Аннотация: Война - дело молодых и сегодня это особенно актуально!
Глава - 1.Война - дело молодых.
"Каждый боевой ветеран знает, что война по большей части состоит из невыносимого страха, зверств и особой жестокости, прерываемой мгновениями полного и абсолютного ужаса..."
...Родился Сергей в небольшом городишке Нечерноземья. Отец его работал на стройке бригадиром, был упрям, работящ и пьющ. Мать Сергея, после родов заболела чем-то тяжелым и неизлечимым и всю оставшуюся жизнь мучилась от болей в теле...
Сергей рос вежливым, послушным ребенком, но иногда раздражался истеричными приступами, после которых несколько недель приходил в себя, переживая и стесняясь всего происшедшего. В момент приступа он терял над собой контроль, кричал, плакал, бил посуду или швырялся всем, что подворачивалось под руку.
Вырастая, Сергей все больше старался контролировать свои мысли и поступки, сделался холодным и скрытным. Он уже с детских лет выделяться среди сверстников упорством и тяготением к суперменству: вдруг он ни с того - ни с сего уходил в лес, один на неделю с минимумом еды, то вдруг на спор не спал больше трех суток, похудел, возбудился и стал слышать голоса, которые требовали, чтобы он спрыгнул с крыши двухэтажного дома.
Родители встревожились и вызвали тайком от Сергея врача скорой помощи. После укола снотворного Сергей проспал больше суток, проснулся здоровым, но с той поры, этот нервный срыв повторялся - об этом он старался никому не рассказывать.
После седьмого класса Сергей по настоянию родителей поступил в вечерний техникум, проучился там два года, бросил и пошел работать на стройку к отцу.
К восемнадцати годам он совершенно поверил, что жизнь не удалась, что его сверстники преуспели, а он волею судьбы выброшен на обочину жизни.Армия подоспела как нельзя кстати и решила все проблемы его будущей судьбы естественным путем.
Забирали его в ноябре. Как всегда, родители устроили домашние проводы, на которых присутствовали родственники, друзья. Молодёжь продолжила гульбу в женском строительном общежитии. Сергей напился до отупения и нещадно отравился: всю ночь и все утро его тошнило и рвало желчью, он похудел, потемнел лицом, осунулся...
На сборном пункте, гомонящая бестолковая толпа подростков пела песни под гитару, материлась и украдкой плакала пьяными слезами. Потом всех повезли на автобусах на вокзал.
Сергей тупо смотрел перед собой, внутренне собравшись ожидал очередного приступа тошноты, потел и бледнел и потому, ничего не замечал вокруг. Когда их посадили в вагоны, он вяло помахал рукой в окно плачущей, постаревшей матери, ушел в свое купе, лег на полку, закрыл глаза и страдал, ругая и жалея себя.
Он сторонился и не любил многолюдного общежития, хотя за последние годы перед армией, число его знакомых многократно увеличилось - он умел ладить с разными людьми, а работа на стройке, в коллективе приучила его дружелюбно относиться ко всем с кем общался.
Но верных друзей было трое - уравновешенный и сильный Флеров, эмоциональный, порывистый Демин и чуть простоватый, но уверенный в себе Лопатин. Все остальные же, были естественным фоном его юношеской жизни: приятели друзей, знакомые этих приятелей, знакомые знакомых.
Он как-то подсчитал, что знают, как его зовут, точнее знают его по фамилии, человек около двухсот. Однако временами ему надоедали многочисленные сборища - в таких случаях он уходил от всех, затворялся, уединялся дома и всё свободное от работы время читал книжки - такое временной одиночество его не тяготило и позволяло задуматься о жизни и своей жизни в частности!
И вот, лёжа на вагонной полке он тосковал, чувствуя и понимая, что долгое время, хочешь не хочешь, а надо будет с утра до вечера жить среди людей не только мало знакомых, но и малоприятных, насильно загнанных в одну толпу и вынужденных сосуществовать в этой клубящейся действительности.
На третьи сутки Сергей вышел на одной из станций, купил яблок - румяных, крепких, ароматных и съел их за раз килограмма два.
И отравление закончилось, чему он обрадовался, как излечению от тяжёлой болезни.
Все время этого вынужденного путешествия, он сидел в своём купе и читал книгу, а вокруг бурлила жизнь: на станциях самые отчаянные выскакивали из вагонов и просачиваясь сквозь цепи дежурных, мчались в привокзальные магазины. Потом, гремя бутылками спиртного в сетках или сумках, почти с разбегу заскакивали в уходящий поезд.И начиналась гульба - пили не зная меры, хвастаясь друг перед другом способностями к выпивке, потом напившись, дрались зло, но неумело, блевали в туалетах, расшибали лбы о жесткие углы плацкартных полок, матерились, играли в карты...
Сергей наблюдал всё это издали. В его купе собралась спокойная компания - деревенские рассудительные ребята немного напуганные многолюдьем. Только один белобрысый крепыш с верхней полки уходил куда-то в дальний конец вагона и появлялся к полуночи, попахивая водкой и чуть шатаясь. Матерясь, он влезал на свою верхнюю полку и засыпал с храпом и сглатыванием горькой, липкой слюны.
Но однажды, белобрысый пришел среди дня, влез на полку и отвернувшись, забившись в тень, к стенке, притих.
Через некоторое время, приближаясь из глубины вагона, раздался шум и наконец, в купе ввалилась компания матерящихся, решительно настроенных "хлопцев".
- Ах, ты, сука! - выкрикнул один из них и, ухватив белобрысого за шиворот, с шумом и грохотом сдернул его на пол.
- Ты, падла, долг думаешь отдавать?
Белобрысый молчал и испуганно, словно со сна моргал, не понимая, как и за что его прессуют. Сергей взволновался, отбросил книгу и рявкнул:
- А ну-ка, вы, пижоны! Какого черта!
Он привстал, ему в широкую грудь и плечи уперлось сразу несколько рук.
- Ах, вы, вонючие опоссумы! - взъярился он и с усилием, упираясь всем телом о стенку все-таки поднялся, встал на ноги.
- Кому тут башку надо отшибить? - голос Сергей налился яростью и угрозой.
- Я из вас ишаков, любого раз тридцать лежа выжму!
Непонятная брань и неслыханные угрозы озадачили нападавших и они отступили ропща и угрожая.
- Пошли, пошли все в стаечку, ишь разоряются! - проговорил он им вслед, а белобрысый спрятался за его широкую спину.
Огрызаясь компания удалилась в свой конец вагона - внушительный вид Сергея, бритая голова, черная рубашка на крепких плечах и тяжелые кулаки подействовали на всех отрезвляюще.
- За что они тебя? - спросил Сергей, немного успокоившись, чутьем опытного драчуна уловив, что действий больше не будет.Белобрысый, отдыхиваясь после пережитого страха, заикаясь объяснил:
- Я с ними в карты играл, ну вот и проиграл им десятку, а они хотели за водкой гонца послать...
Помолчав добавил: - Вот меня и вспомнили...
На пятые сутки приехали наконец на станцию назначения. Выгрузились среди ночи и заняли все станционные помещения.Сергей спокойно сидел в углу и читал, но сквозь гул голосов, брань и матерки различал очаги напряжения: там неожиданно начинались и быстро заканчивались драки - молодые выясняли кто чего стоит.
К нему вдруг подошел предводитель той компании, что приходила наказывать белобрысого.
- Слушай, земеля! - обратился он к Сергею изображая опытного блатаря - ты, если что, подмоги нам этой шпане морды набить - он указал рукой на дальний угол зала. Сергей улыбнулся и не стал отказывать, но и рвения не проявил:
- Ладно, я посмотрю...
Под утро их вывели на улицу колонной, долго куда-то вели и наконец на рассвете, под резким осенним ветром, водворили в старинные каменные казармы, а точнее в армейский клуб, превращенный на время в "карантин".
Служба началась...
В Афган попали в мае. Первое впечатление - горы, жара, пыль. Красота и мощь природы горы никогда не виданные ранее. Уныние и тоска подневольной жизни. И хотя бы капелька дождя...
На крутых склонах предгорий, тугой тревожный ветер шевелит рыжую выжженную солнцем траву. Лавина летящего, спрессованного воздуха выжимает из человека последнюю влагу, поднимает на воздух мелкие камешки и песок, остро и больно колющие руки и лицо.
Горы гудят и кажется, что под неослабевающим давлением они вот-вот сдвинутся со своих мест.
Из маленького окопчика на горе - над казармами, видны речка и дорога, а все окружающее, словно гигантская декорация спектакля вечной жизни, освещена с утра до ночи палящим, беспощадным солнцем. Дополняя картину, черные вороны планируя спускаются на землю и расклевывают остатки гречневой каши и черного хлеба, оставленного на краю военного городка, за кухней.
А еще выше парят орлы, словно бумажные змеи на невидимой бечевке неуклонно описывая круги, - они явно боятся приблизиться к нашему жилью и черными запятыми плавают в выцветшем, блекло-голубом небе.
И так день за днем: та же жара, то же стрекотанье кузнечиков, песчаный ветер и та же неутолимая жажда. Время жизни уходит и с ним утекает талант, молодость, лучшие годы. И вместе с тем, каждый день превращается в вечность: под вечер уже с трудом припоминаешь, что было утром - все идет по кругу без начала и конца!
После обеда поехали на речку купаться. В тряском газике по пыльной дороге спустились вниз и, выставив оцепление, на открытом месте устроили постирушки, беготню и купание. Серега, осторожно и с удовольствием перебил вшей засевших в швах воротника гимнастерки, окунулся в холодную горную речку, и погружаясь в воду блаженно булькал, пускал пузыри, ерошил под водой пересохшую кожу под волосами, а когда вылез на берег и обсох, то учуял приятный запах молодого, здорового тела.
Мышцы рельефно натягивали кожу рук и плеч, все лишнее улетучилось за эти месяцы службы и он, ощущая необыкновенную легкость и силу, несколько раз подряд сделал выход в стойку на руках.
Неподалеку на берегу стояли деревья шелковницы и ребята, после купания с удовольствием наелись незрелых, но уже сочных ягод...
Под вечер вернулись в лагерь и все были почти счастливы. Сергей с восторгом ощупывал обдуваемое свежим ветерком лицо и думал, что все не так плохо на белом свете, если хотя бы иногда, в военной жизни бывают такие дни.
К тому же и вечер был чудесным - луна золотой плоской монетой взошла над ломаным силуэтом хребта и ласково улыбалась Сергею в полные щеки.
"Было бы так всегда как сегодня - подумал он - когда все вокруг кажется приветливым и знакомым. Буду об этом рассказывать там, дома, и вряд ли кто поймет красоту и очарование этих мест...
Эх! Сейчас бы на Родину! Пройтись по знакомым улицам, посидеть на скамье в парке, почитать свежий журнал, вдохнуть воздух свободы. Ведь вот же, ко всему человек привыкает, только несвобода страшно тяготит..."
Заснул он со счастливой улыбкой на лице.
Утром всех разбудил сигнал тревоги. Построились, объявили, что днем едут на операцию - вчера, примерно в километре от их поста "духи" напали на колонну автомашин. Сгорел 43-й БТР, убито двое наших, ранено пятеро. Деды матерятся и начищают оружие.У местного населения разведка узнала, что душманы по ночам спускаются с гор за продуктами, а утром уходят. Вот и решили их встретить.
...Луна светила желтым, мертвенным светом, когда тихо и незаметно рота окружила кишлак. Сквозь трели цикад, из темноты сухо щелкая доносились клацанье затворов и сдавленное дыхание множества людей.
Не доходя до домов метров сто Серегина рота остановилась, и в кишлак двинулись спецназовцы, шагая мягко и неслышно, вдоль замерших в ожидании, узких улиц. Тишина стояла первобытная и только монотонный шум речки, нарушал ночной покой и явственно был слышен даже здесь.
Вдруг на окраине кишлака что-то грохнуло, столб пламени и дыма вырвался из выбитых взрывом дверей - и тишина мгновенно превратилась в ад: застрочили автоматы, несколько раз бухнул гранатомёт и через паузу прозвучали взрывы, вдруг часто-часто зачавкал крупнокалиберный пулемет.
Кто-то матерясь на молодых командовал заходить правее. Несколько человек-афганцев, петляя и припадая к земле, выскочили из-за глинобитного дувала, как раз напротив Сергея.От волнения у него пересохло в горле, и вспотели ладони держащие теплый металл автомата.
Командир взвода вскинул автомат к плечу и коротко, зло ударил очередями трассирующих по беглецам.Пули, рикошетя о плоские спины камней, с противным воем уходили в сумерки горной ночи. Одна из очередей нашла бегущего душмана и словно бич подсекла белеющую на сером фигурку и та, стремительно переломилась и ткнувшись головой вниз, замерла.
Шквальный огонь автоматов осыпал каждый метр земли перед взводом. Трое афганцев остались лежать на месте, четвертый уполз умирать в тень стены дома.И тут из кишлака раздался громкий крик женщины и чуть позже плач ребенка! Сергею казалось, что звуки боя так громогласны, что ничто не может перекрыть его грохота, и все же...
Сергея передернуло, но когда, вслед за причитаниями, над сумятицей ночной атаки взмыл вой боли и страха умирающей молодой женщины, он задергался, заскрипел зубами и попробовал заткнуть уши.
- Соловьев, салага! - вдруг услышал он визгливый голос сержанта Передирия. - ты что, сука, сморщился? Вперед! Команду не слышал, молодой! - и пнул Сергея сапогом под зад.
Сергей даже не огрызнулся и стараясь не оставаться одному, побежал в кишлак.Пробегая мимо одного из домов, он увидел полуразвалившуюся стену с вырванной из косяка дверью, какие-то тряпки, выброшенные силой взрыва изнутри, и шевелящуюся в углу двора под обломками, стонущую фигуру не то старика, не то старухи!
Все закончилось быстро...
Солдаты их роты, столпившись кучкой около мечети, громко, захлебываясь от возбуждения, рассказывали друг другу подробности боя и что-то пили из нескольких бутылок, передавая их из рук в руки. На площадке перед мечетью, испуганно дрожа, жались в угол несколько худых мужских фигур, а напротив, уже спокойно сидели на корточках и курили спецназовцы.
Гул боя затихал и только не переставая, скулила где-то под забором раненная собака, да изредка с противоположной стороны, за кишлаком, раздавались автоматные очереди и шипя взлетали осветительные ракеты - там искали беглецов...
Сергей не чувствовал ни усталости, ни страха - волна брезгливости и безразличия захлестнула его с головой. Во рту накапливалась горьковатая, тошнотворная слюна и непонятно - от страха или возбуждения задергалась мышца под правым глазом.
Деды привычно курили сидя на корточках, молодые торопясь рассказывали друг другу кто что видел, и кто в кого стрелял.
Сергей вдруг обнаружил, что половину своего боезапаса он тоже расстрелял, а ствол автомата нагрелся и чуть обжигал влажные пальцы.
Назавтра, на построении, командир роты капитан Тетеркин объявил, что операция прошла успешно, что убито восемь душманов и захвачены трофеи. Сказал он, что и у нас потери, убито двое разведчиков.
Капитан по привычке через слово матерился и расхаживая вдоль строя, потирал впавшие от бессонницы глаза...
После обеда, пережидая жару и лежа на раскладушке, пытаясь заснуть Сергей думал, утешая себя, что на войне как на войне.
"Вот и я становлюсь мужчиной, уже третий десяток годков распечатал, и пора бы привыкать, - Афган, это место для настоящих мужчин".
Еще он с грустью подумал, что юность кончилась, увяла под этой афганской жарой!
Это было начало службы в Афгане...
Потом было всякое, но особенно запомнился один случай...
Вертолет, дрожа металлическим, нескладным туловищем плыл по воздуху изредка "съезжая" в воздушные ямы и опасно кренясь, пытался удержаться, зацепиться за раскаленный воздух скалистого афганского нагорья - пока ему это удавалось.
Ребята сидели на полу плотной кучкой, ближе к кабине и обхватив друг друга за плечи ждали - вот-вот брюхо вертолета коснется скал, а сам он, большой грудой металла потерявшего управление, рухнет в ущелье и все они станут кусками обгоревшего темно-кровянистого мяса - кормом для хищных птиц!
Все солдаты молчали, их мышцы были в напряжении, а на лице капитана Тетёркина двигались не переставая желваки и Соловьеву казалось, что он жует резинку.
"Ну почему все так боятся? - думал он. - Ведь самое страшное позади. Они обязательно долетят до базы, и все будет хорошо!"
Самое страшное для него, Сергея Соловьева, солдата первого года службы ограниченного контингента советских войск в Афганистане было позади!
Еще полчаса назад его, их жизнь висела на волоске и сейчас ему было все пополам...
...Вот уже неделю взвод охранял одну из троп через перевал. Жили в палатках, а служба состояла из сна и караула. Жара была страшенная и поэтому, можно сказать, что по ночам ребята мерзли с удовольствием.
Капитан Тетеркин два раза в день выходил с базой на связь и монотонным голосом докладывал, что все в порядке, духи притихли и видимо ждут нашего ухода.
В пятницу Тетеркину по радио сообщили, что свою тактическую задачу они выполнили - их будут забирать в субботу!
Все обрадовались, а капитан сразу после этого разговора поспал и немножко пришел в себя...
Серега впервые попал в ночной караул.
Было холодно, темно и очень страшно. Он пытался расслабиться, но все эти длинные часы проведенные в каменном окопчике, казались ему бесконечными.
Каждый шорох или щелканье остывающего камня будили в нём страх, который гнал тугую волну крови через гулко бьющееся сердце. Сергей начинал дрожать мелкой дрожью, сцеплял зубы и пытался унять испуг "разумными" аргументами и доводами.
В соседнем окопчике спал посапывая "дембель" Передирий и поэтому, Сергею становилось еще страшнее.
"Спит бегемот, а ведь нас могут зарезать, как свиней - тьма хоть глаз выколи"!
Зрение здесь не могло помочь и потому, Сергей напрягал слух до галлюцинаций, до судорог и потрескивания в ушах. Когда снизу, со стороны нашего лагеря раздались тихие шаги смены, Сергей не сдержавшись начал ворочаться, переменять позу, а когда вылезал из этой узкой каменной щели, затекшие ноги подрагивали и лицо в темноте невольно расплывалось в улыбке...
В субботу утром связи с базой почему-то не было и капитан Тетеркин занервничал, обматерил Аледченко, чернявого, смешливого хохла из Николаева. Тот был за повара и остатки завтрака - гречневую кашу, выбросил, не ожидая команды.
- Ты, мудак, кашу выбросил, а что будешь завтра есть, не подумал? Тот огрызнулся:
- Нас же сегодня снимать отсюда будут - на что Тетеркин ответил, не сдерживаясь:
- Ты, салага вначале улети, а потом будешь каркать и гадать - снимут не снимут!
Капитан как в воду глядел. Вместо двух вертушек, за ними прилетел один и посадив его на подготовленную площадку, молодой чернявый майор-вертолётчик, отведя капитана в сторону о чем-то с ним долго говорил.
Выяснилось, что вертушек всех взять не сможет, грузоподъёмность не та, а из-за начавшихся в долине боев, больше вертолетов командир вертолетного полка выделить не смог - он обещал прислать другой только через два дня!
Старики в строю зашушукались и наученные горьким опытом подобных ожиданий, наотрез отказались оставаться здесь.
Капитан матерился, орал, но понимал самоубийственность попытки остаться здесь хотя бы на день: вода практически кончилась, а духи только ждали момента!
В кучке дембелей вдруг прошуршало слово "жребий" и нехорошее предчувствие холодком скользнуло по позвоночнику Сергея. Он с тоской оглянулся и увидел, что молодые тоже сгрудились, но молчали - они тоже поняли, что старики конечно же предложат тянуть жребий только им, "чижикам".
Чернявый майор-вертолётчик, сняв шлем и мучаясь от жары сидел на крупном камне, долго ел тушенку с сухарями, изредка вытирая вспотевший лоб мятым платком. Он о чем-то сосредоточенно думал и что-то прикидывал.Потом вдруг бросил есть, вскочил и заорал, переходя с азербайджанского на русский и обратно:
- Или все улетим, или все здесь останемся, и пусть я стану пищей для шакала, если будет иначе!
Он криком словно сам себя подбадривал и убеждал.
- Все, капитан! Бросай, оставляй здесь все! Только оружие бери и минимум патронов! И полетели, пока жара не разыгралась! Все меньше ям".
Капитан не понял, о каких ямах речь, но переспрашивать побоялся и тоже заспешил, а солдат и не надо было торопить...
"Боже! - после вспоминал Сергей.
- Ведь все могли улететь, а он бы остался здесь, один или вдвоём-втроём с неудачниками, среди серо-сизых камней перевала и с полной уверенностью в том, что через час после наступления темноты, с гор спустятся "духи" и убьют его, несмотря на жалобные просьбы о помиловании и поднятые руки!
Только теперь, после пережитого, он вдруг понял, почему духи так злы и беспощадны - они мстили за обстрелы их деревень, в которых жили мирные крестьяне, но командованию надо было устрашить "духов", и так их устрашали.
Поэтому они были свирепы и потому, убивали бы медленно: вначале отстрелив ему длинной очередью из автомата в упор поднятые руки, а потом, пользуясь что он в сознании и способен мучиться, поставят на колени и отрежут уши, выколют глаза и будут гортанно кричать на своем туземном языке, возбуждаясь от его, Соловьева воплей боли, ужаса и страдания!
Сейчас, надсадный рев перегретого двигателя, был для него чудной музыкой жизни, движения, а этот застарелый и почти засушенныйзапах пота, керосина и блевотины внутри вертолетной коробки, доказывал еще раз, что его время умирать не пришло, а если случиться что-то вот в эти минуты, то умирать можно будет вместе, в коллективе таких же простых и понятных "чижиков"-первогодков, черпаков - то есть солдат начала второго года службы и "дедов", которым осталось до дембеля месяца два-три!
2006-2023 год. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион":http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?":http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal