Любите ли вы запах жареного лука? Как не люблю его я? Или чего-то там пригоревшего?
Не торопитесь отвечать. Ибо, сопровождаемые этим ужасным запахом, пройдя сквозь облущенность стен и синонимическую облупленность потолков, поднявшись наверх по выщербленным мраморным ступенькам, выдержавших по-солжениценски 200 лет вместе, вы попадете... ну? Угадали? Ни фига!
Никаких коммунальных квартир с криками "таки де бички?" и "шо я имею вам сказать" из любимых гостями города кинофильмов.
Ни фига еще раз, и еще много, много раз!
Вы попадете в зал одесской филармонии! Да-да. Той самой, которая у нас до-стадвадцати-примечательность! Памятник архи... "Охороняеться законом"!
И воняет вышеперечисленным только снизу. Ну кто же, я осмелюсь спросить, строит здание новой купеческой биржи (1899) прямо над рестораном имени себя (2009)? А? Я вас спрашиваю, г-н Бернадацци!
Продолжим. Театр, хоть он и филармония, как известно, начинается с вешалки. Сдали импортные польта, как положено, засунув, под неодобрительным взглядом гардеробщицы в рукав шапку и шарфик, которые, будучи повешенными "на без петельки", сразу заскучали по хозяевам. Ненадолго.
Билетерша. Милая билетерша у входа в зал... Она ли это? Та, что улыбалась мне, пришедшему с бабушкой на новогоднюю елку, в далеком 57-м???
- Что ж это вы, без пальто? Замерзнете!
Она. Точно она. Правда, тогда, кажется, филармония была "на балансе" и в зале топили...
- Ой, спасибочки! - прильнули обрадованные вещи к еще не успевшим остыть телам.
- Ой, спасибочки, - благодарили мы билетершу моего детства...
Итак, зал. Красный плюш сидений. О сколько задниц он помнит! А как твердо им было! Как мне сейчас?
Зал. Я пытался найти информацию о том, когда последний раз его ремонтировали.
Нашел лишь фразу о том, что в 2018 г. "планируется выделить средства" на "разработку проектно-сметной документации для ремонтно-реставрационных работ в Литературном музее по улице Ланжероновской, Одесской филармонии и памятника архитектуры на Успенской, 4".
Ну-ну... Чихать я хотел, сколько кто получит "по откату" - да сделайте уже! Хоть что-то!
И сделали-таки! Ай-да Пушкин! Ай-да молодец! Почему Пушкин? Ну как же, дорогие одесситы и гости нашего гостеприимного города! Вы шо, не знаете? У нас чуть что: Пушкин виноват! Спросите у Пушкина!
Кто помнит красавцы-витражи на здании и в зале? Где они? Так вот же ж, отвечает Пушкин. На-ри-со-ва-ны!
Да-да! Вместо витражей венецианского стекла, прямо-таки на их месте, на пленке или что там еще, компьютерным, судя по всему способом, эти самые витражи и нарисованы. Удобно. И витражей нет. И огромные, во всю высоту зала и сцены, окна мыть не надо.
Но вот...
Он вышел на сцену. И кончилось все плохое.
Тут должен сказать, что я себе завидую. Тьфу-тьфу чтоб не сглазить.
Я слушал Рея Чарльза. Живьем. Был на концерте Барбары Стрейзанд. Пил виски с Биллом Ватросом (Bill Watrous) в Baked Potato и даже лично знаком с Эриком Штейнбергом.
Смело могу сказать, что Сергей Терентьев в числе самых-самых. В числе тех, о ком можно с гордостью сказать: "Я был на его концерте". И тебе позавидуют хорошей завистью.
Всегда было интересно описать словами, например, картину Босха "Сад земных наслаждений". Количество деталей и деталек, штришков, намеков и полу... Почему интересно? Слов может не хватить... А, казалось бы, слово - да?
Вот так и с музыкой. Вообще, а Терентьева особенно.
Афиша гласила "Концерт креативной музыки". М-да... Совремёненько... Лектор-музыковед. (Кстати, не было вовсе! А ведь уплочено!!!)
И вот, оставив за "кулисами" палочку, прохромав, бедолага, к роялю, ОН сел, коснулся этой бело-черной субстанции, что зовется клавишами, и сердце растаяло, подобрело, "попустило"...
Ну, не музыкант я, не музыкант. И по фиг мне было, синкопами ли он трогал меня за живое, или как ладовое качество тоники предопределяет разворачивание тональности в рамках мажора или минора, по фиг!
В тот момент я любил эту музыку, любил Терентьева, этот зал, этих мерзких, не выключивших мобилы дебилов, я прощал миру всё и вся, лишь бы он продолжал играть.
И он играл. Мною. Залом. То отправляя нас куда-то к весеннему ручейку, где в альпийских горах полногрудые и румяные красавицы (по виду швейцарки!) грациозно нагибаясь долу, сбирают подснежники в сплетенные ими же корзинки; то отсылал к музейному залу, где задумчиво переглядываются друг с другом полотна великих усопших, в глазах которых светится неутоленный временем вопрос: ну что, поняли, наконец? Нет? Ну, продолжайте, смотреть, продолжайте...
А потом, сидящий рядом джентльмен лет 70-ти, попытался было, узнав первую строчку, задергать левой ножкой в ритме гершвиновского Summertime, но куда там! Терентьев унесся в такие импровизационные высоты, что -mon Dieu! - можно было усраться от нахлынувшего вдруг невероятного счастья, восторга и изумления - да как же он так может!!!, - извините за мой плохой французский.
... Его в Одессе называют "маэстро - шелковые пальцы". Красиво.
Но играть он закончил. I did it my way - сыграл напоследок. Овации. Браво. Цветы.