Аннотация: В 1971 - 1973 гг я работал на Эль Хаджарском металлургическом заводе SNS.
Я жил в Эль Хаджаре.
Воспоминания об Алжире.
В ноябре 2006 года я долго бродил по страничкам интернета в поисках информации об алжирской деревне Эль Хаджар. Поблизости от Эль Хаджара, я жил два года (1971-1973) в небольшом посёлке советских людей осуществлявших монтаж и пуск конвертерного цеха на металлургическом заводе SNS ( Societe National de Siderourgie - Национальная металлургическая компания).
Вилляж (фр. - деревня, маленький городок) Эль Хаджар находится в 12 км от города Аннаба, который является центром одноименной провинции (вилайет).
Вдоль автомобильной дороги, идущей из Аннабы в Сук-Арас, расположились каменные одноэтажные дома. Не помню, были ли среди них дома более высокие. Лицевая часть этих домов - это небольшие магазины и лавки, торгующие продуктами, овощами, бакалеей и пр. У некоторых были витрины. В большинстве случаев, у них поднимались вверх металлические жалюзи передней стены и они своим открывшимся пространством напоминали гаражи, в которых были полки и прилавки или просто, на цементном полу располагались в ящиках овощи и фрукты.
Немного далее, за Эль Хаджаром, примерно в метрах 500, с левой стороны дороги, находился наш посёлок советских специалистов. Это одноэтажные строения, в которых находились однокомнатные квартиры. Над входной дверью в квартиру находится небольшое окно, через которое дневной свет освещает коридор. Размеры коридора около 1 метра шириной и 2,5 - 3 метра длиной. Справа в коридоре находится туалет. Слева вход в кухню. Прямо, дверь в жилую комнату.
Кухня. Газовая плита и колонка для подогрева воды, небольшой кухонный столик и навесной шкафчик, умывальник и душ, вход в который закрывается плёнкой. Вода в кране текла ржавая и грязная. Использовать её можно было только для хозяйственных нужд и для приготовления пиши, она не годилась. Питьевую воду привозил с завода в пластмассовой 25 литровой канистре. Воду пили только кипячённую.
Комната. Одна стена комнаты - это раздвижное окно во всю стену, в проёме которого находилось поднимающееся жалюзи. Перед окном стоял большой стол, который использовался для еды, чтения, глажки белья и пр. Открыв окно, попадаешь на огражденное глухой стеной пространство, размером с комнату - это дворик или как мы его называли балкон. Стена противоположная раздвижному окну, возле входа в комнату - это сплошной встроенный шкаф с дверцами и большим количеством отделений и антресолями. Этот шкаф был очень удобен. В нём находились одежда, постельное бельё, чемоданы и всё остальное, что нужно убирать из комнаты.
Полы в квартире цементные с гранитной крошкой, гладкие. Стены окрашены белой моющейся краской. В комнате, на полу возле стены находится обогревательный прибор "шофаж", работающий на природном газе. В сырую алжирскую зиму, его тепла не хватало, к тому же были случаи, когда не было газа. Газ привозили в баллонах. В дождливую и зябкую зиму в наших квартирах, которые мы называли каменными мешками, было холодно и сыро. Ложиться приходилось в сырую и холодную постель.
Все наши специалисты соорудили для своих квартир "козлы" и электроплитки. Я, также, соорудил электрическую печку со спиралью мощностью в 1 квт, которую прислали родители из Союза. Для электроплитки я подобрал огнеупорный кирпич, процарапал в нём канавку, уложил в неё советскую спираль, и самодельная плитка отлично согревала нашу квартиру. После первой ночи, когда была включена плитка, я не мог её сдвинуть. Спираль проплавила кирпич, и он приварился к цементному полу. Когда оторвал кирпич, то в полу образовалось углубление. Сама электроспираль осталась невредимой. Пришлось подбирать более прочный кирпич и делать новую плитку.
Так как потребление электроэнергии в посёлке в зимний период возрастало, из-за включённых нагревательных приборов, то зачастую электросистема не выдерживала нагрузки, и отключалась. Свет и тепло ночью исчезали и, кому-то нужно было идти и включать защитное устройство. Желающих выходить в сырую погоду не было. Только когда кому-нибудь становилось очень холодно, то он выскакивал и включал устройство. После препирательств среди наших специалистов, кто должен включать ночью устройство, наши электрики вывезли с завода "автомат" с мостового крана и заменили поселковое автоматическое устройство. После этого электричество у нас не отключалось.
Мужчины уходили на работу, вернее их отвозили на завод прекрасным автобусом Мерседес, а женщины оставались дома на хозяйстве. Женщин один раз в неделю возили автобусом в город Аннабу на рынок и в магазины. Почти каждый день, кто-нибудь из женщин ходил в Эль Хаджар для покупок. В лавках Эль Хаджара можно было купить всё: овощи, фрукты, молоко и пр. Правда, за молоком нужно было идти очень рано, т.к. его разбирали местные жители для младенцев. Местные жители брали понемногу, в пределах 0,5 литра. В то время как наши ходили за молоком с 2-3 литровыми бидончиками. Зачастую нашим отказывали в молоке, т.к. его привозилось мало.
Для наших женщин привыкшим к дефицитам советских магазинов, здесь были удивительны и обилие продуктов и их доступность, наличие разнообразных товаров, которых они не видели в Союзе. Всех нас поражал сервис и обслуживание покупателя в лавках и магазинах. Трудно было освоиться и привыкнуть к доступности продуктов и товаров в магазинчиках и рынках. За покупку продавцы благодарили. Купленный товар обязательно упаковывался.
Открывались лавки в пять утра, и работали до восьми вечера, а некоторые были открыты и в более поздний час. С 12 часов до трёх часов дня лавки закрывались на перерыв. Дело в том, что в летний период - это самое жаркое время, когда температура воздуха становится градусов 35 или выше. В такую жару желающих находиться на улице мало и покупки никто не делает.
Из-за незнания языка наши женщины попадали в неприятные ситуации. Дело в том, что арабы обращались друг к другу словом "хуйа", что означало "брат по вере". Это обращение звучало на каждом шагу, и мы сначала полагали, что его специально произносят при нашем появлении. Затем мы разобрались и на это слово уже не обращали внимания, в том числе и наши дети. Было ещё несколько русских слов, которые на арабском и французском языках звучали неприлично. Когда в лавке, из-за незнания языка, русская женщина просила пасту для зубов, дополнительно показывая на рот, то это вызывало у продавцов арабов неописуемое волнение. Дело в том, что в арабском языке слово "зэб" - это половой член. И когда женщина, показывая на рот, просила "зэб", то продавец выскакивал на улицу и призывал "хуйа", т.е. братьев по вере, посмотреть на просящую белую женщину. Были недоразумения при покупке фиников. Аналогичная реакция продавца на эту просьбу. Во французском арго есть выражение "фий ники" (fille niki), т.е. девушка хочет половой связи. Естественно, была соответствующая реакция продавцов фиников. Разобравшись с этим, срочно выучили названия зубной пасты (dentifrice) и фиников (datte).
На входе в Эль Хаджар, привлекал внимание аккуратный домик с земельным участком. Не помню, что росло на участке. Но, сразу за прозрачным сетчатым забором, напоминающим нашу сетку "рабицу", стояли деревья с мандаринами. Я с интересом наблюдал, как наливались плоды. Когда мандарины созрели, то их никто не снимал с деревьев. Потом они начали опадать и лежали вокруг деревьев на земле. Для меня это было не только удивительным, но и не понятным. Почему такие замечательные плоды гнили на земле? Потом я сделал вывод, что мандариновые деревья имели декоративное назначение. Купить мандарины было не проблема. Мандарины, апельсины были в изобилии. К нам в посёлок привозили их для продажи на 2-х колёсной тележке, в которую был запряжен ослик. Я не помню, чтобы цитрусовые были дороже 1 динара за килограмм. По валютному курсу 1 динар равнялся 18 копейкам.
Однажды, оказавшись на арабском рынке в Аннабе, я купил 10 кг мандарин по 30 сантим за килограмм. Я с дочерью сидели возле сумки с мандаринами и ели их, и ели. Наевшись, мы отошли от сумки, но вскоре к ней вернулись и продолжили есть мандарины. Я сделал вывод, что мандаринами наесться не возможно. Они не могут надоесть.
Иногда в Эль Хаджаре бывала ярмарка. Она привлекала меня не столько возможностью купить что-нибудь подешевле, сколько возможностью увидеть незнакомый мир жизни и общения людей другой цивилизации.
С окрестностей арабы пригоняли стада овец для продажи. Возле сбившихся в кучки овец стояли хозяева и, с надеждой, ждали удачной продажи живого товара. Отдельной, небольшой группой стояли в чёрных накидках покупатели овец. Своим внешним видом, они резко отличались от находившихся на рынке арабов. Большая часть их была в небольших изящных очках. Они молча стояли, разглядывая овец. Время от времени, кто-нибудь из них подходил к овцам, вынимал ножницы и отрезал клочок шерсти, определяя её качество. Хозяин овец с надеждой смотрел на покупателя. Тот, оценив отрезанную шерсть и ничего не сказав, отходил к своей группе, прятал руки под накидку, и продолжал стоять молчаливо и загадочно. Вид чёрных покупателей был неприступный, загадочный и внушал какой-то страх сельским хозяевам овец. Я не видел, как были проданы овцы. Но, через некоторое время, вернувшись к месту торга, то ни овец, ни их хозяев, ни одетых в чёрное покупателей уже не было.
Однажды, на ярмарке, я наблюдал, как толпа арабов, стоявшая кольцом вокруг бродячего лекаря или "тубиба", внимательно слушала его. Бродячий лекарь был в традиционной алжирской одежде, на лице были очки с синими стёклами, которые вероятно символизировали его ученость и принадлежность к профессии целителей. Тубиб, обращаясь к арабам окружавшим его, что-то громко и убедительно рассказывал. Он показывал какой-то пузырёк со снадобьем. Толпа, молча и внимательно слушала его. Тубиб вытащил из толпы, араба с искривленной ногой и в чём-то убеждал его. Пациент с надеждой вслушивался в речь тубиба. Я долго наблюдал за толпой и лекарем, чем привлёк его настороженное внимание ко мне. Для меня, этот тубиб - был шарлатаном, который ни чем не сможет помочь хромому человеку.
На Эль-Хаджарской ярмарке всё, что привозилось на продажу, находилось или в передвижных небольших автофургончиках или на земле на подстилках. В продаже было всё: посуда, канистры, тазы, обувь для наступающего сезона, одежда, ткани, живность, сладости, цитрусовые и прочее. Продавалось всё, что могло понадобиться для жизни в сельской местности.
Интересная особенность торговли. Я искал к наступающему сезону дождей резиновые сапожки для дочери. Найти их не мог. Ни в городе Аннаба, ни в Эль-Хаджаре. Знакомые арабы, успокаивали меня, утверждая, что они обязательно будут в продаже. И действительно, в один прекрасный день, у всех торговцев, в лавках и на земле, в городе и в Эль-Хаджаре, как по мановению волшебной палочки, появились в продаже товары, предназначенные для дождливой погоды: сапоги, зонты, накидки и пр. Так было всегда. Приходил другой сезон, и одни товары исчезали и появлялись в продаже товары, соответствующие сезону.
Особенностью покупки товаров было следующее. Если понравился какой-либо товар, то нужно покупать его сразу. По истечении некоторого времени, этот товар уже найти было нельзя. Появились в продаже интересные мужские рубашки, я приглядывался и присматривался к ним, а когда решил купить себе такую рубашку, то сделать этого не мог. Рубашки данного фасона исчезли и больше таких я не видел, хотя искал на протяжении всего времени нахождения в Алжире.
В продаже были отличные итальянские кофеварки. Я намеревался купить такую перед отъездом на родину. Но прошло время, и они исчезли с прилавков. Продавцы-арабы поясняли отсутствие товара, который меня интересовал, тем, что этот товар уже давно исчез из продажи. Тем не менее, я нашёл кофеварку, которая мне в свое время понравилась.
Мы уже уезжали домой. Я с семьёй находился в столице Алжира и ждал самолёта в Советский Союз. Впереди был целый день. У меня оставалось немного денег, и их нужно было потратить. Я с дочерью в поисках сувениров забрёл на рынок. В одной из лавок я разговорился с хозяином, и рассказал, что я ищу кофеварку, которая мне понравилась два года тому назад. Он послал мальчишку куда-то, объяснив ему что-то на арабском. Меня с дочерью он усадил на стул, угостил чашечкой кофе. Я ему рассказывал, о работе в Аннабе, о том, что уезжаем домой и что я доволен пребыванием в арабской стране. Вскоре появился запыхавшийся мальчик. Он принёс кофеварку, которая меня интересовала. Я расплатился с хозяином. Меня поразило, что цена кофеварки была такой же, как и два года тому назад. Продавцу ничего не стоило заломить цену за кофеварку и я, конечно, купил бы её. Такое поведение хозяина, я объясняю тем, что хозяин дорожил своей репутацией продавца и не позволял заниматься обманом покупателя. С такими продавцами я сталкивался в Эль-Хаджаре постоянно, они не обсчитывали и не обвешивали, они заслуживали уважения. Они завоёвывали себе авторитет и клиентуру. Хотя, однажды я столкнулся с хитрым продавцом. Лавку с таким продавцом мы обходили и предупреждали своих о нечестности хозяина.
Памятен мне эпизод покупки брюк. Возле автофургончика набитого одеждой, тканями и галантереей я задержался из любопытства. Двери фургончика были открыты настежь. Рядом стоял продавец. Моё внимание привлекли брюки. Мне понравился их фасон и расцветка, и я их прикладывал к себе, но не было уверенности, что они подойдут по размеру. Продавец предложил мне взять несколько пар брюк и пойти домой примерить их. Я объяснил ему, что живу далеко и вернусь не раннее чем через час. Он согласился, и деньги в залог не взял. С собой я взял 5 или 6 брюк.
Дома я выбрал двое брюк, и оставшиеся брюки и деньги отнёс продавцу в Эль Хаджар. Со мной пришли несколько человек "sovetiqe". Они, также, взяв по несколько штук брюк, ушли домой примерять их. Я был растроган доверием продавца и поблагодарил его. Араб, продавший мне брюки, протестующе замахал руками и принялся меня благодарить в свою очередь. Продавец, за своё доверие к покупателям был вознаграждён. Мы у него купили более десятка брюк. В купленных брюках, я долго щеголял на родине. Таких ни у кого не было. Позднее, подросшая дочь перешила их для себя.
Кофеварка до сих пор стоит у меня в шкафчике. После приезда на родину, я долго использовал её для приготовления крепкого кофе. В ней можно было приготовить три маленькие чашечки кофе. В Алжире, их было бы 6 порций. Для нас норма кофейной чашки другая, чем для жителей арабского востока. Пьют они кофе долго, маленькими глотками, я бы сказал, что они смакуют его. Я наблюдал на заводе, как собравшиеся арабы, пили кофе из пластмассового стаканчика от термоса, пуская его "по кругу". Они предложили "лизнуть" кофе из стаканчика и мне. Я улыбнулся, поблагодарил их и отказался. Предложив кофе, одному из наших, советских крановщиков, последний одним махом выпил всё кофе, чем серьёзно огорчил, до изумления, группу арабов, оставив их без кофе.
В середине 80-х годов прошлого столетия, кофе стало в нашей стране редкостью. Модным стало употреблять растворимое кофе, которое нужно было "доставать". Кофеваркой перестали пользоваться. Да и семейный достаток резко ухудшился: инфляция в стране, а с началом 90-х годов пришли и трудные времена. Я перестал готовить кофе в кофеварке. Чтобы приготовить настоящий кофе, нужно было насыпать много молотого кофе. Не было ни кофе, ни денег. У меня была "турка", купленная ещё до поездки в Алжир, и мы начал готовить в ней кофе, насыпая одну чайную ложку кофе. "Туркой", пользовались до последнего времени, пока не прекратил употреблять кофе из-за состояния здоровья. Недавно захотел приготовить кофе в алжирской кофеварке, но не смог. В ней пересохли уплотняющие прокладки из резины. Храню её как память о давних Алжирских временах.
В декабре 1972 года, незадолго до Нового года, я купил на ярмарке живого индюка за 25 динар. Это было баснословно дёшево. Когда я ему отрубил голову, то он долго ещё бился в конвульсиях. Общипав его, он оказался весом около 20 кг. Мы его ели, дней двадцать, до очередной получки. Дело в том, что перед Новым годом жена потратила все деньги на платье, и индюк оказался для нас спасением. Весь дождливый январь, кроме индюшатины и хлеба, у нас из еды, ничего не было. Дома голода не было, но в питании были серьёзные ограничения.
Незадолго до отъезда на родину, я оказался свидетелем того, как араб умерщвлял индюка. Он показывал детям, как правильно резать индюка. Я остановился, чтобы посмотреть, как это ему удастся сделать. На улице находились несколько индюков. Хозяин индюков обратился к детям, чтобы те выбрали индюка. Араб подошёл к указанному индюку, в руках у него был нож. Он склонился к индюку, оттянул у него под шеей морщинистую и несколько провисавшую шкуру и спокойно перерезал её. Ни шума птицы, ни биения её - ничего не было. Индюк, шатаясь, продолжал своё движение, высоко поднимая лапы. Из перерезанной шеи на землю капала кровь. Затем он, как пьяный опустился на землю и затих. Всё длилось около минуты. Мне было жутко от этого зрелища. На моих глазах совершилось безжалостное и хладнокровное убийство, в присутствии детей. Много лет спустя, по телевидению показывали фильм про войну в Чечне, и в нём был эпизод, когда чеченцы убивали русского солдата. Зрелище убийства беззащитного человека, и приём которым его убили, были аналогичными убийству индюка. Мои ощущения, которые у меня возникли при убийстве человека, были такими же, как и те, что я испытал при убийстве индюка.
Восточные сладости. Что-то вроде пончиков, только не в сахарной пудре, а пропитанные мёдом. По форме они очень разнообразны. Наиболее памятна спираль, перечёркнутая двумя линиями на крест. Как она делается? Сидит араб на столе, поджав ноги. Перед ним на другом столе находится прогретая сковорода с кипящим маслом. В руках у араба, устройство, которое представляет из себя две сложенные кухонные лейки. В верхней части трубочка с отверстием, через неё заливают жидкое тесто, и которая закрывается большим пальцем руки. Подносит араб свой инструмент к сковороде, убирает большой палец с верхнего отверстия лейки, тот час же жидкое тесто начинает вытекать из нижней трубочки лейки, а араб одновременно делает спиралевидное движение над сковородкой с маслом. В мгновение ока, жидкое тесто превращается в поджаренную спираль. Своё движение араб заканчивает тем, что перечёркивает спираль крестом и закрывает верхнее отверстие пальцем. Тесто прекращает вытекать из лейки. На сковороде готовое изделие, сваренное в масле. Араб свободной рукой с щипцами подхватывает кулинарное изделие и окунает в горячий мёд, находящийся в кастрюле рядом. Поджаренная спираль мгновенно пропитывается мёдом, и сразу же переносится на большое блюдо, где уже лежит горка этих вкусных сладостей. Тут же они и продаются. Цена одной вкусной штучки (не помню их названия), всего 30 сантим. Мы их охотно покупали. Они были разными по форме, но я запомнил только "спираль", так как мне нравилось наблюдать, как работает кулинар.
Также, мне нравились пирожные, которые продавались в "patisserie" - кондитерских Аннабы. Пирожные были разнообразны. Возвращаясь из города в Эль Хаджар, я обязательно покупал десяток, другой великолепных пирожных. Обращало внимание то, как они были упакованы. На полках "patisserie" лежали стопки сложенных картонок. Продавец брал из стопки одну картонку, раскладывал её, и у него получалась аккуратная квадратная коробка. В зависимости от количества купленных пирожных, он мгновенно создавал коробку соответствующего размера, перевязывал её цветной ленточкой и, подавая упаковку с пирожными, говорил мне "мерси". Такой сервис был для нас необычен.
К хорошему быстро привыкаешь. Когда вернулся на родину, отсутствие упаковочной бумаги в магазинах вызывало раздражение. Если, по этому поводу, делал замечание продавцу, то зачастую получал хамский ответ
Один раз в неделю в наш посёлок приезжал автобус и вёз наших женщин в Аннабу на рынок и в магазины для покупок. В Аннабе, женщины совершали главные закупки продуктов, с расчётом на неделю. Наши женщины старались купить подешевле, пытаясь выторговать у продавцов лишнюю копейку.
Оказавшись в городе, женщины бродили группами по магазинам: присматривались и приценивались, покупали отрезы тканей, посуду и пряжу. Как правило, в лавке покупала одна, а остальные присутствовали как зрители. Наличие группы женщин в магазине, порождало надежды хозяина лавки на хорошую продажу. Но массовой закупки не происходило, что вызывало раздражение продавцов и способствовало уменьшению нашего авторитета. Женщины уходили в дальнейшее обследование лавок, зачастую ничего не покупая.
Мясо в Аннабе было по цене 10 динар за килограмм, по курсу это было 1,8 руб. Здесь продавалась чистая мякоть. Такого мяса в Союзе мы не видели никогда. Кости можно было взять бесплатно. Женщины пользовались этим. Что за борщ или суп без косточки? Продавцы-арабы удивлялись тому, что наши просили кости. Когда выяснилось, что мы кости используем для приготовления пищи, то бесплатно их отпускать перестали. Сначала они продавались по 2 динара за килограмм, а потом и выше. Кто-то из женщин обнаружил, что в какой-то мясной лавке продаётся мясо дикого кабана, по цене 6 динар за кило. Мясо кабана было жёстким, но низкая цена вызвала у наших женщин повышенный интерес, и возник "ажиотажный спрос". Естественно, через некоторое время цена на мясо кабана стала выше.
Мы приехали в Алжир из страны, в которой всё было в дефиците: и продукты питания, и одежда и всё остальное. На родине мы не покупали, а "доставали". В Алжире товары и продукты были в изобилии, в продаже было всё.
Я видел, как покупали продукты француженки. Они никогда не торговались. Однажды, я зашёл в мясную лавку, в которой наши покупали мясо кабана. Была середина дня, в лавке было прохладно. Все продукты были распроданы. Под стеклом на прилавке лежали две тощие курицы. Я с удивлением рассматривал пустые прилавки: "Как в Советском Союзе", подумал я. Хозяин объяснил, что утром всё распродал, но должны скоро подвезти. Если нужен кабан, то зайдите позже. Слово кабан он произнёс по-русски. Со мной он разговаривал на равных. В это время в лавку зашла молодая француженка. Не глядя на прилавки, она обратилась к хозяину: "Месье! Мне нужно пять куриц". Интонации её голоса, манера держать себя с человеком, который обслуживает, резко отличалась от поведения наших людей. Хозяин, виновато улыбаясь девушке, изогнулся перед ней и, извиняясь, сказал, что курицы он для неё приготовит. Попросил зайти через два часа. Она согласилась на его предложение и, не разглядывая содержимого лавки, молча вышла. Со временем я понял, что мы держали себя не как "господа". Мы были такими же униженными, как и арабы, которые выполняли второстепенные роли в жизни и деятельности общества. Наша униженность имела корни в нашем советском воспитании, в жизни среди сплошного дефицита в родной стране и в нашем "коллективизме", который рассыпался при падении коммунистического строя.
"Базарное" поведение наших женщин уменьшало престиж советских людей. По этому поводу, администрация нашей группы делала нам замечания на ежемесячных собраниях специалистов, требуя, чтобы наши жёны не торговались и не ходили по городу большими группами. Допускалось, чтобы группа была не более трёх человек. В то же время, ходить поодиночке, категорически запрещалось.
Последний запрет, я зачастую игнорировал. Когда оказывался в городе, то уходил из поля зрения глаз наших людей, так как у нас процветало наушничество, и можно было получить серьёзные неприятности, за "неправильное" поведение за рубежом. Здесь, за рубежом, я боялся своих. Среди чужих людей я чувствовал себя уверенно и страха пребывания среди арабов и других иностранцев, у меня не было, хотя настороженность всегда оставалась.
Все лавки и магазины были скромных размеров. Было несколько крупных магазинов в центре города Аннаба. Все магазины были частные, за исключением двух государственных. Государственные магазины "Gallery" и "Uneprix" были самыми крупными в городе. "Gallery" был 2-х ярусным магазином. Когда я впервые оказался в "Gallery" мне стало страшно. Я увидел секции с товарами, в которых не было продавцов. Был абсолютно свободный доступ товарам. Где-то возле выхода из магазина стояла касса с девушкой кассиром, которая не видела, что делается в большом зале. Где-то мелькнул продавец в халате. Он обслуживал покупателя. За мной никто не следил. Я шёл по магазину, стараясь не приближаться к лежащим товарам: "кабы чего не произошло...". Не дай бог, я окажусь в какой-нибудь не приглядной истории". Таковы были мои беспокойные мысли при первой встрече с этим магазином.
Отдел канцтоваров. Наблюдаю за покупателями. Отдел выполнен в виде большого квадрата составленного из прилавков и стеллажей. Вход в квадрат свободный. Рядом у входа стоит касса с девушкой кассиром. Она расположена спиной к канцтоварам находящимся внутри квадрата. Заходят покупатели, выбирают нужный товар, выходят и оплачивают в кассу. Стоит молодой араб возле короба с шариковыми ручками. Он их поочередно берёт и пробует, как они пишут на листе бумаги. Не понравилась ручка, он бросает её обратно в коробку и пробует другую. Ничего не стоит положить ручку в карман и уйти. Никто не проверяет и выход из магазина свободный.
Однажды я хотел купить свитер. Я бродил среди прилавков, выбирая себе подходящий. Я брал свитер в руки, прикладывал к груди, определяя, подойдёт он мне или нет. Свитер был маловат. Окинув взглядом зал, нашёл продавца и подошёл к нему со свитером в руках. Я поинтересовался свитером большего размер. Продавец сказал мне, что он сейчас сходит в подвал и посмотрит там. Он ушёл, а я стоял со свитером в руках посреди магазина. Мне ничего не стоило уйти из магазина со свитером. Выход из магазина был рядом, и он был свободен. Продавец отсутствовал минут десять. Я чувствовал себя неловко. Наконец он появился и сказал, что большого размера он не нашёл. Я ушёл. Мне жаль было продавца. Он был хромой, а я его отправил в подвал. Ему ходить было трудно, но когда он вернулся, у него на лице не было видно огорчения или сожаления. Расставаясь со мной, он улыбался.
Иногда, очень редко, на выходе из магазина стоял контроллер и проверял правильность оплаты покупок. Я поинтересовался причиной такого контроля. Знакомые арабы мне пояснили, что местные мальчишки, могут стащить что-нибудь, поэтому иногда возникает на выходе контроль. Один или два раза я попадал на контроль, но меня никогда не проверяли. Я пытался продемонстрировать свою сумку, но мне говорили: "Проходите, месьё". Нам доверяли и никогда не проверяли.
Тут я должен рассказать о событии, которое произошло среди советских специалистов. Была супружеская пара без детей. Соседи, жившие рядом с ними, обратили внимание на то, что сосед пьёт дорогой коньяк и пр. Во время поездок за покупками в Аннабу женщины установили негласное наблюдение за женой специалиста употребляющего коньяк. Увидели что она, действительно покупает коньяк и дорогие продукты. Эта покупательница свободно выходила из "Gallery", контроль её не задерживал. Женщины устроили настоящее следствие. Оказалось, что покупательница, которая была на подозрении, входила в магазин, и в одной руке у неё был портфель, а в другой открытая сумка. В портфель она клала коньяк и др. дорогостоящие продукты, а в открытую сумку продукты дешёвые. Она свободно проходила через контроль, ей доверяли и содержимое портфеля не проверялось. Выяснив ситуацию с коньяком, женщины рассказали руководству. Меры были приняты мгновенно, и супружеская пара покинула Алжир с соответствующей характеристикой.
Наши зарплаты, которые получали, не позволяли жить в роскоши. Все, были заражены одним желанием: собрать деньги на покупку автомашины в Союзе. Большую часть зарплаты мы переводили в банк Советского Союза, откладывали на покупку машины дома. Я получал 1770 динар. 70 динар уходили на взносы, 1000 динар переводились в банк СССР. Для покупки на родине машины "Жигули-2101" нужно было отложить 8500 динар, т.е за 8 с половиной месяцев можно было собрать деньги на легковую машину. В Союзе нужны были годы, чтобы собрать нужную сумму. Средства, которые оставались (700 динар), были достаточны для скромного существования, но хотелось большего. Это объясняет поведение наших жён во время осуществления покупок.
Все женщины, оказавшиеся в Алжире, начинали вязать. Главная пряжа у них была "махер". Мужчины "махер", в шутку называли лохматыми нитками. Все старались обвязать своих родных, в том числе про запас и "на вырост". Вязали свитера, кофты, пальто и пр. У меня до сих пор есть вещи связанные в Алжире. Были и мужчины, которые освоили искусство вязания и всё свободное время посвящали изготовлению трикотажных изделий.
Ежемесячно наши жены покупали набор шерстяных ниток для ручной вязки трикотажных изделий для себя и членов своей семьи. В среднем, в каждой семье специалиста ежемесячно появлялось одно связанное изделие. Вязали для повседневного ношения, так же и про запас, на будущее. Когда себя уже обеспечили в достаточной мере связанными изделиями, то женщины продолжали вязать для вывоза пряжи в изделиях. Вывоз пряжи был ограничен, и советские женщины нашли обходной путь для их вывоза на родину.
У меня были знакомые среди советских специалистов с других контрактов. Мне рассказывали, чтобы увеличить количество связанных вещей, у них в складчину купили вязальную машину. Они поочередно использовали машину, и изготовление одной шерстяной вещи происходило в течение недели. Далее машина передавалась в другую семью.
Наши жёны не работали. Находились на "домашнем хозяйстве". Женщины в своих внутри коллективных отношениях, обмене мнениями и своими желаниями оказался монолитным и единодушным. Если возникало желание приобрести какую-нибудь вещь, то после обсуждения в женском коллективе, каждая индивидуально выдвигала требование о приобретении к своему мужу. Кто-либо из мужчин давал согласие или уступал требованиям жены и, тогда эта уступка становилась для других женщин существенным доводом для покупки: "Вон, видишь, Ивановы и Петровы купили. А, мы, что хуже других?" Я на себе неоднократно испытал такое воздействие со стороны жены и, зачастую, оно было очень неприятным. Нужно было отложить деньги на Союз, так как дома не было своей квартиры и очень хотелось купить машину. Все покупки в Алжире существенно ухудшали накопление средств.
Работал мастером по кранам и большую часть рабочего времени находился на кранах и крановых галереях.
Первые пять месяцев работалось спокойно. В цехе ещё шёл монтаж оборудования. Краны уже работали. На кранах находились наши крановщики и алжирские. Мне руководитель контракта поручил руководить крановщиками и вторым специалистом по ремонту кранов. Нас ремонтников было двое. Мы оба рабочие, хоть и числимся контр-метрами (мастерами). С нами работает бригада ремонтников алжирцев. У них свой мастер. Работаем вместе. Мы ими не командуем, но все наши рекомендации принимается к исполнению.
Работалось не просто. Жара, незнание языка, оборудование цеха всё создавало определённые трудности. Около полугода, мы работали в одну смену. Приезжали на завод к восьми утра и возвращались в пять вечера. Обедали на заводе. Сначала брали с собой бутерброды и термос. Освоившись с порядками, выяснили, что имеется заводская столовая. К сожалению, нам запрещали ходить в неё. Специалисты, которые были командированы без жён, первыми, вопреки запретам, начали посещать столовую. Затем и семейные стали посещать заводскую столовую "cantine". Когда посещение столовой стало массовым, то запретить нам руководство контракта уже не могло.
Заводские обеды были удивительно дешёвыми. Обеды отпускались по талонам, которые покупались заблаговременно. Cтоловая находилась в большом светлом бараке с множеством столиков. Длинный прилавок с полозками для подноса. В самом начале прилавка лежала вилка из нержавеющей стали, завёрнутая в бумажную салфетку и стопка подносов. Я ставил на него тарелку с салатом. Далее араб в чистом белом фартуке, накладывал в тарелку спагетти или рис с бараниной. Следующий раздатчик в белом фартуке, клал в тарелку курицу и я передвигался к следующему арабу, дававшему апельсин или банан. Любопытно было наблюдать, как раздатчик накладывал в тарелку спагетти. Он это делал голой рукой, что для нас было непривычным зрелищем.
Еда была великолепной и обильной. Обязательный салат, спагетти с большим куском курицы, апельсин и много отличного хлеба, лежавшего нарезанным в корзинах. На столе всегда были соль, уксус и специя "harissa" (красный жгучий перец с томатной пастой). В середине обеденного зала располагался буфет, в котором можно купить кофе, "Pepsi-cola" или апельсиновый напиток "Judor".
Однажды я побывал в столовой для инженерно-технического персонала. В ней обедали, также и иностранные специалисты, в частности французские. Столовая была ресторанного типа. Посетителей обслуживали официанты. Пообедать можно было за 8 - 10 динар, что по курсу составляло менее 2-х рублей.
В марте 1972 года начались пробные плавки в конвертере и пробные разливки стали через установку непрерывной разливки стали. Через какое-то время нас, советских специалистов собрал руководитель контракта и сообщил, что принято решение произвести полный пуск цеха. Он нам сообщил, что французская фирма возражает против пуска, так как в цехе ещё много недоделок. Французы утверждали, что пуск цеха не возможен. Нужно поступить также, как если бы вы получали из пошива костюм: "...если на нём не пришиты пуговицы, то он не готов". Советская сторона настаивала, утверждая, что все недоделки можно устранить во время работы цеха. Французская и арабская сторона возражали.
Наше руководство приняло решение произвести пуск цеха без их согласия. По условиям контракта, цех должен отработать 10 суток, во время которых он должен показать свою проектную мощность.
Так как наших специалистов было недостаточно, нас разбили на две 12-часовые смены. Неожиданно для французской и алжирской сторон мы начали работу. Нужно отдать должное арабской стороне, все их рабочие и специалисты участвовали в этом пусковом периоде.
Цех отработал пять суток без аварий и поломок. Затем плановая профилактическая остановка. И, снова пять суток беспрерывной работы. Всё было нормально. Фактически цех был сдан в эксплуатацию.
Дальше оборудование цеха работало с алжирскими специалистами, под нашим контролем. Задать такой темп работы, какой был показан в 10-дневный пусковой период, алжирцы пока не могли.
На 15 мая 1972 года администрация завода назначила официальный пуск цеха.
На торжественный пуск в цех приехал президент Алжира Хуари Бумедьен. С ним был важный гость лидер Кубы Фидель Кастро. На встречу правительственной делегации на обочины заводских дорог вышло масса алжирских сотрудников и рабочих. Кортеж автомашин с высокими гостями сопровождали охранники. Они бежали рядом с машинами, внимтельно рассматривая скопившуюся публику. Через определённые интервали стояли полицейские.
Мне интересно было разглядывать алжирцев и их реакцию на появление кортежа. Раздавались возгласы, вероятно приличиствующие данному моменту. Сзади стоящих людей побежал какой-то парень. У него что-то было в руках. Полицейский среагировал на него и стремительно схватил его за руку и забрал какой-то предмет. На другой день алжирские коллеги по работе сказали, что алжирец, которого задержал полицейский, хотел передать письмо Бумедьену.
В минуты нахождения правительственной делегации с кубинским гостем в цехе собралось со всего завода масса людей. Все галереи были заняты любопытствующим людом. Со мной был популярный фотоаппарат "Зенит". Я фотографировал. Вечером, плёнку проявил и напечатал фотографии. Оборудование и принадлежности для фотопечати я взял у наших переводчиков. У меня сейчас хранятся фотографии, на которых запечатлены президент Алжира Хуари Бумедьен и кубинский вождь Фидель Кастро.
Интересно, что Бумедьен привёл Фиделя Кастро на площадку конвертера во время плавки. Он предложил Фиделю взять пробу расплавленного металла из конвертера. На Кастро одели сталеварскую куртку, на голову специальную маску с тёмными стёклами, в руки дали тяжёлую стальную ложку на длинном пруте и, нужно отдать должное Фиделю Кастро, он взял пробу расплавленной стали из горловины конвертера. Бумедьен стоял рядом за его спиной.
Отныне цех начал работать. Но работал медленно, с остановками и длительными простоями. Алжирские специалисты набирались опыта. Наши советские специалисты активно участвовали в работе цеха и передавали свои знания алжирским коллегам.
В цех часто приезжали делегации из других африканских стран. Также я видел в цехе представителя Камбоджи принца Нородома Сианука. Алжирцы с удовольствием принимали зарубежных гостей и с гордостью показывали цех, в котором выплавляется первая сталь Африки.
В металлургическом цехе очень жарко. На верху, на крановых галлереях было ещё жарче. Спецовку (bleu de travail) одевал на голое тело. Жара и цеховая духота заставляла много пить. Вода была плохая. Хотелось холодной воды. Мы ставили, привезенные с собой из дома ёмкости, в холодильник и пили охлаждённую. Но этой воды не хватало, вынуждены были использовать цеховую воду: часто полоскали рот, ограничивая себя в её употреблении, но приходилось и пить.
Чем больше пьёшь, тем больше потеешь. От пота спецовка становилась мокрой. Тогда, выходил из цеха и, расставив в стороны руки, подставлял палящим лучам солнца спину, затем поворачивался грудью и сушил спецовку на сорокаградусной жаре. Долго выдержать на солнце не возможно. Но, достаточно было минуты, другой, чтобы спецовка стала сухой. Высохнув, она белела от соли, выделившейся из тебя вместе с потом. Спецовка становилась жёсткой и не удобной для ношения. Её нужно было часто стирать.
От жары, напряженной работы сильно похудел. Как-то, взвесившись, узнал, что мой вес снизился до 65 килограмм. Соседка, увидев меня в свободно висящей на теле майке, сказала, что я похож на мальчишку. На снижение веса повлияли летняя жара и уменьшение потребности в еде из-за неё. Я пристрастился к продуктам питания традиционным для Алжира. Приезжая с завода я съедал десяток зелёных маслин с отличным хлебом, выпивал чашку крепкого чёрного кофе и был сыт. Сильное влияние на снижение веса оказывала и нервно-психическая напряженность. Она определялась производственными обстоятельствами, взаимоотношениями в коллективе советских специалистов, гласным и негласным контролем со стороны наших руководителей и серьёзными разногласиями с женой. Беспокойные мысли, возникавшая горечь от дум и всё, что было чёрным на душе, проявлять вслух было нельзя. Оставался наедине со своими мыслями и переживаниями. В результате была бессонница, повышенная раздражительность и я был на грани нервного срыва.
Отношения с женой осложнились настолько, что у меня возникло желание немедленно уехать домой и развестись. Находясь в других условиях, а не за границей, я так бы и поступил. Что мне стоило не уехать домой, трудно передать. Нужно было идти к руководству и объяснить причину такого решения, т. е. всё выложить на всеобщее обсуждение коллектива и администрации. Затаив в себе эту боль, делая вид, что всё благополучно, продолжал работать до окончания командировки.
После приезда в Алжир и после примитивного благоустройства своей квартиры, появилось желание ознакомиться с окрестностями нашего посёлка возле Эль-Хаджара. Поблизости за дорогой находился "бидонвиль". Это трущобы, в которых жили арабы со своими семьями. Их жилища были собраны из кусков жести, рубероида, картона и бог знает из чего. В бидонвиле жили, справляли свадьбы, отмечали праздники - была обычная человеческая жизнедеятельность. В период осенне-зимних дождей и непогоды я не завидовал жителям трущоб. Возле наших домов были сделаны пешеходные дорожки, засыпанные мелким щебнем. Благодаря щебню на дорожках никогда не было луж. В трущобах были лужи и грязь, и нужно было предпринимать серьёзные действия для их преодоления. Зимняя непогода, с постоянными моросящими дождями, доставляла нам много беспокойства. В наших каменных квартирах было сыро и омерзительно от холода и влажных простыней. Все страдали простудными заболеваниями. Если мужчины на заводе находились в сухом помещении или в горячем цеху, то семьи оставались в "каменных мешках". "Шофаж" - газовый камин, предназначенный для обогрева комнаты, зачастую не помогал. Только изготовив самодельные электроплитки и "козлы", смогли обогреть жильё.
Примерно в километре от нашего посёлка, находилась вилла президента Алжира Хуари Бумедьена. Несколько раз с семьями мы ходили на прогулку к вилле. К вилле вела красивая дорога, по обочинам которой росли пальмы. Территория вилы представляла собою хорошо ухоженный парк с небольшим зоопарком внутри, в котором находились животные (косули и др.). Находиться в парке виллы было приятно. Что поразило меня на этой вилле. Мы свободно передвигались по аллеям и дорожкам. Охраны виллы президента и какого-либо обслуживающего персонала мы не встречали.
Мне нравилось исследовать окрестности нашего посёлка. После дождливой зимы, сырость которой угнетала нас, приходило весеннее тепло, окружающие поля начинали бурно зеленеть, появлялась масса цветов. На придорожных кактусах появлялись бутоны цветов, которые потом превращались в сладкие плоды. Плоды кактусов мы покупали у арабов, и моя дочь их поглощала с неописуемым удовольствием. Вероятно, это была "Jujube". "Jujube" -плод, растущий на кактусах. Точно не помню, как звучало название этого плода у арабов: то ли Жужуба, то ли Ююба.
С наступлением весны, земля, напоенная влагой зимних дождей, мгновенно становилась зелённой, стремительно появлялась сочная растительность, которая высохнет от будущей летней жары. Удивительно было видеть, как на кактусе появляются толстые многометровые зелёные стрелы, которых вчера ещё не было. Такого стремительного роста растений за одну ночь я никогда не видел и представить не мог, что такое возможно.
Иногда, с семьёй совершали прогулки по зеленеющим полям. По полям проложены аккуратные просёлочные дороги с асфальтовым покрытием. Поля ухожены. Растут злаковые. Как-то набрели на небольшой домик с водонапорной башней. Здесь жил сельскохозяйственный рабочий, обслуживающий водонапорную башню. Рядом с его служебным домиком был не большой, аккуратно ухоженный, огород. Здесь я впервые увидел, как растут артишоки. Хозяин срезал молодые побеги растения (похожие на шишку или цветочный бутон) и предлагал нам их съесть сырыми. Он убеждал нас, что они очень полезны. Попробовав их, бутоны артишоков меня не впечатлили. В заводской столовой я их несколько раз ел сваренными в воде. Их обмакивали в масло, подсаливали и обгрызали лепестки у их основания. В этом виде они меня тоже не впечатлили. Арабы убеждали меня, что в них масса витаминов.
В нашем бетонно-каменном посёлочке, также жила группа советских монтажников. Они вели монтаж оборудования конвертерного цеха. Труд у них был не простой. Так как монтаж оборудования задерживался, а сроки поджимали, им приходилось работать, порой, по 12-14 часов. Причин для этого было много. Про одну из них я расскажу.
Работы по монтажу оборудования контролировала французская фирма "SOFRECID". В частности осуществлялся контроль металлоконструкций. Все сварные швы проверялись рентгеном. Оказалось, что качество швов не соответствовало требованиям. Были выявлены "непровары". При выявлении дефектов, "SOFRECID" направляло письменные замечания руководству советской монтажной фирмы. Выполнение замечаний проверялось и обсуждалось на совместных совещаниях французов и наших представителей проекта и монтажников. Когда выяснились дефекты сварных швов, то наши представители заявили "...ничего страшного здесь нет. На прочность конструкции это не влияет, так как в металлоконструкции заложен двойной запас прочности". Французы мгновенно парировали тем, что металлоконструкции проданы были Алжиру по весу, значит, за них уплатили двойную завышенную цену.
Возвращать половину стоимости металлоконструкций было не реально. Было принято решение вырубить не качественные швы и переварить их. Для этого сварщики должны сварить образцы и сдать их на проверку французской фирме. Только после проверки сварщики допускались к сварочным работам.
Все работы по монтажу были остановлены. Часть персонала вырубывали плохо сваренные швы, а значительная часть персонала варили образцы и сдавали их на проверку. Чтобы получить положительное заключение о допуске к сварочным работам от французов, неоднократно приходилось делать повторные образцы. Мне знакомые монтажники рассказывали, как это было унизительно - "ходить на поклон к французам". Так как работы по монтажу задерживались, объявлялись авралы и приходилось работать по полторы смены и без выходных.
Я с удовольствием поддерживал товарищеские отношения с монтажниками. У них были металлорежущие станки и к ним можно было обратиться за помощью. Часто бывал у них по делу и в гостях, благо, что жили рядом.
Расскажу о некоторых ситуациях рассказанных монтажниками.
Во время утренней оперативки монтажников, выяснилось, что не закреплён редуктор. На вопрос, почему не выполнили, бригадир заявил, что гайки крепления размером 125 мм, а ключа такого нет. Руководитель принимает решение заказать такой ключ в Союзе. Отправляется телеграмма.
После оперативки бригадир вырезает из толстого листа гаечный ключ нужного размера и крепит редуктор. Так как на другой день этой проблемы нет, то никто про редуктор не вспоминает.
Через некоторое время приезжает из Союза новый монтажник. Он сообщает руководству, что привёз гаечный ключ. Ключ большой и тяжелый. Везти его пришлось в чемодане. Когда он выложил ключ, то после недоуменных выражений лиц руководителей и выяснения кому такой ключ понадобился, на контракте началось веселье, а в Союз пошла телеграмма с благодарностью за присланный инструмент.
История оказалась смешной. Но на этом она не закончилась.
Когда через год монтажник, привезший с собой ключ из Союза, уезжал домой, то ему в чемодан подложили этот ключ. Были проводы, выпили на дорогу, и помогли ему нести чемодан. Его коллеги сдали чемодан в аэропорту в багаж. После этих проводов, веселье среди монтажников продолжалось. Они представляли, как их товарищ будет проходить таможенный контроль или каково его будет изумление, когда он обнаружит ключ уже в Союзе.
Кстати, по поводу чемоданов. Все работающие в Алжире нуждались в чемоданах, чтобы увезти домой приобретенные вещи, ткани и пряжу и пр. Чемоданы были дорогими. Все начали изготовлять так называемые баулы. Покупали искусственную кожу, замки молнии, прочные нитки и иглы. Всё это было в продаже в изобилии. Я сам сшил 4 баула, заменивших мне чемоданы. Мои знакомые из преподавателей говорили, что используют вместо чемоданов упаковочные картонные коробки, которые обшивают дешёвой нейлоновой тканью.
Бригадир монтажников - это специалист "мастер на все руки". Он и слесарь, и сварщик, и резчик, и токарь и пр. На монтаже оборудования, как правило, работали бригады наёмных арабских рабочих, возглавляемых советским бригадиром. Взаимоотношения в бригаде складывались дружественные. Бригадир руководил арабами, питался вместе с ними в заводской столовой и работал больше всех. Если приходило на объект руководство, то бригадир принимал рекомендации, распоряжения и пр. Он практически, был рабочим, коллегой арабских рабочих и исполнителем воли начальства.
Придя на участок, после разноса на оперативке за срыв графика монтажа, бригадир обратился к сидящей бригаде: "Камарад! Пошли работать". В ответ услышал: "Apres (фр.- потом). Садись. Пьём кофе". Бригадир возбужденный, после начальственной оперативки, настаивал на своём. Сроки, действительно, поджимали. Арабы работать не торопились. (Сколько раз я слыхал от арабских рабочих это "Apres" и стоял, беспомощно ожидая конца этого "Apres" - известно одному богу)
Бригадир, настойчиво требовал начала работы. В разговоре использовался обычный русский мат. В ответ получал французское слово "Apres" с набором такого же русского мата, который арабы освоили в совершенстве. Разозлившись, бригадир ударил кого-то из арабов по лицу. Ударил и испугался. Возможны нежелательные последствия.
Придя в контору фирмы, он рассказал о случившемся. Ему посоветовали пойти к бригаде и попросить прощения и любыми путями этот инцидент замять.
Вернувшись к бригаде с мерзким настроением, он увидел, как арабы, при его приближении, вскочили и выстроились в ряд.
- Camarade. Что делать? Говори, - бригадир опешил, но начал рассказывать о работе.
Бригада дружно начала работу. Дневное задание было перевыполнено. Инцидент был закрыт. На фирме, на вопросы, ответил: "Всё в порядке". Его пожурили и иногда вспоминали (так не должно быть).
Бригадир сделал определённый вывод: арабские рабочие увидели в нём начальника. Почувствовали его превосходство. Они выросли в капиталистическом обществе и были воспитаны капитализмом. Неподчиняться начальнику нельзя. Можно остаться без работы. После этого случая бригада беспрекословно выполняла его распоряжения. Бригадир был доволен своими рабочими. Работать ему стало легче. Панибратство на производстве было прекращено.
Вот ещё одна история. Может быть она приукрашена. Я её излагаю такой как услыхал.
Условия жизни в посёлке советских специалистов были не простые. Многое нам запрещалось. Легче сказать, что разрешалось. Наша группа специалистов была, в основном, с семьями. Монтажники были, в большинстве, без своих семей. Бессемейных называли "холостяками". Многие из них работали по два года и более без отпуска. Причина здесь была в следующем. Те, кто ехал за границу без семьи, не могли находиться за границей более года, во избежание нежелательных связей с иностранными женщинами. Если, работающий за границей, ехал на Родину в отпуск, то назад, как правило, он уже не приезжал. Его не пускали. Монтажники это знали и в отпуск не ходили, так как, работая заграницей можно было хорошо заработать.
Монтажникам приходилось порой работать по полторы, две смены. Им готовили еду, была создана столовая в посёлке и создавали условия для отдыха. Администрация закрывала глаза на нарушения правил нахождения советских специалистов за рубежом. Монтажники чувствовали себя более свободно, чем специалисты нашего контракта. С получки, по русским обычаям у них была хорошая выпивка, а также тайные походы в дома терпимости города Аннабы.
Маленький мужичок, с коренасто-корявой фигурой, с русским именем Иван, попарившись в бане монтажной фирмы и выпив самодельной водки, перегнанной из алжирского вина-сырца (по 3 динара за литр), поехал в Аннабу в известное ему заведение. С собой прихватил бутылку своей водки. Зайдя в заведение, на ломаном французско-арабском языке, он попросил позвать Маню. Так он звал свою давнюю подружку. Он давно ни с кем не разговаривал про жизнь, про тяготы вдали от семьи и детей, оставшихся на Родине. Он уже собрал денег на квартиру, машину, но нужно было ещё на мебель и на прочее. Жаждал излить накопившееся на сердце, на душе. Хотел облегчить свою голову от мыслей, от тоски по дому. Желания были простые: выпить ещё немного, поговорить про жизнь и, конечно, удовлетворить свою потребность в женщине.
Он ждал, а Маня не приходила. Он снова, обратился, чтобы пригласили Маню. Ему сказали, чтобы он немного подождал. Она занята. Ваня опешил: "Как это занята? Давай сюда Маню!" Он побывал в бане, выпил. Сейчас его душа жаждала, разговора "за жизнь", а получил: "Attendez! Elle est occupe`".
Ваня возмутился. Начал настаивать на своём. Разговор с хозяином заведения стал громким. Зазвучали русские крепкие выражения. В таком заведении не принято было громко шуметь. Это мешало клиентуре. Его начали успокаивать, но Ваня разошёлся. Зазвенело разбитое зеркало. Ваня защищался от нападавших на него арабов, стулом, струнным музыкальным инструментом, какой-то вазой... Ваня вырвался от арабов и, возмущённый женским коварством, на такси уехал в посёлок советских монтажников. Там он пожаловался своим коллегам. Ему посочувствовали, налили ещё самодельной водки и уложили спать. На завтра, злой и с гудящей головой, он был на работе. Всё бы так и кончилось. Друзья бы посмеялись, начальство ничего бы не узнало. В следующую получку, можно было бы снова навестить свою Маню.
Спустя несколько дней в советское консульство пришло письмо. В письме сообщалось, что Ваня - "specialist sovietique", устроил разгром в известном заведении г. Аннабы, в результате чего заведению нанесен ущерб на сумму 1400 алжирских динар. Хозяин заведения обращается к советскому руководству, посодействовать в возмещении ущерба. В заключении письма было сказано, что так как вышеуказанный Ваня является постоянным клиентом, то сумму ущерба владелец дома терпимости уменьшает вдвое.
В консульстве "взорвалась бомба": "СКАНДАЛ! АВТОРИТЕТ СОВЕТСКОГО СОЮЗА! ПОСТОЯННЫЙ КЛИЕНТ!?". Мгновенно разыскали этого Ваню и, с соответствующей характеристикой, отправили в Союз. Через 24 часа Вани в Алжире уже не было.
Владельцу заведения, в устной форме, сообщили, что такой Ваня среди коллектива советских специалистов не значится.
Работать в Алжире было не просто. Но, тем не менее, у нас в посёлке, был красный уголок с отличным телевизором. В красном уголке проводились собрания и концерты нашей самодеятельности. По вечерам собирались на просмотр видео и фильмов. В 1972 году в посёлке была создана первая школа. Моя дочь пошла в первый класс. Ходили друг к другу в гости. К нам, в гости, приезжали наши арабские коллеги. Организовывались спортивные состязания. Так в футбол мы играли с арабскими молодёжными коллективами. Пару раз, наши самодеятельные артисты выступали в Аннабе в театре для арабской публики.
Я по выходным исчезал из посёлка. Уезжал в Аннабу, в поисках книги для чтения и обязательно сходить в кинотеатр "Cinemateka". В этом кинотеатре всегда шли лучшие кинофильмы мира. Я много времени провёл в небольшом, но уютном зале "Cinemateka". Все фильмы были старые. Многие нам были не известны.
Изредка ходил и в другие кинотеатры города, в которых демонстрировались современные полицейские, ковбойские, фильмы ужасов и пр. Эти фильмы для меня были интересны с различных сторон. Я познакомился с современными развлекательными фильмами. Мне интересно было находиться среди арабской публики, в основном среди молодёжи. При входе в зрительный зал, обязательно, тебя встречала девушка "ouvreuse" (билетёрша), которая брала билет и отводила посетителя к его месту. За это ей полагалась мелкая монетка.
Перед входом в кинотеатр стояли продавцы арахиса. Все покупали арахис и ели во время сеанса. Шелуха бросалась под ноги. Когда заканчивался фильм и зажигался свет, пол был укрыт сплошным ковром шелухи.
Я наблюдал за арабской молодёжью после просмотра "бандитского фильма". Они, находясь под впечатлением увиденного, демонстрировали какие-то силовые приёмы, движения их были резкими и угрожающими. Я сам ощущал на себе воздействие фильма и поддавался желанию делать то же, что и молодёжь. Фильмы обсуждались на работе среди мои подчинённых. Они мне всегда рекомендовали фильмы для просмотра. В ближайший выходной, я уезжал в город и тайком от русских посещал кинотеатр.
Мне нравилось бродить по городу Аннаба, заглядывать в книжные лавки, заходить на базар. Старался быть в одиночестве. Если встречались наши русские люди, я старался избежать встречи с ними, и сворачивал в ближайший переулок.
Интересны были экскурсии по Алжиру, которые организовывали для нас. Я побывал в Сахаре, в гороах Уаргла, Гардая и др. Несколько раз побывал в Константине. Посетил римские развалины Тимгада и Джамиля. Была поездка по побережью в Бежайю. Тайным образом, я уезжал с Рамзи в Эль-Калу возле границы с Тунисом. Были и другие неофициальные поездки, за которые я мог получить большие неприятности.
Алжир оставил у меня много отличных впечатлений. Было интересно. Привёз много черно-белых фотографий и цветных слайдов. Обратимыми фотоплёнками я запасся перед отъездом в Алжир. По приезду в Алжир мне подсказали, что в стоимость плёнки входит и обработка. Я воспользовался этим обстоятельством и отправлял плёнку для обработки во Францию. Слайды получились великолепными.
Вернувшись в Союз, я создал Алжирский альбом, в котором поместил свои фотографии и цветные видовые открытки Алжира. Этот альбом вызывал большой интерес у моих гостей.
В завершении рассказа хочу поместить ниже частушки сочинённые моими товарищами и исполненными ими перед отъездом на Родину.