь...
      
      В последний момент, когда лошадь заскребла передними копытами по камню укрытого тонким ковром мхов, и почти обрушилась в пропасть, я из последних сил, удержал её за повод, дрожащую от страха развернул на опасной крутизне, на краю обрыва и благополучно провёл по другому месту, в обход этой коварной плиты замаскированной мхом.
      Ребята, увидев как опасно я балансирую с лошадью на краю обрыва, задолго до того места свернули и дождавшись меня в безопасном месте, сочувственно качали головами. Сам то я может быть в обрыв и не упал бы, но мой мерин наверняка бы разбился.
      В горах, всё время надо быть очень внимательным и сосредоточенным, потому что неведомых опасностей подстерегает здесь путешественника, великое множество...
      
      Уже почти на подъезде к нашему лагерю, меня вновь ожидало неприятное приключение. Орлик, вошёл в неглубокую речку, перед впадением её в озеро с намерением напиться, я отпустил повод и он, самостоятельно сделав несколько шагов друг провалилась в ил, который река намыла за долгие годы и оставила в устье.
      Ребята перешли лошадьми речку повыше по течению, где берега были каменистыми, а я, видя, что глубина всего полметра зазевался, лошадь всей тяжестью ухнула в трясину и я едва успел соскочить с седла, но стоял почти по пояс в воде, держа узду в руках!
      Лошадь, как это уже не один раз бывало в наших походах, провалившись в воду, не держит голову и постепенно склоняясь вперёд, начинает захлёбываться и тонуть. Чтобы этого не случилось, надо постоянно поддерживать её голову над водой и тянуть за повод.
      Я делал в этот раз таким же образом. Лошадь хрипела нутром, выкатывала кровавый, от ужаса надвигающейся смерти глаз, раздувала ноздри и тем не менее ничего не делала, во всяком случае первое время, чтобы выбраться из коварного, грязного омута.
      А я, терпеливо тянул за узду стараясь держать её голову над водой и матерился во весь голос, тем самым подбадривая и себя, и лошадь!
      И тут, словно собравшись с силами то ли от страха, то ли от обиды на мои матерки, она вдруг несколько раз стукнула о дно передними ногами пытаясь встать на дыбы, задела копытами за твёрдое основание и с хлюпаньем выбралась, выпрыгнула из илистого плена, мокрая и грязная.
      Я, побывав в воде тоже весь промок и сделав остановку, снял с себя всю одежду, выжал бельё и портянки и переобулся. Надев, ещё влажную рубашку и штаны, подрагивая всем телом от прохлады поймал лошадь, уже спокойно щиплющую травку на луговине, взобрался на неё и поехал дальше, дрожа всем телом и часто, слишком часто для интеллигентного человека, поминая кузькину мать...
      Думаю, что это был просто несчастливый для меня и для моего коняжки день...
      
      ... Возвратились в лагерь уже в сумерках и потому, быстро разведя костёр, наскоро поужинали и залезли в палатку под начинающимся редким, но постоянным дождём.
      Назавтра проснувшись, я услышал как дождь колотит каплями по тенту палатки, перевернулся с боку на бок и вновь заснул - в такую погоду, на "улице" просто нечего делать...
      Дождь продолжался целый день и мы, время от времени задрёмывали и просыпались, лишь для того, чтобы поесть.
      К вечеру, все это нам надоело, захотелось поскорее двинуться в сторону дома, или во всяком случае в сторону деревянного зимовья, с прочной крыши над головой и гудящей ярким пламенем печки...
      В такую погоду, невольно начинаешь грустить о покинутой цивилизации, потому что время тянется бесконечно и совершенно нечем себя занять. Книжек мы с собой не берём, да это было бы смешно, а в шахматы и в шашки уже и возраст вроде не позволяет играть. Приходиться отсыпаться впрок и вспоминать яркие случаи из предыдущих походов...
      
      ... Проснувшись рано утром, на следующий день, я вылез из палатки и вновь увидел мутно-серое небо и тучи, ватной пеленой проплывающие низко над нами. С трудом разведя костёр в отсыревшем кострище, я вскипятил чай и разбудил ребят, которые вяло поели и снова залезли в палатку...
      К полудню, мы решили, что надо поставить сетку в последний раз, посолить рыбу и выезжать в Лёнино зимовье, а там уже смотреть, что делать дальше.
      На этот раз, ставил сетку сидя в резиновой лодочке я сам. Приходилось одновременно выбрасывать сеть в воду и подгребаться самодельными вёслами.
      Кое - как справившись с сеткой, уже причалив к берегу и вылезая из лодочки, неловко перевернул её и вновь оказался по пояс в воде. Задница тут же намокла и под брезентовыми брюками, по ногам, потекли холодные струйки воды.
      Чертыхаясь я выскочил на сушу, достал с воды и передал Аркаше лодочку, отошёл на сухое место и дрожа от озноба под колючим ветерком, отжал одежду и вылил из сапог воду...
      
      Потом развели большой костёр и сидели до вечера, под нудным, несильным дождём.
      Состояние "намокшей курицы" стало для нас за последние дни обыденностью и поэтому, маленький дождь почти не воспринимался как дождь, а как некое добавление к горам и замечательным видам на окрестности.
      ...Я вспомнил одну из предыдущих наших поездок в долину Сенцы, когда из двенадцати дней путешествия, восемь дней или лил проливной дождь, или шёл мокрый снег, что пожалуй будет похуже дождя, потому что снег ещё и холодный.
      
      Долго пили чай и разговаривали. Аркаша вспоминал, как он с семейством, тёплой и сухой осенью проводил прошлогодний отпуск на Байкале, на Малом Море, неподалёку от острова Ольхон.
      - Там ведь как по асфальту, можно ходить по травянистой,
      степной луговине во все стороны - рассказывал он. - И виды во все стороны, панорамные. Но я там встретил рыбачков, которые жили две недели в палатке, на кромке щебёнчатого берега под обрывом и ловили сетями омуля - что есть браконьерство.
      Аркаша вспоминая улыбнулся:
      - Они высадились на галечную косу под обрывистым берегом и жили там, скрывая своё присутствие от рыбоохраны. Не знаю сколько они омуля поймали, но у меня они выпрашивали бутылку водки за ведро омуля, правда подсоленного...
      
      ... А я, в свою очередь вспомнил и рассказал ребятам, как однажды путешествовал пешком по северному берегу Байкала и неожиданно в глухой тайге, вышел к красивому большому памятнику, стоящему прямо на берегу озера. Я тогда своим глазам не поверил и сильно удивился, потому что ближайшее поселение было километрах в пятидесяти...
      По надписям на памятнике я понял, что он посвящён четырнадцати морякам утонувшим год назад, на большом теплоходе - научнике. Судно это, в километре от берега, неожиданно перевернуло в озеро сорвавшейся с суши "сармой" - это особенный, мощный байкальский ветер, который за считанные минуты набирая силу, поднимает громадные волны, чтобы через несколько часов, утихнуть так же внезапно, как и начался...
      
      ... А у нас, к утру непогода закончилась и сеть мы вынимали уже под лучами прохладного, восходящего солнца. Выловив около сорока штук крупных, полукилограммовых хариусов и уже собирая походный скарб, попутно засолили рыбу в полиэтиленовых мешках, и собрав палатку и рассредоточив груз в перемётных сумах, севши на лошадей с облегчением тронулись в обратный путь...
      
      К зимовью подъехали после полудня, расседлав и стреножив лошадей отпустили их пастись, а сами, перекусив и попив чаю, пешком отправились на разведку, под огромную скалу - там, почти всегда обитали горные козлы, легко скакавшие и пасущиеся на опасных скальных склонах.
      Наледь на реке под этой громадной скалой почти растаяла и только кое - где, перегораживая реку поперек, лежали двухметровой толщины "осколки" наледи, светясь зеленовато - голубым цветом на внутреннем сломе. А подо льдом, словно под мостом шумела и кипела быстрым течением река, разлившаяся после дождей и таяния вершинных снегов...
      
      Пройдя под самый скальный лоб, я в бинокль увидел стадо горных коз, которое возглавлял крупный, но ещё не старый козёл со средней величины, саблеобразными толстыми рогами. Он держался особняком от маток и в бинокль, я мог рассмотреть даже небольшую, серого цвета бороду, под мохнато заросшей рогатой головой. Он передвигался отдельно от стада маток - некоторые из них были ещё и с козлятами.
      
      Медведей на склоне не было, хотя Максим напомнил, что прошлый год при заезде, чуть не доходя до скального лба торчащего из седловины, мы видели медведицу с парой мадвежат-годовиков, один из которых был серым, почти белым по цвету - явление для бурых медведей редчайшее. Таких особей, будь то олени, козы или даже хищники раньше в Сибири называли "князьками". Даже кусок шкуры такого зверя становился семейным, охотничьим амулетом, приносившим удачу его владельцу - настолько редко они встречались в природе.
      А среди медведей это вообще уникальное явление. Лёня - проводник говорил, что он такого медведя видел первый раз в жизни, хотя кажется, что Лёня видел в этих горах всё, что тут обитает.
      
      Но как - то в разговоре, он обмолвился, что снежного барса живьём тоже не видел. Он рассказал, что как - то давно, в маленькой зимовейке в далёких горах видел лапу снежного барса, прибитую к двери зимовья.
      Следы, тоже редко, но встречал. Они отличаются от следов рыси более крупными размерами и на снегу, от длинного толстого хвоста барса - ещё его называют ирбисом - остаются чёрточки, рядом и чуть сбоку от следов лап...
      Однажды, рассказывал он нам, в прошлом году, где - то далеко от посёлка Саяны, в горах около одного из высокогорных стойбов, собаки задрали молодого барса. При этом, одну или двух из собак он задавил, но остальные всё - таки прикончили его... Слух об этом прошёл по всему Восточному Саяну...
      
      ... После разведки, мы не стали влезать на горы и возвратились к зимовью пораньше, решив отложить охоту на следующее утро - все равно козы от этой скалы далеко не отходят.
      Вечером, в зимовье на печке Максим - обладающий талантом незаурядного повара - вновь наделал котлет из медвежатины и мы, расслабившись, развалившись на нарах вокруг стола, ели эти котлеты, причмокивали и запивали холодной водочкой.
      Мы "отрывались" на полную катушку, наслаждаясь комфортом и уютом просторного, тёплого деревянного домика, неодобрительными комментариями вспоминая тесную, низкую и мокрую палатку.
      Аркаша, стоило ему отодвинуться от стола и прилечь на нары, тут же буквально через две минуты засопел и заснул так крепко и спокойно, что не обращал внимания на наши приготовления к завтрашней охоте...
      
      ... Утром я проснулся рано и захватив полотенце и зубную щётку вышел на улицу. Было чистое ясное утро и откуда-то из-за хребта, нависающего темноватой тенью над зимовьем, уже пробивались ликующие яркие лучи восходящего солнца. Я не спеша помылся, почистил зубы и возвратившись в домик, объявил подъём.
      Ребята быстро поднялись и нервно хихикая, поёживаясь от утренней прохлады, обнажившись по пояс побежали на ручей, который был от зимовья метрах в пятидесяти, за гранитным скальным гребнем - останцем.
      Вернулись они быстро, а я к тому времени развёл костёр и вскипятил чай. Позавтракали оставшимися вчерашними котлетами и холодные, они были не менее вкусны чем вчерашние горячие...
      Наши лошадки паслись на кочковатой луговине, внизу, на берегу Хадоруса и на черном коняжке, изредка позванивало колоколец - ботало, привязанный у него на шее...
      Собравшись, мы сходили за лошадьми, поймали их, что уже не составляло для нас особого труда - и лошади и мы постепенно привыкли друг к другу. Заседлав коней, закинув за спину карабины, мы с места пустили лошадок рысью и казалось, что им тоже захотелось размяться.
      Мой Орлик шёл по тропе ровной размашистой рысью, а чёрный конь - Змей под Максимом, от нетерпения то и дело переходил на галоп. Только Аркаша чуть отставал, но тоже на ровных местах по временам срывался вскачь.
      До подножия скалы долетели мигом и остановившись, спешились и стали осматривать склоны в бинокли...
      
      - Вижу - спокойно проговорил глазастый Аркаша и рукой показал направление.
      И действительно, у основания скального лба прямо под ним, на каменистом склоне можно было уже без бинокля различить передвигающиеся серые точки. Это были горные козы и иногда мелькали козлята, всюду следовавшие за своими "мамками". Но козла нигде не было видно.
      - Наверное погулять ушёл - сострил Аркаша и мы невольно заулыбались, представив гуляющего козла...
      Договорились, что я пойду первым и обогнув Скалу по верху выйду на карниз с которого виден склон, а ребята, чуть подотстав, поднимутся на половину подъема и там, с седловинки, будут высматривать коз.
      Если я первым их увижу и стрельну, то козам некуда больше деваться, как двигаться в сторону седловинки, где их и будут ждать Максим, наш главный стрелок и Аркаша, как его "дублёр".
      Оставив лошадей привязанными внизу у тропы, мы зашагали в гору...
      
      Первые метров триста - четыреста дались особенно тяжело. Я разогрелся, задышал и даже вспотел, но старался двигаться ритмично и дышать ровно. Постепенно, появилось второе дыхание и мне даже понравилось делать мускульные усилия преодолевая подъём, достигавший крутизной градусов до тридцати.
      Назад я не оглядывался, но знал, что ребята за мной наблюдают и стараются держаться в пределах видимости...
      
      Поднявшись на самый верх, я уже почти по ровному каменистому "седлу", обошёл выдающуюся к реке часть скалы и крадучись приблизился к краю карниза.
      Пригнувшись, выбрал удобное место и стал заглядывать вниз, на каменистые склоны скалы, кое - где обрывающиеся к низу почти отвесно.
      Приглядевшись, метрах в двухстах под собой, я заметил двух коз-маток и рядом небольшого козлёнка, который развлекаясь скакал с камня на камень в отличии от маток, которые были медлительно спокойны и кормились неподалёку объедая траву, росшую в горных расселинах и на небольших площадках склона...
      
      Не спеша я лёг на живот, положил ствол своего карабина на камень и прицелившись, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо сухо повторило резкий звук и козы, сорвавшись с места поскакали по склону с камня на камень, чуть вверх и от меня. Я увидел, как после выстрела пуля ударила в соседний с козой камень и отколов несколько крошек от гранитной глыбы, воткнулась в землю...
      Но я успел выстрелить по бегущим ещё два раза, не очень рассчитывая на успех и конечно промахнулся - козы исчезли за гранитной "кулисой", обогнув её по дуге и прыгая с валуна на валун...
      Я повздыхал, поворчал про себя на нервную торопливость, поднялся, осмотрел карабин и в это время услышал снизу, глухой выстрел Максимова карабина. Выстрел донёсся из-за скалы, куда, как мне показалось, ускакали козы.
      Я не торопясь, по кромке склона начал, обходя Скалу спускаться вниз.
      От начала охоты прошло наверное не больше полутора часов, когда чуть внизу и подо мной, я заметил фигуру Максима, который махал мне рукой. Я зигзагами стал спускаться по крутяку и когда мы встретились, то увидел впереди, метрах в семидесяти, пробирающегося между камнями Аркашу...
      
      Ну что, добыли? - спросил я, глядя на улыбающегося Максима, понимая, что этой улыбкой он уже ответил на мой вопрос.
      - Да вон, она - проговорил он и показал рукой под скалу, где Аркаша вытаскивал крупную козу из каменистой расселины, куда она скатилась после выстрела.
      Потом, Максим коротко рассказал мне, что они уже были под скалой и осматривали склон в бинокль, когда наверху защёлкали мои выстрелы и вскоре, из-за скалы появились козы.
      - Передняя набежала на меня почти вплотную - уточнил он. Аркаша был метрах в двадцати позади, поэтому я вскинул карабин, выцелил её и тут она, оглядываясь назад остановилась на секунду... - Тут я её и снял - улыбнулся Максим и сделал паузу...
      - После выстрела, она сделала ещё пару прыжков и мне пришлось выстрелить ещё раз, но наверное она была уже без сил, потому что несмотря на мой промах, в этот раз остановилась, постояла на вершине валуна, потом несколько раз перебрала ногами, упала и покатилась по камням, пока не застряла в расселине...
      В это время Максим увидел, что Аркаша почти на руках тащит козу спускаясь по камням, по крутяку, проговорил: - Я пойду - помогу ему...
      Договорились, что я спущусь к лошадям и там буду ждать их уже с добычей...
      
      ... Максим, внимательно изучая склон под ногами, приглядывался вперёд, а потом, чуть забирая вниз направился к Аркаше, а я по крутому, но почти ровному склону заросшему короткой травкой, двинулся к реке, к привязанным лошадям...
      Спустившись, вниз, неподалёку от лошадей, под ногами неожиданно увидел несколько зелёных "букетов" дикого чеснока и стал собирать его, обрывая зелёные нежные стебли пучком растущие из щебёнки.
      Лошади переступая с ноги на ногу, как бы просили меня отпустить их пастись, но я отрицательно покачал головой, а вслух произнёс: - Не сейчас. Потерпите немного...
      Минут через десять, волоча за собой по земле козу, спустились с горы Максим с Аркашей, о чем то громко разговаривая...
      Выяснилось, что Аркаша, в одном месте чуть не "сверзился" с небольшого обрыва, но вцепившись изо всех сил в скальный выступ, перебрал ногами поудобнее, а потом нашёл другой спуск, чуть по диагонали по склону.
      - Мне показалось, что в какой-то момент обрыв глянул на меня угрожающе - смеялся Аркаша, хотя за его ироничностью чувствовался пережитый страх.
      - Однако я, сдержал нервы, и не стал торопиться... и всё обошлось!
      "Действительно, охота на таких крутяках, иногда напоминает боевые действия в составе горной бригады особого назначения" - подумал я, но промолчал...
      
      ... Мы тут же разделали козу, длинными лентами обрезали мясо с костей, уложили всё в сумы и вскочив на лошадей, неспешно вернулись к зимовью уже ранним вечером - время на опасной охоте проходит незаметно...
      
      ... Вечером устроили "отвальный" пир. Максим, приготовил целую сковородку жаркого наполовину из оленины и наполовину из козлятины и мы не торопясь, ещё при свете, начали ужинать, выпив несколько рюмок водочки за удачную охоту, на прощанье с этим замечательным местом. Водку закусывали подсоленным свежим хариусом пахнущим свежим огурцом и большой чистой водой.
      Я рассказал ребятам, что первый раз этот запах заметил на Ангаре, в деревне у бабушки, где я с дядьями, на весельной лодке, иногда выплывал под вечер на речную стремнину - ловить на спиннинг хариусов.
      - Один раз, помню, - рассказывал я вспоминая впечатления детства - дядьки мои рыбачили до темна. Я замерз и захотел есть, а они отрезали кусок свежей рыбы и дали мне. Помню, что мясо было безвкусное и я жевал долго - долго его, прежде чем проглотить...
      
      Незаметно разговор сместился на общие темы и Аркаша, посмеиваясь рассказал, как они с отцом, перегоняли свою первую машину - "Кароллу", из европейской части России:
      - Тогда на дорогах бандюки баловались и если один водитель был в
      Машине, то останавливали, били, выбрасывали из машины и угоняли её на продажу. Но с нами тогда был обрез и мы ехали не останавливаясь, днём и ночью, только заправлялись в крупных городах.
      Добирались до Байкала неделю с небольшим. Еды тогда нормальной не было и мы с Батей купили где- то ведро варёной рыбы и доедали её всю дорогу - он засмеялся и покачал головой...
      - Да, тогда времена были крутые - подтвердил Максим.
      А я, вдруг подумал, что ребята, совсем неожиданно для меня, уже стали совершенно взрослыми, пережили трудные времена в России и всё понимают адекватно...
      
      ... Перед тем как заснуть я объявил, что завтра снимаемся, потому что наша больная "машинка", неизвестно как будет ехать и на всякий случай, надо день - два иметь в запасе.
      Ребята восприняли эту новость с удовольствием - им уже начинала надоедать и тайга, и горы, и охота...
      
      Утром, как всегда после "отвальной" спали часов до десяти и закончили завтракать, только часам к двенадцати. Коней поймали без проблем, завьючили их поаккуратнее и потуже, вскочили в сёдла и осматривая с коней зимовье и горы вокруг, невольно вздыхали - ведь время проведённое здесь будем вспоминать целый год, до следующего путешествия...
      
      Выдвинулись один за другим вдоль берега Хадоруса, потом в знакомом месте свернули резко в гору, спешились и повели лошадей в поводу до тропы, обходя гранитные валуны наполовину вросшие в землю.
      Перед тем как спешиться, я увидел на острове посередине широкой, но мелкой речки, большой ярко - оранжевый цветок с несколькими головками и подумал, что даже в такой суровой тайге, иногда растут замечательные, почти тропические по размерам и красоте, растения...
      
      Тропа нам всем уже была хорошо знакома - мы по ней проходили уже несколько раз - и в обе стороны. И все-таки, все вздохнули с облегчением, когда перейдя верхами Хадорус, вышли в долину Сенцы, на просёлочную дорогу...
      
      Обедали, как обычно, в половине пути подле зимовья, у первых горячих источников. Лошадей расседлали, но привязали к деревьями, чтобы не было никаких неожиданностей - время поджимало - лошади при пастьбе, порой могут уйти довольно далеко.
      Выехали после обеда, уже в шестом часу и пошли в основном на рысях, стараясь не заморить лошадей.
      Мой меринок, почуяв родные места шёл впереди широкой рысью, а я отпустив повод и держась за луку седла, вспоминал эти десять дней, с какими - то неожиданными деталями и подробностями...
      
      К Дунге, на стойбо, заехали на пять минут, но спешились, выпили по кружке парного молока, которое она нам предложила.
      Потом, пожелав ей удачно летовать и здоровья самой Дунге и её девочкам, вскочили на лошадей и продолжили путь уже в сумерках.
      В этом году, нижняя тропа была сухой, паводок прошёл чуть раньше и потому, часам к десяти мы выехали уже к первым бурятским поселениям, от которых, во влажном прохладном воздухе наступающей ночи доносились запах печного дыма и по временам, лай собак...
      
      Тишина стояла замечательная - в округе, далеко разносился стук копыт наших лошадей, да чавканье жидкой грязи, когда преодолевали сырые места на разбитой вездеходами, дороге...
      Я устал и словно в полусне, чуть выправляя ход мерина поводом, думал уже о доме, о том, что с грузином Кахой придётся рассчитываться, что надо будет почаще выезжать в деревню под городом на дачу, где за зиму, работы скопилось невпроворот...
      Последние километры шли рысью уже в полной темноте, но лошади дорогу знали и потому, можно было не беспокоиться...
      
      К стойбу Лобсона прискакали уже в двенадцать часов ночи... В летней кухне горел свет и хозяин - пожилой приземистый бурят - встретил нас у ворот своей ограды.
      Развьючив лошадей, перенесли сёдла и вьюки в летнюю кухню, где и попили чаю с молочком, разговаривая с Лобсоном о походе...
      Оставив ему несколько кусков оленины, остальное перетащили в машину и легли спать на полу, тут же в летней кухне...
      
      Утром, проснулись по солнцу и попивая чай, в открытые двери кухни наблюдали как Лобсон сам доил своих коров, изредка отвлекаясь чтобы напоить молочком маленьких телят.
      Потом, пожелав ему и его старушке жене удачного лета, сели в машину и тронулись в обратный путь...
      
      Мотор по прежнему гудел незнакомым голосом и отъехав от стойба Лобсона несколько километров, начал греться.
      Остановились в пол дороги у речки, залили холодной воды в радиатор и медленно поехали дальше...
      В Саяны приехали часам к десяти, когда на улице было почти жарко и солнце светило с синего, прозрачно - глубокого неба...
      
      Олег, совершенно неожиданно встретил нас ещё дома. Мы пили чай, делились подробностями похода и охоты, а он рассказал, что этим летом много лошадей будет задействовано местными бурятами для сопровождения больших групп туристов, совершающих недельные туры по долине Оки.
      - Бывают и иностранцы - пояснял Олег - особенно из малых стран
      Европы, таких как Голландия или Бельгия. Вот недавно группа голландцев ушла на Хойто - Гол, а с ними два проводника и несколько лошадей...
      - Я, тоже собираясь туда, хочу трактором чуть дорогу подправить и подравнять, как обычно мы делаем каждый год. А потом на больших машинах, будем туда завозить кухню и медицинское оборудование...
      
      Попив чаю, вместе посмотрели мотор моей машины и вновь пришли к выводу, что её надо "лечить" по-настоящему, а может быть и мотор менять. Ну а пока, потихоньку попробуем доехать до города...
      Олег сказал, что Лёня - наш проводник сейчас в Саянах, у родителей и мы сходили к нему - благо, что они жили совсем недалеко от Олега. Лёня обрадовался нам и рассказал, что уже после похода, ходил на ночь на солонец рядом со стойбом и там, ещё по светлу добыли оленя - пантача...
      - Только сели с приятелем в сидьбу - рассказывал Лёня, - тут на рысях прибегает олень - бык и без разведки, прямо к солонцу. Только он, никого не боясь голову опустил и начал грызть землю, так что слышно как он зубами за мелкие камешки задевает, я прицелился и стрелил.
      Он тут же упал, как подкошенный. Да так, что сломал один рог, который уже трёх отростковый был. Я его там и выбросил, а второй отрубил и с собой взял...
      Помолчав продолжил: - Мясо мягкое, вкусное от него. Бык был нестарый...
      Потом принёс рог завернутый в влажную тряпочку:
      - И вот этот рог трёх отростковый я вам хочу отдать - всё равно не знаю что мне с ним делать...
      
      - Ну а как Доржи? - спросил я на прощание и Лёня засмеялся.
      - Доржи за это время съездил в город с медвежьими лапами. Я его туда отправил, продавать в рестораны. Сейчас там эти блюда из медвежьих лап на вес "золота" продают...
      - Доржи сбыл всё быстро и хорошие деньги выручил. А потом друзей встретил. Ну выпили, а потом он уже и остановиться не смог, пока все не пропил... Вернулся пришёл ко мне чуть не плачет, прощения просит... Я же его и утешал...
      Лёня улыбнулся, помолчал и закончил философски: - Ну что делать?
      
      А я вспомнил, что когда первый раз увидел Доржи, то подумал глядя на его красные глаза, что он "запойный". Но Доржи в походе держался и пил вместе с нами норму и большего не просил. Однако, наверное от такого непривычного "аскетизма" надорвался, вот в городе и запил уже от души...
      
      Мы простились с Лёней, пообещали увидеться к осени и вернувшись к Олегу, стали готовиться к отъезду. Всем уже скорее хотелось возвратиться домой и увидеть своих домашних - детей и жён. Две недели - всё таки большой срок...
      
      ... Выехали из Саян перед обедом, тепло простившись с Олегом. Он сегодня собирался инспектировать помещение детского дома выстроенное на берегу Оки в красивом месте, неподалеку от посёлка...
      Когда выехали на луговину за посёлком, солнце было в зените и было достаточно жарко. Заехали на Ообо, оставили там, на камне, несколько серебряных монеток и покатили дальше. Но машина вела себя необычно, дрожала словно в ознобе и в тёплый день, с самого начала стала греться...
      Кое - как доехали до Орлика, там решили не задерживаться и поехали дальше...
      
      Уже на подъёме на перевал, между Окой и Иркутом, машина запыхтела как паровоз и неподалеку от седловины наотрез отказалась ехать дальше. Мотор заглох и не заводился...
      Было часа три дня и потому, я остановил чей - то попутный УАЗик, посадил туда ребят, а сам остался с машиной...
      Но на моё счастье, через какое-то время из Орлика в город, ехали знакомые буряты на "таблетке", то есть на микроавтобусе. За небольшую плату я договорился, что они меня на канате дотянут до Кырена, где я машинку оставлю, а сам поеду с ними дальше, до города...
      
      Управляя машиной на буксире, мне пришлось изрядно попотеть. Тросик был короткий и потому, всё время надо было быть начеку. Особенно когда ехали по краю ущелья, по дну которого, метрах в ста ниже под обрывом, пенился белыми бурунами Иркут...
      Но кое - как, всё - таки доехали...
      
      Оставив машину у нашего приятеля Сергея, которому в начале путешествия мы завезли запчасти, я с этим же микроавтобусом выехал в город и отстал от Максима с Аркашей, всего на несколько часов...
      
      ... Назавтра, я пошёл к грузину Кахи, и понёс ему попробовать, несколько отбивных котлет из медвежатины. Он встретил меня не очень дружелюбно, но когда мы разогрели котлеты и запили их вкусным грузинским коньяком, Кахи оттаял и начал говорить тосты.
      Я вовремя от этого дела оторвался и извинившись ушёл, заплатив ему за ремонт серебристого "Вольво" пятнадцать тысяч рублей, хотя ожидал, что ремонт обойдётся мне не менее чем в пятьдесят.
      
      ... Кахи стал с той поры моим приятелем и каждый раз как встречаемся, приглашает в гости, вспоминая изумительную медвежатину которой я его накормил.
      Я всегда знал, что если к человеку с добром, то и он добром отвечает - мы ведь все христиане...
      За машинкой, в Кырен, я вернулся дня через три, зафрахтовав подъёмный кран с платформой, на которую и погрузил "умершую". Сергей - мой знакомый и мясо сохранил и рыбу засоленную и потому, я и ему оставил того и другого. Он сильно благодарил...
      
      Когда машинку, уже в городе, я показал своему механику, тот объявил, что надо менять мотор и поэтому, с её ремонтом можно не торопиться.
      У меня конечно есть и другая легковая машина, но к этой я привык и на время ремонта мне её будет сильно не хватать...
      
      Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      Весёлые рассказы.
      
      Природа снова и снова оказывается гораздо богаче наших представлений о ней, а бесчисленные "сюрпризы", которые она преподносит исследователям, делают ее изучение захватывающе интересным..." (В.А.Амбарцумян)
      
      ...Лето стояло сухое и жаркое. Трава даже в сиверах пожухла, а на открытых местах засохла и словно покрылась серой пылью. Речки обмелели, а небольшие ручьи и вовсе пересохли...
      В тайге начались пожары...
      Дым стлался над долинами, закрывая небо серо-синей пеленой. Горький запах пожаров проникал всюду, и в низких местах было трудно дышать - першило в горле, заставляя сердце колотиться быстрее.
      Звери в тайге, напуганные пожаром стронулись с привычных мест и переходили на новые.
      Попадая в незнакомые урочища, они начинали голодать, и голод толкал их ближе к людям...
      
      Солнце, на рассвете, вставало жёлтой монетой в багрово-красном мареве и только пробившись в зенит, теряло трагический оттенок.
      Обеспокоенные пожарами медведи спускались с гор, вниз по долине, выходили близко к стойбам, пытались поймать коров отставших от стада.
      Пастухи были напуганы, держали скот в загонах и приготовили оружие...
      
      Мовсар, который везде уже побывал и всё видел, рассказывал, что один год, когда он работал на БАМе, на севере Бурятии, в Баргузинском заповеднике загорелась тайга. Дым, закрывал солнце, и подгоняемый попутным ветром, двигался вверх по долине реки Верхняя Ангара, той что на севере Байкала.
      Медведи тогда, густо переходили в районе БАМа, доходили до Муи, занимая
      места обитания местных зверей, дрались между собой.
      Страх и беспокойство поселились в округе. Пришельцы брели по дорогам, попадая под колёса мощных немецких грузовиков, "Магирусов".
      Другие заходили в многолюдные посёлки, пытались ловить собак, добирались до свалок и жили там, находя здесь себе, хоть какую-то пищу.
      Тогда же, один медведь забрался на территорию детского сада в посёлке Тоннельный и рычал, прячась в дальней части участка - места для детских прогулок. Его обнаружили поселковые собаки. Он пока не решался нападать на детей, но все, в страхе уже забаррикадировались в доме и по телефону вызвали милицию...
      
      ...Пастухи, кивала головами, слушали с интересом, но многие не очень верили Мовсару. Он был известным выдумщиком. Однако Эрден, который боялся медведей, подтолкнул Мовсара:
      - И что? И что было дальше?
      Мовсар продолжил.
      - На мотоцикле приехал районный охотовед с карабином. Медведь по-прежнему сидел внутри детсадовской изгороди. Охотовед подобрался, прицелился, стрелил и убил медведя...
      Тогда, тоже были большие пожары, - заключил Мовсар.
      
      Мужчины, сидевшие в тесном домике бобыля Мовсара, закивали головами и у каждого в душе зашевелилось подозрение, что такой случай может иметь место и в эти пожары в их долинах...
      Назавтра выяснилось, что Мовсар, как в воду глядел и напророчил неприятности...
      
      Медведь пришёл к загону днём. Это был большой, почти чёрный зверь, голодный и очень злой. Собака Лёни Иванова - Жук, кинулась было на опасного визитёра, то тот вместо того, чтобы обороняться, бросился на неё и чуть было не поймал, задев чёрным, почти десятисантиметровым когтем по заду и вырвав клок шерсти с мясом. Жук, поджав хвост, убежал и спрятался под крыльцо дома. А медведь, рявкая вернулся к загону.
      Коровы и хайнаки - помесь коровы и монгольского яка, - отступив в дальний конец огороженного пространства, сбились в кучу спрятав молодых животных в середину стада, стояли выставив рогатые головы из общей массы и мычали - ревели, жалобно и испуганно.
      Из избы выскочили, обедавшие там, пастухи.
      
      Поднялся невообразимый шум! Скот мычал, собаки лаяли, мужики кричали во всё горло боясь подойти ближе к хищнику, а медведь ещё и угрожающе рявкал.
      Шерсть на его загривке поднялась дыбом, из оскаленной пасти, пузырясь текла пена. Зверь делал короткие броски в сторону людей, предупреждая и показывая, что не боится их. Эрден с карабином, дрожа всем телом от страха и напряжения, постепенно подобрался поближе и приложившись, начал стрелять.
      Трах-тарах-тах-тах - застучали выстрелы!
      
      Видно было, что Эрден попал в медведя, потому что после третьего выстрела медведь дёрнулся, припал к земле и хромая, побежал на Эрдена. Шестой выстрел, казалось остановил медведя, развернув его почти на месте. Но зверь выправился, и хромая подбегал к охотнику всё ближе и ближе.
      У Эрдена кончились патроны и он, повернувшись, держа в руках бесполезную винтовку, кинулся бежать.
      Медведь бежал за ним, почти настигая неудачливого охотника. Остальные пастухи, застыли на месте кто с ружьём, а кто с топором и смотрели на эту гонку, как на цирковой номер - никто не мог предугадать, чем закончится дело, но всем было страшно и интересно.
      Медведь, хоть и хромал, но бежал намного быстрее чем человек и кроме того, Эрдену преграждало путь озеро, сильно разливающееся глубокое весной, а летом превращающееся в большую лужу грязной воды.
      Слыша медвежье рявканье, в метрах за спиной, Эрден, поднимая брызги, вбежал в воду, выше колена. И тут медведь догнал человека, на ходу ударил его простреленной правой лапой, свалил в воду и стал кусать, гневно рявкая...
      
      Собаки, тявкая, подбежали к самому берегу, мужики орали, что было сил.
      Самый смелый из них - старый пастух Василий - забежал в воду с мелкашкой и стал стрелять, почти в упор. Медведь бросил Эрдена, развернулся, и тут одна из пулек попала ему прямо в левый глаз, и он с вздыбившись, тяжело рухнул в воду, придавив своим телом Эрдена. Остальные пастухи подбежали ближе, но боялись войти в воду.
      Василий закричал: - Эрдена надо спасать! Он под водой. Его мёртвый медведь держит!
      Он побрёл по воде, приблизился вплотную и выстрелил медведю в ухо. Тут уже, боясь и подрагивая, подбадривая себя громкими криками, побрели и остальные.
      Перевалив тяжёлую окровавленную тушу медведя на другой бок, они вытащили безжизненное тело Эрдена на берег, столпились и Олег - бывший ветеринар - стал делать ему искусственное дыхание - Эрден задохнулся и изрядно воды нахлебался.
      Наконец, внутри безжизненного тела что-то забулькало, полилась вода, и Эрдена вырвало, с хрипами и кашлем.
      
      Он очнулся, лежал жалкий, мокрый, вес в крови - своей и медведя и плакал, растирая слёзы по лицу, сморщенному в жалостной гримасе.
      
      - За что он меня? - всхлипывая спрашивал Эрден. - За что?
      И так неожиданно было всё происходящее, так нелепо звучал этот вопрос обращенный к лежащей в озере чёрной туше медведя, что все захохотали и долго ещё хохотали, держась за бока и глядя друг на друга.
      Василий, отсмеявшись, вытирал слезы, выступившие на глазах и повторял:
      - Ох, уморил. Он... Василий показывал рукой на горюющего Эрдена: - Он на него обиделся! - и другой рукой показывал на мёртвого медведя...
      
      Отсмеявшись и отведя в дом Эрдена, пастухи вернулись с ножами и топором, вытащили медведя на берег и стали его разделывать.
      Зверь был крупным старым самцом с полусъеденными зубами. Он отощал от переходов и бескормицы и потому, решил напасть на скот, не дожидаясь темноты.
      Когда стали разделывать то выяснилось, что Эрден ранил хищника несколько раз, в том числе перебил кости правой лапы и пулей сломал ему челюсть.
      - Повезло Эрдену, - улыбаясь, говорил Мовсар - он, медведь, бил его своей сломанной лапой, и кусал сломанной челюстью. Если бы не эти ранения, то Эрден может быть и не выжил...
      
      Вечером все собрались в избе Эрдена, пожарили медвежатины, ели, вспоминали разные истории и смеялись, когда Эрден, живой, но весь забинтованный и заклеенный пластырем, рассказывал уже в который раз:
      - Я бегу и слышу, что медведь сзади в метре, рявкает. Увидел озеро и думаю - может в воде от него спрячусь!
      На этом месте все начинали громко хохотать.
      Мовсар, который везде бывал и всё видел, вспомнил очередную похожую историю.
      
      ...Я тогда, пастухом работал в Качугском районе, на летнем выпасе...
      Он закурил очередную папироску, глубоко затянулся, выдохнул дым и продолжил:
      - Тёмной, тёмной ночью пришёл к загону медведь...
      Коровы в загоне забегали, затопотали, замычали!
      Мы из зимовья повыскакивали, а темнота кругом, хоть глаз выколи. Стали из ружей стрелять вверх, зверя отпугивать - не видно же что происходит и в кого стрелять...
      А за загоном какой-то шум, возня - медведь пару раз рявкнул, бык замычал. Наконец, всё чуть успокоилось. Мы в избе двери закрыли, ждём рассвета. Как развиднелось, пошли смотреть.
      Все коровы и молодняк на месте, а быка, здоровущего, как трактор - нету. Потом нашли место, где его медведь задрал...
      
      Мовсар помолчал и после паузы разъяснил...
      - Мы обычно, коров в загон загоняли, а бык снаружи ложился. Думали, кто его такую громадину тронет? А этот медведь шею ему сломал, покусал, и уволок аж к речке, метров на двести от загона и там бросил, но брюхо ему вырвал и почти все внутренности выел...
      
      ...Когда Мовсар закончил свой рассказ мужики притихли. Каждый про себя представлял сцену нападения такого медведя и гадал, не случилось бы такого в эту ночь...
      Ночью все спали в пол уха, часто просыпаясь и слушая звуки за плотно закрытой дверью. Под утро пошёл легкий снег, который днём превратился в проливной дождь. В вершине долины эти дожди погасили пожары и через несколько дней, дым совсем исчез из воздуха, унесённый сильным ветром куда-то в сторону Тункинской долины...
      
      Лондон. 14 февраля 2004 года. Владимир Кабаков
      
      Медведь убийца.
      
      Главы из романа "Симфония дикой природы".
      
      ...Предзимье. По ночам уже холодно, но днями, когда яркое солнце поднимается к зениту, иногда в заветренном месте, где-нибудь в развилке крутого распадка, так неподвижен прогретый лучами воздух и так покойно и приятно полежать смежив веки, вспоминая недавнее, но ушедшее навсегда тёплое, ароматное лето...
      Серые безлистые леса, продуваемые насквозь внезапно налетающим холодным ветром, стоят осиротело, словно в тёмном трауре, а длинными ночами в болотных мелких лужах вода промерзает почти до дна. Первый сырой снег, упавший на тёплую ещё землю - стаял, а нового, уже постоянно зимнего, ещё не было...
      ...Вот в такое время из глухой сибирской деревни в сторону синеющего на горизонте таёжного хребта вышел маленький караван из двух лошадей, двух всадников и двух собак-лаек. Проезжая по деревенской улице, всадники кивали головами любопытным старушкам, одетым в старинные плюшевые жакетки на ватине и большие шерстяные платки. Они сидели на лавочках у высоких деревянных оград деревянных же бревёнчатых домов, во дворе которых заливались лаем хозяйские, тоже охотничьи, собаки.
      Эти сгорбленные временем и тяжёлым крестьянским трудом старушки помнили этих мужчин - охотников ещё мальчишками, когда, спрятав отцовскую одностволку в штаны и запахнувшись ватником, они крались по улицам, стараясь незамеченными уйти в соседний лес. Местный егерь был очень строг и всегда докладывал начальству о случаях браконьерства и стыдил родителей несовершеннолетних охотников, которые в неположенное время и в неположенных местах устраивали "сафари" вопреки всем распоряжениям местных властей...
      
      Преодолев реку вброд, всадники выехали на просёлочную дорогу и потянулись неторопливо по пологому подъему в сторону далёкого таёжного зимовья, стоящего за перевалом в одном из неприметных таёжных распадков.
      Собаки, покрутившись недалеко от всадников, освоившись с походным режимом, надолго убегали вперёд, пробуя распутывать звериные следы, но не задерживаясь, чтобы не отстать...
      Заночевали в полдороги от охотничьего участка в зимовье, расположенном у подножья горной гряды в развилке между двумя таёжными речками. Развьючив лошадей, люди растопили печку в домике и сварили пельмени, которые домочадцы охотника готовили перед выходом два дня с утра и до вечера. Пельмени получились крупные, размерами один к одному, вкусные и питательные.
      Поужинав и покормив собак сушеной рыбой, прихваченной с собой в больших количествах, путешественники занесли в домик вьючные сумы, а полмешка замороженных пельменей положили под крышу повыше и подальше от собак. Утомленные долгим переездом, уснули рано, как только ночь опустилась на таёжные склоны ближних хребтов...
      
      Уже в темноте, на край поляны заросшей молодым сосняком, вышел лось. Он постоял втягивая воздух горбатым носом с подвижными крупными отверстиями ноздрей, и, учуяв запах дыма поворотил назад. Обойдя по лесу большую дугу, вышел на реку ниже по течению и войдя в обмелевшую воду, склонив голову на длинной шее долго пил, втягивая жидкость в булькающую просторную требуху. Потом, не поднимаясь на берег, зверь долго и неподвижно стоял подняв голову повыше и прядая ушами.
      Услышав, как дверь в далёкой зимовейке скрипнула, зверь перешёл речку на другую сторону и углубился в густой лес у подножия холма...
      
      На другой день Охотник и сопровождающий его конюх, поднявшись ещё до рассвета, торопясь, попили чаю, оседлали продрогших за ночь лошадей и отправились дальше.
      К полудню, преодолев невысокий перевал, заросший крупным кедрачом, перекусив на ходу, едва успели к сумеркам в охотничий домик. Наскоро развьючив лошадей и стреножив их, отпустили пастись на большую поляну перед домиком, а сами сварили на костре ужин и даже выпили по пятьдесят граммов самогонки, прихваченной с собой предусмотрительным Охотником.
      Закусывали обстоятельно и неторопясь, наевшись, долго пили чай, негромко обсуждая увиденное за день.
      Долго ещё у домика в ночной темноте полыхал раздуваемый ветром костёр, а мужчины, грея перед огнём зябнущие руки, разговаривали, вспоминая предыдущие охоты.
      Ночевать пошли в зимовье, протопив перед этим печку и немного просушив внутри - за полгода зимовье отсырело. На дворе по ночам было уже под минус десять, и даже у костра было холодно и неуютно...
      Наутро конюх, тоже заядлый зверовщик, привязал освободившуюся лошадь к своему седлу, грустно вздыхал и завидовал остающемуся в тайге Охотнику. Помахав рукой, тронулся в дальний обратный путь, а Охотник остался один с собаками, своими верными помощницами - Саяном и Кучумом. Собаки пытались было побежать за лошадьми, но видя, что хозяин остался у домика, вскоре возвратились и легли у входа, положив головы на лапы, изредка взглядывая на хозяина, который был занят разборкой и сортировкой вещей и продуктов, привезённых караваном...
      Начался долгий охотничий зимний сезон...
      
      Вечером, сидя у костра и привыкая слушать таёжную глубокую тишину, Охотник вспоминал свою молодость...
      
      Охотиться он начал лет с десяти - в первую охотничью свою зиму ставил петли на зайцев на вырубках рядом с деревней и поймал за зиму несколько десятков. В этом деле он достиг настоящего знания и умения, закормил семью свежей зайчатиной.
      Лет с четырнадцати отец зимой стал давать ему свою одностволку, зная, что иногда сынок брал её в тайгу без "официального" разрешения. И уж в этот раз юноша важно и спокойно шёл в тайгу ещё в предутренних сумерках, поскрипывая подшитыми войлоком ичигами, на промороженном, примятом полозьями саней снегу...
      
      В пятнадцать он бросил школу и устроился на колхозную пилораму, подсобным рабочим. К тому времени он был крепко сложенным и сильным пареньком с весёлым добродушным характером.
      
      В шестнадцать он купил себе пиджак, одеколон "Шипр" и стал ходить на танцы, в деревенский клуб. Его сверстники, выпивали перед танцами самогон и потом весь вечер куражились, изображая из себя взрослых мужиков. Но для нашего героя водка была просто плохо пахнущей горькой водой и на вечеринках предпочитал пить кисло-сладкий, хорошо утоляющий жажду клюквенный морс. У себя дома в сарае, завел гантели, двухпудовую гирю и "качался", с каждым годом становясь всё сильнее и здоровее.
      Тогда же он влюбился в свою будущую жену. Девушке молодой скромный парень тоже понравился и они стали встречаться.
      Её дом был на окраине деревни, за рекой. Весной, когда река на несколько дней становилась непреодолимой преградой, он по металлическому канату, по которому летом ходил деревенский паром, перебирался к ней на свидание, цепляясь за канат руками и ногами...
      
      Охотник вырастал смелым и самостоятельным человеком.
      На окраине деревни жил тогда ещё старый охотник Васильич, который работал сторожем на водозаборной станции и был уже давно на пенсии. Это был ещё крепкий, седоголовый старик среднего роста, кряжистый, широкоплечий с весёлым улыбчивым лицом и молодыми смеющимися голубыми глазами. Васильич был дальним родственником молодому Охотнику и как-то по весне пригласил будущего охотника на глухариный ток...
      
      Зашли на токовище ещё с вечера на заросшую сосновыми зелёными борами таёжную речку.
      Переночевав ночь в душном зимовье, поднялись задолго до рассвета, попили крепкого невкусного чаю и в полной тьме, Васильич повёл своего молодого друга в тайгу.
      Перейдя болото, поднялись по склону, заросшему крупным сосняком до половины, и остановились. Тишина и темнота обступила охотников со всех сторон.
      Сквозь сереющую мглу видны были плохо различимые силуэты крупных деревьев. Пахло оттаивающей землёй и душным, едким свиным багульником. В сумерках наступающего рассвета пронзительно и тоскливо засвистели "токующие" бурундуки. Вначале слышался унылый свист слева, потом ему вторил такой же грустный ответ, откуда-то справа. И всё повторялось вновь и вновь.
      В рассеивающейся мгле послышалось неподалёку лёгкое потрескивание веток под чьими - то тяжёлыми шагами: "Кто-то из деревенских, - догадался Охотник, - тоже на ток пришёл..."
      
      И вдруг Васильич молча показал рукой на толстый полусгнивший ствол поваленный давней весенней бурей, лежавший на земле неподалёку. И молодой Охотник увидел, что мимо, за валежиной, медленно "проплывает" чья-то большая, шерстистая, полукруглая спина...
      Совершенно неслышно и как показалось молодому охотнику очень медленно, "спина" покрытая длинным тёмным мехом, проследовала справа налево и скрылась за вздыбленным корневищем-выворотнем...
      
      "Кто это был? - с тревогой, полушепотом спросил юноша Васильича и тот, тоже шепотом, коротко ответил: - Медведь!
      
      Тогда на току они добыли по замечательно крупному глянцевито-чёрному глухарю, но Охотник на всю жизнь запомнил тот утренний невольный страх и предчувствие чего-то страшного и непоправимого.
      ... Васильич был мастером делать трубы-манки на изюбрей, ревущих во время гона. Он показал молодому охотнику как вырезать такие трубы из хорошо просушенного елового дерева и научил реветь в эту трубу, подражая изюбрям на гону. Это был в исполнении Васильича даже не рёв, а настоящая песня - страстная, гневная, жалующаяся и призывающая. И когда Васильич, уже поздней зимой вдруг доставал одну из труб и начинал "петь", втягивая в себя воздух через узкое отверстие на конце, все в доме замирали от восторга, а юному охотнику казалось, что прекрасная разноцветная осень стоит на дворе. Хотя окна в избе были разрисованы морозными узорами...
      
      Чуть позже Охотник научился подражать гонным оленям голосом.
      Он сам до этого додумался, а так как обладал хорошим музыкальным слухом, то после нескольких репетиций-тренировок у него стало получаться...
      Это было удивительно и волшебно. Реветь для него вовсе было не трудно. Он, напрягая горловые связки выводил тонко и сердито песню, в которой звучали когда надо угроза, а когда надо то и мольба. Стоило ему вообразить состояние гонного быка, и у него всё получалось. Когда имитацию слушали его приятели, то у них по спине невольно пробегал холодок страха...
      Все быки сбегались на его зов и вся округа откликалась звонкоголосым и яростно-страстным эхом. Однажды осенью, уже перед армией, молодой Охотник вышел в тайгу на день и под синеющим вдалеке высокими кедровыми вершинами хребтом, на его рёв мгновенно откликнулся изюбр.
      Охотник повторил призыв-вызов и бык-соперник откликнулся уже много ближе. Притаившись за сосной, охотник ждал. Услышав треск веток под ударами рогов и сопение оленя, поднял ружьё и стал всматриваться в прогалы жёлто-зелёной листвы, укрывающей всё вокруг. В одном из таких прогалов вдруг заметил коричневое пятно, внезапно заполнившее пустоту между листьями кустарников.
      И он понял, что это бык, неслышно подобравшийся к нему подошёл к чистому месту. До чуть шевелящегося пятна было метров пятьдесят и Охотник, прицелившись, выстрелил в центр этого коричнево-рыжего пятна. После выстрела пятно исчезло и он, разочарованно вздыхая, ругая себя за недопустимое волнение и дрожащие при выстреле руки, пошёл на всякий случай глянуть на следы...
      Большой сильный красивый бык, с крупными многоотростковыми рогами, лежал под ольховым кустом и был мертвенно неподвижен.
      После, разделывая изюбря, Охотник увидел, что пуля, пробив лопатку, попала в сердце и олень умер мгновенно...
      
      Когда Васильич узнал о добытом олене, то очень обрадовался и похвалил молодого Охотника...
      
      А потом была армия в Даурских степях, батарея управления и радиорелейная станция, на которой он служил оператором...
      
      ...Армия длилась невыносимо долго. Несвобода тяготила молодого солдата больше всех тягот службы и, когда предоставлялась возможность, он один уходил на берег реки в степи и подкрадывался незамеченным к степным лисам, видимым в открытых пространствах издалека.
      ... Он очень скучал по тайге, по свободе и когда пришёл из армии, не раздумывая, поступил в леспромхоз, штатным охотником. И начались его полугодичные жития в одиночку, но с верными друзьями собаками-лайками в глухой тайге...
      Приходилось голодать, замерзать и проваливаться под лёд. Но всё это было на лоне природы и воспринималось как необходимый производственный риск на охоте. Конечно, охота была трудным и часто опасным делом. Но это было достойное и уважительное занятие для сильного и смелого мужчины... Кроме того, в тайге он был не один, а рядом с четвероногими приятелями...
      Собак Охотник любил с детства. У них во дворе, как и в каждом деревенском доме, жили три-четыре собаки и все были охотничьими, "рабочими", то есть работающими и по пушному зверю, и по копытным. Других в деревне не держали...
      
      ... С согласия отца, он завел себе свою личную собаку - кобеля звали Кучум. Он был черно-белой масти, высокий на ногах и с широкой грудью. Пушистый черный хвост лежал калачиком на спине. Собака была быстра, проворна, недрачлива и послушна.
      А хозяина он любил беззаветно, хотя тот бывал иногда очень строг.
      
      ... Кучум, уже в возрасте восьми месяцев, поймал в недалёких перелесках косулю и охотник его зауважал - вот как это случилось...
      
      Кучум на крупной рыси, обследуя по неглубокому снегу испещрённый козьими следами мелкий соснячок, вышел на лёжки косуль, погнался за ними и, перехватив одну, быстрым броском настиг замешкавшегося молодого козла. Вцепившись в заднюю ногу, затормозил его, проехав по снегу метров десять, а потом, повалив, задушил.
      В тот вечер, жаря вкусную косулятину на сковороде, Охотник, от ароматов, распространявшихся по зимовью, сглатывал слюну, а когда ел сочное мягкое мясо, всё время похваливал шуструю собачку.
      Со временем, Охотник, став одним из лучших добытчиков в леспромхозе, превратился во влюбленного в тайгу человека. Молодая жена управлялась по дому и растила двух мальчишек-погодков, а интересом всей жизни и одновременно работой, стал лес.
      Все тяготы и неприятности жизни, Охотник забывал оставаясь один на один с молчаливой и величественной тайгой. И главное, в тайге он был свободен и счастлив и посмеиваясь всегда говорил, что он счастливый человек, потому что удачно женился, а ещё нашёл себе дело по душе...
      
      ...Охотник очнулся от воспоминаний уже в темноте. Костёр прогорел и холод струйками студёного воздуха пробирался под одежду. Ноги тоже немного подмёрзли и Охотник, войдя в зимовье, переобулся в разношенные валенки. Засветил лампу-керосинку и, подогрев остывшую кашу, покормил собак. Сам он есть не захотел и, выпив чаю, забрался в спальник и, уже засыпая, сквозь дрёму, вспомнил добытого с Васильичем первого медведя...
      
      Дело было после армии. Как-то по снегу, проходя по верху водораздельного склона, заросшего смешанным лесом, далеко впереди, в пологом распадке, заросшем ольховником и молодым ельником, услышал глухой, басистый лай Кучума. Не торопясь, свернул в сторону лая, и вскоре, в чаще, на белом, снежном фоне увидел, что Кучум лаёт куда-то под выворотень. Подойдя поближе, Охотник внезапно понял, что Кучум, его старая, верная собака лает в чело берлоги.
      Вечерело, сумерки опускались на тайгу, начинался редкий снежок...
      "Если сейчас пробовать добыть медведя, это может мне дорогого стоить. Во-первых, видимость плохая, а во-вторых, я знаю, как стрелять медведя только из рассказов старых охотников. Стоит ли рисковать?"
      Если честно, то молодой Охотник побаивался в одиночку добывать медведя, хотя был одним из лучших стрелков в промхозе и даже участвовал в соревнованиях по стрельбе на траншейном стенде, и выполнил норму первого разряда. Но одно дело стрелять по тарелочкам и другое в сумерках пойти на медведя в тёмной берлоге.
      "А зверь из берлоги меня будет видеть очень хорошо" - подытожил размышления охотник и, отозвав упорствующего Кучума, ушел в деревню, сделав затес на большой лиственнице, стоящей метрах в восьмидесяти от входа в берлогу...
      
      ... Через несколько дней молодой охотник и Васильич пришли к берлоге с собаками. Привязав их подальше, они вырубили осиновую слегу метра в три длинной и в руку толщиной и крадучись, пошли к медвежьей берлоге. С утра было уже привычно холодно, на лесной гривке трещали промороженные деревья. Но Охотник не замечал холода. Ему даже было жарко...
      Подойдя к берлоге, они, взяв ружья на изготовку, подкрались к заметённому снегом челу почти вплотную, и Васильич, махнув рукой, показал место сверху берлоги - "Заламывай!"
      Оставив ружье на плече, Охотник перехватил слегу двумя руками и воткнул заострённый конец сверху в нижний край чела по диагонали. Медведь внутри заворочался и, схватив зубами слегу, попытался втащить её внутрь берлоги. Приложив ружьё к плечу, Васильич, у которого было около двадцати удачных охот на медведя, зорко вглядывался в темноту берлоги и, вдруг, спокойным голосом, проговорил: "Вижу голову! - помолчав, спросил сквозь крепко сжатые зубы: - Ну что? Стрелять!?".
      "Давайте! - подтвердил Охотник, крепко держа дёргающуюся в руках слегу. Грянул выстрел и Васильич через несколько секунд, опуская ружьй от плеча, сдержанно проговорил: - Кажется готов!".
      
      Стали вытаскивать медведя из берлоги. Охотник спустился в нору вниз головой и с верёвкой в руках. В двадцати сантиметрах от его лица, мёртвый медведь скалил пасть с длинными желтыми клыками, и в какой-то момент Охотнику даже показалось, что медведь шевельнулся.
      "А ведь будь медведь жив, он бы мне голову так бы и откусил", - вдруг подумал Охотник и неприятный холодок подкрался под сердце...Но человек взял себя в руки, надел на голову медведя верёвочную петлю и вылез из берлоги с помощью Васильича, который тянул его вверх за ноги.
      Уже после того, как охотники разделали жирного медведя с толстым, студенистым слоем сала под шкурой, толщиной почти с ладонь поставленную на ребро, они развели костёр и стали пить чай...
      Васильич вспомнил случай произошедший в тайге лет десять назад...
      
      Прихлёбывая горячий сладкий чай он, глядя в темнеющий впереди заснеженный распадок, рассказывал...
      - На местного охотоведа, который выслеживал незалёгшего медведя-шатуна, этот медведь сделал засаду и напал неожиданно. Охотовед был бедовый парень, ничего в тайге не боялся... И стрелок был хороший... Но бывают в тайге случаи, когда кажется всё против тебя...
      Васильич вздохнул, сглотнул чай и сделал длинную паузу, вспоминая что-то своё...
      - Тогда у него, наверное, винтовку заклинило - продолжил он, - и охотовед растерялся.
      Васильич, снова отхлебнул чай из кружки и грустно вздохнул.
      - Домой он не вернулся... Пошли его искать и нашли полусьеденные медведем останки, засыпанные снежком...
      
      Старый охотник допил чай, и выплеснул холодные капли из кружки на снег. Сумерки опускались на тайгу. Цвет огня стал оранжево-красным и дым начал крутить над костром в разные стороны.
      - И что? - спросил Охотник, ожидавший продолжения рассказа.
      Васильич поднялся с заснеженной валежины, потёр озябшие руки и завершил рассказ:
      - Медведя того выследили и убили, но охотовед погиб и никто не знает, как это было на самом деле. Можно только предполагать...
      
      Долго молчали, грея вытянутые руки над костром, вглядываясь невольно в тёмные силуэты, окружавшего костёр леса...
      У Охотника на душе вдруг стало тоскливо...
      - Вот был медведь и умер, и это мы его убили...- думал он собирая рюкзак. Старый охотник почувствовал настроение своего молодого друга и подбодрил его: - Не переживай. Ведь это большая удача, - найти берлогу и добыть в ней медведя. Тут тебе и медвежья желчь, которая раньше, использовалась как лекарство и была буквально на вес золота. И нутряной медвежий жир, который тоже используют в лечебных целях. А потом, у медведей же мясо целебное. Они в тайге корешки полезные едят, да орешки кедровые.
      Так что можно сказать, что тебе очень повезло.
      Перед уходом Васильич, словно забыв, что уже говорил об этом, произнёс:
      - И потом сало нутряное в медведе очень полезно для лёгочников. Оно и бодрость, и силу даёт. А медвежья желчь и вовсе на вес золота... А то, что убили, так это может быть и к лучшему. Не он нас, а мы его... На охоте ведь всякое бывает... Своей судьбы-то, никто не знает, - со вздохом закончил он...
      Васильич помолчал, ещё раз тяжело вздохнул и огладил бородку.
      - Все, рано или поздно, умирать будем. Никто ещё дольше своего срока не проживал!
      ...За мясом решили подъехать на машине попозже, чтобы не надрываться - мясо на себе не таскать - и налегке ушли в деревню...
      
      Так закончилась его первая берложная охота. Потом было много других. И казалось, что он уже начал привыкать к опасным встречам с Хозяином тайги. Однако, каждый раз в его душе оставалось после таких охот ощущение чего-то незаконченного и таинственно-тревожного. В этих, удачно завершённых охотах, он уже несколько раз добывал медведей в берлоге в одиночку только с собаками, а иногда и без них.
      Однажды Охотник застрелил медведя в берлоге ближе к весне, когда выходил со своего охотничьего участка. У него уже не осталось ружейных пуль, и он застрелил медведя из пистолета "Макарова", заломив предварительно чело слегой, которую привязал к кустам над берлогой верёвкой...
      И всё - таки каждый раз, когда он думал о медведях, на душе у него становилось неспокойно...
      Вот и в этот раз, охотник долго не мог заснуть, слушая, как ветер воет за стенами домика, изредка порывами залетая в печную трубу...
      
      Первые дни Охотник старался далеко от зимовья не отходить. С утра, взяв собак, прогуливался по окрестностям, подмечая, где какие звери живут, и кто проходит или пробегает по окрестностям...
      Он, привыкая, подстрелил десятка два белочек из-под собак, но, во второй части короткого дня возвращался к зимовью и занимался его ремонтом.
      В первую очередь починил крышу и, надрав мха в болоте, зашпаклевал появившиеся между рассохшимися брёвнами сруба щели. Спилив сухую кедрушку неподалёку, расколол её на плахи и сделал некое подобие конуры с двумя раздельными входами для собак.
      В последний день с утра, после ночного влажного снега, пересекая распадок, увидел строенные следы лося на галопе, а рядом прыжки своих собак. Они вспугнули сохатого в густом ельнике, мимо которого проходил охотник незадолго до того...
      Через полчаса Саян вернулся, а Кучум пропал...
      Придя к зимовью, Охотник принялся рубить дрова из заготовленных ранее напиленных на чурки сухостоин. Разрубив чурку на восемь частей, он складывал дрова вдоль боковой стенки зимовья.
      Ловко расположив чурку на земле, человек легко взмахивал топором и, хрясть - чурка, как головка сахара с хрустом разлеталась надвое. Взяв одну из половинок, он ставил её на чурку и ...тюк - тюк - тюк, раскалывал на ровные части - поленья. Они ещё сохраняли аромат желтоватой древесины кедра. Охотник так увлёкся, что и не заметил, как наступили сумерки.
      Разрубив очередную чурку и уложив поленья, он спрятал топор под крышу и вошёл в уже тёмное зимовье.
      Засветив керосиновую лампу, Охотник быстро развёл огонь в металлической, сделанной из листового железа печке, и поставил вариться кашу и кипятить чай. Выйдя на улицу, в темноте увидел, как из конуры вылез грустный, немного потерянный Саян и, виляя хвостом, подбежал к хозяину...
      Кучума по-прежнему не было. "Куда он запропастился? Не дай бог что случилось! - вздыхая озабоченно, думал Охотник и, подняв голову, долго слушал наступавшую ночь.
      В какой-то момент показалось, что он услышал далёкий, далёкий лай, но потом, сколько не напрягал слух, не мог отличить в наступившей тишине ни одного похожего на лай звука.
      От напряжения в ушах зазвенело и он, вернувшись в зимовье, прикрыл дверь. "Даже если это Кучум лаял, в темноте я ничего сделать не могу. Надо только ждать," - размышлял он, укладываясь спать после недоеденного ужина...
      
      Проснувшись на рассвете, Охотник вышел на улицу, накинув сверху старый полушубок, используемый как подстилка на нарах. Над тайгой чернело высокое чистое небо с россыпью серебристой звёздной пыли, протянувшейся, сгустившись, посередине небосвода с севера на юг.
      "Млечный Путь, - констатировал человек про себя и расслабившись, прислушался. Тишина стояла необыкновенная... Слышно было, как на дальней сосне под набежавшим из распадка порывом ветра, зашелестела пластинка сосновой коры, шурша краешком по стволу.
      И вдруг, из глубины тёмного леса, донёсся отчётливый лай Кучума. "Ага - обрадовался охотник, - значит, он вчера увязался за этим лосем, и держит его, не отстаёт. Вот молодец собачка!"
      Саян вылез из конуры потянулся и услышав далёкий лай, насторожился....
      Охотник, зайдя в зимовье, не стал больше ложиться, засветил лампу, подрагивая от прохлады выстывшего к утру зимовья, развёл огонь в печке. Потом, из оцинкованного ведра плеснул в котелок воды и сварил себе пельменей. Позавтракав, наскоро помыл котелок и алюминиевую солдатскую миску, и принялся хлебать крепкий горячий чай, с кусковым сахаром, вприкуску. "Эх, сейчас бы пряничков, - внезапно подумал он и сглотнул слюну, - медовых, коричневого теста, да ещё с глазурью по верху".
      
      Из зимовья вышел ещё затемно. Саян подбежал к хозяину, потёрся мохнатым боком о его ногу и перейдя на деловитую рысь, исчез в рассветной полутьме впереди.
      Пройдя немного в гору, охотник вышел на водораздельный гребень и, сориентировавшись, направился в ту сторону, откуда слышал лай Кучума рано утром.
      Мороз прибавил, и над тайгой поднялась туманная пелена. Пройдя по гребню, Охотник по распадку спустился в соседнюю речную долину и, остановившись, прислушался.
      Минут через десять ожидания, уже начиная замерзать, он вдруг услышал немного в другой стороне звонкий призывный лай. "Наверное перегнал быка с одного места на другое и вот вновь лает. А лось, видимо, стоит где-нибудь в чаще и наблюдает за собачьими маневрами".
      Охотник заторопился, зашагал быстро и, согревшись, успокоился, начал уже медленнее двигаться и внимательней смотреть по сторонам.
      Снег под ногами чуть поскрипывал и охотник старался ставить ногу аккуратней.
      Вдруг лай Кучума и, присоединившегося к нему Саяна, зазвучал совсем близко и похоже было, что собаки гнали лося на хозяина!
      Остановившись за толстым сосновым стволом, охотник проверил пулевые патроны в двустволке и, осторожно выглядывая из-за дерева, стал ждать.
      Через несколько минут в чаще ольховника у подошвы лесного холма на ровном пространстве перед пересохшим руслом таёжного ручейка, раздался треск сломанной ветки.
      Вскоре, сквозь чащу, в прогалы замелькал чёрный, нескладный силуэт с длинно вытянутой горбатой головой и небольшими рогами с четырьмя отростками от толстого основного рога.
      "Лет пять быку", - определил Охотник мельком, унимая начавшуюся в теле дрожь волнения. Затем медленно поднял ружьё, прижал стволы для устойчивости к дереву и аккуратно выцелив, подождал пока зверь подбежит метров на пятьдесят.
      В кустах, по обе стороны от лося бежали и попеременно лаяли две его собачки. По сравнению с двухметровым сохатым, они казались мелкими, намного меньше обычного.
      Лось бежал, не оглядываясь на собак. Он их совсем не боялся, но они надоели ему со своим шумным лаем, и зверь хотел бы от них избавиться. Преследуемый зверь, вовсе не торопился, поглядывал по сторонам, кося сердитым глазом в сторону настырных преследователей.
      Перед ним расстилалась знакомая, застланная белым снежным покрывалом, тайга и ничто не предвещало беды.
      ... Ещё вчера, с полудня, за ним увязались две собачонки: чёрная с белыми лапками и белыми пятнами, и вторая серая. Они упорно не отставали, а когда лось останавливался, то и собаки замедляли бег, но вплотную не подходили, а остановившись продолжала мерно и казалось спокойно лаять "Гав - гав - гав..."
      К вечеру, одна из собак, незаметно исчезла, а вторая осталась, и по-прежнему, бежала за лосем, а когда он останавливался, начинала мерно и настойчиво лаять...
      Даже ночью она не ушла.
      И по-прежнему принималась лаять на кормившегося в осиннике лося каждый раз, как он начинал двигаться и переходил от одной осинки к другой. Когда лосю это надоедало, он, прижав большие уши к голове и сердито храпя, показывая большие резцы на длинных челюстях, бросался на собаку, которая ловко уворачиваясь, отбегала в сторону, и, когда лось успокаивался, снова постепенно подбиралась к нему метров на двадцать и лаяла, лаяла.
      
      Уже хорошо было видно бегущего и даже слышно, как шуршал снег под копытами лося. Человек сам себе неслышно сказал: "Пора" и, сдерживая дрожь волнения, мягко нажал на спусковой крючок...
      После выстрела лось словно споткнулся, подогнул длинные ноги под себя и упал на колени, а уже после второго выстрела, хлестнувшего его пулей по боку, постоял ещё секунду на коленях, сгорбившись, и повалился на бок, сразу став меньше, словно в мгновение съежившись.
      Кучум и Саян подскочив к поверженному противнику, впились своими клыками в длинную шерсть на горле, но лось уже не сопротивлялся... Он был мёртв!
      "Вот собачка, так собачка! - ликовал охотник, подбегая к убитому лосю, чернеющему мохнатыми боками на снегу. - Теперь я буду с мясом весь сезон! И на приманку для собольих капканов хватит!"
      Завидев хозяина, Кучум обрадовался, "заулыбался", прижимая уши к голове и виляя хвостом. Охотник погладил собаку, приговаривая: "Хорошая собачка! Зверовая собачка!"
      Он начал разделывать лося, уже ближе к сумеркам... Развёл большой костёр, по временам отогревал на нём руки, заляпанные кровью и зябнущие от сильного мороза.
      Разложив лося на спину и удерживая его в этом положении, подложенными под бока брёвнышками, Охотник, уже не стесняясь, окунал замёрзшие скользкие пальцы в горячую кровь лося, вытекавшую в полость брюшины и потом, отогрев их, быстро закончил разделку и, разрубив тушу на части, сложил всё мясо, завернув его в шкуру. Прихватив с собой, кусок печенки, он пришёл в зимовье уже часам к десяти вечера, в полной темноте и, покормив собак кусками окровавленной лосятины, растопил печку и на большой сковороде пожарил остатки печени с луком и уже совсем задрёмывая, съел.
      Заснул быстро и спал без сновидений до утра...
      
      На следующий день он принялся перетаскивать мясо добытого лося по частям к зимовью. На это ушёл весь день. Зато вечером, обессилевший от переноски неподъёмно тяжёлых рюкзаков с мясом Охотник, вновь пожарил себе большой кусок лосиного стегна, вкусно поужинал и даже выпил пару рюмок самогонки.
      Лицо его, после съеденного сочного и жирного мяса, лоснилось и, выйдя уже перед сном на улицу в одной рубашке с не застегнутым воротом, не чувствуя мороза, долго стоял и смотрел на тёмное небо и звёзды. Глядя на усыпанное мерцающими звёздами, небо, он задумался.
      От выпитой самогонки, Охотник разомлел, его потянуло на обобщения.
      "Вот я тут живу один, в глухой безграничной тайге и мне кажется, что мир вокруг меня необычайно велик и безлюден. Но если сравнить Землю с этим необъятным безбрежным космосом, то наша планета покажется ничтожной песчинкой на фоне этого вечного и бесконечного мира. Можно наверное употребить сравнение и сказать, что Земля подобна песчинке на морском пляже".
      Охотник потрогал замерзающие уши и возвратился в зимовье...
      Уже засыпая, он подумал: "Так жить можно. И впереди ещё много - много непрожитых годов, интересных охот и вообще удач и счастья!"
      
      ...Бурый выжил после тяжёлых ранений, но похудел, отощал и бродил по тайге в поисках пищи. Кедровые орехи в тот год не уродились и потому Бурый не брезговал падалью. Как-то раз, набредя на останки лосихи, погибшей в петле, он обглодал все косточки и объел даже голову: разломав череп, полакомился мозгом и сгрыз даже мягкие части рёбер.
      Но в берлогу медведь таким отощавшим не мог и не хотел ложиться, потому что без жира под кожей, который медленно питает его всю зиму, он не мог бы пережить сильных долгих морозов в середине зимы. Вот и бродил хищник по замёрзшей тайге в надежде найти себе достаточно еды, чтобы растолстеть и тогда уже залечь в берлогу.
      Раны его почти заросли, но несколько пробоин на груди ещё чесались и Бурый, пытаясь унять зуд, расчёсывал их до крови когтистыми лапами снова и снова. Медведь даже выкопал себе берлогу ещё по теплу, но, не очистив себе желудок, не мог ложиться в зимнюю спячку, а чиститься не мог потому, что постоянно боролся с голодом.
      
      От голода и боли в ранах Бурый был всегда в плохом настроении и иногда ревел пронзительно и свирепо, оповещая окружающую тайгу о том, как ему плохо.
      Так, переходя с места на место в поисках пищи, он постепенно приближался к той таёжной местности, в которой Охотник начал промышлять соболя...
      
      ...Осенний лес словно съежился от наступивших морозов. Серые тучи громоздились на горизонте непроходимыми завалами и голые озябшие осины выделялись светло - зелёным на фоне темнеющего в излучине реки ельника...
      Вскоре толстые, похожие на рваные подушки облака, подгоняемые ветром, закрыли всё небо и пошёл первый большой снег, упавший уже на замёрзшую землю.
      Снежная метель, начавшись под вечер, со скрипом раскачивала кривоствольные сосны на мысах горных холмов, укутывала непродувемые ельники в снежные одеяния. Здесь, в чаще, спасался от пронзительного, режущего морозом свирепого ветра одинокий медведь... Голод и холод заставляли его постоянно двигаться в поисках тепла и пищи. Догнать оленей или лосей он не мог, но и подкрасться к ним тоже было сложно. Заледеневшая высокая трава шумела, шуршала под тяжёлыми лапами, а затаиваться на тропах и ждать, у Бурого уже не хватало терпения.
      Несколько раз он видел мелькающего по лесу чёрного на белом снежном фоне молодого лося, но тот каждый раз, услышав или даже увидев большого зверя, которому трудно было спрятаться в прозрачности белого окружающего пространства, прыжками срывался с места и убегал на много километров от места неожиданной встречи...
      
      ...От голода и постоянных недосыпов по утрам, когда бывало особенно холодно, Бурый сильно отощал и озлился. Однажды, на берегу большой парящей морозным туманом наледи, медведь натолкнулся на остатки лося, убитого стаей волков.
      Полусьеденная туша зверя почти полностью вмёрзла в наступающую "натекающую" на берега наледь и потому Бурому пришлось выгрызать кусочки мяса, шкуры и костей изо льда. Здесь он задержался на несколько дней и однажды даже вступил в драку с волчьей стаей, проходившей, как обычно, по своему охотничьему маршруту раз в пять - шесть дней. Но медведь в таком состоянии был похож на лесного демона и волки благоразумно отступили, не ввязываясь в большую драку.
      
      ...И потом, они были сыты после того, как поймали на переходе молодую оленуху, отставшую от стада. Схватка была короткой и погоня молниеносной. Мяса хватило на несколько дней.
      
      ... Волки, выстроившись цепью, спускались с водораздельного гребня, когда обезумевшая от страха оленуха, увидев мельканье серых тел между кустами, с треском, ломая молодой ольшаник, вырвалась на просторы залитого крепким скользким льдом болота, но поскользнулась, пытаясь круто свернуть от набегающей на неё сбоку, волчицы. И тут подоспевший молодой волк-переярок вцепился клыками ей в шею, а подскочившие взрослые волки в несколько секунд задушили, убили её...
      
      ... При встрече с медведем у остатков лося, желудки волков ещё были полны непереваренного мяса и потому они даже и не пытались атаковать Бурого, а трусливо убегали, поджав хвосты. Будь они голодны, ещё неясно было бы, кто выйдет из схватки за лосиные остатки победителем.
      Когда надо стая действовала бесстрашно и слаженно.
      
      ... Прожив несколько дней около чужой добычи, Бурый вскоре съел всё, включая кожу от большого желудка и даже обгрыз копыта. И вновь надо было искать новую пищу, а зимняя тайга не была гостеприимна к незалёгшему вовремя в берлогу медведю...
      
      Начались его последние мучительные шатания по тайге в поисках еды...
      Холода становились всё сильнее, а дни, когда, хотя бы немного светило солнце, становились всё короче. Ночи, казалось, длились бесконечно. Тишина стояла в лесу гробовая. Изредка это ледяное безмолвие прерывалось треском разрывающейся от мороза коры промёрзших до основания древесных стволов и диким волчьим воем с ближнего хребта.
      Жизнь одинокого зверя становилась невыносимой!
      
      ...А соболюшки приготовились к морозам, отрастили легко пушистый, тёплый, блестяще-коричневый мех и по утрам на солнцевосходе покидали тёплые норы-дупла в толстых кедровых корневищах упавших в ветровал, перезрелых, многобхватных стволов, полные сил и энергии...
      Они неутомимо скакали по тайге своей характерной побежкой, ставя задние лапы в промятые передними лапами лунки. Когда была возможность, то вскакивали на поваленные деревья и пробегали по ним какую-то часть своего пути. Ловкие быстрые зверьки ловили мышей, раскапывая их подснежные туннели, гонялись за белками и если повезёт, то догоняли и убивали, прокусывая острыми зубками - шильцами, беличье горлышко.
      Наевшись соболюшки возвращались в дупло и в тепле и безветрии дремали, готовясь к следующим охотам...
      
      ...Охотник проснулся как всегда задолго до рассвета. Выйдя из зимовья в темноту, он увидел своих собак вылезших навстречу хозяина из своих конур и, потягиваясь, виляющих хвостами. Их мех заиндевел на боках, но чувствовали они себя, несмотря на мороз, здоровыми и сильными.
      Вернувшись в зимовье, человек затопил печь, поставил греться на плиту вчерашнюю кашу и стал собираться в тайгу. Положил в рюкзак сухари и кулёк пельменей, чайную заварку и несколько кусочков сахара. Потом подсев к столу позавтракал кашей, запивая сладким чаем. Остатки вынес собакам и разложил в разные чашки. Собаки почти не жуя проглотили кашу и, облизываясь, подошли к хозяину, поднимая головы, и словно заглядывая ему в глаза...
      
      Над тайгой поднимался обычный морозно-серый рассвет. Большие деревья, замороженные до сердцевины, стояли не шелохнувшись, словно умерли, и только маленькая синичка, тонко посвистывая, перелетала, греясь, с ветки на ветку в кустах шиповника, торчащего из снега на берегу замёрзшего ручья...
      А в это время соболь - мужичок (так называют соболя - самца в Сибири) вылез из-под большого корневища упавшей сосны, пробежал по стволу, оставляя сдвоенные отпечатки пушистых лёгких лап, и, спрыгнув на бело-синий в рассветных зимних сумерках снег, поскакал галопом по привычному уже маршруту...
      Вот тёмной стремительный силуэт соболя пересёк свежие следы длиннохвостой пушистой белочки. Остановившись, соболюшка потоптался на месте, определяя направление хода белки. Вдруг, его тонкий слух различил шуршание коготков белки по коре кедра в ближней чаще. Он, словно пружинка, крутнулся на одном месте и помчался на звук.
      Сидящая на толстой ветке в половине ствола белочка, завидев тёмный силуэт соболя на белом снегу, стрелой мелькая в хвое веток, метнулась в вершину. Но соболь уже заметил это мелькание и бросился в погоню. Стремительно, в длинном полёте, белочка, перепрыгивая с дерева на дерево, неслась по воздуху, едва касаясь лапками веток и чешуйки кедровой хвои осыпались на снег, отмечая её путь, но ещё быстрее мчался соболёк.
      Смертельная погоня закончилась внезапно. Соболь уже почти настиг белку, когда она, промахнулась мимо очередной опоры и, сорвавшись, полетела вниз к основанию соснового ствола.
      Азартный соболь, не раздумывая, прыгнул вслед, мягко приземлился на снег, в несколько прыжков настиг белочку и острыми, как белые гвоздики зубами, в мгновение перервал ей горло...
      
      Немного успокоившись, соболёк полизал вытекающую из горла ещё тёплой жертвы кровь и принялся поедать, пахнущее кедровыми орешками мясо.
      Насытившись, соболюшка закопал недоеденные останки белочки в снег, проскакав по снегу несколько метров, взобрался на высокую сосну, шурша острыми коготками, вскочил на толстую ветку чуть прошёл от ствола и глянул вниз.
      Солнце к этому времени поднялось над лесом, и белый снег искрился под его яркими лучами миллионами огоньков. Было необычайно светло и красиво в этом зимнем лесу, но заснеженные деревья, словно неживые, стояли не шелохнувшись, и зверёк, как обычно после еды решил отдохнуть соболь.
      Устроившись поудобнее, соболёк растянулся на ветке и задремал, чувствуя приятное успокоение, от удачно начавшегося дня...
      
      ...С утра выставилась сухая морозная погода. Кучум и Саян, весёлым галопом описывая на белом снегу круги и полукружья, с двух сторон от идущего посередине охотника, обследовали тайгу, пропопуская сквозь эту сеть поиска большую полосу леса.
      В одном месте, пересекая соболиный след, Кучум вдруг остановился как вкопанный, подобравшись и, словно став выше на ногах, понюхал воздух над недавним следочком.
      После этого лайка на галопе сделала небольшой круг и, определив в какую сторону ушёл соболь, на длинных махах помчалась вперёд, прихватывая запах соболя верховым чутьём. След был утренний и потому собака мчалась, летела напрямик, перепрыгивая кусты и заснеженные валежины...
      
      ... Соболь проснулся, когда услышал шуршание снега осыпающегося под лапами Кучума на прыжках. Он видел сверху, как собака проскочила у подножия дерева, потом вернулась, подбежала к сосне и поцарапала кору когтями передних лап, встав на задние.
      Соболь, рассердившись на непрошенного гостя, не то фыркнул, не то чихнул и собака, услышав это, тотчас заметила в кроне пушистого зверька и залилась звонким призывным лаем. "... Тяф - тяф - тяф..." - выговаривал Кучум и вскоре к дереву на галопе примчался Саян и тоже включился в сердитое переругивание: "Гав - гав - гав..."
      
      ...Вскоре из - за деревьев появился охотник. Он торопился, вспотел и потому, подойдя к дереву и увидев притаившегося на ветке соболя, не спешил. Сняв шапку, обтёр вспотевший лоб, поглядывая вверх, в сторону соболюшки. Потом достал дробовой патрон, перезарядил двустволку, загребая снег ногами, отошёл чуть в сторону, и когда ствол сосны прикрыл туловище соболя, стал целиться в едва заметную головку с треугольными ушками и чёрными бусинками блестящих глаз...
      Собаки, заняли позицию напротив охотника, с другой сторону дерева, и размеренно гавкали - то вместе, то порознь. Саян при этом суетился, перебегал с места на место, а Кучум сидел на задних лапах и лаял, уверено и мерно, не отрывая зоркого взгляда от соболюшки...
      
      ... Грянул выстрел! От удара, с сосновой хвои под дерево посыпалась искрящаяся, лёгкая, снежная кухта, и чёрный соболёк, задевая нижние ветки, упал ватной игрушкой к ногам быстро подбежавшего под дерево Охотника. Собаки тоже бросились к убитому собольку, но после сердитого окрика хозяина, остановились и крутя головами, виляя хвостами, не отрывая быстрых глаз от пушистого зверька, переминались с ноги на ногу.
      Хозяин поднял с земли соболя и показал собакам. "Молодцы собачки! - похвалил он и собаки, ещё веселее завиляли колечками свои пушистых хвостов.
      
      "Ну, вот и первый соболёк - радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру.
      - Вылинял, конечно, уже давно - подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
      - Ну, вот и с полем! - поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного. - Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучиться - посмеивался он, оправдываясь.
      Бросив собакам по сухарику, которые они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса, сориентировался и направился в сторону зимовья.
      Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами, словно замершие богатыри, вслушивались в искрящуюся зимним снегом морозную тишину леса. Снег лежал повсюду и потому по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем.
      
      Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье - лай старшей собаки Кучума. "На зверя лает - вдруг забеспокоился охотник. Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и, широко шагая, поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше. Это залаял Саян.
      Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак. Саян, со вздыбленной на загривке шерстью, бегал с место на место, оглядывался, словно опасаясь засады, и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда, стоя на напружиненных ногах.
      "Берлогу нашёл!" - чуть не вскрикнул охотник. Чело берлоги было на виду. Невольно у охотника задрожали от волнения руки. Он, не торопясь, снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
      Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу. Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
      Кучум, заметив хозяина вздыбил шерсть, и, приблизившись к челу, заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча. Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след.
      Охотник с облегчением вздохнул. "А, где же косолапый?",- нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и заглянул внутрь берлоги.
      Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения, приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда и, вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
      -Не бойся, медведя там уже нет, - успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
      -Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху, - продолжил он, и Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка...
      
      ...Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе. "Или он ушёл в другую берлогу или его кто-то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?"
      
      ...В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак. Медведю, голодному, с обмороженными лапами вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов. Шерсть на Буром поднялась дыбом и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания длинные клыки... Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость!
      
      ... На следующий день, Охотник решил поставить капканы. Вечером он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам. Затем закладывал их, на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз под крышу.
      Собаки в этот вечер как-то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
      Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил.
      Утром, как обычно, позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и, обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь и на берегу первого же распадка, приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
      Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса - глухарятины. Он добыл недавно из-под собак облаянного ими на вершине сосны, угольно-чёрного петуха-глухаря, и не обдирая положил под нары. В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику.
      Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки, а перья разбрасывал по округе. Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в капкане.
      И ещё, "оградка" защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер...
      
      Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник, проверяя капканы из ближнего, вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. - А сегодня, на что он мне?"
      Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю.
      Собаки же, с утра прихватили свежий след лося и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая при виде убегающего зверя. Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
      Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь изредка были видны серые силуэты деревьев, запорошённых снегом.
      К вечеру и охотник и собаки очень устали и отправились в зимовье пораньше. Собаки неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
      Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары для долгожданного отдыха...
      
      ... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
      Злоба на всё живое клокотала внутри измождённого, но ещё сильного тела и хищник проснувшийся в нем, едва удерживал в себе визгливый, яростный рёв.
      ...Он ещё утром, зашёл к тропе ведущей к зимовью с тыла, из чащи, чтобы не давать следов и учуяв свежий запах человека и собак, его помощниц, ощерил желтоватые зубы и острые клыки и сдавленно зарычал.
      Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг носом к тропе и навстречу холодному ветру, чутко задремал, изредка, неслышно поднимая голову, прислушивался к вою ветра в вершинах деревьев, приглядываясь, сквозь хвою еловых тонких веточек, на прогал человеческой тропы, ведущей к зимовью...
      
      Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно.
      Перед этим, вздыбив шерсть на загривке, Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя, лежавшего за ветром. Человек тоже шёл не смотря по сторонам, закрываясь от метели одной рукой в рукавице, а его ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
      За спиной болталось незаряженное ружьё. Он, обычно осторожный и предусмотрительный, не перезаряди его после недавнего выстрела по белочке. Да и собаки бежали впереди, а им, Охотник доверял, как себе...
      
      ...Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив под крепкую мясную закуску, отвечать на расспросы об охотничьих приключениях. ...Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы укрытые самосвязанными цветными дорожками, жену у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу...
      
      А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, намёрзли от тёплого дыхания льдинки.
      Всё пространство неба и земли было белого цвета и снег сыпал сверху, не переставая и подхваченный ветром, кружился в безумном хороводе природного движения...
      
      ...Бурого замело, завалило снегом, и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы, вскочил на дыбы, вид его был страшен.
      Оскаленная, широко раскрытая клыкастая пасть, высокая лохматая, более двух метров ростом фигура медведя, визгливо-свирепый громогласный рёв на мгновение парализовали человека, так неожиданно возвращённого в реальность дикого мира природы, из своих сладких мечтательных грёз!
      Бурый скакнул вперёд, как тяжёлая лошадь, вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание, падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава!
      Затем, долго рвал безвольное, бесчувственное тело, вымещая в ярости на человеке свою боль и страдания, за все эти бесконечные дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти...
      
      Он, Бурый, убил человека за несколько секунд,
      но ещё долго терзал окровавленное тело, на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью, ворча и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом, вновь возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на темнеющее на белом изломанное мёртвое тело...
      
      Прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь, бросался на них, норовя схватить, и собаки отскакивали на почтительное расстояние и безостановочно лаяли.
      Кучум, изловчившись, прыгнул на Бурого и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося и пытающегося достать собаку лапами, медведя.
      Чтобы сбросить собаку, Бурый, встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота...
      Через мгновение, Бурый наконец - то дотянувшись, схватил когтистой лапой, пораненную, повисшую на нём собаку и ударил другой. Кучум, отброшенный мощным ударом, с воем отлетел в сторону.
      С трудом поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли, собака похромала в сторону зимовья...
      
      Напуганный всем происходящим Саян перебегал с места на место, поодаль, напружинившись и вздыбив шерсть, не решаясь, напасть на разъярённого хищника, безостановочно лаял. Бурый погнался за Кучумом и тот, как мог уворачиваясь убежал вперед, к "дому", к зимовью.
      А на тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и изогнутыми в разные стороны ногами, а стволы отброшенного медведем ружья торчали из сугроба неподалёку...
      
      ...Трагическая картина: черная неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу, в круговерти неперестающей метели.
      Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом, учуяв запах тёплого жилья и еды вышиб, вырвал дверь и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон...
      Вломившись в зимовье, медведь, встав на дыбы, смёл мешки с крупами и мукой, с полок под потолком, на пол и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу. Потом, выскочив из зимовья, он нашарил, под крышей, мешок с пельменями и чавкая съел их. Затем выудив длинной лапой оттуда же, из под крыши куски мороженой лосятины съел и часть мяса.
      И только набив брюхо, медведь немного успокоился, вновь забрался в зимовье и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью этому двуногому существу задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении, схватку с ненавистным человеком и его собаками...
      
      ... Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых, снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье...
      
      Ночью метель постепенно затихла, и ударил, как обычно бывает после снега, сильный мороз...
      
      Пролежав рядом с телом хозяина, уже закоченевшего и полузанесённого снегом всю ночь, Саян утром, вдруг обнаружил, что раненный медведем Кучум тоже умер - ночью, в последнем усилии подполз к хозяину и положив голову к нему на грудь, затих.
      
      Осиротевший Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, завыл скорбно и безнадежно, прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье, с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению. Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу, и по ней, уже никуда не сворачивая, затрусил в сторону деревни...
      
      Вокруг стояла притихшая тайга скованная морозом и только изредка, с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора и шурша, с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, словно сохраняя последнее тепло в заледеневших деревьях, осыпался подмороженный, тяжёлый кристаллический снег...
      
      ...Саян вернулся в деревню на третий день. По пути он ночевал у знакомого зимовья и чтобы утолить голод пытался ловить мышей, что ему не очень удавалось. И всё - таки несколько пойманных маленьких мышек помогли ему преодолеть эти длинные тоскливые километры возвращения и спасали от изнуряющего голода...
      Жена охотника увидев отощавшего Саяна, всплеснула руками и тут же заплакала. Саян, виляя хвостом, ластился к хозяйке, а потом вдруг начал выть, словно пытаясь рассказать ей что - то печальное, недавно произошедшее в его жизни...
      Встревоженная женщина, накинув платок на голову, пошла к младшему брату своего мужа, который работал учителем в начальной деревенской школе. Рассказывая о том, какой Саян вернулся тощий и испуганный, она всплакнула вновь, а брат Охотника пошёл в поссовет и рассказал всё секретарю деревенского совета.
      Уже вечером в школе собрались молодые и старые охотники и услышав его рассказ, засобирались в тайгу, спасать старшего брата учителя - Охотника. Многие предполагали, что Охотник, или замёрз, где-то провалившись в воду, или медведь напал.
      Последнее предположение считалось наиболее достоверным, потому что и Кучум тоже в деревню не возвратился...
      
      Выехали на колёсном вездеходе, который на время попросили в лесничестве. Взяли с собой медвежатницу, лайку - Пестрю. Это был крупный кобель с многочисленными шрамами на седеющей морде - следы собачьих драк во время течки деревенских собак. Он был первый и самый свирепый драчун и даже задушил несколько молодых кобелей, рискнувших вступить с ним в драку...
      Но вся деревня знала, что Пестря на берложной охоте, ничего не боялся и свирепо лаял на медведя буквально нос к носу уткнувшись в чело. Хозяин этой лайки рассказывал, что между носом медведя и носом Пестри в какой-то момент было не больше спичечного коробка.
      Эту историю знала теперь вся деревня и Пестря был всеобщим любимцем и гордостью деревенских детей и молодых охотников...
      
      Расстояние до зимовья охотника преодолели за один день и уже в сумерках подъехали к занесённой снегом избушке. Издали увидев, что двери зимовья открыты настежь и кругом царит разгром охотники, держа Пестрю на поводке, высадились из вездехода и когда увидели, что шерсть на загривке кобеля встала дыбом и он глухо заворчал нюхая воздух, поводя головой то влево то вправо, и неотрывно глядя в сторону зимовья, поняли, что медведь засел в зимовье. Такие случаи и до того бывали на охоте.
      Шепотом посоветовались и младший брат погибшего - Учитель, известный на всю округу медвежатник, спустил собаку с поводка. Пестря, взяв с места в карьер, понёсся к зимовью и вскочил внутрь, откуда раздалось его яростный лай и вскоре, взревел рассерженный, разбуженный медведь.
      Охотники, подбежав к домику, встали полукругом, приготовив карабины, ожидая появления медведя. Было уже полутемно и охотники которых было четверо, нервничали. "Уйти может - тихо предположил один из них, самый молодой, но Учитель промолчал и с напряжением ждал продолжения.
      В зимовье начались громкий шум и возня. Лай Пестри превратился в какие то яростные вопли и наконец, из домика вывалился Бурый и следом, вцепившийся в него Пестря...
      
      "Стрелять осторожно! - уже не таясь выкрикнул Учитель и сам выстрелил, целя в грудь громадного, рассвирепевшего от нападения собаки медведя. Затрещали выстрелы. Бурый поднялся на дыбы, хотел броситься на ближнего охотника, который был от него метров в десяти, но Пестря вцепился ему в заднюю лапу и медведю пришлось отмахиваться, отгонять смелого пса. Всё вокруг вновь завертелось, закрутилось.
      
      Грохот выстрелов смешался с рявканьем злого медведя и лаем Пестри. Охотники уже каждый выстрел раз по пять, по шесть, но Бурый по прежнему был на ногах и то вскидывался на дыбы, пытаясь атаковать людей, то вновь, на четырёх лапах старался догнать уворачивающегося, ускользающего от когтей разъяренного медведя, Пестрю.
      
      Наконец заметив, что зверь начал двигаться как - то неуверенно и неловко, учитель с карабином на изготовку подскочил к Бурому на несколько шагов и когда тот всплыл очередной раз на дыбы, вскинув винтовку, дважды выстрелил в голову медведя!
      
      И Бурый, словно сонный, повернулся вокруг своей оси опадая громадным телом вниз и упал наконец, на белый снег, забрызганный кровью и клочками шерсти! Люди ещё долго не решались прикоснуться к медведю, а осатаневший от злости Пестря вцепился в заднюю лапу и пытался вырвать кусок мяса из неподвижного, умершего уже Бурого...
      
      Наконец Учитель по дуге подошел к лежащему телу и держа карабин наизготовку, тронул тело мёртвого медведя кончиком сапога... Медведь - шатун был мёртв...
      
      И уже после, подошли остальные охотники, возбуждённо и невнятно обмениваясь впечатлениями. "Я стрелил первый раз и думал попал...". "А я выцелил в голову и только хотел нажать на курок, а он как броситься на Пестрю..."
      Только Учитель молчал и думал про себя, что брата, наверное этот медведь заломал и от этого, на душе становилось тоскливо и хотелось яростно двигаться, стрелять раз за разом в безжизненное, неподвижно распластанное, громадное тело зверя...
      
      ... Темнота незаметно спустилась на тайгу и люди разведя большой костёр, стали обдирать, ещё тёплого медведя.
      Работа была трудной, но опытный медвежатник, с помощью своих спутников делал это быстро и сосредоточенно, думая при этом тяжёлую думу, представляя себе последние мгновения в жизни своего горячо любимого, старшего брата...
      Он вспомнил, как его, ещё совсем мальчишку, брат брал с собой на глухариный ток, и у ночного костра прикрывал его своим ватником...
      
      Тогда, с братом, он добыл первого, такого запомнившегося, глухаря - петуха. Он иногда рассказывал, что этот успех, на первой охоте, впоследствии, возбудил в нём интерес к тайге, и природе, вообще...
      С той поры его заинтересовала биология и география. Первая, оттого, что помогала ему больше узнать о жизни животных, а вторая, из вспыхнувшей страсти к походам и путешествиям.
      Уходя в армию, уже закончив биофак университета, он думал, что никогда не вёрнётся в родную деревню...
      
      И действительно, после службы уехал в Карелию, в другой конец большого Союза, жил несколько лет в Крыму, потом перебрался в Москву и уже оттуда вновь вернулся простым школьным учителем в родную деревню...
      
      И где бы он ни жил, чем бы он ни занимался, ему постоянно снились просторы тайги и не хватало ощущения спокойной уверенности в себе, что и делает нас по настоящему свободными, даже в неволе.
      Везде он чувствовал себя гостем и вспоминал о родной деревне, как о своём единственном доме, где он был хозяином. Женившись на москвичке, он через некоторое время понял, что жизнь вместе, с избалованной и стремящейся к известности и славе женщиной делает его не только несчастным, но и несвободным, не даёт жить осмысленно и просто.
      Начались семейные ссоры, перераставшие в безобразные скандалы, с битьём посуды и истерическими слезами...
      
      И вот, наконец, он осознал - счастье человеческое таится там, где и когда нам было жить вольно и свободно и потому, в конце концов вернулся в Сибирь, в свой медвежий таёжный угол и став учителем в местной школе, всё свободное время проводил в тайге. И очень часто водил в таёжные походы своих учеников.
      Может быть, благодаря такому Учителю, многие юноши и даже девушки в их деревне, уезжая в город и выучившись, возвращались домой, женились, заводили детей и в последствии, были рады такому выбору, часто приглашая его, Учителя, в качестве крёстного отца...
      
      А всё началось, как сейчас казалось Учителю, с того дня, когда старший брат - Охотник взял его с собой в лес с ночёвкой на высоком берегу, таёжной реки...
      
      ...Закончив свежевать зверя, немного прибрав в зимовье, растопили там печь и приставив оторванную медведем дверь ко входу, стали устраиваться на ночлег, подогнав поближе к избушке вездеход...
      
      Медведь, перед тем как его неожиданно разбудил Пестря, дремал лёжа на нарах, соорудив себе из веточек и засохшей травы затащенным им в зимовье, подобие гнезда. В домике до сих пор остался крепкий запах дикого зверя.
      При свете керосинки осмотрели Пестрю. Он был в нескольких местах в крови, но это была медвежья кровь. Собака немного хромала на переднюю правую лапу, но скорее всего это был ушиб - как определил, ощупав собаку, Учитель - он в деревне был и за ветеринара тоже.
      Все охотники старались прикоснуться, погладить собаку и угощали его кусочками медвежатины, которую Пестря, брезгливо сморщив нос некоторое время держал в зубах, а потом бросал на снег.
      Когда осмотрели медвежью тушу, то оказалось, что он весь был изранен, и даже непонятно было, как он двигался. Шея была прострелена в нескольких местах, и в туловище было не менее десяти ранений. Но так силён и огромен был этот медведь, что убить его смогли только те пули, что попали в голову после выстрелов Учителя.
      Когда перед ужином выпили по первой, Учитель вдруг сказал:
      - Завтра утром начнём искать тело брата - И все замолчали, представляя себе его состояние. Каждый из них понимал, что Охотника, скорее, всего, нет уже в живых.
      Утром поднялись затемно, мрачные и молчаливые. За завтраком выпили по рюмочке негласно поминая погибшего Охотника и уже потом, засобирались на поиски...
      
      Договорились, что разойдутся в разные стороны и если найдут тело или то, что от него осталось, то дважды выстрелят в воздух. Пестрю закрыли в вездеходе и он жалобно скулил и подвывал, просясь на воздух.
      Учитель ушёл в тайгу раньше всех, и не успел ещё последний охотник отойти от зимовья, как раздался его совсем близкий двойной выстрел...
      
      Когда подошли к тому месту, где медведь заломал Охотника, Учитель копал снег в нескольких метрах от тропы, добывая из снега остатки разорванного и замерзшего уже человеческого тела.
      У дерева стояло прислоненное к стволу, ружьё Охотника, здесь же найденное Учителем.
      
      Медведь, несколько раз за это время, приходил к убитому им охотнику и фыркая, выкапывал тело и съел его больше чем наполовину, оставив нетронутой только голову и обглоданные кости ног...
      После того, как он насыщался, зверь стаскивал окровавленные остатки в кучу и заваливал ветками и снегом...
      По этому снежному бугру и по пятнам крови на белом, Учитель и обнаружил эту снежную могилу, в которой покоился его любимый старший брат...
      
      Так закончилась трагическая история противостояния человека и медведя, в которой Охотнику пришлось отвечать за грехи других, и в которой убийца человека, медведь Бурый, был наказан согласно человеческим законам!
      
      2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      
      Медвежья свадьба.
      
      ... Крупный медведь, темно - коричневого цвета, лежал в нескольких шагах от заброшенной дороги и дремал убаюкиваемый шумом леса, под несильным, ровно дующим с востока на запад, ветром.
      Солнце, опускалось к горизонту и когда тень от высокой стены леса накрыла медведя, он заворочался, открыл глаза, приподнял голову с когтистых передних лап и осмотрелся.
      Золотисто - серебряные лучи солнца, острыми пиками проникали сквозь листву и хвою смешанного крупно-ствольного леса, и рассеяли по траве, по кустам, и стволам деревьев, ярко-жёлтые зайчики света, словно накинули на увядающую зелень тайги камуфляжную сетку, под которой пряталась напряжённая жизнь...
      Через тропу, которую на старой, заросшей травой дороге уже успел протоптать медведь, ползли один за другим и целыми группами, обеспокоенные муравьи, из рассыпанного почти до основания, этим бурым медведем, некогда высокого и большого муравейника.
      Муравьишки, теперь, с утра до вечера были заняты восстановлением своего разрушенного жилища, спешили, закончить ремонт до первого снега.
      Слева от медведя зашуршала трава, и из под низких еловых лап, показалось серая с белыми продольными полосами, мордочка барсука. Он долго стоял неподвижно, наполовину спрятавшись за еловыми ветками, нюхая воздух и, когда медведь зашевелился, поднимаясь из лёжки, барсук сердито фыркнул и с неожиданным проворством, мелькая среди деревьев, скатился в нору и там затаился, уже до темноты...
      Белочка прыгая с ветки на ветку с грациозной гибкостью, минуя встречные ветки и сучки, поднялась на вершину ели и скусив одну из спелых еловых шишек, села на задние лапки, столбиком на ветке и зажав её лапками, прижав к грудке, принялась лущить, умело добывая вкусные семена одно за другим, так что плоские чешуйки посыпались вниз и одна подхваченная струйкой воздуха спланировала и упала на нос принюхивающемуся медведю.
      Зверь фыркнул, не то чихнув не то кашлянув, а потом, встряхнувшись всем телом потянулся, после долгого неподвижного лежания.Ещё раз фыркнув, зверь пошёл неторопливо, переваливаясь с боку на бок, подгребая под себя лапы с торчащими веером длинными чёрными когтями...
      Медведь пришёл сюда совсем недавно, отъедаясь на муравьях и их личинках, разоряя муравейники во всей округе и пробуя время от времени на спелость кедровые орехи, в кедрачах, протянувшихся широкой полосой по вершине водораздельного хребта...
      Глубокая рана на левом плече от укуса соперника в одной из драк, ещё беспокоила его, но начала затягиваться тонкой пленкой новой кожи. Комары и мухи уже не так беспокоили его и он перестал расчёсывать рану после болезненных укусов...
      После гона, который каждый год приходился на летние сильные жары, он отощал и сейчас блаженствовал и уже почти не вспоминал сумасшедший месяц, когда инстинкт непреодолимо гнал его на поиски самки...
      ... А тогда, в начале гона, он уже не в первый раз в своей жизни почувствовал беспокойство, жарким током крови распространявшееся по большому сильному телу. Он перестал есть, пил много воды и бродил днями и ночами по окрестностям отыскивая следы сородичей и главное, вынюхивая запах гонной матки.
      На пятый день своих скитаний в тёмном урочище, на стрелке между двумя рукавами широкого ручья он учуял запах медвежьей свадьбы и со всех ног бросился на этот запах, сбиваясь со следа и после суетливых поисков, вновь выскакивая на него.
      Уже после жаркого полудня он, воспалёнными от бессонницы и бескормицы глазами, заметил мелькание коричневых пятен среди сосен на склоне холма и опрометью бросился навстречу...
      Матка была главным действующим лицом в этом напряжённом и страстном шествии по тайге, из одного её края в другой, ...
      Она шла впереди, изредка останавливаясь и огрызаясь на своего преследователя, крупного, почти чёрного старого медведя, следовавшего за ней неотступно, вот уже несколько дней.
      За чёрным медведем следовал молодой медведь, вошедший в гонный возраст и, видимо, в первый раз участвовавший в "свадебных" боях.
      Он уже был нещадно помят и искусан Чёрным, более крупным и сильным медведем.
      Однажды отстав, потерявшись почти на сутки, он вновь, совершенно случайно набежал на ту же медвежью пару и последовал за ними, держась теперь на почтительном расстоянии...
      Когда появился Бурый, этот молодой медведишко, на правах "ветерана", не раздумывая, кинулся на пришельца в драку, в надежде напугать и отогнать ещё одного соперника...
      Но Бурый был уже опытным, умелым бойцом...
      Он встретил молодого лоб в лоб, вздыбился и молотя стоявшего ниже него, почти на голову, молодого зверя, ударил несколько раз лапами, с острыми торчавшими когтями, и разорвал кожу и мышцу на плече противника, а затем, не отпуская соперника, укусил его за шею, повредив воротную вену.
      Рык и гулкие удары тяжёлых лап, сопение и треск веток под тяжёлыми телами привлекли внимание полубезумной, от осознания своей власти над кавалерами, медведицы. Она возвратилась назад и присев на задние лапы следила за ходом жестокого поединка...
      Гулкое эхо медвежьей драки, нарушило тишину дремучей тайги и от этого свирепого шума, испуганно вздрагивая от пронзительно злобного рявканья обоих медведей, стадо косуль бросилось убегать, мелькая среди зелени, на прыжках, своими белыми подхвостьями - "зеркалами"
      ...Чёрный "ухажёр" тоже не вмешивался, но старался, пользуясь моментом, как можно ближе подобраться к капризной и раздражительной медведице, на что последняя отвечала свирепым, громовым рявканьем...
      Драка, между тем, подходила к роковой развязке. Молодой медведь, весь залитый кровью из порванной вены, отбивался из последних сил и пытался убежать, но разъярившийся от вида и обилия крови Бурый рвал и мял своего соперника.
      В этот момент на него нанесло раздражительно едкий запах гонной медведицы и он выпустив из своих когтей полуживого молодого медведя как - то боком, косясь налитым кровью глазом на Чёрного, попробовал приблизиться к вожделенной самке но, та, кокетливо качнув крупной, как мохнатый шар, головой чуть отпрыгнула, словно оробев перед победителем.
      А когда тот приблизился на недозволенное расстояние, она рыкнула, ударила его неопасно, лапой с расслабленными когтями, развернулась и пустилась бежать вперёд продолжая свою брачную игру уже с новым кавалером.
      Чёрный между тем, возбуждённый запахом крови, кинулся вдогонку медленно уходящему и хромающему от сильных укусов молодому медведю, набросился на него со свежими силами и, вымещая злобу длительного и безнадежного ожидания и страстного животного томления, стал рвать его когтями и зубами. Через какое-то время хрипевший, полузадушенный медведь упал и Чёрный стал волочить его по траве и кустам, обагряя обильной кровью поле выигранного сражения.
      Молодой медведь, ещё на какое - то время придя в себя, пытался отбиваться, кусался и даже прокусил Чёрному лапу насквозь...
      Но это уже была агония...
      Через время он вновь потерял чувствительность и Чёрный, укусив умирающего соперника за голову, попал клыком в глаз и выколол его. Но к тому времени молодой медведь был уже мёртв и его шерсть, залитая липкой кровью, покрылась налипшей сосновой хвоей и лесным мусором.
      Старый огромный медведь таскал свою жертву, как большую шерстистую куклу по траве и по кустам, рвал мёртвого, глухо рыкая и ударяя мощной когтистой лапой по безжизненному изувеченному телу...
      Наконец, словно что то вспомнив, Чёрный бросил жертву и хромая на прокушенную, повреждённую лапу кинулся вдогонку за своим счастливым соперником и коварной "барышней"
      Однако пара "коварных" любовников, уже успела далеко отбежать от места драматической схватки. Медведица бежала по прямой и Бурый, словно привязанный на верёвочке следовал за ней в нескольких метрах позади. Выскочив на берег небольшого таёжного озера, медведица, не раздумывая, вбежала в воду, охлаждая разгорячённое, распалённое страстным ожиданием тело, переплыла озеринку и последовала дальше...
      Бурый не отставая держался всё ближе и ближе к своей избраннице...
      Чёрный появился на берегу озера уже через полчаса.
      Возбуждённые непонятными гонками, любопытные кедровки застрекотали над головой медведя, но тот, не обращая на них никакого внимания, стал торопливо вынюхивать запахи, ища продолжение следа медведицы. Он рысцой принялся бегать с одной стороны берега на другую. Не догадываясь обежать его по кругу и пересечь выходной след.
      Солнце садилось на пики огромных елей стоящих на другой стороне озера а Чёрный выбившись из сил, раздраженный неудачей прилег на траву и стал вылизывать кровоточащую лапу, по временам нервно вскакивая, оглядываясь и снова опускаясь на траву...
      А медведица и Бурый продолжали свой страстный бег. Теперь медведица начала бегать по кругу и Бурый приблизившись почти на метр, бежал рядом и чуть позади. Наконец возбуждение медведицы достигло вершины, и в какое - то мгновение она остановилась, как вкопанная и даже чуть попятилась навстречу оробевшему, от неожиданности, Бурому...
      В наступающих сумерках звери были видны неясно. Бурый наконец обхватил передними сильными лапами туловище избранницы, встал на дыбы и накрыв медведицу своим большим сильным телом, чувствуя свою мгновенную власть над ней возбуждённо рыкнул, даже укусил её чуть за загривок и тут они слились воедино и вся страсть и сила жизни вошла из него в неё и излилась животворной влагой в её потаённое нутро.
      От испытываемого напряжения, сопровождавшего чувство запредельного удовольствия, громадные звери дрожали и мгновенно взмокли от пота...
      Через какое - то время акт первого, самого страстного и так долгожданного соития закончился, и рассоединившись, звери чуть разошлись по сторонам...
      ... Ещё несколько дней, Бурый следовал за своей избранницей неотлучно. Через какое-то время медведи повторили акт соития, и вновь повторилась и невольная дрожь, и волнение и жар страстного обладания.
      Природа приготовила это, привлекая зверей, как сладость, как приманку, к акту размножения, для продолжения вечного течения жизни не прерывающуюся после смерти отдельных членов вида или рода...
      Через неделю медвежьи объятия стали уже менее неистовы и волнующи. В самке начался длительный процесс зарождения новой и могучей жизни, продолжающий род медведей на земле...
      Она стала менее игрива, а иногда даже раздражительна, что, конечно, не нравилось медведю...
      Несколько недель медведица и Бурый были вместе. Суетливость и неуверенность пропали в Буром и он уже не так торопился за медведицей. Скорее она ходила за ним, чем он за ней.
      Иногда, на закате, лежа вместе в укромном углу хвойных лесов, медведи, словно переговариваясь, чуть слышно ворчали и разомлевшая, и благодарная медведица лизала Бурого в нос, а он не убирал морду в сторону, но и не проявлял былого волнения.
      Тогда же, на закате они соединялись в акте оплодотворения вновь. И этим, Бурый как бы подтверждал каждый раз своё право называться отцом будущего медвежонка или медвежат...
      ... Постепенно дни стали короче, и лето повернуло к осени. Кормились медведи совместно, но Бурый во время кормёжки всё дальше и дальше уходил от медведицы.
      В один из пасмурных дней, вечером, Бурый попробовал приблизится к медведице, но та раздражительно рявкнула и не в шутку ударила его когтистой лапой по боку. Бурый не ожидавший такого приёма, обиженно рыкнул в ответ, но в драку не вступил.
      Назавтра с утра, отойдя далеко от медведицы, не стал к ней возвращаться и побрёл в сторону большой реки, к тому месту, где каждый год, ещё до снега копал себе новую берлогу или находил хорошосохранившуюся старую, выкопанную когда - то может быть им же самим...
      Каждый год, под осень, он жил здесь, на северном склоне речной долины и ожидал созревания кедрового ореха - его главной пищи, перед залеганием в берлогу...
      
      Каменистая берлога.
      
      
      
      ...Толя, проснулся рано утром и полежав немного с закрытыми глазами, услышал утренний гул большого города и потянувшись рывком сбросил с себя одеяло, встал и вышел на кухню. В зашторенные окна пробивался розоватый рассвет и отдёрнув штору, он увидел над крышами большого города синее небо и лёгкие белые облачка, висящие на большой высоте, подсвеченные, встающим над городом, солнцем.
      На тонких ветках, висели большие жёлто-коричневые листья платана и он невольно залюбовался ими. Совсем недавно зелёная листва парила в воздухе обнимая ствол зелёной, почти неразличимой массой.
      А сегодня, листья были наперечёт и казалось, что каждую ночь, они, сорвавшись с дерева улетали в небо и наутро многих из них уже было не досчитаться.
      Поставив на газ, чайник, Чистов нарезал хлеба, положил в гриль и стал варить овсяную кашу. Мерной кружкой засыпал в ковш овсянки, потом туда же вылил кружку молока и две ёмкости воды.
      Дожидаясь когда эта смесь закипит, встал у окна и долго, сосредоточенной смотрел куда-то поверх крыш, на время забыв где он находится...
      
      ...Был уже конец ноября и на притихшую тайгу, перед сильными декабрьскими морозами с низкого, облачного неба опускались серые сумерки.
      Толя шёл по грязной дороге, обходя лужи тёмной холодной воды в колеях и тяжело вздыхая, представлял себе, сухую и тёплую зимовейку на пригорке перед болотистой низинкой, по которой протекала небольшая таёжная речка...
      В это время года были дни коротки и он даже не успел устать, когда день незаметно придвинулся к концу и Чистову, невольно захотелось оказаться где-то под защитой стен и крыши.
      Поправив лямки рамочного рюкзака, он ещё раз громко выдохнул, постарался выпрямить затекшую спину и начал подниматься в пологий подъём, за которым следовал сухой равнинный участок.
      Дорога шла строго по прямой, по широкой просеке заросшей по обочинам кустарником и молодыми сосёнками.
      Он вспомнил, что месяц назад, в конце сентября, подстрелил здесь коричнево-оранжевую капалуху и удивлялся её нарядной расцветке.
      Тогда же, только вечером, он ходил на глухариный ток, на подслух, и
      идя по этой же дороге, заметил на песчаной обочине странные пять точек веером и эти точечные "веера", повторялись на расстоянии полуметра один от другого. Уже чуть позже, Толя догадался, что здесь шёл медведь и концы когтей на передних лапах при ходьбе, чуть протыкали верхний слой песка...
      
      ...Медведь шёл в район, где обычно копали свои берлоги местные медведи - это был гребень водораздельного хребтика, где среди молодого сосняка стояли невысокие, с мягкими очертаниями скалки, стоящие здесь с незапамятных времён, когда здешние места были покрыты толстыми щитами первобытных ледников.
      Отступая ледник заровнял все обрывы и острые выходы камня, но местами, оставил такие вот гребешки высотой от десяти до тридцати метров...
      Медведь шёл уже несколько дней, ничего не ел, только пил воду и постепенно приближался к месту своей зимовки...
      
      Придя в зимовье, Чистов со вздохом облегчения скинул рюкзак, осмотрелся и увидел кострище, размытое осенними дождями, чернеющее оставшимися угольками.
      "Давно никого не было" - отметил он про себя и вошел в избушку.
      Внутри было сухо и от бревенчатых стен пахло старым, прокопчённым деревом. Железная печка в правом углу стояла на железных лапах, а под маленьким окошком стол, с крошками засохшего хлеба и обрывком газеты, вместо подставки для котелка.
      Выйдя на улицу, охотник торопясь стал разводить костёр на старом кострище, изредка поглядывая на другую сторону ручьевой болотины, где темной стеной стояла тайга.
      Через время, вернувшись в зимовье, он достал из рюкзака закопченный котелок, мешочек с крупой и банку тушенки.
      Вернувшись к костру, положил продукты на одну из чурок, стоящих вкруг кострища, сходил с котелком на ручей за водой и после, подвесил котелок над костром на таган, высыпав туда гречку.
      Потом распрямляя спину сел рядом и стал греть руки над высоким пламенем...
      
      Вскоре вода в котелке закипела и крупа фонтанчиками вместе с бурлящей водой стала подниматься кверху.
      Лесным топориком, Чистов привычно и быстро открыл банку тушенки, подождал ещё несколько минут и уже в почти готовую кашу, выложил кривой алюминиевой ложкой содержимое банки.
      Потом отставил котелок на край кострища, посидел ещё глядя на затухающий костер, о чем то сосредоточенно думая.
      Когда каша немного остыла, охотник занес котелок в избушку, чиркнув в темноте спичкой, зажег огарок свечи, стоящий на пустой консервной банке, как на подсвечнике.
      Стало немного светлее и поставив котелок на газету, на стол, он достал из рюкзака миску и кружку, сел ближе к столу, наложил себе каши и не торопясь приступил к еде...
      
      Поев, отставил котелок с недоеденной кашей в сторону, достал из рюкзака второй котелок, поменьше. Снова, уже в темноте, осторожно ступая по узкой тропинке, сходил к ручью, набрал воды и возвратился к потухшему костру. Раздув угли подбросил несколько веточек сверху, а когда пламя поднялось повыше, подложил ветки покрупнее.
      Повесив котелок над костром сел на чурбак и стал смотреть на огонь, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся из ночной тайги - все это, охотник делал автоматически, а в голове, тихим потоком двигались воспоминания.
      Вспомнил дом, раннее утро, когда все ещё спали, а он собирался на охоту.
      Сонная жена вышла из спальни и сухо спросила: - Когда вернешься?
      - Дня через три - ответил он и стал запихивать в грязный, помятый рюкзак котелки и продукты. Жена тут же ушла досыпать, а Чистов, одевшись в лесную, остро пахнущую костровым дымом одежду, забросив рюкзак за плечи, поёживаясь вышел в рассветную тишину предместья, изредка поглядывая на небо - как там с погодой...
      
      ...Вода закипела и бросив туда щепотку чая, Чистов вернулся в зимовье и не спеша принялся пить чай, поглядывая на оплывающий огарок свечи, с желтым пятном пламени наверху...
      Он не торопясь, долго пил чай с печеньем из помятой обертки, высыпая крошки на ладонь, а потом аккуратно ссыпая себе в рот - спешить было некуда и незачем...
      Спал на новом месте беспокойно - несколько раз просыпался, прислушиваясь к звукам за стенами домика. Но все было тихо и перевернувшись, плотнее накрывшись телогрейкой, поджав под себя ноги вновь засыпал...
      Проснувшись в очередной раз встал, зажег свечку и раздув угли, растопил печку - в зимовье стало прохладно.
      Накинув телогрейку, скрипнув дверью вышел наружу.
      Ночью шёл снег и засыпал тайгу тонким белым слоем - теперь стало понятна причина ночного беспокойства. Отойдя от зимовья, зябко подрагивая плечами постоял вглядываясь в тёмное небо и вернулся в натопленный домик...
      Окончательно проснувшись ещё в темноте, охотник подогрел кашу, напился сладкого горячего чаю, помыл котелок и алюминиевую чашку...
      
      Покидая зимовье ещё в темноте поплотнее закрыл двери и выйдя на дорогу, поправил легкий рюкзак за плечами и разминая ноги, неторопливо зашагал вперёд, направляясь в сторону прибайкальского водораздельного хребта, куда давно хотел сходить осмотреться и хотя бы немного узнать эти таинственные увалы, мимо которых проходил по знакомой дороге уже несчётное количество раз...
      
      Вчера, в полудрёме, представляя окрестную тайгу в виде карты долин, распадков, ручьев и речек, он вдруг подумал, что на этих красивых вершинах увалов никогда не был, хотя исходил вокруг уже все таежные пади и распадки. Он лежал и думал, что в этой исхоженной и изученной им тайге, есть несколько недалёких мест, в которые он ещё никогда не заходил и которые, каким-то таинственным образом привлекая внимание своей нелюдимостью и глушью, обходил стороной, ни разу не посещая их прежде.
      "Тут какая-то загадка - подумал он - или наоборот всё можно объяснить очень просто - в районе этого хребтика не было никаких дорог, но и знакомых зимовий там тоже не было".
      Летом или тем более весной, благодаря долгому дню, хотелось всегда забраться куда-нибудь подальше, и потому, проходил мимо без сожаления, только поглядывая на неровный таёжный гребень, синеющий на грани земли и неба, светлыми сосняками.
      А зимой, когда дни коротки и морозны, когда на земле уже лежат глубокие снега, тем более не было никакой возможности дойти туда за день и возвратиться в зимовье - у костра, зимние морозные ночи проводят только уж совсем новички или заблудившиеся.
      А Толя, уже и не помнил когда сбивался с намеченного пути в этих местах - их он знал очень хорошо...
      
      ...Медведь, обогнув знакомое уже зимовье, в окрестностях которого в предыдущие годы, по осени, он отъедался брусникой, нисколько не боясь ни собак, ни печного дыма, который в эти осенние ночи стлался над долиной речки и щекотал чувствительные медвежьи ноздри.
      Пришлые люди, после наступления темноты закрывались в своих лесных избушках, а вместе с ними были собаки - чаще это были беспомощные и трусливые деревенские полу-дворняжки.
      Они чуяли страшный запах медведя и забившись под стену зимовья, изредка нервно взлаивали - медведь знал, что люди и собаки боялись темноты, и чувствовали себя много лучше при дневном свете.
      Медведь, и в этот раз подходя к зимовью, ещё издали учуял запах дыма и инстинктивно опасаясь нежелательной встречи, сделал небольшой крюк по болоту, а потом, выйдя на дорогу продолжил свой путь...
      Толя шёл посередине просеки, по начавшему вверху светлеть небу, определяя направление.
      Он уже подходил к спуску в очередную долину, когда на востоке чуть рассвело и на небе в предрассветных сумерках растаяли последние звёзды.
      Разогревшись на ходу, охотник ровно и глубоко дышал, распрямил спину и расстегнув куртку на груди, размерено шагал по снежной целине, которая уже с утра, стал местами подтаивать, оставляя нетронутыми белые поляны в северных склонах и в зарослях ельника, сбегающего по крутым распадкам в широкую речную долину...
      Когда просека повернула резко влево и пошла по берегу такого распадка, Толя постоял, послушал утреннюю тишину и потом, сойдя с троы, медленно вошёл в лес.
      Огибая заснеженные кусты, он, по диагонали, вдоль крутого склона, начал медленно подниматься на водораздел. Ноги в резиновых изношенных сапогах скользили по мокрому снегу и Чистов, несколько раз упал на мягкую подстилку их осенних листьев, намочив руки в шерстяных перчатках. Через время охотник снял и выжал их, а потом положил в карманы куртки.
      Вскоре совсем развиднело и ему, с северного слона открылась далёкая панорама низинной тайги.
      Он какое-то время постоял вглядываясь в знакомые очертания приречных холмов и долин, а потом свернув левее, стал взбираться на крутой склон водораздела.
      
      Ещё через час, охотник поднялся на самый гребень и к тому времени, ночной снежок местами уже стаял и под ногами зашуршали мокрые листья ольхи и осины, недавно сброшенные с деревьев, растущих на местах бывших больших вырубов.
      Идти по гребню было намного интереснее, потому что во все стороны, и особенно справа и слева, открывался вид на длинные пологие склоны, заросшие густой тайгой.
      Гребень, то немного поднимался вверх там, где крутым склоном начинался очередной распадок удящий в долину, а то чуть спускался, образуя неширокую седловину, куда своими вершинами снизу приходили пади побольше.
      На одной такой седловине Толя увидел свежие следы кабанов и пнув сапогом один из следов, определил, что звери прошли здесь всего несколько часов назад.
      Охотник насторожился, осмотрелся, стал внимательнее подтянулся и словно стал выше ростом.
      Сняв с плеча ружьё, перезарядил стволы картечью и только после этого, прошёл несколько сотен метров по следам, зорко осматривая окрестности впереди и по боками от гребня.
      Вскоре, сквозь голый кустарник, в промежутки между высокими, редко растущими берёзами и осинами, охотник увидел вдалеке каменные останцы и бросив кабаний след, пошёл в ту сторону. По предыдущим охотам он знал, что кабаны ложатся дневать под прикрытием этих невысоких скалок, откуда их можно было выпугнуть и потом стрелять - лес на гребне был редким и просматривался на несколько сотен шагов вперёд...
      
      ...Медведь пришёл к этим скалкам неделю назад и какое-то время бродил по верхней части склона, пробуя копать берлогу. Наученный инстинктом, копнув тяжёлой лапой несколько раз у основания деревьев, он либо натыкался на мощную корневую систему, либо выворачивал из супеси обломки камней и ещё немного покопавшись, переходил на другое место.
      Потом он подошёл к тому месту, где была его прошлогодняя берлога, которая за лето просела и козырёк обвалился внутрь. В такой норе, зимой будет холодно и сыро и потому, покрутившись на этом месте, медведь тронулся дальше...
      
      ...Толя шёл медленно, тщательно всматриваясь в подозрительные тёмные пятна на серой поверхности земли. Ближе к обеду, утренний снег растаял и неприглядная серость предзимья, обнажилась во всей скучной действительности.
      "А как здесь было хорошо, ещё два месяца назад...
      С утра синее небо и яркое, ласковое, вычищенное первыми утренними заморозками, солнце. И лёгкий ветерок играющий золотой листвой в березняках, приносящий снизу, из широкой долины, ароматы подогретой осенней листвы, разомлевшей на тёплых югах, засыпанных сухими листьями, покрытых травой и густыми кустарниками.
      А на вершинах водораздела, берёзы шепчутся о чём то печальном, предчувствуя наступление дождливой погоды и холодов, заканчивающихся внезапным снегом, после жаркого не по срокам, тихого дня..."
      С той поры прошло уже недели две и природа, пережив роскошь очередного осеннего солнцестояния, всё быстрее катилась к зиме.
      Морозы постепенно сковали землю, уже несколько раз падал ночной снег и потому, тайга из радостной и просторно-золотой, стала сумрачной и серой, а кое-где, в сиверах, уже лежал неровными полосами снег...
      
      Медведь, после нескольких дней поиска подходящего места для берлоги, однажды, уже в сумерках, подошёл к скальникам и проходя у подножия серых обглоданных непогодой и дождями каменных останцев - некогда остроконечных и высоких скал, в одном месте заметил небольшое отверстие в каменной кладке и подойдя, заглянул внутрь.
      Это была небольшая пещерка-промоина. Медведь, отваливая в сторону нанесённые ветром опавшие листья и с корнем вырывая сухую траву, почти закрывающую вход в эту природную нору, стал раскапывать вход в пещерку...
      
      Днём, Толя решил обследовать южный склон заканчивающийся невысокими гранитными скалками. Он поднимался к камням зигзагами и не дойдя до них сотню метров, увидел на снегу отчетливые изюбриные следы и подумав, решил соследить зверя.
      Таким образом, он избежал встречи с тем медведем, который в это время, работая всеми четырьмя лапами, чистил свою будущую берлогу, выбрасывая из пещерки песок, лиственный сор и остатки мелких камней...
      
      Так часто бывает на охоте, когда зверь проходит мимо человека, а тот и представить себе не может, что по той или иной причине, он не встретил оленя, лося, или даже медведя, который на одинокого человека, особенно вблизи своей будущей берлоги, нападает без предупреждения! (Продолжение следует)
      
      2018 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      Конный поход в страну барсов и медведей.
      
      "...Вдруг по ней
      Мелькнула тень, и двух огней
      Промчались искры... и потом
      Какой-то зверь одним прыжком
      Из чащи выскочил и лег,
      Играя, навзничь на песок.
      То был пустыни вечный гость -
      Могучий барс. Сырую кость
      Он грыз и весело визжал;
      То взор кровавый устремлял,
      Мотая ласково хвостом,
      На полный месяц,- и на нем
      Шерсть отливалась серебром..."
      Михаил Лермонтов. "Мцыри".
      
      
      
      ...Назавтра утром, Алексей получил звонок от брата Гены, который объявил, что выезжают они в долгожданный поход через несколько часов и чтобы Алексей, прибыл на такси к нему домой, к четырём часам, когда и назначен общий выезд...
      Он всё сделал согласно "инструкции" и прибыл во время.
      В такси разговорился с водителем и выяснилось, что тот тоже страстный путешественник и бывает с семьёй и палаткой в разных уголках Прибайкалья. Узнав, что Алексей с братом собираются в Оку, таксист вполне искренне порадовался за них...
      Как обычно, пока грузили вещи из квартиры брата, пока заезжали в гараж за спальниками и прочими принадлежностями большого похода, наступил вечер. Часов в шесть, путешественники, уже на выезде из города заехали в супермаркет и на весь поход купили продуктов и водки. Это тоже заняло много времени.
      Наконец, попивая пиво, походники вырулили в долину нижнего течения Иркута, где в пятидесятые годы, прошлого столетия иркутскими гидростроителями, попутно, было построено приличное по сибирским масштабам шоссе.
      Прохладный воздух врывался в открытые окна большого автомобиля-вездехода, который брат приобрёл недорого и совсем недавно.
      Урча мотором, машина летела по шоссе, а путешественники, думая каждый о своём, смотрели на пролетающие мимо склоны холмов, покрытые ещё совсем свежей, радующей глаз зеленью - только недавно в округу пришло тепло, разбудившее весеннюю радостную жизнь в таёжных краях...
      
      Часа через два пути, миновав южную оконечность Байкала, остановились в одной из бурятских деревень и съели в придорожном кафе по паре горячих поз - бурятской разновидности русских пельменей, только размерами с кулак - выпили по рюмке водки за удачный выезд и вновь сев в машину, полетели вперёд, в сторону перевала в Окинскую долину откуда планировали начать свой конный поход по долине реки Сенцы.
      Вскоре, на окружающую местность, на эту гористую, живописную таёжно-степную древнюю землю, опустились сумерки и все позёвывая, стали гадать, где лучше остановиться на ночлег...
      
      В конце концов, доехали до бурятского летника - небольшого зимовья в устье ущелья Жахой, уже за Окинским перевалом, и остановились там ночевать, рядом с речкой одноимённого названия. Растопив жаркую печку, приготовили себе ужин, поели, немного выпили и спать легли уже в третьем часу ночи...
      
      Утром проснулись тоже поздно, уже при полном солнце. Выйдя на улицу, Алексей понял, что ночью был мороз и потому, на траве лежал небольшой иней. Но и при высоком уже солнце, в округе было ненамного теплее.
      Попили чаю и часу в двенадцатом дня, тронулись в сторону Орлика, "столицы" Оки.
      
      Отъехав недалеко, увидели среди безжизненных пространств одинокую лошадь с жеребёнком, которая по безлесной долине, неспешной рысью уходила от машины в сторону заснеженных гор. Алексей предположил, что это одичавшая лошадь, или "мустанг", - так называли коней, отбившихся от человека, в прериях Северной Америки.
      Проехав всего километров пятьдесят, вынуждены были остановиться, потому что на дороге, каким-то острым камнем пробили колесо. Пришлось, вытаскивать этот камень пассатижами и отвёрткой, а потом, на его место вставлять палочку клея, который на ходу, под давление расплавлялся и запаивал дырку наглухо.
      
      Во время ремонта, Чистов вышел из машины и пройдя в лесок, вдруг ощутил прилив сил и оптимизма. Кругом цвела весна, хотя на горах лежали ещё белые заплаты снега. Солнце, поднявшееся ближе к зениту, заметно прогрело воздух и недавно появившаяся лиственничная хвоя, вкупе с горьковатым запахом подснежников, наполняли окрестности замечательными, живительными ароматами весны и народившейся жизни.
      Такой запах он и почувствовал в Иркутске, в аэропорту, как только открылись двери самолёта.
      Наконец, машина тронулась дальше и вскоре они приехали в Орлик.
      В здании администрации, встретили старого знакомого, Николая, который помог им - дал на время пару кожаных вьюков, для конного похода..
      Алексей хотел повидаться с главой района и представиться ему, однако того не было в посёлке - он уехал в столицу республики и когда вернётся, никто не знал. Воспользовавшись остановкой, исправили кое-что в машине, которая наверное впервые в своей истории, заехала так далеко от асфальтированных дорог и потому, в ней постоянно что-то ломалось...
      
      После небольшой задержки, путешественники тронулись дальше, в сторону долины реки Сенцы...
      
      Уже в долине Сенцы, неподалеку от просёлочной дороги, на степной луговине увидели орла, который слетел с кровавых останков чьих-то потрохов. Позже, они узнали, что какой-то отчаянный медведь - "рецидивист", задрал здесь стреноженного коня и оставил свои следы, метку - объел у лошади уши - а оставшееся мясо даже и не попробовал. Владельцы лошади мясо это свезли на стойбо, а потроха оставили рядом с дорогой.
      Приехав на берег Сенцы и остановившись напротив стойба знакомого проводника Лёни, выкричали его через довольно широкую здесь воду и он, предварительно переправив через реку пару лошадей, сам прибыл на резиновой лодке, в сопровождении своих племянников.
      К тому времени, приезжие вскипятили чай и сели обедать, стараясь доесть домашние блюда прихваченные с собой из города. Лёня и ребята, тоже поели, попили чаю и рассказали историю с этим чудаковатым медведем, который, судя по всему, убил в здешних краях уже не одну лошадь и каждый раз объедал у жертв только уши - у хищников, тоже бывают странные предпочтения, иногда похожие на человеческие извращения...
      
      Проводник Лёня, сам в поход с нами не пошёл и потому, простившись, братья отправилась на машине дальше, а Рома и Аркаша - его друг, племяник Алексея, погнали четырех лошадей вослед уехавшим на "Круизере".
      Приехав к Лапсону - пожилому буряту, у которого они уже останавливались в прошлые годы, а там узнали что самого Лапсона нет, а есть его сын, помогавший здесь все последние месяцы отцу, строить из бруса новый двухэтажный дом. Этот брус пилили тут же, около сруба, на передвижной пилораме.
      Алексей и Босс, так называли Гену - брата и организатора похода, младшие члены "команды", дождавшись своих старших всадников, стали седлать лошадей.
      Одна, особенно норовистая и боязливая лошадь, досталась племяннику и Алексей ему искренне посочувствовал. Лошадка была диковатая и никак не давалась в руки и постоянно билась даже и в узде.
      По счастью Алексею досталась самая смирная и послушная коняжка, которой, как уверяли, было уже двадцать лет и которая, прошла через множество конных походов под различными всадниками - Алексей, наверное был из них не самый лучший! Однако лошади наездников не выбирают и потому, его конь всю дорогу терпел неловкого всадника, чем много облегчил для это непростое путешествие.
      
      Наконец, после нервных сборов и посадки племянника на свою полудикую Сивку - Бурку, путешественники тронулись в путь, не очень надеясь возвратиться назад без потерь. Но таково обычное чувство беспокойства, при выезде в далёкую экспедицию...
      
      Дело было заметно под вечер и всадники, тронувшись вместе, вскоре разделились. Ребята, во главе с Боссом ушли вперёд, а Алексей мерным шагом, осторожно понукая лошадку следовал за ними, по полузабытой, за прошедшие годы, дороге...
      
      Когда тропа поднялась на высокий гребень горы над рекой, он не вполне верил, что едет правильно, однако сомневаясь, продолжал следовать своим путём, вслед за остальными всадниками. Его мерин, постоянно ржал, вызывая на "связь" своих табунных дружков, скакавших где -то впереди, однако Алексей сдерживал его и приехал к зимовью уже в сумерках.
      На стойбо стоящем на берегу Сенцы никого из местных не было и наездники, вольготно расположились ночевать в большом жилом зимовье, рядом с рекой...
      Сварили кашу с тушёнкой, поели, довольные удачным началом похода выпили по сто граммов "фронтовых" и заснули, пожарче растопив печку.
      К этому времени, в голове "старшего" - Босса созрел план - надо добраться до Хойтогола, к источниками, там походить по окрестным долинам в поисках медведей, а потом заехать на несколько дней в ущелье Даргыл, где можно было встретить и следы снежного барса...
      
      Назавтра, по обычаю, заведённому шефом похода, все встали часов около одиннадцати и попив чаю, тронулись в путь не раньше двенадцати. Гена и дома привык спать по утрам, а ложился не раньше часу ночи. Он по натуре сова и потому, выстраивает свои дела, даже в городе, в основном во второй половине дня.
      Поэтому, он и домой приходит часов в одиннадцать вечера и в лесу, на охоте, появляется на стоянке позже всех. Алексея, такой распорядок жизни немного "напрягал", однако в каждом "монастыре свой устав" и потому - "надо приспосабливаться к тому, что мы имеем на данное время и в данном месте"! Так было и в этот раз...
      
      Как обычно, "со старта" все ушли вперёд, наказав Алексею никуда с дороги не съезжать и следовать вперед до встречи с ними. Он так и сделал.
      Все всадники уже с полчаса стояли на следующем стойбище у дороги, рядом с источником, когда Алексей прибыл туда. Они уже успели искупаться в минеральном тёплом источнике, находившемся неподалеку от зимовья, когда он только-только прибыл на пункт промежуточной встречи.
      Алексей купаться не стал, так как чувствовал себя неважно и только осмотрел окрестности горячего источника, заросшего высокой ярко-зелёной травой и кустарниками...
      
      Немного отдохнув, они тронулись в сторону Хойтогола и ситуация повторилась вновь, только в этот раз, лошадка Алексея шла неспешной рысью и не очень отстала от своих сородичей.
      А он, озираясь по сторонам вспоминал родоновые источники в далёкой Забайкальской тайге, где прожил около года в одиночестве, со своими собаками-лайками...
      
      ...Там, по ночам, медведи часто подходили к домику метеостанции совсем близко и собаки начинали нервно гавкать, что мешало ему спать.
      Вокруг тех горячих источников, так же как здесь, были густые заросли травы и кустарников, а кедры, стоящие неподалеку, выросли до громадных размеров и оделись зелёными, хвойно-пушистыми одеяниями - видимо целебные источники способствовали быстрому росту всего, в том числе и деревьев.
      Места там были дикие и звери не боялись проходить мимо деревянной избушки, одиноко стоявшей неподалеку от источников...
      
      Алексей, так погрузился в воспоминания, что прозевал нужный отворот и очнулся только тогда, когда его лошадь заметно сбавила ход и не хотела идти быстрее, несмотря на понукания. Только тогда, всадник начал догадываться, что заблудился.
      Он, уже сильно сомневаясь ехал ещё какое-то время вперёд, однако потом, переправившись через большую реку понял, что окончательно заблудился. Да и лошадка всем своим поведением давала понять, что они пошли не тем путём - мерин шёл очень медленно, словно нехотя и всё время норовил повернуть обратно.
      И всадник, наконец услышал его немой призыв и развернувшись, вновь преодолел речку, которую уже один раз переходил.
      Возвратившись к перекрёстку, он свернул направо и выправив путь, уже в сумерках направился в сторону Хойтогола...
      Алексей, не торопясь ехал по таёжной грунтовой дороге и вокруг, по двум сторонам от неё, стояли высокие горы покрытые густым хвойным лесом.
      Шум, скачущей по камням речки, наполнял долину до краёв и постепенно, становился естественным фоном, на который уже не обращали внимания ни лошадь, ни всадник...
      Кое-где, над крутыми склонами горной гряды громоздились гребни скал, а слева от дороги, в долине, сквозь молодую листву и хвою, проглядывали "линзы" небольших озёр, в которых наверняка была рыба, поднявшаяся сюда на нерест. Здесь весна началась недавно и зелёный цвет листьев, ещё не утратил изумрудного оттенка.
      Тишина, если не считать привычного шума речного потока, стояла первобытная и казалось, что здесь, человек и его лошадка - единственные живые существа.
      Однако старый мерин, иногда начинал насторожённо нюхать прохладный воздух и испуганно коситься большим выпуклым глазом, на тёмные, старые пеньки. Алексей знал, что округа полна зверями и вполне возможно, что где-то недалеко, на склоне, пасутся невидимые для него медведи - их страшный запах и пугал опытного "иноходца".
      
      В одном месте, где дорога поднималась на склон, лошадь забеспокоилась и Алексей, вначале учуял запах горелой тайги, а потом увидел обуглившиеся, чёрные обгорелые стволы деревьев и понял, что здесь, может быть день или два назад случился небольшой лесной пожар.
      Лошадь, пугаясь необычной для этой поры черноты пожарища, испуганно прядала ушами и несколько раз, чуть не сбросив неловкого наездника на землю, резко кидалась в сторону от подозрительно похожих на медведя, пеньков.
      Алексею подумалось, что за свою долгую жизнь, мерин наверняка не один раз видел в тайге медведей, а может быть и убегал от них вскачь, спасая свою жизнь. Поэтому, он был так пуглив и недоверчив в эти вечерние, тревожные часы, ожидая самого худшего...
      
      ... Алексей, подъехал к домикам уже в сильных сумерках, кое-как спешился охая и ругаясь на свою неловкость и боль во всём теле, не привычном к таким нагрузкам.
      Остальные путешественники давно уже были на "базе" и их стреноженные лошади паслись на зелёной луговине рядом с домиками.
      Лошадку Алексея, видя усталость и болезненный вид всадника, расседлал и стреножил Аркаша, а потом отпустил её пастись.
      А Чистов был в каком-то ступоре, видимо в следствии неудачной акклиматизации, хронического недосыпа и простуды, которую прихватил ещё в Питере, неумеренным образом напившись на поминках одного из друзей, кторый умер от разрыва сердца.
      Сегодня он совсем ослаб и раскис - от большого количества водки попавшей в непьющий организм, его иммунная система не справилась с нагрузкой и Алексей заболел, но виду не показывал, хотя всё это время, особенно с утра, неудачливый путешественник сморкался и плевался гноем из трахей и чувствовал себя совершенно разбитым и не в своей тарелке...
      
      Въезжая на своём "скакуне" на изумрудно-зелёную поляну Хойтогола, уже ввиду забронзовевших на солнце деревянных домиков, так непривычно смотрящихся в глухой горной тайге, он увидел высокого на ногах, "серого в яблоках" зайца, которой легким галопом пересёк луговину и скрылся в молодом кедраче.
      Дикая природа, в лице этого зайца, приветствовала путешественника, объясняя, что необитаемые человеческие строения совсем не мешают зверям использовать окружающие пространства, в своей лесной, обыденной жизни.
      На подъезде к Хойтоголу, Алексей видел в дорожной колее много медвежьих следов, разного размера и направлений, а это значило, что "мишки" использовали пробитую в лесу человеком дорогу и просеки для своих нужд, двигаясь по ним если они шли в нужном им направлении.
      Вспомнилось, как в прошлое посещение лечебных источников, тоже с братом и командой, Аркаша, как-то под вечер возвращаясь в избушку после купания в ваннах источника, видел мелькнувшую в кустах тень небольшого медведя...
      И в этот раз, путешественники, первое что сделали - это пошли купаться на источники. Алексей, несмотря на сумерки, чуть отойдя от многочасовой езды, закинув на плечо полотенце тоже отправился туда.
      
      ...День клонился к вечеру, солнце скрылось за высокими хребтами, окружающими Хойтогол со всех сторон и заметно похолодало.
      Дорога от домиков шла прямо к двухэтажной лечебнице и после зимы, все казённые здания выглядели заброшенными и неухоженными, как впрочем и сами источники. Из большой бетонной ванны, похожей на бассейн в небольшом детском саду, через отверстие для слива, вытекала горячая вода и остывая, оставляла по пути коричнево-серые потёки минеральных, лечебных солей, тонкой корочкой осаждающихся на влажной земле...
      Алексей, осторожно ступая перешёл по жёрдочке эту влажную жижу и пройдя к деревянной избушке, стал раздеваться. Внутри была неглубокая деревянная ванна, в которой постоянно стояла тёплая проточная лечебная водица, втекающая туда в одно отверстие, что повыше в стене и убегающая в другое, внизу. Это отверстие можно было заткнуть деревянной пробкой, чтобы поднять уровень лечебной воды в "ванне".
      
      Алексей, все эти дни чувствовал себя отвратительно: немного побаливала голова, а ноги шли с трудом, словно его внутренний "движок" не вырабатывал необходимого количества энергии. Тут сказалось переутомление, от необычных во время поездок на лошадях нагрузок, и акклиматизация, и лёгкое несварение, от присутствия на каждом приёме пищи, некоторого количества водки. Однако делать было нечего и Алексей, попав в такую ситуацию должен был приспосабливаться и соответствовать...
      
      Раздевшись до гола, подрагивая от наступившей вечерней прохлады и от нездорового озноба, он кое-как спустился в ванну и устроившись поудобней, стал растирать лицо и тело руками, стараясь впитать в себя как можно больше целебной влаги. Температура воды, была в районе тридцати градусов и потому, по настоящему согреться и расслабиться не удалось.
      Как только путешественник, по окончании водных процедур поднялся из воды, ему стало холодно и противный озноб вновь охватил усталое, болеющее переутомлением тело.
      Торопясь и выстукивая зубами мелкую, противную дробь, Алексей натянул на себя одежду и всунув ноги в шлёпанцы, поёживаясь и подрагивая всем телом, отправился назад в избушку, уныло поглядывая по сторонам и рассматривая следы оставленные на дороге предыдущими посетителями...
      
      ...Утром, Алексей с братом, который сильно хромал,- вчера подвернув ногу, когда его лошадь вдруг понесла в сторону, уже при вдетой в стремя ноге. Они прошли по дороге с километр и видели несколько свежих следов медведей, а вверху, на снежнике, растянувшемся длинным белым языком среди гребневых скал, тоже увидели в бинокль следы медведей, съезжающих по крутому склону вниз.
      Это немного развлекло их - хотя идти, даже по дороге, для Алексея было по-прежнему тяжело. Он чувствовал себя отвратительно и едва поспевал за хромающим братцем, тяжело дыша и морщась от боли в коленях...
      Дойдя до развилки, где Сенца раздваивалась, а точнее расходилась на три на рукава, они увидели старое зимовье, около которого и решили отдохнуть.
      Разведя костёр, вскипятили чаю и пообедали, загорая под ярким солнцем, изредка посматривая на крутые склоны окружающих долину.
      Потом, так же не торопясь, мучаясь от привычной уже дурноты и усталости, побрели назад.
      Где - то посередине пути на стоянку, Алексей отстал и брат, дожидаясь, рассматривал в бинокль следы медведя, который как слаломист, спустился с заснеженного гребня крутого склона и проследовал вниз, в густые приречные ельники, стоящие на противоположном от них берегу реки Хойтогол.
      Зверь, скатывался по снежнику широко раскрыв лапы и оставил заметный, даже невооружённым глазом, след.
      Делал он это скорее всего ночью, когда температура была в районе нуля, днём же, хорошо одетые в меховые шубы медведи, спасались от жары в высокогорье, на верху горных хребтов разделённых долинами трех речных потоков.
      Там наверху, ландшафты были похожи на заснеженную горную тундру, где снег лежал глубокими сугробами, кое-где освобождая выступающие скалы и отдельные островки зелёного мха. И там, на высотах, под необъятным небом, почти всегда дует ветер, резкий, холодный, сохраняющий минусовую температуру почти всё короткое сибирское лето...
      
      Возвратившись, из этого похода, охотники стали готовить ужин в ожидании племянника, в одиночку ушедшего в вершину Хойтогола, в надежде встретить и добыть "гуляющегося" медведя...
      В это время, в Саянах, у медведей начинается гон и они ищут себе пару, а потом, ходят вместе как влюблённые, не расставаясь ни на минуту.
      Ведь соперники не нашедшие пару, стараются отбить у "жениха" его невесту и потому, самцам всегда приходится быть настороже, готовым в свирепой драке отстаивая своё право на брачные удовольствия...
      
      ...Был тихий вечер и все сидели под навесом, вспоминая детали походов сегодняшнего дня, посматривая по сторонам и в длинные паузы разговора, слушали шум близкого притока Хойтогола, в который, чуть выше по течению, сливались минеральные лечебные источники...
      Наконец почти стемнело и все решили пойти на поиски затерявшегося молодого охотника, однако в это время появился сам Рома и сев на лавку, тяжело вздыхая от усталости, начал рассказывать, что видел несколько медведей и что первый медведь - самец обманул его спустившись сверху вниз, когда охотник, с большим напряжением, поднялся почти на самый гребень горы...
      
      - Следующих, увиденных на склоне медведей было три - медведица и два небольших медвежонка, как обезьянки лазивших по веткам низкорослых кедров, когда мамаша что-то разрывала в куче ветоши под этими деревцами - рассказывал Рома, изредка устало вздыхая и отпивая из кружки горячий чай...
      - Я их сверху видел в бинокль как на ладони...
      Медвежата, совсем как шустрые человеческие детёныши норовили залезть на какие-то опасные ветки, а мамаша периодически рыкала на них предупреждая, что если они её не послушают, то получат взбучку...
      
      Племянник отпил в очередной раз чаю из кружки, сделал несколько глубоких усталых выдохов и продолжил:
      - Я сверху, лёжа на скалке возвышающейся над крутым склоном, почти час наблюдал эту картинку с расстояния метров в шестьдесят...
      За это время, успел сделать несколько снимков, не знаю, хорошо ли они получились...
      
      - Потом, медведица что-то учуяла - продолжил Рома - и подгоняя малышей перед собой ушла, двигаясь вдоль склона, а я, осторожно спустился в долину и пошагал по тропинке назад, видя, что времени до ночи остаётся уже совсем немного.
      Я едва добрёл сюда - ведь я отшагал за день километров пятнадцать и ещё поднялся вверх, почти на уровень нерастаявших снегов...
      
      ...Охотники не торопясь поужинали, а потом, уже при свете костра, долго сидели под навесом за длинным дощатым столом, и поглядывая на костёр пили чай и разговаривали. Вспоминали многочисленные охотничьи истории происходившие здесь же, в горах, или неожиданные происшествия с лошадьми, когда они лягались, кусались или при переправе, уносимые течением в ледяной воде, переплывали бурные реки со всадниками на спинах.
      Был и такой случай, когда приятель Босса, на своём малорослом мерине, ранней весной чуть не утонул при переправе.
      При переправе, конь потерял дно под копытами и стал выплывать на ближайшую каменистую косу. Всадник, конечно всеми силами держался за узду, но лошадь выплыв, всё-таки вырвалась и отбежав на сотню метров, спокойно стала пастись среди редкого, прибрежного ельника.
      А мокрый и несчастный наездник, клацая зубами от пронзительного холода выжимал свою одежду и заикаясь, несколько раз принимался рассказывать, как всё это внезапно и непредсказуемо произошло, в довольно безобидной ситуации...
      
      ...Алексей, вовремя этих разговоров думал, что в таких путешествиях бывают ситуации, когда человеку уже не на кого надеяться кроме самого себя, и приходиться принимать решения и осуществлять их в одиночку.
      "А ведь многие из горожан, отвыкли от этого самостоятельного бытия и потому, боятся как огня любых независимых решений...
      - Вот и со мной такое сейчас происходит" - думал он, слушая эти бесконечные истории - воспоминания...
      
      В эту ночь он крепко спал, когда вдруг, сквозь сон услышал гул автомобильного мотора, а потом и громкие человеческие голоса перекрикивающие работу двигателя. Расслышал он и детские и даже женские голоса.
      Приехавшие искали место для ночёвки и Алексей, быстро одевшись, вышел в ночную темень и предложил свой обжитый уже, тёплый домик вновь приехавшим, а сам перетащился со спальником, рюкзаком и конской сбруей в домик к брату, чем вызвал его ворчливое неудовольствие...
      Тем не менее, всё вокруг скоро затихло и Алексей уснул на новом спальном месте, теперь уже до утра...
      
      Утром выяснилось, что ночью, в четыре часа, приехали из Орлика, на большом "ЗИЛе", в сопровождении троих бурят водные туристы из Ангарска, среди которых была и девушка и мальчик лет двенадцати - им Алексей уступил место в хорошей, протопленной ещё с вечера, избушке.
      У костра, собираясь ставить чай, он тотчас познакомился с симпатичным туристом в спортивной экипировке. Это был Николай Сергеев, один из инструкторов частной туристической фирмы, которая организовывала водные маршруты для туристов из европейской части России и из-за рубежа.
      Буряты на большом "ЗИЛе" вскоре уехали, а команда осталась на источниках, с намерением через несколько дней начать сплав по Сенце на надувном плоту...
      
      После завтрака, Алексей, взяв с собой "перекус" и водички в пластиковой бутылке, отправился в сторону перевала, по набитой тропе, которая за хребтом, выводил к вулкану Перетолчина - там, Алексей успел побывать в предыдущую поездку в Саяны...
      Подъём на гребень вначале тропы был достаточно крутым и он шёл не спеша, насторожённо поглядывал по сторонам, надеясь увидеть на противоположных склонах, тёмную фигурку медведя.
      
      ... Большой, совершенно чёрный медведь, вразвалку шёл по дороге вдоль реки, изредка останавливаясь и принюхиваясь к запахам цветущей зелени, появившейся в этой большой высокогорной долине, совсем недавно. Его томило и подгоняло новое чувство внутреннего беспокойства, которое мешало делать всё привычно и монотонно.
      Даже свежая зелень теперь мало привлекала его внимание и какое-то новое, волнующее кровь чувство, заставляло зверя безостановочно передвигаться с места на место, в поисках новой самки-подруги.
      Ему казалось, что с прошлогоднего лета прошла почти вечность и чувство вожделения и страстной истомы, в который уже раз возрождалось в нём с такой силой, что хотелось реветь на всю округу и расходуя накопившуюся энергию, драться с соперниками за обладание неведомой пока "невестой".
      Этот крупный медведь, обычно спокойный и осторожный, на время утратил чувство опасности, а возбуждаемая инстинктом размножения агрессивность, выливалась в действия, необъяснимые логикой рутинной жизни...
      
      Несколько дней назад, этот медведь, уже в сумерках, спустился с высокогорья в долину, и тут же встретил небольшой табун лошадей, пасущихся на луговине, неподалеку от человеческого жилья, от которого на всю округу пахло стойлом домашней скотины и печным дымом...
      Медведь, бредущий вдоль широкой луговины, и вынюхивающий следы медведицы, Может быть и не обратил бы внимания на лошадей, однако их паническое бегство возбудило в нём инстинкт преследования, а накопленные за весну силы, придали ему дополнительный импульс.
      Он вдруг рванулся с места, забыв обо всем чему его научил опыт предыдущей таёжной жизни, и с необычной для трёхсоткилограммового тела скоростью, на длинных прыжках быстро настиг ближнюю к нему, стреноженную лошадь. Та пыталась скакать, однако связанные по диагонали ноги, мешали согласованным движениям ног, привычным во время скачки.
      Вскидывая голову с развевающейся по шее чёрной гривой, обезумев от ужаса приближающейся смерти, лошадь сделала несколько неловких прыжков и настигнутая лохматым, страшно пахнувшим хищником заржала - завопила и выкатив чёрные глаза из орбит, вдруг рухнула на мягкую, зеленеющую травку, запутавшись в крепкой треноге, свитой из нескольких слоёв бечевы...
      
      Медведь, не ожидавший такой лёгкой добычи, набросился на бьющуюся, защищающуюся копытами и зубами лошадь, ударом громадной лапы, с длинными чёрными когтями, разорвал набитое травой брюхо, из которого с громким шипением вырвался горячий воздух...
      Он убил её в течении мгновений, вторым мощным ударом зацепив мотавшуюся в полубеспамятстве голову. Потом, он вцепился огромной пастью в загривок и отпустил жертву только тогда, когда смертельные судороги перестали сотрясать умершую уже лошадиную плоть...
      
      Выпустив мёртвую лошадь из железной хватки своих длинных клыков, зверь фыркая и дрожа от возбуждения отошёл от убитой им жертвы на несколько шагов, остановился, принюхался, послушал лай возбуждённых собак в недалеком человеческом жилье и потом, как-то неловко боком подошёл к своей нечаянной добыче. Он понюхал выпавшую на траву, ещё горячую и вонючую требуху, потом переступил ближе к голове и фыркая, начал объедать хрящи лошадиных длинных ушей...
      
      В предыдущие годы, во времена гоня, он уже несколько раз нападал на скот безнадзорно пасущийся посередине таёжной долины. Но каждый раз, он почему-то не трогал ничего кроме лошадиных ушей.
      В похрустывании хрящей, ему чудилось некое предзнаменование будущей встречи с очередной избранницей его медвежьей страсти, когда настигнутая им после долгих ухаживаний, медведица, как то по особому начинала хрустеть валежником в кустах, привлекая его внимание...
      
      Собаки, привязанные у бурятского стойба, принадлежащего хозяину этих с таким шумом разогнанных лошадей, лаяли всё яростней и медведь, словно очнувшись от временного забытья, ощутил неведомую опасность исходящую от этого лая и от этого близкого запаха человеческого жилья!
      Человека он боялся и ненавидел ещё с тех времён, когда эти незнакомые слабые существа передвигающиеся на двух конечностях, прячась за стволами деревьев на горном склоне, подкрались к ним - его матери и годовалому брату - и стали стрелять, громом выстрелов нарушая таёжную тишину. Тогда, ему удалось убежать, скатившись в страхе в горную расселину и по ней добраться до глухого, почти непроходимого ельника...
      
      Там он и провёл ту страшную ночь, впервые один, в ожидании возвращения медведицы и своего брата. Но ждал он напрасно и после нескольких дней тоски и нерешительности, ушёл за дальние перевалы и поселился в местах, где эти двуногие, жестокие существа бывали очень редко...
      
      ... Тропа, ведущая по крупно-ствольному кедрачу в гору, поднималась на гриву зигзагами и охотник, делая частые остановки и задыхаясь, медленно поднялся к гриве отделяющей долину реки Хойтогол, от долины, в которой были расположены лечебные источники...
      Сверху, с гребня горы, во все стороны открылись замечательные виды, и присев на упавший ствол, Алексей долго разглядывал противоположный склон спускающийся к речке, высматривая на нём пасущихся медведей, а может быть и коричнево-шоколадных изюбрей - о барсе он уже перестал думать...
      Однако время было уже около полудня и потому, склоны были пустынны. Звери, после длинной тёмной ночи и утренней кормёжки, давно уже ушли в глухие распадки, на отдых...
      
      Насладившись этими замечательно дикими панорамами горной тайги, Алексей поднялся, немного потоптался на месте оглядывая округу по периметру, и продолжил путь в долину, посередине которой, прыгая по камням, бежала небольшая горная речка.
      Тропа петляла среди непроходимых зарослей невысокого кустарника и постепенно, минуя нерастаявшие ещё, неглубокие снежники привела его к руслу водного потока.
      Обходя снежники, продираясь сквозь густые кусты низкорослых зарослей полярной берёзы, он медленно брёл всё вперёд и вперёд, глубоко вдыхая целебный горный воздух напоенный ароматами цветов и листвы - стволы деревьев и кустов, совсем ещё недавно укрылись зелёным нарядом.
      Шум белопенного потока заглушал все посторонние звуки и только откуда-то издалека, с гребня противоположного склона, грустно и многозначительно доносилось кукование кукушки..
      .
      Вскоре тропу перегородили каменистые осыпи и осторожно балансируя, охотник медленно преодолевал их, старясь не сломать ноги и не разбить голову при неловком падении.
      Вслед за этим, пришлось переходить глубокие влажные снежники, от которых брюки промокли почти до колен и в резиновых сапогах мокрые портянки сбились в ком. Но он старался не обращать внимания на эти досадные мелочи и по речной долине, медленно продвигался все ближе и ближе к перевалу в Долину Вулканов...
      
      Остановившись в очередной раз передохнуть, он приметил на некрутом подъёме, на противоположном склоне красивое место заросшее низким кустарником и зелёным мхом и решил, что дойдёт туда, там посидит разглядывая окрестности, погреется на солнышке, а потом, будет возвращаться назад, к избушкам...
      
      Перейдя речной поток, в одном месте перекрытый громадными валунами рассыпанными посередине быстрого течения, Алексей, по небольшой ложбинке начал подниматься все выше и выше, к границе растительности, где ближе к вершине были только камни и мелкая щебёнка.
      Каждый шаг давался с трудом и к тому же, приходилось выбирать самый чистый и безопасный путь, а для этого, иногда надо было идти поперёк склона отыскивая мало заросшие места или преодолевая крутой склон, поросший невысокими кедровыми деревцами, с хвоей странного, жёлто-зелёного цвета.
      То тут, то там его внимание привлекали жёлтые, яркие соцветия горного рододендрона и совсем мелкие цветочки незнакомых ему растений.
      
      Тайга здесь, обладала замечательно разнообразием набора цветов и кустарников, а это заставляло Алексея, размышляя искать причину такого разнообразия.
      "Как в таком суровом климате - спрашивал он сам себя - выживают эти красивые, иногда по южному ярко раскрашенные, цветники?
      Такое разноцветье трудно было себе представить, не побывав здесь и не видя этого великолепия! И тем не менее всё это растёт и живёт здесь, несмотря на суровый климат горной тундры!"
      "Не будь этой, можно сказать пышной таёжной растительности, - продолжал размышлять он - горная тундра поражала бы своим однообразием и аскетизмом - она таковой и является, но только располагаясь на несколько сот метров выше по склонам, господствуя над полого спускающемся дном речной долины..."
      
      Между тем, охотник начинал уставать...
      С непривычки, громко и часто колотилось сердце и к тому же немного заболела голова - высота над уровнем моря составляла здесь около двух километров...
      Наконец выбрав подходящую площадку, Алексей сел в хрустнувший под ним мох-ягель и расслабившись, а потом, заложив руки за голову, прилёг на землю и закрыл глаза утомлённые ярким солнечным светом.
      Некоторое время, словно в забытьи он лежал, не думая ни о чём и только чувствуя блаженную усталость, обычную для свободного человека, наконец-то оставшегося в совершенном одиночестве, среди равнодушной и величаво-гордой природы...
      
      ...Медведь, спустившись по крутому, заснеженному гребню с вершины хребта, где он устраивал свои днёвки во время жаркого полудня, ночью шёл по руслу широкой, по весеннему полноводной реки, ненадолго сворачивая в горные распадки, в поисках следов своей будущей избранницы. Он был хозяином здешних мест и кроме двуногих существ, ему здесь ничто не могло угрожать.
      А пришлые медведи - самцы, не представляли для Черного, так мы назовём нашего героя-медведя, никакой опасности, потому что он был самым сильным и самым опытным бойцом на всех пространствах здешней многокилометровой, горной тайге. Он прожил на свете уже около десяти лет и последние лет пять, во всех схватка с соперниками, отважившимися биться с ним за обладание самкой, он, Чёрный, выходил победителем. Поэтому, в последние годы, никто из медведей- самцов не рисковал вступать с ним в единоборство и медведицы автоматически становились его трофеем и "добычей".
      Но сумасшествие медвежьего гона, рано или поздно заканчивалось и Чёрный, заложив в недра очередной медведицы гены своего потомства, возвращался к себе за перевал, на плоскогорье, где и проводил, перед залеганием в берлогу, оставшуюся часть лета и осени...
      
      ... Когда, Алексей открыл глаза, то заметил, что солнце переместилось по горизонту на несколько диаметров вправо и остановилось в зените. "Наверное уже полдень" - подумал он и сев поудобнее, стал рассматривать в бинокль скальники, торчащие из гребня на противоположной стороне долины.
      Там, где её дно резко поворачивало и исчезало в гигантских скальных разломах, высокий обрыв заканчивался острым гребнем, за которым начинался спуск в Долину Вулканов.
      С той стороны перевала, склон круто спускался в долину реки и он помнил, как по весне, ближе к полудню, оттуда, с громким шумом скатывались вниз небольшие каменные осыпи - земля нагревалась от солнечных лучей, верхний слой грунта оттаивал от ночных заморозков, и камни падая сверху, увлекали за собой нижележащие.
      Набрав скорость, высоко подскакивая они, с громким угрожающим щёлканьем, летели до самого дна долины и прекратив движение, успокаивались, засыпая каменными обломками очередной участок зеленой пологой луговины низкого берега, спускающегося к водному потоку...
      
      А здесь, была тишина, и только ветерок волнами двигался над вершинами невысоких кедрушек, издавая тихое шуршание, когда пролетал через зелёную крепкую хвою, как сквозь частую сетку.
      Разглядывая гигантский обрыв, Алексей пытался представить себе катаклизм, способный вспучить из недр земли эти гигантские скалы и гранитные лбы, нависающие многотонной громадой над дном каменной расселины засыпанной валунами, некогда, во времена извержений древних вулканов, образованной движением расплавленных масс гранита...
      
      Прошло более часа прежде чем очнувшись, оторвавшись от увлекательного зрелища, он решился прервать эту вселенскую тишину и неподвижность и тронулся в обратный путь, стараясь передвигаться уже по пройденным участкам горного рельефа, заросшего кустарником и покрытого расщелинами, промытыми бурной весенней водой,.
      Идти вниз было намного легче и быстрее и потому, через полчаса Алексей уже переходил речку, а потом, миновав опасный участок каменных валунов, скатившихся с крутого склона и заполнивших всю низинку до самой текучей воды, вновь вышел на тропу, глубоко втоптанную в песчаник копытами бурятских лошадей.
      Тающие под жарким солнцем снежники перегораживающие тропу, значительно просели, спрессовались и он, преодолел их без особого труда.
      Добравшись до гребня, на закрайке частого кедровника, Алексей ещё раз посидел осматривая противоположные склоны в бинокль, но ничего не обнаружив, быстро спустился по крутой тропе к источникам...
      
      Уже внизу, шагая по зелёной травке растущей на дороге идущей между корпусами санатория, он ещё раз увидел знакомого зайца, проскакавшего в сторону шумящей речки и подумал, что во время гона все животные теряют осторожность, уверенные в собственной быстроте и силе. Однако, будь с Алексеем ружьё, он мог бы очень легко добыть этого "скакуна" на ужин...
      
      На базе, кроме инструктора Коли никого не было и они вместе поели сидя за столом и после чая, решили сходить в вершину Хойтогола...
      Дорога туда шла по левому берегу реки среди кедрачей, перемеживающихся большими полянами заросшими кустарником - высоким, частым и потому, почти непроходимым. Сюда, на зорях приходили кормиться крупные изюбри - самцы и одного из них, Алексей даже видел в прошлое посещение Хойтогола. Это были сильные, быстрые звери весом за двести килограммов, с большими развесистыми рогами, которыми они бились во время гона, защищая свой "гарем", состоящий из нескольких оленух-маток. Сейчас, в жаркие длинные дни начала лета, олени, после кормёжки уходили в тенистые чащобы и дневали там, спасаясь от жары и начинавших надоедать комаров, оберегая мягкие, ворсистые рога-панты наполненные целебной кровью...
      
      Пройдя километра два, они вышли на крутой берег речки и остановились в чистом месте, с прекрасным круговым обзором, обдуваемые прохладным ветерком, веющим над белоснежными полями нерастаявшего снега. Быстро развели костёр из сухих веток кедра и поставили кипятить чай...
      Кругом было чисто, просторно, дышалось легко и свободно. Коля, любуясь окружающей панорамой стал вспоминать свои многочисленные водные экспедиции в Восточной Сибири и в окрестностях Байкала. Он вспомнил, свой поход с иностранцами на рафтах по Лене, от самых её истоков, начинающихся в десяти километрах от Байкала, до районного центра Качуг.
      - Тогда - рассказывал он - мы преодолели по пути множество завалов и заломов и добрались до посёлка дней за десять, измотанные и продрогшие от непрерывно льющихся с неба потоков дождя...
      Вот где было противно и тяжело вылезать из палаток утром, чтобы продолжать этот бесконечный водный путь, по мало проходимой бурной реке...
      
      - А здесь - божья благодать! Чисто, светло и тепло - продолжал он...
      - В такие моменты жизнь кажется подлинным праздником и кажется, что счастье совсем близко и никогда не уйдёт от нас... Увы... Это самообман и потому, я особенно ценю часы и даже минуты вот такого внутреннего равновесия, на фоне праздника природы, который бывает не так уж часто в этих местах...
      
      Не спеша попив сладкого ароматного чаю, они продолжили путь и по дороге, Коля стал рассказывать о своей службе в армии, о том как ему надоела эта бесконечная армейская муштра и лицемерие командиров, которые от скуки запивали всё больше и больше, при этом преследуя подчинённых за малейшую провинность - эти годы, он и сегодня вспоминал с негодованием...
      Когда они возвратились на "базу", там уже приготовили ужин и все с удовольствием разделили трапезу, состоящую из супа и каши с тушёнкой. За ужином стали разговаривать о медведях, о том зачем и почему люди убивают таких симпатичных зверей.
      И Алексей вспомнил, как в первый раз медведь напал на него и не будь ружья, он вполне мог послужить хищнику калорийной и мягкой пищей.
      Все слушали его рассказ с заметным интересом. Ведь здешняя тайга, мало чем отличалась от тайги Забайкальской, в которой и происходил тот случай...
      
      Тогда, медведь, которых там так же много, как и в Восточном Саяне, напал на Алексея, неосторожно приблизившегося к останкам оленя, задавленного медведем и почти съеденного им. Охотник, не стал сразу стрелять медведя и только тогда, когда рассерженный вторжением человека зверь встал на дыбы и пошёл на него, потряхивая тяжёлыми лапами с "вмонтированными" в них, длинными острыми когтями, охотник спустил курок и возможно ранил нападавшего зверя...
      И только после выстрела, напуганный зверь, бросился наутёк...
      
      - Здешние охотники-буряты, добывают медведя круглый год - продолжал Алексей, прихлёбывая чай из кружки и поглядывая на разгоревшийся костёр.
      - Поэтому, медведи в округе бояться человека и на него не нападают. Но если бы не эта охота на них, то вполне возможно, что медведи вытеснили бы человека из тайги, нападая на него при каждом удобном случае - безоружный человек, - самая лёгкая добыча для такого крупного хищника. Верить в его благодушие или терпение - смертельная ошибка для новичков в тайге.
      В Англии, медведи, как и волки поголовно уничтожены несколько столетий назад и судя по всему, никто об этом до сих пор не жалеет...
      
      Разговоры продолжались до полуночи и после, все пошли спать, а Алесей, уже лёжа в зимовье, долго не мог заснуть, вспоминая детали множества своих опасных встреч с медведями...
      
      ... Чёрный, спустившись в долину уже в сумерках, некоторое время шёл по дороге, направляясь в вершину реки Сенцы. Именно там в это время жировали, после поста в берлоге, многие его сородичи и конечно холостые медведицы...
      Перейдя вброд большой и шумный ручей, медведь, как большая собака отряхнул со своей чёрной, мохнатой шкуры воду и потом, освежённый прохладной ванной отправился далее...
      Свернув направо, после дорожной развилки, поднявшись на невысокую гривку, медведь остановился и стал медленно втягивать воздух своими чёрными влажными, подвижными ноздрями. До него внезапно донёсся запах дыма и это был не запах пожара, а запах сгоревших дров в металлической печке. А это говорило о присутствии в этих местах человека...
      
      Чёрный уловил также запах лошадиного пота и вспомнил, как на днях убил стреноженного мерина и ощутил на языке вкус ушей от этой крупной, но безобидной добычи...
      Какое -то время, он решал, как ему поступить дальше, но потом, словно что-то вспомнив, резко повернул назад, сошел с дороги, продрался через кусты к реке и перешёл её - где шагами, а где и на прыжках, едва касаясь крепкими лапами каменистого дна, разбрызгивая вокруг себя воду в глубокой, с сильным течением реке...
      
      ... Он избегал встреч с человеком, о которых ему напоминала, кроме давних воспоминаний, ещё и пуля, застрявшая в правой задней лапе. Эта пуля, попала в него, несколько лет назад, во время внезапной встречи с человеком на лошади. Это случилось тоже на дороге и человек, стрелял по нему из карабина прямо из седла, метров с пятидесяти.
      Это и спасло Чёрного - лошадь под всадником почуяв матёрого зверя испугалась и порывалась пойти вскачь, а это мешало охотнику точно прицелиться - времени чтобы привязать лошадь и после этого стрелять, у него не было...
      Тогда пуля прошла насквозь, ранение было лёгкое, но боль в зарастающей ране долго беспокоила Чёрного. Так что о коварстве и способности человека убивать на расстоянии, он уже хорошо знал.
      Да к тому же, он ещё не разыскал матки и напор инстинкта продления рода, отвлекал от всего остального. Будь с ним медведица, Чёрный может быть и отважился бы убить одну лошадь из тех, что паслись стреноженные неподалеку от избушек в Хойтоголе. А сейчас, все его мысли и действия зависели от того, как скоро он встретит в здешней тайге свою долгожданную избранницу...
      
      Утром, наши путешественники, после завтрака стали собираться переезжать в Даргыл.
      Пока пили чай к костру подошли проснувшиеся водные туристы и Алексей спросил Николая, когда они собираются отплывать.
      - Да все пока застопорилось - вздыхая ответил он.
      - Вчера походили, посмотрели и обнаружили залом ниже по течению, километрах в трёх. Решили снова вызывать грузовик и переезжать ниже по речке, на развилку, где Сенца получает приток справа. После слияния, река становится полной и широкой и потому, идти вниз будет полегче. Во всяком случае никакие завалы ни пилить, ни рафты обносить не надо...
      
      Часов около двенадцати, охотники поймали лошадей, за эти дни отъевшихся на свежей травке, навьючили на них дорожные сумы и простившись с водниками, отправились в сторону ущелья Даргыл, которое приходило в долину Сенцы справа, если смотреть вниз по течению...
      Алексей на своем мерине старался не отставать от всех, потому что дорогу к зимовью в Даргыле знал только Босс.
      Сенцу форсировали спокойно, хотя вода на перекате доходила лошадям до брюха и Алексей, чуть черпнул воду правым сапогом. Течение было быстрым, вода напирала, а всадник, чтобы не свалится в воду, старался не вынимать ногу из стремени...
      Но воды в сапоге было немного, и потому он решил терпеть и не привлекать к себе внимания всей команды - все и так понимали, что Алексей - самое слабое звено в ней...
      
      ...В долину речки Даргыл, заходили через косогор, по частому кустарнику, где земля ещё не совсем оттаяла и лошади стали проваливаться по бабки и потому занервничали. Между кустами, были глубокие топкие глинистые проходы, кусты цеплялись за ноги и временами лошади всхрапывая, с большим усилием вытягивая копыта, пробирались между ними.
      Но после преодоления гребня, пошли уже по сухому и вскоре, спустились к реке, где было некое подобие тропы. Босс рассказывал, что лет двадцать назад, когда в Оке был колхоз, сюда на лето пригоняли колхозное стадо коров и лошадей, а пастухи, жили в зимовье защищая скот от нападения окрестной популяции медведей. Место было глухое, - от дороги в вершину Сенцы, ущелье Даргыл отделяла широкая река и потому, охота в этих местах всегда была удачной.
      
      Алексей, спокойно покачиваясь в седле, ехал как всегда последним и думал о том, что снежные барсы, которых изредка видели местные буряты на перевале между Окой и Иркутом, вполне могли доходить и до здешнего перевала, расположенного с восточной стороны ущелья.
      "А что если повезёт, и он, хотя бы раз встретит следы этого замечательного и редкого хищника?" - размышлял Алексей, монотонно раскачиваясь в седле, мельком озирая окрестные горы...
      
      Перед поездкой в Сибирь, он смотрел документальные фильмы о жизни снежных барсов и читал статьи биологов, исследующих жизнь и места обитания этого, редкого по красоте, хищника...
      По разным оценкам, снежных барсов на всей земле осталось не более трёх тысяч и несколько небольших популяций сохранились в Центральной Азии, в Монголии и в том числе в Саянах. Здесь, о встречах с ними, иногда рассказывали Окинские буряты. Кто-то наблюдал их на Окинском перевале прямо из машины, а кто-то видел убитого собаками молодого снежного барса, в дальнем поселении на севере речной долины...
      
      Вскоре, переправившись на правый берег, приехали к полуразваленному зимовью с развороченной крышей, стоящему на краю широкой отмели, покрытой мелкой галькой. Здесь, ещё после зимы, местами сохранилась наледь и спутники Алексея, устроили скачки. Лёд, покрытый слоем влажного кристаллического льда, проседал под копытами лошадей и на нем оставались глубокие следы. Всадники гикая и подгоняя лошадей ударами ног, с громкими криками и смехом доскакали до края наледи и весело переговариваясь, осаживали, фыркающих и машущих гривастыми головами, разогревшихся лошадок.
      Алексей, тоже пустил своего мерина рысью и вскоре догнал спутников, которые уже успокоились и ехали не спеша, старались первыми увидеть медведей вглядываясь в крутые склоны ущелья, со скальниками по гребню и зелёными открытыми луговинами на склонах.
      Алексей тоже стал присматриваться в надежде увидеть, пасущихся на открытых местах зверей. Тут могли быть и изюбри, и даже горные козлы, которые селились и кормились как раз на высоких скалах, с выходом на высокогорье...
      Через час-полтора, в прогале, вдалеке завиднелась крыша большого зимовья, стоящего на левом берегу неширокой речки. Лошади, чувствуя скорый отдых сами пошли намного живее, да и всадники повеселели и успокоились...
      
      Зимовье было просторным, и стояло на краю большой поляны, где ещё сохранилась полуразрушенная изгородь загона. Прямо над зимовьем, метрах в пятистах, на высоком крутом склоне была зелёная луговина, на которую, Алексей решил как-нибудь подняться и посидеть там на закате, скарауливая изюбрей - место было открытое, удобное и безопасное для кормёжки оленей...
      Развьючив и стреножив лошадей, охотники пустили их пастись, а сами стали готовить обед, торопясь и поглядывая по сторонам.
      
      Ущелье было глухое и живописное. Прямо напротив, за рекой, возвышался скальный лоб, обрывистый и недоступный, прикрывающий вход в небольшое ущелье, закрытое от реки голой каменистой скалой высотой в полкилометра. По дну ущелья, можно было подняться на горное плато и попасть в настоящую горную тундру.
      Направо от зимовья и вдоль реки, раскрывалась широкая долина и вдалеке, видны были белеющие нерастаявшим льдом остатки большой зимней наледи, скрывающей течение речки...
      Ещё выше, был виден скалистый цирк, с полями синеватого снега.
      "Вот там наверное, могут быть и снежные барсы" - подумал Алексей и решил, что в оставшееся светлое время дня, попробует подняться под эти скалки и посмотреть звериные следы на снежной поверхности...
      
      ...Черный, ещё несколько дней назад, тоже переправился через Сенцу, в Даргыл и здесь, встретил следы крупной медведицы, ходившей с годовалым медвежонком по склонам и кормящейся побегами зелёной травки и мягкими кореньям, уже дающими подземные побеги...
      Здесь, идя по следам, медведь первый раз увидел свою очередную избранницу - крупную жёлто-песочного цвета медведицу - ещё опекающего своего прошлогоднего медвежонка.
      Приблизившись к ней на галопе, Чёрный до полусмерти напугал уже подросшего бурого медвежонка и тот, сломя голову убежал вниз, в пойму реки.
      Медведица, завидев огромного чёрного медведя сделала вид, что занята своим делом, а когда тот приблизился на десяток метров, сердито рявкнула, но не убежала, а осталась кормиться на прежнем месте.
      Обойдя свою новую избранницу по кругу, Чёрный уловил запах течки и возбудился - неприветливое поведение будущей подруги не обескуражило Чёрного. Он инстинктивно сознавал, что теперь надо ждать того времени, когда медведица "созреет" и примет его ухаживания...
      
      Ну а пока, надо будет охранять, найденную среди необъятной тайги, будущую "жену" от других "женихов", и отгонять их от "объекта" ухаживаний, защищая своё право сильного владеть будущей матерью своих медвежат...
      
      ...Вот уже несколько дней, медведи ходили и кормились вместе и ночевали тоже неразлучной парой, хотя медведица - крупная особь с песочного цвета шерстью - по-прежнему Чёрного близко к себе не подпускала. А когда тот, вынюхивая долгожданный запах гонной медведицы переступал дозволенную границу, кидалась на него и норовила укусить.
      Чёрный, в другой ситуации расправился бы с ней, но сейчас покорно отступал и только тревожно рыкал, пряча глаза и качая огромной головой из стороны в сторону.
      Казалось, что он стеснялся своей неуклюжести и размеров и потому, застенчиво косил взглядом куда-то в сторону.
      
      Годовалый медвежонок, не ушёл из долины речки и когда, во время кормёжки нечаянно приближался к гуляющей парочке, то Чёрный пугая его, делал вид что старается поймать ненужного свидетеля. Медвежонок в страхе убегал по скальным расселинам на плоскогорье, но на следующий день вновь возвращался в долину. Он никак не мог понять поведение матери - медведицы, которая ещё совсем недавно опекала его и защищала от непрошеных гостей в этом, родном для него ущелье...
      
      Алексей, захватив с собой рюкзак с коркой хлеба и куском сала, забросив свою двустволку на плечо, спустился к реке и выйдя на тропу, отправился вверх вдоль русла реки, шагая по остаткам больших наледей...
      Вскоре, тропа шедшая по правому берегу закончилась и пришлось идти по крупным обломкам скал, некогда, после сильного землетрясения разрушившего скальные карнизы, скатившихся по крутому склону вниз.
      Воды кругом было много и потому, охотник старался идти осторожно, боясь поскользнуться на голых спинах валунов. Пройдя километра три, он свернул вправо от узкого шумливого потока и по частому, густому кустарнику, стараясь выбирать удобные проходы начал подниматься на гребень очередного горного цирка.
      Ближе к вершине ущелья заметно похолодало, а небо заполнили тучи и подул ветер.
      Застегнувшись поплотнее, Алексей, с небольшими передышками поднимался всё выше и выше и наконец достиг гребня, откуда открывался замечательный вид.
      
      Перед ним расстилалась полукилометровая впадина, в которой стояло горное, почти круглое по форме озеро ещё покрытое снегом и льдом.
      А дальше, поднимался крутой стеной заснеженный обрыв, а ещё выше громоздились скалы, за которыми, уже на плато, расстилалась горная равнинная тундра.
      Рассматривая в бинокль всё это великолепие, Алексей обратил внимание на следы на белой поверхности склона. Казалось, какой-то крупный зверь спрыгнул с обрыва и разрывая глубокий снег спустился к озеру. Следы были похожи на прыжковые отпечатки лап снежного барса.
      Но время уже подошло к вечеру и охотник, не рискнул идти дальше, а посидев какое-то время на гребне, стал спускаться назад, в долину, стараясь идти по своим следам...
      Спуск занял намного меньше времени, потому что Алексей шёл без остановок. Он ещё несколько раз оглядывался на тот обрыв и решил, что завтра обязательно побывает здесь и даже попробует пробраться на плоскогорье...
      
      Приближаясь к стоянке почти в сумерках, он ещё издали увидел чёрную фигурку человека на белой наледи, а когда подошёл, то узнал своего племянника, издали начавшего показывать Алексею руками на склон.
      Глянув туда, охотник ничего не увидел и продолжил путь, но подойдя ближе, Алексей услышал то, что ему говорил Рома. - Там, на склоне, два медведя пасутся! Вот там... Прямо, если смотреть вот на ту высокую лиственницу...
      И тут, как всегда неожиданно, Алексей увидел двух медведей - черного и светлого - пасущихся на склоне, метрах в трёхстах от них, на совершенно безлесной поляне. Его поразили размеры чёрного медведя, издали казавшийся не меньше крупного быка, который каким-то образом поднялся на такую высоту и щипал травку на этой луговине...
      
      Звери, не замечая людей неторопливо передвигалась по склону, иногда приостановившись, ворошили что-то под ногами, видимо откапывая съедобные коренья. Между ними было метров десять и всегда, песочного цвета медведица шла впереди, а Чёрный следовал за ней.
      Алексей удивился и обрадовался редкой возможности наблюдать медведей так отчётливо в их "домашней" обстановке...
      Всё происходящее на открытой луговине, было хорошо видно и казалось, что медведи тоже могут заметить людей. До них было не так далеко, но двигаясь параллельно по склону, они не обращали внимания на то, что происходило внизу, на наледи.
      
      А Алексей, внезапно вспомнил, как однажды увидел медведя на покосах, в глухой тайге под Байкалом. Тогда, они с братцем только-только расстались и пошли в разные стороны. Алексей вышел на край поляны и увидел метрах в тридцати медведя, который что-то увлечённо копал под большой лиственницей...
      В тот поход, у них было одно ружьё на двоих и бегом возвратившись на место расставания, он увидел брата и помахал ему рукой. Тот подошёл и Алексей, протянув руку взял у него ружьё и уже после объяснил, что увидел медведя и что это совсем рядом. Уже вдвоём, они вышли на край покоса и долго наблюдали за зверем...
      В какой-то момент, тот учуял их, а может и услышал потому что они, стоя почти на виду, уже вслух стали смеяться - так по детски был увлечён копанием корешков, этот мишка.
      Медведь, несмотря на небольшую дистанцию, их ещё не заметил, всплыл на задние лапы и подняв голову вверх, стал вынюхивать в струях воздуха, волны опасного запаха. Наконец разобравшись в происходящем, зверь также мягко опустился на передние лапы и стал рысью уходить в лес.
      Именно в этот момент, Алексей прицелился и выстрелил из обреза, целясь под лопатку медведя. Но он не учёл, что ствол, после отпиливания стал короче и к тому же без мушки. После выстрела, они оба видели, как пуля, пролетев выше холки медведя, ударила в землю в нескольких метрах выше по склону. Испуганный мишка утробно рявкнул и быстрым галопом исчез в мелком сосняке...
      
      "Так что у этого зверя, зрение не очень хорошее - вспоминая этот случай подумал Алексей - и потому, он старается учуять врага или жертву. Обоняние у него превосходное и стоя против ветра, он может учуять человека на сотни метров".
      
      Подождав, когда "сладкая" парочка скроется за куртиной кустарников, охотники не скрываясь пошли в сторону зимовья - наступили сумерки и Алексей с племянником решили не устраивать погоню, отложить назавтра и уходить к избушке, благо идти было недалеко, а шагать по наледи было легко и приятно...
      
      Придя к стоянке, всё увиденное Рома пересказали Боссу с Аркашей и они сговорились, что с утра пойдут к наледи и оттуда постараются выследить медведей, а уже потом атаковать их.
      Сварив на печке кашу с тушёнкой, которая к тому времени нагрела зимовье, путешественники сели за деревянный стол и стали ужинать. Огарок свечи мерцая и потрескивая горел высоким пламенем. Темнота пряталась по углам лесной избушки, а охотники стали вспоминать предыдущие встречи с медведями в этих краях.
      Перед едой, как водится выпили понемногу водочки и это развязало их языки и за едой, вспоминали разные истории происходившие с ними здесь, в Окинской долине.
      Босс вспомнил, как в свою первую поездку сюда, они рыбачили на одном из озёр в пойме Сенцы...
      
      Тогда, сварив вкусную уху, он в компании местных бурят, хлебать уху из общего котелка. И вдруг, кто-то из них, самый глазастый, вскочил и указывая вперёд и чуть выше по склону, тихо проговорил: - Там медведь! Медведь там идёт!..
      Все вскочили, схватились за винтовки и рассмотрев медведя, ничего не подозревавшего и шагавшего по каменистой дороге навстречу людям, начали стрелять...
      Услышав гром выстрелов, зверь развернулся и собрался убегать, когда первая пуля попала в бок. Он закрутился на месте кусая рану и тут, в него попало ещё несколько пуль - через минуту медведь был мёртв!
      Притащили зверя к биваку и рыбаки, весело переговариваясь начали разделывать добычу и после, стали жарить медвежьи шашлыки, радуясь внезапной удаче.
      Эту историю, Босс рассказывал уже не в первый раз и потому сократил некоторые подробности...
      
      Доев кашу, не торопясь стали пить чай с вкусными медовыми пряниками, которые запасливый Босс брал в каждый поход. Он был замечательным организатором и вполне заслужил свою почётную кличку.
      После ужина и выпитой водки, все расслабились и заснули очень быстро...
      
      ...Проснулся Алексей от того, что за стенами деревянного домика услышал в ночной тишине подозрительный шум. Некоторое время он ещё лежал, слушая в темноте сонное дыхание своих товарищей, как вдруг звук повторился и на этот раз Алексей сразу понял - это лошади совсем недалеко от домика, перебегали с места на место стуча копытами по земле и даже тревожно ржали, очевидно от сильного страха.
      Замерев на время, он определился в каком примерно месте был шум и спрыгнув с нар, старясь не шуметь, схватил стоящее у стены заряженное ружье и не таясь, вышел из темной избушки в прохладу ночной, предутренней тайги.
      Глаза уже привыкли к темноте и выйдя наружу, он про себя отметил, что на востоке чуть-чуть развиднело и вместо непроглядной ночи, на горизонте стала заметна тонкая, серая полоска зари. Поёживаясь, чуть подрагивая от нервного возбуждения и от смены теплого зимовья на прохладную ночную тревогу, Алексей глянув в ту сторону откуда раздавался шум и увидел темные силуэты стреноженных лошадей, которые нелепыми прыжками спутанных ног, изо все сил скакали в сторону спасительной избушки.
      Охотник автоматически отметил, что из печной трубы домика, на всю округу распространился сильный запах дровяного дыма...
      И тут же, в полутьме рассвета, неподалеку от скачущих в страхе лошадей, уже метрах в тридцати от себя различил мелькание тёмной, большой тени и со страхом сообразил, что это медведь пытается догнать и схватить одну из лошадей, чуть отставшую от остальных!
      
      В голове вспыхнула на мгновение мысль: "Что делать!", - но времени на размышления уже не было. Не было времени и для того, чтобы крикнуть спящим обитателям зимовья о помощи. Надо было всё решать и решиться мгновенно и потому, забыв обо всём, Алексей сделал несколько шагов навстречу бешено скачущим лошадям!
      Тут, Алексей увидел, что чёрная тень крупного хищника, в два прыжка настигла лошадь и вцепившись двумя лапами в зад, медведь свалил её, запутавшуюся в треноге. Неконтролируемый страх обуял охотника, но так как он был опытным медвежатником, то смог превозмочь панику.
      Алексей вдруг яростно крикнул, пытаясь напугать зверя, а потом даже подбежал несколько метров вперёд и чуть в сторону, чтобы лучше видеть происходящее. Остановившись, мгновение поколебавшись - стрелять или не стрелять - Алексей вскинул ружьё и коротко прицелился...
      
      ...Чёрный со своей подружкой Песочной, закончив вечером кормёжку, поднялись ближе к скалам и там легли на лёжку, метрах в пяти друг от друга. Перед этим, Чёрный пытался приблизиться к своей пассии, но та, ещё не готовая ответить на ухаживания назойливого кавалера, рявкнула и даже вздыбила шерсть на загривке.
      Не вступая в драку , Чёрной в ответ тоже рыкнул, но все же отошёл чуть с сторону и когда медведица легла, он сам, расчистив широкой и тяжёлой когтистой лапой место рядом с большим валуном обросшим зелёным мхом, улёгся, повозился еще какое-то время и прикрыв глаза засопел...
      Через несколько часов сна, ещё в темноте, медведица зашевелилась в лёжке, потом поднялась, потопталась на месте, потянулась припадая на передние лапы и стала спускаться ближе к реке, выходя на открытые луговины, расстилавшиеся неподалеку, чуть выше человеческого жилья...
      
      ...Лошади, привычно кормились всю ночь в низинах у воды, постепенно уходя по долине речки всё дальше от зимовья.
      Временами они тоже ложились и задрёмывали, но потом вновь вставали и начинали кормиться молодой травкой, особенно густо пробивающейся в сырых местах, неподалеку от речного берега.
      
      ...Чёрный, на время отойдя от Песочной, в неподвижном, холодном воздухе наступающего рассвета внезапно уловил какой-то знакомый запах и всплыв на дыбы, некоторое время нюхал воздух, поводя тяжёлой головой из стороны в сторону и тихонько всхрапывая.
      Потом, убедившись, что этот "аромат" связан с теми большими, но беззащитными животными, на которых он уже неоднократно нападал в других местах, опустился на все четыре громадные лапы с длинными острыми когтями на концах и крадучись, двинулся в сторону источника этих запахов.
      Спустившись ниже к реке, чей шум на каменистых перекатах, скрадывал его шаги, зверь долго стоял на месте, вновь принюхиваясь и определяя, как далеко от него находились лошади...
      Через какое-то время, он услышал впереди звуки стука подкованных копыт и различил мелькание крупных темных силуэтов на открытой поляне , окружённой молодым ельником.
      И тут, зверь зайдя под ветер, начал двигаться осторожнее, изредка останавливаясь принюхивался и прислушивался. Запах печного дыма, становящийся всё более различимым, его не ипугал. Он знал, что странные, двуногие существа, по ночам не рискуют выходить на природу и прячутся в деревянных коробках из которых и доносится это неприятный запах горелого дерева...
      
      Сблизившись с лошадями, медведь надолго затаился, а так как они медленно двигались вниз по течению реки, то постепенно сами, всё ближе и ближе подходили к насторожившемуся хищнику...
      И вот настал момент, когда медведь уже хорошо различал движущихся крупных лошадей и в какой то момент, громко рявкнув, чтобы напугать ничего не подозревающих лошадей, бросился на них.
      Мгновенно осознав опасность, стреноженные лошади в панике, напрягая мышцы своих мощных, больших, раскормленных тел стали неловко прыгать, стараясь убежать от настигающего их большого и жутко пахнущего зверя, страх перед которым был не только инстинктивного свойства.
      На протяжении своей жизни, они уже несколько раз подвергались такому нападению и видели, как хищник расправлялся с оплошавшими сородичами, и потому боялись его панически.
      Так как они кормились поодаль друг от друга, то и расстояние до медведя было разным. Все лошади не раздумывая бросились в сторону избушки, видя в своих хозяевах единственных спасителей, но быстро скакать им мешали тесные путы, обхватывающие их ноги и не дававшие им быстро скакать!
      
      Последняя лошадь, хрипя от натуги сделала несколько судорожных прыжков через кусты и в это время, Чёрный настиг её в прыжке, обхватил лапами за круп и разинув громадную пасть клацнул зубами, стараясь вонзить клыки в заднюю часть жертвы.
      Лошадь из последних сил, выгибая шею и ударяя кованными копытами по камням, кое-где торчавшим из травы, рванулась, вскочила сбросив с себя медведя и дико заржала, оповещая весь молчаливый мир вокруг о смертельной опасности настигающей её!
      И в это время, в полутьме рассвета, со стороны деревянного домика, раздался громовой выстрел и сноп пламени вылетел из ствола ружья...
      Круглая пуля, через мгновение вонзилась в тело медведя, пробила крепкую шкуру, потом прошла через крупные, упругие мышцы и сломала правую заднюю кость в ноге Чёрного!
      Ощутив боль, но ещё не понимая причину и направление удара, медведь попытался на прыжках уйти из опасной зоны, но нога не повиновалась ему и на мгновение остановившись, он, резко мотнув головой укусил себя за то место, куда вонзилась пуля.
      Этой остановки было достаточно, чтобы человек вновь прицелился, в уже хорошо различимую цель и во второй раз нажал на курок...
      Вновь тишину таёжного рассвета прорезал гром выстрела и вновь из ствола вылетел сноп пламени. Пуля, со страшной силой пробила плечо медведя и потом, раздробив толстую правую лопатку, остановилась под сердцем...
      Чёрный, ещё какое -то время двигался уже медленно заваливаясь в сторону и то падая то поднимаясь, пополз в сторону речного потока, инстинктивно старясь уйти подальше от смертельной опасности.
      Ему удалось как-то переправиться через реку и даже скрыться в ельнике. Но кровь пульсируя вытекала из его громадного тела и в еловой чаще, на противоположном берегу, Чёрный, исчерпав все жизненные силы остановился окровавленный и умирающий. Он ещё глухо, но уже бессознательно рычал, медленно вращая головой, потом затих и безвольно склонил голову на землю...
      
      Разбуженные этими внезапными громовыми выстрелами, зз зимовья, один за одним выскакивали охотники и потрясая оружием старались понять, что произошло. Увидев сбившихся в кучу лошадей, которые дрожали от страха дико храпя и выкатывая глаза из орбит били копытами по земле, люди испугались и тоже сбились в кучку. А кони, взметнув головы высоко вверх, переступая с ноги на ногу, неотрывно смотрели в ту сторону, куда уполз и спрятался медведь.
      Заметив неподвижно стоявшего Алексея, Босс подбежал к нему с криками: - Что случилось?! В кого ты стрелял!!!
      Алексей, внезапно почувствовал облегчение, - страх отпустил его - глядя в ту же сторону куда дрожа смотрели испуганные лошади, почти спокойно проговорил: - Я в медведя стрелял, который на лошадей накинулся!
      Подбежали остальные охотники и, медленно приходя в себя, Алексей стал рассказывать, как он услышал снаружи какие-то звуки доносящиеся из темноты, как вышел из избушки и увидел взбесившихся от страха лошадей, а потом и медведя, преследовавшего их...
      
      - Ну а потом я выстрелил и увидел, что медведь остановился и решает, что делать дальше. В это время, я прицелился и выстрелил во второй раз... На сей раз я стрелял по хорошо видимому зверю и целил в бок...
      И может быть я попал, потому что этот медведь как-то сгорбился, словно пулю проглотил и переваливаясь с боку на бок, волоча правую заднюю лапу по земле, почти ползком спустился в реку, перешёл её и скрылся вот в том ельнике...
      Он показал рукой на заросли на другом берегу реки, метрах в тридцати от того места, где они стояли...
      
      ...Нашли медведя через некоторое время, когда совсем рассвело. Он лежал уже мёртвый в ельнике, головой к своему входному следу, обильно политому кровью. Охотники, подходили к нему осорожно, а когда убедились, что громадный хищник мёртв, начали громко радоваться, поздравлять Алексея и фотографироваться рядом с чёрным могучим, но уже неопасным зверем.
      Потом, привычно разложив, ещё тёплую, мохнато-шерстистую, мягкую и податливую тушу зверя, стали снимать шкуру, вскрывать брюшину, вырезать желчь и разделывать бочкообразные, крупные мышцы груди и коротких сильных лап.
      Потом лапы тоже отрезали, как и громадную голову с небольшими полукруглыми ушами и желтоватыми клыками пятисантиметровой длины торчащими из пасти. Лапы тоже были необычно толстыми и тяжёлыми, с чёрными, кожаными подошвами и чёрными же, блестящими крупными когтями, заросшими жесткой шерстью...
      
      ...После разделки, пошли завтракать к избушке и заметили, что лошади по-прежнему жались к людям и подрагивая вглядываться в одно и тоже место, теперь уже в чащу за речным поворотом.
      - Что-то они там ещё слышат - сказал Босс, взял винтовку и пошёл в ту сторону, стараясь обойти эту чащу по дуге и слева. Остальные охотники видели, что он остановился, потом сделал несколько приставных шагов, словно кого-то высматривая в чаще, а затем поднял винтовку и выстрелил в воздух - вначале один, потом через паузу, второй раз...
      
      Возвратившись к наблюдавшим за ним охотникам, он спокойно проговорил: - Там ещё один медведь, только уже песочного, светло-коричневого цвета... Это наверное медведица была, с которой этот медведище гулял по склону.
      - Она, не двигаясь с места, стояла метрах в сорока от меня, в кустах, и словно чего-то ждала, не отрываясь глядя в мою сторону...
      - Я конечно не стал в неё стрелять, - нам и одного медведя не вывезти отсюда...
      И только после выстрелов в воздух, она сдвинулась с места и ушла, совсем не торопясь скрылась в чаще...
      Всем уже расхотелось спать и разведя большой костёр, начали готовить медвежатину и выпивать за удачу, в ожидании жаркого, закусывая водку салом с репчатым луком.
      Алексей чувствовал себя как именинник, несколько раз, повторяясь начинал пересказывать историю с этим медведем, которая обрастала всё новыми и новыми подробностями. Все ему невольно завидовали, но и восхищались его смелостью и потаённо спрашивали сами себя, - как бы они поступили на его месте...
      Выпив водки, Алексей разомлел, расслабился и стал нервно зевать наконец осознав, в каком опасном положении он находился в это утро...
      
      После раннего завтрака, решили ещё немного подремать. Спутники Алексея быстро расслабились и заснули, похрапывая и сопя, но он не мог заснуть, какое-то время ворочался на нарах, раз за разом представляя всё происшедшее с ним на рассвете, а потом встал, взял ружьё, стараясь не разбудить ребят вышел из зимовья, и направился в вершину Даргыла, к тому месту, где вчера видел следы похожие на следы снежного барса...
      
      Он, как и вчера шёл всё время вдоль реки, которая временами скрывалась под тающими наледями, или текла между камней. Течения, как такового здесь не было и местами, вода стояла между камней небольшими, но глубокими лужами. По временам, приходилось перепрыгивать с валуна на валун и потому, шёл он к вершине ущелья медленно.
      В какой-то момент, Алексей решил свернуть вправо и продираясь сквозь густой кустарник, медленно стал набирать высоту.
      Стоящую островками непролазной чащи полярной березки, приходилось преодолевать, проталкиваться сквозь эту мягкую стену или высмотрев проходы, идти не прямо, а зигзагами...
      
      Поднявшись на гребень, тяжело дыша, Алексей остановился и стал осматривать окрестности в бинокль.
      Заснеженный горный цирк, открывался перед его взором во всей северной суровости высокогорья. На дне впадины стояло озеро покрытое заснеженным льдом, а по краям обрыва, ещё с зимы, были наметены высокие белые сугробы снега, и этой синеватой прохладе, не было видно ни одной живой души и не слышно птиц - только мёртвое молчание. Казалось, всё вокруг замерло и зима продолжила царствовать вечно...
      
      Преодолев гребень, Алексей спустился к озеру, перешёл его и направился к тому месту, где вчера видел в бинокль нечто похожее на следы снежного барса...
      Не доходя до крутого склона, на чуть подтаявшем кристаллическом снеге, он увидел большие круглые, похожие на кошачьи следы и сердце забилось часто-часто. Он обрадовался, потому что следы, в этом пустынном высокогорье, могли принадлежать только большой кошке, а раз рыси так высоко в горы никогда не заходят, оставалось предположить, что это следы снежного леопарда - ирбиса.
      Наклонившись, Алексей стал рассматривать круглые, плоские отпечатки и даже померял пальцами их приблизительные размеры.
      Следы были раза в полтора больше рысьих, но меньше, в те же полтора раза тигриных - Алексей служил в армии на Дальнем Востоке, в уссурийской тайге и хорошо запомнил, часто встречавшиеся в окрестностях казармы следы рыси. Но несколько раз, видел он и следы тигров...
      
      Тигров, увидеть или встретить не удалось, но вот рыси ходили в округе никого не боясь.
      Однажды ночью, возвращаясь со службы, он услышал рысье мяуканье-рычание - дело было ранней весной, во время гона этих таёжных кошек. Он попробовал поближе подойти к гонному зверю и это ему удалось.
      Остановившись в десяти шагах от невидимого хищника - фонарь он выключил - Алексей слышал нарастающее раздражение в гневном харканье и рычании крупного самца, и ему стало не по себе -
      в воображении, почему-то представилась картинка из учебника литературы, на которой был изображён окровавленный герой поэмы Лермонтова Мцыри, после схватки леопардом. Запомнил он и сцены, в которых описано, как Мцыри умирал истекая кровью, весь изодранный когтями громадной кошки... Особенно Алексею нравились стихи о начале боя Мцыри с барсом:
      
      "Врага почуял он, и вой
      Протяжный, жалобный как стон
      Раздался вдруг... и начал он
      Сердито лапой рыть песок,
      Встал на дыбы, потом прилег,
      И первый бешеный скачок
      Мне страшной смертию грозил...
      Но я его предупредил.
      Удар мой верен был и скор.
      Надежный сук мой, как топор,
      Широкий лоб его рассек...
      Он застонал, как человек,
      И опрокинулся. Но вновь,
      Хотя лила из раны кровь
      Густой, широкою волной,
      Бой закипел, смертельный бой!"
      
      ...Отогнав от себя непрошеные воспоминания, охотник на время остановился, долго осматривался и наконец тронулся дальше, размышляя, что ему неожиданно повезло, но что к этой удаче, его привело упорное желание найти хотя бы следы снежного леопарда...
      И вот ему это удалось!
      Алексей порадовался удаче, вспомнил дни проведённые на источниках и вздыхая подумал, что за это время, здесь в ущелье Даргыл, они могли бы уже найти не только следы ирбиса - так называют в Средней Азии снежного барса, но и увидеть его самого, а если повезёт, то и сфотографировать этого редчайшего зверя...
      
      Осмотревшись, Алексей решил подниматься на плоскогорье, а там перекусить, отдохнуть и возвращаться назад...
      Он стал не торопясь подниматься по небольшому ущелью между скал наверх и в какой-то момент попал в полосу мягкого снега, в который проваливался по колено. Идти и так было тяжело, потому что склон становился всё круче, а тут ещё снег мешал...
      Вспотев, задыхаясь от напряжения, охотник долго добирался до недоступного гребня и наконец, часа через полтора, умирая от жажды и усталости, ощутив под ногами крепкий наст, вышел на открытое пространство откуда, перед ним открывался вид на пологие холмы, с редкими окружностями белых озер и чахлыми кустиками тальника, покрывающих местами луговины горной тундры.
      
      Оглянувшись назад, Алексей увидел далеко под собой, простирающиеся до самого горизонта изломы горных хребтов, глубокие долины и ущелья, а чуть ниже, щетину лесных зарослей покрывающих речные долины и крутые скальные ущелья.
      "Так вот в каких местах здесь обитают эти большие кошки-хищники!" - подумал он восстанавливая дыхание и вытирая пот с разгорячённого лица.
      Какое-то время он стоял неподвижно, озираясь и примериваясь, куда пойти дальше.
      Потом тронулся чуть вперёд и вправо, в сторону скального останца, возвышавшегося над плоской горной тундрой, неподалеку от круто обрывающегося в долину склонов ущелья Даргыл.
      Взобравшись на этот останец, Алексей сел и долго рассматривал плоскогорье в бинокль, переводя взгляд от одного островка кустарников к другому, от одного круглого озерка покрытого льдом к следующему.
      Кругом было безжизненная мёрзлая пустыня - здесь зима не до конца уступила весне и потому, новая жизнь ещё не народилась, а только вызревала под тонким слоем перемерзшей, прошлогодней травы.
      
      Потом, охотник глянул на низкое солнце, внезапно пробившееся сквозь серую ватную облачность, встрепенулся осознав, что день двинулось к вечеру и пора возвращаться. Но ведь надо было ещё поесть и он, направился в сторону обрыва, спускающегося в речную долину Даргыла.
      Дойдя до каменистого ложа засыпанного обломками и полого спускающегося в сторону неглубокой долины, охотник решил остановиться и пообедать.
      Найдя куртину кустарников вперемежку с зарослями тундровой берёзы, он наломал сухих веток, развёл маленький костерок и сделав из осколков камней очаг, установил на огне свой котелок переделанный из литровой консервной банки из под компота, предварительно набрав в него кристаллического высокогорного снега, сохранившегося в тени больших валунов.
      Нежные язычки пламени, изредка сдуваемые холодным ветром грели плохо. Охотник поёживаясь, достал из рюкзака кусок пересохшего хлеба, остатки жаркого из медвежатины и стал закусывать, застегнувшись на все пуговицы, стараясь укрыться от холодного ветра, порывами налетающего откуда-то сбоку.
      Кругом было уныло и пустынно и казалось, что тут не может существовать, ничего живого.
      
      "Да... - думал Алексей. - Здесь, не то что снежный леопард, но и мыши не выживут - совсем пустынная земля"!
      В это время, растаявшая из снега вода зашипела в котелке и Алексей заварил чай, положив туда несколько веточек смородины, которые постоянно лежали у него в кармане рюкзака. Смородина, давала чаю свой тонкий аромат и потому, охотник всегда носил такие веточки с собой, когда уходил в пешие походы...
      Попив горячего, но быстро стынущего чаю, Алексей доел хлеб и мясо, сжевал пару сладких карамелек и согревшись, свернувшись калачиком и устроившись поудобнее, задремал на несколько минут, уставший и не выспавшийся из-за своих ночных приключений...
      
      ... Снежный барс, совершавший обычный обход своих владений, неожиданно остановился и повернул голову, - он ощутил запах дыма и ещё один, незнакомый, но явно угрожающий запах...
      Крупный самец в своей зимней пятнистой шубе, казался неожиданно опасно замаскированным в этом царстве камней и снега. Когда он стоял неподвижно, то несмотря на крупные размеры, его трудно было заметить и различить в этом хаосе снега, булыжников и валунов...
      Постояв неподвижно несколько минут, зверь медленно, настороженно тронулся вперёд и ловя ноздрями чёрного влажного носа необычные запахи, стал по дуге обходить место, откуда едва уловимыми колебаниями воздуха, эти запахи плыли в его сторону...
      
      Выйдя из -за остроконечного, двухметровой высоты угловатого валуна, ирбис вдруг отчётливо увидел метрах в ста от себя костерок, струйку лёгкого дыма веющего по ветру и фигурку незнакомого существа, лежащего около этого костерка на земле.
      Хищник замер и неподвижно-внимательными, колюче холодными глазами словно впился в это неизвестное существо соображая - представляет оно опасность или может быть станет его очередной добычей...
      
      Ирбис, стоял совершенно неподвижно и был неразличим на фоне камней полузасыпанных снегом. Он неслышно втягивал воздух ноздрями и постепенно, его охватил страх перед тем неизведанным, но опасным, что таилось в фигурке этого существа, явно пришедшего из другого мира!
      Из того мира, который всегда пугал и заставлял прятаться в высокогорье многие поколения его сородичей - снежных леопардов...
      В это время, фигурка у костра зашевелилась и человек, медленно поднявшись встал на две ноги - это необычное положение незнакомого существа добавило страха.
      Ирбис напрягся, сжался собравшись в комок, а потом мгновенно развернувшись прыгнул сразу на несколько метров, словно мягкая пружина разжалась, и неслышно скрылся за большим за валуном.
      Потом, зверь мягко касаясь земли и волоча за собой длинный, пушистый хвост, на прыжках стал уходить по каменистому склону вниз, в то место на скальном обрыве, где к нему не мог подойти никто из живых существ обитающих в этих краях. Даже неповоротливые медведи летом, в поисках корма, никогда не поднимались на эту крутизну и потому, снежный леопард, чувствовал себя здесь в полной безопасности...
      
      ...Пока охотник дремал, он немного замёрз и потому, проснувшись и встав на ноги дрожал крупной дрожью. Быстро собрав все свои вещи в рюкзак, Алексей, притоптал догоревший костёр и запахнувшись поплотнее в куртку, закинув рюкзак за спину и подхватив ружьё, тронулся туда, откуда он поднялся на эти необжитые, пустынные места...
      Алексей, так никогда и не узнал, что рядом с ним, буквально в ста шагах, некоторое время находился матёрый самец снежного леопарда, не захотевшего с ним встречаться и оставшись незамеченным, исчезнувшего, словно растворившись в холодных горных пространствах!
      
      ...Назад, вниз по склону в долину, даже по глубокому снегу идти было намного легче.
      Спустившись по своим следам в горный цирк, Алексей вышел на замёрзшее озеро уже разогревшись и сознавая, что достиг той цели, которую ставил перед собой в начале путешествия - он вновь, как в молодости, почувствовал себя сильным и свободным!
      
      И только одно, недавнее воспоминание бессознательно тревожило его. Разбираясь в своих чувствах, ему вдруг вспомнился короткий сон, который он увидел, задремав у костра, там, на верху...
      Ему представилось, что он идёт по таёжной тропе, по густому кедрачу и вдруг, за одним из поворотом, прямо перед ним всплыл громадный медведь и стоя неподвижно, долго смотрел на него своими страшными глазами, словно решая нападать - не нападать...
      Алексей вспомнил этот холодный, неподвижный, свирепо-равнодушный взгляд увиденный во сне и его пробрала невольная дрожь...
      "Приснится же такое!" - подумал он, остановился и с гребня заснеженного цирка, тщательно осмотрел долину реки по которой ему надо было спускаться к зимовью...
      
      Солнце, весь день мелькавшее в пушистых серых тучах висевших над долиной, скрылось за высоким гребнем и охотник заторопился помня, что до стоянки идти ещё несколько километров...
      
      ...Вечером, в зимовье, снова сварили медвежатину и после водочки, славно поговорили, уже допивая горячий крепкий чай.
      Босс рассказал, что поднимался в скалы на противоположном склоне ущелья и видел там горных козлов, которые паслись на крутых обрывах, ловко передвигаясь по скальным уступам и полочкам:
      - Я, поднялся на вершину скального лба сбоку, по пологому склону, а когда вышел к обрыву, то лёг там на землю и стал смотреть вниз, в бинокль рассматривая окрестности.
      В одном месте - продолжал он свой рассказ, отхлебнув чаю из кружки - я заметил какое-то движение и поудобнее установив руки чтобы не дрожали, наведя окуляры, различил на фоне камней крупного горного козла во всём его диком великолепии, с длинной гривой волос на крупе, крепкими коренастыми ножками, с толстыми, чуть загнутыми кверху, ребристыми рогами на аккуратной голове, из которой снизу, росла длинная, тёмная борода похожая на человеческую. Козёл стоял и озирал свои владения, словно древний патриарх этого таёжного ущелья...
      
      Босс прервался, отставил кружку и устроившись на нарах поудобнее, продолжил:
      - Я так увлёкся этой картиной, что позабыл обо всём. Прошло наверное полчаса, пока я наблюдал за этим редким животным - как он двигался, как изредка, наклоняя голову к земле кормился травкой, которая прорастала между камнями на самых крутых участках скал; как останавливался, чтобы прислушаться и осмотреться...
      В этих местах, по рассказам местных бурят, изредка можно встретить и следы снежного барса. Для этого горного хищника, главной пищей и являются эти горные бараны...
      
      Алексей, хотел было рассказать об увиденных им следах ирбиса, но потом удержался - любые рассказы спутников, Босс слушал невнимательно и с заметной неохотой, и потому, Алексей решил о встрече следов снежного барса никому здесь не рассказывать...
      В это время Босс зевнул, долго что-то вспоминал, а потом закончил свой рассказ:
      
      - Я не сразу услышал, что кто то неподалеку от меня слегка посвистывает, а когда отнял от глаз бинокль и посмотрел за спину, то увидел, совсем недалеко от обрыва несколько горных коз и парочку совсем маленьких козлят, которые спокойно проходили у меня за спиной, пока я наблюдал за их вожаком.
      Я попробовал осторожно подняться, но козы, при первом моём движении, на широких прыжках бросились к обрыву и как горох посыпались вниз, очень быстро исчезнув за гребнем...
      Я подбежал к тому месту и глянул вниз, но испуганные козы уже скрылись за скальной кулисой и вернувшись к тому месту, откуда наблюдал козла-патриарха, я попробовал увидеть его снова, но так и не нашёл, сколько не вглядывался в каменистые склоны. Может быть козы, своим свистом и предупредили его...
      А я, помня, что у нас и без того мяса много, не стал стрелять ни горного козла, ни коз из его стада, чтобы не нарушать эту многозначительную природную тишину.
      
      ...На следующий день, охотники уезжали в посёлок...
      С утра встали пораньше, долго ловили и седлали лошадей, потом навьючили на них медвежатину в кожаных торбах, а Алексею, как самому неловкому наезднику, привязали к седлу шкуру медведя, в крапивном мешке из под картошки. Шкура, постоянно сползала в одну сторону и потому, Алексею в дороге всё время приходилось её неловко поправлять.
      Медвежатина, даже спрятанная в кожаные вьюки раздражала лошадей, пугая из страшным запахом. Кони, пока привязывали вьюки к сёдлам, задирали головы вверх, раздувая ноздри всхрапывали и косили бешеными, выкаченными из орбит глазами на эти мешки...
      Но потом они успокоились и перестали нервничать утомлённые долгой монотонной дорогой...
      
      Обедали в половине пути, у зимовья рядом с источником, а уже ближе к вечеру подъезжали к последнему перед человеческими поселениями стойбу, стоящему на высоком берегу Сенцы.
      Целый день, с синего неба, светило и грело тёплое, почти летнее солнце и потому, снег в горах интенсивно начал таять, а ручьи и речки разлились и даже затопили дорогу, по которой охотники спускались вниз вдоль реки.
      Алексей, после обеда, выехал вперёд один и потому, с опаской переправлялся через широкие, но неглубокие озеринки воды, залившей к вечеру все дорожные колеи...
      
      Когда, подъехали к знакомому стойбу, то увидели на луговине чужих стреноженных лошадей и поняли, что в зимовье кто-то есть. Но изба была большая - раньше летом здесь жили колхозные доярки, когда стадо выгоняли на летние выпасы и потому, места хватало на всех...
      Развьючив и расседлав своих лошадей, охотники вошли в зимовье, поздоровались и познакомились с тремя бурятами, которые ехали в вершину Сенцы на охоту...
      Попив чаю, улеглись, кто где мог и перед сном ещё немного поговорили. Алексей стал расспрашивать бурят про снежных барсов и услышал, что этого хищника хотят сделать символом района, потому что он будет привлекать и уже привлекает туристов, любителей приключений не только из России, но и из-за границы.
      Один из бурят, оказался художником, работающим в поселковом клубе и рассказал, как долго писал эскиз этого символа, выискивая в интернете фотографии ирбиса...
      Утомлённые ранними сборами и дорогой, наши охотники быстро заснули и проснулись уже солнечным утром, когда буряты попив чаю, собрались уезжать. Попрощавшись и пожелав друг другу удачи, охотники разъехались, а Босс распорядившись седлать лошадей, стал варить кашу...
      Кони стояли уже навьюченные, когда в последний раз вся команда поела каши, попила чаю и отправилась в путь, на базу к Лобсону, где осталась и ожидала их возвращения, машина...
      
      Алексей, вновь, отстал от основного каравана. Его лошадка, чувствуя приближение родных мест иногда старалась переходить на валкую, рысь, но у всадника не было никакой охоты трястись на скаку и потому, натягивая повод, он то и дело сдерживал лошадь...
      За эти дни Алексей устал от тряски на лошади - с непривычки побаливали почки - и вообще не чувствовал себя победителем. Он старался ехать шагом и в это время, расслабляясь, вспоминал всё произошедшее с ним за время похода, как нескончаемое испытание.
      Но сегодня он уже чувствовал облегчение, потому что до окончания этого, добровольно взятого на себя экзамена на выносливость, оставалось совсем немного времени...
      
      День был тёплый и солнечный, горы стояли вокруг покрытые уже полной зеленью и даже река шумела по летнему ровно и спокойно.
      Вглядываясь в необъятные таёжные горизонты, Алексей думал, что эти места могут со временем стать настоящим туристическим раем и им всем повезло, что они могут ещё видеть на склонах кормящихся медведей, а в вершинах глухих скалистых ущелий, может быть и снежных барсов.
      То, что в этот раз ему не удалось увидеть самого снежного барса, его не расстраивало - Алексей не переживал, - ведь он нашёл места, в которых живут эти загадочные кошки и настанет время, когда он наконец сможет найти и увидеть их здесь...
      
      ...К Лобсону, Алексей приехал последним.
      Он сполз с лошади, осмотрелся и на негнущихся ногах пошёл в дом, где хозяева уже поставили чай и накрывали на стол закуску.
      Босс с ребятами перекладывал всё из вьюков в машину и потому, опоздавший Алексей, стал разговаривать с хозяином. Тот рассказал, что в округе за это время было несколько небольших пожаров и пожаловался, что медведи стали нападать на лошадей и непонятно, где и когда ожидать следующего медвежьего набега.
      Алексей слушал внимательно и когда Лобсон закончил рассказ о ночных нападениях, вдруг коротко заметил: - Теперь, мне кажется нападения прекратятся.
      Лобсон, ничего не понял, внимательно посмотрел на гостя, но промолчал...
      
      Вскоре в избу вошли ребята и Босс принёс бутылку водки. Расселись за стол и хозяин, извиняясь за скудость закуски объяснил, что жена уехала в Орлик и он один домовничает.
      - Так даже лучше - заметил Босс. Мы здесь никому не мешаем, а по поводу закуски нет проблем. Мы наелись за эти дни и потому, хочется просто выпить и расслабиться...
      Через несколько минут после выпитой водки, глаза у всех замаслились, а после второй все заговорили. Лобсон расспрашивал Босса, кого из людей встречали в тайге, а Алексей стал жаловаться ребятам на отсутствие энергии и долгую акклиматизацию.
      
      - Это, Алексей Степаныч обычное дело - стал его утешать племянник Рома - доктор по профессии. - Вы ведь прилетели за тридевять земель и организм, естественно переживает ломку. Я бы вам посоветовал в следующий раз брать с собой настойку женьшеня или красного корня. Эти растения, а точнее настойки из них поднимают жизненный тонус и помогают переносить перегрузки.
      - Я был на Алтае, на маральей ферме - через паузу продолжил он.
      И там я видел, как местные детишки весной, в полуголом виде несмотря на утренние заморозки, прибегают к станку и пьют кровь из пантов, когда их срезают. Так этим детям ни мороз, ни перегрузки не страшны. Они там с малых лет по горам как козлята скачут и иногда выносливей взрослых...
      Алексей вздыхал, слушал советы племянника, а про себя думал, что обязательно сделает у себя дома настойку и попробует принимать.
      "Жить то, может быть ещё долго придётся и надо, чтобы кондиции сохранились до последних дней..."
      
      Закончив пить чай, вышли из домика попрощались с Лобсоном, сели в машину и двинулись в обратный путь.
      В машине, Алексею было очень удобно и весело. Он крутил головой по сторонам, всматривался в далёкие горизонты и думал, что такого рода проверки здоровья и силы воли, дают заряд жизненной энергии на целый год...
      
      Босс, который привычно и ловко вёл машину, вдруг притормозил и проговорил. - Там впереди, на обочине справа, похоже пара орлов сидит.
      И точно, метрах в тридцати от остановившейся машины, недалеко друг от друга сидели два орла. Они были похожи на двух злых и свирепых бандитов, один вид которых наводил на обывателей ужас.
      Необычно крупные размеры, защитная, серо-коричневая окраска оперения, крупная угловатая голова с мощным клювом, внушали уважение и чувство опасности всему живому вокруг.
      Не обращая внимания на машину и на людей, птицы сидели расслабленно и похоже ждали, когда люди уедут.
      Алексей, глядя на этих сильных и мрачно-злых созданий природы подумал, что видя летающих разбойников, теперь сидящих на земле и так близко, становится понятно, как этой своей горделивой силой и мощью, они побеждают не только беззащитных горных козлов, но и волков, которых иногда ловят как кроликов.
      Через некоторое время, орлы медленно поднялись в воздух и распластав свои мощные двухметровой ширины крылья, неспешно взмахивая ими, спокойно улетели в сторону гор.
      
      "Вот бы мне их спокойствие и силу" - подумал Алексей и невольно улыбнулся, представив себя летящим над этими степными и таёжными долинами, высматривая в вершинах гор и в скальниках, коз, оленей и медведей, иногда замечая на горах других замечательных хищников - снежных барсов!!!
      
      Конец декабря 2012 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      
      
      
      
      
      
      Медведь. Весна.
      
      ... Бурого разбудили лучи солнца, проникшие в берлогу через отверстие выхода. Он долго не решался открыть глаза и прервать эту тягучую дрёму. Медведь ворочался меняя положение и наконец, услышав жужжание отогревшейся под весенним светом и теплом мухи, вылез на поверхность и долго втягивал напоённый непривычными ароматами воздух, лежа перед берлогой и чувствуя зуд, в начинающей линять тёплой шубе...
      
      На ночь он вновь забрался в берлогу, но следующим утром, пораньше выбрался на поверхность и погулял перед берлогой, кое - где проваливаясь по брюхо в хрупкий снежный наст...
      
      Через неделю, он оставил берлогу и голодный но лёгкий, направился на юг, в места летних стоянок...
      В одном месте, перейдя реку, ещё с влажными пятнами наледи, в прибрежном ельнике вышел на след лося и в, развалку опустив лобастую голову к земле побежал по следу, с шумом втягивая чёрными влажными ноздрями свежий запах...
      
      Выбираясь из чащи, медведь выпугнул с лёжки голенастого сохатого, с большими рогами - вилами. Заметив в кустах мельканье тёмно-бурого шерстистого пятна, лось с места перешёл вскачь и через несколько минут, опередил преследователя на добрые двести метров...
      
      На всем ходу лось вылетел на берег неширокой, но переполненной талой водой речки и длинным прыжком преодолел её, подняв фонтаны брызг, попав сильными задними ногами в ледяную закраину.
      
      Медведь подбежал к реке, в нерешительности потоптался на берегу, попробовал перебрести, даже зашёл на полметра вглубь, но передумал и побрёл по берегу вверх по течению, недовольно поваркивая и пофыркивая, словно разговаривая сам с собой.
      В одном месте, заметив упавшее поперёк реки бревно, он взобрался на него и печатая абрис крупных лап с отчётливо голой подошвой и веером кончиков отросших за зиму когтей, на белом снегу лежащем на поверхности соснового ствола, балансируя, перешёл на противоположный берег направляясь дальше, уже забыв о преследуемом лосе...
      
      Встреча с медведем.
      
      ... Снег идет все двадцать дней мая за малым исключением, - или с утра, или вечером, чаще ночью, реже - весь день. Дня два уже шел дождь. Времена года, казалось, меняются за считанные часы. Сегодня с утра на улице лежал пушистый снег слоем в пять сантиметров, а сейчас, глядя в окно, вижу ясный, холодный закат, темная суровая вершина на западе затемняет распадок, а на юго-востоке рдеют под заходящим солнцем снежные вершины хребта, которые я иногда путаю с высокими летними облаками. Летом они, по временам заполняют горизонт, поражая зрение чистотой розового цвета...
      
      Восемнадцатого мая, проснулся в шесть часов утра, полежал в теплом спальнике раздумывая в полудрёме - вставать или не вставать? Хочу привыкнуть к утреннему настрою; вдруг вспомнил о том, что утром собирался уйти на рыбалку. Но наверное все знают, как разительно отличаются вечерние настроения от утреннего. Поэтому мысленно, вяло уговариваю себя не спешить с лесом, - лес не уйдет, а поспать утром так приятно!
      И все-таки, ставшее привычным состояние - раз собирался надо делать, не давало покоя. Еще пять минут размышлений, и вот медленно вылезаю из спального мешка, хотя тело противится перемене температурного режима; вдеваю ноги в туфли, зябко поеживаясь выпрямляюсь, гляжу в окошко: что-то серовато.
      Неуверенными движениями стягиваю свитер с крючка над изголовьем, надеваю на себя колючий и неуютный, заворачиваю спальный мешок, извлекаю из-под него теплое трико, покачиваясь, то и дело теряя равновесие, чертыхаясь, натягиваю на себя вначале трико, потом штаны жесткие и хрустящие, делаю два шага до вешалки, надеваю фуфайку и выхожу на улицу.
      
      Погода сумрачная, но тепло: самая ходовая погода для меня. Пестря, потягиваясь выходит из-за угла дома, виляет хвостом - для него наверное тоже.
      Сделав "дело" вхожу в дом, умываюсь холодной водичкой, смывая остатки сна и нерешительности. Не растапливая печку, наливаю холодного чаю, достаю масло, хлеб, колбасу и ем - аппетита нет, автоматически жую бутерброды и думаю все ли взял?
      Рюкзак собран еще вчера вечером, заполнен обычным лесным снаряжением: котелок, кружка, ложка, нож, продукты: соль, лук, сахар, чай, рис, банка тушенки, кусок колбасы, булка хлеба.
      Моё снаряжение: ружье, бинокль, несколько рыбацких настроев, набор мушек, леску в карман сунул; туда же шесть патронов: четыре пули, одна картечь и дробь Љ2.
      
      ...Кажется все в порядке - глянул на часы - половина седьмого, теперь можно идти. Снимаю фуфайку и заталкиваю ее в тощий рюкзак, а на себя надеваю длинный просторный пиджак - на ходу, да еще в гору после ста метров согреваешься, а в конце первого километра становится жарко...
      Тихонько, стараясь не стучать кирзовыми сапогами и не потревожить напарника, прохожу в комнату, беру со столика часы, надеваю на руку, завожу будильник на восемь утра и ставлю напарнику в головах; надеваю на плечи рюкзак, поправляю лямки, окидываю последний раз взглядом комнату и толкаю дверь.
      Пестря уже различает походное снаряжение и увидев рюкзак, весело суетится вокруг, забегая вперед, "улыбаясь" глядит в лицо, понимающее и довольно взлаивает, потом, перестраиваясь на походный лад убегает вперед - убедился, что мы и вправду идем в лес.
      
      Взбираюсь на первый подъем, регулирую дыхание, посматриваю вокруг и на небо, начинаю внутренне разговаривать сам с собой, определять погоду на день и в конечном итоге успокаиваю себя тем, что весной если дождь и бывает, то редкий и недолгий; обойдусь как-нибудь без брезентового навеса, который летом я беру с собой обязательно.
      Пройдя по дороге около километра, сворачиваю направо и лезу в гору по северному склону. Кое-где еще пластами лежит снег. Сыро. Мох мягко проминается под ногой, кедровый стланик поднялся - зимой, придавленный снегом, он лежит прижавшись к земле и мешает ходьбе. Выхожу на узкую просеку - тропу, которая змеится по верхнему краю гор окружающих долину реки Муякан. По тропе идти легко и приятно, места кругом хоженые, обжитые, но для Пестри лес есть лес, - он то и дело исчезает ненадолго то влево, то вправо.
      Появляясь передо мной на меня не смотрит - очень занят - кругом запахи и эти нахальные бурундуки-разбойники свистят и сердятся.
      
      ...Проходит час, другой, лес вокруг незаметно меняется, делается суровее. Тропа то теряется, разветвляясь несколькими тропками, то находится снова. Но я не беспокоюсь и спокойно нахожу её продолжение - внутренне я уже перестроился на одиночество и трудности пути меня не пугают.
      Мысли в голове разные и больше без системы: воспоминания: прогноз погоды, перемешиваются с выводами о том, куда пошел этот след сохатого, кому он принадлежит: быку или телке, молодому или старому, давно ли прошел, торопился или шел не спеша, возьмет след Пестря если встретит сохатого, или нет?
      Много и часто встречаем медвежьи покопки, - когда-то, в эту пору здесь медведей бывало много, а сейчас кругом урчат моторы, грохочет железо, человек разжигает костры оставляя после себя пустые консервные банки, бутылки из-под водки, - это все создает фон, на котором трудно представить жизнь диких животных, тем более медведя. В городах это привычно и закономерно, но немножко необычно воспринимается это здесь, в местах, которые были вековой глушью еще пять лет назад.
      Тропинка, петляя то прижимается к берегу речки, то уходит от нее. И горы тоже, то сдвигают склоны, то отступают на километр или два, обещая ключ или приток - ручей. Муякан глухо шумит желтой весенней, наполовину из талого снега водой, взбивая на перекатах белые шапки пены.
      
      Тропинка, вскоре, вышла к зимовейке, стоящей на берегу речки. Здесь особенно бросилась в глаза неряшливость, суетливость человека: на сто метров в радиусе, то тут то там торчали пни, окруженные шлейфом щепок; вокруг зимовья, набросано много бутылок, тряпок, поленьев, консервных банок, пожелтевших бумаг. Тут и там следы кострищ - мусор лежит толстым слоем. На дверях зимовья ещё с зимы приколота записка: "Товарищ, входя в зимовье, оставайся человеком".
      Не снимая рюкзака, на минуту вошел в него. Нары по бокам, ржавая печка, стол у окна, обращенного на юг; на столе - банки и котелок, по полкам разложен засохший хлеб, сбоку от стола, на гвозде висит мешок с чесноком.
      Подумалось, если бы не беспорядок вокруг зимовья, все это воспринималось бы хорошо и уважительно.
      Желания задерживаться здесь не возникало и я пошел дальше, решив про себя, что остановлюсь попить чаю часов около двенадцати...
      Чем выше по течению Муякана, тем ближе горы подступают к реке, тем плотнее к воде подходит тропинка, пробираясь через завалы и приречные осыпи и тем труднее идти. К тому же, с пасмурного неба не переставая посыпался мелкий, редкий вначале дождь, который становился все чаще и крупнее.
      
      ...Иду час, два, три. Рюкзак за спиной все тяжелее, пиджак на плечах и груди намок, а дождь все прибавляет. Приходится делать остановку и пережидать дождь, благо и место отменное попалось. Кедр, толщиной в обхват, стоит на берегу; под низко растущими ветвями сухо и мягко; прошлогодняя хвоя на ладонь покрывает землю вблизи ствола.
      Со вздохом облегчения сбрасываю рюкзак, передергиваю натруженными плечами, быстро развожу костер от которого приятно пахнет кедровой смолой. Зачерпываю котелком воду из Муякана, бегущего буквально в двух шагах, и вешаю на берёзовый таган над костром, а сам удобно устраиваюсь в ямке между корнями дерева. Пиджак висит на ветке тут же под рукой, сохнет, а из рюкзака достал и одел на себя легкую и теплую сухую телогрейку.
      Полулежа, опершись на согнутую в локте руку, уткнувшись носом в меховой воротник сосредоточенно смотрю на огонь. Пламя перебегает с хворостинки на хворостинку; причудливо изгибаясь, поднимаются вверх язычки пламени, охватывая закопченные стенки помятого котелка. Задремываю...
      Неясные, плавно текущие мысли напоминают состояние человека замерзающего...
      Через время, открываю глаза, завариваю чай и разложив перед собой колбасу, свежий белый хлеб, сахар, принимаюсь есть. Хлеб, нарезав ломтями, ставлю поближе к огню; когда он подрумянится и покроется хрустящей корочкой беру его; с аппетитом жую тугую копченую колбасу нарезанную тонкими пластиками, закусываю хлебом и запиваю горячим, ароматным чаем.
      Закончив чаепитие, все складываю назад в полиэтиленовые мешки, засовываю их в рюкзак, который удобнее устраиваю под головой и, свернувшись клубочком, засыпаю под тихий шелест дождика по кедровой хвое.
      
      ...Летний дождь - с утра - до обеда...
      
      И точно, часам к трём дождик закончился, но по небу по-прежнему бегут облака с размытыми краями, а солнце так и не появилось. Капельки дождя повисли на ветках стланика и от неосторожного движения, порция холодного душа выливалась за шиворот, в карманы и на плечи... Однако идти уже можно.
      Чем дальше я шел, тем больше встречал звериных следов.
      Дважды встретились вчерашние покопки медведя. На наледи, рядом с медвежьими следами заметил крупные волчьи. То тут, то там попадался зимний помет сохатого и оленя" благородного и северного. Лес становился всё глуше и темнее, да и погода всё пасмурней - свету в лесу немного...
      Часов около пяти вечера, хоженая тропа свернула направо, в гору.
      Пестря бежал все время впереди, редко показываясь ввиду, имел вид деловой и озабоченный...
      
      Почти поднявшись на перевал, мы вспугнули белку, которая, сердито цокая влезла на тонкую лиственницу и, нервно подрагивая хвостиком, вертела головой - сердилась на собаку, которая по всем правилам охотничьей науки звонка, азартно лаяла на зверька.
      Пестря в этот раз вел себя образцово, - он не бросался на дерево, не кусал веток, а сидя метрах в десяти от дерева лаял, не спуская глаз с белки; и ведь его этому никто не учил, да и белку-то наверное видел так отчетливо в первый раз за свою собачью жизнь.
      Я обрадовался: определенно хорошие задатки в Пестре есть. Надобно будет их развивать и получится хорошая, промысловая собака.
      Стоя под деревом минуту-другую раздумывал: стрелять белку или нет и все-таки решил, что не стоит ее убивать, во-первых, не сезон, во-вторых - дроби всего один патрон, а Пестря мне это небрежение добычей простит.
      Пошел дальше, а мой кобель долго не успокаивался, раза четыре возвращался к белке: полает, полает, услышав мой свист, побежит ко мне, но на полдороге остановится, долго смотрит в сторону оставленного зверька и подумав, возвращается. Полает, полает, но видя, что я ухожу снова побежит в мою сторону, потом остановится и опять вернется к дереву, на котором сидела сердитая белка.
      
      ...Тропа поднялась к перевалу, где брал начало ключ и зимой стояла большая наледь, которая не растаяла по сию пору. Идти по наледи легко, но опасно - можно провалиться. Здесь снова встретил в странном соседстве следы медведя четырёх-пяти лет, средних размеров, и крупные волчьи следы.
      Вспомнилось, что где-то читал о том, как по весне стая волков, пользуясь медвежьей бескормицей, нападала на слабых, некрупных медведей, которые и делались их добычей.
      Тропа уходила куда-то вперед и правее, а я хотел идти все время вдоль реки и поэтому, перейдя наледь свернул налево и побрел утопая по колено в жидкую кашицу - смесь снега с водой.
      Недалеко от тропы случайно натолкнулся на естественные солонцы: вокруг было много следов сохатых, оленей, косуль, еще по снегу приходивших полизать соленую землю. Внимательно осмотревшись, и с удовлетворением отметил, что скрадка или сидьбы, как ее называют охотники, поблизости не было, да и место было непригодное для устройства засады: летом кругом солонца только камни торчат, да водичка тихонько журчит по осыпи.
      Хорошенько запомнив место, я пошел дальше, то и дело останавливаясь передохнуть, вытирая пот со лба и ругая себя за опрометчивость, - можно было не лезть в эти снега, а остановиться на ночлег на южном склоне, рядом с тропой.
      Возвращаться к тропе было уже поздно, и я побрел вперед, гадая, что там, под горой, - снег или сухо.
      Прошло еще полчаса, склон, разворачиваясь плоскостью на юг, постепенно освобождался от снега, стал круче и открылся красивый вид на противолежащий горный массив, где километрах в трёх-четырёх от меня по прямой, взметнулся ввысь скальный уступ метров на триста-четыреста высотой - зрелище грандиозное.
      
      Однако долго любоваться панорамами не было времени - было уже около семи часов вечера и наступила пора устраиваться на ночлег.
      Выйдя к Муякану, который здесь, пенистым, неистовствующим потоком с грохотом и шумом круто спускался с гористого плато вниз, я стал двигаться уже вниз по течению, в поисках удобного для ночлега места. Здесь, мох по колено покрывал каменную осыпь и тонкие лиственничные стволы, конечно не могли служить укрытием от ветра и холода.
      Пройдя вниз по течению метров пятьсот, пришел к развилке, где сливались два одинаковых по ширине потока и речка, сделавшись вдвое многоводнее утрачивала стремительность и яростный напор; еще чуть ниже, примерно с километр от развилки, я и решил ночевать.
      
      ...Вновь найдя толстый, пушистый кедр стоящий у реки, сбросил рюкзак и немедля приступил к заготовке дров.
      Топора у меня с собой не было, да он в такой тайге и не нужен, - кругом много поваленных толстых и тонких деревьев, а прямо над головой, сухие кедровые ветки на растопку.
      Сбор дров занял минут двадцать и осталось время порыбачить, - простенькие снасти были в рюкзаке, в полиэтиленовом мешочке.
      Надо признаться, что я не рыбак и взялся за это только потому, что это оправдывало мой поход и служило официальной его причиной...
      Около часа тщетно пробовал, то здесь, то там выловить что-либо похожее на рыбу - уже не до хариусов или ленков...
      Наверное у меня не было никакого умения, или рыбы здесь не было, но за этот час даже ни разу не клюнуло и я, смотав снасти пошел к биваку, варить ужин.
      
      На ужин сварил рисовую кашу с тушенкой, но то ли сильно устал, то ли пересилил голод в походе, но ел без аппетита: кое-как, покопался ложкой в котелке и больше половины каши отдал Пестре, который был этому рад и, наевшись, завалился под куст в нескольких метрах от костра, спрятал нос в пушистый хвост, а точнее прикрыл его хвостом и крепко уснул - набегался за день.
      Я же, помыв в речке котелок вскипятил чай и долго неторопливо пил и вспоминая сегодняшний путь, размышлял, что делать завтра; в это время, медленные сумерки уступили место темноте ночи.
      Рядом, заглушая все шумела река и в небе, в разрывах туч, проглянули тусклые звезды. На противоположный склон, почти сплошь покрытом снегом, откуда - то сверху спустился туман; ветерок крутил дым костра, предвещая назавтра неустойчивую погоду...
      
      Весной ночи короткие - каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья в глухой тайге, зная, что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься, - беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах, даже если у тебя под рукой ружье - пуля, выпущенная из него, кажется может повалить слона.
      И тем более необузданная фантазия всегда к твоим услугам, если надобно изукрасить подробностями воображаемые опасности.
      Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности, заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу, заряжать ружье картечью и пулей, а костер у меня всю ночь горит, хоть и не жарко, но давая ровное пламя.
      Так и теплее и безопаснее. Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через двадцать-тридцать минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих шести ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
      
      Ближе к утру, уснуть по-настоящему надолго и крепко, хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать. Время подошло к трём часам утра и посомневавшись - что лучше сон или утренний, темноватый лес, полный живности, которая на рассвете идет кормиться, я выбрал последнее, спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил воду кипеть, а сам, снова спустившись к реке умылся и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
      Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане наступающего утра. Светало... Небо как и вчера было обложено тучами, но дождя не было и лишь капельки тумана, оседающего на землю, падали на лицо.
      Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер и отправился в путь.
      
      Было четыре часа утра - кругом хмуро и мрачно, видимость плохая и сырость, оседая с неба, приглушала звуки. В такую погоду говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра.
      Пестря, проспавший всю ночь хорошо отдохнул и, привлекаемый множеством запахов, на рысях убегал вперед и в стороны, распутывая следы исчезал, иногда надолго.
      Тропинка шла вдоль реки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев бегущих из под талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
      
      ...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон заросший кедровым стлаником, покрытый толстым слоем светло-зеленого мха. Пестря где-то отстал, шел я не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти светло-серого цвета.
      Совсем было прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из ближних месть и потому, остановившись, стал осматриваться.
      Только поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, сбита в кучу и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога - похоже, это был теленок северного оленя. Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли и кустики были поломаны...
      
      Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь? Оглядываясь вокруг не успел на него ответить, а подняв голову повыше, увидел в кустах пушистого стланника какое-то шевеление.
      Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был от меня не далее двадцати-тридцати шагов!
      Не осознавая ещё до конца произошедшего я подумал - какой он круглый и мягкий, ходит ступая твердо и неслышно...
      
      А медведь так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах.
      Медведь двигался не останавливаясь и хотя, наверное, заметил меня раньше чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится - я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот только подошел.
      Тут, я наконец отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
      
      Медведь, на мгновение, на свою беду или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланника а я, в это время тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланнике и идет в мою сторону...
      Потом, мягко и плавно всплывая на дыбы, удерживая равновесие загребает передними лапами воздух и цепляя вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая голову с аккуратными полукружьями небольших ушей, как бы стесняясь смотреть прямо на меня.
      Казалось, зверь даже немножко чувствовал себя виноватым от того, что все так неловко получается. "Вроде бы вот я шел, шел и, наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя, пойми".
      В голове мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь съесть меня может запросто!
      И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая, как известно, больше головы. Но в тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся вот в таком решении.
      До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза, и может поэтому я нажал на спусковой крючок.
      Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня растянулась в многозначную, долгую картину...
      
      Медведь, какой-то миг после выстрела, еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть устрашая меня, подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего, разворачиваясь он перекинулся через спину и бросился наутек...
      
      Как только медведь коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев понял я, как он торопился, убегая.
      Надо заметить, что момент выстрела и неудавшийся рев почти совпали, но для меня, вдруг, время замедлилось в своем течении и я, все происшедшее видел картинами, отделенными одна от другой значительными временными промежутками.
      Тут из-за моей спины выскочил на рысях Пестря и слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку. Секунд через пять раздался его лай, который однако вскоре замолк.
      Наверное, я изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
      В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался.
      Отойдя чуть в сторону снял рюкзак оглядываясь и сжимая в руке ружье, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями. Внимательно осматривая окрестности, достал из кармана рюкзака нож и, затолкав за голенище сапога, штанину не стал опускать, надеясь, в случае надобности быстро его выхватить.
      
      Вернулся Пестря и не обращая внимания на мои команды: - Ищи! Ищи! - стал грызть кости - остатки оленя.
      Подозреваю, что он так и не разнюхал что к чему и не разобравшись, решил для себя, что хозяин, как обычно поторопился и стрелял безобидную, трусливую животину, для него вовсе не интересную.
      Чуть придя в себя, я стал гадать, попал или не попал в нападавшего зверя, но вспомнив хрип и припомнив вдруг, что в левом стволе у меня еще с ночлега, остался патрон с картечью, подумал, что скорее всего, попал и, наверное, одной картечиной пробил дыхательное горло. Поэтому медведь, оставшись без голоса, перепугался этого обстоятельства больше выстрела, и может быть больше боли...
      
      Случилось все выше описанное в половине шестого утра.
      Небо по-прежнему, хмурилось, серый утренний свет подчеркивал темновато-зеленые тона вперемежку с серым цветом окружающей тайги и с трудом верилось в столкновение зверя и человека, произошедшее здесь ещё каких-нибудь пять минут назад. Действующими лицами на этой затемненной, утренней сцене были голодный, недавно вставший из берлоги медведь средних размеров и я, который до этого и медведей-то в лесу ни разу не видел.
      Хмыкая и чертыхаясь, гадая попал - не попал, я стоял еще некоторое время в нерешительности, и наконец тронувшись, пошел в ту сторону, куда убежал медведь, тщательно осматривая подозрительные кусты и выворотни, крепко сжимая ружье, заряженное двумя пулями - одной круглой, а другой - системы Полева.
      Я шел по тропинке и видел на пятнах нерастаявшего снега под ногами, свежие следы медведя, величиной чуть больше моего сапога, а оставил их этот хищник, еще рано утром до встречи со мной.
      Река тут заворачивала влево, тропинка тоже и здесь, я увидел следы убегающего медведя, который прыжками метра по три -четыре, скакал напрямик и вылетев на тропинку, грянул по ней, благо и места почище, и бурелома меньше...
      Пестря, чуть напрягаясь бежал впереди, метрах в пятидесяти и явно не горел, судя по всему, желанием вылавливать раненого медведя; где-то в закоулках его родовой памяти под черепной коробкой, наверное, хранилось осознание опасности, связанное с медвежьим запахом, но соображал он туго и труда не взял, до конца во всем разобраться.
      А я шел и размышлял, что - или рассказы про свирепых медведей, которые после неудачных выстрелов кидались на охотников и оставляли их задавив и спрятав, завалив валежником, были неправдой, или мне попался добродушный мишка...
      Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где залег в засаде медведь.
      Но страхи мои были напрасны, медведь, перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом свернул куда-то налево и в гору...
      
      Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, сквозь тучи показался золотой диск солнца и все происшедшее отодвигалось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения...
      
      
      Ночёвка в берлоге.
      
      В феврале нагрянули морозы...
      Зима вообще странная - снегу не было до января и все радовались этому факту.
      Я особенно запомнил охоту на зайцев!
      Идёшь по лесу и смотришь по низу, по земле, под ольховыми кустами и его, родного, видно за пятьдесят метров. Сидит белый на сером и ушами шевелит - слышит, как я по промороженному, палому листу шуршу своими резиновыми сапогами...
      Мелкой картечью и на пятьдесят метров можно косого достать. Так что получается, как в тире в "Парке Победы" - выцелил металлического зайца и на курок нажал. Вот и все дела...
      
      Зато перед Новым Годом, снег повалил и набросало за месяц сантиметров сорок. А потом, как водится, морозы ударили. Но пока праздники праздновали - время пролетело незаметно и вот уже февраль и дни становятся заметно длиннее. Поэтому и в городе сидеть надоело - так и просит душа выезда на просторы, в тайгу!
      Электрички сейчас полупустые ходят и кое-где, даже электропечки в вагонах работают. Поэтому ехать и смотреть в окно - одно удовольствие.
      Я сажусь в первый вагон у себя на "Студенческой" и через два часа на восемьдесят третьем километре, схожу в глухой заснеженной тайге. А там, лесовозы понаделали дорог- вывозят лес с отдельных делян - к февралю все болота уже подмёрзли и можно даже на большегрузных грузовиках, без опаски забираться в самые дебри, подальше от асфальтовых дорог, в сторону Иркута.
      Вот я и собрался. Ружьё в рамочный рюкзак спрятал и вроде как турист приехал, погулять по свежему воздуху!
      Я живу один - жена в очередной раз к родителям уехала в деревню и вот оставила меня домовничать, а я и не в обиде - привык уже к одиночеству. Раз в два дня выйду в соседний магазинчик - "Пятёрочка" называется - прикуплю продуктов и снова в свою берлогу. А там телевизор и спортивные программы с утра до вечера.
      У нас с женой, сейчас, отношения странные. Она, не хотела рожать, пока мы молодыми были. Ну вот, один из абортов оказался роковым и детей мы больше иметь не можем. Она так убивалась, что с собой хотела покончить, но потом примирилась. А я, как узнал, что детей у нас не будет - запил, да так, что с работы погнали. Я тогда механиком в автоколонне служил. Работа конечно не пыльная, но уж очень однообразная. А когда запил, то совсем перестал на работу ходить. Жена как узнала, что я работу потерял, хотела уйти к маме. Но потом, я завязал, потому что почувствовал - ещё годик такой жизни и на мне можно крест ставить.
      И потом, уже после армии, я хотел куда-нибудь в лес устроиться, да вот приятели уговорили пойти в автоколонну. Но с той поры, я стал всё чаще в тайгу выбегать, то просто так - за ягодами-грибами, а то на охоту, когда ружьё купил. Меня армия тогда так достала, что я хотел стать свободным, хотя бы на время. Но вот не выдержал и устроился на подёнщину, в автоколонну!
      А когда с работы попросили, я стал по лесам ходить как леший -привык к одиночеству и так иногда хорошо себя чувствовал: никому ничего не должен, ходи хоть налево, хоть направо - тайга большая, места всем хватит.
      Жена тоже привыкла и как то спокойнее стала, только к маме чаще стала отъезжать - ей там не так одиноко. Ну и я привык "соломенным" вдовцом себя считать!
      
      А денежки-то, я в тайге зарабатываю - камедь собираю да сдаю в заготпункте - зарплата получается такая же как на производстве и я половину месяца свободен, когда от лесных походов отдыхаю. Хочешь водку пей, хочешь песни пой.
      Только, я последнее время стал выпивать пореже, потому что и здоровье уже не то, да и баба ворчит - того и смотри что бросит. Ну вот я вроде как и завязал - одному пить не хочется, а приятели зимой все по норам попрятались...
      
      И вот, в этот раз с утра пораньше встал, приготовил себе бутербродов с колбасой, побросал в рюкзак спальник, котелок, кружки-ложки, проверил не забыл ли спички и отправился. На ноги тёплые унты одел а сверху суконные штаны, чтобы снег внутрь, на ходьбе по целику, не попадал.
      На себя меховой душегрей пододел, а сверху, тоже суконную курточку с подкладом - теперь мне никакой мороз не страшен.
      
      Ещё в темноте сел в электричку и народу в ней было изрядно - мужики на работу в Большой Луг ехали. А после этого в вагоне просторно стало, так что я прилёг не лавку и задремал...
      Когда подъезжали к восемьдесят третьему километру, то уже и солнце вылезло над горизонтом, а как вышел из вагона, аж дыхание перехвалило - на солнцевосходе градусов тридцать было - не меньше.
      Прошел станцию - там несколько бараков стоят, перешел автотрассу - она там параллельно железке проходит и по правой обочине прошёл километра полтора, до отворота в тайгу. Дело было в понедельник и лесовозы ещё на трассу не выходили. А с утра, знатная пороша выпала - утренник. На рассвете такой мороз бывает, что всю влагу вымораживает из воздуха и инеем укладывает на снег и на дорогу, тоже.
      Дорога разъезженная, - идти легко и свободно. Снег под унтами поскрипывает, солнышко - багровое с утра, потом в золото перекрасилось. Иду и дышу полной грудью - красота!
      А тайга кругом стоит замерзшая, молчаливая, только где-то в чаще, деревья, лопающейся корой потрескивают...
      
      Прошёл километра три, а тут и аппетит разыгрался. Остановился на обочине, собрал сосновых веток сухих, тоже вымороженных морозами, развёл костёр, сел на чурбачок и смотрю кругом, любуюсь. Потом, снег растопился и вода закипела в котелке - пузырьки со дна струйкой поднимаются.
      Чай заварил, достал бутерброды, а хлеб от мороза задубел - не укусишь. Поставил хлеб на ребро, на краю костра заборчиком, а колбасу на прутике принялся жарить.
      Когда приятно запахло подгоревшей хлебной корочкой налил в кружку чаю с сахаром и стал закусывать, вздыхая и оглядываясь - красота в это время в тайге необыкновенная.
      Солнце поднялось в зенит, снег девственно белый и под солнцем искрами играет, а кругом чёрные деревья стоят нахмурившись - после морозной ночи отходят!
      В такой красоте невольно петь хочется. Вот я и замурлыкал свою любимую: "На палубе матросы, курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал!"
      
      ...Наелся, чаю вволю напился, костерок к тому времени дымить стал, дровцы прогорели.
      Я встал, быстро собрался, осмотрелся и глядя на солнце подумал, что пройду ещё километров пять и назад возвращаться буду...
      Сбросал всё в рюкзак, а оттуда достал свою двустволку шестнадцатого, собрал её, зарядил один ствол картечью, а один дробью - на птицу или на белку - и пошёл дальше.
      Отошёл с полкилометра, а тут и изюбриные следочки дорогу перешли. Три зверя, ещё на рассвете направились на юга, в густые осинники, на кормёжку. А на дороге, на свежей пороше, даже копыта отпечатались как на рисунке из охотничьей книжки.
      Я конечно обрадовался и подумал, что могу попробовать соследить зверей и походить по их следам часа два-три до сумерек. Может повезёт и смогу увидеть их на горушке, на склоне.
      
      А когда пошёл по целику, да залез в сугробы, то метров через сто уже тяжело задышал. Снег глубокий и потому, ноги приходится буквально выдирать из сугроба. Но сила-то, после "зимней спячки" ещё была и я, не торопясь, пошёл вниз по пологому склону, рядом со следочками, стараясь их зигзаги по прямой обходить.
      Прошло часа полтора и я в такую чащу залез, что запарился, куртку расстегнул и чаще стал останавливаться чтобы дыхание восстанавливать.
      Только собрался уже разворачиваться в сторону дороги, из низинки, по которой летом ручеёк течёт - вдруг вижу, словно какой-то пар поднимается из чащи елочек и ольховника.
      Я сразу напрягся, вспомнил, как приятели рассказывали о найденных в тайге берлогах...
      
      Ружьё перезарядил и стал тихонько подходить к маленькой отдушине за снежным бугром, из которой пар тонкой струйкой поднимается и ветки ольшаника над ней заиндевели и куржаком покрылись.
      А сердечко вдруг заколотилось - думаю, может не надо одному в это дело ввязываться. Медведей-то я ещё не добывал, хотя видел их в тайге несколько раз.
      Остановился, долго стоял и раздумывал, что делать дальше - страшновато да и дело уже к вечеру, время подходит к электричке выходить.
      Тишина вокруг такая, что каркающую ворону за километр слышно - а говорят ворона не к добру "поёт".
      Потом подумал, - дай обойду берлогу, посмотрю как и откуда, если что, к ней можно будет незаметно подойти, когда вернусь сюда с братцами. У меня три брата и хотя они не охотники, но помочь добыть зверя помогут...
      
      А время летит, и солнышко уже к горизонту клонится...
      Стал я обходить кусты и чуть ближе чем нужно подошёл к отдушине. Шёл осторожно, но снег такой глубокий, что я почти по пояс проваливался. Тут низинка, и снегу нанесло за зиму очень прилично...
      И вот я не заметил, как подступил к отдушине слишком близко. Остановился, затаил дыхание так что ушные перепонки от напряжения сами собой стали вибрировать. И показалось, что кто-то внизу, под снегом, совсем рядом зашевелился!
      И в это момент, сделав очередной шаг я стал проваливаться куда-то вниз и даже ухнул от неожиданности и страха! И тут же ощутил, как в правую ногу, в мой толстый унт, кто-то вцепился когтями и стал мою ногу драть!
      Испугался я, и откуда силы и ловкость взялась, - ногу выдрал из провала, переступил и в это образовавшуюся яму выстрелил - вначале из одного, а потом и из второго ствола!
      И тут, буквально в трёх шагах от меня, снег взлетел вверх фонтаном, и из берлоги, со страшным рёвом скакнул медведь средних размеров и на прыжках, утопая в снегу стал, убегать вниз по ложбинке.
      Он мне показался почти чёрным, потому что солнце уже зашло и по снегу синие тени растеклись.
      Пока медведь улепётывал в одну сторону, я тоже прыжками выскочил на другую сторону, - откуда силы взялись.
      Перезарядился и ножик на всякий случай засунул за голенище унта, чтобы если что, ближе было доставать! А медведь, скоро завернул за ельник и исчез из виду!
      ...Через время я отдышался, осмотрелся и стал думать, что делать дальше?!
      Сумерки придвинулись уже вплотную и возвращаться к электричке было поздно, но и ночевать на снегу в тридцатиградусный мороз, тоже удовольствие небольшое.
      С опаской, я подошёл к челу, все время прислушиваясь и оглядываясь в ту сторону, куда медведь убежал.
      Но из книжек и рассказов, я знал что медведи в свою берлогу не возвращаются и потому, решил раскопать и посмотреть, что там внутри?
      Рядом с челом я увидел травяную затычку и потом, расширил вход и влез в берлогу, держа ружье наготове.
      Я конечно боялся, но делать-то нечего - надо как то довершать случившееся.
      Рюкзак я оставил у входа, а сам залез внутрь. Там, внутри было намного теплее чем снаружи и земля ещё чуть парила в том месте где лежал сбежавший медведь. Внутри пахло талой землёй и ещё чем-то страшным! Но я не обращал на это внимания, поворочался там, потом подумал, что надо попробовать переночевать в берлоге.
      Вылез наружу, собрал затычку их подсохшей травы, забрал рюкзак, протиснулся с ним внутрь, приспособил его поперёк чела - на всякий случай, а дыру, как мог засыпал снегом и заткнул затычкой.
      Перед этим, достал из рюкзака спальник, обернулся в него и стал пробовать заснуть. Скоро согрелся, но заснуть конечно никак не мог - к тому времени уже и ночь началась и я стал придумывать, что мне делать дальше...
      
      Решил, что завтра, только свет появиться, пойду по следу медведя и может быть найду другую берлогу - говорят медведи знают ещё несколько нор в своей округе и потому, после того как их стронут из родной берлоги, убегают туда...
      Так в размышлениях я незаметно заснул и проснулся часа через два...
      Стало заметно холоднее и снаружи и внутри берлоги. Я раскатал спальник, влез туда вместе с унтами, рюкзак положил сверху - всё теплее будет и после такой возни, в тесной берлоге, немного согрелся и снова заснул...
      Проснулся снова через час или два, от страшного сна, в котором меня преследовали бандиты на трёх машинах и я, бесконечно убегал по каким-то закоулкам...
      
      Ещё раз поворочался, как мог помахал руками согреваясь - берлога то маленькая, не спортивный зал, да и тьма кругом первобытная, потом поплотнее сжавшись в комочек лёг на подмерзающую землю и снова задремал.
      Заснуть уже не удалось и около пяти утра, замерзнув до зубовного скрежета, я вылез из берлоги и под звёздами, кое-как разгрёб снег и найдя сухие ветки, развёл костёр и стал кипятить чай...
      Я так устал бояться, что у костра почувствовал себя в совершенной безопасности и потому, воспринимал холод как меньшее из двух зол...
      Попив горячего и крепкого чаю, взбодрился и уже до рассвета развёл большой костёр, у которого, тоже было холодно, но терпимо. Потом снова обмотался спальником, укрыв в основном низ спины и сидел в снегу, глядя на костёр.
      Теперь, я уже не боялся медведя, но боялся заснуть и замёрзнуть насмерть и поэтому, временами старался двигаться, - искал и тащил к костру дрова, сухие ветки и остатки смолистых пней, добытых из под снега...
      Наконец, в лесу стало заметно светлее и собравшись, я пошёл в сторону медвежьих следов...
      
      Всё это время, у меня в нагрудном кармане под курткой, был мобильный телефон. Как только рассвело, я позвонил в город, своему приятелю и разбудил его. Он поворчал, но когда услышал, что я в берлогу провалился, то стал расспрашивать...
      
      Я хотел, чтобы он приехал сюда и мы бы с ним вдвоём, пошли преследовать медведя. Но выяснилось, что у него машинка в ремонте и он не может ко мне приехать, но сказал, что придумает что-нибудь позже...
      А мне, надо было или возвращаться к железке, или идти по следу!
      К тому времени, солнышко взошло, стало светло и бело и я, воспрянув духом подумал, что могу пойти по следу, а если найду новую берлогу, то подожду приятеля или братцев.
      Так я и сделал.
      Но за сутки, которые прошли после моего выхода из дома, столько всего произошло, что я потерял и силы и уверенность в себе. Я едва брёл по следам и через полкилометра увидел, что медведь перешел на шаг и вдоль следа появилась обильная чёрная кровь.
      
      "Ага - возрадовался я. - Значит я его ранил и ранил сильно. При лёгком ранении, кровь бывает ярко красной..."
      Пройдя ещё полкилометра, увидел впереди, в белом снежном прогале какую-то тёмную точку.
      Я проверил пулевые заряды и стал осторожно приближаться. Вскоре, различил медвежью тушу - он лежал неподвижно, на виду, не прячась и я понял, что он умер или умирает!
      Но осторожничать не перестал, и перед тем как подойти совсем близко, выстрелил лежащему медведю в бочину!
      Он не пошевелился и я понял, что зверюга мёртв и похоже, уже давно.
      Приблизившись, держа ружьё на изготовку и ощутил, как мороз щиплет мне лицо и руки - рукавицы я снял.
      Подойдя, держа ружьё у плеча тронул шерстистый медвежий бок ногой и понял, что он уже подмерз сверху, потому что под унтом была жёсткая поверхность.
      Разодранный когтями унт, я ещё ночью замотал шарфом, но ободранная нога, правда через толстый мех, немножко начала болеть.
      Когда я убедился, что медведь мёртв, я пытался радоваться, но силы покинули меня.
      К тому же, я сильно захотел есть...
      Кое -как разведя большой костёр, я сделал надрез на ноге зверя, вырезал кусок мяса и растопив снег, стал варить медвежатину.
      Потом принялся снимать шкуру...
      Пока "вскрывал" зверя и обдирал его, прошло много времени. Для одного охотника это работа тяжёлая и провозился несколько часов, пока кое-как снял шкуру. На спине и брюхе у него был ещё слой жира, правда не толстый...
      К тому времени, я несколько раз добавлял в котелок с мясом снега, потому что вода быстро выкипала. К тому же я знал, что медвежатину надо варить долго.
      Наконец, я управился и сел около костра есть...
      Но попробовав жёсткого мяса, я ощутил страшный неприятный запах и едва несколько жевков проглотил.
      Я вспомнил, как опытные охотники рассказывали мне, что если не вскрыть зверя после смерти и особенно зимой, то горячие внутренности передают отвратительный запах и вкус всему мясу. Какая-то биохимическая реакция происходит и портит всё добытое мясо...
      До своего приятеля, я не дозвонился, но из тайги, как-то надо было выбираться и я стал звонить братцам...
      
      Дозвонился до одного из них, всё ему вкратце рассказал и главное, сказал, как ко мне добраться на машине. Братец обещал, что сразу и выедет меня выручать.
      Прихватив тяжеленную шкуру, я, шатаясь от усталости тронулся в обратный путь, к дороге - тушу медведя оставил на месте. В тайге ничего не пропадает. Эту тушу съедят маленькие и большие зверушки и ещё будут мне благодарны!
      
      Ну а дальше - уже дело техники и телефонных переговоров.
      Когда я выполз на дорогу, братцы уже ждали меня и подхватили на руки. Тут же налили мне стакан водки и я выпил её как газировку, совсем не чувствуя вкуса...
      
      Через пять минут я пришёл в себя и пока мы ехали в сторону города, то засыпал блаженным сном, то принимался в очередной раз рассказывать, что со мной происходило за эти сутки.
      Говорил бессвязно, но каждый раз вспоминал, какие-то, как мне казалось, существенные детали...
      
      Вот такое приключение случилось со мной совсем недавно.
      но главное - после этого происшествия в зимней тайге, я совсем перестал медведей бояться и понял, что человек с ружьём, сильней любого зверя!
      
      Охота на берлоге Љ-1.
      
      ...Раз в две недели Андрей собирал рюкзак, заполнял его продуктами, какие ещё можно было купить в опустевших продовольственных магазинах, и отправлялся в лес, в своё любимое зимовье на Оле.
      До этого лесного домика от городского дома Андрея, стоявшего на городской окраине, ходу было не менее сорока километров и потому, охотник приходил в лесной домик уже в сумерках. Но даже если он задерживался, и наступала ночь, то снег, отражая звездное небо, давал достаточно света чтобы не заблудиться. И всегда в этих походах, его сопровождал верный друг - Жучок...
      
      Однажды, уже в декабре, в очередной свой поход за камедью, Андрей выйдя поутру из зимовья, направился в вершину Олы, по левому её берегу.
      Выйдя из избушки ещё на рассвете, он перешёл речку в узком месте болотистой долины и по старому "зимнику" пробитому лет пятьдесят назад, сразу после войны, направился на восток, в сторону далёкого водораздельного хребта отделяющего Олу от долины Аланки.
      Давным-давно, в этом районе были коллективные охотничьи угодья, и кто -то из его знакомых рассказывал, что в одной из загонных охот на копытных, охотники нашли старую медвежью берлогу.
      Сам Андрей, ещё летом, несколько раз встречал здесь следы медведей жирующих на ягодниках смородины, растущих в тенистых сырых болотцах вдоль течения речки, и в малинниках, которые поднимались колючей стеной на месте бывших складов леса, бывших здесь сразу после войны - здесь по рассказам старожилов, лес заготавливали японские пленные.
      Однако сейчас была уже глубокая зима с сильными морозами, и встретить здесь медведя было невозможно...
      
      Перейдя незамерзающий ручей, Андрей с собакой свернули направо, в широкий пологий распадок и начали подъём на гребень.
      Не доходя до вершины таёжного хребтика идущего параллельно речке, Жучок вдруг заволновался - шерсть на загривке собаки поднялась дыбом и он начал бегать быстрыми кругами, что -то вынюхивая и вслушиваясь в звуки слышные только ему...
      Наконец он, словно увидев крупного зверя уставился в одну точку и стал яростно лаять, изредка коротко взглядывая на хозяина, словно хотел ему сказать: - Ты видишь! Он там!..
      Андрей смотрел, слушал, но ничего не мог понять, пока вдруг, на снежном увале, метрах в двадцати от себя, там куда так пристально смотрел Жучок, увидел непонятные крупные следы, которые никуда не вели и появились тоже ниоткуда!
      У них просто не было начала, но не было и продолжения - только несколько вмятин на снегу?!
      
      Прошло несколько минут и Андрей вдруг понял, догадался охотничьим инстинктом, что собака лает на берлогу и что медведь сидит там, в норе, в двадцати шагах от него и что это его большие следы, отпечатались на неглубоком снегу!..
      Шепотом подозвав разгорячившегося Жучка, примкнув его на поводок, осторожно ступая и поминутно оглядываясь, он увёл собаку от берлоги, не забыв сделать на крупной кедринке, ввиду берлоги, большую затесь топором.
      Так Андрей с Жучком нашли свою первую берлогу...
      
      ...К этой берлоге, приехали вместе с опытным медвежатником, вчетвером, морозным декабрьским утром. Кроме медвежатника - Александра Владимировича, в машине были сам Андрей, его младший брат Гена и водитель Саша.
      Заезжали к берлоге на Уазике и без дороги преодолевая залив водохранилища, беспокоились - как бы не провалиться под лед - зима ещё не вступила в полную силу.
      Потом, переезжая через таёжный ручей забуксовали и пришлось лебёдкой, зацепив трос за большое дерево лежащее на берегу, выбираться из ледяной воды, стараясь не намочить ноги...
      Дальше ехали по правому берегу реки Олы, уже по заваленному снегом "зимнику", который когда-то использовали для вывоза леса зимой, когда болота замерзали насмерть.
      Подъехав к нужному месту, машину и водителя оставили внизу, а сами начали подниматься на гриву, повторяя путь, по которому в тот памятный день, поднимался Андрей.
      Хорошо ориентируясь в знакомой тайге, он сразу нашёл затесь и охотники стали осторожно подходить к берлоге.
      Александр Владимирович - опытный медвежатник, не доходя до берлоги метров сто, срубил мёрзлую осиновую жердь толщиной с руку и дал её Андрею объяснив, что этой жердью надо будет "заламывать" чело берлоги, то есть вставлять туда осинку наискосок, закрывая медведю путь наружу.
      Подходили к месту осторожно и увидев чело, Старый медвежатник поднял руку: - Внимание!
      Потом они, один за другим стали подходить к берлоге, прислушваясь и осматриваясь. Андрей чуть приотстал, держа в руке осиновый ствол.
      Александр Владимирович подошёл к челу берлоги метра на три, а Гена следовал за ним метрах в двух. Остановившись, оба охотника напряжённо всматривались внутрь берлоги и после нескольких минут Александр Владимирович произнёс вполголоса: - Кажется там уже никого нет?
      
      И только я стал подходить ближе как внезапно, из берлоги наполовину высунулся медведь, рявкнул, крутнул головой осматриваясь, и вновь спрятался...
      Дальше события понеслись вскачь - первым, мгновенно вскинув к плечу ружьё, выстрелил Александр Владимирович, потом Гена и снова Александ Владимирович!
      И после этой пальбы, вдруг стало тихо и в этой тишине, раздался взволнованный голос опытного медвежатника: - Кажется готов!
      Всё произошло так быстро, что я, стоя от берлоги метрах в десяти и глазом не успел моргнуть!
      Прошла минута, другая и Андрей тоже спустился ближе к берлоге. Охотники уже всматривались в темноту чела и переговаривались. Александр Владимирович, улыбаясь успокоил братьев: - Ну вот и всё - зверь уже парит!
      Потом объяснил, что когда медведь смертельно ранен, то от него поднимается пар хорошо видимый в берлоге...
      Андрей, как "хозяин" берлоги, то есть тот кто берлогу нашёл, попросил старого охотника дать ему добить медведя, прицелился и выстрелил в голову, монотонно раскачивающуюся во тьме медвежьей норы.
      После выстрела этого выстрела, медведь уронил голову на землю и всё было кончено!
      
      Потом стали доставать медведя из берлоги: Андрей сполз по склону вниз, накинул верёвку на голову зверя, которая была в несколько раз больше человеческой. Видя эту голову совсем радом, да ещё с приоткрытой пастью, из которой торчали клыки сантиметров пять длинной, он представил, как эта пасть вдруг откроется, и медведь схватит его за голову. Картинка была не из приятных и Андрей немного осторожничал!
      
      Наконец, вытянув зверя этой верёвкой наружу, стали его разделывать - как это делать, старый медвежатник учил молодых охотников, понимая их люопытство.
      Снимая шкуру они увидели, что на хребте, медвежье сало было сантиметров в пять толщиной и начали квадратами обрезать его, отделяя от мяса...
      Заканчивая разделку, разожгли большой костёр, потом сели вокруг делясь впечатлениями от охоты, вскипятили чай и выпили за удачную охоту по стаканчику водочки...
      
      Об этой истории, Андрей, впоследствии написал рассказ, который хвалили в охотничьем журнале и за который он получил какую-то писательскую премию.
      
      Каждому участнику той охоты досталось килограммов по тридцать медвежатины и по нескольку килограмм медвежьего жира!
      Отбивные из медвежатины зажаренные на его же жире, пахнущем кедровыми орехами, были не только вкусны и питательны, но и полезны. Ведь медведи перед залеганием питаются ягодами, орехами и лечебными кореньями!
      
      ...А Андрей, теперь, почти как профессионал питался и жил "со своего ружья", ничего в лесу не боялся, чем конечно гордился и вызывал зависть у своих знакомых - охотников любителей...
      
      Медвежью шкуру Андрей вымездрил, то есть очистил от жира и отдал выделывать своему другому знакомому Дмитрию Ивановичу и получил её через две недели чистую, лоснящуюся коричневым блеском, с чёрными, словно пластиковыми когтями на лапах и белой мездрой, проваренной в кислотном растворе...
      Взамен, Андрей отдал Дмитрию Ивановичу медвежью желчь, которой тот лечился от каких - то лёгочных недомоганий. Желчь весила всего граммов тридцать, но цена её на чёрном рынке была буквально на вес золота...
      
      Охота на берлоге. Љ-2
      
      ...Толин приятель - Андрей, в начале осени, ещё по чернотропу, нашёл медвежью, свежевыкопанную берлогу и рядом видел несколько свежих медвежьих лёжек. Зверь копал берлогу несколько дней и кормился где - то неподалеку, а ночевал рядом с будущей норой...
      Когда Андрей, спускаясь по тайге напрямик с горы, случайно заметил кучу жёлтого песка на траве, а потом увидел и берлогу, медведя рядом конечно не было - зверь, наверное, издалека услышал шаги человека и треск веток и спрятавшись, наблюдал за ним из укрытия - медведи умеют это делать...
      
      Андрей, в конце ноября, уже при глубоком снеге, пригласил Толю проверить берлогу - лёг ли медведь? И предложил сделать это, прихватив с собой собак. Собак обычно не берут с собой на проверку, но тут решили сделать исключение - молодых собак лучше приучать к запаху хищника пораньше и Толя, конечно, был рад проверить Рыжика...
      
      Был морозный туманный, зимний день. Солнце безуспешно пыталось пробиться сквозь морозную мглу, но утомившись, так и осталось невидимым за серой, туманно - холодной дымкой.
      Андрей договорился встретиться с Толей в истоке большого залива водохранилища и рано утром направился туда из пригородного садоводства, находившегося километрах в пятнадцати от назначенного места, захватив с собой Жучка - молодую лайку.
      Толя с Рыжиком, приехали на водохранилище на автомобиле, по льду. Любители подлёдного рыбного лова, пробили туда неплохую трассу и он без проблем доехал до "кочевья" рыбаков, под восточным крутым берегом большого залива.
      Оставив машину, рядом с сидящими на льду рыбаками, в сопровождении Рыжика, он направился в дальний конец залива и прежде чем войти в лес, остановился и в бинокль оглядел ледово-снеговую равнину, позади.
      Далеко - далеко, он заметил идущего вразвалку Андрея и рядом чёрную точку - его собаку...
      Толя свернул в мелкий придорожный соснячок, разжёг костёр и стал кипятить чай...
      Минут через сорок, в сосняк вошёл Андрей и оттуда, ему навстречу вышагнула знакомая фигура и замахав руками, крикнула: - Мужик! Заходи сюда, чай будем пить!
      Андрей обрадовался Толе, свернул с дороги и войдя в лесок, увидел костер, котелок висящий на тагане, утоптанную площадку рядом, на которой были разложены хлеб, колбаса, лук, стояли кружки с чаем. Андрей подсел к костру, сделал бутерброд и кинул по кусочку колбасы Жучку и Рыжику. Собаки были знакомы между собой по прошлым походам, поэтому вели себя миролюбиво. Проглотив колбаску они легли на снег и затихли изредка поднимая головы и поглядывая на хозяев. Приятели, не торопясь и посмеиваясь, попили чаю, поели и через время двинулись дальше, по направлению к берлоге.
      Теперь, "команду" повёл Андрей.
      
      Берлога была выкопана в юго-западном склоне водораздельного хребта, в вершине одного из небольших распадков. Чуть выше, метрах в ста, по гребню, шла старая, полузаросшая лесовозная дорога, по которой никто не ездил уже лет пятнадцать.
      Прямо напротив берлоги, на большой лиственнице, для памяти, Андрей сделал затесь ещё осенью, чтобы по снегу найти берлогу, - зимой под снегом вид местности иногда меняется до неузнаваемости и можно берлогу потерять или в поиске, нечаянно вспугнуть медведя.
      Пока дошли до распадка, пока совещались, как и с какой стороны заходить - короткий зимний день угас. Сумерки быстро опустились с невидимого? в морозной дымке, неба... Заметно похолодало...
      Приятели, как договаривались, взяли собак на короткие поводки, сбросили рюкзаки на снег, зарядили ружья пулями, проверили ножи и осторожно тронулись вперёд...
      По дну заваленного снегом распадка озираясь и вглядываясь, подошли к берлоге шагов на двадцать пять...
      Собаки напряглись, крутили головами, нюхали воздух, ловя струйки текучего опасного запаха...
      Остановившись и оглядевшись, Андрей шепотом произнёс: - Дальше подходить нельзя, можно выпугнуть зверя!..
      Толя промолчал и остановился, хотя подумал: "Почему бы сегодня не попробовать добыть зверя? Ведь мы здесь и с нами собаки"!
      Андрей, словно подслушав его мысли, шепотом возразил: - Пусть медведишко облежится. Сейчас уже темно и если он нас учует, то уйдёт без выстрела...
      Толя, соглашаясь кивнул.
      Вдруг, лёгкий ветерок чуть дунул в лицо от берлоги и Рыжик задвигал носом, а потом уставился в сторону чела берлоги. Почуяв тревожный запах, собака тихо заскулила.
      Толя одёрнул его поводком и охотники, так же медленно, осторожно, стали уходить назад. Они поняли - медведь лежал в берлоге!
      
      ...Добыли того медведя легко и быстро, через месяц, в канун Нового Года.
      Без хлопот подошли к челу, Андрей заломил вход в нору, а Толя увидев, как медведь вцепился зубами в осиновую слегу, пытаясь затащить её внутрь, прицелился, выстрелил и попал в голову, за ухо...
      Медведь умер мгновенно...
      
      Всё было кончено удивительно быстро и без хлопот.
      Убедившись, что других медведей в берлоге нет, спустили собак.
      Молодые лайки возбуждённо сновали вокруг берлоги и Андрей, улучив момент, забросил Жучка внутрь, прямо на голову лежащему, мёртвому зверю.
      Жучок с воплем выскочил, отбежал подальше и, озираясь, стал испуганно лаять. Толя начал травить на медведя Рыжика и тот не испугавшись, в какой - то момент заскочил в берлогу и схватив неподвижного, но страшного хищника за бок вырвал клок шерсти! Потом, хотел повторить этот манёвр, однако разъярившуюся собаку оттащили и Андрей похвалил Рыжика: - Будет, будет из него медвежья собака!..
      
      Февраль 2015 года. Лондон. Владимир Кабаков
      
      Охота на берлоге. Продолжение.
      
      Взрослая, породистая лайка, напоминает машину для бега, для погони, для борьбы со зверем. Я знал собак, которые вдвоём загрызали волка, а когда их было три, то однажды, они задрали взрослую лосиху - набросились, повалили и умертвили. Весу в лосихе было более двухсот килограммов.
      Охотнику с такими собаками, даже безоружному медведь не страшен. Но такие собаки, бывают страшны и для человека, когда они разъярены или голодны.
      
      Толя после ноябрьской таёжной поездки, долго отсиживался дома, делал срочную работу, но закончив, решил "проветриться", быстро собрался, посадил Рыжика в машину и поехал по старой лесной, Курминской дороге в сторону, залива...
      Оставив машину у знакомого сторожа в садоводстве, он взял Рыжика на поводок, и только войдя в нетронутый лесорубами лес, отпустил его. Места были давно знакомые и Толя, перейдя Хейское болото поднялся по малозаметной тропинке, от которой остался только незарастающий прогал, на водораздел и здесь, увидел след глухаря, который двигался пешком по неглубокому снегу, с увала на увал, словно на прогулке.
      Рыжик куда - то давно исчез и Толя начинал беспокоиться. Однако Рыжик в лесу, никогда под ногами хозяина не болтался и наверняка, где-нибудь наскочил на свежие следочки косули или даже лося и разбирался в них.
      Пройдя метров двести по гребню, оторвав взгляд от следа глухаря, охотник поднял голову, огляделся и среди мелкого осинника припорошённого снежком, увидел впереди, как взлетает вспугнутый им глухарь.
      Привычно и ловко сдернув с плеча ружьё, Толя навскидку выстрелил, но крупная птица, мелькая между сосновых вершин улетела вдаль. Чертыхнувшись и обругав себя "мазилой", охотник перезарядился, выбросил стреляную гильзу на снег и на её место с сухим щелчком, опустил в ствол патрон с картечью...
      Из-за спины, на махах выскочил Рыжик, пробежал по следу глухаря до места взлёта, встал как вкопанный, понюхал снег, послушал округу вращая головой и потом, виляя хвостом подбежал к хозяину.
      - Где ты бродишь? - ворчливо проговорил Толя. - Мог бы этого глухаришку облаять. Все, какая ни есть, но добыча...
      
      Рыжик выслушал хозяина, вильнул хвостом и сорвавшись с места, убежал в ту сторону, откуда появился на выстрел. Толя заинтересовался этим и развернувшись пошёл вперёд, теперь уже по следам собаки.
      Пройдя через красивый крупный сосняк, охотник спустился в низину, дошёл до широкого болота и потом, забирая влево начал по диагонали подниматься на горушку, покрытую некрупным березняком и заросшую кустами ольхи. На вершине, он остановился и огляделся.
      
      ...Начинался небольшой снежок, ветер дул снизу, из пади и оттуда же, словно из - под земли, раздавался лай Рыжика, чуть слышный, но яростный и непрерывный.
      Толя, заволновался и побежал на лай - так Рыжик всегда лаял на крупного зверя...
      
      Спустившись в распадок он остановился, перезарядил ружьё пулями и послушал. Раздуваемый ветром, колючий, мелкий снежок сёк щёки и норовил попасть в глаза. В воздухе заметно потемнело и опасливо оглядывая густой ельник впереди, Толя двинулся на возобновившийся лай...
      
      Держа ружьё наизготовку, охотник, то и дело уклоняясь от заснеженных веток, обходил плотные заросли молодых ёлочек, продвигаясь немного вверх по склону и вдруг, в узкий прогал между кустами, всего метрах в тридцати, увидел под большой, торчащей вверх чёрными корнями корягой, мелькнувшего Рыжика...
      Тут Толя начал что-то понимать, догадываться, но ещё не до конца верил в возникшее предчувствие, хотя немного испугался!
      Сегодня, отправляясь в лес, он совсем не рассчитывал на встречу с медведем - у него было всего две пули, а крупной, медвежьей картечи вообще не было. К тому же, он недостаточно опытен чтобы стрелять в одиночку из под собаки, берложного медведя.
      Собака может совершенно неожиданно спровоцировать медведя на нападение. А когда он выскочит из берлоги - очень трудно попасть в убойное место. Медведь же в такой чаще легко может наброситься на человека и заломать его...
      
      Дрожащими от волнения руками, Толя вынул охотничий нож из ножен и спрятал его за голенище сапога...
      Потом, чуть обойдя корягу по кругу, но не приближаясь к ней, он увидел чело, а Рыжик, заметив хозяина ещё яростнее залаял почти в самое отверстие, темнеющее на белом снежном фоне...
      "Сейчас он выскочит - подумал Толя и подняв ружьё прицелился в чело берлоги под корягой и в этот момент, медведь изнутри зло рявкнул на собаку и у охотника задрожали коленки...
      
      - Чёрт побери - ругался он шёпотом: - Что делать?! Стрелять отсюда в чело не видя медведя - глупо и опасно! Ждать, пока Рыжик отстанет от зверя, тоже вряд ли умно. Собака меня видит и поэтому лезет почти в берлогу...
      Помолчав, он прошептал самому себе: - Надо уходить, но место заметить...
      Пятясь задом, не отрывая взгляда от собаки у берлоги, он дошёл до крупной сосны и остановившись, острым ножом срезал с толстой коры, круг величиной с головной убор, добравшись местами до желтоватой древесины...
      
      "Тут, прямо напротив, метрах в пятидесяти от этой затеси, я увижу берлогу - думал он вглядываясь в окружающий лес и запоминая, - когда приду сюда в следующий раз, не один и без собаки...
      Это я запомню! Медведь меня не видел, сейчас отзову Рыжика и дней через несколько приду сюда снова, но уже не один...
      - Погода портится - продолжал рассуждать Толя - и медведь, я думаю, не уйдёт из этого логова. А я через день - два, приду сюда ещё раз, сделаю тут проверочный круг, чтобы убедиться и проверить, что медведь остался здесь зимовать..."
      
      Отойдя метров на триста от берлоги, Толя засвистел отзывая собаку, но тот продолжал размеренно и зло лаять с одного места...
      Снег повалил гуще...
      Выйдя на свои полузаметённые следы, охотник старыми покосами, стал подниматься по пади вверх, разговаривая сам с собой:
      
      - Как же так?! Тут недалеко от города... До ближайшего садоводства по прямой километров пять, а он вздумал тут зимовать.
      Мне просто повезло, что Рыжик такой настырный - видимо причуял запах медведя, а потом по запаху и берлогу нашёл...
      Толя остановился и оглядываясь назад, снова громко засвистел - лай уже был едва слышен...
      Пройдя ещё немного, он вдруг увидел, как из снега, метрах в тридцати от тропы слева, взлетела крупная птица, и села на вершину сухостойной ели.
      - Хм - отметил про себя Толя - что он здесь делает, почти в темноте?
      Сойдя с тропы, охотник подошёл к тому месту откуда взлетел коршун - он успел рассмотреть сидящую на ели настороженную птицу - и различил на белом снегу, лежащего под деревом глухаря.
      - Вот это подарок! - воскликнул ошеломлённый Толя, поднимая чёрную большую птицу за толстую шею и чувствуя тяжесть ещё тёплого незамёрзшего тела.
      Вглядевшись, он в наступающих сумерках различил на голове глухаря, рядом с красной, словно вышитой бровью, кровь и понял, что коршун заклевал упавшую на снег раненную птицу...
      Это был тот глухарь, в которого он стрелял некоторое время назад и видимо ранил, а когда глухарь - петух, чёрный как кусок угля, упал на белый снег, то его увидел пролетавший неподалёку коршун, спикировал и добил жертву, но вот воспользоваться добычей не успел - человек помешал.
      
      Толя на время отвлёкся, но потом стал слушать и снова услышав далёкий лай, стал разводить костёр - разгрёб снег до земли, достал из кармана рюкзака кусочек бересты, наломал сухих веток от подножия сухой ели.
      Пламя весело пробежало по смолистым веткам и костёр ярко вспыхнул, осветив близко стоявшие деревья и белый, свежевыпавший снег.
      Ароматный дымок тёмными клубами поднялся вверх и Толя подумал, что через несколько минут Рыжик учует запах костра - обычно собака чувствует костровый дым на несколько километров...
      
      Потом, перезарядившись дробью, выстрелил в воздух два раза и сел ждать.
      Было уже совсем темно и костёр, отблескивал красными сполохами на белом, когда к костру выбежал Рыжик - взволнованный и усталый.
      Толя ласковым голосом, с облегчением вздыхая, похвалил его: - Молодец! Видно, что зверовая собака...
      Допив чай, и в последний раз погрев руки над костром, охотник взял Рыжика на поводок, и побрёл к дороге, ведущей к знакомому садоводству... Рыжик шёл рядом и всё время оглядывался назад...
      
      Того медведя добыли в конце декабря...
      
      Приехали на берлогу вдвоём, вместе с Александром Владимировичем - опытным медвежатником и давним хорошим знакомым. Подъехав на вездеходе - "Уазике" поближе, оставив Рыжика в машине ушли к берлоге.
      Брели по глубокому снегу и негромко разговаривали, а не доходя метров двести, стараясь не шуметь вырубили слегу - мёрзлую осинку толщиной в руку и длиной метра в три.
      Шёпотом сговорившись кто, что и как будет делать и где стоять, осторожно пошли к берлоге.
      Александр Владимирович, напарник Толи по этой охоте, был замечательный охотник, прекрасный стрелок и добыл уже около двадцати медведей.
      
      Ещё на подъезде к этой берлоге, он рассказал об одной из опасных медвежьих охот.
      - Как - то - рассказывал он Толе, который управлял Уазиком - выходил я из тайги, с соболиного промысла. Со мной и ружья то не было, был только пистолет системы Макарова. Мои собаки случайно нашли берлогу, я собак привязал, уже почти в темноте подошёл к челу, привязал слегу одним концом к кустам растущим поблизости, а другим заломил вход в берлогу. Было конечно страшновато, но я выдержал, и когда медведь стал хватать за слегу зубами, я изловчился и застрелил его из пистолета в голову...
      - Потом заночевал неподалеку, у костра, потому, что провозился, разделывая крупного зверя почти до полуночи.
      - Но я тогда был моложе, сильнее, веселее - закончил Александр Владимирович свой короткий рассказ и улыбнулся...
      
      ... Вскоре подошли к зарубке на сосне. Толя показал напарнику берложное чело полузасыпанное снегом и после, они осторожно начали подход к берлоге. Александр Владимирович, шёл следом за Толей, с ружьём наизготовку, а когда приблизились метра на три, он рукой показал Толе на верх берлоги и тот, осторожно обойдя бугор, под которым расположился зверь, сверху и сбоку воткнул слегу в чело по диагонали.
      Тут охотники заговорили в полный голос и медведь заворочался в берлоге!
      Александр Владимирович вскинул ружьё к плечу, напрягся, поводил стволами выцеливая движущуюся медвежью голову, потом не отрывая ружьё от плеча, буркнул: - Вижу его - и выстрелил, а потом, чуть поведя стволами ударил во второй раз.
      Тут же, перезарядившись, он произнёс, заглядывая в темноту берлоги: - Кажется готов!
      
      Осторожно обходя берлогу, не опуская ружей всматривались в тёмную нору, а убедившись, что чуть различимая в темноте берлоги косматая голова медведя неподвижна, они расслабились и заговорили в полный голос...
      Потом, вместе, привязав верёвку за шею, вытащили обмякшую тушу наружу...
      Пока Александр Владимирович разводил костёр, Толя сходил к машине и выпустил Рыжика.
      Собака, на махах понеслась к берлоге, сходу наскочила на медведя и впившись в горло, стала рвать его бросками - хватками. Подбежавший Толя оттащил Рыжика и довольный Александр Владимирович похвалил:
      - Да, собачка видно неплохая. Я таких только на севере, в тайге видел...
      Толя смущённо улыбнулся - ему эта похвала была очень по душе.
      
      Поправив на брусочке ножи, принялись разделывать тушу, изредка отогревая руки покрытые плёнкой жира над костром.
      Александр Владимирович снимал шкуру начиная с головы, аккуратно подрезая острым как бритва ножом дёсны, глаза, уши, а Толя "освобождал" лапы с когтями...
      Сняв шкуру, свернули её трубой, чтобы поменьше замерзала, и стали обрезать белое сало снаружи туши, нарезая его квадратными пластами - медведь был жирный.
      Потом вскрыли тушу и вырезав, выбросили внутренности, которых было совсем немного - перед залеганием в берлогу медведи "чистятся" - освобождают желудок и кишки от остатков пищи.
      
      Разделав зверя, мясо и сало разложили в две кучки и принялись перетаскивать всё это к машине, до которой было километра полтора.
      Тяжело загрузившись мясом, сходили туда и обратно по два раза и вынесли всё - медведь был небольшим.
      
      - Ну, теперь можно и передохнуть - отдуваясь, предложил старший охотник - Толя вытирая пот со лба, согласно кивнул головой.
      Развели костёр, поудобней устроились, выпили по маленькой за успешную охоту. Толя закусывая, посмеивался и пережёвывая ароматное, чуть подсоленное медвежье сало, рассказал историю, услышанную им от одного из участников охоты на берлоге, которую провели "команда" дальнобойщиков, водивших грузовики с продуктами на Лену...
      - В ту зиму, узнали шофера от местных про найденную берлогу и купили её за недорого - так иногда делали городские охотники... Собралось их человек шесть, все с ружьями. Заехали на машинах к тунгусу - местному охотнику, который промышлял неподалеку и жил в зимовье. С вечера крепко выпили, напоили тунгуса, выпросили у него собак, на завтра на берлогу.
      - Тунгус утром не смог на ноги подняться с перепою, рассказывал Толя - а водилы мужики тёртые, им хоть бы что, а кто - то с утра уже крепко опохмелился...
      Собрались неспешно, взяли собак и пошли к берлоге, чуть песни не поют...
      - Подошли, выпустили собак, а сами встали веером поодаль - бояться близко подходить, а собаки хорошие, чуть в берлогу не залезают...
      
      - Медведь не выдержал и выпрыгнул с рёвом - собаки на него" Шофера открыли стрельбу, одну собаку убили сразу, другую ранили, а медведю хоть бы что, только озлился и бросился на мужиков.
      - Те разбежались - кто на дерево от страха полез, а кто просто убежал. А медведь легко, на махах в тайгу ушёл...
      
      - Вернулись мужики к зимовью ни с чем, а следом, окровавленная собака приползла...
      Тунгус - охотник с горя заплакал, а мужики друг на друга не смотрят, сели в грузовики и уехали...
      - Вот такая история - Толя закончил рассказ и налил себе ещё чаю...
      
      Эту славную охоту, Толя запомнил надолго!
      
      2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
      
      
      
      Петля.
      
      "Охота сближает нас с природой, приучает нас к терпению, а иногда и к хладнокровию перед опасностью..."
      Иван Сергеевич Тургенев
      
      ...Андрей Чистов, в этом году, припозднился с поездкой в Сибирь. Всё лето он занимался ремонтом своего подросткового клуба и потому, освободился только к первому октября. Договорившись в отделе культуры, что он возьмёт себе трёхнедельный отпуск, наскоро собрался и как обычно, экономя деньги, улетел в родной город на ночном, самом неудобном рейсе...
      
      Самолёт взлетев из Питера, через много часов ночного, почти бесконечного и утомительного полёта, приземлился рано утром уже в Сибири, когда местные жители отправлялись на работу.
      Разница в часовых поясах была приличная и потому, пять с лишним часов полёта, да эти приплюсованные часовые пояса составляли почти половину суток...
      
      Самолёт, вынырнув из пелены серых дождливых облаков, почти над самыми крышами, аккуратно, развернувшись, зашёл на посадку и когда благополучно приземлился, то пассажиры зааплодировали, отмечая профессионализм лётчиков.
      У всех в памяти ещё были детали очередной авиакатастрофы на здешней земле, когда на развороте, да во время ветра, самолёт "провалился" вниз, задел крылом заросшую кустарником луговину и рухнул на землю. Тогда погибли около ста пятидесяти человек, среди которых были и знакомые Чистова...
      
      Выйдя из самолёта, Андрей непроизвольно понюхал влажный воздух, (давняя охотничья привычка) уловил запах осенней тайги и прикрывшись воротником куртки от холодного дождливого ветра, спустился по трапу на землю и подхватив сумку на плечо, зашагал вслед остальным пассажирам к небольшому зданию аэровокзала.
      Багаж получали в крошечной комнате и уже высмотрев свой чемодан, он вдруг увидел брата, входящего в багажное отделение и услышал его возглас: - С приездом!
      Братья обнялись, похлопали друг друга по спине, потом Максим подхватил чемодан Андрея и оба вышли на улицу. Неподалёку, на стоянке стоял Максимов микроавтобус, куда и загрузил тяжёлый чемодан, указав брату место рядом с собой.
      
      Пока ехали до квартиры сестры, обменялись незначительными семейными новостями, а после, Андрей не выдержав спросил:
      - А когда в лес то пойдём? Небось уже и изюбриный рёв закончился?
      - Ты знаешь - неторопливо, немного подумав ответил брат, поглядывая на дорогу впереди - в этом году осень поздняя, потому что лето было дождливое и наверное быки ещё ревут.
      Во всяком случае мы были прошлое воскресенье в Солнцепади и там зверь ревел с вечера и немного ещё и под утро...
      - Ну и что, добыли что-нибудь? Зверя видели? - спросил Андрей.
      - Да тут неувязочка получилась - криво улыбаясь, стал рассказывать Максим.
      - Мы с вечера водочки прилично выпили, а потом стали разговаривать... Он аккуратно объехал дорожную колдобину и поясняя ситуацию, продолжил: - Выпили за приезд, а потом ребята разговорились...
      Легли поздно, вот и не смогли встать во время. А когда пошли в лес, хорошо напившись чаю - брат невольно вздохнул - то быки уже замолчали и потому, не солоно хлебавши вернулись к биваку и уехали домой...
      Через паузу он закончил рассказ: - Зато выпили и посидели хорошо... Он ещё раз тяжело вздохнул...
      
      ...У сестры, после тёплой встречи и чая с рюмочкой водки за приезд, братья расставаясь и договорились, что Максим привезёт завтра лесную одёжку, а послезавтра утром можно будет и отправится, на сей раз в сторону Байкальского хребта, оставив машину на дальнем таёжном садоводстве.
      На сём и порешили...
      Через день, Максим заехал за братом не утром и даже не днём, а уже под вечер. Оправдываясь перед недовольным Андреем, выруливая на дорогу от дома сестры он рассказывал, что ему необходимо было до воскресенья получить подписи в конторе, которая заведовала распределением жилого фонда под съём.
      
      - Я ведь тут выкупил квартирку у соседей, где недавно последний старичок умер и вот отремонтировав её, хочу сдать под книжный магазин. А чиновники тянут резинку, как обычно дожидаясь очередной подачки. Вот и мурыжат меня. Уже с полмесяца!
      Ты ведь знаешь, у нас сейчас есть просто бандиты, а есть государственные чиновники.
      Он невесело рассмеялся:
      
      - А сегодня с утра, наконец подписали бумаги, и потом я уже стал собираться... Пока бегал закупал продукты, пока собирал охотничью одёжку и резиновые сапоги, время пролетело незаметно...
      Максим помолчал и через некоторое время продолжил:
      - Ну ничего. Мы с тобой до ближнего зимовья по свету ещё успеем дойти и там заночуем. А завтра уже, уйдём с утра в дальнее зимовье, на Половинку. Ты же помнишь этот домик, который на бережку речки стоит, в соснячке?
      ...Андрей эту зимовейку на Малой Половинной хорошо помнил, хотя с той поры когда он побывал там в первый раз, прошло уже около тридцати лет. Места тогда были дикие и он видел там следы косуль, изюбрей и даже медведей. В одном месте, ему даже показалось, что впереди, на широкой просеки по которой проходила дорога, на обочине паслись матки изюбрей. Он разволновался, долго крался, прячась в молодом сосняке на краю просеки, а когда вышел к нужному месту, то там уже никого не было.
      А может быть, ему только почудилось? Такое тоже бывает, когда сто-то очень хочешь увидеть.
      
      ... Проехали через окраинный микрорайон и Андрей вдруг вспомнил, что лет тридцать назад, когда здесь всё только начинало застраиваться, к одной из пятиэтажек, уже по снегу, ночью подошла косуля.
      Наверное, её пригнали туда дикие собаки, устроившие логово для своей стаи совсем недалеко от пригорода, на сосновом пригорке заросшем ольшаником.
      Они там и щенят по весне вывели и его несказанно удивило это возвращение к волчьей жизни домашних собак!
      Оказывается, городские бродячие собаки недалеко ушли от своих диких родственником волков, и по случаю, в течении нескольких месяцев дикой жизни, превращаются в настоящих хищных зверей, уничтожающих всё живое в округе на десятки километров...
      Он вспомнил ещё, что при его случайном появлении рядом с логовищем, несколько довольно крупных собак выскочили из нор и на махах скрылись в лесу...
      
      ... По асфальтовому шоссе, петляя поднялись на водораздельный хребет, где с давних пор проходила грунтовая дорога в посёлок Мельничная Падь. Только тогда, тридцать или сорок лет назад, это была грязная глинистая колея, в которой даже грузовые машины могли утонуть по самый капот. А сейчас, это было асфальтированное шоссе уходящее за город на десятки километров...
      Отъехали уже довольно далеко от города, когда асфальт сменился грунтовой, но твёрдой дорогой, от которой во все стороны уходили ответвления в лес, в сторону более чем десятка больших садоводств на южной стороне водораздела, туда, где совсем недавно стояли сосново - берёзовые леса и Андрей, в давние, почти детские времена собирал в конце лета грибы и ягоды...
      
      Тогда, они с приятелями несколько раз попадали на грибные, груздевые места в зарослях ольшанника и до сих пор он помнил хрусткие, плотные, белые валики грибочков, с мохнатой влажной паутинкой на исподе, прятавшиеся один под другим в палой листве...
      И ещё он помнит, как дома, уже зимой они ели жаренную картошку заедая её холодными, солёными груздями, приготовленными с лучком и растительным маслом...
      
      ... Вскоре, незаметно проехали отворот на Скипидарское зимовье, в котором по молодости, Андрей ночевал неисчислимое количество раз, и летом, и зимой. В тех местах было несколько глухариных токов, куда по весне он приходил и в одиночку, и с компаниями приятелей.
      Здесь, Андрей добыл на току, в замечательно красивом крупно-ствольном сосновом лесу, своего первого глухаря и эту охоту, запомнил на всю жизнь.
      
      ...В ту давнюю весну, он пришёл тёмной холодной ночью из Скипидарского зимовья на токовище, услышал впервые загадочное "пение"-токование глухаря,, увидел эту древнюю, крупную и сильную птицу, яростно призывающую на бой соперников со всей округи.
      Кастаньетный перебор первой части песни, сменялся яростным "точением" и в этот момент, молодой охотник делал несколько шагов-прыжков и замирал, не дожидаясь окончания "мелодии".
      Песней, эту загадочную угрозу конечно трудно было назвать, однако, чёрные, угрюмые птицы на красоту не претендовали и уже миллионы лет, их весеннее токование оглашало просторы тайги.
      Можно было себе представить, что давние предки человека вот так же, в рассветных сумерках, напрягшись, стояли в сосняке и поводя заросшими головами, в ожидании вслушивались начала глухариных игрищь...
      ...После гулкого выстрела, в рассветной тьме разнёсшегося на многие километры, глухарь перестал петь и дрожать от звериной страсти, сделал несколько шажков по ветке поводя своей костистой головой на толстой длинной шее и потом упал, глухо ударившись мёртвым телом о землю, под сосной.
      Саша, в несколько прыжков, подбежал к убитому глухарю, поднял его правой рукой за шею и когтистые лапы этой большой птицы, доставали почти до земли. В том глухаре было около пяти килограммов веса. Перья на шее, отливали сине - зелёной древней патиной, а чёрные крылья с белым подхвостьем, растягивались на целый метр в ширину. Глаза глухаря, были прикрыты серой плёночкой век, а над ними, ало - красной, словно вышитой полоской светились брови.
      Зеленовато - белый клюв был изогнут и выглядел опасно. Под клювом темнела длинными, тёмными перьями бородка, которая во время токования, тряслась в такт тэканью то ли от гнева, то ли от страсти.
      Второе колено песни, было похожа на скрежетание - точения железа по железу! Ещё и поэтому, глухариная "музыка" пугала своей первобытной воинственностью и неприкрытой агрессией...
      
      ... Пока Саша вспоминал эти глухариные тока, Максим, проезжая через крупный лиственничник, стоящий справа и слева от дороги, тоже вспомнил, как однажды, идя здесь с сыном - подростком вдруг, в сосновом подросте, на обочине, рядом с грязной колеёй услышал звон проволоки, а потом и увидел крупного рогача - изюбря, перебегающего дорогу.
      Быстроногий зверь, споткнулся об обрывки телеграфного провода, протянувшегося в траве вдоль придорожной просеки - когда-то здесь стояла линия телеграфных столбов. Столбы со временем подгнили и упали, а стальная проволока осталась на земле, прячась в траве и цепляя за ноги проходящих и пробегающих.
      Максим, ошеломлённый чудесным появлением зверя так нереально близко, совершенно неожиданно, автоматически вскинул свою двустволку и почти не целясь выстрелил - вначале пулей из левого ствола, а потом и из правого, картечью.
      
      Олень, на мгновение запутавшийся в проводах, вздрогул уже после первого выстрела, потом неуверенно сделал несколько шагов, волоча за собой зацепившуюся за копыта проволоку, а после второго выстрела упал, и с громким стуком ударился одним рогом о крупный лиственничный пень...
      Дрожа от возбуждения, Максим, вместе с испуганным и взволнованным сыном, быстро разделали оленя, сняли с него коричнево - шоколадную шкуру, вырубили из черепа красивые, симметричные рога, а мясо спрятали под валежиной, метрах в двадцати от дороги и быстро возвратились за своей машиной в садоводство, расположенное километрах в двух от этого места.
      
      - Оленина была жирная, вкусная - закончил рассказ братец - и мы всей семьёй, больше месяца ели отбивные котлеты и бифштексы, расхваливая быструю реакция главы семейства, то есть меня...
      
      ... Наконец подъехали к последнему, перед глухой тайгой, садоводству и Максим посигналил...
      Но никто не вышел из избушки сторожа, чтобы открыть ворота. Тогда брат сам выскочил из кабины, размотал цепь на металлических воротах, открыл их, загнал автомобиль внутрь и поставил его рядом с домиком сторожа.
      
      ...Вокруг стояла прозрачная, солнечная предвечерняя тишина поздней таёжной осени. Откуда-то снизу, от болота, тихонько повевал прохладный ветерок, играя оставшимися на деревьях редкими разноцветными листьями. Солнце, двигаясь на запад скрылось за ближние сосны и прозрачные тени протянулись через участок, подступая к деревянному крыльцу небольшой дачи сторожа...
      Вокруг было пустынно, тихо и издали, словно подчёркивая молчание леса окружающего дачи, доносилось звонкое карканье таёжного ворона, призывающего своих соплеменников то ли на пир, то ли на тризну...
      Андрей вертел головой во все стороны, вглядывался в синеющий за болотиной горизонт, вдыхал горьковатый ароматный воздух нагретый за день и в нетерпении переминался с ноги на ногу, уже одев рюкзак и ожидая, когда Максим закроет машину и отправиться вместе с ним в долгожданный поход...
      
      Забрав из машины ружья и рюкзаки, охотники, прикрыв ворота вышли на дорогу и направились вперёд, в сторону настоящей тайги...
      Вскоре, шагая по песчаной дороге среди высоких берёз и сосен, вышли на берег широкой речной заболоченной поймы. Раньше, лет тридцать-сорок назад, через речку Хею в этом месте был деревянный мост и настелена гать. Однако со временем всё заросло, заболотилось, покрылось кочками и теперь, переходить через речную пойму было совсем непросто.
      Перепрыгивая с бревна на бревно торчащие из грязной жижи, Максим и Андрей неторопливо, осторожничая преодолели "водную преграду" и вышли на дорогу огибающую высокий широкий таёжный мыс, поросший молодым сосняком с вкраплениями смешанного леса.
      Эта дорога, тоже была знакома Андрею и он помнил времена, когда зимой, колхозники на машинах вывозили по ней, с обширных пойменных покосов, заготовленное летом сено.
      
      Сейчас, по прошествии долгих лет, дорога покрылась грязью и в ней, тяжёлые грузовики пробили глубокие, заполненные мутной водой колеи. Через распадки, впадающие в широкую речную пойму, с тех ещё времён, тоже были проложены гати. Но так как на машинах здесь и зимой не ездили, то за дорогой никто не следил и гати, сгнили покрывшись болотной травой. Хотя раньше, ещё в молодости Андрея, по этой дороге, насыпанной здесь сразу после войны почти семьдесят лет назад, идти было удобно и приятно.
      На песчаном основании, конечно выросла низкая трава, но грязи было немного и лишь изредка, в колеях, на обочинах и посередине, видна была осенняя, грязная дождевая вода, которую приходилось обходить по сухой кромочке.
      
      Максим сразу вырвался вперёд, шагал широко, свободно и размашисто несмотря на довольно тяжёлый рюкзак за спиной.
      Не так было с Андреем.
      Он уже отвык от лесных, монотонно трудных походов и вскоре, лямки рамочного рюкзака стали врезаться в плечи. Он их то и дело поправлял, свободной рукой вытирая пот со щек и лба.
      Резиновые сапоги были немного маловаты и потому, пальцы на ногах быстро уставали.
      Но по большому счёту, это были мелочи, к которым невольно приходилось приспосабливаться и на которые он старался не обращать внимания.
      Зато идя по этим дивным местам, Андрей вспоминал те или иные происшествия, случавшиеся с ним на этой дороге в давние годы...
      
      ... Однажды, в неглубоком распадке, по которому протекал небольшой ручей впадающий в Хею, на полузаброшенных покосах он нашёл металлическую штуковину величиной с зимовеечную печку, но сваренную из толстых полос металла, с неширокими продольными прорезями. Внутри этой "штуковины", валялась гнилая, неприятно пахнущая рыба.
      Подумав, Андрей понял, что это "приманка" для медведя, который найдя привязанную тросом к дереву непробиваемую железяку, с резким рыбным запахом, начинал "играть" ею, пытаясь достать изнутри запашистую рыбу.
      Зверь так увлекался, что забывал обо всём, шумел и недовольно рявкал. И в это время, к нему подкрадывались охотники и стреляли в расшалившегося медведя. Правда чем эта затея деревенских охотников закончилась, он так и не узнал...
      В те времена, эту тайгу Андрей исходил вдоль и поперёк, хорошо знал её и мог, даже ночью, ориентируясь только по звёздам и считая пади и распадки, выйти в нужное место, в нужное время...
      
      ... В ту зиму, в окрестных чащах, Андрей случайно нашёл медвежью берлогу, которую показала его собака - Рыжик.
      Как обычно, это случилось совершенно неожиданно...
      
      Берлога была выкопана зверем километрах в двадцати от города, чуть ниже "среднего течения" широкой пади, заросшей крупным сосняком. Это место было совсем недалеко от большого глухариного тока, на который он начал ходить давным-давно и где вёснами, он добыл уже в общей сложности с десяток "петухов"- глухарей.
      
      Рыжик, его охотничья лайка, а было это в начале зимы ещё по мелкому снегу, на время исчез из виду, а потом, услышал услышал его глухой, как показалось далёкий лай. Позже выяснилось, что берлога была в полукилометре от охотника, но собака яростно лаяла в чело берлоги и потому, её было плохо слышно.
      Подойдя, к лающей на одном месте собаке, Андрей внезапно увидел чернеющее, уходящее в глубь земли отверстие и Рыжика, не останавливаясь лаявшего внутрь этой большой норы!
      Это была первая берлога которую он нашёл самостоятельно и потому, взволновался и даже испугался. В одиночку добыть медведя он побоялся и был очень осторожен, а руки и ноги буквально задрожали, когда охотник понял, что медведь дремлет в двадцати метрах от него, внутри этого тёмного отверстия...
      
      Непроизвольно, изо всех сил вцепившись в ружьё, он попытался отвлечь собаку и увести её, пока она своим лаем не подняла хозяина из берлоги.
      Из книжек зная, насколько чутко медведи спят в первую половину зимы, Саша полушёпотом отозвал собаку, а так как она никак не хотела уходить от берлоги, взял её на поводок и увел насильно...
      
      ... Под новый год, в декабре, они пришли сюда втроём, заломили берлогу тут же срубленной жердью, а когда медведь, стал затягивать её внутрь, стараясь освободить выход из зимней норы, они все вместе начали беспорядочно стрелять, хотя один их них, с первого же выстрела попал в мохнатую, коричневую башку мелькающую в берлоге...
      Не прошло и пяти минут после подхода к берлоге, а медведь уже был добыт и охотники оживлённо переговариваясь, вытащили зверя наружу и посмеиваясь, рассказывая друг другу подробности, начали его разделывать...
      
      Об этой охоте, коротко и на ходу, Андрей рассказал Максиму, сожалея, что рядом тогда не было хороших зверовых собак.
      Молодого Рыжика, в тот памятный день они не рискнули в одиночку отпускать на медведя, зато когда охота удачно закончилась, собака вдоволь покусала уже неподвижного медведя, вздыбив шерсть на загривке и подрагивая всем телом от возбуждения и инстинктивного страха...
      - Из под собак, охота на берлоге намного интереснее, хотя и опаснее -
      закончил рассказ Андрей таким тоном, словно ему уже надоело вытаскивать добытых медведей из берлог...
      
      ... Солнце опустилось к кромке леса, когда охотники вышли на берег кочковатой, заросшей высокой травой долины, при впадении речки Шинихты в реку Байсик. Чистая, быстрая речка текла под невысоким берегом и Андрей подумал, что в ней обязательно должна быть рыба, заходившая сюда на нерест из большого залива...
      За этой речкой, взгляду открывалась широкая болотистая равнина, через которую грязная, залитая болотной водой дорога, переходила на другой берег пади.
      Прихватив по сухой длинной палке, братья осторожно, не торопясь перешли через болото выбирая менее мокрые места, аккуратно двигаясь вперёд вдоль толстых брёвен, местами ограничивающих гать сбоков, полузатопленную грязью.
      Там, где дорога поднималась на сосновый мысок, справа и в глубине, метрах в пятидесяти от дороги стояло маленькое новое зимовье, в котором Андрей ещё ни разу не ночевал.
      Остановились в этом домике, сбросили рюкзаки и сразу стали разводить костёр и готовить дрова для печки. Потом, взяв в руки ведро он пошел за водой, хотя пришлось возвращаться почти к противоположной стороне гати, на речку, потому что чистой проточной воды в округе не было, а болотную набирать не хотелось.
      Уже почти в сумерках, когда Андрей с ведром воды перебирался к зимовью, издалека, до него донёсся изюбриный рёв и охотник, на время остановился...
      
      "Это километрах в двух, выше по течению Шинихты" - подумал он и
      продолжил путь постоянно прислушиваясь...
      Когда Андрей возвратился к зимовью, Максим уже развёл снаружи большой костёр и растопил печь в зимовье. Поставили кипятить чай и вскоре, бросив заварку в закипевшую воду ушли в домик, сели там за стол, открыли двери чтобы было светлее и стали ужинать.
      Максим прихватил с собой из города жаренную курицу и уставший и голодный Андрей с жадностью, чавкая и отдуваясь, ел с большим аппетитом запивая еду вкусным, ароматным горячим чаем. Здесь он и рассказал Максиму об услышанном изюбрином рёве.
      
      Максим не удивился, но сомневаясь заметил:
      - Может быть это охотники на трубу пытаются зверя подманить. Там, в склоне, тоже зимовейка стоит и туда, охотнички заскакивают на мотоциклах из Большого Луга.
      После этих слов Андрей и сам засомневался. Ему тоже показалось, что песня гонного быка была слишком тонкой по тону и короткой по протяжённости.
      Тем не менее, закончив еду, уже в сумерках они вдвоём вышли на дорогу и Максим, на своей самодельной трубке из алюминия, сбившись в первый раз, протрубил подражая голосу гонного оленя-быка...
      Притихшая и потемневшая тайга молчала и не дождавшись ответа, послушав ещё некоторое время, братья вернулись в зимовье и стали устраиваться на ночлег.
      На нары расстелили ватные спальники, под голову подложили толстые пуховые куртки из рюкзака. Вздыхая и расправляя уставшие плечи, слушая треск догорающих углей в раскалённой печке, они заснули быстро и крепко.
      
      Стены маленького лесного домика, были их защитой от диких животных и от ночных холодов, которые уже начинались в эту пору по всей необъятной Сибири...
      
      ...Засыпая в жарко натопленном зимовье, Андрей Чистов вспомнил свои осенне-зимние ночёвки у костра и невольно поёжился. Под утро, в тайге, в конце октября порой бывает уже крепкий минус, да ещё с инеем, а то и со снежком. И спать у костра, даже в толстом спальнике, было невыносимо холодно.
      "Ну а здесь, как дома - думал он, расстёгивая спальник стараясь сделать попрохладней внутри.
      - Зимовье, всё - таки божья благодать! - обращаясь к Максиму, произнёс он и широко, сладко зевнул. Через некоторое время, глаза сами собой закрылись и усталое тело погрузилось в крепкий сон...
      
      Утром, проснулись в половине седьмого, когда на востоке, над лесом, уже поднимался крупный, золотой диск солнца. Быстро вскипятили чай, перекусили оставшимися кусками курицы с хлебом и тронулись в путь.
      Вскоре, Максим ушёл в сторону и вверх, поднявшись лесом на сосновую гриву тянувшуюся вдоль просторного болота, а Андрей продолжил путь по дороге.
      Он несколько раз останавливался прислушиваясь, а потом все-таки решился и голосом, попробовал реветь, подражая гонному оленю - быку.
      Получилось неплохо и ещё немного постояв, послушав разгоравшееся вокруг погожее, таёжное утро, он тронулся дальше и в этот момент, услышал под высоким берегом широкого болота, вне зоны видимости, стук тяжёлых копыт.
      Замерев на полушаге, охотник долго стоял неподвижно, вглядываясь в заросшую густым кустарником речную пойму старался уловить шевеление или движение в этой чаще. Но все было как обычно и охотник подумал, что ему всё это показалось: и топот копыт, и это инстинктивное беспокойство, возникающие в присутствии других живых существ, пусть даже невидимых или не узнанных...
      
      Чуть позже, встретившись у поворота дороги, охотники пошли дальше уже вместе и через несколько часов утомительной ходьбы, наконец добрались до таёжного зимовья, стоявшего на берегу левого притока речки Половинки, уже на водоразделе Байкала...
      Расположившись в зимовье и разведя костёр на улице, отдыхая от длинного перехода стали варить чай, а потом уже готовили ужин. Пока Максим, варил кашу с тушёнкой, Андрей сходил на сосновую гривку идущую вдоль дороги и посидел там под сосной, прислушиваясь и присматриваясь.
      Кругом было тихо и медленный закат солнца, казалось, продолжался бесконечно...
      В какой-то момент, в чаще соснового леса за дорогой, Андрей услышал "точение" токовой глухариной песни - по рассказам опытных охотников он знал, что в дальней тайге, глухари иногда токуют и осенью.
      Но за день ходьбы, охотник устал и потому, уже в наступающих сумерках не решился лезть в сосновую чащу исследуя подозрительные звуки...
      Ещё немного постояв на дороге, он быстро зашагал в сторону зимовья...
      
      Подходя к зимовью уже в полутьме, Андрей увидел сквозь заросли молодых сосенок ярко-красный цвет пламени, а когда подошёл ближе, то увидел сидящего неподвижно Максима, который уже пил чай, сосредоточенно разглядывая игру пламени в высоком костре.
      Устроившись рядом, Андрей стал есть кашу прямо из котелка и в перерывах рассказал, что ему почудилась песня глухаря с правой от дороги стороны.
      - Да, тут есть ток! - оживившись, откликнулся Максим. - Прошлый год, я здесь добыл замечательно крупного глухаря, в конце тока спустившегося на землю и идущего ко мне по дороге. Я долго наблюдал и слушал его токовое пение ещё тогда, когда он сидел на высокой сосне, недалеко от дороги. А потом, в чаще, за моей спиной заквохтала копалуха и глухарь слетел на землю, осмотрелся и направился, вразвалку в сторону "подружки" - тут я его и скараулил!
      - Птица была удивительных размеров, а шея толщиной с мою кисть - через паузу завершил рассказ Максим...
      
      Ещё какое-то время сидели пили чай и молча наблюдали за игрой бликующего, яркого пламени. Дым от костра крутился в разные стороны поднимаясь от костра неохотно и по кривой.
      "Завтра может быть дождик - подумал Андрей, но промолчал, а вскоре, когда костёр стал угасать, охотники поднялись и ушли в нагревшееся зимовье...
      Заснули быстро и ему приснился странный сон, в котором он потерялся в знакомой местности и судорожно старался найти дорогу к собственному дому...
      
      Под утро, неслышно выпал небольшой снежок перекрасивший окрестности из серо-коричневого, в пухово-белый цвет.
      Выпив чаю и позавтракав бутербродами с солёным чесночно-ароматным салом, охотники, закинув пустые рюкзаки на спину, вышли на дорогу и направились в сторону отстоев, высившихся на горизонте над таёжным хребтиком в том районе, откуда брала начало речка Правая Половинка.
      Снег на дороге скоро начал таять, в колее было скользко, ноги разъезжались и охотники, выбирая места посуше, шли в основном посередине колеи, а иногда и по обочине, сбивая резиновыми сапогами с высокой травы капли воды, от растаявшего ночного снежка.
      Лес потемнел и словно насторожился. И эту мрачность усугубляли тяжёлые серые тучи, неподвижно повисшие над тайгой...
      
      В какой-то момент, уже перейдя заросшую долину Правой Половинки, свернули с дороги в лес и по ближнему распадку, стали поднимаясь к невысоким скалкам, торчащим на гребне горы.
      Совсем низко над ними висели многослойные облака, под начавшимся ветром медленно двигаясь в сторону Байкала...
      
      И тут, внезапно, оба услышали рёв медведя в нескольких сотнях метров от вершины распадка. Охотники остановились, оживлённо заговорили вполголоса и решив проверить, что там происходит, держась поближе друг к другу, стали подниматься вверх, уже медленнее и осторожнее, стараясь избегать открытых мест и тщательно вглядываясь в каждое подозрительное тёмное пятно на склоне...
      
      Вскоре, они увидели мелькающего среди деревьев медведя и остановившись, шепотом заговорили. Максим достал из под куртки бинокль, пригляделся и неуверенно сказал:
      - Кажется, он попал в петлю... Двигается из стороны в сторону, грызёт ветки... Но освободиться не может...
      
      Подойдя ещё ближе, охотники увидели, что зверь старается освободиться от проволочной петли, закреплённой на высоком, толстом, дереве.
      Медведь ещё не видел охотников и метался из стороны в сторону, грыз ветки окружающих кустов, а по временам пытался влезть на дерево, с намерением сбросить или порвать металлического тросик, с каждым рывком, больно врезающийся в живот и под переднюю правую лапу зверя.
      Петля обхватывала часть туловища по диагонали и попавшая в неё передняя лапа, мешала ему ослабить смертельный захват. От напряжения и ярости, шерсть на медведе намокла, сбилась чёрными влажными лохмами.
      Зверь устал, ему было больно каждый раз, когда после очередного рывка, петля охватывала его грудину всё туже и потому, он злобно и визгливо рявкал, сопровождая этим воплем каждый такой "укол" боли в измученное тело.
      
      По всему видно было, что с этой петлёй зверь борется уже несколько часов и очень ослабел. Он подолгу отдыхал полулёжа, а потом собравшись с силами, бросался вперёд, но петля, в какой-то момент натягиваясь до отказа, отбрасывала его назад или в сторону, и от боли, медведь рявкал и пытался укусить себя за бок, в районе лопатки...
      Максим и Андрей, прячась за группой тесно стоявших деревьев, на какое-то время остановились и решали, что делать дальше...
      
      - Он уже не вырвется - констатировал Андрей шепотом, не отрывая взгляда от затихшего на время медведя.
      - Нам надо его просто дострелить... А потом посмотрим... Если хозяин петли появиться - договоримся и объясним ситуацию...
      - Да в такую погоду, хозяин вряд ли пойдёт петлю проверять - заметил Максим оглядывая мокрую неуютную тайну, раскинувшуюся до самого серого горизонта...
      - И потом, неизвестно когда он её поставил?! Может быть он о ней уже и забыл? Сколько таких петель я в тайге видел...
      День другой, такой "охотник" любитель приходит проверять, а потом уедет в свою деревню и про петлю забудет...
      
      Подкрались ещё чуть ближе...
      Медведь, заметив мелькающие среди деревьев человеческие фигуры, насторожился, вздыбил шерсть на загривке, поднялся на задние лапы и вращая головой из стороны в сторону, принюхивался. Братья, уже отчётливо видели, что медведь попал в петлю и вырываясь, погрыз все ветки в радиусе трёх метров...
      Когда люди приблизились на расстояние пятнадцати шагов, он кинулся в их сторону и в очередной раз остановленный петлёй, глухо заревел, продолжая ломать и грызть ветки вокруг...
      Тогда, подбадривая друг друга взглядами, стараясь не отходить далеко один от другого, но и не мешать друг другу, охотники, с приготовленными к стрельбе ружьями, уже со взведёнными курками, дрожа от возбуждения, короткими приставными шажками приблизились к медведю, на расстояние не больше пяти метров.
      
      Медведь, увидев людей так близко, словно взбесился, бросался в их сторону ревел и крушил ударами лап все вокруг, пока эту неистовую агонию не остановил выстрел Андрея почти в упор, под ухо, с правой стороны головы!
      Медведь мгновенно, расслабленно упал и по его телу прошли смертельные судороги...
      
      В последние минуты, Андрей вдруг тоже почувствовал как страх, вперемежку с яростью, захватил его и он, на время забыл о существовании Максима. Даже тогда, когда брат остановился и начал выцеливать зверя, он продолжал подходить к приготовившемуся к схватке, зверю.
      Медведь, тоже собрался и вздрагивая от внутреннего напряжения, смотрел маленькими тёмными, злыми глазками на приближающегося врага, собираясь с последними силами для решающего броска...
      
      Андрей, приставными шагами придвигался всё ближе и ближе, словно хотел со зверем схватиться в рукопашную. Видя это, обеспокоенный Максим, не отводя ружья от плеча, вдруг спросил:
      - Долго ты еще будешь?.. Стреляй!.. Он ведь сейчас бросится!
      А его брат, не слыша этих слов уже действовал на инстинкте хищника, который в редких случаях проявляется и в человеке. С ним, такое уже бывало не один раз...
      
      Последний такой случай проявился в пьяной драке, когда его приятель, во время незначительной ссоры, неожиданно сбил его с ног подножкой и падая со всего маху на поребрик, Андрей ударился лицом о бетонную кромку, рассёк губу, сломал передний зуб и на минуту потерял сознание...
      Когда через минуту он пришёл в себя, то поднялся, догнал уходящего приятеля и не сознавая уже что делает, начал бить его яростно и умело...
      Уронив очередным ударом своего соперника на землю, Андрей, схватив его левой рукой за шиворот и приподнимая взвизгивающего от страха врага, правой, сжимая кулак старался как можно сильнее ударить в лицо.
      Но тяжёлые удары, попадали в голову и после каждого такого удара его обидчик вскрикивал - он понял, что в таком состоянии Андрей может его убить и потому, почти плача от страха умолял оставить его...
      Кругом была поздняя зимняя ночь, фонари тусклым светом освещали пустынную улицу, а дома вокруг, смотрели на эту драку тёмными провалами окон...
      
      Тогда, словно очнувшись от внезапного яростного беспамятства, Андрей поднял с земли дрожащего от страха, не смеющего взглянуть ему в лицо приятеля, отряхнул его от снега, а потом отправил домой, предложив проводить до автобуса. Но испуганный соперник боялся с ним остаться и боялся новой волны инстинктивного, убийственного гнева...
      
      ...Вот и в этот раз Андрей, на мгновения тоже забыл обо всём и видел перед собой только сильного и жестокого врага.
      В тот момент, когда медведь выждав, с яростно клокочущим рёвом бросился на человека, Андрей хладнокровно нажав на спуск, выстрелил буквально с трёх метров...
      И медведь оскалив зубастую пасть, остановленный пулей почти в воздухе, уже в прыжке, упал на истоптанную влажно-грязную землю и умер, ничего не видя и не чувствуя вокруг себя и в себе самом..!
      
      ... Снег прекратившийся утром, вновь посыпался из низких, мрачных туч и охотники, разделав медведя и срезав мясо с круглых толстых и прочных костей, загрузив рюкзаки под завязку, отдуваясь стали возвращаться в зимовье...
      Передохнув там и пообедав шашлыками из свежей медвежатины, братья решили не откладывая выносить мясо до проезжей дороги...
      
      ... На этом, самая интересная часть похода закончилась и началась самая трудная!
      Максим с Андреем, охая и матерясь от усталости, стали спускать мясо добытого медведя вниз по дороге, к Байсику, туда, куда уже мог подъехать вездеход...
      
      ... Погода окончательно испортилась, поднялся сильный ветер круживший снежинки вперемежку с холодным нудным дождём, а шум леса заглушал все звуки.
      Дорога намокла и стала скользкой и топкой...
      Груз медвежьего мяса, вдавливал лямки рюкзаков в плечи и казалось, что все данные людям силы уже закончились. Дыхание сделалось коротким и неровным. Братья брели по дороге уже не вытирая пота со лба и только языком слизывая горькие солёные капли с губ и с носа. Максим был посильней и выносливей и потому, постепенно ушёл вперёд.
      Андрей терпел из последних сил, жевал свой язык и шепотом матерился, отводя душу незамысловатыми ругательствами - ему казалось, что это помогает преодолевать усталость...
      Наконец, они дошли до места, куда можно было, с трудом, но подъехать на машине...
      Свалив рюкзаки с плеч на землю, братья ещё долго лежали отдыхиваясь, потом, нервно посмеиваясь поднялись, ощупывая изрезанные брезентовыми лямками рюкзаков плечи, покряхтывая от непроходящей боли.
      
      Так бывало в тайге, почти всегда, после удачной охоты - добыть зверя - это часто самая весёлая часть программы, но разделывать и тем более выносить мясо из тайги - это самая тяжёлая и неприятная часть охоты. У многих охотников в конце жизни от этих непомерных нош и сверх нагрузок на сердце и позвоночник, начинались разные болезни и потому, многие охотники - профессионалы, не доживают до шестидесяти лет...
      Ну конечно, братья, сейчас об этом не думали...
      Спрятав мясо добытого медведя на обочине, охотники, возвращались к машине налегке, обсуждая перипетии неожиданно удачной охоты и гадая, кто мог поставить эту петлю и почему, этот кто-то не пришёл освободить медведя от мучений?
      - Теперь уже точно, он не придёт проверять петлю, - проговорил Максим вслух мысль, которая мучила их обоих. - И если бы мы, случайно не набрели на этого зверя, то он бы погиб, и сгнил в этой дурацкой петле...
      На этом и успокоились...
      
      ... Уже поздно вечером, сидя у Максима на загородной даче, охотники жарили свежую медвежатину и выпивали, рассказывая друг другу, разные охотничьи истории случавшиеся с ними в сибирской тайге, на протяжении длинной таёжно-полевой жизни полной приключений...
      Перед тем, как пойти спать, Максим собрался с духом и объявил брату:
      - А ведь я потом осмотрел эту петлю, на которую медведь попался...
      Там, где она была закреплена за дерево, заплётка почти распустилась и осталась тонкая нитка проволоки, которая, одна мешала медведю освободиться. В своем последнем броске, зверь мог эту стальную нитку порвать или выдернуть из тросика окончательно и тогда нам бы несдобровать...
      Андрей в ответ хмыкнул и зевнув, проговорил: - Что-то спать хочется. Сегодня был хороший, но трудный день...
      
      Май 2011 года. Лондон. Владимир Кабаков.
      
      Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Кабаков Владимир Дмитриевич (russianalbion@narod.ru)
  • Обновлено: 14/12/2022. 598k. Статистика.
  • Рассказ: Великобритания
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка