Под диаспорой я понимаю не любое расселение за пределы изначального этнического ареала, а лишь то, что происходило вынужденно под давлением каких-либо неблагоприятных обстоятельств (война, голод, насильственная депортация и пр.). Этот процесс сплошь и рядом порождал у людей особое чувство -- чувство национального унижения, обиды, отчаяния, иначе говоря, наносил им психологическую травму.
Едва ли не универсальным методом лечения последней служил поиск "золотого века" в глубоком прошлом, выражавшийся в прославлении своих предков, их грандиозных свершений, их якобы великого вклада в историю и культуру человечества. Такое явление можно назвать "диаспорическим синдромом". Это -- особое психологическое состояние, которое встречается не только в диаспоре, но сопутствует любому национальному унижению, в том числе и тогда, когда народ в целом продолжает жить на своей этнической территории. Примерами могут служить Германия после Версальского пакта; арабский мир в условиях модернизации, особенно, во второй половине XX в.; поляки после раздела Польши (с конца XVIII в.); русские после распада СССР, который для них всегда ассоциировался с Россией, и пр. Тем самым, субъекты диаспорического мифотворчества вовсе не обязательно должны обитать вдали от родины и испытывать в связи с этим горькие чувства. В ряде случаев и живя на родине, они остро переживают факт расчленения прежнего цельного этнического ареала или же трагически воспринимают наличие отдельных групп своего народа далеко за пределами исконной территории, в особенности, вне пределов своей государственности, и стремятся вольно или невольно поднять дух своих соотечественников, ободрить их, помочь им найти опору в истории.
"Диаспорический синдром" автоматически вызывает расцвет этногенетической мифологии, что ярко окрашивает интеллектуальную жизнь народа, придает ей особые черты. Сравнивая Польшу с Россией начала XIX в., А. А. Формозов отмечал: "Интересы многих представителей польской интеллигенции были обращены в прошлое, меж тем как русская -- думала прежде всего о будущем" *2 . Действительно, пережив недавний крах своего некогда могучего государства, поляки в те годы искали утешения в прошлом. Любопытно, что именно это помогло им внести существенный вклад в становление славистики, в частности, З. Д. Ходаковский фактически стал одним из основателей славяно-русской этнографии в России, положив начало сбору материалов по народным славянским обычаям и фольклору.
Каким образом люди используют этногенетическое мифотворчество для преодоления психологического шока, вызываемого условиями диаспоры? Какие идеи закладываются в эти мифы? В чем на практике может выражаться реализация этих идей? Возможны несколько моделей такого мифотворчества в зависимости от расставленных акцентов. Рассмотрим некоторые наиболее популярные из них.
1) Модель пионеров-первопоселенцев ставит акцент на исконную связь предков с той территорией, которую люди считают своей Родиной, даже если это противоречит историческим фактам.
Наиболее ярким примером этого служит движение гуркхов в округе Дарджилинг, Западная Бенгалия (Индия). Гуркхи являются выходцами из Центрального и Юго-Западного Непала, где обитали кхаси, гурунги, магары, таманги, кираты и пр., которые завозились с середины XIX в. на английские чайные плантации. Все они говорили на языке непали и получили от индийцев название гуркхи. К 1940-м гг. на языке непали говорило 86,8% населения трех горных районов Дарджилинга. К этому времени укрепились позиции гуркхской буржуазии и интеллигенции. Однако все это не сопровождалось соответствующими экономическими, политическими и культурными изменениями. Руководство (администрация, суд) по-прежнему находилось в руках бенгальских чиновников, что вело к дискриминации гуркхов. Ситуация стала особенно нетерпимой в 1970-е гг., когда резко возросла безработица. В этой обстановке происходил рост этнического самосознания гуркхов, и у них возникло стремление к образованию своей административно-территориальной автономии. Они начали считать бенгальских чиновников самозванцами, посягающими на исконные права непалиязычного населения. В 1980 г. возник Фронт национального освобождения гуркхов, лидер которого объявил гуркхов не мигрантами, а коренными жителями Дарджилинга. С тех пор и началась борьба за самостоятельный "Гуркхаленд" *3 .
Аналогичным образом некоторые печатные органы русских националистов в России, а также некоторые русские ученые пытаются в последние годы реанимировать давно устаревшие исторические концепции XIX в., отождествлявшие варягов и некоторые другие группы германоязычного населения эпохи раннего средневековья со славянами. Делается это для того, чтобы морально поддержать русскую общину в странах Восточной Прибалтики, значительно удревняя ее корни там. Так, давно известный своими националистическими пристрастиями историк А. г. Кузьмин в недавно вышедшей брошюре "Кто в Прибалтике "коренной"?" настаивает на том, что эстонцы являются в Прибалтике пришлым населением (но забывает при этом упомянуть, что угро-финские племена обитали там с эпохи неолита), что современные балты (латыши, литовцы) не являются прямыми потомками древних балтов, а венеды, обитавшие в Южной Прибалтике с конца I тыс. до н. э., были якобы кельтами-иллирийцами, известными в истории едва ли не со времен Троянской войны, а затем с VI в. н. э. слились со славянами, что и положило начало варягам-руси; к славянам он причисляет и германцев-вандалов. По Кузьмину, венеды занимали Юго-Восточную и Восточную Прибалтику якобы до того, как туда из внутренних континентальных районов передвинулись балты и финноязычные племена. Тем самым, Рюрик и прочие пришедшие с ним варяги-русь оказываются если не славянами, то во всяком случае их ближайшими родичами. И именно эта "русь" в X в. обложила данью многочисленное угро-финское и балтское население Восточной Европы. Автор объявляет районы Понеманья (Вильно, Ковно и пр.) исконно русскими *4 . Иными словами, автор всеми силами отстаивает весьма сомнительную идею о широком ареале "русских-славян" в раннем средневековье в Восточной и даже Центральной Европе и об их едва ли не изначальном политическом господстве над прочим неславянским населением.
Интересно, что концепция профессионального историка А. г. Кузьмина перекликается даже не столько с идеями историков-славянофилов XIX в. (Д. И. Иловайский, И. Е. Забелин и др.), сколько со взглядами их современника Е. И. Классена *5, которого тогда и за историка-то не считали, но теорию которого в 1991 г. охотно популяризировал журнал "Волхв", печатный орган одного из наиболее радикальных течений русских националистов-неоязычников. Иначе говоря, именно в то время, когда народы Прибалтики боролись за полный суверенитет, русские националисты публиковали фантастические идеи Классена о том, как русские якобы вышли к Балтийскому морю уже к 300 г. до н. э., как они были прямыми потомками троянцев и как варяги сформировались на славянской основе. Классен отождествлял со славянами скифов и сарматов, прославляя их вклад в мировую культуру. Тем самым он пытался доказать, что славяне обрели свою государственность не позднее, чем финикийцы, греки или римляне.
Вся эта "интеллектуальная" деятельность нашла своего благодарного потребителя в лице некоторой части русской общины в Прибалтике. Председатель Конгресса Русских общин в Прибалтике Д. О. Рогозин в интервью радиостанции "Маяк" 9 июля 1993 г. утверждал, в частности, что восточнославянские племена жили в Прибалтике до прихода туда угро-финнов. Все это нельзя не рассматривать иначе как своеобразную реакцию русской диаспоры на дискриминационные порядки, возникшие в начале 1990-х гг. в Латвии и Эстонии.
Аналогичная реакция на новую ситуацию, создавшуюся после 1991 г., последовала и от русских политических активистов Калининградской области. Обращаясь к древней истории, они пытались утверждать, что земли Пруссии исконно принадлежали русским-славянам. "Нам же, -- писали они, -- пришедшим на землю древней Пруссии, на землю, давшую название великому народу, на землю, откуда вышли предки династий Рюриковичей и Романовых -- всем нам надо помнить и знать, что мы живем не на чужой земле. Мы живем на земле праотцов, сплотившихся с Великим Новгородом, Киевской Русью и Московским государством..." *5 .
Еще один пример связан с деятельностью многих тюркоязычных ученых (лингвистов, историков, археологов), которые в течение последних 20-30 лет со все большим жаром пытались, вопреки прочно установленным фактам, доказать древность тюркских языков в степной зоне Восточной Европы, на Северном Кавказе, в Закавказье и даже в ряде районов Ирана. Особенно популярной среди них (М. З. Закиев, И. М. Мизиев, Ю. Б. Юсифов, Г. А. Гейбуллаев и др.) была идея о тюркоязычии скифов, саков, сарматов, алан (т. е. ираноязычных степных кочевников) *6 . Некоторые азербайджанские авторы шли еще дальше, причисляя к тюркам древних албанцев -- исконных обитателей Восточного Закавказья, которые на самом деле говорили на северокавказских языках. Тюркский пример особенно показателен, ибо носители этих языков начали широко расселяться по огромным пространствам Старого Света лишь в I тыс. н. э. Лихие наездники, отважные завоеватели, создатели крупных средневековых государств, они оказались к XX в. на задворках политической истории. Иначе говоря, выйдя на историческую сцену как неутомимые колонизаторы, тюрки в течение последних столетий волею судьбы попали в ситуацию диаспоры. Это и определило особенности развития у них этногенетической мифологии в течение последнего столетия и, в особенности, в последние десятилетия. Не отказываясь от своего славного прошлого, тюркские народы бывшего СССР пытались укорениться на занимаемых ими в настоящее время землях, опираясь на упомянутую выше идею исконного местного тюркоязычия. В этом выражалось их сопротивление нараставшему в последние десятилетия давлению русификации.
Особое место в этих псевдонаучных построениях занимает книга чувашского исследователя-любителя Г. П. Егорова, опубликованная в 1993 г. и доказывающая, что чуваши являются не больше, не меньше как прямыми потомками шумеров *8 . При этом автор категорически отвергает устоявшееся в науке мнение о тюркской принадлежности чувашей, оживляя давно отброшенную теорию 1920-х гг., стимулированную некоторыми построениями академика Н. Я. Марра и популярную среди чувашских националистов. Егоров заявляет о своем стремлении "восстановить истинную историю чувашей", будто бы искаженную поколениями историков. Автор "прослеживает" исторический путь пра-шумеров (т. е. пра-чувашей) в Месопотамии со времен возникновения земледелия и заявляет, что "с очень отдаленных времен, с XI до III тыс. до н. э., в Месопотамии жил только один народ". Шумеры сплотились во второй половине III тыс. до н. э., чтобы противостоять набегам семитов. Именно семитское вторжение привело к распаду шумерской общности на две части: одна группа мигрировала в Восточное Средиземноморье и Южную Анатолию, тогда как другая все еще жила в Южной Месопотамии. Затем первая мигрировала в Юго-Восточную Европу, принеся туда навыки клинописи. Из-за "аккадского террора" пришла в движения и южная группа, которая переселилась вначале в Среднюю Азию. Вот когда возникло деление чувашей на низовых и верховых, сохраняющееся и в наши дни, объясняет автор.
Передвигаясь по просторам Передней Азии и соседним регионам, "шумеры-чуваши" несли с собой свою высокую культуру: они будто бы значительно повлияли на развитие иврита, создали мировые религии, включая и христианство (автор утверждает, что Иисус Христос тождественен чувашскому языческому духу -- Кереметь), принесли искусство земледелия в Египет и Среднюю Азию и даже в Северо-Западный Китай, а также распространили пивоварение по всему миру. В начале I тыс. н. э. чуваши были оттеснены из Средней Азии на Северный Кавказ, где они встретили своих западных сородичей, пришедших из Восточного Средиземноморья, и слились с ними. Некоторые из чувашских групп осели тогда в Грузии, Армении и Азербайджане. Но остальным пришлось искать пристанище в Среднем Поволжье. Так "чуваши-шумеры" оказались на своей нынешней территории. Автор верит в тождество шумерского и чувашского образа жизни, и в то, что "шумерский язык -- это чувашский язык, сохранившийся без каких-либо изменений". А шумеры были первыми теологами, земледельцами, философами, математиками, кузнецами планеты, изобретателями бронзового литья, письменности и государственности. "Бог повелел им быть во всем впереди других народов". В Среднем Поволжье они создали могущественное булгарское государство, вполне моноэтничное по своему составу.
Автор сетует на то, что чуваши постоянно страдали от более отсталых врагов-варваров, которые посягали на их территорию и культурное достояние, будь-то Нижняя Месопотамия, Средняя Азия или Среднее Поволжье. Они потерпели сокрушительное поражение от татаро-монголов, испытывали тяжелый гнет во времена Казанского ханства и освободились от последнего лишь в 1552 г. благодаря русской помощи.
Автор делает особый акцент на вклад чувашей в русскую культуру и утверждает, что именно они были основными создателями русского языка. Он убежден, что чувашский язык повлиял на многие языки Европы и Азии. Более того, по его словам, именно "чуваши-шумеры" впервые пересекли Атлантический океан и открыли Новый Свет, принеся основы культуры американским индейцам.
Короче говоря, Егоров настаивает на полной самобытности чувашского народа, отличающегося от всех других по языку, культуре, физическому типу и, отчасти, даже по религии. Впрочем, он не отказывается от христианства, но проявляет отчетливое желание совместить его с чувашским язычеством. Совершенно очевидно, что кроме всего прочего, его теория преследует две цели: во-первых, подсказать путь к решению земельного вопроса (имея в виду чрезмерно высокую плотность сельского населения в Чувашии, автор "напоминает", что в былые времена Волжская Булгария занимала не только Волго-Камье, но простиралась далеко на юго-восток вплоть до Южного Урала и р.Урал), а во-вторых, стремится сплотить достаточно крупную чувашскую диаспору вокруг разрабатываемой им "чувашской идеи". Нелишне отметить, что возникшая в марте 1991 г. Партия Национального Чувашского Возрождения исходит в своей политической деятельности из послылки о прямой преемственности между современной Чувашией и Волжской Булгарией *9 .
2) В ряде случаев этногенетические мифы рисуют картину широчайших бесконечных переселений, которые заканчиваются или должны закончиться благополучным укоренением на какой-либо территории или же, что встречается чаще всего, возвращением на родную землю. Последнюю модель можно назвать моделью блудного сына.
В 1970--80-х гг. такого рода миф развивался одним из направлений русского национализма (В. И. Скурлатов, В. И. Щербаков), причем среди источников этих построений была фальсифицированная "Влесова книга", ставшая едва ли не Священным Писанием для русских "неоязычников" *10 .
Отождествляя славян-русов с древними иранцами (киммерийцами, скифами и пр.) и индо-иранцами, а порой даже и с праиндоевропейцами, эти авторы рисуют захватывающую картину передвижений могущественных скотоводческих племен по всему евразийскому степному поясу и примыкающим к нему землям, которые тем самым стали исконным ареалом этих древних (читай: славянских) племен. Скурлатов так обобщает результаты своих "изысканий": "Если объективно (и без русофобской предвзятости) обобщить свидетельства древних источников и данные современной науки, то напрашивается вывод, что пятнадцать веков назад русы обосновались, видимо, и на Волге, и в Приазовье, и в Крыму, и на Днепре, и на Немане, и на Балтике, и даже, возможно, в Скандинавии, на берегах Северного моря, и в Центральной Азии" *11 . Для него не составляет труда найти следы славных славянских завоевателей в Малой Азии и Закавказье на рубеже II--I тыс. до н. э., объявить славян основателями города Тбилиси или связать их с урартами. Скурлатов оживляет нацистский миф о культуртрегерах-индоевропейцах (арийцах), которые якобы разносили этнокультурные "хромосомы" из своего изначального ареала, который он, правда, помещает в Прикубанье и степи Северного Причерноморья, по всему миру -- от Индии до Британских островов. "Их "чистота", пишет он, -- обеспечивалась не только природной изолированностью, но и культурно-идеологической обособленностью, ревниво поддерживаемой жрецами-волхвами. Но воины-конники разносили эти "хромосомы" по всему свету" *12 . Здесь же в Причерноморско-Прикавказском регионе Скурлатов ищет исконную территорию народа Рос (Рус) и "страны русов". По его мнению, отдельные группы славян-русов сыграли немалую и несомненно благотворную роль в формировании народов Кавказа, Великой Булгарии, Малой Азии и даже Леванта.
Все эти построения нужны автору для того, чтобы обосновать исконные права русских на всю территорию бывшей Российской Империи, и в этом он прямо следует евразийской концепции, сложившейся среди части русских эмигрантов в 1920-е гг. В одной из своих работ, опубликованных под псевдонимом, Скурлатов провозглашает: "Таким образом, не Припятские болота, куда нас пытаются загнать некоторые археологи, а огромный простор Евразийских степей вплоть до Амура -- вот наша истинная прародина. 400 лет назад русские лишь вернулись в родное Русское поле, которое тысячелетиями принадлежало нашим предкам" *13 .
В принципе в том же русле работает и В. И. Щербаков, построения которого отличаются, правда, еще большим размахом и поистине безудержной фантазией. Он стремится отождествить этрусский язык со славянским, а самих этрусков-расенов с "восточными атлантами", которые якобы сумели выжить в Малой Азии и Восточном Средиземноморье после гибели легендарной Атлантиды. По мнению автора, "этруски -- это, образно говоря, лист, оторванный от хетто-славянского древа". В то же время этруски (читай: славяне) оказываются у истоков древнеегипетской и левантийской цивилизаций, и даже устраивают экспедиции к берегам Центральной Америки, оказывая влияние на майя и ацтеков. Развивая некоторые идеи Скурлатова, Щербаков заявляет, что древнейшие обитатели Палестины (вначале хананеи, затем -- филистимляне) изначально были также пелазгами-этрусками. И даже Библия была записана на языке хананеев, а не израильтян, которые появились в Палестине относительно недавно. Другим исконным ареалом русов оказывается, по Щербакову, Малая Азия, откуда после разгрома Трои население бежало в Европу, в частности, в Северное Причерноморье, в Поднепровье и так до Балтийского моря, где пришельцы восстановили свою былую государственность.
К началу 1990-х гг., т. е. когда СССР дал основательную трещину и начался необратимый процесс распада, построения Щербакова приняли особенно гипертрофированный характер. Теперь племя русов, или восточных атлантов, оказалось тождественным дошумерскому населению Двуречья; оно будто бы расселялось по Ливии, долине Нила, Северной Индии и даже дошло до Китая и Японии. А ваны, или венеты/венеды, что, по автору, тождественно славянам (точнее, вятичам), обитали первоначально в Малой Азии, а затем широко расселились на западе (включая Западную Европу) и на востоке (вплоть до Парфии). Они же основали государство Урарту, и "почти все корни урартов и их слова вместе со многими грамматическими формами... совпадают с корнями русского языка и диалектных слов, унаследованных от ванов-вятичей" (sic! Интересно, что это утверждает автор, считающий себя профессиональным лингвистом! Отмечу попутно, что урартский язык, как это известно любому образованному филологу, относится к группе северокавказских языков, не имеющих ничего общего не только со славянскими, но и с индоевропейскими вообще -- В. Ш.). И автор сетует на то, что археологи Армении умалчивают о находках "славянских черепов" на территории Урарту, скрывая от мира правду. Подобно Скурлатову, отдавая дань расистской теории, автор убежден в возможности обнаружения древних "славянских черепов", причем это его убеждение основано на не имеющей никакой фактической почвы вере в то, что древние народы старались поддерживать чистоту генофонда: "Смешанные браки способны обезобразить даже многочисленный народ, ведь древние хорошо знали преимущество чистой породы, сохраняемой даже в сельском хозяйстве; до эпохи геноцида и принудительной гибридизации, равно уничтожающих генофонд, было еще очень далеко".
От русской мессианской идеи автор переходит к пророчествам, пытаясь научить русских и их соседей стратегии поведения. Он замечает, что именно в силу своей бесхарактерности этруски дали римлянам себя победить, "и русы сейчас столь же бесхарактерны, как 2000 лет назад", не только живя в нищете и позволяя заезжим купцам себя грабить, но и "поддерживая своих врагов -- националистов" (имеются в виду национальные движения, развернувшиеся в СССР к концу 1980-х гг. -- В. Ш.). И тут же, возвращаясь к событиям Второй мировой войны, автор среди самых заклятых врагов называет Литовский легион, эстонскую "Эрна", латышских националистов, крымско-татарский легион смерти. Все это представляло особый смысл для русских националистов в конце 1980-х -- начале 1990-х гг., когда Прибалтика боролась за независимость, а крымские татары предпринимали очередную попытку вернуться в Крым.
Рассматриваемая мифологическая модель воссоздается и петербургскими неоязычниками-"венедами" в их журнале "Волхв" и газете "Родные просторы". Здесь, с одной стороны, воспроизводятся давно устаревшие теории XVIII-XIX вв., отождествляющие скифов, сарматов, киммерийцев, фракийцев, роксоланов со славянами, в частности, отстаивается идея о доисторической славянской письменности, едва ли не древнейшей в мире (последняя идея в особенности созвучна представлениям Щербакова и ряда других современных мифологов). С другой стороны, популяризируются идеи украинского националиста-эмигранта Ю. Г. Лисового о славной истории восточных славян в первобытную эпоху *15 . Одновременно разрабатывается циклическая концепция истории, по которой славяне якобы покинули исконные прибалтийские земли 4000-4500 лет назад и переселились в Индию. Там они стали ведийцами и зачинателями высочайшей культуры, с которой они и вернулись позднее на территорию будущей Европейской России. Это -- "венеды-вятичи", широко расселившиеся в Северо-Восточной Европе и по Балтийскому побережью, причем следы их будто бы встречаются и в других районах Европы. Праславяне якобы создали блестящую варненскую культуру на Балканах в IV тыс. до н. э., которая, помимо всего прочего, дала миру древнейший алфавит. От праславян-киммеров происходили будто бы и финикийцы, не имеющие ничего общего с семитами, но зато (sic!) ставшие прародителями русских поморов. От этих же киммеров происходили не только русские племена, но и гунны, болгары и даже... кхмеры! И эта концепция как непременный атрибут включает утверждение о том, что славяне поселились в Прибалтике ранее финно-угров. Здесь же находит место и теория Щербакова о славном Асгарде и асах, что свидетельствует о том, что русские националисты широко обмениваются информацией и быстро подхватывают и развивают идеи друг друга. Но журнал "Волхв" идет еще дальше Щербакова, объявляя славянином первого египетского фараона Нармера и заявляя о близком родстве между славянами и айнами Японии. В этой версии славяне в отличие от народов Запада представляются носителями вечного мира, и выражается уверенность, что "возродится Россия -- мать будущей Великой цивилизации славян" *16 .
Постепенно аппетиты петербургских неоязычников растут. В самое последнее время праславянам приписывается уже не только создание древнейшего алфавита, но и выработка религиозных ведических систем, которые послужили основой индуизму, брахманизму, буддизму и зороастризму; греческая и римская цивилизации представляются ответвлениями славянорусского язычества; к славянам причисляются шумеры Южной Месопотамии, которые объявляются отважными землепроходцами и мореходами, достигшими в древности Индокитая, Японии и даже Америки. С русами ассоциируются и создатели мегалитических культур в первобытной Европе. Утверждается, что все народы Европы сложились на славянском субстрате. Не остается в забвении и палестинская проблема: отстаивается уже известная нам идея о том, что и в Палестине исконным населением были славяне, от смешения которых с родственными финикийцами произошли хананеи, предки современных палестинцев. Совершив все эти подвиги и распространив высокую культуру едва ли не по всему миру, славяне в конечном итоге вернулись в Северное Причерноморье. Но когда-то "это был огромный народ, рассеянный по всей Европе, по берегам Азии и Африки", который "уже за 2500 лет до Колумба и др. открыл все "неизвестные земли", чувствовал себя везде дома". Он гостеприимно принимал в свою среду любое другое племя, но ответом всегда была неблагодарность, стремление закабалить или даже истребить его *17 .
В последние годы все эти мифы были подхвачены и активно распространяются национал-патриотической прессой. Они особенно популярны в кругах, тяготеющих к русскому неоязычеству, но и органы православного национализма ("Русский вестник", "Колоколъ") не чураются такого рода экскурсов в древнейшую историю.
Совершенно очевидно, что все рассмотренные версии ранней истории славянства, отстаиваемые современными русскими националистами, чутко отражают драматизм ситуации, в которой в последние годы оказался русский народ: рост нетерпимости к русским в национальных республиках к концу 1980-х гг., возникновение новой русской диаспоры в конце 1991 г. после распада СССР, дискриминация, которую в той или иной форме испытывали русские в инонациональном окружении и, наконец, возвращение русского населения назад в Россию, которое кое-где наблюдалось еще в 1970-е гг., но в первой половине 90-х гг. приняло массовый характер. При этом всегда и не без основания считая себя реальными создателями великой державы, будь то Российская Империя или СССР, русские восприняли ее крушение как историческую трагедию. Ее следствием стала психологическая травма, а отсюда и лейтмотив всех изложенных версий, упирающих на былое широкое расселение славянства, их всемирную культуртрегерскую миссию, и в то же время их возвращение на свою исконную территорию вследствии как природных катаклизмов, так и вражеских нападений. Вот откуда неутомимая, имеющая поистине мессианский характер вера в то, что наваждение пройдет и русский народ восстановит в полном объеме свое могучее государство *18 .
На этой основе вновь оживляется идея о великих арийцах-завоевателях, только на этот раз они связываются не с германцами, а со славянами. Такая версия популяризируется, в основном, русскими неоязычниками, которые пытаются тем самым доказать, что евразийские просторы изначально принадлежали русским. Иными словами, расширение Российского государства в XVI-XVIII вв. рассматривается этой версией не как завоевание, а как возвращение на свои древние земли *19 . Это делается, в частности, для отстаивания гражданских прав русского населения в Северном Казахстане, для которого отмеченный миф находит здесь "древние корни" *20 .
В концепциях русских националистов "русский народ" понимается обычно как триединство великороссов, малороссов (украинцев) и белорусов, т. е. теоретически отождествляется с восточными славянами, хотя на практике русские националисты вряд ли готовы поступиться хоть малой толикой своего языкового или культурного наследия в пользу своих соседей-сородичей. Об этом свидетельствует политика русификации, проводившаяся как в рамках Российской Империи, так и в бывшем СССР. Это, естественно, вызывало сопротивление, которое идеологически также порой оформлялось в виде этногенетической мифологии, принимавшей крайние формы среди писателей-эмигрантов. С этой точки зрения, внимания заслуживает концепция Л. Силенко, выходца с Украины, который во время войны бежал в Германию, а затем в 1953 г. переехал в Канаду, где в 1964 г. основал Украинскую нативистскую (неоязыческую) церковь (РУНВiра). Основы веры изложены им в объемистой книге "Мага вiра", изданной в США в 1979 г. и представляющей собой скорее историософское, чем религиозное произведение *21 . Суть книги составляет прославление украинской культуры, языка (как "языка аристократов всего мира") и истории. Особое значение придается принципу крови: "дети, важно не где вы родились, а кто вас родил". Пропагандируется национальное единобожие, вера в Дажьбога -- создателя всего сущего.
Но особое значение придается месту Украины в истории человечества и славным страницам прошлого украинского народа. Автор верит, что древнейшие люди на земле появились именно на Украине, что здесь впервые сложились вера в умирающего и воскресающего бога, а также культ Богини-Матери, которые затем распространились отсюда по всему свету. На Украине будто бы возник древнейший в мире календарь, а позднее появилось первое земледелие, которое именно отсюда и распространилось по всему миру. Здесь же была одомашнена лошадь и был изобретен колесный транспорт, позволивший местным обитателям широко расселиться по планете. Стоит ли удивляться, что, по мнению этого автора, "на Украине найдены наидревнейшие памятники культуры и цивилизации планеты Земля".
Украина являлась и прародиной индо-европейцев, сложение которых началось 25 тыс. лет назад. В отличие от многих других авторов, называющих их арийцами, Силенко использует для них термин "ориане" (Украину он называет Ориана), ибо "Адольф Гитлер... скомпрометировал слово "ариец". Вопреки немецким ученым эпохи нацизма, автор полагает, что индо-европейцев надо причислять не к индо-германской, а к "индо-украинской расе". Мало того, выходцами с Украины и, тем самым, ближайшими родичами индоевропейцев, по Силенко, оказываются шумеры и гиксосы, которые, тем самым, якобы являются ответвлениями трипольской культуры. И автор без устали ищет в шумерском языке украинские и санскритские корни, полагая, что два последних языка находились в ближайшем родстве. Силенко даже составил словарь "украинско-санскритского" языка, в то же время наотрез отрицая сколько-нибудь близкое родство между русским и украинским. По его мнению, "ранний санскрит" был "языком трипольцев, т. е. древнейших украинцев". Для Силенко санскрит является священным источников индоевропейских языков и, больше того, "исконным языком белой расы". А украинский язык, по его теории, является дочерним ответвлением санскрита.
Шумеров и древних украинцев, наряду с киммерийцами, митаннийцами, касситами, персами, гуттиями (sic! -- В. Ш.), автор с гордостью причисляет к "орианам", прямым наследникам трипольской культуры. А в отдельных местах своей книги он безоговорочно отождествляет древних украинцев с трипольцами, создателями культуры эпохи позднего неолита--энеолита второй половины V -- IV тыс. до н. э. на территории Украины, и утверждает, что земледельцы-украинцы времен трипольской культуры уже тогда назывались "русью". В то же время среди древних названий украинцев он упоминает "ории, кимеры (шумеры), хетты (скифо-сарматы), анты" и считает казаков потомками скифов, а легендарных амазонок отождествляет с "украинками (русичками)". Этрусков и пелазгов он также считает выходцами с Украины и создателями блестящей микенской культуры. Отождествляя пелазгов с филистимлянами, он, тем самым, дает понять, что древние украинцы стояли также и у истоков палестинской культуры. Автор упрекает историков за то, что они якобы скрывают от людей правду о шумерской цивилизации. А правда эта, по его словам, состоит в том, что пришлые семиты изгнали шумеров из Месопотамии и присвоили себе все их великие культурные достижения. Шумерам пришлось бежать, причем частью они вернулись "в раздольные степи своих предков" -- на Украину--Киммерию, и именно от них (sic!) происходят современные украинцы. Для доказательства родства шумеров с древними обитателями Украины автор привлекает всевозможные археологические материалы -- от позднепалеолитических до эпохи бронзы, а также украинские народные обычаи и верования, которые хотя бы отдаленно могут напоминать шумерские. Вряд ли стоит говорить о том, что эта методика не имеет под собой никаких научных основ и скорее напоминает народную этимологию. Но ведь созданию мифологической версии научные методы только мешают.
Арийцы (ориане) были великими землепроходцами и колонизаторами. В Индии они якобы покорили монгольские племена, а на Среднем Востоке -- семитские. Силенко убежден, что завоеватели Египта и Ханаана, гиксосы, были "русами", пришедшими из Северного Причерноморья, они будто бы основали Иерусалим, изначальное название которого звучало как "Руса салем". Украинские (скифо-киммерийские) армии взяли штурмом столицу Ассирии и освободили народы Передней и Средней Азии от ассирийского гнета. Арии несли с собой религию Вед, которая сформировалась еще на прародине, т. е. в Северном Причерноморье и на берегах Днепра, причем основы ведийской культуры сложились будто бы 10--12 тыс. лет назад. Если бы не было Вед, не появились бы на свет ни Заратустра, ни Будда, а без них не было бы почвы для возникновения иудаизма, христианства и мусульманства. Более того, Силенко утверждает, что семиты позаимствовали идею монотеизма у ориан. Он с гордостью сообщает, что потомок последних, народ, давший миру священные Веды, "древнейший памятник человеческой мысли", живет и ныне на Днепре.
Автор подчеркивает, что еще за 3500 лет до вторжения персидского царя Дария на земле Орианы (Украины-Руси) уже существовали самостоятельные царства с городами и храмами, а Киев являлся наидревнейшим городом людей белой расы. По словам Силенко, уже в I тыс. до н. э. существовала Украинская (Орианская) империя, которую не мог покорить никто -- ни Дарий, ни Александр Македонский, ни римский император Траян. Летописное сказание о призвании варягов автор объявляет выдумкой христианских монахов. Он склонен больше верить фальсифицированной "Влесовой книге", чем историческим источникам.
Всеми способами автор пытается доказать, что Украина и украинцы (ориане) имели славную и богатую дохристианскую "ведическую" культуру и историю, и неверно связывать "украинскую духовность" с каким-либо византийским наследием. Напротив, навязав Украине чуждое ей христианство, вначале Византия, а затем Москва стремились закабалить украинский народ, превратить украинцев в духовных рабов. Ни одному народу мира христианизация не принесла столько опустошения, как "украинцам (русичам)": погибли украинская дохристианская литература, украинское мировоззрение, история, сам способ существования. Непобедимые воины эпохи язычества, украинцы стали терпеть поражения от врагов, став христианами. А позднее Москва узурпировала украинское наследие, противоправно присвоив себе и имя Руси. На самом деле население московских земель слагалось из прибывших с Украины колонистов и местных финских и тюркских обитателей. У Московской Руси, -- замечает автор, -- нет ни политических, ни моральных прав связывать себя с историей Украины (Руси). Ведь она сложилась на основе татаро-монгольской орды, и русские Москвы -- это православные татары. Автор не упускает случая подчеркнуть, что "украинцы (русичи) и москали (русские) -- это две разные человеческие общности", которых православное единоверие ничуть не сближает. Интересно, что выводы автора прямо противоположны подходу евразийцев, у которых он заимствовал немало из изложенных выше идей.
Истинным народом может быть только тот, заключает автор, который имеет свою оригинальную культуру, свою духовность, свою историю, а украинская самобытность связана прежде всего с дохристианским периодом. Христианство же, "основанное на кочевом иудаизме", рассматривалось украинцами как "язычество". Ведь даже слово "Бог", по Силенко, имеет украинское происхождение. Вот почему украинцам, по мысли Силенко, важно вернуться к исконной языческой вере ("чтобы мы были самоотверженны и сильны в бою, нам нужна вера -- святая Родная Украинская Национальная Вера"), т. к. каждый народ должен иметь свою самобытную национальную религию: пусть израильтяне поклоняются своему богу, а богом "Руси (Украины)" является Дажьбог. Христос же -- чужак ("еврейский раввин") для украинцев, он был духовным лидером евреев, и ему не место рядом с Дажьбогом. Подобно отдельным бывшим "украинским" группам, возвращавшимся в прошлом на Украину, украинцы должны вернуться к исконной дохристианской религии. Лишь в этом Силенко видит залог счастливого будущего Украины и украинцев, и на на это должна быть направлена Украинская Духовная Революция.
Проповедь Силенко обращена прежде всего к рассеянным по всему миру украинским эмигрантам, потерявшим свою государственность и нуждающимся в сильнодействующем лекарстве для сохранения своих языка и культуры. Для исцеления их от "диаспорического синдрома" автор прибегает к двум психотерапевтическим средствам: во-первых, он рисует грандиозную картину славного исторического прошлого украинского народа, а во-вторых, изобретает национальный неоязыческий культ в надежде на то, что он сможет сплотить украинцев диаспоры и уберечь их от полной ассимиляции.
В выборе именно этих двух методов Силенко далеко не одинок. К ним прибегают и другие активисты национальных движений, что в последние годы ярко проявилось в татарско-"булгарском" и, как было показано выше, в чувашском движениях. В принципе татары-"булгаристы" пытаются совместить обе рассматриваемые модели. С одной стороны, отождествляя себя с домонгольским населением Среднего Поволжья, они настаивают на своем исконном праве на местные земли. С другой же стороны, учитывая интересы татарской диаспоры, они начинают претендовать на грандиозную территорию бывшей Золотой Орды, и это также заставляет их обратиться к модели блудного сына *22 . В конце 1993 г. в их среде ходила рукопись, рисующая новую версию ранней истории "булгарского народа". По этой версии, "тюрко-иранские предки булгар" 35 тыс. лет назад жили якобы в Каповой пещере на Урале подобно тому, как кроманьонский человек в ту же эпоху обитал в пещере Кро-Маньон в Южной Франции. 15 тыс. лет назад сложился союз "тюрко-иранских (арийских) племен", который положил начало древнейшему в мире государству Идель-Урал. В результате несчастной гражданской войны и из-за нашествия угро-финских племен с востока 12 тыс. лет назад этот союз распался. Тогда-то булгары и начали расселяться по всему миру: на Алтай, в Среднюю Азию, в Северный Китай и даже... в Северную и Южную Америку. Автор рукописи считает, что америндские языки и ныне близки "тюрко-булгарскому" (излишне упоминать, что все это весьма далеко от реальности).
Рукопись рассматривает булгар как культуртрегеров, которые несли другим народам высокую культуру: они начали плавить железо на Алтае, возводить храмы и пирамиды в Китае и Америке; они же основали "тюрко-булгарское государство Самар, или Шумер" в Месопотамии, которое называлось также Атлантидой. Позднее "скифо-булгарам" пришлось покинуть этот район как из-за "потопа", так и из-за нашествий вначале афразийцев с юга и хетто-киммерийцев с севера, а затем мидийцев с востока. Тем самым, спустя тысячелетия булгары вернулись на свою родину Идель-Урал. В конце I тыс. до н. э. -- первой половине I тыс. н. э. "тюрко- и гунно-булгары" предпринимали попытки вернуть себе прежние земли. И до X в. вся Восточная Европа будто бы принадлежала "тюрко-гунно-булгарам". Автор делает особый акцент на то, что "Дунайская, Волжская и Азовская Булгарии были великими державами, подобно Великой Армении, Великобритании, Великой Литве, Великой Руси и т. д. и т. п.". Он заявляет, что русские князья X в. были "на 75% тюрко-булгарами". "Огузско-булгарскими воинами" были будто бы и сельджуки, которые основали огромную империю на Среднем Востоке от Арала до Месопотамии. Тюрко-булгары раннего средневековья сыграли очень важную роль в истории Европы и повлияли на развитие многих европейских народов. Так, именно они были будто бы создателями древнейших государств в Восточной Европе: Аварского каганата, государства Само, Литовского государства, Дунайской Болгарии, Венгрии, а также Киевской, Суздальской и Московской Руси.
Этот список великих деяний булгар автор завершает сетованиями по поводу разрушительной деятельности большевиков и татар, которые целенаправленно искореняли историческую память и этническое самосознание булгар. Вот награда за огромный вклад булгар в мировую историю! -- патетически восклицает автор. Остается добавить, что "булгаристы" включают в состав "булгарской нации" не только волго-камских татар, но и сибирских, астраханских татар и даже башкир, а Волжскую Булгарию представляют как могучее государство, простиравшееся от Северного Ледовитого океана до Каспийского ("Булгарского") моря и от низовий Оки до Оби или даже Енисея. Булгаристы (или "ваисовцы", как они называли себя изначально с середины XIX в.), оставаясь мусульманами, постоянно отмежевывались от официального ислама, представляя собой одну из мусульманских сект *23 . Тем самым, и у них проявлялась тенденция к созданию своей национальной религии. С недавнего времени часть из них начинает тяготеть к тенгрианству.
В последние 10-15 лет в США определенное развитие получило движение "афроцентризма", ставящее своей задачей повысить самооценку черного населения, "вернув" ему славные страницы прошлого, предшествующего эпохе работорговли, окрасившей историю афроамериканской диаспоры в особенно мрачные тона *24 . Сейчас некоторые афроамериканские историки, антропологи и философы пытаются развивать и пропагандировать концепцию, согласно которой вся мировая цивилизация пошла из Египта, а его древнее население было будто бы чернокожим *25 . Эти авторы руководствуются все той же гипермиграционистской схемой и настаивают на том, что древнейшие государства Аравии, Месопотамии, Среднего Востока, долины Инда, Китая и Мезоамерики были созданы руками черных культуртрегеров, которые задолго до белых прославились как великие колонизаторы и носители высшего знания. В настоящее время эти схемы включаются в школьные курсы, предназначенные для ряда афроамериканских колледжей, и в США ведется оживленная дискуссия о ценности такого рода обучения и его возможных последствиях.
Афроамериканский пример особенно интересен тем, что он уже привел к некоторым практическим шагам, заслуживающим внимания. Я имею в виду секту "черных евреев", созданную в начале 1960-х гг. в Чикаго черным рабочим Бен Амми. Последний учил, что израильтяне изначально были черными. Римляне переселили их в Африку, откуда они и попали в Америку уже в качестве рабов. Движение, ассоциирующее черных с еврейской диаспорой, пользуется некоторой популярностью среди афроамериканцев. Но Бен Амми и его секта представляли наиболее радикальное крыло этого движения: им было недостаточно обратиться в иудаизм и считать себя израильтянами, они стремились и физически вернуться в Израиль. В 1966 г. на Бен Амми якобы снизошло видение о возвращении "детей Израиля домой". И вот в 1967 г. он с 350 своими последователями переселился в Израиль. В настоящее время эта община обитает в Северном Негеве в городе Димонах, достигнув численности 1500 человек *26 .
в) Иногда отмечается стремление осознать историю своего народа или своей Родины в русле геополитических концепций, которые объясняют те или иные повороты истории особенностями ландшафта, якобы определяющими ход развития политической организации и придающими международным отношениям тот или иной характер. Это ведет к построению геополитической модели.
Такой подход к истории России разрабатывался группой русских эмигрантов-националистов (П. Н. Савицкий, Н. С. Трубецкой, Г. В. Вернадский и др.) в 1920-30-х гг. Это движение воспринимало Россию как отдельный уникальный континент Евразию, вследствие чего оно и получило название "евразийства". Евразийцы видели специфику России, во-первых, в сочетании своеобразных континентальных ландшафтов и климатов (Россия -- "континент-океан", по Савицкому), которые будто бы резко отличают ее от "периферийных" приморских регионов Европы и Азии, во-вторых, в многообразии этнических культур, которые в силу природной обусловленности находятся в постоянном взаимодействии и вырабатывают некоторые общие "ареальные" черты культуры, языка и психики; в-третьих, в постоянно присутствующей тяге к политическому объединению, которая в отдельные эпохи воплощалась в создании колоссальных империй (скифский мир, тюркский каганат, монгольская держава, Российская Империя, Советский Союз) *27 . Оторванные от родины революционной бурей, русские интеллигенты-евразийцы пытались переосмыслить историю России. Понимая тщетность попыток возврата к старому, они стремились выработать новое видение прошлого и будущего, осознать, каким образом Россия может сохраниться как целостная великая держава и двигаться по пути прогресса, в то же время не отказываясь от своего культурного своеобразия.
Сложность этой задачи состояла в том, что для своего решения она требовала примирить кардинально различные, часто прямо противоположные тенденции. Ведь с одной стороны, суть русского мировосприятия и русской культуры, которая отличает их от Запада, евразийцы видели в православии, унаследованном у Византии. Но с другой стороны, в отличие от многих других русских националистов, исходивших из "принципа крови", евразийцы делали акцент на общности исторических судеб, на общем наследии, выработанном самыми разными народами на одной и той же территории независимо от особенностей их религии или языка. Поэтому евразийцы не видели особой нужды в лояльности именно славянскому единству и даже более того -- противопоставляли русских (вместе с украинцами и белорусами) западным и южным славянам, как сильно "испорченным" европейским католическим влиянием. Напротив, они вполне допускали мысль о том, что русские сложились из смешения славян с другими неславянскими народами Евразии, особенно, угро-финнами и тюрками. Евразийцы, в частности, подчеркивали вклад последних в общероссийскую культуру, и прежде всего в формирование русской государственности. По их мнению, своим быстрым возвышением и расцветом Московская Русь была обязана прежде всего политическому опыту, позаимствованному у Золотой Орды. Идея о том, что Россия в политическом плане была наследницей великой монгольской державы, проходит красной нитью через все их работы.
Как писал в одной из своих ранних работ П. Н. Савицкий, "стихийный и творческий национализм российский, по самой природе своей, расторгает и разрывает стеснительные для него рамки "национализмов" западноевропейского масштаба... Мы обращаем свой национализм не только к "славянам", но к целому кругу народов "евразийского" мира, между которыми российский народ занимает срединное положение" *28 . А вскоре Н. С. Трубецкой провозгласил, что "азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста" *29 . Под азиатской ориентацией он имел в виду союз с неславянскими народами бывшей Российской Империи и колониальными народами против засилия европейской (романо-германской) культуры.
Как известно, Трубецкой не только выдвинул весьма плодотворную идею "языковых союзов", но фактически сформулировал основы учения об историко-этнографических общностях и подошел вплотную к концепции хозяйственно-культурных типов. Утверждая идею самоценности отдельных этнических культур и разрабатывая концепцию формирования межкультурных общностей на основе их тесного взаимодействия ученый встретил большие трудности, пытаясь совместить свою концепцию с проблемой христианства. Он хорошо понимал, что "христианство не есть элемент какой-то определенной культуры" и считал, что на основе христианства возможно и даже желательно существование нескольких разных культур, ибо "христианство -- явление божественное", а культуры создаются людьми. И в то же время он, наряду с другими евразийцами, подчеркивал, что именно русское православие является истинным христианством в отличие от "испорченных" европейских его версий. Евразийцы провозглашали православие "высшим, единственным по своей полноте и непорочности исповеданием христианства" и объявляли желательным, чтобы романо-германские народы отреклись от своей ереси. Они писали, что "существуя пока только как русско-греческое и преимуществено как русское, православие хочет, чтобы весь мир... стал православным". Больше того, они трактовали язычество (в которое они включали буддизм и мусульманство) как потенциальное православие и ожидали, что оно, "этнографически и географически близкое России", легко и добровольно вольется в лоно православной церкви *30 .
Интересно, что, считая себя этнологом и хорошо понимая интегрированную сущность этнических культур, Трубецкой не хотел замечать, что религия нередко являлась их стержнем, убрав или заменив который, невозможно было сохранить эти культуры в первозданной целостности. Иначе говоря, сознательно отстаивая русскую (а значит мессианскую) идею, даже такой профессионал высокого класса как Трубецкой вынужден был заниматься мифотворчеством и создавать утопическую схему. Ведь как бы ни расшаркивались евразийцы перед миром Востока, какие бы дифирамбы ему ни пели, на практике все их рецепты могли привести только к продолжению политики русификации. А как иначе можно было реализовать их призыв к сохранению целостного Российского государства под эгидой русского народа и православия? Отстаивая как будто бы принцип сохранения самобытных этнических культур, евразийцы в то же время подозрительно и с неодобрением относились к борьбе нерусских народов за самоопределение, допуская для них в самом крайнем случае право только на культурную, но ни в коей мере не на политическую автономию. Более того, деля народную культуру на высшую и низшую, Трубецкой настаивал на том, что в формировании высшей российской, а фактически русской, культуры должны участвовать все лучшие представители нерусских народов *31 . Иными словами, на практике это могло вылиться все в то же изымание у нерусских народов элиты и в ее русификацию, что и происходило в России в течение последних столетий *32 .
Остается добавить, что в последние годы в ответ на крушение СССР определенная часть русской интеллигенции вновь обратилась к идеям евразийства, пытаясь использовать их для создания новой имперской идеологии (Л. Н. Гумилев, Д. Балашов, А. Дугин, газета "День"/"Завтра" и т. д.). Однако это -- тема, требующая специального анализа. Здесь достаточно отметить, что идеи, выработанные в русской диаспоре, стали популярными в России именно в условиях "диаспоризации" русского сознания.
* * *
Таким образом, типичной чертой диаспорического сознания является комплекс неполноценности, который и стремятся преодолеть творцы мифологических версий прошлого. Для этого, как свидетельствуют рассмотренные модели, выбираются различные стратегии. С помощью модели пионеров-первопоселенцев недавние иммигранты стремятся легитимизировать свое пребывание на новой территории, создавая миф о своем исконном обитании здесь. Модель блудного сына делает акцент на культуртрегерской миссии данной группы, что позволяет претендовать на роль "старшего брата", на лидирующее место в мире благодаря своим прежним заслугам. Она призвана также легитимизировать процессы аккультурации и ассимиляции. В ее основе лежит концепция цикличности исторического процесса, который приводит к периодическим взлетам и упадкам, расширению или сокращению занимаемой территории. Тем самым, всегда сохраняется возможность претендовать на обширные земли, якобы занимаемые предками в древности. В основе геополитической модели лежит вера в псевдообъективную географическую обусловленность имперского политического единства независимо от воли людей. Эта модель призвана служить научным обоснованием будто бы неизбежных процессов аккультурации и ассимиляции и поощряет экспансионизм и этноцид.
В то же время различия между подобного рода версиями, как нетрудно заметить, невелики. Они создаются по сходному шаблону и отличаются ярко выраженным этноцентризмом. Все имеющиеся данные интерпретируются исключительно в пользу своего этноса, а факты, не соответствующие заданной схеме, замалчиваются. Авторы рассматриваемых мифологических версий всеми правдами и неправдами стремятся приписать именно своему народу все важнейшие достижения мировой культуры. Они ищут ему престижного славного предка среди великих народов древности. Все это делается для того, чтобы подчеркнуть огромный вклад собственных предков в становление мировой цивилизации. Тем самым преследуется цель не только повысить самооценку и укрепить веру соотечественников в свои силы, но и готовится почва для претензий на особые права и привилегии, которые полагаются первопроходцу, первооткрывателю, носителю высшего знания или конечной истины, а короче -- "патриарху" или "старшему брату".
В частности, заявляются претензии на право первопоселения, в соответствии с которым именно данный народ имеет приоритет на обладание данной территорией в отличие от других групп, предки которых пришли туда якобы позднее. Если же право первопоселения доказать не удается, претензии на господствующее положение обосновываются культуртрегерской миссией данного народа, который будто бы цивилизовал аборигенов или, например, принес древнейшую государственность.
Рассматриваемым мифологическим концепциям свойственны фатализм и мессианство, ибо они строятся на вере в особое предначертание своего народа, которое он реализует, несмотря на все нынешние неудачи и несчастья. С этой точки зрения, поиск великого прошлого имеет важную функциональную роль, ибо в великом прошлом видится залог великого будущего. Этому соответствует и гигантомания, присутствующая почти во всех рассмотренных версиях: если уж переселения, то не иначе, как трансконтинентальные или трансокеанские; если уж создание древней государственности, то непременно египетской или шумерской, а то и всех древнейших цивилизаций разом; если изобретение письменности, то непременно самой первой в мире, и т. д.
При этом свой народ рассматривается в примордиалистском духе как вечная застывшая и закрытая категория: в ходе истории он может давать отростки, ведущие к становлению других дочерних народов, но сам склонен сохранять свою первозданную чистоту, нарушение которой ведет якобы к фатальному исходу. Одним из конкретных выражений этого стремления к обособлению и изоляции является конструирование национальных неоязыческих религий *33. Во всем этом, безусловно, проявляется безотчетное желание сохранить собственное культурное наследие, самобытность как выражение своей особости, своеобразного лица в поликультурном мире. В то же время логика такого рода построений с неизбежностью ведет к биологизации народа (этноса) как категории и к расизму.
Наряду с этим диаспорическое сознание порой стремится найти опору в идее широкой интеграции родственных народов, что выражается в пан-концепциях, построенных либо по культурно-языковому (панславизм, пантюркизм, панарабизм, паниранизм, панфиннизм и пр.), либо по религиозному принципу (панисламизм). Нередко такие концепции строятся по модели "старшего/младшего брата". Интересно, что по достижении поставленной цели, заключающейся, как правило, в получении политической независимости, происходит отказ от панконцепций и акцент переносится на пространственно локализованную автохтонную модель (арабские страны, тюркские республики бывшего СССР).
Мифологизация этногенетического процесса диаспорическим сознанием неизбежно ведет к посягательствам на чужую историю, чужих предков, чужое культурное наследие и порождает борьбу за великих предков и славное прошлое. Как мы видели, особым посягательствам подвергается наследие древних вымерших народов (шумеров, этрусков, урартов и пр.). Одновременно диаспорической этногенетической версии имманентно присуще противопоставление своего народа другим, включающее негативный образ чужеземцев-завоевателей или обидчиков (польские, белорусские, украинские мифы о "москалях", арабский миф о европейцах и т. д.). Почти во всех приведенных выше мифах подспудно или открыто присутствует антисемитизм, рисующий евреев и их далеких предков как коварных врагов, будто бы поставивших своей целью вечно преследовать данный народ, строя против него бесконечные козни. Их обвиняют во всех мыслимых и немыслимых грехах: от уничтожения шумерской цивилизации и узурпации ее наследия до участия в создании христианства, которое русские неоязычники трактуют как абсолютное зло. Вряд ли нужно специально отмечать, что эта сторона диаспорической мифологии ведет к созданию или усилению идеологии межэтнической конфронтации.
Отличительная черта нашего времени с его тенденцией к открытости идеологических, а кое-где и политических границ заключается в нарастающем взаимном тяготении между диаспорой и метрополией. Это характерно, в особенности, для прежде закрытых стран, каким был в прошлом СССР. При этом распространению "диаспорического синдрома" в метрополии сопутствует и активное заимствование мифологий, созданных в диаспоре. Например, растущая популярность евразийской идеологии в России или стремление последователей Силенко учредить украинскую нативистскую церковь на Украине. В этих условиях мифы диаспоры, претендующие на заполнение идеологической пустоты, способны влиять на состояние ума определенной части населения, формируя у него отношение к миру, характеризующееся отмеченными выше чертами. Оценивая этот процесс, следует иметь в виду, что этногенетическая мифология играет важную роль в этнополитике, втягивая широкие массы в политическое движение и легитимизируя те или иные политические действия.
Статья написана при финансовой поддержке, предоставленной в рамках конкурса индивидуальных исследовательских проектов Программы по глобальной безопасности и устойчивому развитию Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. МакАртуров.
2 Формозов А. А. Страницы истории русской археологии. М., 1986.
3 Солтанов И. Д. Дарджилингский кризис // Восток. 1991. N 1.
4 Кузьмин А. Г. Кто в Прибалтике "коренной"? М., 1993.
5 Классен Е. И. Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяно-руссов до Рюриковского времени в особенности. Вып. 1-2. М., 1854; Вып. 3. М., 1861.
6 Терентьев А. Мы живем не на чужой земле // Русский вестник. 1991, 29 ноября. С. 9.
7 Закиев М. З. Татар халкы теленен барлыкка килуйе. Казань, 1972; он же. Проблемы языка и происхождения Волжских Татар. Казань, 1986; Мизиев И. М. Шаги к истокам этнической истории Центрального Кавказа. Нальчик, 1986; он же. История рядом. Нальчик, 1990; Юсифов Ю. Б.. К значению древних топонимов в изучении этнической истории Азербайджана // Известия АН Азерб.ССР, серия литературы, языка и искусства. 1987. Вып. 2. С. 101-110; он же. Об актуальных проблемах этнической истории Азербайджана // Проблемы изучения источников по истории Азербайджана. Баку, 1988; он же. Киммеры, скифы и саки в Древнем Азербайджане // Кавказско-Ближневосточный сборник. Тбилиси, 1988; Гейбуллаев г. А.. К этногенезу азербайджанцев. Баку, 1991.
8 Егоров Г. П. Воскресение шумеров. Чебоксары, 1993. Об этом см.: Shnirelman V. A. Who Gets the Past? Competition for Ancestors Among Non-Russian Intellectuals in Russia. Washington D. C., Baltimore & London, 1996. P. 46-49
9 Этнополис. 1993. N 1. С.135.
10 О "Влесовой книге" см. Творогов О. В. "Влесова книга" // Труды Отдела Древнерусской Литературы. T. 43. Л., 1990; Алексеев А. А. Опять о "Велесовой книге" // Русская литература, 1995, N 2.
11 Скурлатов В. И. След светоносных // Тайны веков. М., 1977. Кн. 1.
12 Скурлатов В. И. Этнический вулкан // Дорогами тысячелетий. М., 1987. Кн. 1. С. 215.
13 Скурлатова О. Загадки "Влесовой книги" // Техника-молодежи, 1979. N 12. С. 57.
14 Щербаков В. И. Тропой Трояновой // Дорогами тысячелетий. М., 1987. Кн. 1; он же. Века Трояновы // Дорогами тысячелетий. М., 1988. Кн. 2.
15 Лисовой Ю. Г. Праистория народов // Родные просторы. 1990, N 2-3, 4, 5, 6, 7, 8; 1991. N 1, 2.
16 Милов В. А. И возродится Россия... // Волхв, 1991. N 2-3.
17 Милов В. А. Каждый из нас в ответе за свою историю // Страницы Российской Истории, 1993. N 1, 2.
18 Об этом см.: Shnirelman V. A., Komarova G. A. Majority as a Minority: the Russian Ethno-Nationalism and its Ideology in the 1970-1990s // Rethinking Nationalism and Ethnicity: the Struggle for Meaning and Order in Europe. Oxford, 1997.
19 Есипов А. И. Урал -- земля русская // Русский взгляд, 1994. N 1-2.
20 Абакумов А. В. Славяне в Казахстане: возвращение на Родину? // Экономическая газета, 1997. N 16. С. 8; Карпов А. Иудины поцелуи сепаратистов // Русский вестник, 1996. N 6-8. С. 12.
21 Силенко Л. Мага вiра. Spring Glen, N.Y., 1979.
22 О булгарском движении см.: Шнирельман В. А. От конфессионального к этническому: булгарская идея в национальном самосознании казанских татар в XX в. // Вестник Евразии, 1998. N 1-2.
23 Нурутдинов Ф. Г.-Х. Булгары и мировая цивилизация. Рукопись // Приложение к журналу "Болгар Иле", 1992. N 5.
24 Molefi Kete Asante. The Afrocentric Idea. Philadelphia, 1987.
25 См., напр.: van Sertima I. Editorial // Journal of African Civilizations, April 1985. Vol. 7. N 1.
26 Weisbord R. G., Kazarian R. Israel in the Black American Perspective. Westport, 1985.
27 Савицкий П. Н. Континент-океан // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. София, 1921.
28 Савицкий П. Н. Введение // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. София, 1921.
29 Трубецкой Н. С. "Русская проблема" // На путях. Утверждение евразийцев. М.--Берлин, 1922.
31 Трубецкой Н. С. Верхи и низы русской культуры // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. София, 1921.
32 Подробно о национальной программе евразийцев и ее критике см.: Шнирельман В. А. Евразийство и национальный вопрос // Этнографическое обозрение, 1997. N 2.
33 О том, как это делается см.: Шнирельман В. А. Неоязычество и национализм. Восточноевропейский ареал. М., 1998.