Перед четвёртым разворотом, при заходе на посадку в Бориспольский аэропорт командир московского Ту-154 приказал правому пилоту, тридцатисемилетнему Волгову: - Сажать будешь ты. Надо привыкать к посадкам в тёмное время суток.
За стёклами пилотской кабины был декабрьский вечер. Прошли дальний привод, затем отзвонил маркерный маяк ближнего, вдалеке показалась подсвеченная жёлтыми огнями взлётно-посадочная полоса - ВПП, как говорят в авиации; Волгов, глядя на приборы, аккуратно вёл лайнер по глиссаде, создаваемой наземными радиоантеннами, позволяющей точно приземлиться в центральную часть начала ВПП. Двигатели стонали на максимальном режиме, закрылки выпущены, штурвал - легко от себя, чёткое касание бетона; после торможения и снижения скорости борт-инженер включил реверс - сразу надрывно взвыли двигатели, движение резко замедлилось, толкнув всех пассажиров по инерции вперёд, резко запахло смывочной туалетной жидкостью. Через некоторое время воздушный корабль медленно свернул на синие огни рулёжной дорожки и, проследовав за аэродромным автомобилем с проблесковым оранжевым маяком на крыше и надписью на щите, укреплённом над задним стеклом, - "Follow me!", приютился на стояночном месте.
- Молодец, мягко посадил, - похвалил командир Волгова.
Двигатели и все приборы выключили, бортовую сеть обесточили. Подкативший трап пристыковался к передней двери, стюардесса открыла её, и экипаж спустился по скользким ступенькам на лётное поле. Аэропортная суета, как всегда, строга и буднична: рядом шла посадка пассажиров в небольшой, ближнемагистральный самолёт Ту-134, двигатели его мирно шумели на малом газе; по обозначенной белой разметкой полосе для наземного транспорта проплывали, урча, автокары с чемоданами и большими контейнерами, медленно двигались снегоуборочные машины.
К самолёту подъехал белый микроавтобус, предназначенный для лётно-подъёмного состава, экипаж погрузился и быстро был доставлен к зданию аэровокзала "Борисполь". Волгов не поехал со всеми в профилакторий, обычно используемый лётчиками для отдыха и расположенный неподалёку в авиагородке, а взял такси и отправился в Киев, где, он надеялся, будет рада его появлению двадцатитрёхлетняя Лена, с которой он познакомился в прошлый свой прилёт в этот город.
Автомобиль нёсся по ровному, современному шоссе, обсаженному невысокими заснеженными деревьями, Волгов приоткрыл окно - в прокуренный салон с визгом ворвался морозный воздух, пахнущий соснами, обнимающими дорогу с обеих сторон. Все мысли были о предстоящей встрече с Леной, он ясно ощущал её объятия, наркотизирующие поцелуи, от дальнейших мыслей даже начиналось лёгкое головокружение, и хотелось, чтобы машина летела со скоростью его самолёта. Через час он был уже на площади Перемоги, что означает по-русски - Победы.
Посреди гудящего от массы машин пространства стояла высокая серо-белая стела, символизирующая, ещё со времён древнего Египта, победу в войне, в данном случае, - Великой отечественной. Вверху широкой высокой лестницы сверкал огнями цирк, а с правой стороны проезжей части не уступал ему по яркости освещения универмаг "Украина". Над всем, включая стелу, возвышалась многоэтажная, вся из стекла и бетона, гостиница "Лебедь". С одной стороны в площадь упирался Брест-Литовский проспект, с другой - поднимался вверх к метро "Университет" бульвар Шевченко, с двумя рядами пирамидальных тёмно-зелёных тополей и памятником конному Чапаеву. По обеим сторонам бульвара - справа, надсадно вверх, а слева, облегчённо вниз - ревели моторы многочисленных машин, медленно пробирающихся по разжиженной снежной грязи; за литым чугунным забором, рядом с поднимающимся в гору широким, плохо расчищенным тротуаром, стоял весь в потемневшем от выхлопных газов снегу замерший ботанический парк.
Отсюда до дома Лены десять минут ходьбы. Познакомился он с ней в начале жаркого июля, когда шёл по пешеходному подвесному мосту через Днепр в гидропарк, искупаться. Его сразу привлекла её напоминающая балетную фигура, обтянутая тонким шёлковым платьем: очень развитые обе половинки ягодиц, страстно и часто целующиеся взасос друг с другом при ходьбе, и маленькая, но чётко обозначенная грудь. Вопрос для первого словесного контакта появился сам собой:
- Простите, это вы в прошлое воскресенье танцевали Жизель в Театре оперы и балета?
Она быстро повернула лицо к Волгову - оно оказалось милым и мягко-женственным, с любопытством взглянула на него, и, вероятно, удовлетворившись первым осмотром, просто сказала:
- Нет, в этом спектакле я танцую в кордебалете.
Волгову понравилась её искренность, а ей - его раскованность и атлетическое, при росте чуть выше среднего, телосложение. Какая-то мощная, потусторонняя сила потянула их друг к другу. Нежное солнце, горячий пляжный песок, на котором они лежали рядом, "Как в двуспальной кровати", - подумал Волгов, приятный, достаточно будоражащий, столовый винный напиток, продававшийся из огромных прицепных бочек, усугубили это влечение. На обратном пути к ней домой Волгов зашёл в гастроном, купил две бутылки светлого сухого вина "Перлина степу" и янтарную, переливающуюся гроздь крупного винограда. Пожилая женщина, в светлом платке, стоящая у дверей магазина, предложила букет белых ночных фиалок, дурманящих лесным ароматом, - Волгов с радостью приобрёл его и подарил Лене; с этими жемчужинами природы они направились вверх по неширокой улице, заросшей каштанами и с благоухающими из уютных, то и дело встречающихся маленьких сквериков, яркими цветами.
Лена не так давно развелась с артистом балета своего театра, поэтому жила с трёхлетним сыном одна, в небольшой двухкомнатной квартирке, на втором этаже трёхэтажного, постройки тридцатых годов, типично киевского дома из розового кирпича. В большой комнате был балкон, в который опускались ветви светло-зелёного платана с большими листьями. Сына на два месяца она отдала матери в Бровары, недалеко от Киева, и наслаждалась молодой свободой.
Фиалки она поставила в невысокую, голубую, с белым тонким рисунком вазу, на круглый небольшой стол около балконной двери, они запахли ещё сильнее и дурманнее, включила ночник на тумбочке около вместительной кровати и, сказав, я сейчас вернусь, вышла, как понял Волгин, в ванную. Он в это время освоил стоящий на полу музыкальный центр, нашёл по приёмнику какой-то нежный блюз; положил, предварительно помыв на кухне, виноград в большую цветную тарелку, взятую вместе с розовыми удлинёнными бокалами из старинного, с искусной резьбой буфета; открыл бутылку, разлил вино в оба изящных сосуда и стал ждать.
Лена появилась с распущенными, закрывающими всю маленькую грудь светлыми волосами, нижний холмик волос был чёрный. Она подошла к Волгину, взяла из его протянутой руки бокал с вином, отпила немного, вдруг прильнула всем обнажённым телом к одетому Волгину и стала поить его из своих губ, сначала медленно, а потом всё быстрее, то, что он не успел проглотить, она выпила обратно. Волгин быстро скинул рубашку и всё остальное. В постели она сразу легла сверху, он обхватил её некрупные, но мощные ягодицы, которые, сокращаясь и расслабляясь, вбирали и плотно обхватывали самую выдающуюся, в прямом и переносном смыслах, часть тела Волгина. Он часто, прерывисто дышал, Лена сладко стонала. Неожиданно она тренированно села на шпагат спиной к нему, поперёк его тела и стала приподниматься и опускаться на руках; Волгов, вздрогнув от необычности позы и нового ощущения, чуть не финишировал сразу, но усилием воли сдержался. Затем он встал около кровати, а она повернулась к нему своими великолепными ягодицами. Он крепко вошёл в неё и положил руки, по отработанной с годами привычке, на её грудь. Она же, зная, что еле заметный бюст у неё не самое возбуждающее место, взяла обе больших, волосатых руки и перенесла на свои налившиеся тугой, еле сдерживаемой, пружинящей силой ягодицы. Это сразу дало Волгину новую энергию, и они в ритме крещендо закончили это сладостное взаимное истязание синхронно, хотя привычки друг к другу ещё не было, и все ощущения были на инстинкте новизны.
Утром, когда проснулись, она проворковала, чтобы он не смотрел на неё, так как она ещё не накрашена, и ушла делать макияж. Листья платана просвечивали каждой тёмно-зелёной жилкой в лучах утреннего солнца, фиалки трогательно поникли, на полу и стульях сплелись их одежды.
Позавтракали недалеко от жгуче-красного здания Университета, в небольшом открытом кафе "Яблоневый сад", куда надо было подняться по нескольким ступенькам, столики располагались действительно в тени яблоневых деревьев; Лена выбрала яичницу, жаренную с помидорами, а Волгин - вареники с картошкой, запивали горячим грушевым взваром. Он радовался, что ещё целые сутки, до отлёта, можно побыть с Леной.
Напротив прохладного, от листвы больших деревьев, сквера, в котором стоял бронзовый Тарас Шевченко, находился Музей западного и восточного искусств, в котором Волгин любил бывать во время своих краткосрочных посещений Киева. Лена, как человек художественный, с удовольствием согласилась зайти туда. Оказалось, что им обоим нравится старая фламандская живопись, особенно Ян Брейгель с его детальной прорисовкой быта людей и природы. Целая половина зала была посвящена натюрмортам на тему "Цветы и плоды", около цветочных ваз с яркими букетами голландские художники всегда размещали или надрезанный лимон, или раковину с высовывающимися усиками улитки, или большую голубую бабочку, или застывшую в настороженной позе ящерицу, вероятно, для подчеркивания того, что цветы - тоже живые существа.
После музея прошлись мимо многочисленных цветочных клумб до Владимирского собора. Он находился чуть в стороне от шумного бульвара Шевченко. Лена объяснила, что собор этот знаменит тем, что в росписи его стен и икон принимали участие выдающиеся русские художники: экспансивный, нервный Врубель, религиозный Нестеров, сказочник Васнецов. Глаза Богоматери над алтарём были глубоки и печальны. Самым почитаемым святым у Волгова был Николай Угодник, охраняющий всех путешествующих по воде, суше и, как считал Волгов, по воздуху, перед его иконой он поставил свечу и перекрестился.
Затем они спустились вниз к Крещатику, и Лена решила зайти на Бессарабский рынок. Базар переливался всеми красками, какими природа одарила овощи, фрукты, ягоды, грибы, дичь, сало; всё это сияло, сверкало, ароматизировало, благоухало, аппетитно пахло; от стен и потолка отражался и многократно усиливался гул упорно торгующихся с продавцами покупателей. Лена выбрала крупные, мясисто-красные помидоры, на которых будто было написано, что выросли они на чернозёме, под жарким южным солнцем и впитали в себя самые сладкие соки земли Украины; попробовала малосольный огурец, он смачно захрустел, а Лена зажмурилась от удовольствия. Шматок розового деревенского сала дополнил этот живой натюрморт в её сумке. Вино "Изабелла", со вкусом душистой земляники, родившееся в Золотой балке под Севастополем, было налито в трёхлитровую банку и туго закупорено белой пластмассовой крышкой.
--
Сегодня у нас семейный день, - засмеялась Лена, нежно прижалась к Волгину, взяла его под руку, и они чинно отправились опять к ней домой. Всё было выпито и съедено очень быстро с перерывами на упоительный постельный десерт. Уснули только под утро.
--
Я сразу поняла, что мы подходим друг другу, наверное, я влюбилась в тебя, - очень серьёзно промолвила она на прощанье.
--
Мне кажется, что со мной произошло то же самое, - поцеловал её Волгин.
В Москве он всё время вспоминал эту короткую, но такую оглушительную встречу с Леной, продолжал чувствовать тепло её тела, слышать её завораживающий голос. Несколько раз он звонил ей, и ему казалось, что она тоже находится в таком же, как и он, состоянии. К сожалению Волгина, получилось так, что прилететь ещё раз в Киев он смог только в декабре: их экипаж вместе с самолётом на несколько месяцев перебросили на маршрут Москва - Новосибирск. Заранее о своём прибытии он решил Лене не сообщать, поскольку любил сюрпризы.
На бульваре Шевченко, около метро "Университет", перед тем, как купить цветы и направиться к ней домой, он по мобильному телефону позвонил Лене. По её радостному голосу он понял, что она хочет видеть его, но почему-то несколько скована.
--
Ты что, не одна? - интуитивно предположил Волгов.
- Знаешь, я опять сошлась со своим мужем, ведь мальчику нужен отец, да и вообще одной жить не очень-то уютно. Хочешь, заходи к нам сейчас домой, вот и муж тебя приглашает.
Волгов опешил, немного помолчал и ответил, что в этот раз, к сожалению, он зайти не сможет, так как находится в Борисполе, и у него много дел по подготовке к вылету, который по расписанию через три часа. Ещё немного поговорив на общие темы, они попрощались.
Ощущение у Волгина было такое, как будто кто-то, коварно подкравшись сзади, ударил его бейсбольной битой по затылку. Он, как в нокдауне, медленно добрёл до площади Победы. Немного постоял среди оживлённой толпы перед входом в цирк, не очень понимая, где он находится, машинально зашёл в магазин, купил горилку с перцем, взял такси и поехал обратно в Борисполь, к своему экипажу, в авиагородок.