Экспедиция в Южную Корею состояла из меня, поручика 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона Михайлова, четырех казаков 1-го полка Забайкальского казачьего войска Бянкина, Зыкова, Зверева и Зайцева и двух переводчиков-корейцев: Никиты Кима и Николая Пунькова. Казаки и переводчики были взяты во Владивостоке.
Вооружение экспедиции состояло из четырех трехлинейных винтовок с сотней патронов на каждую, дробовика Винчестера и двух офицерских револьверов. Казаки были в форме с теплыми полушубками и седлами. Для продовольствия взяты: хлеб, сухари, сахар, чай и войсковые консервы, оказавшиеся прекрасными.
Я получил предписание выехать из г. Хабаровска во Владивосток 8 ноября 1896 г. Время для переезда было трудное. Почтовое сообщение прекратилось. Вьючное было лишь для почты раз в неделю. Только благодаря содействию гг. инженеров путей сообщения и любезности подрядчиков, а также и штаб-офицера, заведующего железнодорожными работами, мне с поручиком Михайловым удалось добраться по времянке до головы укладки рельсового пути. Доказательством трудности сообщения служит следующий факт: застигнутый в это же время ледоходом в г. Хабаровске француз-золотопромышленник едва нашел человека, который за 700 рублей согласился доставить его к голове укладки железнодорожного пути.
К нашему прибытию во Владивосток все более или менее грамотные переводчики были разобраны во флот. Пришлось удовольствоваться оставшимися. Ни один из них не умел читать по-корейски. Только один кое-как писал по-русски, другой же с трудом изъяснялся по-русски, но зато один говорил по-китайски, а другой, кроме того, еще и по-японски, что было небесполезно для нас.
Приготовления по снаряжению были окончены в несколько дней, оставалось еще затруднение с обменом денег. Купить во Владивостоке необходимую сумму японских денег нельзя было, переводов на г. Фусан или г. Сеул никто не делал. Пришлось поэтому сделать перевод денег на Нагасаки через фирму "Кунст Альберс", которая имеет сношения с компанией "Honkong Shangai banking corporation", и ехать на г. Нагасаки.
26 ноября назначен был отход парохода "Хайнан" фирмы "Кунст Альберс", но 25-го с утра заревела страшная сибирская пурга, продолжавшаяся трое суток. За снегом и мглой, при бушевавшем ветре, не только рейд, но даже базар не был виден со стороны Светланской улицы, находящейся от базара в 40-50 шагах. Нагрузка и выгрузка на рейде сделались невозможными, и нам удалось выйти из г. Владивостока только 29 ноября. После непрерывной трехдневной качки, сопровождавшейся снежной пургой, мы благополучно добрались до Нагасаки. В это же время один из пароходов, шедших из г. Шанхая в г. Нагасаки, вследствие страшно бурной погоды потерял помощника капитана, сорвавшегося в море с обледеневшей и занесенной снегом палубы.
На Нагасакском рейде мы застали нашу военную лодку "Кореец" под командой капитана 2-го ранга Линдстрема, любезно приютившего на лодке казаков и переводчиков. Это дало возможность не привлекать к себе внимание любопытных японцев.
Закупив в магазинах Нагасаки кое-какие вещи для надобностей экспедиции, я отправился в банковскую контору "Holme-Ringer" получать по чеку деньги, попросил, чтобы мне выдали серебряной монетой 2000 долларов; но эта масса оказалась настолько громоздкой и тяжелой, что я предпочел взять почти всю сумму, необходимую для расходов по экспедиции, бумажными долларами, которые легко было при нужде разменять в японских банках...
15 декабря утром были наконец приведены, но увы!, те же самые лошади, что приводились на продажу 11 декабря. По словам чиновника, в ближайших окрестностях Фусана не было больше лошадей и не находилось корейцев, желающих идти в Сеул. Делать было нечего, приходилось выступать в путь с больными лошадьми. Проводники, впрочем, ручались, что задержки движения не будет. Условия найма были заключены следующие:
1. За каждые 10 ли пути (в корейском произношении трудно различить "ли" от "ни" или "ри", а потому будем называть "ли"; ли равно русской полуверсте) будет уплачиваться проводнику (мафу) с лошадью по 100 кеш.
2. Проводники обязаны беспрекословно идти туда, куда им будет указано.
3. В случае болезни лошади или проводника больные заменяются из ближайшей деревни попечением старшего мафу.
4. За сказанную плату мафу обязаны сами кормить себя и лошадь.
5. При выступлении из Фусана каждому проводнику, для обеспечения довольствия семьи в его отсутствие, выдается, в счет оплаты за путь до Сеула, по 4 тыс. кеш, а в пути на прокорм лошади и самого мафу по 200 кеш в день; остальные же деньги, сколько придется по расчету на каждого, будут выданы в Сеуле.
6. Число ли, пройденных экспедицией, при разногласии между экспедицией и проводниками, окончательно определяется чиновником-корейцем, назначенным от губернатора сопровождать экспедицию.
Для двух офицеров, 4 казаков, 2 переводчиков и чиновника было взято 9 лошадей и для перевозки денег, продовольствия и медикаментов, в виду слабости и болезненности лошадей, еще 5, а всего 14 лошадей.
Все лошади, за исключением офицерских и казачьих, были с корейскими седлами, которые идут и под вьюк и одновременно служат и для езды на них. Седло состоит из подушки, набитой соломой и обшитой хлопчатобумажной грубой материей, она же заменяет собой и потник; подушка эта подвязана к двум деревянным дугам, охватывающим почти половину туловища лошади; к задней части седла прикрепляется подхвостник. Седло удерживается на лошади волосяной подпругой, прикрепляющейся к одной из перекладин, соединяющих дуги. Вьюк из мешков или ящиков прикладывается к седлу с обеих сторон и переплетается веревкой, а чтобы при движении не болтался притягивается круговой волосяной веревкой к лошади; вьючение происходит довольно скоро. Самое седло легко и удобно, но имеет тот недостаток, что при нем не остается над спиной протока для воздуха. На навьюченной лошади обыкновенно усаживается и всадник.
