Алон Лея Гринберг: другие произведения.

"Кровь её в крови моей..."

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 25/08/2008.
  • © Copyright Алон Лея Гринберг
  • Обновлено: 25/08/2008. 16k. Статистика.
  • Статья: Израиль
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Их роднило сходство судьбы, но было и ощущение чего-то глубинного, мистического. Далёкий голос звал её, и она напоминала себе птицу, которая подчиняется волнующему зову и летит через моря и океаны в неведомые ей края. Рахел искала свою суть и однажды, как отзвук раздумий о себе, написала: "Кровь её в крови моей". И родилось стихотворение, в котором их судьбы переплелись, и Рахель из Танаха обрела плоть и кровь.
    •   
      Деревья росли под водой. Их тонкие стволы покачивались в такт волнам, а зелёные верхушки то выглядывали из-под воды, то вновь прятались. Была какая-то трогательная беспомощность в том, как они подчиняются ритму волн, словно отдаются на волю судьбы. Как люди, которых судьба повела по уготованной им дороге, и они, подобно этим деревьям, не смогли противостоять ей. Совсем молоденькие, они выросли в тот год, когда Киннерет обмелел, но прошли дожди, озеро заполнилось водой, и она накрыла их с головой. Здесь у берега, вода была светлозелёная: луч солнца проник в самую её сердцевину, а чуть поодаль, на глубине, - синяя, и оттого небо тоже казалось синим, будто вода и небо оделись в один и тот же наряд. Горы возлегали, отдыхая. Стояла тишина, слышен был лишь лёгкий всплеск волн. И так естественно возникали в памяти стихи Рахели...
      
       Может быть,
       Никогда не бывало тех дней?
       Может быть,
       Никогда не вставала с зарёй и не шла
       По росистым лугам я косить?
       Никогда в те горящие долгие дни
       На полях
       Не везла я с ликующей песней снопы
       На тяжёлых высоких возах?
       Никогда не бросалась в кристальную синь
       Твоих волн?
       О Киннерет ты мой, о Киннерет ты мой,
       Неужели ты был только сон?
      
      Она подписывала стихи: "Рахел" и осталась в поэзии Рахел...Но имя само ведёт меня к другой Рахели, и они сливаются воедино, два прекрасных женских образа, оставивших свой след на этой земле. Та Рахель никогда не бывала на Киннерете, она не дошла до этих мест, жизнь её оборвалась на пути из Бейт Эля в Эфрату, он же Бейт Лехем. Роды, наступившие в дороге , причинили ей большие мучения, и, умирая, она нарекла ребёнка "Бенони" - сын моего страдания, вложив в имя всю боль расставания с жизнью. Образ Рахель, нашей праматери, окутан печалью - она так и уходит, лишь прикоснувшись к счастью, которое ей обещали любовь и материнство. Похоронил её Яаков у дороги и поставил памятник. И опережая века, говорит Тора: "надгробный памятник Рахели до сего дня"...
      
       Рахел-поэтесса сама выбрала место своего упокоения. Её любимый Киннерет. "О Киннерет, дай мне отдохнуть на погосте твоём одиноком"- то была её мольба и последнее желание. Киннерет подступает к её могиле совсем близко. Пахнет морем, чайки в лёгком полёте парят над водой и, распластав крылья, касаются её поверхности. Голаны, которые она воспевала в своих стихах, прячутся за лёгкой пеленой тумана. И восходящее солнце светом своим озаряет синюю гладь...
      
       Что объединило их для меня, таких далёких друг от друга по своей человеческой сути и земной миссии? Сама поэтесса Рахел искала эту связь, ей не мешали века, разделявшие их, искру той души она ощущала в себе. Рахель, наша праматерь, была плоть от плоти своей земли, пастушка, знающая изменчивый характер природы, тихую красоту предрассветных часов и беспощадную яркость солнца. И подобно каждой пастушке, могла, присев на камень, долго смотреть на убегающие облака и в задумчивости гладить лёгкую травинку, вдыхая терпкий запах кустарника. И Рахел -поэтесса пробуждалась с зарёй, чтобы встретить новый день на земле, подарить ей тепло и силу своих рук. "Разве не в том моя цель, чтобы вдохнуть душу животворящую в комья праха и тем украсить облик моей земли? " - писала она одному из своих друзей.
      
       Образ праматери Рахели пленил её. Она не раз возвращалась к нему в своей поэзии. Ей казалось, она проходит с той, давно ушедшей Рахелью, её земной путь, в котором счастье было коротким, а боль по долгожданному ребёнку - тяжёлой и до конца не высказанной. Рахел-поэтессе была знакомы эти чувства. Она излила свою мольбу о сыне в стихотворных строках, полных тоски и надежды: "Как бы хотелось мне сына иметь!/Был бы кудрявый он, умный малыш./За руку шёл бы тихонько со мной/На сад поглядеть./Мальчик ты мой.(...)Ещё буду роптать, как роптала Рахел, наша мать,/Ещё буду молиться, как Хана молилась в Шило,/Ещё буду я ждать/его". Но она так и не дождалась его и так и не обрела радость материнства.
      
       Их роднило сходство судьбы, но было и ощущение чего-то глубинного, мистического. Далёкий голос звал её, и она напоминала себе птицу, которая подчиняется волнующему зову и летит через моря и океаны в неведомые ей края. Рахел искала свою суть и однажды, как отзвук раздумий о себе, написала: "Кровь её в крови моей". И родилось стихотворение, в котором их судьбы переплелись, и Рахель из Танаха - обрела плоть и кровь.
      
      Да, кровь её в крови моей
      И песня в песне неустанной.
      Рахель, пастушка стад Лавана,
      Рахель, праматерь матерей.
      И потому мне тесен дом.
      За город-там пастушки пели,
      Там трепетал платок Рахели
       В пустыне, на ветру сухом.
       Иду с катомкою своей,
       Дорога знойная пылится
       В босых ногах моих хранится
       Вся память тех далёких дней.
      
      Как глубоко должно быть ощущение своей связи с прошлым, чтобы почувствовать близость к той , что ушла от нас много веков назад. Кто знает, когда и как оно рождается, и почему к праматери Рахели приходят с мольбой и просьбой, веря, что ей дано принести исцеление и облегчение чужой душе. Её земной путь оборвался рано, но из всех праматерей она осталась самой близкой к нам. И лежит не в семейной усыпальнице, в Хевроне, а одна, по дороге между городами, чтобы первой услышать наш зов и придти на помощь.
      
       Образ Рахели, страдающей матери, создал пророк Иермиягу. Его Рахель трагична и прекрасна в своей вечной тоске по детям - истинное воплощение материнства. Он, проникающий в духовные, неведомые нам миры, стал свидетелем этих страданий: "Слышится голос в Раме, вопль и горькое рыдание: Рахель оплакивает сыновей своих; не хочет она утешиться из-за детей своих, ибо не стало их".
      
       Много лет назад шли мы семьёй в Бейт Лехем к могиле Рахели. По узкой тропинке, проложенной между масличными деревьями, через деревню Бейт Джала, расположенную совсем рядом с нашими домами в Гило... Приближался вечер, почти не было людей, арабская деревня была тиха и спокойна. В те годы мы не могли представить, что отсюда будут стрелять по нашим домам, что могила Рахели окажется в окружении врагов и добраться до неё можно будет только в бронированном автобусе. Всё это ещё ждёт нас. Норвежские соглашения и "мир", который они принесли, - впереди, а пока путь наш лежит по вади, среди разбросившихся камней, низкорослых старых маслин, озарённых светом заходящего солнца. И кажется, что мы всегда жили на этой земле, среди этих гор и камней, среди масличных деревьей и спекшейся от зноя земли.
      
       Прошли годы. Они многое изменили в нашей жизни. Эти перемены коснулись не только живых, но и мёртвых. Помню тот спонтанный протест, который объединил нас, жителей Гило, вышедших на демонстрацию с требованием не оставлять могилу Рахели Арафату. Чувство потери у людей, привыкших к близости Рахели, было особенно острым, как и чувство того, что вот она остаётся одна в стане врага, подобно сыну её, Иосифу, брошенному нами в Шхеме. Протесты не помогли. Судьба многострадальной могилы была решена. Но произошло чудо. О нём пишет в своей недавно вышедшей прекрасной книге "У дороги" журналист Надав Шрагаи. Он воссоздаёт картину встречи Рабина с Хананом Поратом и Менахемом Порушем. Два религиозных человека пришли к главе правительства, с которым их связывали годы совместной работы в Кнессете, в надежде изменить решение. Ханан Порат пытался убедить его, а Менахем Поруш, не выдержав, бросился к Рабину со слезами на глазах и обнял его. Старый религиозный еврей плакал и причитал: "Зу маме Рохл, зу маме Рохл, эйх ата нотен ат ха кевер шела". ("Это маме Рохл, это маме Рохл, как же ты отдаёшь могилу её?") И слёзы эти были подобны каплям дождя, упавшим на забывшую влагу почву. Что-то дрогнуло в сердце Рабина. Он позвонил Шимону Пересу и сказал: могила Рахели остаётся в наших руках..
      
      И вспомнились слова человека, чьё имя в полной мере отражает его суть - Хазон Иш, "хазон-прорицатель", сказанные им Бен -Гуриону, который приехал к великому знатоку Торы в Бней-Брак. Он привёл пример из Талмуда о двух, встретившихся на узкой тропе повозках: одна - пустая , другая - полная, вместе им не разойтись - кому же пройти первым? Талмуд учит: пустая должна уступить место полной. "Наш корабль везёт груз трёх тысяч лет истории, наследия и традиции,- сказал старый мудрец, - а ваш -пуст..."
      
       Но, может быть, в дороге не до повозок с тяжёлым грузом и лучше идти налегке, не обременяя себя памятью? Мы продолжаем давний спор, который вспыхнул тогда между Бен-Гурионом и Хазоном Ишем...А пока, как много веков назад, Иосиф ждёт своих братьев, и покой Рахели нередко нарушают выстрелы...
      
       Я снова вижу преграды - посты
       На дороге в город Эфрат,
       И узкий проход, и машины стоят,
       И евреи ждут разрешения солдат,
       Чтоб могилы Рахели коснуться лбом.
       И зелёное знамя над могилой её,
       И палестинский полк
       расквартирован там.
       И снова я слышу тот горький плач-
       Это плачет Рахель по своим сыновьям...
       (Перевод Инны Винярской)
      
       Эти строки Ицхак Шалев написал после Кемп - Дэвидских соглашений, которые вместо надежды на мир принесли глубокое разочарование. "Мир" всё больше и больше напоминал мираж в пустыне: он манил нас, но стоило приблизиться - оказывался обманчивым видением. И вновь плачет Рахель, и могила её упрятана в тяжёлые бетонные стены. Ох эти стены... Горький символ происходящего с нами: бетонады, патрули, заслоны. Будто не было одержанных побед и поверженного, бегущего врага. Скромное серое строение с куполом, окружавшее надгробный камень, превратилось в настоящую крепость. Да и сама дорога в Бейт Лехем, где родился наш царь Давид, закрыта для нас, евреев...
      
      Но сильнее заслонов - вера в праведника. Мы верим: души их с нами. И просим о помощи и заступничестве: чем темнее над нами тучи, тем громче звучит молитва...
      
      ... И вот я снова у могилы Рахели. И рука тянется к камню - прикоснуться, погладить, как будто так ты можешь выразить своё отношение к самой Рахели. С подобным чувством приходят к ушедшим навсегда родным и близким. И кажется: камень, холодный, бессловесный камень, передаст твою тоску, боль, мольбу о помощи. Рядом со мной плакала женщина, горячий шёпот её был обращён к Рахели. Она прижалась лбом к могильному камню, и лицо её было скрыто от меня. Вокруг молились, читали псалмы. Кто-то громким шёпотом, кто-то, как Хана в Шило, - одними губами. Идиш соединялся с ивритом, глухие рыдания с громким плачем. Вот так шли к Рахель много веков назад, и так идут сегодня. И стоя рядом с этими людьми, понимаешь: душа человека осталась прежней, и в трудную минуту, он, подобно царю Давиду, произнесёт те же слова: "К Тебе взываю я, ибо Ты услышишь меня, о Бог; преклони ухо Твоё ко мне, услышь слова мои. Храни меня, как зеницу ока: в тени крыл Твоих укрой меня!"(Псалом17)
      
       Но вдруг, прорвав все заслоны, просочившись сквозь бетонные стены, меня настигает израильская ральность. На белой ткани, покрывающей могильный камень, вышита дарственная надпись: от Ицхака и Ханы в память о Теиле, убитой от рук злодеев в 2001 году. Вот и все подробности об оборванной жизни, одной из тысяч, которую принёс нам "мир" с бандой убийц. Много лет назад после арабских погромов в Цфате на могилу Рахель принесли платье невесты, убитой накануне свадьбы. И вот, спустя более пятидести лет, по проторенной кем-то традиции, мать Навы Эпельбойм, потерявшая дочь накануне свадьбы и мужа, передала платье дочери в дар нашей праматери Рахели. И оно стало парохет - занавесом, разделяющим женское и мужское отделение. На нём слова: "Вечная невеста - Нава Эпельбойм, убитая злодеями 13 июля 2003 году". Когда-то в Храме, на парохет, расшитой золотой и серебряной нитью, были образы ангелов. Сейчас - имена погибших в актах террора. А может эти чистые прекрасные души те самые ангелы, которые покинули наш мир, потому что мы, живые, не можем защитить их...
      
       Однажды, в осенний месяц хешван, на который по еврейской традиции приходится день смерти Рахель, услышала я комментарий на слова пророка Иермеягу о плаче Рахель. "Так сказал Господь: Удержи голос твой от рыданий и глаза твои от слёз, ибо есть воздаяние за труд твой - сказал Господь - возвратятся они из вражьей страны. И есть надежда будущности твоей - сказал Господь - возвратятся сыны в пределы свои". Принадлежал комментарий Екутиелю Гельберштаму, известному как Клойзенбургский ребе, которого к тому времени уже давно не было среди нас. Жизнь его была отражением судьбы своего народа. Потеряв во время Катастрофы одиннадцать детей, жену и общину своих хасидов, чудом выжив, он приехал в Израиль, чтобы начать всё сначала. Его душе, познавшей безмерные страдания, дана была неколебимая вера. Он сплотил вокруг себя людей, стал их учителем и наставником и создал в Нетании центр цанзского хасидизма. Его комментарий нёс отголосок собственной судьбы. Почему у Иермиягу дважды сказано о возвращении? - спрашивает рабби. Для него слова пророка о вражеской стране ассоциировали с пленом, ибо он познал плен. "Сломленным возвращается человек из вражеской страны на свою землю, - говорил он, - и принять её ему нелегко, нелегко почувствовать, что он принадлежит этой земле - слишком долго дышал он чужим воздухом". И ясно, что это мысли о состояние души человека, тонко чувствующей перемены, и утешая Рахель, обещает ей Бог - "Есть надежда будущности твоей: возвратятся сыны в пределы свои". И это уже о возвращении на свою землю, в свои географические пределы, те, что так явственно очертила нам Тора. Так по вечной нашей традиции духовное и физическое соединилось вновь, одарив нас надеждой на будущее.
      
       И сказал Яаков Иосифу: "...При переходе моём из Падана умерла у меня Рахель... на дороге... и я похоронил её там на дороге..." А пока мы, как и она, в дороге. И путь наш тяжёл и полон печали, и потому печальна обращённая к Рахель песня - мольба. И поют её на идише, впитанном с молоком матери и пронесённом через столетия...
      
       "Вейн, маме, вейн!
       (Плачь, мама, плачь!
       Проси у Бога милости для евреев!
       Ворота слёз ещё не закрылись,
       Пока наши муки не прекратились.
       Так доколе идише киндер
       (еврейские дети)
      . Будут скитаться из галута в галут
       Египет, Вавилон, Рим, Испания, Варшава-
       Когда же они домой придут?
       Когда свои слёзы тебе принесут?
       Ворота слёз ещё не закрылись.
       Пока наши муки не прекратились.
       (Слова Моше Вайнтроба, перевод Инны Винярской).
      
      Но, прорываясь сквозь боль и горечь потерь, сквозь сомнения и тревоги, звучит другой Голос. Он приходит к нам на грани отчаяния: "Удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слёз... Возвратятся сыны в пределы свои" ...
       Мы возвращаемся, откликаясь на идущий к нам через века зов предков. И кто-то, задумываясь о своём пути к родной земле, подобно Рахели, скажет о себе теми же словами:
      
       Да, кровь её в крови моей...
  • Комментарии: 1, последний от 25/08/2008.
  • © Copyright Алон Лея Гринберг
  • Обновлено: 25/08/2008. 16k. Статистика.
  • Статья: Израиль
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка