Владимир КИМ

(Ёнг Тхек)

КИНОСЦЕНАРИЙ

по роману "КИМЫ"

Первая серия.

Дворец короля Кореи. Два подростка лет четырнадцати под присмотром придворного облачаются в праздничную одежду. Один из них, с худощавым красивым лицом, вертясь перед зеркалом, говорит:

- Господин церемониймейстер, хоть бы раз в таком виде показаться перед мамой.

- Перед мамой или перед девушкой, Гиль Мо? - передразнивает тот добродушно и говорит другому подростку, проверяющему, как вынимается небольшой меч из ножен. - Чоль, подойди сюда.

Он поправляет что-то в одежде подростка, критически оглядывает его и говорит:

- Еще раз повторяю, что во время церемоний не надо улыбаться, держи лицо в строгости и непроницаемости. Не забывай, что ты паж короля, а король должен выглядеть величаво. У тебя же иногда лицо сияет, ну точь-в-точь, как бронзовая чашка для риса. Ты меня понял, Чоль?

- Да, господин церемониймейстер, - и детское лицо озаряется широкой улыбкой.

Опекун, покачивая головой, смотрит вслед подросткам, а потом его взгляд случайно упирается в зеркало. И тут же хмурится, заметив, что сам улыбается.

Зал приема гостей. На возвышении сидит король, за его спиной стоят знакомые уже нам подростки-пажи. Большое помещение полно народу, все они стоят на коленях по обе стороны широкого прохода, соединяющего королевский трон с широкими раздвигающимися дверями.

Церемониймейстер объявляет:

- Послы от манчжурского хана Гаошиня!

Двери раздвигаются и первыми входят два офицера из дворцовой стражи и становятся по обе стороны. За ними - несколько человек в богато разукрашенных халатах. На головах у них меховые малахаи. Впереди - посол с широким скуластым лицом и узкими глазами. Черная редкая борода и длинные тонкие усы кажутся наклеенными.

Вся группа падает на колени и замирает в поклоне. Посол в сопровождении переводчика начинает с поклонами приближаться к королю и замирает в метрах семи от трона.

- Манчжурский хан Гаошинь шлет свой сердечный привет королю Кореи и в знак своей истинного дружелюбия посылает подарки.

Посол взмахнул рукой, и в зал начали вносить тюки с мехами, сундуки и отрезы материи.

Король с удовлетворением гладит бородку. Пажи стоят как каменные изваяния: широко расставленные глаза Чоля с нескрываемым интересом следят за происходящим. Склоненные головы придворных, почти все в одинаковых одеждах. Группа из трех человек - мужчина, женщина и девочка - на минутку привлекает внимание Чоля. Он встречается с взглядом девочки, которая смотрит на него с явным восхищением: это вызывает улыбку, но Чоль тут же спохватывается, наткнувшись взглядом на церемониймейстера.

Тем временем посол и переводчик начинают приближаться к трону со связками соболей и куниц на вытянутых руках, чтобы сложить их к ногам короля Кореи. В какой-то момент они переглядываются друг с другом, и их косые взгляды настораживают Чоля.

Вдруг оба иноземца с криком отбрасывают в сторону связки мехов, и в их руках оказывают сабли. Они бросаются к королю.

В этот момент Чоль перепрыгивает через трон и снизу вонзает меч в живот набегающему послу. Переводчик тут же наносит боковой удар саблей по голове пажа и хочет дотянуться до императора. Его встречает другой паж - Гиль Мо и тут же падает раненный в руку. Новый взмах саблей, но здесь уже церемониймейстер оказывается быстрее: он втыкает кинжал в спину переводчика.

Короля быстро уводят. По пути он оглядывается: вбежавшая охрана вязала свиту посла, придворные сбились в кучу и среди них какая-то девочка, замершая от испуга. И залитое кровью лицо Чоля с угасающей улыбкой.

Комната в традиционном стиле Кореи - циновки, раздвижные двери, на стенах свитки с брызгами иероглифов. На полу - Чоль с перевязанной головой. Рана почти зажила. Шрам тянется от левого виска до шеи.

Пожилой слуга речитативом читает книгу:

- ... И подарил тогда юноша Лю Бэн Но прекрасной девушке Чо Ын Ха семейную реликвию - веер с белым журавлем, на котором начертал брачное предложение. Так они расстались. А через много лет...

В этот момент раздвигаются двери, и появляется церемониймейстер. Чоль делает попытку встать.

- Лежи, лежи, Чоль. Как ты себя чувствуешь? - ладонь посетителя ласково касается лба подростка.

- Нормально, - пытается улыбнуться Чоль. Но улыбка получается печальной. Он с горечью восклицает: - С таким лицом как я теперь буду пажом!

- Ну-ну, - успокаивает церемониймейстер. - Настоящего мужчину шрамы только украшают. А ты теперь и не паж, - гость делает паузу и торжественным голосом объявляет: - Именным указом короля ты произведен в офицеры охраны королевского дворца.

Он хлопает в ладони. В комнату вносят поднос, на котором стопкой праздничное воинское одеяние и меч с богато убранным эфесом. Все это кладут рядом с Чолем.

- Смотри, какая форма. В ней ты будешь таким красивым, что любая девушка будет рада выйти за тебя замуж.

- А я особо-то и не думаю о женитьбе. Скорее бы выздороветь да на службу. И Гиль Мо хочу видеть, как он там...

- Гиль Мо сейчас в Дегу у родителей. Проклятый манчжурец изуродовал ему руку. К воинской службе твой друг уже не пригоден. Так что король отправляет его в Японию учиться в университете. Наверное, перед отъездом зайдет к тебе, - церемониймейстер ласково улыбнулся Чолю. - Ну, ты выздоравливай, а я пойду...

- Спасибо вам, господин, - Чоль присел и наклоном головы проводил гостя. А потом придвинул к себе поднос. Водрузил на голову дворянский головной убор, положил на колени меч. Напыжился, сник и вновь оживился.

- Дядюшка Пак Иль, а что там дальше случилось с нашим героем?

- А дальше случилось вот что, - и дядюшка, не глядя в книгу, с вдохновением цитирует наизусть окончание повести: - Через много лет они встретились, и Лю Бен Но узнал Чо Ын Ха благодаря этому вееру. Она все эти годы ждала его, верно храня драгоценный подарок. Они поженились и жили долго и счастливо...

На минутку в комнате воцаряется тишина. А потом Чоль мечтательно вздыхает:

- Эх, почему у меня нет такого веера с белым журавлем...

С той поры прошло 35 лет. В 1910 году Япония аннексировала Корею. То, о чем веками лелеяла в своих агрессивных замыслах островная империя, одерживая победы и поражения в своих неоднократных попытках завоевать соседнюю страну, сбылось. На Корейский полуостров сотнями и тысячами хлынули японцы, чтобы все прибрать к своим рукам. Особенно плотной опекой они окружили короля Коджонга. Не сумев добиться от него добровольного подписания договора об аннексии, японцы убили его жену и под страхом смерти заставили отречься от престола, расформировать армию, распустить дворцовую охрану.

Любое сопротивление против захватчиков подавлялось с необычайной жестокостью. Японизация Кореи коснулась всех сфер жизни - общественной, культурной, образовательной. Колонизаторы прекрасно понимали, что, только разорвав внутренние духовные связи корейского народа - историю, культуру, язык, традиции, можно полностью подчинить его своим интересам.

Все эти годы Ким Чоль верой и правдой служил императору. Но настал день, когда он вынужден уйти в отставку.

Постаревший Ким Чоль с группой дворян стоит на коленях: все ждут аудиенции у бывшего императора. На нем дворянский головной убор. Длинный шрам, тянущийся от уха до шеи, частично скрыт бородой. Голова чуть приподнята, а грустный взгляд устремлен в даль.

Время от времени появляется церемониймейстер и объявляет чью-нибудь фамилию.

В раскрытое окно видны ветви цветущей яблони. Жужжат пчелы.

Наконец выкликают его фамилию. Ким Чоль легко поднимается на ноги и четким шагом идет за провожатым.

Небольшой зал, трон, бывший король, тоже сильно постаревший.

- А-а, это ты, Ким Чоль, - чуть оживает он. Кивает ему еле заметно головой. - Как твое здоровье, как семья?

- Спасибо, - склоняет голову в поклоне офицер. - Все нормально.

- Ты все такой же крепкий, - говорит с завистью Коджонг. - А я вот совсем плох... Хе, хе, теперь я понимаю, что заставляло иных правителей бросать трон и сажать капусту. Да-да, капусту. Конечно, такое бывало не в нашей стране, а где-то там, в Европе. Хотя, кто знает, было ли такое на самом деле...

- Да, Европа, - вздыхает Коджонг. - Так и не довелось мне побывать там. А твоей покойной жене повезло. Я помню, как девочкой она уезжала с отцом в Европу, и какой красавицей вернулась оттуда...

Ким Чоль вспоминает, как молодым офицером он, просматривая список лиц, которых должен принять король, наткнулся на женскую фамилию.

- А кто эта женщина? - спрашивает он у церемониймейстера.

- Во-первых, это девушка, - улыбается тот. - Во-вторых, девушка с удивительной судьбой. Семилетней девочкой она уехала в Европу, куда король отправил ее отца с дипломатической миссией. Они жили в Испании, во Франции. А когда отец вдруг скончался в Германии, жена с дочерью оказались в ужасном положении, поскольку вдруг выяснилось, что у них нет никаких средств. И, знаете, кто оказал им поддержку? Русский посол, который помог двум несчастным женщинам вернуться в Корею. Им понадобился для этого год - они пересекли громадную территорию России с запада на восток. Но домой вернулась только дочь: мать умерла в пути".

- А чего она хочет от короля? - в тоне Ким Чоля заинтересованность.

- Аудиенцию просит ее дядя, а она... Она хочет собственноручно передать королю дневники и прочие документы отца.

Ким Чоль смотрит на Коджонга и видит за его спиной себя, воспользовавшегося правом в любой момент быть рядом с императором, чтобы посмотреть на заинтересовавшую его девушку. И видит ее. Она стоит на коленях рядом с дядей, склонившись в поклоне. И вдруг чуть приподнимает голову и встречает его взгляд. Сколько времени они смотрят друг на друга? Минуту, две, пять?..

Доносится голос Коджонга:

- А ведь ты, помнится, не хотел жениться на ней. Весь двор терялся в догадках, обзывал тебя дурнем. Надо же, мол, из стольких красавцев выбрала тебя, а ты - никакого внимания. И только я знал, почему ты не решался. Из-за шрама, да?

Ким Чоль молча кивает, с трудом проглотив подступивший к горлу комок. Лишь ниже опускает голову, услышав произнесенные тихим голосом слова:

- А я завидовал твоему шраму. Если бы ты знал, что такое зависть короля, когда он может все - запретить, отобрать, убить, но не может одного - превратиться в другого человека, - но тут же умолкает и опасливо косит глаза на боковую, живописно расписанную стену, словно кто-то подглядывает оттуда. Потом шепотом добавляет: - А теперь и у меня шрам, вот тут.

И прикладывает правую ладонь к сердцу.

- Мне будет часто не хватать тебя, Ким Чоль. Ты был верным мужественным слугой, хотя и очень... своеобразным. Мне нечего теперь дать тебе, да ты никогда и не ждал подачек. Иди, - и Коджонг безнадежно слабо махнул рукой.

Ким Чоль встает с колен. На миг ему показалось, что по щеке короля катится слеза.

За боковой стеной, на которую с опаской покосился король по время беседы с Ким Чолем, действительно находятся непрошеные соглядатаи. Это японские разведчики - майор Накамури и лейтенант Охадзуки. Они подглядывают за происходящими приемами. Вдруг майор хищно отрывисто говорит:

- А вот и наша дичь, лейтенант. Начальник дворцовой охраны господин Ким. Не упускайте ни слова из их беседы, потом все переведете мне.

Охадзуки впивается глазами в нового посетителя. Да, этого человека невозможно ни с кем спутать. Осанка, полная достоинства, разворот широких плеч, а главное, этот взгляд - ясный и спокойный. И шрам, придающий лицу суровое и чуть печально выражение.

Когда беседа "объекта" с королем кончается, Накамури говорит:

- Ничего интересного уже не будет. Идемте.

Через потайной ход они проходят в большой кабинет начальника контрразведки. Здесь нет окон. За двумя полураскрытыми шторами на стене видны крупномасштабные карты Японии и Кореи. Под ними - массивный европейский стол и стулья. В большом шкафу книги на европейских языках. Там же на отдельной полке дорогой самурайский меч.

В штатской одежде и в очках начальник контрразведки вполне может сойтись за врача или учителя. Но тихий голос звучит властно:

- Что вы думаете обо всем этом, лейтенант?

- Или его величество не так прост, как мы думаем, или начальник охраны оказал такие услуги, которые не забываются, - в ответе Охадзуки явная задумчивость.

- И то, и другое, - говорит майор. - И третье, такой человек, как Ким Чоль, сам по себе не может не вызывать симпатию и доверие. Честен, благороден и умен. И вот такой человек умудряется в течение двадцати пяти лет прослужить при дворе, где все пропитано продажностью... Я размышлял над этим, лейтенант, и пришел вот к какому выводу. Ким Чоль силен не столько умом, а, сколько тем, что его не берет ни зависть, ни жадность, ни тщеславие. Это конфуцианское воспитание. А теперь вдумайтесь - если при дворе, при королевском дворе, могут быть такие, то, как много их может оказаться во всей стране? Неподкупных, храбрых и самоотверженных. Так что нам придется нелегко, все, что было до сих пор, покажется нам легким ветерком по сравнению с тем, что может быть. Уже сейчас мы должны предвидеть будущее брожение умов, открытого противостояния и даже восстаний. И такие люди, как этот офицер, не останутся в стороне. Вот почему я хочу, чтобы вы занялись им, - Накамури делает рубящее движение ладонью. - Сейчас мы нейтрализовали его. По нашему настоянию ему предоставляли двухмесячный отпуск, а теперь он и вовсе уволен в отставку. Если вам удастся каким-нибудь образом привлечь его на нашу сторону, то это будет громадная удача. Задача трудная, но разрешимая.

И еще - я внимательно ознакомился с вашим планом по созданию агентурной сети, системы слежек и доносов среди корейского населения, - Накамури одобрительно хмыкнул. - Мысль разбить их как в монгольской орде на десятки дворов с круговой порукой считаю перспективной, но проанализируйте ее еще раз с учетом психологии, воспитания и традиций корейского крестьянина.

С дворянством будет проще, если только... Если только среди них не будут на каждом шагу попадаться Ким Чоли. Изучите этого офицера и проработайте операцию привлечения его на нашу сторону. Учтите, никакой провокации, шантажа, ничего такого, что может унизить его честь и достоинство. Харакири он, скорее всего, делать не будет, это, конечно, привилегия только самураев, но бед натворить может.

Накамури достает из сейфа пухлую папку:

- Здесь содержатся данные на лица, которые представляют для японской империи особую опасность. Ознакомьтесь с ними. Будете работать в той комнате.

В папке десятки анкет. Судя по оттенкам туши, записи регулярно обновляются.

Охадзуки берет верхний лист.

"Ли Бом Джин, год и место рождения... Дворянин, занимал ряд государственных должностей. Участник переворота 1884 года.* Прорусская ориентация. Являлся посланником Кореи в США, Франции, а с 1901 года - в России. В знак протеста против установления протектората над Кореей ушел в отставку и остался в Петербурге. Поддерживает активные связи с корейскими политическими деятелями на русском Дальнем Востоке, выделил им значительные суммы денег".

"Ли Бом Юн, год и место рождения... Бывший корейский губернатор Кандо (китайское название Цзяндао) в Маньчжурии. Во время русско-японской войны по поручению корейского императора организовал дружину в 1000 человек и оказывал помощь русским войскам в провинции Хамген. В данное время находится то в Приморье, то в Маньчжурии. Один из главных предводителей отрядов Армии справедливости ("Ынбен"). По непроверенным данным под его началом находится до 4 тысяч человек. Очень опасен".

"Ли Сан Соль, год и место рождения... Бывший товарищ министра внутренних дел Кореи. Выступал против установления протектората, летом 1906 года бежал во Владивосток. Один из главарей антияпонского движения среди корейцев-эмигрантов Приморья и Маньчжурии..."

"Ю Ин Сок, год и место рождения... Наряду с Ли Бом Юном является одним из главарей корейских инсургентов Приморья и Кандо..."

"Ким Ин Сок... Хон Бом До..."

А вот анкета и на нашего знакомого:

"Ким Чоль, 1863 года рождения. Дворянин. Начальник дворцовой охраны короля. В 1896 году помог Коджонгу укрыться в русской дипломатической миссии в Сеуле. Вероисповедание - конфуцианское. Прекрасно фехтует и ездит верхом. Дважды предотвращал покушение на короля. Знает испанский и французский языки. Два сына: старший Канг Чоль (1891) - офицер корейской армии, младший Донг Чоль (1895) - лицеист. Вдов".

Когда Охадзуки возвращает папку, майор Накамури говорит:

- В скором времени вы отправитесь на север Кореи, чтобы детально ознакомиться на месте с ситуацией по переселению корейцев в Россию. Помешать этому процессу очень трудно, для этого пришлось бы половину армии держать на границе. Наша задача - изыскать возможности использования уже переселившихся в Россию корейцев, направлять вместе с ними своих агентов. Кое-что мы делаем в этом направлении, детально я вас ознакомлю потом. Сейчас положение там более или менее спокойное: набеги корейских отрядов почти прекратились, поскольку мы стянули к границе значительные силы. Но не исключена возможность появления в самой Корее организаторов партизанского движения. Естественно, они будут стремиться на север. Набеги отрядов из-за границы носят стихийный и временный характер. Если же пожар разгорится изнутри, то потушить его будет очень трудно. Поэтому мне представляется исключительно важной предварительная работа с возможными кандидатами на роль таких организаторов. Какое-нибудь соображение по поводу Ким Чоля у вас есть?

- Да, господин майор.

- Хорошо, представите в письменном виде. Завтра я приглашен во дворец генерал-губернатора на празднество по случаю дня рождения наследника императора. Хочу, чтобы вы сопровождали меня. Идите!

Охадзуки невозмутимо воспринимает оказанную честь. Не подобает самураю открыто выражать радость.

Ким Чоль входит в свою комнату. Снимает воинское облачение. Говорит слуге:

- Больше форма мне не понадобится, так что сложи ее в сундук.

На стене висит небольшая картина: он и жена в молодости. Выполнена она вышивкой по шелку. Он берет картину в руки, вглядывается и вспоминает снова ту незабываемую встречу с Мин Хва. Ее взгляд. Как он издали провожал ее взглядом, когда она уходила из дворца вместе с дядей, беседуя о чем-то.

Девушка как раз расспрашивала родича о нем.

- Дядюшка, а кто этот офицер, который стоял за королем?

- Это Ким Чоль, начальник охраны короля. Видела, какой шрам у него на лице? Ему было четырнадцать лет, когда он спас жизнь королю. Под видом манчжурских послов враги проникли во дворец и ...

И девушка вспоминает: ведь она как раз тогда была во дворце вместе с родителями. Лицо мальчика, залитое кровью.

- А почему он до сих пор не женился, дядюшка?

- Так кто же пойдет за него замуж? Может, и нашлась бы, но он сам шарахается от женщин. Вот и ходит все бобылем. А ты чего так расспрашиваешь о нем? Уж не понравился ли он тебе?

- Может быть, дядюшка, - смеется Мин Хва. .

Вечер. Молодой Ким Чоль возвращается с дежурства, погруженный в свои мысли. Пожилая служанка преграждает ему путь.

- Господин Ким Чоль, у меня к вам есть поручение, - говорит она, поклонившись. - Моя госпожа просила вам передать вот это. Ой, да куда же я его подевала?

- Что? Какое поручение?

- Госпожа моя, Мин Хва, просила передать вам... Ага, здесь оно, оказывается. Вот это письмо.

Ким Чоль смотрит на маленький конвертик, а потом осторожно берет его.

- Я обещала госпоже принести ответ. Вы ведь не захотите, чтобы старая женщина не сдержала своего обещания?

При этих словах на лице служанки появляется лукавая улыбка.

Но ничто не может заставить Ким Чоля прочитать послание от Нее прямо на улице, при всех.

- Подождите меня, - говорит он и входит в дом.

От конверта исходит тонкий аромат неведомых цветов. Сердце стучит так сильно, что Ким Чоль прижал ладонь к груди.

Он вынимает листок бумаги: на нем всего лишь одна вопросительная строка: "Это не Вы когда-то подарили мне веер с белым журавлем?"

Что это? Какой веер? Когда? Он читает еще раз, и только тут его осеняет, о чем идет речь. "Веер с белым журавлем" - да ведь это же название средневековой повести о любви!

Он хватает кисточку, обмакивает в тушь и стремительно пишет под ее строкой лишь одно слово, повторив его трижды: "Да! Да! Да!".

Ким Чоль снова всматривается в картину, словно впервые видит веер с белым журавлем в руке девушки.

Его воспоминания прерывает звук раздвигаемой двери. На пороге появляется сын.

- Отец, а у нас все готово. Ждем вашей команды.

- Что ж, Донг Чоль, пойдем и посмотрим.

В воротах они сталкиваются с гостем. Это постаревший паж-напарник. Правая рука в черной перчатке.

- Гиль Мо, дружище, какими судьбами?

- Чоль, давненько не виделись! Как поживаешь, мой старый друг?

- Похвастать нечем. С сегодняшнего дня вышел в отставку. А ты как? Все там же, в Синичжу при губернаторе?

- Да. Кто бы ни был у власти, управлять провинцией-то надо. Этот юноша, как я полагаю, твой младшенький, Донг Чоль? Ну и вырос мальчик. Сколько же тебе лет?

Донг Чоль с поклоном отвечает:

- 17 лет.

- Ну, совсем взрослый. Еще не женили?

- Еще нет, - улыбнулся Чоль. - Сейчас оканчивает школу, а потом поедет в Токио учиться?

- Это замечательно. У японцев есть чему поучиться. Похоже, что вы куда-то направлялись?

- Если хочешь, Гиль Мо, пойдем с нами. Это не надолго, зато увидишь кое-что интересное...

Они вместе взбирается наверх по склону горы, где собралась куча народу. У многих в руках лопаты, кирки. Отдельно стоят янгбане (дворяне). Чоль с Гиль Мо подошел к ним, поздоровался.

- Раз все готово, будем начинать, - говорит он и показывает рукой. - Видишь, Гиль Мо, вон тот гребень. Туда мы заложили взрывчатку, чтобы вся эта масса скатилась и загородила речку. Хотим образовать запруду. А то надоела эта речка своими причудами. Весной все затапливает, а летом еле течет. Донг Чоль, подавай сигнал запаливать фитиль.

- Хорошо, отец.

Донг Чоль становится на край склона, машет руками и кричит:

- Запаливай фитиль. Всем ложиться.

Гремит взрыв. Куча камней, пыли устремляется в небо. Ударной волной срывает кое у кого головной убор. Огромная масса гребня срывается вниз и перегораживает ущелье.

Слышатся крики восхищения.

Ким Чоль крестьянам:

- Идите все подравняйте, проверьте водовод. Отныне, я думаю, нам никакие засухи не страшны.

Те кланяются и оживленно устремляются вниз.

- Ты, я вижу, занят действительно интересными проектами, - замечает с улыбкой Гиль Мо.

- А что делать, будучи в отставке? - тоже смеется Чоль. - А сейчас пойдем лучше домой, и отметим нашу встречу.

Они начинают спускаться вниз, а навстречу им быстро поднимаются три японских жандарма.

Старший из них дает знак остановиться и спрашивает:

- Что случилось? Что это был за взрыв?

Чоль вопросительно смотрит на Гиль Мо, который тут же переводит вопрос.

- А ответь ему, что ничего особенного. Перегораживаем речку, чтобы получать больше урожая риса.

Гиль Мо, переводит:

- Обычная ирригационная работа, господин офицер. Отныне весь этот район будет надолго обеспечен водой, что позволит получать более высокие урожаи риса и овощей.

Жандарм понимающе закивал головой. Но тут же строгим голосом:

- Все это хорошо, но почему не предупредили?

- Мы не подумали, что взрыв будет таким сильным...

- В следующий раз обязательно предупреждайте, - замечает офицер и командует подчиненным. - Вперед.

И они лезут наверх.

Гиль Мо удивительно точно передразнивает офицера, и два друга весело смеются.

Вечер, горят свечи. После очередной чашки содю Чоль спрашивает:

- Гиль Мо, как ты представляешь будущее нашей родины?

Тот откладывает палочки и внимательно смотрит и говорит:

- Знаешь, Конфуций как-то сказал, что на чистом листе будущего явственно проступают письмена прошлого. Иными словами, без знания истории невозможно понять настоящее, а тем более предвидеть, что будет завтра. Ученые, философы и служители религий спорят и, видимо, еще долго будут спорить о том, как возник человек. Легче всего сказать, что его создал бог. Но вот в Англии появился ученый Чарльз Дарвин, который стал утверждать, что предком человека была обезьяна. Вы этому можете поверить? - спросил Гиль Мо и сощурил глаза.

Ким Чоль не сразу нашелся что ответить. Но ничто не мешало ему принять теорию этого смельчака-англичанина. Обезьяны так похожи на человека. И он осторожно промолвил:

- Мне трудно судить. Но если мы в своих преданиях передаем из поколения в поколение, что первый корейский король, а вместе с ним и весь род человеческий на нашем полуострове, родился от брака небожителя и медведицы, то почему же нельзя предположить, что и обезьяна могла быть нашим предком

Гиль Мо весело засмеялся и продолжал развивать свою мысль:

- А теперь представь, что в этой Англии и рядом с ней находящихся европейских странах еще лишь полторы тысячи лет назад жили племена, которых называли варварами, то есть дикими. И эти варвары через каких-то пять столетий создают государства, которые начинают диктовать свою волю всему миру. Именно эти государства первыми вступили на капиталистический путь развития и сейчас, яростно грызутся между собой за захват колоний. Потому что им нужны новые рынки сбыта, им необходимо сырье.

И посреди этой гигантской схватки находится наша маленькая Корея, которая веками жила, отгородившись от всего мира. Даже Япония, островная страна, сумела приобщиться к ходу мировой истории, а мы... мы все проспали. И теперь будем расплачиваться за это.

В голосе Гиль Мо звенит боль.

- История знает немало примеров, когда порабощенный народ вставал с колен и обретал свободу. Понадобятся годы, десятилетия национального унижения, позора, жертвы, тысячи жертв, прежде чем мы вырвемся из этого рабства.

Не сразу решается нарушить затянувшееся молчание Ким Чоль.

- Что же делать?

- Бороться, - отвечает Гиль Мо. - Нет, нет, бороться не в том смысле, чтобы с оружием в руках выступать против японцев. Да и выступать пока некому. Бороться можно по-разному. Когда великого Галилея церковные мракобесы призвали на суд и под страхом смертной казни заставили отречься от теории, что земля наша вертится вокруг солнца, он подчинился. Но, выходя из здания суда, воскликнул - а все-таки она вертится!

Да, мы склонили головы перед самураями, да, мы вынуждены подчиняться их законам, порядкам, перенимать их язык, культуру, но мы все равно должны говорить себе - а все-таки я кореец. Наша борьба - это просвещение, наша будущая сила - в знании. И, как ни парадоксально, просвещение и знание во многом придут со стороны японцев. Они сами, своей рукой взрастят свое изгнание и свое поражение.

- А как ты, Гиль Мо, относишься к движению "Ыйбен"?

- Как к стихийному протесту, которому никогда не будет сопутствовать окончательный успех.

- Но я слышал, что в вашу северную провинцию проникает немало отрядов с русского Приморья, из Маньчжурии, и они отважно сражаются с японцами...

- Вот именно, что из-за границы, а внутри страны это движение очень слабое. В истории есть случаи, когда зарубежные инсургенты, вторгаясь в свою порабощенную страну, добивались успеха. Например, Гарибальди. Но тогда вся Италия восстала против австрийского ига. Сегодняшняя Корея, на мой взгляд, еще не созрела для этого...

- Но разве эти люди своей отвагой и мужеством не показывают пример и не заслуживают нашего уважения?

- Возможно. Но, совершая набеги из-за рубежа, бойцы "Ыйбен" не только воюют с японцами. Они грабят банки, уничтожают склады с продовольствием, сжигают заводы и фабрики, взрывают мосты. Это не вызывает радости у местного населения. Потому что в этих банках хранятся их деньги, на складах - их продовольствие, по мосту они ездят, а на заводах и фабриках работают, чтобы иметь средства к существованию. Тем более, что после ухода отрядов начинаются репрессии. Но я целиком и полностью поддерживаю создание разного рода культурно-просветительских и политических обществ. Придет время, и именно они сыграют существенную роль в освобождении Кореи.

- А убийство японского премьер- министра Ито Хиробуми?

- Я бесконечно преклоняюсь перед мужеством Ан Джун Гына, совершившего этот акты возмездия корейского народа, - проникновенно говорит Гиль Мо. - Наверное, этот самурай заслужил такой конец. Но террористические акты чаще совершают от бессилия, нежели от силы. При этом страдают безвинные люди, как ты и я.

Гиль Мо вытягивает руку в перчатке и смеется. А затем спрашивает:

- Внуку справляли уже годовщину?

- Нет еще. Через неделю поеду к сыну. Хорошо бы нам вместе отправиться туда.

- Не могу. Завтра на рассвете должен трогаться в обратный путь. Даже переночевать у тебя не могу.

- Как так? А я уже велел комнатку тебе приготовить!

- Не могу, друг. Давай выпьем по последней чарке, и я отправляюсь в гостиницу.

Чоль провожает друга за ворота.

- Счастливого пути, Гиль Мо! И все-таки, я думаю, что освобождение Кореи придет через вооруженное сопротивление.

Они обнимаются, и Гиль Мо говорит:

- Что ж, будем бороться за свободу и оружием, и словом. Счастливо оставаться, Чоль! Желаю хорошо отметить годовщину внука!

В комнате уже все убрано, на полу приготовлена постель. Ким Чоль снова берет картину в руки и вспоминает.

Церемониймейстер говорит ему:

- Слышал новость, наш придворный поэт Кан Су Бок решил жениться на Мин Хва. Даже засылал сватов.

До Чоля не сразу доходит смысл его слов.

- И она... она согласилась?

- Разве она похожа на девушку, которая согласится выйти замуж за такого человека? Сейчас Кан Су Бок как раз сидит в "сульбане" и всем рассказывает о своем сватовстве. Иди и послушай его, раз у самого не хватает смелости жениться на Мин Хва.

- Если бы это зависело от меня, - бормочет Чоль и идет в "сульбан".

Кан Су Бок действительно находится там, в окружении придворных бездельников. Для своих тридцати пяти он выглядит совсем даже неплохо - чуть полноватый весельчак с искристыми плутоватыми глазами и большим ртом любителя поесть, выпить и поговорить. Вот и сейчас он ведет рассказ о своем сватовстве в шутливом тоне, живо помогая себе мимикой, жестами:

- В кои веков собрал, понимаешь ли, родственников и объявляю им: так, мол, и так, решил образумиться и жениться. Они, естественно, вначале не поверили, подумали, что я опять надумал какую-то шутку выкинуть. И чем меньше верят, тем больше, понимаешь ли, мне самому хочется жениться. Наконец, убедил я их, и отправились они в своих лучших одеждах сватать мне "испанский цветочек". Сам я тоже принарядился по случаю такого дня и жду, не дождусь радостного согласия в ответ, чтобы отметить его добрым стаканчиком содю. Вдруг прибегает слуга и сообщает, что меня приглашают в дом невесты. Вот так дела, думаю, неужели невесте так не терпится замуж, что прямо с ходу хочет обвенчаться? Ну, поспешил на зов. А там, понимаешь ли, все чуть не рыдают. Что случилось? Оказывается давным-давно, когда эта девушка уезжала в Европу, кто-то подарил ей веер с белым журавлем и начертанным на нем брачным предложением. И все эти годы она была верна данному обещанию. Настоящая корейская женщина! И вот она обращается ко мне и говорит: я готова выйти за вас замуж, господин Кан Су Бок, но не вы ли первый, как поэт, как благороднейший человек, осудите меня за измену той памяти? Другое дело, если подаривший мне веер человек сам откажется от подарка. Напишите, просит она, такие стихи, чтобы их услышала вся Корея и он в том числе. И я, старый дурак, чуть не заплакал, растроганный такой верностью, и... и обещал выполнить ее просьбу.

Ким Чоль живо представляет встречу поэта с Мин Хва.

Не дослушав до конца Кан Су Бока, он выскакивает из дворца и идет к дому любимой девушки. Его визит изрядно пугает дядюшку и домочадцев. Лишь она, смело, встретив его испытующий взгляд, вдруг вся засветилась улыбкой:

- Дядюшка, а ведь это и есть тот самый человек, что подарил мне веер.

И, не давая опомниться изумленному родичу, с изысканным поклоном приглашает гостя в дом:

- Проходите, пожалуйста, господин Ким Чоль!

Мин Хва впервые обратилась к нему по имени, и от ее слов сладко закружилась голова. Ее дядюшка с недоверчивой миной на лице тоже вынужден поклониться и пропустить Ким Чоля.

Мужчины усаживаются в небольшой гостиной. Оба в большом смущении и не знают, что сказать друг другу. Наконец хозяин дома, кашлянув, запоздало задает традиционный вопрос:

- Все ли у вас благополучно?

- Спасибо, все хорошо. А как благополучие вашей семьи?

- Все нормально. А как идет служба при дворе? Наверное, обязанности офицера охраны очень обременительны?

- Нет, не очень обременительны.

Опять повисает тишина.

- Ах, да, вы, наверное, курите? Я сейчас, - и хозяин только собрался хлопнуть в ладоши, чтобы вызвать служанку, как дверь раздвигается и входит Мин Хва, неся столик, уставленный кувшинчиком, тарелочками с закуской и курительными принадлежностями.

- О, как раз вовремя. Но почему ты сама все это принесла, разве нет слуг?

- Дядюшка, я подумала, что, может, вам будет приятнее, если я сама буду угощать вас и гостя.

- Гм, может быть, так оно и есть. Но что подумает гость? Разве прилично девушке показываться неженатому мужчине?

- А это уж пусть они сами скажут.

- Да? - дядюшка смотрит на непроницаемое лицо Ким Чоля и решает: - Ну, ладно. Наливай скорей, а то у гостя все пересохло в горле. Поди, и клещами слова не выжмешь...

Мин Хва с улыбкой разливает содю. В каждом движении ее сквозит грация. Двумя руками подносит чарку сначала дядюшке, а потом Ким Чолю.

- Примите, пожалуйста.

Тот молча повинуется.

- Ну-с, - произносит хозяин дома. - Выпьем за здоровье дорогого... гм, гостя.

И смачно осушает чарку до дна. Ким Чоль же делает лишь глоток.

- Вижу, молодые офицеры нынче совсем не умеют пить. Может, мне самому налить, - говорит со смешком хозяин и берется за горлышко кувшинчика.

- Дядюшка, а вы не забыли, что хотели проведать соседа? - с невинным видом спрашивает Мин Хва.

- Разве, - удивляется тот, а потом спохватывается. - Действительно, совсем забыл, старый остолоп. Спасибо, что напомнила. Ладно, выпью еще чарочку и пойду проведать то ли правого, то ли левого соседа.

- Давайте, я вам налью, дядюшка.

- Хорошо, налей. Из твоих рук пьется славно...

Он опять выпивает с видимым удовольствием.

- Ладно, раз договорился, значит, надо идти. А вы меня извините, дорогой гость, если что не так.

Старик, кряхтя, встает. У двери оборачивается и качает головой.

- Глупая людская молва, племянница, страшнее тигра.

- Я это знаю, дядюшка. Но ведь если все время бояться тигра, то и жить не стоит.

- Тоже верно, - усмехается дядюшка и уходит.

Они остаются вдвоем. Молчание затягивается. Ким Чоль не знает, что сказать, хотя с уст рвутся тысячи слов.

- Я хотел...

- Извините, но я хотела бы...

Оба начинают говорить одновременно и тут же замолкают, удивленно уставившись друг на друга. Первой смеется Мин Хва, а потом уже и Ким Чоль присоединился к ней.

- Говорите вы...

- Нет, что вы. Вы скажите...

Ким Чоль, все еще смеясь, заявляет:

- Если и наши слова будут одинаковыми, то придется бежать из этого дома, где читают чужие мысли.

- Я хотела попросить прощения за то, что, возможно, поставила вас в неудобное положение с эти веером, - заявляет она и прямо смотрит ему в глаза.

Он, не отрываясь от ее взгляда, отвечает:

- Я тоже хотел попросить извинения за то, что приписал себе чужой подарок. Вы... вы угадали, что я хотел сказать. Но никакая сила не сможет заставить меня сейчас покинуть сейчас ваш дом.

- А как же ваше обещание? - восклицает она шутливо. - Вы от него отказываетесь, сеньор?

- Сениери? - переспрашивает удивленный Ким Чоль.

- Ой, простите, - смущается Мин Хва. - Это по-испански "господин".

- Вы говорите по-испански? - поражается Ким Чоль.

- Немного.

- Но ведь это замечательно! А как... как мне обратиться по-испански к девушке?

- Сеньорита.

- Сениерита, - повторяет медленно Ким Чоль. - Сениерита Мин Хва... Я правильно выговариваю это слово?

- Да, сеньор Ким Чоль.

Диалог кажется им очень смешным, и оба весело смеются.

-Так как насчет данного обещания?

- А что обещание? Я его дал, и я его срочно отменяю.

- Ах, вы к тому же еще и Дон Хуан!

- Какой такой Дон Хуан? Специально употребляете незнакомые слова, чтобы я ушел?

- Нет, сеньор Ким Чоль, - говорит она по-испански. - В этом доме и в моем сердце для вас всегда будет достойное место.

Ким Чоль замирает. По осветившемуся лицу девушки и проникновенной интонации, с какой была произнесена фраза на неведомом звучном языке, он понимает, что сказано было что-то сокровенное.

- Я, конечно, лишь неотесанный солдат, - с грустью произносит он и упрямо качает головой в ответ на ее протестующее движение. - Да, неотесанный солдат, но хотел бы доказать, что человек я все-таки обязательный. Хотите? Так вот, обещаю, что придет такой день, когда я постигну смысл сказанных вами слов.

- Я верю вам. Но, - тут ее глаза лукаво блеснули, - в вашем обещании нет одного условия - срока. Или вы любитель давать бессрочные обещания?

- А это уже зависит от вашего обещания, - тихо произносит он.

- Какого общения? - спрашивает она, тоже понизив голос.

- Что вы будете всегда рядом и помогать мне. Вы... вы согласны?

- Да, я согласна.

Ночь. Горит светильник. Чоль спит на спине, сжимая в руке картину. И снится ему день бракосочетания с Мин Хва.

Длинный ритуал свадебного обряда. Чоль с родственниками и друзьями едет к невесте. Праздничный стол, посередине которого он с Мин Хва. Наконец их отводят в приготовленную спальню, на пороге которой жених должен по традиции раздавить ногой перевернутую половинку "пагади". Но, даже оставшись вдвоем, они ощущали чужие взгляды: ведь, по шутливому обычаю любопытствующие могли, послюнявив палец, проткнуть дырку в бумаге, которой обклеивались рамы двери, и подглядеть, как жених помогает невесте распускать девичьи косы.

Они опускаются на колени. Ким Чоль не знает, как приступить к этой деликатной части старинного обычая. Он все еще пребывает в нерешительности, как вдруг слышит ее нежный голос:

- Сеньор, снимите сначала с меня покрывало и выньте заколку из волос.

Ким Чоль повинуется ей, стараясь действовать как можно осторожнее.

- А теперь, прошу, если вас не затруднит, отгородите дверь ширмой.

Он мигом исполняет эту просьбу и оборачивается. В этот момент Мин Хва встряхивает головой, и тяжелая копна волос падает вниз, черной блестящей волной накрыв лицо и плечи. Зрелище поражает его.

- Где вы? - она вытягивает руки вперед.

- Здесь.

- На мне столько юбок, что без помощи не раздеться, - говорит она жалобным тоном.

Он раздвигает завесу из шелковистых волос и встречается со смеющим взглядом Мин Хва.

- Вы смеетесь надо мной? - оторопел он.

- Я смеюсь от счастья, мой господин. Что отныне буду принадлежать только вам, - и она задувает свечу. - Я жду вашей помощи.

Он принимается раздевать ее и, если действует неловко, она ласково берет его за руку и поправляет. Когда осталась лишь шелковая рубашка, она остановила его.

- А теперь давайте я вам помогу.

Она тоже впервые помогает мужчине раздеться, поэтому ее руки то и дело слепо шарят в поисках нужной тесемки. Ему щекотно от ее прикосновений, и он тихо смеялся.

- И кто придумал такой костюм, - негодует она. - Вот это что такое? Можно потянуть?

- Можно, - разрешает он.

Узел вместо того, чтобы распутаться, наоборот, запутывается еще сильнее.

- Ой, что я наделала?

Он ловит ее убежавшую ручку и возвращает на место.

- А сейчас закройте глаза, - просит она.

- Но я все равно ничего не вижу! - восклицает он и тут же послушно закрывает глаза.

По шороху одежды догадывается, что она сбросила с себя ночную рубашку. Протягивает руки и нежно обнимает ее.

Наутро после первой брачной ночи Мин Хва встает рано и варит рисовую кашу-размазню на мясном бульоне с добавлением унаби и каштанов. Когда она входит в спальню с подносом, ее встречает сияющий взгляд Ким Чоля, полный любви, нежности и ласки. Они едят из одной чашки, весело болтая о том и о сем, смеясь по малейшему поводу, и счастьем озарены их лица.

А потом она снится ему в окружении двух сыновей: она учит их ездить верхом на лошади, метать ножи, стрелять из лука. Она учит их иностранным языкам: Чоль тоже сидит рядом с детьми и повторяет слова.

Он видит домашний бассейн: они входят в воду, потом она ведет его за собой, велев закрыть глаза. А когда он открывает их, то ахает, увидев на небе крупные осенние звезды.

Он видит ее на настоящих корейских качелях, что подвязывают к суку высокого дерева и на которых можно взмыть к небесам.

Она летит к нему, с развевающимися одеждами, а потом удаляется в даль...

Ким Чоль спит, прижав картину к груди.

Прием во дворце японского генерал-губернатора Кореи в честь празднования дня рождения наследного принца: офицеры в парадных мундирах, финансисты в черных как смоль смокингах, дипломаты во фраках и прочие высокопоставленные лица. Многие явились с женами, которые, как одна, были одеты в кимоно, и древняя национальная одежда очень удачно сочеталась с современным европейским костюмом. Все выглядит красиво и торжественно. А потом Охадзуки замечает приглашенных на прием корейцев. Выглядят они смешно и жалко в своих нелепых черных шляпках и неуклюжих белых штанах. Может быть, и не одежда была причиной их жалкого вида, а то, что они жались у дверей с растерянными лицами, явно ощущая себя лишними на этом пышном приеме.

Настроение лейтенанта улучшается при виде группы корейских юношей во фраках. Все они - выпускников лицея, которые поедут учиться в Японию. Среди них и Донг Чоль.

Речь генерал-губернатора больше похожа на победную реляцию, лейтмотив которой - великое провидение микадо, милостиво решившего взять под свою высокую длань беззащитный Корейский полуостров. Потом выступают другие, и каждый считает нужным коснуться темы, затронутой губернатором. "Корейский народ будет счастлив... Наконец-то на полуострове будет наведен порядок... Мы покажем корейцам идеалы японской культуры и жизни..."

Крики "банзай" перемежаются бурными аплодисментами. Шампанское и саке текут рекой.

А Охадзуки нет-нет да поглядывает на корейцев, которые стоят, втянув головы в плечи, и время от времени тоже хлопают в ладоши. Их благо, что они не понимают по-японски, но ведь придет пора, когда будут понимать. Понимать, но не принимать. Что тогда?

Майор Накамури приглашает вошедшего в кабинет лейтенанта Охадзуки сесть и говорит:

- Я ознакомился с вашим планом привлечения на нашу сторону Ким Чоля. Он мне понравился, тем более, что вы уже наметили конкретных исполнителей. Капитан Хикомада действительно хорошо знает испанский язык, поскольку учился в той же иезуитской школе, что и я. Кстати, его хотели привлечь к службе в разведке, но он не проявил особого желания. А лейтенант Окаяма действительно один из лучших фехтовальщиков японской армии. Вы слышали о нем, лейтенант? Так вот, этот Окаяма одно время даже удостоился чести давать уроки наследному принцу. А знаете, за что отлучили его от двора? Воспылал страстью к какой-то фрейлине из знатного рода, и ее родители пожаловались императору. В итоге - вместо прекрасной карьеры - пехотный полк, дислоцированный в далекой корейской провинции. Запомните, лейтенант, никакая женщина не стоит нашей воинской карьеры и славы.

Итак, ваш план я одобряю. Езжайте в командировку и встречайтесь с намеченными кандидатурами. Детали им расписывать не стоит, обрисуйте только общее направление. Действуйте!

Лицей. Дверь с надписью "Выпускной класс" распахивается, и из аудитории чинно выходят учащиеся, одетые в одинаковую одежду. Среди них - Донг Чоль. Но вот они покидают здание лицея и тут же оживляются. Шутки, смех...

- Донг Чоль, подожди! - раздается вдруг чей-то голос.

Донг Чоль оглядывается и с радостным изумлением спешит назад.

- Это ты, Хван Иль?

Юноши обнимаются, ласково похлопывая друг друга по спине.

- Где ты пропадал, Хван Иль? - спрашивает Донг Чолем. - Не случилось ли что?

Хван Иль качает головой:

- Все нормально.

- Но почему ты не приехал к началу учебного года? Месяц с лишним прошел, а тебя все нет и нет. Я так беспокоился...

- Потом расскажу. Ты куда сейчас? Домой?

- Нет уж, я пойду туда, куда ты скажешь, - смеется Донг Чоль, и только тут обращает внимание на дорожную котомку за спиной товарища. - Ты что прямо с дороги явился в лицей?

- Да, хотелось встретиться с тобой.

- И я скучал по тебе. Так куда мы пойдем?

- Пойдем в нашу закусочную, в "Ынби".

- Отлично! Давно мы там не бывали.

Они пошли рядом, обмениваясь смеющимися взглядами и, время от времени, обнимая друг друга за плечи.

Они представляют собой разительный контраст. Донг Чоль - стройный, гибкий, с легкой подпрыгивающей походкой. Хван Иль, наоборот, эдакий крепыш, ростом вровень с товарищем, но из-за коренастой фигуры кажущийся ниже. Лицо - смуглое, грубовато-скуластое и обветренное больше подходит уроженцу деревни, чем города. В его речи сильно сквозит акцент северной провинции, а когда смеется, то откидывает голову и прикрывает рот ладонью.

Закусочная "Ынби". К ним тут же спешит хозяин.

- Давненько вы у нас не были, - кивает он, приветливо улыбаясь. - Особенно ты, Хван Иль. Видно, домой ездил на каникулы.

- Да, дядюшка Пак, - отвечает Хван Иль и просит: - Пусть подадут нам кувшинчик макколе.

На столе появляются туго скатанные рулончики горячей и влажной салфетки. Не успели друзья обтереть лицо, руки, как появляется угощенье.

- Давай выпьем, Донг Чоль, за встречу, - говорит Хван Иль и разливает макколе белые фарфоровые чашечки. - Кто знает, когда нам еще доведется побыть вместе. Пей, пей, чего ты испугался? Пока еще ничего страшного не произошло.

Они выпивают и закусывают, деликатно выхватывая палочками закуску из общих тарелочек - острую маринованную редьку, шпинат в соусе и маленькие кусочки минтая с крапинками красного перца.

- Так почему ты задержался дома, Хван Иль? - спрашивает Донг Чоль.

- Давай еще по одной выпьем, потом расскажу, - говорит тот и снова берется за тоненькое горлышко голубоватого кувшинчика.

- Давай я налью, - предлагает Донг Чоль.

- Хорошо, - соглашается Хван Иль.

Они снова осушают чашечки.

- Ну, рассказывай, что случилось,

- Как ты знаешь, мой отец всю жизнь был целителем и садоводом, - начинает Хван Иль и сжимает кулаки. - Своей земли у нас всегда не хватало, и поэтому лет семь назад отец арендовал у одного помещика около одного чонбо. В договоре указали, что срок аренды - пятнадцать лет, потому что на меньший срок нет смысла закладывать фруктовый сад. Все эти годы помещик не знал ни горя, ни забот. Отец исправно платил за аренду и сверх того ежегодно отвозил тому немало фруктов, бесплатно лечил всю семью. А какой сад у нас получился! Во всей Корее нет таких яблок и груш! Самому королевскому двору поставляли! Впрочем, что я об этом говорю? Ты же был у нас и видел все своими глазами.

Донг Чоль кивает с улыбкой.

- И вот все это теперь отнимают у нас! - говорит Хван Иль.

- Как? - вскидывает брови Донг Чоль.

- Все из-за проклятого хваленного Восточно-колонизационного общества. Помнишь, как его расхваливали на все лады. Что это, мол, лучший друг крестьян, с его помощью будет произведен переворот в земледелии, а всех, кто будет сотрудничать с ним, ждет процветание и богатство. Все это наглая ложь.

Осенью к нам приехали два человека. Сказали, что их направило это самое общество. Оба представились учеными-агрономами. Отец их встретил как дорогих гостей, показал сад, угощал фруктами. Рассказывал им секреты выведения новых сортов, ухода за деревьями, о способах сохранения урожая, борьбы с вредителями. А их интересовало не это, они приехали выведать, как можно отобрать наш сад. И что они сделали, эти собаки? Заключили свой договор с помещиком! Не знаю, может, посулили что-то или напугали, но вскоре отца вызвали к судебному исполнителю и объявили, что отныне он не арендатор. Отец - к уездному правителю, а тот уже ничего не решает. Вместо него - японский начальник, назначенный генерал-губернатором. Разве он заступится за корейца? Отец тык-мык и слег от огорчения. Еле отходили.

Донг Чоль ошарашен новостью.

- Подожди, подожди... Может, общество ни причем. Ведь договор нарушил помещик. Вот кто негодяй! Неужели на него нет управы?

- Нет, Донг Чоль. Тут все подстроено. То же самое произошло в соседних деревнях. Это целенаправленная политика японских властей. Скажи, что не так?

Донг Чоль молчит.

- Но самое интересное, что один из этих лжеученых явился снова к отцу и предложил работать смотрителем сада, - продолжает свой горький рассказ Хван Иль. - Представляешь, обобрали и еще предлагают работать на них! Стал рисовать картины будущего расширения сада, что отцу создадут все условия для выведения новых сортов. И отец... И отец...

- И что отец?

- Согласился, - шепотом выговаривает Хван Иль. В его глазах - недоумение. - Его обманули, обокрали, а он согласился.

Донг Чоль вздыхает с облегчением.

- Ты не прав, Хван Иль. Разве помещик не мог порвать договор, разве ты слышал, чтобы крестьянин выиграл тяжбу у дворянина? А теперь твой отец-специалист компании, где нет помещиков и крестьян, нет сословности, понимаешь? Есть только производственные отношения, конкуренция и конечная цель-прибыль.

- Знаем, знаем, что ты начитался западных социалистов-экономистов, - в словах Хван Иля звучат примирительные нотки. - Ладно, чего уж там теперь, давай, выпьем и поговорим о чем-нибудь другом.

Кувшинчик снова прогулялся над чашечками.

- Ты поэтому опоздал к началу занятий?

- Теперь это не имеет значения. Я ухожу из университета.

- Как? - опешил Донг Чоль. - Как можно бросать учебу?

- А что делать? У отца теперь заработок вдвое меньше прежнего. Буду работать с ним, может тоже, стану великим знахарем и садоводом.

От шутки товарища больше веет тоской и отчаянием, нежели весельем.

- Может я, поговорю со своим отцом, - предлагает Донг Чоль.

- Прошу тебя, не предпринимай ничего. Я сам принял свое решение и никому не дано отменить его.

- Ты приехал, чтобы подать заявление об уходе?

- Нет, я приехал повидаться с тобой, - отвечает Хван Иль и смотрит другу в глаза. А потом предлагает: - Может, споем? - и, не дожидаясь согласия, тут же затягивает старинную крестьянскую песню. Донг Чоль берет палочки и начинает отбивать ими ритм музыки то по крышке столика, то по фарфоровой чашечке, с улыбкой глядя на поющего друга.

Провинциал Хван Иль с первых же дней учебы стал объектом насмешек у некоторых студентов-горожан, среди которых особенно усердствовал Ли Гон Сик - рослый юноша с красивым холеным лицом. Поводом для его остроумных шуток служило все - одежда, говор, смех, манеры выходца из провинции. А недостатка в зрителях, готовых тут же рассыпаться в смехе, не было.

Однажды Донг Чоль зашел в аудиторию, когда Гон Сик, как обычно, будучи в центре внимания, читал вслух какую-то бумажку, мастерски копируя при этом провинциальный говор. Хохот стоял неописуемый. Донг Чоль тоже заулыбался, пока не понял, что они смеются над письмом Хван Иля, которое каким-то образом оказалось у насмешников. Он решительно шагнул вперед и громко произнес: "Дворянину не делает честь читать чужие письма!".

В аудитории на миг воцарилась тишина. Гон Сик побледнел и как-то неуверенно произнес: "Это... Это я нашел на полу". Но тут же выпрямился под взглядами сокурсников и с вызовом бросил: "Да кто ты такой, чтобы делать мне замечание?".

Донг Чоль, прямо глядя тому в глаза, принял вызов: "Я - человек, который не терпит подлостей!".

Краска смущения, стыда, вспыхнувшая на лице Гон Сика, сменилась отчаянной решимостью, и он ринулся вперед, выставив руки. Донг Чоль увернулся и, пропустив нападавшего мимо себя, настиг его затылок ребром ладони.

Гон Сик, словно подкошенный, упал лицом вниз. Но он тут же вскочил и крикнул своим друзьям: "Бейте его!" Несколько парней бросаются к Донг Чолю, но рядом с ним появляется Хван Иль, который до это стоял в дверях и все видел. Вдвоем они не только отразили натиск ребят, но и заставили их бежать из аудитории.

Хван Иль, переведя дух, с изумлением спрашивает:

- Ты где так научился драться?

- От отца. А ты?

- Меня улица научила. Неохота было все время получать...

Юноши засмеялись и обменились рукопожатием.

Хван Иль заканчивает песню на жалобной ноте. Печаль охватывает Донг Чоля, а глаза туманятся слезой.

- Эй, Донг Чоль, ты живой или нет?

Голос друга заставил его очнуться.

- Так, задумался.

- Не о прекрасной ли даме грезит твоя душа?

- Да нет, - смеется Донг Чоль. - Кстати, как поживает та девушка, о которой ты рассказывал? Ой, извини, я забыл, что она дочь того самого помещика?

- Ничего, - успокаивает его Хван Иль. - У нее все у нее нормально. Скоро замуж выйдет, и пусть ее муж окажется хорошим человеком.

Помолчали, повздыхали, протрезвились. Закусочная тем временем отразила два наплыва гостей и опустела.

- Совсем запамятовал, - вдруг говорит Хван Иль, - тебе большой привет от сестренки.

- От Ок Сун? - оживляется Донг Иль. - Ее теперь, наверно, и не узнать.

- А я тебе ее сейчас покажу.

Хван Иль выжидает паузу и довольный, что заинтриговал друга, достает из котомки листок бумаги.

- Вот, сама нарисовала.

С рисунка смотрит на него пытливым взглядом настоящая красавица. Портрет выполнен тушью и каждой мазок кисточки мастерски выверен.

- Неужели сама нарисовала? - с сомнение спрашивает Донг Чоль.

- Конечно, сама, а кто же еще, - хмурит брови Хван Иль. - И еще она просила передать, что, если рисунок понравится, то она дарит его.

- Мне он очень понравился, спасибо! - и Донг Чоль еще раз смотрит на рисунок, прежде чем убрать. На миг показалось ему, что Ми Ок лукаво улыбнулась ему.

- Уже поздно, Хван Иль. Ночевать пойдем к нам, хорошо?

- Нет, нет, - отказывается товарищ. - Мне с раннего утра в обратный путь, так что я в гостиницу...

- Никаких отказов, - решительно заявляет Донг Чоль и тут же оживляется. - Слушай, а ведь завтра мы с отцом едем к моему брату. Он служит около Пханмунчжона, это же по пути к твоей деревне. Представляешь, еще целых три часа мы будем вместе!

Хван Иль хочет что-то возразить, а потом соглашается.

Раннее утро. Где-то вдалеке поют петухи. Хван Иль открывает глаза и смотрит на потолок. Поворачивает набок и видит спящего друга. Вдруг Донг Чоль бормочет во сне: "Отец, отец, хотя вы не очень-то жалуете Японию, но я хочу туда поехать и учиться в университете. И стать таким ученым, как дядя Гиль Мо. Единственное, что меня мучает - это то, что надо расстаться с вами..."

Хван Иль покачивает головой. Затем, улыбнувшись, кончиком косички начинает щекотать другу лицо. Донг Чоль недовольно морщится, чихает и открывает глаза. Встретив улыбающийся взгляд Хван Иля, восклицает:

- Снова ты со своими шутками!

И, приподнявшись, в стремительном рывке прижимает шутника к полу. Но не тут-то было. Хван Иль перекатывает друга через себя и оказывается наверху.

- Сдаешься?

- Разве с тобой, с крестьянским сыном, справишься?

Друзья, посмеиваясь, встают и выскакивают через раздвижную дверь прямо во двор.

Туалет находится в конце двора, за сараем. На обратном пути Донг Чоль объявляет:

- В "сирыме" ты, конечно, силен, Хван Иль. Но на палках я тебя побью.

- Куда тебе, дворянскому сынку.

- Попробуем?

- Давай!

Из сложенной возле стенки сарая охапки нарубленных сучьев каждый выбирает себе кривую палку, стараясь при этом, чтобы она не оказалась длиннее, чем у соперника. Встают напротив и, придерживая у бедра импровизированные сабли, церемонно отвешивают друг другу поклоны.

- Начали! - вдруг дико кричит Донг Чоль и, быстрым движением - словно клинок из ножен - выхватывает палку и бросается в атаку. Хван Иль опешил от неожиданности и пока сумел отразить нападение, трижды почувствовал прикосновение к своему телу влажного дерева. Он с возмущением кричит:

- Ты как самурай, исподтишка, да?

- Я как воин, неожиданно и быстро!

Стук деревянных сабель и воинственные крики юношей были особенно звонкими в утренней тиши.

- Ах, ты так! А я вот так!

- А я тебя тоже вот так!

Шум поединка привлек внимание главы дома - Ким Чоля, занятого в своей комнате сложным процессом облачения в походный дворянский наряд.

- Что это за крики? - спрашивает он слугу.

- Ваш сын с другом упражняются на палках, - говорит тот с улыбкой, выглянув во двор.

- Ну-ка раздвинь двери, - велит хозяин.

Картина поединка сразу предстает перед взором Ким Чоля. На лице старого воина появляется одобрительная улыбка, а глаза профессионально цепко оценивали каждый прием. "Поворот туловищем, так, ложный выпад, так, удар! Еще удар!" - пытается он мысленно упредить движения сына или его соперника.

Хван Иль сражается самозабвенно, но отсутствие техники ставит его постоянно в положение обороняющегося.

Донг Чоль прижимает Хван Иля к стенке сарая и, резкими точными ударами заставив того раскрыться, приставил конец палки к груди соперника.

- Все, сдавайся.

- Сдаюсь, сдаюсь, - соглашается, тяжело дыша Хван Иль. - Разве тебя, дворянского отпрыска, победишь на саблях?

Оба смеются и бегут к колодцу обливаться холодной водой. Ким Чоль с легкой улыбкой провожает их взглядом и говорит слуге:

- Передай сыну, чтобы он с другом явился завтракать ко мне.

Ким Чоль заканчивает одеваться. На пороге появляется сын с другом.

- Отец, разрешите войти?

- Заходи, конечно.

Юноши заходят и кланяются.

- Проходите сюда и садитесь, - приглашает Ким Чоль, и снова улыбка трогает его лицо. - Давно не видел тебя, Хван Иль. Наверное, день и ночь постигаешь науки?

- Да, - отвечает Хван Иль и опускает голову.

- Учеба - дело хорошее и нужное. Что бы ни случилось со страной, ей всегда будут нужны образованные и преданные граждане.

В словах старого воина не было и тени пафоса: это были скорее размышления вслух, констатация само собой разумеющегося факта.

Донг Чоль весь подался вперед, чтобы объяснить отцу истинное положение дела, но, посмотрев на друга, говорит совсем другое:

- Отец, Хван Илю надо съездить домой. Можно, он поедет с нами, его деревня ведь по пути?

- Конечно, можно. Твою деревню, Хван Иль, знают сотни людей, и в этом немалая заслуга твоего отца. Такие люди, как он, гордость Кореи. Надеюсь, он здоров?

- Да, - тихо отвечает Хван Иль и еще ниже опустил голову.

Вносят низенькие столики с едой.

- Давайте завтракать, - говорит Ким Чоль. - Приятного аппетита, молодые люди!

- И вам приятного аппетита! - дружно отвечают юноши.

Едят молча. Молодежь быстро управляется с завтраком.

- Спасибо! Очень хорошо поели!

- Уже закончили? Может, добавки хотите? Ну, тогда идите и собирайтесь. Путь предстоит не ближний.

Двор. Среди провожающих домочадцев - моложавая женщина с красивым и чуть печальным лицом. Донг Чоль с другом подходит к ней поклониться и попрощаться.

- Пребывайте во здравии, тетенька! - говорит Донг Чоль.

Она ласково отвечает:

- Счастливого пути вам, дети!

Ким Чолю подводят коня, и он легко взбирается в седло. Перебирая поводья, замечает устремленный на него взгляд женщины, с которой только что прощались юноши, и слегка кивает ей.

Ворота, предусмотрительно распахнутые, пропускают главу дома. За ним - Донг Чоль и Хван Иль. У них одна лошадь на двоих.

Миновав свой квартал, Ким Чоль и его спутники попадают на широкую улицу, вымощенную булыжником. По обе стороны одно - двухэтажные здания. Деловой центр города еще не проснулся, но обслуживающий люд - уборщики, разносчики овощей, служанки - уже мелькают тут и там.

Старые крепостные стены, ворота. Далее квартал ремесленников. Мастерские прилеплены друг к другу как ласточкины гнезда. Его обитатели уже встали: кто-то завтракает, раздвинув двери, а кто-то уже приступил к работе. Стук молотков и звон жести звучат пока слабой прелюдией к будущему напряженному трудовому ритму. У выставленной на обозрение всевозможной утвари еще нет ни покупателей, ни зевак, чьи восхищенные взгляды часто вдохновляют творцов. Сейчас мастера, скорее сами выступают в роли зрителей, охваченных праздным любопытством. Куда, например, собрался этот дворянин с домочадцами в такую рань?

Японское вторжение в страну заметно не только по новым вывескам и флагам с красным кругом посередине. То здесь, то там встречались блокпосты, в которых дежурили японские жандармы, одетые в непривычную форму черного цвета, с непременной саблей и карабинами с угрожающе приткнутыми плоскими штыками.

Первые лучи солнца золотят верхушки гор. Проселочная дорога петляет мимо полей и крестьянских дворов. На рисовых чеках, уже залитых водой, копошатся фигурки крестьян в белых одеждах и соломенных шляпах. Вдалеке пара быков неторопливо тащит телегу, груженую навозом. Несколько подростков идут в лес за дровами: за их спинами висят "диге".

На первом пригорке Ким Чоль сдерживает коня. Вдали, укутанные синей дымкой туманов, дремлют темно-синие вершины.

Сколько Ким Чоль себя помнит, горы всегда окружали его, ограничивая горизонт, сужая небо и часто заставляя чувствовать себя маленьким и беспомощным. Но здесь, в эту минуту, он мысленным взором перешагнул через их кольцо и увидел всю свою страну. От самой южного побережья, где суша вгрызается в море зубьями скал - до северного таежного края с грозным исполином Пекту, от восточной окраины с ожерельем Алмазных гор - до западной, где заканчивают свой бег две животворящие реки - Дэдонг и Хан. Словно с высоты орлиного полета старый воин объял весь Корейский полуостров - эдакого беззащитного малыша-креветку, уткнувшегося в подол Евроазиатского материка.

Чувства Ким Чоля, видимо, передаются и его молодым спутникам. Они тоже молча застывают, очарованные открывшимся видом.

- Это наша родина, сынки!

В негромком восклицании Ким Чоля - гордость, нежность и боль.

Возле деревень встречаются старики, несущие вязанки хвороста, мальчишки, ловившие рыбу в речке, девушки с корзинками для сбора съедобных кореньев и трав.

Возле родника устроили обеденный привал. Расположились на полянке под деревом, где из камней чья-то заботливая рука сложила стол и очаг. Хван Иль принес свежей водицы, а Донг Чоль разложил провизию. Лица юношей были задумчивы, хотя едят они с присущим молодости аппетитом.

После обеда Ким Чоль достает трубку с длинным бамбуковым мундштуком. Неторопливо набивает бронзовую чашечку табаком, несколькими точными ударами кремня разжег трут и прикуривает.

Молодежь устроилась неподалеку. Донг Чоль берет ладонь друга, вкладывает в него свой кулак и разжимает пальцы.

- Что это? - удивляется Хван Иль.

- Оберег, - с серьезным видом говорит Донг Чоль.

На ладони лежит плоский круглый камешек из черного нефрита с выбитыми на обеих сторонах иероглифами. Они обозначают имена друзей.

- Где ты его взял?

- Разве так важно, где я его взял? Главное, во всем мире только два таких оберега - у тебя и у меня. Жаль, дырочку для шнурка не успел сделать.

- Не беспокойся, Донг Чоль, дырку я сделаю сам, и буду носить твой оберег до самой смерти.

- Неужели сто лет будешь носить?

- Сто лет? Ты хочешь, чтобы я прожил сто лет?

- Конечно.

- Что ж, раз друг просит, надо уважить его. Но и ты не отставай от меня, ладно?

- Конечно. Когда это я отставал от тебя?

Ким Чоль закончил курить и встает.

- Ну что, молодежь, пора в путь-дорогу?

На развилке дороги друзья прощаются.

- Счастливого пути, Хван Иль! Когда же еще мы встретимся?..

- Может, никогда, - на лице Хван Иля задумчивость. - Твоя дорога вместе с Японией, куда ты едешь учиться. Моя дорога - Корея и без... Японии.

- Ты откуда узнал, что я еду учиться в Японию? - спрашивает товарищ с удивлением.

- Так, узнал. Ну, счастливого пути, Донг Чоль! Счастливого пути вам, господин Ким Чоль!

До тех пор, пока отец с сыном не исчезают за пригорком, Хван Иль стоит на дороге и провожает их взглядом. В руке у него подарок друга. Он словно раздумывает - выбросить его или нет, но все же затем бережно кладет за пазуху.

Склад воинской части. За столом сидит японский офицер, рядом Охадзуки в форме солдата.

Входит Канг Чоль. Он очень похож на своего отца - Ким Чоля в молодости.

Офицер говорит по-японски:

- Здравствуйте, господин Канг Чоль. Позвольте представиться - капитан Хикомада. Садитесь. Извините, что потревожил вас, но тут осталась маленькая формальность. Нужна ваша подпись в акте по передаче оружия вашего полка японской части.

Охадзуки переводит.

- Чуточку подождите, я сейчас допишу акт, - офицер что пишет.

Канг Чоль осматривает склад и видит оружие, сваленное в углу. Там же стоит прислоненное к стене знамя полка, которое еще недавно гордо реяло на парадах.

Офицер ставит точку и вдруг произносит фразу на испанском языке:

- Да-с, бывают минуты, когда победителям так же грустно, как и побежденным.

Канг Чоль изумляется. И тут же хмурит брови и спрашивает тоже по-испански:

- Вы действительно считаете нас побежденными?

Настал черед изумиться Хикомаде.

- О-о, вы говорите по-испански? - привстает он со стула. - Не ожидал, сеньор Ким, право, не ожидал...

- Думаю, впереди у вас будет еще немало неожиданностей. Так вы не ответили на мой вопрос - вы действительно считаете нас побежденными?

Грустная Улыбка трогает лицо капитана.

- Кто знает о превратностях жизни? Все относительно, все течет и меняется. Бесспорно то, что у побежденных есть одно преимущество перед победителями - желание взять реванш. А история учит, что они чаще всего добиваются своего.

- Может быть. Но разве от этого легче! - с болью восклицает Канг Чоль.

- Нет, конечно, - усмехается капитан. - Отныне никому не будет легче.

Последние слова как-то разом успокаивают Канг Чоля.

- Где вы изучили испанский, сеньор капитан? - спрашивает он.

- Я закончил иезуитский колледж. А вот откуда вы знаете язык великого Сервантеса?

- Благодаря матери. Она в молодости жила в Испании.

- Впитали, значит, испанский язык с молоком матери, - смеется Хикомада.

- Получается, что так - поддерживает его улыбкой Канг Чоль.

Капитан Хикомада протягивает кисточку и говорит:

- Вам надо расписаться вот тут... И извините, что потревожил вас в день годовщины вашего сына. Говорят, у корейцев это большое событие.

- Да, это верно.

- Хотелось бы посмотреть, как оно отмечается.

- С удовольствием приглашаю вас, капитан Хикомада. Прошу в мой дом к двум часам дня.

- Буду непременно, сеньор Канг Чоль.

Канг Чоль уходит.

Охадзуки одобрительно говорит:

- Замечательно сыграно, господин капитан. Если еще и лейтенант Окаяма справится со своей ролью, считайте, что вы оказали большую услугу разведке.

Канг Чоль возвращается домой. Возле ворот он замечает двух крестьянских мальчишек и говорит:

- Идите вон на тот пригорок и, как только заметите пожилого дворянина на лошади, так сообщите мне. Вам будет хороший подарок. Согласны?

- Е-е, - кричат радостно мальчишки и бегут на пригорок.

Во дворе происходит оживленная суета к встрече празднику.

Канг Чоль входит в дом, переодевается. Слышны крики мальчишек: "Дедушка едет, дедушка!" Он идет на половину жены. Жена уже в праздничном наряде одевает ребенка. При виде мужа восклицает:

- Чоль Су, мальчик мой, посмотри, кто к тебе пришел! Давай покажем папе, какие мы послушные, как мы умеем одеваться, - и, обращаясь к супругу, шутливо жалуется: - Не знаю, в кого он такой уродился, но никак не дает себя спокойно одеть.

- Ми Ок, я тоже в детстве не любил праздничную одежду, - смеется Канг Чоль.

Малыш тем временем увидел отца, но не узнал его в праздничном наряде. Пока удивленный Чоль Су пытается понять, кто этот дяденька с такими знакомыми чертами лица, материнские руки проворно облачают его в одежду.

- Не узнаешь отца, сынок? - спрашивает с нежностью Канг Чоль.

Чоль Су, по голосу поняв, кто перед ним, весь засветился улыбкой и потянулся к нему. Мать отпускает его, и ребенок, неуверенно топает к отцу.

- Ай да молодец! Ну, еще, еще чуть-чуть! - и тут же подхватывает падающего сыночка. - Ножки-то пока слабенькие, а земля к тому же еще качается, - приговаривает он, подбрасывая завизжавшего от восторга Чоль Су к потолку.

Ми Ок с улыбкой наблюдает за ними.

- Дедушка твой сейчас подъедет. Пойдем его встречать, Чоль Су?

Всей семьей они выходят за ворота. Ким Чоль с младшим сыном подъезжают.

Донг Чоль, первым соскакивает с седла и придерживает лошадь родителя под уздцы.

Канг Чоль с женой низко кланяются отцу. Ким Чоль обнимает сына, а потом сноху.

- Ну, как вы тут поживаете? Все ли было нормально, никто не болел?

- Все у нас нормально, никто не болел. А вы как отец? Как доехали, здоровы ли? Все ли хорошо дома?

Следуют новые поклоны - теперь уже Донг Чоля своему брату и золовке. Вопросы и ответы приблизительно те же самые.

Затем Ким Чоль обращает свое внимание на внука.

- А это кто у нас? Ба, да это же Чоль Су, мой внучек! Ну и вырос за это время - прямо не узнать!

Он берет ребенка из рук матери и прижимает к себе.

- Узнаешь деда, Чоль Су?

Ребенок не робеет при виде незнакомого лица. Изловчившись, хватает ручонкой за бороду деда, чем сильно веселит того.

- А он у нас, оказывается, драчун, а? Весь в отца, сорванец эдакий!

Не скрывая своей радости, они вступают во двор: глава рода с внуком на руках, по бокам рослые сыновья, красавица-сноха.

Ким Чоля отводят в приготовленную для него комнату, чтобы он мог помыться с дороги, выпить чаю, отдохнуть.

Открывается двери и появляется Канг Чоль.

- Отец, все готово к торжеству. Но если вы устали, то можете...

- Ну что ты говоришь, сынок? Не для того я проехал столько ли, чтобы пропустить момент, когда мой первый внучек своей рукой будет выбирать будущую судьбу!

Большая открытая терраса полна народу. В числе гостей - сослуживцы Канг Чоля.

- Отец, разрешите мне представить своих друзей, с которыми вместе служил.

Они сидят рядком - пять молодых офицеров.

Здесь же несколько соседей-дворян из деревни.

В центре внимания гостей - именинник. Маленький пухлощекий Чоль Су возбужденный непривычной обстановкой, то вертит головкой, то порывается вырваться из рук матери. Та успокаивает его ласковыми словами.

Вносят столик со всевозможными предметами и ставят перед малышом.

- Ну, Чоль Су, покажи нам, что ты выберешь из всего этого...

Малыш замер над столиком Прямо перед ним лежат деньги, миска с "чальтог" и маленькое зеркальце, но он не обращает внимания на все это и тянется за ножиком. Со стороны мужчин раздаются возгласы одобрения, тогда как женщин выбор ребенка явно не устраивает.

Приглашенные кладут на столик подарки, конверты с деньгами. При этом каждый считает нужным подойти и поклониться Ким Чолю.

Неожиданно внимание всех привлекает вошедшие во двор два японских офицера. Оба были в парадных мундирах и с саблями на боку. Канг Чоль, узнав в одном из них капитана Хикомаду, спешит навстречу. Тот отдает честь и представляет спутника:

- Старший лейтенант Окаяма.

- Добро пожаловать в наш дом, Окаяма-сан, - Канг Чоль сопровождает свои слова жестом - проходите, мол, пожалуйста.

Японские офицеры поднимаются на террасу.

- Познакомьтесь, капитан Хикомада, это мой отец. Он тоже говорит на испанском языке, и, можете убедиться, гораздо лучше меня, - в голосе Канг Чоля нескрываемая гордость.

- Очень приятно познакомиться с вами, сеньор, - кланяется капитан. - Теперь я понимаю, кому обязан удовольствием понимать и быть понятым.

- Мне тоже приятно видеть вас в доме моего сына, - отвечает с улыбкой Ким Чоль и тут же поспешно добавляет: - И вашего спутника.

Гостиная по случаю торжества празднично убрана: на полу расстелены новые маты, по стенам развешаны разноцветные ленты, фонарики. Приглашенные усаживаются вдоль стен: напротив входа - Ким Чоль со старшим сыном, а дальше по обе стороны - друзья, соседи. Как принято у корейцев - одни мужчины.

Японцы располагаются рядом с Канг Чолем, причем Хикомада беспечно отстегивает саблю и откладывает в сторону, тогда как Окаяма снимает лишь фуражку. Сидит он, выпрямив стан, голову держит неподвижно, но взгляд при этом ни на минуту не остается спокойным. Эту настороженность замечает Ким Чоль.

Женщины вносят маленькие столики с угощением.

Не было заздравной речи хозяина, тостов: сигналом к началу трапезы послужило лишь негромкое пожелание хозяина дома:

- Приятного аппетита, дорогие гости!

Несколько девушек обслуживают обед.

Звон посуды, шумные выдохи после осушения чашек перемежались с характерным для корейцев причмокиванием во время еды, что считается признаком аппетита, своеобразной данью кулинарному мастерству.

Ким Чоль нет-нет да бросает незаметные взгляды на японцев. Хикомада пьет и ест с удовольствием. Вот он обращается к Окаяме и, ткнув палочками в кувшинчик, предлагает выпить. Сосед пожимает плечами и не пьет.

В комнате становится все оживленнее. Канг Чоль объявляет:

- Дорогие гости, просим всех во двор, на свежий воздух, а потом продолжим наше застолье!

Весенняя теплынь, цветущие деревья. Парочка аистов кормит птенца в своем огромном гнезде на верхушке сосны.

А во дворе тем временем начинается действо, без которого не обходится ни одно корейское гуляние - борьба под названием "сирым".

Два парня выходят в центр очерченного большого круга.

- Это лучшие борцы в нашей деревне, - представляет их гостям Канг Чоль. - И никак они не могут, представьте себе, выяснить, кто же из них сильнее. Поэтому вы, дорогие гости, и рассудите их в давнем соперничестве.

Гости оживляются.

Борцы опоясаны специальными матерчатыми поясами - один белым, а другой - красным. За эти пояса взялись соперники, прежде чем начать схватку.

Кряжистый мужчина, исполняющий роль судьи, проверяет надежность поясов у борцов, разводит их по разные стороны рук и командует: "Начали!"

Оба борца действительно стоят друг друга. Ни тому, ни другому никак не удается вырвать победу. Зрители шумно выражают свое восхищение или досаду. Иные, подбоченившись, чуть ли не сами готовы выскочить на круг. Наконец "красный пояс" проводит красивейший прием: приподняв соперника и изогнувшись дугой так, что казалось, сам вот-вот опрокинется на спину, он в последний момент вывернулся и "белый пояс" оказался на земле.

Победитель, великодушно подает руку поверженному сопернику и, осыпаемый возгласами одобрения, кланяется публике. Канг Чоль подзывает его и вручает приз - живописного петуха, что вызывает в толпе зрителей оживление. Особенно радуются крестьяне и вовсю подначивают смущенного вниманием парня, мол, вслед за петухом недолго ждать и курочку, - намекая на то, что тому пора жениться.

Ким Чоль спрашивает борца:

- Как тебя зовут, юноша?

- Мин Ги Бок, господин.

- Ты хорошо борешься, Мин Ги Бок. Вот тебе десять вон. Купи себе новый дурумаги.

- Спасибо, господин.

Следующее представление перетягивание каната. По одну сторону встает мужчина, исполнявший роль судьи во время борьбы, а по другую - куча парней. Десятки рук пытаются сдвинуть с места силача, но тот словно врос в землю. Позвали на помощь даже женщин. И тут в самый разгар пыхтения, возгласов и смеха неожиданно в круг входит Окаяма. Взмах саблей и перерубленная веревка стремительно виляет концами. Соперники с криками падают. Ситуация комична, но смех длился недолго. Военный мундир, хищно оскаленное лицо самурая и грозно поблескивающая сабля никак не походят на шутку. Дождавшись паузы, Окаяма хриплым голосом бросает изумленной толпе фразу на японском, в которой явно сквозит высокомерное презрение. Поскольку никто его не понимает, то все замирают испуганно. Тут Хикомада, спохватившись, поворачивается к Канг Чолю и быстро переводит на испанский:

- Старший лейтенант сказал, что дворянам... э-э, как бы не подобает развлекаться забавами простолюдинов.

Бестактная выходка японского офицера, усиленная словесным оскорблением, явно задевает присутствующих. Ким Чоль, заметив, как заходили желваки на лице сына, счел необходимым разрядить обстановку

- А что может предложить взамен наш гость? - спрашивает он добродушным тоном.

Хикомада переводит вопрос Окаяме. Тот воинственным видом указывает кончиком сабли на круг и проводит два режущих удара. Свист клинка заставляет отшатнуться близстоящих людей. Даже без перевода всем ясно, что означает, сей жест. Японец вызывал на поединок.

Никто не шелохнулся. Уж больно неожиданным оказался вызов японского офицера.

Видя нерешительность дворян, Окаяма презрительно усмехнулся. И эта усмешка возымела действие - сразу несколько человек шагнули вперед. Но первым оказывается Канг Чоль. При виде него Окаяма удовлетворенно кивает головой.

Канг Чоль велит жене:

- Принеси мой меч.

Ми Ок молча повинуется, приносит меч и подает его с поклоном мужу.

Ким Чоль считает необходимым вмешаться.

- Сеньор, каковы же условия этого тренировочного боя? - спрашивает он Хикомаду.

Капитан перебрасывается несколькими фразами с Окаямой и объявляет:

- Поединок до первого касания.

Оба соперника являют собой разительный контраст. Белое одеяние придает фигуре Канг Чоля большую осанистость и силу, тогда как темный плотно облегающий тело мундир японца предполагает ловкость и изворотливость его обладателя.

Соперники встают в круг и церемонно кланяются друг другу. И тут же все ахают от стремительной атаки Окаямы. Словно долго копившаяся ярость разом вырвалась на волю: удары сыпались градом. Канг Чоль пятясь, еле успевал отвечать на них.

"Напал, как самурай", - шепчет Ким Чоль. - Держись, держись, сынок! Вот так! Повернись спиной к солнцу, повернись..."

Канг Чоль словно угадывает желание отца: уже совсем вытесненный из круга, он сумел поставить соперника против солнца, а потом, воспользовавшись его мгновенным замешательством, быстрым круговым движением сабли выбить у Окаямы оружие из рук.

Окаяма весь темнеет от стыда и бессилия. И застывает, бесстрашно выпятив грудь, готовый принять последний удар. Схватка была настолько ожесточенной, что все уже воспринимали ее как настоящий поединок.

- Коснитесь его мечом, - говорит Хикомада. - Иначе бой не закончен.

Канг Чоль суровым взглядом окидывает соперника и качает головой. Затем поворачивается и идет к дому. Это нежелание нанести символический удар по обезоруженному противнику Окаяма воспринимает как оскорбление. С необыкновенным проворством он поднимает выбитую саблю и кидается вслед за Канг Чолем. Но еще проворней оказывается Ми Ок. "Берегитесь, супруг!", - кричит она и бросается навстречу Окаяме. И тут же падает от удара клинком.

Канг Чоль оборачивается, роняет саблю и бросается к жене. По толпе проносится крик ужаса и боли.

- Ты что наделал, сукин сын! - кричит один из сослуживцев Канг Чоля и с поднятыми кулаками подступает к Окаяме. Японец невольно пятится.

- Стойте! - вмешивается Ким Чоль. - Офицер Ли, назад! Всем молчать! Пропустите меня к снохе!

Толпа сразу стихает и расступается. Канг Чоль осмотрел раненую.

- Быстро принесите полотенце! Несколько полотенец! - велит он.

Ми Ок переносят на террасу. Хикомада взволнованным голосом говорит Ким Чолю:

- Я постараюсь как можно быстрее привезти полкового врача.

- Да, да, конечно, - соглашается Ким Чоль.

- Я очень сожалею о случившемся, поверьте мне, сеньор. И лейтенант Окаяма тоже потрясен!

Услышав имя виновника, Канг Чоль приподнимает голову:

- Пусть он немедленно уходит отсюда!

Молча люди смотрят, как уходит Окаяма.

Ким Чоль, заметив стоящего рядом Мин Ги Бока, подзывает его.

- Ты можешь исполнить мою просьбу? - спрашивает он его шепотом.

- Да, господин.

- Пройди через задний двор и следуй за этим японским офицером. Он наверняка сегодня же уедет из гарнизона. Куда бы он ни поехал, иди за ним по пятам, но так, чтобы он тебя не заметил. Выясни, где он остановится, и возвращайся обратно. Сможешь это сделать?

- Я все сделаю, господин, - отвечает решительно Ги Бок.

- Еще раз предупреждаю, действуй незаметно. Иди, я буду ждать тебя.

Приходит пожилой военный врач-японец. Ми Ок на минутку приходит в себя. Отрешенным взглядом она окидывает заплаканные лица родных и близких и задерживается на муже.

- Тебе лучше, да? - спрашивает он с надеждой.

- Да, - отвечает. - Мальчика нашего, Чоль Су...

Она не договаривает. Из уголка рта показывается кровь, по вытянувшемуся телу проходит судорога.

Врач щупает пульс и кладет ее руку на грудь.

Дом оглашается рыданиями женщин. Канг Чоль, не отрываясь, смотрит затуманенными глазами на застывшее лицо Ми Ок.

Ким Чоль решительно встает. Находит взглядом младшего сына Донг Чоля и говорит ему:

- Скажи врачу, что мы сейчас вместе пойдем к командиру части...

- Хай, хай, - кивает врач головой.

- Такой счастливый был день и так печально он заканчивается, - говорит Ким Чоль, обращаясь к присутствующим. - Я ненадолго отлучусь, а вас всех попрошу - поддержать и помочь моему сыну в горестный для него час.

Врач японец приводит Ким Чоля и его младшего сына к дому командира японской части, над которым развивается японский флаг.

- Вот здесь живут старшие офицеры, - говорит он и собирается уйти.

- Подождите, - останавливает его Ким Чоль. - Мы зайдем вместе, и вы засвидетельствуете, что жена моего сына умерла от раны, нанесенной японским офицером Окаяма.

Врач пожимает плечами, но весь его вид говорил, что ему не хочется заходить в дом.

Их принял сам командир японского полка - худощавый мужчина лет сорока. Жесткие волосы подстрижены ежиком, в узких глазах настороженность и холод.

- Господин полковник, - говорит Ким Чоль, - прежде всего я хотел бы извиниться за неожиданное вторжение. Я бывший начальник дворцовой охраны короля Кореи, приехал проведать старшего сына, который отмечал день рождения своего. Так случилось, что на торжество были приглашены два офицера вашего полка - капитан Хикомада и старший лейтенант Окаяма. Не могли бы вы пригласить их сюда, чтобы они сами рассказали о том, что случилось на празднестве?

- К сожалению, вышеназванные офицеры срочно отбыли в командировку, - отвечает полковник бесстрастным тоном. - Надеюсь, они не совершили ничего такого, что уронило бы честь японского офицера?

Ким Чоль, еле сдерживаясь, выговаривает:

- Если не считать того, что один из ваших офицеров смертельно ранил женщину.

Лицо самурая остается бесстрастным.

- Это был несчастный случай или преднамеренное убийство?

- Скорее несчастный случай, но...

Полковник не дает договорить Ким Чолю.

- Я очень сожалею о случившемся. Офицер будет наказан за то, что отлучился из части без разрешения. У вас все?

Гнев душит Ким Чоля. Японец явно насмехается над ним.

- Вы свободны, господа, - безапелляционно заявляет полковник. - Адъютант, проводите их.

Спускаясь с крыльца, Ким Чоль пошатнулся, и сын хочет поддержать его. Но отец выпрямляется и, прямо глядя в глаза Донг Чолю, произносит:

- Разве это люди, сынок? Нет, это не люди...

В словах старого воина пугающая ярость.

Горит свеча, ровным пламенем освещая опечаленные лица людей, бдящих рядом с покойницей. Жизнь и смерть разделяет полог, чья белизна символизирует траур у корейцев.

В час вечерней трапезы вносят ужин и для Ми Ок.

Время от времени женщины принимаются рыдать. В такие минуты Канг Чоль, уже несколько часов не поднимавшийся с места, качает головой, словно от нестерпимой боли.

Донг Чоль сидит рядом с братом. Какие они разные внешне - и в то же время, сколько неуловимого сходства.

Ким Чоль вспоминает, как Мин Хва получает известие о том, что ее двоюродная сестра, живущая в Пусане, разом потеряв мужа и сына, тяжко заболела и лишилась памяти.

- Я должна поехать и забрать ее, - говорит Мин Хва твердо.

- Мне бы тоже поехать с тобой, но я не могу, - отвечает Ким Чоль. - Есть корабль, который плывет в Пусан. Я поговорю с капитаном.

Мин Хва забирает сестру, но на обратном пути корабль подвергается нападению пиратов. Капитан и команда действуют бесстрашно.

Услышав шум боя, Мин Хва решительно срывает со стены каюты ружье и торопится на палубу. Пиратский корабль позорно бежит. Но оттуда раздается выстрел, и женщина, схватившись за грудь, падает за борт.

Ким Чоль снова видит, как Ми Ок бросается навстречу Окаяме и падает, сраженная клинком.

- Самое прекрасное, что есть в Корее, это корейская женщина, - бормочет Ким Чоль, грустно улыбаясь.

Длинный ритуал похорон Ми Ок. Наконец отец с сыновьями остались одни в комнате. Ким Чоль оглядывает выжидательные лица детей и говорит:

- Ваша мать когда-то рассказала мне одну старинную легенду. Давным-давно в далекой стране Шотландии, а она, говорят, природой очень похожа на Корею, жило-было одно доброе племя. Люди разводили скот, занимались хлебопашеством, ловили рыбу, растили детей. Вроде бы как все, да не совсем. Потому что в те времена в ходу были жадность, вражда и корыстолюбие. А в этом племени все было иначе - каждый желал соплеменнику добра, удачи и любви.

Однажды вождь другого племени, где царили волчьи порядки, каким-то образом узнал, что причина иного образа жизни соседей в том, что они знают секрет изготовления какого-то необыкновенного напитка, который делает человека добрым и веселым. И обуяла его зависть, и решил он завладеть секретом этого напитка. Тайно собрал войско для неожиданного нападения. Долго длилась битва, но поскольку враги были многочисленны, доброе племя потерпело поражение. В плен попали старый вождь и его младший сын. Привязали их к деревьям и стали пытать, выведывая секрет. И старый вождь не выдержал и сказал мучителям на ухо: "Я выдам вам секрет, но у меня есть одна просьба. Мне не хочется, чтобы сын был свидетелем моего бесчестья, и потому сначала убейте его".

Обрадованные враги тут же убили юношу. И тогда старый вождь засмеялся и заявил: "Я боялся, что сын мой не выдержит пыток и покроет себя позором предательства. От меня же вы ничего не добьетесь".

И действительно он умер под пытками, не выдав секрета.

Ким Чоль замолк.

- Отец, вы никогда не рассказывали нам эту легенду! - восклицает Донг Чоль. - Ничего подобного я не читал в корейской литературе!

- Но почему старый вождь думал, что сын не сможет выдержать пытки? - насупил брови Канг Чоль. - Сын ведь тоже имел право выбрать свою участь...

- Я сам не раз думал над этой легендой, - задумчиво говорит Ким Чоль. - Действительно, что может быть страшнее, чем собственной рукой отправить родное дитя на смерть? Вправе ли он был так поступить? Да. Потому что долг вождя для него был превыше чувств отца. С другой стороны, даже если бы вождь был уверен в сыне, он все равно поступил бы так - чтобы избавить сына от мучительных страданий, - чтобы принять весь удар на себя.

- Но ведь и сын мог поступить так? - возражает Канг Чоль.

- Мог, конечно, сынок, - соглашается Ким Чоль. - Но за вождем был мудрый опыт жизни, знание своих возможностей и право старшего на выбор. Да, они могли пройти вдвоем через все пытки, если бы... если бы они не были отцом и сыном. Ведь враги могли обещать жизнь сыну. И тогда, кто знает, выдержал бы вождь или нет.

- Если бы вождь ради спасения сына пошел на предательство, как бы он потом стал жить? - спрашивает испуганно Донг Чоль. - Да и сыну каково - знать, что отец ради него обесчестил себя?

- И ты прав, сынок, - кивает Ким Чоль. - Любовь и сомнение делают человека слабым. И в то же время именно любовь и сомнение помогают нам сделать правильный выбор в жизни и стойко выносить невзгоды судьбы. Помните об этом всегда, дети мои.

А теперь я хотел бы поговорить вот о чем. Время сейчас такое, когда нельзя думать только о себе. Страна наша погружается во мрак колониального бесправия. Корее предстоят долгие годы горького унижения и страдания. Я знаю, Донг Чоль, что ты думаешь несколько иначе, и я уважаю твое мнение. Но мне больно видеть, как мою землю топчут японские солдаты, что они могут творить все, что хотят. Как тот вождь из легенды, я чувствовал бы себя человеком обесчещенным, если бы жил, ничего не замечая и ничего не предпринимая. И в то же время я уважаю ваше право на выбор.

Ким Чоль на минутку умолкает и продолжает снова:

- Мы связаны самыми близкими узами, какие только бывают на земле. И потому судьба одного не может не коснуться судьбы другого. И в радости, и в горе. Вот что я предлагаю, дети мои. У тебя, Донг Чоль, своя дорога - Япония, университет. Если ты согласен со мной, что ж, в добрый путь тогда, сынок! Изучи японский язык, пойми их культуру, быт, нравы. Но всегда помни - твои знания будут нужны Корее.

- А как же вы, отец? Канг Чоль?

- Мы пойдем своей дорогой. Твой брат профессиональный военный, и он давал присягу королю и стране. Если с нами что-то случится, тебе лучше не знать наших тайн. Но чтобы бы с нами ни случилось, ты должен верить: мы делали это ради Кореи.

- Отец, я догадываюсь, какую дорогу вы избрали, и я тоже хотел бы разделить вашу судьбу. Вы мне... не доверяете? - с болью в голосе спрашивает Донг Чол .

- Дело не в том, доверяю я тебе или нет. Я не хочу, чтобы ты пошел с нами только из чувства солидарности. И я прошу тебя, сын, не настаивай на своем решении. Доверься мне, моему опыту жизни. Время твоего окончательного выбора еще придет. И кто знает, через какие испытания тебе придется пройти. Но я верю, что ты с честью выдержишь их.

- Так что же мне делать, отец?

- Идти спать, - улыбнулся Ким Чоль. - Чтобы завтра пораньше отправиться в Сеул. Тебе ведь собираться в Японию. А я успею к твоему отъезду, так что мы успеем попрощаться.

Донг Чоль чуть медлит, потом встает и кланяется:

- Отец, брат, желаю вам спокойной ночи!

Ким Чоль переводит взгляд на Канг Чоля. Лицо сына сияет суровой решимостью.

- С сегодняшнего дня я объявляю беспощадную войну японским захватчикам, - голос Ким Чоля звучит тихо, но торжественно. - Знаю, что сейчас в стране мало найдется людей, готовых с оружием в руках выступить за поруганную честь Кореи, но придет такой час, когда тысячи корейцев поймут, что свобода дороже всего и лучше смерть, чем жизнь в рабстве! Ты готов пойти вместе со мной, Канг Чоль?

- Да! - отвечает тот взволнованным голосом. - Я и так думал об этом, отец, я отомщу этим собакам за смерть Ми Ок!

- Хорошо, сын мой. Мужчина должен ответить на удар ударом, но я хочу, чтобы ты помнил - личное никогда не должно затмевать общее дело. Среди офицеров твоего полка есть такие смельчаки, кто готов присоединиться к нам?

- Есть. Я могу твердо положиться на пятерых. Вы их всех видели.

- Мне необходимо, чтобы один из твоих людей под видом слуги поехал со мной в Сеул.

- Думаю, для этой цели лучше всего подойдет Ли Чанг Хо.

- Хорошо, - согласно кивает Ким Чоль.

- А могу я знать, что вы задумали, отец?

- Ты должен знать об этом. Я хочу проникнуть во дворец короля и уговорить его бежать со мной на север Кореи, чтобы он возглавил движение "Ыйбен". Почему на север, надеюсь, тебе понятно? Просто исторически сложилось так, что люди там более сильны, более мужественны и более свободны, чем на юге. Потому что сам характер занятий - лесосплав, охота, искательство женьшеня и золота - требует таких качеств. На севере - леса, где можно укрыться, оттуда близка Маньчжурия, Китай, русское Приморье.

- Неужели придется уходить за реку Туманг? - восклицает с горечью Канг Чоль.

- Дорога, которую мы с тобой выбрали, будет полна опасностей, неожиданностей и лишений. Случиться может все, но в одном я уверен - эта дорога не для слабых мужчин.

- Мои действия в течении месяца?

- Продашь дом и купишь большую парусную лодку. Если будут допытываться, скажи, решил заняться рыболовством. Постарайся со своими людьми за это время научиться управлять парусом. В назначенное время будешь ждать меня в устье реки Хан. Тебя что-то беспокоит?

- Да, отец. Я думаю, что мне делать с сыном?

- И что ты решил?

Канг Чоль заявляет:

- Хочу взять его с собой.

- Хорошо. А теперь принеси мне письменные принадлежности, мне надо написать письмо, которое один из твоих друзей должен доставить по назначению.

Сын приносит столик и письменные принадлежности.

- А теперь иди спать, сынок. Скоро будет рассветать...

Ким Чоль принимается писать:

"Здравствуй, дорогой Гиль Мо!

Пишу в надежде, что все у тебя хорошо, что не только ты сам здоров и полон энергии, но и твоя семья тоже.

Хотя прошло немного времени со дня нашей встречи, я часто думаю о твоих словах. И пришел к выводу, что каждый человек должен просвещать других в том деле, в котором он что-то разумеет. Ты прав, ждать нельзя и некогда. Чем раньше мы посеем семена, тем быстрее вырастут деревья. Скоро я окажусь в ваших местах, и мне понадобится твоя помощь в подборе людей, которые захотят просвещаться в моем деле.

До встречи".

Закончив писать письма, Ким Чоль раздвигает дверь. Не спеша, набивает трубку табаком и закуривает. Где-то рядом поют петухи.

Ночь. Посланный следить за Охадзуки Ги Бок сидит на дереве и наблюдает за домиком, в окне которого горит свет. Японский офицер что-то пишет, а потом рвет бумагу. Мечется по комнате, а потом замирает, глядя на стену. Наконец решительно переодевается в кимоно. За пояс вдевает два меча. Выходит на улицу, направляется к забору и перемахивает его.

Рассветает. Охадзуки идет в сторону горы. За ним неотступно следует Ги Бок. На вершине горы он становится на колени. Минута неподвижности, а потом японец делает себе харакири.

Раннее утро. Донг Чоль отправляется в Сеул.

- Возможно, кто-нибудь будет тебя спрашивать обо мне, - говорит Ким Чоль, провожая младшего сына. - Лучше всего говорить, что ты ничего не знаешь.

Братья обнимаются на прощанье.

Отец и старший сын возвращаются домой.

- Вот это письмо надо доставить в Синиджу господину Гиль Мо. Позови своих друзей и побеседуй с ними, а я послушаю в соседней комнате.

- Хорошо. А вы бы прилегли немного.

Ким Чоль решает последовать совету сына.

Просыпается он из-за голосов на террасе. Там с Канг Чолем пять его бывших сослуживцев. Ли Чанг Хо возрастом старше других. Роста среднего, взгляд спокоен и полон достоинства. Рядом с ним - Ким Ман Гир, коренастый крепыш с веселыми добрыми глазами. Следующий - Пак Ду Бон с красивым мечтательным лицом. Дальше - Сон И Соль, видать, шутник и задира. Замыкает ряд Че Сам Бель, самый молодой среди них.

- Почему, почему я должен верить старшему поколению? - запальчиво говорит И соль. - Разве не они предали нашу страну, отдав ее самураям? Разве не при их молчаливом согласии уничтожили лучших патриотов? Вспомните командира полка, что он говорил на прощание? Что мы еще пригодимся новой армии, которую создадут совместно с японцами. А я не хочу служить в такой армии и не буду!

- Ну что ты кипятишься, И Соль? Нельзя такое серьезное дело затевать наобум. Канг Чоль сто раз прав, когда говорит, чтобы мы подумали еще раз и только после этого приняли решение.

- Когда долго решаешься, то ничего не выходит, - не сдается И Соль. -Верно я говорю Сам Бель?

- Конечно, верно, - поддерживает тот. - Вот я и предлагаю напасть на форт. Знаете, сколько там оружия?

- Знаю, - вмешивается в разговор Канг Чоль. - Мы можем захватить форт, но через день сюда подойдет подкрепление, и нас тут же сомнут. Поймите, то, что мы затеваем, не детская игра в войну. Необходимо время, может быть, годы, чтобы тщательно подготовиться к большому восстанию. Горячность может все испортить, так что будем учиться выжидать, копить ненависть, обрастать связями, собирать оружие, деньги.

- Завтра утром, - продолжает Канг Чоль, - вы оба , И Соль и Сам Бель, пойдете на север. Вот вам письмо, адрес запомните и уничтожьте. А вы, Ман Гир и Ду Бон, езжайте по своим городам. Если через две недели вы не приедете, значит, что-то вам помешало. Счастливого пути, друзья!

В узенькую щелочку Ким Чоль видел лишь рукопожатие молодых крепких рук.

- Счастливого пути, друзья!

- Берегите себя!

Канг Чоль и Чанг Хо остаются вдвоем.

- А мне какая уготована роль твоим отцом? - спрашивает Чанг Хо.

- Ты поедешь с ним под видом слуги.

- Надолго?

- Думаю, месяца на два. По крайней мере, ситуацию ты будешь знать лучше.

- Понятно, - задумчиво протянул Чанг Хо. - Ответь мне на один вопрос - мы будем действовать здесь или уйдем на север?

- Уйдем на север.

- Это хорошо. Страшно представить, как могут отомстить японцы нашим родным и близким. Когда мне быть готовым к отъезду?

- На рассвете, - ответил Канг Чоль. - Я присмотрю за твоими родителями, Чанг Хо.

-Спасибо, Канг Чоль.

Дверь чуть приоткрывается.

- Отец, вы не спите? Тут пришел парень из деревни, Мин Ги Бок, хочет с вами повидаться, - в голосе Канг Чоля удивление.

- Приведи его сюда, - велит Ким Чоль.

- Он говорит, что прямо с дороги и ему неудобно заходить в чистую комнату.

- Ничего, пусть заходит. И приготовьте ему поесть, он, наверное, проголодался.

В дверях показывается Ги Бок - измученный и грязный. Но в глазах - горделивое возбуждение, какое бывает у человека, успешно выполнившего поручение.

- Ну, рассказывай, - подбадривает Ким Чоль, когда Ги Бок, поклонившись, уселся и непонятно отчего вдруг заробел.

- Как вы сказали, я последовал за ним, держась в отдалении, - начинает парень, медленно выговаривая слова. - Сначала он отправился в военный городок и зашел в дом, где живет их главный командир. Он пробыл там с полчаса и вышел очень расстроенный. Это было видно по тому, как он шел, не разбирая дороги и не отвечая на приветствия солдат.

- А где ты находился в этот момент?

- На дереве, - улыбнулся Ги Бок. - Нас же в городок не пускают. Чтобы меня не заметили, я измазал дурумаги и лицо грязью. Вас тоже видел, вы приходили в городок с младшим сыном часа через два. Все это время убийца Ми Ок находился в своем домике. Свеча в его комнате горела почти всю ночь. Где-то после вторых петухов свет погас, и я увидел, как он вышел на улицу. Я сначала подумал, что это другой человек, поскольку он был одет по-другому.

- Как по-другому?

- На нем была не форма, а такой широкий плащ с поясом. Ну, такой халат носят японские дворяне.

- Он был в кимоно? - удивляется Ким Чоль. - А оружие у него было с собой?

- Уже когда рассвело, я заметил, что за поясом у него два меча. Он направился в сторону деревни Букчон, но обошел ее стороной. После мы миновали еще четыре деревни, прежде чем вышли к морю. Там был еще небольшой холм, где он и остановился на ночь. Я расположился на другом холме. Костра он не разжигал.

- И ты снова всю ночь не спал?

- Немного вздремнул, но я очень боялся проспать. Когда солнце вставало из-за моря, то увидел его. Он стоял на коленях на самом краю обрыва. Потом... потом он выхватил меч, он еще так ярко блеснул, и...

- Заколол себя? - опережает его Ким Чоль.

- Да, - кивает Ги Бок. - Заколол и упал в море. Я ходил туда и видел кровь на камнях.

Ким Чоль озадачен.

- Ты очень хорошо выполнил мою просьбу, - говорит он Ги Боку. - И я хочу вознаградить тебя. Вот тебе пятьдесят вон.

Парень покачал головой:

- Простите меня, господин, но я это сделал не ради вознаграждения. А ради вашего сына и покойной Ми Ок, которая всегда была добра ко всем.

- Тебе сколько лет?

- Недавно исполнилось семнадцать.

- Чего ты желаешь в этой жизни? Ну, кем хочешь стать?

- Чего я желаю? - переспрашивает парень. - Уехать из этой деревни. Я не хочу, как дед и отец, всю жизнь только и думать об урожае. Дрожать, как бы град не побил посевы, сорняк не задавил рис, осень не оказалась дождливой, воробьи не склевали и так... всю жизнь.

Ким Чоля с любопытством оглядывает Ги Бока и вдруг спрашивает:

- Хотел бы поехать в Японию?

- В Японию? Да, я хочу в Японию. Куда угодно, лишь бы уехать!

- Мой сын через неделю едет в Токио учиться. Ты можешь поехать с ним в качестве слуги. Забот у тебя будет немного, и там ты сможешь сам научиться японскому языку, грамоте. Потом я заметил, что тебе нравиться "cирым". У тебя будет хорошая возможность заниматься борьбой всерьез и выступать на соревнованиях. А знаешь, сколько на свете видов борьбы? Почти столько же, сколько народов на земле. Например, в Японии есть борьба джиу-джитсу, требующая особой ловкости и координации движений. Как раз для тебя. Ну, как тебе мое предложение?

- Я принимаю его с благодарностью.

- Тогда завтра на рассвете трогаемся в путь. Сейчас иди на кухню, там тебя покормят и дадут другую одежду. А деньги все-таки возьми и отдай отцу. Как-никак я отнимаю у него будущего кормильца.

- Нас три сына, господин, и отец все беспокоится, как же он поделит свой клочок землю на всех. Так что, наоборот, вы избавляете его от забот.

- Не говори так, юноша. Придет время, и ты с бесконечной нежностью будешь вспоминать свою маленькую деревню и тосковать по ней. А дома, дома всегда будут ждать твоего возвращения. Возьми деньги.

- Благодарю вас, господин.

- Это я должен благодарить тебя. Если бы ты знал, какой камень снят с моей души... Хотя и задал ты мне задачку с этим харакири.

Обратная дорога на Сеул. Ким Чоль и Ли Чанг Хо едут на лошади, сзади легко движется за ними пешком Ги Бок.

- В каких случаях японцы делают себе харакири? - спрашивает Ким Чоль у молодого спутника.

- Мне довелось слышать о самурайском кодексе чести, господин, - отвечает Чанг Хо. - Бесчестье для самурая, когда он потерял свое лицо. То есть не сдержал свое обещание, не справился со своими обязанностями, не выполнил приказ, струсил в бою. Или ему нанесли оскорбление, которое он не может смыть кровью обидчика...

- А как ты думаешь, стал бы японец делать харакири из-за того, что случайно убил корейскую женщину?

- Нет, - покачал головой Чанг Хо. - Жизнь для них ничто. Если бы ему поручили охранять ее, а он не справился с этим, тогда возможно.

Ким Чоль задумывается. Перед его глазами предстает тот злосчастный поединок. Он перераспределяет роли и вот уже Окаяма теснит Канг Чоля и... выбивает меч из его рук. Острие клинка у горла поверженного противника, толпа онемела, у отца замирает дыхание. И вдруг жестокий самурай улыбается, вкладывает меч в ножны и протягивает руку противнику.

Ким Чоль видит себя со стороны, как он выражает свое восхищение мастерством Окаямы, а тот горделиво усмехается.

Вот каким должен был быть сценарий поединка! Чтобы все увидели непобедимое мастерство и великое благородство японского офицера! И в первую очередь он, Ким Чоль.

- Господин Чанг Хо, теперь я твердо убежден, что эти офицеры пришли на годовщину ребенка неспроста. И поединок тоже. Окаяма должен был победить: проиграв, он не выполнил свое обещание. Мы затеваем очень опасное дело и потому прошу быть предельно внимательным и бдительным. Всегда и везде. Постарайся помнить об этом все время.

- Постараюсь, господин Чоль.

Старого воина ждали, как ждут традиционно в корейском доме отсутствующего главу семейства. Но обычного оживления при встрече не было, поскольку Донг Чоль уже привез печальное известие. В глазах Мин Ра сочувствие.

Ким Чоль сразу проследовал к себе, распорядившись простроить его спутников.

К Мин Ра заходит служанка и говорит, что господин Ким Чоль просит разрешения повидаться с ней. Она не суетливо осматривает себя в зеркало, что-то поправляет. Встречает шурина с поклоном.

- Прошу прощения, что, не успев приехать, решил озаботить вас своим разговором, - говорит Ким Чоль. - Но дело спешное, и чем быстрее мы начнем действовать, тем лучше. Вы говорили, что от мужа остался дом его родителей недалеко от Сеула?

- Да, - тихо подтверждает Миг Ра.

- Вы как-то говорили, что рядом с деревней есть бамбуковая роща и высокая отвесная скала?

- Да, - с удивлением отвечает она.

- Обстоятельства таковы, что вам лучше уехать в деревню. Если вам хватит дня на сборы, то послезавтра на рассвете будет подана повозка.

- Мы расстаемся... навсегда? - спрашивает она, не поднимая головы.

- Скорее всего - да. Но это произойдет позже. Я очень сожалею, если в этом доме у вас было больше печали, нежели радостей.

- В вашем доме мне всегда было хорошо, - искренне заявляет Мин Ра. - Ваши сыновья стали мне родными, и хотя ни одна женщина не может заменить родную мать, мне было так радостно дарить им материнскую ласку и тепло.

- Дети это всегда чувствуют, Мин Ра, - ласково говорит он. Помолчав, возвращается к своей теме. - Так вот, в деревне вам на первых порах придется жить уединенно. Лучше всего по приезде сразу прикинуться больной и никого не принимать, чтобы избежать расспросов. Извините, что обременяю вас.

- Все будет сделано, как вы советуете, и это мне совсем не обременительно.

- Вы возьмете с собой человека, который приехал со мной. Он будет вашим слугой и при любых обстоятельствах с ним надо обращаться как со слугой. Если надо накричать - накричите, ударить плеткой - ударьте. Точно так же будете обращаться и со мной, когда я приеду к вам дней через десять под видом... батрака.

- Как? - поражается Мин Ра.

- А чему вы удивляетесь? - легкая улыбка трогает губы Ким Чоля. - Неужели вы думаете, что я не справлюсь с ролью батрака?

- Извините, но...

- Так надо. Вы найдете мне работу, скажем, починить крышу или выкопать погреб. Не беспокойтесь, переделывать после меня не придется.

- Беспокоюсь о другом, вдруг много денежек запросите, - улыбнулась и Мин Ра.

- Как-нибудь поладим, хозяюшка, - мягко заверяет ее Ким Чоль. - Хорошая еда и стаканчик доброго содю - вот и вся плата.

- Вашу просьбу постараюсь исполнить как можно лучше, - произносит Мин Ра, видя, что шурин собирается уйти.

- Спасибо! - благодарит Ким Чоль и встает.

Майор Накамури смотрит на лейтенанта Охадзуки.

- Кто бы мог ожидать, что простой корейский дворянин победит лучшего фехтовальщика Японии! Скорее всего, этот болван Окаяма больше думал о своей фрейлине, чем о задании. Нашли его?

- Нет, господин майор. Только записку, где он сообщает, что совершает над собой секоку.

- Что ж, хоть в этом он проявил себя самураем, - усмехается Накамури. - Вам поручается сопровождать группу лицеистов в Японию. Каждый из них должен быть изучен и занесен в досье, - он дергает шнур. Появляется дежурный. - Позовите капитана Танака.

Танака по внешности типичный японец. Становится рядом с Охадзуки.

- От этого Ким Чоля можно ожидать чего угодно. Лейтенант, введите в курс дела капитана Танака. А вам, капитан Танака, приказываю усилить охрану дворца императора Коджонга. Идите!

Ким Чоль и Чанг Хо осматривают крепостную стену, широкий ров с водой.

- Как бы ты взобрался на эту стену? - спрашивает Чоль.

Чанг Хо задумывается, а потом говорит:

- Если запустить воздушного змея с якорем и веревкой...

Ким Чоль улыбается.

- То же самое проделали японские ниньзя, когда хотели совершить покушения на короля двадцать лет назад. После этого я велел кое-что перестроить, так что якорю не за что зацепиться.

- А вы сколько покушений на короля предотвратили, господин Ким? - спрашивает Чанг Хо.

- Два раза. А сейчас хочу предотвратить покушение не на жизнь, а на честь... Так придумал, как подняться наверх?

- Трудно даже представить. Такая стена отвесная...

- Когда-нибудь довелось пробовать суп из ласточкиных гнезд? - неожиданно спрашивает Чоль.

- Нет.

- А мне довелось. В Китае. Так вот, на самом деле это гнезда не ласточек, а морских стрижей, которые строят свои жилища в островных гротах, на большой высоте. Охотники за гнездами добираются до них на тоненьких бамбуковых лестницах, приставляя один за другим. Мы тоже сделаем так.

Ким Чоль еще раз примеряется к стене. А потом говорит:

- Вижу, хочешь спросить, а зачем мы собираемся подняться на стену? Лучше тебе не знать этого.

Мин Ра со служанкой в сопровождении Ли Чанг Хо покидает дом Ким Чоля.

- Помоги ей по хозяйству, - напутствует новоиспеченного слугу Ким Чоль. - Я приеду через неделю.

- Не беспокойтесь, господин, - заверяет с поклоном Чан г Хо.

Донг Чоль уезжает в Японию. Отец провожает его. Обнимает и говорит на прощанье:

- Может быть, для тебя наступит такой момент, когда надо будет отречься от меня. Отрекись, незачем бессмысленно губить свою жизнь. Где бы я ни был, всегда пойму, что это было сделано под давлением обстоятельств, что в душе ты верен Корее, верен всем нам. Это главное. Все, что ты приобретешь там, за рубежом, станет не только твоим достоянием, но и достоянием всех корейцев, жаждущих свободы и независимости. Помни об этом, сын мой, и счастливого тебе пути!

Смотрит, как сын уходит с Мин Ги Боком.

Ким Чоль сквозь едва раздвинутые двери смотрит в бинокль. На крыше соседнего дома двое работников перестилают черепицы. Они о чем-то переговариваются, смеются. Потом один из них достает бинокль и направляет его в сторону Ким Чоля. Ким Чоль поспешно закрывает дверь и задумывается.

Ким Чоль встречается с неким дворянином.

- Когда-то вы изъявляли желание купить мой дом...

- О да, господин Ким Чоль. И для меня будет большой честью жить в вашем доме, - говорит с воодушевлением дворянин. - Назовите свою цену, и я постараюсь не торговаться.

- Остановимся на той цене, которую вы сами предлагали. Но вы разве не будете осматривать дом?

- Нет, - объявляет Бом Ир. - Я не раз любовался им снаружи и выслушал немало лестных отзывов людей, которые бывали у вас в гостях.

Ким Чоль вынимают бумажку.

- Вот расписка о получении денег. И еще - могу я, как продавец, попросить вас об одной услуге?

- Да, да, конечно.

- Сами понимаете, могут возникнуть различные разговоры в связи с продажей дома, поэтому мне хотелось бы договориться вот о чем. Дом будет освобожден через месяц, но вы в течение этого времени никому не будете говорить о покупке.

- Обещаю. Сейчас я вам отсчитаю деньги.

Дом Кан Су Бока. Стук в дверь. Мало изменившийся придворный поэт и бывший соперник Ким Чоля спешит открывать.

- Каким ветром занесло тебя в мое одинокое холостяцкое жилище! - радостно восклицает он и бросается обнимать гостя. - Сун Дя! Смотри, кто к нам пришел! Так что живо тащи на стол все самое лучшее!

Из глубины дома, совсем непохожего на одинокое холостяцкое жилище, выскакивает моложавая женщина с веселыми глазами, кланяется и кидается накрывать стол.

Ким Чоль не сразу смог приступить к делу. Ему приходится переждать четыре перемены блюд, выпить дюжину чашек содю, выслушать все последние сплетни двора, посмеяться над десятком злых и остроумных эпиграмм, повосхищаться игрой женщины на каягыме, прежде чем он остался с хозяином вдвоем. И тут старый прожженный забулдыга неожиданно протрезвевшим голосом говорит:

- А ведь ты, Ким Чоль, не зря ко мне пришел. Ты же никогда не был у меня, и особая дружба нас с тобой не связывала. Уважали друг друга - да, но особой симпатии не испытывали. Скорее могли стать врагами, имей я глупость жениться на Мин Хва, а? - Кан Су Бок оглушительно смеется. - Говори, что тебе нужно, и я постараюсь все для тебя сделать.

- Мне надо повидаться с королем, - тихо говорит Ким Чоль и прикладывает палец к губам.

- Так в чем дело? - удивляется поэт. - Завтра же доложу ему о тебе.

- Нет, мне надо встретиться с ним тайно.

- А что случилось? - блеснули глаза старого интригана.

- Я должен предупредить его об одном страшном заговоре, - с таинственным видом прошептал Ким Чоль. - Вопрос жизни и смерти.

- Да? - задумчиво произнес Кан Су Бок. - А я думал, что этот старый "пагади" уже никому не нужен. Жаль, конечно, будет, если он помрет. И как же я тебе помогу встретиться с ним тайно?

- Вы вхожи в приемную короля?

- В любое время дня и ночи.

- Если вы помните, в левом углу комнаты стоит железная фигура диковинного зверя с двумя оскаленными мордами...

- Конечно, - кивает поэт. - Его еще хотели убрать в прошлом году, но не смогли сдвинуть с места.

Ким Чоль улыбнулся.

- Его и нельзя сдвинуть, потому что под ним находится потайной вход в цитадель.

- В какую такую цитадель? В круглую башню что ли?

- Да.

- А я думал, что туда нет никакого входа.

- Так вот, в отсутствие короля вы подойдете к фигуре зверя, сильно нажмете на пупок, и она сдвинется с места. Вы спуститесь вниз по лестнице и увидите на стене приготовленные факелы. Запалите один из них и идите по потайному ходу, который выведет вас к лестнице на башню. Когда дойдете до последней ступеньки, то упретесь в люк на крышу. Засов очень простой, вы легко с ним справитесь.

- Надо ли мне предупредить короля?

- Думаю, не стоит волновать его заранее, - качает головой Ким Чоль.

- И когда мне совершить сей подвиг? - спрашивает Кан Су Бок.

- Дней через десять. Точное число и время передам через слугу, который явится к вам без стука и во всем черном. Так что не пугайтесь его.

- Еще не нашелся такой человек, который сможет напугать Кан Су Бока, - заявляет поэт и выпячивает нижнюю губу.

- Я знаю об этом, учитель, и потому пришел к вам за помощью, - смиренно и вполне серьезно говорит Ким Чоль. - А теперь позвольте мне откланяться.

- Только после чашки содю, - грозит пальцем поэт. - Иначе наше дело может не выгореть.

В комнате Ким Чоль и слуга-старик с женой.

- Как запруда?

- Крестьяне очень довольны, господин, - улыбается старик. - Теперь в любое время открыл заслонку, и пошла вода. Но сколько крику было после взрыва

Оба засмеялись.

- Как сын Гиль Су поживает? - спрашивает Ким Чоль.

- Да вроде неплохо. Как раз в ваш отъезд приходил, нанес всяких морепродуктов.

- Он по-прежнему живет там же, возле реки?

- Да. Раз река кормит, значит, и жить ему возле реки.

- Не могли бы вы сходить к нему домой и предупредить, что я сегодня ночью приду к нему? И чтобы об этом никто не знал.

- Конечно, смогу.

- Он все еще настаивает, чтобы вы переехали к нему?

- Да, господин. Но как мы с женой можем бросить вас, когда вы совсем одни?

- Скоро вам придется переехать к нему. Но это через месяц, а пока меня не будет неделю и хочу, чтобы вы жили в этой комнате и все это время не выходили на улицу. В крайнем случае, пользуйтесь черным входом через кухню. Главное, чтобы вас никто не видел во дворе.

- А что... мне придется делать?

- Ничего. Читайте книги, спите, размышляйте о жизни, но на улицу не выходите. Супруга ваша будет подавать еду сюда.

- Значит, буду жить как помещик. Неплохо! Жена, ты слышала? Чтобы вовремя подавала еду, а то, - Хонг Гир умолк, потому что Ким Чоль не поддержал его смешок. - Вы хотите, чтобы все думали, что хозяин дома и никуда не уехал?

- Вот именно. Но это не просто розыгрыш, дело очень серьезное. Ворота заприте и никого не впускайте.

- Не беспокойтесь, ни один сосед не догадается, что вас нет дома, - заявляет Хонг Гир. - Слышала, жена, кто я теперь?

- Слышу, слышу, господин помещик, - отвечает она с поклоном и не без юмора.

Старик со старухой заливаются смехом.

Отвесная скала высотой около десяти метров. Ким Чоль оглядывает ее и решительно говорит Чанг Хо:

- Большая или маленькая надо примерить.

Он вбивает четыре костыля к скале и приставляет бамбуковую лестницу и перехватывает стволы веревкой. Остальные две лестницы он подвешивает за спину, отчего становится похожим на стрекозу. Начинает взбираться наверх, останавливаясь, чтобы забить еще костыли.

Но вот конец приставной лестницы. Ким Чоль пристегивает себя к ней и начинает крепить вторую лестницу.

Чанг Хо с часами следит за ним.

Последнее удлинение лестницы дается с трудом. Наконец Ким Чоль взбирается на вершину и машет рукой.

В деревню они возвращаются с полными вязанками дров.

- Завтра попробуем еще раз, - говорит Ким Чоль. - Завтра ночью...

Входит Мин Ра, желает приятного аппетита и сетует, что не смогла приготовить ничего особенного.

- Разве пристало хозяйке извиняться перед батраками, - шутит Ким Чоль. - Вам больше пристало ругать нас за то, что мало принесли дров. Или поколотить нас...

- Сейчас принесу бамбуковую палку, - поддерживает шутку Мин Ра.

- Ой, только не бамбуковой палкой, - пугается Ким Чоль и смеется.

За низеньким столиком двое - Ким Чоль и Мин Ра. Она наливает ему из кувшина содю и подносит двумя руками.

- Чтобы эта чаша была не последней, которую я буду вам подносить, - негромко говорит она.

- И я того желаю, - Ким Чоль выпивает.

- Простите меня, что я невольно послужила причиной гибели вашей жены.

- И вы меня простите, что я не так много денег оставляю вам. И что я... что так и не женился на вас.

- Это все не главное... Главное, что вы были добры ко мне всегда. Будьте еще раз добры...

Ким Чоль убирает в сторону столик и принимает ее в свои объятия. Она плачет:

- Я буду ждать вас, очень ждать...

Канг Чоль и три его сослуживца под руководством старого рыбака учатся управлять парусной лодкой.

- Руль левее! - кричит наставник. - А теперь срочно спустить парус...

Команда выполнена, и наставник довольно поглаживает бороду. А потом снова подает команду:

- Поставить парус... На сегодня хватит, плывем домой.

На берегу его ждет четвертый сослуживец, который привез письмо от Ким Чоля.

Канг Чоль читает: "15 июня на рассвете с часу и до утра жду тебя с лодкой в устье реки Хан". К письму приложена карта, на которой крестиком обозначено место встречи.

Ким Чоль собирается на операцию. Картину из вышивки по шелку он вынимает из рамы, заворачивает в нее кольцо с бриллиантом и сует в кожаный футляр, который в свою очередь укладывает в котомку. Туда же кладет бинокль, револьвер и компас.

За широкий пояс подвязывает короткий меч, мешочек с костылями, на шею надевает шнур с привязанным молотком. Темный дурумаги и шапочка дополняют наряд. Обводит взглядом комнату и решительно шагает к двери.

Полночь. Луна на ущербе: полумесяц - словно скорбно сжатый рот вдовы. На небольшом пирсе Ким Чоля ждут двое - Чанг Хо и Гиль Су, сын слуги.

- Все погрузили? - спрашивает Ким Чоль.

- Да, - отвечает Чанг Хо.

Ким Чоль первым садится в лодку, груженную длинными бамбуковыми шестами, за ним посередке примостился Чанг Хо, и, наконец, на приподнятую корму становится Гиль Су и веслом отталкивает лодку от пирса.

Ким Чоль пристально следит за берегом. Легкий прохладный ветерок с моря, сама вода, темная, плещущая о борт, заставляют полной грудью вдыхать свежий воздух.

- Осторожней, поворот! - слышит Ким Чоль голос кормщика, и тут же лодка поворачивается направо и устремляется в устье канала. Но вскоре лодка упирается в невысокую плотину. Гиль Ман перекидывает через нее якорь и говорит:

- Прилив уже начался.

Парусник входит в устье реки Хан. По обе стороны реки редкие огни.

- Убирайте парус, - командует Канг Чоль. - Якоря за борт.

К нему подходит Сам Бель.

- Как там мой сын? - спрашивает Канг Чоль.

- Спит, как в лучшей колыбели мира, - смеется тот.

Фонарь на мачте покачивается.

- Эх, - восклицает Ман Гир, - хуже нет, чем ждать и догонять...

Экс- король Ко Джонг бражничает со своей любовницей и несколькими придворными. Среди них и Кан Су Бок. Время от времени он посматривает на фигурку зверя с двумя оскаленными мордами.

Входит капитан Танака. Ему преподносят чашку вина, он выпивает и сообщает новость:

- Король Суджонг отрекается от трона.

- Как? - восклицают сразу несколько человек.

Но капитан Танака ничего не говорит. Выпивает вторую чашку, чуть задерживает взгляд на любовнице Коджонга и уходит.

- Тогда что же получается? - спрашивает один из придворных. - Если Суджонг отрекается от престола, а Симджонг опасно болен, то японцам ничего не остается, как вернуть на трон нашего любимого Коджонга!

- Ура, наш король Коджонг!

Все поднимают чашу. Кан Су Бок снова смотрит на фигуру зверя.

Наконец вода доходит до верха плотины и начинает переливаться на другую сторону с тихим плеском.

Лодку несет приливным течением, но она тут же упирается дном в заграждение. Чтобы ее не развернуло и не опрокинуло, Гиль Ман все время заработает веслом. Вдруг словно кто-то отпускает посудину, и она устремляется вперед.

Впереди показывается громадный силуэт крепости. Борт лодки касается каменной стены.

- Вот здесь, - говорит Ким Чоль, стараясь зацепиться руками за что-нибудь. - Гиль Су, надо удержаться на этом месте.

Молодой лодочник гребет назад. Лодка останавливается, покачиваясь. Чанг Су быстро забивает штырь в шов между камнями и привязывает кормовую веревку. То же самое проделывает Ким Чоль на носу, и лодка оказывается прижатой к стене.

Ким Чоль достает первый костыль и начинает вбивать его в шов. Пробует на прочность. Вдвоем с Чанг Хо приставляют первую лестницу.

- Ну, водружайте на спину мой горб, - говорит Ким Чоль с воодушевлением. - Все получится у нас, ребята!

Сначала привязывают одну лестницу, потом вторую.

- Не тяжело? - спрашивает Чанг Су.

- Ничего, - прокряхтел в ответ Ким Чоль. - Еще раз повторяю приказ, если услышите крики, выстрелы, то сразу отплывайте. И Канг Чоля предупредите, чтобы не ждал меня. Поняли?

- Да.

Ким Чоль начинает взбираться по лестнице. Все идет как на тренировке. Первая перекладина, вторая, третья... Пора вбивать очередную пару костылей и привязывать к ним стойки. Так, теперь можно снова преодолеть четыре перекладины.

А вот и конец первой ступени. Наступает ответственный момент.

Ким Чоль цепляет себя крючком за перекладину. Левой рукой берется за стойку нижней запасной лестницы, а правой развязывает тесемки. Только распутывает узел, как длинный конец лестницы моментально перевешивает вниз. Но Ким Чоль удерживает лестницу, поднимает ее вертикально и стыкует концы стоек.

Помощники внизу с напряжением всматриваются вверх, хотя видят лишь темное пятно на серой стене.

Ким Чоль вползает на вершину стены и в изнеможении падает на спину.

Небо прояснилось, и до звезд можно, казалось, можно дотянуться рукой. Ущербная луна совсем исчезла куда-то.

Он встает и идет к потайному люку. Берется за ручку крышку, медлит чуть, а потом тянет его на себя. Есть проход!

Ступеньки очень крутые и поэтому он спускается ползком, пятясь задом. На первой же площадке берет висевший на стене факел и запаливает его.

Спустившись вниз, Ким Чоль оказывается в глухом тоннеле. На стене висят металлические рогатки для факелов. Он остановился возле одной из них и обеими руками тянет ее. Четыре гранитных камня, как одна плита, поворачивается вокруг своей оси и обнажает два окна наружу. Сразу тянет сквозняк, который чуть не гасит огонь.

Ким Чоль выглядывает в проем и машет факелом. Оттуда ответное покачивание фонаря. Ким Чоль ставит плиту на место и двигается дальше.

Покои экс-императора освещены несколькими светильниками. Ложе находится за красивой отделанной перламутром ширмой. Коджонг спит с любовницей, которую разметало во сне. Ее рука давит шею монарха. Он открывает глаза, отбрасывает руку и садится. Затем набрасывает халат, выходит из спальни и подходит к столику. Находит кувшин и пьет.

Вдруг что-то заставляет его повернуть голову и вздрогнуть. В нескольких метрах от него застывшая фигура мужчины в черной одежде. Лицо его наполовину скрыто платком. Словно тень, отделившаяся от стены.

- Кто ты? - спрашивает испуганно экс-король.

- Это я, ваше величество, - отвечает Ким Чоль и сдергивает с лица платок.

- Ты? - изумляется Коджонг. - Но как ты сюда попал и что тебе нужно?

- Я пришел, чтобы предложить вам бежать вместе со мной на север страны. Там нас будут ждать те, кто готов вместе с вами выступить с оружием в руках...

- Что ты болтаешь? - прерывает его бывший император. - Бежать с тобой на север? Да ты, кажись, забыл, с кем разговариваешь!

- Нет, не забыл. Передо мной король, у которого убили жену, насильно отняли трон, восстановили против него детей. Не вы ли только недавно сокрушались, что не можете встать на защиту поруганной страны, что у вас связаны крылья? Вот я и проник к вам, чтобы вы обрели свою честь, свободу и возможность возглавить вооруженную борьбу против захватчиков.

Оба не замечают, как из спальни выскользнула женщина и скрылась за дверью.

- Ты, наверное, сошел с ума, Ким Чоль? Какая честь, какая свобода? Японцы наши союзники и защитники. Меня скоро снова возведут на трон, и надо быть полным дураком, чтобы отказаться от такой возможности и принять твой безумный план. Уходи, немедленно уходи отсюда! - и Коджонг в припадке раздражения хлопает ладонью по столу.

Молчание Ким Чоля экс-король принимает за нерешительность, и он повышает голос:

- Ты что, оглох? Я же сказал, немедленно уходи отсюда!

Ким Чоль вместо ответа бросается к боковому выходу и замирает у стены, обхватив двумя руками рукоять меча. Дверные створки стали медленно раздвигаться. В проеме показывается японский солдат. Свист стали, и Ко Джонг в ужасе обмяк при виде покатившейся головы. За солдатом была женщина, которая машинально подхватывает обезглавленное тело и, падая вместе с ним на пол, дико визжит. Ким Чоль не ожидал увидеть женщину и замер на миг. Идущий третьим офицер тут же начинает стрелять из револьвера.

Первая пуля попадает Ким Чолю в плечо, второй задето бедро. Он отскакивает в сторону, задвигает ногой створку и тут же наносит колющий удар сквозь бумагу на всю длину вытянутой руки. Удар достигает цели.

В этот момент двери основного входа раздвигаются, и в покои врывается около десятка караульных. Заметив застывшую у стены фигуру с мечом, они приближаются полукругом, держа оружие под прицелом.

- Не стрелять! Взять живым! - раздается повелительная команда.

С правого фланга выходит капитан Танака. Он обращается к Ким Чолю на корейском языке:

- Я предлагаю вам сдаться. Хотя, впрочем, вам ничего и не остается другого...

Стволы карабинов с плоскими штыками нацелены в грудь Ким Чоля. Он обводит молодые лица солдат спокойным и немигающим взглядом. И вдруг с каким-то страхом и изумлением смотрит на потолок. Солдаты тоже недоуменно смотрят наверх.

И тут Ким Чоль кидается вперед, падает на колени и катится по мрамору как по льду. Мгновение и он у ног японских солдат. Бешеный удар мечом, второй, третий... Жуткий свист стали и крики... Шеренга в панике раздается, освобождая путь к выходу. Ким Чоль хочет вскочить на ноги, но подводит раненое бедро. Японский солдат бьет его прикладом.

Светильники спальни меркнут в глазах Ким Чоля, хотя руки все еще яростно сжимают меч. Губы шепчут: "Нет чести, нет...".

Помощники Ким Чоля слышат выстрелы. Гиль Су хватается за лестницу.

- Надо идти к нему на помощь...

- Нет, - твердо говорит Чанг Хо. - Я военный человек и привык выполнять приказы. Отвязывай лодку...

Они плывут вниз и вскоре видят фонарь парусника. Чанг Хо перебирается на парусник и говорит Гиль Су:

- Счастливо возвратиться.

- А где отец? - спрашивает Канг Чоль.

- Он остался в крепости.

- Как?

- Мы были снаружи. Он приказал, если будет стрельба, уходите. Я очень сожалею, но...

- Неужели ничем нельзя было помочь?

Чанг Хо качает головой:

- Он не посвящал меня в свои планы... Но он дал четкий приказ, как действовать в случае чего. Надо уходить, Канг Чоль...

- Эх, - вздыхает Канг Чоль и командует: - Поднять якоря.

В четыре руки ходит ходуном кормовое весло. Начинается ветер, и команда спешит ставить парус.

Канг Чоль один остается у кормового весла. Его губы шепчут:

- Отец, отец, почему ты не взял меня с собой...

В сиянии лунной дорожки виден парусник, уходящий в открытое море.

Вторая серия

Ночь. Звезды. Парусник.

Канг Чоль стоит на руле. К нему походит Чанг Хо.

- Чем я могу помочь, Канг Чоль? - спрашивает он. - Хотя я мало, что понимаю в судовождении, но ты мне покажи, может, и сгожусь на что-нибудь.

- Конечно, сгодишься, Чанг Хо. Но пока тебе стоит поспать.

- Не могу. Знать, что ты один со своим горем... Сначала жена, теперь отец. Если бы я мог хоть часть твоей тяжести принять на себя...

- Считай, что ты уже принял, Чанг Хо, - голос Канг Чоля потеплел. - Отец посвящал тебя в свои планы?

- Нет. Но я думаю, он хотел тайно встретиться с королем. Может быть, помочь тому бежать из дворца...

- Почему ты так решил?

- Я же не слепой, Канг Чоль. Если бы он хотел просто встретиться, что ему мешало попросить аудиенции через парадный вход? А он, знаешь, какой избрал путь? По отвесной стене со стороны канала... Он специально тренировался ночью в деревне Самчок. Соорудил бамбуковые лестницы, которые вставлялись одна в другую. А крепил их, вбивая в стену железные костыли. И взобрался! Никогда бы не поверил, если бы сам не видел.

- Но что случилось дальше?

- С крыши твой отец проник в башню. Потайной ход, оказывается, проходит внутри крепостной стены. Где-то посередине, на высоте примерно трех метров он открыл люк и посветил нам факелом. А потом...

- Что потом?

- Мы услышали выстрелы. Отчетливо - тах, тах, тах. Три выстрела. Я хотел кинуться на помощь, но твой отец строго наказал, если что случится, немедленно уходить на встречу с тобой. Мы прождали еще час, а потом... Прости меня, брат, что я ничем не мог ему помочь.

- Как ты думаешь, отец погиб или взят в плен?

-У него с собой был меч, так что живым он вряд ли им сдался. Разве что раненым...

- Эх, отец, отец! Рядом с тобой я бы выдержал все.

Канг Чоль поднимает голову и видит, что вся команда стоит рядом.

- Друзья мои, у нас есть два выхода, - объявляет он. - Вернуться домой или плыть дальше. На рассвете мы укроемся в ближайшей бухте, и тогда пусть каждый из вас выскажет свое решение. А сейчас постарайтесь отдохнуть. Мы с Чанг Хо будем дежурить до утра.

Ночь. Звезды. Парусник.

- Канг Чоль, куда мы плывем?

- Пока на северо-запад. Рассвет нас должен застать у острова Годонг. Если кто-то захочет остаться, высадим его там.

- А ты? Впрочем, что я спрашиваю. Канг Чоль, я пойду с тобой до конца. Так что, объясни весь маршрут.

- Мы уйдем в Западное море, в нейтральные воды. Уже возле Китая повернем вправо, чтобы достичь устья реки Амноканг и по ней поднимемся в город Синиджу. Там мы свяжемся с Гиль Мо, которому ребята отвозили письмо.

- А как ты ориентируешься ночью?

- Видишь вон ту звезду. У разных народов она носит свое название - то Полярная, то Северная, но все мореплаватели знают ее, как самую путеводную, верно и точно указывающую курс на ту часть света, имя которой она носит. Мне ее впервые показала мать, еще в детстве. При этом сначала велела найти Большую медведицу и задала увлекательную задачу - найти среди семерки звезд ту, что имеет едва заметную спутницу. Нашел?

- Да, вторая сверху.

- Верно. Значит, у тебя зоркий глаз, Чанг Хо. Так проверяли зрение у воинов еще несколько тысячелетий назад в Греции. А теперь, если прямую ручку ковша дополнить воображаемой линией, то она упрется прямо в Полярную звезду. Попробуй...

- Все сходится! - восклицает Чанг Хо.

- Теперь держи весло и старайся, чтобы эта звезда все время была справа, как сейчас. А я посмотрю, как там ребята устроились.

Сам Бель с малышом крепко спят под навесом. Под Чоль Су сухо и тепло, так что успокоенный отец двигается дальше.

Остальные три члена экипажа устроились на полубаке. Канг Чоль заботливо накрывает чьи-то высунувшиеся из-под парусины ноги.

- Кто это? - вдруг бормочет один из спящих.

Канг Чоль успокаивает его:

- Спи, спи, Ман Гир. Все спокойно. Видишь, звезды светятся.

- Ага, - отвечает тот, снова уходя в мир сновидений.

Канг Чоль возвращается на корму.

- Рассветает, - говорит Чанг Хо. - Вон впереди заря встает.

- Впереди? - удивляется Канг Чоль. - Мы же идем на северо-запад, так что солнце должно взойти сзади.

- Нет, - упрямо гнет свое Чанг Хо.

Канг Чоль внимательно вглядывается вдаль. И облегченно вздыхает.

- Ты прав насчет полосы. Но это не заря, это река Намчон, впадая в море, создает бурун. Дальше пойдем налево по течению.

Светает. И по мере того, как гаснут звезды, впереди все отчетливее вырисовывается остров.

Восход солнца парусник встречает в уютной бухте. Пока ребята умываются и готовят завтрак, Канг Чоль на корме осматривает содержимое отцовской котомки. Смена белья, бинокль, револьвер и маленький кожаный мешочек, в котором он находит кольцо, завернутое в кусок шелка. Он разворачивает его и видит вышитые портреты отца и матери - молодых и счастливых. Канг Чоль складывает все обратно, а мешочек одевает на шею.

Завтрак скуден. Сваренный и просушенный рис размочили в воде и заедали соевой пастой и "кимчой".

- Эх, сейчас бы скумбрию, приготовленную на пару, - причмокивает губами Сам Бель. - У меня мать ее так здорово готовит! Берешь кусочек рыбы, макаешь в "кандянг", и он прямо тает во рту.

- Домой захотелось, к маме? - с усмешкой замечает Ман Гир.

- Я не это имел в виду, - отвечает тот с легкой обидой. - Просто вспомнил.

- Не обижайся. Все мы знаем, что ты родился на корабле и жить не можешь без рыбы. Я бы и сам готов угоститься сейчас за домашним столом. Но я твердо решил, ребята, плыву вместе с Канг Чолем.

Мн Гир обводит взглядом друзей.

- Я тоже, - говорит Чанг Хо.

- И я...

- И я...

Взгляды всех членов экипажа скрещиваются на Канг Чоле, который задумчиво вертит в руке палочки. Потом говорит:

- Честно сказать, мне было трудно представить, что мы могли бы разойтись и пойти каждый своей дорогой. Что ж, отныне у нас один путь - трудный и, что скрывать, смертельно опасный. Но мы будем вместе, а когда люди вместе, - Канг Чоль сжимает кулак, - многое преодолимо. Мой отец всегда говорил, что долг мужчины, а тем более, офицера, защищать свою землю и свой народ. Но, к сожалению, каждый из нас пока мало что может и умеет. Выход один - будем учиться, и чем быстрее мы научимся, тем больших избежим жертв.

Канг Чоль обводит взглядом друзей.

- Задача наша, думаю, ясна каждому из нас. Добраться до севера Кореи и создать партизанский отряд. Это потребует от нас максимального перевоплощения в тех, за кого будем выдавать себя. Сегодня мы рыбаки, завтра - лесорубы, послезавтра еще кто-то. И никто, особенно, японец, не должен усомниться в этом. Что для этого надо делать?

- Ловить рыбу, рубить лес, - подсказывает Чанг Хо.

- Верно, - кивает Канг Чоль. - Забыть, что мы янбане, не чураться любой работы. И самое главное, следить за своей речью, ибо речь сразу выдает, кто ты.

- Эта-й правильн-ай говори-дай, - поддакивает Чанг Хо на диалекте северной провинции Хангек, где жители чуть ли к каждому слову прибавляют "ай" или "дай". У него получается очень похоже, что все смеются.

Смеется и маленький Чоль Су, сидевший на коленях у отца.

- Вот кто будет настоящим северянином. Не так ли ме? - Канг Чоль тоже употребляет один из северных диалектов, где любое предложение заканчивается частицей "ме". - Может быть, мы не доживем до победы, но я верю, что мой сын, наши дети будут жить в свободной Корее. Они продолжат наше дело. Давайте поклянемся, что пока сердце будет биться, а руки - держать оружие, мы будем делать все, чтобы ни один японский солдат не оставался на нашей прекрасной земле.

Канг Чоль протягивает руку, чтобы принять стопку ладоней друзей.

Подземелье. Идет допрос Ким Чоля. Капитан Танака лично занимается этим. На его лице утомление от упорного молчания пленника. Все чаще солдаты избивают пленника до потери сознания, затем приводят в чувство, окатывая холодной водой.

- Для чего ты проник во дворец?

После очередного настойчивого вопроса Ким Чоль вдруг отвечает:

- Я хотел убить короля.

Танака оживляется:

- Как ты проник в спальню?

- Там есть потайной вход.

- Ты нам его покажешь?

- Да... покажу, - еле шевелит разбитыми губами Ким Чоль. - Только... я успел захлопнуть дверь. Ее можно...

И тут лишается сознания.

- Воду, быстро, - кричит Танака. - Где, где находится потайной вход?

- Из приемной спальни... туда уже не попасть. Дверь захлопнута...

Только это и удается узнать Танаке. Ким Чоль снова закрывает глаза.

На рассвете обнаружена лестница на стене. Посланные на крышу солдаты обнаруживают запертый люк.

- Там есть один секрет, - шепчет Ким Чоль, вернувшийся из забытья. - Поднимите меня наверх, и я покажу.

Солдаты поднимают веревками совсем ослабевшего пленника на крышу цитадели. Ким Чоль долго не может понять, чего от него хотят, а потом просит развязать руки. Танака приказывает исполнить просьбу. Ким Чоль медленно встает на ноги и показывает рукой на край крыши. Все смотрят туда - и тут изнемогавший от побоев человек в нескольких прыжках одолевает расстояние до края крыши и бросается вниз.

Ошеломленные солдаты и офицеры открывают бешеный огонь по вынырнувшему из воды беглецу. Особенно неистовствует Танака. Голова Ким Чоля давно исчезла, а он все стреляет, пока не кончаются патроны в револьвере.

Добравшись до следующего острова, Канг Чоль и его друзья ставят сеть. После ужина сидят на палубе, наблюдая, как утопает в море солнце. Всплеск рыбы, и кто-то шутит:

- Это тоже наша добыча...

Трое выстраиваются цепочкой вдоль борта, четвертый на кормовом весле. Канг Чоль на носу, чтобы координировать ход лодки и действия рыбаков. У всех вид охотников, подкрадывающихся к дичи. Первые метры голых сетей никого не смущают: вначале обычно бывает пусто.

- Давай, давай, - подгоняют они друг друга с нетерпением.

Но по мере того, как сокращается расстояние между лодкой и последним поплавком, нетерпение и азарт на лицах парней сменяется удивлением, недоумением и даже отчаянием.

- Неужели и сейчас ничего не будет? - восклицает И Соль. Увы, сеть пуста.

- Да-а, - качает головой Ман Гир, - с такой рыбалкой с голоду подохнешь. Кто это у нас хотел пареной скумбрии?

- Все хотели. А больше всех ты.

-Я? Да мне бы сейчас хоть кусочек высохшего позапрошлогоднего минтая и то был бы рад!

Громкий смех вспугивает чаек с прибрежных скал. Каждый считает нужным высказаться:

- Придется опять довольствоваться маринованной редькой...

- Ничего, размочим рис в морской воде, и будет как уха...

- На третий раз, говорят, обязательно повезет...

- Как же, повезет. Легче самому нырнуть за рыбой...

- Стоп! - Канг Чоль смотрит на И Соля. - А ведь ты прав. Только не в воду нырять, а пойти пошарить по берегу. Рыбу, может, и не поймаем, зато ракушек, крабиков наберем точно. Покидаем все в котел, и получится отличный тиге.

- А ведь это хорошая мысль, ребята! Вперед на берег!

Вскоре радостные крики возвещают о первых удачах. В трещинах скального грунта, омываемого волнами, обитают целые колонии крабиков. Песчаные отмели усеяны ракушками. Чтобы их обнаружить, достаточно пройтись босиком по воде. То здесь, то там на берегу валяются выброшенные волнами охапки съедобной морской капусты.

Котел с густым супом ставится посередине. Никого не надо приглашать особо. Все едят с большим аппетитом.

Сыночек Канг Чоля тоже не отстает от взрослых. Отец кормит его из отдельной чашки, в которую все то и дело подкидывают лучшие кусочки, выловленные из котла. Малыш, словно галчонок, широко открывает рот, когда подносят ложку.

- Ты только посмотри, как он ест!

- Настоящий богатырь...

- Этот себя в обиду не даст!

Под конец обеда Ман Гир показывает свои розыгрыши. Сначала он изображает едока, которому на зуб попал камешек. Со смеху можно умереть, наблюдая, как он гоняется за ним пальцем по всему рту: при этом щеки надуваются то с одной стороны, то с другой. А, в конце концов, к его великому недоумению, оказывается, что все уже давно в желудке. Потом он изображает слепого едока и устраивает полный разгром, на столе. При этом на лице у него такое тупое недоумение, что парни хохочут, держась за животы.

Перед отплытием совет.

- Доверие, которое вы мне оказали, избрав капитаном, постараюсь оправдать, -говорит Канг Чоль. - Заместителем назначаю Чанг Хо. Самая большая опасность для нас - встреча с японским сторожевым судном. Кто знает, что он собой представляет? Какова численность экипажа и вооружение?

- Я видел вблизи японский сторожевик, - отвечает Сам Бель. - Экипаж - до десяти человек. На носу - скорострельная пушка малого калибра. По бокам пулеметы.

- Итак, представим себе, что такой сторожевик останавливает нас и решает взять на буксир. Каким образом мы можем оказать сопротивление?

- Внезапно открыть огонь, - предлагает Чанг Хо.

- И первым делом сразить пулеметчика, - добавляет Сам Бель.

- Кинуться на борт сторожевика, а там врукопашную...

Последняя фраза принадлежит Ман Гиру. Свои слова он иллюстрирует резкими движениями рук, что вызывает улыбку на лицах друзей.

- А ты что думаешь, молчун? - вопрос Канг Чоля адресован Ду Бону.

- Нужен общий план действий, - отвечает тот, не спеша.

- Что ж, общий план наших действий понемногу уже вырисовывается, - удовлетворенно замечает Канг Чоль. - Скорее всего, японцы захотят обыскать наш парусник. Группа досмотра, допустим, будет состоять из трех-четырех человек. Каждый из нас наметит себе жертву. Начинаем действовать только по моему сигналу. Им будет крик: "Что вы делаете!". Детали обдумаем в ходе тренировки. А теперь снимаемся с якоря.

Лодка несется на всех парусах.

- Впереди по курсу рыбацкая лодка, - кричит впередсмотрящий Ман Гир. - О, дальше вторая, третья...

- Вижу, - отвечает Канг Чоль. - Держу курс на них.

В маленькой лодке двое - мужчина с узенькой бородкой и подросток. Оба одеты в одинаковые белые полотняные штаны и куртки.

- Доброго улова вам! - приветствует их Канг Чоль.

- И вам такого же, - отвечает с достоинством мужчина.

- Можно нам ненадолго стать рядом и поговорить с вами.

- Не возражаю. Можете перебраться к нам.

Канг Чоль перебирается на опасно качающуюся лодку.

- Он ваш сын? - и получив утвердительный ответ, Канг Чоль предлагает подростку: - Хочешь посмотреть наше судно?

Мальчик смотрит на отца.

- Иди, Бонг Чер, - разрешает тот. - Ты же мечтал подняться на такой парусник.

Мужчина помогает сыну взобраться на парусник, а потом переводит взгляд на гостя.

- Вот вышли на промысел рыбы, - смущенным тоном говорит Канг Чоль. - Но у нас что-то не получается. Хотели бы с вами посоветоваться...

- А чем вы ловили, э-э, господин?

- У нас есть сеть. И с чего вы взяли, что я господин?

В глазах рыбака лукавая усмешка.

- Если я ошибся, то простите. Но я думаю, еще никто не обижался на такую ошибку.

- Нет, вы все-таки скажите. Для меня это важно.

- Ну, вы говорите не так. Потом... Потом вид у вас не рыбацкий.

- Это потому что мы в первый раз вышли на промысел. Ничего, от солнца и воды наша одежда вылиняет, лицо покроется загаром, а руки мозолями. Только вот нам надо научиться ловить рыбу. Вы тоже ловите рыбу сетями?

- Да.

- Мы, наверное, их не так ставим. За всю ночь ни одна рыба не попалась.

- Есть и такие случаи, - добродушно усмехается рыбак. - А какой длины ваша сеть?

- Саженей двести будет.

Старик показывает рукой на одинокую скалу, похожую на зуб.

- Один конец закрепите там, а второй - за парусник. Встаньте поперек ветра и заякоритесь. Если утром не будет рыбы, можете забрать мою добычу.

Последние слова Хак Бо произносит с улыбкой.

- Спасибо за советы. Чем я могу отблагодарить вас? Табак, соль, деньги?

- Что вы, господин! У нас все есть. Желаю удачи!

Седоватый японский капитан первого ранга отдает приказ молодому офицеру в очках.

- С завтрашнего дня будете патрулировать вот в этом месте, - он показывает на карте какой-то отрезок. - Задерживать и обыскивать все корейские парусники, направляющиеся в сторону Западного моря. Мы ищем экипаж, состоящий примерно из пяти-шести молодых корейцев. С ними может быть маленький ребенок. При малейшем подозрении - арестовать и доставить в порт. Приказ понятен?

- Так, точно, господин капитан первого ранга.

- Действуйте.

До захода солнца успели расставить сеть так, как посоветовал старый рыбак. После скудного ужина легли спать. Лишь на высокой корме остался бодрствовать И Соль - ему выпало дежурить первым.

Чуть забрезжил рассвет, а команда уже на ногах. Начинают выбирать сеть - и уже первые метры заставляют всех радостно оживиться. Сам Бель принимается считать рыбин, но тут же сбивается. Шутки и смех вскоре заметно притухают: выпутывать рыбу из сетей оказывается не таким уж простым делом.

- Ребята, давайте вытащим всю сеть, а выбирать будем в пути, - предлагает Канг Чоль.

Утренний улов - три большие плетеные корзины.

- Все пальцы исколол о плавники, - жалуется И Соль.

- Легко только жевать, - назидательно замечает Ман Гир. - Кстати, эй, повар, ты еще долго собираешься морить нас голодом?

- Сейчас, сейчас, господин, - поддерживает игру Ду Бон, которому выпало быть за кока. - Вот, принимайте.

На большой разделочной доске аккуратно нарезанная свежая рыба. Рядом в большой чашке соус.

- Капитан, неплохо бы по случаю первого улова пропустить по стаканчику содю, а? - замечает Чанг Хо. - Как, ребята, поддерживаете мое предложение?

- Конечно, - чуть ли не хором кричат все.

Кувшинчик идет по кругу. Выпив, крякают как простолюдины, обтирают рот ладонью и с аппетитом закусывают.

Новый улов уже мало кого радует. Рыбу выбирают с кряхтением и ворчанием. .

- Через месяц такой работы до самой смерти больше не захочешь рыбы, - заявляет Ман Гир. - И Соль, затянул бы ты какую-нибудь песню, а?

Тот не заставляет себя просить, и вскоре над морем несется печальная песня о молодом рыбаке, не вернувшемся с промысла. Все уже перестали ждать его, кроме любимой девушки, которая ежедневно приходит на берег и всматривается вдаль...

Парусник минует еще несколько мелких островов. Материк все еще виднеется вдали в легкой дымке дневного марева.

Команда отдыхает. Канг Чоль возится с сыном, когда раздается голос впередсмотрящего:

- Вижу впереди по правому борту дым.

Канг Чоль проходит на нос парусника и вскидывает бинокль. Военный сторожевой корабль. На мачте - японский флаг. Отчетливо виден номер на борту. Возле носовой пушки, наведенной в их сторону, две застывшие фигуры матросов.

- Японцы, - Канг Чоль передает бинокль Ман Гиру. - Спрячь его.

Команда ждет его решения.

- Будем действовать так, как договорились. Ман Гир, остаешься на носу, а ты, Ду Бон, перед навесом. Чанг Хо, спустишь по команде парус и в парусину спрячешь револьверы. И Соль, будешь встречать гостей и не отходи от офицера. Он твой. Сам Бель, будь под навесом. Ничем не показывать своего напряжения, мы - простые рыбаки.

- Может, попытаемся уйти? - предлагает Ду Бон.

- Ни в коем случае, - качает головой Канг Чоль. - Всем действовать, когда я крикну - что вы делаете?

Он пристально следит за приближением сторожевика, и успевает замечать, как готовятся друзья к возможной схватке. Чанг Су прячет два револьвера под парусину , Ман Гир снимает дощечку с бортовой обшивки на носу лодки и кладет туда бинокль, завернув в тряпку. Ду Бон после некоторого раздумья, решительно бросает связку ножей под среднюю банку.

Резкий звук сирены. Корабль идет прямо на них.

- Спокойнее, ребята! - кричит Канг Чоль, не меняя положение руля.

Сторожевик опасно пересек курс парусника метрах в тридцати. Видны насмешливо улыбающиеся лица японских матросов. На палубе семеро и еще один рубке. Офицер поднимает рупор и кричит что-то по-японски, а затем передает его рядом стоящему человеку в гражданской одежде. Следует команда на корейском языке:

- Остановите лодку! Японский офицер приказывает остановить лодку!

Канг Чоль командует:

- Убрать парус!

Шум двигателя глохнет. Сторожевик медленно заходит с правой кормы.

- Всем оставаться на местах! - раздается снова команда на корейском языке.

Два матроса баграми цепляют борт парусника и подтягивают его к сторожевику. Еще двое застывают с карабинами, угрожающе наведенными в сторону рыбаков. Один из артиллеристов небрежно оперся о ствол пушки, а другой, прихватив оружие, присоединяется к группе, собравшейся перейти на парусник.

По трапу, спущенному со сторожевика, готовятся перебраться на парусник офицер, два матроса и переводчик. Первым оказывается на паруснике матрос с карабином. Он проходит к Канг Чолю и велит ему сойти с кормы. Тычет в спину стволом карабина и произносит что-то сквозь зубы.

- Кто хозяин судна? - спрашивает офицер, встав на банку, обводит всех надменным взглядом. Кореец тут же переводит, невольно передавая гортанную интонацию.

- Я, - отвечает Канг Чоль и наклоняет голову.

- Откуда и куда плывете?

- Ловили рыбу возле острова Годонга, теперь плывем домой. Мы из Ондина.

- Что-то вы далеко отошли от Ондина, - недоверчиво говорит офицер и приказывает что-то матросу.

Тот ныряет под навес. Слышится возня, и оттуда выскакивает Сам Бель с ребенком на руках. Лицо офицера изумленно вытягивается, и он что-то выкрикивает торжествующе.

И тут Канг Чоль громким голосом подает сигнал:

- Что вы делаете, господин офицер!

Чанг Хо выхватывает револьверы, спрятанные под парусиной. Дальнейшие его действия уже выпадают из поля зрения Канг Чоля, поскольку у него своя задача - обезвредить матроса, стоящего сзади на корме. Он резко подпрыгивает и уже в воздухе, сделав полуоборот, ловит правой рукой ствол карабина и, падая, резко дергает его к себе. Раздается оглушительный выстрел: матрос, не ожидавший нападения, нажимает на курок прежде, чем выпустить оружие. И тут же несется дробь сухих револьверных щелчков.

Канг Чоль приземляется на дно лодки и опрокидывается на спину. Опомнившийся японец прыгает на него сверху, метя ногами в грудь. Но Канг Чоль перекатывается в сторону и прикладом бьет матроса по ногам. Тот с криком падает и тут же умолкает под вторым ударом.

Доли секунды надо Канг Чолю, чтобы обхватить взглядом всю картину схватки. Офицер бьется в руках И Соля, а Ман Гир уже в рубке корабля и дерется с рулевым. Оба матроса прикрытия убиты наповал меткими выстрелами Чанг Хо. Ду Бон, завладев оружием, несется к орудийной башне, чтобы справиться с артиллеристом. Но того нигде не видно.

Чанг Хо все еще стоит с двумя револьверами, устремив выжидательный взгляд в сторону сторожевика.

Раздается выстрел, второй. Это Ду Бон добивает кого-то, спрыгнувшего в воду со сторожевика.

В рубке тоже все кончено. Ман Гир вытаскивает обмякшее тело рулевого и сбрасывает его в воду.

И тут Канг Чоль вспоминает про машинное отделение.

- Чанг Хо, там внизу должны быть еще матросы-мотористы. Надо постараться их взять живыми.

- Понял, - отвечает тот и спешит на сторожевик.

И тут Канг Чоль слышит плач Чоль Су.

Он поспешно заглядывает под навес. Сам Бель лежит на полу, а рядом в крови ползает плачущий Чоль Су.

- Ты жив, Сам Бель? Ничего, ничего, сейчас я тебя вынесу...

Пуля, случайно выпущенная опешившим японским матросом на корме, нашла свою цель. Она попала в живот Сам Беля. Кровь все еще толчками выдавливается из раны.

Канг Чоль разорвал низ своей нательной рубахи и зажал рану куском ткани. Подбегает Ду Бон.

- Что с ним?

- Ранен в живот. Срочно достань соевую пасту. Наложим на рану.

Ду Бон находит горшочек.

- Вот.

- Что делает И Соль? Все держит офицера? Помоги связать его. Да, куда девался переводчик, я его что-то не видел.

Перевязывая раненного друга, Канг Чоль слышит крик Ду Бона: "Ах, вот ты где скрываешься! Вылезай, собака!"

Подходит Чанг Хо. Берет руку Сам Беля, чтобы прослушать пульс. Уловив взгляд Канг Чоля, качает головой:

- Очень слабый.

- Где Ман Гир?

- Сторожит мотористов, - усмехается Чанг Хо. - Хотел их там же прикончить, еле уговорил...

Сам Беля укладывают на одеяло.

Капитан и переводчик сидят сидят со связанными руками спиной друг к другу . На офицере отсутствуют фуражка и очки. Бодрая прическа ежиком никак не вяжется с глазами, беспомощно и часто моргающими.

- И Соль, постереги их. А мы с тобой, Ду Бон, пройдем на корабль.

Ман Гир сидит перед входом в машинное отделение.

- Что случилось с Сам Белем? Он жив?

- Да, но очень плох. Выведи этих...

Одному из мотористов лет сорок, другой выглядит гораздо моложе. У обоих очень напуганный вид. Пожилой японец что-то бормочет, показывая то на себя, то на напарника.

- Подожди, - прерывает его Канг Чоль. - Ду Бон, приведи сюда переводчика...

- Скажи пожилому японцу, что он сейчас поведет корабль, - говорит Канг Чоль переводчику. - А молодой русть будет в машинном отделении. Если оба постараются, то останутся живы.

Пожилой моторист, выслушав перевод, что-то говорит, поглядывая на парусник.

- Он говорит, что боится офицера.

- Пусть он боится за себя, - жестко цедит слова Канг Чоль.

Офицера запирают в матросском кубрике. Сам Беля переносят на сторожевик.

Команда ждет указаний на палубе. Канг Чоль смотрит на лица друзей и поражается их серьезности.

- Ребята, наш план удался, и каждый действовал как надо. И если бы не этот шальной выстрел, - Канг Чоль сжимает кулак. - Дальше пойдем на японском корабле. Найдите надежный канат, мы возьмем парусник на буксир. Чанг Хо , будь рядом с Сам Белем. И Соль займись ужином. А мы с Ду Боном, Ман Гиром и вот с ними, - он кивнул на пленников, - поведем корабль. Надо уходить отсюда, как можно быстрее. По местам, ребята.

Канг Чоль входит в рубку сторожевика. Штурвал, компас, металлический барабан с делениями. Сбоку - ручка с поперечной стрелкой. Трубка с изогнутым раструбом...

Над лобовым стеклом замечает приколотую карту. Корейский полуостров, Западное море, остров Годонг. Канг Чоль берет привязанный на шнурке карандаш и чертит линию от острова до середины Западного моря. Показывает маршрут пожилому мотористу и машет рукой - вперед. Тот что-то говорит в трубку. И тут же раздается гул двигателя. Опять фраза вниз - и оттуда краткий утробный ответ. Моторист медленно тянет ручку к себе. Стрелка над барабаном передвигается на несколько делений. Раздается звонок, шум двигателя усиливается, и тяжелый корабль медленно начинает двигаться вперед.

Канг Чоль сам встает за штурвал, который на удивление легко крутится как в одну, так и в другую сторону. И судно послушно поворачивается в нужном направлении. Заметив, как реагирует стрелка компаса на каждое движение штурвала, он добивается того, чтобы она своим острием указывала строго на запад.

Машинист, наблюдавший за действиями Канг Чоля, показывает на ручку, которой привел корабль в движение.

- Ею регулируется скорость корабля, - говорит переводчик. - Но прежде, чем увеличить или уменьшить ход, надо передать команду в машинное отделение.

- Понял, - кивает Канг Чоль. - Отойди, я сам попробую. Передай, что я увеличиваю скорость на три деления.

Гул двигателя усиливается, и судно заметно прибавляет ход.

Покинутый всеми парусник покорно идет на привязи, печально покачиваясь на волнах.

Канг Чоль ставит на свое место Ду Бона и объясняет, что к чему.

- Держи все время на запад и не сворачивай. Если этот заартачится, - Канг Чоль выразительно смотрит на моториста, - не церемонься с ним. За дверью будет Ман Гир. А вы, господин переводчик, идемте со мной.

В миниатюрном камбузе И Соль жарит рыбу и напевает песенку.

- Как дела?

- Отлично, Канг Чоль. Ужин скоро будет готов.

- Тебе придется его еще разнести всем.

- Будет сделано, посуды здесь хватает.

- Молодец, И Соль! А я сейчас пойду и поговорю с твоим пленником. Надеюсь, ты не сломал ему шею.

- Честно говоря, хотел. Да, вот его кортик, возьми себе, Канг Чоль.

- Нет. Это твой трофей, и ты можешь гордиться им, когда-нибудь показывая внукам, - улыбается Канг Чоль.

Чанг Хо сидит на полу капитанской каюты и дремлет, прислонившись спиной к койке. Малыш, лежит на его коленях и играется кобурой от револьвера. Услышав шаги, Чанг Хо открывает глаза.

- Ну, как он? - спрашивает Канг Чоль,

- Плох. Так и не приходит в себя.

Глаза Сам Беля закрыты, грудь тяжело поднимается и опускается в такт прерывистому дыханию.

- Что же делать? - с отчаянием произносит Канг Чоль. - Лишь бы довезти его живым до Синиджу...

- Будем надеяться. Когда рассчитываешь туда добраться?

- Не знаю. Пока хватит топлива. Ты побудь еще с ним, ладно? Хочу проведать капитана, кое-что спросить у него.

Канг Чоль выходит на палубу и свистит Ман Гиру.

- Направь переводчика ко мне.

Японский офицер лежит на животе со связанными за спиной руками. Канг Чоль перерезает бечевку.

Тот садится, разминает затекшие руки и глядит выжидающе на Канг Чоля.

- Переводи. Хочу спросить, господин капитан, почему ваш корабль вышел нам навстречу? Вы обычно всех задерживаете или получили недавно такой приказ?

Лицо капитана каменеет.

- Неужели вы думаете, что японский офицер будет отвечать на ваши вопросы?

- Что ж, ваше мужество достойно уважения. Какой смертью вы хотите погибнуть?

- Что? - вскидывает голову японец. - Ах, да... Впрочем, другого выхода, наверное, у меня нет.

Он встает, решительно одергивает китель и делает шаг двери. Переводчик испуганно жмется к стенке.

Над морем предвечерний закат: красное солнце уходит за горизонт. Японский офицер пристально смотрит на него, затем, отдает честь, словно перед флагом. Поворачивается кругом и четко шагает к корме. На секунду замирает перед леером - и бросается в воду.

Корейские офицеры застывает по стойке "смирно".

Сам Бель умер, так и не придя в сознание.

Двигатель заглушен. Тело Сам Беля завернуто в парусину. К ногам привязан мешок с артиллерийским снарядом.

Вся команда выстраивается перед покойником.

- На корабле ты родился, Сам Бель, и на корабле встретил свою смерть, - тяжело выдавливает из себя слова Канг Чоль. - Такая выпала, значит, тебе судьба. Но ты верь, мы всегда будем помнить тебя. Прости нас и... прощай.

Тело Сам Беля скрывается в пучине моря.

Через два дня заканчивается топливо. Команда собирается в капитанском кубрике. Канг Чоль расстилает карту.

- Мы находимся примерно вот здесь, - показывает он. - Отсюда на паруснике до устья реки Амноканг около трех дней пути. Сторожевик надо потопить, а вот что будем делать с пленниками?

- Может вместе с кораблем на дно? - предлагает Ман Гир.

Но его предложение не находит отклика.

- Может, отпустим их? - это подает голос Ду Бон. - Дадим шлюпку, еду и пусть катятся на все четыре стороны.

- Итак, два предложения. Первое пустить на дно. Кто за это предложение? - Канг Чоль обводит взглядом каждого, но никто не выражает согласия. - Значит, отпускаем.

- Кроме переводчика, - возражает Ман Гир. - Этого предателя я бы не стал отпускать.

- Так прикончи его сам, - говорит Чанг Хо.

- Буду я еще руки марать, - усмехается Ман Гир.

Пленных выводят из каюты. Пожилой японец умоляющим тоном произносит что-то по-японски.

- Что он сказал? - спрашивает Канг Чоль у переводчика.

- Он говорит, что у него двое детей и просит не убивать.

- Мы и не собираемся убивать. Вот лодка. Сумеете доплыть до берега, значит, небо уберегло вас. Нет, значит, грехи ваши тяжкие утащили вас на дно...

Команда на паруснике. Сторожевик скрывается под водой. Канг Чоль командует:

- Поднять парус! Курс на Синиджу.

- Есть курс на Синиджу, - отвечает Чанг Хо.

В комнате двое - Гиль Мо и И Соль.

- Кто бы мог подумать, что все так обернется, - говорит печально Гиль Мо. - Всю жизнь охранять короля и от него же принять горькую чашу... Эх, Чоль, Чоль... Что вы собираетесь делать?

- Уйти в горы и создать партизанский отряд.

- Легко сказать уйти в горы, - усмехается Гиль Мо. - Где вы остановились?

- Пока все еще на паруснике. В порту.

- Там есть закусочная "Дары моря". Встретимся там вечером.

Закусочная полна народу.

Уже темнеет, когда появляется Гиль Мо со стариком.

- Печальные известие довелось мне нынче услышать, Канг Чоль, - говорит Гиль Мо. - Но будем надеяться, что отец твой жив. Будем надеяться...

Он оглядывает лица молодых людей.

- Хотите, я помогу вам перебраться в Китай? Там немало отрядов "Ынбен"...

- У нас была возможность уйти в Китай, но мы решили остаться и начать борьбу здесь, - твердо отвечает Канг Чоль. - Если у вас нет возможности помочь, то мы сами все сделаем.

- Я не говорил, что не помогу вам. Просто хотел отсоветовать, но теперь, вижу, что вы настроены решительно. Об одном прошу, не спешите, не будьте опрометчивы. Каждую операцию продумывайте до мелочей. И еще, хочу вам представить дядюшку Сана. Он знает наши горы, как пять пальцев. Слушайтесь его советов, учитесь у него и ... берегите себя, - Гиль Мо достает из-за пазухи сверток. - Здесь деньги на продукты и одежду. Это все, что я могу. Был бы молод, и если бы не эта рука, тоже пошел бы с вами...

Канг Чоль и Чанг Хо склоняют головы в поклоне.

Совещание на паруснике. Дядюшка Сан говорит:

- Завтра я с кем-нибудь из вас отправлюсь на лошадях вверх по реке. А вы закупите все, что надо и тоже отправитесь в путь. Встретимся через три дня вот здесь, - он длинным мундштуком трубки ткнул в карту. - Река в этом месте делает излучину, и вы увидите на правой стороне высокий утес с двумя соснами на вершине. Там и будем ждать друг друга...

Дядюшка Сан и И Соль покидают город верхом: еще две лошади запасные. За плечами старого проводника ружье.

Ранним утром парусник выбирается из речного порта. Плывут против течения. У кормового весла двое. Через определенное время его сменяет другая пара. Ребенок спит в колыбели, посасывая кулачок.

Утес с двумя соснами на вершине. Дядюшка Сан и И Соль завтракают возле дымящего костра. И все время посматривают на реку. Вдруг старик приложил ладонь козырьком и сказал:

- Кажись, они...

И Соль вскакивает и машет полотенцем.

Канг Чоль в бинокль видит И Соля и радостно сообщает друзьям:

- Нас уже ждут.

Парусник, выгруженный и отпущенный на волю, медленно уносится по течению. Команда провожает его грустным взглядом.

Маленький отряд трогается в путь. В авангарде дядюшка Сан с Кан Чолем. Вдали виднеются высокие горы.

Охадзуки допрашивает переводчика. На заднем плане сидит Накамури в штатском.

- Итак, они захватили корабль и поплыли на нем?

- Да, - отвечает переводчик.

- А как они могли управлять кораблем?

- Они расспрашивали моториста, он им и подсказал.

- А почему они вас высадили?

- Топливо кончилось, и они решили дальше плыть на паруснике.

- Куда?

- Не знаю, господин офицер, - Может, на север Кореи...

- Почему так думаете?

- А они говорили с акцентом провинции Хангек. Чуть ли не к каждому слову добавляли "дай".

Охадзуки задумывается и качает головой.

- Что-то тут не так... Ну, ладно, куда делись ваши попутчики?

- Они не захотели перейти на шхуну. Они сказали... сказали...

- Что они сказали?

- Что у них нет дороги домой.

Охадзуки со злобой замечает:

- А ты решил, что у тебя она есть, корейская собака! Конвоир, увести его в камеру.

Охадзуки поворачивается к Накамури. Тот говорит:

- Придется вам, лейтенант, ехать в Синиджу. Очень скоро мы, наверное, услышим о появлении нового отряда Армии справедливости ("Ынбен").

Отряд Канг Чоля добирается до глухого урочища в горах.

- Все, дальше дороги нет. Здесь самое подходящее место для базы, - говорит дядюшке Сан. - Сюда можно попасть только так, как мы шли.

Над урочищем нависает отвесная скала высотой метров пятнадцать

- Если мы прошли, то пройдут и японцы, - замечает Чанг Хо. - Не окажемся ли мы тогда в ловушке?

- Нет, - отвечает проводник. - Мы спустим со скалы веревочные лестницы, и по ним уйдем выше в случае чего.

- А как на скалу взобраться?

- Есть обходной путь. Я потом покажу его вам.

- Решено, - говорит Канг Чоль. - Располагаемся здесь. Жилище будем ставить прямо под скалой...

Отряд с утра до вечера валит деревья. Вскоре появляется первая землянка. Попутно оборудуется наблюдательный пункт, который располагается на приличном расстоянии от урочища.

Вечер. Жарко пылает костер. Дядюшка Сан строгает ножом детскую игрушку - олененка. Кто-то замечает:

- Какой у вас интересный нож. Дайте посмотреть...

Нож идет по рукам.

- Откуда он у вас? - спрашивает Чанг Хо.

- О, это долгая история, - улыбается дядюшка Сан. - Лет пятнадцать назад мне довелось быть в русском Приморье...

- Вы были в России?

- Да, и не раз. Добывали панты и пупки оленьи, искали женьшень, золото. Как-то раз меня и еще нескольких корейских охотников, позвали к графу Янковскому. Это был очень богатый и своеобразный человек. Все хотел разводить пятнистых оленей, как будто их в тайге мало. Кто-то ему сказал, что корейские охотники могут их поймать живыми. Вот он собрал нас и за каждую голову он обещал по двадцать пять рублей.

- И вы поймали?

- А как же, конечно, поймали. Ранней весной олень, попробовав свежую траву, уже перестает есть кору дерева. А поскольку зелени еще мало, животное сильно слабеет. Тут и начинаешь его преследовать. Три, четыре дня, а то и неделю. И берешь его голыми руками. Мы тогда поймали шесть голов. Мне, как старшему, граф еще подарил этот нож. Но не довелось мне воспользоваться теми деньгами. На обратном пути напоролся на хунхузов. Хорошо, что нож был привязан к ноге, вот так. Ночью зубами вытащил его, перерезал веревки и убежал.

- Хорошо в России? - спрашивает Канг Чоль.

- Хорошо-то хорошо, только дома лучше...

Дядюшка Сан и И Соль покидают ребят и появляются через несколько дней на скале, что высится над базой. Они скидывают веревочную лестницу. И еще они привели с собой четверых парней, скрывавшихся в горах от трудовой повинности. Канг Чоль и Чанг Хо беседуют с ними и выясняют, что они родом из деревни Обонгсан, и что там расположен японский жандармский пост.

- Мы могли бы напасть на этот пост, - говорит Канг Чоль, оставшись вдвоем с Чанг Хо. - Попробуй, разработать план.

На заседании отряда Чанг Хо докладывает план налета.

- Деревня Обонгсан находится примерно в ста двадцати ли от нашей базы. Жандармский пост состоит из десяти солдат и одного офицера. Располагаются они в отдельном доме. Налет предлагаю сделать в дни празднования Чусок. Парни из деревни могли бы подговорить сельчан хорошенько накормить и напоить японцев. А мы нападем на рассвете и всех прикончим.

- У кого какие соображения?

- Лучше захватить их в плен, а потом казнить принародно, - живо предлагает Ман Гир.

- А возле трупов оставить надпись, что так будет с каждым захватчиком, - поддерживает его с не меньшим энтузиазмом И Соль.

- А твое мнение, Ду Бон?

- Я думаю, что ни в коем случае нельзя впутывать сельчан, - охлаждает тот пыл товарищей. - Мы уйдем, а их всех накажут. Надо их как-то выманить из деревни...

- Ну, ты даешь. Если так рассуждать, лучше вообще не делать никаких вылазок, - начинает заводиться Ман Гир, но тут в разговор вмешивается дядюшка Сан.

- Ду Бон прав. Нельзя, чтобы японцы догадались, кто это сделал. Когда волчица не знает, кто у нее выкрал волчонка, то она воет на небо.

Слова старого проводника заставляют всех задуматься.

- Решай, командир, - нарушает молчание Чанг Хо.

- Насчет праздника "чусок" это хорошо придумано. А когда напьются, поджечь дом. Будто пожар случился по неосторожности. Таков общий план, детали разработаем на месте. И вообще, пусть слова дядюшки Сана и Ду Бона будут для нас правилом. Действовать незаметно, действовать так, чтобы из-за нас не пострадали местные жители.

Канг Чоль говорит Чанг Хо:

- Ты не обижаешься, что остаешься в лагере?

- Обижаюсь, - улыбается тот. - Так что в следующий раз поменяемся ролями.

Отряд из шести человек покидает лагерь. Чанг Хо с ребенком на руках, дядюшка Сан и два новичка провожают их.

Деревня Обонгсан сквозь бинокль видна как на ладони. Над крышей одного из домиков развевается японский флаг. Небольшой двор, огороженный невысоким каменным забором, полон жандармами. Они пьют, едят, играют в карты. Несколько раз появляется офицер, чтобы справить нужду. Жандармы вскакивают при виде него, но он лишь небрежно машет рукой.

Ночь. Часовой дремлет у костра. Сильный удар валит его на землю.

Казарма наполнена храпом солдат. Ночные гости выносят оружие, обмундирование, а потом поджигают соломенную крышу.

С пригорка наблюдают, как из полыхающего дома выскакивает несколько солдат. Они мечутся по двору, похожие на привидения в одном исподнем.

Крыша рушится, взметнув к небу сноп искр.

- Уходим, - отдает команду Канг Чоль.

На плече у И Соля ручной пулемет.

В лагере ликование. Кто-то еще раз рассказывает о налете, кто-то разглядывает японский карабин. У Канг Чоля на коленях Чоль Су. Рядом Чанг Хо. Подходит Ман Гир и протягивает Канг Чолю маузер в деревянной кобуре.

- Это тебе, командир.

- Нет, Ман Гир, это твой трофей, поэтому оставь у себя.

- Правда? - не верит тот. Затем перекидывает ремешок через плечо и хлопает по кобуре. - Ну, держитесь, японские гады!

И уходит, горделиво подбоченившись.

Чанг Хо смотрит внимательно на Канг Чоля и говорит:

- Ты, вроде, недоволен налетом?

- Не знаю, - отвечает тот задумчиво. - В моей душе почему-то печаль, меня одолевает смущение. Я задаю себе вопрос - разве можно радоваться, убивая? Не скрою, когда наблюдал за мечущимися врагами, то испытывал мстительное чувство. За смерть жены, за отца, за поруганную родину. Но ликовать? Не могу и не буду.

Может быть, я не прав, считая так. Может быть, профессия солдата не для меня, Чанг Хо. Но я хочу быть всегда честным перед самим собой, перед своим сыном.

Отряд пополняется. В строю уже двадцать пять человек. Строятся новые землянки. Новички учатся стрелять, метать гранаты, передвигаться ползком. Дядюшка Сан показывает, как распознавать следы, ориентироваться в лесу. Каждое утро начинается с общего построения. На наблюдательных постах постоянно находятся часовые.

Сквозь ущелье, движутся три груженые телеги. На них восседают семь японских солдат во главе с сержантом. Вдруг дорогу преграждает патруль - офицер с двумя патрульными. У каждого на рукаве белая повязка.

Офицер, а это был Ду Бон, переодетый в японскую форму, машет рукой, подзывая сержанта. Тот бежит к нему. Остальные сгрудились у первой телеги.

Раздается очередь из пулемета. Это стреляет И Соль.

Сержант бросается назад, но тут же падает, сраженный пулей.

Бой скоротечен. Трупы сбрасывают в глубокий овраг. Обозы поворачивают к лагерю.

Поздняя осень. В штабную комнату приводят троих чужаков. По виду - охотники: за плечами берданки, на поясах широкие ножи.

Они вваливаются в землянку не как задержанные, ибо оружие было при них, а как желанные гости. Сопровождавший их боец отряда немного растерян.

- Это ты командир? - грубовато спрашивает один из них, окидывая Канг Чоля оценивающим взглядом. - Наслышаны мы о твоем отряде. Вот пришел познакомиться и, если друг другу подойдем, то, как знать, может и объединимся с вами.

Ему лет сорок. Роста среднего, но из-за широких плеч кажется квадратным. Голова крупная, взгляд бесшабашный.

Спутники его выглядят моложе, один из них тщедушен и похож на хорька.

- Кто вы?

Тщедушный тут же вылезает вперед:

- Кто он? Хе, эти люди действительно скрываются в горах словно мыши, если не знают, кто он! Откройте глаза шире - это же Кхальним, современный Хон Гиль Дон! По всей Корее ураганом разносится его имя, а тут даже и не слыхали.

- Хватит болтать, - обрывает тщедушного Кхальним. - Какой я Хон Гиль Дон? Так, понемногу помогаю людям. Это мои товарищи. Набалькун - большой любитель хвастать, и Камчо - человек дела, а не языка.

- Садитесь, - приглашает их Канг Чоль. - Что вас привело к нам?

- Пришли посмотреть на вас. Чем вы тут занимаетесь, чего хотите? Место выбрали хорошее, ничего не скажешь, но часовые ваши - раззявы.

Канг Чоль с улыбкой отвечает:

- Кхальним, это не часовые раззявы, а вы очень ловки.

Кхальним добродушно смеется:

- Может быть. Но вы тоже не лыком шиты. Пожар в Обонгсане, нападение на обоз в ущелье Еннам - ваша работа?

- Может быть.

Кхальним понимающе хмыкает.

- А ты умен и за словом в карман не лезешь. Дворянин?

- Я патриот, и в этом смысле в отряде все равны.

- Так, понятно. Я тоже патриот и хочу, чтобы японцы убрались вон. И поэтому предлагаю объединить наши силы. Если вы согласитесь, то приведу одиннадцать человек. Все они бывшие охотники, в горах не первый год.

- Хоть я и командир, но один такое решение принять не могу. Сделаем так. Вас сейчас отведут в землянку, накормят. Отдохните с дороги. Потом снова поговорим.

Заседание штаба.

- Вы слышали о Кхальнниме, дядюшка Сан?

- Не только слышал, но и встречался с ним. Он даже предлагал мне стать их проводником, но я отказался.

- Почему?

- Не по мне это - носиться по деревням, грабить богатеев и одаривать бедных. Бедность часто бывает не от отсутствия денег, а от отсутствия ума, трудолюбия и терпения.

- Давно он объявился в этих краях?

- Да лет десять назад. Родом Кхальним из Пхеннамдо, здесь отбывал ссылку.

- А за что он отбывал ссылку?

- Говорят, избил своего хозяина до полусмерти. Вроде девушку не поделили.

- А местное население как к нему относится?

- За глаза обзывают бандитом, при встрече кланяются. Благодарят, если что подкинет. В целом, незлобиво. Все-таки, надо отдать ему должное, он простых людей не трогает.

- На его счету много жертв?

- Три или четыре человека, и то давно. Японцы хотели его поймать, но он горы хорошо знает.

- Так, каковы будут мнения по поводу насчет объединения с отрядом Кхальнима?

Чанг Хо: - Стоит подумать.

Ду Бон: - Давайте поговорим с ними.

Ман Гир: - Надо объединяться. По всему, видать, ребята отчаянные.

И Соль: - Если объедимся, кто будет командиром?

- Это не так важно, И Соль, - усмехается Канг Чоль. - Давайте поговорим с ними.

Члены штаба и гости сидят лицом к лицу.

- Чего мы хотим? - переспрашивает Кхальним. - Того же, что и вы. Чтобы японские собаки убрались из Кореи! Но действовать хотим по-другому. Всех японцев не перебьешь и не напугаешь, а вот на корейцев-предателей страху нагнать можно. Уберешь с десяток, сотни испугаются. Крепко подумают, прежде чем пойти служить японцам.

Члены штаба переглядываются.

- Я же предлагаю истреблять не всех, кто работает на японцев, - добавил Кхальним. - Есть явные предатели. От простых доносчиков до крупных богатеев, которые помогают японцам грабить нашу страну. Вот их и будем выявлять.

- А сколько у вас в отряде человек?

- Двенадцать бойцов, - ответил Кхальним. - Все они прошли хорошую закалку. Вы не думайте, что я претендую на роль командира всего отряда. У меня просто свой счет ко всем этим помещикам-кровопийцам.

Надвигается зима. Чанг Хо записывает в дневник:

"Спецгруппа под командованием Кхальнима приступила к выполнению заданий уже через неделю. За месяц она ликвидировала четырех старост деревень, особенно ретиво выбивавших с крестьян налоги для новой власти, переводчик японского карательного отряда, двух помещиков, активно сотрудничавших с Восточным колонизационным обществом. Сам отряд за это время осуществил две операции. Одна из них - засада на дороге Пуренг - Мусан - позволила захватить обоз с боеприпасами. Четырех японских солдат убили, с нашей стороны был лишь один раненый. Извозчиков-корейцев отпустили, навьючили на лошадей, сколько смогли, ящиков с патронами и гранатами, а остальной груз уничтожили.

Сейчас идет подготовка к самой крупной операции, в которой будут задействованы все силы отряда".

Первый снег. Отряд выстроен для похода. Канг Чоль держит в руке потрепанный номер газеты.

- Вот в этой газете "Чхондин синмун" с большой помпой рассказывается о пуске завода в городе Кенгсон. Что это, мол, яркий пример зарождения корейской промышленности под благотворной эгидой Японии. А завод этот выпускает солдатские головные уборы и ботинки. Мы сожжем этот завод и не дадим японцам в наших ботинках топтать нашу родину.

На привале один из бойцов, подняв ногу в лаптях, со смехом говорит:

- Эх, может, удастся разжиться настоящими кожаными ботинками...

Ночь. Партизаны перебираются через забор. Сторожевые псы поднимают лай, и тут же раздаются выстрелы. Пулемет из окна дома заставляет нападающих залечь. Чанг Хо со своей пятеркой штурмует с другой стороны. Он босает гранату и заставляет пулемет умолкнуть.

Партизаны врываются в здание завода. Завязывается рукопашный бой. Наконец охрана перебита, но и среди нападающих шесть погибших. Среди них - И Соль и Ду Бон.

На складе нет готовой продукции, одни лишь заготовки.

- Поджигайте все, - командует Чанг Хо.

Отряд в горах. Дым пожара все еще виден. Лица бойцов хмуры. Тот, кто со смехом мечтал разжиться ботинками, возвращается все так же в лаптях.

Холодная, снежная зима. Бойцы отсиживаются в землянках. Режутся в карты, спорят. Иногда споры вот-вот готовы перейти в драку.

Очередное заседание штаба. Чанг Хо докладывает состояние отряда:

- Продуктов у нас хватит на полгода. А вот с теплой одеждой и, особенно, с обувью совсем плохо. Поэтому все операции придется отложить до весны.

- Были бы деньги, обувь можно закупить, - заявляет Кхальним. - Поэтому у меня есть другой план. Совершить нападение на банк в городе Мусане.

- Ограбить его что ли? - спрашивает Ман Гир.

- Это банкиры награбили у народа. А мы у них отберем. Часть раздадим крестьянам, а часть истратим на себя. Всех оденем, обуем и начнем снова совершать рейды. Разве я не прав, командир?

- Вы правы в том, что безделье, словно, ржа разъедает отряд. Изложите свой план налета.

- До города Мусана около 180 ли. У нас есть шесть лошадей. Расставить их по две на всем расстоянии через каждые 60 ли. Думаю, четырех бойцов хватит для налета. Конечно, будет погоня, вот тут-то и пригодятся запасные лошади. Я проделывал такие вещи, так что опыт есть.

- Никто не возражает против предложения Кхальнима? Тогда давайте приступим к деталям операции...

Город Мусан. К банку подъезжают сани, и с него сходит Кхальним и Ман Гир. Оба в форме японского офицера. Их сопровождает солдат.

В помещении банка несколько посетителей. Ими занимаются два клерка. В глубине сидит еще один сотрудник банка, видимо, директор. Возле него большой сейф.

Кхальним выхватывает револьвер и кричит по-японски:

- Всем стоять на месте!

Клиенты испуганно замирают. Клерки медленно поднимают головы, директор с вытянутым лицом пытается привстать.

- Сидеть! - приказывает ему Кхальним и дает сигнал Ман Гиру.

Ман Гир перепрыгивает через стойку и в два прыжка оказывается рядом с директором. Показывает револьвером на сейф и делает угрожающее движение.

- Да, да, - кланяется директор и быстро открывает сейф. И тут же падает от удара рукоятью револьвера.

Сейф мигом пустеет. Через минуту налетчики уже оказываются в санях.

- Не спеши, - говорит Кхальним кучеру. Меняет фуражку на заячью шапку и набрасывает на плечи шубу. То же самое проделывают и его напарники.

Погони нет.

Тугие пачки денег внушительной стопкой высятся на столе.

- Молодцы, ничего не скажешь, - говорит Канг Чоль. - Здесь хватит одеть и обуть целую армию. Чанг Хо, пересчитайте и определите куда сколько...

- Командир, надо бы бойцам выдать жалованье, - предлагает Кхальним. - Пусть порадуются.

- Конечно, конечно.

Бойцы оживленно получают деньги и отмечаются в ведомости. Многие просто прикладывают большой палец, обмакнув в тушь.

Набалькун, потряхивая пачкой денег, подходит к группе бойцов расположившейся на нарах.

- Вот теперь поиграем в карты на деньги. А то совсем неинтересно. Кто будет играть?

Бойцы оживленно поддерживают его и рассаживаются в круг. Один из них сразу начинает раздавать карты.

В лагерь прибывает обоз с одеждой и обувью. Привезли также несколько свиных туш и содю. Среди бойцов царит веселье. Один из них говорит:

- Вот теперь мы двинемся на японских солдат.

Другой обрывает его:

- Какие солдаты, дурак. Надо снова напасть на банк. Ты за всю жизнь столько не заработал, сколько за раз получил жалованья.

- Это верно, - со смехом поддерживает его третий.

В лагере пир горой. Канг Чоль пьет вместе со всеми. Веселье затихает поздней ночью. Спят вповалку, кто где попало. Дядюшка Сан будит Канг Чоля:

- Трое из отделения Кхальнима ушли из лагеря.

Канг Чоль сразу приходит в себя.

- Как? Кто им разрешил?

- Они сказали часовому, что им разрешил Кхальним.

- Ладно, утром я поговорю с ним.

Канг Чоль и Кхальним сидят столом друг против друга.

- Это вы разрешили трем бойцам уйти из лагеря?

- Да, - отвечает Кхальним. - А что в этом такого? Это мои бойцы, они захотели проведать своих родных.

- Но ведь командир отряда я, - твердо говорит Канг Чоль.

- Ну, извини командир. Но вчера мы все были в таком состоянии. Больше такого не повториться.

В штабе японского полка идет совещание. Все слушают капитана. Во главе стола полковник. Здесь же присутствует лейтенант Охадзуки.

- Во время допроса один из захваченных партизан подтвердил, что база партизанского отряда находится вот здесь, - капитан ткнул указкой в карту. - Командиром отряда является Канг Чоль, заместитель Чанг Хо. Небезызвестным нам Кхальним тоже в отряде, командует взводом. Численность отряда по предварительным данным около сорока человек. Вооружение - карабины, револьверы и один пулемет. К лагерю можно подобраться только одним путем - вот по этому ущелью. Посты находятся вот здесь и здесь. Если перекрыть это ущелье, то отряд фактически окажется в мешке.

- А они не могут уйти вверх, в горы? - задает вопрос Охадзуки.

- Это исключено. Пленный сказал, что выше лагеря лишь отвесные скалы высотой около пятнадцати метров.

Полковник берет слово:

- Садитесь, капитан. Будем считать, что у них есть возможность взобраться на скалы и уйти выше в горы. Поэтому надо действовать быстро и решительно. В операции будут задействованы первый и второй батальоны. Первому батальону заблокировать ущелье, а второму двигаться к лагерю, выдвинув вперед разведчиков для устранения постов. Время выступления - завтра, восемь ноль-ноль.

Чанг Хо докладывает Канг Чолю:

- Ночью еще четверо ушли из отряда.

- А куда смотрел часовой?

- Часовой убежал вместе с ними.

- Командуй общее построение...

Отряд строится долго. Многие еще не протрезвились. Троих вообще не могут поднять с нар.

Канг Чоль сурово оглядывает строй. Останавливает взгляд на Ман Гире, опухшем от беспробудного пьянства.

- Бойцы отряда "Ынбен"! Еще вчера вас отличала дисциплина и порядок. Еще вчера вы могли выполнить любой приказ. А сегодня наш отряд японцы могут захватить голыми руками. Неужели деньги и содю способно убить в вас благородное стремление освободить отчизну от японских захватчиков?

С завтрашнего дня вводится сухой закон. Каждый, кто будет замечен в пьянстве, понесет строгое наказание. Всем помыться в бане, привести себя в порядок. Командирам отделений собраться в штабе, остальным разойтись!

Штаб отряда.

- Каждый из вас должен быть примером для бойцов, - говорит Канг Чоль. - А вы вместо этого сами пьете с бойцами, разрешаете им покинуть лагерь. Ман Гир, я не узнаю тебя. Ты забыл, ради чего мы покинули дом, родных и близких, потеряли друзей? Ты предаешь память о них.

- Командир, - вмешивается Кхальним, - зря ты так. Ман Гир герой, и все бойцы его любят. Ну, погуляли немного. Должны же мы стряхнуть тоску по дому. Да и куда сейчас зимой тронешься?

- Согласен, что сейчас трудно предпринимать какие-либо операции. Но дисциплину и порядок мы должны соблюдать. Отныне будем вводим единый порядок дня. Все будет по расписанию - подъем, завтрак, тренировочные занятия и так далее. Чанг Хо, составьте такое расписание. И обязательно нам надо учить людей грамоте. Многие даже не могут подписать свое имя.

- Это хорошая мысль, - говорит дядюшка Сан. - Я бы и сам не прочь научиться грамоте.

Кхальним смотрит на большой сундук, стоящий в углу комнаты замечает, что в замке торчит ключ.

В предбаннике Набалькун достает бутылку содю.

- Ну, кто хочет опохмелиться?

Желающие тут же находятся. Правда один с опаской говорит:

- Командир узнает, нам влетит.

- Так он же запретил пить с завтрашнего дня, - смеется Набальгун. - А до завтрашнего дня можно целый кувшин выпить...

Канг Чолю снится жена. Она шьет детскую рубашку. Смеясь, прижимает готовое изделие к лицу, а когда отнимает, то оказывается вдруг мертвой. Канг Чоль открывает глаза и облегченно вздыхает. Рядом с ним спит Чоль Су.

Заходит Чанг Хо.

- Беда, командир. Кхальним ушел из лагеря со своими людьми.

Канг Чоль спокойно воспринимает эту весть.

- Ушел, так ушел. Все равно наши пути разошлись бы.

- Они не просто ушли, - качает головой Чанг Хо. - Сундук с деньгами прихватили и пулемет.

Канг Чоль прислушивается.

- Что за шум?

- Ман Гир имел глупость сообщить об этом бойцам, и те теперь требуют, чтобы он возглавил преследование. Хотят отобрать деньги и назад уже не возвращаться.

В дверь вваливается Ман Гир вместе с несколькими возбужденными бойцами.

- Канг Чоль, мы должны догнать их, - говорит он.

- Кто это мы?

- Мой взвод полностью. Бойцы мне верят, и я должен их повести.

- Может, ты их и догонишь, но деньги не отберешь, - говорит жестко Чанг Хо. - Они забрали наш пулемет.

- Плевать я хотел на пулемет, - кричит Ман Гир. - Я его... Сволочь. Он ведь и мне предлагал уйти, только я по пьяному делу не понял его. Теперь припоминаю...

- Ты волен поступать, как хочешь, - говорит Канг Чоль. - Только, когда вернешься, нас уже не застанешь в лагере.

- Как? Вы хотите уйти без меня? Я постараюсь вернуться сразу, как покончим с Кхальнимом.

- Хорошо, мы не уйдем без тебя.

- Обещаешь?

- Да, я обещаю ждать тебя ровно сутки.

Ман Гир снимает деревянную кобуру с маузером и протягивает его Канг Чолю.

- Я давно хотел подарить его тебе...

У него такой просящий тон, что Канг Чоль не смог отказаться. Взамен отдает тому свой револьвер.

Канг Чоль, Чанг Хо, дядюшка Сан и еще несколько бойцов наблюдают, как бойцы гурьбой покидали лагерь. Когда они скрылись, Канг Чоль сказал:

- Что ж, будем собираться.

Оставшиеся в лагере бойцы у скалы. Доносятся выстрелы.

- Это не наш пулемет, - замечает с тревогой Чанг Хо.

- Значит, японцы, - говорит Канг Чоль. - Уходим.

Канг Чоль с сыном на спине поднимается на скалу последним. Только успевают убрать веревочную лестницу, как в лагерь начинают вбегать отступающие бойцы из взвода Ман Гира. А за ними буквально по пятам врываются японские солдаты.

На поляне посреди лагеря - группа пленных партизан. Среди них Ман Гир и Кхальним. Они стоят отдельн. На толстый сук рослой сосны японские солдаты перекидывают две веревки с петлями.

- Чанг Хо, твоя цель офицер, - Канг Чоль прилаживает карабин. - Дядюшка Сан, вы бьете того, кто справа от дерева. Остальные стреляют в тех, кто охраняет пленных. Готовы. Огонь!

Чанг Хо стреляет первым. Офицер падает. Другие выстрелы тоже поражают цель. Японские солдаты бросаются врассыпную, чтобы спрятаться за деревья. Пленные начинают разбегаться, но их тут же стали расстреливать. Упал Кхальним, Ман Гир и другие.

- Уходим, - командует Канг Чоль.

Канг Чоль и Чанг Хо прощаются с дядюшкой Сан.

- Обойдете вот эту гору и наткнетесь на дорогу. Не доходя деревни, повернете налево, а там уже река Туман, - говорит старый проводник и протягивает нож в кожаном чехле. - Возьми, Канг Чоль, пригодится.

- Спасибо, дядюшка Сан. Спасибо за все, - и Канг Чоль обнимает старика.

Канг Чоль и Чанг Хо с трудом обходят скалистую гору. Карабины и гранаты пришлось бросить. Наконец выходят на дорогу, которая идет краем леса.

- Скоро река Туманг, - облегченно вздыхает Чанг Хо. - Перейдем ее, и мы уже в Китае. Давай, я понесу Чоль Су.

- Ничего, - отвечает Канг Чоль и оглядывается. - Кто-то едет.

- Может, крестьяне. Попросим их, чтобы подбросили.

И тут же оба замечают, что в санях японские жандармы.

- В лес, - кричит Канг Чоль.

Они кидаются к спасительным деревьям.

Солдаты несутся за ними с карабинами наперевес. Их пятеро.

- Беги, Канг Чоль, я тебя прикрою, - кричит Чанг Хо.

Канг Чоль добегает до первого дерева и оглядывается .

Раздается револьверный щелчок, потом другой, третий. Одна из фигурок в черной форме упала.

Солдаты открывают ответный огонь. Чанг Хо больше не стреляет. Его тело судорожно дергается от попадающих в него пуль...

Канг Чоль терпеливо ждет. Вот солдаты поднимаются и идут осторожно к Чанг Хо. Опрокидывают труп на спину. И тут Канг Чоль начинает стрелять из маузера, а потом бежит между деревьями. Пули свистят рядом, и вдруг одна из них впивается ему в бок. Но это не останавливает его бег.

Канг Чоль проверяет рану. Нащупывает пулю и вынимает ее ножом. Обнимает сына.

Канг Чоль с шестом в руках переходит реку Туманг, зияющую то здесь, то там опасными полыньями. Снова идет по лесу. Делает привалы и варит кашу в котелке. Припасы тают с каждым днем.

Наконец силы покидают его, и он, свернув на обочину лесной дороги, снимает "диге" и валится рядом.

Чоль Су выбирается из "диге", подползает к отцу и зовет его.

По лесной дороге тащится телега, груженая хворостом. Возница- китаец лет сорока разморен весенним полуденным солнцем. Его ватный халат расстегнут, а наушники мехового колпака забраны наверх.

Вдруг лошадь останавливается. Хозяин приходит в себя и дергает за вожжи:

- Ти, ти!

Лошадь вместо того, чтобы двинуться дальше, пятится назад.

- Кнута захотела, негодница, - ворчит добродушно возница. Но что-то заставляет его сойти с телеги.

На дороге сидит ребенок и, смеясь, пытается дотронуться до лошадиной морды. От изумления китаец чуть приседает. Сон мигом слетает с него.

- Что за дела! - восклицает он. - Неужели небо услышало наши молитвы и решило, наконец, подарить нам ребенка?

Ребенок, увидев его, улыбается.

Возница дрожащими руками поднимает ребенка. Старая одежда, грязное лицо, руки и, особенно, запах давно немытого тела, исходивший от найденыша, отрезвляют китайца.

- Разве может быть такое чудо? - разочарованно бормочет он. - Но кто его тогда оставил на дороге? Ты кто? Откуда ты взялся?

Карапуз что-то лепечет.

- Что, что ты сказал, малыш?

И снова возница ничего не понимает из детского лопотания. Он наклоняется к дороге. Следы ведут к зарослям кустарника. За ними китаец замечает лежащего мужчину.

- Опа-а, опа-а, - пищит ребенок.

Отпущенный на землю, он шустро подползает к мужчине.

Незнакомец без сознания. Несмотря на исхудавшее и изможденное лицо, заросшее черной щетиной, заметно, что он молод. Одежда истрепана, из дыр торчит грязная вата. На ногах добротные ботинки, хотя каблуки сильно стоптаны. Рядом валяются тощая котомка и "диге".

- Эй! - дотрагивается до него возница. - Эй, очнитесь...

Но мужчина никак не реагирует на его слова. И только тут китаец заметил, что одежда в том месте, которую незнакомец прижимает рукой, бурая от крови.

Возница тащит незнакомца и с трудом водружает того на телегу. Кладет рядом котомку. Поразмыслив, обкладывает раненого вязанками хвороста, а в образовавшийся колодец сажает ребенка.

- Мальчик, бай-бай, - говорит он с улыбкой и, приложив обе ладони к уху, закрывает глаза.

Маленький человечек послушно ложится рядом с мужчиной.

Возница решительно трогает лошадь, грозно прикрикнув. Поигрывая вожжами, бормочет:

- Это не китаец, а кореец. Наверное, идет из России. Хотя, кто же на чужбину ходит с таким маленьким ребенком. Одет только странно. И котомка очень тяжелая...

Он берет котомку и начинает проверять ее содержимое. Бинокль, маузер...

Он поспешно складывает все обратно. На лице у него мучительное раздумье. А губы шепчут:

- Фу Линь, ты делаешь глупость, что везешь его домой. Но я же не могу его бросить? А потом этот ребенок. Нет, нет, я не могу их бросить...

Приняв такое решение, Фу Линь соскакивает с телеги. Дорога как раз идет на подъем, и он старательно поддерживает вязанки хвороста. Сразу за подъемом показывается деревня. К его фанзе ведет узкая улочка, по обеим ее сторонам просыхают от зимней влаги маленькие квадратики рисовых чеков.

Если на деревню смотреть с высоты, она походит на большую шахматную доску, где дома, разбросанные посреди разлинованных полей, обозначают фигуры. Так, самое большое строение принадлежит местному богатею и, подобно королю, возвышается в центре. Жилище Фу Линя - с фланга, как и полагается средней фигуре.

До своего дома он доезжает, никого не встретив. Во дворе он первым делом убирает верхний ряд хвороста. Мужчина по-прежнему в беспамятстве, а мальчуган, тесно прижавшись к нему, спит.

В проеме двери показывается жена. На ее лице легкая загадочная улыбка, в которой смешались и нежность, и печаль, и еще что-то такое, чего не в силах понять мужчина. Синий простеганный халат плотно облегает ее все еще по-девичьи стройную фигуру. Лучи солнца отражаются в черных, как смоль, волосах.

Жена подходит к нему, чтобы помочь, но необычное выражение лица мужа заставляет ее вопросительно приподнять тонкие брови.

- Что-нибудь случилось, Фу?

Муж прикладывает палец к губам, а потом скидывает с телеги вязанку хвороста.

Вид мужчины с ребенком поражает женщину. Но она не из тех, кто сразу набрасывается с вопросами.

Фу осторожно берет ребенка и передает жене.

- Отнеси в дом и приготовь место для мужчины.

Она неумело прижимает маленькое тельце к груди.

Прежде, чем переносить раненого, Фу Линь оглядывается, чтобы убедиться в отсутствии посторонних взглядов. И только после этого взваливает на плечо бесчувственное тело.

Вдвоем они укладывают незнакомца на каны.

- Где ребенок? - спрашивает Фу.

- В той комнате. Так и не проснулся, бедняжка. Грязный такой, а симпатичный. Где ты их встретил?

- Возле двух камней. Лошадь вдруг остановилась, я глянул и ахнул. Мальчишка выполз прямо на середину дороги... Вот я перепугался до смерти!

Жена улыбается краями губ.

Они проверяют рану.

- Надо промыть рану. Дай мне сухую ромашку, чистую тряпку и ножницы...

Женщина опускает сухой пучок травы в кипяток. Затем мочит тряпочку, чуть выжимает и проводит по запекшейся крови.

- Надо же, весь горит. Вдруг умрет...

Последняя фраза заставляет Фу Линя вздрогнуть. Он встает.

- Батрака я отпущу домой и скажу, что он может отдохнуть несколько дней.

Жена бросает на него молниеносный взгляд и отводит глаза. У двери муж оборачивается:

- Ма, если он не придет в себя, тебе лучше на рассвете уйти к тетушке Моа.

- Фу, давай поговорим об этом вечером. Да, не забудь спрятать куда-нибудь надежно вещи этого несчастного корейца.

Фу оборачивается еще засветло. Раненый лежит, укрытый одеялом, и, видно, так и не пришел в себя. А из соседней комнаты раздается веселый голос жены, перемежаемый заливистым детским смехом.

Он замечает высунувшуюся из под одеяла руку, осматривает чужую ладонь. Линии жизненной судьбы незнакомца высвечиваются четко.

- Много страданий, много любви и недолгий век. Ах, если бы знать, сколько лет отпущено тебе, - бормочет Фу.

- А вот и папа Фу пришел, - раздается голос жены. Она входит в комнату с малышом. Его ручонки доверчиво обвивают шею женщины. - Сыночек, скажи - папа Фу. Папа Фу-у...

- Папа Фу, - повторил малыш.

Лицо Ма озаряется улыбкой.

- Тихо, - шепчет Фу. - Онне приходил в себя?

- Нет. Но я почему-то уверенна, что он выздоровеет.

- Все равно на рассвете ты с ребенком уйдешь к тетушке, - говорит упрямо Фу. - А сейчас я сварю мазь.

Ужин. Малыш ест жадно, почти не прожевывая пищу. Фу с грустной улыбкой наблюдает, как жена усердно дует каждый раз на ложку, прежде чем поднести ее ко рту ребенка.

После ужина они перевязывают раненого, обильно наложив мазь на простреленный бок.

- Фу, надо бы переодеть его в чистое белье, - говорит жена. - Я приготовила твою старую рубашку и штаны. Ты это сделай сам, а я уложу малыша.

Фу Линь, не спеша, раздевает корейца. Несмотря на истощенность, торс незнакомца выглядит великолепно. На правой груди - длинный косой шрам, скорее всего, от сабельного удара.

- Кто ты, каким ветром занесло тебя в мой дом? - бормочет Фу Линь. - Но кем бы ни был, ясно одно, ты - не крестьянского роду-племени.

Фу встает затемно. Будит жену. Она без лишних слов быстро собирается. Сонного ребенка укутывают в женскую кофту, водружают на спину Ма.

Во двре Фу находит и протягивает жене.

- Возьми вместо посоха. Темно и скользко, так что будь осторожна.

- Если он все-таки придет в себя и спросит о ребенке, что ты ему скажешь, Фу?

- Я скажу ему правду, - отвечает, чуть помедлив, муж. - Может, он сам захочет оставить ребенка нам. Но ты ни в коем случае не вздумай вернуться сама, без моего известия.

- Слушаюсь и повинуюсь. Ну, я пойду.

- Счастливого пути, Ма! Все будет хорошо.

Он возвращается в дом. Поправляет фитиль светильника. Смотрит на раненого. Его дыхание ровное и тихое.

- Значит, поправится, - бормочет Фу и ложится рядом.

Китайцу снится весеннее рисовое поле: он по колено в теплой воде, а рядом его маленький сын, неумело, но старательно втыкающий нежные стебельки рассады в чистую водную гладь. Мальчуган старается повторять его движения, но строчки у него получаются неровные. И хочется поддержать, помочь, но житейская мудрость советует не делать этого, потому что самостоятельность - это главное для мужчины.

И вдруг, откуда ни возьмись, поднимается сильный ветер. Он срывает с головы соломенную шляпу и гонит ее по зарябившей воде. И тут Фу с ужасом замечает, что уносится не шляпа, а его сын, который, закрыв лицо маленькими ручонками, что-то кричит.

Фу Линь открывает глаза. Раненный мужчина, присев, смотрит на него в упор.

Несколько секунд длится молчание, а потом незнакомец что спрашивает.

- Вы находитесь в моем доме, - выпаливает скороговоркой Фу, но тут же, справившись с волнением, повторяет медленно и раздельно: - Это мой дом. Меня зовут Фу Линь. Фу Линь.

Он повторил свое имя дважды и хлопает себя по груди.

Лицо мужчины разглаживается.

- Чина?

- Да, да, чина, - обрадовано кивает хозяин. - А вы каули?

- Да, каули.

- Вы говорите по-китайски?

Мужчина качает головой. Затем вдруг поднимает руку и выпрямляет сначала один палец, потом два, три, а потом показал на постель.

И снова Фу Линь понимает его. И показывает пять пальцев. Что его побудило так поступить, он и сам не знал.

Незнакомец задумчиво кивает головой и сжимает губы. Приподнимает ладонь над полом, затем руками показывает, как качают детеныша.

Фу Линь качает головой. Тычет пальцем в сторону мужчины и поднимает его вверх.

Незнакомец жмурит глаза, с трудом проглатывает комок в горле. Сломленный печальным известием, он уползает под одеяло и замирает.

Покончив с кругом утренних обязанностей, Фу Линь входит в дом. При виде него незнакомец присел.

- Как вы себя чувствуете... э-э, господин?

Вопрос не был понят, но хозяина это не смущает. Он показывает рукой, не хочет ли тот поесть.

Слабая улыбка трогает лицо незнакомца. Он тычет пальцем себя в грудь и произносит:

- Канг Чоль.

Хозяин отвечает точно таким же жестом:

- Фу Линь.

Канг Чоль в халате выходит на улицу.

- Пять дней, неужели пять дней я уже здесь, - бормочет он. - Ничего не помню. Только лес, дорога и сыночек, прижавшийся к спине. Куда же ты делся, Чоль Су?

Он отрешенно оглядывает двор и идет в дальний угол.

Фу Линь ставит на плиту котелок с кашей, варит яйца. Канг Чоль возвращается. Лицо и руки его влажны от воды.

Хозяин подает гостю полотенце. Тот утирается и приглаживает длинные волосы.

Они садятся завтракать. Канг Чоль ест с аппетитом, и Фу Линь старается не смотреть на него.

Отправив последний кусок в рот, Канг Чоль показывает большой палец.

- Хо. Дадады хо!

Фу Линь изумлен и встревожен.

- Канг Чоль, - Фу Линь с трудом выговаривает непривычное имя. Показывает на дверь и, двумя пальцами изобразив походку человека, качал головой. - На улицу не надо. Пухо, дадады пухо.

Канг Чоль кивает и с трудом подавляет зевок, прикрыв рот ладонью.

Фу Линь показывает на постель.

- Бай-бай.

Гость послушно залезает под одеяло. А хозяин, глубоко вздохнув, озабоченно принимается убирать посуду.

Канг Чоль хочет по привычке укрыть сына и прижать к себе, но рука вместо маленького живого комочка обнимает валик-подушку. На стене висит картина, выполненная тушью: море, острова и маленький парусник. Сбоку в две вертикальные строки выстроились иероглифы.

И ему снится парусник, на котором он плывет с друзьями, сцены захвата японского сторожевого корабля, разгром партизанского отряда...

Ранний завтрак. Канг Чоль со свистом втягивает в рот лапшу, помогая себе палочками, и шумно запивает бульоном прямо из миски

Хозяин с улыбкой одобрения наблюдает за ним. И когда миска гостя пустеет, он без слов наполняет ее снова.

На краю двора - кучка прошлогоднего навоза. Фу Линь грузит с горкой две большие плоские корзины, вдевает в веревочные петли бамбуковую палку и несет их, чуть покачиваясь. Корзины походят на чашки весов, а сам человек на стрелку. Наглядно продемонстрировав китайский способ переноски сыпучих грузов, он поручает эту работу нежданному помощнику.

Канг Чоль с воодушевлением принимается за работу. Первые шаги с полными корзинами даются без особого напряжения: груз, несмотря на большой объем, оказывается легким. Но потом корзины начали так раскачиваться, что пришлось остановиться. Новая попытка - снова вынужденная остановка. А ведь со стороны посмотреть - ничего особенного.

Пока Канг Чоль укрощает раскачивающиеся весы, Фу Линь нет-нет да поглядывает в его сторону и с удивленной улыбкой покачивает головой. Надо же, не может перенести две корзины с легким навозом.

После нескольких попыток Канг Чоль догадывается, что при ходьбе надо самому тоже раскачиваться. Ему удается без единой остановки протрусить весь маршрут от кучи навоза до траншеи.

Хозяин тем временем священнодействует на дне траншеи. Небольшими грабельками он разравнивает почву, собирая комки, которые перетирает прямо ладонями. Потом берет семена и укладывает их на приготовленное ложе. И так ряд за рядом, не спеша, словно совершает некий торжественный ритуал и боится поспешностью нарушить великое таинство оживания семян.

Телегу останавливается возле того места, где Фу Линь обнаружил незнакомца с ребенком.

- Где я был?

Фу Линь показывает пальцем на заросли.

Канг Чоль опускается на колени. Затем ползет и скрывается за зарослями. Фу Линь сидит на телеге, оцепенев от волнения и страха.

Канг Чоль выныривает из зарослей неожиданно в другом месте. Он держит в руке деревянную игрушку - олененка.

Они возвращаются назад. При въезде в деревню Канг Чоль обводит рукой дома.

- Как называется деревня? Не понял?... Вот тебя зовут Фу Линь, меня - Канг Чоль, а вот эти все дома вместе как?

- Ингань, - доходит до китайца. Он повторяет: - Ингань.

- Хорошо, - Канг Чоль, обернувшись, показывает рукой в противоположное направление дороги. - А там, какая деревня?

- Сунгань.

- Ингань и Сунгань. Завтра поедем в Сунгань.

Фу Линь опускает голову.

Хозяин собирается рубить хворост, но Канг Чоль решительно отбирает у него топор.

- Я сам все сделаю, - и показывает на соседские дома. - А вы идите туда и спросите про ребенка.

Фу Линь в выходном халате выходит во двор. С одобрением наблюдает, как Канг Чоль машет топором и уходит.

Канг Чоль возле окошка чистит маузер. Заходит Фу Линь и на вопросительный взгляд качает головой.

- Неужели никто не видел и не слышал о ребенке? Проклятье!..

Фу Линь смотрит руку, сжимающую оружие.

Рисовые чеки. Канг Чоль короткой лопатой укрупняет чековые гряды, а Фу Линь разравнивает их мотыгой и через каждые полшага сажает бобы сои. Работа спорится.

Перекур.

- После обеда я пойду в Сунгань, - говорит Канг Чоль и объясняет свое намерение жестами.

Через раскрытую дверь Фу Линь наблюдает, как Канг Чоль выходит и сарая, прижимая к груди бинокль.

Канг Чоль сидит на дереве и разглядывает в бинокль деревню Сунгань.

Пожилой хозяин с подростком занимается тем же, чем накануне занимались Канг Чоль и Фу Линь. Во двор выходит женщина и выплескивает помои у ограды. Потом показывается девочка лет шести и начинает играть с щенком.

Канг Чоль наводит бинокль на другое подворье. Молодой крестьянин копается в огороде с тяпкой, а женщина нянчит грудного младенца.

На третьем подворье многолюдно. Судя по озабоченным лицам, готовятся к какому-то не очень радостному событию.

Канг Чоль перебирается на другое дерево. Снова чужие подворья, как кадры немого кино. На одном из них бранящиеся супруги, на другом - было безлюдие, на третьем - одни старики.

Отчаяние охватывает Канг Чоля.

Фу Линь со встревоженным лицом ждет его во дворе.

- Что случилось?

В ответ - взволнованные слова. Показывает бегущего человека.

Канг Чоль собирается мигом. Фу Линь с виноватым лицом протягивает ему узелок.

- Спасибо вам за все! - Канг Чоль жмет обеими руками ладонь Фу Линя и отвешивает поклон.

Китайский крестьянин смущен донельзя. Пробормотав что-то, достает из-за пазухи игрушку Чоль Су. Канг Чоль отводит его руку назад.

- Это игрушка Чоль Су. По ней ты найдешь его, Фу Линь? Понял?

Канг Чоль уходит. Фу Линь возвращается в дом, ложится на циновку и тихо плачет.

Канг Чоль идет всю ночь и весь день.

В узелке пять рисовых шариков, столько же яиц, соль, несколько головок чеснока и деньги. Канг Чоль съедает шарик риса и яйцо. И устраивается на ночлег.

Последний рисовый шарик и яйцо. Он съедает только рис.

Небольшое селение, насчитывающее около десятка фанз. Канг Чоль осматривает его в бинокль. В одном дворе старуха снимает белье и ей помогает мальчик.

Канг Чоль открывает низенькую дверь и входит. Хозяева ужинают. За низеньким столиком сидят знакомая уже старуха с мальчиком и молодая женщина. Они удивленно смотрят на него.

Канг Чоль с легким поклоном здоровается по-корейски:

- Анненхасипника!

Молчание. Потом старуха встает, и смело подходит к нему. Всматриваясь в Канг Чоля, что-то спрашивает по-китайски. Он улавливает слово "каули".

- Да, да, каули.

Она приглашает его за столик.

Канг Чоль опорожняет чашку. Улыбается, поймав детский взгляд.

- Хо, - вскидывает он большой палец. - Дадады хо.

Хозяева смеются.

Старуха спрашивает о чем-то. Потом показывает пальцами, куда идешь.

- В Россию, - отвечает Канг Чоль. - В Ро-сси-ю.

Старуха показывает на пол и прикладывает ладонь к щеке.

Канг Чоль качает головой. Потом достает деньги, кладет на стол, и жестами показывает, что ему нужна еда на дорогу.

Разморенный едой и теплом, он наблюдает, как женщины что-то собирают ему, кивает согласно головой, когда они что-то показывают - надо ли, мол, это?

Старуха протягивает деньги назад. Он подхватывает рукой снизу ее сухонькую ладонь с купюрами, нежным движением сгибает старческие пальцы в кулачок.

У двери Канг Чоль оборачивается. На лицах хозяев жалостливое выражение.

И снова Канг Чоль в пути. Скудное питание начинает сказываться: по утрам не ему не хочется вставать. В весеннем лесу нечем разживиться. Пытается застрелить птицу, но промахивается.

Он спускается в лощину и вдруг слышит похрюкивание. Приседает с маузером наготове. Топот, и прямо на него выскакивают два кабана. Передний - здоровенный секач - резко сворачивает в сторону. Зато второй падает, сраженная двумя выстрелами в упор.

Канг Чоль, все еще не веря в удачу, подходит к добыче.

Канг Чоль разделывает свинью. Достал печенку и разрезает на полоски. Макает в соль и ест. После нескольких кусочков чувствует тошноту и начинает собирать дрова.

Канг Чоль останавливается, берет шепотку сухих иголок и сыпет на землю, определяя направление ветра. Потом крадется от дерева к дереву.

На небольшой полянке дымится костер. Рядом - группа людей. Корейцы!

Их - шестеро: старик с белой бородкой, еще крепкий на вид, два парня, один из которых совсем юный, две молодые женщины и мальчик лет шести. Женщины латают одежду, и у той, что моложе, заплаканные глаза. Один из парней чинит обувь, другой - задумчиво ковыряет палочкой в костре. Старик курит. Мальчик отходит в сторону. Одна из женщин кричит ему:

- Не ходи далеко, сыночек.

Они ждут кого-то. Мужчины то и дело встают, чтобы посмотреть, не идет ли кто.

Канг Чоль разглядывает женщину - ту, что моложе. Вдруг ее лицо меняется- что-то случилось. Явственно доносится возглас:

- Идет!

Канг Чоль переводит бинокль на тропу. По ней спускается человек. Бородатое лицо, на голове - малахай, темный стеганый халат, перепоясанный широким ремнем. Из-за спины выглядывает ствол ружья. Время от времени смотрит направо. Он явно не один.

Лагерь. Мужчины бросаются к нему, бородач их успокаивает. Снимает ружье и держит в руках.

На поляну с другой стороны выходят двое вооруженных мужчин. Одна из женщин, та, что постарше, оглядывается и испуганно кричит.

Все замирают. Неожиданно юноша вскакивает на ноги и тут же раздается выстрел бородача.

Парень падает. Женщины крича, та, что моложе, кидается к упавшему.

- Тихо! - орет проводник. - Закройте рты!

Подскочившие напарники оттаскивают женщину, а затем вяжут старика и второго парня и укладыват на землю. Мальчик ложится сам.

Канг Чоль стискивает рукоять маузера.

Один из бандитов подходит к женщинам, приседает на корточки и протягивает руку. Те с испугом прижимаются друг к другу. Бандит смеется.

Пачка денег переходит в руки бородача. Тот считает деньги и удовлетворительно кивает головой.

Два бандита уводят вопящих женщин.

Проводник роется в вещах переселенцев. Вдруг его что-то настораживает. Он оборачивается, и тут Канг Чоль наносит ему удар рукоятью маузера. Берет его ружье и направляет на бородача.

Два гулких выстрела разносится по ущелью.

Канг Чоль развязывает пленникам руки.

- Спасибо, спасибо тебе, добрый человек, - трясется старик. И вдруг начал причитать, раскачиваясь: - Ох, что же делать! Увели бандюги наших женщин, спаси их, добрый человек! Все отдам, все деньги, только спаси их!

Он обнимает ноги нежданного заступника.

- Тихо, старик, тихо! Я все видел. Успокойся! Сейчас мы их догоним, - Канг Чоль обращается к парню: - Тебя как зовут?

- Гун Даль, - запинается тот.

- Стрелять умеешь?

Парень кивает головой.

- Держи ружье и не бойся. Ну, выпрямись, ты же мужчина! Идем. А вы, старик, ждите нас здесь.

Канг Чоль на ходу инструктирует Гун Даля.

- Что бы ни случилось, не стреляй без команды. Не высовывайся вперед, все делай, как я. Ты меня понял?

- Да.

- Если ты дашь обнаружить себя первым, они убьют нас. Всех. Тебя, меня, женщин, старика. Он кто тебе?

- Отец.

- Помни, что я сказал, Гун Даль.

- Буду помнить.

Перевал. Валун. Мужской голос угрожает:

- Ты успокоишься или нет? Успокойся, тебе говорят. Дай по-хорошему, а не то схлопочешь...

Женщина только обессилено воет. Вдруг начинает кричать:

-Помогите! Помо...

Крик прерывается на полуслове, видно, ей зажали рот.

Канг Чоль вынимает нож и огибает валун. Ударом ноги он опрокидывает бандита и в прыжке настигает его.

Вторая пара за кустом. Бандит уже насилует женщину - молоденькую. Канг Чоль хватает насильника за шиворот, отрывает от женщины и бьет кулаком.

Канг Чоль поворачивается к жертве насильника. Поднимает разорванное верхнее одеяние и протягивает ей.

- Одевайтесь и не бойтесь. Больше вас никто не тронет. Гун Даль! - зовет он. - Иди сюда, Гун Даль.

Показывается Гун Даль с женщиной.

Бандит приходит в себя.

- Вставай!

Тот с трудом садится и, ерзая задом, надевает штаны.

- Гун Даль, подойди сюда.

Женщины пытаются удержать парня, но тот отрывается от них.

- По-твоему что с ним надо сделать? - спрашивает Канг Чоль.

- Как что? Убить надо, собаку эдакую! - восклицает Гун Даль.

- Ты уверен?

- Конечно.

- У тебя в руках ружье. Вот и убей его.

Гун Даль округляет глаза.

- Как это убей?.. А вы?

- Ты же считаешь, что его надо убить. Вот и убей!

- А вы разве так не считаете?

- Нет.

На лице парня снова растерянность.

- Но ведь вы убили двоих?

-Тех я убил в драке. Понимаешь, в драке, когда условия равны. А вот так застрелить человека не могу.

- А я могу? - нотки рыдания в голосе Гун Даля.

- Слушай, Гун Даль, он насиловал твою - она кто тебе? Сестра? - так вот, он насиловал твою сестру, убил, не знаю уж кого - твоего брата или зятя? - вместе с напарником чуть не увел твою жену, а я должен его убивать? Почему?

Он с грустным любопытством смотрит на парня.

- Не знаю, - тихо отвечает тот.

- Иди и спроси у женщин, если не знаешь, - лицо Канг Чоля становится жестким. - Когда ты, кореец, поймешь, что никто за тебя не будет выполнять твою обязанность защищать отца, жену, детей, свой дом, страну? Тебя обидели, оскорбили, унизили, чуть не убили, а ты не знаешь, что делать? Иди и спроси у женщин.

Парень затравленно смотрит на Канг Чоля и решительно вскидывает ружье.

Бандит, сложив на груди сцепленные ладони, с закрытыми глазами покорно ждет выстрела.

Гун Даль медленно опускает ружье. И вдруг твердо заявляет:

- Нет, я не сделаю это. И вас просить не буду. Пусть он уходит.

Канг Чоль изумленно смотрит на него.

- Это твое право. Но когда он еще раз нападет на тебя, ты убьешь его, верно?

- Да, - решительно сжимает рот Гун Даль.

Канг Чоль подбирает ружье и патронташ пленника. Идет мимо женщин, которые все еще стоят, обнявшись.

Парень похоронен.

- Куда вы идете, наш спаситель? - в глазах старика надежда.

- Туда же, куда и вы. В Россию.

- Вот и замечательно. А то этот негодяй...

Старик, не закончив фразы, направляется к мертвому проводнику.

- Истинно говорят, если ты собака, то никогда не умрешь человеческой смертью, - говорит он и плюется.

Канг Чоль идет впереди, а Гун Доля - сзади. Проходят то место, где бандиты пытались изнасиловать женщин. Один все так же лежит с ореолом запекшей крови вокруг головы, а второго давно и след простыл.

Вечер. Привал. Канг Чоль достает копченную кабанятину.

- Что это? - старик берет кусок мяса и нюхает. - Вкусно пахнет. Свинина?

- Точно, - улыбается Канг Чоль. - Кабан.

- Под такую закуску не грех и выпить, - старик вытаскивает откуда-то кувшинчик. - Не хотите ли принять стаканчик, э-э, господин?

- Было бы неплохо. И зовите меня, пожалуйста, просто Канг Чолем.

- Хорошо, Канг Чоль.

Старик наливает только ему и себе

- За тебя, сынок, - старик поднимает чарку. - За твое мужественное и доброе сердце!

Канг Чоль выпивает и оторопело машет руками. Старик быстро сует ему чашку с водой.

- Что это? - изумленно переводит дух Канг Чоль.

- Ханшин. Китайский спирт.

- А я думал, содю, - признается Канг Чоль и смеется. - Чуть не умер!

Его спутники тоже смеются.

Ночь. Костер. Старик рассказывает Канг Чолю о злоключениях своей семьи.

- Если бы не японцы, у нас и мысли не было бы о переселении на чужбину. Где эта Россия, чтобы тащиться туда! Но что делать? Была у меня большая семья - два сына и дочь, да и мы со старухой. В молодости довелось мне промышлять золотишком, месяцами жил как бродяга, дважды меня обворовали, пока не скопил денег, чтобы купить полчхонба земли. Дом построил, огород развел. Со временем в городе лавочку заимел. Жить бы да жить.

Старик тяжко вздыхает.

- И вот пришли японцы. Сына младшенького, он погодок Гун Даля, забрали как неженатого на строительство порта в Чхондине. Ездил я его проведывать и ужаснулся. Живут в бараках, кормят дрянью и заставляют работать с утра до ночи. Решил вызволить сына любой ценой, собрал денежки и начал хлопотать. Тому дал, этому. Пока всех накормил, сын заболел и умер. Старуха от горя слегла, и через три месяца ее тоже не стало.

Потом пришли из этого... как его? Колонизационного общества. Вступай, говорят, в члены, мы тебе то, мы тебе это. Вступил. Заставили подписать какую-то бумагу. И оказалось, что я уже не могк распоряжаться своей землей. Не разгибая спины могу на ней работать, а продавать не имею права. А налоги такие установили, хоть вой.

Задержал арендную плату за лавку, нас тут же выгнали. Оказывается, владелец дома уже японец.

Решил сеять рис. Нельзя, говорят, в колонизационном обществе. У нас все рассчитано. Продолжай выращивать овощи. Так у меня же лавки нет, объясняю им. Ничего, мы будем скупать. И скупали... за смехотворную цену.

Вот тогда я и решил бежать в Россию. Хотел летом, да вот дочка родила сыночка. А у меня намерение было забрать и ее вместе с зятем Сан Дари. Того, которого убили днем. Его родители все боялись, что японцы упекут Сан Дари, как и моего сына, куда-нибудь. И упросили меня выдать за него дочку. Она старше на три года, но ничего, ладили между собой, внука мне родили.

Но, видно, не судьба мне быть его дедом. Потеряли мы его, потеряли, - голос старика дрожит.

- Умер что ли? - спрашивает Канг Чоль.

- В том то и дело, что не умер. Оставили мы его в китайской деревне. Вынуждены были оставить. Внук старший Ин Даль, вот этот, что спит, крепко заболел. Месяц отхаживали. Все проели, жили в долг. Вот хозяева и сказали, чтобы мы расплатились младшеньким. Бездетные они были. Взамен обещали и долг простить, и денег на дорогу дать. Что было делать? Думаем, дочка с зятем молодые, еще нарожают. И... и согласились.

Уж так плакала Сун Хи, дочь моя. А теперь вот и мужа потеряла. Хе, что ты будешь делать... Где она теперь найдет нового мужа?

Старик горестно качает головой и неожиданно предлагает:

- Может, вы на ней женитесь, а? Человек вы, я вижу, сильный и надежный, а она, она очень даже неплохая.

Канг Чоль грустно усмехается.

- Так и прямо отдадите ее замуж за меня? Когда она еще не пережила горе от потери сына и мужа? Даже не спросив ее согласия?

- Почему? Мы спросим. Подождем, пока все не уляжется, - бубнит старик. - А может, вы женаты?

- Да, я был женат. Но жену мою, как и вашего сына, убили японцы. Сына, как и вашего внука, я тоже потерял в Китае. А я, как и ваша дочь, только и думаю, как бы жениться!

Старик потерянно молчит. Канг Чолю кладет ему руку на колено.

- Простите за мои слова. Я понимаю, что вам хочется помочь дочери, мне. Но вы поймите, каждый человек имеет право сам распорядиться своей жизнью Ваша дочь - взрослый человек и не надо ее больше неволить. Придет время, она встретит кого-нибудь, полюбит, и вы благословите их. И будет у вас много внучат.

- И вы меня простите, Канг Чоль, - тихо говорит старик. - Видно, сегодняшний день был таким хлопотным, что голова совсем перестала соображать.

- Да, день был не из легких. Скажите, а вот вы как женились? Родители вам нашли невесту?

- А как же? Конечно, родители.

- Вы ее любили?

- Любил? Да, конечно. Как не любить, любил...

- Поколочавали?

- А как... Кх-м... Нет. Так иной раз учил уму-разуму.

- А на руках жену носили? Стихи ей писали? Цветы дарили?

- Э-э, - мямлит старик. - Такими делами не занимался.

- А ведь мы идем в страну, где отношение мужчин к женщинам совсем другое, чем в Корее. Там боготворят женщину. Ради нее мужчины дерутся на саблях и пистолетах. Только у таких женщин - свободных, любимых и любящих рождаются настоящие мужчины. Знаете, самое что ни на есть драгоценное в Корее - это корейская женщина. Я это знаю твердо. Трудолюбивая, преданная, скромная. Но она рабыня в семье. А разве у рабыни могут родиться настоящие мужчины? Вот почему корейцы так слабы и... трусливы.

- Но ведь вы корейский мужчина?

- У меня была удивительная мать. И удивительный отец.

Канг Чоль подкидывает дрова в костер и встает.

- Вы ложитесь, а я сменю Гун Даля.

- Вам тоже надо отдохнуть. Сын крепкий, пусть еще покараулит.

- Ничего, ничего.

Канг Чоль проходит мимо спящих женщин. Сунн Хи приподнимает голову и провожает его взглядом.

Женщины накрывают завтрак. Прибегает Ин Даль и сообщает:

- Дяди Канг Чоля нет на месте.

- Как нет?

Все смотрят на старика. Тот недолго пребывает в растерянности.

- Собирайте вещи!

В разгар сборов появляется Канг Чоль. В руке у него два подснежника.

- Смотрите, что я нашел. Все кругом обшарил, никаких чужаков, кроме вот этих двух ласточек весны. Кому мы их подарим? - он весело подмигивает мальчику. - Ин Даль, каким таким женщинам мы их подарим?

- Маме и тетушке Сун Хи! - догадывается тот.

- Правильно. Вот этот ты подари маме, а я, - Канг Чоль протягивает маленький белый цветочек Сун Хи. Та краснеет, принимая подарок.

- А мы очень испугались, когда вас не оказалось на месте, - признается старик за завтраком.

- Почему? Вы уже смотрели в смерти глаза, чего же теперь бояться. У вас два ружья, а бандиты... Они ведь тоже жить хотят.

- Так-то оно так. Да ведь они понаторели на этом деле, а мы кто? Бедные крестьяне...

В пути попадается старое пепелище от костра. Рядом - полуразвалившийся шалаш. Жерди остова перевязаны веревкой, свитой из рисовой соломы.

Канг Чоль находит порванный лапоть и показывает старику. Тот осматривает его, зачем-то обнюхивает и с убеждением заявляет:

- Кореец делал.

Выходят к широкому ручью. Канг Чоль поднимает руку, чтобы все остановились. Осматривает в бинокль противоположный берег. Говорит Гун Далю:

- Видишь, бугор на той стороне. Перейдешь речку и ляжешь на ней. Увидишь кого, подними руку. "Диге" оставь здесь. Ружье возьми в руки и передерни затвор. Иди.

Тот выполняет его команду.

- Теперь вы, - обращается Канг Чоль к старику. - "Диге" возьмите с собой. - Вы спрячетесь вон за тем камнем и смотрите не на нас, а в сторону леса.

Потом настает очередь женщин. Они снимают толстые простеганные носки и лапти, поднимают подолы длинных юбок. Холодная вода и острые камешки заставляют женщин остановиться на середине реки. Сун Хи идет сзади и вот-вот упадет.

- Обувь наденьте! - кричит Канг Чоль. - Наденьте обувь!

Те выполняют его команду и чуть ли не бегом выскакивают на берег.

Канг Чоль с мальчиком переходили речку последними.

Костер, все обсушиваются.

- Чуть сознания не лишилась, так свело ноги, - признается жена Гун Доля. - Тебе тоже, Сун Хи, досталось?

- Конечно, досталось. Думала, вот-вот упаду.

- Обувь-то, зачем сняли, дурочки? - упрекает старик.

- Жалко стало, отец. И непривычно как-то переходить речку в обуви, - отвечает сноха.

- Разве это обувь. Вот попадем в Россию, заработает твой муж много денег и купит тебе настоящую кожаную обувь.

Канг Чоль открывает глаза. Какая-то фигура отдаляется от него. Он приподнимается и тут только замечает, что кто-то накрыл его вторым одеялом!

Он подкидывает дрова в костер и направляется к поваленному дереву.

- Гун Даль, ты где?

- Я здесь. Поспали бы еще, Канг Чоль...

- Выспался. А ты почему со мной разговариваешь на "вы", Гун Даль? Мы ведь с тобой ровесники, кажется. Тебе ведь тоже двадцать два?

- Да. Только перед вами я чувствую себя почему-то гораздо моложе.

- И все-таки, давай на "ты", хорошо?

- Хорошо.

- Спать сильно хочешь?

- Есть немного.

- Иди. Там у костра лежит одеяло. Да, кстати, а твоей сестре сколько лет?

- Семнадцать, - отвечает тот с удивлением. - А что?

- Да это я так, просто хотел спросить. Иди.

Дождь настигает их в пути. Чтобы поставить навес Канг Чоль рубит тоненькие деревца и замечате, что кто-то до него уже поработал топором. Косой срез пенечка явно свежий.

Они сидят под навесом, тесно прижавшись, друг к другу. Капли дождя с яростью бьют по земле, деревьям и навесу.

Канг Чоль все время посматривает в сторону деревцев. Занятый своими мыслями он инстинктивно хочет убрать руку, когда ее касается ладонь Сун Хи. Но она не дает ему сделать это.

Канг Чоль тогда сам накрывает ладонью ее тоненькие пальцы, слегка тискает и отпускает.

Но женская ручка не успокаивается. Она тут же подлезает снизу, втерается в мужскую ладонь и сплетает свои пальцы с его пальцами.

Потом вдруг она хочет высвободить свою руку. Он удерживает ее. Новая попытка , но он держит крепко.

- Ах, вы так да! - едва слышно шепчет она ему на ухо.

Дождь кончается. Канг Чоль идет на то место, где обнаружил чужой след. Сосенка срублена двумя точными косыми ударами крест накрест. Здесь же валяется отрезанная верхушка. Он берет ее и возвращается к навесу, перед которым уже пылает костер.

- Случилось что? - спрашивает старик.

- Да. Кто-то был здесь до нас.

- Что вы говорите? Давно?

Все смотрят Канг Чоля.

- Дней восемь-девять назад.

- А-а, - успокаивается старик. - Как вы узнали?

- Вот верхушка срубленная.

- Кто это мог быть?

- Сам хотел бы знать.

Первая зарубка на дереве не привлекает внимания Канг Чоля. Вторая заставляет его остановиться. Он трогает вырубленную канавку рукой.

- А вот еще, - показывает Гун Даль.

Третья зарубка в стороне, и туда ведет узкое ответвление от тропы.

- Подождите меня здесь, - Канг Чоль снимает ружье с предохранителя. - Не разговаривать. Гун Даль, смотри в оба. Если все будет нормально, свистну.

Зарубки на каждом четвертом-пятом дереве. Они приводят его к небольшой полянке, на которой стоит бревенчатый домик. Покатая крыша, выстеленная горбылем, труба, сложенная из плоских камней, окошечко, затянутое чем-то светлым, и дверь, подпертая палкой.

Канг Чоль закидывает ружье за плечо, и смело идет к домику. Убирает подпорку, тянет дверь на широких кожаных петлях.

Комната, довольно просторная, аккуратно прибрана. Широкий топчан накрыт большой медвежьей шкурой, местами потертой. Стол и скамейка сколочены грубо, но крепко. Справа печка, на ней закопченный котелок и чайник. Над плитой с двумя отверстиями - полка с рядком круглых банок, сделанных из коры березы. В углу напротив - тоже полка, на ней стоит прислоненная небольшая картина в обрамлении расшитого узорами куска тряпки. Перед ней на четырех тоненьких металлических цепочках, подвешенных к потолку и лучиками расширяющихся к низу, висит лампадка. На картине изображен маслом бородатый мужчина по пояс.

Канг Чоль вглядывается в потемневший и потрескавшийся от времени лик и несколько смущается от его ясного и пронзительного взгляда. Голова этого ясновидящего окружена серебристым кругом.

И только тут до Канг Чоля доходит, что он уже находится в России.

Переселенцы усаживаются на скамейку. Старик стучит кулаком по широкой крышке стола:

- Вот, оказывается, как живут русские. Значит, и мы скоро будем жить так.

Все радостно улыбаются.

- Сегодня у нас праздник, - объявляет глава семейства. - Женщины, приготовьте что-нибудь особенно вкусное.

Бронзовая посуда своим блеском создает праздничное настроение.

Старик вынимает кувшинчик с китайским спиртом и весело заявляет:

- Сегодня я и сыну налью.

Гун Даль смущается и поспешно хватает двумя руками чашку, чтобы подставить под горлышко кувшинчика.

Мужчина на портрете в углу смотрит на иноземных пришельцев ясными и всевидящими глазами.

Канг Чоль открывает глаза и замечает Сун Хи.

- Спасибо тебе за заботу, Сун Хи. Только...

Она закрывает его рот ладошкой и шепчет:

- Не говорите ничего, не говорите. Мне так стыдно, но я ничего не могла с собой поделать...

Ее бьет дрожь. Канг Чоль приподнимает край одеяла.

- Ты замерзнешь. Иди сюда.

Она без тени колебаний ложится рядом и прижимается к груди. И говорит быстро, почти бессвязно:

- Тогда ночью вы с отцом говорили. Я не спала, все слышала. Я согласна, но вы не спросите меня никогда. Знаю, мы скоро расстанемся, зачем вам необразованная глупая женщина. Пусть, все равно... Я, я хочу вас. Мой бедный ребенок, - на миг ее голос всхлипнул. - Хочу ребенка от вас, сыночка... Сильного и надежного. Возьмите меня!.. - она обнимает его. - Возьмите меня...

Она плачет.

- Сун Хи, тебе плохо?

- Нет, дорогой мой, мне хорошо... Очень... Думать не думала, что это может быть так хорошо.

- Ты не пожалеешь об этом?

- Никогда! Я знаю, вы бы остались со мной, но вам надо идти... Куда-то далеко. Для чего, мне неведомо. Но со мной останется наш маленький сыночек... Он вырастет и тоже уйдет вдаль... Такой же сильный и добрый, как ты...

Ее шепот становится все тише и неразборчивее. Наконец, она засыпает.

За завтраком Сун Хи смотрит на него ясными и счастливыми глазами.

Старик невинно спрашивает Канг Чоля:

- Ночью не было холодно?

- Нет, - отвечает тот, чуть смутившись. - А вы как почивали?

- Нам тоже было тепло, - сморщенное лицо старика озаряется добротой и понимающей улыбкой.

Они выходят на русский пограничный пост. Глухой бревенчатый забор, крыши строений и над всем этим флаг и сторожевая вышка с часовым.

- Вот мы и дошли до России, - говорит Канг Чоль. - Дальше вы пойдете одни.

- А вы? - удивляется старик. Остальные тоже смотрят на него вопросительно. И только взгляд Сун Хи спокоен и тверд.

- Мне нельзя с вами, вы одна семья, меньше подозрений. А если я пойду с вами, они начнут каждого допрашивать и выяснится, что я чужой вам.

- Мы будем молчать, - обещает старик.

- Нет, - качает головой Канг Чоль, - вы пойдете одни. Оружие оставьте здесь. Идите и не бойтесь, русские вас не тронут.

Он жмет старику и его сыну руку. Гладит мальчика по голове.

- Расти большой и крепкий.

Кланяется женщинам. Вдруг Сун Хи бросается к нему и, обхватив за шею, шепчет:

- Мы будем ждать вас. Мы.

Семья старика гуськом бредет по неровным камням, переходит ручей и исчезает в открывшихся воротах.

Третья серия

Семья переселенцев расположилась напротив офицеров русской армии и переводчика-корейца в солдатской форме. Рассказ главы семьи подходит к концу:

- ... Вот так после всех мытарств мы оказались в России. И, может быть, наконец-то заживем по-человечески.

В глазах поручика сострадание. Капитан же выглядит строгим из-за нахмуренных бровей и сосредоточенного взгляда. Лишь когда он смотрит на молоденькую кореянку, выражение лица смягчается.

- Что ж, добро пожаловать в Россию, - говорит капитан. - Будьте ее верными гражданами, и она вас не обидит.

Он снова смотрит на Сун Хи, и неожиданная улыбка на его лице заставляет всех повеселеть.

- Господин поручик, распорядитесь об их отправке в волостной центр и приходите ужинать.

- Слушаюсь, господин капитан.

Переселенцы садятся в телегу. В последний момент старик вынимает из котомки голубоватый кувшинчик. Двумя руками преподносит поручику.

- Капитана, - говорит он. - Спасибе, спасибе, капитана...

Капитан Ломовцев сидит уже за накрытым столом. Поручик Бубенов ставит на стол кувшинчик:

- Старик просил передать вам.

Капитан с удивлением берет кувшинчик в руки.

- А вы знаете, что в нем, Игорь Владимирович?

- Нет. В первый раз вижу.

- Ханшин. Крепчайший китайский спирт. В девятьсот пятом попили мы его на сопках Манчжурии. Хотите попробовать?

- Не откажусь, Алексей Николаевич. Во время русско-японской войны я был еще юнкером. Хотел добровольцем, но не взяли.

- И правильно сделали, - Ломовцев разливает спирт в солдатские кружки. - Война штука неприглядная. А с японцами, так, уж и вовсе позорной оказалась. И те, кто пал на ней, достойны особого сожаления. Выпьем за упокой их душ...

Они пьют, не чокаясь, Бубенов сразу тянется за капустой.

- Да, действительно, крепкая, - переводит он дух. - Не думал, что в Поднебесной пьют эдакое...

- Мы вообще, мало, что знаем о восточных соседях. Разве могли предполагать такой конфуз с японцами. Для меня война обернулась еще и унизительным восьмимесячным пленом, о котором не могу вспоминать без морального страдания. Мало того, вернулся домой, а супруга моя, - тут Ломовцев усмехается. - Ну, полюбила бы лихого гвардейца, и дай ей, бог, счастья. Так нет же, выбрала прохвоста, который вытерпел пощечину и отказался драться на дуэли. Разве это не унизительно для меня? Его, конечно, попросили из гвардии, а я... Напросился сюда сам. И не жалею. А вот ее иногда жалко до слез. Эх, да что там говорить...

Ломовцев снова берется за кувшинчик.

- Ну-с, Игорь Владимирович, за наш Амурский погранпост...

- Мне, если можно, поменьше, Александр Николаевич.

Они снова выпивают. Ломовцев закуривает и с улыбкой говорит:

- Я ведь читал ваши нашумевшие статьи о вопросе переселения корейцев в Приморье. Кстати, не из-за них ли вы попали в нашу таежную глухомань?

- Совершенно верно, Александр Николаевич, - Бубенов тоже улыбается.

- Вот вы пишете, что корейцы-переселенцы, если им оказать всяческое содействие, смогут составить хорошую конкуренцию русским мужикам. Иначе, выходцы из Азии, превратившись в дешевую наемную силу, развратят коренных земледельцев. Но я хочу сказать о другом развращении, - Ломовцев затягивается папиросой. - - Люди, покидающие свою родину из-за тяжкой доли, вызывают сострадание. Но люди, покидающие родину, в тот момент, когда она порабощена чужеземцами, не достойны уважения. Да, русские мужики тоже убегали от тяжкой доли, но они не покидали Россию, селились на ее окраинах и, в конце концов, стали казаками - верными защитниками рубежей отчизны. А что мы видим здесь? Вместо того, чтобы противостоять японскому нашествию, бегут как крысы с корабля. Они и от нас также побегут, когда станет тяжко. Вот где истинное развращение.

В ответ Бубенов задумчиво говорит:

- Кто знает, какими будут потомки корейских переселенцев на русской земле? Мы знаем достойные примеры, когда иностранцы, придя на службу Российской империи, становились великими патриотами земли нашей.

- Дай, бог, Игорь Владимирович. Еще по одной?

- Увольте, Алексей Николаевич. Да и время уже вечернего обхода, так что, позвольте, откланяться...

Оставшись один, Ломовцев решительно доливает остатки спирта в кружку и выпивает залпом. А затем, пьяным голосом напевая вальс "На сопках Манчжурии", раздевается и падает на койку.

Утренний солнечный свет наползает на лицо Ломовцева. Он открывает мутные глаза, смотрит на потолок. А потом зычно кричит:

- Денщик! Рассолу!..

Денщик обеими руками бережно несет деревянный жбан. На простоватом лице - жалостливая ухмылка.

Капитан жадно припадает к жбану, а потом откидывается на подушку.

- Уф! Кажется, полегчало...

Его голубые глаза все еще замутнены похмельем. Наконец, в них мелькает жизнь: взгляд с потолка переходит на стоящего перед ним денщика.

- Солдат разводили?

- Так точно, ваше благородие!

- А почему такая тишина?

- Так ведь сегодня воскресенье, ваше благородие.

- А-а...

Капитан рывком садится.

- Дай еще попить.

Оторвавшись от жбана, прожевывает что-то, и говорит с сожалением:

- Да-с, это, конечно, не огуречный рассол...

Денщик счел нужным оправдаться:

- Где ж, его взять-то, огуречного рассолу, ваше благородие.

Но капитан лишь машет рукой, чтобы тот ушел. Закрывает глаза и сладко засыпает.

Под могучим приметным кедром выкопана яма. Канг Чоль стелет на дно одеяло и укладывает ружья. Кобуру с маузером на секунду прижимает к сердцу.

Он идет к пограничному посту и слышит окрик часового:

-Стой!

Его ведут к Бубенову. Рядом с поручиком рядовой Огай.

- Спросите его, рядовой Огай, кто он, сколько ему лет, что привело в Россию?

Тот начинает переводить. Канг Чоль изумлен тем, что солдат - кореец.

- Зовут меня Канг Чоль. Мне двадцать два года. Был в партизанском отряде, который воевал с японцами. Нас разбили и вот я в России...

Поручик Бубенов оживляется.

- Скажите ему, рядовой Огай, чтобы рассказал поподробнее...

Ломовцев выходит из спальни. Поручик Бубенов встает при виде капитана.

- Доброе утро, Алексей Николаевич. Прошу извинить за раннее вторжение в воскресный день.

- Случилось что-нибудь? - спрашивает Ломовцев, приглаживая волосы.

- Ничего особенного. Разве что еще один кореец приблудился к посту.

- Что-то сезон миграции в этом году начался рано, - замечает капитан. - Мы же договорились, Игорь Владимирович, что вопросы переселенцев - ваша компетенция.

- Да, но мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели на этого корейца. Может, он как-то переменит ваши взгляды на выходцев с полуострова.

- Хорошо, - кивает капитан. - Но я сначала хотел бы побриться и помыться. А вы пока накормите этого чудо-корейца.

- Уже пробует наши щи да кашу.

Небольшая комнатушка с маленьким зарешеченным окошком. Перед Канг Чолем - солдатский котелок со щами. Отдельно крышке с горкой каши. Сначала он пробует все по отдельности, потом вываливает кашу в щи, перемешивает и ест с аппетитом.

Ломовцев, закончив бритье, спрашивает:

- Денщик, вода готова?

- Так точно, ваше благородие.

Капитан раздевается по пояс и выходит на крыльцо. Яркий солнечный свет заставляет его на миг зажмурить глаза. От свежего ветерка его большое мускулистое тело непроизвольно вздрагивает.

Он нагибается, и денщик поливает ему воду на спину. Капитан с удовольствием рычит.

Канг Чоль с улыбкой наблюдает в окно, как капитан принимает водную процедуру.

Пока капитан растирает грудь и плечи широким махровым полотенцем, денщик раскладывает на столе завтрак, состоящий из кружки чая и двух ломтей белого и черного хлеба, щедро намазанных слоем красной икры.

Канг Чоля выводят из комнатки и ведут в штаб. Находившиеся во дворе солдаты заняты самым, что ни на есть, мирным делом. Под навесом один стрижет другого, который сидит, укутанный по шею белой простыней. Рядом плотник строгает доску. В конюшне кто-то возится с лошадью. Все солдаты без поясных ремней и вид у них совсем домашний.

Появление Канг Чоля, похоже, мало кого удивляет. Лишь парикмахер, щелкнув большими ножницами, говорит что-то, очевидно, смешное, поскольку близстоящие солдаты весело смеются.

В комнату входят поручик Бубенов, Канг Чоль и переводчик Огай.

- Вы уже допрашивали его, Игорь Владимирович? - спрашивает капитан.

- Да. Зовут Ким Канг Чоль. Возраст двадцать два. Родом из Мангендэ, что под Пхеньяном. Из семьи зажиточных крестьян.

- Что он говорит о причинах переселения?

- В прошлом году решил отметить годовщину ребенка, у них это большое торжество. Но в самый разгар веселья явились японские солдаты, напились и стали приставать к женщинам. Он и еще несколько мужчин оказали сопротивление. Те начали стрелять, убили несколько человек, в том числе и его жену, ребенка. Ему удалось бежать.

- А дальше что? - в глазах капитана явный интерес.

- А дальше самое удивительное. Он говорит, что ушел на север Кореи и там был в партизанском отряде. Зимой их окружили японцы, но некоторым удалось спастись. Вот тогда он решил перебраться в Россию.

- Так, любопытно, - замечает Ломовцев. - Ну-ка, спроси его, убивал ли он лично японцев? Если "да", то скольких?

Кореец показывает три пальца.

- Лихой партизан, - усмехается довольно капитан. - А теперь, пусть поднимет голову и посмотрит на меня в упор.

Два человека несколько секунд всматриваются в глаза друг другу.

- Документы у него есть какие-нибудь?

- Никаких.

- Где он перешел границу Китая?

- В районе города Мусан.

Ломовцев достает карту и раскладывает на столе.

- Да, бедолаге пришлось преодолеть около тысячи верст. Оружие было при нем?

- Нет. Только нож.

- Покажите-ка мне его, - велит капитан.

Огай развязывает котомку и достает нож в чехле. Капитан внимательно осматривает его и тянет за рукоять. Пробует пальцем лезвие и хмыкает:

- А ведь это русский охотничий нож, Игорь Владимирович. Их делают в Уссурийске. Ну-ка, Огай, спроси его - где он достал этот нож?

Лицо корейца заметно оживляется.

- Он говорит, что нож ему достался от одного старика-охотника, который в молодости бывал в России. Что однажды этого старика пригласили в поместье графа Янковского, и тот поручил нескольким корейцам-охотникам отловить пятнистых оленей.

На лице капитана изумление.

- Граф Янковский! - Ломовцев переходит на французский язык. - Игорь Владимирович, вы не раз бывали в гостях у графа. Возможно ли то, что говорит этот кореец?

Бубенов, смеясь, отвечает ему, тоже по-французски:

- Я и сам поражен, поскольку лично слышал от графа историю об отлавливании корейскими охотниками пятнистых оленей.

- Признаться, подумал, что это японский шпион. Но такую легенду вряд ли они придумали бы, - и уже по-русски велит Огаю. - Отведи его обратно в кутузку. Охраны не надо.

На лице Канг Чоля полная невозмутимость человека, который не понимает французского языка.

Оставшись вдвоем, офицеры закуривают.

- Не скрою, Игорь Владимирович, ваш экземплярчик меня действительно чем-то поразил, - говорит Ломовцев. - Я понимаю, что для скорейшего освоения края необходимы азиатские переселенцы. Но меня удручает, что мы вынуждены принимать самых бедных, темных и покорных.

- Не такие уж они покорные, если даже под страхом смертной казни все равно решаются покидать Корею, - тихо, но твердо возражает Бубенов. - И потом у меня есть точные данные, что среди корейских переселенцев формируются отряды, которые вот уже несколько лет переходят в Корею и сражаются там против японцев.

- А вот это зря мы допускаем, - морщится Ломовцев. - Почему? Скажу чуть позже. Сейчас мне хочется остановиться на истории Соединенных Штатов. Со всей Европы ринулись в Америку те, кто нашел смелость порвать с прошлым, пересечь океан и начать новую жизнь. Это были пионеры - мужественные и неунывающие. Они сражались с индейцами, вспахивали целину и стойко переносили все тяготы. А, в конце концов, превратились в рабовладельцев! Как эти люди, сами пережившие угнетение, только-только вырвавшиеся на свободу, смогли так быстро изменить свое мышление? Да все потому, что нашлась раса, готовая быть покорными рабами!

Поручик поражен словами капитана.

- Подождите, Алексей Николаевич, вы... вы обвиняете самих негров?

- Вот именно-с. То же самое может получиться и у нас. Сюда переселяются десятки тысяч русских крестьян, поверивших в себя и решивших стать свободными, сильными и богатыми. Для этого требуется только работать, преодолевать трудности и помогать друг другу. И когда наши крестьяне уже начали осваиваться в этом глухом краю, как мы их подсовываем рабов. Да, да, рабов. Потому что, как я уже говорил, со стороны Азии сюда переселяются самые темные и забитые. То есть - готовые рабы. А я не хочу, чтобы самый свободный край России стал краем рабов и господ.

- Но ведь сами американцы уничтожили рабство! Значит, не все стали рабовладельцами.

- Да, но для этого им понадобилось двести лет. Да, рабство они уничтожили, но рабовладельческое мышление будет властвовать над многими американцами еще не одно поколение. Разве сейчас негры свободны от расовых гонений, от судов Линча?

- Но, Алексей Николаевич, разве не потому я стою за скорейшее признание всех инородцев русскими поданными, чтобы наделить их правами?

- Но ведь не наделят, правильно? Никто не позволит, чтобы число инородцев превосходило число коренных жителей. А это значит, что мы уже фактически превращаемся в рабовладельческий край. А когда люди разделены на две полярности, происходит революция. Вот и получается, что мы сами, своими руками, создаем здесь те силы, которые захотят переворота существующего строя. В такой ситуации мы еще позволяем переселенцам создавать вооруженные отряды инсургентов, пересекать границы, словом, всячески нарушать законы страны, в которой они живут.

Бубенов снимает очки и растерянно протирает стекла.

- И что же вы предлагаете, Алексей Николаевич?

- Ограничить переселение с Азии. Сделать его системным и поэтапным. Создать конкретные места проживания, чтобы они могли спокойно встать на ноги, обучиться русскому языку. А потом уже пускать их на свободное поселение, на контакт с коренными жителями. Вот тогда, как вы пишете в своих статьях, это будет здоровая конкуренция.

- Но ведь, вы сами понимаете, это невозможно. Границы прозрачны, да и переселенцев не заставишь вернуться назад в Корею даже под страхом смерти.

- Средства, которые мы сейчас затратим на обустройство границы, будут ничтожны по сравнению с тем, что Россия потеряет от неразумной и недальновидной эмиграционной политики. Мы сами кидаем дрова в топку, которая взорвется вулканом.

- Мне понятны ваши опасения. Но, понимаете, с развитием прогресса, процесс изменения общественного сознания намного убыстряется. Прошло всего полвека, как отменили крепостное право, а всем кажется, что так оно было всегда. И потом мы сейчас имеем дело с настоящим моментом. Не будете же вы согласно своим взглядам отсылать назад переселенцев?

- Если бы наши слова не расходились с делом, - вздыхает капитан и тут же оживляется. - Вот что, Игорь Владимирович, в этом корейце действительно что-то есть неординарное. Давайте-ка мы отправим его к Паку. Он давно просил меня подобрать ему хорошего и сильного работника. А мы проследим за его судьбой.

- А как же уездная комиссия по переселенцам?

- Э-э, да бросьте, Игорь Владимирович. Мало ли их прорывается, минуя посты. Да и в комиссии, не дай бог, решат выдворить его в Корею. Вы же сами говорили, что существует договор с Японией о взаимной выдаче преступников. А было бы жаль, такой удалец...

Поручик соглашается:

- Хорошо. Хотите еще с ним побеседовать?

- Нет. Но когда будет готова подвода, позовите меня. И еще - отправьте с ним Огая, чтобы просветил нашего протеже и заодно дома побывал.

- Слушаюсь, Алексей Николаевич.

Дверь каморки отворяется и на пороге возникает Огай.

- Идемте. Я так рад. Меня с вами отпускают на несколько дней домой...

Они выходят во двор, где стоит запряженная телега.

Капитан говорит Канг Чолю:

- Рад был узнать, что среди переселенцев из Кореи есть и такие, которые хоть что-то сделали, чтобы освободить свою страну. Желаю тебе счастливой новой жизни! И вот тебе на дорогу.

Русский офицер достает из кармана какую-то бумажку и протягивает. Канг Чоль принимает ее с поклоном:

- Гамсахамнида.

Подвода выезжает за ворота и сворачивает на лесную дорогу.

- Куда мы едем? - спрашивает Канг Чоль.

Огай оборачивается.

- Мне велели отвезти вас к Трофиму Паку. О-о, это первый богач в нашей деревне. Две лошади и пять коров. А какой дом!

Парень от восхищения цокает языком. А потом с лукавой улыбкой добавляет:

- А ведь теперь и вы не бедный человек. Знаете, сколько денег вам дал господин капитан? Двадцать пять рублей!

- А что на них можно купить?

- Что можно купить? Корову. Но я лучше купил бы сапоги, костюм, рубашку и картуз с блестящим и черным козырьком. Как оденетесь, так все девушки будут ваши!

Канг Чоль присоединяется к веселому и заразительному смеху юноши.

Раннее утро. Поют петухи.

Большой двор, большой дом, пристройки. В углу двора приземистая мазанка. Из нее выходит Канг Чоль и бодро бежит в уборную. Возвращается, размахивая руками. Он проходит в закуток между конюшней и сараем и раздевается по пояс. Встает на середину площадки. Глубокий вздох, выдох. А потом внезапный прыжок, и вот уже Канг Чоль в боевой стойке тхэквондиста. Расставленные полусогнутые ноги крепко упираются в землю, руки со сжатыми кулаками угрожающе выдвинуты вперед. Секунда, две, три и снова расслабление. Новый прыжок, но уже с оборотом в воздухе на 180 градусов, словно противники подкрались сзади. Первый удар Канг Чоль наносит по голове "нападающего" стопой и, не отпуская ногу, как богомол, тут же выдает добавку в грудь. Затем молниеносно поворачивается к другому "противнику" и делает серию выпадов кулаками. "Третьего" он достает, сделав сальто назад.

Другое упражнение - удары кулаками и ногами по подвешенному мешку.

Канг Чоль грузит в телегу две свиные тушки, деревянные клетки с курами, мешки с овсом. Умывается и идет на кухню.

Старуха подает на стол кашу, суп и салат.

- Едешь с хозяином на базар?

- Да, - кивает Канг Чоль.

- Будь осторожен, Канг Чоль. Там всякого ворья, обманщиков хватает. Моего старика один раз так обдурили, что даже во сне переживал.

- Хорошо, тетушка Хон. Спасибо за завтрак!

- Погоди, я хотела тебе добавки...

На Канг Чоле пиджак и черные штаны, заправленные в сапоги. На голове картуз. Он выводит из конюшни крупного гнедого жеребца, который нетерпеливо рвется из рук и фыркает.

- Тише, тише, - успокаивает его Канг Чоль. - И не брызгай на меня слюной. Не видишь что ли, какой на мне костюм...

Пак Трофим выходит на крыльцо хозяйского дома. На упитанном теле 42-летнего мужчины, как влитой сидит серый жилет, украшенный серебряной цепочкой часов. Сверху поддевка до колен. Хромовые сапоги начищены до блеска.

Широкое лицо с плоским носом снизу окаймляет черная редкая борода, подстриженная на манер русских. Взгляд чуть выпуклых узких глаз по-хозяйски внимателен и властен. Вот он пробегает взглядом двор и останавливается на Канг Чоле, который подводит телегу к крыльцу.

- Спокойно ли почивали, хозяин?

- Да, выспался хорошо. Вижу, тебе идет русская одежда. Все погрузил, как я сказал?

- Да, хозяин.

- Что ж, поехали.

Жеребец выкатывает телегу за ворота. Мимо удаляются дома, редкие прохожие, собаки. А вскоре и вся деревня остается позади. Дорога пошла по лесу.

На небе редкие облака. Весна в самом разгаре.

- Канг Чоль, ты не уснул? - раздается голос Трофима.

Канг Чоль оглядывается.

- Ты сядь как-нибудь боком и давай поговорим. А то все работа, да работа, некогда толком и пообщаться. Тебе, как, понравилось жить в России?

- Да.

- А в моем доме как тебе?

- Хорошо.

- Я слышал, что твою жену японцы убили. Неужели они такие звери? А ты убивал японских солдат?

- Это было в бою, хозяин. Они стреляли, ну и мы тоже...

- Да, самураи... А какие они собой? Мне не доводилось встречаться с японцами.

- Умные, жестокие и храбрые, - отвечает Канг Чоль. - С ними совладать трудно. Солдаты обучены, хорошо вооружены.

- Но корейцы всегда их били. Ли Сун Син, например...

- Не знаю, может быть, раньше так было, но сейчас нет таких полководцев.

- А король? Кто сейчас король в Корее? Ко Джонг?

Канг Чоль усмехается:

- Тоже не знаю. Вроде был его сын, потом другой, которого увезли в Японию.

- Да-а, бедная наша родина, - бормочет Трофим. - Значит, повалятся оттуда корейцы в Россию. А здесь ведь тоже несладко. Но ничего, ты парень молодой, сильный и вроде неглупый, так что все у тебя впереди. Будешь хорошо работать, помогу обзавестись хозяйством.

- Спасибо на добром слове, хозяин.

- А мне вот никто не помогал. Видел во дворе домишко с соломенной крышей? От родителей досталось, специально сохранил. Братишка после смерти отца удрал во Владивосток. Но он-то был холостой, а мне куда? На мне мать, жена, Герасим уже родился... Ох, как пришлось работать! Лошади не было, пахали на корове. Год бьюсь, два, ничего не получается. Задумался я. Стал присматриваться к русским - почему они хорошо живут. Ведь как земледельцы они ничто перед корейцами. Но у них есть одно преимущество, и знаешь, какое?

- Нет, хозяин, - с интересом впитывает его рассказ Канг Чоль.

- Широта и размах. Вот мы обрабатываем клочок земли тяпкой, а русский крестьянин тяпку в руках не держал. Он за счет количества выигрывает. Плугом запахивает гектаров тридцать и сажает, к примеру, овес. Не надо никакой прополки, только урожай собирай вовремя. Мы своим игрушечным серпом траву косим, а у них серп вот такой, - Трофим раскидывает руки. - Коса называется. И ручка у этой косы длиннее, чем у лопаты. Как размахнется, так сразу полкопны!

Нет, думаю, надо учиться у русских. Тоже засадил большое поле овсом и полностью поставил урожай, знаешь, куда? На Амур-пост, где тебя задержали. Капитан взамен дал мне двух старых лошадей. Попросил меня поставлять солдатам овощи - капусту, картофель, лук, морковь. Я и сам сажал, да и у соседей прикупал, чтобы перепродавать.

Трофим смеется.

- Но у корейцев тоже есть преимущество перед русскими. Земля и климат здесь такой же, что и в Корее. Поэтому мы знаем, как надо выращивать урожай. Вот русский как сеет рожь. Вспашет землю, разровняет ее такими большими граблями, "порона" называется, и разбрасывает семена руками. А как поступает кореец? Делает грядки и семена кладет струйкой. Намного труднее, конечно, зато урожай есть всегда и в несколько раз больше. У русского же - то семена сгниют, то посевы, то полученное зерно больное. А все потому, что растения должны обвеваться ветром. Но много ли наработаешь тяпкой? И вот я решил придумать такое приспособление, которое было бы на колесах, чтобы его тащила лошадь, а она делала и взрыхляла грядки. В тот год я освоил все десять гектаров. А через три года у меня уже было двадцать гектаров земли.

Канг Чоля с уважением смотрит на хозяина. Тот вдруг вздыхает:

- Конечно, до настоящего богатея мне далеко. Но можно. Главное, работать, да и чтобы сыновья не подкачали...

Лес кончается, телега катит по пригорку.

- Слушай, Канг Чоль, давай перекусим? Да и выпить что-то захотелось. Подай-ка сюда кошелку, что дала тетушка Хон.

Он роется в кошелке.

- Вот корейцы едут куда-нибудь и берут с собой кашу там, закуски разные, словом, хлопотно, - говорит он, вынимая из котомки что-то завернутое в тряпицу. - А у русских просто и сытно. Смотри.

На тряпице лежат круглый серый каравай хлеба, кусок сала и несколько головок лука.

- Это сало не сырое, нет, - орудует ножом Трофим. - Его посолили еще осенью, так что за это время оно хорошо просолилось. Вот, смотри, я беру два ломтя хлеба, на один кладу кусочек сала и накрываю другим куском хлеба. Видишь, как удобно. Держи. Вот тебе еще лук очищенный. Сейчас и себе приготовлю... А вот теперь, где она, родимая?

Хозяин сует руку и извлекает большую четырехгранную бутыль.

- Это самогон, - с уважением говорит он. - Русские без него жить не могут. А крепкий, аж дух захватывает!

- Крепче чем китайский спирт? - улыбается, Канг Чоль.

- Китайский спирт крепче, зато вонючий, как будто сделан из дерьма. А этот... Понюхай, - Трофим сует открытое горлышко бутыли под нос Канг Чолю. - Чувствуешь, как пахнет хлебом?

Трофим льет самогон в жестяную кружку.

- На, попробуй.

Канг Чоль смущается.

- Да я как-то...

- Пей, пей. Когда старший говорит, надо слушаться.

Канг Чоль берет кружку. И подносит ко рту, отвернувшись, как это принято у корейцев, когда пьют перед старшим. Последний глоток он делает уже с усилием.

- Понюхай хлеб, - советует Трофим. - Глубже, еще раз... А вот теперь закуси луком... Все, можешь, есть остальное.

Канг Чоль послушно откусывает сдвоенные ломти хлеба, простеленного салом.

- Ну, как, вкусно?

Канг Чоль кивает.

- Вот теперь моя очередь, - торжественно объявляет Трофим и наливает себе полную кружку. - Вот так пьют русские. Смотри.

Он запрокидывает голову и одним махом осушает посудину. Лишь кадык шевелится в такт глоткам.

- Кхе-е! - крякает Трофим и крепко тянет носом, припав к корочке хлеба. - И вот таких кружек русский может выпить пять, а то и больше. Богатыри, настоящие богатыри!

Хозяин жадно кусает хлеб с салом. Брызгая крошками, рассказывает с воодушевлением:

- Я видел в "трактыри", так у них называется "сультип", как один русский налил самогон в чашку, накрошил туда хлеба и ел ложкой словно суп. Кореец умрет, но не сможет так! И я тоже не смогу.

Чуть выпуклые глаза Трофима округляются.

- Есть, конечно, среди них, конечно, настоящие пьяницы. Все пропивают, страшно просто... А вообще, русские люди ничего. Смотрят они на нас, конечно, свысока, могут обругать, избить ни за что. Но если подружишься с ними, то все отдадут за тебя. Своеобразные очень люди. Сильные, а как выпьют, запоют и... плачут. Здоровые такие мужики рыдают как дети. А в драку с русским лучше не лезь, если войдет в ярость, запросто может убить.

- А у вас друзья есть среди русских? - интересуется Канг Чоль.

- А как же? Конечно, есть. В соседней деревне Тисинке, есть такой Супрун,Потап, Басилий. Басилий меня еще на свадьбу сына приглашал. Ох, и пили там! Или Епипхан, кузнец, он-то и соорудил мне приспособление для грядок. Есть и другие, возможно, сегодня встречу их на базаре. Они-то, наверное, вчера еще выехали. Эх, погуляем мы там! Только дома никому ничего не говори, понял?

- Да, конечно, - обещает Канг Чоль.

- Я тебе верю. И вообще ты мне нравишься, хотя... Что-то в тебе есть такое, не могу понять. Ну да ладно, давай я еще выпью и посплю. А ты будешь ехать прямо по дороге, и она сама выведет в Янчихи.

Он наливает себе еще полкружки. Эту порцию он уже не может осилить залпом, и струйки самогона текут по бородке.

- А-а, с трудом пошла, - выдыхает он и пытается отогнать маленьким кусочком хлеба могучий хлебный дух. - И как это русские пьют, хлебают ложкой... Богатыри... Настоящие богатыри...

Язык у Трофима заплетается.

Канг Чоль убирает остатки еды и прикрывает сладко посапывающего хозяина дерюгой. Соскакивает с лошади, поскольку дорога идет на подъем.

Большое село открывается внезапно.

Канг Чоль будит хозяина. Тот протирает глаза.

- Уже приехали? Точно, Янчихи. Видишь, сколько домов, целый город! А вон базар на краю. Ну и народу будет сегодня...

По мере приближения к селу дорога становится оживленнее. Ворота и окна многих домов украшены резными наличниками.

Трофим сам берется за вожжи.

- Еще задавишь кого-нибудь, - говорит он с усмешкой.

Пользуясь свободой Канг Чоль вертит головой то туда, то сюда.

- Смотрите, петух на крыше. А вон второй... Зачем, а?

На тонких длинных шестах гордо высятся искусно вырезанные из жести голосистые птицы.

- Для красоты. А потом по ним определяют, откуда дует ветер. Замечаешь, они все повернуты в одну сторону. "Плюгер" называется...

Чем ближе базар, тем оживленнее. Голоса людей, топот копыт и скрип телег, перемежаются выкриками мальчишек, продающих что-то из коробок, висящих на груди. Мужчины сплошь в темных одеждах и сапогах, как будто договорились. А женщины, наоборот, будто соревнуются - чье пышное длинное платье или платок ярче. С первого взгляда все русские вроде на одно лицо, а вглядишься - какое разнообразие оттенков в цвете волос, глаз, усов и бород.

- На базаре каждый продавец знает свое место. Вот с этой стороны, где стоят телеги, продают зерно, картошку, муку. Дальше - шкуры, разные изделия деревенских мастеров. Еще дальше - живность всякую, лошадей, овец, кур. А с этой стороны, видишь, лавки. Там уже товар городской. Одежда, посуда, ткани... Тот ряд - продукты, сладости, - пояснял Трофим, то и дело осаживая лошадь из-за прохожих. - А мы сейчас вон там поставим телегу, и ты посидишь один.

Наказав внимательно охранять добро, хозяин исчезает. Канг Чоль седит спиной к лошади, не уставая наблюдать за базаром.

Два человека привлекают внимание Канг Чоля. По лицу вроде корейцы, а по одежде - не поймешь. Тепло, а они в меховых дубленках. Даже сапоги сделаны из какой-то шкуры. В зубах - коротенькие трубочки.

Отвлекшись, он не сразу замечает, как к телеге подходит грязный мальчуган в оборванном тряпье. Лишь глаза блестят как надраенные.

Секунду они смотрят в упор друг на друга, потом мальчуган что-то спрашивает. Канг Чоль пожимает плечами. Оборвыш снова что-то говорит, размахивая руками. А потом хлопает ладонями по груди и принимается плясать, напевая что-то веселое. Канг Чоль от изумления таращит глаз, оглядывается и замечает, как другой мальчуган стаскивает с телеги клетку с курами.

- Эй, ну-ка брось! - вскакивает Канг Чоль.

Тот никак не реагирует крик. Смотрит, улыбаясь, и продолжает свое дело.

Канг Чоль переводит взгляд на плясуна. Тот стоит в выжидательной позиции.

Возмутитель кур, наконец, понимает, что клетки с курами связаны бечевкой. Канг поднимает кошелку, показывает плясуну и качает головой. Тот тоже расплывается в улыбке и свистит в улыбке. Подростки быстро растворяются в толпе.

Приходит Трофим с несколькими русскими мужчинами. Все они рослые и крепкие. Двое взваливают по свиной тушке на спину, третий забирает клетки с курами.

- Так, - потирает руки Трофим. - Осталось теперь продать мешки с рожью. Ты опять посиди, я сейчас.

Вскоре находятся покупатели и на овес.

- А теперь пойдешь со мной, - говорит Трофим. - Возьми пустые мешки. Телегу можно оставить здесь, ее никто не тронет.

Они проходят два длинных ряда базара, накупив всякой всячины. Трофим вполне сносно объясняется с продавцами на русском, отчаянно торгуясь и изо всех сил шлепая по протянутой ладони.

- Что тебе купить, Канг Чоль? - спрашивает хозяин.

- Мне? Вроде ничего не надо. Разве что тетушке Хон что-нибудь...

- Тетушке Хон? Верно. Давай мы ей купим теплый платок.

Один подарок порождает другой. Для жены и снохи Трофим берет по отрезу материи, сыновьям по новому картузу. Дядюшка Хон и работник Иван тоже не забыты: первому - пачку пахучего табаку, а второму - перочинный ножик.

- И все-таки я тебе тоже хочу купить подарок, Канг Чоль. Скажи, а то ведь куплю ерунду какую-нибудь.

- Ремень, если можно.

- Конечно, можно. Это туда...

На натянутой веревке десятки разных ремней.

Канг Чоль выбирает простой широкий кожаный ремень. Затягивается им и выпрямляет стан.

- А теперь мы подъедем к магазину и купим одну вещь для дочки Елены. Это будет для нее сюрпризом, - подмигивает хозяин Канг Чолю.

Хозяин входит в большой двухэтажный магазин, а Канг Чоль принимается изучать вывеску над входом.

- То-п... Топро-би, - вслух читает он и повторяет. - Топроби. Ом. Топроби ом... Дом! Ну, конечно же, "дом"!

Он читает следующее слово:

- Ко-мо-б... Комоб. Топроби дом Комоб и компани. Уф, кажется, прочитал и понял.

Канг Чоль победно оглядывается. Ему радостно как в детстве, когда впервые сумел с матерью одолеть написанное слово.

В дверях магазина показывается Трофим.

Сюрприз для дочери оказывается внушительным и довольно тяжелым ящиком, который выносят из магазина два работника.

- Знаешь, что это такое? - радостно спрашивает Трофим. - Посуда для русских дворян. Тарелки там разные, чашки, ложки, ножи. Это мы, крестьяне темные, едим из одной миски всей семьей, а у дворян каждый имеет свою чашку и не одну. Я один раз был в гостях у купца Акима, вот поразился. Не знал, что из чего и чем хлебать. Ха-ха!

Канг Чолю передается настроение хозяина.

- А теперь поедем в "трактыри". Можно, конечно, выпить и дома, но там хорошо, весело. И потом, так принято у русских. Продал ли что, купил ли, или еще что-нибудь произошло хорошее, так обязательно надо выпить, - изливается хозяин от радостного предвкушения. - Вот здесь поверни направо... Тпру-у! Приехали. Ты опять посиди, я ненадолго. И тебе что-нибудь вынесу поесть и выпить...

Питейное заведение в приземистом одноэтажном доме с маленькими окнами. Народу, видать, там немало, судя по телегам.

Канг Чоль снова начинает изучать вывеску, шевеля губами. Потом наблюдает за прохожими.

Вдруг дверь трактира с треском распахивается и на улицу вываливается человек без головного убора, за ним второй. Следом за ними - несколько мужчин. Они догоняют первых и начинают избивать. Из трактира доносятся крики и звон посуды.

Канг Чоль принимает решение зайти в трактир. Быстрым шагом пересекает улицу и проскальзывает в дверь. Шум драки оглушает его. В трактире темновато, сквозь густой табачный дым еле просматриваются горящие светильники.

Канг Чоль прижимается к стене, чтобы освоиться. Неожиданно к нему приближается здоровенный детина и замахивается. Канг Чоль приседает, и кулак врезается в стену. И тут же раздается дикий вой.

Вырисовывается Трофим. Его держит за грудки бородатый мужчина и бьет кулаком по голове. Канг Чоль подскакивает к ним и ладонью бьет того по шее. Мужчина рычит и оборачивается, но два растопыренных пальца тут же ослепляют его, заставив выпустить Трофима. Канг Чоль хватает хозяина за изорванную поддевку и тащит к выходу.

- Идемте, идемте отсюда...

Впереди вырастает покачивающаяся фигура с угрожающе поднятыми руками. Канг Чоль бьет ногой прямо в бородатое лицо, отчего его владелец падает на спину как подрубленный.

Они выскакивают на улицу. За ними - двое с криками:

- Держи, держи корейцев!

Канг Чоль останавливается. Первому преследователю он подставляет плечо, чуть согнув колени. Большое тело, перекувырнувшись в воздухе, со всего размаху шлепается на землю. Второй останавливается в трех шагах, изумленно вытаращив глаза.

Канг Чоль усмехается и, повернувшись, спокойно идет к телеге. Услышав топот, отскакивает в сторону и бьет пяткой по сапогу пробегавшего мимо преследователя. Тот падает, юзом прочесав землю.

Трофим уже отъезжает от коновязи. Канг Чоль прыгает в телегу, и лошадь несется. Из трактира выскакивают взъерошенные люди и грозят кулаком, что-то вопя.

Миг и они уже за селом. Видя, что погони нет, хозяин пускает лошадь шагом и дает волю своим чувствам.

- Собаки! Как напьются всегда так! Лишь бы к кому-нибудь придраться и помахать кулаками...

- Из-за чего драка-то?

- В том то и дело, что из-за ничего. Захожу в трактир, вижу, знакомый сидит. Епипхан. Здоровается со мной и приглашает. Они мне чарку, потом я им. Все бы ничего, да сосед Епипхана, здоровый такой бугай, спрашивает - ты кто? Я говорю, такой-то... А он опять пристает, собака. Говорит - со всеми, мол, пил, только с желтомордым корейцем не доводилось. Катись, говорит, отсюда. Его успокаивают, а он еще больше разошелся. И ка-а-к врежет мне по уху. Епипхан заступился за меня. Другие за того и пошла драка. А из-за чего непонятно. Вот такие русские, понимаешь? - Трофим осматривает себя, сует руку под штаны. - Деньги целы, так, часы целы. Картуз потерял, да поддевку, собаки порвали!.. Ну, это ничего, могло быть хуже, ха-ха! Но я тоже кое-кому врезал...

Он победно смеется.

- Слушай, а что ты сделал, что этот мужик, который бил меня по голове, отпустил меня и закрыл ладонями лицо?

- Я ему в ухо свистнул, - на полном серьезе отвечает Канг Чоль.

- Свистнул? Как это свистнул?..

- А вот так, - Канг Чоль издает резкий свист. Лошадь с испугу рвется вскачь.

- Действительно, заткнешь уши. А эти, двое, чего они упали?

- Не знаю. Споткнулись, наверное. Они ведь на ногах еле держались...

- Кх-м, а мне показалось, что ты с ними что-то сделал.

- Так, немного помог.

- Ну да ладно. Все хорошо кончилось. Надо бы выпить по такому поводу. Да и ты, поди, проголодался... Где наша котомка?

- Там под дерюгой. Только я пить не буду.

- Хорошо, хорошо. Я тоже немножко...

Он наливает себе чуть-чуть.

- Ну, Канг Чоль, спас ты меня сегодня. Дома - никому, ясно? Будешь всегда таким верным, и я тебя не забуду. Ну да ладно.

Он выпивает, вяло жует хлеб с салом.

- Я, пожалуй, немного посплю. Разбудишь перед домом.

- Хорошо, хозяин.

- А хорошо мы съездили на базар... Скоро сенокос...

До своей деревни они добираются еще засветло. Всю дорогу Канг Чоль повторяет русские слова - дом, коса, самогон, стой, трактир...

Охадзуки осматривает стоящих перед ним людей. Их трое, все одеты по-походному. За спинами у каждого ружье. Сам разведчик одет как корейский крестьянин.

- Ваша задача, - говорит он, - провести меня по местам, где проживают корейцы. Наш маршрут проляжет через Посьетский участок, города Владивосток и Никольск. Оттуда мы должны выйти к маньчжурской границе и пройти из России в Корею по тропе корейцев-переселенцев. Передвигаться будем под видом охотников. Вы охотники, а я ваш проводник. Хотя на самом деле все наоборот...

Мужчины смеются. Старший группы проводников Хан Чун Нам, старый контрабандист, готовый за деньги продаться кому угодно. Он хорошо знает Приморье, за его плечами большой опыт таежника. В группе также его сын Ин Хаб и племянник Сан Себ. Оба молоды, но уже имеют все данные превратиться со временем в настоящих лесных разбойников. Никто из них не знает о роли Охадзуки и даже не подозревают, что он японец.

- Нам все равно, - говорит бесшабашным тоном Чун Нам. - Лишь бы хорошо заплатили...

- Аванс вы получили, остальное - по возвращении. Трогаемся завтра на рассвете.

Пора сенокоса. Трофим, Канг Чоль и супруги Хонов стоят на холме. Внизу протекает речка, а вдоль нее раскинулись луга.

- Наш участок вон с того камня до поворота реки, - Трофим тычет кнутовищем туда и сюда. - Далеко от деревни, зато трава какая!

Они начинают выгружать телегу. Среди разных вещей, необходимых для полевой жизни, попадается берданка. Хозяин перехватывает вопросительный взгляд Канг Чоля и поясняет:

- Всякое может случиться. Года два назад хунхузы всю семью корейскую порешили. Мужчин убили, а женщин увели с собой. Так что, как говорят русские, береженного бог бережет. При второй ходке я и собаку прихвачу. Ну, вы готовьте лагерь, а я совершу еще одну ходку...

Трофим уезжает, а дядюшка Хон и Канг Чоль начинают оборудовать лагерь.

Первым делом они сооружают очаг. Потом ставят навес. Вкапывают толстые жерди, сверху устилают каркас. Дядюшка Хон за главного мастера и все у него получается ловко и продуманно. Он даже на столбах предусматривает вешалки, оставив кое-где торчащими на ширину ладони сучки.

Дядюшке Хону лет пятьдесят, но поседевшие волосы и морщины делают его на вид старше. Очень скуп на слова, но его молчаливость не тягостна, поскольку взгляд его неизменно доброжелателен.

Жена его такая же приветливая лицом и такая же немногословная. Она сразу принимается готовить обед.

Два навеса готовы. Обедают, сидя прямо на земле. Канг Чоль предлагает дядюшке Хону:

- Давайте мы поставим стол и скамейки, как у русских? Гораздо же удобнее, чем сидеть на земле?

Супруги переглядываются.

- Хорошая мысль, - одобрительно говорит дядюшка Хон. - Но у нас нет досок.

- А мы настил сделаем из жердей.

- Правильно.

Им пришлось повозиться, поскольку гвоздей не было, а из инструментов были только топор и пила.

Закончив работу, старик садится на скамью покурить. С улыбкой наблюдает, как Канг Чоль заканчивает сооружать небольшой столик у очага. Тетушка Хон говорит супругу:

- Нашему сыну сейчас было бы столько лет...

Старик смотрит на жену и смущенно крякает. Потом встает и говорит:

- А сейчас накосим сена...

Дядюшка Хон берется за косу и, не отходя далеко от лагеря, делает первых взмах. Широкое лезвие с хрустом режет под корень траву. Второй взмах, третий и уже можно было плясать на скошенной площадке.

- Дядюшка Хон, дайте, мне попробовать, - просит Канг Чоль.

- Попробуй, - останавливается тот и протягивает косу.

Канг Чоль пробует, но неудачно. Лезвие лишь соскользнуло поверху травы. При втором взмахе кончик вонзается в землю. Канг Чоль отступает назад и пробует еще раз. Трава сгибается, но не скашивается.

- Не получается, - говорит он, сконфуженно. - В чем дело, дядюшка Хон?

- Очень важно, чтобы коса срезала как можно ниже, - объясняет тот. - И шла ровно над землей. Потом не надо жадничать, бери понемногу. Давай, я покажу еще раз...

Дядюшка Хон показывает. Его движения легки и привычны.

- Видишь, руки ходят туда-сюда свободно. Коса тяжелая и потому как бы сама срезает. Вот так, чик... чик...

Канг Чоль берет другую косу. Раз, два, три... Снова кончик втыкается в землю. Но худо-бедно сталь режет траву.

- У тебя получится, - удовлетворенно хмыкает дядюшка Хон. - Вот-вот, так ее, так... Заворачивай сюда, будем выкашивать лагерь... Хорошо, совсем хорошо...

Убедившись, что ученик освоил азы, он встает за Канг Чолем.

- Будешь отставать, пятки срежу, - шутит он.

Пройдя несколько метров, Канг Чоль оглядывается и краснеет. По его стерне только пьяному ходить и спотыкаться, тогда, как после косы дядюшки Хона, тянется ровное поле, на котором только детям играть и радоваться.

Канг Чоль делает несколько холостых замахов. На что напоминают эти широкие плавные движения? Точно, на упражнения с палкой. Только надо целиться ниже, еще чуть-чуть... Вот так, опять ошибка, ничего страшного, еще раз...

Получается гораздо лучше, чем вначале.

Тетушка Хон время от времени с улыбкой посматривает на разгоряченных мужчин.

Появляется телега. От нее вдруг отделяется собака по кличке Гром и быстро несется к лагерю. С размаху упирается передними лапами о грудь Канг Чоля, норовя лизнуть в лицо.

- Ну-ну, хватит, - смеется Канг Чоль. - Утром же виделись. Сядь, сядь вот сюда и сиди смирно.

- Любит тебя собака. Животные чувствуют хороших людей, - с улыбкой говорит дядюшка Хон. - Что-то припозднились наши.

Правит лошадью хозяйский сын - восемнадцатилетний Петр, а рядом сидит Глафира - жена брата Петра. Сзади виднеются три головы - Трофима и двух нанятых работников.

- Тпру-у! - останавливает телегу Петр. - Сугохасипнида! (Бог помощь!).

Взгляд Трофима упирается в стол. Садится на скамейку, проводит ладонью по крышке стола.

- Это вы хорошо придумали. Твоя затея, Сон Ик?

- Нет. Это вот он, - кивает дядюшка Хон на Канг Чоля.

Петр и Глафира тоже следуют примеру отца. Сын при этом смеется:

- Настоящими русскими становимся.

А молодая женщина громко заявляет:

- Давно надо было так делать. А то все на полу да на полу. Ни присесть толком, ни поесть, - она презрительно кривит свои пухлые губы и, почему-то глядя на Канг Чоля, добавляет: - И еще надо уборную сделать. Мужчинам-то что, а нам, женщинам, каково...

Трофим хочет осадить дерзкую сноху, но передумывает и представляет новых работников:

- Вот, познакомьтесь, они будут работать с нами. Этого зовут Ким Бонг Ду, а того - Чве Мун Гиль.

Работникам не больше тридцати. На обоих - смесь русской и корейской одежды, состоящая из дурумаги, рубашки и штанов. На голове - соломенные шляпы, а обуты в лапти.

- Разгрузите телегу, - командует Трофим.- А потом тетушка Хон накорми их и, если, что-нибудь останется, то и нас заодно, ха-ха!

До вечера занимаются обустройством лагеря. Дядюшка Хон вместе с новыми работниками устилает сеном крышу навеса, а Канг Чоль и Петр привозят из лесу целую телегу сушняка.

Ужинают при свете керосиновой лампы, которую хозяин сам заправляет и зажигает. При этом не удерживается от похвальбы:

- Ничего не жалею для хороших работников. Видите, как ярко! Даже корейские дворяне не ужинали при таком свете. Глапхира, достань-ка из корзины бутылочку и налей всем мужчинам.

Сноха послушно отвечает: "Е-е", но лицо ее при этом недовольно кривится.

Первую чарку она наливает свекру, потом дядюшке Хону, новым работникам, Петру. Подойдя к Канг Чолю, она, как бы невзначай касается его своим бедром. Он машинально отодвигается, но она снова прижимается к его боку и, наклонившись, тихо шепчет:

- Приятного аппетита!

Канг Чоль молча кивает и снова отодвигается. Она отходит, посмеиваясь над смущением парня.

После ужина Трофим говорит, позевывая:

- Ну что ж, давайте укладываться спать. С завтрашнего дня начинается тяжелая работа. Главное, чтобы дождя не было...

Ранний рассвет. Канг Чоль открывает глаза. Кругом необъятная тишина. Над лугом висит туман.

Канг Чоль встает. Откуда-то появляется мокрый от росы Гром и с радостным визгом кидается к нему.

- Тише, тише, - шепчет Канг Чоль, поспешно отдаляясь от лагеря. - Люди же спят, собака, как ты не понимаешь этого. Хочешь побегать, ну, давай, побежали...

До леса метров сто, оттуда он повернул направо и, мчась по опушке, добирается до спуска к речке. Неожиданно Гром рычит и рвется вперед с громким лаем. И тут же с середины речки два темных существа, с шумом всплескивая воду, рывками кидаются к противоположному берегу.

Медведи! В пасти одного из них зажата большая серебристая рыбина. Они скрываются в лесу прежде, чем Канг Чоль с собакой добегают до воды. Гром от возбуждения весь дрожит и тихо поскуливает.

Над водой, прямо у самого берега, шевелятся от течения кончики обломанных камышинок. Канг Чоль наклоняется вперед и вдруг ахает. Это не камышинки, а плавники рыб.

Он секунду размышляет и вскакивает.

- Гром, за мной! - и бежит напрямик в лагерь. Там все еще спят кроме тетушки Хон, которая разжигает очаг. Она испуганно спрашивает запыхавшегося Канг Чоля:

- Случилось что-нибудь?

- Там в речке столько рыбы, тетушка Хон. Хочу наловить ее. Где-то у нас были вилы. А-га, вот они...

Тот же берег. Канг Чоль на корточках приближается к воде, держа вилы как копье за самый конец ручки. Раз!

Удар достигает цели, но рыба такая большая и сильная Что Канг Чоль чуть не выпускает вилы из рук. Он выкидывает добычу на берег. Рыба начинает тяжело плясать, изгибаясь крупным тускло-золотистым телом, молотя хвостом по гальке. Восторг охватывает Канг Чоля.

А обезумевший Гром прыгает с лаем вокруг добычи, то, пытаясь схватить ее зубами, то, с рычаньем отскакивая назад.

- Тихо, тихо, Гром. Всю рыбу распугаешь.

Вторую рыбина рвется на середину речки и сходит с вил. Зато третью он бьет с такой силой, что ее приходится освобождать от зубьев, наступив ногой.

Но уже к следующей добыче он никак не может подобраться на необходимое для удара расстояние. Светает и рыбы отдаляются от берега. Канг Чоль понимает, что охоты больше не будет.

Он ломает таловую ветвь и продевает прут в жабры рыб. Умывается и идет в лагерь, с удовольствием ощущая тяжесть добычи.

Возле очага уже хлопочут обе женщины. Первой его замечает Глафира.

- Смотрите, что Канг Чоль несет, - кричит она радостным голосом. - Рыб где-то наловил и таких большущих!

Крики восторга и восклицаний будят Трофима.

- Что случилось? - спрашивает он, подходя к зрителям, обступившим добычу, брошенную на стерню. - Аи-гу, здоровые. Это ты поймал, Канг Чоль?

Тот кивает, все еще сжимая в руках вилы.

- Неужели вилами поймал? - изумляется хозяин. Он трогает ногой все еще шевелящую жабрами рыбину. - Это ласоси называется. Вкусная рыба, вот мы ее сегодня попробуем. А икра у нее красная, русские ее солят и едят с хлебом. Но рисовой каше эта икра не подруга.

На Петра пойманные рыбы не производят особого впечатления. Он лишком мельком бросает взгляд на добычу и усмехается:

- Если завтра Канг Чоль поймает тигра, я и то не удивлюсь.

- Откуда начнете? - спрашивает Трофим дядюшку Хона, когда каждый после завтрака разобрал по косе.

- От речки, с левого края, - отвечает тот.

- Хорошо. Ну, вы приступайте, а мне надо съездить в деревню. Может, еще какого-нибудь работника найму. Тяжело стало в этом году с наемщиками. Ты что-то хочешь сказать, Канг Чоль?

- Если можно закажите в кузнице крюк. Вот такой, - Канг Чоль показывает руками. - Им можно будет легко ловить рыбу.

- И много ты можешь наловить за один раз?

- Думаю, десятка - полтора сумею.

- Неужели? - восклицает Трофим. - Так, так... Я обязательно привезу то, что ты просишь. И соли мешок возьму, чтобы на месте засолить. Ну, удачного начала вам!

Все пятеро косцов выстраиваются на лугу. Зеленая трава доходит до колен.

Первым заходит дядюшка Хон. За ним оба сезонных работника, Петр и замыкает цепь Канг Чоль. Идут уступом, чтобы не мешать друг другу.

Вначале кончик косы то и дело втыкается в землю, но Канг Чоль вскоре осваивается и перестает отставать. Он уже не так часто смотрит под ноги и уже успевает при замахе оглядеть луг и фигуры напарников.

В порыве работы не сразу замечает, что Петр остановился и пучком травы вытирает косу. Остальные делают то же самое. Затем, поплевав на ладони, двигаются дальше.

Пот застилает глаза, и он вытирает их рукавом рубашки. Конец луга все также далек, хотя прошли почти половину.

На бугре появляется Глафира с кувшином в руках. Все жадно пьют. Доходит очередь и до Петра.

- Устал, малышок? - спрашивает она его. - Это тебе не за девками бегать...

- Тебе-то что дело? - парирует тот. И насмешливо советует: - За своим лучше следи.

- А что за ним следить? Он и с мною-то не справляется, - смеется она.

- Не болтай ерунду, - рявкает Петя и хлопает золовку ладонью по заду. - Вот расскажу брату...

- Расскажи, расскажи, - снова смеется она, направляясь к Канг Чолю, который с невозмутимым видом точит косу.

- Ну и звуки противные, - недовольно замечает. - Пить хотите?

Канг Чоль двумя руками берется за протянутый кувшин. Но она не отпускает его, и он бросает на нее удивленный взгляд. На ее лице игривая улыбка.

- Когда отбираешь, то вкуснее, - и со смехом отпускает кувшин.

Канг Чоль делает несколько глотков и протягивает кувшин назад. Но она не принимает. И снова ему пришлось глянуть на нее.

- Вы, наверное, немой, - усмехается она. - Такой большой и сильный мужчина, а даже боится выговорить слов благодарности.

- Спасибо, спасибо, - говорит он лишь бы отвязаться от нее.

- Спе-си-бо, - передразнивает женщина и буквально вырывает кувшин из его рук. - Никакого воспитания нет у нынешних молодых мужчин.

Хотя ее голос звучит издевательски, глаза при этом смеются. Она поворачивается и идет, покачивая бедрами. Цветастый сарафан, суженный в талии, ладно сидит на ней.

Канг Чоль берется за косу, но озадаченное выражение не сразу сходит с его лица.

Тетушка Хон стучит ложкой по дну бронзовой чашки. Обед.

Канг Чоль оглядывает проделанную работу и качает головой. Бежит к реке, снимая на ходу рубашку, чтобы ополоснуться.

Все уже сидят за столом, когда он является с приглаженными мокрыми волосами.

- До смерти не наработался, если нашел силы еще умыться и прихорашиваться, - язвит Глафира, ставя перед ним чашку. - И из какой деревни такие чурбаны, что даже благодарить за заботу не умеют?..

- Эй, ты чего пристала к человеку? - вмешивается Петя. - Да он образованнее всех нас вместе взятых.

- Это он-то? - насмешливо переспрашивает Глафира. - Да из него слова палкой не выбьешь. К чему образование, если человек двух слов связать не может...

- Да он тебе просто нравится, Глафира, - смеется Петя. - Так что не ворчи, а то быстро состаришься.

Его слова, как ни странно, заставляют женщину покраснеть и запнуться. Но через секунду она выпаливает:

- Этот простофиля-то? Да ты знаешь, какие парни за мной ухаживали?

- Ха, ухаживали... А вышла замуж за кого?

После обеда мужчины наблюдают, как дядюшка Хон потрошит рыб.

Обе лососи оказываются самками. Красная икра занимает целую кастрюльку. Печень, пузыри и кишки тоже откладываются в сторону. Так что Грому достаются только жабры и желудки.

Пятеро косцов снова идут уступами, оставляя после себя скошенную траву.

Вернувшийся Трофим подходит к косцам.

- Сугохасимнида! Если будете так работать, то за неделю управимся. Ну, как, Канг Чоль, не тяжело?

- Он молодец, папа. В первый раз косит, а ничуть не отстает от нас, - отвечает за него Петя.

- Я и не сомневался в этом, - с одобрением заявляет Трофим. - Канг Чоль, я привез то, что ты просил. Вот, посмотри...

В ожидании ужина мужчины сидят за столом.

- Оказывается, в этом году большая часть косарей подалась в сторону Посьета. Там, мол, больше платят, - жалуется Трофим. - Хотел русских нанять, да разве они пойдут к корейцам работать?

- Ничего, - говорит Петр. - Сами справимся. Лишь бы дождя не было.

Канг Чоль занят изготовлением багра. Цевье крюка он привязывает к верхней части длинной палки узкой полоской кожи.

На ужин уха. Мужчины то и дело просят добавки.

- А-а, действительно вкусно, - говорит Трофим, поглаживая живот. - Хороший нам участок достался в этом году. А я не хотел, думал, далековато будет возить сено.

Слова хозяина служат сигналом, что и остальным можно вступить в разговор.

- В прошлом году я работал у одних корейцев тоже возле речки, - говорит Бен Ду и кивает в сторону Канг Чоля, который снова берется за багор. - Так там они вот такими дергунами целые телеги налавливали.

- А вот русские бьют ее вилами прямо с лодки, - добавляет дядюшка Хон. - Рыбу выкидывают, берут только икру.

- Икра эта с кашей не годиться, - заявляет Трофим. - Она хороша с блинами. А если еще и самогон...

Мужчины смеются. Рыбная тема кончается и дальше разговор идет о травостое, погоде, русских нравах и обычаях. Петр первым идет спать.

- Корейским женщинам и не снилось, как русские бьют своих жен, - громко рассуждает Трофим. - На другой день после свадьбы сразу так поколотит, что она на всю жизнь запомнит.

- Почему? - испуганно спрашивает Мун Гиль.

- А просто так. Для примера. Но и женщины крепкие у них, иная сама может прибить мужика.

- Неужели такое может быть?

- Еще как? Вот в русской деревне есть один мужичок, так его, говорят, жена постоянно поколачивает. Я видел эту женщину, действительно здоровая. Кулаки во! - Трофим показывает обеими руками.

Все смеются. Тут внимание Трофима переключается на Канг Чоля.

- Все, готово? Рыбачить утром пойдешь?

-Хочется сейчас сходить...

-Да? Тогда и я хочу с тобой пойти, - заявляет Трофим. - Лампу возьмем с собой? А вы все ложитесь спать.

Канг Чоль берет пару пустых мешков и закидывает на плечи багор. Трофим шагает чуть впереди с высоко поднятой лампой. Гром увязывается за ними, но Канг Чоль строго прикрикнул:

- Назад! Сидеть на месте!

Канг Чоль первым спускается с обрыва и помогает хозяину.

- Прямо здесь будешь рыбачить? - шепчет Трофим, вглядываясь в темную рябь воды.

Канг Чоль задумчиво говорит:

- Утром я ловил здесь. Но сейчас рыб что-то не видно... Сдается мне, что они скапливаются вон там, под перекатом.

Они перемещаются метров на двадцать. Шум переката усиливается. Вдруг что-то тяжелое плещется на воде, потом еще и еще раз.

- Это же рыба, - возбужденно кричит шепотом Трофим. - Давай, попробуй...

Канг Чоля медленно вытягивает вперед длинный конец багра и опускает его в то место, где особенно сильно бурлила вода, и сильно дергает. Есть! Багор ведет в сторону, но Канг Чоль уже перебирает рукоять двумя руками. На крюке бьется большая рыбина. Резким движением он стряхивает ее на берег.

- Ты смотри какая! - восклицает Трофим и нагибается, чтобы прижать трепыхающуюся добычу. - Попалась, собака! Давай, давай, полезай в мешок. Вот так...

Кончик багра снова в воде. На этот раз крючок впивается в хвост рыбы, и она сильно упирается. Но вскоре тоже оказывается выброшенной на берег.

Когда оба мешка набиты, Трофим говорит:

- Ты отдохни, а я схожу и позову людей. Да тут целую телегу надо.

Он уходит, а Канг Чоль продолжает вытаскивать лососей, цепляя их то за бок, то за хвост.

Слышатся голоса. Канг Чоль оглядывается и видит, что Трофим поднял на ноги всех мужчин.

- Говорят, ты всю рыбу выловил в реке, - шутит Петр, первым спустившись к воде. Смотрит на берег, усеянный серебристыми рыбами, и ахает: - Ну, ты даешь!

Шутки, смех, восклицания оглашают тишину ночи.

- Завтра с утра отвезу домой и позову соседок потрошить, - говорит Трофим. - Бочки две не меньше понадобиться. Ай да, Канг Чоль, на все лето припас нам рыбы. Давай, быстрей иди спать...

Канг Чоль просыпается от ощущения, что кто-то смотрит на него. Открывает глаза и сразу натыкается на ярко освещенное солнцем улыбающееся лицо Глафиры, сидящей перед ним на колени. В ее взгляде - снова это пугающее выражение изумления и нежности.

Канг Чоль хочет приподняться, но она быстро наклоняется к нему и припадает губами к его рту. При этом она прижимает правым локтем его руку, а левую ладонь сует под одеяло. От неожиданности он мычит что-то и не успевает поймать ее руку. Оба замирают на мгновение.

Наконец, Глафира отрывается от его губ и с закрытыми глазами страстно шепчет:

- Поймала, вот поймала. Вот это лосось...

Канг Чоль вдруг успокаивается.

- И что дальше? - спрашивает он бесстрастным тоном.

Она удивленно приподнимает веки и медленно вынимает руку из под одеяла. Пытается разжалобить его холодный взгляд улыбкой. Но он, пристально всматриваясь в бездонную глубь черных женских глаз, жестко произносит:

- Если ты еще раз позволишь себе нечто подобное, то горько пожалеешь.

- Но я... Но мне тетушка Хон сказала, чтобы я разбудила вас...

- И часто ты будишь мужчин так? -

Глафирино лицо расцветает в озорной улыбке.

- Нет, только с тобой. Так захотелось тебя, дурачок, что просто не удержалась.

Она гладящим движением убирает руку, встает и, как ни в чем не бывало, идет от него.

Канг Чоль смотрит ей вслед со смешанным чувством ярости, смущения и, что скрывать, восхищения. Потом вскакивает в панике, что проспал и смотрит в сторону луга. Мужчины, равно удаленные друг от друга четкими уступами, мерно взмахивают косами. Канг Чоль хватает косу и бежит к ним.

- Канг Чоль, ты сначала поешь, - доносится до него голос тетушки Хон, но он даже не оглядывается.

Напарники приветливо улыбаются ему.

- Выспались? - спрашивает Петр.

- Почему не разбудили?

- Отец не велел. Да и ничего страшного, подумаешь, чуть-чуть поспали дольше...

Канг Чоль начинает косить с самого начала и к обеду настигает Петра.

Трофим уже вернулся и сидит на своем месте за торцом стола. На распряженной телеге стоят три большие деревянные бочки.

- Видал, - говорит он Канг Чолю. - Будем сразу солить здесь. После обеда можешь поспать, ночью будем рыбачить.

- Рыбачить будем, но спать днем не буду, - смеется Канг Чоль. И тут же приняв из рук Глафиры горячую чашку супа, громко благодарит ее: - Спасибо, хозяюшка!

Она смотрит на него кротким взглядом и желает приятного аппетита. Вместо утреннего цветастого сарафана на ней темное длинное платье, а голова замотана белым платком, отчего вид у нее смиренный. Такое перевоплощение, почему-то доставляет Канг Чолю удовлетворение.

Ночью Канг Чоль опять рыбачит с Трофимом.

И снова он просыпается от ощущения, что кто-то находится рядом и смотрит на него. Это вновь Глафира. Канг Чоля удивляет выражение женского лица - виноватое и просительное.

- Случилось что-нибудь? - спрашивает он хриплым со сна голосом.

- Да, - тихо шепчет она и вдруг плачет.

Канг Чоль рывком садится.

- Что случилось?

- Я... я полюбила вас...

На его лице оторопь.

- Вы... Вы зачем так говорите? Что я вам сделал плохого, что вы не оставляете меня в покое?

Она печально улыбается:

- Это вы лишили меня покоя, Канг Чоль... Как мне теперь жить, даже не знаю...

Он хмурит брови, не зная, что сказать.

Глафира вытирает слезы и выпрямляет стан.

- Все. Извините меня за мои колкости. Раньше я думала, пусть хоть на миг... А сейчас осознала, если не навсегда, то чего стоит миг...

Канг Чоль не совсем понимает, о чем она говорит. Лишь проглатывает комок, застрявший в горле, когда она уходит.

Сенокос идет на убыль. На скошенном лугу высятся ровными рядами аккуратные стожки сена.

Полнолуние. Канг Чоль просыпается от приглушенного злобного рычания Грома, лежавшего рядом. Загривок собаки весь вздыбился.

- Тихо, Гром, тихо, - настораживается Канг Чоль и приподнимается.

Темная фигура проскальзывает к лошади. Канг Чоль достает берданку, спрятанную под циновкой, и тихо передергивает затвор. Похититель пытается развязать путы на ногах лошади, но потом решает увести ее так. Бедное животное упирается и всхрапывает.

И тут он видит еще двоих находившихся недалеко от навеса. Согнувшись, они начинают отходить задом. Канг Чоль откатывается в сторону, целится и стреляет. И тут же откатывается еще дальше. И сразу же в ответ гремит два выстрела. Пули впиваются в то место, где только что он лежал.

Четыре тени несутся к лесу. Гром рвется за ними, но Канг Чоль осаждает резким криком: "Назад!". И разряжает берданку наугад вдогонку похитителям.

Раздается испуганный голос Трофима:

- Канг Чоль! Где ты?

- Я здесь, хозяин, - отвечает Канг Чоль и встает. Он идет к лошади и ведет ее к навесу.

- Что случилось?

- Кто-то хотел похитить лошадь...

- Ты никого не убил?

- Нет. Но вроде ранил одного...

На рассвете Канг Чоль обнаруживает две чужие гильзы и капельки крови на стерне.

В тот же день заканчивается сенокос.

При свете керосиновой лампы лейтенант Охадзуки записывает в тетрадь:

"За месяц мною собраны достоверные сведения о корейцах Приморья. Все это будет подробно изложено в отчете. В дневнике же хочу описать небольшой инцидент, случившийся на обратном пути. Недалеко от маньчжурской границы мы решили оставить напоследок небольшой "подарочек" и выбрали для этого русское село. Ночью мы подожгли несколько домов и оставили табличку с надписью на корейском языке. И совсем не ожидали, что русские крестьяне так быстро организуют погоню. Нам еле удалось скрыться от них в труднодоступной чаще, при этом сын Хан Чу Нама был ранен в спину. Отец ни за что не хотел бросать его и тащил вдвоем с племянником. Через день мы наткнулись на корейцев: шестеро мужчин и две женщины косили сено. И решили у них выкрасть лошадь. Ночью втроем подкрались к их лагерю. Пока Хан Чу Нам развязывал лошадь, я с племянником держал на мушке навес, где спали мужчины. Вдруг откуда-то сбоку раздался выстрел, и пуля, попала мне в руку, что не помешало бежать с остальными.

Сын Чу Нама в конце концов умер. Когда его хоронили, старый контрабандист плакал, осыпая проклятиями всех. До китайско-корейской границы мы дошли без особых приключений.

Рука зажила быстро, и лишь маленький шрам напоминает мне о везении, что стоило только неизвестному стрелку взять чуть левее и... Значит, не пришло еще мое время. Может, судьба хранит меня для свершения великих дел во славу нашей благословенной Японии?"

Идет дождь. Небольшая пристройка к конюшне, являющаяся мастерской. Канг Чоль сидит возле окошка и с увлечением читает вслух тоненький потрепанный учебник "Азбука". Иногда что-то не нравится ему в собственном произношении, и тогда он снова и снова повторяет прочитанное.

Приходит Петр.

- Ничего, если я зайду, - спрашивает он у порога.

- Конечно, конечно, Петр, - радушно приглашает его Канг Чоль. - Проходи сюда и садись на топчан.

Тот стряхивает с одежды дождевые капли и садится.

- Вы, я вижу, время даром не теряете. А я хотел поспать, да что-то расхотелось...

- Хочешь мне помочь, Петр? А то я тут запутался немного, - Канг Чоль, не дожидаясь ответа, взял учебник в руки. - Вот, слушай... Как твоя фамилия? Моя фамилия Петров. Почему "твоя" и "моя"? Должно же быть - "твой" и "мой"?

- У русских есть женские слова и мужские, - улыбается Петр. - Например, корова - это женское слово. Значит, надо "моя корова". А дом - мужское слово. Надо - "мой дом".

- А как их различать?

- Думаю, если слово оканчивается на гласную - это женские слова, а если на согласную - мужские.

- Так, так, значит, имя будет "моя". Как твоя имя? Моя имя Канг Чоль. Правильно?

- Вроде бы, - не очень уверенно согласился Петр. - Есть еще слова, которые и ни туда, и ни сюда. Как бы посередине.

- Неужели? - лицо Канг Чоля выражает такой неподдельный испуг, что Петр смеется. - А как их различать?

- Не знаю. Говорите лучше, меня зовут так-то.

- Меня зовут Канг Чоль.

- Очень хорошо.

- Моя фамилия... Твоя фамилия... Мой дом... Твой дом, - с паузами выговаривает Канг Чоль, прислушиваясь к звукам.

- У вас неплохо получается, - хвалит Петр. - Такое трудное слово, как "фамилия" запомнили.

- Его-то как раз и нетрудно запомнить, - говорит польщенный Канг Чоль. - Фамиле по-французски это, - тут он спохватывается.

- По-французски? - удивленно спрашивает Петр. - Вы знаете французский?

- Нет, но я встречался в Корее с французским пастором, вот от него и слышал это слово.

- А-а, - принимает объяснение Петр. - Вам бы с русскими пообщаться, сразу научились бы разговаривать.

- А где с ними общаться? Может, к какому-нибудь русскому богатею наняться на работу? - улыбается Канг Чоль. - Если отец твой отпустит...

- Отец не отпустит, - качает головой Петр и вдруг оживляется. - Хотите вечером пойдем на посиделки в русскую деревню?

- Хорошо, - соглашается Канг Чоль. - Только мне, наверное, надо волосы постричь.

- Дядюшка Хон вас пострижет. Сейчас я его позову.

- Как-то неудобно, Петр. Может, отдыхает старик...

- Ничего. Если он узнает, что это вам надо, сразу прибежит.

Действительно, Канг Чоль не успевает написать и трех строчек, как в столярку в сопровождении Петра является дядюшка Хон.

- Вот этого господина надо сделать похожим на русского, - с порога объявляет Петр. Табуретку поставим вот сюда... Так, прошу садиться, господин.

Канг Чоль послушно садится на приготовленное место.

- На плечи вам накинем этот кусок тряпки... Специально сбегал за ним в дом. И зеркало у Глафиры выпросил... Сидите спокойно, господин. Концы завернем вокруг шеи вот так, - с воодушевлением хлопочет Петр. - Все. Приготовления закончились. Дядюшка Хон, можете приступать.

- Подождите, - останавливает щелканье ножниц Канг Чоль. - Петр, мне хочется посмотреть на себя в зеркало.

- Хотите запомнить себя диким корейцем? - смеется тот. - Вот, смотрите, пока я добрый...

Канг Чоль смотрит в зеркало, а потом машет рукой:

- Давайте, дядюшка Хон.

- А не жалко? - спрашивает старик.

- Есть немного, - признается Канг Чоль. - Но раз попал в другую страну, надо перенимать ее быт и облик. Да и потом короткие волосы удобнее...

Через полчаса Канг Чоль снова смотрит в зеркало.

- Узнаете себя? - спрашивает Петр.

Канг Чоль проводит руками по волосам и смотрит на дядюшку Хона. Тот добродушно говорит:

- Хорошо или плохо - делать нечего. Просто надо привыкнуть.

- Через неделю никто и не вспомнит, как вы выглядели раньше, - заявляет Петр. - Ну, я пошел домой одеваться. Вроде и дождь кончился...

Вечереет. Парни выходят из подворья. Петр несет небольшую котомку.

Русское село Рузаевка находится в десяти ли (примерно пять километров) и от корейской деревни ее разделяет небольшой лес. Узкая дорога хорошо наезжена.

- Летом хорошо бегать в Рузаевку, - говорит Петр. - А зимой как снегу навалит, еле ноги передвигаешь. Пробовал ходить на лыжах, но у меня плохо получается. А вы катались на лыжах?

- Нет.

- А многие русские, особенно, охотники, зимой только на лыжах передвигаются. И так быстро, что пешком ни за что не угонишься за ними. А вот тунгусы, они живут где-то там, на севере, так те на собаках ездят. Слышали?

- Нет, - улыбается Канг Чоль. - А как они ездят?

- Привязывают шесть-семь собак, вот они и тащат сани. Я сам видел года три назад в Никольске. Туда приезжали тунгусы. Они на корейцев очень похожи. Собаки, здоровые такие, и очень послушные. Сани легкие, одной рукой можно перевернуть. А в Корее очень холодно?

- В южной части - тепло. Есть места, где вообще не выпадает снега. А в северной части - как здесь. Снегу выпадает не очень много, но зато дуют очень сильные ветра.

- Вот бы попасть на юг. Вы в море купались?

- Да.

- А я и моря-то не видел, - признается Петр. - Ага, собаки лают, слышите? Скоро будем в деревне...

Они входят в село.

- А кто хозяин дома, куда мы идем?

- Там живет девушка, Наталья ее зовут. Странная такая.

- Почему?

- Как вам сказать... Приехала одна из города, купила дом и превратила ее в библиотеку. Столько книг понавезла. И всем дает читать. В школе учительствует, а по вечерам у нее собирается молодежь. Нам бы выпить, повеселиться, а она все хочет, чтобы мы книги читали и обсуждали их.

- И что здесь странного?

- Ну, вы подумайте, из города приехать в деревню! Накупить столько книг и всем давать бесплатно! Разве нормальный человек будет делать так?

- Может так и должен поступать нормальный человек?

- Ну, вы тоже скажете, - смеется Петр. - И еще она, как ребенок, очень наивная. Впрочем, вы сами все увидите. Вот ее дом. Видите, ни забора, ни ворот. Разломала все и палисадник поставила. Цветник развела.

Петр открывает калитку.

- Может надо позвать хозяйку?

- Зачем? Здесь принято сразу входить в дом.

По дорожке, присыпанной песком, они проходят к крыльцу и без стука входят в сени. Свет пробивается через проем, занавешенный двумя красивыми портьерами, одна из которых убрана за крюк. Слышны голоса, музыка.

Петр проходит вперед, а Канг Чоль, чуть замешкавшись, так и остается стоять в сенях. Слышно, как приветствуют вновь прибывшего гостя, и как гость что-то говорит им, а потом издает удивленный возглас.

- Вы чего остались здесь? - в проеме показывается голова Петра. - Я говорю им, что пришел с товарищем, а вас нет. Идемте, я вас представлю всем.

В просторной комнате светло от большой керосиновой лампы. За круглым широким столом сидят две девушки - Палаша и Марья. Рядом худой и вертлявый парень по имени Порфирий. На скамье возле стены гармонист Николай и Василий.

К Канг Чолю несутся незнакомые слова - "здорово", "привет" и, наконец, знакомое - "здравствуйте". Это произносит возникшая в дверях статная девушка в длинной юбке и белой кофточке. На ее плечах темный платок, который красиво оттеняет золотистые волосы. Это хозяйка Наталья. Именно она приглашает жестом Канг Чоля сесть за стол.

Петр представляет Канг Чоля, как дальнего родственника, недавно приехавшего из Кореи. Поэтому он, само собой, русский язык знает плохо, но день и ночь учит.

-Так как вас зовут? - спрашивает Наталья, усаживаясь рядом.

Гость медленно произносит:

- Канг Чоль.

- Канг Чоль, - повторяет одна из девушек. - Какое трудное имя. Петя, можно мы его будем звать просто Чоль?

- А это вы у него спросите, - смеется Петр. Он устраивается на лавке рядом с парнями.

- Можно мы вас будем звать просто Чоль? - обращается девушка к гостю.

Канг Чоль не понимает вопроса, но решает кивнуть утвердительно.

- Он понимает, - хвали девушка. - А меня зовут Палаша. Хозяйку - Наталья. Вон та девушка - Марья. Гармонист - Николай. Рядом с ним - Василий. А этот худенький - Порфирий.

У Палаши круглое лицо, золотисто-соломенным жгутом заплетенная коса и удивительно большие, словно нарисованные, голубые глаза с длиннющими ресницами. Когда она распахивает их и вперяет свой взор с прямотой невинного ребенка, то трудно не смутиться. Канг Чоль, глянув один раз в этот голубой омут, больше не решается. А вот Натальины глаза - карие, глубоко посаженные, и в них, будто в колодце, видишь свое отражение. У Марьи такая белая кожа лица, что алый румянец кажется нарисованным. Серые зрачки переменчивы - в них вспыхивает то откровенное любопытство, то стеснительность и робость.

- Как вам в России? - обращается к Канг Чолю Наталья. И заметив, что вопрос не понят, она тут же перестраивает вопрос: - В России хорошо?

- Да, хорошо, - кивает Канг Чоль.

- А сколько ему лет, Петруша? - вновь звучит звонкий голос Палаши.

- У него, у него спрашивайте... Он же пришел, чтобы учиться говорить по-русски.

-Тебе... Сколько... Лет? - она выговаривает слова раздельно как глухонемому.

- Подожди, Палаша, - останавливает ее Наталья, и сама обращается к Канг Чолю. - Вот ей восемнадцать лет, Марье - семнадцать, а мне - девятнадцать. А вам сколько?

И снова Канг Чоль понимает вопрос.

- Двадцать... два, - с запинкой отвечает он.

- А на вид такой молоденький, - замечает тихо Марья.

- И хорошенький, - добавляет Палаша.

Наталья улыбается. Ей тоже нравится новый гость. Ей хочется, чтобы гость оживился, стал рассказывать что-нибудь интересное, чтобы сам весело засмеялся и стер с лица печальное выражение.

- Девочки, - говорит она, - что-то парни наши заскучали. Расшевелите-ка их частушками.

Девушки переглядываются. Палаша что-то шепчет на ухо Марье, и тут же выступает вперед.

- Как у нашего Порфиши,

Продырявилися вирши,

Он их ставит день и два,

А поймает черта с два!

Худенький вертлявый парень грозит кулаком девушкам и толкает Николая. Тот рвет гармошку, и тут же раздается веселая музыка, повторившая мотив, на который пела Палаша. Комнату оглашает мужской голос:

-Заявила Пелагея,

Я милее всех на свете,

Не хочу в телеге я,

Только на карете.

Гармошка, выдав затейливый перебор, приглашает следующего.

В состязание вступает Марья.

- Коля, Коля, Николашка,

В голове - одна гармошка,

С нею он и ест, и спит,

Ей "милашка" говорит.

У этой стеснительной девушки очень звонкий голос. А когда она завершает свое четверостишие задорным "ух" и "ах", то невозможно удержаться от улыбки.

Гармошка снова делает пируэт и басит одним и тем же зазывным перебором. И вдруг сам гармонист выдает ответный куплет.

Дома, дома у Марии,

Запираются все двери,

Но в любую щелочку,

Умыкают доченьку.

После этих слов уже Марья шутливо грозит парням кулачком. А Порфирий выскакивает на середину комнаты и ладонями, ударяя то по груди, то по голенищам сапогам, выдает такую дробь, что Канг Чоль от изумления открывает рот.

- Весело гуляете, - вдруг раздается чей-то громкий мужской голос. Гармошка тут же смолкает, издав напоследок жалобный писк.

В проеме стоит могучего телосложения парень. Тесный пиджак расстегнут спереди, обнажая расшитую косоворотку. Крепкая шея как ствол кедра, которую венчает голова с темным волнистым чубом. Взгляд нового гостя чуть снисходителен и властен. Губы изогнуты в насмешливой улыбке. От всей его мощной фигуры исходит спокойная уверенность, которую подчеркивает голос с хрипотцой.

- Глеб Евлампиевич, наше вам почтение, - выкатывается вперед Порфирий. - Припозднились вы сегодня чего-то...

- Не мельтешись, Порфирка, - усмехается вновь прибывший. - Всем здоровеньки булы! А Наталье наш особый привет!

- Здравствуйте, Глеб, - сдержанно отвечает Наталья. - Проходите, что же вы встали в дверях.

- А я не один, - говорит тот и оглядывается. - Даша, покажись...

Из-за его спины показывается смеющаяся высокая чернобровая девушка. Сразу видно, что они брат и сестра.

- Дашка приехала! - кричит Палаша и бросается к гостье. Девушки обнимаются.

Глеб подходит к парням и каждому пожимает руку.

- А это кто? - смотрит он на Канг Чоля.

- Это родственничек Петра, - высовывается Порфирий. - Недавно приехал из Кореи и ни бе, ни ме по-русски. Ха-ха!

- Это ничего, - говорит Глеб. - Давай поздороваемся что ли, черт не русский.

Протянутая огромная ладонь клешней обхватывает пальцы Канг Чоля и начинает медленно жать. При этом лицо у русского силача остается спокойным. Чолю приходится напрячься, чтобы выдержать натиск. Неожиданное сопротивление, видимо, удивляет Глеба. Левой рукой он щупает напрягшие выше локтя мускулы соперника и с уважением произносит:

- А ты крепкий мужик, кореец. - Как зовут-то его?

-Канг Чоль, - снова выскакивает Порфирий. - Но мы решили звать его Чоль. А можно Чолька...

- Он что тебе собака, чтобы обзывать так, - хмури брови Глеб. - Чоль - хорошее имя. Садись, Чоль. Петю мы уважаем, а значит, и тебя в обиду не дадим.

Канг Чоль не понимает, о чем говорят, но доброжелательность нового знакомого ему нравится.

- Выпить есть что-нибудь? - спрашивает Глеб. - Петя, ты в прошлый раз обещал кое-что принести? Принес, значит. Тогда нашу присказку, хлопцы.

Он складывает ладони рупором и громко декламирует:

- Что-то стало холодать...

И все остальные парни хором поддерживают его:

- Не пора ли нам поддать!

На лице Натальи появляется улыбка, какая часто бывает у взрослых в ответ на детские шалости.

- Сейчас, сейчас, - успокаивает она парней. - Ну что ж, давайте устроим праздничный вечер. Все-таки Дарья приехала и гость у нас новый.

Парни говорят о чем-то своем, а Канг Чоль наблюдает, как идет приготовления к ужину.

Сначала стол накрывают белой скатертью, а на нее уже расставляют керамические тарелки, стеклянные стаканчики и блестящие металлические вилки. Первым делом в глубокой деревянной посудине появляется соленая капуста с красными прожилками моркови. В чашках поменьше - маринованные грибы разных видов. Знакомое уже Канг Чолю сало, нарезанное тонкими ломтями. Картошка, сваренная прямо с кожурой. Красная икра, которая, как говорил Трофим, рисовой каше не подруга. На большой тарелке - куски вареной курицы и ржаной хлеб, нарезанный тонкими и красивыми ломтями. И, наконец, появляются две большие бутылки: одна с самогоном, другая - с рябиновкой.

- Прошу к столу, гости дорогие, - объявляет Наталья. - Чем богаты, тем и рады...

Канг Чоль садится между Петром и Палашей.

- Наливай, Порфирий, - распоряжается Глеб. - А ты, Николай, поухаживай за дамами. Они, конечно, хотят рябиновку...

Вот как оказывается у русских. Женщины так же, как и кореянки, накрывают на стол, но садятся с ними наравне. И не они наливают вино, а им. И воспринимается это как должное. Никто не церемонится: все держатся свободно и непринужденно.

- Ну, Дарья, с приездом тебя! - поднимает стаканчик Наталья.

Все чокаются. И пьют до дна.

Палаша берется ухаживать за Канг Чолем. Наложила всего понемногу на тарелку.

Едят, не торопясь, оживленно беседуя. Часто смеются. Канг Чоль старается все делать, как соседи. Руками очищает картошку от кожуры, макает в соль. Закусывает капустой. Только вот маленькие гладкие грибочки трудно цеплять на вилку.

Потом, как он понимает, пьют за него. Потому что все тянутся к нему чокнуться.

Когда после третьего тоста Канг Чоль решил лишь пригубить самогон, Порфирий восклицает:

- Эй, эй, парень, не годиться так. До дна надо пить, до дна...

- Оставь его, - вступается Петр. - Не привык он пить еще самогон.

- Как это оставь, - возражает тот. - Все пьют как люди, а он?

- Порфирий, перестаньте, - вмешивается уже Наталья. - Не хочет человек напиваться и это очень хорошо.

- А я, значит, напиваюсь, - начинает заводиться Порфирий.

- Да, напиваешься как свинья, - вмешивается Глеб. - Сколько раз мне приходилось тащить тебя домой.

Порфирий обиженно молчит, обдав Канг Чоля злобным взглядом.

Потом стали петь песни. Первой, после недолгих уговоров, начинает Марья. Ее голос, вначале едва слышен. Мелодия плавная и печальная: гармонь тихо рыдает.

Канг Чоль замирает. О чем она поет? Что-то бесконечно широкое и далекое разворачивается вместе с песней: то ли бескрайнее небо со звездами, при виде которой всегда захватывает дух и хочется помолчать, то ли спокойная гладь моря, своей далью манящая взгляд, то ли лицо любимой женщины, такое знакомое и такое переменчивое, что никогда не наскучит любоваться им. А на душе - щемящее волнение, грусть и тоска по чему-то неизведанному, но такому желанному.

Когда звучат последние аккорды песни, Канг Чоль чувствует, как глаза его туманятся слезой.

Песня Натальи тоже грустная, но эта грусть не безнадежная. Будто кто-то говорит, что не все потеряно, что еще будут впереди счастливые времена. И хочется улыбаться сквозь слезы.

Парни поют вместе. Сначала затягивает Николай, а потом его дружно поддерживают остальные. При этом Глеб издает временами лихой свист, похожий на свист хлыста, который подстегивает и без того галопом несущийся припев.

Дарья читает стихи. В ее голосе то гневном, то умоляющем, звучат неподдельная страсть страдающей девушки.

А потом начинаются пляски. Стол отодвигают в угол. Все садятся на скамью вдоль стены. Василий гоголем прошелся по комнате и, остановившись перед Палашей, кланяется ей. Та встает и отвечает тоже поклоном. Затем с платочком в руке выплывает на середину. Василий семенит за ней, заложив руки за спину и покачиваясь всем телом. Палаша выбивает дробь каблучками и делает несколько пируэтов. Кавалер тоже показывает ей, что умеет выделывать лихие коленца. И тут же оба пускаются в пляс. Музыка такая задорной, что Канг Чоль стал невольно притоптывать ногой. Петр берет две деревянные ложки и принимается ловко отбивать такт по столу. Вскоре все, кроме гармониста Николая, выскакивают в круг.

Наталья подбегает к Канг Чолю.

- Идемте, идемте к нам, - тянет она его за руку.

Он тоже начинает плясать, хлопая себя по груди и барабаня сапогами пол. Его участие вызывает среди танцоров бурное одобрение: гармошка тут же убыстряет темп музыки, а Палаша временами звонко взвизгивает: "Ой -и -их!".

Под конец вечеринки пьют чай с вкусным ароматным вареньем.

- Приходите еще, - говорит Наталья, улыбаясь на прощанье.

- Как вам русские посиделки? - спрашивает Петр, когда они возвращаются домой.

- Понравилось, - отвечает Канг Чоль.

- А кто из девушек вам больше всего понравилась?

- Не знаю. Все вроде понравились...

- Да? А вот мне очень нравится Палаша, - признается Петр. И жалуется: - Но она на меня даже не обращает никакого внимания.

- Может, ты ей не привычен? - предполагает Канг Чоль.

- Как так? - останавливается тот на миг. - Мы давно знакомы. Ей просто Николай нравится. Эх, умел бы и я так играть на гармошке!

- И что тогда?

- Любая девушка была бы моя, - заявляет Петр.

- И что тебе мешает научиться?

- Не получается. То ли терпения нет, то ли способностей. А впрочем, уже поздно учиться. Все равно осенью в армию идти. А вы служили в армии?

- Немного пришлось, - осторожно отвечает Канг Чоль и меняет тему разговора: - А я представлял себе посиделки несколько по-другому.

- Чтобы все напились и обязательно подрались, да? Нет, у нас все по-хорошему. А вот на соседней улице парни и девушки собираются у одной вдовушки. Там действительно часто происходят потасовки.

И Петр рассказывает, что молодежь деревни поделена на две группы. В одной - дети состоятельных крестьян, а в другой - сплошь беднота.

- Вот у Глеба и Даши отец имеет свыше десяти лошадей и двадцать коров. Держит пять работников. Даша учиться во Владивостоке, в гимназии. Или взять, Николая, он сын старосты деревни. У Василия отец держит сельскую лавку. Родители Палаши, Марьи и Порфирия тоже не из бедняков. У них дома строго насчет спиртного, хотя и могли бы каждый день напиваться. Нет, нам незачем водиться с той компанией. Иногда они задирают нас. Прошлой зимой была крупная драка.

- И кто кого? - улыбается Канг Чоль. - Вы как мальчишки.

- Их больше, но все равно мы не отступили. Если бы один на один, то Глеб всех бы побил.

- А тебе досталось тогда?

- Еще как! У них есть такой Афоня, ох и ловок в драке, - с восхищением говорит Петр. - Ростом он даже чуть пониже вас, но вряд ли вы его победите.

- Ну, мы это еще посмотрим, - говорит Канг Чоль.

Петр смеется:

- А говорите, как мальчишки...

Трофим в гостях у кузнеца Епифана. На столе початая бутылка самогона, нехитрая закусь.

- В детстве отец меня первый раз взял на мельницу, - говорит Трофим. - Голодное было время, а тут много-много телег с мешками. Вот тогда я решил, что вырасту, и сам буду иметь такую мельницу. Это время пришло. Но мне нужен компаньон и потому предлагаю тебе войти в долю...

- В долю? У меня ведь, Трофимушка, кроме вот этих вот рук нет никакого капиталу, - смеется Епифан, показывая ладони.

- Вот эти-то руки и голова твоя нужны. А деньги мои. Что заработаем -пополам. Неужели мы с тобой не поставим хорошую мельницу?

Епифан, не торопясь, скрутил самокрутку и закурил.

- Поставить-то можно - задумчиво сказал он. - Что ж, не поставить. Да и мне, честно говоря, надоело изо дня в день махать молотком. Но кто без меня будет ковалить? Закрою кузницу, а люди что скажут? Нет, Трофимушка, спасибо тебе за хорошее предложение, но я так поступить перед односельчанами не могу.

Трофим выкатывает глаза.

- Да что тебе соседи, - начинает он и умолкает, наткнувшись на непреклонное выражение лица Епифана. - Может, мы найдем другого кузнеца...

- Другого? Где? Был бы другой - и разговору не было бы...

- А если научить кого-нибудь?

- Какой парень нонче захочет целый день жариться в кузнице? Эх, жаль, сына у меня нет, одни дочери. Вот его бы я научил.

- Значит, если бы нашелся такой парень, ты бы его обучил? - щурит глаза Трофим. - А потом мы с тобой занялись бы мельницей?

- Да, - соглашается Епифан. - За месяц я его обучу азам. Но это должен быть не какой-нибудь шалтай-болтай, а сильный парень, охочий до работы.

- Будет тебе такой парень, - торжественно обещает Трофим. - Скоро я его приведу и покажу тебе.

Жена Трофима сидит в кресле и слушает внимательно мужа.

- Предлагаю я, значит, Епифану на паях построить мельницу, а он говорит, что не может бросить кузницу. Что, мол, односельчане скажут? Ни один кореец не подумал бы так. Наоборот, злорадствовал бы, вот вы теперь попробуйте обойтись без меня. А этот, - Трофим качает головой. - Вот и пойми этих русских. Никогда не знаешь, обо что споткнешься. Может мне найти другого компаньона?

Жена отвечает тихим голосом:

- Лучше него не найдешь. Только совестливый человек может думать так. И что вы решили?

- Я обещал найти ему парня, которого он обучит.

- Вы подумали о Канг Чоле?

- Да. И как вы всегда угадываете мои мысли?

- Я даже знаю, почему вы решили отослать лучшего работника. Вы боитесь, что наша дочь может увлечься им?

Трофим разводит руками.

- Не скрою, и такие мысли меня посещают. Приедет она после гимназии, а тут... Не-ет, Канг Чоль не ровня нашей дочери.

- Вспомните о себе, кем вы были и кем стали. Главное, чтобы человек был хороший.

- Вы никак уговариваете меня отдать нашу дочь за этого батрака? Нет и нет. Сегодня же я поговорю с Канг Чолем и отошлю его.

- Жизнь сама рассудит, Трофима, - с задумчивой улыбкой говорит жена. - Не забыли, как я вышла за вас замуж вопреки воле родителей?

- Так это вы, - берет ее за руку Трофим. - Другой такой нет на свете.

- А яблоко от яблони недалеко падает, Трофима...

Канг Чоль сидит перед керосиновой лампой и учит русский язык. Он увлечен и не сразу реагирует на стук в дверь.

- Ты что запираешься, - строго спрашивает Трофим, входя в комнату и окидывая ее внимательным взором. Кругом чисто прибрано, инструменты сложены на полке. Постель скатана в рулон, видать, еще не собирался спать. Возле окна - верстак. Керосиновая лампа и тоненькая книжка.

- Чем это ты занимаешься, что держишь дверь на запоре, а? - Трофим подходит к верстаку.

- Книжку почитываешь? - удивляется он, берет книжку в руки и обнаруживает, что "Азбука". - А-а, русский язык учишь? Это хорошее дело. А лампу где взял?

- Петр купил, - спокойно отвечает Канг Чоль. - И керосин тоже. Я ему денег дал, когда он ездил в Рузаевку.

Трофим поджимает губы и спрашивает на русском:

- Так ты уже хорошо говоришь по-русски?

Канг Чоль качает головой и медленно отвечает:

- Плохо. Я буду хорошо говорить по-русски.

- Молодец! - изумляется Трофим. - Только вот зачем запираешься? Боишься, что ведьма утащит?

Канг Чоль пожимает плечами.

- Не знаю, случайно, наверное.

- Случайно, говоришь? - усмехается Трофим. - Ну ладно, садись, поговорить надо.

Он садится на топчан, а Канг Чоль устраивается на табуретке.

- Помнишь, я тебе говорил про кузнечное дело? Ты еще согласился обучаться...

- У кого?

- У Епифана - кузнеца Рузаевки. Я с ним уже предварительно договорился. Так что, если хочешь, то месяц-два будешь обучаться у него. Согласен?

- Да, - отвечает Канг Чоль.

- Вот и договорились, - с удовлетворением произносит Трофим. - Жить будешь у Епифана.

- Да? - с приятным изумлением восклицает Канг Чоль. - Это же замечательно!

- Почему замечательно? - окидывает парня взглядом.

- Меня будет учить кузнечному делу такой мастер, как Епифан. Я буду жить с русскими и ежедневно общаться с ними. Разве это не замечательно? - смеется Канг Чоль. - И когда начнется обучение?

- Завтра. Поедем после обеда.

Трофим не сразу идет в дом. Обходит конюшню, свинарник. На крыльце смотрит на освещенное окошко Канг Чоля и бормочет:

- Надо же, как школьник учит русский язык. Только вот зачем запирается?..

Ночь. Канг Чоль спит на топчане. Тихий скрип открываемой двери заставляет его проснуться. В комнату проскальзывает неясная фигура и застывает. Канг Чоль берется обеими руками за валик, что под головой. И вдруг догадывается, кто перед ним и спокойно произносит:

- Я же сказал, чтобы ты больше так не делала.

Глафира тут же бросается вперед, падает на колени у его изголовья, обнимает его и шепчет:

- Молчи, молчи, сделай вид, будто спишь, и что тебе все это снится...

Канг Чоль освобождается от ее рук и садится. Она снова лезет к нему. Он легонько трясет ее за плечи.

- Где же твоя женская гордость?

- Нет у меня никакой гордости, - бормочет она глухим голосом. И вдруг плачет. - Из-за тебя, проклятого, потеряла я свою гордость... Ну, неужели тебе не хочется?

- О чем ты говоришь? Даже, если бы хотел, неужели я стал бы это делать исподтишка?

- Тогда давай уедем, убежим. Во Владивостоке живет дядя, он нам поможет. А деньги у меня есть...

Канг Чоль изумленно:

- Ну, ты сумасшедшая... Ты бы хоть спросила - люблю ли я тебя?

- Любишь, я ведь вижу, любишь...

- С чего ты взяла? - Канг Чоль качает головой. - Нет, Глафира, я не люблю тебя.

Она замирает.

- А теперь иди, а? Я тебя прошу - иди...

- Ты врешь, - заявляет она неожиданно. - Я тебе нравлюсь, но ты боишься. Ты трус! Ты не настоящий мужчина! Или... или ты не можешь?

- Да, да, - поддержал ее Канг Чоль. - Я трус, не настоящий мужчина. И не могу. А ты иди...

Он слегка подталкивает ее.

- Нет, нет, - спохватывается она. - Канг Чоль, прости меня. Я сама не знаю, что говорю. Обними меня, возьми... Хоть раз!..

Она тянется к нему, и ему снова приходится оттолкнуть ее.

- Слушай, Глафира, вот если бы к тебе пришел человек, которого ты не любишь, и стал бы домогаться тебя, чтобы ты стала делать?

- Может, и отдалась бы.

- Не болтай глупостей. Иди!

Она встает.

- Я уйду, - в ее голосе угроза. - Но ты еще меня припомнишь. Ты еще не знаешь, что такое оскорбленная женщина.

Она уходит, а Канг запирает дверь на засов.

За завтраком Канг Чоль сообщает супругам Хон о своем переезде.

- Ай-гу, - всплескивает руками тетушка Хон. - Как же вы будете одни жить у русских? Кто же вас кормить будет?

- Русская тетушка, - смеется Канг Чоль. - Жена Епифана.

- Похоже, вы рады этому, - замечает дядюшка Хон. В его голосе грусть.

- Но я же ненадолго. Поживу месяц-два и снова вернусь. Да и Рузаевка в двух шагах, так что буду часто навещать.

- С чего это Трофим так решил? - лицо дядюшки Хона стало задумчивым. - Может, вы не поладили между собой?

- Что вы такое говорите? - смотрит на мужа тетушка Хон. - Уж такого работника, как Канг Чоль, поискать надо.

- В том-то и дело. На того, кто тащит, больше грузят. Верно, Иван?

Тот, занятый едой, только кивает головой.

Канг Чоль и Петр на крыше небольшого строения стелют горбыль.

- Вижу, что вы очень рады, - говорит Петр. - Я бы тоже с удовольствием уехал куда-нибудь. А то уже это чертово хозяйство надоело до смерти. Конца и края нет проклятой работе. Баньку переделаем, кузницу будем ставить. Потом еще что-нибудь придумает!

- Так ты же осенью в армию уходишь, - удивляется Канг Чоль.

- Армия что? Там я подневольный человек, - Петр смотрит на небо. - Хотелось бы быть свободным как вон та птица.

На фоне белых облаков отчетливо виден стервятник, застывший в свободном парении.

- Свобода без обязанностей, наверное, тоже угнетает, - замечает Канг Чоль.

- А что такое обязанность? Сыновний долг, семья, дети - это все понятно. А вот вы одни, какая у вас обязанность?

- Цель. Человек ставит перед собой цель и хочет достичь ее. Так он обязывает себя.

- И что это ему дает? - усмехается Петр. - Богатство, власть - все, что опять привязывает человека?

- Все зависит, какую цель ставит перед собой человек. Не обязательно же деньги...

- А какая у вас цель? - в ожидании ответа Петр даже перестает стучать молотком.

- Пока лишь выучить русский язык.

- А потом?

- Потом видно будет, - уклончиво отвечает Канг Чоль.

- Темните, - яростно стучит молотком Петр. - Хотите выучить русский язык, потому что без этого вам никогда разбогатеть.

Канг Чоль с любопытством смотрит на него.

- А почему ты думаешь, что я хочу стать богатеем?

- Все хотят этого. Мой отец спит и видит, как бы еще больше разбогатеть. Вот мельницу задумал, дальше магазин. И вы этого хотите, разве не так?

- Нет, Петр. Мне об этом незачем мечтать, потому что я очень богатый человек.

- Вы? - от неожиданности тот роняет молоток.

- Да, я, - кивает головой Канг Чоль. - Все мои друзья погибли, а я жив. Разве это не величайшее богатство?

Петр глотает слюну.

- И вы... вы мечтаете расквитаться за них?

- Я не просто мечтаю, я живу этим.

Канг Чоль произносит эти слова, сузив глаза, и таким яростным шепотом, что Петр смущенно отводит взгляд.

Когда Канг Чоль закидывает на телегу мешок, Трофим с удивлением спрашивает:

- А это что такое?

- Мешок с опилками.

- С опилками? - не верит Трофим. - Ну-ка развяжи его...

Канг Чоль послушно берется за узел, но тут вмешивается Петр.

- Да это для тренировок, отец. Канг Чоль подвешивает его и молотит ногами.

- Ногами? - на лице Трофима изумление. - Ладно, оставь. Только Епифан будет смеяться. И вообще, смотри там у меня. Ишь ты, ногами учится бить по мешку. Сил много...

Канг Чоль кланяется четt Хонов и пожимает руку Петру.

- Встретимся в субботу у Натальи, - подмигивает тот.

Канг Чоль и Трофим едут молча. Наконец, Трофим, кашлянув, примирительно тоном вопрошает:

- Ты на меня не обижаешься, Канг Чоль?

- За что? - оборачивается Канг Чоль.

- Ну, что отсылаю куда-то, за мешок этот. Я же не знал, что там... Сразу взыграло хозяйское чувство. Когда сам будешь хозяином, поймешь меня...

- Да я не обижаюсь, - успокаивает его Канг Чоль.

- Правда? Я вспомнил, как ты того русского мужика свалил ударом ноги. Ха-ха! - вспоминает Трофим и неожиданно спрашивает: - А кем был твой отец?

- Служащим в канцелярии правителя уезда.

- И родители живы?

- Нет. Мать умерла, когда мне было одиннадцать лет, а отец два года назад.

- Ваш род дворянский?

- Нет. Просто отец воспитывался в дворянской семье и сумел получить образование.

Трофим, задумчиво пожевав губами:

- Так ты, значит, янбанин. А в Корею думаешь вернуться?

- Нет. Меня там никто не ждет.

- А ты слышал про отряды "ыйбен"?

- Да, - безразличным тоном отвечает Канг Чоль. - Говорят, сейчас они все разбежались?

- Кое-какие командиры все пытаются организовать новые рейды в Корею, но у них ничего не получается. И не получится, - заявляет Трофим. - Людям сейчас не до этого. Да и русские власти стали относиться строже к таким набегам.

- А вам не обидно, что Корею захватили корейцы? - как бы, между прочим, спрашивает Канг Чоль.

- Обижайся - не обижайся, что тут поделаешь. Я - русский подданный, крещенный, и живу по законам России. Во время русско-японской войны помогал государству, чем мог. Случись новая война, снова буду помогать. А поддерживать "ыйбен" не хочу и не буду. И тебе не советую. Ты меня понял?

- Да, хозяин, - смиренно отвечает Канг Чоль.

Епифан встречает их приветливо. Помогает стащить с телеги плуг. Показывает комнатку, где предстоит жить Канг Чолю.

Кузница представляет собой навес, примыкающий к хибаре, где когда-то жила семья Епифана. Со временем кузнец поставил большую избу, которую от прежнего жилья разделяет огород.

В хибаре две комнатки. Большая приспособлена под слесарную мастерскую, а в маленькой предстоит жить Канг Чолю.

Деревянный пол чисто вымыт. У стены - топчан, возле окна - небольшой стол, табуретка.

Комнатка нравится Канг Чолю. Он быстро перетаскивает свои вещи. В дверях показываются Трофим и Епифан.

- О, да ты будешь здесь жить как господин, - восклицает Епифан. - Ко мне и не захочешь вернуться.

И говорит то же самое кузнецу по-русски. Тот добродушно смеется:

- Это доченьки мои прибрались. Сегодня мы с работой погодим, а вот завтра с утра пораньше попросим к наковальне. А сейчас, пожалуйте ко мне в дом...

В большой горнице гостей уже ждал щедро накрытый стол. Жена кузнеца и две дочери встречают гостей с поклоном. Старшая из них к приятному изумлению Канг Чоля оказывается Марьей.

- Переоденься вот в это, - сказал Епифан и кивает на стопкой сложенную одежду. Рядом стоят старые сапоги.

Канг Чоль послушно переодевается. Епифан исподлобья оглядывает его мускулистый торс и одобрительно хмыкает.

Ношеные штаны и рубаха аккуратно выстираны. К этому наряду прилагается еще головной убор, сделанный из войлока, и кожаный фартук.

Епифан тоже в фартуке, но без головного убора. Кудрявые волосы убраны ленточкой.

Кузнец неторопливо кладет в топку кусок скрученной березовой бересты, а на нее горсть щепок. Разжигает огонь и потом уже подкладывает полена. Когда пламя начинает весело трещать, кузнец сыплет сверху древесный уголь и берется за ручку мехов. С каждым хлюпающим выдохом кожаного мешка огонь разгорается сильнее.

- Ну-ка сам попробуй, - предлагает Епифан. - Только не торопись...

Доверив Канг Чолю меха, кузнец сует в горн несколько полосок железа. На темной поверхности заготовок начинают искриться бледно-розовые точечки, потом они стали сливаться, придавая металлу сначала темно-малиновый окрас, а потом красный. Но и это еще не все. Огонь-художник жаждет уподобить инородное тело своему ослепительно бело-оранжевому цвету.

Епифан длинными клещами вытягивает светящую полоску, сует ее между двумя штырями, сгибает конец в виде подковы и бросает обратно в горн. То же самое он проделывает с другими заготовками.

Канг Чоль внимательно следит за кузнецом. Тот снимает с гвоздя готовую подкову, кладет на край большой наковальни. Показывает пальцем на глаза и на готовое изделие - смотри, мол, на него, когда будешь работать. Берет молот и изображает удары.

И вот брызжущая жарким светом заготовка на наковальне. Епифан слегка стучит молотком по кончику дужка и тут же, как бы ненароком, задевает наковальню. Канг Чоль опустил молот, на то место, которое показал кузнец. Снова легкий стук молотка, но уже чуть повыше, звон наковальни и тут же эхом тяжелый удар молота. И пошло-поехало: тах-дзинь-бум, тах-дзинь-бум...

Вдруг "дзинь" не последовало, и Канг Чоль замер с поднятым молотом. Епифан кивает:

- Правильно, если я не ударяю по наковальне, то тебе бить не надо. Понял? Давай еще...

Опять молоточек, словно ищейка, ведет за собой молот, при этом каждый раз, подтверждая свою команду звонким постукиванием по наковальне.

Заготовка темнеет. Кузнец сует ее в горн и тут же достает другую.

При втором заходе уже начинает вырисовываться очертание подковы. Наступает момент, когда мастер сам должен довести дело до конца. Кузнец надевает почти готовое изделие на круглый пирамидальный конец наковальни и подравнивает края. Потом Епифан берется за молоток с острым концом. Он бьет, почти не целясь, левой рукой четко перемещая заготовку над отверстием в наковальне. Жало протыкает раскаленный металл насквозь, и вскоре маленькие дырочки дугообразно усеяли канавку. Остается лишь отделить почти готовое изделие от остальной полоски железа, что и делает Епифан двумя ловкими ударами. Укоротившаяся заготовка снова уходит в горн, а готовая подкова, приняв еще несколько подрумянивающих шлепков, летит в кадку с водой.

Канг Чоль даже не успел толком восхититься, как на наковальню ложится новая алая полоска железа. И снова звон ударов оглашает кузницу.

- Отдохни, - говорит Епифан и подходит к горну. Ворошит кочергой угли, сует туда новый кусок железа. И только после этого садится на чурбак и достает кисет. По его лицу даже ни видно, что он только что отковал девять подков.

Зато Канг Чоль весь взмок. Он смахивает рукой пот с лица и жадно припадает к носику чайника.

Епифан что-то говорит добродушно, покачивая головой. И Канг Чоль понимает, что тот советует много не пить. Потом показывает рукой - садись, мол, рядом.

- Куришь? - спрашивает он и протягивает кисет. Канг Чоль берет кусочек бумаги, насыпает туда крупного табаку. Пальцы все еще дрожат от напряженной работы, но он кое-как справляется с непривычным делом. Проводит языком по краю бумажки, прикуривает и тут же кашляет.

- Что крепок табачок? - смеется Епифан. - Ничего, привыкнешь.

Сам кузнец неторопливо и вкусно втягивает дым, но еще дольше выпускает его через большие четко очерченные ноздри. Светлые усы над краями губ рыжие от табака. Самокрутку он держит двумя пальцами - большим и указательным. И затягивается так, что огонек трещит.

...Перекур закончен и опять тяжело задышали мехи, выдувая из горна раскаленный жар. Снова перед глазами Канг Чоля лишь яркая заготовка и молоток, рыбкой-лоцманом, снующий впереди. И одна забота - не промедлить, ударить точно и именно с такой силой, какая требуется.

Напряженную работу прерывает темноволосый парень, приехавший на лошади без седла.

- Здорово, дядя Епифан, - весело здоровается он с кузнецом и обводит Канг Чоля вызывающим взглядом. - А это кто? Уж не примака ли взяли в дом?

- Да будет тебе, Афоня, - чуть насмешливо говорит Епифан. - Что там у тебя?

- Подковка слетела.

Ростом парень не выше Канг Чоля. Плечи кажутся очень широкими из-за тонкого стана. В каждом движении чувствуется кошачья ловкость. Заметив, что его разглядывают, вскидывает голову.

- Ты чего уставился, тунгус? Русского человека не видал?

В его словах явный вызов, а в серых глазах пляшут дерзкие и веселые огоньки.

- Какой он тебе тунгус, паря? - вмешивается Епифан. - Это Чоль, кореец. Учится у меня кузнечному делу.

- Кореец или тунгус мне то что. Чего он уставился на меня? Я ведь могу и по морде врезать...

-Ты чего пристал к нему? - голос Епифан строг. - Идем, Чоль, покажу, как надо подковывать лошадей.

Они выходят из навеса. Лошадь старая и неухоженная. Кузнец привычными движениями проверяет поочередно все копыта и выпрямляется. На его лице явное недовольство.

- Так у тебя же все в порядке, Афоня.

- Неужели, дядя Епифан, - с деланным изумлением восклицает парень. - Вроде правая передняя того...

- Кончай дурака валять. Скажи, чего явился?

- Хотел посмотреть на этого тунгуса. А то мне Мариша все уши прожужжала.

- Какая Мариша? - удивляется кузнец.

- Да дочь ваша, дядя Епифан.

- Я тебе сейчас покажу Маришу! - сердится Епифан. - А ну марш отсюда немедленно!

Тот в деланном испуге поднимает руки, но глаза при этом смеются.

- Напужали, ох напужали, дядя Епифан. Все ухожу.

Афоня с разбегу вскакивает на лошадь, которая от неожиданности приседает. И прежде, чем уехать, еще раз обжигает взглядом Канг Чоля.

- А этому тунгусу скажите, чтобы и близко не подходил к Марише. А то я ему ноги повыдергиваю.

- Иди, иди, балабол.

Парень хлещет лошадь по шее концом поводьев, и та с места рвет в карьер.

Епифан считает нужным объяснить, зачем приезжал этот парень.

- Ухаживает он за Маришей, фу ты, за Марьей, понятно? Парень хороший, но балабол?

- Ухаживает? - с вопросительной интонацией переспрашивает Канг Чоль непонятное слово.

- Ну... ухлестывает. Нравиться ему Марья, понимаешь? Афоне нравится Марья...

Канг Чоль с улыбкой кивает головой.

- А ты, Чоль, будь осторожен. Афоня может тебя, - тут Епифан тычет в сторону Канг Чоля кулак, - поколотить. - Ты не улыбайся, он серьезно это может сделать, с него станется. Что-что, а драться он мастер. Эх, если бы к работе было столько рвения...

Последние слова кузнец произносит с невольным сожалением.

- Ну, давай за работу.

Еще один посетитель прерывает работу. Тщедушный мужичок, борода клинышком, возраста неопределенного и одежда в заплатках, принес сломанную косу.

- Почини, Епифанушка, а то без косы никак невозможно, - просит он. - Только денег сейчас у меня нет, я тебе их потом занесу.

Кузнец осматривает обломки и качает головой.

- Приварить невозможно. Я тебе лучше другую дам, - говорит он и выносит из кладовки новую косу.

Мужик принимается униженно благодарить его.

- Ладно, ладно, чего уж там. Занесешь деньги, когда будут...

Когда тот уходит, Епифан берет обломок косы, трогает лезвие и показывает подручному большой палец.

- Металл - во! Работа златоустовских мастеров. Эх, какую косу сгубили... Ну, да ладно, ножи из него хорошие получатся...

Потом приходит полная пожилая женщина. Несмотря на летний день, она одета в теплую кофту. Показывает самовар и место, где протекает. Голос у нее на удивление басистый, но тоже просительный.

- Завтра приходи, Василиса. Сделаю, обязательно сделаю. Сейчас некогда, видишь, сколько работы.

- А энто кто такой, чернявенький?

- Помощник он мой. Ну, ты иди, иди...

Настенька, младшая дочь кузнеца, приносит узелок с едой. Епифан и Канг Чоль обедают прямо за наковальней, постелив тряпку. И никогда еще русская еда - хлеб, щи, соленые грибочки не кажутся Канг Чолю такими вкусными. Запивают еду квасом.

После обеда долго не раскачиваются, поскольку в горне уже томились несколько заготовок.

Когда очередное изделие летит в кадку с водой, Епифан вдруг говорит:

- Все, на сегодня хватит. Ша-баш. Как умоешься и переоденешься, приходи вечерять. Не понял? При-ходи кушать...

- Спасибо, - кивает Канг Чоль. - Я приходи ужинать.

- Точно. Только надо говорить - не приходи, а приду. Я приду ужинать.

- Я приду ужинать.

- Вот теперь сказано по-русски.

Канг Чоль идет на речку искупаться. А потом решает пройтись по деревне.

Он идет по улице, который приводит его к небольшой площади, на которой белеет церквушка и три больших дома. Один из них Натальин. Он узнает его по палисаднику.

Людей на улице немного.

Канг Чоль уже собирается повернуть назад, как из соседней улицы показывается стадо коров. Они бредут медленно и важно, поминутно мыча. Словно извещают о своем прибытии. Достигнув площади, передние коровы убыстряют шаг, а потом и вовсе спешат. Показавшийся пастух еще больше торопит их, хлестко щелкнув пару раз длинным кнутом. Словно выпаливает из пистолета. Если бы Канг Чоль не поддался в сторону, то животные могли его запросто сбить с ног и затоптать. И что удивительно, каждая корова целеустремленно несется к своему двору, где открыты ворота. За ними суетливо бегут телята.

Мгновение и площадь пустеет. Пастух тоже куда-то исчез. Лишь местами дымятся коровьи лепешки.

В доме Епифана стол уже накрыт для ужина, но никто не садится. Канг Чоль с виноватым лицом застывает у двери.

- Проходи, проходи, Чоль, - радушно приглашает Епифан. - Садись вот сюда... Отныне это твое место. Катерина, можешь подавать щи.

За ужином он впервые видит, как произносят молитву. Потом Епифан наливает в стаканчики самогону.

- За твой первый день в кузнице, - говорит он, подняв чарку. - Чтобы вышел из тебя настоящий кузнец!

Вся семья приветливо улыбается ему.

Глеб привозит на телеге косилку.

- Здорово, Чоль, - приветливо здоровается он. - Слышал, что ты здесь робишь. И как тебе тут?

- Хорошо, - улыбается в ответ Канг Чоль.

- Афоньку видел? - спрашивает русский парень. - Ну, Афоня, он приходил сюда?

- Да, Афоня ходить сюда.

- Вот, вот. Теперь он везде хвастает, что припугнул тебя, - и, видя, что его не понимают, машет кулаками. - Сказал, что... если... ты... прибли-зишься к Ма-рье, то.. он... те-бя изо-бьет. По-ко-ло тит, понимаешь?

Канг Чоль смеется. И тоже машет кулаками.

- Я... Афоня... по-ко-ло-тит.

-Ты? - удивляется Глеб. - Да ты знаешь, как он дерется. Я, - тут Глеб бьет себя в грудь, - могу его поколотить, а ты...

Он качает головой.

- Глеб, чему ты учишь парня? - вмешивается Епифан. - А Афоньке передай, если он Чоля тронет, то пусть лучше мне на глаза не попадается.

- Я передам, но Афонька все равно его где-нибудь да подловит. С него станется.

- Пусть попробует. Да и Чоль тоже не слабак.

- Главное в драке не сила, а смелость. Помню, на масленице...

- Ты лучше помоги Чолю приподнять косилку, Глеб, а я подложу камень. Ну, взяли, раз-два... Смелость... Все вы смелые - семеро на одного.

Когда Глеб уходит, Епифан спрашивает:

- Ты, вижу, многих уже знаешь в деревне. С Глебом-то где познакомился? Ну, где Глеба повстречал? Видел?

- Наташа... дом.

- А-а, у училки Натальи Сергеевны. Хорошая девушка. И Глеб хороший. А Афонька, балабол...

По утрам Канг Чоль по-прежнему делает свои упражнения - бегает, бьется с невидимыми противниками, и ногами отделывает "толстого японца", которого подвесил на сук дерева, растущего прямо за кузницей.

Запомнившиеся за день слова он аккуратно заносит в тетрадку и заучивает их по утрам.

В этот день Епифан заканчивает работу в обед.

- Шабаш, - говорит он и, поймав удивленный взгляд Канг Чоля, поясняет: - Сегодня суббота, банный день. Банька сегодня, понимаешь? Мыться будем.

И показывает руками, как будет мыть свое тело.

- Банька, - повторяет Канг Чоль. - Мыться банька.

- Вот, вот. А ты будешь мыться в баньке, Чоль? Ты... будешь... мыться... в баньке?

- Я будешь мыться в баньке...

- Буду, понимаешь? Я буду мыться в баньке. Повтори!

- Я буду мыться в баньке.

- Молодец! - хвалит Епифан и, уходя, добавляет: - Настенька тебя позовет.

Канг Чоль заливает горн водой и прибирает в кузнице. Ополаскивает лицо и решает позаниматься русским. Он стелет на наковальню тряпку и раскладывает книжку, тетрадь и карандаш.

В "Азбуке" есть рисунок, на котором изображена девочка, купающая куклу. Канг Чоль находит эту страницу и читает вслух:

- Маша купает куклу. Маша купала куклу. Маша будет купать куклу...

Увлекшись, Канг Чоль не сразу, замечает, вошедшую в кузницу Наталью. На ней цветастом платье и соломенная шляпа. В руке она держит плетенную из ивы корзиночку с полевыми цветами.

- Вот проходила мимо и решила заглянуть, - говорит она, улыбаясь. - Мне Маша сказала, что вы работаете с его отцом.

Канг Чоль встает, стесняясь грязной одежды.

- Вы что меня не узнаете, Чоль? Я - Наталья. Помните, вы приходили с Петром?

- Да, - отвечает он. - Я ...был твой дом.

- О-о, у вас неплохо получается. Так, чем вы тут занимаетесь? - она подходит ближе и берет тетрадку. - У вас хороший почерк, Чоль. И "Азбука" есть у вас! Хотите, я буду учить вас русскому языку? Не поняли? Я... буду... учить ... вас. Хотите?

- Да, - еще не веря в свою догадку, выдыхает Канг Чоль.

- Приходите ко мне по вечерам. Сегодня. Придете?

- Я иду... тебе ... домой.

- Ну, вы какой молодец! Сегодня, хорошо?

- Я иду сегодня... тебе домой.

- Обязательно. Я скажу Маше, и вы вместе приходите.

Она уходит легкой и стремительной походкой.

Маленькая парная. Левую часть занимает печка-корыто с крупными камнями, на правой стороне - узкие нары. Горячо, но терпимо. На полу - деревянный тазик с водой. В ней березовый веник с мелкими листьями.

Канг Чоль берет черпак, искусно выдолбленный из цельного куска липы, набирает воду и выплескивает на камни. Раздается злое шипенье, и тут же его обдает влажным жаром. Он выплескивает еще два черпака. На минутку все обволакивает паром. Дышать становится трудно, а тело сразу покрывается прозрачными каплями. Он садится на нары и старается сидеть неподвижно.

Спустя какое-то время становится легче: то ли он привык к жаре, то ли температура спала. Все тело чешется. Он берет веник и начинает хлестать себя.

Из-за мальчишеского любопытства он выливает еще пару черпаков на камни. Все заволакивает паром. Он начинает громко считать по-русски. Доходит до десяти и выскакивает из парной. Обливает себя холодной водой и хохочет.

Ужин в Епифановском доме.

- Как говорил Суворов, после баньки - укради, но выпей, - заявляет Епифан, протягивая Канг Чолю стаканчик. - Если не хочется, то чуть-чуть...

Канг Чоль так и делает. Кузнец же залпом опрокидывает стаканчик, крякает и закусывает капустой. Лицо его после баньки помолодело и подобрело. Волнистые волосы, борода аккуратно пострижены и причесаны, отчего он удивительно похож на Иисуса Христа, чье изображение, похоже, хранится в каждом русском доме.

На душе у Канг Чоля спокойно и хорошо. Словно он, чистый и умиротворенный, сидит в кругу родной семьи, где каждый излучает друг к другу тепло нежности и любви.

Заметив любопытный взгляд Настеньки, Канг Чоль подмигивает ей. И принимается ложкой гоняться за скользким соленым грибочком. Пару раз ему удается зацепить добычу, но трясущиеся руки тут же упускают ее. Он изображает негодующее лицо, жует губами, а потом, хитро улыбнувшись, достает из рукавов заранее приготовленные палочки. С их помощью он ловко хватает грибочек и отправляет его в рот. И тут же прячет палочки. И продолжает, как ни в чем не бывало, есть ложкой.

Вся семья дружно смеется.

- Дядя Чоль, покажите еще раз, - просит Настенька. - Ну, пожалуйста...

- И то верно, - поддерживает ее просьбу Епифан. - Покажи еще раз, Чоль.

Канг Чоль достает снова палочки и оглядывает стол. Посередине возвышается деревянный ковчежец с остатками соленой капусты. Он протягивает палочки и хватает тоненькую красную соломку моркови.

- Это же надо, придумать такое, - качает головой Катерина. - Я бы с голоду умерла, заставь меня есть так.

- А, может, голод как раз и заставил бы тебя быстро научиться, - улыбается Епифан.

- Но их-то не голод заставлял, - возражает супруга. - Ложкой так удобно и привычно.

- У них тоже есть ложки, - говорит Епифан. - Только не деревянные, а бронзовые. Они ими суп хлебают, а вот вареный рис и закуску берут палочками.

- Как в иных домах вилками, - добавляет Марья.

- Вот-вот, - кивает Епифан.

- Когда мать работала прислугой, я видела, как едят в господском доме, - глаза Катерины оживляются воспоминанием. - Для каждого едока кладут три ложки, три вилки, ножи. Что чем брать - ни в жисть не сообразила бы!

- Так этому учат с детства, мама, - смеется Марья.

- Всему можно научиться, - назидательно изрекает глава семьи. - Что умеет один, то же сумеет другой.

- И ты тоже, папочка, можешь научиться есть палочками? - изумленно округляет глаза Настенька.

- Могу, - заявляет Епифан. - Вот сейчас Чоль мне покажет и я смогу. Чоль, ты мне покажи...

Канг Чоль не понимает, о чем говорят за столом, но чувствует, что разговор вертится вокруг палочек. И когда Епифан обращается к нему, подкрепляя свои слова красноречивыми жестами, то сразу догадывается, о чем тот просит. Канг Чоль вытягивает растопыренную правую руку ладонью вверх, кладет на нее одну палочку таким образом, что она оказывается в тисках из трех пальцев: верхнюю часть зажимает указательным и большим, а чуть ниже подпирает безымянным. Потом пристраивает к ней вторую палочку. Теперь уже обе палочки зажаты тремя пальцами - большим, указательным и средним, сложенными в щепотку.

- Так, понятно, - говорит Епифан. - А теперь я попробую.

Он точно так же, как показал Канг Чоль, пристраивает палочки в своей громадной руке и шевелит пальцами. Концы сходятся не совсем уверенно, но вполне могут подцепить что-нибудь. Кузнец тоже тянется к ковчежцу.

- Видали! - торжествующе восклицает он, подняв палочки с зажатым между ними пучком соленой капусты. - И я его сейчас, ам...

Под одобрительный смех он отправляет капусту в рот.

- Еще, еще раз, папочка, - просит Настенька, но Епифан не стал рисковать.

Тогда девочка сама решает попробовать. Только на третий раз ей удается зацепить две или три соломинки капусты, но и те падают, когда она подносит их ко рту. От досады она даже кусает губу. Но вскоре ее звонкий смех снова звучит громче всех.

Канг Чоль решается пойти в гости к Наталье.

Ночная улица пустынна, и звук шагов кажется громким. Канг Чоль быстро доходит до площади и с радостью убеждается, что окна большого дома приветливо освещены.

В гостях у Натальи лишь Марья и Даша. Они разглядывают фотографии. Девушки радушно откликаются на его приветствие, хозяйка показывает на стул.

- Садитесь, Чоль.

- Нет. Спасибо. Я хотел попросить, - говорит он и умолкает, внезапно забыв название того, что он хотел попросить. В панике Канг Чоль нагнулся к Наталье и, чтобы только ей было слышно, прошептал по-французски: - Э бук...

Ее брови удивленно вскидываются. Боясь поверить, что она правильно поняла его, переспрашивает по-русски:

- Книга? Вы хотите попросить книгу, Чоль?

- Да, да, - вздыхает он облегченно. - Я хотел попросить книгу.

- Идемте, - встает она. Канг Чоль следует за ней.

Большая комната. Письменный. На ней фотография военного, в котором Канг Чоль с изумлением узнает Бубенова. Два шкафа, сплошь набиты книгами. Канг Чоль замирает. Потом медленно подходит к шкафу, вытаскивает наугад книгу и осторожно гладит ее. Оглядывается. Наталья видит в его глазах неподдельное ликование. И ей тоже невольно передается.

- Смотрите и то, что вам понравиться, отложите, - говорит она и быстро спрашивает по-французски: - Вы меня поняли?

- Ви, - отвечает он машинально, продолжая разглядывать книгу. И тут же спохватывается. Вскидывает голову, словно мальчишка, застигнутый врасплох.

- Чоль, оказывается, вы знаете - французский язык, - говорит Наталья с упреком.

- А я и не скрывал этого, - отвечает он. - Просто я не знал, что с вами можно изъясняться по-французски.

- Но ведь это замечательно, месье Чоль. Если бы вы знали, как мне хотелось встретиться с человеком, знающим французским. И я так рада, что этим человеком оказались вы!

- Я тоже, мадмуазель Натали, - говорит он, наклонив голову в легком поклоне.

Они и не замечают, что разом встали на одну ступень в обращении друг к другу.

- Теперь я знаю, что вы выучите русский очень быстро. И я вам буду очень и очень помогать. Итак, чтобы вы хотели выбрать в моей библиотеке?

- Я рвался сюда в надежде, что у вас может оказаться русско-французский словарь.

- Ваши надежды оправдались, - говорит со смехом Наталья. - Вот вам русско-французский словарь.

- Прекрасно! - принимает книгу Канг Чоль. - А теперь вы сами порекомендуйте мне какую-нибудь интересную увлекательную книгу на русском. Чтобы я не смог оторваться от нее ни вечером, ни ночью.

Она бросает на него быстрый и понятливый взгляд.

- Я думаю, вам лучше всего подойдет книга Александра Дюма "Граф Монте Кристо". Вы читали ее?

- Увы, я только слышал о ней. Насколько я помню, это история о моряке, который долгое время провел в тюрьме, а потом, совершив побег, стал мстить своим обидчикам.

- У меня есть издание и на французском языке, - радостно объявляет Наталья. - И вам следует прочитать сначала оригинал, чтобы следовать своей методе изучения русского.

- Рад, что вы поняли, каким образом я хочу быстро овладеть русским. Но я хотел бы заполучить сегодня сразу обе книги.

- Конечно, конечно, - и через минуту она кладет на стол две довольно увесистые книги. - Вот вам первые тома книги. А теперь идемте пить чай, и я скажу девушкам...

- Мадмуазель Натали, я хотел просить вас, чтобы вы никому не говорили о моем знании французского. Мы живем среди крестьян, которым будет трудно понять и принять корейца-переселенца со знанием европейского языка. Мне просто повезло в жизни, что именно в нашей деревне миссионерами из Франции была создана школа. Так что войдите в мое положение и...

- Я поняла вас и никому не скажу, - обещает Наталья. - Но чай мы все равно пойдем пить. Как вам понравилось в прошлый раз мое варенье?

- Оно было замечательным.

- А после чая мы снова придем в библиотеку и поболтаем. Вы не против, месье Чоль?

- С удовольствием. Тем более у меня есть кое-какие вопросы по грамматике русского языка.

- О-о, вы хотите прямо с места в карьер.

- У меня нет времени. Через месяц я должен вернуться в дом Петра. Кстати, вы не знаете, почему он не пришел сегодня?

- Он говорил, что должен съездить с отцом в Никольск за сестрой. Вы видели его сестру Елену?

- Нет, но наслышан. А вот человека, который изображен вот на этой фотографии, я видел. На погранзаставе.

- Неужели? Это же мой жених, Игорь Владимирович Бубенов. Я так рада. Так вот Елена своеобразная девушка. Молода, наверное, красива по корейским канонам красоты. И вы, скорее всего, влюбитесь в нее.

- У корейцев не принято говорить о таких вещах вслух, - улыбается Канг Чоль. - Даже на французском. Тем более - с прекрасными девушками, умеющими не только готовить превосходное варенье, но и угощать им.

- Да вы оказывается большой льстец, мсье Чоль, - смеется Наталья. - Ну что ж, надо оправдывать ваш комплимент. Идемте пить чай...

Мария и Даша, закончив рассматривать фотографии, тихо беседуют о чем-то.

- Девушки, уберите все со стола, - командует веселым голосом Наталья. - Будем пить чай. Чоль, помогите мне занести самовар.

Снова как в тот раз появляется красивая чайная посуда, вазочки с вареньем, тарелка с сушками и крохотные ложечки. Посередине стола занимает свое место блестящий круглый самовар.

Наталья оживленно хозяйничает за столом.

- Чоль, попробуйте сушки, и если у вас крепкие зубы, то, возможно, и разгрызете их. Марья, а ты что сидишь, скромница? Давай я тебе наложу варенье. Вот так...

Подруги удивленно переглядываются. Наконец, Даша не выдерживает, и с улыбкой спросила:

- Наталья, ты сегодня такая радостная. Получила весточку от Игоря?

- Да, - улыбается она и бросает мимолетный взгляд на Канг Чоля. - Я получила сегодня замечательную весточку.

- И он приедет сюда?

- Кто?

- Как кто? Игорь Владимирович...

- Ах, Игорь... Да, да, он непременно приедет. Что-то вы сегодня вяло пьете чай...

Марью тревожит вид Канг Чоля. Он спокоен и сдержан как обычно, только глаза как-то странно блестят.

- Марья, - доносится до нее голос Даши. - У Натальи, оказывается, через две недели день ангела. Вот повеселимся... Может, и ее жениха увидим. Мне так хочется взглянуть на эн-того ох-фицера и отдать ему честь.

Девушка шутливо подносит два сжатых пальца к виску.

Канг Чоль и Марья возвращаются домой. В тени дома кто-то курит.

- Ой, кто это? - Мария испуганно хватает Канг Чоля за локоть.

Из темноты выступают три фигуры, явно поджидающие их. Бледный свет луны не дает разобрать лица, но видно, что это молодые парни. Их позы - а они стоят полукругом - явно таят угрозу.

- Афоня, это ты? - спрашивает Марья.

- А кто же еще? - отвечает тот с веселым вызовом. - Красивенько гуляете...

- Тебе что нужно? - в голосе девушки слышатся строгие нотки. - Делать больше нечего, как пугать прохожих...

- Мне нужен твой тунгус. Хотим поговорить с ним. Верно, ребята?

Его напарники весело гогочут:

- Ага.

- Вот я скажу отцу, и он покажет тебе тунгуса, - заявляет Мария. - А ну пропусти нас.

- Тебя пропустим, а твоему кавалеру сейчас намнем бока.

Канг Чоль с интересом слушает их перепалку.

- Какие храбрецы, втроем на одного, - язвительно усмехается Мария. - Ты пропустишь нас или нет?

- С тунгусом надо поговорить, - упрямо повторяет Афоня. - Запросто могу и один на один.

Он презрительно цедит сквозь зубы струйку слюны.

Канг Чоль мягко, но решительно убирает руку Марьи и делает шаг вперед. Девушка испуганно шепчет:

- Не ходи, не ходи, Чоль! Они тебя побьют...

- Еще как побьем, - подтверждает тот, что справа. - Ну, что встал? Давай...

- Афоня, - обращается к заводиле Канг Чоль миролюбивым тоном, - ты - один, я - один. Пойдем туда?

Парни немеют на миг.

- А что, пойдем, - принимает вызов Афоня. - Сейчас я его, ребята, быстренько отмордую.

Марья снова хватает Канг Чоля за руку и тянет назад.

- Не надо, Чолюшка, побьет он тебя. Афоня, не смей!

Но Канг Чоль решительно высбождает руку:

- Мария, шабаш. Иди дом.

- Нет, нет, я буду стоять здесь!

- Хорошо. Афоня, пойдем, - Канг Чоль первым направляется к центру площади.

Он слышит, как русский парень приказывает своим дружкам: "Стойте здесь" и спешит за ним. На мгновение ему хочется оглянуться, но он пересиливает себя. Афоня не похож на человека, который может коварно напасть сзади.

Отойдя шагов тридцать, оба встают лицом друг к другу. Первым нарушает молчание Афоня.

- Чего встал, тунгус? - тон его голоса снова вызывающ. - Ну, вдарь, вдарь меня...

Канг Чоль улыбается. Он понимает состояние русского парня. Одно дело - начать драку в пылу ссоры, другое - отойти в сторону и, как бы ни с того, ни сего, начать биться на кулаках.

- Трусишь да, тунгус? Вот как задам тебе, - Афоня делает шаг и замахивается.

Стоящая напротив фигура спокойно воспринимает его замах. Это озадачивает Афоню, и он снова начинает раззадоривать себя:

- Что стоишь как столб, тунгус? Небось, в штаны наложил от страха? Я тебе говорил, чтобы ты не приближался к Марье? Говорил, что ноги повыдергиваю? Так, на вот, получай!

На этот раз он взмахивает рукой по-настоящему, целясь в ухо. Но кулак лишь разрезает пустоту, зато кисть руки больно ударяется о выставленный локоть. И тут же нападавший чувствует резкий толчок пятерней прямо в лицо, от чего голова откидывается назад, а в шее что-то хрустнуло.

Афоня отступает назад, задыхаясь. Фигура напротив застывает неподвижно.

- Ах, ты так да, гад! - с яростью кричит Афоня и кидается вперед, стараясь схватить Канг Чоля за грудки. Но руки снова ощущают тревожную пустоту, а глаза на секунду теряют из виду соперника. Тут же сильный толчок в спину заставляет Афоню упасть на четвереньки и унизительно спешно перебирать всеми конечностями, чтобы окончательно не распластаться.

Афоня, чертыхнувшись, вскакивает, прижимает кулаки к груди и медленно приближается к застывшей фигуре. И вдруг он слышит спокойный и тихий голос, в котором звучат миролюбивые нотки:

- Афоня, шабаш...

- Нет уж, тунгусская морда, - хрипит Афоня. - Ну, чего встал? Вот идол корейский...

Он начинает обходить Канг Чоля кругом, с удивлением замечая, что тот по-прежнему стоит неподвижно. И лишь, когда Афоня заходит почти за спину, соперник делает прыжок с полуоборотом и вновь оказывается лицом к противнику.

Афоня кружит в обратную сторону. И снова - легкий прыжок с полуоборотом. Русский парень бросается Канг Чолю под ноги. Но пальцы снова ощущают пустоту, и на этот раз толчок следует не в спину, а прямо в зад, отчего нападающий вынужден уткнуться лицом о землю. От досады Афоня бьет кулаком по земле, встает и отряхивает руки.

- Эй, ты, где научился драться таким макаром? В Корее что ли?

В его голосе уже нет прежней злости.

- Афоня, шабаш? - спрашивает Канг Чоль.

- Шабаш, шабаш, кореец чертов. Днем ты мне покажешь, как это у тебя получается. Хорошо?

- Хорошо.

- Но к Марье не лезь, понял?

- Понял, понял.

- То-то. Ну, пошли к ребятам.

Завидев их, Марья бросается навстречу.

- Чоль, он тебя не очень?

- Хорошо, хорошо, - стал успокаивать ее Канг Чоль, но она испугалась еще больше.

- Хорошо? - восклицает она. - Афоня, уж я тебе...

- Да не трогал я его, - стал оправдываться тот. - Так, поговорили между собой. Не веришь? А ты посмотри на своего корейца - нос не разбит, глаз не опух. Чего тебе еще?

Дружки Афони смеются. Один из них насмешливо бросает:

- Может, мне побить его?

- Ладно, успеешь, - обрывает его Афоня. - Пошли, ребята. А ты, Чоль, помни, что я сказал. Хорошо?

- Хорошо, хорошо, - улыбается Канг Чоль.

- Вы и в правду не дрались, Чоль? - стала допытываться девушка, когда они зашагали к дому.

- Нет, - отвечает он.

- А что он сказал тебе?

Канг Чоль смеется:

- Он сказал... Он сказал - Марья очень хорошая девушка.

- Да ну тебя, Чоль. Я тебя серьезно спрашиваю, а ты... Вот балабол, Афонька...

Двор Трофима. Тетушка Хон кормит птиц. Увидев входящего Канг Чоля, радостно восклицает:

- А-игу! - и зовет мужа: - Ебо, посмотрите, кто пришел!

Но еще раньше дядюшки Хона из задворок появляется Гром. Пес с визгом и прямо с разбегу вскидывает передние лапы на грудь Канг Чоля.

- Совсем обезумела от радости собака. И целует, и облизывает, - смеется тетушка Хон, не замечая, как из "пагади" сыпется корм.

Показывается дядюшка Хон. Канг Чоль подходит к старикам и кланяется.

- Здравствуйте? Хорошо ли пребывали за это время?

- О-ня. Ну, а у тебя как, все нормально?

- Е-е.

- Не болел ли?

- Не болел, дядюшка Хон.

- Что же ты стоишь у порога? Давай, быстрее заходи в дом.

- Может, мне надо поздороваться сначала с хозяином? - спрашивает Канг Чоль.

- Нет его. Позавчера уехал с Петром в Никольск за дочерью. Сегодня должен приехать. Так что, заходи. Мы как раз собирались завтракать...

- А я уже завтракал.

- Даже если и завтракал, все равно поешь с нами.

- Кормят ли тебя хоть нормально? - заботливо спрашивает тетушка Хон.

- Конечно, - улыбается Канг Чоль. - Вот это вам.

Он протягивает небольшой узелок, который принес с собой.

- А что это? - в старушечьих глазах любопытство.

- Это вкусная вещь. Жена кузнеца дала на дорогу.

- Значит, надо было съесть в дороге, чем тащить сюда, - упрекает тетушка Хон. - И так похудел за это время.

Канг Чоль вслед за дядюшкой Хоном всходит на "ондоль" и садится, скрестив ноги. Возле стены спит Иван.

- Этому лишь бы поспать, - добродушно замечает старик и шлепает Ивана по заду. - Эй, вставай, уже утро.

Тот никак не реагирует. Дядюшка Хон подмигивает Канг Чолю:

- А сейчас, посмотри, как он мигом встанет, - и громким голосом: - Вставай, а то мы весь завтрак съедим.

Иван тут же садится и, увидев Канг Чоля, удивленно моргает.

- Иди быстрее умывайся, пока не подали завтрак, - и когда тот выходит на улицу, задумчиво говорит: - Вот действительно счастливый человек. Лишь бы поспать, да поесть...

- И вы, дядюшка Хон, завидуете такому счастью?

Старик усмехается:

- Если бы был животным, то, верно, завидовал бы...

Канг Чоль помогает тетушке Хон перенести низенький столик с едой.

- Надо же, пришел Канг Чоль, а подать нечего, - молвит с сожалением тетушка Хон. - Но, тем не менее, ешьте с аппетитом.

- Что может быть лучше соевого супа, - весело успокаивает ее Канг Чоль. - Вам тоже приятного аппетита...

Он пробует суп.

- Очень вкусно!

- И все это время питался русской едой? - любопытствует старуха.

- В русском доме, какая может быть еда кроме русской? - косится на нее дядюшка Хон.

- Да я знаю, - смеется супруга. - Просто хотела спросить, по душе ли она Канг Чолю?

- Сытная еда, ничего не скажешь. Утром, как скушаешь чашку с гречневой кашей да ломоть хлеба и, действительно, сыт до обеда. Но очень скучал по корейской еде.

- Своя еда - есть своя еда, - изрекает дядюшка Хон. - А как насчет ремесла кузнеца? Многому научился?

- Немного научился. Могу подкову выковать, скобу, серп...

- Даже серп? - ахает тетушка Хон. - А как к тебе относятся в семье кузнеца? Кормят ли вовремя или только работать заставляют?

- Все нормально, - улыбается Канг Чоль. - Ну, а вы как тут?

- Так, по-прежнему, - равнодушно отвечает дядюшка Хон. - Дочку хозяина сегодня привезут и будут день и ночь ублажать ее, словно нечто особенное. Не понимают того, что образование без воспитания мало чего стоит.

- Ну что вы такое говорите? - упрекает его супруга. - Елена хорошая девушка.

Лицо старика выражает сомнение.

- Давай, я еще супу налью? - предлагает старуха. - И Ивану тоже.

- Только немного, я же говорил, что уже завтракал, - соглашается Канг Чоль, чтобы доставить удовольствие тетушке Хон.

В конце завтрака на столе появляется пирог, нарезанный на четыре доли.

- О, это действительно русская еда, - оживляется дядюшка Хон. - А внутри что?

- Не знаю, - говорит Канг Чоль.

Старик косится на Ивана, который разом отправляет свою долю в рот, и осторожно откусывает от своего куска.

- С грибами сделано, вкусно. А вы чего не едите?

- Что-то не особенно хочется, - признается его супруга, но берет пирог. Отламывает кусочек и отправляет в рот, подставив снизу ладонь.

Иван тянется за другой долей.

- Слушай, - говорит ему дядюшка Хон, - ты же съел свой кусок...

- Ничего, ничего, пусть ест. Наверное, нравится ему, - смеется Канг Чоль.

Старик машет рукой.

- Для него что вкусно, что невкусно - разницы нет. Лишь бы живот набить.

В это время за дверью раздается женский голос:

- Тетушка Хон, вы дома?

- Да, - отвечает старуха, вставая. - Глафира пришла. И что ей надо?

- Учуяла лиса запах мяса, - произносит с усмешкой дядюшка Хон.

На пороге возникает Глафира. На ней - нарядное платье, красивые сапожки. Лишь белый платок, повязанный на манер русских замужних женщин, несколько диссонирует с ее общим праздничным обликом.

- О, у вас оказывается гость, - с улыбкой молвит она и щурит взгляд. - Это случайно не Канг Чоль?

- Да, Канг Чоль, - простодушно подтверждает тетушка Хон.

- Непохоже что-то, - в голосе Глафиры сомнение. - Канг Чоль не такой...

- Как? - удивляется старуха, и только тут до нее доходит, что хозяйская сноха ломает комедию. - Действительно, ты права, это не Канг Чоль...

- Вот я и говорю, - кивает Глафира, не отрывая от Канг Чоля свой откровенно-радостный взгляд. - Канг Чоль-то похож на дурачка, а этот вполне нормальный человек. Хотя погодите... Где-то я видела его... Точно, как же я сразу не признала Канг Чоля!

- А я говорю, что нет, - качает головой старуха. - Этот человек - двоюродный племянник мужа моей троюродной сестры.

Она так легко и свободно выговаривает многоступенчатую степень мнимого родства, что все изумленно смотрят на нее.

- Да? - смотрит Глафира озадаченно. - Может, гость выйдет на улицу, чтобы я могла убедиться в своей ошибке... Э-э, уважаемый гость, не выйдете ли вы на минутку?

- Думаю, в этом нет надобности, - неторопливо отвечает Канг Чоль. - Наверное, мне лучше других известно, кто я. Прошу прощения, но я действительно двоюродный племянник мужа троюродной сестры тетушки Хон.

- Да? - восклицает Глафира. - Ну... извините тогда. А то у нас жил такой дурачок Канг Чоль, уж очень вы на него похожи... Он такой непутевый и бродит, небось, где-то сейчас голодный и оборванный. Если вы встретите его, бедненького, передайте, пусть возвращается домой. Здесь ему хоть миску жидкой каши, да подадут...

- Если встречу, то обязательно передам, - наклоняет голову Канг Чоль.

Глафира уходит, хлопнув дверью.

Первым не выдерживает дядюшка Хон. Его супруга тоже смеется, стыдливо прикрывая рот рукой.

Дядюшка и Канг Чоль сидят перед домом. Тут же прибегает Гром и, обласканный, ложится у их ног.

- Куришь? - спрашивает дядюшка Хон, набивая трубочку табаком.

- Когда как. Особенно не тянет, - отвечает Канг Чоль, обводя взглядом двор. - Вижу, баньку закончили. Опробовали?

- Вчера обновили, - не спеша, сосет трубку старик. - Хорошая банька получилась. И как тебе живется у русских?

- Хорошо. Очень душевная семья.

- Русский по-прежнему учишь? Разговариваешь?

- Чуть-чуть, - отвечает по-русски Канг Чоль. - Очень трудный язык, но интересный. А у вас что нового? Каковы виды на урожай?

- В этом году будет отменный урожай. И весна не запоздала, и дожди вовремя идут. Скоро начнем уборку овса. Иван сейчас пасет деревенское стадо. Многие корейцы стали держать коров, вот и решили нанять двух пастухов. День на поле спит, день дома, - усмехается старик.

- А вы сегодня, чем будете заниматься?

- Особых дел нет. А ты что, хочешь поработать? Отдохни лучше. Поди, за неделю умаялся в кузнице-то... И нравится тебе кузнечить?

- Да, нравится. Настоящая мужская работа. Огнем и молотом можно выковать что угодно. Но я соскучился по крестьянской работе. Хочется, что-то поделать неторопливо. Пойду, переоденусь.

- Отдыхал бы, - пытается снова отговорить дядюшка Хон, но Канг Чоль уже направляется в сторону своей бывшей каморки.

Переодевшись, он первым делом заходит на конюшню. Стойла пусты и видно, что здесь давно не убирали. Канг Чоль закатывает рукава, штанины брюк и берется за уборку.

Увлеченный делом он не сразу замечает Глафиру. С минутку она наблюдает, как он работает, а потом насмешливо бросает:

- Я вижу, ты без навоза жить не можешь. Так и будешь всю жизнь ковыряться в навозе. А с виду неглупый человек.

Она говорит в своей обычной манере, но сквозь насмешливый тон явно пробиваются ласковые нотки.

- Но ты же сама только что говорила, что я дурачок, - замечает Канг Чоль. Он хочет перейти в другое стойло, но она загораживает проход.

- Подожди, Канг Чоль... Неужели ты совсем не рад встрече со мной?

- Почему не рад? От кого еще услышишь такие правдивые слова о себе?

- Обиделся?

- Дурачки не обижаются, - смеется Канг Чоль. - Дай пройти...

- А вот не пущу, - заявляет она. - Что ты будешь делать? Навозом измажешь?

- Ну что за глупости болтаешь, Глафира! И вообще, что тебе нужно?

- А то ты не знаешь? - с болью восклицает она. И тихо шепчет: - Если бы ты знал, как мне хотелось тебя увидеть. А тебе... Ты хоть раз думал обо мне?

- Нет, Глафира, - качает головой Канг Чоль. - Дурачки не думают. Тебе, наверное, лучше уйти, а то пропитаешься навозным духом...

- Не твоя печаль и забота. Я, я живу, как в дерьме. И откуда ты взялся на мою голову! К тебе женщина пришла, молодая и интересная, а ты... Может, ты перед хозяином выслуживаешься? Вот, мол, я какой, даже в выходной день сам пришел и работаю. Думаешь, он, - тут голос Глафиры осекся. - Ах, вот ты зачем пришел сегодня? Хочешь Ленку увидеть! Думаешь, понравиться ей и зятьком заделаться...

Весь этот всплеск женского негодования и ревности Канг Чоль встречает с холодным любопытством, скрестив руки на груди и разглядывая в упор пылающее от ярости лицо Глафиры.

- Скажешь, что я не права? Ты... ты ведь действительно за этим пришел?

- Да, - бесстрастно отвечает Канг Чоль. - Увидеть дочь Трофима, увлечь ее, жениться на ней и стать хозяином. День и ночь думаю над этим. Такой вот, негодяй. Все, ты довольна? А теперь - уходи!

Глафира хочет еще что-то сказать, но лишь махнув рукой, направляется к выходу.

Канг Чоль переходит в соседнее стойло. Яростно скребет пол, но потом успокаивается. К концу уборки даже напевает песенку.

Он выходит во двор. Из трубы трофимовского дома валит густой дым.

Канг Чоль проходит между свинарником и конюшней на огород, где возится дядюшка Хон. Старик, присев на корточки, тяпкой пропалывает грядки. Его старенькая соломенная шляпа покачивает в такт равномерным взмахам руки. Канг Чоль присаживается рядом и начинает тоже выдергивать сорняк.

- В мире нет ничего, щедрее земли, - задумчиво говорит дядюшка Хон, ловко орудуя тяпкой. - Такое маленькое семя сажаешь, а вырастает во сто крат больше. Все так устроено, что захочешь и не умрешь с голоду. Посмотри на этот чеснок... Такую холодную зиму пережил и хоть бы что. Эх, была бы у меня своя земля...

Дядюшка Хон вздыхает.

- И чтобы вы тогда делали? - любопытствует Канг Чоль.

- Я бы сажал только овощи. Что может быть лучше, чище и вкуснее свежих овощей!

- Но ведь только ими не пропитаешься. Зерно, мясо...

- Овощи можно продавать или обменивать. Вон русские как любят огурцы, на зиму бочками засаливают. А выращивать толком не умеют...

Появляется тетушка Хон.

- Ебо, - зовет она мужа, - хозяин приехал с дочерью. Давайте встретим их...

Тарантас уже во дворе, и дочь хозяина обнимается с родственниками. На крыльце восседает в кресле мать Елены.

Трофим, замечает Канг Чоля.

- А-а, Канг Чоль, как поживаешь у Епифана?

- Хорошо, хозяин. Благодаря вашим заботам...

Подходит Петр и протягивает руку.

- Давно не виделись, Канг Чоль. Как на новом месте?

- Нормально, - отвечает тот, краем глаз наблюдая, как Елена здоровается с Глафирой и тетушкой Хон.

- Как тебе моя сестра?

Канг Чоль лишь улыбается в ответ.

Дочь хозяина хороша собой. Длинное, зауженное в талии платье. Юное, на удивление белое для кореянки лицо с чуть припухлыми губами и ямочками на щеках, оживлено неподдельной радостью. Длинная черная коса толщиной с кулак змеится на спине. В ее концы вплетены белые бантики.

Она радостно приветствует супругов Хона и бросает вопросительный взгляд на Канг Чоля.

- Это тот самый новый работник, - говорит Петр. - Ну-ка, скажи ему что-нибудь по-русски...

- Здравствуйте, - произносит она послушно по-русски.

Канг Чоль лишь наклоняет голову.

На крыльце девушка оглядывается и видит, как Петр направляется с Канг Чолем в сторону конюшни и, наклонившись к собеседнику, что-то оживленно рассказывает, жестикулируя руками. И только тут Елена замечает, что новый работник без обуви. И в том, как он шагает, сунув руки в карманы, легко и уверенно ступая голыми ступнями, было что-то от мальчишки - независимого и привыкшего верховодить.

-...Значит, парней не было у Натальи? И ты был один с тремя девушками? - допытывается Петр, идя рядом. - Эх, жаль, что мы не смогли приехать вчера...

- А Никольск большой город? - спрашивает Канг Чоль.

- Разов сто больше нашей деревни. Есть двух, и даже трехэтажные каменные дома. Вот где, наверное, интересно жить.

- А корейцы там есть?

- Не очень много, но есть. Ты до вечера здесь пробудешь?

- Нет, наверное. После обеда пойду.

- Я где-то в среду буду в Рузаевке. Если ты встретишь Палашу, скажи ей... Впрочем, где ты можешь ее встретить...

- Могу через Марью передать...

- Да? Пусть она скажет Палаше, что я в среду приду в гости к Наталье.

- Хорошо.

- Ладно, я пойду в дом. Кстати, вот то, что просил, - и он протягивает Канг Чолю пакет.

Канг Чоль в своей каморке. Переодеваясь, он то и дело посматривает на стол, где лежит пакет.

Канг Чоль садится за стол, опоясывает лоб лентой и неторопливо разворачивает пакет. В нем книга. С благоговением берет ее обеими руками. Серая гладкая обложка до того истрепанна, что надписи стерты. Он открывает книгу. На первой странице красивым готическим шрифтом выведено: "Опыт русско-корейского словаря". Наверху - имя автора: "М. Пуцилло", внизу - "Хабаровск. 1874 г."

Невероятно, но словарь издан почти сорок лет назад! Отцу Канг Чоля тогда было - тринадцать, и он только начинал служить королевским пажом, пятилетняя мать уезжала в Европу, а некий русский М. Пуцилло уже составил русско-корейский словарь. Но он же не мог его составить, не изучив прежде корейский?

Эта мысль поражает Канг Чоля. Понятно, почему переселенцы усваивают русский, но что за нужда заставила этого русского учить чужой язык. И как, наверное, ему было тяжело!

Канг Чоль пытается представить автора словаря, и перед ним невольно встает лицо Бубенова с фотографии, которую он видел у Натальи. Он гладит книгу и начинает читать.

Он не замечает, как бежит время. Смысл услышанных, но не понятных доселе русских слов озарением входит в него, заставляя испытывать восторг первопроходца. Иногда поднимает голову и громко повторяет прочитанное слово.

Осторожный стук заставляет его оторваться от словаря. Канг Чоль открывает дверь и видит Наталью.

- Здравствуйте, Чоль, - приветливо улыбается она. - Я не оторвала вас от дел?

- Здравствуйте, - говорит он смущенно, стесняясь старой одежды. Шагнув в сторону, делает приглашающий жест рукой.

- Нет, нет, - качает головой Наталья. - Просто вчера вы оставили книги. Вот, возьмите...

Она протягивает книги.

- Вы не проводите меня, Чоль?

Они идут по улице. На завалинке перед воротами сидят старики и старухи. Прохожих мало. Каждый считает нужным почтительно поздороваться с Натальей и бросить взгляд на Канг Чоля. И только убедившись, что никто не услышит ее слов, она говорит по-французски:

- Вы меня простите, если я нарушила ваше уединение...

- Что вы? Мне очень приятно встретиться с вами, тем более, что вы оказываете такую заботу.

Фраза длинная, и он произносит ее, чуть запинаясь.

Она воспринимает его слова с благодарной улыбкой. И это воодушевляет Канг Чоля.

- Я не мог пригласить вас в комнату, потому что она показалась мне убогой до неприличия. А сейчас вдруг до меня дошло, что это ложный стыд и смущение. Ведь, согласитесь, все в мире относительно. И ваш большой дом рядом с каким-нибудь дворцом может показаться...

- Жалкой лачугой, - со смехом заканчивает фразу Наталья.

- Не совсем, но что-то в этом роде. Когда есть понимание, то условности тут же отпадают. Я это только что ощутил. Если бы я не имел возможности объясняться с вами на доступном языке, то по-прежнему чувствовал бы неловкость в кое-каких моментах.

- Например? - любопытствует спутница.

- Ну, например, что я, кореец, иду с русской девушкой, что на мне простая крестьянская одежда и род занятий у меня - труд наемного работника.

- Насчет последнего тезиса сразу возражу, - заявляет Наталья. - Явление это временное, ибо, я уверена, умный и целеустремленный человек всегда займет достойное положение в обществе. Одежда - чистая условность. А вот насчет того, что вы - кореец, знаете, я как-то даже забыла об этом.

- Вам не дадут забыть ваши соплеменники, - с улыбкой замечает Канг Чоль.

- Ну, этого я не боюсь, - отмахивается она, открывая калитку.

Они входят в дом. Наталья обходит комнату, что-то убирает, расправляет. Спрашивает:

- Вы не голодны?

- Еще одно преимущество понимания. Раньше я непременно сказал бы - нет, нет, что вы! А сейчас откровенно могу заявить - да, я голоден. С тех пор, как стал работать в кузнице, чувствую себя новобранцем, которого постоянно терзает голод, но он вынужден терпеть, поскольку кормят его по часам.

- Знаете что, давайте вместе пойдем на кухню? Я буду готовить ужин, и мы сможем продолжать беседу.

Кухня средних размеров и имеет отдельный выход во двор. Сразу бросается в глаза печь внушительных размеров. Возле стены - шкаф для посуды и небольшой столик на двоих.

- Вот обитель русской женщины, по поводу чего даже сложена поговорка: бабья дорога - от печи до порога, - говорит с иронией Наталья, обводя рукой кухню. - У кореянок, наверное, тоже нет другой дороги.

- Да, - кивает Канг Чоль. - И она во сто крат тяжелее, чем у европейской женщины.

- Раз у нас такое полное единение мыслей о тяжелой женской доле, то не соблаговолите ли вы разделить со мной приготовление ужина?

- С удовольствием. Только, боюсь, что я ничего не умею.

- Вот-вот, лучший способ мужчины отлынивать от работы, заявив, что он ничего не умеет. У меня в школе есть мальчик, у которого эта фраза постоянно на устах. Печь-то можете растопить?

- Могу. В последнее время постоянно занимаюсь этим.

Наталья, накинув опрятный передник, принимается чистить картошку. Время от времени она посматривает на Канг Чоля, который умело и сноровисто разжигает огонь в топке.

- Я так понимаю, что эта печь предназначена не только для приготовления пищи, но и для обогрева той, большой комнаты? - спрашивает он, поймав ее взгляд.

- Да, - подтверждает Наталья и жалуется: - Кстати, она съедает прорву дров.

- Зимой это, наверно, оправданно, но летом... Вы же не пользуетесь постоянно всей этой огромной плитой, верно? Есть смысл под ней сделать маленькую временную печку.

- Представьте себе, мне тоже приходило нечто подобное в голову. Только боюсь, что я ни-че-го не умею.

Она точь в точь повторяет его фразу, передразнивая. Канг Чоль, изобразив глубокую задумчивость, изрекает:

- Лучший способ женщины отлынивать от мужской работы. Нанять-то вы можете кого-нибудь?

- Кого?

- Ну, меня, например, - с серьезным тоном заявляет он.

- Вы наняты, мсье Чоль. И, надеюсь, плита не будет дымить после вашего вмешательства?

- Будем надеяться.

Ужин накрыт в гостиной. На столе красивая посуда, сверкающий столовый прибор.

- Натали, должен вас предупредить об одной вещи, - заявляет Канг Чоль. - Ваш гость всю жизнь ел палочками и поэтому вы, надеюсь, извините его, если он что-то будет делать не так.

Она смеется.

- Что может быть условнее всех тех манер, что придумало человечество в погоне за красотой! Да если бы я ела среди корейцев со всеми эти вилками и ножами, им, возможно, показалось бы все это дикостью? Так что, ешьте с аппетитом и не думайте о таких мелочах. А вот вино принято наливать мужчинам. И это уже не только манеры, но и отношение к женщине.

- А в Корее, - говорит Канг Чоль, осторожно наполняя красивые рюмки на тонких ножках малиновой жидкостью, - принято считать, что из женских рук питие вкуснее.

- И часто вам доводилось пить, как вы говорите, из женских рук? - спрашивает она и слегка краснеет.

- Всегда, - спокойно отвечает он. - В питейных заведениях Кореи нет мужчин-официантов.

Они принимаются за ужин. Канг Чоль украдкой наблюдает, как Наталья пользуется столовым прибором.

- Часто тоскуете по родине, Чоль? - спрашивает она.

- Не очень. Как сказал один философ: жить прошлым - значит обкрадывать настоящее, но забыть прошлое, значит, не иметь будущего. Сказано неплохо, верно? Иногда все происходящее со мной кажется сном. Русская деревня, другие люди, быт, нравы. Что делаю здесь я - кореец и куда приведет меня эта жизнь. Если бы вы знали, как я благодарен судьбе, что она подарила мне встречу с человеком, который способен выслушать и понять меня.

- Я тоже, - тихо произносит Наталья. - Да, да, не удивляйтесь. - Хотя я и живу среди русских, ощущение глухонемоты часто не покидает меня.

- А как вы попали сюда?

- О, для этого надо основательно поворошить родословную нашей семьи, начиная с прадеда.

- Скорее всего, она как-то связана с историей страны. А я ведь совсем плохо осведомлен о прошлом и настоящем России. Знаю только, что это огромная страна и правит ее царь, что она всегда доброжелательно относилась к Корее и никогда не воевала с нами. Принимает наших переселенцев, помогает по мере возможности.

- Но есть и другие темные стороны в истории России. Придет время, вы прочитаете книги и поймете сами. Но не кажется ли вам, что мы уж больно увлеклись серьезными темами? Серьезные темы за едой чреваты плохим пищеварением...

- Извините, - улыбается Канг Чоль. - Никогда не предугадаешь, куда может завести беседа.

- Хотите еще картошки?

- Спасибо, давно я так вкусно не наедался.

- Вы... Как вам в доме у Марьи?

- Очень славная семья, - голос Канг Чоля теплеет. - Дружная, трудолюбивая и... красивая.

- Слышала, что вчера вас с Марьей встречал Афоня с дружками? Они... не доставили неприятностей?

- Хотите спросить - не побили ли они меня? - улыбается Канг Чоль. - Знаете, в Корее крестьянские парни редко дерутся из-за девушек. Дуэли среди знати из-за дамы сердца тоже не приняты. А ведь женщинам это должно быть приятно, да и мужчин это во многом облагородило бы.

- Но ведь это же дикость - выяснять отношения кулаками? - возражает Наталья. - Бескультурье и дикость! Как будто женщина - вещь, которую можно завоевать грубой силой.

- Ну, смотря с какой точки зрения. Если женщина не вызывает духа соперничества среди мужчин, то чего она стоит? А чего стоит мужчина, который побоится защитить честь женщины?

- В культурном обществе женщина должна сама решать, кто избранник ее сердца. Но, увы, Россия еще долго не может называть себя таковым обществом.

- А Корея тем более. Вот там женщина действительно - вещь. Ее никто не спросит, отправляя под венец, не говоря уже о том, чтобы драться за нее. Натали, а за вас дрались?

- Ну что за глупости вы спрашиваете? - она смущается и краснеет.

- Да, кажется, я действительно сказал глупость, - голос Канг Чоля виноватый. - Но мне хотелось бы испытать подобное чувство...

Он уходит.

- Приходите, когда надумаете, Чоль.

- Спасибо, обязательно приду, - говорит он, спускаясь с крыльца.

Прежде чем улечься спать, Канг Чоль разворачивает книгу на французском языке. Медленно и с наслаждением читает начало:

"Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля "Фараон", идущего из Смирны, Триеста и Неаполя".

Он ложится на топчан и, засыпая, видит море и корабль. На палубе почему-то оказывается Елена и машет ему рукой.

Четвертая серия

Кузница. Епифан спрашивает Канг Чоля:

- Что у вас там произошло с Афоней?

Канг Чоль догадывается, о чем тот спросил, и качает головой:

- Ничего.

- Если он еще раз полезет к тебе, - Епифан стучит кулаком в грудь, - ты мне скажи. Уразумел? Что головой качаешь? Не понял?

- Я понял, - улыбается Канг Чоль. - Сказать тебя нет.

- Почему? - удивляется кузнец. Потом хмыкает. - Тоже правильно. Мужчина должен сам за себя постоять. Но от этих парней всякое можно ожидать. Навалятся всемером и намнут бока. Так что с Афонькой я все-таки поговорю...

Гармонист Николай объявляется в кузнице и тоже первым делом спрашивает про Афоню.

- Ты только скажи, если Афоня еще раз полезет к тебе, мы ему живо намнем бока, - обещает Николай.

Вечер. Канг Чоль, искупавшись в речке, неторопливо возвращается домой. Возле кузницы замечает Афоню.

- Здорово, кореец, - во взгляде русского парня нет явной приветливости, но и вражды тоже не ощущается.

- Здравствуйте, Афоня, - улыбается Канг Чоль и делает приглашающий жест рукой. - Туда.

- В дом что ли? Ладно, зайдем и посмотрим, как живут корейцы...

Войдя в каморку, Афоня с порога осматривает ее.

- Да, невесело жить в такой конуре. Невесело, говорю. А что это за книги?.. Граф Мон...те-Кристо... Ишь ты, граф. Это тебе Наталья-учителка дала?

Канг Чоль кивает. Афоня берется за томик на французском языке.

- А эта на каковском написана? На корейском что ли?

- Да, - подтверждает Канг Чоль.

- Читаешь, значит, - констатирует Афоня и, потеряв интерес к книгам, садится на топчан. Достает кисет.

Канг Чоль прячет томик на французском под одеялом.

- Закуришь?

- Нет, я не курить.

- Не куришь, значит... Слушай, а как ты в тот раз так ловко свалил меня на землю, а? Ну, когда мы с тобой хотели драться... Афоня изображает драку и свое падение.

Канг Чоль встает с табуретки:

- Идем.

Он приводит его за угол кузницы, где висит мешок с опилками.

- А это еще для чего? - спрашивает Афоня удивленно.

Канг Чоль молча снимает сапоги и скидывает рубаху. Встает перед мешком и кланяется. Потом мгновенным движением принимает грозную стойку: ноги раздвинуты, руки прижаты к груди. И начинает молотить мешок. И снова стойка. На этот раз мелькают ноги: мешок от мощных ударов качается словно пьяный. Мгновение и боец снова принимает первоначальную стойку. Затем разводит плавно руками и вновь кланяется мешку.

- Ну, ты даешь, кореец! - с восхищением выдыхает ошеломленный Афоня. - Вот бы мне научиться... Слушай, научи меня, а? Все для тебя сделаю, только научи!..

Канг Чоль согласно кивает ему.

- Завтра утро, - объявляет он и, прокукарекав дважды, тычет пальцем в землю. - Сюда.

- Понял. Утром, как пропоют вторые петухи, быть здесь. А ты, парень ничего, а? Ты меня того... извини, что я тебя все тунгусом обзывал. Из-за Мариши это... А ты, я вижу, больше к учителке липнешь. Извиняешь?.. Ну, дай тогда пяток...

Афоня протягивает ладонь, и оба, смеясь, обмениваются рукопожатием.

Раннее утро. Поют петухи. Афоня стучится в окошко и кричит:

- Эй, вставай! Слышишь, я пришел...

Канг Чоль бесшумно выскальзывает из каморки в серый рассвет. Афоня оживленно:

- Здорово, Чоль!

Тот в ответ лишь чудно кланяется ему. И сразу от кузницы устремляется бегом в сторону речки. Афоня кидается следом.

Сначала Канг Чоль бежит не очень быстро, но по мере того как тропинка делает все больший уклон, темп начинает возрастать. Афоня, старается не отстать, громко топает сапогами. Впереди него мелькают босые пятки.

Добежав до речки, Канг Чоль сворачивает вправо. Берег усеян большими окатышами, и кореец прыгает по ним как кузнечик. Афоня, поскользнувшись, чуть не падает. Вскоре оба оказываются на бугре под раскидистым деревом.

Канг Чоль, держась рукой за ствол, делает махи ногой.

Потом пошли приседания на одной ноге, другая при этом вытянута вперед. После третьего раза Афоня чувствует, что не может встать. А левое колено и вовсе не разогнуть после первого приседания. С невольной завистью он смотрит, как его напарник то поднимается, то опускается без видимых усилий.

Канг Чоль начинает делать подтягивания, ухватившись за сук дерева. Афоня присоседился на соседнем суку и стал делать то же самое, ведя счет. Цифру "одиннадцать" он еще выговаривает, но следующую, как ни тянется, обрывает на полуслове и разжимает пальцы. Канг Чоль же продолжает по-прежнему возносить и отпускать свое тело. Мало того, подтягивает к суку уже не подбородок, а затылок, что гораздо труднее.

А потом Канг Чоль начинает подтягиваться на одной руке. Афоня пробует, но у него не получается. Потом напарник ложится на спину и начинает поднимать вытянутые ноги вверх, чуть ли не касаясь коленями лба. Афоня повторяет за ним. Скосив глаза, замечает, что его сосед каждый раз при опускании ног старается не касаться земли. Это оказывается намного труднее: сапоги разом тяжелеют, ноет живот. Афоня садится и изумленно застывает. Между стопами ног Канг Чоля зажат большой плоский камень, который дугообразно проносится над головой, готовый при малейшей оплошности упасть на голову.

В самом конце демонстрация боевой стойки, и Афоня старательно повторяет все движения наставника.

Они бегут назад. У кузницы Канг Чоль снова без слов кланяется Афоне.

Дни бегут. Утром тренировки с Афоней, днем - работа в кузнице, вечером - книги.

Афоня изменился. Уже не стучит кулаком бесцеремонно в дверь и не выкрикивает развязным тоном приветствие. Отвечает на поклон поклоном. Теперь он обут в лапти и бежит легко.

Утро. Канг Чоль кончает завтракать, как в кузницу заходят Епифан Трофим.

У обоих мужчин вид заговорщиков, довольных своим заговором. Их глаза излучают заботливое внимание.

- Как дела? - голос Трофима необычайно ласков. А потом объявляет: - Раз у тебя все нормально, с завтрашнего дня будешь работать самостоятельно. Епифан считает, что ты вполне справишься? Не так ли?

- А где я буду работать?

- То есть, как где? Здесь и будешь работать...

- А дядя Епифан?

- Он будет занят другим делом. Ему надо кое-куда съездить. Приедет, что надо поможет. А вообще, отныне ты в этой кузнице хозяин. Может, через месяц мы кузницу переместим на другое место...

- Хорошо, - соглашается Канг Чоль. - Но у меня есть вопросы.

- Спрашивай, - милостиво разрешает Трофим.

- Пусть дядя Епифан составит список - за какую работу сколько брать денег. И второе - я хотел бы тоже иметь подручного.

Трофим переводит кузнецу слова Канг Чоля. Тот не возражает.

- А кого хочешь взять подручным?

- Афоню.

- Афоню? - удивляется Епифан. - Так он и пойдет к тебе работать. А впрочем, люди говорят, что вы подружились в последнее время. Хорошо, если он согласен, пусть. Только смотри, Чоль, за этим парнем нужен глаз да глаз.

- Вот и решили, - встает Трофим. - Ну, Епифан, до завтра. Встречаемся, как договорились, утром у развилки на Никольск.

Епифан уходит к себе в дом. Трофим спрашивает, сощурив глаза:

- Как ты думаешь, для чего мы с Епифаном учили тебя на кузнеца?

- Хотите, наверное, поставить большую кузницу?

- Не угадал. Ну-ка еще подумай...

- Не знаю, - признается Канг Чоль.

- Я хочу построить мельницу, - торжественно объявляет Трофим, и пытливо смотрит на Канг Чоля. Замечает, что его слова не производят должного впечатления. - Я ведь почему привлек Епифана. Мельница-то для русских, а они к корейцу не пойдут. Вот я ему и предложил стать компаньоном. Любой человек обрадовался бы! Как же, не вкладывая ни копейки, войти в долю такого выгодного дела! А он, знаешь, что ответил? Как это, мол, я брошу кузницу, что сельчане скажут? Какое твое дело, говорю ему, до сельчан? Нет, отказывается он, не могу так. Вот и пришлось тебе учиться на кузнеца, чтобы заменить его. Очень странный народ - эти русские. Ему выгода сама в руки идет, а он думает о каких-то сельчанах. Столько лет живу среди русских и никак их не пойму...

На лице Канг Чоля задумчивость.

- А вот как ты поступил бы на месте Епифана?

- Только как он, хозяин, - улыбается Канг Чоль.

- Ты тоже, оказывается, дурачок, - с сожалением смотрит Трофим на молодого работника. - Так будешь рассуждать, до смерти останешься в работниках.

- Ничего. Зато душа останется свободной.

- Свобода, хе... Какая может быть свобода без денег. Ты слушай, что говорят старшие, более умудренные жизнью...

Утро. Афоня стоит на своем подворье. Осматривает старый дом, огород, пристройки. Во всем чувствуется запустение. Он решительно направляется под навес, где грудой лежат спиленные чурбаки.

Стук топора будит старуху в доме. Она выглядывает в окошко, крестится и шепчет:

- Спасибо тебе, боже, что надоумил парня взяться за ум. Надо бы ему приготовить что-нибудь на завтрак.

Она встает и начинает печь оладьи.

Глядя, с каким аппетитом ест Афоня, старуха ласково говорит:

- Ты ешь, ешь все.

- А тебе, тетенька? - сдвигает брови племянник.

- Я уже поела, пока готовила.

- Не врешь... Не обманываете, тетенька?

- Ну что ты, Афоня, когда же это я тебя обманывала?

- И то верно, - соглашается он. - Хороши оладушки.

- Ты их с детства любил. Бывало, пеку их, все прибегут и выпросят, а ты один не подойдешь. Ох, и в кого ты такой уродился, Афоня...

- А какой такой? - спрашивает он весело.

- Гордый, вот какой, - она тоже улыбается. - Это отцовская кровь в тебе. Касьян был человек рассудительный, когда надо мог и в ножки поклониться. Но нутро у него всегда было гордое. Но людей всегда любил, за что и погиб. Пожар был страшный тогда, а он в самое пекло. И люди его не забыли, назвали деревеньку в честь твоего отца Рузаевкой, - старуха выпрямляется. - Вот стала замечать, что ты стал какой-то другой. Совсем как Касьян...

Афоня кашляет.

- Тетенька, ты это того... Словом, не береди. Я это... съезжу посмотреть, как там рожь наша. А свинарник закончу после обеда.

- Конечно, конечно, - соглашается тетя Аксинья. - Разве тебя кто неволит. Ты таперича мужик хвозяйственный.

- Да ладно тебе, тетенька, - отмахивается Афоня. Встает и отвешивает чудной поклон. - И спасибо за вкусный завтрак.

Тетка от изумления застывает на месте.

Афоня обрубает конец толстой жердины. Кругляк катается, несмотря на то, что прижат сапогом. На очередном замахе чья-то нога приходит на помощь. Это Канг Чоль.

- Бей, бей, - подбадривает тот, улыбаясь. Когда несколько ударов завершают дело, спрашивает: - Пила?

И делает рукой движение взад-вперед.

- Нельзя пилой, - качает головой Афоня. - Надо чтобы гладко было, иначе вода. Все сгниет. Не понял? Сейчас покажу...

Он берет валяющееся толстое полено и показывает конец.

- Вот, весной пилил, и уже вся почернела от воды. А теперь, посмотри на дом. Все концы срезаны топором. Столько лет прошло и хоть бы хны.

- Понял, - говорит Кан Чоль.

Оба парня прикрепляют жердь к стойке. Канг Чоль придерживает заготовку, а Афоня привязывает. Обматывает крестовину веревкой, а вот узел выводит бантиком. Чоль, внимательно наблюдавший за ним, показывает другой способ завязывания. Когда он крепко затягивает конец мертвой петлей, Афоня трогает узел и восхищенно качает головой:

- Здорово! Ну-ка покажи еще раз...

Вдвоем они быстро устанавливают заднюю перегородку свинарника. Потом присаживаются на скамью, вкопанную посреди стайки берез. Крайние деревья более рослые. Чоль гладит белый ствол с черными поперечными бороздками.

- Это папка и мамка. Вот эти деревца - сестры и я, - говорит Афоня, сворачивая самокрутку. - Родители померли, сестры - тю-тю, лишь я один остался с теткой. Ты как меня нашел?

- Женщина спросить, - отвечает Канг Чоль и неожиданно задает вопрос: - Работать кузница хочешь?

-Работать в кузнице? - удивляется Афоня. - Вместо тебя что ли?

- Нет, ты, я работать кузница...

- А Епифан как же? Тебя Епифан послал?

- Епифан не работать. Ты, я, вместе работать.

- Что-то не пойму... А Епифан? С ним что-то случилось?

Канг Чоль не знает, как объяснить, и предлагает:

- Домой Епифан пошли?

- Давай пойдем, - соглашается Афоня.

Епифана они застают в горнице за необычным занятием. Он сидит за столом, и что-то чертит на бумаги. Увидев парней, понимающе улыбается.

- Здорово, Афоня!

- Дядя Епифан, тут Чоль мне что-то про работу в кузнице говорит, а я никак не пойму о чем речь. Он что уходит и хочет, чтобы я заместо него робил?

Голос Афони звучит вызывающе. Как это, мол, решили без него?

- Это не он уходит, а я. Чоль теперь мастер и хочет с тобой работать.

- Я с Чолем?

- Да, с Чолем. Ты не смотри, что он недавно в кузнице. Парень понятливый и руки у него золотые. А ты, Афоня, поработаешь с ним и не хуже него будешь ковалем.

- А вы куда, дядя Епифан?

- Никуда, - раскидывает руки кузнец. - Буду заниматься другим делом. Ну, так как, соглашаешься, Афоня? Ремеслу обучишься и потом какой никакой, а приработок.

Афоня переводит взгляд на Канг Чоля, потом снова смотрит на Епифана.

- С Чолем работать буду.

- Вот и хорошо. Честно признаться, не верил, что ты согласишься. Завтра и приступайте. Если что не получится - позовете. Пока будете пользоваться моей кузницей, половину заработка отдаете мне. А теперь идите...

Парни выходят на улицу и сталкиваются с Марьей. Удивление девушки веселит Афоню.

- Зачем, зачем? Зачем женихи приходят в дом невесты? Конечно, свататься!

- Да будете тебе, Афонь, - отмахивается Марья. - Чоль, что ему надо было?

Тот догадывается, о чем идет речь.

- Афоня говорит правильно. Дядя Епифан сказал - да.

Девушка ахает и стрелой мчится в дом.

- Бежим, Чоль, - делает испуганное лицо Афоня. - А то сейчас нам попадет.

Уже возле ворот они видят, как Марья выскакивает на крыльцо и грозит им кулачком.

- А ты, однако, умеешь шутить, - смеясь, молвит Афоня. - Когда взаправду буду свататься, обязательно приду вместе с тобой. Ты куда сейчас, Чоль? Домой?

- Да.

- А что дома будешь делать? Давай пойдем ко мне, перекусим, а потом завалимся к Таське. Я тебя с ней познакомлю. Она баба веселая. Пойдем?

Канг Чоль соглашается. Когда они пересекают площадь, им встречается гармонист Николай.

- Чоль, здорово! - приветствует. - Куда это ты?

- Я это, - собирается ответить Канг Чоль, но в разговор вмешивается Афоня.

- На кудыкину гору, - обрывает он и расправляет плечи. - Твое какое дело, куда он идет?

Николай решает не связываться с Афоней и молча отходит.

Канг Чоль с укором смотрит на своего спутника.

- А плюнь ты на него, - махнул рукой Афоня. - Тоже мне барин нашелся. Куда, куда? Какое его собачье дело?

Афоня режет хлеб, сало, разливает по мискам щи. Потом, отлучившись на минутку, возвращается с бутылкой. Ставил ее на стол и вопросительно смотрит на гостя.

- Выпьем, Чоль?

И радуется, как мальчишка, получив утвердительный кивок. Зубами вытаскивает пробку и разливает по глиняным кружкам. Поднимает свою чарку и торжественно произносит:

- Ну, будя.

Он пьет до дна и даже морщится. Лишь переведя дух, тянется за капустой. Заметив, что Канг Чоль делает лишь глоток, спрашивает:

- А ты что? Не понравилась?

- Я самогон плохо пей.

- Ну, смотри сам, Чоль. Неволить не буду. Мы, русские, пьем только до дна, а как там, у корейцев, не знаю.

Рядом с хлебницей - маленькая деревянная солонка. Канг Чоль берет ее и говорит:

- Кореец сюда самогон. Такой чашка пей.

- Как? - изумляется Афоня. - Вы пьете из таких чашек. Наверное, крепкий у вас самогон. Самогон, говорю, крепкий.

- Нет, - качает головой Канг Чоль.

В глазах Афони сомнение. Он берет бутылку и наливает в кружку немного.

- Вот так что ли?

- Да, да.

Афоня одним глотком отправляет самогон в глотку и вперяет взгляд в стену. Бормочет:

- Не-ет, русский человек так пить не будет. Пить так пить...

Они снова сидят под березами. Афоня протягивает кисет.

- Будешь?

Канг Чоль качает головой, но берет в руки протянутый кисет и разглядывает.

- Мариша делала, - хвастает Афоня. Делает большую самокрутку и с наслаждением прикуривает.

- Курить сколько лет? - спрашивает Канг Чоль.

- Я? С семи лет, - улыбается Афоня.

Канг Чоль ужасается.

- Папа, мама не ругал?

- Так они же померли. Были бы живы, раза два высекли бы меня, может, я и в жизни не притронулся бы к самосаду. Понимаешь? Папаня бы меня бац-бац, я бы - ай-ай и табак не надо, не надо...

- Ты сам не надо.

- Я? Самому трудно бросить. Да и что делать, если не курить. Вот ты мне сказал - по утрам табак не надо, знаешь, как мучался? Э-э, да что об этом. К Таське пойдем?

- Куда?

- Вдовушка тут есть одна, веселая и молодая. У нее мы собираемся по вечерам. Песни поем, пляшем, в бутылочку играем.

- Самогон?

- Да нет, игра такая, бутылочка называется. Крутишь ее, и на кого горлышком укажет, надо целовать.

- Целовать?

- Ну да, - Афоня чмокнул тыльную сторону ладони. - Вот так, целовать. Ну что, пойдем?

- Пойдем.

Большая комната полна народу. На столах бутылки, закусь. Шумно и накурено. Афоню и Канг Чоля встречают радостными возгласами. Выкатывается вперед Таисия, хозяйка дома.

- Это кого, Афоня, привел такого пригожего?

- Мой друг Чоль. Прошу всех любить и жаловать.

- Это тот самый, что у Епифана работает в кузнице?

- Он самый. Еще раз повторяю громко для тех, кто плохо слышит. Чоль - мой друг.

Афоня обводит гостей взглядом человека, привыкшего повелевать. Не встретив отпора, удовлетворенно хмыкает и ведет Канг Чоля на тут же освободившееся почетное место напротив входной двери.

Пять девушек во главе с хозяйкой обносят гостей выпивкой и закуской. Перед Афоней и Канг Чолем вырастает Таисия с подносом. Парни встают.

- Ну, гости дорогие, пожалте, откушать водочки, - говорит хозяйка с легким поклоном.

- Возьми, Чоль, стаканчик. Так, а теперь выпей всю. И поцелуй хозяюшку.

Канг Чоль стоит без движения.

- Ну, ты чего, Чоль. Целуй Таську! Ну-ка все хором: це-луй Та-ську, це-луй Та-ську!..

Все подхватывают его крик. Но Чоль не знает, как сделать то, что просят. И тогда она, передав кому-то поднос, решительно обнимает его за шею и крепко целует в губы.

Афоня тоже пьет, и целует Таисию.

- Как русские бабы целуются, а? - доходит до Канг Чоля слова Афони. - Это только цветочки, а ягодки будут впереди.

Дальнейшее Канг Чоль помнит смутно. Поет вместе со всеми песни, пляшет, снова пьет. Во время игры в бутылочку, подбадривает вместе со всеми целующихся пар, а когда выбор падает на него, уже без всякого смущения подставляет губы. В самый разгар веселья он кто-то тянет за руку. Это Таисия. Она ведет его на улицу, и свежий ночной воздух заставляет прийти в себя.

- Идем, идем, - возбужденно шепчет Таисия.

Кан Чоль послушно идет за ней пока впереди не оказывается проем в сарай.

- Стой, - произносит он вслух и останавливается.

Она оборачивается.

- Ты что, миленький? Идем. Али ты не хочешь? - и настойчиво тянет за руку.

Но Канг Чоль стоит как вкопанный. Таисия обнимает его.

- Миленький, ты же весь дрожишь. Идем.

Канг Чоль нерешительно шагает в сарай. Она увлекает его в угол и заставляет опустить себя на охапку сена.

- Давай, давай, миленький, раздевай меня, - шепчет она словно в горячке. - Не понимаешь, корейчонок миленький, тогда я сама. Смотри, вот мои груди, ну прижмись же к ним лицом... Вот так... Целуй, целуй губами, еще... Сними пиджак... А теперь штаны... Дай я тебе помогу, миленький... Какой у тебя пояс тугой. Ну, снимай, снимай... Вот он у тебя какой! Приятно, приятно, что я его трогаю, да? Ну, миленький, не робей... Что с тобой? Подожди, куда ты? Стой, не уходи... Убежал, вот дурачок. И что я Афоньке скажу?

Канг Чоль и Афоня с небывало серьезными лицами стоят у наковальни. У одного в руке молоток и клещи, у другого - молот.

- Начнем, Афоня?

- Начнем.

Канг Чоль хватает клещами малиновую заготовку и кладет на наковальню. Звон ударов. Искры. Задорные лица парней.

Когда очередное изделие летит с шипеньем в воду, в кузнице появляется Епифан.

- Здорово, ковали! - на его лице скупая улыбка. - А я думаю, кто это в такую рань трезвонит на всю округу. Рад тебя видеть, Афоня. Хоть согласился ты вчера, а все я равно сомневался...

- Это почему же? - вскидывает голову парень.

- Работа здесь такая... обязательная. Дисциплинушку любит, - наставительно изрекает Епифан и, заметив, что Афоня собрался возразить, быстро переводит разговор на другую тему. - Что это вы даже не поевши принялись за дело? Щас скажу Настеньке, чтобы быстрее принесла вам что-нибудь перекусить. И еще, Чоль, я уезжаю на два дня в Никольск, так что остаешься за хозяина. Понял?

- Да.

- За это время ты заработал шесть с полтиной. Вот они, - и Епифан протягивает деньги. - Если тебе что надо купить в Никольске, скажи.

Канг Чоль качает головой.

- Спасибо, не надо.

- Ну, хлопцы, бывайте. Я на вас дюже надеюсь, - говорит кузнец и уходит.

Перерыв на завтрак короток. Парни быстро уминают полкаравая свежеиспеченного хлеба, запивая холодным молоком. Афоня вскакивает первым и сразу начинает качать мехи. Канг Чоль понимающе улыбается, ведь совсем недавно и он горел таким нетерпением.

Азартную работу прерывает первый посетитель - мужик лет тридцати, прикативший на телеге. Увидев Канг Чоля, спрашивает:

- А где Епифанушка? Нету? А кто же мне, ети ее мать, колесо починит? Афонька, а ты чего тут делаешь?

- Роблю, а то не видишь. Что у тебя там, дядя Егор?

- Да вот колесо... А где все-таки Епифан?

- Нет его, - заявляет Афоня. - Так что с колесом-то?

- Да разболталось оно. Да мне бы Епифа...

- Дядя Егор, тебе же русским языком сказали, что нет Епифана. Вот Чоль, и я заместо Епифана. Вот это колесо болтается?

- Угу.

Афоня берется за обод и трясет. Чоль подходит к нему. Осматривает. На лице мужика - явное нежелание связываться с парнями и уехать.

- Да ты не боись, - успокаивает Афоня. - Чоль тебе мигом починит.

Мужик обречено пожимает плечами - делайте, мол, что хотите. А сам исподлобья наблюдает, как кореец одной рукой легко приподнимает край телеги, а другой подставляет стойку. Ловко выбивает чеку, снимет колесо и тащит его в кузницу. Мужик тоже заходит за парнями в кузницу и молча наблюдает, как вставляют новую втулку.

- Вот и все, - говорит Афоня весело, поставив колесо. Проверяет - не болтается ли, и небрежно замечает: - Делов-то на два хрена с пальцем. Дядя Егор, принимай работу.

Мужик недоверчиво трогает колесо, и только после этого на его лице появляется подобие улыбки.

- Э-э, сколько с меня?

- Два штофа самогона, шмат сала да полпуда зерна, - быстро отвечает Афоня и хохочет. - Да я шуткую, дядя Егор. Сейчас спрошу у Чоля...

Первые два гривенника, заработанные самостоятельно парнями, со звоном падают в жестяную банку. Афоня смеется:

- Ух, как весело звенят. Дай бог, чтобы полнилась каждый день...

Афоня с наслаждением закуривает и спрашивает с невинным видом:

- Ну, как вчера с Таськой?

Канг Чоль краснеет и пожимает плечами:

- Ничего.

- Как ничего? - восклицает Афоня. - Неужели не дала? Вот, стерва! Ну, я ей покажу... Неужели ничего?

Реакция Афони озадачивает Чоля. И он решает пояснить:

- Это... Хорошо было.

- Хорошо было? Значит, дала все-таки, - оживляется Афоня. - Я же говорил, что она баба горячая и никому не отказывает. Вечером пойдем к ней снова?

Он весело подмигивает Канг Чолю. Но тот никак не реагирует на его игривость. Афоня окидывает внимательным взглядом непроницаемое лицо Канг Чоля и поджимает губы.

Конец рабочего дня.

- Шабаш, - говорит Канг Чоль и предлагает: - Речка пойдем?

Берег речки. Канг Чоль раздевается. Заметив, что Афоня не спешит, смеется:

- Женщина нет.

Тот вроде нехотя снимает штаны.

Канг Чоль смачивает руки и грудь. А потом с разбегу ныряет и выныривает прямо на стремнине. Течение тащит его вниз. Там, где река разбивается на два рукава, он делает несколько энергичных взмахов руками, чтобы попасть в круговорот заводи. Вода теперь несет Канг Чоля назад.

Он выбирается на берег. Откашлявшись, изображает руками плывущего человека и кричит с задором:

- Афоня, давай!

Но тот качает головой. И тут Канг Чоль понимает, почему русский парень тушуется.

- Ты, - он опять изображает плывущего человека, - не могу, да?

Афоня смущенно кивает. Канг Чолю с сочувствием смотрит на того, а потом оживляется:

- Я тебя учить.

- Нет, - машет руками Афоня. - Даже не подумаю. Я просто сполоснусь у берега.

Присев на корточки он набирает пригоршню воды и плескает себе на грудь. Тело у русского парня белое, не знавшее загара. Канг Чоль снова смотрит на Афоню и качает головой.

Канг Чоль ужинает в доме Епифана. Жена кузнеца спрашивает:

- Как вам новый работник, Чоль? Ну, Афоня, как работал?

- Очень хорошо. Он, как это, сильный и быстрый.

- В деревне говорят, что вы по утрам бегаете к реке и там висите на дереве. Это правда? - спрашивает Марья.

- Да, - подтверждает Канг Чоль. - Утром мы бегать и прыгать.

- Зачем?

Вопрос задан чуть ли не хором. Канг Чоль с удивлением смотрит на лица матери и дочерей.

- Это, - он не знает, как объяснить. Сжимает кулаки и проводит несколько ударов в воздух. - Чтобы быстро и сильно.

Его слова, похоже, разочаровывают собеседниц.

- А-а, - молвит Катерина. - Люди-то болтают, бог знает что.

Афоня опаздывает на тренировку. Он накануне крепко выпил. Старается не смотреть на Канг Чоля. За завтраком залпом выпивает кружку молока. Вытирает губы ладонью и случайно встречается со смеющимся взглядом Канг Чоля.

- Голова плохо? - сочувственно спрашивает он.

- Ох, как плохо, - признается Афоня. Прикладывает ладонь к груди. - А здесь еще хуже. Ты меня прости, Чоль, что я опоздал.

- Ничего. Ты кушай, кушай. Сейчас много будем работать. Тогда самогон фьють быстро уходить.

Его свист так к месту, что Афоня невольно смеется. А потом вскакивает, чтобы приняться за работу.

Афоня удивляется раннему концу рабочего дня.

- Что-нибудь случилось? - спросил он.

- Суббота, - объясняет Канг Чоль. - Шабаш. Пойдем купаться. Я тебя учить плавать.

- Да я как-то не очень хочу, - неуверенно молвит Афоня. - Давай лучше поработаем?

- Нет, Афоня. Пойдем, и не надо так, - Канг Чоль поднимает обе руки и трясет ими в мнимом испуге. - Ты быстро учить.

- Ладно, посмотрим. Кому быть повешенным, тот не утонет.

- Что ты сказать?

Афоня изображает, как его вешают, а потом, как он тонет. Канг Чоль хохочет.

Они идут к реке. В руке у Канг Чоля моток веревки.

Канг Чоль снова ныряет с бугра. Вылезает на берег, берет веревку. Афоня с обреченным видом дает опоясать себя.

- Ты вода, - показывает пальцем на реку Канг Чоль. - Я это держать. Ты вот так, вот так и сюда. Понятно?

- Что ж тут не понять, - бормочет Афоня. - Ох, и нахлебаюсь воды.

Канг Чоль, распускает веревку, поднимается на бугор и крепит конец за дерево. И кричит:

- Афоня, иди вода!

Афоня быстро крестится и входит в реку. Упругое течение сбивает его с ног, и он отчаянно машет руками. На мгновение уходит под воду, но Канг Чоль начеку.

- Руками, руками махай, - слышит Афоня сквозь шум течения.

С помощью веревки Афоня выбирается на берег и падает, чтобы отдышаться и откашляться. Когда чуть приходит в себя, смотрит на бугор, где весело скалит зубы мучитель. И сам начинает смеяться. Потом решительно встает.

- Эй, Чоль, давай еще раз!

- Еще? Давай!

Афоня прыгает в воду. На это раз все у него получается как надо. Уже на берегу, он трясет кулаками - видал, мол, получилось!

После купания Канг Чоль говорит:

- Ты иди домой.

- А ты? - удивляется Афоня.

- Мне надо тут, - отвечает тот непонятно.

Афоня пожимает плечами и поднимается по тропинке. Поднявшись на косогор, он оглядывается. На фоне широкой поймы реки фигура Канг Чоля кажется маленькой и одинокой. Он бредет по берегу и что-то ищет.

Канг Чоль ищет среди коряг, выброшенных течением реки, причудливый корень. Вдруг он слышит крик Афони:

- Э-э-гей, Чоль! Давай вечером встретимся, друг!

- Да-вай...

Они машут друг другу руками.

Наталья пишет письмо:

"...Вы просили меня подробнее рассказать, как прошел мой день именин? Охотно исполню Вашу просьбу, потому что мне самой хотелось так и сделать.

Я Вам уже рассказывала, что подружилась в деревне с некоторыми девушками и парнями и устраиваю для них раз в неделю нечто вроде деревенских посиделок. Все они явились на день рождения - принесли подарки, натаскали всякой вкусной еды. Но что самое удивительное, мне преподносили цветы - вещь, неслыханная в деревне.

Среди гостей были и твои любимые корейцы - Петр, его сестра Елена, которая окончила гимназию, и будет учительствовать в корейской деревне, и их дальний родственник Чоль, с полгода назад приехавший из Кореи.

Так вот, этот Чоль принес самый удивительный подарок. На деревянной подставке - фигурки двух журавлей. Он вырезал их не сам, а нашел на берегу речки, куда течением выбрасывает немало обрывков разных причудливых корней, отполированных водой и камнями. Чоль придал фигуркам лишь черный цвет с белыми пятнышками, подрисовал красные хохолки и серые круглые глазки. Красота неописуемая, что говорит о высоком художественном вкусе человека, сумевшем выглядеть ее.

Он, несомненно, знаком с европейской культурой и литературой, но многие его высказывания окрашены легким налетом фатализма. Но в отличие от русского, который считает, что от судьбы, мол, не уйдешь, считает, что если нельзя уйти, то не лучше ли шагнуть ей навстречу. Правда, любопытный взгляд?

Когда я спросила - почему именно журавли, Чоль сказал, что на его родине, они считаются символами любви и верности. А ведь у нас тоже есть предание о неразлучности этих грациозных птиц, что если одна из них погибает, то другая тоже лишает себя жизни, бросаясь с высоты.

Вы пишете, что скоро вас переведут в Никольск и спрашиваете, согласна ли я, переехать к Вам. Да, хотя мне бесконечно жаль покидать Рузаевку".

Строительство мельницы завершается. Канг Чоль с Афоней приезжают на телеге. К ним подходит Трофим и Епифан.

- Привезли? - спрашивает Епифан. И осматривает втулку громоздкой шестерни. - Хорошо сработали, парни.

Краем глаз Канг Чоль замечает среди кашеваров Елену. Она же делает вид, будто не замечает его.

Парни вносят шестерню в мельницу и начинают устанавливать под руководством Епифана.

- Кажись, готово, - говорит кузнец. - Будем запускать воду.

Все собрались в ожидании. С плеском пошла вода, и вот жернова дрогнули и начинают вращаться.

- Ура, - кричит Афоня, и все поддерживают его криками, смехом.

Появляется первая струйка муки. Епифан подставляет руки, а потом мучной пылью обдает Трофима.

- С почином вас, Трофим Мельникович.

Тот смеется. Тоже поставляет руки и опудривает компаньона.

Праздничный обед в честь пуска мельницы. За длинным столом многие знакомые парни и девушки из Рузаевки. Наталья, Елена, Марья сидят напротив Канг Чоля и Афони.

Епифан поднимается, держа в руке стакан с самогоном:

- Спасибо всем, кто помогал ставить нашу красавицу-мельницу. И пусть она будет на радость всем, чтобы из помола ее выходили пышные караваи и пироги. И чтобы у вас всегда было что молоть. А нам молоть и никогда не перемолоть все ваше зерно.

Праздник длится до вечера. Молодежь запаливает костер и устраивает танцы.

Канг Чоль и Елена медленно идут вдоль берега реки.

- Никогда не видела отца таким счастливым, - говорит она. - А что вам надо, Чоль, для счастья?

- Наверное, то же самое, что и вашему отцу. Нет, нет, я имею в виду не мельницу или что-то другое материальное. А цель, которую ставит перед собой человек, и идет к ней, преодолевая трудности. Состояние духа при этом - упорство, ярость, мужество, жажда знания и тому подобное, - он останавливается и обводит руками вокруг. - Вот мироздание, полное тайн и загадок. Для чего оно, для чего мы с нашим разумом? В чем смысл бытия? Тысячелетия люди бьются над этим, но нет четкого ответа. Ясно только одно, у каждого человека - своя судьба, своя жизнь и свое понимание счастья.

- Прекрасный ответ, Чоль. Но на самую высокую оценку не тянете?

- Это почему же?

- Много философии и мало лирики. Если счастье, как вы говорите, это состояние духа, тогда это все-таки область поэзии, а не философии. Человеку даны и разум, и чувство. И часто они противоречат друг другу. Чувство говорит одно, а разум - другое. Чему верить?

Канг Чоль смотрит на нее и понимающе кивает головой.

Жена Трофима умирает. Перед смертью она говорит дочери:

- Одно меня удручает, что ухожу на тот свет, не выдав тебя замуж. Отец все мечтает о необыкновенном зяте, а я так думаю, что необыкновенное часто бывает рядом. Просто мы этого не замечаем. Твой отец был батраком, а я из богатой семьи. Но ведь не побоялась я выйти за него замуж и жила счастливо. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ах, если бы не эта болезнь...

Похороны. Канг Чоль в числе тех, кто несет гроб. У Елены заплаканное лицо, в руках держит цветы.

Раннее утро, комнатка Канг Чоля. Хозяин спит на топчане. На стене висят ветвистые рога лося.

По краям стола высятся стопки книг. Учебники, художественная литература и словари - все вперемежку. Посередине раскрытая газета "Русские ведомости" за 16 января 1913 года, вся исчерканная карандашом.

Над столом висит небольшая картина в рамке. На ней изображены двое - мужчина и женщина в корейской национальной одежде. Молодые лица светятся счастьем. Лишь внимательно приглядевшись можно заметить, что рисунок выполнен необычным способом и представляет собой искусную вышивку на шелковой ткани.

Вдруг яростный колокольный звон заставляет вскочить Канг Чоля. Он кидается к окну и видит на темном небе алые отблески пожара. Горит внизу у реки.

"Мельница!" - ахает Канг Чоль и принимается поспешно одеваться. Выскакивает на улицу. Слышатся чьи-то крики и топот бегущих людей. Он хватает багор и тоже кидается к реке. Его взору открывается горящая мельница, и он невольно, как и все спешившие на помощь, замедляет шаги. Вид пожара ужасен и притягателен. Огонь уже охватил крышу и перекинулся на соседнее строение, в котором располагались магазин и склад. Высокое буйное пламя грозно пляшет, изрыгая вверх тысячи искр. Треск падающих балок, гул и жар, летающие во все стороны головешки. Люди стоят в отдалении и не знают что делать.

В толпе Канг Чоль замечает дядю Епифана. Жена Катерина держит за руку мужа, словно боится, что тот кинется в огонь. По бокам - дочери. А рядом многие знакомые односельчане. Отсвет пожара играет на их окаменевших лицах.

Канг Чоль решительно раздвигает впереди стоящих. Старый кузнец поворачивает к нему лицо.

- Дядя Епифан, надо открыть плотину! - кричит Канг Чоль, подбегая к нему. - Ключ давай?

И видя, что его не понимают, крутит руками, словно выворачивает винт.

- А-а, - оживляется Епифан и начинает шарить в кармане. - Вот, нашел!

Канг Чоль хватает ключ и видит Афоню и Глеба.

- Давайте со мной, - кивает им Канг Чоль. - А вы, дядя Епифан, закройте воду мельнице.

Три парня ступают на дамбу. Справа - заводь, а слева - бурлящая река. Шлюз, сооруженный из бетона и железа, дрожит от бешеного напора воды. Проржавевший замок подается не сразу.

Афоня по узенькому трапу перебирается на другую сторону шлюза и хватается за рычаги подъемного механизма.

Потребовалась вся недюжинная сила Глеба. Чтобы тяжелые стальные пластины створок пошли вверх. Вода из реки пошла в заводь.

- Стой здесь, Глеб, - командует Канг Чоль. - Я пойду на нижнюю дамбу...

Люди расступаются. Как это обычно бывает в ситуациях, когда никто не знает что делать, любой, кто берет на себя инициативу, невольно становится главным, и все готовы повиноваться ему.

Епифан с несколькими мужиками стоял у края нижней дамбы на спасительном расстоянии от огня, который полыхает внизу.

- Ну, как? - спрашивает его Канг Чоль.

- Сейчас начнет заливать мельницу, - отвечает Епифан. - Уже можно черпать воду ведрами...

Канг Чоль выхватывает у кого-то деревянную бадью. Черпает и льет на огонь. Его пример подстегивает остальных: люди выстраиваются в очередь, чтобы передавать друг другу воду. Самые сильные мужчины становятся у края дамбы, чтобы плеснуть подальше и повыше.

А вода все поднимается. Вот она уже стала переливаться через дамбу, сначала растекаясь быстрой лужей, потом поднялась до щиколоток.

- Уходите! Все уходите с дамбы!

Вода уже сама должна сделать свое дело. Единственное, чем могли ей помочь люди, так это баграми обрушить горящую крышу.

Огонь идет на убыль. Крыша мельницы рушится, выдав последний сноп искр и злобное шипенье.

Остается магазин и склад. Со стороны это выглядит фантасмагорией: два больших пылающих ковчега над зеркальной кладью, а вокруг фигурки людей, стоящие по колено в воде, и пытающие залить разбушевавшийся пожар. Холод леденит ноги, тело, а голову обдает жаром, но в азарте борьбы с огнем мало кто из мужиков чувствует это.

Топорами и ломами вышибают двери, чтобы вода затопила помещение. Смельчаки лезут по лестнице наверх, чтобы баграми растащить горящий скелет крыши.

Пожар окончательно повержен. Канг Чоль спешит на верхнюю дамбу, чтобы закрыть шлюз. Глеб и Афоня все еще там, продрогшие насквозь от холода. Втроем они перекрывают воду и спешат на берег.

Епифан протянул бутылку Канг Чолю:

- Согрейся, - говорит он. - Молодец, что догадался открыть шлюз. А у меня аж руки опустились, все, думаю, конец мельнице. А она, вот, побитая, но стоит...

Мужики, уже хлебнувшие водки, поддерживают его коротким усталым смехом.

Канг Чоль делает глоток и передает бутылку Глебу.

- За Трофимом послали? - спрашивает он Епифана.

- Скоро должен быть, - отвечает тот. - Сторожа деда Макара никто не видел. Боюсь, не случилось ли с ним что-нибудь... Афанасий, просьба к тебе, сбегай к нему домой.

Совсем рассвело. На свету последствия пожара особенно ужасны. Обугленные строения без крыш, все еще курятся дымком, кругом плавает мусор.

- Без злого умысла не обошлось, Епифан, - говорит кто-то из мужиков. - Кому-то мельница стала поперек горла...

- Ничего. Она у нас лучше прежнего работать будет. Ну что, сельчане, давайте выбирать добро со склада...

В разгар работы появляется Афоня.

- Нету деда Макара дома, - сказал он. - Бабка его говорит, что, как ушел вечером сторожить мельницу, так и не появлялся. Разохалась старая, сюда собирается прийти.

- Странно, - качает головой Епифан. - Куда же он подевался?

- Может, к бабке Анисье подался для сугреву, - шутит кто-то.

На пригорке показывается телега. Трофим соскакивает с нее и идет напрямик под косогор.

- Как... Как это случилось? - спрашивает он Епифана.

- Кажись, поджог. И сторож куда-то запропастился...

Скупыми фразами кузнец рассказывает, как тушили пожар. Затем два компаньона обходят обгоревшие владения.

- Что ж, Епифан, созывай мужиков на помощь, надо спасать хотя бы то, что осталось. Герка, будешь составлять опись сохранившегося имущества. Для начала восстановим склад. Нужны телеги, плотники. Канг Чоль, прикинь потребность бревен, людей. За урядником посылали? Надо послать...

И снова берег заполонили люди. К обеду все уцелевшее добро из магазина и со склада было разложено на берегу. Мешки с зерном увезли на ток для просушки. Нанятая бригада плотников принимается разбирать обгоревшие стены склада.

Две недели кипит напряженная работа. И вот настает день, когда мельница оживает. Десятки подвод, нагруженных мешками с зерном, тянутся с утра к реке. Лица крестьян озарены улыбками, в их оживленных разговорах и воспоминания о том, как тушили пожар, и последние новости, что пойман виновник случившегося. Им, как и предполагали, оказывается владелец мельницы с соседней деревни, который подбил на это злодеяние двух бывших каторжан. Они сознались не только в поджоге, но также и в убийстве деда Макара, чей труп, сброшенный в реку так, и не нашли.

Полдеревни высыпалось, чтобы посмотреть, как заработает мельница. Многие принарядились, как на праздник. Приехала семья Трофима, и даже супруги Хон. Весь пригорок усыпан детворой.

На берегу накрыты столы, чтобы каждый мог подойти и осушить стопку в честь такого события. И только Трофим, человек, который должен был бы больше всех радоваться, странно невесел.

- Что-то не так? - спрашивает его Канг Чоль, улучив минутку.

Тот вздыхает и бормочет:

- Ни к чему все это...

- Извините, что лезу с вопросами. Только я не понимаю, о чем это вы?

- О чем? Долг свой не успеваю погасить к сроку. Так что придется распрощаться и с мельницей, и с магазином...

- А большой долг?

-Большой. Пять тысяч рублей. Даже если удастся продать уцелевшие шкуры, ткани и другой товар, то все равно наскребу лишь одну треть долга. Пожар, будь он проклят, все мне подгадил. Что делать?

В глазах у Трофима тоска.

- Но ведь виновник пойман, с него, наверное, взыщут штраф в вашу пользу...

- Э-э, когда это будет. А мне надо деньги отдать через двадцать дней.

Беседуя, они незаметно для самих себя отходят в сторону и теперь стоят на дамбе. Канг Чоль смотрит на оживленный берег, выхватывая из толпы знакомые лица. Вот дядя Епифан, на минутку оторвавшийся от жерновов, чтобы выпить с мужиками, его жена Катерина... В компании парней - смеющиеся Афоня, Глеб, Николай и другие.

- Деньги будут к сроку, - говорит решительно Канг Чоль.

- Что? - недоверчиво вскидывает голову Трофим, но в глазах его вспыхивает надежда. - Неужели ты сможешь помочь?

- Да.

- Ты? Но... Откуда у тебя деньги?

- Пусть вас это не беспокоит. Нет-нет, - улыбается Канг Чоль, - я их не украду. И никого грабить не собираюсь.

И Трофим верит.

- Если ты поможешь, то я возьму тебя в компаньоны, - заявляет он. И неожиданно добавляет: - И выдам за тебя свою дочь Елену.

Канг Чоль с изумлением смотрит на хозяина.

- Не веришь?

- Почему же, верю. Только мне это не нужно. Я хочу вам помочь потому, что вы всегда хорошо относились ко мне, к другим людям. Ваши кредиторы кто? Ну, кому вы должны уплатить деньги?

- Три тысячи я взял в земельном банке в Никольске, а две - у местных богатеев.

- Чтобы поехать в Никольск, мне нужен паспорт, лошадь и триста рублей. И банковская закладная.

Канг Чоль твердо выдерживает испытующий взгляд Трофима.

- Хорошо.

- Тогда завтра же с утра отправлюсь в Никольск. Буду у вас на рассвете.

- А ты меня,.. - Трофим замялся. - Может, я тоже с тобой? Или Герка?

- Нет, - отказывается Канг Чоль. - Не бойтесь, я вас не обману. Слово корейского дворянина.

- Так ты... Так вы - дворянин?

Канг Чоль кивает.

- Ты теперь вольная птица, - говорит Трофим, выкладывая на стол документы и деньги. - Когда-нибудь имел дело с банком?

- Нет, - качает головой Канг Чоль. - Но вы не беспокойтесь.

- В Никольске живет мой родственник. Вот его адрес и письмо. Остановишься у них.

- Хорошо.

- Поедешь на жеребце?

- Да, - отвечает Канг Чоль.

В комнату входит Елена с узелком в руке. Она здоровается с гостем.

- Отец, у человека впереди дальняя дорога, и я собрала ему кое-что.

- Это ты хорошо придумала, дочка, - с одобрением замечает Трофим и смотрит на молодых.

Дядюшка Хон выводит жеребца из конюшни.

Елена с поклоном подает узелок с едой .

- Спасибо, - Канг Чоль и сунул узелок в свою котомку, которую приторочил к седлу.

- Будь осторожен, - предупреждает Трофим. - Может, ружье возьмешь на всякий случай?

- Не стоит. Ну, счастливо оставаться!

- Тебе счастливо съездить.

Канг Чоль пожимает хозяину руку и улыбается Елене. Девушка чуть приподнимает ладошку и шевелит пальцами в знак прощания. Дядюшка Хон провожает парня до ворот и желает счастливого возвращения.

В обед, миновав уже несколько деревень, Канг Чоль замечает впереди подводу, которую сопровождают верхом три вооруженных жандарма. Один из них скачет навстречу Канг Чолю.

- Кто таков? - строго спрашивает он, приблизившись. - Куда едешь?

- Я - житель Рузаевки, - отвечает Канг Чоль. - Еду по своим делам в Никольск.

- Айда до урядника, - велит жандарм.

Урядник - мужчина лет сорока, крупный телом и с пышными усами, узнает Канг Чоля, но, видно, на всякий случай решает уточнить:

- Это ты работал с Епифаном в кузнице?

- Да.

- Вот везем тех, кто поджег его мельницу.

На подводе сидят трое бородатых мужчин. Их руки и ноги связаны.

- Тебе придется или обогнать нас или отстать, - говорит урядник. - Поезжай-ка лучше вперед, будешь заместо авангарда. Если что заметишь подозрительное, скачи до нас.

- Хорошо, - соглашает Канг Чоль.

Миновав очередную деревню, Канг Чоль решает закусить. С интересом развязывает узелок и обнаруживает там хлеб, половинку вареной курицы, пяток яиц и несколько крупных соленых огурцов. Отдельно завернутая в бумажку соль заставляет его улыбнуться.

Лесная дорога выводит на небольшую поляну. Только он выехал на нее, как впереди возникают две фигуры с ружьями. Канг Чоль инстинктивно оборачивается. Сзади тоже объявляются двое, отсекая путь к отступлению. Один из них подскакивает и хватает лошадь за узду.

- А ну-ка слазь, - кричит он. - Дядь Пахом, да это кореёза.

- Подведи его ко мне Оська. Сейчас спросим насчет подводы.

Канг Чоль медленно слез с седла.

- Давай, шагай, а то, как шарахну прикладом.

Впереди парень ведет под уздцы жеребца. Сзади конвоир подталкивает стволом ружья в спину.

Канг Чоль неожиданно разворачивается, левой рукой отбрасывает ствол берданки, а правой наносит конвоиру удар чуть ниже адамова яблока. И тут же бросается в лес.

- Не стреляй, не стреляй! - кричит кто-то.

Канг Чоль бегом огибает поляну и вскоре обнаруживает то, что искал. Четыре лошади мирно щиплют траву.

Слышится топот и появляется Оська. Привязав жеребца Канг Чоля, он спешит обратно. Но до дороги дойти не успевает. Какая-то стремительная тень взмывает над ним и ударом ноги оглушает его.

Канг Чоль снимает с поверженного парня ремень и быстро стягивает тому руки за спиной. Надевает его фуражку и закидывает ружье на плечо.

Он выводит лошадей на дорогу и начинает гнать их в сторону поляны. Животные, напуганные свистом и погоняемые хлыстом, несутся изо всех сил.

На дорогу выскакивает Пахом.

- Оська, ты куда?

И тут же оказывается под копытами.

Лошади выскакивают на поляну. Раздается выстрел, второй. Мимо.

Метров через двести Канг Чоль замечает подводу. Жандармы ждут нападения, улегшись на траву.

- Э-гей, не стреляйте, это я - корееза!

Выслушав его, урядник, заметно побледневший, спрашивает:

- Так они все еще там?

Канг Чоль пожимает плечами.

- Им деваться некуда без лошадей.

-Что же делать? Может, повернем назад?

Жандармы сразу поддерживают его:

- Конечно, назад, Семеныч. Неровен час - перестреляют всех нас из укрытия...

- А ты как думаешь, паря? - спрашивает Канг Чоля урядник.

- А вот мы проезжали развилку, помните? Куда ведет левая дорога?

Жандармы переглядываются.

- А ведь верно, Семеныч, - восклицает один из них. - Это же объездная дорога. Придется делать крюк, но зато, как говорится, береженного бог бережет.

Объезд. Каждый держит оружие наготове. Лишь к вечеру, когда перед ними открывается село, урядник крестится и говорит с облегчением:

- Кажись, бог миловал. Спас ты нам жизнь, паря, не знаю, спасибо тебе. Если негде остановиться, то давай с нами к старосте. Он мой старый приятель и ужином угостит, и бутылку вина поставит. Ну, так как, идешь с нами?

Канг Чоль охотно соглашается.

Корейская слобода на окраине Никольска. Дом родственника Трофима. Открывает калитку мужчина лет сорока. Он окидывает Канг Чоля внимательным взглядом и доброжелательно спрашивает:

-Вы ко мне?

- Если вы Мирон Пак, то к вам. Я от Трофима из деревни Иванчихи.

- А-а. Добро пожаловать! Я сейчас открою ворота...

Он помог расседлать лошадь.

- Идемте в дом.

Уже дома он стал расспрашивать о Трофиме. Канг Чоль подает ему письмо. Тут из соседней комнаты раздается старческий голос:

- Что за молодой человек пришел, Мирона?

- Гость от Трофима, отец.

- От Трофима, говоришь? Пусть зайдет сюда.

Комнатка старика небольшая. Пол выстлан циновками из рисовой соломы. Впечатление аккуратности и чистоты дополняется обликом отца Мирона - белая бородка клинышком, белая одежда, включая белые чулки. Старец сидит на полу, скрестив ноги, и курит длинную трубку. Взгляд устремлен куда-то в сторону и вверх, отчего его худощавое лицо с гладкой смуглой кожей выражает покой и умиротворение.

- Проходите сюда и садитесь... Как там, Трофим? Слышал, мельницу он поставил большую. Не случилось ли что?

Вопрос неожиданный, но Канг Чоль старается не подать виду.

- Все у него нормально.

- Петр, слышал, в армии служит. Пишет ли хоть письма?

- Да, пишет. Недавно вот письмо получили.

Взгляд старика все также устремлен куда-то в сторону, и только тут до Канг Чоля доходит, что перед ним слепой. Тем более, удивительно слышать, как он говорит:

-Только что видел Петра. У него действительно все хорошо... Ну, а вы, молодой человек, за каким делом пожаловали?

Опять - "молодой человек". Откуда он знает?

- Я приехал по поручению Трофима.

Мирон, склонив голову:

- Отец, Трофим просит вас посмотреть на этого человека...

- А что смотреть? Я и так вижу, что он добрый человек и хочет помочь моему двоюродному племяннику.

- Все-таки, отец, раз Трофим просит, надо уважить его.

Странный диалог. Что значит "посмотреть", когда старик слеп?

- Хорошо, раз племянник просит... Молодой человек, протяните обе руки вперед...

Старик безошибочно находит руками вытянутые ладони Канг Чоля. В наступившей тишине отчетливо слышится тиканье настенных часов в соседней комнате.

- Я вижу, хотя ты и молод, но уже познал страдание, - голос старика звучит речитативом. - Немало верст тебе пришлось пройти, но впереди ждет более длинная и трудная дорога. Будет радость и горе, любовь и разлука. Твоя честность и обязанность долгу послужат причиной твоей гибели, а примешь ты смерть от близких людей. И будет у тебя три сына - двоих я вижу, а третий маячит где-то вдали. Все они пойдут твоей дорогой - дорогой страданий, любви и помощи людям... Война, слезы людей, кровь...

Последние слова старик уже произносит шепотом, и Канг Чоль невольно наклоняется вперед, чтобы расслышать их. Наконец, гадальщик умолкает.

- Дедушка, а могу я вас спросить?

- Спрашивай. Но только один вопрос.

- Что с моим сыном?

- Он находится далеко, очень далеко отсюда... Зреет, наливается соком... Сейчас носится по двору со щенком, смеется...

Канг Чолю хочет задать еще вопрос, но Мирон трогает его за плечо.

- Отец устал и больше ничего не скажет.

Сын с гостем выходят из комнаты старика.

- Мне необходимо в город, - говорит Канг Чоль.

- Я могу проводить вас, - охотно предлагает Мирон.

- Не стоит беспокоиться. Вы мне только объясните, как пройти в центр. Там еще, как мне объяснили, есть площадь и церковь.

- Его легко найти. Как выйдете за ворота - направо и дорога сама выведет вас к площади. Давайте я все-таки провожу вас.

- Нет-нет, беспокойтесь. Возможно, я буду отсутствовать до вечера.

- Только будьте осторожны, проходя через русскую слободу. Там живут извозчики, рабочие и прочий трудовой люд. Много пьяных, которые могут придраться.

- Спасибо, что предупредили.

Русская слобода отличается от корейской меньшим количеством деревьев, неряшливостью и не ухоженностью построек. Такое ощущение, что люди поселились здесь временно и готовы в любой момент покинуть это место. Прохожих становится больше. Возле трактира валяется пьяный, но на него никто не обращает внимания.

Чем глубже в город, тем лучше дома. Двух и даже трехэтажные. Улица вымощена булыжником, а по краям - фонари. На каждом шагу - различные магазины. И люди одеты наряднее.

Навстречу идет мужчина в элегантном светлом костюме в полоску и серой шляпе, и женщина в длинном платье, зауженной в талии и пышной внизу. Широкие поля соломенной шляпки закрывают ей лоб и нависали над самыми глазами.

Канг Чоль решается спросить их:

- Простите, пожалуйста, вы не могли бы сказать, как мне пройти на улицу Никитина?

Они останавливаются. Мужчина показывает рукой и говорит:

- Видите церковь. Справа от него как раз и начинается улица Никитина. А вы собственно к кому?

Вопрос задан властным тоном.

- Я? К Наталье Сергеевне.

- А-а, к супругам Бубеновым. Четвертый дом справа.

- Спасибо.

- Всего хорошего, любезнейший.

Улица Никитина утопает в зелени больших деревьев. Заборов нет и в помине, по обе стороны железные ограды, сделанные с большим художественным вкусом. Канг Чоль невольно трогает ажурную решетку.

Сразу видно, что здесь живут люди с достатком. Каменные особняки, ухоженные лужайки и цветники, дорожки, посыпанные светлым песком.

Канг Чоль останавливается возле указанного адреса. Большой красивый одноэтажный дом выложен из красного кирпича, на островерхой, крытой железом крыше, торчат две трубы.

Решетчатая дверь на правой стороне ворот не заперта. Канг Чоль толкает ее и направляется к дому.

У двери парадного подъезда он замечает шнур и догадывается, что надо дернуть его. Раздается мелодичный звон колокольчика внутри дома. В дверях возникает пожилая женщина с приятным лицом.

- Вам кого? - в голосе и взгляде удивление. - Если насчет работы, то пройдите в дворницкую.

- Нет, я не насчет работы. Наталья Сергеевна здесь проживает?

- Да. Ах, вы, наверное, с Рузаевки? Проходите... Я сейчас доложу ей.

Гостиная небольшая. Блестящий паркетный пол, мягкий диван и кресла, лакированный столик, стены в голубых тонах и белые шелковые шторы на больших окнах, мелкими гребешками спадающие с расписного потолка до самого низа.

Его внимание привлекает картина. В бушующем океане тонет шхуна. Горстка матросов, облепив обрубок мачты с крестовиной, отчаянно борется за свою жизнь. Взоры потерпевших кораблекрушение устремлены с надеждой вперед: лишь один оглядывается, и лицо его искажено ужасом при виде надвигающего грозного девятого вала. Спасутся ли они? Сумеют ли удержаться за спасительный крест? Нет на это ответа, но так хочется, чтобы они остались живы...

- Боже мой, да ведь это Чоль! - слышит он возглас.

В дверях Наталья - такая знакомая и незнакомая одновременно. Новая прическа и непривычное платье - с открытым лифом и кружевными оборками внизу.

Она подходит к нему и, улыбаясь, протягивает руку.

- Какими судьбами, Чоль? Вы не представляете, как я рада видеть вас!

- И я тоже рад видеть вас, Натали. Низкий вам поклон от Рузаевки, где все помнят вас добром.

- Спасибо. А вы стали очень хорошо говорить по-русски.

- Вашими стараниями, Натали. Всю дорогу мечтал поразить вас своими познаниями, - смеется он.

- И вам это удалось, Чоль.

Возникает пауза, заполненная лишь улыбками и взглядом.

- Ой, что же это мы стоим, - спохватывается Наталья. - Садитесь вот сюда, Чоль. И рассказывайте, рассказывайте...

- О чем?

- Мне все интересно. Вы все еще работаете в кузнице?

- Да. Так что ничего интересного. А вот вы как живете после... после...

- Замужества, хотите сказать? Я счастлива, Чоль. Преподаю в гимназии и еще занимаюсь разными общественными делами. Помогаю мужу, чем могу. Но все равно скучаю по Рузаевке.

- Мне так хотелось познакомиться с вашим мужем...

- Он сейчас в командировке, но через два дня должен вернуться. Так что, если вы пробудете здесь это время, то встретитесь. А что вас привело в Никольск? И где вы остановились?

- В корейской слободе. Там живет родственник Трофима. А я приехал вот по какому делу. Помните, мельницу? Так вот, ее подожгли...

- Боже мой, кто же мог совершить такое?

- Нашлись. И вот теперь Трофим и Епифан не знают, как расплатиться с долгами. Вот я и приехал, чтобы помочь им.

- И большой у них долг?

- Около пяти тысяч рублей.

Наталья что-то прикидывает в уме и решительно заявляет:

- Я постараюсь найти эту сумму.

Канг Чоль улыбается.

- Нет-нет. Я приехал к вам не за деньгами. Мне нужна помощь другого рода.

- Какая?

Канг Чоль снимает с шеи шелковый мешочек и достает оттуда золотое кольцо с сапфиром. Наталья осторожно берет кольцо.

- Какое красивое! Откуда оно у вас?

- Его подарила моей матери русская императрица, ныне вдовствующая.

- Как? - на лице у Натальи написано неподдельное изумление.

- Когда-то давным-давно мой дед по матери был направлен корейским императором в Европу. Испания, Франция, потом Россия, где он скончался. Матери было двадцать два года, когда она возвратилась в Корею.

- Вот откуда у вас знание французского, - замечает Наталья с едва уловимым упреком.

- Простите, что обманывал вас, говоря, что изучал этот язык у миссионеров. Этому меня вынуждали обстоятельства, а теперь я вас достаточно знаю, чтобы ничего не скрывать.

- И вы хотите продать это замечательное кольцо?

- Да. Конечно, если можно заложить его, то было бы лучше.

- Мы так и сделаем, - решает Наталья. - Но как вы... Как вы собираетесь заложить его?

- Вот тут мне и требуется ваша помощь. Вот здесь триста рублей. Мне нужен костюм, туфли, шляпа, словом, полное облачение респектабельного человека. Попробуйте узнать, у кого из ювелиров можно заложить кольцо и поедем к нему вместе. Вы представите меня, скажем, корейским дворянином, обучавшимся в Европе и потому знающим французский язык.

- Я вижу, вы все продумали, - улыбается Наталья.

- У меня нет другого выхода. Согласитесь, было бы странно, если я, в таком виде, как сейчас, направился сам к ювелиру? Да он тут же вызовет полицию.

- Я бы вам предложила костюм Игоря, но, боюсь, он будет тесноват вам в плечах. Лучше всего вызвать приказчика из магазина...

Она отдает распоряжение горничной, а потом они пьют чай, весело вспоминая прошлое.

Утром он вновь у Натальи.

- Чоль, я подумала, что вам не помешало бы постричься.

В туалетной комнате его уже дожидается парикмахер. Чернявый, худой и необычайно подвижный мастер колдует над ним минут сорок. В зеркале напротив Канг Чоль наблюдает за собственным преображением. На глазах исчезает парень с лохматой головой и вместо него возрождается щеголь с аккуратной и модной прической.

- Ну, как-с? - улыбается парикмахер, стряхивая щеткой волосинки с плеча и шеи клиента.

- Мерси. Вы хороший мастер, - хвалит его Канг Чоль по-французски. Тот краснеет от удовольствия.

Горячая ванна, душистое мыло, белое полотенце.

Он облачается в новую одежду и встает перед зеркалом. "Неужели это я? ", - вопрос читается на его лице. Смотрит на ладони и качает головой.

С запонками Канг Чоль кое-как справляется, а вот как завязывать галстук не знает. Так и входит в гостиную с цветастой лентой в руке.

Наталья встречает его улыбкой.

- Встаньте там. Отлично выглядите в этом костюме, Чоль. Будто всегда одевались так.

- Благодарю за комплимент. Только вот галстук...

- Сейчас я его вам завяжу, - она подходит к нему. - Накинем его вам на шею, делаем одну петлю, потом вторую, затягиваем не очень туго, поскольку воротник у вас стоячий... Вот и все.

Галстук придает всему облику законченное выражение. Наталья чуть поправляет узел.

- Распрямите плечи и пройдите вон туда... Держитесь свободнее, Чоль. Вы теперь комильфо, не забывайте этого. Легкая небрежность, вальяжность и даже чопорность не помешают. Шляпу надевать не будем, поскольку погода сегодня великолепная. А вот тросточка вам не помешает.

Она приносит изящную тоненькую трость с костяной ручкой.

- Это Игорю Владимировичу один умелец из экспедиции сделал.

Канг Чоль принимается вертеть тросточку пальцами.

- О, у вас это прекрасно получается. А для кольца я приготовила вот эту коробочку...

У подъезда их уже ожидает извозчик в легкой коляске с откинутым верхом.

Экипаж пересекает центр города и останавливается возле небольшого, но изысканного здания с красивыми башенкам. Канг Чоль соскакивает и помогает Наталье спуститься с коляски.

Большое помещение. Кругом витрины с драгоценностями. К ним подскакивает приказчик.

- Милости просим, мадам.

- Мне господина Зальцмана, - и Наталья объясняет Канг Чолю на французском. - Это я позвала хозяина магазина.

- Сию минуту, мадам, - снова почтительно согнул голову приказчик. Вскоре объявляется хозяин магазина. На лице сияющая улыбка.

- Честь имею, мадам Бубенова.

Его голос неожиданно оказался тонким.

- Господин Зальцман, я хотела бы представить вам дворянина из Кореи. У него есть к вам дело, так что не могли бы мы побеседовать в каком-нибудь приватном месте?

- Пожалуйте в мой кабинет, - сказал хозяин.

Кабинет больше похож на тюремную камеру из-за зарешеченных окон и дверей, каменного пола и стальных сейфов вдоль стены.

- Садитесь, мадам. Желаете ли кофейку или чаю?

- Нет, спасибо. Господин Ким, старый знакомый нашей семьи, здесь проездом из Парижа. В городе встретил кое-каких своих дальних родственников и решил оказать им материальную помощь. С этой целью решил заложить кольцо. Вы ведь принимаете драгоценности в заклад?

-Так точно, мадам. Разрешите взглянуть на вещицу...

Мадам Бубенова обратилась к спутнику на французском языке, переведя просьбу хозяина. Канг Чоль, не спеша, достает маленькую коробочку из тисненого сафьяна.

Господин Зальцман, тоже не спеша, открывает крышку и любуется содержимым. Потом осторожно вынимает кольцо. Достает из ящика стола лупу.

С минуту он разглядывал кольцо, вертя его так и сяк, а потом, стараясь скрыть волнение, спрашивает:

- А можно полюбопытствовать, как эта вещица попала к корейскому дворянину?

Наталья переводит вопрос. Канг Чоль кивает головой:

- Да, да, конечно. Мой дед по матери был послом в России и, естественно, принят в императорском дворе. Одна из великосветских княгинь, пораженная экзотическим видом бабушки, решила сделать ей подарок. Уже потом кольцо перешло к матери, а теперь ко мне. Честно говоря, я думал найти невесту во Франции, но, увы, моей мечте не суждено было сбыться. А родственникам надо помочь. Думаю, месяцев через шесть, когда я буду возвращаться назад, выкупить ее.

- И сколько вы за нее просите? Учтите, чем больше вы попросите за нее, тем большим будет процент заклада...

- А во сколько бы вы оценили ее, господин Зальцман?

- Видите ли, мадам Бубенова, само кольцо не очень дорогое. Вес ему придает вот этот знак о принадлежности к императорскому дому. Так что любители коллекционировать такие вещицы могут заплатить и в два и три раза выше его настоящей стоимости. Лично я оценил бы кольцо в восемь тысяч рублей. Вы... вы согласны?

Канг Чоль побарабанил пальцами по столу, делая вид, будто размышляет.

- А каков будет процент закладной?

- Если на полгода, то это будет пятнадцать процентов.

Опять Канг Чоль выбил дробь и решительно сказал:

- Десять тысяч и десять процентов.

- Я согласен, - сразу ответил Зальцман. - Сейчас я подготовлю документ.

Через полчаса сафьяновая коробочка с кольцом исчезла в сейфе, а тугая пачка денег оттуда перекочевала в карман Канг Чоля. Документ он подписал, едва пробежав глазами.

- Мадам Бубенова, не желает ли что-нибудь приобрести?

- Как-нибудь в следующий раз, господин Зальцман.

- Непременно будем-с ждать...

Ювелир проводил их до выхода из магазина.

- А не продешевили ли мы, Чоль? - спросила Наталья, когда они катили в сельскохозяйственный банк.

- Скорее всего, нет. Процент по закладной что так, что эдак примерно одинаков - порядка тысячи рублей. Зато удалось заполучить большую цену.

- А все-таки жаль, такое красивое кольцо, - вздохнула Наталья.

Процесс погашения кредита в банке оказался еще проще и короче, чем продажа кольца. Банкир был сама любезность, а немедленно вызванный юрист сразу представил на подпись нужные документы. Пачка денег заметно похудела, но все равно на руках у Канг Чоля оставалась значительная сумма. Посоветовавшись с тем же банкиром, он решил купить на три тысячи рублей государственные облигации и оставить их на хранении у Натальи.

Охотничий магазин. Канг Чоль покупает в подарок Игорю Владимировичу двуствольное охотничье ружье. Наталье - китайский чайный сервиз. И еще кучу подарков для друзей и знакомых.

Приезжает Игорь Владимирович. Канг Чоль узнает его и радостно улыбается.

- Рад, рад с вами познакомиться, господин Чоль, - говорит Бубеннов, тоже улыбаясь. - Мне о вас много рассказывала Наталья. Но вы вроде работаете кузнецом?

- Мое перевоплощение просто связано с делом, по которому я оказался в Никольске. Завтра снова переоденусь в свое обычное платье и обратно превращусь в деревенского парня.

- Вы неплохо усвоили русский язык. Давно в России?

- Год с небольшим. И тогда же мы виделись с вами...

- Как?

- Вспомните Амурскую заставу, весна прошлого года, одинокий кореец, перешедший границу. У меня еще был нож, который так поразил господина капитана...

Игорь Владимирович изумлен.

- Неужели это вы? Натали, помнишь, я рассказывал... Но вы так изменились. Встречу капитана Ломовцева, обязательно расскажу о вас...

Обед. Игорь Владимирович:

- Что сейчас творится в мире? Передел. Каждая мало-мальски развитая страна, спешно вооружается и старается отхватить себе колонии. Африка, Ближний Восток, Центральная Азия - везде происходит передел. Назревает крупная война, в которую ввяжутся десятки стран. Россия вряд ли окажется в стороне, уж больно весомо его политическое и экономическое влияние на судьбу мира. И здесь, на Дальнем Востоке, столкнулись интересы Японии, Америки и Англии. Корея уже пала жертвой японских колонизаторов, на очереди - Китай и многие страны Юго-Восточной Азии...

По возвращении Канг Чоль первым делом встречается с Трофимом. Выкладывает на стол деньги и погашенную закладную. Тот осматривает документ и говорит:

- Даже не знаю, как благодарить... Мои слова насчет дочери остаются в силе. Так что можете засылать сватов.

Канг Чоль улыбается и качает головой.

- Не стоит об этом.

- Но все же откуда у вас деньги?

- Не волнуйтесь по этому поводу. Деньги вполне законные, да и кредит я погасил от имени вашего сына Герасима.

- Долг я не сразу смогу вернуть. Но я напишу расписку...

- Не надо.

- Но как же так?

- Если вас беспокоит этот вопрос, то сделаем так. Выделите супругам Хон дом, гектаров десять земли, и мы будем в расчете.

- Хорошо. А как же насчет Елены? Хотите, я сейчас позову ее?

- Нет, нет, что вы? - пугается Канг Чоль.

Весь этот разговор подслушивает Герасим в соседней комнате.

Трофим обедает с дочерью и снохой. Ест он жадно и неряшливо. Женщины уже поели и ждут, когда насытится глава семьи. Они стараются не смотреть на него и молча ждут конца обеда.

-Вы чего сидите? - вдруг спрашивает их Трофим.

- Ждем, когда вы встанете, отец, - насмешливо улыбается Глафира.

- А если я до вечера не встану, вы так и будете сидеть? Что у вас дел нет? Даже поесть спокой...

И тут Трофим неожиданно замирает и испуганно смотрит куда-то поверх женщин. Те в тревоге оглядываются.

- Папа, что с вами? - бросается Елена к нему.

Трофим пытается привстать, но тут же валится набок. Падая, хватает за скатерть. Посуда с шумом летит на пол.

- Папа, папа! - кричит Елена и с трудом поворачивает его на спину.

Глаза Трофима зажмурены, грудь судорожно вздымается и опускается вниз. Рот его открыт и оттуда вываливается непрожеванная пища.

- Глафира, быстро позови дядюшку Хона! Папа, очнись, папа...

Она приподнимает его голову в страхе, что остатки еды застрянут у отца в горле.

Появляется дядюшка Хон с супругой.

- Опусти, опусти голову, - машет он руками Елене.

- Но у него полон рот еды, - плачущим голосом говорит она.

Дядюшка Хон перехватывает голову и двумя пальцами выгребает остатки еды.

- Подайте чашку воды, - просит он. - И ложку...

Он растворяет в чашке какой-то черный шарик величиной с голубиное яйцо, а потом стал вливать ложкой снадобье в рот Трофиму.

- Боже, помоги ему немного, - шепчет старик. - А-а, оживает...

Глаза Трофима осторожно приоткрываются, но взгляд их устремлен в никуда. Затем зрачки медленно начинают двигаться, лицо становится осмысленным. Но говорить он не может, и тело по-прежнему остается парализованным.

- Надо отнести его в постель, - говорит дядюшка Хон.

Общими усилиями Трофима перетаскивают на кровать.

- Ну, как вы, папа? - спрашивает Елена.

Отец долго, будто впервые, смотрит на дочь, потом закрывает глаза.

- Если не умер сразу, значит, будет жить, - заявляет дядюшка Хон. - Может и на ноги встанет со временем.

- А говорить сможет?

- И речь может вернуться к нему, - обнадеживает старик. - Покой и хороший уход - вот что сейчас для Трофима самое главное...

Герасим приезжает под вечер. Ошеломленный новостью, он проходит к отцу.

- Отец, вы меня слышите?

Трофим открывает глаза. Казалось, вот-вот он оживится, начнет спрашивать о поездке, ценах и знакомых. Но ничего этого не случается.

Ужинают поздно и молча. Лишь изредка кто-нибудь бросает взгляд на пустующее место главы дома. На лице Герасима - хмурая сосредоточенность, будто его гложет какая-то неотвязная мысль.

В кузницу приезжает дядюшка Хон. Канг Чоль почтительно и радостно здоровается с ним:

- Какими судьбами? - и только тут обращает внимание на озабоченное лицо старика. - Случилось что-нибудь? Тетушка Хон?..

- Нет, нет, - качает головой дядюшка Хон. - С тетушкой все в порядке. Только вот Трофим... Словом, его ударил паралич...

До Канг Чоля не сразу доходит смысл слов старика.

- Как паралич? Почему?

Старик разводит руками.

- Кто его знает... Болезнь не спрашивает и не объясняет...

- И что? В каком он сейчас состоянии?

- Лежит неподвижно. Говорить тоже не может... Только глазами хлопает...

- Надо же а? - огорчается Канг Чоль и решительно развязывает тесемки кожаного фартука.

- Что случилось, Чоль? - спрашивает Афоня, перестав стучать молотком и сунув побуревшую заготовку в горн.

- Трофим заболел. Мне надо сходить к нему. Ты уж как-нибудь один тут управляйся.

- Конечно, конечно.

Канг Чоль ополаскивает лицо и переодевается. Дядюшка Хон ждет его на улице, сидя на скамье.

- Все, я готов. Идемте, дядюшка Хон...

Но тот указывает рукой на место рядом с собой:

- Присядь на минутку...

Канг Чоль молча повинуется.

- Мне тяжело говорить, но и молчать тоже не могу... Ты мне, как сын, поэтому я выложу тебе все без утайки... Люди болтают, не знаю почему, что это ты виноват в несчастье Трофима, - старик пытливо смотрит в глаза собеседнику. - Будто ты растратил его деньги, которые он доверил тебе для уплаты долга в банке...

Лицо Канг Чоля вытягивается от изумления.

- Что за ерунда? - восклицает он. - Как же я мог обокрасть его, если сам заплатил его долг... Едемте к Трофиму.

Они идут по лесной дороге.

- И никакой надежды нет на выздоровление? - спрашивает Канг Чоль.

- Кто его знает, - отвечает дядюшка Хон. - Иногда выздоравливают. И речь возвращается, и тело оживает. Часто наполовину. Но надежды мало.

Канг Чоль неожиданно останавливается.

- Я знаю, кто это распространяет такие слухи обо мне. Это Герасим. Он же теперь наследник всего имущества Трофима, вот и испугался, что я могу потребовать свои деньги. Если он так, то зря...

Знакомый двор словно вымер. Даже собаки нет.

- Дядюшка Хон, я сначала проведаю Трофима, - сказал Канг Чоль. - А потом зайду к вам.

Он поднимается и берется за ручку двери. Но она оказывается запертой.

Канг Чоль стучит кулаком. Слышатся шаги и голос Герасима:

- Кто там?

- Это я, Канг Чоль. Пришел проведать дядю Трофима...

- Что? Довел отца до такого состояния, а теперь пришел проведать? Уходи и не смеши людей, негодяй! Отныне забудь дорогу в этот дом...

- Слушайте, Герасим, откройте дверь. Нам надо поговорить...

- Не о чем мне с тобой говорить. Уходи! Я уже заявил в полиции на тебя.

- Но за что, Герасим?

- Ты сам знаешь за что, негодяй! Еще раз повторяю, уходи подобру-поздорову, а не то...

Канг Чоль не знает, что делать и медленно спускается с крыльца.

Супруги Хон сидят в "ондолькхане". Тетушка, как всегда, хочет накормить Канг Чоля, но он останавливает ее.

- Я не голоден, спасибо, - и обращается к старику: - Не открывает дверь Герасим.

- Он теперь все время запирает дом, - произнес дядюшка Хон. - Нас и то не пускает. А так хочется чем-нибудь помочь Трофиму.

- Бедная Елена, - вздыхает старуха, - весь уход за отцом на ее плечах...

Канг Чоль вскидывает голову.

- Я сейчас схожу в одно место и приду, - объявляет он старикам и выскакивает из дома.

Елена ведет урок. Вдруг открывается дверь и на пороге возникает Канг Чоль. Ученики разом оживляются и тут же затихают при виде поднятой руки.

- Лена, можете выйти на минутку?

Она кивает. Возле двери оглядывается.

- Дети, вы будете сидеть тихо, правда?

- Е-е, - дружно отвечает класс.

Они спустились с крыльца. Елена явно избегает его взгляда. Вся ее поза выражает горестное недоумение.

- Мне только сегодня передали, что отец твой заболел, - говорит Канг Чоль.- Пришел проведать его, а Герасим не пускает меня к нему. Вы не знаете, почему?

- Не-ет, - неуверенно отвечает она.

- Вы знаете, Елена, - возражает он. - Вы знаете и верите тому, что он наговорил вам про меня. Как верят многие в деревне. Ну и пусть, мне до них дела нет. Есть люди, которые мне близки, и они никогда не поверят, что я мог так поступить. Но вы... Но я,.. я хочу перед вами защититься от злого наговора. Не мог я никак украсть деньги вашего отца, поскольку их у него не было.

- Как? - подняла она голову. - А чьи же деньги вы повезли в Никольск?

- Это были мои деньги. Вы спросите - откуда они у меня? Вот, - Канг Чоль вынимает шелковый мешочек. - Вот здесь я хранил кольцо моей матери, которое и заложил в Никольске ювелиру. Но совершал продажу и погашение кредита в банке под именем Герасима, поскольку ездил туда с его паспортом.

- Я ничего не знала об этом, - растерянно произносит Елена. - А потом брат мне сказал, что это он ездил в Никольск...

- Вы помните, когда он ездил? Так вот, сверьте даты на закладной, и вы увидите разницу.

На лицо Елены робкая улыбка. Она смотрит ему в глаза.

- Я верю вам, - произносит она тихо. - Мне было просто страшно подумать, что вы могли так поступить?

Канг Чоль тоже улыбается.

- Спасибо. Как отец-то?

- Плох, совсем плох. Лежит неподвижно. Только глаза еще живые...

Она сжимает губы, боясь расплакаться.

- Почему Герасим не допускает к нему дядюшку Хона? Ладно, меня не пускает, но дядюшка-то знахарь?

- Он считает его самозваным лекарем. Говорит, толку все равно не будет. А раз так, пусть никто не вмешивается, чтобы хуже не было...

Канг Чоль усмехается.

- Похоже, Герасим совсем ошалел от случившего. Может надо привезти врача из Никольска?

- Я тоже говорила ему, но он никого не слушает. И вообще он в последнее время стал такой странный. Тут еще Глафира уехала проведать дядя...

- Знаете что, я буду у дядюшки Хона, а когда вы придете со школы, то откроете мне дверь. Хочу все-таки поговорить с твоим братом.

- Он... он очень рассердится. И потом - разве он будет слушать вас?

- Надо, чтобы послушался. Так вы откроете мне дверь?

- Да, - твердо обещает она.

В окно Канг Чоль видит, как возвращается домой Елена. Через несколько минут он заходит в дом Трофима. Но встречает Герасим с ружьем.

- Я же сказал тебе, чтобы ты навсегда забыл дорогу в этот дом, - угрожающим тоном говорит он. - Уходи немедленно, подлый человек, или я продырявлю твою голову.

- Хорошо, Герасим, я уйду. Но прежде выслушайте меня. Не будем говорить о деньгах. Все, что было сделано, это ради твоего отца. Пусть все остается так, как вы считаете нужным. Я ни на что не претендую. Прошу вас только об одном - позволь мне привезти из Никольска врача?

- Я сам привезу врача и в твоей помощи не нуждаюсь, - заявляет Герасим.

- Хорошо, хорошо. Еще раз повторяю, Герасим, мне ничего не надо. Ничего. Но у меня есть к вам еще одна просьба...

- И много же у тебя просьб, - усмехнулся тот.

- Одна. Только не спешите отказывать, выслушайте и подумайте. Мне действительно ничего не надо. Но ваш отец обещал, что он выделит супругам Хон десять гектаров земли и дом. Исполните это и, я клянусь, что ничем не потревожу вас.

- Мало ли что отец обещал? А если я не исполню, что ты мне сделаешь?

Канг Чоль поддался вперед.

- Тогда я сделаю так, что вам придется возвратить мне долг. Что бы там ни говорили люди, но вы-то знаете правду.

Герасим не выдерживает его взгляда и цедит сквозь зубы:

- Я подумаю. А теперь убирайся из моего дома!

- Хорошо подумай, Герасим.

Супруги Хон ждут его во дворе.

- Видел, Трофима? - спрашивает старик.

- Нет. Так и не пустил меня к нему Герасим. Ладно, я пойду в Рузаевку. А вам желаю всего хорошего.

- И тебе, сынок, всего хорошего!

Возле ворот он оборачивается и замечает в крайнем окне занавеску и чье-то лицо.

В кузницу приходит знакомый нам урядник.

- Слушай, Чоль, - говорит он, строго сдвинув брови к переносице, - ко мне обратился Пак Герасим, и он обвиняет тебя в присвоении денег его отца. Это правда?

- Нет. Деньги, которые мне дал Трофим для погашения долга в сельскохозяйственном банке, я внес от имени Герасима. И привез ему вексель.

- А Герасим утверждает, что сам ездил в Никольск.

- Но вы же помните, как мы ехали вместе?

- Я-то помню. И как ты помог нам тоже... Но насчет денег я ведь не могу знать. Поскольку я не могу отмахнуться от его заявления, то должен обыскать твой дом.

Костюм, накрытый куском материи, висит на стене. Но урядник вроде не замечает его. Методично обыскивает квартиру. И только потом обращает внимание на стену.

- А это что? - он сдергивает кусок тряпки. - Ишь ты, какая шикарная одежонка. Твоя, Чоль?

Канг Чоль не успевает ответить, как в разговор вмешивается Афоня:

- Дядя Алексей, зачем корейцу такая одежда. Конечно, это мой костюм. Купил для свадьбы.

- А-а, - поворачивается к Афоне урядник. - Так ты женишься? И на ком?

- А это секрет, дядя Алексей, - смеется Афоня.

- Знаем ваши секреты, - бурчит тот. - Итак, Чоль, что будем делать? Кто может доказать, что ты внес деньги в банк?

- Никто. Вы помните, какого числа ездили в Никольск?

- Кажись, четырнадцатого. Да, точно, четырнадцатого.

- А вы посмотрите на вексель. Там стоит шестнадцатого августа. Не мог же Герасим вслед за мной или раньше меня поехать в Никольск?

- А ведь верно! - проясняется лицо урядника. - Завтра же схожу к нему. А ты никуда не смей уезжать из Рузаевки.

Урядник снова приходит в кузницу.

- Чоль, плохи твои дела. Герасим и его жена утверждают, что они присутствовали при том моменте, когда Трофим отдавал тебе деньги. Что расписку он не взял, надеясь на твою честность. Я так думаю, Герасиму хочется, чтобы ты уехал отсюда. Он так и сказал, пусть убирается куда хочет, тогда, мол, заберет заявление. Иначе сделает все, чтобы засадить тебя в тюрьму.

Санкт-Петербург. Ночь. В жилой многоэтажный дом заходит какой-то мужчина и поднимается по лестнице. Останавливается перед дверью с табличкой "Липатов В.П. Приват-доцент". Дергает за звонок. Один, два, три раза.

Наконец дверь открывается. Заспанное лицо хозяина квартиры оживляется при виде позднего гостя.

- Андрей Крылов! Какими судьбами?

- Я не слишком обеспокоил тебя? - спрашивает глуховатым голосом Андрей.

- Что ты, я рад тебя видеть. Проходи, - Липатов распахивает дверь.

- Предупреждаю, Вениамин, что я бежал с ссылки, - заявляет тот и выжидающе смотрит на хозяина квартиры. - У тебя могут быть неприятности.

- Тем более, проходи, - кивает Вениамин. - Ты голоден?

- Очень. С утра ни крошки во рту. Но сначала хотел бы принять ванну.

Гость принимает ванну, а хозяин готовит ужин.

Просторная столовая. Теперь, когда Вениамин и Андрей усаживаются за стол, видно, какие они разные внешностью. Хозяин блондин, глаза голубые, лицом бел, тогда как гость темноволос, глаза карие, худощав. Роднит возраст - обоим за тридцать, и бородки, коротко подстриженные.

- Выпьешь? - спрашивает Вениамин.

- Не откажусь.

Они выпивают. Андрей тут же принимается есть.

- Сколько же мы не виделись? Ты ешь, ешь... Я думаю, лет восемь, а, Андрей. Ты ведь, кажется, с четвертого курса ушел.

- Не ушел, а ушли, - поправляет гость шутливо.

- Да, да. Много тогда было разговоров о твоей революционной деятельности. Значит, не укатали сивку крутые горки. Все мечтаешь свергнуть самодержавие?

- Не веришь в такую возможность? - Андрей доедает последний кусок, вытирает рот салфеткой. - Но ты согласен, что в истории бывают периоды, когда один строй сменяется другим?

- Да, - соглашается Вениамин, - но этому всегда предшествовали войны, революции. Вы что же хотите смуту? Ваше прекрасное будущее будет стоить таких кровавых жертв?

- А что мы теряем? Свободу, которой у нас нет? Равенство, когда меньшинство обогащается за счет жесточайшей эксплуатации большинства? Братство, когда идут сплошные войны между империями за захват колоний? Мы ничего не теряем, но приобретем весь мир. Извини, может, я несколько выспренне говорю, но, боже мой, когда я думаю о великих грядущих событиях, не могу говорить иначе!..

- Я ученый, и меня можно убедить лишь языком фактов, - замечает спокойно Вениамин. - А факты говорят, что Россия преодолела болезненную стадию ломки крепостного права и вступления на капиталистическую стезю...

- Вот именно - вступления! - восклицает Андрей. - Если капитализм в Европе развивался столетиями, то у нас он ограничен временными рамками. Все будет сжато до предела, так что взрыв народного негодования неизбежен. Ты когда-нибудь бывал на российских заводах, шахтах, видел, в каких нечеловеческих условиях живут и трудятся рабочие? Хуже некуда! Страшная антисанитария, невежество, скученность и жесточайшая эксплуатация...

- И вы собираетесь это изменить? Но ведь нормальные условия для жизни и труда не появляются сами по себе. Материальные блага надо создавать, не так ли?

- Мы хотим это сделать по-человечески. Путем изменения существующего царского режима, создания такого государственного управления, когда во главу угла будут поставлены демократизм, гуманность и сострадание.

- Мы - это кто? Или это тайна великая есть?

- Нет никакой тайны. Мы - это партия большевиков, которой руководит Ленин. Нас мало, но ведь и реки начинаются с родника. Придет время, и волна народного гнева сметет этот прогнивший монархический строй. И этой цели я готов посвятить всю свою жизнь!

Вениамин смотрит на бывшего сокурсника, словно видит впервые. А потом говорит:

- То, что ты ради своей цели готов пожертвовать знатным дворянским званием, богатством, вызывает уважение и ... зависть. Твои слова взорвали мой покой. Уже поздно, а у меня завтра важная встреча. Давай, уложу тебя спать.

- А чем ты сейчас занят?

- Помнишь профессора Батаева? Под его руководством готовлю экспедицию на Дальний Восток для изучения азиатских переселенцев.

- Но ведь ты еще со студенческой скамьи интересовался еврейским вопросом?

- Вот я и то же самое говорил Батаеву. А он, знаешь, что ответил. Э-э, батенька, евреи сами себя изучат и подадут себя миру так, как им будет выгодно. Во всех странах, куда они внедряются, происходит одно и тоже. Сначала их снисходительно принимают, терпят, потом начинают ненавидеть, и все кончается еврейскими погромами. Их объединяет не род, а вера. Глубокая тайная вера в свою избранность. Отсюда их беды и их величие. Когда кончатся их страдания, кончится и их вера.

Андрей, уже засыпая, бормочет:

- Евреи, умнейшие люди. С ними немало сталкивался...

Профессорский кабинет. Липатов беседует с Батаевым. Профессор - татарин, на голове у него круглая тюбетейка.

- Вчера я встретился с купцами земляками. Они выделяют пятнадцать тысяч рублей на экспедицию. Пришлось прочитать им целую лекцию о том, что тюркские народы родственны корейским и японским народам, поскольку все они выходцы с Алтая. Да, да, я убежден, что корейцы, японцы это переселенцы с Алтая. Об этом ярко свидетельствует схожесть верований и обрядов, которые мы определяем как шаманизм, фольклора, тесно связанного с тотемизмом. Сейчас многие корейцы активно заселяют Дальний Восток. С точки зрения экономической это приветствуется правительством России, хотя сами переселенцы испытывают, скорее всего, и расовое, и политическое притеснение со стороны русских жителей. А ведь корейцы - не переселяются, они возвращаются на свою историческую родину. Как возвращаются русские на Алтай. И на огромной территории России, быть может, в скором времени возникнет новая историческая общность людей, имеющая единые древние корни. Представляете, батенька, какая у вас обширная и перспективная тема. Так что, засучивайте рукава и готовьте экспедицию.

- Когда планировать выезд?

- Через две недели. Прикинем-ка еще раз маршрут, - профессор расстилает на столе карту. - Поездом до Никольска, а оттуда на лошадях до Владивостока...

Карандаш чертит на карте жирную линию будущего маршрута экспедиции Липатова.

Ранним утром Канг Чоль покидает Рузаевку. Афоня приводит лошадь.

- Сторговал за полсотни. Эх, Чоль, я бы тоже уехал с тобой, но...

- Но тебя что-то удерживает, - улыбается Канг Чоль. - Не вини себя, друг. Если бы меня кто-то полюбил, как Марья, я бы никуда и ни за что не уехал бы.

- Да, если бы не Марья, - признается Афоня. - Только зря ты костюм оставил, он бы тебе пригодился в городе.

- Кто женится - ты или я? Не знаю, как на свадьбу, а вот на годовщину твоего первенца постараюсь приехать.

Они обнимаются.

Канг Чоль ждет Елену возле школы. Но она так и не появляется. Он едет к дому Трофима.

Старики очень расстраиваются, узнав, что Канг Чоль уезжает в город. Тетушка Хон не могла сдержать слез.

- Как будешь жить один в незнакомом городе, - печалится она.

- Почему один, - возражает дядюшка Хон. - Везде люди, познакомится с ними, подружится и все будет в порядке. Правильно, Канг Чоль, что собрался ехать. Пока молодой - надо многое увидеть многое. Только вот...

Он умолкает, вздохнув. Канг Чоль вынимает деньги и вручает старику.

- Нам деньги вроде ни к чему. Тебе они больше пригодятся, сынок.

- У меня есть еще. Спасибо за вашу заботу и любовь...

Елена мечется по комнате, пытаясь открыть то дверь, то ставни. Видит в окно, как Канг Чоль прощается со стариками у ворот дома, как он смотрит в ее сторону, прежде чем решительно вскочить на коня. Вновь бросается к двери, но та по-прежнему заперта.

Из другого окна наблюдают Герасим и Глафира.

- Представляешь, если бы этот проходимец женился на Лене...

Глафира гладит мужа по плечу:

- В кои веков ты поступил как мужчина. Как хозяин.

Наталья и ее супруг удивлены и рады неожиданному появлению Канг Чоля.

Он не стал им рассказывать истинную причину своего отъезда из деревни. Просто, мол, решил уехать, чтобы повидать мир. И это объяснение находит понимание.

- Чем бы вы хотели заняться, Чоль? - спрашивает Игорь Владимирович.

- Пока не знаю. Хотелось бы поехать во Владивосток или еще куда-нибудь...

- А если остаться в Никольске? - предлагает Наталья. - Игорь поможет вам найти работу.

- Я думал об этом. Но ветер странствий уже дует мне в спину, как сказал один корейский поэт.

- Прекрасные слова, - в голосе Игоря Владимировича одобрение. - Вот что, сейчас в городе находится этнографическая экспедиция, которую возглавляет молодой ученый Липатов. Ему как раз нужен человек, знающий корейский язык. Маршрут экспедиции проходит через Посьет, а к зиме вы будете во Владивостоке.

- Это было бы замечательно! - восклицает Канг Чоль. - А что такое ... этнографическая экспедиция?

- Наука, изучающая расы, народности, племена и тому подобное.

Игорь Владимирович в легком пальто и Канг Чоль в поддевке стоят перед большим зеркалом.

- Мы с вами выглядим как барин и приказчик, - улыбается Бубенов. - Не так ли, Наташа?

- Как легкомысленный молодой барин-повеса и расчетливый, знающий себе цену приказчик, - подхватывает шутку жена. - Удачи вам.

Они садятся на извозчика.

- Знаете дом купца Ребрикова?

- Знаем-с, ваше степенство, как же не знать купца Ребрикова то, - важно отвечает извозчик. - Никак один из первых богачей Никольска будут...

- Тогда доставь нас к нему.

- Будет сделано, ваше степенство.

Канг Чоль удивляется, что они едут к какому-то купцу, и вопросительно смотрит на спутника.

- Тут, видите ли, какая история, - говорит Игорь Владимирович. - Когда-то отец Ребрикова был крепостным у Липатовых и однажды на охоте с риском для жизни спас хозяина от верной смерти. Тот не остался в долгу, дал вольную, деньги на обзаведение. Со временем бывший мужик превратился в крупного купца, перебрался сюда. И никогда не забывал семью Липатовых, сыну наказал помнить. Вот так через много лет встретились отпрыски двух людей - бывшего крепостного и его хозяина.

- А кто такие отпрыски? - спрашивает Канг Чоль.

- Потомки, наследники, дети, - улыбается Бубенов.

- А крепостной?

- Холоп или по-другому - раб. Был такой в России позорный факт - крепостное право, когда большая часть крестьян принадлежала помещикам. Помещик мог продать такого крепостного, наказать, словом, являлся его полным хозяином.

- И убить?

- Нет, убить права не имел. А в Корее было крепостное право?

- Да. Ведь крестьянин всегда был зависим от дворянина, потому что все решала земля, кому она принадлежит. Так что бедняку, что в России, что в Корее одинаково плохо.

- А как вы думаете, Канг Чоль, откуда берутся бедные люди? - Игорь Владимирович с любопытством смотрит на спутника.

- Трудно сразу ответить. Наверное, от нехватки богатства.

- А почему не хватает этого богатства? Вон сколько земли, полезных ископаемых... Только работай, производи.

- Значит, мало работаем, мало производим.

- Это верно, - соглашается Игорь Владимирович. - Но главное, причина в том, что потребности людей все время растут. Чем больше производим, тем больше надо. Вот здесь и кроется причина прогресса. Человеку всегда будет чего-то не хватать. Денег, знаний, власти и тому подобное. Пройдет каких-нибудь двадцать лет и этот край неузнаваемо преобразится. Люди станут жить богаче, чем сейчас в несколько раз. И все равно многого не будет хватать.

- Особенно беднякам, - замечает Канг Чоль.

- Э, нет, бедняку как раз многого и не надо. Бедность материальная - это ведь вещь относительная. Всегда найдется человек более бедный. И более богатый. А я хочу сказать о бедности духовной, которая зачастую сопровождает бедность материальную. Бытие порождает сознание. Чем лучше, богаче живет человек, тем лучше и богаче он будет мыслить. Беда России - в темноте и невежестве. Именно из-за этого у нас не может широко развернуться капиталистический способ производства, который только и может обеспечить достаток.

- Ну, это вопрос времени, я думаю. Будут жить богаче, больше будет школ, университетов.

- Дай бог, дай бог. Если только не будут великих потрясений.

- Я вас не понимаю, Игорь Владимирович, - признается Канг Чоль.

- Видите ли, Россию сейчас подтачивают политические страсти и политическая борьба. А государству для развития всегда нужна стабильность власти. Возможно, революции и нужны для переворота сознания, но они отбрасывают страну на многие годы назад. Ибо наступает или эра анархии, или эра диктатуры. Вы когда-нибудь слышали о Томасе Море?

- Нет, - качает головой Канг Чоль.

- Этот человек жил четыре столетия тому назад и написал книгу, в которой изобразил страну с идеальным государственным строем. Страну, где нет богатых и бедных, где все принадлежит обществу и каждый потребляет по потребности. Конечно, идея сделать всех равными и счастливыми - это великая идея. Она питала, и будет питать умы и сердца многих. Но для ее осуществления, мне кажется, понадобятся многие и многие десятилетия.

- Почему?

- А вы сами, Канг Чоль, ответили на этот вопрос. Не хватает богатства. Материальных, духовных, научных. Это понимал и сам Томас Мор, и потому свою книгу он назвал "Утопия", что на латинском языке означает то, чего нет.

- Но ведь было время, когда люди жили как одна семья?

- Да, было, - соглашается Игорь Владимирович. - Люди вынуждены были так жить, потому что по-другому просто невозможно было выжить. Потребности были минимальны, богатства никакого. А вот когда стал появляться достаток, появилась собственность и деление людей на богатых и бедных. Но так будет тоже не всегда. Придет время, я повторяю, это будет не скоро, и будет на земле такой достаток, когда собственность, как таковая, потеряет смысл. Но и тогда будет неравенство - по уму, силе, красоте. Люди не могут быть одинаковыми, каждый уникален и в этом - счастье человечества.

- Значит, надо смириться, склонить голову, ничего не замечать. Все равно, что восточная философия! - восклицает Канг Чоль.

- Нет, нет, - возражает Бубенов. - Я имел ввиду не это. Человек должен жить пристрастно, то есть не равнодушно. Но... Но пытаться изменить естественный ход истории, развития общества это все равно что... взять и приостановить рост человека, растения. В итоге получается урод. Природа, мы же, люди, часть этой природы, не терпит грубого насилия. Идея утопического социализма прекрасна, но не дайте себе увлечься ею, ибо это пока утопия. А делать добро можно всегда и везде. Да, везде и всегда.

- Японцы выращивают такие деревья. Маленькие и уродливые. Бонсай называется, - замечает Канг Чоль.

- Вот, вот. Из естественного делают необычное, чтобы привлечь внимание. Во Франции были разбойники, кампричоксы. Они похищали детей и делали из них уродов, чтобы потом показывать в цирках. А что может быть прекраснее всего того естественного, что окружает нас.

Он обводит руками вокруг, и Канг Чоль вслед за его жестом невольно отмечает большие дома с покатыми крышами, деревья, голубое небо.

Пролетка останавливается возле кирпичного двухэтажного особняка.

- Вот вам и дом купца первой гильдии Ребрикова, - оборачивается извозчик. - У них нонче многолюдно, понаехали гости, бают, аж из Москвы. Чудно.

- Что же в этом чудного? - спрашивает Игорь Владимирович, соскочив с пролетки.

- Это же надо, в такую даль ехать на охоту, ха-ха!

- А почему вы решили, что они приехали на охоту?

- Так ружья закупают, опять же порох, припасы разные. Давеча, бают, лошадей высматривали...

- Вижу, извозчики все знают, - улыбается Бубенов и протягивает деньги. - Держите, сударь.

- Премного благодарствую, - склоняет голову в поклоне извозчик. - Извозчики ухо держат на макушке.

Игорь Владимирович и Канг Чоль проходят через калитку и попадают в громадный двор, окруженный хозяйственными постройками. На земле растянут большой кусок плотной ткани, и молодой чернобородый верзила огромной иглой зашивает в вырез квадрат мелкой белой сетки. Чуть поодаль такой же молодой и тоже с бородкой парень в пенсне вынимает из деревянного ящика какие-то свертки и коробки, помечает их карандашом и складывает в мешки. Возле стены грудой навалены одежда, сапоги, веревки. Отдельно рядком прислонены ружья. Где-то из глубины навеса раздаются удары молотка по наковальне.

- Бог в помощь! - голос Игоря Владимировича звучит громко и весело. - А где Вениамин Петрович?

Чернобородый показывает рукой в сторону навеса.

- Он там обувки лошадям готовит. Да только кузнец со вчерашнего дня никак не протрезвится. С утра возятся и всего лишь одну подковали.

Игорь Владимирович подмигивает Канг Чолю.

- Идемте, вы же, кажется, коваль?

Под навесом оказались стойла для лошадей, коровник, овчарня и свинарник. В самом конце прохода - площадка, вымощенная кирпичами. По периметру располагаются кузница, шорницкая и столярная мастерские, кухня с летней столовой. Все сделано с размахом.

Два безусых юнца держат лошадь под уздцы, которая ведет себя очень беспокойно, каждый раз, шарахаясь, когда кузнец пытается схватить ее за ногу. Высокий мужчина в фуражке с красным околышем держит ладонь на крупе животного, успокаивая ласковыми словами. Наконец, кузнецу удается зажать копыто между своими коленами, но, прилаживая подкову, роняет молоток. Пока ищет его, лошадь снова брыкается и высвобождает ногу.

- Стойте, - вмешивается Канг Чоль. - Бросьте молоток и уходите отсюда.

Кузнец растерянно смотрит на мужчину в фуражке. Тот поддерживает неожиданное решение.

- Делай, что говорят.

Канг Чоль подходит к лошади.

- Испугалась, хорошая моя, - говорит он ласково по-корейски и треплет животное по шее. Лошадь сразу смиряется и опускает голову, на минутку припав влажными губами к человеческому плечу.

Канг Чоль спокойно приподнимает переднюю ногу лошади и осматривает копыто.

- Мы сейчас сделаем все как надо...

Все молча наблюдают, как новоявленный мастер, что-то бормоча под нос, быстро зачищает копыто, умело прилаживает подкову, и несколькими точными ударами вгоняет гвоздочки.

- А теперь дай другую ногу... Вот так... Э-э, не стоит всем держать лошадь, она уже успокоилась.

Мужчина в фуражке пожимает руку Игорю Владимирову.

- Дельный кореец. Это о нем вы говорили?

- Да, - отвечает Бубенов. - Сами то с лошадьми имели дело?

- Откуда? Только ездить верхом и умею. Воистину, помрем без мужика а?

Оба весело смеются.

- Ну-с, не будем мешать работникам, - говорит Липатов. - Тем более, мне надо с вами обсудить кое-какие детали маршрута.

Когда Канг Чоль, закончив подковку лошадей, выходит во двор.

- Устали? - спрашивает его Липатов. - Игорь Владимирович просил извинить, что уехал, не попрощавшись. Но он придет провожать нас утром. Так что до самого отъезда вы в нашем распоряжении. Не возражаете?

- Нет.

- Мне поручик рассказывал, что вы жили в деревне, но ваши познания в кузнечном деле, похоже, поразили и его. Где это вы научились так ловко ковать лошадей?

- Работал помощником у одного кузнеца. У него мала-мала научился...

- Мала-мала? - удивляется Вениамин Петрович и громко смеется. Потом неожиданно вскидывает подбородок, подпирает бока руками и грозно спрашивает: - А еще что вы умеете, сударь? У нас мала-мала не пойдет, у нас много-много надо! Итак, что вы еще умеете?

Канг Чоль оторопело смотрит на русского и по смеющимся глазам понимает, что тот шутит. И решает поддержать шутку.

- Что умею? - он срывает картуз с головы. Бросив его на землю, медленно прет на Липатова, стараясь выговаривать слова с надрывом. - А я, господин хороший, много чего мала-мала умею. Дрова рубить мала-мала умею, косить мала-мала умею, пахать мала-мала умею, варить кашу тоже мала...

- Хватит, хватит, - с деланным испугом машет руками Вениамин Петрович. - Не знаю, где вы это подглядели, но очень похоже на русского мужика-брехуна. Но почему все-таки мала- мала? Надо ведь хвалить себя...

- Не знаю, - пожимает плечами Канг Чоль. - У корейцев как-то не принято заявлять, что он много чего умеет. Но если он говорит "немного умею" это значит, хорошо умеет.

- Интересный оборот. Теперь понимаю, почему мала-мала. Словом, вижу, вы и жнец, и косец, и на дуде игрец. Так уж и быть - беру вас мала-мала проводником, мала-мала дровосеком, мала-мала охотником и много-много переводчиком. Мала-мала согласны?

- Мала-мала согласен, - кланяется Канг Чоль.

- А теперь давайте познакомимся со всеми. Гей вы, молодцы! - окликнул Вениамин Петрович остальных членов экспедиции. - Сигайте до меня!

Первым подходит чернобородый.

- Гаврила, - протягивает он устрашающих размеров руку.

- Он у нас и завхоз, и повар, и главный носильщик, - представляет его Вениамин Петрович. - А это Алексей. Художник, он же фотограф и главный кочегар.

Канг Чоль пожимает руку Алексею.

- А теперь, позвольте познакомить вас, молодцы, с четвертым членом нашей великой экспедиции - Канг Чолем. Он будет переводчиком, охотником и главным дровосеком. Пойдемте на лавочку, господа, покурим и побалакаем... Вы курите, Канг Чоль? Нет? Очень похвально.

Трое русских с удовольствием задымили папиросами.

- Итак, экспедиция в полном сборе и можно двигаться? - спросил Алексей.

- Да, - соглашается Вениамин Петрович. - После обеда приедет наш опекун Ребриков, а завтра утром, бог даст, двинемся в путь. Так что поспешим со сборами. Какой раздел списка у нас остался еще не вычеркнутым, Гаврила Семенович?

- Подарки. Поскольку мы еще конкретно не решили что купить, то...

- Ага, вот мы и спросим нашего переводчика - чего желает корейская душа и тело? Мужчины, женщины, дети... Что бы вы им повезли в подарок, Канг Чоль?

- Я? Много чего повез бы... Например, пианино, книги, граммофон. Лошадей не хватит в Никольске. Так что предлагаю что-нибудь полегче. Взрослым - кисеты, платки, детям - карандаши цветные, шарики стеклянные...

- Перья стальные, иголки, - вставляет Алексей.

- Пуговицы, - добавляет Гаврила. - Чего смеетесь? Вчера в лавке видел такие красивые наборы пуговиц, что сразу вспомнил мать, детство. У нас дома была такая большая берестяная коробка, откроешь ее, а там целый калейдоскоп...

- Вот и прекрасно, - подводит итог Вениамин Петрович. - Действительно, пусть будет мелочь, но много. Алексей и Канг Чоль, вы займетесь покупками, вот вам двадцать пять рублей, и можете отправляться немедленно. А мы с Гаврилой закончим здесь...

Все члены экспедиции выстроились во дворе, в полном снаряжении. Появляется купец Ребриков - высокий мужчина с властным лицом. Он и Липатов выступают в роли инспекторов: проверяют одежду и обувь, сбрую и седла, оружие и упаковку груза.

Последний в очереди Канг Чоль.

- А это Степан Ильич, наш переводчик-кореец. Тот самый, о котором говорил Игорь Владимирович.

Несколько секунд два человека всматриваются в глаза друг другу.

- По виду смышлен. Сколько лет, давно ли из Кореи, чем занимался там?

- Мне двадцать четыре. Из Кореи приехал два года назад. В Корее был служащим конторы.

- Молодец, если за два года так научился говорить по-русски! - одобрительно говорит Ребриков и кладет ладонь на плечо Канг Чоля. - Не подведи Вениамина Петровича, помни, он желает добра корейцам-переселенцам. И я тоже, потому что корейцы - народ трудолюбивый и честный.

Он делает шаг назад и обращается ко всем:

- Много раз я ходил в тайгу, бывало неделями жил под открытым небом, повидал всякого. И с тигром встречался, и с медведем. От лихих людей приходилось отбиваться. И знаю одно, если рядом верные друзья, то никакая опасность не страшна. Мне тоже хочется пойти с вами в поход, да вот оброс делами, заботами, которые не сбреешь как бороду. А то бы... Эх, да что говорить... Прошу извинить, что мало уделил вам времени. Спасибо тебе, Гаврила, за починку маслобойни, руки у тебя золотые, голова умная, так что, надумаешь в наши края, с удовольствием приму на работу. И тебе спасибо, Алексей, за рисунки и фо-то-графические снимки. Верю, что станешь большим художником и радовать людей своими картинами. А тебе, кореец, скажу одно, будь честным, помни, что, чем больше русские узнают о твоих сородичах, тем легче будет им прижиться в России. Ну, а теперь попарьтесь в баньке напоследок и посидим перед дорогой за чаркой вина.

Перед ужином все собираются в просторной гостиной. Канг Чоль с интересом разглядывает мебель, картины в массивных рамах, оленьи рога и медвежью голову. Пол устлан ковром с густым ворсом. Все поражает своими размерами и говорит о пристрастии хозяина к вещам крупным и весомым.

Входит Степан Иванович. На нем элегантный черный смокинг и бабочка. Волосы тщательно приглажены и разделены аккуратным прибором.

- Как банька? Где бы ни был русский человек, как бы он ни жил, а без березового веничка и парной сразу затоскует, - и неожиданно обращается к Канг Чолю. - А вот без чего может затосковать кореец, как вы думаете?

Канг Чоль не ожидал вопроса и задумывается.

- Скорее всего, без ондоля, - говорит он и поясняет. - Ондоль - это теплый пол.

- Знаю, знаю, - говорит Степан Иванович. - Это что-то наподобие лежанки на русской печи. Особенно хорошо спать на таком полу зимой. Но банька у вас есть?

- Как у русских - нет. Да и не может быть. Иначе мы тоже стали бы русскими.

Слова Канг Чоля вызывают дружный смех.

- Папенька, стол накрыт. Зовите гостей ужинать.

В дверях стоит высокая красивая девушка в белом платье. Мужчины проходят в столовую.

Большой стол сверкает белоснежной скатертью, хрусталем и столовым серебром. Степан Иванович занимает место на торце, по бокам - дочь Алена и Вениамин Петрович.

Когда все усаживаются, хозяин произносит:

- Знаю, молодые интеллигентные люди не очень привержены к богу, но в этом доме принято перед едой сотворить молитву, - он склоняет голову. - Благодарю тебя, боже, за ниспосланную тобой еду, за то, что вкушаю ее не в унылом одиночестве, а в кругу близких мне по уму и сердцу людей. Ибо не только хлебом насущным живет человек, но и хлебом духовным, взращенным на дрожжах человеческого общения. Аминь!

Ужин в разгаре. Канг Чоль слушает беседу хозяина дома и Липатова.

- Как истинный хозяин этой земли, - говорит Степан Иванович, - я приветствую цели и задачи вашей экспедиции. Мы должны знать, кто приходит под наш кров, с кем придется жить нашим детям и внукам. И тут во мне борются два чувства. С одной стороны, мне больно смотреть, как огромные территории пустуют в ожидании настоящих земледельцев, понимая, что понадобятся десятки, а может сотни лет, когда они будут освоены нашими силами. И чувства русского патриота говорят мне - нельзя допущать сюда чужеродных. И здесь я согласен с мнением генерал-губернатора Унтербергера в корейском вопросе. Действительно, что же получится, если переселенцы из другой страны будут превалировать над переселенцами. Если они возьмут ключевые позиции в земледелии, торговле, золотодобывающей и другой промышленности? Нам сейчас кажется, что этого не произойдет, или произойдет не скоро, уповая на то, что когда это, мол, забитый, не знающий толком русского языка, лишенный многих прав переселенец освоится в этих краях. Но так может думать только наивный человек. Переселение само по себе огромный переломный момент в жизни любого человека, а потом на этот шаг решаются, как правило, самые решительные и энергичные. А насколько быстро он может освоиться в чужом краю... тут, я думаю, даже не надо далеко ходить за примером. Вот с нами сидит господин Канг Чоль. Не прошло и двух лет, а он уже вполне грамотно говорит на русском. Допустим, он исключение, большинство представляет собой неграмотное крестьянство. Но я часто бываю по торговым делам в корейских деревнях, и я вижу, как эта нация с огромной приверженностью относится к образованию. Ни в одном русском селе я не видел таких школ, какие построили корейцы. Все это подтверждает предвидение бывшего генерал- губернатора. Переселенцы обскачут русского мужика - ленивого и тяжелого на подъем, все еще живущего по законам авось и небось, постоянно надеющегося на какое-то чудо вроде живительной влаги, скатерти-самобранки, царевны - лягушки или золотой рыбки...

Степан Иванович делает паузу и снова продолжает:

- А с другой стороны, как деловой человек и, снова же, как патриот, желающий скорейшего освоения края, я за переселенцев с востока. И мое сознание протестует против искусственного ограничения прав человека, который живет рядом с тобой. Всегда были и будут люди бедные из-за своей лености, но когда их заставляют быть бедными, низводя до положения вечных батраков, это никуда не годится, это чревато социальными бунтами. Как тут быть, что вы на это скажете, Вениамин Петрович?

- Цель нашей экспедиции как раз и состоит в том, чтобы всесторонне изучить насколько - возможна ассимиляция переселенцев, - отвечает Липатов. - Опыт прошлого века, когда Екатерина вторая установила черту оседлости для евреев, показывает, что искусственные барьеры зачастую еще больше способствуют стремлению выйти за эти барьеры. Не прошло и века, а евреи уже стали значительным явлением во всех сферах деятельности русского общества, за исключением, пожалуй, армии.

- И политики, - добавляет Гаврила.

Вениамин Петрович поджимает губы.

- Ошибаетесь. Политика и власть выражают мнение капитала, а сейчас значительная часть капитала находится в руках у евреев. Но опыт прошлых веков также дает нам примеры, когда иностранцы, прибывшие служить России, становились российскими гражданами и патриотами. Разве сам генерал Унтербергер не есть свидетельство этому. Сама Екатерина вторая, другие царствовавшие и ныне присные не иноземных кровей?

- Но нас с ними роднит цвет кожи, родственная культура, - замечает хозяин дома. - А между русскими и, скажем, корейцами долго будет стоять расовый барьер.

- А это все зависит от взглядов, порождаемых воспитанием, насаждаемых властью и возникающих от общения. Вот, давайте, мы спросим представителя переселенцев, как к нему относятся русские?

Взгляды присутствующих обращаются на Канг Чоля.

- В целом хорошо. Думаю, что русскому в Корее было бы гораздо труднее.

Его слова вызывают смех.

Экспедиция выступает из города. Четыре всадника и три лошади с поклажей.

Первый привал.

- Уф, - усаживается Вениамин Петрович под деревом и вытягивает ноги. Остальные падают рядом. - А как хорошо было представлять себя, лихо скачущим по прерии.

- Совсем не чувствую задницы, - в тон ему жалуется Гаврила. - А как настроение у сына корейского народа? Эге, да он никак решил заняться моционом...

Все с интересом смотрят на Канг Чоля, который, лежа на спине, сгибает и разгибает колени. Потом рывком вскакивает на ноги и делалет несколько медленных приседаний.

- Ну, как, полегчало? - спрашивает Алексей.

- Да, - улыбается Канг Чоль и достает топор. Остальные тоже встают, чтобы обустраивать лагерь.

Костер. Все слушает Липатова.

- Этнографа интересует многое. Быт, еда, праздники, приметы, пословицы и загадки, торжественные церемонии, одежда, орудия труда, словом, не счесть всех тем. А все потому, что ничто не возникает само по себе. Бытие определяет сознание, а что определяет бытие? Климатические условия, географическое положение, территория, природные ресурсы, соседние страны и многое другое. Вот, например, в корейском языке почти отсутствуют звонкие согласные. А почему? Да потому что ваши голосовые связки формировал резкий континентальный климат. А возьмите Италию. Тоже полуостров, но омываемый теплым Адриатическим морем. Там голоса совсем другие. Но что характерно для итальянцев и корейцев? Музыкальность и певческий дар. А вот в танцах корейские мужчины проявляются слабо. О чем это говорит? Танцы ведь во многом отражают социальные взаимоотношения, положение женщины в обществе. Вот на Кавказе есть такой танец лезгинка. Мужчина выступает эдаким орлом, а женщина, словно лебедь, кружится вокруг него. Там и в жизни так. Женщина ходит в чадре, у нее есть своя половина в дому, куда чужаку вход заказан. А русский танец другой, здесь, можно сказать, есть равноправие.

Или вот такой вопрос - как создаются супружеские пары. Почему молодые не вправе сами выбрать друг друга? Верно, материальная зависимость от родителей. А ведь есть страны, острова, где сватовства нет. Раз в году желающие обзавестись супругом или супругой собираются в определенном месте и знакомятся. Понравились - поженились. Хорошо, правда?

Но самое главное - нами движет не праздное любопытство. Изучая быт, нравы других народов, мы, в конечном счете, пытаемся понять не только их, но и самих себя. Чтобы сравнить и перенять все лучшее. Так складывается мировая культура - общее достояние человечества...

Снова дорога. К полудню перед путниками открывается деревня. Липатов подзывает Канг Чоля.

- А вот и Вантеевка, - говорит он. - Здесь мы пробудем три дня, и очень важно с первых же минут наладить добрые отношения. Надо, чтобы ваши соплеменники понимали, что цели и намерения у нас добрые. А это во многом зависит от вас.

- Я постараюсь, - отвечает Канг Чоль. - Мне и самому интересно, насколько сильно я изменился за это время. Ну... Понимаете, увидев их, я пойму, кем я стал.

- А-а, скажи мне кто твой друг... Это верно. И вообще, подмечайте все то новое, что появилось у ваших соплеменников здесь, в России. В быту, одежде, пище, языке, обхождении друг с другом... Нам все интересно.

Экспедиция въезжает в деревню. Сплошь и рядом низенькие строения, обмазанные глиной и крытые соломой. Вокруг них огороды и огороды.

Возле каждого дома - летняя кухонька с навесом. Столбы навеса увешаны всякой всячиной: здесь и прямой корейский серп, и красное ожерелье стручкового перца, и связка чеснока, и круглая деревянная решетка. Тут же висит рыба, порезанная на кусочки и нанизанная на прутья: именно так вялят рыбу корейцы, чтобы потом готовить ее на пару, для чего как раз и используют деревянную решетку.

Кое-где во дворах видны люди. Заметив верховых, они лишь на минутку отрываются от дел, и тут же продолжают прерванную работу.

- Спросите вот у этого хозяина, где живет староста, - просит Липатов Канг Чоля.

Тот подъезжает к изгороди и соскакивает с лошади. Пожилой крестьянин в свою очередь подходит к нему.

- Анненхасибника. Можно узнать, в каком доме живет староста вашей деревни?

- Конечно, конечно, - кивает головой крестьянин. - Вон тот третий дом справа.

- Спасибо. И как вам живется здесь, в России?

- Да как... Вроде нормально...

- Давно приехали с Кореи?

- Да не так давно, года три как будет. А вы... А вы кто будете? - в глазах крестьянина настороженность.

Его вопрос заставляет Канг Чоля улыбнуться.

- Мы приехали поинтересоваться, как вы живете. Может, помочь чем-нибудь. Так что вы не волнуйтесь. А как зовут старосту?

- По-корейски его зовут Ан Гиль Мо, а по-русски - Григорий Матвеевич.

- Спасибо, будем знать.

Дому старосты. Возле калитки их уже поджидает пожилой кореец. Одежда на нем уже полностью русская - черные штаны, заправленные в сапоги, ситцевая рубашка и поверху жилетка с цепочкой от часов. Седоватая бородка аккуратно подстрижена.

- Здрассте, - здоровается он, упирая на "р", - Староста деревни Григорий Матвеевич.

- Здравствуйте, - выступает вперед Липатов и протягивает руку. - Меня зовут Вениамин Петрович, а это мои спутники. Вот наш переводчик Канг Чоль, он тоже кореец.

Староста с приветливым любопытством смотрит на Канг Чоля и тут же произносит по-корейски:

- Неужели? Это очень приятно.

Канг Чоль обеими руками пожимает ладонь старика.

- Мы приехали посмотреть, как вы живете, - счел нужным пояснить цель визита Вениамин Петрович. - Будем здесь несколько дней. Так что просим приютить нас.

Староста, очевидно, не все понял и потому вопросительно смотрит на Канг Чоля.

- Эти люди ученые. Они изучают жизнь переселенцев из Кореи. Могут помочь, если есть какие- то проблемы. Хотели бы пожить в деревне несколько дней, так что просят найти дом, где могли бы остановиться.

- Да наша жизнь вроде ничем не примечательная, - в голосе старосты удивление. - Но если вам надо ее изучить, то мы с удовольствием примем вас. А пока прошу в мой дом. Лошадей привяжите к изгороди, их никто не тронет.

Дом старосты в отличие от соседних сильно вытянут в длину, и имеет несколько входных дверей, одна из которых шире других и имеет крылечко с тремя ступеньками. Судя по количеству белья, развешанного во дворе, здесь проживает довольно многочисленное семейство. Под навесом аккуратными штабелями уложены дрова: их было столько, что впору удивиться. Рядом большой коровник. Дальше - мастерская, стены которой увешаны плотничьими инструментами. В центре двора колодец, который оборудован как у русских маленькой двускатной крышей и воротом с железной цепью.

Они входят в дом и снимают обувь, прежде чем взойти на "ондоль". Комната большая, но потолок явно не рассчитан не для таких высокорослых гостей. Гаврила едва не касается головой потолка, и с опаской посматривает наверх.

- Садитесь, - повторяет Канг Чоль приглашение хозяина и, видя, что его спутники стоят в растерянности, первым опускается на золотистую камышовую циновку. Остальные следуют его примеру.

- Непривычно?- спрашивает Канг Чоль.

- Ага,- отвечает Гаврила. - Но все равно лучше, чем у русского мужика. Чисто, тепло и уютно. Правда, не попляшешь, но... хорошо.

- И не нужно, оказывается, никакой мебели, - замечает Алексей. - А спят тоже... на полу?

- Да, - смеется Канг Чоль.

Хозяин вместе с парнем вносят длинный низенький стол и ставят в центр комнаты. Все начинают пристраиваться возле него.

- А ноги куда девать? - спрашивает Гаврила. - Под стол что ли?

- Нельзя, - качает головой Канг Чоль. - Вытянуть ноги вперед это...

- Неприлично? - подсказывает Алексей.

- Да-да. Их надо вот так, одну на другую, - и Канг Чоль показывает, как надо скрестить ноги.

Кто как мог, с шутками и со смехом, усаживаются по-турецки, лишь Гаврила никак не может привыкнуть к новой позе и все ерзает, грозя опрокинуть стол.

Появляются женщины и быстро расставляют перед гостями мисочки с едой. Каждое кушанье вызывает интерес гостей, и Канг Чоль едва успевает отвечать на вопросы.

- И что, это надо есть обязательно палочками? - замечает Гаврила отсутствие вилок.

- Да. Но можно и руками.

- Не уж, я лучше этой штукой буду, - сказал тот и взял в руки ложку, сделанную из бронзы. - Да она совсем плоская! Как же ею щи хлебать?

- А здесь щей нет. Только каша и эти салаты. А суп можно пить прямо из чашки...

Хозяин с улыбкой наблюдает за гостями. Когда столик оказывается накрытым, он кивает сыну, и тот с кувшинчиком начинает обходить каждого, наливая в чашечки какую-то бесцветную жидкость.

- Это китайский спирт? - спрашивает Канг Чоль и, получив подтверждение, предупреждает товарищей. - Пейте осторожно, он очень крепкий.

- Для русского человека, чем крепче, тем лучше, - заявляет Гаврила, нюхая спирт.

Но они не успевают выпить и поесть выпить. Во дворе раздаются крики. Открывается дверь и в комнату входит мужчина лет тридцати. Вид его ужасен: все лицо в кровоподтеках, одежда порванная и мокрая.

- Что случилось, Тхе Иль? - голос старосты спокоен, но властен.

Мужчина, не ожидавший, что здесь будет столько народу, остолбенело смотрит на гостей.

- Так что случилось, Тхе Иль? - повторяет вопрос староста.

- Да этот... Кабан, сукин сын, со своими дружками напал на нас и отобрал всю рыбу, телегу и лошадь, - выдавливает Тхе Иль. - Дон Уку голову проломили, чуть живой остался. А сын ваш, убегая, упал в овраг и ногу вывихнул. Еле доволок до деревни.

- Где он?

- В дому Гым Су.

Григорий Матвеевич косится на гостей.

- В чем дело, Канг Чоль? - вмешивается Липатов.

- Как я понял, парни пошли рыбачить, а на них напал некий Кабан с дружками и отобрал рыбу, телегу и лошадь.

- Кто это такой Кабан?

Канг Чоль переводит вопрос старосте.

- Есть такой человек в соседней русской деревне. Собрал вокруг себя таких же негодяев и постоянно задирает корейцев, грабит, насилует.

- И вы ничего не можете сделать с ним? - удивляется Канг Чоль.

- Пробовали, но все боятся его.

- Что значит бояться? Вы что не мужчины?

- Подождите, Канг Чоль, - останавливает его Липатов. - Далеко отсюда русская деревня?

- Верста четыре. Прямо за рекой.

- Ну что, молодцы, съездим туда? - предлагает Липатов и встает.

- Может не надо? - пытается отговорить староста. - Мы сами уж как-нибудь разберемся. С их старостой.

- Что значит не надо? - хмурит брови Липатов. - Надо, Григорий Матвеевич, надо. Чтобы в следующий раз неповадно было.

- А я боюсь, что в следующий раз будет хуже, - усмехается староста. - Вы уедете, а он снова...

- Старик, с несправедливостью надо бороться. А если бояться, то и сам будешь неправедным.

- Тогда хоть пообедайте сначала, - бормочет староста.

Возле дома куча людей.

- Поедем налегке, - распоряжается Липатов. - Скидывайте седельные мешки.

- Ружья возьмем? - спрашивает Алексей.

- Обязательно. Я покажу этому Кабану, где раки зимуют. Канг Чоль, спроси, кто поедет с нами?

Желающих составить кампанию не оказывается. Корейские мужчины отводят глаза и тушуются.

- Неужели вас так запугали? - удивляется Липатов. - Как хоть зовут этого Кабана?

- Семеном, - и староста снова предпринимает попытку остановить гостей. - Все-таки, может, не стоит, а?

- Посторонись, Григорий Матвеевич. Вперед, друзья.

Русская деревня открывается за бугром, на излучине реки. Вокруг привольно раскинулись холмы, окаймленными лесами. Нельзя было не залюбоваться местом, выбранным для жилья.

- И в таком красивом селе живут такие подлые люди, - бормочет Липатов и стегает лошадь.

По мелководью всадники перебираются на другой берег и вскоре уже въезжают в деревню. Добротные бревенчатые дома окнами на улицу, крепкие заборы, за которыми лают собаки, позванивая цепью, жители, приветливо и с достоинством кланяющиеся незнакомым приезжим, - все выдает размеренный и зажиточный уклад жизни.

Староста русской деревни - осанистый мужчина с красивыми умными глазами. И имя у него степенное - Пантелеймон Назарыч. Говорит с досадой:

- Опять этот Семен набедокурил, - и усмехается. - Я-то думал, може, случилось, что похуже...

- Как это хуже? - удивляется Липатов. - Что может быть хуже грабежа средь бела дня?

- Так- то оно так, только... Извиняйте, а вы кто будете?

- Мы-то? Государственная комиссия по обустройству переселенцев. Слыхали, небось, Пантелеймон Назарыч?

- Може и слыхал, - отвечает уклончиво староста и неожиданно веселым голосом спрашивает: - И что же вы хотите от меня? Мы уж и пороли этого Семку, дружков предупреждали, да все без толку. Работать не хотят, все норовят на дармовщину пожить. Вот и разживляются у корейцев - то корову уведут, то рыбу отберут. А конец этому положить надо. Только ведь и мы побаиваемся этих голодранцев.

- А мы вот что сделаем, - Липатов шепчет тому что-то на ухо. Пантелеймон Назарыч кивает головой. Под конец тихо смеется в бороду.

- Хорошо, - и кричит вглубь двора: - Прошка, Демьян, идите сюда!

Сыновья старосты оказываются близнецами. Оба рослые и плечистые, хотя по лицу, видать, совсем юные.

- Младшенькие мои, - в голосе Пантелеймона Назарыча сквозит нежная гордость. - Сынки, немедля скликайте народ к дому Семена. Скажете, что я, мол, велел...

Дом Семена на окраине деревне. Одной створки ворот нет, а другая висит, скособочившись, на одной петле. Из окон, распахнутых настежь, несется лихая музыка, крики и свист.

- Гуляють, кажний день гуляють, - качает головой староста. - Праздность и леность - вот дорога к воровству и пьянству.

- Это вы, Пантелеймон Назарыч, верно сказали, - Липатов оборачивается к спутникам. - Алексей и Канг Чоль, встаньте у окон и смотрите, чтобы никто не убежал.

Канг Чоль подъезжает к окну и заглядывает вовнутрь. У печки сидит кудрявый парень и с блаженным лицом наяривает на гармошке. Двое самозабвенно пляшут, громко топая сапогами и хлопая себя ладонями по груди и бедрам. За столом сидит парочка, и девица в такт музыке громко выкрикивает самые, что ни на есть, похабные слова.

Неожиданно музыку прерывает выстрел и команда: "Всем лечь на пол! Я кому сказал - на пол!". Лязг затвора и шум падающих на пол тел.

Но того, кто сидел за столом, видно, не так- то просто было испугать. Опомнившись от неожиданности, он встает, откидывает ногой скамью и идет навстречу к Липатову. Его плечи непомерной ширины, отчего парень кажется коротышом. Покатый лоб и короткая шея действительно придает ему сходство с кабаном.

- Я сейчас вас, бляди... Убью! - рычит он и вскидывает кулак.

Гаврила заслоняет Липатова, наставив ружье на нападающего. Но Кабан хватается за ствол, и оба силятся в яростном единоборстве.

- Бей их, ребята! - призывает на помощь вожак своих дружков.

Гармонист кидается к двери, но его там хватает староста. Один из танцоров набрасывается сзади на Гаврилу, а другой бежит к окну и выпрыгивает во двор. Тут на него Канг Чоль наезжает лошадью и стегает плеть.

- Ну-ка, ложись!

Тот послушно лег.

- Алексей, свяжи его, а я в дом...

А там все ходит ходуном. Два силача кружатся в танце, сшибая все на пути, на спине у Гаврилы висит дружок Кабана, стараясь сжать шею. Липатов держит наготове приклад, выжидая момент. Гармонист загнан в угол старостой, а девица стоит у стены, горящими глазами наблюдая за происходящим.

Канг Чоль подскакивает к дерущимся и обеими руками бьет по ребрам ловко пристроившегося танцора. Парень, вскрикнув, и валится на пол.

Освободившийся от седока, Гаврила опрокидывает соперника спиной на стол и прижимает ружьем.

- А ну затихни, а то задушу ведь, сволочь...

Связанных парней выводят во двор, где уже собралась куча народу.

- Назарыч, что случилось?

- Ишь, стоят, як разбойники...

- Разбойники и есть...

- Срам и стыд...

Староста поднимается на крыльцо.

- Сельчане, до коль терпеть нам эту нечисть в своей деревне? Уже который год они воруют, что ни попадя, и не дают спокойной жизни всем честным людям. Сегодня они опять напали на корейцев, которые и мухи не обидят, отобрали у них телегу и лошадь, избили. Терпению нашему пришел конец. Вот из губернии приехали специально, чтобы положить такому безобразию конец. Что будем делать с этими разбойниками?

- Выпороть как следують...

- На каторгу отправить лиходеев...

- Выгнать из деревни насовсем...

Староста поднял руку.

- Выгнать можем, а ежели они поселяться рядом? Чтобы на каторгу отправить, надо судить, а это позор всей деревне. Можно еще раз выпороть, но поротая задница все вытерпит, а голова и руки снова за прежнее возьмутся. Не-е-т, сельчане, давайте пусть свой суд и решение скажуть начальство из губернии. Вот, слово имеет господин Липатов!

На лице Липатова веселье, но голос грозен:

- Граждане деревни Серебрянка! Вы живете в таком красивом месте и название у вашего села такое... такое песенное, что трудно поверить, что рядом с вами водятся вот такие черви. Вот по ту сторону от вас есть страны - Китай, Корея, Япония, где воровство испокон веков искоренялось очень простым способом. Скажем, украл мешок зерна, ему отрубают палец, лошадь - кисть, а если дом обворовал, то и всю руку. У нас, на Руси, тоже был обычай воров клеймить, вырывать им ноздри. Но вот сейчас я смотрю на этих разбойников и даже не знаю, что делать. Разве что повесить вот на этих сломанных воротах, которые так и не дождутся хозяйских рук. Ну что, повесим их?

Все притихли. Люди озадаченно смотрят друг на друга.

- Раз молчите, значит, согласны. Алексей, неси табуретку. Гаврила, готовь веревку.

Крестьяне молча следят за ходом приготовления. Женщины мелко крестятся. Кабан и дружки стоят как изваяния. Все словно в гипнозе. И лишь когда через перекладину ворот перекидывается веревку, выводят слабо упирающегося Кабана, ставят на табуретку и затягивают ему на шее петлю, какая- то женщина слабо охает. Толпа начинает роптать.

- Подождите, - раздается вдруг чей-то тонкий голос. Вперед выходит сухонький старичок с палкой в руке. На нем сюртук старинного покроя со следами споротых позументов. - Все что происходит здесь это нонсенс. Вы не имеете права без суда и следствия... Да-с, без суда и следствия! Это произвол!

- Кто это? - спрашивает Липатов у старосты, пораженный видом и речью старика.

- Бывший ссыльный, дворянин Комелев. Его слово все почитають...

- ...надобно судить, иначе это будет самосуд. Чем мы тогда будет отличаться от этих разбойников без стыда и совести.

- Все согласны с господином Комелевым? - Липатов обводит взглядом жителей деревни. - Хорошо, если вы против повешения, тогда вся ваша деревня и будет отвечать. За три года лихой разбойник Семен с дружками отнял у корейцев шесть лошадей, три телеги, девять свиней и несчетное количество рыбы. Вы готовы все это вернуть? А женщин, которых они изнасиловали? Вы, как, тоже ответите за это? Что молчите? Нет, этих негодяев надо повесить и точка. Гаврила...

- Подождите! - раздается снова тонкий голосок старика. - Дайте последнее слово осужденному.

- Верна-а... Пущай Семка кажет...

- Семушка, проси прощения, ведь повесют.

Кабан поднимает голову. Лицо его искривлено в жалкой улыбке.

- Я... сельчане, простите, - хрипло выдавливает он. - Больше не притронусь к корейцам. Постараюсь все вернуть...

- Ага, задело за живое...

- Со страху кажный запросит пардону...

- Вот тебе и Кабан, пугало огородное.

И тут происходит неожиданное: Семен шатается и теряет равновесие. Онемев от ужаса, толпа наблюдает, как табуретка кренится на один бок, потом на другой и начинает опрокидываться. Гаврила натягивает веревку, и это спасает Кабана.

Канг Чоль выхватывает нож и в высоком прыжке перерезает веревку. Кабан падает.

Благополучный поворот сюжета вызывает оживление в толпе.

- Живой, ну и слава богу!

- Такой полчаса повисит и то оклемается...

- А кореец-то, как ловко ножом чиркнул...

- Кабан корейцев забижает, а кореец ему жизнь спас. В ножки должон теперь кланяться...

- А все-таки выпороть надо.

- Выпороть успеем, пусть сначала вернет корейцам их добро, - предлагает староста. - Да и всем нам не мешало бы хоть чем-нибудь помочь соседям...

Вечером экспедиция возвращается, ведя шесть лошадей и две телеги, доверху нагруженных различным добром - мукой, одеждой, сбруей, утварью.

Возле реки Липатов благодарит старосту:

- Спасибо вам за помощь, Пантелеймон Назарыч. И постарайтесь наладить хорошие отношения с корейцами. Как-никак соседи ведь... Лучше худой мир, чем добрая ссора.

- Это верно. И вам спасибо, господин Липатов. За добрый совет и хороший урок.

Корейское село встречает своих защитников тихим ликованием.

Этнографа Липатова, кажется, интересует все.

Вот одна из бесед.

- Существует ли среди корейцев многоженство?

- Нет.

- А разводы?

- Нет.

- Существуют ли какие-то запреты на этот счет - государственные или религиозные?

- Просто так принято...

- Но если невмоготу жить вместе, если женщина не может исполнять свои супружеские обязанности?

- Для этого существуют наложницы.

- Интересно, разводиться не принято, а вот наложниц сколько хочешь... Так, так...

Поздней ночью кто-то стучится в дверь класса, где спят члены экспедиции.

Канг Чоль открывает глаза. Стук раздается снова. Он зажигает светильник и спрашивает по-корейски:

- Кто там?

- Простите, но нам нужно поговорить с вами.

Канг Чоль открывает дверь. Дрожащий язычок пламени выхватывает из темноты парня. А за ним - девушка, ее лицо скрыто в тени.

- Вы нас простите, но нам очень нужно поговорить с вашим начальником, - повторяет ночной посетитель и оборачивается к спутнице. И только тут Канг Чоль замечает, что она русская.

- Подождите, я разбужу начальника.

Парень говорит:

- Алена и я хотели бы пожениться. Только вот не знаем как. Помогите нам...

- Родители твои знают? - спросил Липатов парня.

- Да.

- И как они к этому относятся?

- Вначале были против, но я их убедил. Весь вопрос в родителях Алены.

- А они ни о чем не догадываются?

- Папенька знает, - отвечает девушка, смело глядя в лицо Липатову. - Я ему все-все рассказала. Он не откажет, только вот братья мои - шальные. Они, они... Словом, если ничего не получится, то мы с Инсиком решили уехать.

- Ну, ну, не волнуйтесь. Только вот, как помочь вам... Что думаешь, Канг Чоль?

- Если отец знает, надо с ним поговорить. И со старостой тоже.

- Верно. А потом будем действовать по обстоятельствам. И где это вас угораздило познакомиться?

- В лесу, - улыбается Алена. - Пошла с подругами за ягодами и заблудилась. Стала кричать, и появился Инсик. Так и познакомились. Потом стали встречаться.

- Понравился, значит. Мало парней в русской деревне?

- А он не такой, как наши парни. Он другой, особенный, - отвечает Алена, вся светясь. - Что бы ни случилось, мы будем вместе.

Парень и девушка уходят. Липатов выпивает кружку воды и говорит мечтательно:

- Надо же а? Чисто Ромео и Джульетта в уссурийском варианте. Надо им помочь. Как знать, может, эти молодые, сами, не зная того, положат начало новым взаимоотношениям двух деревень. Только вот как?

- Помочь им бежать, вот как, - раздается из дальнего угла голос Гаврилы. Оказывается, он не спал и все слышал.

- Нет, это не годиться, - качает головой Вениамин Петрович. - Тем более, отец девушки в курсе. Эх, давайте спать, утро вечера мудренее. Завтра поговорим со старостой и решим, что делать.

Пантелеймон Назарыч встречает Липатова и старосту корейской деревни как старых знакомых.

- Присаживайтесь. Случилось что или просто в гости заехали?

- В гости, в гости, Пантелеймон Назарыч, - успокаивает его Липатов. - Но и по делу тоже. По очень хорошему делу.

- Хорошим делам завсегда рады.

- Парень из корейской деревни хотел бы жениться на девушке из вашей деревни. Зовут ее Алена, а парня Инсик. Отец девушки в курсе, но вот братья... Попросили нас помочь, а мы к вам. Как думаете, выгорит у нас сватовство или нет?

- Мне на энтот вопрос отвечать невозможно, - осторожно отвечает староста. - Но ежели отец Алены знает и не супротив, то кашу, пожалуй, можно сварить.

- Значит, поможете, Пантелеймон Назарыч?

- Непременно. Грех было бы не помочь в таком деле. Только вот братья Алены - это вам не кисель, а сущий гранит. Оба с норовом, как упрутся, так ничем не проймешь. Ну, дак не им ведь замуж выходить.

- Так как вы посоветуете нам действовать?

- Как заведено исстари на Руси. Засылать сватов.

- Мы и есть сваты, - смеется Липатов. - Полную подводу водки, закусок и подарков привезли. Только вот хотим, чтобы вы и другие, уважаемые на селе люди присоединились к нам. Просить, так сказать, всем миром.

- Ежели так, то неча откладывать в долгий ящик. Но и неожиданно нагрянуть тоже невозможно. Они может ни сном, ни духом...

- И что вы предлагаете?

- Наперед нас пустить слушок, - подмигивает Пантелеймон Назарыч и зовет: - Пелагеюшка, подь сюда!

Из-за занавеси, отделявшей горницу от кухни, появляется дородная женщина. Видать, в молодости она была удивительно хороша.

- Все слышала, мать?

Та кивает, улыбаясь.

- Как думаешь, кто наперед нас споро донесет слушок?

- Бабка Спиридониха, конечно, кто же еще. Позвать?

- Сама поговори с ней, Пелагеюшка. Нехай бежит к Демидычу и так, мол, и так, приехали из корейской деревни сватать Аленушку. Пока, мол, сидят у старосты, но скоро нагрянут. Алешка где?

- Во дворе кажись.

- Скажи ему, пусть кликнет к нам Степаныча, урядника и господина Комелева. Да и обязательно Агафью. Чтобы при полном параде. А дочка пущай накрывает на стол.

- Однако лихо вы распоряжаетесь, Пантелеймон Назарыч, - восхищенно замечает Липатов. - И супруга вас понимает с полуслова.

- А как же иначе. Почитай два десятка годов вместе.

- Красивая у вас супруга. Женихов, наверное, было, пруд пруди.

- Это верно, - гладит бороду Пантелеймон Назарыч. - Я ведь ее из под венца увел.

- Как? Прямо-таки из под венца?

- Ага. Она ведь из зажиточной семьи. Не хотели за меня отдавать. Правда, когда я ее увел, родители смирились, все хотели, чтобы мы жили у них. Нет, я сказал, у меня свой дом есть, какой-никакой. И достаток сам наживу, на то я и мужчина. А потом порешили ехать сюда. И ничего, как видите, живем - хлеб жуем. Детей вот нарожали, и все душа в душу.

Первым является невысокий мужчина. С порога окидывает бойким взглядом накрытый стол, гостей и весело произносит с поклоном:

- Пошто староста Назарыч выставляет магарыч? Здравствуйте, люди добрые, знакомые и незнакомые, старые и молодые, но все сердцу любезные!

- Позвольте вам представить Степаныча, - говорит Пантелеймон Назарыч. - Великий заправила свадеб и иных прочих торжеств по причине велеречивости и веселого характеру. Без него праздник не праздник, а сплошная пьянка. Садись вот сюда, Степаныч, и потерпи немного. Вот подойдут остальные, и мы объясним по какому случаю Назарыч - выставляет магарыч. Надо же, как складно сочинил!

- А я уже все знаю, Назарыч. Бабка Спиридониха, наша говоруниха, все уже знает и всех оповещает.

- Что ты говоришь? - пугается Назарыч. - Вот старуха болтливая. И откуда она только узнала? Ну, чисто шпиён японский!

Урядник и бывший ссыльный Комелев являются вместе и представляют собой разительный контраст: один высокий и крупный, а другой - маленький и сухонький.

- Пожалте, пожалте, гости дорогие. Проходите сюда, садитесь... Представлять не буду, поскольку знаем, кто есть кто. А вот и Агафья.

В горницу вплывает женщина лет сорока, с накинутой на плечи цветастой шалью. Лицо ее под стать яркому наряду - белая кожа, алые губы и переливающиеся смехом черные глаза.

Жена и дочь Пантелеймона Назарыча обносят всех вином. Но никто не притрагивается к стакану - все с любопытством ждут, что скажет хозяин дома. А тот вроде не замечает устремленных взглядов, сидит, задумчиво опустив голову. Степаныч нарочито громко кашляет.

- Тут такое дело, сельчане мои дорогие. Парень из соседнего села, кореец, хочет жениться на дочке Власа Демидыча. Да, на Аленке. Вот приехали и просят нас помочь сосватать ее. Что скажете, люди почтенные?

На миг в горнице тишина.

- А парень благонадежный? - спрашивает урядник и смущается, поняв, что вопрос задан невпопад.

- Да ты его знаешь, Василий Терентьевич. Это Инсик, охотник. Помнишь, в прошлом году он привел двух заблудших коров. Мы тогда думали, что их Кабан с дружками увел.

- Да, помню. Он еще отказался от платы. Хороший честный парень...

- Парень-то может и хороший, - замечает Агафья. - Только вот как родитель и братья Аленки отнесутся к этому. Не за русского ведь замуж отдавать. Хотя по мне - все женихи одинаковы. Любую невесту сосватаем. Верно, Степаныч?

- Что кореец, что русак, попадется он впросак, - выпаливает тот, не задумываясь.

- Оно, конечно, непривычно как-то, - размышляет Пантелеймон Назарыч. - А вы что скажете, господин Комелев?

Бывший ссыльный устремляет взгляд своих пронзительных умных глаз на старосту корейской деревни. Потом почему-то смотрит на Канг Чоля и негромко произносит:

- У каждого человека своя дорога в жизни. Если молодые люди любят друг друга и родители не противятся, значит, так тому и быть.

- Родитель не против, а вот как убедить братьев Аленки. Они же этому корейчонку все бока обломают, - качает головой Степаныч.

- Ежели венчания не будет. А после свадьбы, что им зло-то таить, - веско говорит Пантелеймон Назарыч. - Поэтому мы все вместе будем сватать Алену. Давайте, выпьем на дорогу и отправимся к Власу Демидычу...

У ворот дома уже порядочная куча народу.

- Это что же, Назарыч, творится, - выступает вперед, чуть покачиваясь, подвыпивший высокий парень в фуражке, из под которого лихо выбивается рыжий чуб. - Корейцы наших лучших девушек забирают.

- И заберут, ежели день и ночь будешь водку трескать, - усмехается староста. - А ну посторонись...

- Хочу замуж за корейца, - раздается шутливый девичий возглас.

- Чтобы вырвать ему яйца, - в тон голосу отвечает Степаныч.

Толпа дружно смеется.

До дома Власа Демидыча все идут пешком, сопровождаемые взглядами десятков сельчан. Впереди выступает Пантелеймон Назарыч с Липатовым, за ними - Степаныч с Агафьей. Мальчишки бегут рядом и кричат наперебой: "Жених, жених, в тесто влип!". При этом показывают пальцем на Канг Чоля.

- Это они тебя за жениха принимают, - смеется Гаврила. - Как бы грозные братья Аленушки тоже не обознались.

Канг Чоль улыбается и машет ребятам рукой.

Ворота распахиваются, как только процессия остановилась перед домом Аленки. Перед незваными гостями предстают два статных парня. В глубине двора на скамейке сидит мужчина.

- Подождите, - поднимает руку один из парней, тот, что постарше и бесшабашным взглядом оглядывает непрошенных гостей. - Дядя Пантелеймон, мы знаем, зачем вы пришли.

- Если знаешь, то чего встрял на пути, - хмурит староста. - Не к тебе мы пришли, а к Власу Демидычу.

- Аленка нам не чужая, - возражает парень. - Она сестра наша, и мы не хотим, чтобы ее увел какой-то узкоглазый. Верно, Коля?

- Угу, - соглашается тот. - Пусть только попробует.

- Вы, братья, я вижу, совсем рехнулись, - усмехается Пантелеймон Назарыч. - Не позорьте родителя перед гостями.

- Это вы нас позорите, сватая Аленку. Ишь, явились, не запылились. Ну, покажись, кто из вас жених. Ты что ли?

Парень тычет палец в сторону Канг Чоля.

- Нет, я не жених. Но я его брат.

- Ага, брат. Вот и хорошо. Слушай, ты, узкоглазый брат жениха. Сумеешь любого из нас побить, будет, по-твоему, - сватай Аленку. Выходи сюда. Иди, иди... Али боишься?

Канг Чоль стал протискиваться вперед. Пантелеймон Назарыч преграждает ему путь.

- Не связывайся с ними, парень. Это первые драчуны на селе, - и кричит вглубь двора: - Влас Демидыч, кончай балаган. Усмири сыновей. Слышишь, Влас!

- А что я могу сделать против энтих бугаев, - раздается оттуда. В голосе - то ли насмешка, то ли рыдание. - Пусть жених побьет кого-нибудь из них, тогда и проходите.

- Вот черти, - в голосе Назарыча досада. - Все не как у людей. Спектакля разыгрывают. Ни за что, ни про что парня побьют.

- А может я их, - улыбается Канг Чоль.

- Ты? - окидывает его недоверчивым взглядом староста. А у самого глаза так и загораются задором. - Что-то непохоже... Младшенького Колю, может, и побьешь, но Илью не переборешь, не...

- Попробую.

- Конечно, это форменное безобразие, - задумчиво изрекает Комелев. - Но с другой стороны, во все времена жениху устраивали испытание. Что ж, юноша, очень приятно, что вы решили выступить за честь брата.

- А что если на пару с Канг Чолем выставить Гаврилу, - предлагает Липатов. - Эй вы, башибузуки, может, хотите сразиться с ним.

- Не а, - возражают те, глянув на Гаврилу. - Нам жениха подавай или энтого брата. Пущай не думает, что мы двое на одного. Все будет честно.

Канг Чоль решительно выходит вперед.

- Давно бы так, - скалят зубы братья, отступая назад вглубь двора. - Так кто ж тебе люб, узкоглазый?

Это спрашивает Илья, закатывая рукава. При этом он выставляет правый кулак и с оскорбительным намеком вертит им. По рядам пробегает невольный смешок.

Канг Чоль показывает пальцем на Илью. Тот, удовлетворенно кивает головой и резко бросается вперед, намереваясь схватить противника. Канг Чоль уклоняется и бьет ногой в спину проскочившего мимо него парня.

Смех и восторженны возгласы оглашают двор:

- Вот это да! Одной ногой уложил Илюшку!

- Кинулся волк на овцу, да сам оказался на плацу...

- Давай, Илюха, еще раз подмети двор, а то он шибко пыльный.

Илья вскакивает на ноги. Вид у него неважный: щека рассажена, весь бок в пыли. Былой насмешливости как не бывало: зубы стиснуты, глаза горят яростью.

Удар, еще удар! Зрители не понимают, как это первый драчун на селе не может попасть в человека, который маячит всего в шаге от него.

Илья вдруг останавливается и поднимает обе ладони кверху.

- Все, твоя взяла, кореец. Держи лапу, и давай помиримся.

Под смех и одобрительные возгласы соперники сходятся в рукопожатии.

- А вот теперь попробуем, чья возьмет, - смеется Илья и тянет к себе руку Канг Чоля. - Это тебе не увертываться от ударов. Ох!..

Ловушка Ильи не срабатывает, потому что Канг Чоль неожиданно поддавшись, делает прыжок вокруг соперника. Тот не удерживается на ногах, и второй раз оказывается на земле.

И снова смех. Поверженный соперник смеется вместе со всеми. С готовностью принимает протянутую руку Канг Чоля и поднимается.

- Ну что, Илюха, признал теперь сватов, али нет?

- Признал, дядя Пантелей. Ежли и жених так ловок, то Аленке теперь сам черт не страшен.

- Влас Демидыч, а ты чего расселся как в тиатре. Давай, принимай гостей. В горницу, пожалуй, не пойдем, вишь, сколь народу. Расставляй столы прямо во дворе. А вы, бабоньки, чего встали? Несите с телеги угощенье, что сваты навезли...

Стол ломится от угощений. Корейские рисовые лепешки вперемежку с русскими пирогами, острый овощной салат и тут же рядом квашеная капуста, говядина в соевом соусе и соленое сало, и, наконец, самогон из риса и пшеницы.

По одну сторону стола - хозяин дома с родственниками и ближайшими соседями, по другую - сваты.

Степаныч с Агафьей начинают сватовство.

- Не буду говорить издалека, коль всем ясно, с чем пожаловали мы к тебе, Влас Демидыч и как были встречены. Но все хорошо, что миром кончается, а еще лучше, когда свадьбой. У тебя красна девица, у нас красный молодец. Пусть он иного роду и племени, но все вы видели, как лихо они умеют постоять за себя. И просют за него люди уважаемые, опять же старосты обеих деревень, господин Комелев и урядник Василий Терентьевич. За худого парня просить не будут.

- Так ведь и Аленка - девица, наша красавица, того стоить, - ловко встревает Агафья. - И скромна, и умна, а работать умеет, никто не догонит.

- Вот и я к тому клоню, что лучшей пары не бывать, - подмигивает Степаныч. - Только вот согласен ли, Влас Демидыч, дочку свою отдать за нашего молодца?

Чуть смущенный отец Алены медленно поднимается, обводит взглядом сельчан и гостей с соседнего села.

- Покуда доченька мне не сказала, что люб ей парень-кореец, у меня и в мыслях такого не было. А как узнал, так все думал и почему это со мной приключилося. У всех девки как девки, а моя... Я против корейцев ничего не имею против, а все ж... Хотел даже побить дочку, но рука не поднялась. А теперь вот, пущай сама решает. Илюша, позови Аленку. Пущай при всем народе скажет...

Алена выходит к гостям, низко кланяется и говорит взволнованным голосом:

- Согласная я. За Инсика пойду хоть сейчас под венец...

И тут же, повернувшись, убегает в дом.

- Да, - качает головой Назарыч. - Не пора ли нам выпить по такому случаю.

Стол оживает звоном стаканов. И тут Степаныча осеняет.

- Раз невеста под венец вся готова хоть в сей час, чего ж нам ждать, может сразу и обвенчать? Полон стол и гости ждут, а жених... только свистни, будет тут.

- Правильна, - поддержала его Агафья. - Свадебное платье, как мне ведомо, уже давно припасено.

- Как, Демидыч? Чего ради в долгий ящик откладывать, - спрашивает Пантелеймон Назарыч. - Что вы скажете, гости дорогие?

- Мы-то согласны, - улыбается Липатов. - А жениха, в сей момент, привезем.

- Эх, - машет рукой Влас Демидыч. - Везите жениха.

Тройка с бубенцами лихо мчит счастливых новобрачных.

Ночь. Вениамин Петрович и Канг Чоль беседуют у костра.

- Если бы мой дед не был жестоким крепостником, я бы, может, никогда не задумывался о социальном неравенстве людей, - Липатов ворошит палкой жаркие угли. - Но в детстве мне довелось видеть ужасные сцены его издевательств над крестьянами, что я на всю жизнь возненавидел его, весь помещичий люд, все крепостное право. Помню, как однажды он решил наказать пастуха, не уберегшего от волков двух коров. Бедные коровы, восклицал дед с лицемерием, а может вполне серьезно, каково им было, когда волчьи зубы рвали их нежное мясо. Вот и ты, сказал он пастуху, почувствуешь на себе их боль и страх. И велел затравить собаками молодого парня. Как он кричал! До сих пор в ушах стоит его дикий крик.

Да, я ненавидел деда и боялся. Желал ему часто испытать на себе то, что испытал этот парень. Правда, под старость он изменился, стал молиться, часто прощал людей. Видно, знал, что трудно ему будет на том свете вымолить прощения за грехи.

После смерти деда отец мой, который подолгу жил заграницей, приехал и в один момент отпустил всех крепостных на свободу. Чем заслужил вечную благодарность и память.

Конечно, я понимаю, что всегда будет неравенство среди людей: одни будут жить лучше, другие хуже. Но строй, социальный строй должен быть справедливым, давать всем людям равные возможности. Так должны думать в первую очередь те, кто с детства рос в роскоши и имел возможность получить образование. Ведь любое богатство нажито путем эксплуатации, трудом сотен и сотен людей. Все зло в частной собственности и потому она должна быть отменена. Должен быть такой строй, когда все средства производства, недра, земля должны принадлежать обществу. Пока этого не произойдет, в мире будет царить насилие, произвол и жестокость. Эксплуатируемые никогда не смирятся со своим положением, и будут всегда стремиться низвергнуть своих эксплуататоров. Как сказал Карл Маркс - история общества есть борьба классов. И в этой вечной борьбе я на стороне униженных и оскорбленных. И я рад, что вы, Канг Чоль, готовы примкнуть к партии российских социал-демократов, которая сейчас готовит будущее преобразование России. Вплоть до насильственного свержения самодержавия, вплоть до революции.

Пятая серия

Гостиничный номер. Канг Чоль просыпается от пароходного гудка и бросается к окну. Панорама города, расположенного полукольцом вокруг бухты, поражает его. В сизой дымке виднеются суда - парусники и военные корабли.

- Окно в Азию, - раздается голос Липатова. Он стоит другого окна. - В приморских городах, Чоль, есть одна особенность. Откуда ни посмотришь - всегда видишь море.

- Тогда получается, что из моря виден каждый дом.

- Не знаю, как насчет каждого, но свой дом моряк, возвращаясь из странствий, наверняка, увидит. А вы, Чоль, видите свое пристанище? Надумали, чем заняться во Владивостоке?

- Я хотел бы учить своих земляков русскому языку.

- О-о, это же прекрасная идея! Так, так, открыть воскресную школу для взрослых переселенцев. Думаю, городские власти вас обязательно поддержат.

Завтрак.

- У кого какие планы? - спрашивает Липатов.

- Я на этюды, - улыбается Алексей. - Гаврила, айда со мной...

- Нет уж, - отказывается тот. - Ты будешь рисовать свои картины, а я что буду делать? Лучше поваляюсь в номере.

- А вы, Чоль? Пойдемте со мной в географическое общество?

- Да, - кивает тот Липатову.

Липатов и Канг Чоль идут по улице. Овощная лавка привлекает их внимание тем, что хозяин - кореец.

- Давай поговорим с ним, - предлагает Липатов и направляется к нему. - Анненхасипника?

Корейское приветствие из уст русского повергает в изумление хозяина лавки. Он испуганно сгибается в поклоне и частит по-русски:

- Здрассте, здрассте...

- Извините, - успокаивает его Канг Чоль на корейском языке, - но мы только вчера приехали в город и хотели бы кое о чем спросить?

- Да, спрашивайте, пожалуйста.

- Давно живете в Хесаме?

- Почти пять лет.

- Откуда вы родом?

- С провинции Хангек.

- Русский выучили?

- Немного говорю...

- В Корею не тянет?

- Ох, не говорите! В первое время так щемило на сердце, хоть вешайся. Уговариваешь себя - чего рвешься в Корею, что там было хорошего? А сейчас вроде привык...

- Как торговля?

- Понемногу идет. В этом районе меня уже многие знают, и я их никогда не обманываю.

- А про какие-нибудь корейские общественные организации слышали?

- Как же, как же... Ко мне даже иногда заходят активисты этого, как его, - торговец не может вспомнить названия и машет рукой. - Ну, в общем, общества какого-то... Приглашают на собрания или так просят деньги на разные дела. Деньги даю, но на собрания не хожу?

- Почему так?

- Времени нет, а потом - я всем доволен.

- Так с какого общества, говорите, к вам приходят?

- Их у нас два. "Кунгминхве" и "Квонопхе". Я и тем, и этим помогаю, потому, как оба общества радеют о корейцах. А вы, простите, кем будете?

- Я-то? А я помогаю вот этому русскому изучать жизнь корейцев-переселенцев. Мы проехались по всему Южно-Уссурискому краю, от Никольска до Владивостока.

- И везде живут корейцы? - ахает лавочник.

- Везде. Живут кучно и в целом неплохо. Здесь, в городе, наверное, тоже есть корейский квартал?

- Есть, конечно, есть. Вот по этой улице дойдете до набережной, там повернете направо, потом еще раз направо и прямо попадете в корейский квартал. Там, говорят, даже читальню для корейцев открыли.

- Спасибо за беседу. Желаю хорошей торговли.

- Про общество "Кунгминхве" я еще слышал, когда учился в кадетском корпусе, - говорит Канг Чоль, когда они продолжили свой путь. - Кажется, оно просуществовало всего год. Часть руководителей тогда была арестована вместе с премьер-министром Мин Ен Хваном, некоторые уехали за границу.

- Что же такого натворил ваш премьер-министр, что его арестовали? - спросил добродушно Липатов.

- Он выступил с требованием казнить пять министров, подло подписавших предательский договор с Японией семнадцатого ноября 1905 года. С этого договора началось фактического закабаление Кореи самураями.

- И что же случилось дальше с премьер-министром?

- Он покончил жизнью самоубийством. А может, его просто-напросто убили. Придет время, и историки разберутся в этом горьком периоде Кореи, когда трусость и предательство одних восторжествовали над героизмом и патриотизмом других.

- Постой, - замедляет шаги Липатов. - А как же ваш император? Он-то куда смотрел?

- Король, - усмехается Канг Чоль. - Если бы он захотел, то мог оказать достойное сопротивление. А так, побарахтался немного и сразу присмирел, как его скинули с трона. Мой отец двадцать пять лет прослужил в его охране, дважды спасал от покушения, но никогда не рассказывал мне о короле. Ни хорошего, ни плохого. Но сдается мне, что отец в конце жизни сильно разочаровался в своем повелителе...

Небольшое двухэтажное здание с табличкой "Отделение географического общества России".

Зал на первом этаже напоминает каюту корабля: на стене - карты, большой корабельный компас и самый настоящий штурвал. Но Канг Чоля больше всего поражает громадный глобус.

Чернобородый мужчина в темном кителе и приветливо спрашивает:

- Чем могу служить?

Липатов представляется и вскоре между ними завязывается оживленный разговор. А Канг Чоль подходит к глобусу.

Так вот она какая, наша земля. Сплошь окружена морями и океанами. Коричневые хребты гор и голубые прожилки рек. Зеленые пространства лесов и полей, желтые пустыни на африканском континенте. И белый Север: снег, холод, неизведанность. А где же Корейский полуостров? Канг Чоль обходит глобус и находит свою родину. Какая же она маленькая по сравнению со всей планетой. Сотая, нет, тысячная, десятитысячная доля всей поверхности суши! А рядом большой Китай и громадная Россия.

- Канг Чоль, позвольте вас на минутку, - зовет Липатов. - Вот, Борис Матвеевич, представляю вам своего протеже. Вместе прошли весь путь и, поверьте, без него нам пришлось бы туго. Очень надежный попутчик.

- Рад познакомиться, - чернобородый мужчина крепко пожимает руку Канг Чолю.

- Канг Чоль желает открыть школу для обучения корейцев, в первую очередь, взрослых, русскому языку. Побуждение, как видите, самое благородное...

- И своевременное, - добавляет Борис Матвеевич. - Край переживает невиданную доселе эпоху развития. И кто только не едет к нам. Но для села первостепенное значение имеют корейские переселенцы и надо их всячески поддерживать. В городском отделе просвещения трудится мой знакомый - Бобринцев Юрий Михайлович. Он непременно окажет помощь. Впрочем, я сейчас напишу ему записку...

- Буду вам премного обязан, - кланяется Липатов. - И также благодарю за экземпляр журнала вашего общества, за письма, что сохранили для меня.

- Всегда рады помочь. Когда изволите в Москву?

- Послезавтра.

Снова улица.

- В городскую думу или порт? - Липатов оглядывает Канг Чоля и сам решает: - Для думы вы не совсем хорошо экипированы. Так что оставим ее на завтрашнее утро, а сейчас продолжим знакомство с городом.

- Слушаюсь, господин адмирал! - щелкает каблуками Канг Чоль.

- Почему адмирал? - удивляется Вениамин Петрович.

- А-а, сам не знаю... Глобус, море, адмиралы...

Китайская харчевня в порту.

- Надо же, столько слышал про кухню Поднебесного государства, и вот на тебе, пожалуйста, - улыбается Липатов. - Зайдем?

Меню, как такового, нет. Всем посетителям подают одно и то же. Суп из разной морской живности - кальмары, трепанги, крабы. Особый шик состоит в том, что это ароматное блюдо подается в котелке вместе с жаровней. Множество салатов в маленьких тарелочках.

- Ай да китайцы, - говорит восхищенно Липатов, когда с едой было покончено. - Молодцы, ничего не скажешь! Придет время, и эта кухня завоюет весь мир. Мне бы еще попробовать японские блюда, и можно было бы написать целый опус про азиатскую кухню. Вам доводилось, мой друг, отведать творения японских поваров?

- Боюсь, после китайской японская кухня покажется вам пресной, - замечает Канг Чоль. - Японцы больше предпочитают морские продукты, особенно, рыбу употреблять в сыром виде. Есть такая поговорка - в японских заливах водятся три тысячи видов рыб, но японцы знают только три способа их приготовления. Тогда как в китайских водах водятся три вида рыб, а китайцы умеют из них приготовить три тысячи блюд.

- Почему такой контраст? - удивляется Липатов. - Ведь не секрет, что Китай оказал огромное влияние на культуру Японии...

- Как и на Корею тоже, - добавил Канг Чоль. - Все дело, как мне кажется, в воде и перенаселенности. Да, да, в недостатке чистой питьевой воды в Китае. Любой овощ китайцы обязательно варят или обдают кипятком, прежде чем изготовить салат, а мы и японцы большую часть едим в сыром виде. Отсюда и разница в кухне.

- Интересно бы проследить связь между национальной кухней и национальным характером. Китайцы, корейцы, японцы... Они сильно отличаются друг от друга?

- Не больше, чем русские, китайцы и японцы, - шутка Канг Чоля вызывает веселый смех у Липатова.

Магазин готового платья. Канг Чоль примеряет костюм.

Встреча с господином Бобринцевым. Прочитав записку, он тут же оживляется:

- Надо же, только вчера мы получили циркуляр из губернии оказывать всяческую помощь инородцам в изучении русского языка, и вы тут как тут! Но до сих пор к нам корейцы больше обращались с просьбами об открытии школ на своем языке. Оно, конечно, дело важное, родной язык, но если уж переселился в Россию, будь добр, научись говорить по-нашенски. А иначе, что получается? Временное явление-с. Как пришли - так и ушли. А нам работник нужен. Грамотный, умный и добросовестный.

Вениамин Петрович тут же поддерживает его:

- Совершенно с вами согласен, Юрий Михайлович. Я вот с господином Кимом проехался по Амурскому краю, чтобы посмотреть, как живут корейские переселенцы. И должен заметить, что с изучением русского языка у них дело обстоит не блестяще.

- Вот-вот именно так-с. А народ трудящий и порядочный. Незнание языка делает его бесправным. Да разве только корейцев? Взять наших тунгусов. Сплошь темнота, невежество и пьянство. Эх, да что там говорить!

- И что вы нам посоветуете? - спросил Вениамин Петрович. - Мы слышали, что есть какие-то культурные корейские общества. Может, нам действовать от их имени?

- Как раз этого я вам не посоветую. Казалось бы, представляют эти общества одних и тех же корейцев, а все не могут поладить что-то между собой. Наговаривают друг на друга, оспаривают первенство. А ведь возглавляют их неглупые, я бы даже сказал, образованные люди. Им бы объединиться и рьяно помогать своим соотечественникам - обустраиваться в России, изучать язык, ремесло, создавать промыслы. Так нет же, одни мутят головы тем, что главнее задачи, чем освобождение Кореи, нет. Другие - тянут корейцев в пресвитерианскую веру. Третьи призывают держаться только за свое - национальное. Того не понимают, что простые корейцы переселились сюда надолго, если не навсегда. Как в Америку, Канаду или Австралию.

Что же касается вашего вопроса, то просто откройте частную школу. Подайте прошение на имя начальника департамента просвещения, а я вам помогу оформить необходимые документы. Получите лицензию, найдете помещение, учеников и учите их на здоровье.

Уже на улице Вениамин Петрович с восхищением замечает:

- Не перевелись на Руси еще здравомыслящие чиновники. Послушаемся, Канг Чоль, его дельного совета. Но с обществами корейскими все равно свяжитесь. Все те, кто недоволен самодержавием, до поры до времени - наши попутчики. Это и стратегия партии большевиков.

Канг Чоль провожает друзей. Гаврила говорит:

- А может все-таки, поедешь с нами в Москву? Что тебя удерживает здесь, Чоль? А там, столица, матушка всея Руси. Она каждого примет, не даст пропасть...

- Он и здесь не пропадет, - усмехается Алексей. - В отличие от тебя, вечного студента, Чоль знает, чего хочет и прямо идет к цели. Мы еще увидим его в Москве, и кто знает, каким человеком он прибудет туда.

- У каждого своя дорога в этой жизни, - добавляет Липатов. - Я тоже думал о том, чтобы предложить Канг Чолю поехать со мной в Москву. Но я знаю, что он не согласится. Здесь его соотечественники, и он нужен им. Верно, Чоль?

- Верно. Куда я от своего народа. Но хотелось бы побывать в Москве. Скажем, годика через два-три...

Липатов отводит Канг Чоля в сторону.

- Когда хорошенько обоснуешься, свяжешься с человеком, о котором я тебе рассказывал. Это наш проверенный товарищ. Через него будешь получать задания, литературу и разные новости о партийных делах. Пока мы с ним решили, что тебе надо вплотную сойтись с корейскими обществами, познать их изнутри, найти среди их членов единомышленников. Будь предельно осторожен. Ну, давай, прощаться...

Изба-читальня в корейском квартале.

Канг Чоля встречает невысокий кореец в круглых очках, весь седой, но удивительно моложавый на вид.

- Кажется, впервые вижу вас...

- Да, я в первый раз у вас. Как много у вас книг...

- Не сказал бы что много,- мягко возражает библиотекарь. - Всего пятьсот тридцать четыре экземпляра. Из них восемьдесят шесть на корейском языке.

- Но ведь это только начало.

- Конечно, конечно. Мы всего только существуем третий месяц. Да, а вы откуда будете?

- Около полутора лет назад прибыл в Россию. Жил в деревне, а последние два месяца занимался очень интересным делом. Помогал русскому ученому изучать быт и традиции корейцев, обосновавшихся в крае. Проехали от Артемовска до Владивостока.

- Неужели? - поражается собеседник. - Интересно, а для каких целей ему это понадобилось?

- Есть такая наука - изучение переселения народов. Ведь, по сути, все народы пришли откуда-то, что-то принесли с собой, что-то переняли у местных. Меняется язык, быт, традиции. И все это, видимо, надо изучать. Наше будущее скрыто в прошлом.

- Я вижу, вы человек ученый, - уважительно произносит библиотекарь. - А чем будете заниматься во Владивостоке?

- Хочу открыть воскресную русскую школу для взрослых корейцев.

- Очень хорошая задумка, - в голосе библиотекаря одобрение. - Выходит, вы хорошо говорите по-русски?

- Да как вам сказать... Учусь пока. Кстати, я не представился. Ким Канг Чоль...

- Я тоже Ким. Ким Бон Иль. По-русски будет Борис Ильич.

Они обмениваются рукопожатием.

- И когда вы рассчитываете открыть школу?

- Сначала я должен сдать экзамен в гимназии. Другое беспокойство - будут ли желающие учиться в этой школе?

- Обязательно будут, - заверяет Бон Иль. - Всем буду говорить про вас. Потом у нас же есть общество "Кунгминхве". Слышали?

- Да.

- Я познакомлю вас с его членами. И знаете что, было бы замечательно, если бы вы подготовили доклад обо всем увиденном в корейских деревнях. Договорились?

- Хорошо. Только не обессудьте, если получится неинтересно.

- Если человек много видел и не может рассказать об этом другим, то для чего он это видел?

Бон Иля отвлекает посетитель. Канг Чоль осматривает книги. Те, что на корейском языке в потрепанном состоянии, без обложек, с оторванными страницами, со следами подтеков.

Канг Чоль гладит корешки книг. "Ничего, - шепчет он растроганно, - мы отреставрируем вас, и вы еще долго будете нести свет знаний людям".

Зато русская литература в отличном состоянии. Сразу привлекает внимание полка, уставленная новехонькими фолиантами в превосходном кожаном переплете и золотыми тиснениями. Карамзин. "История государства Российского". И рядом табличка: "Дар попечительского совета гимназии г. Владивостока".

- А где вы остановились? - подходит Ким Бон Иль.

- Пока в гостинице, но хочу съехать. Может, кто-то в этом квартале сдаст квартиру?

- Есть тут одна вдова. Постараюсь разузнать. А насчет школы... У нас ведь есть обычная школа. В воскресенье занятий нет, так что можно договориться.

- Это было бы просто замечательно!

Небольшой домик вдовы в корейском квартале. Невысокая женщина и худой мальчик встречают Канг Чоля с дорожным баулом.

- Добро пожаловать, - кланяется хозяйка.

Ужин. Женщина заканчивает рассказ о своей жизни:

- ... Все эти шесть лет после смерти мужа мыкала горе. Иногда просто умереть хочется.

- Эти мысли вы бросьте, - говорит Канг Чоль. - Вон у вас какой сын растет. Зиму переживем, вы не беспокойтесь на этот счет. По весне купим кур, заведем свиней. А то, что мальчику не в чем ходить в школу - тоже не беда. Завтра справим ему обувь и одежку. Он еще выучится и станет большим человеком. Скажем, профессором. Верно, Дян Гиль? Ты хочешь стать профессором?

Мальчик смущенно кивает головой.

- Как договорились, арендную плату я буду вносить за месяц вперед. И потом, - Канг Чоль улыбается, - мне же надо тоже три раза в день питаться. За это я плачу отдельно. Нет, нет, не возражайте. Вот... примите деньги.

- Не знаю даже как благодарить вас, - растроганно произносит вдова.

- Главное, кормите хорошо - вот самая лучшая благодарность. И еще - всю мужскую работу мы будем делать вместе с Дян Гилем. Хорошо, братишка?

И опять робкий кивок головы.

- Э-э, так не годится, Дян Гиль. Когда старший приказывает - надо отвечать "слушаюсь". Как солдат.

- Слушаюсь, - повторяет мальчик, и улыбка озаряет его лицо.

Бобринцев выдает Канг Чолю разрешение на открытие школы:

- Желаю вам успехов! Будут вопросы, всегда рад помочь. Впрочем, вы и так будете ежемесячно приходить к нам за пособием. Да, да, вы не ослышались, вам полагается пособие из благотворительного фонда купечества Приморского края.

- Спасибо вам за все. Думаю, русские никогда не пожалеют о своем сочувствии к корейцам-переселенцам.

- Рад слышать это, весьма рад...

Корейская харчевня. Канг Чоля и Бон Иля встречают трое мужчин. Бон Иль представляет их:

- Председатель общества "Квонопхе" Ли Донг Хи, его заместитель Пак Сонг Гван и командир Хлм Бом Дин.

- Рад с вами познакомиться, - говорит Ли Донг Хи. На нем европейский костюм с бабочкой. - Слышал, что вы зачинаете хорошее дело. Не понимаю, как это наше общество упустило такой важнейший участок работы...

- Весь вопрос в специалистах, учитель, - почтительно вставляет его заместитель. На нем тоже европейский костюм. - Ведь, согласитесь, не каждый может преподавать русский язык.

- Причин для бездействия уйма, дорогой мой Сонг Гван, - мягко журит его Ли Донг Хи. - Каждый из руководителей общества, кто владеет русским, должен впрячься в преподавательскую деятельность. Это, пожалуй, одна из главных практических задач общества. Как мы можем объединяться с русским пролетариатом, не зная языка? А в том, что мы должны объединяться для общей классовой борьбы, это - бесспорно.

- Наша главная задача - освободить Корею от колониального ига японцев, - вмешивается командир Хом. Одежда его смешанная: поверх русской косоворотки наброшена толстая безрукавка, которая в ходу у жителей северных провинций Кореи. Крупная голова с властным лицом посажена на такие широкие плечи, что туловище над столом кажется квадратным.

- Никто не отрицает этого, командир Хон. Но это - задача стратегическая. Ведь понятно, что рейдовыми походами Корею не освободить, нужна крепкая организация из десятков тысяч людей, объединенных единой идеей, нужны средства, чтобы закупать оружие, издавать газету. Для этого необходимо, чтобы переселенцы крепко встали на ноги. А это невозможно без знания русского языка, образования.

- Когда люди станут жить хорошо, они забудут, что такое родина. Для богатых - родина там, где лучше, - не сдается Хон Бом Дин.

- Может не стоит затевать наши обычные споры, - предлагает Сонг Гван. - Лучше послушаем гостя, как он попал в Россию.

Канг Чоль рассказывает и в памяти у него оживает прошлые события. День рождения сына, поединок с японским офицером, смерть жены, партизанский отряд...

Когда Канг Чоль заканчивает рассказ, в комнате на миг наступает тишина.

- Да, через что многое пришлось вам пройти, - произносит с сочувствием Ли Донг Хи. - Буду рад, если вы вступите в наше общество.

Командир Хон неожиданно предлагает:

- Хотите возглавить один из моих отрядов, чтобы весной устроить поход в Корею?

Все с интересом ждут ответа.

- Я не готов дать вам ответ на этот вопрос сегодня, - честно признается Канг Чоль. - Мне надо осмотреться. Но в моем сердце, так же, как и в вашем, горит ненависть к японским захватчикам.

- Хорошо сказал, - Ли Донг Хи поднимает чашечку. - Давайте выпьем за успехи Канг Чоля! За то, чтобы он в кратчайшие сроки подготовил десятки, сотни новых учителей русского языка!

Первый урок Канг Чоля. Шестнадцать человек ждут, что он скажет. Самому старшему, что сидит на задней парте, пожалуй, за сорок, остальным - двадцать - двадцать пять. А самый юный ученик сидит перед ним. Это Дянг Гиль.

- С сегодняшнего урока дня вы будете изучать великий русский язык, - произносит Канг Чоль. - Великий потому, что этим языком пользуются десятки народов, населяющих Российское государство, от Черного моря - до Тихого океана, от Средней Азии - до Северного ледовитого океана. Это шестая часть всего земного шара. Почти в сто раз больше, чем Корея. И вы тоже скоро будете свободно разговаривать на этом языке, сможете объехать эту громадную страну, общаться со многими народами. Вы...

- А кто нам позволит? - неожиданно прерывает его чей-то насмешливый голос из задних рядов.

Канг Чоль смотрит туда.

- В любой школе принято поднимать руку прежде, чем задавать вопрос. И потом, когда задают вопрос, то привстают.

- Мы что маленькие дети? - раздается опять тот же голос.

- Да. Мы очень маленькие дети, которые еще не умеют разговаривать. И поэтому, может, и правильно делают, что нам не разрешают ехать вглубь России. Но я уверен, придет время и корейцы, живущие в России, станут полноправными членами одной большой семьи. Но для этого всем нам предстоит много трудиться и многому научиться. В первую очередь, языку. Вот вы, молодой человек, любитель задавать вопросы, выйдите сюда к доске...

Тот молча повинуется и перед взором слушателей школы предстает довольно высокий крепыш лет двадцати двух, с головы до ног одетый в русское платье: черный пиджак, красная косоворотка, серые брюки и хромовые сапоги в гармошку, которые придают всему облику особенный шик.

- Вы говорите по-русски? - Канг Чоль старается чисто выговаривать каждое русское слово.

- Да, говорить, - гордо отвечает парень.

- Как вас зовут?

- По-корейски Ман Доль, а по-русски Матыбей.

- Матвей, - поправляет Канг Чоль. - Где работаете, Матвей? Ну, что делаете?

- Моя трактир работай, гостя стречай, кусно корми...

- Хорошо говоришь по-русски, Матвей. А писать и читать умеешь?

Матвей смеется и уже по-корейски произнес:

- Если бы я умел читать и писать, то зачем притащился бы в эту школу в свой выходной день. Я бы лучше водку пил да пиво...

- Что ж, Матвей, я уверен, что при старании вы обязательно добьетесь своего. Если к тому же не будете перебивать учителя, смеяться над школой и считать себя умнее всех, то добьетесь результата еще быстрее. А сейчас я назначаю вас своим помощником, и таких помощников, знающих лучше других русский, у меня будет несколько. К каждому из помощников мы прикрепим двух-трех слушателей. Садитесь, Матвей. Итак, мы первым делом познакомимся с русскими буквами, которые сведены по порядку в так называемую Азбуку. Эта Азбука лежит перед каждым из вас. Она как корейский "дямопхо". Вглядитесь в первую букву русской Азбуки. Это буква "А". Ну-ка повторили все хором...

Слушатели не очень уверенно повторили: "А-а".

- Не очень внятно. Давайте еще раз... Вот теперь лучше.

Канг Чоль продолжает урок:

- В русском языке почти все буквы бывают большими и маленькими. Большими буквами начинается предложение, имена и названия. Поэтому в азбуке мы видим по два изображения буквы. И еще, что важно усвоить сразу, это то, что напечатанная буква отличается от буквы, написанной рукой. Смотрите, вот так пишется большая книжная буква "А", а вот так от руки. Выглядят они оба, конечно, необычно, но все зависит от навыка. А уж составлять из этих букв слова совсем просто. Берешь их и приставляешь друг к другу. Скажем, к "а" мы приставили "у". Получилось "ау".

- А что означает "ау"? - спрашивает кто-то.

- Ау? Русские так кричат, когда заблудятся. А-у-у-у...

По классу пробегает смешок. Видимо, каждый представил себе, как, заблудившись в лесу, будет кричать не родное "ёбо-о" , а диковинное "а - у-у".

Два часа занятий пролетают как единый миг. .

- Значит так, - говорит Канг Чоль напоследок, - к следующему занятию всем надо постараться выучить азбуку. Да, да, все русские буквы. Для этого лучше всего их несколько раз переписать вместе с корейскими буквами, обозначающих их звучание. А теперь попрощаемся по-русски. До свидания!

Слушатели дружным хором повторяют за ним: "До свидания!"

Канг Чоль выходит на улицу проводить слушателей.

- Учитель, неужели мы действительно выучим русский язык, и будем говорить совсем как русские?

- Конечно, - кладет Канг Чоль руку на плечо Денг Гиля. - И это произойдет гораздо раньше, чем ты можешь себе представить. А твои дети будут знать язык даже лучше чем русские.

- Возможно ли такое? - сомневается кто-то.

- Еще как! Пришлые люди всегда должны быть хоть на вот столечко, но умнее и проворнее, чем местные. Иначе просто не выживешь.

- Скорее бы наступило это время, - мечтательно сказал сосед Дянг Гиля по парте. - А то я все время боюсь русских. Особенно пьяных. Они как животные, не знаешь чего ожидать. То ли укусит, то ли лягнет...

- Все оттого, что не знаешь языка, - сказал идущий рядом с ним самый старший из слушателей. - Даже если умеешь ругаться по-ихнему, уже не страшно.

- А ругательства мы тоже будем учить, дяденька?

- Ругательствам сама жизнь научит, паря. Ха-ха...

На уроке Канг Чоля присутствует комиссия из городской думы. В ее составе несколько человек, в том числе и Бобринцев. Возглавляет комиссию член городской думы по вопросам инородцев господин Арбалаков Валериан Павлович.

Канг Чоль проводит урок как обычно, хотя в душе очень волнуется. Ученики тоже стараются - все дружно повторяют новые слова, и бойко отвечают на вопросы.

- Что ж, господин Ким, - подводит итоги Валериан Павлович после урока, - впечатление у меня сложилось хорошее. Не знаю, какой был уровень знаний русского языка у ваших учеников два месяца назад, но сейчас они, вполне сносно, говорят и пишут. Правда, ваш метод использования помощников меня поначалу шокировал, но потом я увидел, что он эффективен. А как вы считаете, господин Бобринцев?

- За сто минут занятий ученики успели повторить пройденный на прошлой неделе материал, изучить две грамматические категории, просклонять пять слов, написать небольшой диктант, разучить тридцать слов и составить на них предложения. Но самое существенное - своеобразный метод господина Кима позволил за время урока каждому ученику задать и ответить примерно на тридцать вопросов. И ко всему к этому я отмечаю высокую посещаемость школы - за время существования лишь несколько учеников пропустили занятия.

- Вы раньше работали учителем, господин Канг Чоль?

- Нет, господин Арбалаков. Но меня учила русская учительница, и от нее я перенял эту систему преподавания.

- Каков срок обучения в вашей школе?

- Три месяца. Из тех, кто захочет учиться дальше, а главное, захочет учить других, будем составлять отдельную группу.

- А вообще желающих много?

- На сегодня записалось двадцать семь человек.

- Неплохо, господин Ким. Позвольте пожать вашу руку и заверить, что со своей стороны буду оказывать посильную помощь. Кстати, с последним караваном судов пришло немало книг. Часть из них мы постараемся передать и библиотеке, и школе.

- Спасибо, господин Арбалаков.

- У вас есть какое-нибудь пожелание, господин Ким?

- Да. Мне хотелось бы, чтобы в корейских начальных школах ввели занятия русского языка...

- А сколько таких школ в городе?

- Два.

- И ни в одном не преподается русский язык? - удивляется Валериан Павлович.

- Не предусмотрено сметой, да и учителей такого направления у нас нет, - разводит руками Бобринцев. - Разве что школа господина Кима подготовит...

- Думаю, вопрос с оплатой решаем. Так что, видите, господин Ким, какие надежды мы возлагаем на вас.

Проводив комиссию, Канг Чоль возвращается в класс. Вся сидят и ждут его.

- Ну, как, учитель? - спрашивает Ти Кхан Муль, самый старший среди учеников. - Нас не... закроют?

- Почему нас должны закрыть? Наоборот хотят, чтобы таких школ было больше. Поэтому те из вас, кто захочет учиться дальше и тоже учить кого-то русскому языку, смогут этого добиться вполне. А вообще вы все молодцы, отвечали хорошо, внятно.

- Если бы вы нас предупредили, мы бы лучше подготовились, - говорит Пак Енг Гын, сосед Дянг Гиля по первой парте.

- Сам не знал о комиссии, - признается Канг Чоль. - Но это даже к лучшему. Да, а почему сегодня нет Матвея?

- Я слышал, учитель, что в их трактир пришли какие-то люди, избили отца Матвея и его самого, - говорит Кхан Муль.

- Когда вы это слышали?

- Позавчера, учитель. Хотел сходить туда, да как-то недосуг было.

- А вы знаете, где этот трактир?

- Конечно, учитель. Это возле поселка портовых грузчиков...

- Там рядом еще есть китайская харчевня?

- Верно, учитель. Если хотите, я провожу вас.

- Спасибо, но я знаю, где это... Вот что еще, мы могли бы устраивать дополнительные занятия по вечерам в среду. Но это сугубо добровольно. Кто хочет - поднимите руки.

Желающих оказалось семеро.

- Что ж, жду вас в среду вечером в семь часов. Будем заниматься, в основном, разговорной речью. А всем еще раз повторяю - везде и всюду, мысленно или вслух, говорите, говорите на русском. Сами себе задавайте вопросы и отвечайте. Активно используйте запас слов. А теперь, до свидания!

Канг Чоль выходит во двор. Там его ждет Дянг Гиль.

- Брат, можно я пойду с вами, - говорит он. - Хочу тоже видеть Матвейку.

- Хорошо, идем вместе, - соглашается Канг Чоль.

Над входом в трактир висит вывеска на двух языках: на русском просто - "Закусочная", а на корейском - очень подробно, что здесь подают острые густые супы из разной морской живности, жареное на углях мясо, вареные свиные ножки. Неизвестный художник даже нарисовал полную миску, от которой исходил густой пар.

Два окна с выбитыми стеклами говорят о неладном. Изнутри проемы занавешены одеялами. Дверь оказывается запертой.

- Давайте я перелезу через забор, - предлагает Дянг Гиль.

- Что ж, попробуй...

Мальчик проворно перебирается по ту сторону ограды и вскоре появляется с Матвеем. Голова у него замотана белой тряпкой, на правой скуле красуется огромный кровоподтек. Улыбается при виде учителя.

- Здравствуйте, учитель...

Отец Матвея лежит на нарах с перебинтованной ногой и рукой. На лице такие же, как у сына, свежие ссадины.

- От сына премного наслышан о вас, учитель Ким. Спасибо, что учите его уму-разуму. Может, их доля будет совсем другой, чем у нас, - тут он заходит сухим кашлем. - Сучьи дети... всю грудь отбили...

- Кто это вас так?

- Даже если скажу, что от этого изменится? - отец Матвея упрямо сжимает рот.

- А вы скажите, может, помогу чем-нибудь...

В ответе сдержанная ярость:

- Вся моя семья, как каторжная, работает с раннего утра и до поздней ночи, а эти сволочи приходят и вымогают деньги. Эх, ружья не было, перестрелял бы их как собак!

- Кто эти? Русские?

- Если бы русские - не так было бы обидно. Свои же, корейцы, собаки! Первый раз пришли, сказали от корейского общества, собираем деньги для освобождения Кореи. Надо, мол, оружие купить, разное снаряжение. Как откажешь? А потом еще раз пришли. Уже не просят, а требуют. Хорошо, я - тоже патриот родины, готов последнее отдать, но кто будет кормить семью, детей на ноги ставить? Но ничего не сказал, выложил деньги, а они говорят - мало. Не стал спорить - отдал все, что накопил за месяц. А позавчера опять пришли. И вот что они сделали, когда я отказался. Меня с сыном избили, перебили посуду на кухне, разбили окна. Сказали, что снова придут...

- А сколько их было?

- Трое.

- От какого общества они представились?

- Этого... как его... "Конопхве". Ну да бог с ними. Матбей, скажи матери, чтобы приготовила что-нибудь. Надо же гостя угостить...

- Вы не беспокойтесь, мы сейчас уйдем. Об одном только хочу спросить - вы и впредь будете держать закусочную.

- А что мне остается делать? Они меня, конечно, сильно отделали, но не настолько, чтобы я совсем поджал хвост. Еще раз изобьют - снова открою. Нас, Лянов, не так легко сломить!

- Я вам постараюсь помочь, - обещает Канг Чоль. - Буду работать у вас официантом. Пока они не объявятся.

- А может, они не объявятся, а? - в голосе Матвейкиного отца надежда. - Я человек не трусливый, но как подумаю об этих мерзавцах, что-то во мне слабеет. Как можно вот так прийти и отобрать средь бела дня у человека деньги?

- Деньги что, - усмехается Канг Чоль, - целую страну Корею самураи захватили и то ничего. Напрасно вы питаете надежду, что они не придут. Они явятся раньше, чем вы думаете. Так что, берете меня в работники?

- Пожалуй, придется взять...

Ночь, пора закрывать трактир. Хозяин провожает последнего посетителя до улицы. Канг Чоль протирает пол, а Матвейка возится с посудой на кухне. Вдруг дверь резко распахивается, и двое мужчин затаскивают трактирщика. Третий идет следом:

- Тихо, говорят тебе - тихо! А не то будешь так выть, что всем тошно станет! Закрой пасть, тебе говорят!

Он замахивается для удара, но тут к нему подскивает Канг Чоль:

- Ради бога, не бейте моего хозяина. Его только недавно избили какие-то негодяи, и он чувствует себя очень неважно...

- Эй ты, слуга, кого это твои грязные уста называют негодяями. Это мы что ли негодяи?

- Если вы его избили, значит, вы - негодяи, - простодушно говорит Канг Чоль.

- Ах ты, сукин сын! Бросьте хозяина и схватите этого слугу. Надо проучить его как следует...

Оба помощника тут же бросаются исполнять приказание. Тот, кто спереди, вытягивает руку, чтобы схватить Канг Чоля за горло, но тот перехватывает ее за кисть и резко рвет мимо себя вперед. Не ожидавший подобного приема, верзила падает и бьется головой о стену. Второй нападающий в растерянности.

- Что встал? - кричит главарь. - Этого сопляка испугался? А ну врежь ему, Увалень.

Тот, кого назвали Увальнем, принимает боевую стойку, выставив руки ладонями вниз. И в это же мгновение Канг Чоль в прыжке выбрасывает ногу и вырубает второго.

Главарь выхватывает нож, но не успевает им воспользоваться, так как на его голову обрушивается валек, которым предусмотрительно запасся Матвейка.

Вымогатели связаны. Канг Чоль перекидывает один конец веревки через потолочную балку и протягивает трактирщику. На другом конце делает петлю и надевает на шею главарю. Тот оживает и испуганно умоляет:

- Вы что... Вы что, люди? Простите, я не хотел, меня заставили...

- Кто заставил? Говори, иначе вот этих, тобою жестоко избитых людей, мне не остановить. Верно я говорю?

- Еще как верно, - закричал трактирщик и делает зверское лицо. - Я собственной рукой удавлю этого гада. Матбейка, а ну помоги мне...

- Говори, кто заставил?

- Общество "Конопхве".

- Имя, имя назови. Быстрее, а то не успеешь, сейчас они натянут веревку...

- Хон Бом Дин... Нас послал Хон Бом Дин...

Канг Чоль заставляет главаря изложить на бумаге свое признание, а затем отпускает вымогателей.

- Будем считать, что вы легко отделались. В следующий раз за веревку буду дергать я, и уже никто не сможет меня остановить. Идите и передайте тому, кто вас послал, что отныне никому не будет позволено отнимать деньги в пользу кого бы-то ни было. Вы меня поняли?

- Да, да, - кивают головой вымогатели и быстро покидают трактир.

Такое событие - грех было не отметить. И хотя уже было за полночь, Малофей достает бутылку первача, а его сын тут же приносит закуску. Трактирщик поднимает чарку.

- Еще несколько дней назад я с отчаянием думал, что все мое дело пойдет прахом. Но сегодня вернулась не только надежда, сегодня я обрел настоящего друга, с которым можно пойти и на смерть. Учитель Ким, рад, что мы встретились, рад, что мы будем друзьями! Заходи сюда в любое время, и в любое время тебе здесь встретят как друга!

Канг Чоль объявляет об окончании урока, и тут же на пороге возникает Хон Бом Дин.

- Здорово, Канг Чоль! Хорошо ты уделал моих ребят, даже заставил одного из них написать донос на меня. Молодец, удалой молодец, - он качает головой. - А ты подумал - ради чего я это делаю?

- Никакая цель не может оправдывать такие действия, - тихо, но твердо отвечает Канг Чоль.

- Хорошо, не оправдывай меня. Но я хочу, чтобы ты поехал сейчас со мной и посмотрел на мой партизанский отряд. Может, тогда хоть немного поймешь наши дела и поступки. Поедешь?

- Поеду.

На улице их ждет сопровождающий с лошадьми.

- Верхом-то доводилось ездить, учитель? - с усмешкой спрашивает Хон Бом Дин и, не дожидаясь ответа, проворно вскакивает на коня. И уже сверху наблюдает, как попутчик взбирается на седло.

Они объезжают деревню и углубляются в лес, устланный густым ковром из листьев. Иногда путь преграждают густые заросли орешника и тогда приходится слезать с лошади и вести ее на поводу. В одном месте Хон Бом Се вдруг поднимает руку.

- Лошадей оставим здесь, - и велит сопровождающему: - Будешь присматривать за ними...

Не успели они пройти и полста метров, как раздается грозный отклик:

- Кто такие? Стоять на месте или буду стрелять!

- Это Хон Бом Дин. Не узнаешь меня?

- А-а, как же, как же, командир...

Из зарослей кустарника выходит парень с ружьем. Одет он по-зимнему - ватные штаны, шуба из овчинки.

- Не замерз, Ду Вон?

- Так еще ведь не зима, что мерзнуть-то. А вот проголодался как собака - это точно, - жалуется часовой. - Увидите Юн Себа, скажите, пусть поторопится со сменой.

- А ты, с какого времени на посту?

- С десяти утра. Ни посать, ни посрать. А жрать до того хочется, что аж...

- Ладно, ладно, что захныкал-то, - обрывает его сурово Хон Бом Дин. - Юн обязательно услышит твои пожелания.

Большой бревенчатый барак. Из двух труб вьется дым. Они входят во внутрь.

По обеим сторонам помещения - нары. Посередине - широкий проход. На одном торце - большущая печка с котлом, на другом - небольшое свободное пространство, уставленное столом и табуретками.

Большая часть партизан лежит на нарах. Кто-то тихо напевает песню.

- Где ротный Юн? - громко спрашивает Хон Бом Дин. - Позовите его сюда быстро!

- Его сейчас никак не позовешь. Ни быстро, ни медленно, - с усмешкой замечает близлежащий партизан. - Нализался водки с утра и спит в своем закутке.

- Чего? Юн напился? Так ведь он никогда напивался...

- От такой жизни любой запьет, - философски замечает все тот же близлежащий. - Я бы тоже напился, да нечего.

- Ты что болтаешь? - вскипает Хон Бом Дин. - И вообще, встань, когда разговариваешь с командиром!

- А я откуда знаю, что вы командир. Вы здесь раз в пятнадцать дней бываете, а Юн все время с нами. Вот он - действительно командир, а кто вы - не знаю.

От такого заявления Хон Бом Дин впадает в ярость:

- Я тебе сейчас покажу, как не узнавать командира.

В его руке оказывается револьвер. Бузотер-философ вскакивает с нар.

- Командир Хон, ей богу простите. Темновато было, не заметил, что это вы. Эй, вставайте все. Строиться в две шеренги!

Построение занимает минут пять.

Хон Бом Дин оглядывает строй.

- А ну-ка рассчитайтесь по порядку номеров.

- Иль, и, сам, са...

В строю - 27 человек. Одеты кто во что горазд. Лица бойцов роднит худоба и угрюмость.

Хон Бом Дин обходит строй.

- Как поживали все это время, друзья?

Пауза, а потом кто-то из задних рядов без особого воодушевления сообщает:

- Да так и поживали.

- Я вижу, настроение у вас совсем неважное. Это никуда не годится. Вам еще здесь кантоваться месяца четыре, а вы уже пали духом. Как же мы весной двинемся в Корею?

- До весны еще дожить надо, командир. А на чумизовой баланде долго не протянем...

- Делается все возможное, чтобы обеспечить вас продуктами. Но и вы должны понимать, что лагерный распорядок должен выполняться. А я вижу, ряд постов не выставлен, часовых вовремя не сменяют, день еще не кончился, а многие валяются на нарах. Это никуда не годиться...

- Вы лучше это ротному скажите, если сможете. Уж он-то хорошо соблюдает порядок...

Эта насмешливая реплика оживляет строй.

- Терпел, терпел и дотерпелся...

- Да, если и ротный не выдержал, то значит конец...

Хон Бом Дин вскидывает голову.

- Кто сказал - конец? Ты? Ну-ка выйди сюда.

Боец лет тридцати делает решительный шаг вперед.

- Да, я сказал - конец. Может, я неправ, тогда убеди меня в этом, командир...

- Не узнаю тебя, Вон Гук. Мы же вместе совершили два рейда по Корее, били японцев и мечтали освободить родину. Неужели ты сдался сейчас, когда ничего здесь не угрожает, когда надо только преодолеть временные трудности...

- Ничего у нас не получится, командир. Надо, чтобы восстала вся Корея, но этого не происходит. Никому, кроме нас, дела нет до освобождения. Ну а мы? Дважды совершали рейс, и что сделали? Убили с десяток япошек. Ну совершим еще пять рейдов и убьем сто или даже тысячу. Ничего от этого не изменится. Разве что наша жизнь так и пройдет в лесу. А я тоже хочу пожить свободной жизнью в России. Пахать землю, строить дом, жениться, растить детей...

- Значит, ты хочешь уйти из отряда? Уходи! Никто тебя не держит...

- Меня держит страх высылки в Корею. Так же, как и многих других... Но мы все равно решили, что завтра пойдем с поднятыми руками к местным властям.

- Мы, говоришь... Хорошо, выходите все, кто хочет уйти...

Строй делает шаг. Остаются четверо. Хон Бом Дин собирается разразиться гневной тирадой, как его опережает Канг Чоль.

- Напрасно вы думаете, что ваша судьба не волнует вашего командира Хо Бом Се. Мы как раз и приехали, чтобы обсудить вместе с вами проблему вашей легализации. В администрации города, края есть чиновники, которые занимаются вопросами переселенцев. Мы встретимся с ними и обговорим ситуацию. Скорее всего, будем добиваться, чтобы вас оформили как сезонных наемных рабочих. А через полгода получите постоянный вид на жительство.

- Это было бы просто здорово! - произнес кто-то мечтательно. - Неужели это возможно?

- Да. Сейчас отношение властей к переселенцам очень благожелательное. Но до благополучного решения, вам всем придется еще какое-то время пожить здесь. Но надо убрать следы партизанского быта - спрятать оружие, боеприпасы, разровнять окопы, завалить потайные ходы выходы из казармы. Составить общий список людей, год рождения, род занятий, семейное положение. Займитесь изготовлением "диге". Оно понадобится, пожалуй, каждому в ближайшее мирное время...

Возвращаются обратно, когда уже начинает темнеть. Возле дома Канг Чоля Хон Бом Дин говорит:

- Благодарю за то, что не дали мне уронить свою честь и достоинство. Мне надо хорошо подумать о своих действиях - что-то в последнее время все идет не так. Наверное, это моя вина. Завтра я с запасом продуктов переберусь в отряд и сделаю все, о чем вы просили. И буду находиться с бойцами до тех пор, пока не решится их судьба. Еще раз спасибо вам. И... я хотел бы, чтобы мы стали друзьями.

Последние слова суровый командир произносит почти шепотом и протягивает руку.

Канг Чоль останавливается перед каменным особняком и смотрит на бумажку, которую держит в руке. Название улицы, номер дома и фамилия владельца совпадают.

Служанка в белом передничке проводит Канг Чоля в кабинет, где его встречает крупный мужчина с представительной внешностью.

- Ахтуров Виктор Владимирович, - представляется он. Давно, давно ждем. Прошу сюда... Вы у нас первый кореец, так сказать, из среды, потенциально питательной для наших идей. Ну, рассказывайте о себе, о школе... Да, да, о школе... Мне писал Вениамин про ваши дела и просил помочь в случае чего. Надеюсь, у вас все благополучно?

- Да, у меня лично все благополучно. Но есть один вопрос, который мне будет трудно решить в одиночку...

И он рассказывает об отряде Хон Бом Дина.

- Есть такая русская пословица - на ловца и зверь бежит. Так вот, нашему ремонтному доку нужен значительный запас леса. Ваш отряд как раз мог бы заняться этим. Детали работы, оплаты, обустройства и тому подобное обговорите с нашим десятником. Насчет оформления людей я поговорю с директором нашей компании. Думаю, никаких затруднений не будет. Единственное, говорите, одни корейцы? А по-русски говорят? Значит, переводчик нужен... Вы обеспечите? Отлично! Лесную концессию мы приобрели месяц назад у купца Матюхина, так что бараки, кухня все еще целые. Даже инструмент.

- Есть некоторые моменты. Не уверен, что артель имеет опыт по части лесоповала. Потом, одеты они слишком легко...

- Это вопросы решаемые. Главное, чтобы люди обязательные были, не напивались до одурения, сами себя обихаживали. Когда можно будет перебросить их на место работы?

- Послезавтра утром...

Отряд Хон Бом Дина превращается в артель лесорубов. Переводчиком у них - Ти Кхан Муль. После ужина окрестность вокруг барака оглашается дружными криками. Это корейцы-лесорубы вслед за учителем хором повторяют русские слова.

Летний день. Канг Чоль идет по улице. Раздаются крики юных разносчиков газет:

- Российский царь объявил войну Германии! Начало войны между Россией и Германией. Есть первые убитые и раненые...

Канг Чоль покупает газету, просматривает аншлаги и идет дальше.

Знакомый кабинет в доме Артухова.

- Вы уже в курсе дела, Виктор Владимирович? - спрашивает его Канг Чоль.

- Да. Случилось неизбежное. Сколько горя и бедствий принесет война.

- Как вы думаете, кто победит?

- Опыт истории показывает, что поражение для страны часто оборачивается или свержением монархии, или более жесткой диктатурой. Будем ждать решений ЦК партии. А вот с вами хотел увидеться вот по какому поводу. Нам стало известно, что на вас заведено досье в секретной охранке.

- Чем это мне может грозить?

- В худшем случае лишением российского гражданства и высылкой в Корею. Вы разве не замечали слежки за собой?

Канг Чоль задумывается.

- Да, замечал. Каждый раз старался сбить их со следа...

- Вы упускаете из виду провокаторов. Словом, вам надо срочно уехать.

- Куда и как?

- Конечно, нелегально. Скажем в Москву.

- А если мне пойти добровольцем на фронт?

- Если не боитесь, то, пожалуй, это хороший выход. Во-первых, там тоже надо вести агитационную работу, а во-вторых, партии скоро понадобятся люди, знающие военное дело. Вы ведь в прошлом офицер?

- Да, так что войной меня не испугать, - отвечает с улыбкой Канг Чоль.

Третье отделение секретной охранки. Агент достает папку, на которой написано: "Дело Љ47. Ким Канг Чоль". Просматривает подшитые документы. В самый конец клеит газетную вырезку. Ее содержание:

"На защиту отечества!

Обращение группы добровольцев ко всем корейцам Приморья.

Уважаемые соотечественники!

Выступить в газете нас побудило не тщеславное чувство людей, возомнивших себя героями. Да, мы записались добровольцами в действующую армию и не видим в этом ничего особенного. Но есть немало соотечественников, которые спрашивают - зачем вы это делаете? Или принимаются отговаривать. Вот им и хотим ответить через газету, что мы являемся гражданами России, а священный долг каждого гражданина - встать на защиту отечества в минуту опасности.

Конечно, у нас есть отцы и матери, братья и сестры, другие близкие родственники. Им будет тяжело, если кто-то из нас не вернется. Но им не будет стыдно за нас, никто не упрекнет их за то, что их сыновья укрывались от воинского долга. А мы будем исполнять солдатскую службу так, как подобает.

Солдаты-добровольцы:

Ан Герасим, Бягай Платон, Дон Сергей,

Ким Андрей, Ким Константин (Канг Чоль),

Ким Серафим, Лигай Семен, Нигай Петр,

Огай Тимофей, Тигай Трофим".

Агент пишет на папке: "В связи с отъездом объекта в действующую армию дело Ким Канг Чоля направить в архив".

Вокзал. Военный оркестр играет марш "Прощанье славянки". Канг Чоль с группой добровольцев уезжает в армию. Его провожаю многие бывшие ученики школы. Среди Дянг Гиль.

Гудок паровоза. И вскоре воинский эшелон с новобранцами скрывается вдали.

Учебная школа полковых разведчиков. Взвод Канг Чоля занимается упражненями по штыковому бою, потом преодолевает полосу препятствий. Потом солдат выстраивают в две шеренги, и перед ними появляется неказистый унтер-офицер. Он окидывает строй оценивающим взглядом и заявляет:

- Я унтер-офицер Веретенников. Буду учить вас рукопашному бою. Правофланговый, выйти из строя?

У правофлангового Петрова - рост под два метра, плечи - косая сажень. Унтер дает ему в руки трехлинейку с примкнутым штыком и приказывает: "Нападай!"

Петров сначала растерянно топчется на месте, затем идет на унтера, опустив штык к земле. Но не успевает сделать и трех шагов, как унтер стремительно бросается ему навстречу и хватает за винтовку. Резкое крутящееся движение, и оружие оказывается в его руках. Петров запоздало кидается к противнику и тут же замирает, поскольку штык уперся ему прямо в грудь.

Строй ахает.

- Показываю еще раз, - весело объявляет унтер-офицер. - Рядовой Петров, возьмите снова винтовку! Нападай!

На этот раз Петров идет уверенней, крепко стиснув в своих лапищах оружие. И снова унтер, увернувшись от острия штыка, со всего размаху прыгает на солдата. Используя винтовку как перекладину, он своими ногами оплел толстые икры противника. Петров падает как подкошенный: винтовка снова - в руках ловкого унтера, а штык метит прямо в грудь.

- Кто желает сразиться со мной? - острый взгляд унтера пробегает по шеренге солдат и останавливается на Канг Чоле. - Эскимос?

- Нет, кореец.

- Кореец? - удивляется унтер-офицер. - Не одну сотню солдат мимо себя пропустил, а корейца впервые встречаю. Чем силен, кореец? Борьба, джиу-джитсу?

- Тхеквондо. Похоже на джиу-джитсу...

- Выходи, - командует унтер-офицер. - А теперь представь, что я вражеский солдат, которого ты должен взять в качестве языка. Нападай!

Дав такую команду, унтер вытаскивает из кармана воображаемый портсигар, а из него - воображаемую сигарету и делает вид, будто закуривает. А сам искоса наблюдает за приближением Канг Чоля.

Канг Чоль ясно понимает трудность поставленной задачи и поэтому для начала делает угрожающий наскок. О-па!

Унтер-офицер тут же ныряет вниз, пытаясь схватить за ноги противника, но Канг Чоль перепрыгивает через противника.

Унтер вскакивает и быстро оборачивается, но получает мощный удар в грудь, который валит его на землю. Канг Чоль стремительно набрасывается на поверженного противника и заламывает руки за спину.

Солдаты разражаются криками восторга.

Унтер, нисколько не обескураженный поражением, жмет руку Канг Чолю.

- Молодец, кореец.

Казарма. Взвод выстроен в проходе между двумя рядами коек.

- Рядовой Ким, выйти из строя!

- Слушаюсь, ваше благородие!

Канг Чоль трогает плечо впереди стоящего солдата: тот делает два шага - прямо и вправо, чтобы уступить дорогу.

- Рядовой Ким, вы до конца учебы поступаете в распоряжение унтер-офицера Веретенникова. Взвод, направо! Шагом марш!

Взвод проходит мимо Канг Чоля. Многие сочувственно улыбаются ему.

Унтер-офицер Веретенников входит в казарму.

- Здравствуй, рядовой Ким!

- Здравия желаю, господин унтер-офицер!

Веретенников с улыбкой протягивает руку.

- Ты с какого года, Ким?

- С девяностого, господин унтер...

- Да хватит тебе тараторить, - прерывает его Веретенников. - Когда мы вдвоем, зови меня Алексеем Степановичем. Все-таки я на десять лет старше тебя, браток.

- Не может быть, - поражается Канг Чоль. - Я думал, вам от силы двадцать восемь - тридцать...

- Белобрысый я, поэтому кажусь молодым. А ведь мне довелось и в русско-японской поучаствовать. Вот там-то я и заинтересовался рукопашным боем. Понимаешь, какая петрушка, японского солдата ну никак не сравнить с русским. Что рост, что вес. Думали шапкой закидать. Но бесстрашным оказался японский солдат, потому как хорошо обученный. Особенно это заметно по рукопашному бою. Сколько наших солдат полегло из-за незнания приемов. Я тоже был ранен штык-ножом в живот, полгода валялся в госпитале, чудом выжил. И дал себе слово - научиться драться не хуже самураев и других научить. Вот пособие задумал...

Алексей Степанович достает из-за пазухи толстую тетрадь. На обложке написано - "Азы рукопашного боя". Много карандашных рисунков.

- Все, что здесь написано, перенято у многих бойцов. Вот, скажем, выходцы из севера - ханты-мансийцы, эскимосы - прекрасные борцы. Опять же, метко бросают аркан. Кавказцы ножи хорошо метают. Есть русские - очень умело дерутся на кулаках. А вот у тебя - необычный удар ногой, я такого еще не встречал. Хочу научиться у тебя этому приему и кое-чему еще. Если, конечно, захочешь показать.

- А солдаты решили, что вы из меня кашу-машу хотите сделать, - смеется Канг Чоль. - Покажу все, что умею, и сам поучусь у вас.

- Вот и прекрасно!

Канг Чоль ассистирует Веретенникову на показательных занятиях, выступает спаринг-партнером. Темы самые разнообразные - самооборона голыми руками, действия с холодным оружием, штыковой бой.

Веретенников спрашивает Канг Чоля:

- Скоро ваш выпуск. Не желал бы остаться в полку в качестве инструктора?

- Если бы я попал сюда с фронта, может быть, - признается Канг Чоль. - А так, хочется испытать себя в настоящем бою.

- Хорошо тебя понимаю, - унтер кладет руку на плечо напарника. - Верю, из тебя выйдет хороший разведчик. Ты человек отважный, но помни, что осторожность никогда не помешает.

Теплушка воинского эшелона, несущегося на всех парах в сторону фронта. Кто-то играет на гармошке и поет. Канг Чоль сидит на нарах и читает книгу. Иногда он закрывает ее и повторяет наизусть прочитанный текст. На обложке название: "Грамматика русского языка". Слышен Гул орудийной канонады.

Двор, саманная хата, вечер. Поручик спрашивает Канг Чоля:

- Фельдфебель Ким, что за странная фамилия? Ты что, чукча?

- Никак нет, ваше благородие. Кореец.

- А-а, так ты из Приморья. Наш полковой командир как раз оттуда, рассказывал про вашего брата. А теперь, слушай сюда. Ты попал во взвод полковой разведки. Мой взвод. Моя фамилия - Колбин. Не знаю, чему тебя учили в учебном полку, но если ты не подойдешь моим орлам, будешь отправлен в обычную пехтуру. Понял? А теперь - прошу за мной...

Блиндаж. Коптилка. Нары. Кто заходится в кашле.

- Старший унтер-офицер Никитин, - зовет поручик.

- Я, ваше благородие.

- Прими новичка, фельдфебеля Кима. Накорми, напои и уложи спать. А завтра посмотрим, кого нам прислали.

- Слушаюсь, ваше благородие!

Канг Чоля усаживают за небольшой столик, и вскоре перед ним появляется котелок, наполненный каким-то варевом, и ломоть хлеба. При свете коптилки лицо Никитина не вырисовывается отчетливо, но по голосу видать, что это веселый человек.

- Вот, попробуй шнапс. Это немецкая водка, - он протягивает железную кружку.

Канг Чоль безропотно выпивает и принимается хлебать щи. Неожиданно его ложка цепляет что-то: это оказывается добрый кусок мяса. Он целиком отправляет его в рот и давится. Никитин стучит кулаком по спине и добродушно советует:

- Не спеши. Как насытишься, падай на любое место.

Никитин показывает Канг Чолю расположение взвода и кратко рассказывает о боевой ситуации:

- Странное затишье творится на нашем участке. И это очень удивляет отцов-командиров. Они требуют быстрее доставить им "языка" и непременно офицера. Как будто они валяются под каждым кустом пьяные и нас дожидаются. Линию фронта на позиции полка перейти очень трудно. Немцы понастроили огневые точки, а местность, сам видишь, как голый зад. Все простреливается насквозь. Но ничего, наш взводный что-нибудь да придумает. Лихой разведчик!

В его словах неподдельное восхищение.

- Вот что, Ким, надо бы тебе, конечно, дать время освоиться, а потом драть шкуру. Но, извини, нету времени. Сразу принимай второе отделение и доказывай, что не лыком шит. Ребята по-разному примут тебя, все-таки их командир - лихой был унтер Сизов. Василий Сизов, вечная ему память, В тыл к немцам ходил восемь раз, а на девятом не уберегся. Четверо их было, лишь один вернулся.

Канг Чоль знакомится со своим отделением. По списку их семеро, но в данный момент присутствует лишь трое.

- Рядовой Корзухин...

- Рядовой Балабин...

- Рядовой Кормилин...

Скоре всего со сна солдаты кажутся такими юными - припухлые губы, созерцательные глаза. Только у Корзухина по краям рта прочерчиваются жесткие складки - следы ужаса и смерти.

- В рукопашную сходился с немцем, Корзухин? - спрашивает Канг Чоль.

- Было дело. Весной ходили в разведку, мы тогда на Западной Двине стояли, и на обратном пути напоролись на патруль. Их двое, а нас - трое. Одного-то наш отделенный взял на себя, а я с Ивановым, он потом погиб от шрапнели, схватились со вторым. Ох, и здоровый гад оказался. Так и скрутил бы нас обоих, если бы его не заколол унтер...

- А я еще не ходил за языком, - признается Кормилин. - Как подумаю, что кого-то надо ножом, так сердце холодит.

- Сумеешь, - усмехается Корзухин. - Когда он - тебя, или ты - его... сумеешь. Был такой у нас Жмакин, раньше в цирке работал. Вот кто ножи метал! Жаль, после ранения в какую-то тыловую часть отправили.

Поручик Колбин спрашивает Никитана:

- Ну, Никитин, познакомился с корейцем? Как он тебе?

- Языка еще не показал, - то ли в шутку, то ли всерьез отвечает унтер-офицер.

- А знаешь, что в его рекомендациях написано? Что он - инструктор рукопашного боя. Это действительно так, унтер-офицер Ким?

- Так точно, господин поручик, - отвечает Канг Чоль.

Поручик внимательно смотрит на него.

- Хорошо, проверим на деле. А теперь, слушайте сюда. Через четыре дня пойдем на поиск языка. Как думаете, почему через четыре дня?

- Подготовка? - спрашивает Никитин

- Нет. Думайте! - Колбин смотрит на небо. - Ответ там.

- Луна, - догадывается Канг Чоль. - Маленькая будет.

- Верно, - кивает офицер.

Ночь. Передовая линия фронта. Канг Чоль вместе с Никитиным участвует в смене наблюдателей.

Пехотинцы встречают разведчиков как старых знакомых.

- Отсюда до немцев метров восемьсот, - говорит Никитин. - Вот так прямо как раз находится та речка, о которой говорил господин поручик. Рядовой Вохринцев, как прошло наблюдение?

Из темноты выдвигается широкоплечий крепыш.

- Людей в немецких окопах поубавилось заметно. Долговязого фрица в очках так и не видел за целый день. Зато в прилеске начали рубить деревья. Никак новую огневую точку ладят.

- Так, так, это интересно. Что-то затевают фрицы, - делает вывод Никитин. - Но над этим пусть голову ломают командиры. Для нас важно добыть языка.

Учебное занятие. Один из разведчиков изображает часового. Никитин показывает на него Канг Чолю и кивает. Тот ползет, скрываясь за накатом блиндажа, а потом в стремительном броске нападает на часового и обезоруживает его.

На стене блиндажа висит кавалерийский палаш. Канг Чоль снимает его, пробует лезвие на остроту.

- Нравится? - спрашивает Никитин.

- Я хотел бы взять его с собой.

- Бери, мне не жалко. Только в нашем деле он ни к чему. А вот нож обязателен.

Он вынимает нож и показывает рукоятку, на которой вырезаны зарубки.

- Каждая из них означает вылазку в тыл противника...

Поручик Колбин лично проверят экипировку разведчиков, собравшихся в поиск.

- Всем попрыгать на месте. Начали! Раз-два, раз-два... Рядовой Кормилин, сними с пояса флягу. А у тебя, - офицер обратился к Вохринцеву, - что-то звенит в карманах... А теперь, всем повернуться кругом. Кру-гом!

Колбин останавливается позади Канг Чоля.

- И как вы будете вытаскивать саблю из-за спины?

- Разрешите показать, господин поручик?

- Да, да, покажи, голубчик...

Канг Чоль делает несколько шагов назад к кустам орешины. С неожиданным проворством выхватывает из-за спины палаш и рубит с поворотом. Мгновенно обернувшись кругом, застывает в боевой стойке. И только тут за его спиной ветка орешины с шелестом падает на землю.

- Прямо как... в цирке, - качает головой Колбин. - Посмотрим, каково это в настоящем бою. Всем встать в круг!

Поручик рисует палочкой на земле.

- Вот расположение немецких окопов и огневых точек. Наш маршрут - пройти по дну мелкой речки и затаиться. В назначенное время наша артиллерия начнет обстрел. Под его прикрытием вплотную приблизимся вот к этой огневой точке. Захватываем ее и устраиваем засаду. Захватываем только офицера. Возвращаемся тем же маршрутом. Задача ясна?

Сумерки.

- Бегом марш до ручья! - командует Колбин, и группа разведчиков цепочкой устремляется в сторону немецких окоп.

Добираются до лощины и дальше ползком.

Вдруг сзади них начинается орудийная пальба. Снаряды со свистом проносились над головами. Канг Чоль тесно прижимается к земле, которая вздрагивает от близких разрывов.

Команда Колбина:

- Вперед!

Группа бежит туда, в огонь и дым, чтобы вслед за уходящими разрывами оказаться в безопасной зоне.

Орудийная стрельба прекращается.

- Всем лежать на месте, - командует Колбин. - Ким и Вохринцев за мной!

Они спускаются во вражеский окоп.

- Хальт! - кричит кто-то. - Кто идет?

- Свои, - отвечает на немецком Колбин. - Кто еще уцелел?

- Боюсь, что всех накрыло прямым попаданием. А я стоял на посту и вот уцелел...

Немецкий солдат закидывает винтовку на плечо и идет им навстречу. Вдруг он останавливается и начинает срывать оружие. Канг Чоль бросается вперед и рубит его палашом.

Блиндаж разворочен снарядом.

- Устраиваем засаду, - решает поручик. - Никитин с Корзухиным - вон туда, Ким...

Немецкий патруль появляется, особенно не скрываясь, освещая путь летучей мышью. Их четверо. Возле блиндажа один из них крикнул:

- Курт, Ганс, как вы тут? Похоже, их всех тут накрыло, господин лейтенант...

И тут сверху на них сваливаются разведчики. Короткая схватка. Канг Чоль уже занес кинжал для удара, но вовремя заметил офицерский погон. Оглушает его рукоятью и кричит:

- Офицер у меня.

Разведчики спешат назад, но их накрывает немецкая артиллерия. Снаряды рвутся рядом. Канг Чоль прикрывает сверху пленного.

Затишье.

- Бегом! - командует Колбин.

Два разведчика лежат неподвижно.

Канг Чоль делает третью зарубку на рукоятке ножа.

Бравый генерал прикрепляет Георгиевский крест на грудь Канг Чолю.

- Молодец, унтер-офицер Ким!

- Рад стараться, ваше превосходительство! - отвечает Канг Чоль, а сам смотрит с улыбкой на подполковника из свиты, в котором узнает начальника Амурской погранзаставы Ломовцева. Подполковник удивленно оглядывается и снова пристально смотрит на Канг Чоля.

Штаб полка. Канг Чоль стоит перед подполковником.

- ...Сдается, унтер-офицер Ким, что мы с вами виделись, - говорит командир полка. - Но если даже и нет, все равно рад. Ведь ты из Приморья, верно?

- Так точно, ваше высокоблагородие. И мы... виделись там, в Приморье. На вашей погранзаставе...

- Так ты тот самый перебежчик, - поражается Ломовцев. - А нож-то твой все еще у меня... Да, кстати, мне Бубенов как-то писал о тебе, что ты очень изменился. Вижу, вижу теперь, что он прав. Ты хорошо говоришь по-русски, стал отличным солдатом, простите, унтер-офицером, о котором слагают легенды. Ну, никогда бы не поверил, если бы не эта встреча...

- Мне самому верится с трудом. А хотелось встретиться с вами и поблагодарить за ту помощь, которую вы мне оказали.

- Э-э, пустое. Ты лучше садись и расскажи, как жил все это время, чем занимался...

- Да ничем особенным. Учился землю пахать, косить траву... Кузнечное дело перенимал у одного замечательного русского мастера. Много чему научился и не только по работе. Потом хозяин Трофим заболел, а сыну его я оказался не нужен. Так попал в Никольск, а оттуда при помощи Бубенова - во Владивосток...

- А чем занимался во Владивостоке?

- Учил корейцев русскому языку.

- В армию попал по мобилизации? Нет? Значит, добровольцем пошел?.. Почему?

- Потому что Россия меня приняла.

- И никогда не обижала тебя? - щурит глаза Ломовцев.

- Нет, - качает головой Канг Чоль. - Люди пытались, но ведь они - не Россия.

- И ты всем доволен?

- Не знаю, как ответить, ваше превосходительство. У нас, в Корее, говорят, что только дурачки всем довольны. Многое еще не обустроено в этой жизни, чтобы всем быть довольным...

- Хорошо ответил, унтер-офицер Ким. А знаете, как мы спорили с Игорем Владимировичем о судьбе Приморского края, о роли переселенцев в его развитии. Я ведь, честно признаться, был против выходцев из Юго-Восточной Азии. И тебя тогда не хотел принимать. Но ты дрался с японцами, которых я, откровенно сказать, не люблю. И вот сейчас мы вместе воюем за Россию-матушку против немцев, и я рад, что ты в моем полку, и являешься примером солдатской доблести и отваги. Юрий Владимирович сообщил мне, что ты дворянин и в Корее был офицером. Сейчас мы направляем группу унтер-офицеров в школу прапорщиков. Вы будете зачислены в эту группу...

Школа прапорщиков. Помещение класса. Два унтер-офицера сцепились ладонями - кто кого уложит. Побеждает чернявый парень с пышным чубом на голове.

- Казаки завсегда били русских, - горделиво возвещает он. - Ну, кто еще со мной поборется? Ты не хотел бы попробовать, унтер-офицер Ким?

Канг Чоль отрывает голову от книги и обращается к своему соседу:

- Семен, кто такие казаки и откуда они родом?

- Казак - это не национальность, - задумчиво говорит Семен. - Это просто название группы людей, объединенных местом жительства и родом занятий. Как печники или рудокопы. Но в силу исторических, экономических, политических условий, казаков возвели в некий особый ранг.

Чернявый уетер-офицер при этих словах вскидывает голову и усмехается.

- Сравнил тоже. Казаки - первые защитники отечества, а ты их с печниками равняешь...

- Спор в данном вопросе неуместен, - качает головой Семен. - Вы будете утверждать одно, я - другое. Поэтому есть смысл просто выслушать друг друга. Хотите меня выслушать?

- Конечно, - поддерживает его Канг Чоль. - Если кто будет перебивать, того мы попросим за дверь. Продолжай, Семен.

- Все вы слышали известную поговорку - вот тебе, бабушка, и Юрьев день. А знаете, откуда она произошла? Дело в том, что до 15 века крепостные крестьяне могли в Юрьев день переходить от одного помещика к другому. Царь Алексей третий отменил это положение и, тем самым, ужесточил рабство. И тогда многие смелые и решительные крестьяне стали убегать в дикие края, где их не могли поймать. И вскоре в низовьях Дона, Днепра возникли вольные сообщества людей, которые стали называть себя казаками. Они стали жить разбоем - нападали на караваны с товарами, организовывали походы в Польшу, Турцию. В неписанных казацких законах гласило, что тот, кто возьмет в руки соху, тот будет изгнан из их общества. Можете себе представить, насколько им осточертел подневольный крестьянский труд, что они приняли такой закон!

Семен при этих словах обводит внимательным взглядом слушателей.

- Вскоре казачество стали грозной силой и острой головной болью российских государей. Прибежище для беглых, источник вечной смуты, возмутитель пограничных конфликтов... Пробовали искоренить - не получается. Решили - использовать. Казаков стали брать на государево довольствие, взамен они должны были охранять рубежи страны. И со временем образовалась своеобразная военизированная каста внутри России, для которой воинская служба стала главной обязанностью. Мало того, власти специально создавали казачьи округа, такие, как Терское, Амурское и другое. У всех у них одно отличие - они располагаются на границах России.

Канг Чоль и Семен стирают гимнастерки.

- Какие позорные превращения происходят в истории, - говорит Семен. - Когда-то вольнолюбивое казачество сегодня превратилось в цепного пса самодержавия, готового по первому знаку разорвать любого, кто будет требовать свободы.

- Как ты думаешь, Россия победит в этой войне?

- Скорее всего, Россия не победит в этой войне, - отвечает тот. - Но людей положит немало. Уже сейчас недовольством охвачены все слои общества. Самодержавие падет и тогда, возможно, будет создано демократическое общество, о котором мечтали великие умы России и всего человечества.

- Я тоже мечтаю об этом.

- Здесь нет ничего удивительного. Ты принадлежишь к притесняемому национальному меньшинству, которое жаждет свободы, равенства и братства. Но, знаешь, большую часть угнетенных, как правило, составляют необразованные и ленивые люди. Или пришлые. Их ничего не стоит взбаламутить, обещав им примитивное равенство, богатство, которое надо отнять у буржуев и поделить между всеми. Так было не раз в истории. И каждый раз после революции наступала диктатура. Потому что вожди угнетенных, а это были неглупые люди, или преследовали свои цели, или до конца не представляли себе то будущее, за которое они сражаются. Коммунистические идеалы - светлая мечта человечества, но этого светлого будущего не достичь скачком. Нужны годы, десятилетия, а может века, чтобы люди, большинство людей на земле, поняли, как нужно обустроить свободное общество.

Вот лидер РСДРП товарищ Ульянов утверждает, что в России быстро зреет революционное сознание из-за тяжелого ручного труда на заводах и фабриках. Но если рабочий неграмотен, то, как ему можно доверить дорогую технику? И этих неграмотных людей, протестующих против труда, возвести в ранг диктатуры пролетариата? Что может быть нелепее этого? Возникнет новое казачество. А к чему пришло старое, мы уже знаем.

- Значит, ты считаешь, что новое общество невозможно построить?

- Почему невозможно? Просто нужно время, определенный уровень всеобщего образования и способа производства товаров. Рабство физическое можно уничтожить в один присест, но рабство духовное так быстро не стереть.

- Но почему, Семен, ты не веришь в возможность революционного переустройства обществ? Если такие, как ты, другие светлые умы, все вместе возьмутся за дело... Неужели ничего не получится?

- Я бы сказал, давай попробуем. Но знаешь, какова будет цена эксперимента? Французская революция стоила жизни сотням тысяч людей. Ты хочешь этого?

- Нет, я не хочу этого.

- Но это будет. То равенство, которого жаждут угнетенные массы, предполагает экспроприацию. Но кто же добровольно отдаст нажитое трудом? Вот и будет гражданская война...

Бубенов пьет чай и читает газету "Военные ведомости". Вдруг он удивленно поправляет пенсне и говорит жене, сидящей напротив и мастерившей детский чепчик:

- Лена, тут опубликован список выпускников школы прапорщиков. Среди них и наш Чоль!

- Неужели? Слава Богу, он жив, - она вздыхает и с надеждой спрашивает: - Может, пока твой рапорт дойдет до инстанции, война закончится?

Бубенов качает головой:

- Не думаю.

И смотрит с нежностью на беременную жену.

В блиндаж входит бородатый мужчина в гражданской одежде.

- Здравствуйте, Канг Чоль! - кричит он с порога. - Вы меня не узнаете? Это же я, Андрей Ковров.

И только тут Канг Чоль узнает в госте художника экспедиции.

Они обнимаются.

- Как только в штабе назвали вашу фамилию, я почему-то сразу подумал, что это вы. Липатов говорил, что вы на фронте, но чтобы вот так встретиться... Прямо, как в сказке...

- Ну, а вы-то какими судьбами?

- Сотрудничаю в газете. Мне вас охарактеризовали, как храбрейшего офицера-разведчика. Двадцать восемь рейдов, десятки "языков", кавалер Георгиевских крестов и ордена Владимира...

- Не стоит об этом, Андрей. Лучше расскажите, как там, в Москве. Давно виделись с Липатовым? Что-то я перестал от него получать письма.

- В ссылке Вениамин Петрович. Но Временное правительство уже объявило об амнистию всем политическим заключенным, так что возможно Липатов уже в Москве. Ну, а как вы тут? Собираетесь воевать до победного конца?

- Какая победа? Война уже сидит в печенках каждого солдата. Месяц назад взяли в плен одного гауптмана. Так он так радовался, что война для него закончилась...

- Солдаты бунтуют?

- Не сегодня-завтра все затрещит по швам. Что будешь - чай или водку?

- Только водку, дорогой мой поручик Ким Канг Чоль. Кто бы мог подумать...

Поезд. Вагон набит офицерами. Канг Чоль лежит на полке, накрывшись шинелью.

Худощавый штабс-капитан в центре внимания попутчиков.

- Надо было раньше всех этих социалистов-агитаторов вешать на столбах. Это только жиды могли придумать такое, чтобы желать своему отечеству поражение. Чтобы разъяренная солдатская масса повернула штыки против законного строя. Но ничего, мы им покажем кузькину мать! Слышали, господа, генерал Корнилов идет на Москву...

За окном вагона осенний пейзаж средней полосы России. Леса, перелески, холмы...

Москва. Раннее утро. Пролетка останавливается возле многоэтажного здания. Канг Чоль оглядывает его снизу до верху, закидывает солдатский "сидор" за плечо и входит в подъезд.

На двери табличка: "Липатов В. П. Профессор".

Дверь открывает Вениамин Петрович.

- Э-э, да это вы, Канг Чоль! Вот так встреча! Прямо с фронта?

- Так точно, господин профессор.

Оба смеются.

- Горячую ванную, а потом будем завтракать, господин поручик.

Они пьют чай в столовой.

- Ситуация сейчас складывается таким образом, - говорит Липатов. - Общими усилиями всех партий удалось скинуть самодержавие. План-минимум выполнен. На втором этапе - вопрос о власти. Кто станет у руля государства? По идее это должно решить учредительное собрание, которое соберется в октябре. Пока ни одна партия не претендует на абсолютную власть. Кроме нас, большевиков. Но нас не принимают всерьез - партии кадетов и эсеров пользуются большим авторитетом у обывателей и крестьян. Наш козырь - рабочий класс, не случайно Ленин выдвинул лозунг о диктатуре пролетариата.

- А учредительное собрание может решить вопрос о власти в пользу большевиков?

- В том то и дело, что нет. Оно пойдет разве что на коалиционное правительство, но ни в коем случае не на передачу власти РСДРП. Поэтому идет вопрос о вооруженном захвате власти.

- Простите, но мне как-то непонятно все это, - признается Канг Чоль. - Все партии, движения участвовали в свержении монархизма, а власть должны взять большевики. Почему?

- Да потому что наша партия представляет самые угнетенные слои общества - пролетариат и крестьянство. За нами - самые светлые мечты об обновленном человечестве, выстраданные великими идеологами коммунизма. Я вижу, Канг Чоль, вы стали чего-то сомневаться. Или на вас так действуют офицерские погоны, - последние слова Вениамин Петрович произносит с коротким смешком. - Планы на сегодня таковы: поспите с дороги, а мне надо кое-куда съездите.

- Но я выспался в поезде?

- Отлично, тогда поедемте вместе. Мы сейчас создаем вооруженные дружины, и им не помещает боевой инструктор и командир. Сейчас подберем вам кое-какую гражданскую одежду и марш-марш вперед, рабочий народ!

Липатов критически оглядывает Канг Чоля, переодевшегося в гражданскую одежду.

- А вот с обувью беда, - говорит он. - Племянник все износил за это время.

- Ничего, - успокаивает его Канг Чоль. - Мне в сапогах привычнее.

В пролетке Канг Чоль задает запоздалый вопрос:

- Простите, я совсем забыл, что вы недавно вернулись из ссылки? Каково там?

- В двух словах не расскажешь, дорогой мой. Но и там жить можно. А главное, многому научиться, поскольку времени свободного хватает. Для некоторых, правда, это было наказанием - и спиваются, и с ума сходят. А мне удалось там собрать любопытный материал о тунгусах, их обрядах, тотемах. Так что ссылка - кому как. Мне она, считаю, на пользу. А вот вы, что думаете о времени, проведенном в армии? Не жалеете?

- Нет. Людей вот жалко, сколько их полегло. Но для тех, кто вернется с фронта - никто не страшен. Солдатские штыки сейчас могут свергнуть любой строй...

- Это верно. Сейчас многое зависит от того, кого они поддержат. Поэтому первейшая задача - завоевать солдат, сделать их нашими. Вот тут большую роль могут сыграть фронтовики. Ближе к ночи мы съездим в солдатский комитет Московского совета. А сейчас будем учить своих дружинников...

Два десятка людей стоят на заводском пустыре. Преобладает молодежь - парни в косоворотках и пиджаках, девицы в длинных сарафанах.

Липатов и Канг Чоль подходят к ним.

- Вот представляю вам, военного инструктора, товарища Кима. Он проведет с вами занятия по военному делу - как стрелять, разбирать и чистить оружие, маскироваться и тому подобное. Учтите, у вас будет всего два занятия, а потом ваше место займут другие. Товарищ Когтев, организуйте доставку оружия сюда, а вы, товарищ Ким, приступайте к занятиям.

- Слушаюсь, - отвечает по-военному Канг Чоль. Он обводит взглядом окруживших его полукругом людей и командует: - В две шеренги станови-сь!

Приносят деревянный ящик. В нем пять револьверов, четыре винтовки и две подсумки с патронами.

- Итак, сегодня мы изучим трехлинейку Мосина, образца 1891 года. Состоит она из трех частей: ствол, вот он, казенная часть, - Канг Чоль отрывает затвор, - и приклад. Начнем с казенной части, как с самой важной...

Возле красной кирпичной стены - различные мишени из бутылок, старого ведра и крышки от кастрюли. Первые четыре дружинника выходят на огневой рубеж и ложатся.

- Все делать по команде, - строго предупреждает Канг Чоль. - Возьмите винтовки в руки, вот так. Не спеша, отводим затвор назад, а потом вперед. Кладем палец на курок, но не дергаем. Целимся, как я вам говорил - прорезь прицельной планки совместить с мушкой и целью. Кто готов к стрельбе? Все готовы? Крайний справа начинает. Огонь!

Раздается выстрел, и тут же звенит крышка кастрюли.

- Молодец! Стреляет следующий. Огонь!..

Появляется Липатов и подает знак, что надо закругляться.

Канг Чоль объявляет дружинникам:

- В целом каждый из вас усвоил, как нужно стрелять. Сложного здесь ничего нет, нужна просто тренировка. Завтра мы займемся револьвером. Вопросы есть?

- Есть, товарищ инструктор, - раздается звонкий голос девушки с левого фланга. - А вы всегда такой серьезный, или только на занятии?

Строй рассыпается смехом. Канг Чоль тоже улыбается.

- Только на занятии и только перед строем. Так что, группа, разойдись!

За воротами завода Липатов хвалит:

- А лихо ты провел занятие, Канг Чоль. А случайно автомобиль водить не умеешь?

- Случайно умею. В школе прапорщиков научился. Так что, подайте мне автомобиль, и я покажу, как крутятся колеса.

- Будет автомобиль, - обещает Липатов и патетически восклицает: - В революционном водовороте дел, чтобы замедлить время, нам нужен автомобиль!

Мальчишки бегут по улицам с пачками газет и кричат:

- Большевики совершили переворот! Зимний дворец взят красногвардейцами! Временное правительство низложено!

Канг Чоль в составе автоотряда носится по городу - участвует в разоружении полицейских и жандармов, захвате телеграфа и Кремля.

Ресторан "Славянская". Встреча Нового 1918 года. Публика разношерстная.

Липатов показывает на стол, за которым расположились пять человек в кожаных куртках.

- Вот они питерские комиссары, направляющиеся в Сибирь и на Дальний Восток. Старший группы Григорьев, сидит справа от нас. Ни за что не поверишь, что это старый каторжанин, верно? Но ты действительно хочешь поехать с ними? Учти, обстановка там сейчас не очень благоприятная для большевиков. Туда откатилось очень много офицерья. Да и царская семья тоже отправлена в ту сторону. Про Дальний Восток и говорить нечего - пока еще Советская власть доберется туда. Не исключена интервенция японцев, американцев.

- Я тоже задавал себе вопрос - зачем мне ехать туда? Но тянет меня, и ничего не могу поделать. Знаешь, я ведь никогда еще не возвращался, только уезжал. Из Кореи, из Китая, из Приморья. Теперь вот из Москвы. Но на этот раз не просто уезжаю - я возвращаюсь. Значит, у меня есть дом, и этот дом на Дальнем Востоке.

- Что ж, я похлопочу, чтобы тебя включили в их группу. А теперь выпьем. С новым годом, Чоль!

Купе спального вагона. Григорьев и Канг Чоль сидят у окна и беседуют. Один одет в безукоризненную тройку, на другом - офицерская форма без погон.

- Вера в доброго царя сопровождает всю историю государства Российского, - говорит Алексей Николаевич, закуривая папиросу. - Но цари-то были, как правило, иноземные. Даже приглашали - придите и володейте нами. Так, на российском престоле были цари из Византии, Пруссии. Одни поумнее, другие поглупее, но все они володели государством, как собственной усадьбой. Хотя народные бунты и сотрясали Российскую империю, суть возмущения крестьян и их желаний сводилась к замене одного царя на другого. В целом же народ российский смирный, ленивый и несамостоятельный. Крепостное право, земство, все это, конечно, не способствовало самостоятельности. Только вольный народ проявляет инициативу. Взять Ермака, первооткрывателя Сибири. С группой казаков завоевал по собственной инициативе огромную территорию и... и преподнес ее с поклоном царю. Вот этот край, кстати, что катит за окном...

- А вот я сталкивался на Дальнем Востоке с русскими крестьянами, и они не показались мне ленивыми, или несамостоятельными, - осторожно вставляет Канг Чоль в образовавшуюся паузу.

- Это потому, что столыпинская реформа как раз и подразумевала переселение в Сибирь самых инициативных крестьян. Это была неплохо продуманная экономическая реформа. Но, - Алексей Петрович поднимает указательный палец, - этим расслаивалось крестьянство на две части, образовывался зажиточный класс, который эксплуатировал бы бедняков.

- Но как можно всех уравнять? Один - умный, инициативный, другой - глупый и ленивый. Они не могут жить одинаково, - возражает Канг Чоль.

- Мы создадим такие условия, что не будет ни бедных, ни богатых. А главное, не будет эксплуатации.

- Значит, как бы человек не хотел жить богато, он не сможет этого добиться при социалистическом строе?

- Только вместе со всеми.

- Что же тогда будет стимулом для человека? Идея о всеобщем счастливом будущем?

- Вот именно-с. Идея, за которую пожертвовали жизнью тысячи революционеров! Вас что-то смущает, молодой человек, в такой постановке вопроса?

- Меня смущает частое несоответствие мечты и реальности. Необразованность, зависть, тщеславие, жадность и многое другое, что было так выпукло на этом свете и не давало до сих пор жить людям в мире и согласии. Но, если судить по Энгельсу, эти порочные качества есть суть единства и борьбы противоположности, таких, как образование, доброта, великодушие и тому подобное. Пытаясь насильно отсечь одну сторону - не отсечем ли мы и другую?

- Вопрос любопытен, - смеется Алексей Петрович. - Суха теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет. Мы впервые ставим величайший эксперимент, и наши цели настолько благородны, что оправдывает все наши будущие ошибки. А они неизбежны, поскольку мы идем непроторенной дорогой. Но сомневаться надо, мой друг, сомневаться, искать и находить.

Поезд начинает замедлять вход. За окном возникает полустанок, оцепленный вооруженными солдатами.

Дверь в купе открывается, и в проеме возникает офицер в папахе.

- Проверка документов, господа, прошу не волноваться, - он возвращает паспорт Григорьеву, а офицерский билет Канг Чоля задерживает. - Господин поручик, прошу вас собрать свои вещи и выйти из вагона.

- А в чем собственно дело?

- А в том, Россия в опасности, и долг офицера быть в строю. Прошу не спорить и следовать приказу, - заявляет есаул.

Канг Чоль быстро собирает свои вещи.

- Жаль, что так приходится расставаться, - Григорьев обнимает Канг Чоля. - Но, думаю, вы долго не задержитесь здесь. Так что встретимся в Хабаровске.

Поезд уходит, оставив на полустанке человек сорок. Все в офицерских шинелях без погон. На лицах - хмурость.

Появляется группа вооруженных офицеров. Впереди полковник.

- Господа офицеры, просим извинить за бесцеремонные действия, но приказ адмирала Колчака гласит однозначно - задержать всех военнообязанных и мобилизовать в ряды Сибирской добровольной армии. Сейчас вас проведут в пакгауз, где мы временно разместились, для распределения по ротам и взводам.

Перед Канг Чолем взвод, которым ему предстоит командовать. Бородатые лица, насмешливые взгляды. Стоят как митинге.

- Солдаты, отечество в опасности! Предатели и изменники совершили переворот в Петрограде и хотят продать всю страну немчуре. Разве мы можем допустить этого?

Нашу армию возглавляет доблестный адмирал Колчак. Под его руководством мы пойдем на Москву, а далее на Петроград, чтобы очистить ее от жидо-масонских большевиков, социалистов, эсеров и прочих сволочей, которые в трудную для России минуту, вонзают ей нож в спину. Кто хочет показать им истинный патриотизм, и где зимуют раки - поднимите руки!

Нехотя поднимают руки.

- Чего хотят красные? Отобрать твой дом, твою землю, твою жену. Тебя сделать батраком, а...

- Хоть бы кто отобрал мою Марфу, - раздается густой голос с правого фланга. - Надоела она мне вусмерть...

Строй громыхает дружным смехом.

- И мою старуху в придачу, - визгливо добавляет кто-то.

Смех вспыхивает с новой силой.

Канг Чоль тоже смеется и качает головой:

- Чему смеетесь, дубины стоеросовые. Тут плакать надо! Война, гражданская война на пороге, скоро вся страна заполыхает, а вы смеетесь... Вот уж действительно, пока гром не грянет - русский мужик не перекрестится.

- А вы за русского мужика не дюже-то волновайтесь, - говорит стоящий на правом фланге ладный солдат с умными карими глазами. - Если его завести, он никому спуску не даст. Били мы и татарву, и француза, и немчуру... Так же любого побьем, господин поручик.

Канг Чоль уважительно отвечает:

- Не сомневаюсь, унтер-офицер Вахрушев. Но не с татарами, французами, и немцами придется иметь дело. А с такими же мужиками, как и вы, соседями, братьями. Подумайте хорошо, прежде чем вскинуть винтовку.

- Мы подумаем. Мы хорошо подумаем...

Рассвет. Взвод Канг Чоля идет по шпалам. Вахрушев останавливается:

- Вот здесь самое место.

- Что ж, действуй унтер-офицер.

Солдаты начинают устраивать завал на рельсах. Молоденький солдат спрашивает у Вахрушева:

- А зачем мы это делаем?

- Чтобы остановить поезд, рядовой Бочаров.

- А для чего?

- Чтобы домой драпануть, дурачок...

Поезд останавливается перед завалом. Часть вооруженных солдат кидается к вагонам, другая начинает очищать путь.

Поезд трогается дальше.

По пути в Хабаровск взвод тает после каждой станции. Сходящие считают своим долгом особо попрощаться с Канг Чолем. Достает свой вещмешок и унтер Вахрушев.

- Скоро и моя станция Медведево. Оттуда верст тридцать, и моя деревня Белкино. Очень легко запомнить - медведь и белка. Будете в наших краях, заходите, завсегда буду рад. Но не с этими, которые хотели нас завербовать. Они бы снова хотели царя Николашку, чтобы все оставалось по-прежнему. Но я, так думаю, что возврата к прошлому не будет. Люди стали другими, особенно фронтовики. Нас уже не запугать. Мы любую власть можем смести, и любую власть поставить...

- И какую власть вы хотели бы поставить?

- Справедливую. Которая признавала бы наши обычаи и веру, не заставляла умирать на войне почем зря, и хотела бы всех сделать грамотными.

- Значит, социалистическую хотите власть, - засмеялся Канг Чоль.

- Это, которые хотят всех равными сделать? Э-э, господин хороший, разве можно всех уравнять. Все люди такие разные, даже братья, а вы всех хотите уравнять... Ну, бывайте, вот и моя станция...

На платформе - вооруженные люди в красных повязках. Они тут же задерживают соскочившего с вагона Вахрушева.

Из окна хорошо видно, как красноармейцы о чем-то его расспрашивают. Канг Чоль выходит в тамбур и сталкивается с патрулем.

- Кто старший? - требовательно спрашивает Канг Чоль.

- Я, - спокойно отвечает рыжеусый патрульный в кожаной куртке и кепке. - А вы кто будете, господин офицер?

Канг Чоль достает комиссарский мандат.

- Я видел подобный документ несколько дней назад. Только товарищ был из Питера.

- Григорьев?

- Да, а вы, я вижу, тоже наш. Как там, в Москве?

- Я вам все расскажу, только сейчас отпустите вон того солдата, он вместе с нами ехал. Сейчас направляется в свою деревню агитировать за Советскую власть.

- Понятно, товарищ комиссар, - он выглядывает на платформу и кричит: - Эй, Садков, отпусти солдата, он - наш.

- Далеко до Хабаровска?

- Один перегон остался, товарищ комиссар...

Канг Чоль идет по длинному коридору. За ним с винтовкой рядовой Бочаров.

Когда Канг Чоль поинтересовался, почему того так тянет в те края, тот признался: "Мой дед был матросом на корабле адмирала Беллинсгаузена, а отец погиб в Порт-Артуре".

Все это Никита поведал Канг Чолю еще в поезде, не раз повторяя: "Море, как я хочу увидеть море!"

В Хабаровске Канг Чоль вместе с попутчиком направился в дом Советов, который располагался в бывшем губернаторском доме. Первый же встречный в коридоре на вопрос о Григорьеве ответил:

- Последняя комната направо...

На двери висит бумажка с надписью "Чрезвычайный комиссар из Петрограда". Алексей Петрович вскидывает голову и, похоже, не очень-то удивляется.

- Хорошо, что явился, а то дел куча, - говорит он, пожимая руку. - А это кто?

- Красный боец Бочаров.

Григорьев пишет записку.

- Боец Бочаров, отдадите коменданту. Последняя дверь направо. Вас зачислят на довольствие.

Бочаров уходит.

- Обстановка такова, - говорит Григорьев и расстилает карту. - Советская власть только в Хабаровске, в других городах - свои советы, антисоветы и прочее. Железная дорога от Волги до Урала в руках белочехов. Омск - оплот адмирала Колчака. Одним словом, все смешалось в доме Облонских. Во Владивостоке при поддержке офицеров власть захватили меньшевики и эсеры: не сегодня-завтра могут появиться интервенты в лице американцев, японцев. Образовался Уссурийский фронт: обе стороны пока занимают выжидательную политику, но усиленно готовятся к наступлению. Мы начинаем создавать части регулярной армии и перебрасывать их в район Красной речки. В такой ситуации дорог каждый человек, особенно с военным опытом. Вас, скорее всего, назначат комиссаром по делам корейских партизан. Да, да, именно корейских. Сейчас только в Хабаровском уезде несколько тысяч корейцев, а в Приморье десятки тысяч. Самые угнетенные и бесправные они обязательно должны встать на сторону Советской власти. Тут все зависит от того, как мы сработаем. А сейчас пройдем к товарищу Ким-Станкевич. Слышал про нее?

- Да, мне Липатов говорил...

- Удивительная женщина.

Ким-Станкевич с любопытством смотрит на земляка.

- Мне про вас товарищ Григорьев рассказывал. Кореец-офицер это пока нонсенс. Как это вас угораздило перед самой революцией переметнуться в другое сословие?

- Наверное, храбрость, Анастасия Павловна, - заметил Григорьев.- Он ведь у нас георгиевский кавалер двух степеней.

- Что ж, весьма похвально и приятно, что и среди моих сородичей есть настоящие воины.

- Есть смысл назначить товарища Кима комиссаром по делам корейских партизанских отрядов, предлагает Григорьев.

- Давайте на вечернем заседании секретариата поставим этот вопрос. И еще, вам, товарищ Канг Чоль, наверное, будет интересно узнать о создании корейской социалистической партии. Да, 23 марта, здесь в Хабаровске было организационное собрание. Председателем ЦК избран Ли Донг Хви...

- Как? Ли Донг Хви здесь?

- Вы его знаете?

- Да.

- Завтра с ним встретитесь. Учителю Ли пришлось пережить немало суровых испытаний, но он с честью выдержал их. Его взгляды во многом еще носят мелко-националистический характер, но в целом он сделал большое дело - объединил разрозненные корейские группировки и создал первую корейскую социалистическую партию, которая обязательно перерастет в коммунистическую. Словом, встретитесь с ним и поговорите сами. Хотелось бы, чтобы вы с ним сработались...

Шикарный гостиничный номер.

- Вот этот диван в вашем распоряжении. Ванная и туалет за теми дверями, - говорит Алексей Петрович. - А я сразу лягу спать.

Канг Чоль с трудом стягивает сапоги и спешит отнести пахнущие носки и портянки в ванную. Погружаясь в горячую воду, стонет от удовольствия.

Он закрывает глаза, и в уши врываются слова:

- Таким образом, мы сейчас оказались отрезанными от центра белочехами, с востока на нас надвигаются казаки атамана Семенова, которые хотят влиться в колчаковскую армию. Есть сообщение, что во Владивостоке высадились японские интервенты... Наши части небоеспособны из-за недостатка оружия, боеприпасов, должного снабжения продуктами и обмундированием. Участились случаи предательства и дезертирства. Вслед за начальником тыла фронта Аскольцевым, три бывших офицера, командовавшие полками, а также отдельным артдивизионом, переметнулись на сторону врага...

- На сегодня Хабаровск может выставить пятитысячное ополчение, но на складах всего лишь две сотни винтовок и несколько тысяч патронов. Поезд с оружием из Омска так и не дошел до нас...

- Создано двадцать шесть партизанских отрядов из них четырнадцать интернациональных, состоящих из корейцев, китайцев, монголов и других национальностей. Основное вооружение - охотничьи ружья и берданки...

- Как бы ни было тяжелейшим наше положение, не забывайте, товарищи, что есть еще революционный порыв и энтузиазм, которым не страшны ни пушки, ни пулеметы...

За столом сидели несколько корейцев, и в одном из них Канг Чоль узнает Ли Донг Хви. Старый революционер еще больше поседел, но глаза все еще сияют неукротимым огнем. Канг Чоль двумя руками пожимает руку старшему товарищу.

Км-Станкевич улыбкой наблюдает за встречей двух мужчин. А потом представляет присутствующих:

- Заместитель председателя товарищ Огай Владимир Вончерович, начальник военной школы и заведующий военным отделом Лю Бонг Чоль, и заведующий подотделом молодежи О Сен Мук.

Каждый названный коротко кивает головой.

- А сейчас я вам представляю товарища Ким Канг Чоля, члена РСДРП с 14-го года, боевого офицера. Вчера на заседании Совета он утвержден комиссаром по делам корейских партизанских отрядов. Он будет помогать вам в организационных и снабженческих вопросах, всем своим опытом фронтовика. Да и в молодости, насколько я знаю, он лихо партизанил в Корее против японских интервентов. Последние три года провел на фронте, так что в корейских делах разбирается не очень. Ну, вы его просветите во всем. Через неделю руководители штаба обороны надеются услышать от товарища Канг Чоля обстоятельный доклад о состоянии корейских партизанских отрядов.

Под руководством Канг Чоля создаются корейские отряды. Одни уходят на фронт, другие в составе - за линию фронта, партизанить в Приморье. Так, возглавив группу молодых добровольцев, покидает Хабаровск О Сен Мук. Комиссаром интернационального батальона становится Лю Донг Чель.

Кольцо окружения все туже стягивает Хабаровск. Город готовится к обороне.

- Нет и нет, - отказывается Канг Чоль.

- Но ты же знаешь, что город обречен, - говорит Григорьев.

- Именно эта обреченность не дает мне его покинуть?

- Я понимаю, что ты чувствуешь. - Но с падением Хабаровска революция не кончается. Поэтому мы и направляем тебя в Приморье, где может и должно активно развернуться партизанское движение среди корейских и китайских переселенцев. Твоя задача - объединять их, наладить связь с русскими партизанскими отрядами и центром. А когда наступит время, выступить единым фронтом в тылу белых.

Канг Чоль снова качает головой.

- Все во мне протестует против вашего решения...

- Штаб обороны продумал пути нашего отхода. Часть людей уйдет в Среднюю Азию по реке Амур через внутреннюю Монголию. Кое-кто останется в подполье. Мы, товарищ Ким, и не такое переживали. Сегодня выезжаю на фронт, так что попрощаемся сейчас. И до встречи... во Владивостоке.

Командир Амурской военной флотилии предлагает:

- Прогулочный катер купца Харитонова, думаю, вам подойдет. "Ветерок" называется. Я вам сейчас нацарапаю записку к коменданту речного порта.

- А сколько километров мы можем пройти одной заправкой угля?

- Все зависит от течения реки. В среднем вы сможете пройти миль сто.

- Это примерно двести километров?

- Совершенно верно, молодой человек.

Речной порт. Комендант, пожилой полноватый человек в морской фуражке, показывает на дальний причал.

Канг Чоль и Бочаров идут туда.

Когда-то, катер, видать, был белоснежным как чайка. Но вихрь революции сильно потрепал его: краска повылупилась, на трубе - траурное кольцо от копоти.

На палубе спиной к пирсу возится какой-то матрос. Вдруг он оберачивается, и Канг Чоль узнает в нем Афоню.

- Афоня!

- Канг Чоль!

Они бросаются друг к другу и обнимаются.

Маленькая каюта, столик, бутылка и нехитрая закусь. Афоня рассказывает:

-... Попал я сначала в Кронштадт, где определи меня, как кузнеца, в ремонтные мастерские. - А я все рвался на корабль. И добился своего. Попал на эсминец "Бесстрашный". То ли название корабля так действовало, то ли командир был такой бесшабашный, но команда подобралась действительно лихая. Лупили немецкие корабли только так. Представляешь, ночная торпедная атака. Темень, машина ревет, брызги в лицо. А мы несемся на врага. И такое яростное веселье на душе, что сам иногда диву даешься. Дурачок, ведь на верную смерть летишь, так чему же радуешься?

Канг Чоль невольно поражается тому, как Афанасий точно передал ощущение, которое он сам не раз испытывал, совершая рейд в тыл врага.

- Зимой плавали меньше, все больше учились. Так я и на минера, на штурвального, на сигнальщика выучился. В школу боцманов меня зачислили, но вот закончить ее не удалось. Подорвался наш эсминец. Только пятеро и спаслись, те, которые решили поплыть к берегу. А тех, кто остался цепляться за плавсредства, холод доконал в одночасье.

Афанасий закуривает.

- Знаешь, мне с тех пор часто сниться та ночь... Я плыву, сил уже нет, от холода немеют ноги, руки, все тело. Сколько раз вспоминал тебя, Чоль, что ты научил меня плавать и вообще. Спасибо тебе, брат. И вот эта нежданная встреча-подарок. Видно, кто-то хорошо молится за нас.

- А как семья Епифана, жена твоя Марья?

- А откуда ты знаешь, что я женился на Марье? - удивляется Афоня.

- А мне Наталья Кирилловна писала.

- Наталка-училка? Интересно, а она откуда узнала?

- Не знаю. - Но письмо я получил, кажется, в декабре пятнадцатого года.

- Правильно, я тогда как раз женился. А в начале шестнадцатогого меня призвали. Маша тогда была на сносях. Уже в армии получил весточку, что у меня родился сын. Понимаешь, Чоль, у меня сын! Ему три годика, а я еще его не видел! Иногда, как подумаю о нем, о женушке, так сердце сжимается от тревоги, что с ними будет из-за этой всей заварухи? Ты-то как оказался-то у красных? И вообще, что мы все обо мне да, обо мне... Ты-то, где служил?

- На Юго-Западном фронте, в пехоте-матушке. А на стороне красных оказался, потому что верю в правое дело большевиков. Я тоже не знаю, как сложится жизнь после все этой заварухи, но знаю твердо, что строй прежний будет стерт и наступит время равенства, братства и свободы. Не будет сословности, то есть, чтобы один рождался дворянином, и все у него было, а другой - до смерти влачил крестьянскую жизнь.

- Но кто-то же должен пахать и сеять, - возражает Афанасий. - Я в армии так соскучился по земле.

- Я не к тому, чтобы не было крестьян или рабочих. Все будут трудиться, а профессий этих тысячи на земле. Но чтобы у каждого была возможность выбора, получения образования. Чтобы не было эксплуатации, когда один владеет фабриками и заводами, тысячами десятин земли, а другой не имеет ничего.

- У нас на флоте тоже вели агитацию социалисты. Не все мне было понятно, но во многом я с ними согласен. И все-таки трудно представить, как все это будет. Ну да ладно, главное, мы встретились с тобой, и вместе отправляемся домой. Ты-то не женился еще?

- Нет, - грустно улыбается Канг Чоль. - Давай на боковую, нам ведь завтра отчаливать на рассвете.

- Как здорово, что мы встретились, и вместе едем домой...

Перед самым отплытием подходит четвертый пассажир. Моложав, глаза живые, пытливые.

- Синягин Павел, - представляется он.

Катер отчаливает от пирса. Синягин снимает кепку, прощаясь с городом. Его коротко остриженная голова оказывается совсем седая.

Дикие таежные места. Река сузилась. Один член экипажа постоянно дежурит с багром на носу катера. За штурвалом стоит Афанасий, остальные кочегарят у топки котла.

Команда ужинает при свете костра.

- Хороша тюря, - говорит Синягин. Закуривает. - Товарищ Ким, проясните, пожалуйста, маршрут и наши возможные действия.

- Охотно, поскольку только что собирался это сделать. Наш пункт назначения - железнодорожная станция Бикин. Она расположена на притоке Уссури, по которому мы можем добраться вплотную до станции. Теперь - кто есть кто. То есть, в какой роли каждый из нас выступает. Лично я - офицер, долго лечился в госпитале и поэтому только сейчас добираюсь домой. Никита Бочаров, мой вестовой, тоже родом с Приморья. Теперь вы, Павел Александрович.

- А я представлюсь старшим приказчиком купца Семенова, кстати, двоюродного брата атамана Семенова. Был отправлен во Францию на предмет поставки рудничного оборудования, да вот война неладная заставила меня помыкаться по свету.

- А вы не боитесь, что вам устроят очную ставку с этим купцом?

- Я действительно служил у него перед войной. Самого купца уже нет в живых, а посылал он меня или нет, об этом теперь только одному богу известно.

- Итак, остается Афанасий. Какая у тебя может быть легенда?

- У меня есть справка из госпиталя, по которой я списан с действительной службы начисто. Там есть одно непонятное слово. Па-ра-ноический син-дром. А что это не разъяснили...

- Значит с головой не совсем в порядке, - разъяснил Павел Александрович. - У вас действительно бывают припадки?

- Были, - весело отвечает Афанасий. - А потом они прошли, но я все равно ударялся в припадок. И меня откомиссовали из армии вчистую. Надоела эта война до чертиков.

- В поезд садимся порознь, там заново познакомимся с вами, господин приказчик, потом к нам присоседится герой Балтики, дважды контуженный и трижды припадочный боцман Афанасий Рузаев.

Когда смех утих, Афанасий вдруг спрашивает:

- А ты, Чоль, действительно офицер?

- Да, - отвечает Канг Чоль. - Скажу больше, я и в Корее был офицером. И если бы не японцы, которые захватили мою родину, возможно, все еще продолжал бы служить в армии.

- А как же революция? Большевики ведь мечтают о всемирной революции. Вдруг бы она началась в Корее, и куда бы ты делся?

- Не знаю, - честно признается Канг Чоль. - Но я с детства думал о том, как несправедливо устроена жизнь. Почему я - сын дворянина живу в хорошем доме, ем белый рис, а такие же, как я, крестьянские дети - черствую кашу из чумизы. Нет, мне хочется такого мироустройства, когда только личные заслуги, личный труд, талант дают блага жизни, и чтобы каждый мог проявить себя в любом деле.

- Вы правы, Канг Чоль, - поддерживает его Павел Александрович. - Не случайно и теорию коммунизма, и воплощением ее в жизнь занимаются не бедняки. Сам Ленин из дворян. Да, да, его отец был губернским чиновником и довольно высокого ранга. А сколько офицеров генштаба перешли на сторону революции? Потому что хотят изменить существующий строй в лучшую сторону.

- Мой отец бывал в Америке и рассказывал, что там совсем другая жизнь, - включается в разговор Никита. - Там каждый живет свободно и никого не боится.

- Не отрицаю, - кивнул головой Павел Александрович, - Америка сильно продвинулась в смысле демократии, но эта демократия буржуазная, то есть служит в первую очередь богачам. А мы хотим, чтобы она служила в первую очередь беднейшим слоям населения. Вот, например, ты, Афанасий, мог бы в царское время выиграть тяжбу у помещика? Вот то-то. Все при самодержавии направлено для защиты и укрепления правящего класса.

- Тогда всем нам надо становиться бедняками, так что ли? - вполне резонно замечает Никита.

- Ну, почему же? Просто все должны жить равно.

- А ежели я так не хочу? - в голосе Афон вызов.

- А как хочешь? Бедно или богато?

- Богато.

- Страна будет богатой, и ты будешь богатым.

- Это как в эскадре, - бормочет Афанасий. - Как ни спеши, а вперед не вырваться...

Афанасий отталкивает катерок от берега:

- Ну, будь счастлив, "Ветерок"!

Канг Чоль достает из вещмешка офицерскую гимнастерку. Проводит ладонью по наградам.

Смех заставляет его обернуться. Афоня, в грязно и рваном бушлате избражает походку параноика. После него важно шествует Павел Александрович, поигрывая пальчиком цепочкой часов на жилете. Никита выглядит солдатиком-простачком: шинель без ремня, на ушанке оборваны шнурки, отчего один клапан свесился вниз.

Они выходят к железной дороге и идут вдоль нее, скрываясь за деревьями. Впереди показывается домик путевого обходчика. Судя по дыму из трубы, там кто-то есть. И действительно, вскоре из домика выскакивает молодая, крепкого телосложения женщина и прямо в огороде справляет малую нужду.

- Теперь, наверное, очередь за мужиком, - резонно замечает Афанасий.

Но мужик не появляется.

- Братцы, скорее всего обходчика нет. Если только... эта женщина сама не является обходчиком, - делает предположение Павел Александрович и многозначительно смотрит на Афанасия.

Тот пожимает плечами.

- Хорошо, я пойду. Но если у этой бабы нет мужика, а она захочет, ну это самое, то я не смогу...

- А ты меня позови, - оживляется Никита. - Я до молодых баб дюже охочий.

- И позову, - обещает тот и встает. - Ну, я пошел.

Афанасий бредет вдоль железнодорожной насыпи. Со стороны кажется, что идет пьяный человек. Возле дома появляется женщина.

Две фигуры сближаются. Вдруг Афанасий падает. Женщина, всплеснув руками, подбегает к нему и уводит его в дом.

- Крепко застрял наш Афанасий, - замечает Павел Александрович, глянув на часы. - Что-то надо предпринимать, господин поручик.

- Да, баба ядреная, - причмокивает языком Никита. - От такой не вырвешься сразу. А вот он вышел на улицу...

Афанасий появляется во дворе в одних исподних, но в сапогах. Подбегает к изгороди и начинает размахивать руками.

- Никак семафорит, господин поручик.

- Да. Передает сос.

Выбегает женщина в одной сорочке. Тянет Афанасия в дом.

- В связи с изменившейся обстановкой предлагаю новый план, - говорит Павел Александрович. - Я - секретный агент контрразведки, вы оба - приданы мне для поимки особо опасного красного лазутчика. Вы оба должны только сохранять суровое молчание.

Павел Александрович сапогом открывает и врывается в комнату:

- Всем застыть на месте, иначе буду стрелять! Эй, ты, ну-ка слазь с кровати и ложись на пол!

Полуголая женщина очумело сползает пол и замирает, а Афанасий от изумления открывает рот.

- Вот и попался, красный гад, - Павел Александрович подскакивает кровати и хлестко бьет Афанасия по лицу. - Вставай, негодяй! Что? Молчать! Одеться, быстро!

Через несколько минут вид у Афанасия действительно как у арестованного. Лицо измазано в крови, руки связаны, шапка на голове надета задом наперед.

- Выведите его на улицу, да смотрите, господин поручик, чтобы не убежал. А с этой сукой я сейчас поговорю.

На улице Канг Чоль подмигивает Афанасию. Слышно, как допрашивает Павел Александрович бедную стрелочницу.

- Говори, сука, ты с ним заодно? Ты его сообщница? Что? Случайно, говоришь, забрел к тебе? Что он, дурак, что ли? Это - матерый красный шпион. Он таких, как ты, зарезал десяток... Дура ты, дура! Что? Хотела сообщить властям? А у тебя что, телеграф есть? Это хорошо... Так, так... Выходит, ты его задержала, не так ли? Как твое имя-отчество? Это совершенно меняет дело, Мария Федоровна, тут можно и большую благодарность получить. Так вот, Мария Федоровна, ответь-ка мне вразумительно - когда будет поезд на Уссурийск? Через два часа, говоришь? Ты можешь остановить этот поезд? Так чего стоишь, передавай срочно - захвачен матерый красный шпион на станции такой-то. Просим кратковременно остановить поезд для его погрузки и препровождения в Уссурийск. Секретный агент - Завалюхин. Все передала? Так, а теперь приготовь-ка нам что-нибудь поесть... Господин поручик, ведите арестованного!

- Слушаюсь, господин секретный агент!

Павел Александрович сурово смотрит на Афанасия.

- Что скажешь, красная мразь?

- От такой же мрази слышу, - цедит тот сквозь зубы.

- Дерзи, дерзи, скоро тебе все зубы повышибают в Уссурийске. Уж я-то позабочусь об этом. Встань в тот угол лицом к стене. А мы тут, господа, подзаправимся перед дальней дорогой. Ого, а хозяюшка расстаралась. Сало, яичница... Рядовой Бочаров, после трапезы можешь заняться с хозяюшкой, если она, конечно, согласна. Ха, ха...

- Слушаюсь, ваше высокоблагородие, - щелкает каблуками Никита и смотрит на женщину. - Ты... согласна?

Та краснеет, но отвечает бойко:

- Отчего же не согласиться. Ты на вид дюже гарный, нежели тот, чокнутый.

Вечереет. Доносится паровоза. Обходчица кидается на полотно с красным фонарем.

- Самый сложный момент, так что будьте начеку, - предупреждает Павел Александрович. - Выводите арестованного. Прикладом, прикладом подталкивайте, рядовой Бочаров...

Поезд останавливается. С первого вагона соскакивают двое и направляются к ним.

- Кто комендант поезда? - властно спрашивает Павел Александрович.

- Я, - выступает вперед офицер. - Штабс-капитан Ермолов.

- Вы получили извещение о задержании матерого красного шпиона?

- Так точно.

- В какой вагон нам лучше всего его поместить?

- В пятый. Там есть особое купе для перевозки арестованных.

- Ведите нас, господин капитан.

Связанного Афанасия затаскивают в вагон. Стоящие в коридоре пассажиры с любопытством разглядывали арестованного. Никита затолкивает его прикладом в зарешеченное купе, дверь которого открывает пожилой проводник.

- Ключ сюда, - требует Павел Александрович. - Господин капитан, а теперь определите нас в соседнее купе.

- Слушаюсь. Проводник, быстро переведи отсюда пассажиров в другое место...

- Благодарю вас, штабс-капитан. Кстати, моя фамилия Завалюхин. Слышали, небось...

- Никак нет, господин Завалюхин.

- Значит, еще услышите. Вы свободны, штабс-капитан.

Поезд трогается. Бочаров остается в коридоре охранять Афанасия, а Канг Чоль и Павел Александрович проходят в освободившееся купе.

- Заметили, как передернулось лицо у штаб-капитана, когда он услышал мою фамилию?

- А что это очень известная фамилия?

- Завалюхин? Да. Лучший секретный агент третьего отделения. Меня он арестовывал трижды. Ну-с, располагайтесь, господин поручик. Если ничего не случится, то через полторы суток будем в Уссурийске...

Дом Бубенновых. Дверь открывается, и на пороге появляется Наталья.

- Нет, нет! - шепотом кричит она.

- Натали, что с вами? - улыбается Канг Чоль. - Это же я, ваш старый знакомый, Канг...

- Ой, Чоль, как же это я так, - приходи в себя хозяйка и кидается обнимать гостя. - Увидела военного и сразу подумала об Игоре. Его ведь мобилизовали в армию Колчака.

Знакомая гостиная, все та же мебель. Они садятся на диван.

- А вы-то, какими судьбами оказались здесь?

- Как какими? Я вернулся домой, вернее сказать, в родные края, поскольку дома у меня нет.

- И все это время были на фронте?

- Фронт, госпиталь, отпуск, - разводит руками Канг Чоль. - И, скорее всего, обратно не поеду...

- Мы читали о вашем производстве в офицеры. Игорь так радовался за вас. Говорил, что у офицера больше шансов уцелеть, чем у солдата.

Канг Чоль грустно усмехается.

- Да, конечно. И где сейчас, Игорь Владимирович?

- В Омске. Он ведь при штабе верховного главнокомандующего. Как вы думаете, Колчак одолеет красных?

- Я думаю, Колчак не одолеет красных. Если только он не позовет на помощь американцев, японцев. Но ни те, ни эти не захотят проливать кровь за царскую Россию.

- В истории России не раз призывались варяги, но это всегда кончалось народным бунтом... Вы, наверное, голодны? Я сейчас мигом...

- Не беспокойтесь, Натали, - успокаивает ее Канг Чоль. - Я ведь остановился в гостинице и, как военный человек, привык завтракать вовремя.

- Как военный человек, - повторяет она. - Чоль, вы стали хорошо изъясняться по-русски. Я чувствую гордость за вас.

- Есть у корейцев выражение, которое можно перевести примерно так - все с вашей помощью.

- Ну что вы, - машет рукой Наталья. - А когда вы приехали?

- Три дня назад. Вместе с Афанасием, помните такого?

- Конечно, помню. Он еще женился на Марии.

- Сынишке ихнему уже полтора годика. Вот Афоня и уговорил меня съездить в Рузаевку. Повидал Марию, сестренку ее - Настеньку. А вот Епифан Кузьмич не дождался зятя. Погиб полгода назад...

- Как погиб?

- Как говорят русские - от судьбы не уйдешь. Убили его японцы.

Наталья смотрит на помрачневшее лицо гостя и встает.

- И все-таки я вас угощу чаем.

Наталья возвращается с подносом, уставленным угощеньем.

- Вот бублики свежие, а это монпансье чуриновские

Она наливает дымящий чай в тонкую фарфоровую чашку.

- Не раз в армии я вспоминал ваш вкусный чай. Странно, что самые отвлеченные, я бы сказал, переменные величины, как воспоминания, вкус, звук оказываются самыми долговечными в памяти человека.

- Вы забыли любовь, Канг Чоль, - замечает Наталья.

- Да и любовь. И вообще человеческие чувства - мужество, дружба, верность...

Она мотрит на него с удивленным восхищением.

- Вот не ожидала таких откровений от боевого офицера. Но я вам не сообщила одну новость, которая, возможно, вас очень обрадует. Угадайте-ка что это?

- Возможно? Я не ошибся, вы сказали, возможно?

- Да, вы не ошиблись, встреча, которая вас... Ой, как это у меня вырвалось?

По глазам Канг Чоля она понимает, что он догадался.

- Да, Елена живет у нас. Преподает в школе и вот-вот должна прийти. Бедняжке сильно досталось, убежала прямо в день венчания. И знаете, мы часто говорили и молились за вас.

Канг Чоль в волнении сжимает ладони.

Откуда-то издалека доносится голос Натальи:

- ...Преподает в начальных классах. Дети в ней души не чают, особенно, малыши. В прошлом году попечительский совет гимназии признал ее лучшей учительницей начальных классов... А вот, кажется, и она...

Канг Чоль встает при появлении Елены.

Девушка замирает у двери. В глазах - изумление, страх, радость...

Он встает, наклоняет голову и произнесит по-корейски:

- Рад вас видеть после стольких лет.

Елена с легким поклоном тоже отвечает на родном языке:

- И я рада вас видеть.

Наталья с улыбкой наблюда за встречей. Сколько сдержанности и учтивости! Если бы она встретилась с Игорем Владимировичем, то уж непременно бросилась бы ему на шею. Смеялась бы, плакала, целовала... Словом, вела бы себя как настоящая русская баба. Нет, надо как-нибудь продемонстрировать Игорю азиатскую сдержанность.

- Лена, займи гостя, а я заварю свежий чай.

- Хорошо, - еле слышным голосом отвечает она и усаживается напротив. - Что вам предложить... э-э, уважаемый господин.

Канг Чоль одним движением убирает стоящий между ними чайный столик:

- Я желаю, чтобы вы глянули мне в глаза, протянули руки, засмеялись и... обняли меня.

Канг Чоль принимает ее в свои объятия. Она прижимается к его груди и плачет.

Наталья, войдя в комнату, чуть не роняет поднос. Канг Чоль и Елена, обнявшись, говорят что-то друг другу, смеясь и плача.

Несколько дней они проводят вместе. Он встречает ее возле школы. Вместе готовят еду, проверяют домашнее задание учеников.

- Чоль, вам плохо?

Он на нее долгим и бесконечно любящим взглядом. А потом тихо произносит:

- Я, кажется, только что прожил с вами всю жизнь...

- И какой она вам показалась?

- Ужасно короткой. Как один глоток воды в жаркий полдень.

- Но от чего так грустно? Вам надо уезжать?

Он кивает.

- Вам надо обязательно уезжать?

- Да.

- Вы, вы будете на стороне красных?

- Это историческая неизбежность.

- Я не понимаю вас, - удивляется она. - Разве не царская Россия приютила корейцев, дала им гражданство, землю, возможность получить образование. Так надо ли кусать руку дающего?

- Всего пятнадцать процентов переселенцев оказались обустроены и приняты в российское подданство. Даже если у остальной части жизнь сложилась лучше, чем в Корее, она все равно стала бы свергать прежний строй.

- Почему?

- Психология. Человек, однажды круто изменивший свою жизнь, уже не боится перемен. Наоборот, он жаждет их. Все корейцы жаждут новой жизни. Почему же я должен быть в стороне? Нам нечего терять кроме своих цепей, но зато мы можем - приобрести весь мир. Но теперь к этим цепям прибавилась тоненькая золотая цепочка, которую мне страшно было бы порвать. Когда-то вы не захотели уехать со мной: я старался забыть вас, и на душе был покой. Теперь же, когда я нашел вас, все во мне охвачено беспокойством и сомнением...

Елена прижимает ладони к груди.

- Уважение и любовь к отцу, мой юный возраст и обычный девичий страх не дали мне возможность тогда уйти с вами.

- Но как вы решились... убежать из под венца?

- Отца уже не было, я повзрослела. Страх от мысли прожить всю жизнь с нелюбимым человеком оказался таким сильным, что я бежала, не раздумывая.

- А со мной? Вас не страшит мысль прожить жизнь со мной?

- Нет. Но вам надо уезжать...

- Елена, моя прекрасная Елена, с какой радостью я остался бы с вами, но...

- Я понимаю. Мужской долг, мужская честь... Как красиво это звучало в книгах и как непонятно это в жизни. А мне нельзя с вами?

- Нет. Это абсолютно исключено. Война - не женских рук дело.

- А сестры милосердия? Я читала...

- Вы читали о тыловых лазаретах, расположенных в десятках километрах от линии фронта. А я, я даже не могу сказать, где буду завтра. Но знаю одно, где бы я ни был, меня будет согревать мысль, что вы есть, и что вы ждете меня. И я вернусь, я обязательно вернусь, и мы поженимся!

Глаза Елены сверкают.

- Чоль, а не могли бы мы обвенчаться завтра? Девушке не приличествует говорить так, но я хочу стать вашей женой. Вдруг вы не захотите вернуться.

- Я? Елена, вы серьезно хотите обвенчаться? А если меня убьют?

Она отвечает не сразу.

- Нет, Чоль, вы не посмеете оставить меня вдовой. Но если такое случиться, что ж, значит это наша с вами судьба. Я принимаю ваше предложение, Чоль, и готова обвенчаться с вами завтра в церкви.

- В церкви? Какой церкви?

- Как в какой? В православной...

- Но я вроде как не православной веры. Но, если церковь согласны нас обвенчать, то я согласен.

Небольшая площадь, каменная церковь, выбеленная известкой, небольшой купол, тускло блестевший позолотой при свете пасмурного осеннего утра. А рядом - избушка, к которой ведет протоптанная дорожка.

Отец Василий встречает Канг Чоля у порога со словами "милости просим".

Комната скудно освещена. Горит лампада под иконой.

- Чем могу служить? - взгляд священника добр и светел.

- Я пришел за советом, хотя и не принадлежу к православной вере.

- Наша обязанность в меру своих сил помогать всем, независимо от вероисповедания, цвета кожи и степени греха, - склоняет голову отец Василий. - Говорите, сын мой, и слово ваше отзовется в моей душе понимаем и сострадательностью.

- Спасибо, отец Василий. Девушка, которая осчастливила меня согласием выйти замуж, хотела бы обвенчаться в церкви. А я, как уже сказал, не принадлежу к православной вере.

- А к какой вере вы принадлежите?

- Буддийской. Хотя вера, может быть, сильно сказано. Просто я воспитан на заветах Будды, в основу которых положены такие же заповеди, как и у Христа.

- Вы знакомы с Новым заветом?

- Да, я читал его. Не все понял, но многое принял.

- Меня радуют ваши слова, сын мой. Вы, как я понимаю, кореец. А кто, простите, ваша суженая?

- Она тоже кореянка. Возможно, вы ее знаете, это Елена Трофимовна, учительница из гимназии.

- Богонравная девица. Итак, вы хотите обвенчаться в церкви, но вас беспокоит нравственная сторона вопроса?

- Именно так, - подтверждает Канг Чоль. - Не нанесу ли я этим обиду или вред Елене?

- Уже само по себе, что вы так думате, говорит о вашей уважительности к чужой вере и, - тут отец Василий тонко улыбается, - готовности принять ее.

- Не усматриваете ли вы корысти здесь?

- Никоим образом. В основе вероучения о Христе лежит любовь к ближнему. Разве не любовь двигает вами?

- Да, любовь.

- Когда вы хотите венчаться?

- Если можно, то сегодня.

Отец Василий удивлен.

- Тогда вам нужно немедля принять обряд крещения, сын мой...

Церковь. Отец Василий в позолоченной рясе брызгает веничком воду на Канг Чоля.

- Нарекаю вас именем Константин...

Венчание.

- Согласен ли, раб божий Константин, взять рабу божью Елены в жены?

- Да...

- Согласна ли, раба божья Елена, взять раба божьего Константина в мужья?

- Да...

Канг Чоль на подножке уходящего поезда. Елена машет платком.

Владивосток. На вокзале его задеоживает военный патруль.

- Извините, господин поручик, но я должен препроводить вас в военную комендатуру города, - говорит молоденький прапорщик, осмотрев документы Канг Чоля.

- Что-нибудь не так?

- Если откровенно, то меня смущает, как бы это выразиться, ваша наружность. Вы из представителей местных народностей?

- Нет, господин прапорщик, я из числа переселенцев-корейцев. Что еще?

- Вы почти год добираетесь до Владивостока, и это через всю Россию, захваченную красными мерзавцами.

- Вы хотите спросить - не спелся ли я с ними? Нет, поскольку офицеров они считают классовыми врагами. А что касается времени моего передвижения, то, знаете ли, старые раны не спрашивают о времени и начинают болеть всегда не ко времени.

- О, простите, господин поручик, - щелкает каблуками начальник патруля. - И все-таки я хотел бы препроводить вас в комендатуру. Это рядом, господин поручик...

Комендант города спрашивает Канг Чоля:

- В каком полку изволили служить, господин поручик?

- В двести тридцатом Приамурском, господин полковник.

- А-а, наш полк. И кто был командиром полка?

- Полковник Ломовцев Алексей Николаевич.

- Верно. И давно вы расстались с ним, господин поручик?

- В октябре прошлого года, господин полковник. Он лично провожал меня в госпиталь после ранения.

- Какое у него было настроение?

- Какое могло быть настроение, господин полковник. Фронт развалился, солдаты массами убегали с передовой, предатели, шпионы и проклятые большевики на каждом шагу... Паршивое было настроение, господин полковник.

- Не вешайте носа, поручик. Вы вернулись домой героем войны, с Республикой Советов у нас перемирие. Театры, рестораны... Где остановитесь, поручик?

- Пока не знаю, господин полковник. Но все свои награды я обменял бы на тихий спокойный угол...

- Как? Вам негде остановиться? Гостиница "Астория" утроит вас на первых порах? А потом найдете что-нибудь подходящее. Господин прапорщик, сопроводите господина поручика в гостиницу "Асторию" и скажете хозяину, что я, комендант города полковник Градилов, просит его приютить героя войны...

Гостиничный номер. Канг Чоль спит. На тумбочке портрет Елены.

Шестая серия

Просторная комната. Командир бригады Бараташвили, начальник штаба Самарин и Липатов разглядывают карту.

Входит Канг Чоль.

- Товарищ комбриг, командир корейской роты Ким по вашему приказанию прибыл!

- Здравствуй, товарищ Ким, - приветливо здоровается комбриг и говорит Липатову: - Вот он и есть лихой корэйский командир Ким Константин...

Тот изумленно восклицает:

- Канг Чоль! Вот так встреча, дружище Чоль, дай я обниму тебя!

И только тут Канг Чоль признает в бородатом незнакомце Липатова.

Они обнимаются.

- Жив! Слава богу, ты жив, Чоль! Я знал, что обязательно встречу тебя!

- И я рад, что вы живы, Вениамин Петрович!

- Оказывается, старые друзья встретились, - смеется Бараташвили. - Такое дело надо отметить.

- Отметим, обязательно отметим, генацвали. Вот поговорим о делах, а потом отметим.

- Правильно говоришь, член реввоенсовета армии, сэнтименты оставим на потом. Начальник штаба, доложи еще раз обстановку специально для товарища Кима.

Все встают вокруг карты. Самарин тычет указкой в кружочек на карте.

- Село Спасск-Дальний находится на возвышенности. Справа от него топи, которые тянутся до самого озера Ханка. Слева - труднопроходимая тайга. Вероятное место прорыва - открытую равнину шириной в сто-сто пятьдесят метров и длиной до километра противник заградил шестью рядами колючей проволоки. Вся местность, простреливается с флангов огневыми точками. По приблизительным данным, силы укрепрайона противника составляют три-пять тысяч штыков, десять - пятнадцать орудий и неизвестно сколько пулеметов. Точно известно, что штаб обороны располагается рядом с церковью. По всей видимости, из-за того, что колокольня используется в качестве наблюдательного пункта.

Овладеть укрепрайоном лобовой атакой - задача сверхсложная, успех более чем сомнителен, а вот потери будут реальными и огромными. Другой вариант - методическим артиллерийским огнем смести заграждения, и разрушить доты - затруднен из-за засекреченности огневых точек, малочисленности наших стволов и боеприпасов. К тому же выпавший накануне снег укрыл все контуры, и задача становится вовсе невыполнимой.

- Ну и ну, - произносит комбриг. - Что нужно для успеха операции?

- Первое - точные разведданные укрепрайона, схема расположений огневых позиций, линий окоп и блиндажей. Второе - нам необходимы хотя бы две батареи шестидюймовок и по сто снарядов на каждый ствол. Третье - рота добровольцев, готовых на смертельный риск.

- Что скажешь, товарищ Ким? Подэлись своими мыслями?

- Думаю, нужен толковый "язык", товарищ комбриг.

- Правильно говоришь, сынок. Но еще лучше тэбе самому побывать в Спасске. Посмотреть на логово врага изнутри. Нэ веришь? Сэйчас тэбе товарищ Липатов объяснит свой план.

- Тут вот какое дело, Чоль. Нами перехвачен офицер - курьер от генерала Семенова с посланием для коменданта Спасского укрепрайона, полковника Рекалова. Мы сразу подумали о его замене своим человеком, но этот курьер, к сожалению, оказался калмыком. И во всей Дальневосточной армии не смогли подыскать подходящую кандидатуру. Тогда решили заменить его корейцем - вы же похожи внешне. И никак не ожидал, что этой кандидатурой окажешься ты. Впрочем, можешь отказаться, если чувствуешь, что задача тебе не по силам.

- А как я попаду в Спасск?

- Местный житель согласен провести людей через топи. Ну, как, решишься?

- Да. Сколько человек я могу взять с собой?

- Курьера сопровождали двое. Один из них убит. Оставшийся в живых утверждает, что офицера-калмыка никто в Спасске не знает. Так что с собой возьмешь тоже двоих. Вот документы курьера.

Канг Чоль просматривает их.

"Урожденный князь Калинов Федор Самгинович... Год рождения - 1889 -й... Краткосрочные офицерские курсы... Подхорунжий... Юго-Западный фронт... Георгиевский крест и орден святого Владимира... Есаул... Ранен под Бобруйском... Последнее место службы - калмыцкий полк, командир охранного эскадрона при генерале Семенове..."

Голос Бараташвили:

- Товарищ Ким, вестового отправишь назад, а сам останешься здэсь. Дэнь на подготовку, а послезавтра на рассвэте тронэтэсь в путь.

- Ночевать он будет у меня, - вставляет Липатов.

- Нэ возражаю, но ужинаем у мэнэ.

Вечернее застолье. В сборе все бригадное начальство. Тон задает комбриг своими грузинскими тостами. Люди в военной форме и при саблях поют мирные песни - русские, украинские, грузинские...

Ночю. Липатов и Канг Чоль идут по улице деревни. Идет снег.

- Какая чудесная ночь, - замечает с восхищением Вениамин Петрович. - В такую ночь только гулять с любимой женщиной. У тебя есть любимая женщина, Чоль?

- У меня есть гораздо больше, - смеется Канг Чоль. - Жена.

- Ты женился? Когда же ты успел?

- Сам не ожидал такого поворота судьбы. А теперь иногда страшно подумать, что этого могло и не случиться!

- Со мной тоже такое бывает. А вот мы и пришли... Проходи сюда, осторожней. Сейчас зажгу спичку...

Вениамин Петрович подправляет фитиль плошки: маленькое пламя искристо трещит, а потом выравнивается. За столом стало сразу уютнее. Липатов подпирает ладонью щеку и требует:

- Ну, рассказывай, Чоль?

- О чем?

- Как жил эти годы. Мне все интересно...

- ...Так в комендатуре я прослужил около восьми месяцев. За это время связался с подпольщиками, помогал добывать оружие, боеприпасы. Все это мы вывозили из города и прятали в тайниках. И не ожидали, что оно так быстро нам понадобится. Одним словом, нас выдал провокатор, пришлось людей срочно переплавлять в партизанские отряды, с которыми у нас была связь. Потом и самому пришлось оставить город. Почти год провел с отрядом в тайге. Уссури прошли вдоль и поперек. В Посьете даже создали свою свободную зону, куда белякам и японцам путь был заказан. Когда узнали о приближении Красной армии, решили двинуться навстречу.

- А почему тебя зовут Константином?

- А я принял обряд крещения. Чтобы венчаться в церкви.

- Так ты женился на русской?

- Нет. Она кореянка, православная. Дочь хозяина, у которого я работал. Помните, я рассказывал, как мне пришлось бежать из деревни. Так это по милости ее брата, который донес на меня полиции. А предупредила меня она и, тем самым, буквально спасла от каторги. Я тогда ей предложил уехать вместе, но она не решилась. И вот проездом попадаю в Рузаевку и узнаю, что она сбежала накануне своей свадьбы. А уже потом в Никольске встречаю ее в доме знакомых.

- У Бубеновых?

- Да. Они приютили Елену.

- А с Игорем Владимировичем встречался?

- Нет. Жена его сказала, что его призвали в белую армию.

- Когда мы арестовывали в Омске адмирала Колчака, то я в списках штабных офицеров обнаружил фамилию Бубенова. Уже на допросах выяснил, что его командировали в Хабаровск. Но и там я не нашел его.

- Когда мы пробирались навстречу Красной армии, я побывал в Никольске. Жена Бубенова говорила, что получила от него весточку из Верхоянска.

- Верхоянск давно в наших руках, - задумчиво говорит Липатов. - Неужели пропал, Игорь Владимирович.

Он закуривает и подходит к окну.

- Тишина и покой. Пушистые хлопья падают с неба, и мир кажется нереальным. Может, нам действительно все это снится - изба на краю России, гражданская война, красные и белые, звериная ненависть и жестокость друг к другу? Я так думаю, Канг Чоль, что победители будут не так уж и счастливы. Их будет глодать мысль об ужасной участи побежденных, о тысячах безвинно погубленных жертвах. Ты не задумывался об этом, Канг Чоль?

- Задумывался и не раз. Но мы, как летящие стрелы, которым заказан обратный полет.

- Летящие стрелы, гм, это ты хорошо сказал...

- А случайно не знаете - какова судьба членов Хабаровского ревкома?

- Знаю и не случайно. Я ведь два года возглавлял чека Восточно-Сибирского фронта. Мои чекисты провели тщательное расследование по факту злодеяний, учиненных белыми после захвата города. Большая группа членов ревкома и красных командиров была расстреляна и утоплена в барже. Среди них была и Ким-Станкевич, твоя землячка. Все они приняли мученическую смерть, не дрогнув и не предав никого.

У Канг Чоля туманятся глаза.

- А Григорьев?

- Жив твой Григорьев. На Южном фронте громит басмачей в составе Первой конной армии. Ну, что будем укладываться спать...

И уже лежа на топчане, Липатов говорит:

- А я ведь тоже женился, Чоль... И очень счастлив... Спокойной ночи, Чоль...

Проводник выводит Канг Чоля со спутниками из топей на небольшую деревню.

- Здесь живет мой родич, - говорит он. - У него обсушимся и отогреемся.

Рассвет. Три всадника на дороге. На Канг Чоле добротный полушубок, подпоясанный офицерским ремнем с портупеей. На голове - малахай из чернобурки, ниспадающий прямо на плечи. За плечами его спутников - урядников Мишакова и Захарова - торчат стволы коротких кавалерийских карабинов.

Первая проверка документов. Пост - три солдата и офицер, безусый прапорщик в черной шинели.

- О, издалека изволили прибыть к нам, князь, - говорит прапорщик.

- Восьмые сутки в пути, - отвечает устало Канг Чоль. - Надеюсь, в Спасске найдется, где можно прилично отдохнуть.

- Непременно-с. Богатейшее село, дворов триста.

- Как проехать к штабу?

- Доедете до церкви, а там увидите и штаб, и комендатуру. Всего наилучшего!

Кабинет командующего укрепрайона. На полу ковры, стены увешаны дорогими картинами, люстра на пятьдесят свечей и красивые, кажущиеся невесомыми, кресла.

В дальнем углу за телеграфным аппаратом сидят два офицера, еще один возится у большой карты, висевшей на стене, размечая что-то цветными карандашами. Сам хозяин кабинета сидит за круглым столом и чаевничает с тремя старшими офицерами.

Канг Чоль щелкает каблуками.

- Господин полковник, есаул Калинов имеет честь прибыть к вам от генерала Семенова с поручением передать вам письмо.

- От Семенова? - густые черные брови на породистом лице полковника удивленно вскидываются. - От Алексея Петровича?

- Так точно, господин полковник.

- Так, так, - вид у Рекалова озадаченный. - И откуда вы прибыли? Точнее, где сейчас находится генерал Семенов?

- В местечке Ханьпинь, что в двадцати километрах от Харбина.

- Далеко занесло Семенова. И что он там делает?

- Об этом имею поручение передать вам устно и... наедине, господин полковник.

- Понятно. Присаживайтесь, господин есаул, вот сюда... Господа офицеры, налейте ему чаю, а я пока что ознакомлюсь с посланием генерала Семенова.

Канг Чоль обводит взглядом старших офицеров и замирает. Справа от него сидит Бубенова.

- Как же вы добирались до нас, господин есаул? - спрашивает один из офицеров, подавая Канг Чолю чашку чая.

- Честно признаться, измучились изрядно. От Харбина до Циси доехали нормально, а вот дальше пришлось делать тысячеверстный крюк на лошадях, чтобы обойти фронт. Границу пересекли в сорока километрах восточнее Спасска.

Бубенов поднимает голову:

- Простите, есаул, но я плохо расслышал вашу фамилию...

- Князь Калинов Федор Самгинович. Родом из Калмыкии.

- А вы случайно не из цаганюрских князей Калиновых? - оживляется третий офицер.

Канг Чоль поставил чашку с чаем.

- Это, которого?

- А вот в гвардии был поручик Калинов, известный тем, что всем своим друзьям дарил только лошадей...

- А-а, дядя Ашуг, - улыбается Канг Чоль. - Ушел в Иран, представьте себе. Нанял целый пароход, погрузил семью, племенных жеребцов и через Каспий. Только вот не знаю, как он там обосновался.

- Восточные люди, договорятся, - усмехается офицер. - Только вот мы, русские, никак не можем договориться между собой. Меньше надо было цацкаться с всякими демократами и революционерами. Уж они-то, поверьте, с нами долго не будут разговаривать...

- Георгий Михайлович, стоит ли так при госте, - полковник Рекалов возвращается на свое место. - Кстати, господин есаул, генерал Семенов высоко отзывается о вас. Господа, обеспечьте приятный вечер князю Калинову, покажите, что не хлебом единым живет наш маленький гарнизон. Все свободны.

Офицеры откланиваются. У дверей Игорь Владимирович еще раз смотрит на Канн Чоля, но тот никак не реагирует на его взгляд.

Полковник говорит:

- Извините Георгия Михайловича. Старый гвардеец, привык резать правду-матушку. Да и дела наши, как вы сами догадываетесь, весьма и весьма плачевные.

- А союзники? Где американцы, японцы?

- Они были союзниками, когда наше продвижение вглубь России было успешным. А сейчас они уже давно на всех парах мчаться домой. Итак, что вы должны передать мне устно, есаул?

Канг Чоль встает.

- В устной форме мне велено передать вам следующее. Если красные еще не начали захват Спасска, вашему превосходительству предлагается оставить здесь небольшой гарнизон, а с основными силами уйти в Китай. Так же поступить в случае прорыва красных. Под Харбином создается новая белая армия, которая уже сейчас насчитывает до сорока тысяч штыков. В то же время в средней и южной полосе России зреет глухое недовольство крестьянства против красного режима. Произошло уже несколько крупных восстаний, которые были подавлены со страшной жестокостью. Маршрут новой армии проляжет через Туркестан, Кавказ и южные области России. Генерал Семенов предлагает вашему превосходительству разделить с ним ответственность последнего похода за освобождение отечества. Я привез вам документы и два миллиона юаней для беспрепятственного передвижения по Китаю.

Полковник Рекалов слушает слова Канг Чоля, чуть наклонив голову вбок. Потом грустно улыбается.

- Благодарю Алексея Петровича за столь высокое доверие. И вас, господин есаул, совершившего опасный рейд, чтобы передать мне весточку от генерала. Я дам ответ через день. Вы где остановились?

- Мне дан ордер на постой.

- Что ж, обстраивайтесь. Вечером офицеры обычно собираются в единственном местном трактире. Пообщайтесь с ними, и, может быть, сами поймете, перед каким трудным выбором стоим мы - последние защитники белой России на Дальнем Востоке.

Захаров и Мишаков коротают время в группе солдат у коновязи. Появляется Канг Чоль.

- Не замерзли, орлы? - спрашивает он и замечает, как к ним направляется Бубенов. Он бросается ему навстречу.

- Игорь Владимирович, чертовски рад вас видеть живым и невредимым, - и Канг Чоль протягивает руку. - Вы простите меня за этот маскарад, но на войне, как на войне.

- Надо ли это понимать так, что вы проникли сюда под личиной калмыцкого князя... шпионить?

- Да. Я пришел оттуда, от красных, которым предстоит штурмовать Спасск.

- И что вы прикажете мне делать?

- Не знаю, Игорь Владимирович. Можете выдать меня, если так велит ваша совесть.

Бубенов качает головой.

- Нет, никогда. Умом я понимаю, что вы противник, а сердцем...

- Я тоже вам не враг. Просто мы оказались по разные стороны баррикад. Вы давно не были дома?

- Три года. Но как, как вы сюда попали?

- О, это долгая история. А я ведь два года назад гостил у вас дома, и даже женился на подруге вашей жены.

- Как? Вы виделись с Натальей? Как она, дочка?

- Живы-здоровы, ждут, не дождутся вас. Игорь Владимирович, мне надо обустроить солдат. Давайте вечером встретимся в трактире. Только я все-таки калмыцкий князь Калинов, с которым вы встречались в Омске, при штабе верховного главнокомандующего. Вы ведь служили при штабе Колчака?

- Да, но откуда вам это известно?

- Ваша жена рассказывала. Итак, до вечера, Игорь Владимирович. Помните, я князь Калинов.

- Хорошо.

Канг Чоль наказывает своим попутчикам:

- Лошадей не расседлывать, оружие держать рядом, спать посменно. Может быть, в любое время придется уходить.

- Ясно, господин есаул.

Трактир. У входа старый однорукий инвалид в солдатской шинели с Георгием на груди. Когда ему суют деньги, ветеран отдает честь уцелевшей рукой и хрипло выкрикивает: "Рад стараться, вашскородь!".

В помещении оживленно. Выделяются звуки одинокой скрипки, на которой играет чернобородый мужчина в цыганском наряде.

Раздается голос Бубенова:

- Князь Калинов, пожалуйте к нам!

За столом - пятеро: троих Канг Чоль видел в кабинете у полковника, четвертый - пожилой штабс-капитан с худым и нервным лицом. А вот пятый неожиданно оказывается японским офицером.

- Позвольте вам всем представить есаула Калинова, - встает Бубенов, - урожденного князя калмыцкого.

Канг Чоль отвешивает легкий поклон всем, садится на предложенное место и только тут перехватывает внимательный взгляд японца.

- Позвольте, князь, представить вам нашу компанию. Подполковники Верховицкий и Новиков, штабс-капитан Нефедов и капитан Охадзуки.

Перед Канг Чолем ставят граненый стакан с мутноватой жидкостью.

- Тост, пусть господин есаул, произнесет тост, - решает Верховицкий.

- Естественно, этот тост я поизношу в честь нашей встречи. За нашу встречу, господа, и за многие встречи, которые, дай бог, чтобы произошли как можно западнее отсюда! - и Канг Чоль залпом выпивает самогон.

- Прекрасно сказано, есаул, - все встают. - За встречу в Москве и Петрограде, ура, господа!

Штабс-капитан обходит стол и приближается к Канг Чолю.

- Не знаю, какие вести вы привезли к нам, но я хотел бы расцеловаться с вами троекратно по-русски.

Канг Чолю ничего не остается, как обняться с капитаном.

- Князь, вы ешьте, ешьте, - говорит Бубенов, накладывая на тарелку что-то.- Еще предстоит пить долго и много. Мы как раз говорили о вас, и всем страшно любопытно, какое известие вы привезли полковнику. Не так ли, господа офицеры?

- Верно, - подтверждает штабс-капитан. - Но, что бы ни случилось, красным никогда не взять Спасска. Это я вам гарантирую!

- Капитан Нефедов руководил возведением укрепрайона, - поясняет Верховицкий. - Ему действительно удалось создать нечто несокрушимое. Я произношу тост за талантливого русского военного инженера Нефедова!

Вечер в самом разгаре. Два офицера встают.

- Ну, нам пора на покой, - говорит Верховицкий. - А вы, молодежь, гуляйте и пейте, пока есть возможность. Капитан Охадзуки, вы, как всегда, с нами?

Японец, не произнесший за вечер и двух фраз, делает рукой отрицательный жест. С виду он кажется сильно опьяневшим, но Канг Чоль знает, что это не так. Каждый раз, когда поднимали стаканы, Охадзуки старался лишь пригубить водку.

- Оха, Оха остается с нами, - кричит восторженно штабс-капитан. - Хоть ты и япошка, но я тебя люблю. Как люблю всех на этой грешной земле.

И вдруг поет чистым баритоном:

-Я вас любил, любовь еще, быть может,

В моей душе угасла не совсем,

Но пусть она вас больше не тревожит,

Я не хочу печалить вас ничем.

На минутку в зале тишина - все слушают песню. А когда капитан закончил куплет, раздаются аплодисменты.

- Браво, капитан, браво!

- Необычайного таланта человек. Но болезненно самолюбив, как многие непризнанные гении. Многого он мог бы добиться, но, увы...

- Капитан Нефедов, с вашим голосом да в Большом театре. Пью за вас.

- Спасибо, есаул. Что голос, моя страсть - архитектура. Но волею судьбы я стал фортификатором, и здесь, на краю России, я возвел свой последний бастион.

- Вы сказали, что красные никогда не возьмут его?

- В лобовую - никогда. Только при наличии осадных орудий и кропотливых подкопов, что в зимнее время невозможно, красные еще могут рассчитывать на успех. Я вам покажу, смотрите, - Нефедов властно отметает посуду в сторону, освобождая центр стола. - Вот вероятная полоса штурма. На ней мы имеем шесть рядов колючей проволоки и волчьи ямы перед ним, - он разложил параллельно шесть вилок и ложек... По бокам, - тут в ход идут кусочки хлеба, - двенадцать пулеметных точек с выверенными секторами обстрелом. Каждая представляет своеобразный бункер с двускатной крышей из бревен. По центру три ряда окоп, за ними батарея орудий, обозначим их вот этой селедочницей. Так вот, есаул, эта батарея установлена на железнодорожных платформах, которые будут курсировать туда и сюда. Для этого пришлось установить рельсы и лебедки. Даже если красные прорвутся через проволоку, их ждет минное заграждение шириной до ста метров. Так что красным придется изрядно попотеть. А при нынешней расстановке сил и вовсе зря!

- Да-с, вы потрудились на славу, - Канг Чоль наливает полный стакан Нефедову. - Ну-с, капитан, еще раз за вас, за ваш талант военного инженера!

Нефедов спит, уронив голову на стол. Охадзуки исчез.

- Откуда взялся этот японский офицер? - спрашивает Канг Чоль Бубенова.

- А кто его знает. Считается представителем японской армии, но я так думаю, что он контрразведчик.

- По-русски он говорит?

- Говорит плохо, но все понимает. Ах да, что удивительно, он, кажется, очень хорошо говорит на корейском, я сам видел, как допрашивал пленного корейца-партизана.

- Что ж, корейцы на стороне красных, японцы на стороне белых. Все логично, - замечает.

- Нет, - возражает Бубенов, - нет никакой логики. Просто некие силы раскололи Россию на два смертельно враждующих лагеря. Но скоро все это кончиться. Разве можно одним укрепрайоном, пусть даже сверхмощным, удержать натиск красных. Когда у них за спиной вся Россия.

- Игорь Владимирович, я предлагаю вам уйти вместе со мной.

- Куда?

- К красным. У нас немало бывших офицеров.

- Если бы сразу... А так не могу. Да и как, когда?

- Прямо сейчас. Я чувствую - этот японец ушел неспроста. Уходим, уходим с нами, Игорь Владимирович.

- Нет. Я должен остаться и разделить участь проигравших.

- Зачем? Вы же ученый, я уверен, ваши руки не обагрены кровью. Вас ждут, вас ждет Наталья, дочь...

- Нет, Чоль, спасибо за предложение, но не могу. И потом, я очень много пил в последние два года, я конченый человек. Мы проиграли, потому что у нас нет веры в будущее.

- У вас есть семья, будущая работа. Возьмите себя в руки, Игорь Владимирович.

- Нет и нет. А вы уходите, Чоль, как можно скорее. Этот Ягомацу связан с Кедровым, контрразведчиком, а это страшный человек.

- Что ж, жаль, что мне не удалось убедить вас. Но надеюсь еще встретиться, Игорь Владимирович. Прощайте!

Канг Чоль быстро идет по деревне. Перекладывает револьвер из кобуры в карман. Возле дома замедляет шаги, прислушивается. Сапогом открывает калитку и пьяным голосом зовет:

- Захаров, Мишаков! Ах вы, ленивые скоты, спите, мать вашу!

Он шагает в горницу и замирает. Штык карабина упирается ему в грудь. Почти не раздумывая, он ныряет под него, вырывает оружие и бьет прикладом его владельца.

На него тут же набрасываются трое. Он отбивается и выбегает во двор. Быстро выводит лошадь из конюшни, перемахивает через плетень и скачет по улице. Раздаются выстрелы.

Бараташвили, Самарин и Канг Чоль над расстеленной картой.

Комбриг задумчиво вертит карандаш в руке.

- Твоя разведка не подкрэплена никакими данными. Это раз. Кроме тебя никто лучше не знает фактическое состояние дел. Это два. Тэбэ и придется первым атаковать противника.

Он выпрямляется.

- Товарищ Самарин, через два дня представить план атаки. Всех корейцев свести в единый отряд под командованием товарища Кима. Снабдить всем необходимым...

Кузница. Канг Чоль вместе с подручным выковывает огромные ножницы. Пробует резать проволоку.

Поле за деревней. Перед сводным корейским отрядом - Канг Чоль.

- Товарищи красноармейцы! Перед нами поставлена задача - первым преодолеть проволочные заграждения и, тем самым, открыть дорогу для общего наступления. От того, как мы сегодня будем учиться это делать, завтра будет зависеть наша жизнь...

Шесть солдат с ножницами выступают вперед. Каждого сопровождают два помощника, которые должны придерживать проволоку. Вот они преодолели первое заграждение, второе...

Молодой солдат-кореец отдает честь:

- Товарищ командир, разрешите обратиться?

- Да. Я вас слушаю.

- Дядя Канг Чоль, вы меня не узнаете? Я Ин Даль, мы вместе шли в Россию...

- Сынишка Гун Даля! Как ты вырос! Как родители, дед?

- Родители живы-здоровы. А вот дед скончался. И тетушка Сун Хи тоже...

- Как?

- Умерла во время родов.

- Когда?

- Кажется, спустя год, как мы оказались в России.

- Десять лет прошло, а я ничего не знал. Ребенок-то кто - мальчик или девочка?

- Мальчик. Ин Чолем зовут.

- Он знает, кто его отец?

- Да. Разве в деревне утаишь что-то. Он очень ждет вас...

Одни солдаты поверх одежды натягивают белые кальсоны и рубахи, другие накидывают простыни, проделав дыры для рук и головы. Третьи спиливают стволы винтовок, превращая их в обрезы.

- Привидения, ну точно привидения, - смеется один и показывает пальцем на Ин Даля, которому достался маленький размер нательного белья.

- Чему смеешься, дурачок, - замечает пожилой боец, вскидывая одной рукой обрез. - Еще неизвестно, сколько жизней спасет эта выдумка командира. Эх, жаль, гранат маловато...

Ночь. Лиц не разглядеть. Видны лишь белые контуры бойцов, построенных в четыре шеренги.

Белый снег, белые одежды размыты бледным отраженным светом. Но Канг Чоль все равно напряженно всматривается в строй людей, и ощущает на себе такой же ответный напряженный взгляд сотен пар глаз.

- Сводному корейскому отряду оказана высокая честь - первым броситься на врага. идти на прорыв. Наша задача - разрезать проволочные заграждения, закрыть настилом волчьи ямы и разминировать проходы. Словом, все, что мы проделывали на тренировке. Порядок движения групп - первыми к началу проволочных заграждений идут четыре тройки с ножницами, за ними - саперы. Когда будут готовы проходы, первыми идут уже саперы. Ползти друг за другом и только по следу. Не разговаривать, не курить, а, самое главное, ни в коем случае не открывать огонь. Чтобы ни случилось, не стрелять!

За проволочными заграждениями по сигналу ракеты батарея бригады откроет огонь. Как только она перестанет, гранатометчики бросают гранаты, а потом мы врываемся в окопы. Группа Ким Тхе Гира уничтожает пулеметные точки левого фланга, а группа Нам Гиль Сона - на правом фланге. Любой ценой уничтожить пулеметные точки, иначе будут большие жертвы среди бойцов главного наступления.

И еще, дорогие мои соплеменники! Мы идем в последний и решительный бой за наше светлое будущее, за новую страну Советов, в которой каждый из вас будет полноправными гражданами. Как знать, может, своей победой мы несем освобождение и нашей многострадальной Корее.

Знаю, трудно уцелеть в таком ночном бою. Тем более, важно, чтобы вы все действовали четко и взаимосвязано, выполнили все требования, о которых я говорил...

С правого фланга появляется группа военных во главе с командиром бригады Бараташвили, которого легко узнать по черной бурке и такого же цвета папахе.

- Отряд, смир-на! Равнение - на середину! - Канг Чоль идет навстречу начальству. - Товарищ, комбриг! Сводный корейский отряд к штурму вражеского укрепрайона Спасский готов! Докладывает командир отряда Ким.

- Вольно, - Бараташвили поворачивается лицом к строю.

- Ваш командир хорошо сказал. Я хочу лишь добавить - ваша героическая ночная атака Спасска навсегда войдет в летопись революции. Вперед, сыны мои! Командуйте, товарищ Ким.

Канг Чоль делает шаг вперед.

- Все ординарцы групп - ко мне! Отряд, нале-во! На исходную позицию, походным шагом марш!

Отряд начинает движение.

Снежное поле поглощает бойцов в маскхалатах. Настает очередь и Канг Чоля вместе с ординарцами двинуться за очередной группой.

Сначала шагом, низко пригнувшись, а потом - ползком. Первое проволочное заграждение. А вот и волчья яма, проложенная сверху лестницей из жердей.

Второй ряд проволочных заграждений, третий... И вдруг тишину нарушает хлопок взрыва - кто-то напоролся на мину. Сразу раздаются пулеметные очереди, а затем артиллерийский выстрел. Выпустив десяток снарядов, вражеское орудие замолкает.

За шестым, последним рядом колючей проволоки, передовые группы залегают в цепь. Дальше ползти предстоит одному Канг Чолю.

Десять метров, двадцать, тридцать. Пора. Канг Чоль согревает руки дыханием, прежде чем вытащить ракетницу из-за пазухи. Взводит курок и нажимает на спуск.

Самарин видит белую ракету и командует артиллеристам:

- Огонь!

Канг Чоль бежит назад. Грохот разрывов заставляет его упасть. И тут же весь передний край белых оживает.

Огонь смолкает, и Канг Чоль встает. За ним поднимаются в атаку бойцы отряда.

Красноармейцы врываются в окопы и сходятся с противником в ближнем бою. Выстрелы в упор ослепляют глаза. Русский мат перемешивается с корейскими ругательствами. Крики, стоны, предсмертные хрипы...

Из бокового хода сообщения вырывается вражеский солдат фигура и бросается навстречу Канг Чолю. Он стреляет из револьвера. Это последний патрон в барабане. Он выхватывает шашку из ножен, привязанных к спине по старой привычке.

От стены окопа отделяется темная фигура. За мгновение до выстрела Канг Чоль успевает нагнуться и перекувырнуться через спину. Клинок, с жутким свистом описав полный круг, сносит голову белогвардейца. И тут же чувствует жалящий удар в бок. Канг Чоль машинально приседает. Над ухом выстрел: это - Ин Даль, неотлучно следующий за ним.

- Вы ранены, дядя Канг Чоль?

- Все в порядке, Ин Даль. Ложись и стреляй вон в тот проем блиндажа.

Канг Чоль достает гранату и дергает кольцо. Взрыв.

- Кто здесь есть? - раздается голос на корейском языке.

- Свои, - отвечает Канг Чоль.

Он идет по ходу сообщений. То здесь, то там трупы павших. Своих можно сразу узнать по белой одежде.

В окоп спрыгивают бойцы подкрепления.

- Командира Кима к комбригу!

Канг Чоль рапортует комбригу:

- Товарищ комбриг, передовой окоп неприятеля взят, огневые точки подавлены, готовимся к отражению атаки!

- Вижу, вижу, товарищ Ким. Дай, обниму тебя. Молодэц! Потэри велики?

- Да, велики, товарищ комбриг.

- Сочувствую, товарищ Ким. Но главная задача выполнэна. Теперь нам надо отразить атаку бэлых и самим перейти в контрнаступлэние. А тэбе, товарищ Ким, прэдстоит выполнить еще одну задачу. Собери всэх своих бойцов на правом фланге. Когда мы перэйдем в контрнаступление, обойдешь Спасск справа и устроишь засаду.

Рассветает. Белогвардейцы идут в атаку.

- Не стрелять, подпустить ближе, - пробегает по цепи команда.

Враг все ближе и ближе. Уже отчетливо видны фигуры бегущих солдат, офицерские шинели мелькают то там, то здесь.

- Огонь! - раздается команда, и вновь тишина взрывается грохотом выстрелов.

Канг Чоль стреляет из пулемета.

- Приготовиться к атаке! Вперед!

Звонко поет труба. Раздается нестройное "ура-а", потом все громче. В этот русский боевой клич вплетается и корейское "мансе-е".

Канг Чоль ведет свой отряд вправо. Идут гуськом, поочередно сменяя тех, кто впереди.

Многие бойцы обессилены и еле бредут. Время от времени Канг Чоль отдает приказ подтянуться, пропускает отстающих мимо себя, подбадривает словом и улыбкой. За ним неотступно следует Ин Даль.

И вот, когда силы людей совсем на исходе, вдруг кто-то запевает. Крестьянская хороводная песня "Онг хея". Первая строчка, вторая... Одинокий голос захлебывается на высокой ноте, но тут же сразу несколько человек поддерживают певца, потом еще другие, и вскоре, веселая ритмичная песня несется над полем. Кое-кто стал раскачиваться в такт музыки, и вскоре вся цепь идет, приплясывая.

Онг хея!

День весенний, онг хея!

Скоро сеять, онг хея!

Радуемся, онг хея!

То здесь, то там вспыхивают новые куплеты. Канг Чоль улыбается.

Окраина Спасска. С ходу захватили КПП.

Приводят двух пленных солдат. Оба средних лет, бородатые. На лице у одного - явный испуг, зато другой нарочито бесстрастен и, облизывая разбитые губы, небрежно сплевывает кровь.

- С утра много народу уехало из села? - спрашивает Канг Чоль смельчака.

- А тебе что за дело - уехало или нет? - дерзко отвечает тот. - Пришли тут всякие нехристи в машкараде и думають, что напужали. Накось, выкуси.

- Нехристи, говоришь? Это твои офицеры - нехристи, бросили вас и бежали утром.

- Врешь, образина азиатская, - сжимает кулаки пленник.

- А обозы? Разве утром не было обозов?

- Обозы были, не спорю. Так то богатеи местные бежали...

- А ты откуда знаешь? Ты что - местный? Из Спасска?

- Почему из Спасска. Я из Макеевки, это полста верст отсюдова.

- Богатеи бежали, а ты их добро защищаешь?

- Никого я не защищаю. Приказано пост охранять, я и охранял.

- Плохо охранял, солдат. Тебе было приказано никого не выпускать из села, а ты обозы пропустил. Мало того, выдал нам об этом.

Пленник растерянно мигает.

- Так ить... Что я выдал? Ничего я не выдал...

- Выдал, выдал, - улыбается Канг Чоль. - Что ж, за важный секрет отпускаем тебя, а вот твоего напарника мы расстреляем.

В глазах пленника - снова оторопь, но он тут же твердо заявляет:

- Не выйдеть. Стреляйте и меня тоже.

- Это почему же? - удивляется Канг Чоль.

- А потому, что он мой кум. Как же я его брошу? Меня мобилизовали, как служивого, а он мог остаться дома, поскольку белобилетник. Но не остался, пошел со мной. Как же я его таперича брошу?

- Ладно, служивый, отпустим вас домой, только ответь еще на один вопрос. Японский офицер тут не проезжал?

- Я что-то не припомню. Аким, чай ты не видал?

- Видал, видал, - оживляется тот. - Третьего дня уезжал с двумя солдатами. Наш охфицер еще балакал с ним, тильки не знамо по-каковски. Ты тогда кашеварил, Фрол, и потому не видал.

- А комендант ваш? Он не бежал?

- Не а, - качает головой Фрол. - Его превосходительство не таковский, чтобы бежать.

- А подполковник, худощавый такой, в очках, проезжал?

- Не было такого, - уверенно отвечают оба.

- Ладно, мужики, повоевали и баста, - говорит Канг Чоль. - Отныне и навсегда здесь, в Приморье, будет новая власть - власть рабочих и крестьян. Придет время, и вы сами увидите, какой будет прекрасной жизнь без помещиков и буржуев. Идите домой и никогда не поднимайте оружия на свою рабоче-крестьянскую власть.

- Власть она так и сяк власть, - бормочет Фрол.

Они удаляются от поста: один все время оглядывается, тогда, как другой, ни разу не повернул головы.

Канг Чоль смотрит им вслед. Голосы Ин Даля:

- Товарищ командир, вас приглашают в дом.

В маленькой избушке КПП негде повернуться от набившихся людей, но при виде командира бойцы теснятся, освобождая место возле раскаленной печурки. Откуда-то появляется табуретка.

- Сюда, товарищ командир... Чайку, пожалуйте, горяченького...

Кто-то протягивает ему солдатскую кружку, другой - ломтик сухаря из ржаного хлеба.

- Спасибо, ребята, - Канг Чоль отхлебывает чай и грызет сухарь.

- Когда нет каши и сухой хлеб лакомство, - говорит с улыбкой пожилой боец. Улыбка обнажает белые зубы.

- Твоими зубами, дядя Кан Себ, только и грызть сухари, - поддел его сидящий рядом худощавый парень. У парня удивительно певучий голос.

- Я-то грызу, когда голоден, а вот ты, Юн Соль, песни поешь. Как это ты догадался запеть "Онг хея"...

- Когда Юн Соль поет, все забывают о голоде, - шутит кто-то.

- Сытому труднее угодить, - смеется Юн Соль. - Сытому спать хочется, а не слушать песню. Разве не так, товарищ командир?

Канг Чоль:

- Да, и так бывает. Но есть вечный голод у человека - это душевный голод. Когда-нибудь на земле не будет оборванных и голодных людей. Что же тогда будет двигать людьми? Вот этот душевный голод - желание познать неизвестное, объять прекрасное и, - он обводит взглядом устремленные на него глаза, - жажда самоусовершенствования. Великий греческий философ Сократ как-то воскликнул - надо же, чем больше я знаю, тем больше сознаю, как мало я знаю!

- А Греция далеко отсюда? - спрашивает будущий известный певец.

- Не просто далеко, на другом конце света, - смеется кто-то. - А вот Спасск рядом. Так что, отогрелись и будет. Всем на выход!

Отряд залегает возле дороги.

- Идут, идут, - передается по цепи.

Канг Чоль вскидывает бинокль.

Белые покидают Спасск. Но это не беспорядочное бегство. Колонна идет походным шагом, между отрядами соблюдается дистанция. Впереди трусит казачий отряд. В середине колонны - сани, очевидно, с ранеными. Офицеры верхом на лошадях держатся сбоку.

- Из винтовок стрелять только залпами и только по моей команде!

Команда Канг Чоля тут же унеслась по обе стороны.

Вражеская колонна все ближе и ближе.

Хорошо видны колышущиеся черные косматые папахи всадников, белый пар, окутавший морды лошадей. А вот и голова пешей колонны встала вровень. Канг Чоль ловит взгляд пулеметчика:

- Рано еще. Когда скомандую, дай длинную очередь по задней части колонны. Обозы, полевые кухни не трогать.

Пора!

Длинная очередь пулемета.

Передняя часть колонны замедляет шаг, но обезумевшие лошади обоза и кухонь напирают на авангард. Одни солдаты ложатся в снег и открывают ответный огонь, другие, понукаемые командами офицеров, разворачиваются навстречу засаде. Канг Чоль командует:

- Прекратить огонь!

Внезапное молчание пулемета озадачивает противника. Голова колонны, тем временем, уходит все дальше.

Оставшиеся солдаты поднимаются в атаку.

- Залпом, огонь!

В рядах атакующих - замешательство. В этот момент показывается офицер с шашкой в руке. Он успел взмахнуть ею, призывая наступать дальше, и тут же сражен пулей.

Смерть командира определяет исход атаки. Солдаты бегут.

Отряд движется к Спасску. На окраине села их останавливает повелительный окрик:

- Стой, кто идет?

Кричит высунувшийся из окна хаты красноармеец. Из другого проема торчит дуло пулемета.

На крыльце выходит высокий и плечистый казак.

- Ким, это ты? - удивленно вскрикивает он. А говорили, что весь твой отряд полег в ночной атаке. Ну и вид у вас...

- Что происходит в селе?

- Взяли, взяли село! Правда, половина беляков бежала, жаль, не было конницы, чтобы их настигнуть. А вы-то откуда? - заглядывает в смертельно усталые глаза корейского командира. - Понимаю, понимаю. Штаб бригады прямо по этой улице...

Все присутствующие в штабе встают при виде Канг Чоля.

- Товарищ комбриг, согласно вашему приказу первый сводный отряд корейских партизан устроил засаду к востоку от Спасска. Но отступающий враг боя не принял и бежал, оставив на поле сорок трупов. Потерь отряда в этом бою нет, а вот в ночном, - Канг Чоль проглатывает подкативший к горлу ком, - а вот в ночном бою мы потеряли более половины всего состава.

- Нэ знаю, чем выразить свое сочувствие, товарищ Ким, - обнимает его Бараташвили. - Только могу сказать, ваш отряд совэршил подвиг, и мы никогда нэ забудем этого. За храброе выполнение приказа от имени штаба бригады выношу вам и всему личному составу горячую благодарность. Об этом мы еще объявим всэй бригаде. Подготовьте наградные листы на особо отличившихся героев. А вас, товарищ Ким, мы будэм представлять на ордэн Красного Знамени. А сэйчас иди, мой дорогой, и отдыхай. Завтра выдвигаемся на Владивосток.

Пленные офицеры - в сарае. Бубенов сидит в углу, рука у него забинтована. Он смотрит на Канг Чоля.

- Идемте, Игорь Владимирович. Война для вас, слава Богу, кончилась...

Владивосток. Порт. Толпа людей осаждает пароход. На рейде покачивается японский миноносец.

Два японца беседуют в стороне от сутолоки. Один из них Охадзуки. Он отрастил бородку и одет в корейский дурумаги.

- Передадите пакет лично в руки полковнику Накамури, - говорит он. - Скажете, что я очень хорошо закрепился в городе, открыл корейскую харчевню. Будете во Владивостоке, заходите к нам.

- Непременно, господин капитан.

- Не смею больше задерживать вас, поскольку красная конница вот-вот ворвется в порт.

Красные части входят в город.

Центральная площадь Владивостока, торжественный митинг. Командующий армией Блюхер обходит строй и лично награждает отличившихся бойцов. Вот он перед сводным корейским полком. Вручает Канг Чолю орден Красного Знамени и именное оружие. Награждаются также и другие бойцы полка.

Гремит музыка. Кавалерия и пехота проходят маршем.

Канг Чоль с Ин Далем входит в харчевне, где уже собрались бойцы его полка.

- Сюда, товарищ командир, - говорит Ким Тхэ Гир, показывая на свободное место в центре стола. - Ну, а теперь, когда все в сборе, можно и начинать. Молодежь, что сидите? Не знаете, что это вам положено наливать старших? Совсем испортилась в армии... Но ничего, дома старики приучат вас к истинному порядку и дисциплине. Налили?.. Как говорят русские - без тоста пьют лишь пьяницы и безбожники. Первый тост я хотел бы предоставить нашему командиру. Товарищ, Канг Чоль, скажите пару слов, а?

Хозяин харчевни Охадзуки, наблюдавший за происходящим из-за ширмы, вздрагивает, услышав имя командира.

Канг Чоль обводит взглядом присутствующих.

- Друзья мои! Мы не раз вместе смотрели в смерти глаза. Нас не страшили пулеметы и пушки, потому что дрались за правое дело. Скольких товарищей мы потеряли, светлая им память! Это первое, за что мне хотелось бы осушить этот стакан.

Второе - наступает другая жизнь. Но и в мирное время, бывают моменты, когда человеку необходимы мужество и умение жертвовать собой во имя достижения цели, во имя дружбы. Иногда помочь человеку несравненно тяжелее, чем принять помощь. Желаю вам, в вашей новой жизни, всегда оставаться человеком, который помогает слабым и борется против несправедливости.

И третье. Не забывайте наше боевое братство. Где бы вы ни были, кем бы вы ни стали, помните своих друзей, с которыми вместе шли на смерть.

Все встают и сдвигают стаканы.

Ужин в разгаре. Ин Даль говорит Канг Чолю:

- А вы знаете, командир, что из нашего полка шестнадцать человек записались добровольцами на Туркестанский фронт.

- Знаю.

- Так вот, я тоже записался. Сегодня.

- Ты? Мы же хотели вместе поехать в твою деревню...

- Придется вам одному. А я с ребятами в Туркестан. Хон Су! Даешь Туркестан.

Ин Дыль выхватывает саблю и машет им. Кое-кто следует его примеру.

- Хон Су, это ты взбаламутил ребят? - спрашивает Тхэ Гир. - Ну-ка покажи монету и повтори сказку про своего прадеда.

- Это не сказка, - говорит Хон Су и снимает с шеи шнурок с подвязанной монетой. - Мой прапрадед действительно был в восьмом веке в Средней Азии. Целый год вместе с караваном из Китая он шел по шелковому пути. Откуда бы я знал, что там есть такие города, как Афрасиаб, Ташкент, Бухара...

Монета ходит по рукам.

К Охадзуки подбегает мальчик-официант:

- Хозяин, командир просит вас подойти...

Канг Чоль оборачивается и смотрит на Охадзуки. Тот с сильным северным акцентом спрашивает:

- Что-то не так, товарищ командир?

- Нет, нет, все хорошо, - заверяет его Канг Чоль и обращается к сидящим: - Друзья! Когда-то я знал прежнего хозяина харчевни. Но и нынешний угощает не хуже. Налейте ему, и мы все вместе выпьем за его здоровье...

Охадзуки двумя руками принимает чарку, выпивает и откланивается.

Охадзуки говорит немому помощнику: :

- Видишь вон того человека в середине стола, в офицерской портупее и орденом на груди?

В ответ - легкий кивок головой.

- После ужина ты должен проследить, где он живет. Его надо убрать, подумай над этим.

И снова - легкий кивок.

Когда гости покидают харчевню, помощник Охадзуки, уже поджидает Канг Чоля на улице, прячась в соседской подворотне.

На перроне вокзала обычное оживление перед отправкой поезда. Липатов, беседовавший с группой командиров, замечает Канг Чоля.

- А вот и наш краснознаменец. И скольких своих орлов провожаешь в дальний путь?

- Шестнадцать. Вы - семнадцатый...

- Ну, наша доля такая, - он берет Канг Чоля под руку, и они медленно идут вдоль вагонов.

- Хочу побыть с тобой наедине. Помнишь, как ты провожал меня тогда... Почти десять лет прошло. Доведется ли еще когда-нибудь приехать во Владивосток.

- Непонятно, кто уезжает, - смеется Канг Чоль. - Между прочим, тогда вы тоже самое говорили. Значит, обязательно доведется сюда приехать.

- Дай бог, как говорится. И вот что еще, в краевом исполкоме создается отдел по вопросам нацменьшинств. Я рекомендовал тебя ответственным по корейскому сектору.

- Справлюсь ли? Я ведь никогда такими вопросами не занимался...

- А кто занимался? Ведь мы строим первое в мире социалистическое государство, так что ни у кого нет опыта в этом деле. Но у нас есть главное - желание и вера. Есть партия, есть мудрый Ленин, другие лидеры.

- А вы куда?

- Я ведь тоже буду заниматься тем же, что и ты. Только в наркомате по делам национальностей. Уже получил вызов от товарища Сталина.

Лицо Вениамина Петровича гладко выбрито, и он, видимо, с непривычки часто поглаживает подбородок.

- А бороду с чего побрили? - любопытствует Канг Чоль. - Она так шла вам...

- Перемена обстоятельств требует нового обличья, - смеется Липатов. - Захочешь изменить облик, - заведи бороду. Никто не узнает.

- Ну, какая у корейца борода, - Канг Чоль вдруг останавливается. - Борода! Как же я не догадался сразу!

- Ты о чем?

- Да так.

- Не грусти. Дай обниму тебя. А теперь иди и прощайся со своими орлами...

Молодые бойцы кричат из вагона:

- Мы здесь, товарищ командир.

Ин Даль соскакивает на перрон.

- Вы когда поедете к сыну?

- Дня через два. Что передать твоим родителям?

- Что я скоро вернусь.

- Береги себя. И вы все, берегите себя. Не забывайте, что вас ждут дома родители, невеста...

- Спасибо, товарищ командир.

Прощальный гудок паровоза.

На привокзальной площади Канг Чоль садится на лошадь. Самарин отдает ему честь и говорит:

- Жаль, что вы не захотели остаться в армии, - сказал он. - Прекрасный из вас вышел бы военачальник. Ну, желаю вам всего наилучшего...

- И вам того же, товарищ Самарин.

Канг Чоль едет по городу. Вдруг он резко поворачивает лошадь назад и замечает, как идущий следом в метрах тридцати человек в сером одеянии, метнулся в проулок. Канг Чоль скачет туда, но человек как сквозь землю провалился. Навстречу торопливо идут две женщины, и одна из них все оглядывается. Где-то рядом отчаянно лают собаки.

- Вы не видели, куда побежал мужчина?

- Через забор сиганул вон там. Напужал нас, черт косоглазый...

Канг Чоль оглядывает двор. Возле длинной поленницы дров громко скулила черная собака, силясь подняться на лапы. Очевидно, бежавший перебил ей хребет. Соседский дом отделен невысоким забором, а дальше - другой проулок.

Канг Чоль решительно трогает лошадь, приняв какое-то решение.

Знакомая харчевню. Хозяин как раз выходит из кухни с подносом. Увидев Канг Чоля, он мечет ему навстречу поднос и бросается к черному входу во двор. Возле забора его останавливает грозный оклик:

- Стой, иначе мне придется стрелять в спину!

Охадзуки молча повинуется.

- Повернись, - Канг Чоль опускает револьвер. - Вот и встретились, господин капитан. Думаешь, раз нагло захватили Корею, то и Россия вам будет по зубам?

- Корея сама добровольно присоединилась к великой Японии, - глухим голосом произносит Охадзуки. - А Россию мы били, и будем бить всегда.

Его чистая корейская речь поражает Канг Чоля.

- Сдается мне, что ты кореец, один из подлых предателей моей родины...

Охадзуки усмехается:

- Легко оскорблять человека, держа его под дулом пистолета. Ваш отец такого никогда не допустил бы.

- Ты знаешь моего отца! - изумляется Канг Чоль. - Он... Он жив?

- Нет. Ким Чоль казнен как государственный преступник, но держался до конца мужественно, как настоящий солдат. А смерть вашей жены - это была трагическая ошибка, о которой я могу только сожалеть.

Канг Чоль, пораженный услышанным, опускает револьвер.

- Горькую весть мне довелось услышать, но все равно я благодарен небу, что удалось узнать о судьбе отца. Кто вы, откуда вы знаете про моего отца, жену, и что вам надо в этой стране, которая стала совсем другой?

- Потому-то я и здесь, что страна стала другой. Япония должна знать, чем это грозит для нее. Поверьте мне, я не враг Кореи. При ином раскладе мы могли бы рука об руку служить на благо двух стран. Как готовится к такому служению ваш брат Донг Чоль.

- Вы и его знаете?

- Я сам отправлял его в Японию. Высокообразованный юноша, между прочим. Его ждет блестящее будущее...

- Не знаю, кто вы, но я не хотел бы, чтобы вас расстреляли как шпиона. Вам надо бояться не России, а свой собственный угнетенный народ. Корейцев, которых вы закабалили как рабов. Когда-нибудь они восстанут, как народ в России, и тоже будут строить социализм. Поклянитесь мне честью офицера, что немедленно покинете Россию и больше никогда не вернетесь сюда. И я отпущу вас.

Охадзуки колеблется, а потом опускает голову:

- Хорошо. Я даю слово офицера никогда не возвращаться в Россию

Канг Чоль вкладывает револьвер в кобуру и идет к воротам. Шум сзади заставляет его обернуться. К нему несется немой слуга с корейским серпом в рукам. Охадзуки, все еще стоявший у забора, делает резкое движение рукой, и нападавший падает. На спине у него торчит рукоятка ножа.

- Я тоже не люблю, когда нападают сзади. Мы с вами квиты, господин Канг Чоль, - произносит японский офицер со слабой усмешкой. И сгибает голову в церемонном поклоне. - Прощайте!

Канг Чолю тоже кланяется в ответ.

Мальчик ладит изгородь.

Земля влажная, и колья ощутимо вонзаются в нее после каждого удара. Работа ладится, и это вдохновляет работника. Он даже напевает песенку.

За огородом - небольшой дом с соломенной крышей. Толстая соломенная крыша, растрепанная за зиму, придает строению сходство с лохматым псом. Во двор иногда выходит женщина и, занимаясь своим делом, нет-нет да посматривает на мальчика и одобрительно улыбается.

Мальчик росл для своих лет и явно перерос одежду. Забив с десяток кольев, он усаживается на уложенный плетень и смотрит на дорогу. Одинокий всадник, вынырнувший на дальнем холме, привлекает его внимание.

Вблизи всадник выглядит еще живописнее. Поверх гимнастерки - портупея, а на боку самая, что ни на есть, настоящая сабля. По бокам лошади приторочены сумки, а поверх них торчит приклад ружья.

Человек на лошади тоже замечает мальчика и приветственно машет рукой. Мальчик обрадовано отвечает ему. И вдруг всадник направляет коня прямо к нему. Приблизившись, соскакивает с седла. Снимает фуражку с пятиконечной звездой. Улыбается.

Вдруг мальчика пронзает внезапная догадка. От волнения он прижимает кулачки к сердцу и замирает.

Мужчина делает шаг навстречу и прерывающим от волнения голосом говорит:

- Ну, здравствуй, сын мой!

Мальчик бросается к нему. Сильные руки принимают его. Два человека застывают в объятии. А потом мальчик шепотом произносит:

- Отец, если бы вы знали, как я ждал вас!

Канг Чоль гладит сына по голове.

- Я знаю, но, ты прости, я не мог раньше приехать...

Мальчик замечает орден на красной подкладке.

- Вы воевали, отец?

- Да, я воевал. Но теперь война кончилась, и я приехал к тебе.

- И мы теперь будем жить вместе?

- Конечно. Отныне мы будем вместе всегда.

- Мы будем жить здесь?

- Нет, сынок, мы уедем в город.

Их беседу прерывает женский голос:

- Ин Чоль, что за гость пожаловал к нам?

- Это моя тетя, - говорит мальчик и звонким счастливым голосом кричит: - Тетенька, это приехал мой отец! Мой отец приехал!

Женщина ахает и спешит к ним, смешно перешагивая через грядки.

- А-и-гу, - стала причитать она. - Сколько времени прошло, как часто мы вас вспоминали... И сын ваш столько раз спрашивал, когда вы приедете...

Канг Чоль кланяется.

- Здравствуйте, самоним!

Жена Гун Доля смущается.

- Ну, какая я "самоним"? Я обыкновенная "дип сарам" ... Но... но как вы узнали про нас?

- Вы не поверите, самоним, но я встретил вашего сына Ин Даля, и он...

- Ин Даля, говорите! - кричит она. - Что с ним? Неужели он...

- Нет, нет, - успокаивает ее Канг Чоль. - Он жив. Просто он уехал в Среднюю Азию.

- В Среднюю Азию? А это где? И зачем ему ехать в Среднюю Азию, когда здесь его ждут, не дождутся?

- Ваш сын теперь - солдат Красной Армии. И добровольно изъявил желание поехать туда. Да вы не волнуйтесь, он поехал не один. Пятьсот человек поехали, и среди них шестнадцать корейцев.

- А-и-гу, делать им больше нечего, как ехать в какую-то Среднюю Азию. Значит, говорите, он жив? Не похудел ли, не болел ли?

- Он стал ростом выше меня вот настолько, - Канг Чоль, смеясь, показывает рукой. - Сильный, ловкий и очень расторопный... Мы встретились год назад, и я не узнал его. Он-то и рассказал все...

- Бедная Сун Хи, - вздыхает жена Гун Даля и спохватывается: - Но почему мы стоим здесь. Пожалуйте в дом, отец Ин Чоля. Хозяина дома, правда, нет, но он обещал приехать к обеду. Ин Чоль, ты сегодня очень много сделал, так что бросай все. А то отец твой может ненароком подумать, что мы тебя день и ночь заставляем работать...

- Ну, уж и много, - бормочет мальчик. - Это что, работа что ли?

Во дворе Канг Чоль снимает с лошади дорожные сумки. Мальчик, старавшийся хоть чем-то помочь ему, спрашивает:

- Может, надо накормить лошадь? У нас есть пшеничные отруби.

- Это было бы прекрасно. - Ты займись этим, а я перетащу вещи в дом.

Женщина уже суетится возле котла, разжигая топку.

- Пожалуйте, на ондоль, - приглашает она и, заметив, что он разглядывает, комнату, замечает: - Конечно, не дворец, но все так живут.

- Ничего. Скоро будете жить хорошо. Но что я буду сидеть на ондоле? Давайте, мы с сыном займемся изгородью, пока вы будете варить вкусный обед.

- Что вы говорите? Где это видано, чтобы гость...

Но Канг Чоль перебивает ее:

- Я не гость в этом доме. Я член этой семьи. Разве забыли, как шли мы в Россию?

- Как можно забыть такое? Но вы, наверное, устали с дороги, а потом... Тогда хоть переоденьтесь...

- Так работа же не пыльная...

Ин Чоль с видимым интересом наблюдает, как лошадь жует овес.

- Это боевой конь, отец?

- Конечно, сынок. И ты в этом не раз убедишься, когда мы поедем домой на нем.

- Мы поедем на нем? - в голосе Ин Чоля недоверие и восторг. - Но я никогда еще не ездил на лошади!

- Научишься. А сейчас, как ты посмотришь, если мы вместе закончим установку изгороди?

- С вами, отец, я готов выполнить любую работу!

Возобновившийся стук в огороде заставляет женщину выйти из дома и с любопытством наблюдать, как идет работа. Мальчик наживляет колья, действуя молотком, а следом отец вбивает их топором. Причем бьет со всего размаху, ухватившись за рукоять обеими руками.

- Кто этот человек? - слышит она голос соседки. - Ну, и работничек! В один момент всю изгородь починит...

Жена Гун Даля поджимает губы.

- Это отец Ин Чоля, - говорит она и с удовольствием наблюдает, как у соседки вытягивается лицо.

- Неужели? Значит, приехал, наконец-то! Ну и как они встретились?

- Как, как? Не видишь что ли? Если бы плохо встретились, стали бы они так дружно работать?

- Тоже верные слова. Ах, да, я же зашла за солью. Одолжи, соседушка, сделай милость! Сколько мужу не долдоню, никак сделает запаса.

- Ладно, дам я соли, - говорит жена Гунн Даля милостиво.

Остается привязать к кольям два плетня, когда Ин Чоль говорит:

- Дядя идет.

- Нет слов, как я рад видеть тебя, Канг Чоль, - говорит Гунн Даль, протягивая руку.

- Я тоже, - отвечает Канг Чоль.

- Вижу, соскучились по работе, - Гун Даль окидывает взором выправленную изгородь.

- Да. Я и не знал, что так приятно работать с сыном.

- Ин Чоль работник что надо, - Гунн даль обращается к мальчику. - Я тебе говорил, что твой отец обязательно приедет?

- Говорили, дяденька, - отвечает мальчик. - И я очень верил вашим словам.

- Обед уже готов. Или вы хотите закончить?

- А это пусть решит Ин Чоль. Он у нас тут главный специалист.

Мальчик вспыхивает от похвалы и степенно выносит решение:

- Начатую работу надо закончить.

Мужчины смеются.

- Ответ, достойный настоящего хозяина, - одобрительно кивает Гун Даль. - Тогда давайте втроем быстро закончим, а то "дип сарам" будет сердиться...

Обед. Низенький столик кажется маленьким из-за обилия угощения.

Гунн Даль разливает самогон в маленькие фарфоровые чашечки.

- А помните, как вы пили спирт в первый раз?

- Конечно. Еле отдышался тогда...

Их смех поддерживают и хозяйка, и мальчик.

- За встречу! - хозяин поднимает чашечку. - За радость, которую нам всем принесла эта встреча!

Мужчины выпивают и только начинают закусывать, как отворяется дверь. Входят двое мужчин.

- А-а, друзья мои пришли! - восклицает Гун Даль. - Никогда не дадут одному водку выпить. Прошу вас, пожалуйте, сюда...

Хозяйка и мальчик освобождают места. Гун Даль представляет гостей:

- Вот он - Бонг Иль, а этот - Тхе Сан. Закадычные мои друзья. Вместе были и в партизанском отряде. А теперь, друзья мои, хочу вас познакомить с человеком, о котором много раз рассказывал. Товарища Канг Чоля. Я не знаю, как он жил все эти годы, но посмотрите на него. На нем военная гимнастерка, значит, воевал человек. У него на груди невиданный нами орден. Значит, воевал доблестно. Он встречался с моим сыном Ин Далем, и принес радостную весть, что он жив и сейчас находится в какой-то там Средней Азии. Он узнал про своего сына и приехал за ним. Вот такой человек сидит в моем доме, и я горд этим. За дорогого гостя, за героя революции!

Хозяйка несет новые блюда.

- Не спешите, гости дорогие. Хоть и нет ничего особенного, вкушайте, пожалуйста, с аппетитом...

- Спасибо, все очень вкусно...

Снова разливают самогон. Гун Даль вдруг вздыхает:

- Эх, жаль, отца нет рядом. Как радовался бы старик. Проклятый ревматизм его доконал. И сестренку жаль, - он вытирает глаза и вдруг заливается смехом: - Вдвоем так быстро соорудили ребенка, что никто даже глазом не моргнул.

- Такое дело - нехитрое, - поддакивает ему Бонг Иль. - Каждый раз, когда моя половинка рожала, я думал, с чего бы? Может, Тхе Сан нам растолкует, он же большой специалист в этом деле. Аж пятерых настругал...

Тхе Сан гладит бородку и важно изрекает:

- А тут есть один большой секрет.

- И что за секрет?

- Масло на лампадку надо экономить, вот и весь секрет...

Мужчины весело хохочут.

- Ёбо, надо ли такое говорить при мальчике, - замечает с укором хозяйка со смеющимися глазами.

- Верное замечание, - соглашается Гунн Даль. - Да, кстати, выследили этих русских насильников?

- Да, - отвечает Бонг Иль. - Мы как раз и зашли по этому поводу, да вот, увидали гостя и запамятовали. Охотник Олень обнаружил заимку этих негодяев. По описаниям - точно они. Причем, это люди не с русской деревни. Какие-то пришлые. Завтра на рассвете пойдем их брать. Если все подтвердится, если они действительно не из русской деревни, прикончим на месте...

- О чем это вы? - спрашивает Канг Чоль.

- Два русских мужика изнасиловали девушку из нашей деревни. Мы сначала думали, что кто-то из соседей, но они поклялись, что среди них нет таких, - говорит Гон Даль. - Да и нам трудно было поверить в это. Прошли те времена, когда они могли безнаказанно нас обижать. А теперь вот все выяснилось. Око за око, зуб за зуб. Где собираемся?

- Может, тебе не стоит, все-таки у тебя гость.

- Мне-то как раз и стоит. И моя жена, и мой гость знают - почему.

- У школы собираемся, в четыре утра.

- Сколько человек?

- Думаем, впятером управимся.

- Может, и мне с вами? - предлагает свою помощь Канг Чоль.

- В этом нет никакой надобности, - качает головой Гун Даль. - Это наша девушка, и мы сами разберемся. Ну, давайте еще выпьем...

Хозяин уходит за ворота провожать друзей, а Канг Чоль присаживается на скамейку во дворе. Тут же появляется Ин Чоль, неся шинель.

- Отец, по вечерам у нас холодно.

- Спасибо, сынок. Садись рядом, вот так... Как, тепло под шинелью?

- Очень тепло. А там, куда мы поедем, много корейцев?

- Там будут разные люди - и корейцы, и русские, и другие. Ты русский язык знаешь, сынок?

- Немного знаю. "Собеты", "пролетариат", "Красная армия"...

- Скоро будешь знать много слов. И с русскими ребятами подружишься...

- А я с ними никогда не дружил. Только дрались. В лес пошли за грибами, а там русоголовые. Пак Ир говорит, давай, поколотим их.

- Ну и как, поколотили?

- Не смогли. Мы думали, что их всего трое, а тут как набежали... Еле унесли ноги...

Мальчик тихо смеется.

- А ты как учишься?

- Хорошо учусь. Только Пак Ир лучше меня учится. Он, знаете, как считает в уме? И стихи выучивает быстрее. Как бы мне научиться так.

- Научишься. Будешь много тренироваться и научишься. Ты же играешь в разные игры?

- Да.

- Заметил, что чем больше играешь, тем лучше. Вот и память то же самое.

Возвращается Гун Даль.

- Наверное, устал, Канг Чоль? Может, пораньше ляжем спать? Да и мальчику в школу с утра.

В классе Ин Чоля уже все знают, что к нему приехал отец. Вопросов много по этому поводу: интересовались насчет коня, шашки, ордена, изъявляли желание после занятий забежать к виновнику торжества. И лишь Пак Ир тихо спрашивает:

- Ты, наверное, теперь уедешь?

Ин Чоль только кивает в ответ другу.

Большая перемена. Общий сбор во дворе. Все ученики с шумом и гамом устремляются на улицу. На крыльце появляется директор в сопровождении Канг Чоля.

- Это твой отец? - шепотом спрашивает Пак Ир.

- Да, - тоже шепотом отвечает Ин Чоль, не отрывая взгляд от крыльца.

Директор школы Ли Че Сан, невысокий чуть полноватый мужчина, имевший школьную кличку "Строитель", поднимает руку, призывая к тишине.

- Дети мои, сегодня у нас радостное событие. Все вы знаете одного из лучших учеников нашей школы - пятиклассника Ин Чоля. Так вот, приехал его отец, которого Ин Чоль не видел с самого детства. А причиной разлуки было то, что отец нашего отличника много лет был на фронте - сначала воевал с немцами, а потом против богачей и капиталистов. Чтобы у вас было счастливое детство, чтобы вы могли учиться и стать хорошими строителями новой жизни. Давайте поздравим Ин Чоля и пожелаем ему, где бы он ни был, хорошо учиться и быть счастливым.

Все хлопают в ладони.

- А теперь я хочу представить вам отца Ин Чоля. Товарищ Канг Чоль командовал корейским интернациональным полком, который в составе героической Красной Армии освобождал Дальний Восток от белогвардейцев и японцев. Он - герой революции, получил орден из рук самого командарма Блюхера. Он согласился выступить перед вами. Давайте похлопаем ему...

Сотни детских глаз устремлены на Канг Чоля.

- Когда десять лет назад я вместе другими корейцами шел из Кореи в Россию, у нас в уме было одно, как нас встретит эта страна, и каково в ней будет жить нам и нашим детям?

Когда я, вместе с вашими отцами и братьями, воевал за новую власть, у нас у всех была одна цель, - чтобы наши дети жили счастливее нас.

И вы будете счастливее нас, потому что перед вами открыты все дороги. А самая главная дорога - это дорога знаний. Без знаний человек - раб, он - нищий, он - слаб. Вот приведу такой пример. Мне сын говорит, что он никогда не дружил с русскими ребятами, а только дрался с ними. Почему? Да потому что ни он, ни русские ребята не понимают друг друга. Если бы сын знал русский язык, или русский мальчик умел говорить по-корейски, они бы при встрече не смотрели друг на друга дикарями. Один мог бы спросить другого - ты откуда? Я оттуда-то, а ты откуда? И сразу возникло бы общение. Это же ведь лучше, чем лезть в драку, даже не имея на то причины.

Вы живете в стране, которая для многих станет второй родиной. А Россия, знаете, какая большая страна? Мне довелось быть в Белоруссии, Польше, Прибалтике, в Сибири. Вы думаете, там одни русские? Там живут люди десятков национальностей. И все они общаются между собой на русском языке. Мне ваш директор сказал, что с нового учебного года у вас будет введены уроки русского языка. Это прекрасно. Учите язык этой страны, знайте и уважайте обычаи и традиции этой страны. Любите эту страну и будьте готовы защищать ее, и она никогда не будет вам мачехой. Она будет вам всегда родной матерью!

- Твой отец настоящий командир, - говорит Пак Ир. - И когда вы уезжаете?

- Не знаю, - Ин Чоль опускает голову. - Я бы хотел остаться...

Вечер. Вся деревня высыпает встречать лхлтников за насильниками. Впереди - Гун Даль, за ним сразу два всадника, и один из них - Тхе Сан! - поддерживал другого - Бонг Иля, раненого в голову. И еще двое - охотник Олень и Ду Чиль - следом. Слава богу, все живы! Они едут молча и неторопливо, и нельзя понять, сопутствовала ли им удача.

Вдруг Гун Даль поднимает руку и улыбается. Это был знак не только приветствия, но и победы. И улица сразу наполняется оживленными голосами. Откуда-то выныривает жена Бонг Иля, и с воем кинувшись к лошади, хватает мужа за ногу. За ней, всхлипывая, - отец, отец! - спешат мальчик и девочка.

- Тихо! - властно кричит Гун Даль на все еще продолжавшую вопить женщину. - Радоваться надо, что живой вернулся. А то своими стенаниями весь вкус удачи портишь...

Он поворачивается к товарищам:

- Рад, что все вели себя мужественно. А теперь по домам. О том, что случилось, рассказывать, как договорились...

Участников похода тут же разбирают жены, дети.

Гунн Даль рассказывает Канг Чолю:

- ... Их оказалось трое. Бонг Иль вызвался обезвредить караульного, но не смог справиться с ним, хотя застал того врасплох и сумел отобрать берданку. Русский оказался силен как бык, лишь втроем удалось свалить и прикончить ножом. Пока возились с ним, его напарники проснулись и стали выбегать на улицу. Охотник Олень сразу убил первого, а вот второй успел выстрелить и попал в Бонг Иля. Нас охватила такая злость, что мы буквально изрешетили этого гада пулями.

- А что сделали с трупами?

- Мы сожгли их.

-Тебя совесть не будет мучить? Когда-то ты не захотел убивать насильника...

- Я много думал над этим, и понял, почему тогда не выстрелил. Он ведь хотел изнасиловать мою жену, но он же ее не изнасиловал? Он только хотел... Вот если бы он это сделал, я бы его убил. Поймешь ли ты меня, Канг Чоль, но ведь у людей часто возникают дурные желания. Скажем, хотеть жену соседа или еще что-нибудь. Но ведь это не значит, что они совершили преступление? Нас удерживает многое от дурных поступков - закон, осуждение людей, страх перед наказанием, совесть. А этих... Значит, они уже не люди, и их надо уничтожить.

- Не знаю, не знаю. Но я рад, что ты переменился, что тебя признают в деревне вожаком. Только... будь осмотрителен. Когда начнут действовать законы, самосуд будет осуждаться и пресекаться. Впрочем, не мне тебя учить, ты стал настоящим хозяином жизни.

- Когда надумал ехать-то? - Гун Даль закуривает самокрутку.

- Завтра, если тебе не надо в чем-либо помочь.

- Мог бы еще погостить. Тебя кто-нибудь ждет?

- Да, жена и ребенок. Два года ему, а я его еще не видел.

- Тогда понятно.

- Вот ломаю голову, как подготовить Ин Чоля встрече с ними...

- Ин Чоль мальчик понятливый и ласковый. Он поймет и примет. Жаль расставаться с ним, но я рад, что он будет счастлив с отцом.

- Спасибо тебе, Гун Даль.

- И тебе, брат, спасибо. За все...

На том самом бугре, за околицей деревни, где Ин Чоль увидел отца в первый, прощается он теперь со своими друзьями. Взрослые мужчины еще могут напускным видом и разными словами приглушить грусть расставания, а у детей и женщин все - на лице.

Лошадь уносит двух седоков, вот уже они превратились в точку, а три мальчика все стоят на пригорке, и машут руками.

Поезд. Канг Чоль с сыном сидят у окна.

- А как устроен паровоз?

- Мне трудно это объяснить. Но ты узнаешь об этом в старших классах. Но на свете есть столько всего, чего еще предстоит постигнуть. Человек не может все знать, и в этом его счастье.

- Почему?

- Потому что, если бы человек знал все, было бы скучно жить. Вот, представь, ты сидишь на уроке, и все знаешь. Было бы тебе интересно?

- Н-нет.

- Вот видишь. Когда ты что-то узнаёшь новое, начинаешь понимать - почему это так, - тебе радостно, верно? Вот так же все люди, что-то открывают, творят, и им радостно это делать.

- А у нас в классе был Сан Коль. Он говорил, что все-все создал бог. Это верно, отец?

- Гм, он так и говорил?

- Да.

- А как ты думаешь, гм, для чего это все создал бог?

- Я не знаю...

- Вот-вот. А для того, чтобы ты, я, другие в течение всей своей жизни пытались узнать. Ведь ты же сам понимаешь теперь, как это интересно узнавать.

- Значит, бог все это создал, чтобы нам было интересно отгадывать, для чего все это?

- Да. И он так хитро все сделал, что мы даже не знаем, действительно ли это он сделал. Человеку еще предстоит узнать и это. Представляешь, как интересно?

- Ага.

Они смотрят в окно.

- Ин Чоль, ты знаешь, что такое мужской разговор?

- Это когда говорят двое мужчин?

- Да, взрослых и самостоятельных. Десять лет назад, мы расстались с твоей матерью. Тогда тебя еще не было, и я даже не знал, что ты родишься. Если бы я знал, то сразу бы приехал к тебе. Так получилось, что у меня есть еще один сын, он маленький, ему всего два годика. Это твой братишка. Вот он и его мама ждут нас. Тебя и меня. И мы едем к ним. Мы все будем жить, как одна семья.

- А это не моя мать?

- Она будет стараться быть твоей матерью. Как и я буду стараться быть тебе настоящим отцом. Как и ты будешь стараться стать настоящим сыном.

- А что, значит, быть настоящим сыном?

- А быть настоящим сыном, матерью, отцом - это, значит, любить, помогать, доверять, верить...

- Я буду настоящим сыном, отец.

- Верю, сынок. Я тоже буду тебе настоящим отцом.

- А мама? Она будет тоже настоящей мамой?

- Обязательно. И ты будешь любить ее, помогать ей, доверять и верить...

Ясным весенним днем Канг Чоль и Ин Чоль входят во двор Бубеновых. Наталья и Елена возятся в огороде. На лужайке играется ребенок-девочка.

При виде вошедших, женщины выпрямляются, и вдруг Елена с радостным возгласом бросается к ним. Она обнимает и целует Канг Чоля, потом мальчика. Кидается к ребенку, и несет его показывать. А потом все четверо, Елена - впереди, положив руку мальчику на плечо, Канг Чоль - сзади с ребенком на руках, идут в дом.

Прошло десять лет.

То были годы становления молодой Советской Республики. Когда закончилась гражданская война, перед победившими "красными" оказалась огромная страна с парализованной экономикой.

Заводы и фабрики стояли, торгово-денежная система отсутствовала, производство сельхозпродуктов резко упало. Власти вынуждены были ввести карточную систему.

Огромная масса демобилизованных солдат, большую часть которой составляли крестьяне, за долгие годы участия в двух войнах - мировой и гражданской - отучилась работать.

Сотни тысяч беспризорных детей скитались по стране, что являлось верным барометром катастрофического положения. Удел беспомощных стариков, инвалидов и калек был еще ужасен.

И в такой, казалось бы, безнадежной ситуации, коммунистическая партия делает ловкий ход. Она провозглашает НЭП - новую экономическую политику. Лозунги НЭПа - начинайте частную деятельность, производите, что можете, продавайте и покупайте, сейте как можно больше, одним словом, обогащайтесь! И страна начала оживать, ибо во все времена - всё начинается с предприимчивых людей.

Коммунистической партии не впервой так изворачиваться. Вспомним ее тактику и стратегию в период борьбы с самодержавием: до поры до времени, пока ее интересы совпадают с интересами других партий и течений, идти вместе с ними, а потом, пропустив соперников вперед, ударить в спину. Разгон Учредительного собрания - ярчайший пример коварства и лицемерия большевиков.

НЭП оживил заводы и фабрики, страна начала становиться на ноги. Чтобы больше оживить финансовый оборот, был отменен сухой закон, введенный в России в 1913 году. Водка полилась рекой.

Нарождался новых класс деловых работящих людей. Под одобрительный кивок партии в городе их стали называть "нэпманами", на селе - "кулаками". Слова эти на долгие годы станут нарицательными. Но "нэпманы" и "кулаки" на самом деле были маврами. Которые должны были исчезнуть, как только сделают свое дело. И когда это время настало, партия приказала - ату! И люди, которые фактически реанимировали экономику страны, рассеялись по тюрьмам и ссылкам, навсегда затаив ненависть к коммунистам.

Был ли невиданный трудовой энтузиазм масс, о котором так много написано и сказано в советских учебниках истории, в произведениях советских деятелей литературы и искусства, в ученых трудах марксистов-ленинистов? Да, был. Потому что люди всем сердцем приняли благородную по своей сути коммунистическую идею. Но разве можно построить общество без насилия и эксплуатации, возведя в ранг официальной доктрины - диктатуру пролетариата, необходимость которой коммунисты всячески подчеркивали наличием враждебного лагеря капиталистических стран, нарастанием классовой борьбы, необходимостью всеобъемлющего и жесточайшего контроля власти, жесткого репрессивного аппарата, железного занавеса. И новое зарождающееся общество стало задыхаться, как задыхается растение под колпаком. Без свободного воздуха демократии и живительной влаги равноправия!

Первые симптомы болезни Страны Советов - мятежи и бунты крестьян против политики сплошной коллективизации в конце 20-х годов... А кризисом этой сплошной коллективизации, которая все-таки была проведена, явился голод в Поволжье.

То был 1932 год.

Заседание областного актива партийных и советских работников. Над президиумом висит лозунг: "А ты помог голодающим товарищам Поволжья?".

Председательствующий - заведующий сельхозотделом обкома партии Рузаев подводит итоги:

- Итак, товарищи, думаю, каждый из вас понял, чем чревато невыполнение директивы партии. Дополнительные поставки зерна должны быть выполнены любой ценой. Иначе, лишение партбилета покажется цветочками по сравнению с тем, что ожидает саботажников. И не забывайте о сроках - к 15 июня я должен получить рапорта от всех районов. На этом заседание актива объявляю закрытым.

Шум отодвигаемых кресел, вздохи, шелест собираемых бумаг. Ответственные работники районов - люди, в основном, пожилые и солидные, с понурым видом покидают зал заседаний.

- Товарищ Ким, подожди минутку, - окликает Рузаев. - Давно не виделись. Когда мы в последний раз встречались?

- Месяца три назад. Перед посевной, - глазах Канг Чоля усталая грусть.

- Что-то ты выглядишь неважно. И седины вроде стало побольше... Укатали сивку крутые горки, а? Ты же сильный, как бык, Канг Чоль, уж я-то знаю. Понимаю, задачу я вам поставил трудную, но посильную. Надо, надо, - повышает он голос, заметив возражающее движение. - Знаешь что, поехали вместе обедать...

К подъезду подкатывается "эмка".

- На обед, - коротко бросает Рузаев водителю и, откинувшись на спинку мягкого сиденья, утомленно закрывает глаза.

Ресторан гостиницы "Приморская". Официант, согнув в поклоне голову, приглашает:

- Прошу в кабинетик.

Белая скатерть, хрусталь, мельхиоровые приборы. Рузаев раскрывает меню и диктует:

- Так, грибочков солененьких и салат из свежих огурчиков. Оливье? Не возражаем... Гм, уха из лососинных губ... Нет, нет, лучше соляночки с расстегаями. Та-ак, на второе, пожалуй, врежем по отбивной. Только хорошо прожарить... Ну, остальное на твое усмотрение, товарищ официант. Выпить, говоришь? А класс он тоже выпить не дурак, ха-ха. Товарищ Канг Чоль, водочки выпьете? Хорошо, двести пятьдесят на каждого и пива. Омары, говоришь? Нет, это не для русского человека. Подай-ка лучше селедочку с лучком. Ну, давай...

У Рузаева хорошее настроение, но его портит унылый вид старого товарища

- Товарищ Канг Чоль, вы мне определенно не нравитесь сегодня. Неужели тебя не радует наша встреча?

- Нет, почему же, - возражает с вялой улыбкой Канг Чоль. - Просто, задумался.

- Еще успеешь напрячь мозги, - Рузаев говорит слово "мозги" с ударением на "о". - А сегодня, давай, расслабимся, вспомним далекое прошлое, как мы с тобой вкалывали в кузнице... Ты сегодня - один из руководителей крупного передового района, чего раскисать-то? Может, дома что случилось? Да, кстати, забыл спросить, как там Лена, Павлуша?

- Живы, здоровы. А твои как?

- А что им сделается? Живут, как в масле катаются. Лучшая квартира, лучшая школа, лучшие пансионаты страны! - самодовольно смеется Рузаев. - Попробовали бы они, как я, пожить в деревенском доме без сральни и умывальни!

- Слушай, Афанасий, а тебе не кажется странным, что вот мы, считая себя слугами народа, живем лучше них? Спецквартиры, спецбольницы, спецпаек...

- Чего? Так ведь у нас работа какая? Ответственейшая! Еще товарищ Ленин, когда эсеры задели его таким же вопросом, говорил, что старые большевики заслужили особую заботу и уважение, поскольку подорвали свое здоровье на каторгах и ссылках. Сам товарищ Ленин так сказал! А ты задаешь контрреволюционные вопросы, - Рузаев шутливо грозит пальцем. - Смотри, строгача влеплю за такие речи...

- А у меня уже есть строгач.

- Знаю, знаю. И чего тебя тогда потянуло выступить после доклада Валюшина? Против самого первого секретаря обкома попер? Ох, Канг Чоль, доведешь ты меня до могилы со своими принципами. Еле умолил его тогда простить тебя. Хорошо, что он мне обязан, иначе бы не пощадил тебя.

После первой рюмки, сразу опрокинули по второй. У Афанасия такая манера пить водку.

Перед солянкой выпили еще.

- А ты не хочешь знать, чем он мне обязан? - спрашивает с вызовом Афанасий.

Канг Чоль вопросительно смотрит на друга.

- Валюшин, как ты, наверное, слышал, бо-ольшой любитель охоты. Когда он был секретарем района, он частенько приезжал в наш колхоз. Как-то осенью поплыли мы с ним на озеро Дальнее. Я на веслах, он - на корме. И вдруг посередине озера над нами появилась стая гусей. Валюшин вскочил и вдарил дуплетом. То ли отдача была сильной, то ли выпил он крепко, словом, покачнулся и потерял стойку. А он же мужик тяжелый, шесть пудов весу. Ну, и перевернул лодку вместе со мной. Как я его вытащил, не помню. Чуть сам не утонул. Вот когда я тебя вспомнил, Чоль, как ты учил меня плавать... Словом, спас я его. И он тогда сказал, по гроб тебе обязан, Афонька. Отправил меня учиться в сельхозакадемию, выдвинул на секретаря райкома. А теперь вот в обкоме... Он мне обязан, а я - тебе. И поэтому всегда буду тебе другом? Слышишь, Чоль, всегда!

- А если бы я тебя не научил плавать, Афоня, мы бы не были друзьями?

Лицо Афанасия искривилось:

- Ну, зачем ты так? Были бы, конечно, но...

- Я так понимаю, Афоня, дружбы по обязанности не бывает. Разве тогда, в молодости, мы думали, что когда-нибудь будем считать, кто кому, чем будет обязан? Благодарен - да, верен - да, но - не обязан. Ты понимаешь разницу?

- Хорошо, хорошо, Чоль, может, я что-то не так сказал, - примиряющее выговоривает Афанасий и, подавшись к Канг Чолю, тихо говорит. - Слушай дальше. И вот теперь Валюшина переводят в Москву. Ты понимаешь, пе-ре-водят!

- И что?

- Как что? А кто на его место?

- Может, Замятин, - предполагает Канг Чоль.

- Может, - хмурит лицо Афанасий. - Ты мне прямо на больную мозоль наступил. Ох, уж этот Замятин, интеллигент проклятый! Только не его, не дай бог, он же меня в упор не видит. В упор, понимаешь. Ну, а если не Замятина, то кто, как ты думаешь?

Канг Чоля подымает голову.

- Ты?!

- А может и я, - Афанасий поджимает губы. - Почему бы и нет? Что так смотришь? Я ведь тоже не лыком шит. Представляешь, я - первый секретарь обкома! Да я... Горы сворочу! Я тебя, Чоль, первым секретарем райкома сделаю!.. Хотя, нет, первым не пойдет, корейца не утвердят. Ну, вторым... Тоже неплохо.

- А я ни первым, ни вторым не хочу быть.

- Это ты сейчас так говоришь. Вот назначат тебя, радоваться будешь... Бу-удешь...

- Может, и буду. Давай, Афанасий, примемся за отбивные, пока не остыло. Выпьем за твое большое будущее!

- Ага, дошло, наконец...

- А ты не боишься, Афанасий?

- Чего?

- Ну, ответственности, например. Ошибиться вдруг...

- Боюсь. Ничего не боялся в жизни, ты ведь знаешь, а тут боюсь. Когда партия приказывает - все ясно, иди и выполняй! А вот, когда она призывает на местах самим проявить инициативу, - тут боюсь ошибиться. А за ошибки, сам знаешь... Ах да, только сейчас вспомнил, - Афанасий вновь переходитт. - Бубеновым интересовались...

- Кто?

- Кто, кто... На него уже заведено дело. Шьют связи с буржуазными учеными. Только я тебе ничего не говорил...

- НКВД?

- Тише! Да.

Остаток обеда проходит без оживления. Канг Чоль провожает совсем опьяневшего Афанасия до номера и укладывает на кровать. Тот бубнит:

- Я их всех ...бу, мать их...

Канг Чоль решительным шагом идет по улице. Входит в небольшой дом с верандой. Чета Бубенновых на кухне: она моет посуду, а он вытирает их и складывает в буфет.

- Любимое занятие всемирно известного ученого и его супруги на досуге, - произносит Канг Чоль.

Как всегда, Бубеновы радуется его приходу.

- Я сейчас покормлю вас, Чоль.

- Увы, только что из-за стола.

- Тогда чайку. Идите в гостиную.

- Каким ветром в наши края? - спрашивает Бубенов.

- Служебным, разумеется. У вас все нормально - на работе, в кругу ученых?

- Да, - чуть удивленно отвечает тот. - Вот закончу сессию и засяду основательно за свою книгу.

Появляется Наталья с подносом.

- Может, на веранде устроимся? - предлагает она весело и только тут замечаетЮ что гость чем-то озабочен. - Что-нибудь случилось, Чоль?

- Вам надо уехать, - голос его вдруг охрип. - Как можно срочно?

- Куда? Зачем?

- Над вами, Игорь Владимирович, завис меч НКВД. Уже завели дело, а это обязательно заканчивается арестом...

- Но почему? Игорь абсолютно лоялен к власти, и потом он ученый, - растерянно смотрит на мужа Наталья.

- Я не знаю почему. Знаю одно, идет целенаправленное уничтожение интеллигенции. Вам надо бежать!

- Но он ни в чем не виноват! Игорь, скажи хоть что-нибудь...

Игорь Владимирович сплетает пальцы рук.

- Чоль прав. Я уже встречался с сотрудником НКВД. Он приходил в университет.

- Как? И ты ничего не сказал?

- Я не хотел тебя беспокоить, Натали.

- О чем он вас спрашивал, Игорь Владимирович?

- О разном. О коллегах по университету, о работе географического общества. Спрашивал о публикациях в зарубежных журналах. Интересовался моим мнением о новых методах составления карт, планах кафедры. Ах да, спрашивал, что я, как ученый, думаю, о генетике, статистике и тому подобное...

- И что вы ответили по поводу генетики?

- Сказал, что это перспективнейшая наука, что ее ждет блестящее будущее. Славно так побеседовали... Милейший молодой человек, очень эрудирован. Оказалось, что закончил МГУ...

- Игорь Владимирович, Наталья, вам всем надо срочно уехать!

- Но куда? И потом, я ни в чем не виноват. А, уехав, я как бы косвенно признаю свою вину.

- Кому вы признаете? Да они и без этого обвинят вас в чем угодно. Наталья, я вас прошу, умоляю, надо уехать. Бежать, пока не поздно!

Его тревога передается им. Наталья растерянно спрашивает:

- Но куда?

- По дороге сюда, я обдумывал этот вопрос. Игорь Владимирович, помните, вы говорили, что знаете графа Янковского?

- Да, - оживляется. - Энциклопедически образованный человек. Его статьи по созданию биозаповедников предвосхитили...

- Игорь, пожалуйста, потом... Прости, что перебила. И что ты предлагаешь, Чоль?

- Граф Янковский эмигрировал после революции в Корею. Мне об этом рассказывал соотечественник, который видел его там. Граф живет в провинции Хангек, это на севере полуострова. Говорят, он помог многим бежавшим российским офицерам уехать в Америку, Канаду. Так вот, есть рыболовы-корейцы, которые регулярно плавают возле берегов Кореи. Они и перевезут вас туда.

- Но как же, - Игорь Владимирович безнадежно машет рукой и грустным взглядом оглядывает гостиную.

- Когда нам собраться? - тон вопроса Наталь решительный. - И что с собой можно взять?

- Самое необходимое и ценное. Я еще зайду к вам сегодня вечером и скажу когда. Думаю, дня через два-три.

- Так скоро, - восклицает она. Канг Чоль виновато опускает голову.

Елена говорит Канг Чолю:

- Я тоже хочу их проводить.

- Нет, - качает он головой и обнимает жену. - Нельзя.

- Это ужасно, - шепчет она. - Как же мы теперь без них...

Ночь. Возле небольшого пирса покачивается пришвартованное рыболовецкое судно.

Канг Чоль обнимает Наталью. Целует дочку и вручает ей коробочку со словами:

- А это тебе от тети Елены.

Канг Чоль и Игорь Владимирович остаются одни на пирсе. Закуривают.

Девочка в каюте открывают коробочку, и вынимает кольцо с императорским вензелем "Н".

- Мама, посмотри, какое оно красивое...

На лице у Натальи печальная улыбка.

Начинает накрапывать дождь. Докурили. Голос Дянг Гиля со шхуны:

- Начинается отлив. Пора отчаливать.

Мужчины обнимаются.

- Неисповедимы пути господни, - голос Игоря Владимировича еле слышен. - Спасибо тебе, Чоль, за все! И, дай Бог, тебе самому... уцелеть.

Крепкие рыбацкие руки принимают Бубенова, и вот уже отливная волна быстро уносит отшвартованное судно от пирса.

- Это вам спасибо, Игорь Владимирович, - шепчет Канг Чоль. - За все ваше тепло и участие. За вашу дружбу. И простите меня, что я стал невольным участником вашего изгнания... Это я, я должен сейчас направляться в Корею, чтобы драться за освобождение родины...

Дождь усиливается, и капли воды, словно слезы, стекаются по лицу Канг Чоля.

Связаться с программистом сайта

"Заграница" Путевые заметки Это наша кнопка