По последнему паспорту он - Борис Владимирович Дворников. Сейчас его нет на этом свете, и я могу рассказать о том, что ему бы помешало тогда, в его честном служении Советской власти - умер он ещё до распада государства Российского. Он был одним из тех сотрудников Комитета госбезопасности, который тщательно просеивал поступающую к нему информацию и не разу не "накапал" ни на кого.
Во- всяком случае, после недостроенной перестройки горбачёвской, когда у интеллигенции развязались языки, ни один человек из моего круга общения - а в этот круг входили прозаики и поэты, художники и артисты! - не пожаловался на него.
В конце семидесятых годов он сам вышел на меня, прочитав в одной из газет мой очерк о Мариэтте Шагинян и об её увлечении самоцветами - старушка Мариэтта тогда ещё была жива и проживала в Коктебеле.
- У меня богатейшая коллекция, Михаил Леонидович. Не хотите взглянуть?..
Коллекция действительно оказалась уникальной: вся география страны и мира в названиях камней, разложенных на домашних стеллажах. По названиям можно определить места их происхождения: марокит (Марокко), кубанит (Кубань), ильменит (Ильменские горы на Урале), стронциат (Стронциана в Западной Шотландии), приазовит (Зелёная Могила в Приазовье)... Были там опалы из Гондураса и Мексики, агаты из знаменитой камчатской Долины Гейзеров всех цветов и оттенков...
К слову: у литераторов агат только чёрного цвета: "чёрные как агат глаза" или "печати из чёрного агата".
Даже знаток камней Андрей Вознесенский встихотворении "Книжный бум" написал:
Попробуйте купить Ахматову -
вам букинисты объяснят,
что чёрный том её агатовый,
куда дороже, чем агат...
Так началось наше знакомство , переросшее в дружбу.
А потом Дворников ушёл на пенсию, уехал на Алтай, прожил там несколько лет и вернулся в Севастополь. И создал студию - Севастопольскую детскую студию прикладного искусства.
Помещение для будущей студии выделили в новом районе города, на улице Острякова.
- Подходит? - спросили у него робко работники горжилуправления.
- Вполне, - ответил Дворников и застенчиво улыбнулся, у него, прямо скажу, улыбка была завораживающей. - Только тут требуется капитальный ремонт и перестройка по специальному проекту.
- Мы закажем проект, - не стал спорить с ним представитель горжилуправления, памятуя, что с сотрудниками КГБ, хоть даже и с бывшими, связываться не стоит.
- Требуется индивидуальный проект с учётом той студии, которую я вёл на Алтае. Проект разработаю сам. А вы позаботьтесь о досках, кирпиче, масляных красках и кафеле.
- Есть замечательный желтый кафель. Чешский.
- Не подойдёт, - мягко произнёс Дворников, - необходим голубой кафель. Цвет не должен утомлять глаз.
- Постараемся найти, - и тут не стал перечить представитель.
- Ну, а для обработки особо твёрдых пород камней необходимо алмазное оборудование.
Тут уж представитель горжилуправления не выдержал и, матюкнувшись про себя, сказал:
- Да у нас даже в производственных объединениях нет алмазного оборудования! Пусть ваши ребятишки...
- Ваши, - мягко поправил его Дворников, - ваши.
- Пусть наши-ваши ребятишки поработают на простом.
- Надо алмазное. Мы с вами создаём не самодеятельный кружок, а современную студию. И пусть, как вы выразились, ваши-наши студийцы с первых же шагов учатся пользоваться современными инструментами. Нет, необходимо только алмазное оборудование.
- Вот вы его сами и достаньте, а я посмотрю, как вы это сделаете! - опять матюкнулся про себя представитель.
- Хорошо, договорились. Но вы, пожалуйста, не употребляйте больше нецензурных выражений. Представитель только глаза вылупил. Откуда ему было знать, что этот человек умеет читать но губам!
Ночь. Вокзал в Киеве. Милиционер прошёл возле скамейки один раз - дед спокойно похрапывал, подложив под седую голову портфель. Прошёл второй... Осторожно дотронулся до плеча:
Ох, эти документы! Сколько раз в оккупированных фашистами странах - в Польше, Чехословакии, Венгрии, да и в самой Германии - у него требовали предъявить документы. И он их предъявлял. Естественно, на вымышленные имена.
Вообще, жизнь Бориса Дворникова - это приключенческий роман с - "продолжение следует"...
Тридцатые годы нашего жестокого века. Урал. Кунгурская колония для малолетних преступников Борьку (тогда его звали - Володькой!) взяли за бродяжничество: матери с отцом у парнишки давно не было.
Сбежал Борька из Кунгурской колонии. Сбежал из одной, попал в другую. Болшевскую. Пять лет пробыл там. А через пять лет направили учиться в Ленинград - Санкт-Петербург по нынешнему! В Лесотехнический институт.
Окончил институт, а тут - война. Призвали. Поместили в Даниловские казармы, что и посейчас сохранились в Москве, но принадлежат Патриархии. Наконец - вызов.
Усталый майор внимательно смотрит то на юношу, то в папку с бумагами. Вопросы:
- В детстве бродяжничал?
Всё знают энквэдэшники!
- Было дело.
- А ну, придайте своему лицу грусть-тоску. И спойте.
Дворникова два раза просить не пришлось, смекнул, в чём дело. Вспомнил, как выворачивал веки, притворяясь слепым, вспомнил, как заставлял трястись свои руки. Запел:
Подайте, подайте слепому,
Из ваших мозолистых рук!
Я - родственник Лёвы Толстого,
Незаконнорожденный внук...
Майор хохотал от души. Но - недолго. Сделался серьёзным:
- Какими языками владеете?
Дворников стал перечислять:
- Английским - в институте преподавали. Испанским - в одном из детдомов было много испанских детей. Немецким - тоже выучил в одном из северных приютов. Идиш - с евреями много общался...
- Достаточно. Вы не против, если мы привлечём вас...
После соответствующей подготовки Бориса Дворникова снабдили необходимыми документами, и в конце 41-го он очутился в Польше.
В Польше он был поляк, в Венгрии, Чехословакии и Германии - немец.
Его ранило в Берлине осколком советской авиабомбы 23 апреля 1944 года...
Но всего этого не знал киевский милиционер!
- Документы! - повторил милиционер и сделал строгое лицо.
Дворников предъявил удостоверение почётного чекиста и увидел, как морденция мильтона засияла в улыбке - вот что значит нужный документ, предъявленный в нужное время.
- А шутили - за алмазами.
- Я не шутил.
И Дворников рассказал милиционеру - чтобы ночь скоротать! - для чего ему нужны алмазы.
К утру милиционер проникся любовью, и к Дворникову, и к севастопольским ребятишкам, но тем не менее произнёс обиженно:
- Такое дело задумали, а нарушаете - ночуете на вокзале. К нам бы обратились, мы бы мигом гостиницу организовали...
Утром Дворников позвонил на Опытный ордена Трудового Красного Знамени завод Института сверхтвёрдых материалов Академии наук УССР. Позвонил в "первый отдел". Он знал, что на любом заводе существует "первый отдел" - место или действующих кагэбэшников, или, как он, пенсионеров, но связанных с Комитетом. Сам некоторое время работал на севастопольском номерном заводе! ..Бывший кэгэбэшник бывшему глаз не выклюет!
- Приезжайте, я сведу вас с директором завода.
Директор завода Леонид Евгеньевич Мельник предупредил, сразу: мол, ничего обещать не могу. За алмазными инструментами заокеанские фирмы в очереди стоят, а вы - для детишек... И - неожиданно:
- Вы были в нашей "Каменной комнате"? Нет?!
- Посмотрите. Не пожалеете. И вот вам пропуск в столовую. А я тут переговорю кое с кем, - и, уже совершенно неожиданно для Дворникова. - Мне намекнули, что вы идишем владеете?
- Владею, - улыбнулся Дворников.
- Я - тоже, - ответно улыбнулся Мельник, - ну, идите в наш музей...
"Каменная комната" - это огромные помещения, набитые продукцией завода.
- Ну, как? - спросил вечером Мельник.
- Слов нет! - искренне восхитился Дворников. - Вот только... здесь необходим глаз дизайнера.
- Есть мысли?
- Могу набросать схемку.
- Вот и хорошо, - обрадовался Мельник, - понимаем, что в каменной комнате властвует великий навал, а вот руки не доходят. Что вам необходимо, чтобы вычертить схему?
- Ничего. Карандаши у меня с собой. Пожалуй, столик...
- И гостиницу, - добавил Мельник, - у нас великолепная гостиница при Академии наук. Не собираетесь же вы снова ночевать на вокзале?
Через два дня Дворников представил схемы-рисунки, выполненные в красках, и, мягко улыбнувшись своей обезоруживающей улыбкою, тихо произнёс:
- Робота с третьего этажа я бы поставил перед главным входом...
Удивителен этот робот. Говорящий человеческим голосом: "Я - робот! Мои челюсти развивают давление в сто тысяч килограммов. Сейчас в вашем присутствии я превращу обычный графит в алмаз".
И, действительно, робот берёт в рот контейнер с графитом, сжимает челюсти и - о, чудо! - появляются зёрна алмаза. После этой процедуры робот не без юмора добавляет:
"Теперь каждый из вас вот так же сможет изготовить алмазы у себя дома на кухне!"
Мельник развёл руками:
- И я бы с удовольствием поставил. Но ведь не отдадут ребята своё изобретение. Там же у меня работают сплошные айсберги-вайсберги, и эту игрушку они выполнили в часы досуга. Так что первым делом, у них спросить надо... Спасибо за разработки, - Мельник пожал руку Дворникову. - А я тут со своей стороны переговорил со своими архаровцами, они пообещали поднатужиться и специально для ваших студийцев отработать лишние часы. Обещаю: увидят ваши подопечные небо в алмазах...
О Дворникове и его делах я мог бы рассказывать бесконечно. Но, становясь на горло собственной песне, расскажу... о дне моего рождения.
День рождения как день рождения. Было выпито энное количество водки, съедено достаточно закуски... Но я не о том - я о подарках.
Так вот, Борис Владимирович подарил мне за столом... щенка, которого моя семилетняя дочь тут же окрестила Микой - в честь меня.
А потом, когда мы вышли перекурить в мой кабинет - великолепный вид из окон его открывался на Чёрное море и древний Херсонес Таврический! - Борис Владимирович вытащил рисунки, выполненные тушью, и спокойно, невозмутимо протянул их мне.
Я невольно отдёрнул руку, покосился на дверь и на открытое окно: мне даже показалось, что в распахнутое окно заглядывает подозрительная физиономия (хотя жили мы на четвёртом этаже). Вот до чего я испугался, захватив своим взглядом большую часть сюжетов.
- Подождите, Владимирович, я дверь запру на ключ... Откуда это у вас?
- Из моего ведомства. Они хранились в архиве, и я - с помощью друзей, конечно! - их изъял. Сегодня многие лагерники выступают на Западе со своими воспоминаниями. Чего стоит один "Архипелаг ГУЛАГ"!
- Не читал.
- Я тебе принесу...
До меня доносились слова, но я воспринимал их, как в бреду. Я рассматривал рисунки, сделанные...
- Кто художник? - спросил я, не отрывая глаз от лагерно-тюремных сюжетов и, читая надпись над ними: "Вот что делали палачи из КПСС".
- Данцик Сергеевич Балдаев. Старший лейтенант МВД.
- Что с ним стало? - спросил я, памятуя, откуда заимствовал рисунки Дворников.
Борис Владимирович пожал плечами:
-Не знаю... Пусть они хранятся у тебя. До лучших времен.
Мне, конечно, не дожить до тех пор, а ты...
Мне в тот день исполнилось сорок пять, ему - семьдесят один!..
Этот подарок я спрятал далеко-далеко и вывез в Израиль.
Сейчас мы имеем доступ к всевозможным материалам, созданным бывшими узниками ГУЛага. Но ещё и сегодня мало свидетельств "зэков наоборот" (выражение Солженицына). То есть тех, кто находились по другую сторону колючей проволоки. Тех, кто исполнял сталинско-бериевскую волю. Непосредственных исполнителей.
Рисунки Данцика Балдаева тем и ценны, что представляют взгляд с другой стороны колючей проволоки.
( Недавно мне попалась в одной из газет, рецензия на книгу Данцика Балдаева и я обрадовался - жив курилка! )
...Борис Дворников умирал трудно. В горячечном бреду ругался на всех языках мира. У его холодеющих ног примостилась собака Верунька - мать моего Мики - и тихо поскуливала. А когда её выставляли за дверь, выла в полную силу своего голоса, пугая соседей по лестничной клетке. И её тотчас забирали в комнату, где лежал умирающий хозяин. Я впервые увидел, как плачут дворняги.
И так продолжалось трое суток. Трое кошмарных суток!
К вечеру третьего дня ему неожиданно стало легче. Он открыл глаза всёпонимающие и произнёс шопотом:
- Это ты, Михаил?
Я наклонился над ним.
- Находясь при полном сознании и ясной памяти, приказываю: уезжай немедленно на историческую родину. В этом тысячелетии для евреев, ничего хорошего не ожидается.
- А разве вы...
Но он перебил меня:
- Уезжай!
- Ни за что! - вырвалось у меня.
- У-у -ез-жаа-й...
Он захрипел, не закончив фразу, снова впал в бредовое состояние и заговорил быстро-быстро. Я прислушался - но слов уже было не разобрать...... Через несколько минут его не стало.
Из книги "МОЙ ДРУГ - СОТРУДНИК КГБ И ДРУГИЕ ЖИТЕЙСКИЕ ИСТОРИИ", вышедшей в издательстве "S-press", Хайфа, 1998 г.