Аннотация: “Блажен муж,который не ходит
на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей...”Пс.,1,1.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В кабинете инспектора Бутырского действительно все было так, как об этом рассказывали бывавшие здесь ученики.
Тяжелый мраморный чернильный прибор украшал стол зеле-ного сукна. А кресло Бутырского за этим столом было обтянуто светлой свиной кожей с выдавленными гербами самого что ни на есть светского содержания. Было абсолютно непонятна причина появления такого кресла в таком учреждении. А тем не менее, никто, из бывавших здесь, о наличии такого "чуда" даже и не рассказывал. Словно это была тайна за семью печатями. О которой-то и рассказывать было почему-то непристойно и даже просто невежливо по отношению к такому священодейст-вующему лицу. Кресло как бы овеществляло власть и силу обладателя столь достойного кабинета. И потому все ,видимо, видевшие это чудо, разевали рты от уважения. Рты, которые смыкались напрочь тяжелыми засовами чертовщины, когда посетитель покидал это удивительное место власти. Создавалось даже впечатление,что Бутырский сознательно, иногда, приглашал в свой кабинет учеников,которые вовсе и не были его соглядатаями. А затем проверял. Расскажет кто-нибудь среди учеников об этом кресле помимо упомянутых картин и стола или нет. И ведь, похоже, получалось так,что об этом самом кресле ну никто ни слова не говорил. Ни гу-гу. Это было чудом, которое не подвергалось наушничеству. И вообще не обсуждалось.
-Джугашвили! Встаньте так, ближе к окну. Чтобы я мог вас получше разглядеть. У меня возникла первая необходимость по-беседовать с вами.
-Вы надежный человек.
-Конечно,-отвечал Сосо,прямо глядя в глаза начальнику.
-Вот и хорошо. Вот и хорошо,-несколько раз повторил Бу-тырский.
-Вы ведь уже полгода учитесь в нашей школе?
-Около того.
-С вами хорошо обращаются? Вас не обижают?
-Меня никто и никогда не может обидеть.
-Вот как. Это почему? Вы такой сильный?
-Грузина нельзя обидеть. Он гордый.
-Скажите, Иосиф? Это ведь ваше православное имя?
-Да,-господин инспектор.
-Мне говорили, что с вами плохо обращались в семье? Вас били. Отец много пил. Бил вас и мать.
-Никак нет, господин инспектор! Это неправда.
-Что вы говорите? А вот ваши друзья в этом кабинете гово-рили совсем другое?
-Значит это были плохие друзья. Нет. Мои родители простые люди. Но они совсем неплохо обращаются со мной. Вот ,отец, только недавно умер.
-Скажите,Джугашвили,вам нетрудно говорить на русском языке! Ведь вы только недавно стали изучать русский язык?
-Я прилежно учусь.Я стараюсь,господин инспектор.Я ста-раюсь читать все книги на русском языке.Мне нравится русский язык. Я говорю только по-русски с русским ребятами в нашем духовном училище. Между собой мы взяли за правило чаще говорить по-русски и с теми,кто только учится говорить на этом трудном языке.
-Ты считаешь русский язык трудным?-спросил,прикрыв левый глаз правой рукой,инспектор Бутырский.
-Конечно, господин инспектор. Мы ведь изучаем не только русский, но церковно-славянский, как вы знаете, латынь и гре-ческий. Труднее всего русский. Но я с ним справляюсь потому, что мы поем.....
-Да. Я слышал,что у тебя хороший голос, слух, память. Ты хорошо занимаешься. Тебе легко даются языки. Но ты говоришь с сильным акцентом. Это нехорошо. Следует больше трениро-ваться в произношении слов. И слушать как эти слова произ-носят другие.
Ведь акцент. Это неплохое знание иностранного языка. Это результат того,что ты слушаешь только самого себя. Но других ты не слышишь. Если ты не будешь тренировать себя в этом. Слушать других... То ты не избавишься от акцента. Мы платим тебе стипендию.Ты это ценишь?
-Конечно!-господин инспектор.
- А мне, кажется, не очень. Потому что, если бы ты по настоящему ценил ту милость,которую оказывает тебе Государь, взяв на бесплатное обучение в наше духовное училище, то ты бы должен всей душой, всеми помыслами стремиться помогать процветанию училища. А процветание- это и хорошая учеба. А у нас не все учатся хорошо. А те, кто учатся плохо. Значит отвле-каются. А если они отвлекаются, то занимаются постороннеми делами. А посторонние дела Богу и Государю не удобны. И таких учеников следует выявлять. И об этом должен знать инспектор. То-есть,- я! Ты это понимаешь? Ты, понимаешь о чем я говорю!?
-Конечно, господин, инспектор. Я понимаю. Я буду стараться заниматься вместе с такими учениками и помогать им усвоить уроки.
-Этого мало. Если такие ученики вздумают заниматься чем-то посторонним или читать какие-то неустановленные программой училища книги, то ты должен докладывать мне о таких уче-никах!
-Но я таких учеников никогда не встречал. Все,с кем я дружу, выполняют все указания преподавателей. Стараются учиться. А если и учатся плохо, то потому, что им трудно дается русский язык,-сказал твердо Сосо и с саркастической улыбкой посмотрел в лицо своего начальника даже не вызывающе, а просто твердо. И даже угрюмо.
Бутырский помолчал,пожевал губами. И вдруг сухо и отчуж-денно сказал:
-Хорошо Джугашвили. Вы можете идти. Но помните. Что ваши успехи зависят не только от вас и ваших учителей. Но и от меня. Инспектора духовной школы. Видимо, вы еще плохо меня знаете. Но вы скоро меня узнаете. Вы знате меня сейчас с хорошей стороны. Но вы можете узнать меня и с плохой. Не забывайте об этом. Ведь вашим начальником являюсь я!
Сосо никому ничего не сказал.И не стал доглядывать и докладовать инспектору о поведении своих товарищей.Он вел себя так,словно бы и ничего не случилось. И в то же время он знал,что Елисабедашвили, Копанадзе знали о песещении им кабинета инспектора Бутырского. И даже догадывались о содер-жании их беседы. Но ни сам Сосо и его новые однокашники на эту тему как будто бы и не разговаривали.Только один раз, как бы мимоходом, Елисабедашвили сказал Сосо:
-А Капанадзе опять караулил у туалета.
"Это могло означать только одно,"-подумал Сосо.-"Или Капанадзе наушничает Бутырскому. Или сам Елисабедашвили это делает." Он хмуро посмотрел в лицо Елисабедашвили и попросту предложил:
-Ты же поешь в хоре. После литургии и поговорим.
На что Елисабедашвили,просияв по непонятной причине, от-ветил:
-Ты же знаешь. Мы обязаны быть.
-Так приходи непременно,-уже настойчиво сказал Сосо.
В училище поощрялось песнопение.И не только религиозное, но и светское. Пели и русские, но преимущественно грузинские песни. Сосо любил петь. У него был звонкий, приятный голос. И хороший слух. Пение не сопровождалось никаким музыкальным сопровождением.
А Сосо тем временем отвел во дворе в сторону "второго Со-со", который учился теперь также с ним в одном классе и сказал ему:
- Надо бы потренироваться в пении...
-А мы что?-ответил "второй Сосо" -Как будто бы и не бы-ваем на спевках? Ты по моему свое "Сулико" непрерывно мур-лычишь.
-Мырлыкать одно дело,-еле слышно причмокивая губами и скашивая веко правого глаза к переносице,-отвечал другу Сосо.
-А вот если, например, ты начнешь мурлыкать и петь по-кошачьи, а все остальные подхватят. То и получится забавный кошачий концерт. Только это начальству может не понравиться.
-Точно,-отвечал "второй Сосо".- А вот на спевке после обеда будет присутствовать инспектор Бутырский. Ему бы такой концерт исполнить.
-Ну ему-то уж, точно, не понравится,-как бы между прочим объявил Сосо. -Вот разве ты голосом Елисабедашвили будешь петь. Ведь ты да Гогохия умеете подражать голосам в пении. У вас подражание здорово получается.
-Да, уж, это мы умеем, это мы можем!- одобрительно заявил "второй Сосо", прислоняясь спиной к дереву и с улыбкой глядя на долговязого Сосо,который растянулся на траве перед ним.
-Ты за кота,а он за кошку партию исполнит. У Капанадзе такой писклявый кошачий голос. А у тебя как у кота-бас,-нас-мешливо сказал Сосо,почесывая сначала нос,а потом под но-сом.Шибко сильно чесалось.
-А вон Гоги топает к нам! Топ-топ-топ...-констатировал "второй Сосо".
-Гоги,-продолжал он,обращаясь к Гогохия,который как всегда готов был на всякие проказы. И уже знал, если в одиночку Сосо и "второй Сосо" меж собой разговаривают,то быть какому либо забавному происшествию или просто смешной заморочке.
-Вот, Гоги, "второй Сосо" желает поделиться с тобой секрет-ным планом,-объявил важно Сосо, молотя по воздуху правой рукой.
-Точно?-переспросил ничему не научившийся Гоги.
-Точно!-отвечал "второй Сосо".-Ты ведь сможешь подражать голосу Капанадзе?
-Фу! Нет ничего проще! Он такой писклявый.Ну как у кош-ки.
-Вот и отлично. После обеда на вечерней спевке, когда Бу-тырский появится, стой выше Капанадзе и его голосом затягивай "кошачий концерт". А я буду подражать Елисабедашвили. Пар-тию кота исполню. Сосо? А где будешь ты?
-А я не под столом буду! Я в самом центре между Елисабе-дашвили и Копанадзе стоять буду. Как всегда! И как только "Великую Ектинию" начнем,то я их щипать буду,чтобы все вни-мание их на меня было обращено.
И ни минуточки они не имели возможности наверх пос-мотреть.Кто там их голосами поет вскую ерунду. И паузу голо-сом делать.То петь,то нет.Но рот разевать.
-А Бутырскому это понравится?-спросил умный Гоги. Кото-рый несколько туго всегда соображал.
-Несомненно,-ответил Сосо. Он так хочет услышить пение своих лучших учеников: Елисабедашвили и Копанадза.Кто из них только ближе к нему? Вот в чем вопрос.....
И друзья довольные своими планами на вечер заспешили в столовую,поскольку уже звонили к обеду.
Трапезная-хмурое помещение с длинными рядами столов и скамеек и возвышением,на котором обычно один из дежурных учеников училища читал молитвослов,начинавшийся обычно: "Отче Наш.." .
Металлические глубокие тарелки, деревянные ложки стояли около каждого ученика. На несколько человек -большая тарель с ломтями серого хлеба. Дежурные юноши разносили постный суп в больших котлах,из которых старший зачерпывал глубокой поварежкой содержимое котла и выливал в тарелку. Другая пар-тия дежурных почти одновременно накладывала в плоские деревянные тарели каждому ученику по куску рыбы и пшенной каши с конопляным маслом.
Чувствовалось присутствие молодых, не очень сильных, пот-ных и не всегда чистых мужских тел. Легкий кисловатый запах исходил от вспотевших ног некоторых учащихся.Но обстановка бьющего через край веселого задора не могла быть скрыта пост-ным обедом, унылостью обстановки, занудным голосом чтеца, однообразностью убогого форменного одеяния учащихся и под-черкнутой строгостью физиономий наставников, словно прогло-тивших аршин в своей удивительно законченной вредности.
До чего же медленно и тоскливо потянулось время! И все это не смотря на то,что обед-то,как выяснялось,был особенный.Так как помимом всего уже поданного ученикам на этот раз пола-галась еще и порция необычного в этих местах блюда-русской разварной репы. Учеников приучали к русскому общежитию. И в последнее время на попечительском совете даже вынесли специальное постановление:"Поощрять вкушение русской пра-вославной пищи!"
Правда может быть это делалось и вовсе не с целью приб-лизить вкусы грузинской учащейся молодежи к вкусам русской кухни. А просто так. Из экономии и рационального предпо-ложения, что молодые желудки этих грузин переварят всякую, даже необычную русскую кухню. Все может быть. И это правда.
И вот на Великой Вечерне,когда всем ученикам положено быть в храме.А хору вторить диакону на славословие Господу, случилось страшное. А о чем подумать-то было нельзя. А слу-чилось. Это как челнок по реке. Казалось,плывет сам по себе. Плывет как миленький. Никого в нем нет. А некто, может быть сам черт, возьмет да этот челнок закрутит, завертит, вдруг, на самой середине. Аж страшно подумать, что ты в этом челноке находишься. А не дай Бог,если по реке еще бревна плывут. Пока плывут как и сам челнок плывет. И все хорошо. А если челнок закрутило, завертело. А бревна продолжают плыть вперед да вперед. Что тогда? Тогда совсем плохо. Бревна начинают бить челнок то с переди, то сзади, то в бока. И перевернуться ему как дважды два. И полумать страшно,что в таком челноке люди си-дят. Это они свою судьбу к смерти готовят. И кто из такого чел-нока выпрыгнет, то тот первый смерть и примет. А если ,вдруг, кормчий в челноке объявится, то здесь у всех какой ни на есть шанс появляется живими до берега добраться. А ведь и так бывает, что в такую ситуацию заранее сам кормщик своих пас-сажиров ставит,чтобы испытать их.Не испугаются ли эти люди.А если не испугаются,то с ними можно и дальше в походы ходить. Если же испугаются и даже кое-кто погибнет. Туда им и дорога.
Диакон начал как положено:"Миром Господу помолимся".
И хор грянул:"Господи помилуй". На каждое прошение:"О Свышнем мире и спасении душ наших,Господу помолимся.О мире всего мира,благостоянии Святых Божиих Церквей и сое-динении всех, Господу помолимся"....
Присутствующий здесь же как и все преподаватели училища инспектор Бутырский внутри себя очень благосклонно отно-сился к хору училища и считал его своей заслугой и гордостью.
Для себя, своей собственной задачей он считал неукосни-тельное внимание к душам учеников, которые должны были находиться в смирении и уважении, и благоговении перед на-чальством и учащим преподавательским составом.
И только хор успел произнести: ".....помолимся о Богохрани-мой стране нашей, властех и воинстве ея..." как вместо:"Господу помолимся", он услышал невероятное. Почти одновременно музыкальный и тонкий слух инспектора уловил кошачье мяу-канье, которое издавали никак не иначе, но учащиееся Елиса-бедашвили и Капанадзе. Он мог при причастии подтвердить это. Поскольку твердо различал голоса своих учеников хора. Дальше шло все снова по порядку:" О плавующих,путешествующих, недугующих, страждущих, Господу помолимся".
Грозный взгляд Бутырского рыскал по лицам участников хора. Но все было в порядке. Выражение лиц учеников как будто бы не изменилось. Хотя чувствовалась какая-то расте-рянность. Но хор стройно продолжал исполнение великой ектинии.
" О избавитися нам от всякие скорби,гнева и нужды......" Пов-торение кошачьего хора явно в исполнении все тех же Елисабедашвили и Копанадзе! "....Господу помолимся". Между ними стоит ученик Джугашвили. Активно поттягивает.Но почему он, инспектор, не слышит его звокого голоса?
Вот уже и первый антифон 1-й кафисмы исполнили.
"Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аллилуиа, аллилуиа, алиллуиа.
Опять кошачий хор в исполнении тех Елисабедашвили и Копанадзе!!
"И ныне и присно и во веки веков аминь." А дальше мно-гократное "Аллилуиа!" потрясло стены храма с бешеным испол-нением кошачьих голосов.
Лица учеников Елисабедашвили и Копанадзе были белее стены. И слезы показались у них на глазах.
Неслыханное дело. Богослужение было прервано. Елисабеда-вили и Копанадзе были изъяты из состава хора и приглашены в кабинет инспектора Бутырского.
Растерянный диакон не знал,что и думать.Учащиеся разби-лись на группы и комментировали случившееся каждый по своему. Сосо стоял одиноко,переводя взгляд то на одну,то на другую группу учеников. Иногда его взгляд задумчиво скользил по стенам храма.
Гоги и "второй Сосо" были вместе и переговаривались между собой. Но их останавливало поведение Сосо. Они хотели подойти к нему. Но что-то останавливало их. Это была какя-то стена, которая, вдруг, мгновенно возникла между ними и самим Сосо. Они не видили этой стены. Но она отчетливо чувствовалась. К Сосо подходить было нельзя. А Гоги и "второй Сосо" вдруг испугались. Они почувствовали,что совершили что-то такое,что и делать-то было вовсе нельзя. Совершили что-то из ряда вон выходящее. И это тоже останавивало их. И они как молодые жеребята двулетки топтались на одном месте. Но к Сосо не подходили.
Остальные ученики, поняв, что свершилось что-то из ряда вон выходящее в силу уже не детской сообразительности уже давно усвоили,что в таком деле, поскольку к ним это и не относится, лучшее состояние души: "ничего не знаю, ничего не слышу, ничего никому не скажу...".И они были правы. Через некоторое время в храм вошел все тот же Бутырский и длинным полусогнутым пальцем поманил за собой в кабинет Сосо Джугашвили. Участники хора как завороженные мартышки при-тихли, смолкли, остановились даже в тех позах,в которых они стояли.
В кабинете Бутырского проходило престранное объяснение.
Бутырский:
-Джугашвили?! Почему вы не пели в хоре сегодня?
-Я пел, господин инспектор, только на пол-тона ниже,чем обычно.
Инспектор:
-Я не слышал вашего пения! Но отчетливо слышал кошачий концерт!
Сосо пристально глядя в угол кабинета Бутырского:
-Мне было страшно!
-Чего,чего страшно?
-Божьего гнева! Потому что я тоже слышал эти кошачьи голоса.
Бутырский:
-Божьего гнева! Это справедливо. И если Господь попускает такое поведение своих чад, то только для того, чтобы показать свою милость к падшим и всю черноту душ, содеявших такой грех. Зачем вы щипали Елисабедашвили? Он говорит,что вы его щипали...Так Капанадзе?
- Нет! Меня Джугашвили не щипал!
Сосо, которому после этого допроса уже становилось ясно, что Елисабедашвили оговорил нарочно Капанадзе,а сам Елиса-бедашвили и есть тайный соглядатай инспектора среди учеников, с чистой совестью ответил:
-Господин инспектор! Я виноват. Я действительно ущипнул Елисабедашвили. Когда услышал кошачий концерт. Мне пока-залось,что я слышу будто этим голосом верещит Елисабедаш-вили. А ведь читали Великую Ектинию! Это не достойно учени-ка духовной школы.
-А кошачьего голоса Капанадзе ты не слышал?-не унимался Бутырский.
-Нет!- твердо отвечал допрашиваемый.-Я должен был пони-зить тон голоса, потому что пел сам, ущипнуть Елисабедашвили, чтобы он прервал свое безобразие и тогда бы я услышал голос Капанадзе. Но в это время, господин инспектор, вы прервали совершение богослужения! И я совсем замолчал.
-Вы все будете наказаны,-заключил Бутырский.- Вы, Елиса-бедашвили,отправляейтесь в карцер.Я распоряжусь,чтобы вам приготовили место,-с полуулыбкой объявил инспектор.-Вы, Джу-гашвили, будете читать в трапезной Евангелие каждый обед че-тыре недели к ряду.- А вы,Капанадзе,марш мыть лестницы училища. Да мойте чище. Я сам буду принимать вашу работу!
После этих слов инспектора вся троица, удаляясь, уже чувст-вовала, что гроза пронеслась. Наказывать своего тайного науш-ника инспектор вовсе не желал и под видом карцера отпускал его на побывку домой. Мыть же лестницы училища и читать Евангелие за обедом конечно же считалось среди учеников прямым и тяжелым наказанием. Но не настолько тяжелым как могло бы быть, если бы точно были установлены виновники столь явного кощунства как кошачий концерт во время чтения Великой Ектении.
Когда Джугашвили и Капанадзе уже покинули кабинет Бутырского, а Елисабедашвили "попросили задержаться" у ин-спектора "еще на минуточку",когда среди участников хора спало напряжение неводомого наказания "за совершенный ужасный проступок", и когда уже все ученики училища перешли к следующему делу-подготовке к занятиям на следующий день, под тем самым деревом, где "планировалась операция кошачий концерт" собрались уже не трое,четверо учеников. Джугашвили с Капанадзе, да Гоги со "вторым Сосо".
Тперь можно было уже точно сказать,что их, единомыш-ленников Сосо не трое, а четверо. И Сосо среди них старший начальник. Но они этого еще не понимали. Но как-то чувствовали его превосходство. Особенно после того, как Сосо ни на кого из них не глядя, а глядя куда-то в сторону деревенской церкви сказал и сказал твердо: