Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой

Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой

"Россиянами не рождаются. Россиянами -- становятся!"
Шутка КВНовской команды "Новые армяне", обращённая к белорусам.

Отсутствие диаспоральной политики, о необходимости которой говорилось все постсоветские годы, оказалось для России благом.

Если бы случилось так, что диаспоральная политика стала частью последовательной государственной политики России, то она неизбежно проводилась бы в рамках этнической идентификации. (Ниже я покажу, что других предпосылок в современной общественной мысли не существовало.) Но государство, проводящее диаспоральную политику исключительно (или даже если в первую очередь) в отношении этнических русских, есть государство для этнических русских.

Известно, что в современной России предостаточно сил, отстаивающих именно такое будущее страны^[1]. Но также известно, что такого никогда не было, что имперская программа России всегда преодолевала узкие рамки, душное пространство этнической идентичности. Следовательно, лозунг "Россия для русских" -- есть искажение Предначертанного, как оно осмыслялось в русской религиозно-философской и даже марксистской традициях.

* * *

До недавнего времени автор был среди тех, кто рьяно отстаивал идею именно диаспоральной политики России^[2], обвиняя российские власти в беспомощности и геополитической подслеповатости. Год работы главным редактором журнала "ОстровКрым " и год размышлений над этим сюжетом сильно изменили авторскую позицию в отношении готовности России к проведению диаспоральной политики и её места в общей системе внешнеполитических работ (в первую очередь на постсоветском пространстве), но не в отношении способностей федеральных властей и не в отношении к факту самого существования серьёзнейшей проблемы.

Общим местом стало рассуждение о том, что в российском обществе в целом нет ясного представления о содержании понятий "Отечество" и "соотечественники", что в слагаемом из многих составляющих понятии "Отечество" главной является не очерченная государственными границами территория^[3] (тем паче, что границы эти -- вещь достаточно динамичная и порой меняющаяся по несколько раз за столетие). Важно совсем другое -- исторически сложившаяся духовная, материальная, языковая, в целом -- культурная среда обитания народа, способствующая его воспроизводству и развитию. Скажем больше: речь идёт о среде, способствующей даже не столько воспроизводству и развитию самого народа, сколько его воплощённой души -- культуры. Поэтому в России всё чаще "поднимают голос" те, кто своими соотечественниками (внутри и за пределами нынешних российских границ) считают всех тех, для кого такая социальная, культурная и языковая среда есть жизненно необходимая форма существования, кто "задыхается" вне такой среды. Очевидно, что в такой среде нуждается не только этнически русский человек.

Но изложенные мысли остаются, увы, скорее переферийными, чем господствующими. Ведь официальная Россия так и не пожелала признать существование даже самой проблемы "большого" Отечества. Отсюда проистекает как противодействие введению статуса "разделённого народа", так и неприятие в политической (официальной) риторике "слишком" патриотического словечка "соотечественник". Но процесс национальной идентификации с неизбежностью таковую проблему перед Россией ставит. Более того, от характера решения её зависит будущность России.

Так кто же они такие -- наши соотечественники?

* * *

С 1991 года, после распада СССР в России, в возникшей общественной дискуссии, так или иначе, было предложено три способа идентификации соотечественников. В первую очередь, по этническому принципу, т.е. наш соотечественник -- это этнический русский. Говорилось о 20-25 миллионах русских, "брошенных" Отечеством и являющихся для одних пятой колонной России, для других -- её неисчерпаемым миграционным потенциалом^[4].

Второй, не менее распространённый и часто одновременно задействованный^[5] с первым, -- по языковому принципу. То есть "наши" люди -- это носители "великого и могучего" русского языка. Тут же возникают вопросы: все ли носители русского языка наши люди и только ли носители русского языка наши люди? Очевидно, что языковая граница как и современная государственная -- во многом условны.

Автор согласен, что о терминах договариваются, а не спорят. Такой договор вроде бы состоялся. Ведь введённое понятие опирается на отмечаемую многими границу между титульной нацией и всеми остальными, в одночасье ставшими социокультурными изгоями. Но нельзя не отметить, что такое, всё же абсурдное, словосочетание как "русскоязычная диаспора" важное для одних целей, оказалось ложным и вредным для других. Внутренняя форма термина обманчива. Возьмём, к примеру, Украину. Политическая, культурная и бизнес элиты этой бывшей советской республики -- и сегодня продолжающие "руководить и направлять" -- были русскоязычными. Русский был (а для многих из них и остаётся) языком общения в семье, и самое главное -- языком мышления, рефлексии, принятия решений. Что говорить, если Леонид Кучма учил украинский в канун и во время президентской избирательной кампании 1996 года^[6]. В Крыму, на Левобережной Украине, в Одессе термин "русскоязычная диаспора" вводит скорее в заблуждение, ибо граница между соотечественниками и иными проходит абсолютно не по полю языка.

Третий способ -- юридический -- был предложен (или, по крайней мере, широко озвучен) Владимиром Жириновским. Ведущий отечественный либерал-демократ предложил считать соотечественниками тех, у кого в советском паспорте в известной графе стояла пометка "русский" (это был прекрасный ресурс для политического манёвра a la Владимир Вольфович, неосуществлённого манёвра).

Итак, в публичном пространстве за все постсоветские годы было предложено три типа идентификации соотечественников: этнический, языковой и юридический^[7].

На практике получалось (за редким исключением) одно: за диаспору принимались этнические русские, которые стали крайне рельефно выглядеть на фоне титульных наций новообразованных государств. Именно в отношении к таким русским, оставшимся на Украине, в прибалтийских странах, в Средней Азии, в информационном пространстве обычно отмечались различного рода притеснения, учиняемые отыгрывающимися "за годы русской оккупации" местными элитами. Именно в отношении таких русских предпринимались различные попытки оказания материальной и моральной помощи со стороны маргинальных и полумаргинальных политических организаций РФ. Но Россия, например, явно симпатизируя абхазам и осетинам (проблема Южной Осетии), тем не менее, их не стремилась называть соотечественниками. Этнический принцип был настолько очевидным, что автору не раз приходилось слышать возмущение иноэтничных россиян: почему я -- башкир (татарин, чуваш, чеченец, аварец etc.) -- как гражданин России должен считать своей диаспорой исключительно русских? (И тем паче платить предложенный Ю.Лужковым "консолидированный национальный налог"^[8], с неизбежностью бы направленный на моноэтническую диаспоральную политику...)

Если Россия -- государство для русских (и тогда логично проведение этим государством диаспоральной политики по этническому принципу), то это означает одно: крах всей прошлой мессианской устремлённости России, её политики комплиментарной колонизации (Л.Гумилев ^[9]), её евразийской сущности, и даже её имперской -- всегда надэтнической (метаэтнической) -- культуры. А также окончательную победу западного социокультурного стандарта, в основании которого -- этническая и гражданская самоидентификация, целью которой являлось создание института национального государства. Кстати, это прекрасно понимают недруги России, подталкивая русскую "всемирную" культуру к "этническому" самоопределению (т.е. выделению, изъятию из себя украинской, белорусской, татарской и многих других культур).

Здесь надо сделать отступление, чтобы сказать о давно существующих двух русских культурах: этнической, автохтонной, существовавшей "от начала", и русской всемирной (Ф.Достоевский). Собственно о второй идёт речь, когда говорится о "великой русской культуре" Пушкина, Фонвизина, Айвазовского, Пастернака, Флоренского и даже Гаспринского^[10]. Именно она и есть русская имперская культура, т.е. культура, сформировавшаяся в имперском "теле" и для своего воспроизводства и развития нуждающаяся в таковом. Поэтому поиск новой имперской формы -- не позыв "комплекса великодержавия", а тихое, но настойчивое требование русской культуры, имеющей право быть сохранённой в мировом ансамбле культур.

Итак, если принять тезис о том, что идентификация России по этническому принципу есть зло, то придётся признать и то, что этническая диаспоральная политика есть продолжение, реализация этого зла. (Под "злом" в данном контексте понимается всё то, что препятствует, отвлекает Россию от предначертанного ей Пути.)

Так кого в этом случае мы должны считать русской (или российской) диаспорой? И возможно ли говорить о диаспоре народа, идентифицирующего себя не этнически? Может быть, не только русский разделённый народ, но и все другие народы, сохраняющие себя в социокультурной орбите российской цивилизации ("всех тех, для кого такая социальная, культурная и языковая среда есть жизненно необходимая форма существования" ^[11])? То есть при вышеуказанном условии крымские татары, к примеру, -- такая же российская диаспора, как и русские Крыма.

* * *

Здесь нужно сделать отступление для ряда замечаний. Во-первых, я считаю важным уточнение Натальи Космарской о том, что диаспор как таковых на постсоветском пространстве нет, но "фон для запуска механизма диаспоризации" во многих местах наблюдать уже можно^[12]. Поэтому пока (но зато в целом ряде случаев) можно говорить о протодиаспорах. При этом процесс диаспоризации субэтнических русских (на примере среднеазиатских русских) вынужденных переехать "на историческую родину" и поселяющихся в Москве, российской глубинке etc часто даже более динамичен, чем в странах Балтии и СНГ. По крайней мере, известен ряд так называемых землячеств, куда более напоминающих диаспоры Америки и ведущих достаточно агрессивную наступательную политику по защите своих групповых интересов, индивидуальную работу с каждым новоприбывшим. Члены таких землячеств часто положительно оценивают опыт мафиозных структур, как наиболее адекватный для защиты своих интересов, и частенько в той или иной степени копируют его. Что касается нерусских землячеств, то многие из них процесс диаспоризации успешно прошли, например, можно уверено говорить о чеченской или крымскотатарской диаспорах (землячествах) в Москве. Для некоторых из них характерны даже внутренние конкурентные отношения, т.е. речь идёт о готовности на деле доказать свою способность и большую решимость в деле защиты члена землячества.

Во-вторых. Если согласиться с кратким и точным определением диаспоризации как интеграции в принимающий социум без потери идентичности (В.Дятлов), то далеко не "естественным" цементирующим началом следует считать этническую идентичность. Самое первое возражение -- знаменитая китайская диаспора: никто не говорит о ханьской, хуэйской, маньчжурской или какой-либо иной собственно этнической диаспоре, говорят именно о китайской. И это всё равно, что мы сегодня говорили бы о российской. Следовательно, в основании китайской диаспоризации лежит социокультурная идентичность. Другой пример, классическая еврейская диаспора. Назвать евреев, а значит и еврейскую диаспору одним этносом (разбросанные по континентам сообщества с различными антропологическими, расовыми и социокультурными чертами) -- также может далеко не всякий исследователь^[13]. Следовательно, и в этом случае этническая идентичность не является доминирующей.

Что касается рефлексии субъектов готовых к диаспоризации об основаниях собственной идентичности, то она ведь разворачивается, (а) как правило, по принуждению со стороны (например, "надоедливых" московских исследователей или местных интеллектуалов), и (б) в рамках сообщаемых параметров (в том числе, в рамках привносимых котрабандой парадигме и онтологии). То есть люди даже не могут думать о некоторых особенностях процессов, в которые они судьбой вовлечены, если им в языке не передан аппарат, пространство для такой рефлексии. А потому определяют себя в старых, привычных понятиях: мы русские, русские Киргизии, или Украины, или Крыма, советский народ, граждане страны проживания; или в рамках регионального сознания: мы крымчане, приднестровцы и т.д. Это значит, что процесс идентификации есть пространство, в том числе, для политических управленческих решений.

В-третьих, многочисленные симпозиумы, конференции и т.д. так и не позволили международному научному сообществу договориться по поводу дефиниции "диаспора". Строго говоря, это и невозможно, ибо формулировка данного понятия зависит от культурного состояния общества (сообщества) и геостратегических интересов страны проживания. Возможно, что такая "всемирная" договорённость окажется даже вредной (я сейчас отступаю от научной пользы), ибо через определение объекта политики задаются параметры и стилистика этой политики. Другое дело, договорённость обязательно должна состояться внутри российского (шире, русского ) научного, культурного и политического сообщества.

* * *

Но и этих замечаний для постановки проблемы недостаточно. На постсоветском пространстве существует два типа объектов: это протодиаспоры, процесс кристаллизации которых (как уже было замечено выше) пока ещё только наблюдается^[14] и это анклавы, "русские острова".

В отношении русских анклавов -- в первую очередь, таких как Приднестровье, Крым, Донбасс или "острова" Северного Казахстана -- не может осуществляться диаспоральная политика, ибо русские там не чужие, не на чужой земле, пришельцами себя не считают, чужеродную среду в рамках своего региона не ощущают и не относятся к себе как к "временно проживающим", арендующим у титульной нации данную территорию. В силу этого "островные" русские в сравнении с диаспорными обладают другим сознанием. Не имея возможности провести сравнительное исследование сознаний диаспорального и анклавного, отметим только одну характерность, выделенную А.Фетисовым: у диаспоральных русских такие понятия как Отечество и Родина совпадают (это Российская Федерация), у анклавных русских Родина -- это малая родина, вмещающий ландшафт, регион нынешнего обитания, а Отечество это большое Отечество, собственно Россия (которая чаще всего не равна Российской Федерации).

Политика РФ в отношении анклавов, русских островов, это, если можно так сказать, некая "архипелажная" политика, политика у которой всё это время не было названия. Но без номинации ничего политического делать невозможно: "называть и тем самым вызывать к существованию -- есть высшая форма политики"^[15].

* * *

Выделив два объекта политики России на постсоветском пространстве -- диаспоры и анклавы^[16], выделим существенную характеристику такой политики. На взгляд автора Россия нуждается в комплиментарной политике -- наследнице комплиментарной колонизации прошлых веков. Обозначим два типа колонизации: комплиментарная на восток и имперская (с элементами комлиментарности; возможно наиболе яркий пример, это пример русской политики в присоединённой Туркмении) на юг. Движение на Восток (к точке восхода Солнца Мира), есть провиденциальное движение с целью освоения -- в социокультурном смысле -- свободных, вакантных пространств. Движение на юг -- социокультурная переработка лимитрофа^[17], решение проблемы безопасности южных рубежей. Незавершённость работ в южном направлении сказывается и сей день^[18].

Всегда было так, что именно социокультурная (пред-) определенность -- человека, группы людей, государства, пространства, -- а отнюдь не этническая лежала в основании государственного строительства России. Это и сегодня открывает возможности для того, чтобы украинцы, крымские татары, белорусы, казахи, осетины, абхазцы и многие другие "орбитные", "архипелажные" народы могли стать правовыми "соучредителями" будущей, грядущей России, естественными членами российского суперэтноса^[19]. (Ведь Россия до сих пор не готова показать то место, которое и Украина, и Казахстан, и многие другие с удовольствием, с расчётом и внутренним удовлетворением будут готовы занять. Собственно, все эти годы ничего и не предлагалось, кроме аморфного, предназначенного совсем под другие задачи -- цивилизованного развода -- СНГ.)

Здесь надо пояснить: комплиментарная политика не обязательно предполагает переход от полигосударственной формы существования Русской геополитической целостности к имперской (в старом смысле слова), когда социокультурные границы совпадают с государственными (такая форма по-прежнему характерна для Китая и во многом для Индии). Следовательно, настоящий текст -- не призыв к ре-интеграции Союза, хотя таковая и может стать следствием проводимой комплиментарной политики (но при этом обязательно в новой конфигурации).

Чтобы это случилось, необходимо внести нравственное содержание в работу по новому собиранию пространства. Нравственным должен признаваться и ощущаться труд по сохранению верности российским стандартам, по их развитию. Эти стандарты должны быть дополнены, наполнены и обогащены. Самое сложное, стандарты в новых исторических условиях должны быть сформулированы вновь, с учётом как культуросообразности, так и складывающегося нового глобального политического языка, новых глобальных вызовов, перед лицом которых оказалась Россия и мир в целом.

Надо обладать мужеством, чтобы признать, что граница между "нашим" и "не нашим" человеком прошла совсем не по этническому водоразделу. И среди крымских татар есть "наши" люди, и среди украинцев -- как среди русских есть носители чуждого, порой враждебного нам социокультурного стандарта, непонимающие, незнающие или нечувствующие Россию, а порой глубоко её ненавидящие, желающие ей вечного поражения. Это в том числе и те, кто признают идеалом "укрощённую" Западом "европейскую страну", желательно заполненную "европейскими народами" национальную державу. Это те, кто говорит: "Станьте же, наконец, цивилизованными, станьте как все!" -- то есть перестаньте быть самими собой!

Отечество начинается с каждого отдельного человека, и Отечество заканчивается там, где пребывает последний наш человек. Когда Отечество изменяет человеку (пресловутая тема: "ну почему наши не защищают права своих граждан столь же рьяно как, например, американцы?"), это вопиющее следствие старых массовых -- духовных, интеллектуальных, бытовых, в языке -- измен человека своему Отечеству.

* * *

Надо признать, что Россия последнее десятилетие вела себя достаточно разумно. Да, она многого не делала в эти годы из-за отсутствия субъектности^[20] у политической "элиты" страны, но она и не сделала много такого, о чём в дальнейшем могла бы пожалеть. Это также наше достояние -- весомое косвенное благо, которое требует должной оценки.

Пример такого блага. Верно, что в составе Украины и Казахстана находятся фактически русские земли, население которых -- этнические русские -- сохраняет привязанность к "матушке-России". Эти люди едины и последовательны в видении своего будущего "только с Россией". Другое дело, что никто так и не объяснил этим русским людям, что именно благодаря им и землям их нынешнего проживания две стратегически важные для России "стороны", "у-крайны" -- Украина и Казахстан -- остаются крепко-накрепко "привязанными" к России. И когда Назарбаев переносит столицу из Алма-Аты в Астану -- безусловно, с целью сохранения целостности Казахстана, т.е. сохранения в составе республики его северо-восточных "русских" областей -- он действует во благо России. Ибо Казахстан -- щит не Средней Азии, как о том впечатляюще писал Бжезинский, но России. Дело в том, что Казахстан для России остаётся прозрачным, вопрос лишь в готовности России к новому этапу своей нескольковековой экспансии в юго-восточном направлении. Но, одновременно, светский Казахстан непрозрачен для экспансионистской политики со стороны исламского мира. Особую роль в прикрытии России с юга играет жёсткий режим Каримова, уже продемонстрировавшего свои возможности в разрешении подобных (экспансии на постсоветское пространство экспортных вариантов ислама) проблем. То же самое с Украиной. Кстати, провозглашенная многовекторность -- если именно она станет внешнеполитической реальностью Киева, а не характерные для Кучмы метания -- крайне выгодна России на этапе ее "исторической задумчивости". При этом многих тревожат, мягко скажем, не партнёрские отношения между Киевом и Москвой. И некоторые считают, что это окончательный развод. Но судить о возможностях взаимоотношений двух русских столиц -- рано, дело в том, что пока России Украине предложить было нечего, кроме порядком засаленного "братства славянских народов".

На Кавказе же наоборот, таких заслонов в виде комплиментарного общежития создано было не достаточно. Характер местности, этноландшафт, конфессиональная мозаичность требовали гораздо больших усилий, такта и воли. Отсюда бесконечные кавказские проблемы.

Прибрежные районы Острова Россия (лимес, по В.Цымбурскому^[21]) заселены народами российского социокультурного пространства, часто идентичными сопредельным народам в конфессиональном, этническом, языковом отношениях. Именно это обеспечивает мягкую связку России с её соседями, перетекание одного цивилизационного стандарта в другой. Это прекрасное и полезное наследство прошлых российских колонизационных программ. Правда, признать его таковым Москве не хватает мужества. Вместо этого господствует страх, заставляющий требовать от "прибрежных" народов абсолютной лояльности, выраженной в унификации по ряду надуманных или перетащенных из прошлого параметров, -- это грубо, глупо и близоруко^[22]. Реакция на подобную унификацию -- мятеж: мятеж на Кавказе, сопротивление в Казани^[23].

Насущная задача дня сегодняшнего -- объяснить растерявшемуся русскому человеку (сообществам), почему (за что или для чего) оказался он вне Отечества, оказался отрезанным от своего месторазвития, хоумленда. И совсем по-другому поведут себя русские ближнего зарубежья, когда авторитетный голос из России скажет, что их задача -- не в разрушении "приютивших" их государств, а в "продвижении" русского духовного, культурного, интеллектуального, технологического продукта как части комплиментарной политики России. Что задача таких пространств совместного проживания -- обеспечить контакт России с граничащими с нею цивилизационными платформами, прикрыть на время ослабленную Россию от слишком сильного внешнего наступательного напора. И никто кроме "наших " людей за эту работу не возьмётся. И тогда желание русских ужиться, найти общий язык, в чём-то приспособиться станет не следствием страха перед межнациональным конфликтом, элементарным требованием выживания во "враждебной среде", но нравственным, осознанным, признанным благодарной Родиной трудом.

* * *

Существуют две опасности для любого народа. Первая -- это преувеличение своего национального положения, ведущее к националистическим "обострениям", "воспалениям" и, как правило, в начале, к проблемам в сфере межнациональных отношений, а затем, к утрате национального авторитета. (Обостренное, гипертрофированное национальное сознание, культивируемое Европой, породило в XV-XVI вв. такой институт как национальное государство.) Другая, противоположенная ей, -- забвение национального, т.н. "либерализация национальных отношений", по существу -- отказ от национального. Глобализация, зародившаяся в недрах западной культуры и продвигаемая транснациональными корпорациями, международной бюрократией и другими новыми субъектами международной политики, нуждается в последнем, как в обеспечивающей ресурсами среде своего обитания. Это не просто борьба с традиционным укладом, это своеобразное глобальное "потепление" в межнациональных отношениях. Только при поверхностном взгляде за этим видится благо. Последствия же схожи с климатическим планетарным потеплением: количество мест для проживания должно резко уменьшится.

Богатство же сложноструктурированной этносистемы -- в напряженной работе составляющих её народов, удерживающих и национальное, и интеграционное сознания. В результате чего мир становится более связанным, но не "магдонализированным". И здесь Россия имеет культурную наработку, неисчерпаемый ресурс -- всемирность русского культурного "стандарта". Способность включать в культурное "тело" величайшие образцы, элементы других культур, не утрачивая при этом самостояния (А.Пушкин); не боясь обучения и заимствования, но и знание меры, правил отбора и включения.

Сможет ли России распорядиться данным наследием?

* * *

Но вернёмся к окраинам русского "континента". Так как русская культура является доминирующей культурой на постсоветском пространстве, аккультурация носителей данной культуры невозможна. Правда остаётся вопрос: все ли называющие себя русскими являются носителями русской всемирной культуры? Возможно, что именно лишённые всемирности оказываются в числе ассимилируемых...

В связи с этим возникает другой вопрос: что иное, отличное от процессов аккультурации и ассимиляции будет происходить на постсоветском пространстве? Мы видим, что социальный климат в местах проживания наших соотечественников явно не благоприятен, т.е. титульная нация предлагает заранее неравные условия социальной конкуренции. Что из этого следует? В первую очередь то, что русские анклавов и диаспор имеют исторический шанс создать конкурентный уклад. В случае с русскими анклавами это особенно важно, так как последние представляют собой своеобразные лаборатории, в которых развёрнута работа по созданию комплексного решения обустройства всех сторон быта на конкретной территории. Если это сложится, то в дальнейшем, после проведения социо-культурного конкурса, отобранные лучшие образы жизнедеятельности будут переданы в Россию с целью трансляции более прогрессивного (конкурентного) уклада на весь русский архипелаг.

Итак, мы можем говорить о двух "трагедиях" или двух "фантастических" ресурсах современной России (то, что мы переживаем "не лучшие" времена -- очевидно; но отношение к настоящему открывает или закрывает будущее).

А) Состояние раздробленности. Целое дробится, когда исчерпан ресурс формы и предстоит найти новую форму развития, в которой может быть сложен более прогрессивный (отвечающий на современные внутренние и внешние вызовы) уклад. Для этого необходимо провести социо-культурный конкурс, который, в свою очередь, возможен только при наличии множества участников. Бердяев воспевал "децентрализацию Русской культуры", замечая, что она "...означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма, и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности...". Видимо политическая раздробленность несёт в себе некие предпосылки, в том числе, и для действительной децентрализации русской культуры.

Б) Эмиграция. Принято говорить о неуправляемой -- разрушающей общественные институты и государство -- эмиграции, об утечки "мозгов", о механизме "выброса" русских людей за пределы Отечества и потере их для России. Д.Николаенко в своих работах показал, каким образом Московия решала вопросы колонизации в восточном направлении. Время от времени в России генерировался локальный "конец света", который заставлял людей сниматься с насиженных мест и отправляться куда подальше, оседать там, закрепляться, осваивать окружающее пространство. Государство со своими ограниченными ресурсами и неразрешимыми организационными трудностями просто не могло справиться со столь масштабными колонизационными задачами. С другой стороны, очевидно, что не из всякого периодически устраиваемого "конца света" российское государство и тем паче общество извлекало столь убедительную пользу. Но почему бы нам не рассматривать современную бизнес-эмиграцию как механизм достаточно быстрого внедрения русского предпринимателя в западную, международную бизнес-среды? Можно возразить, что, мол, эту работу можно было делать и с меньшими издержками. Но зачем нам сослагательное наклонение в ситуации, когда в очередной раз решается вопрос: воспользуется ли Россия, российское общество предоставленными историей шансами?

* * *

Комплиментарность это не только существенная характеристика внешней политики России, это ещё и свойство сознания соотечественника. Выделим элементы комплиментарного сознания^[24]:

-- Общность происхождения, которая зиждется на общности географической, языковой и исторической.

-- Географическая общность: единство территории многовекового обитания (в нашем случае -- Евразия^[25]).

-- Языковая общность: наличие единого языка общения (русский).

-- Историческая общность, которая кладётся поверх ряда локальных, национальных историй. Общая история (например, история Великой Степи, или шире -- союза Степи и Леса) находится в непрерывной конкурентной борьбе с рядом "национальных" толкований истории России и других государственных образований постсоветского пространства. В частности, постоянно присутствующее противостояние: осмысления России как части европейского мира, осколка этого мира, "неполноценной" Европы, цивилизационной окраины и т.д. (традиционно характеризуется как западничество), и как мира самостоятельного, Третьего Рима, евразийского, Острова России, мира построенного на реализации славяно-тюрко-угорского союза и т.д.

-- Восприятие состояния разделённости (а) как "исторической ошибки" или (б) как "определенной фазы" в развитии процесса освоения единой территории (тем более, что развитие, как правило, катастрофично)^[26].

-- Ergo [по сценарию а] восприятие себя как "временно проживающих" или проживающих на "временно оккупированной" различного рода националистами территории (последнее -- крайняя форма мироощущения, часто утрачивающая признаки комплиментарного, и во многих регионах постепенно сходящая на нет);

-- [по сценарию б] восприятие себя как народа предоставленного современной политической элитой России самому себе, а, следовательно, вынужденного осознать свою ответственность за удержание, развитие территории нынешнего проживания, за сотрудничество с новой властью государства пребывания, но на условиях признания своих прав этой властью (рамка ответственности за территориальное развитие характерна для анклавов).

-- Ergo несение идеи восстановления утраченной целостности, реинтеграции в различных вариантах, от идеи сложения геокультурной целостности "поверх барьеров" до многочисленных вариантов интеграции в старых доступных для понимания формах, в основном на союзную тему (усечённый вариант -- Союз трёх братских славянских республик). Следовательно, целостность есть фундаментальная ценность и свойство комплиментарного сознания. (Приведение в действие политического механизма восстановления этой целостности -- это уже задача политики или для политиков.)

И два завершающих замечания. Во-первых, носителем комплиментарного сознания могут (а если с точки зрения интересов России -- должны) быть не только диаспорные и анклавные сообщества, но и иные этнические, конфессиональные, профессиональные организованности на всём постсоветском пространстве. И чем эшелонированней мир носителей этого сознания -- тем устойчивей целостность. Во-вторых, мы стоим перед необходимостью складывания новой ценностной системы, где нравственно то, что окажется краеугольным камнем новой социокультурной целостности. Эту работу (ревизию) общество проделывает каждый раз после кризиса старой системной организации.

* * *

Всё сказанное означает одно: искушение "диаспоральной" политикой Россия успешно преодолевает. Не в силу того, что в диаспоральной политике Россия не нуждается и поэтому хорошо, что она не сложилась, а что был риск развития такой политики по вредному для России сценарию.

Остаются открытыми вопросы: исчерпываются ли те задачи, перед которыми Россия оказалась лицом к лицу диаспоральной и анклавной политиками? Какие другие политики, отвечающие на принципиальные вызовы современности должны появиться (речь практически идёт о формировании пакета комплиментарных политик)? Что несёт в себе комплиментарность? Какова её ресурсная ёмкость, её нравственный потенциал? Какими другими средствами -- новой правовой парадигмой, информационно-технологическими новациями -- должны быть обеспечена комплиментарная экспансия? И другие...

Безусловно, пакет комплиментарных политик я отношу к новому поколению гуманитарных технологий^[27]. Другими словами, России нужны и культурные основания, и "редкие" специалисты гум-технологи, и инновационные решения, и политическое мужество.

Выделим ряд критериев комплиментарной политики России.

-- Стержнем такой политики должна стать социокультурная идентичность и в отношении диаспор, и в отношении анклавов, и в отношении всяких других объектов. Речь идёт о народах, сообществах, культурных ареалах сохраняющих себя для будущей (и будущего) России. Поэтому островами Русского геокультурного архипелага должны стать не только в буквальном смысле русские анклавы, такие как Крым или Приднестровье, но и иноэтнические Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, и так вплоть до Русской Палестины, Сербии, Афона, Армении, русских островов Америки и Австралии. Когда на это возражают, указывая на "непреложные принципы международных отношений", то забывают, что завтрашний мир, принципиально отличающийся от нынешнего, закладывается сегодня, что Европа завтрашняя -- это Европа культурных регионов, что Россия завтрашняя это то, что мы допустим, и прежде всего в мышлении как единственно желанное для нас будущее.

-- Сегодня нет необходимости включать все прилегающие земли в состав единого унитарного государства, как это было в предшествующие имперский и советский периоды существования России. Прилегающие территории достаточно (для решения современных исторических задач) социокультурно переработаны, т.е. надежно несут российский стандарт^[28], а это значит, что Россия за предшествующие периоды сформировала устойчивый пояс цивилизационной безопасности: культурные, языковые, экономические границы России остались далеко за, в основном, не демаркированными и не демилитаризованными государственными границами РФ.

-- Отношение к различным частям постсоветского пространства не должно быть унифицированным. Это касается не только новообразованных государств по линии геополитический союзник-противник. Это ещё и различные типы работ в отношении социокультурно выделенных территорий, порой являющихся частью чужого государственного организма. Должна быть проведена работа по вычленению, по крайней мере, трёх типов пространств: (а) территории, настолько "враждебные" для русского начала, что после миграционного исхода (в одну или несколько волн), остатки сообщества будут со временем ассимилированы; (б) территории, на которых уже формируются или возможно формирование диаспор; (в) территории-анклавы. Нужна социокультурная карта России.

-- Потребуются некоторые правовые новации -- в том чмсле, в международном праве (в частности, понятие "суверенности" должно пересматриваться не только американцами, но и нами, правда, совсем в ином ключе: бомбить никого не потребуется^[29]). Поиск новой формы суверенитета -- первостепенная задача политиков, военных и правоведов. Фактически не нами эта работа уже начата. Международное право, игнорирующее геоэкономические и социокультурные границы как всегда отстаёт от действительности.

-- Искомая политика заработает только тогда, когда заработает внутренняя программа России^[30], отвечающая на вопросы: кто мы, какое общество строим и, следовательно, куда идем?

-- Обсуждаемая нами политика будет опираться не только на экономические реалии и властный патриотизм, но и -- в первую очередь -- на нравственный выбор народа, признавшего за собой право на преодоление собственной разделённости.

-- Нас ждёт серьёзный разговор на тему онтологической верности. Зачем человеку оставаться верным той или иной идентичности; грубо говоря: зачем оставаться русским? Чего в этом больше нравственного содержания или рациональности? Действительно, идентичность фундаментальный ресурс личности?

* * *

Да, история повторяется. В очередной раз русская всемирная культура вынуждена существовать поверх государственных границ. Только если в начале века носители русской культуры были "выдавлены" в зарубежье, где отчасти погибли, а отчасти создали удивительные очаги духовности^[31], то сегодня, наряду с повторением механизма выдавливания нашего человека за государственные, нормативно-правовые границы (например, в отношении предпринимательского "сословия", так называемая бизнес-эмиграция^[32]), мы столкнулись с принципиально новой ситуацией: русские люди, однажды проснувшись, оказались за пределами Отечества, за барьерами, поверх которых и вынуждена существовать русская культура: "конец XX столетия мы встречаем на островах Русского Архипелага"^[33].

Россия сжалась, чтобы Русский Архипелаг раздался, разросся, чтобы Русский мир разлился. Зачем России это понадобилось? Возможно, именно в таком положении (новоприобретенном качестве) наиболее вероятно выработать и явить миру новый тип миротворчества, т.е. комплиментарное отношение к буферным социокультурным пространствам и культурное межцивилизационное взаимоприсутствие.

Действительно, тема внешнеполитического самоопределения России на постсоветском пространстве является "болевой точкой" как для общественного мнения, так и для государственной власти. Самоопределение, что называется, назрело. Но такое самоопределение возможно только после социокультурной идентификации, которая должна произойти поверх барьеров.

[1] См., например, Русский проект. Конституция России: новый вариант // Лига защиты национального достояния. Москва, "Александр Севастьянов", 1998 г.

[2] Градировский С. Тупицын А. Диаспоры в меняющемся мире. Политика государства в отношении соотечественников за рубежом -- важная часть геополитики // "Содружество НГ", 1998 г., N7 (8).

[3] Лужков Ю.М. Куликово поле современной России // "Содружество НГ", 1999 г., N9 (21).

[4] Неоднократно писалось о том, что исключительно благодаря миграции убыль населения Россия не столь катастрофична.

[5] Обычно говорится о "русских и русскоязычных общинах" на такой-то территории.

[6] Эту запоздалую учебу Л.Кучма постарался с выгодой использовать в избирательной кампании.

[7] В последнее время, в открытой печати появилась еще одна усеченная, казусная форма: соотечественники это те, кто стал на консульский учет, т.е. имеет на руках юридически оформленное подтверждение своей причастности к России. (Вот, что, например, говорит премьер-министр АРК Сергей Куницын: "На нашем полуострове проживает самая большая в СНГ диаспора российских соотечественников..." "НГ", 08.02.2000.) На учете в консульских учреждениях бывших республик состоит 371 тысяча человек, многие из которых, получив заветное российское гражданство, тут же и переехали в Россию. Что значат эти цифры по отношению к 20-25 миллионам только русских за рубежом!? О многом говорят и цифры активности соотечественников на последних декабрьских-99 года выборах: на Украине проголосовало 8%, в Крыму -- 82,8% (Лебедев В. Соотечественникам не до России. Менее 30% россиян, живущих в странах СНГ и Балтии, пришли выбирать депутатов Государственной Думы // "НГ", 21.12.99.).

[8] Лужков Ю.М. Куликово поле...

[9] Термин "комплиментарный" был введен с целью обозначения отличительной черты русской колонизации от глобальной колонизации развернутой западным миром, преследующей иные цели, осуществляемой другими средствами, и в результате чего приводящим обычно к другим результатам.

[10] Я специально не упомянул ни одного этнически "чистого" русского.

[11] Лужков Ю.М. Куликово поле...

[12] Космарская Н. "Я никуда не хочу уезжать". Жизнь в постсоветской Киргизии газами русских. // "Вестник Евразии", N1-2 (4-5), 1998 г.

[13] Некоторые исследователи выход ищут в применении категории субэтничности, говоря о русских евреях, марокканских, эфиопских etc.

[14] О зарождении русскоязычной диаспоры в Киргизии см. Космарская Н. "Я никуда не хочу уезжать"...

[15] Своя земля (беседа о так называемом русском мире с Петром Щедровицким ) // "Эксперт " N1-2 (214), 17 января 2000 г.

[16] Традиционные объекты -- национальные государства -- нас, в данном контексте не интересуют.

[17] Лимитроф (термин Цымбурского) -- промежуточное пространство между империями и цивилизациями. См. Цымбурский В. Народы между цивилизациями. Pro et contra.

[18] Движение на Север схоже с восточным направлением колонизации, движение на Запад носило на разных этапах различный характер. В данной работе нет места для подробного исследования затронутого вопроса, но можно указать на факт переработки Восточно-Европейской буферной зоны, носившей интенсивный характер в XX веке, как на факт не столько политической и военной интервенции, сколько трудоёмкой экспансии, получающей своё оправдание при обсуждении характера и типа глобальных задач, стоявших перед Россией-СССР.

[19] Героями "нового народа", как сказал бы Ефим Островский.

[20] Дикевич В., Тупицын А., Фетисов А. В поисках "субъекта развития". Кто остановит сползание России в "третий мир"? // "НГ-сценарии", октябрь, 1997.

[21] Цымбурский В. Остров Россия. Циклы похищения Европы // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания, 1995 г.

[22] Например, это неспособность современных властей работать с исламом. Хотя основы такой государственной политики по "приручению" ислама, по зарождению и пестованию "русского ислама" были заложены ещё Екатериной Великой.

[23] Я считаю, что "прибрежность" это не только то, что по краям "острова", но везде, где "подтапливается", где возникают специфические социокультурные проблемы. И, следовательно, отношу Татарстан и Башкортостан к лимесу.

[24] См., например, элементы диаспорального сознания, предложенные Милитарёвым А. в статье "О содержании термина "диаспора" (к разработке дефиниции)" ННЖ "Диаспоры", 1999 г., N1.

[25] И в этом случае неважно, что термин Евразия обладает "врожденным пороком раннеевразийской мысли" и будет ли найден выход в идеологии "с двойным дном", или какой-то другой (см. Цымбурский В. "Две Евразии: омонимия как ключ к идеологии раннего евразийства". // "Вестник Евразии", N1-2 (4-5), 1998 г.). Важно, что само появление теории евразийства и "запуск" термина Евразия характеризует потребность в номинации и осмыслении некой ухватываемой как целостность территории, хотя и сильно отличающейся от Евразии отцов-основателей или, например, Дугина.

[26] См., например, Николаенко Д.В., Николаенко Т.В. Эволюция российской социо-культурной системы. -- Претория, март 1997. Второе издание -- Симферополь, сентябрь 1997 г.

[27] См., материалы трёх последних (1998-2000 гг.) "семейных" игр П.Щедровицкого по теме проектирования нового поколения гуманитарных технологий.

[28] Представляется интересной проработка сюжетов по теории социо-культурных систем у Д.В. Николаенко (см.: Морфология социо-культурных образований // Культура народов Причерноморья. -- 1998 г., N2; Социо-культурные миры. Том I: Пространственно-временная динамика социо-культурных систем // Константы: Альманах социальных исследований. 1998. Специальный выпуск I; Пространственно-временная динамика процессов социо-культурного освоения территорий. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора геогр. наук. Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский гос. университет, 1999 г.).

[29] Чечня -- грустный пример того, когда задача (удержание территории как части строго очерченного пространства) безусловна, а средства комплиментарной политики в отношении данной части лимеса не задействовались.

[30] Примеры предыдущих внутренних программ: имперская (от Петра Великого до конца династии) и коммунистическая (советский период развития России).

[31] К примеру, богословская школа под Парижем. Другое дело, что эти очаги оказались плодоносящими на протяжении одного-двух поколений, не более. И это ещё раз указывает на проблему взаимоотношений ядра русского мира, месторазвития и его периферии, диаспоры.

[32] Самые популярные направления бизнес-эмиграции это Канада, Чехия, Венгрия и Австралия. Подробности см. в "Эксперте" N1-2 (214), 17 января 2000 г. раздел "Послезавтра".

[33] Фетисов А. Поверх барьеров. Пути русской культуры // "ОстровКрым", 1999 г., N4.

Источник: журнал "Диаспоры", N2-3, 1999 г.

Оставить комментарий © Copyright Градировский С. (kazgugnk@yahoo.com) Обновлено: 06/02/2011. 58k. Статистика. Статья: Россия		Ваша оценка:

Градировский С.: другие произведения.

Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой