На следующий день, возвратившись в столицу, мы маленькой группой в пять человек под руководством неутомимой бабушки направились на поиски городского рынка. По подземным переходам пересекаем широкие улицы и по пути заглядываем в магазины, которых мало, и все они похожи друг на друга, как близнецы.
У валютных магазинов прогуливаются студенты и шустрые, неопределённого возраста старушки с небольшими клетчатыми сумками. Время от времени кто-то из них подходит к нам и шёпотом предлагает поменять валюту или синенькие инвалютные воны на обычные. Стоящие рядом милиционеры стараются ничего не замечать.
Прохожих на тротуарах становится всё больше и больше: женщины с тяжёлыми узлами на головах, велосипедисты с громадными корзинами спереди и сзади, художники с целой кипой пейзажей в простеньких деревянных рамках, группы людей в военной форме, старики и старушки с тележками. Прошла семейная пара - муж впереди, за ним семенит жена с огромной авоськой в руках и ребёнком на спине.
Через узкие ворота, сквозь людской водоворот, с трудом протискиваемся на территорию рынка. Огромная площадь, огороженная высоким бетонным забором, заполнена битком. Бурлит, шумит, колышется, струится длинный зигзагообразный людской поток, образуя у стен небольшие заторы. Продавцы сидят на земле, подстелив под себя соломенные циновки. Их скудный товар лежит на невысоких, сантиметров сорок в высоту, столиках и ящиках. Есть и настоящие, привычные для нашего глаза прилавки. Они стоят в три ряда у самой дальней стены. Там торгуют текстильными изделиями и аппетитными на вид фруктами.
Достаточно пройти по одному ряду, чтобы увидеть весь ассортимент товара на рынке: зелень, красный молотый перец, красный стручковый перец, редька, корейская капуста - бечу и какие-то несъедобные на вид пирожки. Выставлены на продажу ржавые гвозди и гайки, старые батарейки от фонариков, сломанные наручные часы, куски проволоки, обрезки труб, перегоревшие электрические лампочки. Хурма, лапша, старая посуда, ложки не первой свежести, жареные каштаны, кусочки рыбы и в самом углу, на клеёнке, кусок свинины. Изредка встречается рис в полотняных мешочках и некрасивые, с оспинами, яблоки. Очень похоже на наши послевоенные базары. Шустрые пареньки что-то предлагают шёпотом и куда-то отводят покупателей. Рядом, сидя на корточках и быстро орудуя палочками, обедает несколько человек. Время от времени мерный гул рынка перекрывается милицейскими свистками. Нищета проглядывается во всём: скудном ассортименте, качестве продуктов, одежде покупателей и продавцов. Но для них и это огромный шаг к свободе и самостоятельности. Ещё пару лет назад о свободной торговле не могло быть и речи. Неприятно поражает полное отсутствие гигиены. Почти такая же грязь, как и на наших сахалинских рынках. Впервые в Корее увидели столь неприглядное место с непривычными, мягко говоря, запахами. Вторично посетить рынок я бы не решился. И не только из-за антисанитарных условий. Больно смотреть на бедствующих людей.
...Мне было пять лет. Наша семья жила в деревянном доме по улице Сахалинской, недалеко от железнодорожного переезда. В нашу квартиру подселили русскую женщину с дочерью моего возраста. Её звали тетя Нина, имени девочки я не помню. Запомнились только огромные, совершенно синие глаза и симпатичные веснушки на её лице. Я почти не говорил по-русски, а она не знала японского языка, но это не мешало нашему общению, и мы прекрасно понимали друг друга.
За переездом находился базар - неизвестная, загадочная земля, куда нам ходить строго запрещалось. Для пущего страху взрослые говорили, что на базаре крадут детей, продают их цыганам и, мало того, далее съедают их. Несмотря на это нас неудержимо влекло туда, ведь уже на подступах к воротам было столько интересного. Торгующие мороженым киоски, прилавки с вертикально стоящими малиновыми колбами, где за пятьдесят копеек можно было попить сладкой, бьющей в нос газированной воды. Газированная вода без сиропа стоила тридцать копеек. Воду, водку, семечки - всё продавали в больших гранёных стаканах. Прямо на земле, на брезентовых лоскутах лежали ржавые гвозди, косы, топоры, которые, как мне казалось, никто не покупал. У самого переезда стоял одноногий бородатый шарманщик с попугаем на плече. Попугай был большой и красивый, с блестящей цепочкой на ноге. Мы считали, что цепочка у него, конечно же, золотая. По команде старика попугай доставал из продолговатого ящика белые свернутые в несколько раз бумажки с предсказанием судьбы. Судьба стоила ровно полтинник. Недалеко от шарманщика сидела на подушечках толстая цыганка, кормившая грудью ребёнка. Она перебирала в руках засаленные карты. А рядом, чуть ли не на рельсах, расположились нищие, изувеченные войной люди - безногие, безрукие, со страшными, обожжёнными лицами. У каждого на земле лежала коробка или фуражка.
Не помню, кто нас надоумил, но мы повадились дразнить нищих. "Кодики, попрошайки", - кричали мы, показывая языки, и сразу убегали, едва кто-нибудь из них делал движение в нашу сторону. Так повторялось два дня, до тех пор, пока за этим занятием нас не застал отец. Ох, и здорово попало мне. Ближе к вечеру он повёл меня к нищим извиняться. Я подходил к каждому и просил прощения за неправильное поведение. Мне было страшно и стыдно. Я боялся смотреть на обрубки ног, на страшные тележки, на тёмные заросшие лица. На одежде у многих блестели ордена и медали. Некоторые что-то отвечали, жали мне руку, а другие смотрели на отца, который наливал водку в жестяную кружку, принесённую из дома. Вечером, за столом, мама сказала: "Бедным быть не стыдно, стыдно разглядывать бедность". В наказание за проступок я должен был выучить эти слова наизусть...
Минут сорок потолкавшись на рынке, с трудом выбираемся на чистую зелёную улицу и знакомой уже дорогой возвращаемся в гостиницу.
У фонтана древняя старушка выкапывает из газона какие-то корешки и, тщательно отряхнув, складывает их в холощовую сумочку. У Ледового дворца маршируют школьники. Пробегает стайка худеньких смешливых девушек. По широкой улице, обгоняя трамваи, несутся чёрные "Мерседесы". Лозунги на стенах домов провозглашают единство партии и народа, совместно построивших самое справедливое общество на земле - социализм.
Под вечер совершаем экскурсию на Пхеньянскую студию художественных и документальных фильмов. Проходим мимо строгого часового у шлагбаума и привычно подходим к памятнику великому вождю. Затем знакомимся с документами, освещающими заботу партии и лично гениального вождя о развитии важнейшего из искусств. Постановления, приказы, утверждающие факсимиле на сценариях. Уменьшенные копии и макеты почти всех исторических и революционных памятников Кореи: триумфальная арка, монумент в честь основания партии, старинные дворцы. Декорации к фильмам, киноаппаратура и на всех стенах фотографии вождей в окружении артистов и народа. Страна полностью смогла обеспечить себя портретами, бюстами, памятниками и трудами великих вождей. На небольшом холме съёмочная площадка. По узенькой улочке тихо трусит рикша. Два маленьких японских жандарма с огромными карабинами наперевес ведут рослого революционера. Из окон испуганно смотрят обыватели. Параллельно по рельсам движется камера. Идут съёмки очередного фильма.
В гостинице познакомились с двумя кореянками из Алма-Аты, прибывшими сегодня рейсом через Пекин. Проговорили целый вечер. На жизнь в Казахстане не жалуются, Назарбаевым довольны, перемены радуют, преступность уменьшается. Несколько дней они провели вместе с нами и очень расстроились, когда мы уезжали домой.