Тропа круто вывела на невысокий и жаркий перевал, резко выделяющийся в сочном широколиственном лесу, длинномерный дубняк создавал непроходимую, яркую чащу по крутым склонам сопки. Спустившись вниз, Бакунин вышел в совершенно иную долину, на край земли, где натянута между сопок полоска моря.
В знойном воздухе, насыщенном настоем трав и листьев, звон цикад, со стебельков растений осыпаются насекомые, вьется мелкая мошка, ворочаются в чашечках цветов пузатые шмели, звонкие "барабанщики" с полосатыми осиными брюшками, зеленые клопы выставляют геральдику спинок, разноцветная моль кружит среди шапок пахучей таволги. Синие махаоны шевелят черными крыльями, собравшись вокруг подсохших луж в тени. На тропу вываливаются из кустов букеты белых строгих цветов вьющегося ломоноса, словно звезды.
Одежда до пояса испачкана цветочной пыльцой, но дыхание ровное и походка устремленная, Мишель раздвигает бедрами кусты пионов. В густой траве красные зевы тигровых лилий, куртины свежайших желтых саранок, белая кровохлебка клонит мохнатые головки насторону. К сопке в пойме среди одиноко стоящих курчавых дубков порхнули голубые сороки. Луговина в куртинах сиреневых ирисов. Серой молнией повис над цветущей долиной жаворонок.
Бакунин вышел к давно заброшенной дороге, проросшей по колее деревьями. Суровый распадок с вековыми лиственницами со следами пожара на стволах среди дубняков, и ниже по странной дороге - черный ольховый лес. Белка, бегущая по земле. Проселок, теряющийся в деревьях, сдохшие от жары черные кузнечики и следы оленьих копытцев. Дикий голубь рассекает пространство грудью, повернув голову в сторону странника. Бобовое дерево со стручками густо пахнет на солнце.
Весь лес в разбитых до корней деревьев тропках и пропах коровьим дерьмом. На берегу шиповник розовый, цветущий все лето, словно перина наброшенная на монотонный гул прибоя. На правом берегу реки в двух милях от устья Бакунин прошел мимо несколько убогих фанз китайских отходников, занимающихся сезонными заготовками морской капусты и содержанием свиней в загородках, которых кормят отварной рыбой, вылавливаемой тут же, в бухте. Невдалеке кочевая стоянка пастухов с загоном для бычков - она пуста.
Бухта невзрачная, изнутри кажется овальной чашей с хорошей глубиной, постепенно понижающейся к вершине, куда впадает речка Чиндауза, образующая широкую низменную долину. Шкуна, ушедшая в Ольгу, заберет Мишеля в этой бухте, в суточном переходе от залива.
Пройдя к бухте, Мишель еще больше насторожился, - одиночество не было полным, где-то ворон блуждает в густой пелене тумана, повисшего над водой, его карканье наполняет тишину. Следы ног взрыли песок, перемешав его с галькой, весь берег истоптан. Противоположные обрывистые берега высвечиваются как каменные подошвы атлантов, подпирающих туман. Волна из залива накатывается немолчным гулом, но успокаивается мелководьем и водорослями, вздыхая широкой грудью в оголившихся камнях отлива. Прибой гладит полоску песка, не развороченного ногами, здесь не спеша, ходит трясогузка, спокойно поглядывая на волну старательницу. Посмотрела ядрышком черного глаза на тяжелую фигуру уставшего бродяги.
У бара, крутого загиба берега, где волна бьет в черный шлейф водорослей, на просторной лесной поляне стоят жалкие балаганы и чумы, принадлежащие местным туземцем. Летнее жилище - наземное каркасное корьевое сооружение из жердей с вертикальными стенами, с двускатной крышей, покрытой еловой корой, с входом со стороны реки. Конические чумы - с берестой, служат временным жильем.
Мишель, подошедший к очагу, заметил среди одетых в китайские одежды молодого русского человека, в котором угадывался городской разночинец. Бакунина заинтересовал парень. Звали его Евстафий. С неплохими умственными задатками, он совершенно слился с кочевой жизнью туземцев побережья, почти не отличаясь в одежде от них. Отрезанный ломоть русского народа, могиканин, ушедший от цивилизации и говорящий на чуждом аборигенам языке, семантика которого не понятна им, как и тоска по образам России, недавно пришедшей в этот край.
Мишелю уступили место на ошкуренных и стесанных бревнах, пентаграммой выложенных вокруг очага, служащих лавками.
Одежда у тадзов - китайского типа: распашные халаты из ткани покроя кимоно, левая пола скашивалась от шейного выреза к правой подмышке и крепилась застежкой на три пуговицы с правой стороны. Рукава длинные, суживаются к концам. Борта, шейный вырез, подол и полы орнаментированы. Одежда у многих из выделанных шкур животных и рыбьей кожи, расшитыми кусочками тканей. У тадзов не принято стричь волосы. Мужчины заплетают их в одну косу (чохчо), женщины - в две (патучи). Серебряные браслеты носят как женщины, так и мужчины.
Тадзы отошли по своим делам, осталась очень худощавая старуха, заплетенные косы обмотаны красным шнуром, в них вплетены нитки бисера и бляхи из металла в виде свастики в круге, лицо и руки покрыты смуглыми коричневыми морщинами, В ушах и носе серебряные сережки. Она попыхивает, потягивая, длинной трубкой с табаком, другой рукой держит, покачивая, ребеночка с круглыми вишенками черных глаз. По левую сторону от Мишеля присел худощавый Евстафий с открытыми загоревшими запястьями рук, свободно лежащими на коленях.
На огне варится в большом котле пища, и чай кипятят в двух чайниках (тянки). На сковородах (коворода) нажарили корюшки. Тот-то же прибрежный песок пропах, словно свежий огурец, где корюшка обильно выбрасывалась на песок бухты во время нереста, и которую вылавливали, затягивая невод за прибойной волной.
Старуха спросила, - "не купец ли" Мишель. На отрицательный ответ промолчала, вытащила изо рта обкуренную трубку, сплюнула за спину желтоватую слюну, а чубук сунула в ротик закричавшему ребенку, тот сделал пару затяжек и затих.
Спросила снова, - "нет ли у него прессованного табаку или чая". Вновь потеряла интерес к гостю, молча поставила перед ним низенький столик для еды (дэрэ), со сковородой, полной жареной корюшки, две чашки (моко), и один из чайников, и удалилась легкой походкой с внуком на руках по своим делам, оставив Мишеля с Евстафием наедине.
Евстафий рассказал кое-что о вкусовых пристрастиях аборигенов края.
Традиционная пища - рыба. Из нее варят бульон (окто), суп, заправленный юколой, перцем или черемшой (улэты). Кусочки отварной рыбы едят с ягодами и заливают нерпичьим жиром или, размяв в руках, смешивают с мелконарезанными головными хрящами кеты или горбуши и приправляют черемшой. Особенно популярна тала - мелко нарезанная сырая кета или горбуша, ленок, таймень. Из лососевых готовят юколу, снимая с каждой стороны 4-5 тонких слоев филе: вялят на солнце, реже коптят и едят сырой, вареной и жареной. Любят улаты - кусочки вареной юколы, приправленные перцем и черемшой. Красную икру сушат. Большим лакомством считаются хрящевые носики лососевых. У русских научились коптить и солить рыбу. Китайцы, их основные соседи, едят пищу в основном с солеными соусами.
Мясо едят сырым, отварным, жареным, мороженым, вяленым. Собачье мясо служит ритуальной пищей. Наиболее вкусным считается сердце, печень сохатого, медведя, а сырой костный мозг - лучшее угощение. Приготавливают студнеобразные блюда из разваренной мездры с лосиной шкуры, рыбьей кожи.
Важное значение имеет собирательство: заготавливают голубику, клюкву, красную и черную смородину, ягоды лимонника и винограда, черемшу, молодые побеги папоротника орляка, клубни сараны. Из ягод черемухи пекут лепешки (ияа), десятки съедобных трав и корней потребляют с рыбными супами и мясной пищей, варят двустворчатых моллюсков. Лакомством считается чумиза, фасоль, которые покупают тадзы у маньчжурских и китайских торговцев.
Поев, Бакунин заинтересовался жилищем (кава) туземцев. Встретил их у входа Догдо, пожилой тадз, курящий трубку, с почти европейским, по русским понятием, обликом - сухощавый, с серыми глазами, несколько сведенными к тонкому носу с горбинкой. Евстафий говорит, удэгейцы, орочены, проживающие в более труднодоступных горных районах, сохранили наиболее древние формы культуры, особенно в области орнаментики.
Язык их и облик более напоминает алтайские народы. Часто можно видеть мужчин и женщин с красивыми лицами, в отличие от широкоскулых лиц монголоидных народов, маньчжуров и северных китайцев, манз. А наличие карликов среди них указывало на древнее происхождение народа.
Юго-западный путь завоеваний монголов с Востока привел к движению малым и большим кругом множество народов, напор на тюрок - на запад и север, а народов Алтая -к перемещению на северо-восток и восток. Это как завихрения тайфунов.
Все члены общины, состоящей из семей различной родовой принадлежности, были связаны родственными брачными отношениями. Одной из форм заключения брака был взаимный обмен сестрами, бытовал левират. Заботу о воспитании детей брали на себя не только родители, но и дядя по матери. Распространены были неравные по возрасту браки, многоженство, сохранялись родовая и общинная взаимопомощь, межродовые суды, кровная месть.
Из-за спины Догдо поглядывали, на короткое мгновение подняв на пришельцев глаза, пробегающие по делам подростки, в большинстве своем иного типа, низкорослые и с лицами, напоминающими круглые сковородки - луноликие, как говорят китайцы.
Внутри жилища, вдоль стен - дощатые нары (дамои), спали на которых изголовьем к стене, укрываясь одеялом из собачьих шкур, и располагался двухъярусный помост из жердей для хозяйственных целей. На жердях, подвешенных внутри, сушили одежду, приготавливали юколу. По стенам висело снаряжение для охоты, лук со стрелами, нескольких ножей и сумочек паду для мелких вещей, в углу - копья. Утварь стояла в пристройке ко входу в основном берестяная: ведра (куккэ), прямоугольные короба для хранения посуды, солонки (капту), ковши, туеса (кондже). Из дерева изготавливают блюда, ложки (уня). Металлическую посуду тадзы покупают.
Русские соотечественники вернулись к очагу, где теперь готовила пищу, помешивала в котле половником для снятия пены (явка), молодая красивая женщина с золотой сережкой в левой ноздре. Она доброжелательно улыбнулась. Одета в щегольский халат и короткие женские штаны с малым нагрудником (дыба). На ногах у женщин короткие ноговицы из ткани на вате. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать, в правой руке она держала давешнего ребеночка. Мишель с интересом наблюдал, как она помешивала в котле половником изящной рукой с маленькой почти миниатюрной кистью с серебряными браслетами.
Из тумана к очагу вышел молодой туземец с длинной китайской фитильной фузией в руках. На голове орнаментированная шапочка с беличим хвостом на макушке, одетая на матерчатый шлем, закрывающий шею, ниспадающий на плечи, хорошая защита от комаров и мошки. У мужчины на поясе висели ножи, кресало, трут, пороховница. На ногах ичиги и длинные ноговицы из рыбьей кожи (ойи), и ровдуги, (носама амусю) поддерживались специальным пояском (тэлэ). За спиной охотника - носилки типа "сина", вилообразная рогулька, к концам которой прикреплялись плечевые лямки для того, чтобы нести с собой припасы, и мясо убитого зверя.
Парень приветствуя свою жену, кивнул Евстафию и его крупному гостю, положил ружье на скамью, неторопливо освободился от ноши, оказавшейся убитым барсуком. Снял с головы шлем, и взяв на руки, нежно потерся носом с ребенком, тот радостно закряхтел, уцепившись за серебряную серьгу в ухе отца. Он не намного старше жены, ему лет шестнадцать.
Семейные нежности и объяснения продолжались достаточно долго, словно они встретились после разлуки, а на самом деле расставались всего на день. Тадзы никогда не охотились рядом со своим станом. Жена поставила маленький столик и чайник с чашкой, и пока Канкэ пил чай, освежевала принесенного зверя, достала кровоточащую печень и, держа ее окровавленными руками, предложила угощение гостям и мужу. Парень ножом отрезал сырую печень и с удовольствием, прожевывая, глотал куски. Русские отказались, нисколько не обидев хозяев. Поев, Канкэ достал из-за пазухи трубку и кисет с табаком, закурил. Бакунин, большой любитель табака, закурил с ним. Вместе с Евстафием Мишель выслушал пространный рассказ молодого тадза о том, как у пастухов этой ночью тигра задрал бычка, и мужики собрались на охоту, но Канкэ отговорил их, обещал устроить камланье, отогнать тигра и убить для русских пастухов изюбря.
По народным представлениям аборигенов земля - это огромная лосиха, имеющая восемь ног, хребет ее - цепь гор, шерсть - деревья, пух - трава и кустарники, паразиты в шерсти - звери, а вьющиеся вокруг нее насекомые - птицы. Тигра почитали как священного зверя, его никогда не убивали, он - предок одного из родов. Существуют мифы о тигре - помощнике верховного божества боа или старике эндури. Другим персонажем туземного пантеона является медведь, у которого много параллелей с ролью тигра. Хозяин медведей и хозяин тигров живут на лунной земле, где каждый имеет свою половину территории. На тигровой половине луны живут души людей и животных, а на медвежьей только души людей. Жены медведя и тигра вскармливают души умерших, чтобы они снова ожили в виде детей, и посылают их на Землю. Значительное место в мифологии занимают мифы о духах-хозяевах зверей, рек, моря, главным из которых является морская старуха (тэму).
Жизнь и поведение туземцев в обществе и в природе регулировала система религиозных верований и запретов, в которой весь мир предстоял населенным добрыми и злыми духами, у них просили удачи, принося жертвы. Существовал культ огня с рядом запретов. Нельзя было плевать в огонь, бросать в него что попало, прикуривать от него. Весьма почитались Тэму - хозяин (или хозяйка) водной стихии и касатка - священное животное, имеющее власть над морскими зверями и рыбами. Известны были и другие духи - хозяин скал (каггаму), хозяин грома и погоды (агди эзэни). Космос представлялся состоящим из Верхнего, Среднего и Нижнего миров. Творец Верхнего мира (буа эндури) - верховное божество, управляющее вселенной с помощью множества помощников.
В шаманской традиции аборигенов главное место занимает ритуальное пение шамана (йaйa), которое сопровождается "магическим" звучанием бубна (унту) и набора конусных подвесок на специальном поясе (сиса). Церемониальная музыка, звучавшая на медвежьем празднике, включала инструментальные наигрыши, исполняемые на ударном бревне (узазинки) в сопровождении скандированных напевов. Музыкальные инструменты дудуманку - однострунный смычковый лютневый, пупан - тальниковая свистковая флейта, тэнкэрэ - тростниковый духовой язычковый, муэнэ - дуговой металлический варган, кункай - пластинчатый бамбуковый варган, конокто - бубенчик, каухаракта - колокольчик, ачиан - пластинчатые металлические подвески-погремушки, пэайа - круглые подвески-погремушки, лэли - набор разнообразных подвесок-погремушек на женском переднике
Посредниками между людьми и хозяевами Нижнего и Верхнего миров или между людьми и духами были шаманы, как мужчины, так и женщины, если им во сне являлся дух умершего шамана. Каждый шаман имел своего личного духа-покровителя и множество духов-помощников. Ритуальной одеждой и предметами культа служили бубен с колотушкой, пояс с погремушками, юбка (хосэ), а к спинке халата прикрепляли крылья орла или другой птицы. На шаманскую одежду наносили изображения духов-помощников (змей, червей, лягушек, ящериц, птиц, рыб), аналогичные фигуркам на бубнах, колотушках. Шаманы делились на добрых и злых: верили, что злой шаман (амба самани) поедает души зверей и людей.
А раньше здесь была страна со множеством процветающих городов и правильной сетью дорог, от которых остались земляные валы четырехугольных укреплений на горном плато и побережье. В глухой тайге каменные колодцы, поднятые над уровнем рек террасы полей, не затопляемые во время наводнений, дороги по горным склонам, заросшие многовековыми кедрами, елями и пихтами.
...Золотая империя чжурженей собрала со всех окрестных народов рабов, охотничьи селения соединив дорогами, дальних превратив в ближних, распахав лесные поляны и введя порядок производства и потребления, новую одежду, регламентировав каждый поступок и обезличив каждого работающего. Чтобы создавать маленькое богатство для большого государства, чтобы заставить людей непрерывно работать сообща, нужно каждого по отдельности разъединить, дать со стороны приказ, и снова собрать вместе, - разобщенные, они уже не заботятся о том, что им делать, лишь бы делать, а причина интенсивной работы найдется, хотя бы страх голода. И Золотая империя стала золотой. Теперь рабы боялись всякого конного, появляющегося с того конца дороги, где власть построила пышные города. Чиновники уже не удовлетворены ни прекрасными лошадьми, ни богатыми колесницами, они же богаты! Их уже носят в носилках в сопровождении пышных верховых.
Где они, с осторожными манерами и благообразными лицами, с засученными рукавами одежд, на лесных дорогах в глубине сопок. Где их кони? Где их свита? Вот и приходит на мысль "Маленькое богатство для маленьких воров, а придет Большой вор, - он возьмет все, для него припасенное, всю Золотую империю". И понесутся по ровным дорогам орды мрачных всадников, уже неизвестно во что одетых, смесь дикости и праздности напялив на себя, озлобленных рабством и не знающих жалости. Они заставят в осажденных городах жрать человечину. Огнем выжгут эти всадники поля, столь кропотливо возделанные рабами, пустят по ветру правильные поселения, и их стрелы разгонят оставшихся в живых. Они, испытавшие рабство и унижение, поднявшие красные штандарты свободы, не нуждаются в рабах, только в безграничных пустых пространствах, которые населят новой расой свободных людей, своих потомков. Они, взявшие все и утолившие свои обиды, заалчат мирового господства, ведь нищие не знают меры!
Сотню лет Цзинь повелевала судьбами соседей, направляла их гнев на Юг и Запад, а у себя строила миллионные города и процветающие селения, преобразовывая страну рыбоедов и таежных охотников в разумную машину государства. Следом за Золотой Империей падут и заносчивые манзы, коварству научила Сунь, за людей не считая соседей. Цзинь пала еще до того, как захватчики прошли в край ее земли. Мэнгу принесли с собой в цветущий абрикосовый сад Золотой империи страшные болезни, чернотой и язвами скосившими его обитателей. Осажденные города, годами сидевшие за высокими стенами, съевшие всю живность и своих мертвецов, пали от тлетворного духа болезней. Манзы ушли, забрав с собой миллион ляней золота и серебра, всю бронзу и нефрит, а по зарастающим и искореженным дорогам Золотой Империи вслед за ними за горизонт на Юг разоренной страны ушли и варвары, оставив в горах банды свирепых изгоев и дезертиров, которым было все равно куда кочевать, чума их не брала, они сами были как болезнь. Страна обезлюдела, волки и тигры вышли из лесов, загрызая оставшихся в живых.
У местных аборигенов еще остались представления о великолепных дворцах, массовых празднествах, когда красочно расцвеченные лодки со множеством гребцов наперегонки мчались по водам моря. Но не осталось желания обустроить государство, с его несправедливостью и насилием.
Русское царство - часть Великой Золотой Империи Чингисхана, от моря и до моря.
Мы, славяне, широким серпом развернулись, оказавшись как накипь на окраине этой Империи. И кибитки наши кочевые застряли избами в болотах и дремучих лесах, протянувшихся от верховий Волги, Западной Двины, Днепра, Немана, Буга, Днестра, Лабы, Вислы, Дуная. Мы тот народ, что развернулся от Европы на Восток. И вот мы на берегу Татарского пролива и Океана по воле "татарина и либерала" графа Муравьева-Амурского, ежегодно уезжавшего отдохнуть из Сибири в Париж от трудов праведных.
До нас здесь была Золотая империя чжурженей, сотни городов, которые уничтожили воины Чингисхана, прежде чем направиться на завоевание мира - на Запад.