Рефлексия не только как сама мыследеятельность, но как форма движения мысли в когнитивном (всеобъем-лющем понимании Мира как целого) для любого чело-века могут служить и философией, и наукой, и искус-ством. И если каждая из этих категорий оказывается во власти собственной гордыни, полагая эклектикой все, что выходит за пределы самих категорий философии, науки, искусства, то это происходит, прежде всего, от людской слабости тех, кто служит философии, искусству и науке, полагая нерушимость и вечность стен узако-ненных категорий. Но еще Шопенгауэр в своем когни-тивном полете свел все в "Die Welt als Wille und Vorstellung" к воле и представлению, хотя труд и мысле-деятельность более весомые категории осознания чело-вечеством самого себя.
Вот почему над пылью театра мыследеятельности любых категорий старый портной Кабалы в искусстве не менее сведущ, чем русский поэт Некрасов не опознав-ший гениальности поэзии Ф.Тютчева или критик Белин-ский, отдававший лавры прозы Э.Сю и походя клевав-ший гений Бальзака. А ведь даже простая женщина Денисьева (гражданская жена Ф.И.Тютчева), заглянув в душу гениального поэта, ужасалась: "Мой неразвле-каемый Людовик XIV"….Душа женщины эзотерична по своей сущности.
В этом смысле недаром русская религиозная филосо-фия в ментальном плане вовлекает в сферу триипос-тасности софиологию как единое всемирное женское начало.
Автор попытался показать, что и "Воронья слобода…" и срез рефлексии в поэзии Ф.И.Тютчева, и эзотеризм "Философского камня" Ў ,в сущности, гардероб театра по имени Ў "ментальная рефлексия", пользуясь которым, осознаешь глубинные течения жизни как покоя, т.е. нирваны.