Она жила на четвертом этаже пятиэтажного дома, который находился в самом центре города, вблизи рынка. Гульнара была матерью-одиночкой: одна воспитывала троих детей, сына и дочек. До перестройки женщина была педагогом. Преподавала русский язык и литературу в школе. С ними в квартире жил пес - бультерьер по кличке Император.
Люди, проживавшие по соседству в махалле, ни разу не видели отца ее детей Гульнары - с тех пор, как они обосновались в этом старом жилом массиве, где на месте снесенной части улицы еще в советское время были возведены многоэтажные дома. Но это не главное. Наш рассказ совсем не об этом. Мало ли на свете женщин, рожавших детей от случайных сожителей? Наше повествование о том, как эта особа за относительно короткое время успела заявить о себе. О том, как дурная слава о ней бурей разошлась по всему городу.
Одни болтали, что эту даму связывает что-то общее с местными наркодельцами, что у нее большие связи с доморощенным криминалом. Поэтому соседи по дому всячески пытались избегать ее, побаивались, остерегались. Мало того, Гульнара, несмотря не совсем молодой возраст, любила погулять - приводила в квартиру совсем юных любовников, многие из которых годились ей в сыновья. А местное хулиганье, во время ее отсутствия дома, охотилось за ее дочерьми. Молодые люди приезжали на мотоциклах и нередко буянили под окнами, не давая соседям покоя до самого утра. Словом, боязливые жители округи были сильно напуганы ее пресловутой репутацией.
Намного привольнее соседей жилось здесь Императору. Людей охватывал страх при одном только взгляде на этого огромного, ростом с осла, пса. Поэтому, когда хозяева выводили его на прогулку, в эти часы, как правило, на дворе не было ни единой живой души. Словом, два раза в день: ранним утром и поздним вечером - здесь хозяйничал пес, справляя свою нужду то там, то здесь - по "большому" и "малому".
Лишь после его прогулки во дворе начинал собираться народ. Люди так хотели подышать свежим воздухом после утомительного знойного азиатского дня, что даже не обращали внимания на загаженную Императором землю. Несмотря на то, что вокруг дома не было ни единого аршина, где бы Император не "наследил", летом люди наслаждались прохладой до глубокой ночи...
Нашу героиню нельзя было назвать женщиной. Не то слово. Язык не повернется называть ее представительницей прекрасного пола. Чего греха таить, подобных женщин в народе называют мужеподобными. Боже мой! Как их много на белом свете - женщин с подобными психологическими отклонениями. Голос - вперемешку: женско-мужской. Пышная грудь словно висит на мужском торсе. И рост - чересчур впечатляющий. Челюсть - точь-в-точь мужская, только бородки не хватает. Не менее удручающее впечатление оставляли ее волосатые руки и ноги...
Однако, как это ни странно, подобные гибриды испокон веков почему-то заслуживали определенное уважение у народа. Люди не смотрят на подобных существ с презрением, как, например, глядят на мужчин с мягкими, женоподобными манерами: о таких мужчинах всегда идет дурная молва...
Но в остальном Гульнара ничем не отличалась от других женщин. Она, как все, по утрам наносила макияж, красила губы, да и походка ее была типично бабской. В общем, она была натуральной "транссексуалкой", если так можно выразиться.
Несколько лет назад разразился у нее скандал с одним поэтом, который жил напротив, в собственном доме. И яблоком раздора стал тот самый Император. Сыновьям неугодного ей интеллигента было в то время по три-пять лет от роду.
Однажды на малышей стихотворца внезапно набросился бульдог злой соседки. Ребятишки играли днем у ворот своего дома. Вдруг, откуда ни возьмись, примчался разъяренный пес, с длинным высунутым языком. А мальчики от испуга еле-еле успели спрятаться за калитку своего дома. Но Император продолжал рваться на чужую территорию, за детьми. Не подоспей вовремя папаша малышей, собака могла бы их попросту загрызть.
Поэт, глядя на побледневших от страха домочадцев, не находил себе места. До смерти перепуганная жена писателя рыдала. От ее громких причитаний даже Император оторопел. Наконец хозяева особняка - палками и камнями - прогнали псину. К этому моменту со своего четвертого этажа успела спуститься та самая чванливая Гульнара, которая сразу бросилась на защиту своего четвероного друга. Мат из ее уст лился подобно весеннему граду. Словно гроза гремела над городом - поносила Гульнара соседей на чем свет стоит:
- Эй, вы, говнюки, знаете ли, на чьего пса руку подняли?! Паразиты несчастные. Да я вам обоим руки отрублю! - орала она на весь город. Эй, ты, импотент законченный, ты видишь это? - грубила Гульнара, показывая вытянутый вверх средний палец. - Ты здесь не жилец, не жить тебе в этом городе. Посмотри на своих оборванцев. Моя собака намного послушнее и чище твоих ребят. Видимо, твои грязные щенки дразнили моего Императора. Если еще хоть раз посмеешь повысить свой поганый голос на моего пса, то будешь иметь дело со мной. Я собственноручно отрублю голову твоим щенкам.
После этого ужасного случая поэт от душевной боли отчаялся и долгое время не мог придти в себя. Ибо здесь каждый шорох напоминал ему о том злополучном дне. Перед его глазами все еще мелькала физиономия человека-обезьяны, а в ушах звенел противный женский голос. Ему было тошно оттого, что он живет рядом с таким получеловеком, оборотнем, и дышит с ним одним воздухом. Никто из соседей за них тогда не заступился, а все глазели, разинув рот... И поэту вместе с семьей пришлось оставить на время крышу, под которой родился и вырос, и переехать на квартиру в другом районе...
Шли годы. Из года в год мужеподобная женщина все еще укрепляла свои позиции, свой авторитет в микрорайоне. При этом она искусно использовала свой иммунитет - женскую неприкосновенность. За это время многие ее соседи по дому успели переехать на окраину города - занялись индивидуальным домостроением. А свои освободившиеся квартиры начали сдавать нуждающимся квартирантам. Практичная Гульнара мигом сообразила, какую выгоду можно иметь от посреднической деятельности между хозяевами квартир и их арендаторами.
Снимали жилье в основном девушки легкого поведения, так как неподалеку находился их притон. Чуть вечер, к этому дому подкатывали иномарки. Громкая музыка и нетрезвый смех не давали людям спокойно поспать. А к утру вокруг дома накапливался мусор: пустые бутылки и сигаретные пачки, окурки и использованные презервативы.
Раньше в этих домах жили молодые семьи, и общественный быт их устраивал. Но потом их дети подросли, и семьям стало тесно в квартирах. Азиатские семьи большие, в них в среднем по пять-шесть детей. А чтобы женить сыновей или выдать замуж дочек, требовались частные дома. Исходя из этого соображения, родители после достижения своими детьми совершеннолетия, вынуждены были переехать в частные дома. А в их квартирах поселились студенты-иностранцы. Те самые, кто стал большим "куском мяса" для "домкома" Гульнары, которая к тому времени - своим гонором, неповторимой наглостью и устрашающим голосом - успела "заслужить" должность председателя домового комитета.
Гульнара умудрялась шантажировать студентов всевозможными, присущими только ей способами. Молодая жизнь развеселая: мало ли чего захочется студенту в свое золотое время! Кто-то надебоширит, а кто и проститутку приведет на квартиру. Гульнара все свои интрижки против жильцов устраивала, конечно, не без участия участковых. И ее поддерживал даже сам председатель территориального совета. Кроме того, под контролем "домкома" находились все системы водоснабжения, электросети, в общем - все коммуникации. Некоторые руководители городского хозяйства были депутатами местных советов, то есть прямо зависели от населения, в частности, от домкомов, деятельность которых для них была весьма важна в период предвыборной кампании.
В общем, "домком" все это учитывала и, как могла, злоупотребляла своим положением. Соседке - медсестре, которая делала ей массаж, разрешила подключиться к водопроводной трубе и к канализационной системе, другому соседу, мастеру по ремонту бытовой техники, дала разрешение на подключение к электросети. Телефонные точки ГТС также устанавливались не без ее участия...
Правда, поэту не было ни тепло и не холодно от этой ее бурной деятельности. До определенного момента. Может быть, он и не столкнулся бы с этой коварной особой вторично, жил бы себе потихоньку, от греха подальше, но обстоятельства вынудили его однажды переехать в родительский дом. В связи с чем он и затеял на участке у своего частного дома сварочные работы: надо было кое-что привести в порядок.
Пришлось, конечно, и раскошелиться - заплатить соответствующую сумму за проведение работ. Но, к сожалению, рабочие-шабашники два дня потратили на то, чтобы подключить свой сварочный аппарат к розетке хозяев, но все тщетно: мощность линии не позволяла запустить оборудование. И поэту пришлось обратиться к руководству городской службы электросети за разрешением на подключение к внешней линии электропередач...
И тут оказалось, что никто из прежних соседей не был рад возвращению семьи поэта в отчий дом. Узнав об этом, председатель домкома чуть ли не подняла на ноги весь жилой массив. И жители района начали препятствовать работе.
- Кто тебя позвал сюда?! - кричали они. - Почему ты вернулся в наш район?! Мы написали жалобу в территориальный совет, мэрию. Скоро снесут твой дом. Проваливай отсюда, пока не поздно!
- Да-да, вот увидишь! - орала Гульнара, и глаза ее наполнялись кровью. Поэту казалось, что из ее глаз просачивались искорки ненависти. Ее ноздри шевелились и при каждом слове расширялись до невозможности. "Не человек, а, ни дать, ни взять - Медуза Горгона!" - думал поэт, содрогаясь. Ее огромная голова напомнила поэту голову гигантской обезьяны Кинг Конга из американского фильма. Большой домкомовский рот открывался настолько широко, что казалось, Гульнара вот-вот завопит-заревет в небо, как тот представитель фантастической мега-фауны.
Поэт решил, что в Гульнаре живет ненависть к мужскому полу, и поэтому ненасытная, сексуально озабоченная женщина, озверевшая в последнее время от безуспешных поисков мужского внимания, лезла из кожи вон, чтобы досадить мужчине, у которого всегда была рядом заботливая, послушная жена. И вместе с ними жили их дети...
Домкомиха страдала не только от одиночества, но и от черной зависти: она-то проживала в "многоэтажке", а поэт проживал в своем особняке.
К сожалению, на этом хождения по мукам для простодушного поэта не закончились. Перед ним стояла другая проблема - вопрос о питьевой воде. Раньше, до переезда из этого дома, во дворе была водопроводная колонка. Но за время их отсутствия бессовестные соседи без спроса подключились к их водопроводной трубе, в результате чего вода перестала доходить да крана поэта. А на письменную жалобу по этому поводу, ни территориальный совет, ни "Горводоканал" никак не отреагировали.
Водная проблема чуть ли не доросла до рукоприкладства. Соседи - родственники поэта - объявили ему водную блокаду за то, что они проиграли на суде дело о наследстве. Половина женщин махали отозвались на призывы председателя домкома и буквально штурмовали писательский дом.
- У кого ты спросил разрешения? Не надейся, мы тебе ни за что не дадим воду. Ты и так скоро умрешь. Посмотрись в зеркало: какая страшная у тебя физиономия. Несмотря на свой молодой возраст, выглядишь стариком, - все орала Гульнара. А потом, доведя себя до полного исступления, вдруг вцепилась ногтями в лицо писателя. - Пока я жива, мы не дадим тебе напиться, ты слышишь меня?!
Действительно, двор поэта выглядел, как степь. Деревья начали потихоньку засыхать. Земля как будто превратилась в пепел, серый, серый... Дети ходили по дворам с ведрами, прося воду. Жена взамен воды и в знак благодарности, угощала тех, кто давал им воду сушеным урюком. Ей приходилось кланяться за каждое ведро воды... И грустный поэт перестал сочинять стихи.
Но сдаваться было нельзя, и, несмотря на все препятствия, поэту все-таки удалось подвести водопроводную линию. К ней сразу подключился его сосед, которого долгие годы мучила та же водная проблема. Правда, для этого обоим пришлось хорошенько потрудиться. И раскошелиться. Разве легко вырыть двухсотметровую траншею в ужасную жару, когда земля подобна застывшему бетону! Наемные работники из двадцати человек за две недели вырыли специальную яму. Оказал поддержку даже начальник "Водоканала".
