А всё же молодец, Иван Семёнович! Выправка, аксельбанты. И банты на гимназистках как хорошо пахнут. Крутятся, вертятся балы в дворянском собрании, члены белой справедливости выпущены на волю, а советчики опять в тюрьме. Кто теперь кого на Кыштак водит?
Купец Рукавишников, разбогатевший на тянучках миллионщик, прятавший не последние бриллианты в пирог, который его дура-тёща нищенке подала(вот тебе и экспроприация экспроприаторов!),вопил за зелёным столом дворянского собрания:
- Ну, держись теперь большевички и эсеришки поганые! Демократия, вот она, в кулаке. Собрания, со - вещания, разговорчики. Витька Чернов, подонок, к Ленину подался заговоры заключать против зелёно-белой Сибири. Вот ему! - и показывал громадную, волосатую ручищу, поставив её в промежность ниже пояса.
Папа Просандеев, купец первой гильдии, отец Ивана Семёновича, неодобрительно поглядывал на разбуянившегося соседа по зелёному столу. Рукавишников всегда нахалом был. И тогда, когда ему рысака проиграл, это ещё давно было, и тогда, когда жидо-масонские взгляды свои на большевиков проповедывать стал, начитавшись "Протоколов сионских мудрецов". Это уже совсем недавно, когда сын миллионщика Смирнова из-за несчастной любви к одной толстухе за рекой на даче застрелился. И в белом костюме на дорожке возле дачи валялся. А толстуха-то,не будь дурой,сбежала в Заварзино с местным стрекулистом, адвокатишкой.
Нет, он, Семён Артемьевич Просандеев,сумел воспитать своего сына, -стреляться не будет.Да и вообще,они,Просандеевы,хотя бы и не миллионщики, но дело своё знают и с людьми обращаться умеют. Вот взять, хотя бы его самого, Семёна Артемьевича, и электричество рабочим провёл, когда его у других рабочих города и в помине не было. А у просандеевских, нате, пожалуйста, - лампочки, и детей у них кто крестит, опять же сам Просандеев, и квартиры имеются, а какое валяльное производство, - лучше и придумать нельзя. Так что когда советчики пришли, то они первым делом фабрику его и объявили "народной", а его, владельца, всё таки не выгнали, а директором поставили. Ну и что из этих-то советов вышло? А ничего, конечно, хорошего не вышло. Пришлось ему самому народную фабрику охранять, чтобы не разворовали, он как директор всё же за неё ответственность несёт. Так нет же, умудрились. Сам народ, т.е. прежние рабочие его фабрики, подкоп на склад сделали да партию валенок-то и сперли. Вот, она, народная власть.
Правда в последнее время что-то непонятное твориться стало. Организовали Совет, в Совете какие-то большевики хороводят. Приходилось ему в своё время с ихним начальником встречаться, в Технологическом учился, по фамилии Костриков. Это было ещё в пятом году. Тогда сын, Ванюшка, всё играл вместе с сыном его рабочего Парфёнова. Так этот Парфёнов, когда его жену во время заварухи какой-то казак нагайкой пару раз опоясал, взял стамеску, да пошёл губернатора убивать. Убить губернатора не убил, а познакомился с этим самым Костриковым. Ничего путёвого, так, молодой буян. Это потом с ними купец Макушин договорился. Так они у него ничего, когда к власти пришли, не отобрали. Одним словом, рука руку моёт. Вот и всё. Так что Ванюша наш, почитай с малолетства, около революции и революционеров всё рядом и рядом. В восемнадцать лет адьютант для поручений при его превосходительстве Анатолие Ивановиче Пепеляеве состоит. Этот тоже из наших, томичей. Он в четырнадцатом отличился в боях, георгия получил, молодой генерал,27лет, ревностно служит отечеству.
Анатолий Николаевич послал Ванюшу с секретным донесением к генерал-лейтенанту Василию Георгиевичу Болдыреву-главкому войск уфимской директории ....
Что это было за донесение, Иван уже не помнил. Помнит только что в то время между генералом Пепеляевым и генералом Гайдой были вначале какие-то недоразумения, лишь потом всё пришло в полное согласие. Болдырев его только поблагодарил, но был очень расстроен. Фактически уже находился не удел. И упустил момент стать диктатором. Александр Васильевич Колчак объявил себя Верхоным Правителем Сибири. Это произошло 18 ноября 1918г. Он сам в те времена ещё с золотым эшелоном из Казани прибыл в Омск в поезде Колчака. Вот тогда-то, когда выгружали сундуки с золотом, платиной, серебром и попали к нему несколько золотых николаевских десяток и серебрянный гангутский рубль.
В Омске поговаривали, что Колчак, живший в доме, окруженном английскими пулеметчиками, якобы нарочно спровоцировал выступление рабочих окраин в Куломзино.
Обиженный Болдырев отказался от власти и выехал под охраной в Японию, сделав 21января адмиралу Колчаку, как рассказывал ему знакомый адьютант адмирала, заявление: "Вы подписали чужой вексель, да ещё фальшивый, расплата по нему может погубить не только Вас, но и дело, начатое в Сибири. Я испытываю отвращение к повсеместному мелкому предательству, к нарушению прав чести, к циничному отказу от обязательств, принятых на себя в столь, казалось бы, грозный час общей опасности".
А балы шли своим чередом. Лилось шампанское, офицеры устраивали праздники красоты, а первые места неизменно присуждались Гришиной-Алмазо- вой, так похожей по своим поступкам то на мадам де Сталь, то на Соньку Золотую Ручку.
Теперь, после долгих лет раздумий, Иван Семёнович понимал, что генерал Пепеляев посылал его к Болдыреву для того, чтобы своевременно предупредить главнокомандующего Уфимской Директории о готовящемся перевороте. Ведь в это время генерал Пепеляев как командующий Среднесибирским корпусом, находящемся на пермском направлении, встречался в Екатеринбурге с выезжавшим для выступлений перед войсками английским полковником Уордом, генералом Гайдой и военным министром в правительстве Директории Колчаком.
Самодовольная физиономия Уорда замаячила, закачалась перед лицом Ивана Семеновича. Ни слова по-русски, только английский текст.
Не успевающий за парламентскими речами полковника скомканный текст русского переводчика. Создавалось впечатление, что для полковника необъятные просторы Сибири и холода, перепугавшееся от революции купечество, попрятавшее свои кубышки подальше до лучших времён, офицерство, очухавшееся от большевистского ада и принимавшее усилия к спасению России, - всё это представлялось в голове и речах полковника на один манер с парламентарной Англией, с рациональностью лондонцев.
Полковник не знал и не понимал России, не понимал того факта:"....в Россию можно только верить!".
Сотни тысяч пар сапог, комплектов обмундирования и военного снаряжения переданное русской Сибирской армии англичанами подкрепляли словоохотливость полковника, делали его лекции и спичи, как это казалось ему самому вдохновенными, содержательными, и он с полным недоумением воззрился на эти не страдавшие от недоедания физиономии, когда они хором взревели: "Боже Царя храни...".
Совсем немного старше Ивана Семеновича, генерал Гайда, молодцеватый офицер чехословацкого корпуса, как представлял его себе Иван Семёнович, был вечно на иголках. Когда он сидел, носок его лакированного сапога крутился и вертелся в разные стороны, а ноздри генерала слегка раздувались, словно бы желали принять изрядную дозу кокаина. Гайда не нюхал кокаина. Но его состояние неизменно сопутствовало ему, когда нос генерала чувствовал жареное.
Корпус ранее пленённых чехословаков и при - мкнувшие к ним итальянцы, поляки, как блохи, облепили сибирскую железную дорогу.
Бескрайние просторы Сибири были для них равносильны смерти. Всё это, ранее пленённое Россией воинство, мучительно цеплялось за железнодорожные станции, требовало вагонов, еды, питья, замены обмундирования. Образовавшееся Временное правительство чехословаков в Париже, признанное Францией, вносило французский интерес в русские дела в Сибири в лице председателя национального чехословацкого Совета Богдана Павлу. Эта длинная, как и вся железная дорога Сибири чехословацкая кишка проглатовыла и переваривала военное обмундирование и припасы, поставляемые в Сибирь через английские и французские миссии генералов Нокса и Жаннена. Одним словом: "русский с русскими воюет, чехи сахар продают".
Обозлённый тем, что сто тысяч винтовок не были своевременно переданы Сибирскому корпусу генералом Гайдой, монополизировавшему захват грузов военного назначения на станциях, Анатолий Николаевич Пепеляев приказал Ивану Семёновичу дать телеграмму в адрес директории: "....Гайде в смысле преданности Сибирскому Правительству верить нельзя".Этот случай накалил отношения между двумя молодыми военоначальниками. Конфликт был улажен. Винтовки переданы Пепеляеву. Но с тех пор генералу Болдыреву импонировал молодой Пепеляев, чьи батальоны на смотре напоминали главе уфимской директории" доблестных сибирских стрелков, творивших чудеса под Варшавой". Ивана Семёновича привлекало в поведении Анатолия Николаевича его раскованность в обращении с подчиненными. Он был единственным из генералов: который не ввёл в своей армии погоны, ни примыкал ни к одной из политических партий. Когда он ещё в чине полковника в начале 1918г. прибыл в Томск со своей частью, а большевики установили там власть, разоружили и распустили войска Пепеляева, то он не только не сопротивлялся, а даже добивался у Томского горсовета назначения на должность коменданта города, в чём ему было отказано. Честолюбие взяло верх. Весной он становится во главе контр-революционного мятежа эсеров и офицеров и возглавляет восстание 28 мая 1918г. Вскоре после этого ему был дан чин генерала.
Ивану Семёновичу становилось ясным образовавшееся положение дел. С одной стороны, Анатолий Николаевич вёл переговоры с Уордом, Гайдой и Колчаком о возможности, видимо, переворота, клонящегося к диктатуре Колчака. По крайней мере об этом можно было предполагать из хвастливого заявления Гайды ещё тогда, когда Гайда вернулся из своей недавней поездки на Дальний Восток, а вместе с ним в Омск впервые приехал А.В.Колчак, которому Болдырев предложил пост военного министра. Именно тогда Гайда в разговоре с Пепеляевым относительно возможности диктатуры в Сибири сказал: "Диктатор едет со мной в этом поезде. Это адмирал Колчак ". Пепеляев сделал вид, что не придал этому значения. Но позднее, уже, будучи генералом среднесибирского корпуса, когда он был осведомлен своими друзьями из Омска о поступлении на имя Болдырева телеграммы генерала Иванова-Ринова, поступившей с Дальнего Востока, в которой генерал, надеявшийся сам стать военным министром Уфимской директории, между прочим, писал: "Выяснив роль чехов в отношении опасаности повести возрождение Росии под углом эксперимента социализма,я догадываюсь о намерениях Гайды в Омске с группой приверженных ему русских офицеров объявить диктатуру,с помощью которой по его мнению удасться очистить от большевиков Россию".
Все эти ивановы-риновы,гришины-алмазовы были выскочившими даже не из сибирского бытия просто ивановыми и гришиными.Но все эти гришины и ивановы желали в сложной сибирской обстановке возглавлять,решать,приказывать.Они хотели УП- РАВЛЯТЬ.А если им это не удавалось, обиженные,готовы были бежать к Деникину в Добровольческую Армию или к генералу Хорвату на Дальний Восток.
Пепеляев лавировал.Выговаривая место своему младшему брату Виктору в правительстве адмирала Колчака, он в тоже время, в случае неудачи переворота, надеялся возвыситься в правительстве главнокомандующего уфимской директорией, подарившей ему генеральский чин.Козлом отпущения в случае раскрытия такой предательской операции должен был оказаться он,Иван Семёнович.
Он не всё тогда понимал.Это сейчас,много лет спустя,занавес прошлого открывался,и забытая пластинка,вновь и вновь проигрываемая перед ним, окрашивала своими звуками комнату уже не в розовый,а чёрный,похоронный цвет.Ведь тогда ему было 18лет.
Одним словом,генералу Пепеляеву казалось,что он вот-вот первым войдет в Москву и,будучи чужд военного монархизма,генерал в такой ситуации был готов молчаливо признать и диктатуру адмирала Колчака.