Мой дядя сколотил себе в свое время капиталец из черных комиссионных на операциях по продаже древесины. Этот свой капиталец дядя сколачивал долго, методично и аккуратно. Зернышки в горсточки, горсточки в мешочки, мешочки в кули, кули в короба. А короба в амбар. Дядя не зарывался, что попало не хватал, деньгами не сорил, жил, на взгляд стороннего наблюдателя, довольно скромно. А погорел он, как водится, из-за бабы. Эти бабы вечно все усложняют и им обязательно надо довести кризисную ситуацию до состояния критической. Итак, погорел дядя из-за своей любовницы. Нет, о его делишках она ничего не знала - дядя был осторожен и лишнего не болтал, но, после бурной финальной и фатальной сцены, любовница, вернувшись домой в состоянии сильного душевного волнения, собрала все дядины подарки, запихала их в коробку из-под конфет 'Парадайз' и отправила посылкой на дядин адрес. Когда посылка пришла по назначению, дяди дома не оказалось - уехал куда-то заключать очередную сделку. Дядина жена посылочку потрясла-потрясла, да и вскрыла. Исследовав содержимое, погрузилась в раздумья. Нет, она не была ревнивой сучкой. Но и обманутой дурой быть не желала. Узнала адрес почтового отделения, откуда отправили посылку. Обошла магазинчики и кондитерские, расположенные поблизости. Предъявляя продавцам дурацкую историю о некой даме, забывшей в офисе коробку конфет и важные документы, интересовалась, не покупал ли кто на прошлой неделе конфеты 'Парадайз', именно в такой коробке. Конфеты дорогие, покупают не часто, есть шанс, что продавец вспомнит покупателя. Так и получилось. Дядина любовница часто посещала кондитерскую, расположенную в том же квартале, что и почтовое отделение. Грек-парнишка-продавец ее вспомнил. Описал внешность, показал, примерно, место проживания. Обойдя пяток консьержек, дядина жена вышла на цель. Позвонила в дверь. Ей открыли.
Дядина жена не стала устраивать скандал. Просто представилась и вежливо поинтересовалась, не является ли хозяйка квартиры любовницей ее мужа. Дядина любовница тоже вела себя прилично. Возможно даже предложила гостье кофе или чай. Она не стала отпираться и врать - считала это ниже своего достоинства. Да, состояла, ну и что? Да, являлась, ну и что? Жена покинула квартиру любовницы незамедлительно после того, как была исчерпана тема беседы.
Едва дядя переступил порог, она помахала перед его носом побрякушками из посылки и спросила:
- Откуда у тебя деньги на такие подарки?
Дядя спокойно поставил на пол чемодан и начал расстегивать плащ.
- Откуда?
Дядя снял плащ и повесил на вешалку.
- Это не имеет отношения к делу.
Он прошел на кухню и открыл холодильник. Она пошла наверх собирать вещи.
Она ушла от него. Осталась обида. Даже не обида. Холодная ярость - так это, кажется, называется. И вот, в один из солнечных дней октября, во время беседы с одним своим другом, она, подперев голову рукой и рассеяно помешивая соломинкой пенку фруктового коктейля, обронила, нечаянно, в дядин адрес пару лишних слов. А этот ее друг совершенно случайно оказался приятелем начальника юридического отдела той самой фирмы, где работал дядя. На фирме дядей заинтересовались. Стали присматриваться. Полистали старые контракты. Нашли несколько странных совпадений. Провели втихаря аудиторскую проверку. Криминала не нашли, но вопросов стало больше. Подумали-подумали, и организовали грамотную 'подставу'. Дядя клюнул и попался. Дядин подельник раскололся. Дядю взяли под белые ручки и отвезли в тюрьму. В дядином доме провели тщательнейший обыск. Обыск ничего не дал, зато на дядиных банковских счетах обнаружили девять долларов и девяносто восемь центов. Прокурора, а еще больше акционеров дядиной фирмы, очень и очень интересовал вопрос: где деньги? Но не сам вопрос, конечно, а ответ на него. Дядя ответ не давал. Долго они его мучили, угрожали, пытались торговаться. Дядя упорно молчал. Он молчал на предварительном следствии и не дал никаких показаний в суде. Он не признал себя виновным ни по одному из пунктов обвинения и получил по полной - двадцать два года. Плюс компенсация ущерба фирме. Плюс штраф за неуплаченные налоги. Плюс еще какой-то довесок за неуважение к суду. Причина дядиного упорства обнаружилась позже. Дней через десять после приговора, он позвонил из своей тюряги в мой офис. Состоялся следующий разговор:
Я (снимаю трубку): Лаборатория, Смит.
Дядя: Так, что, Джимми, мне кранты.
Я: Алло, дядя?
Дядя: Хуядя.
Я: Да, ладно, дядя, что за пессимизм? Во-первых...
Дядя: А во-вторых: заткнись и слушай. И мне на хуй не нужны твои утешения.
Я: Дядя, я слушаю внимательно.
Дядя: Так-то лучше. (Короткая пауза.) Джимми, сынок, у меня... скоротечный рак. И эти убийцы в белых халатах говорят, что пыхтеть мне осталось всего-ничего. В общем, недолго. Такие вот дела. (Короткая пауза.) Так что, если хочешь повидаться - приезжай. Но не слишком долго собирайся, а то и на похороны опоздаешь.
И он повесил трубку. Да, он называл меня 'сынок'. Отец бросил нас, когда мне исполнилось десять лет. Сидел как-то в своей пивной, сидел, потом встал, сказал бармену: 'Пока, Чарли. Запиши за мной' и вышел. Да не домой отправился, а на вокзал, где взял билет до Эль-Пасо в один конец. Примерно через полгода мать выбросила, наконец, его вещи и мы переехали в Джексон, где жил дядя. Дядя помог нам обустроится на новом месте: подыскал недорогую и не очень убогую квартирку, нашел для матери непыльную работенку в своей деревянной фирме. Однажды, когда меня засосала улица и я забросил учебу, дядя отвел меня на реку. Там собирали плоты из бревен. Мы стояли и смотрели. Я чувствовал себя очень неловко перед этими людьми, которые собирали плоты. Неловко, оттого, что я вот так стою и смотрю, как они корячатся. Они поглядывали на нас, но ничего не говорили - дядя был 'из начальства'. Он спросил меня: 'Знаешь, почему здесь работают одни черномазые?' 'Нет' - ответил я. 'Белые здесь долго не выдерживают. Но здесь, сынок, когда-то работал твой дед. Один белый среди черных. Он часто повторял мне: учись, засранец, учись, если не хочешь жить как я. Сам он вообще не учился в школе, но меня порол за каждую плохую отметку. Порол так, что неделю приходилось спать на животе. У меня до сих пор осталась эта привычка - спать на животе'. Мы стояли долго. Очень долго. Жара в тот летний день была особенно сильной, а, может быть, это мне теперь так кажется. И я стоял там, на этой жаре, переминался с ноги на ногу, пот тек по моему лицу и спине, а дядя знай себе попыхивал сигарой и приговаривал при том: 'Смотри, сынок, смотри. Внимательно смотри и запомни. Если тебя выгонят из школы, то не возьмут даже сюда'. Потом мы пошли в дорогой ресторан и дядя бросил мне меню: 'Выбирай, чего хочешь'. Когда я поглощал ванильное мороженое, он сказал: 'Думай, сынок, о тех парнях, которые сейчас вяжут плоты на реке. Все они плохо учились в школе'. Он заплатил за первые два года моего обучения в университете. Сказал: отдашь, когда заработаешь. У самого дяди детей не было.
Я взял телефонный справочник, нашел там окружную тюрьму. Из списка телефонных номеров выбрал 'службу внешних отношений'. Позвонил, узнал как до них добраться. Я, вообще-то, навещал дядю за решеткой, но, находясь под следствием, он сидел в другой тюрьме. Под залог его не выпускали, справедливо опасаясь, что даст деру.
На следующий день, в субботу, я подрабатывал и освободился поздно. Утром, в воскресенье, я встал пораньше, собрал сумку и позавтракал.
Я сидел за кухонным столом, допивал свой кофе и смотрел на голые ветви клена за окном. Я, конечно, понимал, что в могилу он свои денежки не заберет. Таким образом, по сюжету нашей встречи намечалась некая интрига. Я допил кофе, сполоснул чашку, одел куртку, взял черную сумку и вышел из квартиры.
Я проехал через весь город. Воскресноутреннее настроение. Дядя лишен этого. Теперь навсегда. Он уже никогда не проникнется настроением 'Летняя Жара В Пригороде' или настроением 'Нудный Дождь Утром На Рождество'. Вышел из игры. Или даже настроением 'Офис В Понедельник. Начало Трудовой Недели'. Если, конечно, не верить в переселение душ. А так, Бог знает, может еще познает настроение 'Вечерний Туман Над Болотами Сунь-Шинь' или настроение 'Январский Шторм В Северном Море'.
До окружной тюрьмы я доехал примерно за час. Можно было и быстрее, но я пропустил нужный поворот и проехал еще миль десять, пока нашел, где развернуться.
И вот я заезжаю на стоянку перед высоким забором с колючей проволокой наверху. За забором - шестиэтажное здание чистого серого цвета. Тюрьма новая. Построили в этом году. В плане имеет вид греческой заглавной буквы 'пи'. Абсолютное отсутствие дизайна. Зачем тюрьмы и казармы по всему миру делают такими унылыми? Почему в таких местах все, на что ни бросишь взгляд, способно вызвать лишь одно чувство - тоску и лишь одно желание - сбежать?
Я прошел через проходную, вошел в нужную комнату с креслами и столиками, подошел к нужному окошечку, мне дали нужные бланки и памятку для посетителей, где разъяснялось чего можно делать и чего нельзя 'на всей территории охраняемой зоны', а также 'в непосредственной близости от периметра охраняемой зоны', я заполнил бланки, отдал их в окошечко, меня просили подождать, я сел в кресло и подождал, меня вызвали, я вошел в нужную дверь, меня провели по коридорам, мы вышли во внутренний дворик, зашли в другое крыло этого же здания, меня опять провели по коридорам, я прошел через другую проходную с рамкой металлоискателя, меня попросили показать идентифицирующий документ, я показал, мне задавали нужные вопросы, я на них правильно отвечал, мне провели инструктаж о том, чего делать нельзя и заставили расписаться в том, что я этот инструктаж получил, провели по коридорам и лестницам в комнату с креслами и опять просили подождать, я сел в кресло и подождал, голос из динамика сказал: 'Джим Смит, вас ожидают в кабине номер шесть', я вошел в комнату для свиданий, где вдоль стены стоял ряд кабинок с номерами и охранник, он тоже сказал: 'кабина номер шесть' и показал пальцем на кабину номер шесть на тот случай, если я не знаю цифр.
Я зашел в кабину номер шесть.
Кабина была разделена пополам перегородкой из толстого стекла. По обе стороны перегородки - металлический стол и металлический стул. На каждом столе стоит микрофон. Двери кабинок стеклянные, вдоль кабинок прохаживаются охранники. Я сел на стул. Минуты через две дверь кабины открылась и вошел дядя.
Последний раз я видел дядю меньше месяца назад. За это время он сильно изменился в худшую сторону и выглядел действительно хреново. Он сел на кресло напротив меня.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - сказал он.
Сразу же, без каких-либо предварительных знаков и намеков, дядя достал из-за щеки маленький пакетик, сделанный из фольги от сигаретной пачки. Из пакета достал сложенную в несколько раз бумажку. Я молча наблюдал за дядиными манипуляциями. 'Вот оно', - подумал я, - 'Вот это оно и есть'. Развернув бумажку, дядя показал ее мне, прикрыв с боков ладонями. На бумажке карандашом было написано: 'Могила 288, Завод, участок 7, Куинспорт, Мэн'.
Я прочитал и кивнул. Дядя сунул бумажку в рот и стал пережевывать. Пока дядя жевал бумажку, я не мог начинать разговор. Разжевав бумажку до состояния кашицы, дядя выплюнул ее в ладонь и сунул в карман.
- Ну, как ты? - спросил я.
- Как видишь, - ответил он.
- Я привез тебе передачу, - сказал я.
Дядя равнодушно кивнул.
- Тебе что-нибудь нужно?
- Уже ничего.
- Я могу помочь чем-нибудь Анжеле, если надо.
Анжела - эта дядина жена.
- Нет. Эта сука не заслуживает снисхождения. И насчет похорон... - дядя замолчал и уставился на стоящий перед ним микрофон. - Не надо ничего устраивать. В смысле... - дядя сделал неопределенный жест. - Не надо никого приглашать. Соберутся всякие мудаки и начнут: '...он всегда... мы никогда...' Терпеть не могу это дерьмо. И священника не надо - будет тоже нести всякую хуйню.
- Хорошо.
Дядя посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
- Ну не сиди с такой рожей, я еще не умер.
- Дядя, не сдавайся.
- Это не тот случай, сынок. Судья говорит, что бой окончен и с этим не поспоришь. Но ты мыслишь в правильном направлении. Знаешь, Джим, мне, в общем-то, не на что жаловаться. Я прожил нормальную жизнь. Пожил бы еще, но что делать - пора, так пора. А у тебя все впереди. И у тебя есть все, что нужно. Мне было труднее, когда я начинал. А у тебя есть все и только ты сам можешь все обосрать. Не позволь себе это сделать. Будь мужчиной.
- Дядя, я буду вспоминать тебя.
Дядя поморщился.
- Ну, вот ты тоже... Еще платочков тут не хватает. Давай, вытри сопли! Все нормально. Одним уходить - другим продолжать. Так оно все устроено.
Он покачал головой - именно так, мол, и никак иначе.
- Скажи Анжеле: я не держу на нее зла. Но ничего ей не давай, понял?
- Да.
Может быть он хотел сказать еще что-то, но он промолчал. Он молчал и смотрел на стол перед собой. Я тоже молчал. Он поднял на меня глаза и сказал:
- Ладно, иди.
Я остался сидеть.
- Иди, Джимми, иди. Погуляй там за меня.
Он встал. Он встал с трудом. Я тоже поднялся.
- Прощай, сынок.
Мы шлепнулись ладонями через стекло.
- Прощай, дядя.
Он вышел, не оглянувшись. Потом я вышел из кабинки.
Когда я шел обратно по тем же коридорам, охранник за моей спиной все время командовал: 'Налево!', 'Направо!', 'Вниз по лестнице!'
Я вышел на волю. День был ясным и очень холодным. Дул сильный ветер. Я сел в машину, завел двигатель и закурил. Накануне крутых перемен. Я курил и смотрел на серое здание тюрьмы за высоким забором. Сейчас я уеду, а дядя останется там. Выкурив сигарету, я поехал домой.
Через три дня после нашей встречи дядя умер.
Я позвонил дядиной жене Анжеле. Теперь вдове. Дядин труп могли выдать только ей. Я рассказал ей о последних дядиных распоряжениях. Предложил участие в организации печальных хлопот и помощь в решении всех, связанных с этими хлопотами, технических проблем. Она сказала: 'я буду тебе очень благодарна'.
Все технические проблемы я решил в похоронном бюро 'Дорога на небеса'.
- Священника какой конфессии желаете пригласить на траурную церемонию? - спросил меня тип, принимающий заказы.
- Никакой.
- Простите?
- Я говорю: не надо священника.
- Вы не хотите приглашать священника?
- Не хочу.
Тип напротив меня в замешательстве. Такое с ним явно впервые. Он осторожно спрашивает:
- Ваш дядя был коммунистом?
- Нет, он был ницшеанцем, - отвечаю я. Надо же как-то выкручиваться.
- Кем?
- Это религия такая.
Тип облегченно и понятливо кивает.
- Я сожалею, мистер Смит, но мы не сможем обеспечить присутствие на церемонии представителя этой конфессии.
- Нет проблем. Религиозное обеспечение я беру на себя.
- Ну, что ж, очень хорошо. Если не возражаете, этот нюанс мы отметим отдельным пунктом в договоре.
Я не возражал.
Утром в пятницу я сидел в машине на стоянке перед окружной тюрьмой. Шел дождь. Он шел со вчерашнего вечера и заканчиваться не собирался. Без двух минут десять подъехала Анжела. Не на своей машине - на такси. Значит, потом везти ее домой... Ну-ну. Я, разумеется, знал дядину жену. Симпатичная такая стерва. На девять лет старше меня и на двадцать два года моложе дяди. Он прожил с ней двенадцать лет - вдвое больше, чем с двумя предыдущими женами, вместе взятыми. Она не была в трауре. Просто скромно одета. Или, скажем так: скромнее, чем обычно. Я вышел из машины. Она отпустила такси. Подошла ко мне, мы поздоровались. Я распахнул перед ней заднюю дверцу, она ее закрыла. Достала сигарету, я щелкнул зажигалкой. Она прикурила, я раскрыл над ней зонтик. Она шагнула ко мне, чтобы зонтик накрывал нас обоих. И тут же подъехал катафалк.
Мы прошли через проходную, вошли в нужную комнату с креслами и столиками, подошли к нужному окошечку, объяснили кто мы и зачем, Анжела подала в окошечко свое свидетельство о рождении, свои и мои права, свидетельство о заключении брака, там посмотрели на все это, потом вернули, дали нужные бланки, она заполнила бланки, отдала их в окошечко, нас просили подождать, мы сели в кресла и подождали, нас вызвали, мы вошли в нужную дверь, нас провели по коридорам, мы вышли во внутренний дворик, вошли в другое крыло этого же здания, нас опять провели по коридорам, мы вошли в комнату, нам дали бланки, мы их заполнили, отдали толстому охраннику, ему же отдали Анжелино свидетельство о рождении, свидетельство о заключении брака между Анжелой Маккой и Питером Смитом, мои права, Анжелины права, толстый охранник вышел, нас не просили подождать, но ждать пришлось очень долго, наконец вернулся толстый охранник, нам отдали все наши документы, попросили расписаться: меня в трех бумажках, Анжелу в восьми, Анжеле выдали какую-то справку для крематория, справку для получения свидетельства о смерти и копии четырех квитанций: в получении справки для получения свидетельства о смерти, в получении копии медицинского заключения о причинах смерти Питера Смита, в получении дядиных личных вещей и в получении трупа; толстый охранник в очках вышел, но быстро вернулся, вручил Анжеле копию медицинского заключения о причинах смерти Питера Смита, довольно объемный синий бумажный пакет с дядиными личными вещами, заклеенный белой полоской бумажки с печатью, чьей-то росписью и датой, который она не стала открывать, хотя охранник предложил ей сверить содержимое пакета со списком, нас провели обратной дорогой до проходной и попросили подъехать к транспортной проходной ?2, объяснили, где она находится, мы вышли на улицу, сели в катафалк, подъехали на катафалке к транспортной проходной ?2, внешние ворота открылись, мы въехали на проходную, внешние ворота закрылись, у нас проверили документы и гроб, охранник сказал: 'подъезжайте к вон той белой двери', внутренние ворота открылись, мы подъехали к белой двери, я и Анжела зашли в помещение, где на металлическом столике лежал усопший дядя, Анжела показала мужику в синем халате копию квитанции в получении трупа, мужик в синем халате поставил на квитанции какой-то штемпель, я вышел из помещения, где лежал усопший дядя, подошел к катафалку, сказал служащим похоронного бюро: 'заносите гроб', четверо служащих похоронного бюро, считая водителя, вытащили из катафалка гроб, внесли его в помещение, где на металлическом столике лежал усопший дядя, спросили: 'одевать разве не будем?', Анжела ответила: 'там его и так примут', переложили дядю в гроб, гроб вынесли и засунули в катафалк, мы все сели в катафалк, проехали через транспортную проходную ?2, где опять проверили наши документы и содержимое гроба, доехали до стоянки.
На стоянке Анжела пересела в мою машину и наша маленькая скорбная процессия двинулась по направлению к крематорию.
В машине Анжела спросила меня:
- Сколько я тебе должна?
- Нисколько.
- Я тебе должна. Сколько?
Я назвал сумму, округленную в меньшую сторону. Она достала из сумочки деньги и сунула в карман моего пиджака. Я почувствовал ее пальцы. Дальше мы всю дорогу молчали.
В крематории все прошло быстро, гладко, без заминок. Отлаженный механизм. Хорошо организованный процесс. Впрочем, организовывать там особо-то и нечего. Раз-два - и готово. Как дядя и просил - никаких провожающих. Только я и Анжела. В крематории, вообще, кроме нас никого не было, хотя он рассчитан на проведение шести траурных церемоний одновременно. Процедуру отправления гроба в печь я наблюдал впервые. Что-то типа транспортера на высоте два с половиной фута от пола, только вместо ленты - колесики. Четыре парня в черных костюмах, черных галстуках, белых перчатках и темно-серых рубашках ставят гроб на транспортер. Из скрытых динамиков звучит тихая печальная музыка. Пауза. Колесики начинают медленно и бесшумно вращаться, гроб движется к окошечку, закрытому черным бархатом. Говорят, они садятся, когда их жгут.
Анжеле выдали урну с дядиным прахом. Урна формой и размерами напоминала снаряд от 155-и миллиметровой пушки. На урне имелась гравировка: 'Питер Смит. 17.10.1904г. - 18.11.1959г.'. Я выразил желание помочь Анжеле и самому понести урну. Анжела сказала: 'Нет, спасибо, она не тяжелая'. Мы вышли на улицу. Анжела вышла, прижимая урну к груди, как мамаша из роддома с драгоценным свертком. Дождь как шел, так и шел. Анжела посмотрела на меня и сказала: 'Приглашаю на поминки'. Приглашение, от которого нельзя отказаться. Мы сели в мою машину, Анжела кинула, довольно небрежно, урну на заднее сиденье, я завел двигатель, мы поехали.
Когда мы проезжали мост через Перл, Анжела попросила меня остановиться, взяла с заднего сиденья урну-снаряд-дитя и вышла из машины. Она перешла через дорогу, потому что на другой стороне ветер дул от моста. Я наблюдал за ней через боковое стекло, по которому змейками стекали капли дождя. Она подошла к перилам моста, отвинтила у снаряда головку и высыпала прах в реку. Привинтила обратно головку. Разжала пальцы и снаряд полетел в воду. Села в машину. Мы поехали дальше. Поминальный столик, накрытый на двоих, ждал нас в ресторане 'Перл'.
На этих странных поминках речь о покойнике совсем не шла. Только в самом начале, когда я попытался заговорить по теме, Анжела прервала меня:
- Да, ладно, Джим, оставь. Твой дядя был изрядной сволочью.
Мы говорили о ловле тунца, Хемингуэе, Кастро, Хрущеве, Сталине, Цезаре, Бруте, предательстве. От предательства мы перешли к измене. Я сказал Анжеле такое определение измены: 'Измена - это когда муж с любовницей обсуждает недостатки своей жены'. Это я однажды услышал в городском бассейне из беседы двух мужиков, которые плавали там на здоровенной камере от колеса большегрузного самосвала.
По счету заплатила Анжела, несмотря на мои решительные протесты. Ну а потом, разумеется, я отвез ее домой.
Я переспал с ней. Почему бы и нет? Утешил вдовушку по полной программе.
После секса Анжела закурила и сказала:
- Урна не утонула.
- Что?
- Урна не утонула. Она всплыла.
Что-то надо было сказать на это. Я сказал:
- Ну, это понятно - она хоть и металлическая, но внутри пустая, стенки тонкие, поэтому легче воды, - и подумал: 'что за херню я несу?'
Анжела, возможно, думала: где сейчас эта урна? прибилась она к берегу или плывет еще по течению мимо незнакомых, но однообразных берегов?
А урна эта находилась в тот момент всего в одной миле ниже моста, с которого была сброшена. Она причалила к левому берегу реки в районе пакгаузов. Но об этом я узнал позже, из газет. Сторож принял урну за снаряд и вызвал полицию, а полиция - саперов. Анжеле потом пришлось объясняться с полицией. Кончилось тем, что ее оштрафовали за разбрасывание мусора.
Я проснулся поздним утром. На ее подушке нашел записку: 'Ключ отдай консьержу'. И все. Никаких приписок внизу: 'целую', 'целую, твоя Анжела', 'целую миллион раз, огромное спасибо за фантастическую ночь', 'давай вечером сходим в кино, а?' Да все она правильно делает. Я ведь не могу теперь исчезнуть так просто.
Она уехала на курсы испанского языка. После бессонной ночи, да еще с похмела. Я встал, умылся, почистил зубы анжелиной щеткой, выпил кофейку, покурил, прошелся по квартире, заглянул в пару ящиков (не с нижним бельем). Квартирка маленькая, даже меньше, чем моя, но с большим балконом, выходящим на крышу. Верхний этаж весьма непрезентабельного доходного дома. Она сняла эту квартиру после того, как ушла от дяди.
Птичек, рыбок, кошки нет. На стене две большие карты - карта города и карта штата. Обе испещрены непонятными пометками, сделанными цветными карандашами. Никаких безделушек, никаких милых штучек. Никакой беллетристики. Литература только справочная и по профессии. Много пластинок. Классика и джаз. В холодильнике - яблоки и вино. Кухонной утвари почти нет. Ни одной кастрюли. Это не удивительно - готовить она не любит, я это знаю. Когда я приходил к ним, она угощала меня покупными пирожными. Я сидел за столом, пил чай, ел пирожные, а дядя изучал листок с моими оценками за неделю.
Хорошо помню, как увидел ее первый раз. Они с дядей как раз собирались пожениться. На ней было легкое белое платье с красными цветами. Я засмотрелся на ее сиськи. Дядя заметил, куда я смотрю, наклонился ко мне и спросил:
- Что, сынок, нравятся? А? Гляди какие!
И он отвернул ворот ее платья, обнажив кружева бюстгальтера. Я смутился, опустил взгляд в тарелку и покраснел. Дядя захохотал. Я покраснел еще больше. Дядя захохотал еще пуще.
- Потрогай, если хочешь, я разрешаю. Знаешь, какие упругие? Как баскетбольные мячи!
Я глянул на нее. Она смотрела на меня и улыбалась.
Да, дядя, сиськи у нее до сих пор упругие. Пишущая машинка на столе, ящики которого заперты. Интересно, она всегда их запирает или только сегодня утром? Или вчера утром?
На следующий день я позвонил ей. Почему нет? Она была тетка вполне себе. И в постели, и вообще. Немножко, правда, резковата иногда, но это ничего. Мне это не мешало. Это 'придавало остроту нашим отношениям'. 'Немножко перчика'.
В городской библиотеке я взял 'Американскую энциклопедию' и прочел там вот что: 'Куинспорт (штат Мэн). Расположен на побережье залива Мэн. Поселение Куинспорт основано в 1755г. В 1924г. Куинспорт получил статус города. Население - 5826 чел. (1952г.) Текстильное производство. Кожевенная фабрика. Нефтеперерабатывающий завод. Достопримечательности: исторический музей, живописные океанские ландшафты'. Судя по всему, изрядная глухомань. Там, наверное, на каждого приезжего смотрят как на инопланетянина. На карте я измерил линейкой расстояние до Куинспорта. 1400 миль по прямой.
Дни проходили, приближалось Рождество. Я пытался не строить заранее планов по употреблению дядюшкиного наследства, но эти самые планы, как желтая обезьяна, постоянно крутились в моей голове. Отношения с Анжелой у нас установились 'ни к чему не обязывающие'. Когда она говорила: 'на этой неделе я буду занята', я не спрашивал чем и с кем. Ее, соответственно, не интересовали мои проблемы. Она жила в своем мире и она жила там одна. Иногда кого-то пускала в этот мир. Кого в переднюю, кого на кухню. Меня - в гостиную. Но не в спальню. Когда я, на первых порах, попробовал переступить через проведенную черту, она посмотрела мне в глаза и ничего не сказала, но во взгляде ее было: 'Джим, мы с тобой просто трахаемся'.
Двадцать второго декабря я снял со счета в банке 480 долларов - все мои сбережения. Купил шесть новых шаров для елки. Постирал белье в прачечной, навел дома порядок.
Двадцать третьего декабря я ставил и наряжал елку.
Двадцать четвертого декабря я собирался в дорогу. Положил в сумку бутылку бренди, сигареты, пару журналов, рубашки, носки, трусы, бритву, зубную щетку, книгу 'Стабильность нестабильных систем', чтобы читать в самолете. Положил теплые перчатки, потому что я еду зимой на север. Положил бело-голубой свитер с оленями, который купил специально для Куинспорта. Осталось еще много места. Позвонил Анжеле и сообщил, что несколько дней меня в городе не будет. Она ничего не спросила и вообще по этому поводу ничего не сказала.
Двадцать пятого декабря, в Рождество, я отправился в путь. Я доехал до аэропорта на своей машине, купил билет, перегнал машину на стоянку для пассажиров, заплатил за три дня вперед и, в ожидании посадки, принялся слоняться по пустому аэропорту. Все нормальные люди уже прилетели куда надо. В зале ожидания стояла елка.
Я зашел в бар. Там тоже стояла елка. Хлопнул одну рюмашку перед кофе. Хлопнул другую после кофе. Стало заметно интереснее. Вышел на улицу. Дал нигеру с кружкой доллар. Нигер принял доллар как ни в чем ни бывало и даже 'спасибо' не сказал. Полицейский, наблюдавший эту сцену, неодобрительно заметил: 'Зря вы их приваживаете, мистер. Если этот парень хочет есть - пусть идет и заработает себе на хлеб'.
Я прошел в зал ожидания и сел в кресло. Впереди сидели три старшеклассницы с пакетиками чипсов-леденцов и бутылочкой 'кока-колы', которую они по очереди передавали друг другу. Я послушал их страшилки о каком-то учителе по кличке Суслик.
- ...как стал психовать - кричит, слюной брызгает!
- ...тетрадь схватил, как бросит об стол!
- ...Плюшку бедную до слез довел...
Дальше пошли ужасы, леденящие кровь:
- ...где, говорит, ошибка? Я говорю: может эту дырку с этой стороны не видно? А он взял, дурак, и карандашом проткнул рисунок на этом месте. Вот, говорит, дырка, а это называется 'отверстие'. Приставляете, все заново рисовать?
О, юности начала непорочны!
- Жена его трахается со всем городом, вот он и бесится.
Появилась серьезная дама в черном, махнула рукой, девчонки вскочили, похватали свои обшарпанные чемоданчики и побежали за дамой. Беленькая хорошенькая. Это ей противный Суслик сделал дырку.
Объявили посадку. Я посидел еще немножко, потом встал, закинул сумку на плечо и двинулся к выходу номер четыре.
Салон самолета был украшен цветными гирляндами. Каждый пассажир получил большую красочную рождественскую открытку. 'Дорогой Друг! Компания Америкен Эйруэйз...' Всего пассажиров было одиннадцать. Стюардесса поздравила нас с наступившим Рождеством и мы взлетели.
Я смотрел в иллюминатор, читал книгу, опять смотрел в иллюминатор... После обеда нас ожидал приятный сюрприз - каждому пассажиру вручили рождественский подарок - зеленый мешочек, перевязанный цветной ленточкой. В моем мешочке оказался красно-белый, с синими звездами, галстук. Я заметил, что подарки для мужчин перевязаны голубыми ленточками, подарки для женщин - розовыми, а детские - зелеными. Чтобы стюардесса знала, какой кому вручать.
Когда мы сели в Нью-Йорке, уже темнело. Посадка на Бостон заканчивалась, и я купил билеты с хорошей скидкой.
Это был рейс 'Ист Эйруэйз'. Персонал этой компании проявил больше творческой фантазии при разработке Плана Рождественского Сервиса. В салоне самолета, кроме гирлянд, висели мягкие игрушки, звезды из папье-маше и воздушные шарики. Сначала, стюардессы, как положено, поздравили нас с наступившим Рождеством, потом спели песенку, которую, вероятно, сочинили сами: Мария и Иосиф, рука в руке, глядят на младенца, лежащего среди ягнят, за окном горит яркая звезда и тихо падает снег, волхвы с подарками стучатся в дверь.
После набора высоты из пилотской кабины появился не кто иной, как сам Санта-Клаус с мешком подарков. Немногочисленные пассажиры встретили его бурными аплодисментами. Мне он вручил толстый шерстяной носок, в котором что-то лежало. Оказалось, что там лежит второй носок. 'Очень кстати, - подумал я, - в Куинспорте пригодятся'. Санта раздавал подарки с шутками и прибаутками, вызывавшими здоровый дружный смех. Мне он сказал: 'Отличные вечные носки! Еще мой дедушка их носил'. Мало того, в процессе раздачи подарков он показывал разные фокусы: заставил исчезнуть яйцо, взял у старушки с первого ряда четвертак, превратил его в доллар и отдал обратно. Старушка пришла в полнейший восторг. В заключение он еще раз поздравил нас с наступившим Рождеством, пожелал всем счастья, а Америке - дальнейшего процветания. Мы уж подумали, что на этом все закончилось, но тут стюардесса предложила всем желающим сфотографироваться с Сантой за штурвалом самолета. Снимки вышлют по почте бесплатно. Я сфотографировался. Через пару недель мне действительно прислали фотографию с логотипом компании 'Ист Эйруэйз': я сижу в кресле правого пилота и держу штурвал. В кресле командира сидит Санта-Клаус. Мы с Сантой повернулись назад, к фотографу, и улыбаемся.
Потом нас накормили праздничным ужином.
На подлете к Бостону нас неслабо протрясло. Элегантная дама, сидевшая впереди меня, выблевала обратно свой рождественский ужин в бумажный пакет. Стюардесса объяснила, что мы пересекали атмосферный фронт и извинилась за причиненные неудобства. В Бостоне мы сели в седьмом часу. Стюардесса попросила нас одеться потеплее перед выходом из самолета, но не внял я ей и пожалел о том, выйдя на поданный трап, потому что мороз на улице стоял довольно крепкий. И приветлива, и стройна, и лицом пригожа, но... но не внял я ей, а жаль. Но, зато, снега я не увидел вовсе - только голое окоченевшее летное поле в свете аэродромных ламп и прожекторов. Вместе со мной на землю Новой Англии ступили и пятеро моих попутчиков - старушка с первого ряда; тетенька с мальчиком лет восьми, очень похожая на Эдит Пиаф; маленький мужичок с бородой, очень похожий на гнома-переростка; и элегантная дама, немножко похожая на Снежную Королеву.
Автобуса возле самолета не было. Мы подождали. Автобуса не было. Мы еще подождали. Проклятого автобуса не было. Мы стояли и ждали, стояли и ждали. Переминаясь и поеживаясь, но терпеливо и безропотно. И только старушка, придерживая сухонькой ручкой ворот своего зеленого драпового пальто, вглядываясь с надеждой в окружающую тьму, вопрошала через каждые пять секунд, недоуменно и безадресно: 'Где же автобус?' Но никто не давал ей ответа.
На трап вышел пилот с серебристым чемоданчиком. Он с удивлением посмотрел на нашу растерянную замерзающую группу.
- Вы еще тут? - спросил он, как будто это не было очевидным. Потом крикнул в сторону пилотской кабины: - Майк, спроси там, какого черта нет автобуса? - подождал ответ и сообщил нам: - Сейчас приедет. Его на другую стоянку отправили по ошибке.
И вот мы увидели мчащийся автобус. Он резко остановился перед нами и распахнул все двери. Мы торопливо залезли в него и покатили к аэровокзалу. Там я первым делом отправился в буфет и заказал кофе. Из недр верной котомки извлек свой стратегический запас и щедрою рукою разбавил горячее горячительным. Согревшись таким макаром телесно и приободрившись духовно, незамедлил тронуться в дальнейший путь.
На автобусной станции возле аэровокзала я нашел автобус, отправляющийся до неведомого мне Бревера через Портленд. Вместе со мной в автобус сел только один пассажир - та самая элегантная дама, что блевала в самолете. Впрочем, на следующей остановке ввалилась целая компания - шестеро поддатых мужиков. Всю дорогу они бухали и пели песни. Время от времени пытались угостить пивом Элегантную Даму, а потом подарили ей надувного Санта Клауса, сопроводив подарок двусмысленным замечанием, что, мол, пусть ростом он не вышел, да зато маленькое дерево в сук растет. Они и мне вручили открытую бутылку пива и я не знал, что с ней делать, пока не втиснул между сиденьями кресел, отпив немного, чтоб не расплескивалось.
До Портленда мы ехали больше трех часов. Я смотрел в окно. Заправки, кафешки, развязки, повороты... Фонари, заборы, рекламные плакаты... И сосны. Сосны, сосны... Темнота и сосны. После Портсмута мелькнул плакат: 'Штат Мэн. Вы на правильном пути!' И в пустой черноте за окном я угадал океан. А дальше опять пошли ели и сосны. Переехали через мост. Ну вот и Портленд.
В Портленде я вышел у вокзала. Вместе со мной вышла Элегантная Дама. Коротышку Санту она с собой не взяла. Веселая компания поехала дальше. Они помахали нам из окна автобуса. Я им тоже помахал. Куда она едет в такой день? В такой час, когда все нормальные люди после праздничного ужина смотрят по телевизору шоу 'Звезды Америки'?
Портлендский вокзал, увешанный рождественскими знаками отличия, встретил меня умиротворяющей тишиной. Гулкое эхо моих шагов по каменным плитам полов отражалось от стен, покрытых барельефами неизвестных богов и героев, и замирало под высокими сводами, украшенными замысловатой лепниной. В зале ожидания спал, скрючившись в кресле, одинокий Бесприютный. Шапка его валялась на полу. Прокат машин не работал. Там висело объявление: 'Просим прощения, но свободных машин нет. Счастливого Рождества!'. Какая чудовищная ложь. Еще и издеваются.
Итак, первые трудности. Такси в рождественский вечер тоже, наверное, не ходят колоннами по улицам Портленда. Я достал из сумки свитер с оленями, носки от Санты и надел все это.
Стоянка такси у вокзала была пуста. Я проторчал там в одиночестве на морозе больше двадцати минут. Приплясывал на индейский манер, чтобы согреться. Одна из редких машин посигналила мне, но не остановилась. Мне пришлось бы совсем худо, если бы не бренди. Я согревал бутылку на груди возле сердца, во внутреннем кармане куртки. Наконец пришло такси с веселым водителем в красном колпаке. Мне показалось, что он поддатый. Я сел и мы поехали искать конторы по прокату машин.
Первая оказалась закрытой, несмотря на табличку 'Открыто всегда'. Вторая и последняя располагалась на другом конце города. В окнах ее горел свет. Там, положив ноги на стол, сидел худой парень в свитере и очках. Он читал Сэлинджера. Парень провел меня на стоянку машин.
- Выбирайте.
Выбирать почему-то не хотелось.
- У вас тут, что, музей автомобилестроения США?
- Точно так, сэр. Все машины уникальные. Вон на том 'форде' разъезжали Бонни и Клайд, а на этой тачке - сама Сара Джуит.
Но тут мое внимание привлекла 'Шеви Импала' пятьдесят восьмого года. Парень проследил за направлением моего взгляда и сказал:
- Хорошая машина.
- Хорошая, - согласился я.
- Доллар в час.
- Однако.
- Есть товар подешевле.
Похоже, этот любитель Сэлинджера понимает, что деваться мне некуда.
- А скидки?
- Если берете машину более, чем на двенадцать часов - скидка пятнадцать процентов. Более, чем на сутки - скидка тридцать процентов.
- Я попробую машину.
- Попробуйте, - он отдал мне ключи.
Я сделал пару кругов по площадке перед конторой. Вышел из машины и сказал:
- Полтинник.
- Цена согласно прейскуранта.
- Семьдесят пять центов.
- Ничем не могу помочь, сэр.
Я дал ему взятку в два доллара и он уступил. Я показал ему права, он записал мои данные в учетную книгу, показал, где нужно расписаться, я расписался, заплатил за восемнадцать часов, спросил есть ли запасное колесо, он ответил: 'Разумеется'. Я спросил, как добраться до автострады Ай-295. Он объяснил. Когда я отъезжал, он сказал мне на прощание: 'Счастливого пути. Радио в машине не работает'.
Перед выездом на Ай-295, я остановился у кафе. Съел говядину по-испански, выпил две чашки кофе. Никогда раньше не ел говядину по-испански. Вкусно. Кусочки мяса нанизанные на маленькую деревянную шпагу.
Дорога на Куинспорт. Пустая дорога. Свет моих фар. Машина идет хорошо. Хорошая машина идет хорошо. Я не чувствую усталости. Радио не работает. Сосны слева, сосны справа. Сосны, сосны... А то появится вдруг одинокий дом без огней, неизвестно зачем стоящий у обочины, или заправка такого вида, как будто брошена двадцать лет назад, что вполне можно было подумать, если бы не тусклый фонарь, освещающий деревянный столб, на котором он висит. И опять сосны, сосны... Действительно, глухомань. Я ехал почти два часа. Когда должен был появиться поворот на Куинспорт, сбавил скорость.
И он появился. 'Куинспорт - 2 мили'. Направо от трассы отходила дорога и исчезала в густом темном лесу. На дороге - большой плакат. Крупно: 'Добро пожаловать в славный город Куинспорт. Основан в 1755г.' и ниже помельче: 'Здесь похоронен Сэмюель Гримм - сын генерала Уильяма Текумсе Шермана'.
Я остановил машину и закурил. Я курил и смотрел на плакат. До сей поры Куинспорта не существовало.
В далекие времена, в стародавние годы, жил в одном городе богатый купец...
...и ровно в два часа пополудни, в праздник Рождества Христова, тень от того утеса вершиной своей укажет тебе место. Отмерь от сего места двенадцать шагов строго на северо-восток...
...и вот узрел я град многолюдный. И четверо врат в граде том на четыре стороны. На стороне северной врата серебряные. На стороне южной врата златые. На стороне восточной врата из камня изумрудного. А четвертые врата...
...дискуссия, которая так оживленно ведется вот уже без малого двести лет в научных и околонаучных кругах, чрезвычайно интересна и абсолютно бессмысленна. Нет никаких оснований утверждать, что легендарный город никогда не существовал. Еще меньше оснований утверждать обратное. Устное предание, записанное, вероятно, в первой половине...
Он был абстракцией. Слово, нацарапанное карандашом на клочке бумаги. Три строчки мелкого шрифта в 'Американской энциклопедии'. Маленький кружочек на пятьдесят восьмой странице атласа 'Вся Америка'. Теперь он материализовался в виде этого плаката. Прочные стальные трубы, заделанные в бетонную плиту. Металлический лист, крепко приваренный к трубам. Надпись большими буквами яркой синей краской на белом фоне. И еще что-то вроде герба. Медведь, идущий по лесу. В лапе у медведя - рыба.
Я докурил и вышел из машины отлить. Холодно, черт. Надо будет в этом Куинспорте купить куртку потеплее.
Когда я свернул с автострады, пошел снег. Сначала дорога шла через лес. Потом с левой стороны показались большие строения, похожие на склады. Потом с правой стороны я увидел кладбище. После кладбища - ряд больших баков цилиндрической формы за забором из металлической сетки. Нефтеперегонный завод. Я проехал больше мили и все это время справа тянулся сетчатый забор, а за забором - баки, трубы, опять баки: большие, средние, маленькие. Слева - лесополоса. По наитию я повернул налево и через пару минут въехал уже в самый Куинспорт.
Узкие улицы, одноэтажные дома. Участки перед домом огорожены забором. На улицах - ни души. Свет в окнах не горит. Дальше пошли двухэтажные дома, из чего я заключил, что приблизился к деловой части города. Снег перешел в снегопад. Я еще не видел ни одного живого человека. Пересек Вашингтон Стрит. Увидел первое окно, за которым горел свет. Опять пошли одноэтажные дома. И город кончился. Я развернулся и поехал обратно. Повернул на Вашингтон Стрит и очень скоро опять оказался на краю города. Снегопад усиливался. Стоял полный штиль, снег падал отвесно. Я решил, что постучу в первый же дом, где увижу свет в окне. Проехал по Вашингтон Стрит в обратную сторону до другого конца города. Свернул куда попало и оказался в тупике. Стал кружить по городу безо всякой системы, проезжая, иногда, по собственным следам. Снег, снег, снег, дома с темными окнами, закрытые лавки и магазины. Твою мать, уж не говорю про гостиницу или мотель, но где у них тут хотя бы заправка? Или они еще ездят на телегах? Опять эта чертова почта. И вот увидел я дверь и увидел, что начертано там 'Аптека'. А еще начертано 'Круглосуточно'. Я остановился, вышел из машины, поднялся по запорошенным снегом ступенькам крыльца. Позвонил в звонок. Подождал. Позвонил еще раз. Подождал. И услышал я голос, и голос тот рек: 'Да иду я, иду'. И открылась дверь, ибо сказано: 'Стучите, и откроется вам'. А еще сказано: 'Ищущий да обрящет'.
Дверь открыла низенькая тетка в короткой желтой кофте, надетой поверх ночной рубашки и с выражением вечного недоумения на лице. Я снял шляпу, поздоровался и вошел. Стены, обшитые рассохшимися досками, грубые деревянные прилавки, на стойке - старинный кассовый аппарат в медном корпусе с большущей ручкой.
Тетка уставилась на меня так, будто хотела сказать: 'Господи, Джим! Так ты, все-таки, приехал!'. Я улыбнулся пошире и опробовал свой английский:
- Прошу прощения, мэм, за то, что разбудил вас, но не скажете ли, где в вашем городе можно остановиться на ночлег?
Она молчала. Видно, соображала, что к чему. Я пояснил:
- Я только что приехал. Меня зовут Джим Смит. Я впервые в вашем городе.
Какое-то подобие просветления отобразилось на ее лице. Она догадливо спросила:
- Так вы приезжий?
- Да. Только что приехал. Мне нужна гостиница или мотель.
- Но это не гостиница. Это аптека.
- Да, мэм, я это заметил. А где я могу найти гостиницу?
- Джо Карпентер держит гостиницу.
- Джо Карпентер? Это замечательно.
Она явно не понимала, чего мне еще надо.
- Да. Джо Карпентер держит гостиницу, - повторила она. Дескать, что тебе еще не ясно?
- А где она, эта гостиница?
- Где?
- Да. Как туда добраться?
- Так напротив церкви. Прямо напротив церкви, - она смотрела на меня и как бы не могла понять: дурак я или притворяюсь?
- Извините, мэм, а как мне доехать до церкви?
Этот вопрос вызвал новые затруднения. Вот уж не думала она, что придется кому-то объяснять такие вещи.
- До церкви? Ну... ну вот сейчас поедете туда... а потом... там... повернете туда.
- Направо? - уточнил я, - Первый поворот направо?
- Ннну... да... - не очень-то уверено пробормотала моя Ариадна.
- Очень хорошо. Спасибо, мэм, и еще раз извините за беспокойство. До свидания, спокойной ночи.
- До свидания.
Я вышел. Теперь эта бедная женщина не уснет до утра. Будет ворочаться на своих перинах и думать: что бы значил этот странный визит?
Я, все-таки, нашел эту гостиницу. Во-первых, потому что городок маленький, во-вторых, у меня имелся ориентир - церковь.
Машин на стоянке перед гостиницей не было. Ни одной. Вывеска гласила: 'Веселый Билл. У папаши Джо - домашняя еда. Комнаты. Горячие завтраки'. Комнаты! Горячие завтраки! Не верь - это обман. Я позвонил. Подождал. Опять позвонил. Снег валил в полный рост, мороз чуть ослабел. Я ждал. Долго ждал. Нет, это бесполезно. Я замерзну, когда кончится бензин. На свою погибель приехал я сюда. Я стоял неподвижно, в легком оцепенении и смотрел вдоль улицы. Тишина. Только шорох падающего снега. Мои следы на снегу. Только мои следы. И холод, холод, холод... Нигде в мире не осталось тепла. Я позвонил еще раз. Прислушался. Тихо. В этом городе нет живых существ - я один. И еще та тетка. Никакая она не аптекарша - она колдунья. Травы в банках, коренья... Сейчас она идет по моему следу. Мертвый город. Холодные тела в холодных комнатах. Иней на стенах. Всегда ночь, всегда зима и снег. В одном из окон второго этажа зажегся свет. Я вскинул голову. Ура!! Пусть только откроют дверь, пусть только откроют дверь, мне бы только внутрь попасть, а уж отсюда я не выйду. Если нет мест, я согласен спать на кухонном столе или стойке бара. Или в кресле. Да, в кресле! Надеюсь, у них найдется одеяло или плед. И сквозь сон я услышу приближающийся скрип половиц... Свет зажегся на первом этаже. Ага! Я отряхнул снег с одежды. Стукнул засов. Ну?! Ну?! И дверь открылась.
Дверь открыла девушка лет двадцати. Она мне сразу понравилась. Видно было, что я ее разбудил. Только что она спала, разметавшись на своей девичьей кровати. Или свернувшись калачиком? Детка, ты как обычно спишь? Твоя смятая постель еще хранит тепло твоего тела.
Она смотрела на меня, я смотрел на нее. Она сказала:
- Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
- Здравствуйте.
Я вошел в помещение, оказавшееся залом кафетерия. Стойка, столы, на столах - перевернутые стулья. В углу - непременная елка. С потолка свисают на ниточках шарики и снежинки.
- Вам нужна комната?
Черт возьми, какая смышленая девчушка! Я снял шляпу.
- Да, нужна. Извините, что разбудил.
- Ничего страшного.
- Меня зовут Джим Смит. Я приехал на пару дней. Из Миссисипи.
- Очень приятно, меня зовут Анна. Мистер Смит, подождите, пожалуйста, здесь, пока я приготовлю комнату.
Я смотрел на нее почти что нагло. Она заметно косила. Но в этом был какой-то особый шарм. Она сняла со стола все четыре стула и сказала:
- Пожалуйста, садитесь. Выпьете чего-нибудь?
- Да. Я бы с удовольствием выпил бренди. Только бренди. Безо льда и колы.
- Хорошо. Еще что-нибудь хотите?
- Поцеловать тебя.
Конечно, я так не сказал. Только подумал. Я сказал:
- Нет, спасибо, больше ничего не надо. Кстати, с Рождеством вас!
- Спасибо, вас тоже.
Она поставила на стол бокал с бренди, пепельницу и ушла. Я бросил на стол шляпу, поставил сумку на пол, снял перчатки. Потер ладонями замерзшие уши. Сел, расстегнул куртку, взял бокал. Ничего она сюда не подмешала? Проснусь в сыром подвале, прикованный цепями к каменной стене. Я сделал добрый глоток. Достал сигареты, закурил. Ну, что ж, начало, в общем, неплохое. Я огляделся. Кафе как кафе. Именно такое и должно быть в славном городе Куинспорте. Днем детишки, возвращаясь из школы, лакомятся мороженным с фисташками, по вечерам мужики пьют свое пиво и треплются про то, что у Дика опять жена на сносях, а у Сэма опять сдохла корова.
Наверное, дочка этого Джо Карпентера. Помогает папаше. Подает клиентам бифштексы с жареной картошкой. Местная публика любит ее за красоту и добрый нрав.
Скоро она вернулась.
- Пойдемте, я покажу вам комнату.
Мы поднялись на второй этаж по крутой и узкой деревянной лестнице. Она - впереди. Я - сзади. Почти неодолимое желание дотронуться. Боже, какие цветы иногда распускаются среди древних руин! Руки заняты сумкой и перчатками. Перчатки можно в зубы взять. Или под мышку сунуть. Или... Посади меня срочно на цепь, или я за себя не ручаюсь. Наконец-то кончилась эта лестница. Прошли по коридору. Двери с номерами от 1 до 5. Она открыла дверь с номером '3' и вошла. Я вошел следом.
- Телефон имеется в кафе. Когда будете уходить, отдавайте ключ от номера мистеру Карпентеру, а если его нет - оставляйте на стойке бара. И, пожалуйста, не курите в постели.