Для выдачи части денег вперед нашим мафу и ежедневных выдач им же на первые три дня и для расходов в то же время на прочих чинов экспедиции понадобилось сразу более 70 тыс. кеш. Такую кучу денег нужно было скупить заблаговременно, причем за доллар давали только 470 кеш, хотя по нормальному курсу доллар или иена равняется 500 кеш. Кеши, скупленные японцем подрядчиком, были принесены в связках по 500 и по 1000 штук на соломенной веревке, причем каждая сотня отделялась от другой узелком. Средний вес каждой тысячи кеш составляет немного менее 11 английских фунтов. Эта монета принимается по всей Корее повсюду, тогда как японские доллары (иены) только в Фусане, Сеуле, Чемульпо и ближайших их окрестностях и во всех правительственных учреждениях.
К двум часам пополудни 15 декабря лошади были навьючены, и, осенясь крестным знаменем, мы тронулись в путь на г. Тонне. У дома г-на Hunt собралась вся его семья, губернатор Чу-Сок-Юн и г-н Смит, чтобы проводить нас. На прощанье я сделал губернатору маленький подарок. С экспедиции, провожавших и окружавшей толпы у дома г-на Hunt была снята фотография.
Когда мы тронулись в путь, пошел мелкий снежок, сопровождавшийся холодным ветром. Путь пролегал сначала между берегом моря и высокими горами. Береговая полоса вся обработана рисовыми полями и пашнями, на которых пробивались молоденькие всходы ячменя. У корейского Фусана повернули на северо-запад, а потом на север, перевалили невысокий горный кряж и спустились в долину, где расположен г. Тонне.
Тонне старинный город, существует более тысячи лет. После Фусана это был первый город, подвергшийся нападению японцев в 1592 г. Японцы так быстро атаковали крепость Тонне что живший там губернатор не успел бежать. Город окружен каменной стеной, сложенной из крупного булыжника. Местоположение его живописное. Дорога от Фусана удобна для колесного движения.
Приближаясь к Тонне, послали вперед чиновника с переводчиком отвести нам помещение. Постоялый двор, где остановились, обнесен кругом каменной стеной, сложенной из булыжника; цементом служит глина, а для большей устойчивости булыжник охватывается соломенной веревкой. Во дворе 3 фанзы с черепичной крышей; в каждой фанзе по две комнаты, шириной 3 и длиной 3Ґ аршина, с глинобитным полом, крытым циновками. Фанзы постоялых дворов, так же как и частных, имеют совершенно одинаковое устройство: в городах большей частью крыты черепицей, в селениях же исключительно соломой. Описываемое устройство присуще всем фанзам постоялых дворов, встреченных нами на пути. Стены фанз состоят из деревянных стоек, промежутки между которыми заплетены хворостом и обмазаны глиной. Окна, они же двери, деревянные, решетчатые, заклеены бумагой, только редко когда попадется в наружной двери маленький кусочек стекла дюйма в 2 или 3 шириной и такой же длины. Потолка нет. Крыша образуется кривым тонким накатником, скрепленным с коньком; промежутки между накатником промазаны глиной с рубленой соломой. Пол глинобитный, крытый циновками, иногда же обтянут толстой промасленной бумагой. Для отопления фанз под полом делаются каменные дымовые ходы: дым выходит наружу или на улицу, или во двор. Топка располагается со двора. Над топкой вмазывается чугунный плоский котел, в котором приготовляется пища людям или корм лошадям.
Обыкновенно рядом с комнатой помещение для кухни. Здесь пол нетеплый и потому ниже, чем в комнате. У стены, обращенной внутрь фанзы, располагаются две топки с котлами для приготовления пищи. На одной из стен кухни располагаются полки с фаянсовой или медной посудой; под полками на полу сложено несколько столиков, на которых подается кушанье.
Тут же на полу (на земле) кухни куча хворосту или травы для топлива. Топливо это беспрерывно подсовывается в топку, из которой дым валит во все стороны. Двери в кухню дощатые, двухстворчатые, с одной или с двух (противоположных) сторон кухни.
Пища всегда приготовляется женщинами. Мужчины или мальчики только приносят воду и топливо.
Около кухни, за особой перегородкой, в глиняных больших горшках (корчагах), врытых в землю, хранится квашеная с красным перцем капуста (кимчи), моченая в соленой воде, также с красным перцем, редька, сушеная морская трава, морская капуста, сушеная рыба и прочие приправы. Рис лежит в соломенных кулях в одной из комнат или в особом амбаре, такого же устройства, как и жилые фанзы, только без теплого пола.
Вода держится в корчагах и наливается в котлы скорлупой от тыквы.
Для приготовления сои хранятся в комнатах развешанные на палках под крышей круги из прессованных бобов; бобы эти обыкновенно плесневеют, портятся и заражают воздух в фанзах; тут же в углу, на полу, корчага, в которой происходит брожение корейской сули (водки).
Пол в фанзах заменяет собой кровать, стол и стулья, так как на нем ничего, кроме циновок, нет; только в одном из углов валяются деревянные обрубки вершка в 3 длиной и в 1Ґ толщиной, это корейские подушки.
Между фанзами устроен навес. К устоям навеса прикреплено деревянное корыто из цельного куска дерева. Корыто разделено перегородками через каждый фут. В каждом отделении проделано в боковой стене отверстие, через которое лошадь притягивается мордой вплотную к корыту; без этого рядом стоящие сейчас же начнут драку, да и в таком положении лошаденки постоянно визжат, толкая одна другую; толчок передается следующей, и целый десяток начинает ерзать справа налево около корыта. Визг сопровождается топотом о деревянный помост, что продолжается целую ночь. Корейские лошади вообще очень злы, их нельзя ни на минуту оставить свободными, они тотчас же бросаются друг на друга, как собаки, и очень злопамятны: так, один из наших мафу наказал мою лошадь, и та не могла простить ему этого; если случайно этот мафу проходил около нее или шел впереди, то лошадь сейчас же бросалась на него.
Кормят их три раза в день: рано утром, в полдень и на ночь. Тотчас по приходе на постоялый двор им дают резаную солому, перемешанную с шелухой от бобовых стручьев; пока они едят сухой корм, им варят горох или бобы вместе с отрубями от риса; каждый раз на лошадь берется небольшая мерочка бобов, около Ў фунта весом, и около двух фунтов рисовых отрубей; все это варится в котле, в который перед раздачей, для охлаждения, вливается холодная вода. Горячий корм вместе с наваром разливается по корытцам для каждой лошади. Содержателю постоялого двора платится за каждую такую порцию по 30 кеш (около 6 коп. на наши деньги) вместе с сечкой из соломы, которой выходит около 23 фунтов на лошадь. Вследствие употребления горячего корма лошади очень чувствительны к холоду, а потому, как только с них сняты вьюки и седла, сейчас же мафу завертывает своих лошадей в соломенные попоны. То же самое делают и с рогатым скотом, которому также дается горячий корм.
Въезд в город. Европейский квартал. Улица Юн-чо. Аудиенция у короля.
Отец короля. Королева; ее убийство в ночь с 25 на 26 сентября 1895 г.
Восстание 1896 г. Король в русской миссии. Дворцы
Повернув за деревню Парам на юго-запад, дорога пересекла невысокий перевал и широкую, около трех верст, долину реки Саркорди, которую перешла по каменному широкому мосту. За крутым скалистым кряжем дорога подошла, через ряд больших деревень, к стенам Сеула.
Глаз невольно отвлекается поверхностью ближайших к стене горных отрогов, испещренных бесчисленными курганчиками, прижавшимися один к другому; все это могилы, над которыми нет ни памятников, ни надписей. Уже по множеству этих могил видно, что город должен быть громаден и многолюден. Вот, наконец, и сеульская стена, сложенная из больших камней песчаника. Пройдя сотню шагов вдоль выступа стены, мы очутились под юго-восточными воротами столицы (куан-хи-мук).
Мы сели на коней и двинулись по широкой улице. Скоро мы свернули почти на север в узкую, пересеченную канавами улицу, которая потом повернула на северо-запад. Несмотря на мороз, улица эта показалась страшно грязной; только присутствие множества лавчонок да оживленное движение отличало ее от улиц мелких городов. Через несколько минут мы пересекли длинную улицу с телеграфными столбами и попали в более просторную улицу, с несколькими кирпичными постройками, на которых выделялись вывески на английском языке. Это были китайские и японские лавки с разными консервами, бельем, письменными принадлежностями и прочими товарами английского, немецкого, японского и китайского произведения.
Теперь мы находились в европейском квартале, перед нами развевались американский, английский и французский флаги, а над ними, выше всех русский. Еще несколько мгновений и мы остановились перед красивыми каменными воротами, на которых красовался двуглавый русский орел, а внутри ограды величественное здание Российской императорской миссии.
Благодаря любезности императорского поверенного в делах А. Н. Шпейера и его супруги мы были размещены в одном из зданий миссии, где в то время находился лейтенант Мусатов с десантом в 35 матросов с лодки "Бобр", стационировавшей в порте Чемульпо.
Бывший поверенный в делах К. И. Вебер назначен был посланником в Мексику, но временно еще оставался в Сеуле и занимал левую половину здания.
Участок, занимаемый русской миссией, довольно обширный и командует над всем городом. В ограде, кроме большого дома, помещается еще четыре маленьких домика. Большой дом прекрасно выстроен. Нужно удивляться умению и искусству К. И. Вебера, выстроившего такой дворец за 33 тыс. рублей, считая в том числе и покупку земли вместе с устройством вокруг нее и ограды. Большой прекрасный передний дом разделяется на две части. В левой, как сказано выше, помещался К. И. Вебер, а в правой А. Н. Шпейер. За домом еще небольшой флигель с кладовыми и сад. Тут же, между прочим, содержится очень много крупных голубей местной породы.
К левой стороне ограды, против большого дома, примыкает дипломатический клуб (Circle diplomatique) с читальней и биллиардом.
Сеул основан в XIV столетии родоначальником ныне царствующей династии Ни-Тай-джо; ему же приписывается существовавшее до последнего времени разделение Кореи на 8 провинций. Слово "Сеул" означает столица, так же как на японском языке "кио" (например, Кио-то, То-кио) или китайском "кин" (Нан-кин, Пе-кин). На самом деле название этого города Хан-янг, но все привыкли называть его Сеулом.
Город лежит в котловине, окруженной горами. Наиболее высокие горы в северной части города, где они оканчиваются утесистыми гранитными вершинами Пейунг-понг, что означает в переводе "Мыс белых туч", и То-понг, высотой около 1300-1400 футов над долиной р. Хан-кан. На вершинах Пей-унг-понга, Чин-хен-понга и Мун-чжу-понга (обе западнее Пей-унг-понга) тянется стена отдельного укрепления.
Против горы Пей-унг-понг, на юге, возвышается гора Нам-сан, мелкие отроги которой проходят по городу. У горы Нам-сан расположена японская часть города со множеством магазинов, гостиницами, банками, фотографиями, почтово-телеграфной конторой, школой и японским посольством. Город окружен каменной стеной высотой 21 фут. Общая длина ее около 19 верст.
Рекой Окан-шу, текущей с запада на восток, город разделяется почти на две равные части. Приблизительно параллельно реке, от восточных ворот к западным, тянется почти прямая, широкая улица, на которой под решетчатым навесом подвешен знаменитый колокол; по звону этого колокола прежде отпирались и запирались все 8 сеульских ворот. Существует легенда, что когда Ни-Тай-джо заставил рыть яму под фундамент восточных ворот, то в земле нашли колокол. Колокол этот был подвешен в воротах города. Тай-джо приказал отлить для города колокол по образцу найденного, но гораздо большего размера. Для отливки этого колокола металл собирался по всей стране; каждый взрослый мужчина и женщина должны были представить известное количество металла. Одна старушка по бедности не могла этого исполнить, и вместо причитавшегося с нее металла предложила взять у нее единственного сына. Между тем было предсказано, что отливка колокола не удастся до тех пор, пока в расплавленную медь не бросят ребенка, пожертвованного матерью вместо приходившегося на ее долю металла. Действительно, отливка колокола долго не удавалась. Тогда решили бросить в расплавленную медь пожертвованного старухой мальчугана, и отливка превосходно удалась. Колокол имеет 8 футов в диаметре и 10 футов высоты, не считая медного дракона, служащего ему проушиной. Края колокола отстоят от земли на 1 фут. К северу от этой большой улицы помещаются за высокой стеной дворцовые постройки.
Дворцовый участок называется Киенг-пок-кунг ("Сердце столицы"). К главным воротам дворца, через широкий мост со львами, ведет прекрасная улица Юк-чо. По ней справа и слева расположены здания министерств, корейская почтовая и телеграфная конторы и полиция.
Городские дома почти ничем не отличаются от домов других городов; по преимуществу крыты черепицей, но есть много и с соломенными крышами.
Местоположение города и окрестностей его очень живописно.
Всего в городе считается, кроме казарм 40 700 жилых и 72 пустых домов. Жителей 187 тыс., из них мужчин 101 тыс. и женщин 86 тыс.
Кроме зданий европейских миссий американского и японского посольств, обращают на себя внимание дом католического архиепископа, строящийся католический собор и католический приют, в котором благодаря заботам г-жи Вебер и г-жи Зонтаг был помещен взятый нами в пути Петр Камасиль.
В европейском квартале заслуживает упоминания типография ежемесячного журнала "The Korean repository", издаваемого методистами.
20 января императорский поверенный в делах в Сеуле А. Н. Шпейер представил его королевскому величеству меня и командира канонерской лодки "Бобр", капитана 2-го ранга Молласа. Король удостоил нас частной аудиенцией. По случаю траура по убитой королеве официальные аудиенции не даются. В это время король жил в маленьком домике, рядом с тем, в котором помещались извлеченные из пепла и положенные в гроб останки несчастной королевы, зверски убитой на глазах короля в его дворце. Убийцы были японцы, и есть основание предполагать, что руководителями этого возмущающего душу убийства были представители японского правительства в Сеуле, о чем будет сказано ниже. Как бы в насмешку, все эти гнусные убийцы судом в Токио признаны невиновными за недостатком улик.
Около часу дня в парадных носилках, обитых зеленым сукном, с позолоченными шарами и наугольниками на крышах, мы отправились, одетые в статское платье, в королевский дворец. Путешествие от миссии продолжалось около 15 минут. Нас внесли в дворцовую ограду через калитку главных ворот Канг-хуа-мын; затем миновав ворота внутри ограды, повернули налево вдоль западной дворцовой стены, и минут через семь мы были у третьих ворот. Здесь мы вышли из носилок и через ворота вошли в небольшой дворик с домом, где жил король. Перед входом в этот дворец на палках натянут был в виде навеса кусок простой белой хлопчатобумажной ткани. Нас ввели в боковую пристройку с комнаткой, где стоял стол, накрытый скатертью. Тут находились почти все министры и начальник полиции, с которым мы познакомились. Сейчас же подали хороший кофе и папиросы. А. Н. Шпейер в кратких, но сильных выражениях охарактеризовал наших новых знакомых. Только старичок, министр иностранных дел, получил снисходительную аттестацию, остальным же нельзя было позавидовать. Все это были ставленники японцев. Кабинет этот не признавался иностранными резидентами, и всякие официальные сношения с ним были прекращены.
Через несколько минут пришли доложить, что король желает нас видеть. При входе в коридор, ведущий к маленькой приемной, все министры сделали земные поклоны, а мы вслед за А. Н. Шпейером вошли в зал с троекратным поклоном. Король стоял рядом с наследником своим во внутренней комнатке, у порога приемной. С правой стороны короля в приемной комнате поместился переводчик русской миссии, одетый в придворный костюм с шапкой, имеющей позади род крыльев.
Король обратился к А. Н. Шпейеру спросил его о здоровье. После принесения благодарности А. Н. Шпейер представил королю меня и капитана 2-го ранга Молласа. Тогда король спросил меня, не встречалось ли затруднений в пути, а капитана Молласа о здоровье. Принеся его королевскому величеству признательность за милостивое внимание и удостоение нас аудиенции, я с разрешения А. Н. Шпейера позволил себе выразить королю искренние пожелания вожделенного здоровья его величеству и наследнику, а королевству его благоденствия и преуспеяния. Глаза его величества блеснули радостным, приветливым огоньком, он взглянул с улыбкой на стоявшего по левую от него сторону наследника и милостиво кивнул нам. Этим окончилась аудиенция. С троекратным поклоном, отступая постепенно назад, мы вышли в коридор, откуда нас снова пригласили в боковую пристройку.
Король мужчина 44 лет, небольшого роста, с подвижным умным лицом и очень живыми глазами производит чрезвычайно приятное впечатление. Наследник 24 лет, имел желтое, болезненное лицо с апатичным, безжизненным взглядом и неподвижной улыбкой. Оба одеты были в белые шелковые халаты, с траурными белыми колпаками на головах.
После аудиенции в боковой пристройке подано было шампанское. От отца короля Тай-уон-куна пришли доложить А. Н. Шпейеру, что старик желал бы видеть его и нас. Желание старика было исполнено. Пройдя через двор, мы вошли в маленький дом, где жил Тай-уон-кун. С нами вошел и старший сын его, брат короля, министр двора. Тай-уон-кун сидел на полу, на подушке, и при нашем приходе встал, поздоровался и просил сесть на поданные нам подушки. Сервирован был очень хороший чай и предложены папиросы. После обмена любезностями мы откланялись Тай-уон-куну и воротились в носилках в миссию. Тай-уон-кун старик с благородной осанкой, чрезвычайно энергичным, умным, но суровым выражением лица. Этот коварный и кровожадный старик немало замучил христиан-корейцев и проповедников во времена управления королевством за малолетством своего сына, нынешнего короля, с 1864 по 1873 г. и во время революции 1882 г., по случаю засухи и недостатка хлеба. Эти бедствия были объяснены наказанием неба за допущение в страну иностранцев; тогда же было сделано и покушение на убийство королевы, которой удалось спастись. Несомненно, что в совершившемся 26 сентября 1895 г. убийстве королевы Тай-уон-кун принимал немалое участие.
Нынешний король И-хянг, 28-й король династии И (или Ни), родился в 1852 г., и его престарелые родители живут в Сеуле. Он второй сын Тай-уон-кона, принца И. Невольно возникает вопрос, как случилось, что сын стал королем, когда отец не был им. Случилось это так. Собственно прямая линия династии прекратилась в 1864 г. со смертью короля Чуль-чонга, не оставившего по себе наследника. В Корее престол наследственный, и король может по завещанию передать корону одному из своих потомков мужского пола. При передаче короны преимущество отдается сыну королевы. Признаком королевского достоинства служит обладание государственной печатью. Король Чуль-чонг сам вступил на престол после смерти своего племянника Хун-чонга, не оставившего наследника. Мать этого Хун-чонга, старая королева Чо, тотчас после смерти короля Чуль-чонга завладела государственной печатью и, посоветовавшись с придворными, усыновила 13-летнего второго сына Тай-уон-куна, и он был сделан королем. Несомненно, что умный и красивый мальчик был более по сердцу старой королеве, нежели старший сын Тай-уон-куна, занимавший уже тогда официальное положение.
Говорят также, что по корейским законам и обычаям бездетный может выбрать себе для усыновления любого из сыновей своих родственников, за исключением старшего сына, который должен оставаться при родителях. Родители же не имеют права не отдать бездетным родственникам выбранного им ребенка. Очень возможно, что это было причиной, что престол достался не старшему, а младшему сыну Тай-уон-куна.
В 1886 году король женился. Убитая королева была дочь принца Мин-Чи-Рок; родилась в г. Ы-чжу и была на год старше своего супруга короля. Семья королевы считалась высокознатной, хотя отец ее не был богат и не занимал высокого официального положения. Он умер за несколько лет до выбора его дочери в супруги королю Кореи. Покойная королева приходилась троюродной сестрой жене Тай-уон-куна, которая также была из фамилии Мин. Очевидно, выбор королю супруги был сделан самим Тай-уон-куном. Имея короля сына и королеву как члена семьи своей жены, он рассчитывал, что положение его как фактического правителя страны будет вернее и продолжительнее. Но в этом Тай-уон-кун сильно ошибся. Королева оказалась женщиной с большими способностями и большой силой характера, и влияние ее скоро начало сказываться в делах государственного управления. Вскоре после замужества добрые отношения между ней и ее тестем изменились. Тай-уон-кун лишился всякого участия в делах управления государством и принужден был жить в отдалении, откуда показывался лишь во время государственных переворотов.
Покойная королева, по восточным понятиям, получила хорошее образование и считалась наилучшим знатоком китайских иероглифов не только в Корее, но и, пожалуй, на всем Востоке. Вместе с тем она очень сочувственно относилась к введению в Корее европейской цивилизации и реформ, но не при посредстве японцев. Понятно, что решительная и умная королева не могла быть по сердцу японцам, желавшим управлять бесконтрольно Кореей по своей воле, и они не остановились пред гнуснейшим злодеянием, подробности которого во время нашего пребывания в Сеуле еще не были окончательно выяснены. Несомненно одно: убийство совершено исключительно японцами в ночь с 25 на 26 сентября 1895 г. при следующей обстановке. (Хотя я не был свидетелем событий этих, но они так тесно связаны с последующими, так были живы во всеобщих воспоминаниях, произошли так недавно перед последовавшим затем переворотом 30 января 1896 г., что считаю небезынтересным привести их для цельности рассказа.) В 3 часа ночи дворец стали окружать японские войска; отряд их расположился у северо-западных ворот, а у северо-восточных человек около 300 корейских солдат, обученных японцами. Во дворце находился генерал Дай, пытавшийся принять меры для охраны дворца, но в дежурной комнате не оказалось офицера, и часть дворцовой стражи разбрелась. Приказание полкового командира разойтись корейские солдаты, стоявшие у северо-восточных ворот, не только не исполнили, но послышалось в ответ, что он им не начальник, что приказывать здесь могут только японские инструкторы. Лишь только во дворце стало известно, что он окружен японскими и корейскими солдатами, король приказал бывшему министру земледелия и торговли И-Пом-Тину бежать в американскую и русскую миссии и просить помощи. Взобравшись на западную стену, И-Пом-Тин увидел невозможность спуститься здесь незамеченным, так как все пространство перед ней было полно солдат; тогда он взобрался на башню в юго-восточном углу стены; место это охранялось только двумя японскими солдатами; подождав, пока они немного удалились, И-Пом-Тин спрыгнул со стены и, хотя повредил себе ногу, пустился бежать. Находясь вблизи американской миссии, он услышал первые выстрелы во дворце. В разорванном платье прислужника И-Пом-Тин прибежал в императорскую русскую миссию и в нескольких словах передал, что японцы производят резню во дворце, вероятно, с целью убить королеву, и что король умоляет русского и американского представителей поспешить на помощь.
Между тем в пятом часу утра по первым выстрелам с северной стороны несколько японцев по приставным лестницам перелезли через стены дворца. Перелезшие через южную стену разогнали выстрелами часовых и открыли главные ворота, через которые хлынули стоявшие за ними корейские солдаты. В то же время вломившиеся через северные ворота японские и корейские солдаты по приставным лестницам поднялись к малым северным воротам и выстрелами разогнали внутреннюю стражу. Затем, отворив ворота, заговорщики овладели северной частью дворца. Посреди дворца расположился отряд корейских солдат под командой японского офицера, а у каждой из двух дверей королевских помещений, ведших в парк и во внутреннюю часть дворца, было поставлено по 2 японских солдата. Двор, в котором помещался флигель королевы, был полон японцами, одетыми в партикулярное платье и вооруженными саблями; некоторые из них были с обнаженными саблями. Распоряжался этой бандой тоже японец с длинным кинжалом. (В числе японцев с обнаженными саблями были лица, которых называют прямо по фамилиям, а именно: Судзуки, Ватанабе и Окамото, бывший советник при корейском военном министерстве. Последний даже, говорят, схватил вместе с другими японцами королеву.) С криками бегали они по двору, хватали людей, которые, по их мнению, могли указать, где королева, били их, но никто не давал им требуемых сведений. Предполагая, что королева скрывается в числе фрейлин, японцы начали наугад убивать беззащитных придворных дам. Министр двора бросился навстречу японцам и, став между ними и королевой, поднял руки, прося пощады, но японцы ударом сабли отрубили ему руки, и он упал, истекая кровью. Японцы бросились к женщинам, требуя выдачи королевы. Королева и все фрейлины отвечали, что королевы здесь нет. Но нервы бедной королевы не выдержали, она побежала по коридору, за ней бросился японец, схватил ее, бросил на пол, вскочил ей на грудь и, три раза придавив ногами, заколол. Через несколько времени убитую королеву японцы унесли в находящуюся вблизи рощу и затем, облив керосином, сожгли. Так кончилась кровавая драма 26 сентября 1895 г. Совершилось событие беспримерное в истории по своей безграничной наглости. Никогда не бывало, чтобы в мирное время люди чужой нации, под покровительством и даже под руководством своего войска, а может быть и миссии, врывались толпами во дворец короля, убивали королеву, сжигали ее тело и после целого ряда гнусных убийств и насилий самым наглым образом осмеливались (как это ими было сделано почти вслед за совершением преступления) отрицать то, что было сделано на глазах у всех.
В то время, когда японцы производили свою кровавую расправу, через южные ворота вместе с японскими солдатами вошел Тай-уон-кун и почти одновременно с ним японский посланник Миура. Они немедленно отправились к королю и представили ему для подписи прокламацию о лишении королевы ее титула и низведения на степень женщины простого класса. Король с негодованием протянул руки и, указывая на пальцы, сказал: "Отрубите их, и, если они могут, пусть подпишут, что вы от меня требуете, но до тех пор моя рука никогда не сделает ничего подобного".
Вскоре после ужасного убийства королевы, когда уже улеглась первая тревога, прибыли во дворец русский и американский представители, советники и приближенные короля. В тот же день собрался совет всех иностранных представителей, на котором японскому посланнику было предложено разъяснить обвинение, падавшее на японских солдат в убийстве королевы и сопровождении отрядом их Тай-уон-куна из его загородного жилища в сеульский дворец с 25 на 26 сентября. Результатом этого было то, что японское правительство выразило русскому глубокое сожаление по поводу беспорядков в Сеуле и для расследования отправило уполномоченного, которому приказано было действовать сообща с нашим поверенным в делах в Сеуле.
Немедленно за убийством королевы обнаружилось гонение на всех известных своей преданностью королю или принадлежащих к партии королевы. На следующий день обнародованы приказы о смещении некоторых министров и других важных чиновников. Бывший министр земледелия и торговли И-Пом-Тин, двоюродный брат короля, принесший известие в миссию о происшествии 26 сентября, не решался оставить русский дом.
27 сентября была объявлена прокламация Тай-уон-куна следующего содержания: "В государстве нашем существует партия изменников и злодеев, во вред прогрессу страны, преследующая всех истинных и преданных престолу и благонамеренных людей, приготовляя ныне царствующей уже 500 лет династии верную гибель. Мне, принадлежащему к королевскому дому, не чужды и не безразличны судьбы Кореи. Ныне для меня настало время, вернувшись во дворец, руководить и поддерживать короля своими советами, приготовить почву для принятия истинного прогресса и возвратить династии блеск ее 500-летнего царствования. Приглашаю народ спокойно продолжать свои занятия и не препятствовать моим сношениям со дворцом. Всякого, кто попытается стать мне поперек дороги, ожидают страшные пытки и казни".
Несмотря на отказ короля подписать указ о низведении королевы на степень женщины простого класса, этот возмутительный указ был объявлен 28 сентября от имени короля, даже без его подписи и печатей.
Кабинет министров во главе с Ким-Хонг-Чипом был сформирован из лиц, принадлежавших к недоброжелателям короля, скомпрометировавших уже себя во время катастрофы 26 сентября. Убийство королевы, считавшейся матерью народа, возбудило и раздражило народ и сделало этот кабинет ненавистным.
Своими распоряжениями кабинет обнаружил отсутствие такта. Издавая законы против роскоши, он нарушал в то же время народные обычаи, формы одежды и пр. Реформы приводил в исполнение насильственно, с жестокостью, которая только озлобляла народ. Наконец, когда окружавшие короля ставленники японцев насильно отрезали головной убор (шишку) самому королю и заставили его подписать указ о резании шишек у народа, чаша народного терпения переполнилась. Уже во многих округах были банды инсургентов, состоявшие из людей, поставленных вне закона; к ним стали присоединяться люди всех классов; убивали начальников, разрушая дома чиновников, и восстание вспыхнуло повсюду.
Точно приговоренные к казни, брели с понуренной головой остриженные насильно в Сеуле корейцы. Беднякам действительно угрожала смерть, если они попадали в районы, уже охваченные восстанием, так как инсургенты убивали стриженых корейцев. Был и комичный случай: один их инсургентов под предлогом продажи стреляной дичи пробрался в Сеул, где его остригли, поэтому назад к повстанцам он воротиться уже не решился.
Для восстановления порядка правительство выслало три отряда из состава двух батальонов обученных японцами корейских войск, расположенных в Сеуле:
1) 210 рядовых при 4 японских инструкторах к северо-западу от Сеула, в провинцию Пхиен-ян.
2) 315 человек с 6 японскими инструкторами к югу от Сеула, в провинции Чун-чен и Чулладо.
3) 315 человек при 6 японских инструкторах в провинцию Кан-вен-до, по направлению к г. Чун-чхену и Венчжю.
К г. Чин-чжю, провинции Кианг-сан, были отправлены японские солдаты из Фусана и его окрестностей.
Так как восстание начало разрастаться, то предполагалось послать еще и остальных 840 человек корейских солдат из Сеула из числа обученных японцами войск, но это не приводилось в исполнение.
В провинции Кан-вен-до бандам под предводительством И-Со-Чуна (сторонника Тай-уон-куна) удалось разграбить арсенал, затем прогнать губернатора и убить префекта города Чун-чхена. Организовав свой отряд и заручившись содействием хороших стрелков охотников на тигров, И-Со-Чун оттеснил высланные против него из Сеула правительственные войска; из отряда в 315 человек было убито 30. Тогда решено было отправить против бунтовщиков половину находившегося в Сеуле гарнизона, т.е. 420 человек, и призвать к оружию для защиты столицы еще 800 человек, сформировав из войсковых носильщиков и служителей третий батальон. О вооружении и снабжении его необходимыми боевыми припасами обещали позаботиться японцы.
Опасение за безопасность Сеула заставило было правительство восстановить давно оставленный обычай запирания городских ворот с наступлением сумерек. В течение двух дней даже выставляли к воротам караулы.
В 50 верстах к востоку от Сеула бунтовщики завладели правительственным складом пороха в несколько тысяч фунтов и подвигались к городу. Все телеграфные провода на Гензан, Фусан и Чен-чжу были испорчены.
Повстанцы не имели, впрочем, одного общего руководителя, а представляли из себя отдельные банды, переходившие из одного пункта в другой. Они получили общее название "Ипхенг" разбойников, которые не прочь были и пограбить. Так, в г. Так-сан шайка в 40 человек ограбила казенный ящик с 50 тыс. кеш. Город Тагын был разрушен бунтовщиками; но храбрый начальник сформировал отряд из 30 крестьян, нанятых по 70 кеш в день, и, нагнав бунтовщиков в 25 верстах от г. Тагына, разогнал их, причем сам был ранен. Шайки были многочисленны только вблизи Сеула; но к концу февраля и в марте сосредоточились более сильные группы повстанцев в г. На-чжю (провинции Чулладо) и г. Чин-чжю (провинции Кианг-сан). В последнем, по слухам, собралось до 1000 человек разбойников. В начале апреля они были рассеяны прибывшим к тому времени из Сеула отрядом из 500 рядовых обученных японцами войск. Некоторые из зачинщиков были казнены, а многие разбежались, сохранив при себе оружие. По уходе правительственных войск никто не мешал разбойникам собираться вновь. Главной целью повстанцев на юге было очищение страны от японцев.
Король, будучи пленником в собственном дворце, не мог считать себя в безопасности, особенно если бы отряд И-Со-Чуна завладел городом. Лица, окружавшие короля, не задумались бы убить его, дабы самим избежать заслуженного возмездия с его стороны. В таком положении король вместе с наследником решился искать спасения в императорской российской миссии.
Для обеспечения миссии от возможных случайностей и оказания покровительства европейцам, если бы бунтовщикам удалось ворваться в Сеул, наш десант был усилен вызовом еще 100 матросов с двумя офицерами и легкой пушкой. Таким образом, вместе с нами в миссии было 5 офицеров, 4 казака и 135 матросов при 1 орудии. А. Н. Шпейер поручил мне организовать оборону миссии. Район был разделен на участки, установлены дневные и ночные наблюдательные посты, сделаны присыпки в исходящих углах стены для удобства стрельбы поверх стены; каждый участок вверен обороне особого отряда, проверены способы подачи сигнала тревоги и сношения с той частью отряда, которая была расположена через улицу, в доме русского консула.
30 января в 7Ґ часов утра перед боковой калиткой в восточной стороне ограды показалось двое носилок. Живший в миссии И-Пом-Тин ранним утром предупредил, что, по полученным им сведениям, король бежал из дворца и направился в нашу миссию. Калитка была немедленно открыта, и в переднюю миссии внесли обе носилки. В одних носилках был король с одной из фрейлин, в другой наследник, также с фрейлиной. При зорком наблюдении за королем ему удалось бежать из дворца лишь при содействии преданных фрейлин и офицера Ни-Ки-Тонга. План бегства был такой: при гробе королевы дежурили фрейлины, носилки которых вносились во внутренний двор. Фрейлины сменялись рано утром. По обычаям страны женские носилки неприкосновенны. Король обыкновенно вставал около полудня, так как имел обыкновение работать по ночам и ложился очень поздно. Поэтому привыкшие к обычному образу жизни короля ранним утром за ним не наблюдали. План удался превосходно, так как был сохранен в строгой тайне до того, что носильщики узнали о короле только в миссии.
Тотчас же королю были утроены две комнаты в половине К. Н. Вебера, и по поручению короля императорская миссия известила всех иностранных представителей о том, что его величество, король Кореи, ввиду настоящих политических обстоятельств признал дальнейшее свое пребывание во дворце опасным для своей жизни и решил искать убежища вместе с наследником своим в императорской русской миссии.
Одновременно с этим письмом к американскому министру-резиденту Силю (декану сеульского дипломатического корпуса) король назначал аудиенцию в полдень всем иностранным представителям. Все иностранные представители отнеслись в высшей степени сочувственно к совершившемуся факту и искренне поздравили наших представителей К. Н. Вебера и А. Н. Шпейера.
Японский резидент Коммура отнесся, по-видимому, спокойно к новому порядку вещей, хотя, конечно, не мог не признать, "что японскому влиянию нанесен был решительный и сильный удар".
Когда во дворце узнали об исчезновении короля, поднялась суматоха и беготня. Бывшие заговорщики, почуяв беду, бежали. Главнейшие из них были арестованы, т.е. первый министр Ким-Хонг-Чип и министры внутренних дел и земледелия. Ненавистные народу Ким-Хонг-Чип и Чжонг-Пёнг-Ха были вырваны толпой из рук полиции и тут же на базарной площади варварски обезглавлены. Министра же внутренних дел японские солдаты отбили у полицейских и увели в свою казарму около дворца. На другой день он был тайно отправлен японцами через Чемульпо в Японию.
По приглашению вновь назначенного военного министра полицейские (800 человек) и корейские войска, остававшиеся в Сеуле, послали депутации к королю с выражением верноподданнической покорности и полной готовности содействовать восстановлению его власти.
Благодаря энергии и распорядительности И-Пом-Тина, сгруппировавшего около короля всех его приверженцев, переворот этот произведен был успешно, почти без человеческих жертв. Погибли только два министра. Авторитет короля стал выше чем когда-либо.
В десятом часу утра перед крыльцом миссии был выстроен десант, который при выходе короля отдал ему честь. Его величество поздоровался с матросами через А. Н. Шпейера и, пройдя по фронту, пропустил затем десант церемониальным маршем.
Дважды поблагодарив матросов, король отпустил десант и был в восхищении от молодцеватого вида людей и их выправки. Тогда же выразил А. Н. Шпейеру желание, чтобы русские взялись за обучение и организацию корейской армии.
Вскоре со стороны дворца показались солдаты. Часовой с башни крикнул: "Японцы идут!" Подан был свисток стать по местам. Оказалось, что шли корейские войска. Они были впущены в миссию и выстроились перед крыльцом в 4 шеренги. Король вышел на крыльцо, войска взяли на караул, и трубачи затрубили какой-то монотонный сигнал, длившийся минуты три. Затем король что-то сказал, опять затрубили. Когда трубачи окончили играть, скомандовано было: "К ноге!" Шеренги повернулись направо и вышли из миссии.
За оградой войска остановились в ожидании военного министра, который, выйдя на улицу, обратился к ним с речью. Войска при этом держали ружья у ноги, стояли не выровнявшись, и некоторые люди между собой даже разговаривали. Одеты были кто с штанами навыпуск, в обыкновенных корейских башмаках, кто в гетрах. Мундиры и штаны у многих были не вполне застегнуты. Очевидно, войско не было в хороших руках.
Военный министр И-Юнг-Ёнг объявил, что он назначен королем и требует от войск послушания и исполнения только тех приказаний, которые исходят от него. Поэтому если их начальники будут требовать противное его приказаниям, то войска не должны их слушать. Теперь же войска должны будут охранять короля и выставлять посты вокруг стен русской миссии. В тот же вечер на площадке между нашим консульством и миссией были разбиты синие корейские палатки и 1-я рота заняла посты по углам улицы и у ворот миссии. В палатках люди спали на циновках, разостланных на земле, покрываясь своими пальто и красными плохого качества одеялами, которые скатываются подобно нашим шинелям и носятся через плечо.
Стоя на часах, корейские солдаты свободно отдавали нам свои ружья. Солдаты вооружены ружьями Ремингтона и Маузера и имеют при себе комплект в 80 патронов, носимых частью в кожаной сумке на поясе, частью в хлопчатобумажной ленте с прошитыми гнездами, надеваемой через плечо или также на поясе.
На другой же день последовал указ короля, прекращавший гонение за ношение шишек. Волнения скоро начали утихать. Возвратившиеся войска представлялись королю. Король благодарил и награждал каждого солдата и офицера одинаково сотней кеш, которые тут же на соломенных связках раздавались помощником военного министра, вице-министром Пек-Сёк-Кы, всем находившимся в строю. Кеши приносились в мешках носильщиками. Король терпеливо выстаивал на крыльце миссии до окончания раздачи денег.
Приемный зал А. Н. Шпейера теперь был наполнен я утра до вечера и с вечера до утра министрами, которым сюда приносился обед из их домов. По отъезде же А. Н. Шпейера в Токио для временного исполнения обязанностей японского посланника крайняя правая комната с отдельным входом была предоставлена всем министерствам.
Король посвящает много времени делам правления и всю почти работу делает ночью. Часто совещания с министрами продолжаются до рассвета. Король очень хорошо образован, отлично знает историю китайского королевства. Говорит только на китайском и корейском языках. Он искренне желает добра и благоденствия стране. Народ почитает его отцом. Будучи конфуцианистом, соблюдающим обряды религии перед дощечками своих предков, король отличается полной веротерпимостью и очень расположен к миссионерам и их деятельности. В вопросе о народном образовании в последнее время сделано много; школы в Сеуле и провинциях умножаются. В Сеуле учреждены казенные школы английского, французского, русского и японского языков.
Через несколько дней вместе с морскими офицерами, приехавшими посмотреть с крейсера "Адмирал Корнилов", я отправился осмотреть дворцы его величества. За главными воротами, пройдя через двор, находятся вторые, деревянные ворота, а за ними огромный мощенный каменными плитами двор, посреди которого возвышается большое здание в два света, с широким каменным крыльцом. Створчатые, решетчатые окна, они же и двери, заклеены бумагой вместо стекол и укреплены на толстых деревянных столбах, окрашенных в красный цвет. Выгнутая черепичная крыша поддерживается 12 такими же столбами, симметрично заполняющими внутренность большой залы. Потолок состоит из поперечных балок, выкрашенных полосами красного, зеленого и белого цветов. Между балками подвешены большие квадраты с резьбой, окрашенной в те же цвета. Против среднего входа возвышается помост с куполом, завешенный длинными красными занавесями из простой бумажной материи.
За этим парадным аудиенц-залом тянется целый лабиринт маленьких домов, отапливаемых по той же системе, как и все простые фанзы, только дым здесь выводится в особые, красиво выложенные из кирпича трубы, отнесенные от домов на несколько сажен в сторону. В одном из дворов дворца красивая беседка среди пруда, а около него валяются испорченные паровые котлы с динамо-машинами для электрического освещения дворца.
В северной стороне дворцового района расположен вновь выстроенный русским архитектором С. Собатиным дворец в европейском стиле. Он небольшой, наполнен массой вещей, дорого стоящих, но небрежно сохраняющихся. Многие стекла дверей и окон побиты. Все говорит о недавнем разгроме.
Проходя однажды по западному участку сеульской стены, я увидел на открытой равнине две большие группы корейцев, расположившихся одна против другой. По временам от каждой выделялось по нескольку человек, сходившихся как бы для драки; остальные следили за ходом драки, причем часто с криками то наступали, то отступали, перебрасываясь даже камнями. Оказалось, что в феврале и марте корейцы выходят из города для особой игры. Начинают мальчики, а потом уже и взрослые. Жители города разделяются на две партии. Когда кто-либо из начинающих драку побит, то за побитого выходят отомстить из его партии, и партии все больше и больше умножаются. Иногда выходят для стычек к деревне Манхо. Эти драки происходят на кулаках, палках и камнях и кончаются иногда убийствами. Обыкновенно прекращаются распоряжением властей.