И вот, наконец, в дом пришла долгожданная влага - ЖИЗНЬ! Если бы видел мир, как радовались дети и жена поэта, когда из крана заструилась вода! Отрада жизни, настоящий рай!
А следующая зима была очень холодной. И в соседней многоэтажке замерз водопровод. Беда да и только! Что оставалось делать жителям? И люди потянулись с ведрами, баклажками и канистрами - ко двору поэта. Что им можно было ожидать от человека, мыслящего поэтическими образами? Конечно, он открыл перед ними ворота своего дома. Разумеется, он сказал им:
- Берите воду, люди добрые, столько, сколько вам надо. Ведь она Божья! Пейте на здоровье, наслаждайтесь ею. Пожалуйста, наберите столько, сколько вам понадобится. Без нее нет жизни на земле! Ради Бога, берите, не стесняйтесь!
Поэту было радостно на душе, и он вновь начал сочинять стихи.
Прошел год. Поэт великими хождениями по инстанциям добился установки телефона, а также подключения к природному газу. Жителям соседней многоэтажки это не понравилось. Причем, так сильно, что они окружили дом поэта и потребовали оставить дом поэта без электрического света, воды и газа. Они вновь захотели, чтобы частники, не пережив трудности, навсегда покинули отчий дом. Подливали масла в огонь и проигравшие суд по наследству родственники, сваты поэта...
После последнего скандала с взбесившейся "домкомшей", поэт, оскорбленный до костей, вынужден был обратиться в органы. Ему так хотелось, чтобы хоть милиция как-то защищала его семью от запланированных заранее интриг со стороны коварных женщин двух близлежащих многоэтажных домов.
Первые дни молодой участковый с пониманием относился к проблеме семьи поэта. Но позже он был подкуплен женщинами: бесплатным обедом, бензином, всевозможными угощениями, когда приезжал допрашивать тех. И на суде аксакалов, куда было передано заявление поэта для дальнейшего рассмотрения, он наглым образом занял их сторону. Так дело приняло обратный характер. Женщины-интриганки по его указке сочинили встречное заявление с обвинением поэта во всех этих грехах, и собрали подписи жительниц против него.
Среди активисток были две женщины татарской национальности. Остальные были узбечками. И главными заводилами той "войны" были именно они. Одна из них была в прическе немок-фашисток Гестапо, и роста баскетболистки национальной сборной США с маленькими зелеными глазами, выступившая на суде самым наглым образом:
- Мы знаем этого человека как настоящего идиота, безмозглого сочинителя, - утверждала та дама, хотя вовсе не была знакома с поэтом. А судьи не давали заявителю открыть даже рот. Говорили там лишь представительницы противоборствующей стороны. Свою красноречивость продемонстрировала и ответственный секретарь территориального совета, которая на протяжении многих лет при встрече с женой поэта пугала сносом их дома. Как будто она решала в городе вопрос подобного характера: кому жить, а кому нет. В отличие от них, даже сам мэр города, даже губернатор области так грубо не обращались с поэтом во время приемов. Давил тогда на поэта и сам председатель территориального совета. Словом, сценарий спектакля тщательно был подготовлен заранее, и были распределены все роли.
По совести говоря, тогда суд аксакалов, как и ожидал поэт, закончился в пользу "домкомовской шайки". Если б вы видели, как ликовали сварливые бабы, которые с утра до вечера любили сидеть в беседке от безделья напротив своих домов, и болтать, сплетничать!
Самое обидное, все это происходило в знак благодарности патриотических песен поэта, которые регулярно звучали на центральных площадях, на концертных сценах страны в дни государственных и народных праздников в присутствии первых официальных лиц. Некоторые из них, бывало, даже удосуживались стоя аплодировать каждой исполненной песне на его слова. Поэтому в такие моменты поэту до слез было обидно за свою попранную честь именно с участием представителей той же власти. Но поэт и в очередной раз взял себя в руки. Правда, ему пришлось получить экстренный курс лечения, чтобы бороться с судьбой в будущем - до самого конца! К сожалению, все эти картины свидетельствовали о том, что в стране процветала коррупция, групповщина, которые успели даже приобрести социально-бытовую окраску... За всем этим спектаклем стояла женщина по имени Райхан - жена давно умершего дяди и не менее коварная дочь другой дяди по линии отца поэта, которые жили по соседству, и, как было сказано выше, проиграли наследственное дело в Верховном суде.
- Ящерица, - съязвила прилюдно Гульшада - дочь Райхан с огромными телячьими глазами. - Мы сделаем так, чтобы члены твоей семьи продали свои последние трусы, чтобы избавиться от нас. Мы пойдем дальше - в Международный суд, чтобы отобрать у тебя твой дом.
- Шизофреник! Не даром говорят, что поэты - больные люди. Чтоб ты сдох, и утопился в собственном туалете. Тварь! - добавила дочь другого дяди Фатима - та самая медсестра, что организовывала подобные грязные интриги сообща с "домкомшей". До этого в дом поэта приезжал сам дядя. Тогда он еще был жив: 85-летний старик потребовал от собственного племянника вернуть туалет, в выкапывании которого когда-то принял участие. И с булыжником в руке набросился на поэта:
- Я тебя убью собственными руками!
Его еле-еле удержали сыновья Райхан, которые были в той же "упряжке". Правда, старик потом в милиции извинился перед племянником за собственный проступок. Точнее, его вынудили это сделать. Иначе его ждала тюрьма на старости лет. Вскоре дядя сильно заболел. И болезнь его, к несчастью, была неизлечимой. Он плакал, когда поэт, несмотря на судебные тяжбы, затеянные им, все-таки решил с женой навестить его дома. Сначала их не пускали в гости, но чуть позже его дети сами позвали их. И последняя встреча кровных врагов все же состоялась...
Самое печальное - спорный дедовский участок достался брату поэта. Так как сам поэт жил в отцовской части той же злополучной земли, находившейся вот уже полвека на территории сноса. Ибо, такова была воля остальных братьев и сестер поэта, которые после оформления наследства, бросили поэта на произвол судьбы. Некоторые из них даже наслаждались этим. Родные-то! Ведь роковое наследство числилось за ним. Поэтому отвечать приходилось именно ему... Ни свет, ни заря, зазвучал традиционный азан - призыв к утреннему намазу. Поэт, не успев прочитать бамдад, вновь услышал громкий голос "домкома". Она, как всегда орала со своего четвертого этажа, на пьяницу, который возле их дома справлял свою малую нужду.
- Эй, ты, тряпка, сейчас же унеси свой поганый член, пока я его не оторвала.
- Заткни свою пасть, шалава, - пробормотал пьяный, не отрываясь от начатого дела. - Сейчас поднимусь к тебе, и спущу твои трусы...
- Чего, чего! Ты сначала опусти штаны своей жене. А вот я сейчас спущусь вниз и сделаю тебе!..
Странно, что так говорила мусульманка. По канонам шариата правоверная не должна повышать голос прилюдно, в общественном месте. Тем более в такую рань, когда только-только прозвучал священный азан, и люди начали читать намаз ...
Поэту казалось, что при каждом ее крике земля содрогалась, как во время землетрясения. И словно дребезжали фундаменты домов...
Но время неумолимо. Шли годы. И вот однажды поэт заметил, что в округе стало гораздо тише. Все реже и реже слышался противный домкомовский вопль и вскоре совсем затих. Домком перестала орать. Поэт не мог понять, в чем причина внезапной немоты Кинг Конга?
Чуть позже он узнал, что Гульнару укусил собственный пес - тот самый Император, и вот уже несколько месяцев ей делает инъекцию против бешенства соседка-медсестра.
На днях поэт на улице случайно встретился с "домкомом". Он поначалу ее не узнал. Гульнара похудела до неузнаваемости. Ее лицо покрыли темные веснушки. От огромного громогласного Кинг Конга практически ничего не осталось: ни голоса, ни тела. Лишь кожа да кости. Да еще эти веснушки. Поэту показалось, что сорокалетняя баба превратилась в столетнюю старуху - до того иссохшую, словно она всю свою жизнь прожила в горячей безводной пустыне.