СВОЙ ВЛАДИК
Первую настоящую стрижку Владик сделал в армии. Все то, что было раньше - не считается, так, баловство: сестрины куклы, девчонка из соседнего подъезда, ее болонка Димка ... Первой клиенткой стала жена прапорщика. Владик попал к ней по протекции ее супруга, чья незатейливая прическа удавалась начинающему куаферу на ура. Как многие тщеславные мужчины, занимающие вдобавок руководящие посты, прапор тщательно берег редкую поросль, чудом державшуюся на голове, и каждое утро старательно придавал ей видимое изобилие, перекидывая через темя имеющееся в наличии добро. От Владика требовалось изредка подстригать длинную тщедушную прядь и зачесывать ее в нужном направлении. Набивал он руку и на сотоварищах, но их бритые черепки и оттопыренные уши предполагали скорее виртуозное владение машинкой, что увлекало Владика куда меньше. Ему хотелось стричь, делать укладки, пришпиливать шиньоны, словом, созидать. Поэтому к крашеным сединам прапорщиковой жены он подступал с трепетом рвущегося в бой новобранца. Подстригая, подравнивая, и еще подстригая, и еще подравнивая непослушные кудели, Владик заметил, что ему явно не хватает мастерства. Заметила это и жена прапорщика, и даже сам прапорщик, когда явился вечером со службы.
"Первый блин комом", - справедливо утешал себя Владик следующим утром, начищая картошку на роту голодных ртов.
Вернувшись после службы в Москву, он успешно закончил ПТУ и устроился в салон при гостинице "Интурист". Дело пошло как по маслу, поскольку среди его клиентов чаще попадались не интуристы, а состоятельные жены советских чиновников и еще более состоятельные проститутки. Со временем Владик не только стал мастером, но и усвоил главное качество парикмахера - обходительность. Лет через пять он женился на француженке, упаковал в чемодан отточенные ножницы, собрание сочинений Фолкнера и покатил в Париж, то есть туда, где, как ему казалось, работать парикмахером самое оно. На удивление быстро нашел работу и так же быстро понял, что Париж это вам не "Интурист" и простой парикмахер на чаевые парижанок особенно не разгуляется. И Владик стал непростым парикмахером. Его клиентура - вся русскоговорящая диаспора, выросшая как на дрожжах за годы нео-капитализма в России.
- А вы, может, и Владика знаете? - спросишь кого-нибудь для поддержания светской беседы в малознакомой компании, и угасший было разговор возобновляется с новой силой.
- Да кто ж его не знает?!
И правда, Владика знают все и он знает всех, поскольку стрижет вдоль и поперек, прямо и наискосок целые семейства. С утра до вечера он носится на своем скутере по Парижу и ближайшим пригородам, все больше отдаляясь от российского посольства, в недрах которого зародилась его слава. Владик стрижет всех: старых и новых русских, украинцев, казахов, французов, послов и посудомоек. Стрижет везде: в посольствах, на квартирах клиентов, у себя дома... Стрижет и наблюдает жизнь, недаром он привез в чемодане Фолкнера.
На его глазах люди переезжают и уезжают вовсе, обзаводятся меблировкой и делают ремонты, разводятся и женятся, беднеют и богатеют, растят детей и стареют сами. Его постоянные клиентки, хоть и освоились в чужом городе за годы парижской жизни, ни за что на свете не променяют Владика ни на какого Жака Дессанжа или Жан-Луи Давида. С ними же не поговоришь по душам, чайку не попьешь, пока краска делает свое дело, не посудачишь о знакомых, не выяснишь, кто, чего, куда... Дессанж не останется пообедать, а Давид не сделает козу деткам. Владик это и есть парижская жизнь.
- Владик, может, сделаем покороче?
- Не, так оставим. С длинными-то тебе лучше...
- Владик, - с надеждой в голосе лет через пять, - может, отрастим?
- Знаешь, давай лучше покороче...
- Ну, что будем делать, Владик? - уже без всякой надежды еще лет через пять, - покороче или подлиннее?
- Да, все равно, - машет рукой Владик и скорее подступает к старшей дочке, - Не, отрезать не будем! С длинными-то тебе лучше...
И уже не так важно, что выбранная Владиком краска отлично берет кожу, но не волосы, да и колор может оказаться совсем неожиданным. Не страшно, краски продаются на каждом углу, можно и самой подправить. Бог с ними, с косыми челочками и неровными прядочками. В следующий раз выйдет лучше. Не в этом дело. Главное, он свой, Владик-то!
9.00-12.00
- Это не вьющиеся волосы, а остатки химической завивки, - заявила экзаменаторша и небрежно кивнув в мою сторону, добавила - и это тоже самое.
- Как тоже самое? Это у меня не вьющиеся волосы? - заверещала я, подскочив на кресле. - А что же тогда вьющиеся, по-вашему?
Владик кинулся судорожно мочить мои дивные кудри и забормотал, пытаясь сгладить недоразумение:
-Это она обручом примяла, голову помыла, я не успел...
- Голову помыла?! - грозно воскликнула экзаменаторша - А что на стаже в Лореаль вас разве не учили, что голову перед развивкой неделю нельзя мыть?
- Мэ.. тэке... э-э-э, - замычал Владик непонятно на каком наречии
- Ладно,- осклабилась старая карга, рассудив, что завалить она всегда успеет - можете начинать.
- Черт, забыл тебя предупредить, что на чистые не выйдет. Неделю не мыть! - забурчал Владик, размазывая у меня на башке какую-то вонючую дрянь - это ж как жить неделю-то?
- Как жить, как жить... Так и жить. Я вот три дня не пью и того ничего. Блин, ну ты видал?! Какая-то обморочная выхухоль в дырявых тодсах будет мне рассказывать, что у меня прямые волосы!
- Да ладно, не кипятись. А чего не пьешь-то? Неужто бросила?
- Какое бросила! На больничном я, на антибиотиках. Меня на дискотеке один атлет уронил и я так попой приложилась, что теперь боюсь синяком всех клиентов распугать. В Баден поеду, на воды... Вот экзамен твой сдадим и сразу туда. А зачем тебе это, кстати?
- Да лицензию мне надо получить. Салон хочу открыть.
- Правда? Ой, буду к тебе наших девочек посылать. Ты уж нам со скидочкой, а то дела совсем неважно. Как доллар упал, русских почти не стало. А французы жадные, сволочи, ну что я тебе рассказываю...
Интересно, что это он там делает? Тормозит чего-то и все больше по сторонам поглядывает. Мне в зеркало видно другую студентку, которая со знанием дела тянет к земле черные проволоки толстой негритянки, которую уже все равно не спасет никакая развивка.
- Владик, вон та справа уже расчесывает!
- Да ну, - ахает он и начинает торопливо раздирать слипшиеся пряди. - Наверно, техник, вот у нее все так ловко и получается. Насобачилась !
- Подожди, - не на шутку разволновалась я. - А ты что не умеешь?
- Умею, как не уметь: делал раза два-три.
- А предполагается?
- Нууу, как будто каждый день.
Так. Дура я, напрасно согласилась. Ходила себе пуделем тридцать лет и ничего. Нет, в модели потянуло. Клаудиа Шиффер нашлась! А если испортит, как я в баре появлюсь? А в Бадене? Будет как в прошлый раз, когда он меня в желтый цвет покрасил. Ну да, сама виновата, расслабилась. Нечего было ему читать про коктейль комсомолки вместо того, чтобы время засекать. Посмеялись тогда. И еще раз через полчасика, когда краску смыли. И вот сейчас: "Давай, выпрямим!"
- Да, Владик, лучше бы ты мозги мне выпрямил ...
13.00-15.00
Гвалт было слышно уже в лифте. Вашка гавкала, Татьяна с черным чулком на голове и потеками хны энергично охаживала старшенького веником, младшенькая тем времен терзала пианино, а средненький, высунув язык, выводил в дневнике новое словосочетание "хрень маржовый", крепко усвоенное на уроке русского языка в посольской школе - в общем, все было готово к приходу Владика.
Пока он раскладывал свое хозяйство, из спальни человеком-пароходом выдвинулся советник по культуре и многодетный отец Борис Исаич, утомленный приемом в Российском посольстве, состоявшемся накануне, и последовавшей за тем неприятной сценой с секретаршей Зоей (довольно стервозной бабой, присланной по разнарядке ФСБ).
- О, Владик, - оживился советник, - привет! Ну чо, хряпнем по-маленькой? Бордошечки, а?
- Не, Исаич, спасибо. Я ж на работе. Так, с кого начнем?
- Э-э, напрасно, а мне, знаешь, надо. Устал я от этих мероприятий, - засипел Исаич, машинально потирая покусанное злой Зоей левое плечо, - Как Путин - так я! Как Ширак - тоже я! Заменить, йедит-ты, совершенно некому. Я ж за культуру, бля, тут один отвечаю. Такая, понимаешь, ответственность - не отвертеться . И все ведь, главное, заполночь!
- Владик, - встрял в беседу средний сын советника по культуре, закончивший чистописание - а почему водка прозрачная?
- Ну-кысь, - строго одернул его отец, - Не тем у тебя голова занята. Экзамен, йедит-ты, завалил, по истории. Иди, учи, чем отличается доктрина Трумена от плана Маршалла. Щас спрошу. Не, лучше завтра спрошу. И еще за самокат ответишь. Просрали сопляки такую вещь! Вчера крендель какой-то явился. Подайте, мол, обществу слепых, а нас с Татьяной как на грех дома не было - отоваривались в Ашане. А эти ему говорят: иди, дядя, отседова и нет, чтобы проследить! Он и пошел, йедыт-ты, ну и самокат прихватил, который за дверью стоял. Ладно, для слепых ничего не жалко, тем более на выброс был, но, бля, сам факт воровства обескураживает! Вот тебе и Франция называется -благополучная страна. Ну чо, может, все-таки хряпнем, за сантушечки, а?
- Давай с малОй, - скомандовала Татьяна, задвигая мужа в сторонку.
С малой так с малой. Владик лихо защелкал ножницами, состригая колтуны на затылке и вполуха слушая несвязную болтовню про каких-то жутких папийнов, которые живут в плакаре и грызают вещи.
- ПапА говорит, что это они и его вотки там погрызли. Гладик, а ты какой размер делаешь? Я уже метр сорок. Мы мерялись в школе. Я тоже умею стричь ножницами. Еще рисовать. Когда маман будет белая, как бумага, я сама буду ее красить. Ты тогда не приходи.- Хорошо, не приду. Кто следующий?
Следующих Владик обрабатывал под мурлыканье советника ("фуксии-цветочки у меня в садочке"), татьянины причитания (пропади он пропадом, Париж этот, вот у нас в Краснодаре...), мальчишеский гогот (директор школы-то в гей-клубе-то на елисеях-то - гыгыгыгы, да вся школа об этом знает!), фальшивые аккорды ("Клоуны" Кабалевского) и вашкины повизгивания (пИсать хотела) - и все это было, надо сказать, довольно утомительно.
15.00-17.00
- Соня, детка. Так откройте же дверь, что вы застыли! Это должно быть тот прэлестный молодой человек, который пришел мне сделать голову. А-а-а, Владислав, пожалуйста, дружечек. Вот сюда, в салон. Ах, у меня сегодня такая жестокая мигрэнь! С утра Сонечка делала мэнаж, потом повесила портье, боже, такой шум подняла. А у меня ведь прекрасный слух, я потому так плохо и сплю, оттого что все слышу. Выпьете с нами чайку? У нас есть шарлоттка... что, какие портьеры? Я сказала?! Соня, не морочьте мне голову, вечно вы все путаете. Когда вы в рецептах всюду "смыродину" с "а" ставите, я между, прочим, ничего вам не говорю. Конечно, я сказала "повесила портьеры". Прямо смех и горе с вами. И вообще закройте васисдас, а то дует страшно. Ох, вы не представляете, как все нынче инфэрнально. Вчера был такой неприятный день, мы играли в бридж с мадам Миронофф, ну вы ее знаете. Она живет в катрием. Такая вечно непричесанная, громко разговаривает и вообще не церковная дама! И вот вчера, представьте себе, она вдруг ни с того ни с сего берет моего туза. А я ей говорю: "Позвольте, это на каких базах вы так делаете? она А? Ну, да-да, не перебивайте меня, Соня. Я уже не знаю ни по-каковски, как сказать, потому что плохо спала! Владислав все прекрасно понимает. Так вот, я ей говорю: sur quelle base, маdame , вы перехватили моего аса, а она мне в ответ, знаете, надменно так э-э- дружочек, вот здесь уберите немножечко. Да-да, но не коротко. Знаете, при моем овале лучше локоны пусть будут подлиннее. Это мне мой муж всегда так говорил: ты, говорит, цыпа моя, с любой прической хороша, делай как знаешь. С тех пор как он вышел в отставку, я перестала класть шиньон. Это в каком же году было, дайте вспомнить, в 77-м? Ну неважно, теперь-то волос совсем не осталось. Ах, а какие у меня были косы!! Соня, принесите мне, деточка, воды из лЕдника и мою карточку из спальни. А вы, может, шампанского хотите? Нет? Точно?! Смотрите. У меня есть бутылочка, конечно, сами понимаете, ничего особенного, ведь на нашу габонскую пенсию особенно не разживешься. Вот и посудите теперь, стоило мне прозябать в дебрях столько лет, чтобы теперь вот таким мизераблем влачиться? А ведь у моего мужа был приличный оклад. Его в Габоне все уважали! Мой муж, нет, лак не кладите, боже упаси, от него волосы сохнут, был прекрасный человек! И как все понимал! Все, говорит, за что мы боролись, рушится прямо на глазах! Это он еще при Миттеране так сказал. Поглядите вокруг, что творится-то! При йоро совсем одичали. Одни эмигранты, цены какие. Мне пришлось продать последние золотые жоржики. Уже закончили? И уходите? ну жалко, жалко, а то посидели бы еще...
18.00-19.00
Пейзаж за окном был скучноват: красные кирпичные дома, хаотично раскиданные там и сям, веревки с бельем, помойки, заброшенный стадион, автобусная остановка с разбитым стеклом...
"Интуриста" не хватает", - подумал Владик, присев на подоконник и прислушиваясь к музыке за стенкой. В квартире не повернуться из-за картин. Главным образом портреты. Половину этих людей он знает: например, вот этого лысого на фоне собственного танкера. На соседней картине с видом испуганной Европы пристроилась жена-манекенщица, на которую косит безумным глазом бык-не бык. Рядом жена посла Казахстана в прическе до потолка (он ее и соорудил). Чьи-то неправдоподобно послушные с виду дети, состоятельные старушки с лучистыми глазами и напомаженными котами, нимфы и фавны на приеме у Лукашенко - Вера рисовала на заказ. И как раз сейчас она билась над мопсой, у которой почему-то выходила довольно злобная морда, что совсем не нравилось хозяйке, считавшей что более покладистой и добродушной собачки нет на свете, а все покусанные ею сами виноваты - не надо лезть, когда Чупcик не в духе.
А за стенкой кто-то играл на трубе и как играл! Звук лился из соседнего открытого окна и, казалось, заполнял собой все открытое пространство, порозовевшее на закате, и эту комнату, и Веру.
- Не знаешь, что это за мелодия? - зачарованно спросил Владик.
- А, это адажио Марчелло, - откликнулась Вера, заманивая мопсу в корзинку - Между прочим, единственная его вещь, которую до сих пор играют. Вечная музыка...
- Да-а . Слушай, Вер, а у тебя отличная прическа. Это кто ж тебя так постриг?
- Кто? Ты и постриг, полгода назад.
- А ты знаешь, хорошо ведь. Может, не будем сегодня трогать? Пусть еще отрастут немного.
- Да? Ну а что ж ты зря проездил? Поужинай хоть. Сейчас что-нибудь сварганю. Подожди, хочешь - почитай пока что-нибудь...
Трудный выдался денек. Фолкнер валится из рук. Владику снятся какие-то кошмары: голова Кабалевского, который категорически отказывается лезть в танкер, экзаменаторша из Лореаль с перманентом по инструкции ЦК КПСС, он снова в Москве с чемоданом, полным золотых жоржиков... Владик спит. Спит и не знает, что сегодняшний экзамен он благополучно завалил, что, впрочем, не страшно, потому что следующий он и вовсе проспит.