Итак, я вернулся. Я считаю, что нам крупно повезло, что высказывание жены "Быть в Колумбии и не побывать в Картахене?!" не переросло в "Быть в Колумбии и не поохотиться с копьем на крокодилов на Амазонке?!", а всего лишь получило продолжение "В Картахене белые штаны не черт-те что, а средство для перемещения."
День первый
Билеты куплены на самолет в семь сорок семь утра. Вяло реагирующий на все визитер-профессор, который оказался обладателем уникальной способности спать в любое время и в любом положении, погружен в такси вместе с мужем, 3 сумками, 2 чемоданами и рюкзаком, и такси, поскрипывая рессорами, двинулось в аэропорт.
Летим. Внизу Колумбия, облака, внизу всё. Снижаясь над Картахеной, обнаруживаем стоянку автобусов, на которых конкистадоры ездили на завоевание Мачей-Пикчей с Импотехомакаронами.
Отель. Оказалось, что на такси до него близко. Приезжаем и получаем огромную двухэтажную комнату, 6 на 7 метров, с окном на море, на котором плавают одни волны. "Ну что, может на море?" - монотонно и без вопроса произносит визитирующий профессор, но жена сразу отвергает эту возможность: "Туда идти жарко!. Мы лучше пройдемся по городу. Здесь столько всего интересного! А вот и твои белые штаны! А я и твои новые туфли откопала - в черных зажаришься. И в этих штанах зажаришься. Как не наденешь белые штаны?! Я же их целую ночь подшивала. Ну, как знаешь. А туфли хоть легкие? А может наденешь белые штаны? Ну, как хочешь. А я же и вторые белые штаны подшила. Ну, хоть туфли надень новые!"
И вот мы в Картахене.
- Нет, вы посмотрите только! Вот этой стене 500 лет! А это пушки! А это монастырь был, а сейчас это самый дорогой отель Санта Клара! Нет, это я перепутала, вот это Санта Клара. А там нашли замурованных в стене монахинь. А вот это дом Маркеса. Да, а вот там мы проходили, там был театр. А еще здесь есть музей Инквизиции. Сейчас мы его найдем. А еще тут есть крепость Сан Фелипе. И еще Сан Клавель. Нет, Кравер.
И не успели мы оглянуться, как уже мы на площади с названием площадь Инквизиции, куда вела улица Инквизиции. Инквизиторов там было много. Половина из них заманивала нас натуральными бусами и замечательными пластиковыми кораллами, а другая половина настойчивыми взмахами соломенных шляп со скидкой в 75% только для нас подгоняла нас к проезжей части площади, где тут же в нас вцепилась третья половина, пытающаяся втолкнуть бестолковых грингов в пасть ювелирного магазина, где изумруды и бриллианты раздаются даром. Гипноз нарушил призывный гудочек такси, которое уже в шестой раз объезжало площадь, слабо взывая умчаться в сияющие дали Сан Фелипе или к ресторану метрах в тридцати отсюда. Отмахнувшись от такси, гринги заползли в зловещий зев Дворца Инквизиции.
-Это почему это он закрыт? - совсем по-русски приступила к допросу женская часть грингов. - И в прошлый раз я тут была - дворец был закрыт. И сейчас закрыт!
- Но, сеньёра, идет киносъемка.
- Какая еще киносъемка? Ну, хоть пофотографировать внутри можно? Ну, пожаааалуйста.
- Да-да-да, сеньёра, вам можно всё.
И сеньёра протиснулась за решетку, отделяющую свободу от киносъемок, а два ее профессоральных спутника стали озираться в поисках скамейки. Но все скамейки были заняты неграми, продающими идеальные ярко-красные пластиковые кораллы и шляпы практически задаром. В результате им пришлось ознакомиться с объявлением, что еще две недели Дворец Инквизиции будет закрыт по случаю съемок фильма "Любовь и другие демоны".
И тут во дворец ворвалась сухощавая американская леди, которой никак не дашь ее 263 лет, в сопровождении своего 70-летнего сынишки, которая на чистом флоридском возмущенно заявила, что она уже вторую неделю ходит сюда прикупить поясок невинности - и всё время закрыто. И что если и завтра будет закрыто, то... Но что будет завтра - это знает теперь только ее сынишка и потенциальный труп охранника, который в разных вариантах всё повторял: "Гуд морнинг, закрыто, нельзя, нельзя, закрыто, гуд".
А из центрального зала Дворца Инквизиции тем временем величаво выплыла русскя гринга, закрывая футляр фотоаппарата и произнося: "А здесь неподалеку Сан Клавель." На что услышала: "Эти проклятые новые башмак мне уже натерли мозоль. И вообще, зачем я их надел?" - "Ну, надень старые." - "Где? И пора нам поесть." - "Здесь есть один замечательный рыбный ресторанчик. Сейчас мы его найдем."
И мы пошли.
Граждане, господа и товарищи! Когда вы смотрите на своих разной стоимости телеящиках как капитан Воробышек машет саблей, а другой потомок пирата другой саблей отмахивается, а за ними еще кто-то бежит, то не верьте: это всё снималось в Антарктиде на мыске королевы Мод. А здесь все прячутся в тень и, лишь вяло поднимая голову, просят посодействовать монетой в двести песо, которую потом они не в силах донести до кармана. Русские профессора, будучи не в силах оказать единственное кардинальное содействие - пристрелить просящего, а потом застрелиться самим - проползали дальше, вяло подталкиваемые рассказом, что там замечательная рыба, холодное пиво и вентиляторрррр. И вползли. И дождались пива и рыбы. И провентилировались. И пропились. И - всё-всё-всё, дальше подробностей не будет.
А потом был обратный путь, на время которого в задник новых башмаков была всунута туалетная бумага, а потом и кусок пластыря, на вопрос о наличии которого негритянка-продавщица продовольственного магазина ответила "Комо но? - Как это нет?" Впрочем, она то же самое отвечала на все вопросы глупых гринг: "Как это нет противокомарной прыскалки? Как это нет репеллентов? Как это нет холодной воды? Как это нет вечной жизни на небесах?"
И мы притрюхали в отель, где каждый плюхнулся на свою кровать, надеясь под мерный скрип вентилятора забыться вечным сном. Но не тут-то было: "Мы что, сюда спать приехали? Здесь столько всего интересного! Надеваем белые штаны. Ну ладно, как хочешь! Можешь и в своих темных и жарких! Пластырь же есть? Ну, надевай старые башмаки. Ладно-ладно, нечего смеяться!" Но все-таки пару часов поспать удалось. А потом опять были дом Маркеса, стена, пушки, площадь с гигантской ботеровской грудо-задницей, которую по утрам какой-то извращенец протирал тряпкой во всех невыступающих местах. А в девять отход ко сну, сопровождаемый меланхолическим замечанием профессора визитера, что очень хорошо, что здесь нет одной его знакомой, которая обязательно затянула бы всех на дискотеку с неграми.
Ночь первая
Всю ночь злобный дождь, сопровождаемый хлопаньем ставен и металлическими поскрипываниями, не давал спать. Умудренный долгим жизненным опытом более старший профессор всю ночь размышлял: "Ага! Вот вам ваша хваленая Картахена! Дождь! Теперь просидим все время в номере, вылезая только пожрать. Ага! А зато я книжку кончу вычитывать! А это хорошо! Ага!"
А наутро выяснилось. что мерзкое металлическое поскрипывание производил большой вентилятор на потолке, имея некоторый период автоколебаний, тщательно исследованный профессором помладше путем включения и выключения вентилятора на разных скоростях. "Смазать его надо - и всё!" - заявила женская половина коллектива. Но практических последствий это практическое заявление практически не заимело. Только в последнюю ночь профессор постарше сказал, что надо выключить эту скрипучую сволочь. "Ладно," - сказал профессор помладше. И все потом взопрели.
А дождь? Оказывается, скрип и деревянное хлопанье бушпритов об бушлаты так и было хлопаньем. Но шум дождя был величественным шумом, издаваемым Карибским морем. Ага.
День второй
В семь утра, поев яиц с мармеладом, выпив кофе и напялив плавки под треники, выдвигаемся плавать. "Направо мы не идем, там пляжи, где прут всё, включая полотенца. А налево пляжи цивилизованные." Идем. Мимо проезжают такси, призывно подбибикивая и намекая,что ехать легче, чем идти. "Какой воздух! Какие такси!?" - я уже и сообщать не буду, кто это произносит, поскольку по тротуару бредут два меланхолика, сопровождающие каменными репликами каждое восторженное восклицание оживленно рассказывающей что-то единственной женской части мужского сообщества. При этом визито-медитирующий профессор оживляется все же для фотосъемки очередного кустика и каждый раз сообщает, к какому классу травоядных он принадлежит. Впрочем, он выкладывает свои реплики осторожно. Но вместе с репликами сообщает, что вперые он захотел спать в первый день своей жизни. А потом это желание только возрастало. Зато второй, вооруженный тридцатилетним семейным опытом, укладывал свои пятикилограммовые фоссили-реплики на хрупкие аналитические весы без раздумий. Впрочем, весы не расстраивались.
А визитер тем временем рассказывает: "Были мы в германском университете. А там перед ним груши и яблоки растут. Наберешь, наешься. А немцы только в магазины ходят, покупают там свои нарисованные яблоки. А орехи все там сжирал китаец. А Вася мне каждый день надоедал, что ему пиво надо. Прихожу я как-то, а он, зараза, мою литровую банку пива выдул, а говорит, что другую для меня купил, на поллитра, сволочь. А тут подъезжает под окна оппель. Вася высовывавается. Да, а Вася, значит, заявил, что он свою книгу будет переводить на английский. Что хорошая книга будет. Спрашивает, значит, как написать "Получили уравнение" по-английски. Да, так Вася видит в окно опппель, высовывает туда морду, но так, чтобы по ней не попало, если что, и орет: "Они наши груши с яблоками п..., воруют, значит!" И тут эти немцы дают деру. Понятно, что русские были. Какой немец знает, что значит "п... - воруют, то есть". И тут мы под конец захватывающего рассказа визитера, сопровождающегося неуместными репликами аборигентствующего профессора, пришли на пляж.
А на пляже бравый молодой Джованни - Yobany согласно записи, сделанной в книге регистрации последствий брачных актов славного города Картахены лет 20 назад - натягивал тенты. "Тент с двумя стульями - 5 миль!. Еще один стул - еще 5 миль!" Этот Yobany был прав в своей уверенности, что тент с одним стулом не сдашь. Но поскольку стульев у него был избыток, а очередь желающих арендовать тент вся состояла из тех же трех грингов, желающих получить третий стул, то он сдался и отдал третий стул за две мили. Гринги были довольны, сэкономив три мили, а Yobany, что получил лишние четыре.
Море. Карррибское. Идем. Заходим. Еще заходим. Еще заходим. И тут нам начинают махать руками. Оказывается, мы заходим близко от волнореза, наваленного из больших камней. Там закручивает, поэтому лучше отойти подальше. Впрочем, природолюбый визитирующий профессор, который слазил на эти камни в жажде найти что-либо морское и живое, выдвинул другую версию: "Там, похоже, пляжные негры устроили ночной сортир - воняет дерьмом невозможно. Наверное, потому и отгоняют, что можем уйти искать где не воняет."
Когда задумчивые обмочившиеся тела профессоров оказываются на стульях, они слышат: "А в прошлый раз здесь не было ни единой волны!" Почему все бывает только в прошлый раз?! Сейчас купание старого белого коня заключалось в том, что конь заходил в море по самое то и чуть выше, а потом подпрыгивал, когда накатывала волна. А конь помоложе делал вид, что ныряет в волну. А еще он как-то изредка добывал из песка ракушки.
И сели они по своим стульям, наслаждаясь морским видом, отсутствием валяющихся перед носом задниц и величественным шумом вечно набегающих на берег волн. И хотелось думать. Но не думалось.
И вдруг справа показалась колонна черных рабынь-одалисок с ведерками. Каждая из них, призывно повиливая задом носорожицы, произносила заклинание: "Масахе! Масахе-масахе. Масахе-масахе-масахе!", на которое три головы дружно отвечали: "Но, грасиас." Опечаленные рабыни шли дальше, пока молодая одалиска не заметила торчащее коленно-чашечное сочленение более молодого профессора. Не слушая "но грасиас" , она вцепилась одной своей рукообильной конечностью в белую невозделанную профессорскую икру, а другой стала намазывать на нее что-то белесое, приговаривая, что сейчас она отмасахает эту чудную икру совершенно бесплатно. А потом уже, когда господин не сможет жить без масахи, тут она и начнет брать за это деньги. Поначалу ошеломленный натиском профессор пытался потихоньку передвинуть свою коленастую икру и задвинуть ее куда-либо под стул. Но когда белесая гадость по лапой одалиски с икры стала перемещаться выше, икра была решительно вырвана, а профессор заявил: "И нечего!", так и не рискнув в присутствии рыгочащих сотоварищей использовать правильные выражения. Одалиска с плачем выпустила Большую Белую Ногу. А профессор победоносной рысцой протрюхал к Карибскому морю и смыл белесую дрянь. После этого, проходя раз двадцать в день мимо, оная одалиска плотоядно смотрела на Большую Белую Ногу Для Масахи и только еще однажды попробовала ее намазать на следующий день. Легенда говорит, что в стонах Карибского моря слышна теперь и любовь одалиски к Большой Белой Ноге.
Масахе? Нет, масахе еще не всё. Дальше побежали бабуины с бусами. Это глупые гринги думают, что бабуины глупые. А бабуины совсем умные. Они суют свои бусы под нос глупым и грингам и произносят: "У? Промосьон. У-у!" А гринги со своими "но грасиас" не понимают своего счастья: "У-у, промосьон!" А потом идет череда горилл, сующих с тем же "У-у, промосьон!" очки от Кардена, роллексы, сейки и прочие часы, только что доставленные контрабандой из Швейцарии. А потом фотографы. Но самое страшное это продавцы морских деликатесов. Когда они открывают свой бар-холодильник, то оттуда идет такой тонкий аромат, что я только потому удерживался не дать им милю, чтобы они унесли аромат с собой, что тогда мне бы пришлось через полчаса дать милю всем остальным тридцати тысячам продавцов. А у меня не было таких денег.
"Может, мы потихонечку домой?" - робко спросил старший профессор. поддерживаемый трагическим взглядом младшего профессора, выкопавшего свои очередные две ракушки из морского дна. "Мы здесь еще только три часа. И сейчас начнется самая жара. И зачем мы сюда приехали?!" Последний вопрос имел очевидный ответ, который старший профессор так и не осмелился произнести: "Надеть белые штаны." И досидели мы так до двух часов дня, вылезая поподпрыгивать перед волной время от времени. После чего побрели в сторону старых стен Картахены, отмахиваясь от побибикивающих призывно такси. "Росарио! Надо заказать билеты! Океанариум! Коралловые острова! Рыбки! Акулы! Обед там будет!" И около кассы с носа было взято по 10 миль за резервацию трех мест на сверхбыстром двухмоторном катере со спасательными жилетами.
А после обеда старший профессор, стягивая треники с худых ног, обнаружил, что больно. Хоть и были они намазаны чисто американским кремом от загара. Но карибское солнце пробило все единицы американской защиты, так что штаны на последствия солнечного хулиганства надевать было больно. И было возвещено: " Хрен я на это Росарио!"
Хотя остальная публика тоже была прожарена весьма основательно, но энтузиазм делает чудеса. И большая Белая Нога, которая уже была Большой и Красной, побултыхалась в водах возле Росарио и еще где-то. Обильный обещанный обед состоял из небольшой рыбешки, которая Большую Красную Ногу никак не могла пропитать, а потому после обеда пришлось пройтись в ресторан подкрепиться.
А потом каждый день была работа: разгибание с пристаныванием ног, намазывание их, пуза и плеч, и обещания, что ног не будет на этом море. Потом море, солнце, бусы, массажистки, фотографы, стены, дом Маркеса, вентилятор со скрипом. И в конце дня величественный шум Карибского моря.
Но все было бы просто замечательно, если бы можно было натянуть чистые белые штаны и ходить по Картахене, наслаждаясь пальмами и поглядывая на парочки вместо пушек в бывших амбразурах древних стен Картахены.