Георгий Плотников относится к тем немногим людям на земном шаре, которые видели свой скальпированный череп.
Был вечер августа. Необычное в этом году пекло московского дня раскалило дорожный асфальт до полужидкого, фиолетового состояния. Вид с Воробьёвых гор на район Лужников закрывало мутно-жёлтое облако смока.
Долго визжали тормоза "Жигулей", затем страшный удар в заднее колесо огромного автомобильного крана, который делал левый поворот на Т-образном перекрёстке с Хамовнического вала на Фрунзенскую набережную. Скрежет и лязг раздираемого металла поглотил звук разламывающихся костей Георгия.
Сидел он справа от водителя, не пристёгнутый ремнями безопасности. Увидев впереди движущуюся громадину, упёрся левой ногой в пол. При столкновении туловище начало вращаться вокруг ноги, лоб задел за зеркало заднего вида, сдирая по ходу движения кожу, верхняя часть правой руки впечаталась в приборную доску. Левая нога пошла куда-то вовнутрь.
Всё это Георгий видел в плавном, замедленном темпе и, вроде, как со стороны. Вероятно, существует свойство мозга человека - растягивать реальный масштаб времени в такие критические минуты, которые могут оказаться и последними. Как бы даётся шанс - успеть принять нужное решение. Наступила тишина.
Произошёл резкий, мгновенный, неожиданный, неудержимый переход из здорового, благополучного состояния в недвижимое, с многочисленными переломами и ранами, вызывающими запредельную боль. В такие моменты, чтобы сразу не уйти в мир иной от болевого шока, организм отчаянно включает в работу все свои защитные, доселе неведомые средства.
Все трое сидели неподвижно, сознание было полу-потеряно. Лица отдавали бледной синевой. Мозг работал как-то обрывочно и не мог оценить весь масштаб происшедшей катастрофы, зацикливался на второстепенных мыслях с их непрестанным повтором.
Водитель Борис вдруг обратился к Георгию:
--
Сними часы, санитары в больнице украдут.
Повторил эту фразу ещё два раза. Георгий правой рукой медленно, через пронзившую плечо острую боль начал бессознательно выполнять команду Бориса - расстёгивать ремешок часов, но не смог, кость, наверное, сломалась окончательно, задев нерв, и рука безжизненно повисла.
--
Взгляни, что у меня на лбу? - как в сомнамбуле, обратился он к Дмитрию, сидевшему на заднем сиденье, прижавшись к двери.
--
Что-то нехорошо с лицом, - понял Георгий по изменившимся глазам Димы.
Левой рукой он опустил солнцезащитный козырёк и посмотрел в маленькое встроенное зеркальце. Кожа со всей левой стороны лба, надорвав обе брови, свернулась в кровавый рулон, который почти полностью закрыл левый глаз. Жутковатое ощущение оставлял внезапно обнажившийся подкожный желтоватый слой, прикрывающий лобную кость черепа. Кровь заливала правый глаз, и он попытался смахнуть её здоровой рукой. Левая нога не двигалась. Георгий отключился.
Перед машиной собралась толпа, которая с животным, инстинктивным интересом пыталась заглянуть в глаза людей, которые стоят на пороге небытия, а, может, вот-вот сейчас и перешагнут его. Смотрящим очень хотелось узнать, как там, в дверях того света.
Через какое-то время подъехала машина скорой помощи. Как узнали уже в больнице, художник из мастерской, расположенной в мансарде соседнего восьмиэтажного дома, услышав грохот от столкнувшихся автомобилей, выглянул в окно. Увидев, что из раскорёженной машины никто не выходит, вызвал по телефону скорую помощь.
Молодой высокий парень с трудом открыл правую дверь. Потряс Георгия за сломанное плечо. От нового болевого импульса Георгий открыл глаза и бессмысленно посмотрел на подошедшего. Фельдшер сунула ему в нос ватку, смоченную в нашатырном спирте.
--
Сам выйти cможешь?
Молчание.
--
Можешь выйти? - со второго раза смутно и очень тихо донеслось до медленно возвращающегося сознания Георгия.
--
Нет, помоги. Только не берись за правую руку - сломана, - с трудом ворочая языком, почти шёпотом, ответил он.
Бережно поддерживаемый молодым человеком вылез из "Жигулей", собрал волю в кулак и, превозмогая дикую боль, опираясь на парня, как в жутком сне, запрыгал на одной ноге к носилкам. Правая рука, причиняя невыносимые страдания, при каждом прыжке тяжело и безжизненно моталась.
Водитель скорой помощи, он же санитар, в это время помогал вынуть Бориса из под согнувшегося руля. Тот громко вскрикивал.
Дмитрий вышел сам и медленно, корчась от боли в спине, двинулся к машине с красным крестом.
Фельдшер, достав шприц, быстро сделала всем троим инъекции.
- Это - анальгетики, для уменьшения боли, - пояснила на всякий случай.
--
Давай скорее, а то не довезём, - бросила она водителю.
Завыла сирена, машина набрала скорость. На поворотах здорово мотало. Стоны чередовались с мужской руганью.
Сначала всех отнесли в приёмную, а затем - в так называемую, помывочную. Раздели догола. Каждое движение причиняло сильную боль. Поочерёдно клали в грязноватую ванну, да так, что казалось, авария повторяется. Санитарки под душем смывали кровь со стонавших, мало что понимающих, раненых.
--
Сколько у тебя было денег? - громким голосом спросила одна из них, толстая, пожилая.
Георгий пытался сосредоточить замутнённое сознание.
--
Вроде шестьсот.
--
Так и запишем.
На носилках перетащили в слабо освещённое помещение и положили на краю металлической, низкой, рентгеновской платформы.
--
Двигайтесь под аппарат сами, я не могу вам помочь, за целый день совсем обессилила, - скомандовала невысокая врач.
Обдирая голую спину о железный стол и помогая одной рукой и неповреждённой ногой, он начал медленно ползти под излучатель рентгеновского аппарата, проклиная от боли всю медицину.
--
Разогните ногу! - приказным тоном заявила она.
--
Я не могу, - поразился заданию Георгий. - Сустав, наверное, сломан.
Тогда женщина подошла и всей тяжестью небольшого тела надавила руками на больную ногу.
--
Вы что делаете? - теряя от боли сознание уже второй раз, еле выговорил Георгий.
--
А иначе на снимке не будет виден тазобедренный сустав, - поняв, что ногу не разогнуть, и уходя в кабинку включать аппарат, зло пробурчала врачиха.
Очнулся от тряски. В железной каталке Георгия везли по кирпичной дорожке больничного двора. Какие-то люди с интересом заглядывали в лицо - живого везут или уже отошедшего.
--
Где я? - спросил Георгий небритого человека, то ли пациента, то ли санитара, толкающего это транспортное средство.
--
В Четвёртую градскую, милости просим, - с пафосом ответил везущий. - Место хорошее, рядом - Даниловский монастырь, и одноимённый погост недалеко.
На лифте поднялись на четвёртый этаж. В операционной переложили на стол. Бригада из трёх врачей готовилась к операции.
- Запиши: двадцать один час, - велел старший операционной сестре.
- Ничего себе, - удивился Георгий. - Уже четыре часа прошло после аварии.
Ну что, сами помочитесь или через катетер? - наклонилось над ним мужское лицо в белой хирургической шапочке.
У самого - не получилось. Подошла сестра и начала вводить металлический зонд, операция оказалась крайне болезненной. Георгий прикусил до крови губу.
Потом были уколы в лоб и зашивание содранной кожи. Георгий чувствовал, как скрипит иголка.
--
Вы, уж, постарайтесь, шейте, как следует, так, чтобы шов был поаккуратнее, - попытался он сострить.
--
Будешь таким же красивым, только малость мужественнее, со шрамом.
--
А большой шрам останется?
--
Нет, не очень. Сантиметров пятнадцать.
Другой хирург взял ногу Георгия под мышку и приготовился вправлять вывих бедра. Лежащий на операционном столе приготовился к новой боли.
--
Сделаешь потом, когда будет под наркозом и наступит релаксация, - остановил старший.
Нос и рот Георгия закрыли маской.
Когда он открыл глаза, то увидел, что находится опять на каталке, в лифте. Рядом - две миловидные, молодые медсестры.
- Вы знаете, где находитесь? - ласково наклонилась к Георгию чёрненькая, полная, вероятно, чтобы проверить, пришёл ли в сознание тридцатипятилетний широкоплечий больной.
--
О, значит соображает, и от наркоза отошёл, - облегчённо заулыбались девушки.
Мест в палатах не было, и Георгия положили в коридоре напротив палаты 12.
Подошла другая сестра:
--
Как себя чувствуете?
--
Спасибо, слабость какая-то, и пить очень хочется.
--
Не мудрено. У вас большая кровопотеря. Надо делать переливание крови, и нужна четвёртая группа, довольно редкая. Пойду сейчас искать.
--
А как вас зовут? - начал налаживать контакты Георгий с симпатичной синеглазой блондинкой.
--
Тамара.
--
А халат-то у неё надет почти на голое тело, - как сквозь туман, отметил он, когда Тамара наклонилась над ним, чтобы поправить повязку на голове, и её чувственный бюст оказался прямо у него перед носом.
Голова Георгия была перевязана до самых глаз, верхняя часть туловища - вся в гипсе, и к нему в пионерском салюте была приделана на гипсовом же стержне тоже загипсованная правая рука. В просверленную хирургами левую коленку был вставлен металлический штифт, и к нему подвешен свисающий за кровать груз.
--
А что у меня сломано? - решил он иметь полную ясность о своём состоянии.
--
У вас много разных травм, я потом посмотрю диагноз в истории болезни. Вы лучше об этом не думайте.
--
Спасибо, утешили, - поблагодарил Георгий.
Попробовал поднять здоровую руку - не получилось, не хватило сил. Очень хотелось спать.
Утром перед кроватью присел дежурный молодой врач:
--
Как самочувствие?
--
Лежать очень больно.
--
Это естественно, таз ведь сломан, - пробормотал уставший за ночь человек в белом халате и ушёл.
--
О тазе никто ничего не говорил, - приуныл Георгий.
Его товарищей, теперь уже и по несчастью, насколько он мог видеть, в коридоре не было. Правда, обзор закрывала стойка, на которой была укреплена банка с питательным раствором. От неё отходила трубка, заканчивающаяся иглой, зафиксированной в локтевой вене.
Когда подошла Тамара, чтобы заменить флакон с раствором на другой, с кровью, он спросил:
--
А что-то я не вижу членов нашего экипажа машины боевой, Бориса и Диму?
--
Они в палате.
--
В каком состоянии?
--
Борис - в тяжёлом, у него тазовые кости сломаны, лежит на вытяжке, а у Димы - полегче, только копчик повреждён.
--
Да, здорово все переломались, - осознал всю картину происшедшего Георгий.
--
Дежурный врач сказал, что у меня тоже таз сломан, это действительно так?
--
Да, но не в такой степени, у вас просто небольшая трещина. Она быстро зарастёт сама.
--
Ну, слава Богу, - немного полегчало Георгию.
--
Господи, почему это случилось именно со мной? - думал не очень верующий в Бога Георгий. - Ведь тысячи людей каждый день ездят на машинах - и ничего, у них всё в порядке, в аварии они не попадают. Чем же я перед Всевышним провинился? За какие такие прогрешения?
Вспомнил, что в этом году, в очередную годовщину дня смерти матери не нашлось времени выбраться на Ваганьковское. Всё возился с оформлением этой новой машины, которая теперь вся разбита, как и её хозяин Георгий.
--
Да, явно произошёл провал из светлой полосы жизни в чёрную. Значит, жди ещё чего-то нехорошего, - запессимизировал он.
Часов в десять пришли жена и друг Саша. Увидев Георгия всего забинтованного, Светлана побледнела, охнула и чуть покачнулась, но взяла себя в руки.
--
Родной, всё будет в порядке, восстановишься, - погладила по здоровой руке. - Я тут ещё вчера вечером была, но не пустили. Всю ночь не спала, думала, как ты тут. Чего тебе принести? - поцеловала в небритую щёку.
--
Минеральной воды и соков, - попросил Георгий.
Про то, что его мучает жажда по причине большой потери крови, он не стал говорить, чтобы не пугать Светлану.
--
Сегодня надо будет попросить Главного конструктора позвонить по "кремлёвке" (специальному телефону) руководителю больницы, чтобы они положили вас всех рядом в палату, - решил Саша.
Он работал вместе с ними на большом авиационном заводе, рядом со злополучным местом, где и произошла авария.
На следующий день Георгия перенесли в палату. Помещение - большое, со сводчатыми старинными потолками, стены выкрашены в грязно-зелёный цвет. Народу немало - двенадцать человек, по шесть кроватей в ряд с каждой стороны. Сильно пахнет мочой, заживающими ранами, немытым человеческим телом, едой. Рядом была койка Димы, чуть дальше - Бориса. Вид у них был неестественно оживлённый, наверное, сказывалось то, что кололи наркотические обезболивающие.
Часов в одиннадцать, вероятно, после звонка по "кремлёвской вертушке", пришла целая группа врачей и сразу подошла к ним. После того, как подробно осмотрели всю троицу, Георгий спросил у высокой грубоватой женщины - заведующей травматологическим отделением:
--
Что-то у меня правый бок болит, это, может, повреждение печени?
--
Вполне вероятно, - ответила хирург. - Печень рвётся в два этапа.
Врачи ушли. Разговаривать ему не хотелось. Помимо мыслей о том, когда он отсюда выберется, мучило то, что принадлежавшая ему машина, которая теперь, наверняка, в очень плачевном состоянии, была куплена наполовину в долг, и на какие шиши её теперь восстанавливать - не ясно. Думать об этом даже не хотелось, так как новые финансовые источники, да ещё в таком физическом состоянии, не предвиделись.
Вечером, после работы пришла Светлана. Достала из сумки куриный бульон, минеральную воду и ложку.
Сам Георгий был ещё настолько слаб, что лежал почти неподвижно, здоровая рука от слабости не могла ничего держать.
--
Давай я тебя покормлю с ложки, - решила она. - А в следующий раз принесу поильник.
Ежедневно, после непростых и утомительных экспериментов с животными в своём научно-исследовательском медицинском институте, Светлана ехала на метро и трамвае в Четвёртую Градскую. Кормила Георгия, выбирала из волос застрявшие очень мелкие осколки разбитого автомобильного лобового стекла. Подкладывала под него судно. Это был самый трудный момент для Георгия - научиться справлять большую нужду при народе. Жена накидывала ему на ноги простынь, чтобы он не так стеснялся. Потом Георгий сделал наблюдение: чем менее интеллектуален человек, тем он безкомплекснее. Многие, лежащие в этой палате, освобождались от отходов своей жизнедеятельности быстро, при всех, включая посетителей, и не мучаясь никакими сомнениями.
А народ попадал в палату 12 самый разный: официант из ресторана, которого будущий тесть по пьянке угостил топором; грузчик из продовольственного магазина с головой, пробитой железным крюком для таскания ящиков; милиционер, ударивший сам себя ядром при сдаче спортивных норм; хронический алкоголик, не заметивший машину и ушибленный ею; десятиклассник, попавший головой в камень при нырянии и теперь лежавший наполовину парализованный, на наклонной плоскости и с вытяжкой за гипсовый ошейник.
Каждый вечер Георгий слышал, как Борис и Дмитрий, не справляясь сами с болью кричали:
--
Сестра! Укол!
Приходили Тамара или Валя и делали инъекции болеутоляющих, после чего ребята закуривали, успокаивались и ловили кайф.
Через неделю Георгий попросил отменить себе наркотические средства, боясь привыкнуть. Начались сильные боли, особенно по ночам.
--
Надо терпеть, терпеть, - убеждал себя Георгий.
Он видел, что над некоторыми кроватями привинчены металлические штанги, называвшиеся "болгарский бум". Пациентам с травмами было легче садиться и вставать, держась за это приспособление. Он попросил лечащего врача Вячеслава Коршунова сделать над своей кроватью такой же.
Теперь по утрам Георгий здоровой рукой начал подтягивать тело к этой штанге, с каждым днём всё выше и выше.
--
Надо восстановиться, встать на ноги, - твердил, как заклинание, делая такую зарядку. - Ведь надо возвращаться на работу, да и Светик мучается, мотаясь сюда каждый день.
Однажды за этим занятием его застала заведующая отделением, в прошлом полевой хирург. Она взглянула пристально в голубые глаза Георгия и твёрдо сказала:
--
Этот из троих встанет раньше всех.
Похвала и сконцентрировавшаяся сила воли помогли Георгию начать садиться на кровати, что после трёх недель лежания в обессиленном состоянии оказалось делом далеко не простым. Голова кружилась, появились новые боли в тазу и руке. Обнаружился песок из почек, вероятно, от сильного удара во время аварии. Ещё через несколько дней он, наконец, смог сидеть на кровати и ездить на коляске в туалет. Это было счастье.
Но пальцы правой руки, оставшиеся специально для разработки не загипсованными, практически не двигались, так как был повреждён лучевой нерв. Через месяц после травмы только большой палец начал на два миллиметра подниматься вверх от указательного. Это уже был прогресс, но мизерный.
Мысль, что диссертация лежит недописанная, свербила Георгия.
--
Надо научиться писать левой рукой, - поставил перед собой задачу.
Через неделю он показал Светлане довольно сносную дневниковую запись в школьной тетради в клеточку о составе больных в их палате. В конце была приписка: " Левую руку приложил. Георгий."
Лечащий врач, тридцатилетний, высокий, с сильными руками травматолога, видел, какие усилия прикладывает Георгий, чтобы скорее встать на ноги, и, чувствовалось, уважал его. Как-то утром Коршунов сказал:
--
Ну, Георгий, пора вам вставать на обе ноги, но с палочкой, я сейчас помогу. Физически вы вполне подготовлены к этому.
Георгий встал, чуть постоял, а затем тихо пошёл, опираясь на палку. Это был второй момент больничного счастья.
Вечером Светлана отвезла Георгия на коляске в большую душевую, где мыли больных. В этот раз здесь никого не было. Раздела и в первый раз после больничного лежания помыла его.
--
Смывайтесь, смывайтесь все страдания, - приговаривала она.
От тёплых рук и губ Светланы в Георгии проснулось уснувшее на целый месяц желание. Он повернул здоровой рукой Светочку спиной к себе, нежно нагнул и, стоя на одной ноге, восставшим после долгой спячки предметом всегдашней гордости жёстко и радостно вошёл в любимое, упругое тело. Выздоровление началось.
Перед выпиской лечащий врач Вячеслав Фёдорович напутствовал:
--
Берегите ногу, ходите пока с палочкой. Гипс с руки будем снимать через полтора месяца. Перелом был достаточно сложный: винтообразный, оскольчатый, поэтому пришлось делать остеосинтез, то есть скреплять кость металлическими хомутами. Их будем удалять через полгода, когда укрепится костная мозоль. При этом надо будет и лучевой нерв освободить от спаек, чтобы восстановились движения кисти. А после освобождения руки от гипса, надо будет усиленно её разрабатывать. В локтевом суставе, наверняка, образовалась контрактура (ограничение в подвижности), поэтому до конца разгибать руку будет нелегко.
--
А когда ребят выпишут?
--
Диму - через неделю, а Бориса, если всё будет нормально, - через пятнадцать дней.
--
Спасибо вам за вашу заботу, доктор, - попрощался с ним Георгий.
На улице был конец сентября. Такси через Воробьёвы горы ехало в Матвеевскую. Как впервые, смотрел Георгий на красно-жёлтую листву клёнов, на клумбы с разноцветными осенними астрами около высотного здания Московского Университета, на юную пару, прижавшуюся в длительном поцелуе всем телом девушки к мощному стволу дуба.