Тарасов Виктор Александрович имеет дипломатический ранг советника первого класса, на дипломатической работе с 1950 по 1988 гг., работал в представительствах СССР в Корее, КНР, Сомали, Кении. Кандидат исторических наук.
Советская дипломатия в период корейской войны (1950-53годы)
Страна утренней свежести открылась мне в наиболее трудный период ее истории: шла разрушительная локальная война между Севером и Югом. Мне, только что в июне 1950 года закончившему исторический факультет МГИМО, предложили поехать на работу в посольство СССР в Пхеньяне. Предложение было неожиданным, так как специализировался по Англии. Но после колебаний победило желание узнать новый мир и, вероятно, потому, что с детства привык бродить по брянским лесам за своим дядей-охотником. Окончательное решение было принято на встрече с начальником Управления кадров МИД СССР П.Ф. Струнниковым. Тот нашел необходимые теплые слова, пояснил, что специалисты со знанием английского языка нужны в посольстве, и не исключается возможность контактов с американцами. Выезд мой намечался на середину сентября.
Москва, как и вся страна, в то время только начинала оживать после залечивания ран, нанесенных фашистской Германией. Казалось, все вращалось вокруг мирной жизни. Корейская война шла где-то далеко, но, тем не менее, она по-своему вторгалась в сознание людей. В моей памяти запечатлелась залитая июльским солнцем площадь у Кировских ворот. Спешащие по своим делам москвичи останавливались у большого щита с картой Кореи. На ней флажками обозначалась быстро продвигавшаяся в то время на юг линия фронта, но успех северян чем-то тревожил.
В корейском конфликте зримо проявлялись разногласия недавних союзников по антигитлеровской коалиции - США и СССР. Он назревал чуть ли не с первых месяцев образования в сентябре 1945 года советской и американской зон приема капитуляции японских войск. В сути конфликта лежала потребность корейского народа в воссоединении, восстановлении искусственно порванных 38-й параллелью национальных связей.[2] На Севере и Юге от 38-й параллели сложились режимы, различные по своему государственному и общественному устройству. Их лидеры опирались на поддержку соответственно СССР и США и в 1950 году подошли к той черте, у которой видна возможность объединения страны, как казалось тогда, только военной силой. Президент Южной Кореи Ли Сын Ман призывал к походу на север. На 38-й параллели периодически возникали вооруженные инциденты. В то же время в районах, близких к границе, шла концентрация северокорейских войск.
Вспыхнувшее, как я полагаю по вине обеих сторон, на рассвете 25 июня 1950 года вооруженное столкновение между Севером и Югом в случае, если бы США, как и СССР, воздержались от участия в конфликте, могло бы привести к объединению страны. Ли Сын Ман не пользовался достаточной поддержкой населения, его партия потерпела поражение на парламентских выборах в конце мая 1950 года. Однако этому воспрепятствовали США. В Вашингтоне избрали путь интернационализации конфликта. США добились срочного созыва Совета Безопасности, осуждения КНДР "за агрессию", одобрения Советом Безопасности прямого американского вмешательства в военные действия.
Вашингтон действовал быстро и решительно, как будто по заранее подготовленному плану. Командующий военно-воздушными силами США генерал Ванденберг уже 25 июня получил указание о подготовке к нанесению ядерных ударов по военным базам Сибири в случае участия в корейском конфликте Советского Союза.[3]
27 июня Трумэн через своего посла в Москве Керка запросил Советское правительство о его отношении к событиям в Корее. И, получив 29 июня весьма сомнительные заверения в невмешательстве советской стороны, дал согласие на срочную переброску в Южную Корею американских войск из Японии.[4]
Заявление Советского правительства с осуждением иностранной интервенции в Корее, сделанное 4 июля, не оказало уже влияния на позицию, занятую Советом Безопасности. Под нажимом США 7 июля Совет Безопасности в отсутствие представителя СССР принял резолюцию, разрешавшую американским частям именоваться войсками ООН и использовать ее флаг, назначил командующим войсками в Корее американского генерала Макартура. Ко времени моего выезда из Москвы 20 сентября 1950 года уже возникали опасения, что военный конфликт в Корее примет крупномасштабный и затяжной характер. Северяне, после начала военных действий, действительно нанесли поражение армии южнокорейского президента Ли Сын Мана и продвинулись до окраины Пусана - последнего крупного центра южной оконечности Корейского полуострова. Но американцам удалось скрытно сосредоточить в корейских водах крупные военно-морские и воздушные силы и высадить 13-16 сентября 1950 года десант в Инчхоне в тылу северокорейских войск, оказавшихся в тяжелом окружении. Одновременно они подготовили наступление с Пусанского плацдарма, куда была переброшена 8-я американская армия из Японии.
О масштабах операции США говорит то, что в нее было вовлечено примерно 230 тысяч американских и южнокорейских войск, из них 7- тысяч - в Инчхоне и 160 тысяч - в Пусане. В результате этой операции северокорейская армия была фактически отрезана от Севера, понесла значительные потери, погиб ее командующий Ким Чак, и лишь отдельные ее части вышли в северные районы страны через горные перевалы. Американская армия 26 сентября вошла в Сеул и приблизилась к 38-й параллели.
...Мой путь в Корею лежал через Читу, пограничный пункт Отпор и далее опять поездом, до столицы северо-востока Китая - Шэньяна .Там, в нашем Генконсульстве я узнал об осложнившейся в Корее критической обстановке. Американцы продвигались на север, и все зависело теперь от того, перейдут ли они 38-ю параллель. В этом случае в Шэньяне готовились к возможному прямому вооруженному столкновению с американской армией. Отношения китайцев с США были натянутыми, в Шэньяне закрыли американское Консульство, а сотрудников его выслали из страны.
Первого октября в Шэньяне праздновали годовщину образования КНР, и я был свидетелем внушительного парада частей городского военного округа. А 2 октября поездом добрался до пограничного с Кореей китайского городка Аньдун. Здесь я встретил прибывших на грузовиках из Пхеньяна советских специалистов. Многие были ранены и необычно возбуждены, ведь позади остались двести километров корейских дорог. По их словам, передвижение по ним полностью контролировалось американской авиацией. На всем протяжении пути лежала разбитая и сожженная техника, у воронок можно было заметить много убитых и искалеченных животных. Казалось, пронесся какой-то ужасный смерч.
В Аньдуне меня познакомили с корейским министром торговли, он возвращался в Пхеньян и согласился взять меня в свой трофейный американский джип.
Уже смеркалось, когда мы пересекли пограничную широкую реку Ялуцзян. На границе формальности были минимальными, нам пожелали удачной дороги. Первые впечатления от корейской земли врезались в память. Шофер, кореец в военной форме, казалось, осязал дорогу, знал каждый поворот и объезд, а они постоянно рождались военной жизнью. Машина, не сбавляя скорости, то вдруг проваливалась вниз, то прокладывала путь по пересохшему руслу какой-то речушки. Иногда с разных сторон и с земли, и с воздуха темное небо разрезали очереди трассирующих пуль, или вдруг с самолета на парашюте подвешивали осветительные устройства, и мы как будто оказывались на виду у всего мира под слепящими огнями. Когда наша машина приблизилась к Пхеньяну, небо над городом уже светлело. На пустынных улицах большого города замелькали первые прохожие, и вскоре мы подъехали к советскому посольству - двухэтажному зданию из серого камня, над которым развевался красный флаг.
В Пхеньяне уже месяц работал окончивший одновременно со мной институт В.А. Устинов. Он кратко ввел меня в курс фронтовых и местных событий. Не исключалась возможность экстренной эвакуации посольства при приближении американцев и лисынмановцев. Город периодически подвергался бомбежкам и обстрелам, но напряженная работа нашей миссии продолжалась. Меня представили послу, в прошлом кадровому генерал-полковнику Т.Ф. Штыкову. Крепко скроенный, с широким, немного скуластым лицом, он казался старше своих 43 лет. Терентий Фомич пользовался уважением всех сотрудников посольства за принципиальность, особенно в деловых вопросах, доброжелательное отношение к окружавшим его людям. За плечами этого всегда внешне выдержанного человека лежали трудные годы Великой Отечественной войны. Участвовал он и в освобождении Кореи, а в 1946-1947 годах возглавлял советскую делегацию на переговорах в Сеуле в Советско-американской совместной комиссии по Корее.
Что известно о роли Штыкова в корейской войне? Очевидно, он был осведомлен о тайных военных замыслах Ким Ир Сена по объединению страны. Ким Ир Сен и в последующие годы подчеркивал полезный характер отношений, которые сложились у него со Штыковым. В моей памяти остались конфиденциальные сведения и о том, что Штыков предупреждал Москву о серьезном риске продвижения на юг северокорейской армии, указывал на растянутость ее коммуникаций и другие слабые моменты, но, очевидно, достаточно полной разведывательной информации о подготовке американцами десантных операций в Корее он, видимо, не располагал.
На первом этапе работы в посольстве я выполнял у посла секретарские обязанности. Среди прочих дел должен был постоянно напоминать Т.Ф. Штыкову о необходимости укрываться в бомбоубежище. Помню, как в первый же день, когда уже прозвучал гонг - удар по рельсу - предупреждение об опасности, я услышал рев моторов в небе. На большой высоте шли звенья американских крепостей "Б-29". Но еще оставались секунды для определения их намерений, а я колебался, пора ли предупреждать посла. Но его обеспокоенное лицо уже показалось в дверях кабинета. Загромыхали зенитки, земля закачалась от разрывов. Наш рывок к убежищу (метров 30) проходил под градом осколков. Штыков мне ничего не сказал, но моя выжидательная медлительность ему явно не понравилась.
Вскоре началась подготовка к эвакуации. В ночь на 10 октября сотрудники посольства покинули Пхеньян на легковых и грузовых машинах, которые в темноте под звуки бомбежек двигались медленно. За первую ночь прошли всего шестьдесят километров и лишь к утру, после второй, более спокойной ночи одна за другой машины достигли города Синыйджу. Здесь кончалась корейская земля, за пограничной рекой Ялуцзян простирался Китай. Сюда стекались огромные массы беженцев со всей страны. На крышах некоторых домов-госпиталей виднелись яркие знаки Красного Креста. Численность городского населения возросла до 149-150 тысяч человек.
Посольство временно разместилось в здании какого-то бывшего японского банка. Ким Ир Сен интересовался нашими планами и через своего адъютанта передал, что рассчитывает не допустить американцев к границе, что война будет носить длительный характер, просил учитывать этот фактор и продолжать выполнение своих функций на территории Кореи. В это время между Москвой и Пекином уже была достигнута нелегкая договоренность о координации совместных действий по защите Северной Кореи, на китайские аэродромы у границы с Кореей перебрасывалась наша авиация. Мне запомнился день 18 октября. Мы с Устиновым подошли к реке Ялуцзян, ее коричневатые быстрые воды неслись к океану. Был сумрачный холодный день - заговорили о крайней сложности военного положения: за городом готовилась последняя линия обороны, закапывались танки, не хватало горючего.
Неожиданно мы заметили странное движение: по мосту с китайской стороны на корейскую землю переходили растянутые вереницей колонны несущих на коромыслах продовольствие и военное снаряжение китайцев. Это были первые добровольцы - молодые ребята, одетые в защитного цвета армейскую одежду. Как стало впоследствии известно, на корейский фронт в конце октября было направлено пять стрелковых корпусов и три артиллерийские дивизии, в основном Шэньянского округа, было создано объединенное командирование китайских и северо-корейских частей.
21 октября 1950 года поступило решение о перемещении посольства и в целом дипкорпуса из Синыйджу в более безопасное место - Супхун, маленький поселок, возведенный японцами при строительстве на Ялуцзян Супхунской ГЭС - крупнейшей в то время в Азии. Уезжать из Синыйджу не хотелось. Город казался уже своим, хотя и временным, домом. Я изучил его центральные улицы, небольшие ресторанчики, где подавали непритязательные местные закуски из кур и кимчи - сочной корейской капусты и фасоли, политой жидкой соей.
На уличках были вырыты длинные щели метров до двух глубиной. Однажды мне пришлось воспользоваться таким укрытием, когда над самой землей, преследуя корейские джипы, пронесся американский самолет. В укрытии теснились женщины и дети всех возрастов. Их наполненные ужасом расширенные глазенки напряженно следили за летящим стреляющим чудищем. Ни слез, ни рыданий, только повсюду страх и глухая опустошенность от потери близких или жилища. И во мне звучал голос упрека, что я их оставляю. Расставался я и с Устиновым, близким мне здесь человеком: его переводили на работу в Пекин.
Но то, что вскоре случилось с Синыйджу, трудно было предположить: город был буквально стерт с лица земли. Невольно вспомнилась страшная судьба испанской Герники, разрушенной до тла гитлеровцами. Когда я вновь попал туда, местность была неузнаваема. Как оказалось, американские самолеты безжалостно обливали город по окружности морем напалма, и затем методически квартал за кварталом сметали все живое. Вокруг лежала выжженная и мертвая земля, местами покрытая изморозью после холодной ночи. Кое-где возвышались лишь остатки канового - печного отопления, и отдельные стены домов, с еще сохранившимися знаками Красного Креста. А в голове стучала одна мысль: что стало с людьми? Не верилось, что все погибли. Судьбу Синыйджу разделили почти все маленькие и большие населенные пункты Северной Кореи.
Организовывать работу посольства на новом месте в поселке у Супхунской ГЭС было нелегко: отсутствовала регулярная связь с Москвой, и наша информация о положении в самой Корее была крайне ограниченной. Как-то вечером я пришел по вызову к Штыкову и застал его склонившимся в тревоге с советником Григорием Ивановичем Тункиным над разложенной на полу стратегической картой. На основании полученных сведений они пытались уточнить линию фронта, вернее, продвижение американских и южнокорейских войск, которые вот-вот могли появиться у границ Китая, не исключалась и возможность американского десанта в районе Супхунской ГЭС. "Возьмите машину и с военврачом срочно поезжайте, - услышал я, - там где-то в горах перевернулась автомашина с нашими людьми. Разберитесь и примите необходимые меры".
Потерпевших аварию мы обнаружили в госпитале соседнего городка. Корейцы оказали оставшимся в живых медицинскую помощь, а на другой день помогли организовать похороны нескольких погибших. В результате полученных травм скончалась удивительной красоты и изящества скрипачка-японка, вышедшая замуж за советского гражданина корейско-русской национальности. Она оставила ему двоих детей. И моя память навсегда сохранила горе этого семейства.
В начале ноября было получено указание о переезде сотрудников посольства в другой пограничный с Китаем городок Манпхо. Некоторые направлялись в отпуск на Родину, меня же переводили временно на работу в наше Генконсульство в Шэньяне. На три месяца я расставался с Кореей.
Между тем война набирала обороты, и остановить ее кровавое колесо становилось все труднее. Окрыленные успехом американцы перешли 38-ю параллель и вторглись в Северную Корею. 19 октября 1950 года 8-я американская армия захватила Пхеньян и продолжала продвигаться к границе с КНР. Лишь встретив упорное сопротивление со стороны появившихся в Корее частей китайских добровольцев, американцы приостановили продвижение. Командующий войсками ООН генерал Макартур направил в Совет Безопасности ООН доклад "Об агрессии КНР против войск ООН". И в то же время он начинает подготовку к мощному наступлению, которое должно было завершить захват всей Кореи и вывести войска ООН на границу КНР и Советского Союза. Начать эту операцию намечалось 24 ноября. Макартур сам участвовал в разведывательном полете. Вплоть до границы с Китаем он видит бесконечные пустынные сопки, хребты и перевалы, сообщает об отсутствии видимости не только войск, но вообще признаков жизни. 24 ноября после солидной артподготовки 8-я американская армия развертывает генеральное наступление.
Более суток все идет по разработанному сценарию, кроме, пожалуй, пятнадцатиградусного мороза. Но вечером 25 ноября случается непредвиденное: китайцы начинают массированное контрнаступление, которое почти непрерывно продолжается 26 и 27 ноября.
28 ноября поражение американцев становится явным. Генерал Уолкер, вылетавший в Токио для консультаций с Макартуром, издает приказ об общем отступлении. Первоклассно оснащенная восьмая армия, фактически распалась, ее потери убитыми и ранеными составили более 11 тысяч человек.
Макартур в сообщениях в Вашингтон настаивал на принятии самых решительных мер. Имелось в виду применение ядерного оружия. Трумэн на пресс-конференции 30 ноября делает сенсационное заявление: "Если необходимо, Америка начнет ядерную войну". Командующий стратегической авиацией США генерал Пауэр в эти дни был готов к исполнению решения о применении ядерных бомб.[5] И все же Трумэн не решился на этот шаг. Американское руководство беспокоила непредсказуемость последствий и крайняя непопулярность таких мер как в самих Соединенных Штатах, так и за рубежом. Ядерное оружие заменили неограниченным использованием напалма.
Американская армия отступала, пытаясь оторваться от противника. 5 декабря американцы оставляют Пхеньян. 17 декабря Трумэн объявляет в США чрезвычайное положение, в Корею срочно перебрасывают новые подкрепления, устанавливается торговая блокада Китая. Но остановить продвижение китайских частей не удается. 23 декабря погибает в автокатастрофе командующий сухопутными войсками генерал Уолкер. Его заменил на этом посту генерал-лейтенант Риджуэй.
Китайские добровольцы и северо-корейские войска 25 декабря, преследуя противника, пересекают 38-ю параллель и 4 января 1951 года входят в Сеул. Только в середине января американцам удается собрать достаточные силы и приостановить продвижение северян и китайских войск.
Неудача расчетов Макартура связывалась с еще одним фактором. Неожиданно для американцев в первых числах ноября в воздушном пространстве Кореи появились эскадрильи МИГов советского производства, базирующиеся на китайской территории. Американцы сравнивали нервный шок, возникший при проявлении этих самолетов, с впечатлением, которое произвел на них позже запуск Советским Союзом космического спутника Земли.
Менялся характер войны: американцы теряли преимущества безраздельного хозяйничанья в воздухе. До ноября их моторная авиация висела над дорогами почти круглосуточно, и возможность передвижения для корейцев открывалась только с наступлением сумерок. Теперь американцы вынуждены были прибегать при налетах к авиационному прикрытию, и в воздушных боях они несли значительные потери.[6]
После отступления войск ООН за 38-ю параллель коллектив нашего посольства в январе 1951 года разместился, по предложению правительства КНДР, в десяти километрах от Пхеньяна в долине Сопхо, в постройках предназначенных ранее японцами для штаба так называемой Квантунской армии. В ту же долину перебрались китайские и румынские посольства. Диппредставительствам Польши, Венгрии, Чехословакии, Монголии и ГДР были предоставлены резиденции в другом районе вблизи Пхеньяна. В составе нашего посольства работали дипломаты-японисты и китаеведы: С.П. Лазарев, В.И. Петухов, И.К. Морозов и др. Большую переводческую помощь оказывали сотрудники - советские корейцы. Деловые связи поддерживались с торгпредством, которое возглавлялось А.А. Трусовым, а затем П.И. Сакуном. Нашу печать представляли корреспонденты ТАСС, Совинформбюро и некоторых газет. В военные годы в Корее побывали известные журналисты А. Ткаченко, С. Борзенко. С большой нагрузкой действовал советский госпиталь во главе с профессором В.Н. Поповым. Во многих корейских ведомствах трудились советские специалисты-советники.
Самостоятельно, то-есть имея все свои технические службы, связи и др., действовал большой по численности аппарат главного военного советника при Верховном корейском командовании. Руководил всей работой этого довольно сложного механизма посол, он же главный военный советник генерал-лейтенант В.Н. Разуваев. В середине ноября 1950 года он сменил Т.Ф. Штыкова и оставался в Корее до весны 1953 года. Имя этого талантливого организатора осталось неизвестным широкой общественности. Родился он в русской глубинке, в Курской области, женился на красавице-грузинке и прекрасно, как на родном, изъяснялся на грузинском языке. У меня до сих пор сохранилось первое впечатление от встречи с Владимиром Николаевичем Разуваевым в Генконсульстве СССР в Шеньяне. Он прилетел туда из Москвы по пути в Пхеньян и просил помочь ему связаться со Штеменко С.М. (в то время начальником Генштаба). Запомнились его необычные, чуть выпуклые с синеватым отливом глаза, излучающие энергию, массивная подвижная фигура бывшего борца или боксера, глубокий обволакивающий голос. В Корею направляли кадрового военного, закончившего Отечественную войну командующим ударной армией, проявившего в боях личное мужество и храбрость. В послевоенное время он был командующим армией и войсками военного округа.
Свой паспорт посла он получил через год и с любопытством рассматривал его - свидетельство своего превращения в дипломата. Упоминаю об этом в связи с тем, что действительно уверен в заслугах и смелости этого волевого талантливого человека. В коллективах посольства и других организаций он быстро сумел завоевать авторитет, объединить всех не просто дисциплиной, но и общей идеей сотрудничества в интересах нахождения наиболее рациональных путей решения текущих дел. Он привлекал людей своим даром ясного мышления и искусством передавать свои чувства аудитории. И если в дальнейшем возникали трения в коллективах, то это было следствием несовместимости характеров некоторых лиц или их амбиций.
Был и такой случай, когда, собрав весь оперативный состав в своем кабинете, Разуваев обратился ко мне: "Ты у нас самый молодой, скажи, почему у нас нет дружбы?" Ему хотелось не только сотрудничества в работе, но сплочения коллектива. Кое-что он делал для этого, например, поощрял спортивные увлечения. И однажды на волейбольную встречу сборных команд гражданских и военных организаций были приглашены Ким Ир Сен и военные из его окружения.
Разуваев поощрял и выступления на государственных праздниках - протокольных мероприятиях - наших любительских хоровых групп с исполнением песен патриотического и лирического содержания. Проводились такие приемы в Пхеньяне в большом подземном зале в районе горы Моранбон. Приглашалось все корейское руководство, собиралось свыше 500 гостей, и проблема была зачастую с их выездом после завершения приема. Американские самолеты сбрасывали свой бомбовый груз над этим районом с небольшим интервалом, и приходилось, ожидая затишья, задерживаться иногда почти до утра.
Корейцы только начинали государственное строительство и что-то брали из нашей практики. Однако в целом с самого начала, как я полагаю, они прокладывали свой собственный путь, в том числе и в области внешнеполитической деятельности. Незадолго до переговоров с американцами в Кэсоне по просьбе корейского руководства первый секретарь посольства Петухов провел несколько дней с начальником Генштаба КНА Нам Иром для ознакомления его с дипломатической практикой.
Наши деловые связи с корейскими ведомствами, в том числе и через военных и гражданских советников, позволяли посольству давать в Центр объективную и серьезную информацию о положении в стране и обстановке на фронте, содействовать развитию торгово-экономических взаимоотношений. Многие дипломатические сотрудники с согласия Москвы были награждены корейскими орденами. Мне помнится торжественная обстановка, в которой вручал нам ордена Председатель Верховного Народного собрания КНДР один из старейших национальных лидеров Ким Ду Бон. Спустя несколько месяцев он трагически погиб при переправе на пароме через бурную разлившуюся в сезон дождей реку. С ним, к несчастью, погибли также двое наших сотрудников, возвращавшихся на Родину по завершении трудной и опасной командировки в Корею.
Работа в посольстве была напряженной, помимо текущих практических дел готовились объемные аналитического характера документы для центра. При выполнении заданий сотрудникам посольства предоставлялась, я бы сказал, разумная самостоятельность. Так, занимаясь подготовкой информации о положении на юге страны, приходилось искать контакты с корейскими военными и партийными работниками из Трудовой партии Кореи, которые получали важную информацию с Юга. С большими трудностями удавалось добывать свежие южнокорейские газеты. Южнокорейскую прессу сами корейцы получали, после начала переговоров о перемирии, от американских военных. Те передавали ее в обмен на женьшень, плантации которого находились на территории северян. Эти материалы сосредоточивались в библиотеке корейского ведомства, которая находилась на окраине деревушки. И я посещал ее по договоренности с корейцами и получал там нужные мне южнокорейские газеты.
В этой же деревушке содержались небольшими группами американские военнопленные и велись их допросы. Но однажды, когда на рассвете я приехал туда, деревушки не оказалось. Вместо нее лежало перепаханное бомбовыми ударами еще дымящееся поле. Неожиданно из каких-то обломков появился в помятой форме корейский офицер. У меня невольно вырвался вопрос: как же он уцелел? Оказалось, он спасся, перебегая из воронки в воронку, а американских военнопленных, по его словам, накануне удалось вывезти.
Как-то посол сказал мне, что дает "важное дипломатическое поручение": в составе делегации дипкорпуса выехать на военные заводы и во время посещения обратить внимание представителей других стран (а выезжали руководители посольств Чехословакии, Венгрии, Польши, Румынии, Монголии) на то, что почти все оборудование там советского производства. И далее пояснить, что корейцами подготовлено подземное помещение для нового завода, но не хватает станков для налаживания производства, и корейцы нуждаются в помощи. Имелось в виду, что эти вопросы могут быть поставлены в информации послов о посещении заводов.
Удалась мне эта миссия или нет, судить не могу, но впечатление от посещения завода, расположенного в огромных подземных штольнях свинцово-цинковых рудников, и нового завода в подземных туннелеобразных залах сохранилось и поныне. Там, действительно, было в основном советское оборудование, японские станки, и нашелся один чехословацкий пресс для штамповки, но главное - там работали мужественные люди.
Молодые корейские рабочие воспринимали нас как близких по духу посланцев жизни, за которую они борются. Ощущение единого порыва, когда они поднятием рук и скандированием приветствовали выступление румынского посла - дуайена дипкорпуса, позволило мне как-то понять неизвестные пружины, позволявшие корейцам с необыкновенным упорством выдерживать яростное военное давление американцев.
Были у членов дипкорпуса встречи на рисовых чеках и с крестьянками, собиравшими до тринадцати тонн риса с гектара вместо обычных в Корее трех-четырех тонн. И посол Монголии, где культивируется суходольный малоурожайный рис, никак не мог прервать поток своих вопросов к молодым кореянкам, не спешил уезжать, не реагируя на приближавшиеся разрывы бомб.
Руководство МИД КНДР, которое находилось в деревеньке вблизи долины Сопхо, старалось обеспечить по возможности безопасность посольств. Охрану всего района нес корейский армейский батальон. посты наблюдения находились в небольших каменных укрытиях возле рабочих и некоторых жилых помещений. Солдаты не покидали их во время налетов авиации, и поэтому батальон нес значительные потери. Яростные налеты американской авиации носили почти непрерывный характер. Проводились и специальные массированные обстрелы и бомбежки с целью разрушения всех сооружений и поражения всего живого.
Вот вырванные из времени мои дневниковые записи: "1 июня 1951 года. Где-то далеко, далеко в голубом небе идет воздушный бой. Временами до земли доносятся его отзвуки. И вдруг в голубизне вспышка, и к земле устремляется белый факел, и в его падении вырисовывается контур пылающего самолета. Интуитивно хочется бежать к месту его падения, все равно, чей бы он ни был. Но это далеко за гребнем сопок. А вскоре гул, совсем низко над сопкой разворачиваются один за другим три вражеских самолета. Это реактивные Ф-80, мы называем их кресты. От первого отделились темные бомбы. Внутреннее напряжение вызывает ощущение невесомости. Я прыгнул в траншею, но там много воды, пришлось выскочить. И уже когда бежал дальше, настигла взрывная волна. Бомбы взрывались в воздухе, обдавая окрестности мелкими осколками. Пооткрывались двери, кое-где разбиты стекла, расщеплены стволы деревьев. Один солдат кореец погиб, несколько ранено".
Запомнился целенаправленный налет американской авиации на посольство 5 июля 1951 года. В нем участвовало восемь реактивных самолетов Ф-80, они с полудня с периодичностью в один час появлялись над долиной и, "поработав" минут двадцать, сбросив груз бомб и напалма и постреляв, почти безнаказанно улетали. В этот день мы заканчивали, с большим запозданием по срокам, работу над первым годовым политическим отчетом военного времени для Москвы. И две бочки с напалмом, я даже видел, как они летели, попали в домик, где работали машинистки. Погасить огонь оказалось невозможно, однако удалось спасти отчет с немного обгоревшими листами, который и отправили в Москву с ожидавшими почту дипкурьерами. Пострадало несколько зданий, был контужен повар посольства. Кругом, как после урагана, кажется, будто злые силы встряхнули всю землю и разбросали ее вокруг.
И снова дневник. "24 июля 1951 года. В шесть утра выехал в Пхеньян. В последние дни американские самолеты усиленно контролируют дороги. Но за три километра до города уже идут люди. По краям дороги появляются врытые в землю, покрытые циновками палатки торговцев. Снуют ребятишки. В самом городе центральные улицы расчищены, а вместо домов каркасы или груды камней. Но в каждой щели живут люди и под каждой крышей слышатся голоса. Гул самолетов, и жизнь замирает, машины жмутся к развалинам, ребятишки рассыпаются по щелям, но самолеты разворачиваются и уходят в район свежих воронок, там всегда большое скопление людей. Минут через двадцать мы возвращаемся. У выезда из города оборваны провода высокого напряжения. У дороги видны развалившиеся чиби-хижины, в скарбе возятся измазанные, с почерневшими лицами люди. Опустив руки, склонив голову, сидит старая кореянка, а девочка лет тринадцати с воспаленными заплаканными глазами пытается что-то откопать. Раздается выстрел - знак тревоги, и десятки людей бегут в сторону подальше от дороги. Но тревога ложная, мы спешим уехать из этого района".
Для посольства к осени 1951 года было построено втиснутое в камень сопки, покрытое бетоном, одноэтажное рабочее здание. Вблизи от него подземные убежища. По склону сопки - покрытые бетоном жилые землянки. Эти меры позволили спасти жизнь многих сотрудников, нормализовать их работу.
Но в напряженной жизни того времени, когда часто горечь и смех переплетались воедино, бывали и спокойные минуты. По прибытии еще в октябре 1950 года в Пхеньян я приобрел себе ижевскую двустволку. И вот теперь, обосновавшись в сопках, утром иногда бродил по окрестным лесам.
С хребтов открывались картины уходящих к горизонту дышащих синевой далеких гор, внизу в зелени долин, местами залитых водой, копошились одетые в белое люди. Работали взрослые и дети, возделывая рис.
А на склонах сопок в начале мая все буйно расцветало: внизу - огромные каштаны (по-корейски ночное дерево), повыше - мелкорослые дубки и сосенки, а еще выше - снежные акации, а в воздухе призывно звучал голос ярко-желтой иволги. А когда случались обстрелы и бомбежки, то не выдерживали и кричали обеспокоенные фазаны.
Но увлекаться было нельзя - в зелени сопок размещались части китайских добровольцев. Маршруты их скрытых от глаз перемещений проходили по всей стране. Китайские добровольцы, кстати, принесли с собой несколько упрощенную формулировку наших отношений, которая вошла в то время в народный язык: русский - старший брат, китайский - средний, корейский - младший. Китайцы - молодые, почти всегда улыбающиеся ребята, когда речь заходила о какой-либо военной технике, часто добавляли: "Мао попросит, Сталин еще пришлет". Но это не относилось к отношениям между нашими дипломатическими представительствами. Посол КНР и В.Н. Разуваев, прибывшие в Корею примерно в одно и то же время, никак не могли поладить: кто же первым должен нанести визит вежливости. Китайский посол в военном звании генерал-полковника, солидного возраста, довольно высокомерный, избегал контактов с нами и ввел в своем посольстве строгий порядок общения с советскими дипломатами. Каким-то образом все это дошло до Москвы и Пекина, и обоим послам, насколько мне помнится, пришли соответствующие указания. Это подействовало и несколько нормализовало обстановку. Между тем в Вашингтоне после декабрьского - 1950 года - поражения на фронте в Корее были сделаны серьезные выводы . Суть их состояла в том, что Трумэн не дал Макартуру согласия на расширение конфликта и нанесения ударов с воздуха по базам, расположенным на китайской территории.[7] И поскольку Макартур настаивал и опубликовал 11 апреля 1951 года открытое письмо с критикой "ограниченной войны",Трумэн освободил его с поста Верховного главнокомандующего войсками ООН в Корее и переместил на эту должность Риджуэя.
На фронте первые месяцы 1951 года инициативу продолжали удерживать северяне и китайские части. Но на этот раз они проявили благоразумие и по тактическим соображениям в начале марта провели отвод войск по всему фронту и оставили Сеул. Но когда американцы вновь попробовали перейти 38-ю параллель, северяне в апреле-мае контратаковали, и в результате фронт стабилизовался примерно вдоль 38-й параллели. Дальнейшие военные действия становились явно бессмысленными. Казалось, складывались условия для политического решения конфликта. Американцы однако выбрали тактику чередования политического и силового военного давления, которой они придерживались вплоть до подписания перемирия.
В ходе развернувшейся дипломатической борьбы северяне и китайцы стремились к политическому урегулированию, а американцы - к затягиванию конфликта. И лишь проявленная советской стороной 23 июня 1951 года инициатива открывала путь к переговорам. Учитывая позицию американцев, постоянный представитель СССР в ООН Я.А. Малик предложил начать движение к компромиссу не с прекращения огня, а с переговоров о перемирии. На этой основе 10 июля 1951 г. в демилитаризованной зоне в Пханмунчжоне состоялась первая встреча представителей корейско-китайской стороны с делегацией командования ООН.
Оценивая позиции сторон на открывшихся переговорах, можно сказать, что влияния самой ООН не чувствовалось, и поведение делегации ООН определяли американские военные круги. Американцы настояли на том, чтобы демаркационная линия была установлена не по 38-й параллели, а по линии фронта на момент заключения перемирия, и продолжали военные операции.
Переговоры все же медленно продвигались, и к маю 1952 года было достигнуто согласие по всем пунктам, кроме пункта о военнопленных. Открылась перспектива в короткие сроки достичь прекращения военных действий и дальнейшего кровопролития. Однако потребовалось еще более года, прежде чем удалось 8 июня 1953 года согласовать вопрос об обмене военнопленными, и 27 июля 1953 года подписать соглашение о перемирии. За время переговоров американцам не удалось изменить военным путем линию фронта: она с небольшими отклонениями проходила по 38-й параллели и стороны, таким образом, вернулись к той демаркационной линии, которую в самом начале переговоров предлагала корейско-китайская делегация.
Затягивая конфликт и используя превосходство в воздушных и военно-морских силах, американцы рассчитывали ослабить противника, реабилитировать себя в глазах американской общественности за неудачи в Корее. Но, пожалуй, главная их цель состояла в том, чтобы оправдать начавшееся перевооружение американской армии (в декабре 1949 года Трумэн дал санкцию на ускоренное развертывание работ по созданию термоядерного оружия). Нужно было резко увеличить бюджетные ассигнования на военные расходы.
Весной 1952 года на пост командующего войсками ООН в Корее был назначен генерал Кларк - сторонник проведения в Корее силовых наступательных действий... При нем разрабатывался новый план внезапного нападения на Северную Корею с воздуха и разрушения действовавших энергетических, ирригационных, промышленных объектов, а также нанесения ударов по местам расположения северокорейского командования и дипкорпуса. Вначале было намечено для уничтожения 125 объектов, затем их число было увеличено до 175.
Проведение в жизнь этого плана началось с 23 июня 1952 года. В этот день американцы совершили самый крупный массированный налет на комплекс гидросооружений по реке Ялуцзян. В налете участвовало свыше пятисот бомбардировщиков. В результате почти вся Северная Корея и часть Северного Китая остались без электроснабжения. Английские власти открестились от столь непопулярного акта, совершенного под флагом ООН, заявив протест, при этом ссылались на то, что с Англией не советовались. Впоследствии американцы во всех подробностях опишут подготовку к этой операции, во время которой им удалось надолго вывести из строя Супхунскую ГЭС и ряд других электростанций.
Северная Корея довольно тяжело переживала эту потерю и постепенно переходила на снабжение электроэнергией от небольших передвижных дизельных станций. Это коснулось, вполне естественно, и работы посольства.
В июле-августе 1952 года американцы продолжали разрушительные налеты на Пхеньян и другие центры, в которых участвовало до четырехсот самолетов. Эти объекты не имели военного значения и под бомбами погибало мирное население. В Пхеньяне в одной из бомбежек погиб известный корейский поэт Те Ги Чен, который оставил нам следующие горькие строки:
"Я Вам пишу, дыша свинцовой гарью В кольце непотухающих огней, Слезами мальчика, что здесь, на тротуаре, Застыл у трупа матери своей, Ручонками в ее вцепившись платье. Проходят люди молча, не спеша, Но это молчаливое проклятье Страшнее бомб фашистов США..."
В число объектов, намеченных американцами к уничтожению, был включен и район размещения высшего северокорейского руководства. Налет на командный пункт Ким Ир Сена был проведен в дневное время 5 августа 1952 года. В этот день мне пришлось побывать рано утром на командном пункте по вызову посла Разуваева. Тот передал мне полученный корейцами от американцев проект соглашения о перемирии. Нужно было сделать перевод с английского для отправки в Москву. Когда я уже покинул зону ставки командования, надо мной прошло несколько самолетов. Вскоре заухали разрывы, над районом ставки поднялось черное облако.
В середине дня в Сопхо - место расположения посольства - приехал в возбужденном состоянии, с посеревшим лицом Разуваев. Он опасался, что одновременно был нанесен американцами и бомбовый удар по посольству. Из радиоперехватов мы знали, что американцам было известно не только наше месторасположение, но и подробности образа жизни и работы сотрудников посольства, так что опасения Разуваева имели серьезное основание. По его рассказу, минут через десять после моего отъезда первым же бомбометанием американцы накрыли резиденцию Ким Ир Сена. Второе звено самолетов обрушило свой груз на места проживания главного военного советника, то есть самого Разуваева, и ряда корейских руководителей. Затем последовала беспорядочная бомбежка всего района. Разуваев успел выскочить из дома, и волна от разрыва настигла его у входа в убежище. Вечером, когда я заезжал на командный пункт, то вместо цветущей долины увидел выжженную землю с остатками фундаментов зданий. Корейских руководителей во время бомбежки в резиденции не было.
Наиболее разрушительный налет на посольство американцы совершили в ночь на 29 октября 1952 года. Первые бомбы были сброшены в два часа ночи, последующие заходы продолжались примерно через полчаса до рассвета. По подсчетам, было сброшено четыреста бомб по двести килограммов каждая, то есть концентрация была рассчитана на поражение всего живого. Американцы, видимо, использовали специальные приборы для ночного бомбометания по району расположения посольств СССР, КНР и Румынии. Жертвы налета навсегда останутся на совести американского руководства того времени.
В мае 1953 года, когда дело шло к подписанию соглашения о перемирии, американцы неожиданно нанесли удары по двадцати дамбам и ирригационным сооружениям, регулирующим водосброс на рисовые поля.
Последствия американских акций в Корее в западной прессе сравнивались с разрушениями Ковентри, Дрездена, Хиросимы и Нагасаки. Эти акции, проводимые под флагом ООН, трудно объяснимы с точки зрения человеческой логики и морали.
Вашингтон рассчитывал силовыми акциями добиться таких изменений, которые отвечали бы, в их понимании, западным образцам демократии. В случае оккупации Северной Кореи, американцы планировали упразднить существовавшие на Севере органы власти и провести парламентские выборы на базе южнокорейской конституции - предоставления северянам двухсот мест из пятисот в общенациональном парламенте - и сформировать на этой основе центральное правительство.
С точки зрения демократических понятий такой вариант мог бы быть приемлем в случае, если бы американцы согласились вывести свои войска из Кореи ко времени проведения выборов. Но совершенно очевидно, что Вашингтон не выполнил бы подобное условие. И самое главное - этот вариант не был приемлем для северокорейского руководства, которое отстаивало свое право на выбор пути развития.
Советское руководство проявляло заинтересованность в скорейшем окончании конфликта, полностью солидаризировалось с позицией корейско-китайской делегации на переговорах. В Пекине придерживались своей линии и стремились к наиболее широкому урегулированию всех проблем региона, включая нормализацию китайско-американских отношений и вывод иностранных войск из Кореи. Учитывали там и непопулярность "корейской войны" в США и ее влияние на внутриполитические процессы.
Советский Союз продолжал оказывать КНДР и КНР большую помощь поставками вооружений и всего необходимого для ведения военных действий. В СССР уже в это время выезжали для учебы и стажировки большие группы корейской молодежи. Оказывалась и безвозмездная помощь продовольствием. В апреле 1952 года после телеграммы И.В. Сталина на имя Ким Ир Сена, которую мне пришлось в предрассветные часы отвозить в ставку, мы поставили в Корею пятьдесят тысяч тонн муки. Продовольствие в этот особо трудный для Кореи период поступило также от Китая и Монголии.
Сталин и советское руководство в целом последовательно выполняли свое обещание о поддержке Ким Ир Сена в его планах по решению проблемы воссоединения страны. И, видимо, эта поддержка могла бы быть расширена, в случае перенесения американцами военных действий на территорию Китая. По крайней мере, мне известно, что вдоль границы с Кореей и Китаем были сосредоточены крупные соединения Советской Армии.
Каковы же итоги корейской войны? Она привела к гибели миллионов людей, разрушению почти всех населенных пунктов Кореи, неисчислимым человеческим страданиям. Ни одна из сторон не добилась ни территориальных, ни политических преимуществ, вернувшись по существу к нулевому циклу.
Лидеры Юга и Севера Кореи оказались в известной степени заложниками своих заблуждений. Однако глубоко ошибочными являются встречающиеся в публикациях попытки представлять Ли Сын Мана и тем более Ким Ир Сена "исполнителями чужой воли", марионетками Вашингтона и Москвы. Ким Ир Сен был, по-моему убеждению, властным, хорошо разбирающимся в людях организатором, националистом по своим взглядам. Его твердость в достижении намеченных целей сочеталась с вниманием к окружавшим его людям. Заслуживает внимания один факт, о котором рассказал посол Разуваев: Ким Ир Сен был тронут до слез, когда читал телеграмму Сталина, в которой предлагалась срочная поставка продовольствия. И в то же время он мог быть жестким, например, к тем, кто допускал нарушения госдисциплины и оспаривал его политическое лидерство.
Заключение в 1953 году временного перемирия не означало окончательного прекращения конфликта. Факты говорят о том, что в Вашингтоне, и Москве, и Пекине его использовали в дальнейшем для головокружительного наращивания военных расходов, развязывания гонки вооружений и обострения "холодной войны". Разделенная Корея и в дальнейшем играла роль одного из катализаторов этого процесса. И все же уроки корейской войны, как мне представляется, не прошли даром: она убедительно доказала невозможность объединения страны методами братоубийственного самоуничтожения.
Примечания:
[2] 38-я параллель - разграничительная линия советской и американской зон приема капитуляции японских войск, принятая по инициативе США в августе 1945 г. Она превратилась в границу между образованной на севере в сентябре 1948 г. Корейской Народно-Демократической Республикой и провозглашенной на юге в августе 1948 г. Республикой Корея.
[3] См. Mac Donald. The War Before Vietnam, N.Y., 1986, pp.33-34.
[4] Только спустя много лет стали более понятными внутренние пружины действий США в Корее: вначале - демонстративного невмешательства (вывод из Южной Кореи американских войск в июне 1949 г. и заявления госсекретаря 12 января 1950 г. об исключении Южной Кореи "из периметра американской обороны"), а затем - резкого изменения этого курса. Как выяснилось, изменения в корейскую политику США были внесены весной 1950 г. на основе секретного доклада, который представили Трумэну в декабре 1949 г. госдепартамент и Пентагон. Его одобрил и Национальный Совет Безопасности. В нем предусматривалась активизация военной политики США: замена тактики сдерживания "советской экспансии" на наступательную военную конфронтацию с Советским Союзом(см. Don Coak. Forging the Alliance NATO 1945-1950, L., 1989, p.230, 241, а также Ковалев А.В. Политика США и Японии на Корейском полуострове. М., 1990, с.23).
[5] Clay Blair. The Forgotten War, America in Korea, p.p.522, 527.
[6] По данным Центрального архива Минобороны России советские авиационные соединения в войне в Корее потеряли 335 самолетов и 120 летчиков. 64-й авиационно-истребительный корпус, принявший участие в войне в Корее, насчитывал 26 тысяч человек. По данным командующего корпусом генерал-лейтенанта Г.А.Лобова в воздушных боях были уничтожены 1300 самолетов противника, наши потери составили 335 самолетов и, по уточненным данным, - 200 летчиков. См. "Известия", 9 февраля 1994 г. и "Комсомольская правда" - 25 июня 1991 года.
[7] Макартур рассчитывал добиться решающей победы на Дальнем Востоке над Китаем и, возможно, над Советским Союзом, в случае общего конфликта. (См. Don Cook. Forging the Alliance NATO, 1945-1950, L., 1989; David Rees. The Korean War. L., 1984, p.120.